Путешествие на Восток (джен)

Я хорошо помню эту осень — одну из самых тяжелых на моей памяти. Бывают годы, когда незримое присутствие смерти ощущается так явственно, словно всадник на коне бледном только что спешился и с ухмылкой заглядывает тебе в лицо, источая запах разрытой могилы. Дыхание смерти коснулось не только и не столько Годриковой Впадины: все королевство испытало на себе тщету и ничтожность человеческих сил перед лицом природы или же сущностей, стоящих много выше любых наших представлений. Как это было?

В году Господа нашего 1236 разразилась небывалая засуха, подобной которой Англия не знала последние лет десять, не говоря уже обо мне самом: я вовсе не мог припомнить ничего подобного. Свободные земледельцы из тех, кто думает наперед, открыли неприкосновенные запасы зерна, заготовленные как раз на такой случай, в надежде, что засуха не продлится вечно и богатый урожай спустя год сможет возместить понесенные потери. Самые же бедные или беспечные, как водится, умирали целыми семьями или подавались в разбой, собираясь вместе с такими же отчаявшимися бедняками у лесных дорог и поджидая обоз, везущий продовольствие на ближайший рынок. И все они молились: взывали к Господу, чтобы Он явил милость и покончил с этой смертоносной засухой.

Как видно, Господь внял молитвам, не отступившись от Своего промысла, и засуха сменилась сыростью. Теплая и влажная зима незаметно перешла в столь же влажную весну, за которой последовало сырое лето. Дождь проливался за дождем, размывая плодородную почву полей вместе с высаженными в ней злаками и превращая дороги в тянущееся от горизонта до горизонта вязкое болото. Немногие мощенные камнем пути, построенные еще римлянами, по-прежнему использовались купцами и земледельцами для перевозки скудных даров земли, но за пределами их жизнь остановилась, надолго увязнув в холодной черной жиже. Мы все знали тогда, что нам предстоит увидеть. Голод.

Годрикова Впадина всегда оставалась обособленным поселением, и беды внешнего мира нас, казалось, не могут затронуть. Той осенью внешний мир напомнил нам, что мы — такая же его часть, как Лондон, Нью-Сарум или самая последняя вестморлендская деревня. Вначале, когда остановилась торговля с ближайшими поселениями, никто особенно не обеспокоился: магия позволяла нам сравнительно легко решать проблемы с урожаем, оставалось только переждать тяжелое время, не опасаясь нехватки еды. А затем из окрестных деревень к нам потянулся непрерывный поток беженцев: голодных, подчас умирающих, отчаявшихся — из тех, до кого дошел слух о поселении волшебников, которое по-прежнему процветало.

Даже тогда мы верили, что напасти обойдут нас стороной. Некоторые из нас пытались помочь этим несчастным, делились едой, старались обеспечить их крышей над головой, лечили. Другие, как я и мои братья, следили за порядком среди новоприбывших: по понятным причинам воровство среди них процветало. Но с какого-то момента их просто стало чересчур много, и завет Христа о помощи ближнему своему вдруг оказался слишком обременительным, а затем и вовсе невыполнимым: голод и нужда пришли в Годрикову Впадину вместе с вереницей обездоленных и остались здесь надолго.

Думаю, именно поэтому никто не обратил внимания на еще одного чужака в странной одежде, который вошел вместе со всеми, но ни разу ни у кого не попросил помощи. Едва ли я разглядел его тогда в пестрой толпе беженцев, хотя сейчас, спустя долгие годы, понимаю, насколько он отличался от прочих. Если он и не был солнцем во тьме, то уж не меньше, чем отражением солнца. Я вряд ли когда-нибудь заговорил бы с ним, если бы не мой брат Кадм. Если бы Кадм не утратил волю к жизни с тех пор, как Лия убила себя и была похоронена без отпевания вдалеке от освященной земли кладбища.

День нашей встречи с чужаком ничем особенным не выделялся в череде столь же мрачных и дождливых дней. Антиох по своему обыкновению с самого утра работал в мастерской, я же устроился рядом с трактатом «Об искусстве сокрытия» неизвестного автора, который я уже добрую неделю переводил с греческого.

— Проклятье! — гневно выругался Антиох, в сердцах ударив кулаком по столу, отчего в воздух взметнулись полированные кусочки древесины, с которыми он работал. — Все не так!

— Не ладится? — участливо спросил я, отложив перо. — Что ты пытаешься сделать?

— То же, что и всегда. Волшебную палочку такой силы, что против нее не выстоит и самая могущественная защита. Но только в этот раз я попробовал сочетать вместе несколько сортов дерева. Думал, что возможно… Что они усилят друг друга. Вышло, как ты понимаешь, наоборот: дуб почти лишил силы можжевельник, а датская пихта довершила начатое.

— Но, может быть, стоило начать с сердцевины? Возможно, если взять волос фестрала…

— Ты думаешь, я не пробовал, Игнотус? — почти выкрикнул старший брат и обессиленно повесил голову над остатками своего творения. — Чтобы использовать волос фестрала, нужно самому быть одной ногой в могиле. Все бесполезно. Выше головы не прыгнуть.

— Вы что, снова ругаетесь? — услышал я за спиной возмущенный голос Сюзанны, которая решительно вошла в мастерскую и с сердитым видом встала между нами, намереваясь, если понадобится, растаскивать нас силой.

Сюзанна, двенадцатилетняя дочь Кадма, — настоящий золотоволосый ангел, невесть какими судьбами попавший на нашу залитую кровью землю, — всегда была такой. Порой мне казалось, что именно она, несмотря на возраст, — средоточие здравомыслия в нашей странной семейке, наш общий центр равновесия. По правде сказать, ничего удивительного: она в точности такова, каким был ее отец до того случая. За пять лет со дня смерти невесты Кадм так и не оправился. Сюзанна оказалась сильнее.

— Никто не ругается, Сюзи, — пробурчал Антиох, поднимаясь из-за стола. — Где твой отец?

— Там же, где и всегда, — в «Зеркале». И еще… Там Аспид, мне Вирли сказал, — ответила наша племянница, бросив беспокойный взгляд за окно, где за древней покосившейся елью виднелось столь же покосившееся здание таверны «Ведьмино зеркало».

Мы с братом переглянулись. То, что Кадм проводил дни за употреблением гадкого прокисшего вина — почти единственного, что осталось в необъятном погребе старика Вирли после нашествия беженцев, — уже было достаточно плохо. Но Аспид… Каким ветром его снова к нам занесло, да еще и в такое время?

— Жди здесь, — бросил Антиох Сюзанне, протянув руку за великолепной палочкой из древесины красного дуба, которая хранилась на специально отведенной для нее полке над рабочим столом Антиоха.

Глядя на творения его рук, я понимал, почему Антиох в свои тридцать пять лет так и не женился. Если всю свою жизнь он посвятил братьям и племяннице, то страсть его безраздельно принадлежала магическим артефактам, и в наибольшей степени — палочкам. Я сомневаюсь, что он мог бы быть счастлив с любой из женщин в большей степени, нежели в те часы, когда ему удается вдохнуть магию в очередное свое творение. Он был хорош в этом — по-настоящему хорош, а изготовленные им палочки не уступали даже лучшим образцам искусства Олливандеров.

И все же самым талантливым из нас, как я понимаю, окидывая взглядом все эти прошедшие годы, был Кадм. Там, где Антиох методично взгрызался в стоящую перед ним задачу, испытывая один за другим и отбрасывая новые и новые подходы, Кадм действовал по наитию, будто ведомый духом самого Мерлина. То, чего Антиох добивался волей и каждодневным трудом, Кадм получал без усилий. Беда же, а может, и напротив, счастье, в том, что в отличие от Антиоха, он не был одержим своим даром, да и вообще ничем, кроме своей семьи. Магия оставалась для него не более чем полезным в домашнем хозяйстве навыком, поэтому непросто было разглядеть бриллиант его дарования под толстым слоем каждодневной рутины. С момента же смерти Лии это стало и вовсе невозможным.

Вздохнув, я вышел вслед за братом во двор, поежившись от противно моросившего дождя, и, миновав ворота, мы быстрым шагом направились к «Ведьмину зеркалу». Аспид вряд ли упустит случай сделать какую-нибудь гадость, когда Кадм в таком состоянии, поэтому следовало поторопиться. С трудом перебравшись через дорогу, залитую неимоверным количеством липкой грязи, мы без церемоний вломились — иначе не сказать — в таверну. Увы, наши худшие подозрения подтвердились в тот же момент.

— Грязный, вонючий пропойца! — услышали мы резкий голос с противоположной стороны забитого посетителями зала и, не сговариваясь, рванулись в том же направлении. — Посмотри на себя, Певерелл! Ты волшебник? Ты просто бездарная пьянь, опустившийся неудачник, неспособный даже держать палочку своими дрожащими руками. Попробуй! Попробуй сразить меня, Певерелл!

Пробравшись к дальнему углу таверны, мы на мгновение замерли. Посетители окружили обособленно стоявший там столик, за которым сидел Кадм с поникшей головой, сжимая в руках чашу с остатками вина и вздрагивая от каждого выкрика стоявшего перед ним человека, от чего последний, казалось, лишь сильнее распалялся.

— Аспид? Сразись лучше со мной, тварь! — дрожащим от с трудом удерживаемого бешенства голосом обратился к нему Антиох.

Аспид замер и медленно развернулся, заставив меня невольно отшатнуться. Он изменился. Сильно изменился с тех пор, как издевался над нами с Кадмом, тогда еще мальчишками, будучи сам немногим старше. Я запомнил ухоженного отпрыска семейства Изли — одного из богатейших родов чистокровных волшебников в наших краях — с вечно надменным взглядом серых глаз и вычурными манерами, не иначе как перенятыми у столь же заносчивого папаши, мир праху его. Теперь же…

Теперь перед нами стоял высокий сухопарый чародей с длинными волосами соломенного цвета, бледной, изъеденной оспой кожей лица и хищным взором прищуренных глаз. Его тонкие губы медленно расплылись в ухмылке, обнажив частокол крупных верхних зубов, и он проговорил:

— Меня зовут Николас Оливер Изли, дорогой Антиох.

— Ты навсегда останешься Аспидом, — презрительно выплюнул мой брат, поднимая палочку на уровень груди. — Не знаю, что ты забыл в наших краях, но сейчас убирайся. Убирайся, или сильно пожалеешь о своем визите.

Аспид засмеялся. Его смех и до того никогда не ласкал слух, но теперь он звучал подобно карканью вороны: сипло и отрывисто, словно бы его обладатель сорвал глотку неумеренными воплями. Что произошло с ним за эти десять лет?

— Ты угрожаешь мне, старший Певерелл? — вкрадчиво спросил он.

— Угрожаю? Нет, Аспид, можешь считать это пророчеством. Предрекаю, что просто убью тебя, если ты не покинешь Годрикову Впадину сегодня же, — тихо ответил Антиох, сжав палочку с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Все это слышали? — громко вопросил Аспид, воздев руки вверх, чтобы привлечь всеобщее внимание. — Антиох из рода Певереллов угрожает мне смертью! Нанеся оскорбление, он не оставил мне выбора, кроме как вызвать его на дуэль. Принимаешь ли ты мой вызов, Антиох?

Я вышел вперед, примирительно подняв руки:

— Аспид… Николас, никаких дуэлей. Просто оставь в покое нашу семью, и все на этом.

Аспид только фыркнул и молниеносно взмахнул палочкой, отчего я кубарем покатился по устеленному соломой полу, по пути сбив с ног пару человек. Да уж, этот кошмар моего детства определенно стал сильнее за прошедшие годы, ни капли не улучшив свой нрав.

— Не лезь не в свое дело, щенок, — прошипел он.

Антиох, бросив на меня встревоженный взгляд, медленно повернулся к Аспиду. Я не видел выражения его лица в тот момент, но без труда услышал холодную ярость в его голосе, когда он с расстановкой ответил:

— Я принимаю твой вызов. Прямо сейчас. Во дворе таверны.

— Ну уж нет, голубчики! — запротестовал Вирли, поставив на пол только что принесенный из погреба бочонок вина. — Знаю я вас, драчунов, разнесете мне тут все в пух и прах, а потом друг на друга пенять будете. Идите к лесу, и там хоть адским пламенем друг друга потчуйте.

Антиох согласно кивнул и направился к выходу вслед за бодро шагавшим Аспидом. Примолкшие было свидетели столкновения магов вновь загомонили и все толпой двинулись за ними. Чьи-то руки помогли мне встать на ноги, и я, прежде чем пойти вместе со всеми, оглянулся на все еще сидевшего за своим столиком Кадма. Он с ужасом смотрел на меня, и во взгляде его пронзительно голубых глаз не виднелось ни следа винных паров. Кадм был совершенно трезв. Я хотел было обратиться к нему, но лишь махнул рукой и вышел за порог, чуть не врезавшись в человека с азиатскими чертами лица и в причудливом красном одеянии, который сжимал в руках угрожающего вида железный посох. Так и состоялась моя первая встреча с тем, чье появление навсегда изменило судьбу нашей семьи, чего я, конечно, тогда не мог и предположить.

Несмотря на усилившийся дождь, всеми владело какое-то злобное веселье: такое же возбуждение, должно быть, испытывают толпы горожан, когда очередного разбойника или смутьяна прилюдно вешают у городских ворот. В Годриковой Впадине никто не устраивает публичных казней, но зато у нас есть иное развлечение: смертельные дуэли магов, неизменно привлекающие даже множество местных маглов, которых у нас большинство. Здесь нет суеверного страха перед волшебством, каковой не редкость в иных английских поселениях, и даже преподобный Бертиус в своих проповедях старательно обходит эту тему, не решаясь давать толкование двадцать второй главе Исхода, призывающей не оставлять в живых ворожеи.

В то же время для новоприбывших такое зрелище в новинку, и я заметил, как небольшая их группа с видимой опаской следует за всеми в направлении леса: владел ими не азарт, а мрачное любопытство, словно им пообещали показать во плоти Врага рода человеческого. Странного азиата среди них не было: я потерял его из виду, но не придал этому значения. Гораздо сильнее меня беспокоил исход поединка. Мало кто может тягаться с Антиохом в бою один на один: дуэльное искусство он отточил до такой степени, что без сомнения заслужил бы уважение и самого Годрика Гриффиндора. Но этот Аспид… Что-то не так с этим человеком, и дело не в наших с ним неизменно скверных отношениях. Он с такой готовностью напросился на дуэль, будто не сомневался в ее исходе, и от самого его появления веяло неясной пока угрозой. Что ему понадобилось здесь, где его имя по-прежнему вызывает ненависть и презрение?

В сотне ярдов от первых деревьев Аспид остановился, извлек палочку и, развернувшись к Антиоху, с широкой ухмылкой поклонился противнику, как то предписывает древний дуэльный кодекс. Антиох, остановившись, сдержанно поклонился в ответ и, выпрямившись, застыл без движения. Палочка в его ладони лежала, как влитая, и я знал, что брат во мгновение ока сможет пустить ее в ход, обрушив на врага поток самых смертоносных заклятий, перед которыми мало кто в силах устоять. Собравшиеся обступили магов широким полукругом, беженцы — по-прежнему наблюдали за происходящим с безопасной дистанции.

Сверкнула ветвистая молния, высветив бледные лица дуэлянтов, залитые дождем. Почти сразу за ней грянул сильнейший раскат грома, от которого сотряслась земля, а поверхность луж подернулась беспорядочной рябью. Притихший было дождь ударил с новой силой, и это словно послужило командой к началу боя. Антиох легко скользнул в сторону, уходя от возможного удара заклинания, и выбросил вперед руку с палочкой.

— Экспульсо! — гаркнул он, мгновенно принимая низкую защитную стойку, чтобы выставить барьер против ответного удара Аспида.

Антиох всегда казался мне олицетворением стихии огня. Огненные и взрывающие заклинания в его исполнении отличались страшной силой: он без труда плавил даже куски гранита и при необходимости был способен пробить насквозь толстую каменную стену. Магический удар удался ему и на этот раз: меня ослепила вспышка синего огня, затмившая даже недавнюю молнию, в воздух взметнулись обильные комья грязи, забрызгав с ног до головы свидетелей поединка, которые, однако, не выказали ни малейшего недовольства, встретив начало боя одобрительными возгласами. Ответного удара не последовало, и за густыми клубами пара я приготовился увидеть искалеченное тело Аспида — мне ли не знать магической силы своего брата!

Улюлюканье толпы как-то неожиданно стихло. Потоки дождя рассеяли пар, и я увидел невредимого чародея, с издевательской ухмылкой взирающего на Антиоха. Палочка его была опущена: похоже, что он и не думал атаковать.

— Никак ты промахнулся, Антиох? — насмешливо спросил он. — Попробуй еще разок.

И тут я увидел. Капли дождя, падая, не долетали до головы Аспида, останавливаясь в полуфуте от макушки и соскальзывая в сторону, из-за чего маг казался окруженным какой-то полупрозрачной сферой из множества струек воды. Щит! Неизвестное мне заклинание щита, ничего сильнее которого я не видел за всю свою жизнь. И еще… Я готов был поклясться, что Аспид не произносил ни слова, создавая себе защитную оболочку, — да он бы и не успел, собственно. Что это за неведомая магия? Где он научился такому?

— Инсендио! — яростно выкрикнул Антиох, на сей раз не пытаясь уклониться.

Поток пламени вырвался из кончика его протянутой к противнику палочки и с силой врезался в призрачную сферу, обтекая ее огненным коконом. Антиох сжал зубы, вкладывая в заклинание все силы. Пламя увеличило яркость и приобрело болезнено-белый цвет, каждый миг испаряя галлоны падающей с небес воды, однако Аспид даже не покачнулся — посмеиваясь, он стоял в центре полыхающей сферы, не предпринимая никаких видимых усилий к поддержанию непробиваемой защиты. Пламя погасло. Обессилевший Антиох покачнулся, по-прежнему держа перед собой палочку, и я видел, как его губы шевелятся, произнося заклинание, которое не следует применять без крайней нужды, тем более — в дуэли. Старое поверье гласит, что оно разрушает душу, пусть даже мой брат никогда не принимал всерьез эти россказни. «Авада…»

— Антиох, нет!.. — попытался вмешаться я.

— Нельзя мешать дуэлянтам, сынок, — услышал я суровый голос Вирли, который, похоже, ради такого события решил оставить таверну. — Ты знаешь правила.

— И это все? — рассмеялся Аспид в лицо так и не решившемуся произнести убивающие заклинание Антиоху. — Круцио!

Антиох рванулся в сторону, но его ноги, по щиколотку ушедшие в грязь, соскользнули, и он рухнул, забившись в конвульсиях. Палочка выпала из его руки, и ее тут же подхватил поток грязной воды, унося прочь. Аспид, который уже убрал защитную сферу, довольно смахнул капли дождя с щербатого лица, не обращая ни малейшего внимания на возмущенные и потрясенные взгляды собравшихся: Круциатус в качестве дуэльного заклинания — предел низости. Я рванулся к Аспиду, но Вирли сжал мое плечо с неожиданной силой, которой я и не подозревал в старом владельце таверны.

— Пришел. Увидел. Победил, — проговорил Аспид, опуская палочку с гадкой ухмылкой. — Не желаешь ли ты принести извинения, Певерелл? Или доведем наш поединок до законного финала?

— С… Сдохни! — выдавил из себя Антиох, тело которого все еще сотрясали конвульсии.

— Уступаю тебе честь первым увидеться со смертью, — с готовностью ответил Аспид и рассмеялся своим прежним скрежещущим смехом. — Авада Кедав…

Мне показалось, что в воздухе пронеслась алая молния, окутанная облаком брызг: я так и не смог разглядеть, что произошло в действительности. Однако в следующее мгновение Аспид протяжно выл, сжав вывернутое под невообразимым углом запястье, обломки его палочки валялись в грязи, а рядом с ним стоял тот самый странный азиат с железным шестом, которым, должно быть, он и нанес удар по руке чародея.

— Ты никого сегодня не убьешь, — негромко произнес он. — Сила самой Смерти не должна служить низким целям.

Все замерли, глядя на эту странную сцену: пытающийся подняться Антиох, чье лицо все еще было искажено страданием, сидящий в грязи Аспид, со слезливыми причитаниями баюкающй сломанную руку, и возвышающийся над ними чужак в красном одеянии с бесстрастным некрасивым лицом, будто изваянным не очень хорошим скульптором. Старик Вирли откашлялся и выступил вперед. Вместе с ним вышли еще двое чародеев из числа местных старожилов.

— Кгхм. Лично мне ни капли не жалко этого подлого крысеныша, — проговорил Вирли, указав на Аспида, — но вмешиваться в дуэль запрещено! Я вижу, что ты чужестранец и, должно быть, не знаешь наших законов, однако…

Азиат перевел на него равнодушный взгляд, и Вирли умолк на полуслове.

— Дуэль окончена, — сказал обладатель железного шеста. — Уходите.

Если бы сейчас перед нами возник сам Генрих III и отдал тот же приказ, то и тогда бы ему не подчинились с такой готовностью: столько властности было заключено в трех словах, сказанных тихим ровным голосом. Вирли, помедлив, развернулся и поплелся по чавкающей грязи к своей таверне. Остальные в молчании двинулись следом. Я, вздохнув, подошел к Антиоху и помог ему подняться, постоянно ощущая на себе холодный взгляд незнакомца. Аспид уже успел отползти в сторону и теперь, поминутно оглядываясь, ковылял куда-то в направлении гостевого дома.

— Ты сказал про силу Смерти? — услышал я голос за спиной и обернулся.

Там, дрожа то ли от холодного дождя, то ли от волнения, стоял Кадм, со странной надеждой глядя на азиата с шестом. Тот согласно кивнул, и теперь, в спокойной обстановке, я получил возможность получше рассмотреть неожиданного союзника. В глаза мне бросился странный символ, начертанный в центре его лба — нечто похожее на небольшое черное колесо с изломанными спицами.

— Этот человек применил магию Пустоты, тайное искусство, полученное от моей богини, — сказал он. — Но он никогда не был в числе ее послушников. Это значит, что кто-то из ее учеников нарушил закон молчания.

— Ты монах? — спросил Кадм. — Кто твоя богиня?

— Я служу великой богине смерти и пустоты. Она носит много имен, но мы, ее служители, зовем ее Мать Кали, и она живет на земле в этом воплощении.

— И… Она действительно повелевает смертью?

— Она и есть Смерть.

Кадм упал на колени, разбрызгав во все стороны грязь, на что не обратил никакого внимания. Он умоляюще протянул руки к чужаку и проговорил:

— Почтенный монах… Пожалуйста… Покажи мне дорогу к ней! Я отдам все, что ты попросишь! Только скажи, как мне ее увидеть. Если она есть воплощение Смерти, тогда только для нее возможно то, что бессилен сотворить человек.

— Эй, ты что это удумал, братец? — обернулся к нему Антиох, уже успевший отойти от действия пыточного заклинания.

— Только сама Смерть может вернуть человека из царства теней, — еле слышно сказал Кадм, не спуская умоляющего взора с хранившего молчание монаха.

— Я догадываюсь, что он удумал, — вмешался я. — Кадм, Лию уже не вернуть. Никто оттуда не возвращается.

— Нет, я не верю! — вскричал Кадм, все еще стоя на коленях, и с силой впечатал кулак в мокрую землю. — Спаситель возвращал к жизни умерших. Он поднял из гроба Лазаря, помнишь, Игнотус? И не только! Он…

— Хорошо, что преподобный Бертиус не слышит тебя, — едко отозвался Антиох. — Сравнивать Христа с каким-то языческим божеством…

Монах резко обернулся к Антиоху, глаза его угрожающе сверкнули.

— Проявляй уважение к Матери Кали! — негромко сказал он, и в его голосе прозвучал такой холод, что даже я ощутил мгновенный озноб. — Если бы не она, ни один из вас не жил бы на этой земле. Вся жизнь закончилась бы многие тысячи лет назад, пожранная демонами Рактавиджи.

— Я не хотел оскорбить тебя, монах, — примирительно ответил Антиох, пытаясь отыскать взглядом свою унесенную водой палочку, — но мой брат…

— Кали принимает любых пилигримов, способных добраться до ее обители, но дает силу только достойнейшим. Только тот, кто пройдет назначенные испытания, может претендовать на ее дар. И я покажу дорогу вашему брату, если он желает того. — Он вновь посмотрел на Кадма: — Тебе незачем стоять передо мной на коленях, я не выше тебя. Я просто рука Матери Кали, ее глаза, орудие ее воли.

Кадм послушно поднялся на ноги, даже не сделав попытки стряхнуть с коленей налипшую грязь.

— Я благодарю тебя, монах, — сказал он. — Как нам называть тебя?

— Мое имя — Амар, — сказал тот и шагнул к нам навстречу, опершись на свой железный посох очень тонкой работы, должно быть, выкованный чрезвычайно искушенными в своем деле кузнецами. — Приходи на рассвете после полнолуния на это же место, и я покажу путь к обители богини.

Не сделав никакого прощального жеста, он зашагал в направлении домов Годриковой Впадины, куда уже давно ушли все любители посмотреть на магическую дуэль, и его красное одеяние вскоре скрылось за плотной пеленой дождя. Только тогда Антиох, хмыкнув, перевел взгляд на Кадма.

— Ты же не думаешь, что мы отпустим тебя одного, братец? — спросил он.