Дитя Рассвета (гет)

Новый день сменит ночь за окном,

Говорят, что люди — неженки, и не способны противостоять значительным трудностям. Они всячески стремятся селиться там, где теплее, травы гуще и зеленее, где растут фрукты и ягоды, а в речках вода тепла, как парное молоко.

Север Средиземья суров. Тут мало чего можно отыскать, кроме бесконечных гор и пустошей, сменяющих друг друга бесконечной вереницей, бурных рек с ледяной водой и острыми, как драконьи зубы, скалами, да вересковых полей, простирающихся до самого горизонта. Буйные ветра свирепствуют здесь круглый год, сглаживая до зеркального блеска ледники на горных вершинах и яростно швыряясь колючей снежной крупой.

Но вот незадача — именно сюда, к Долгому озеру, к Одинокой горе, с недавних пор стали стекаться жители со всего Средиземья. Не боящиеся трудностей и тягот, готовые оставить насиженные места и строить быт заново, они приходили сюда целыми семьями, к родственникам и друзьям в поисках лучшей доли. Другие, странствуя, забредали ненароком, да так и оставались, оседая в северных городах.

Некогда разрушенные драконом Смаугом Дейл и Эсгарот поднялись на старых пепелищах несказанно быстро, словно бы люди, ощутившие, наконец, свободу от векового драконьего лиха, заторопились жить счастливо и дышать полной грудью. Они обживали долину с усердием птиц, спешивших по весне вить гнезда и высиживать птенцов. Бард-лучник, наследник Гириона, а теперь и человеческий король, принимал под гостеприимный кров северных городов всех, готовых трудиться, отринув лень и праздность, всех, кто не кривил душой и искренне хотел назвать долину домом.

Два человеческих города, еще более прекрасные, чем в былые времена, росли и вновь становились процветающими, люди в них работали, не покладая рук и не останавливаясь перед неудачами, но жили в достатке и довольстве, понемногу начиная торговать со всем Средиземьем.

Никто не смел соваться на Северо-Восток с дурными намерениями и нечистыми помыслами, ибо здешние жители водили дружбу с эльфами Лесного Королевства и жили под защитой Одинокой Горы, где вот уже который год вновь процветало Седьмое Гномье Царство Эребор.

В 2942 году Третьей эпохи, после Битвы Пяти Воинств, когда дракон Смауг был, наконец, изгнан из-под Горы и убит черной стрелой, метко пущенной наследником Гириона, Торин Дубовый Щит, король в изгнании, вместе с друзьями вернул утерянные гномьи сокровища и свою Родину.

Гномы Эребора, люди и помогавшие им эльфы Лихолесья совместными усилиями построили новую жизнь, где, несмотря на разногласия, существовали бок о бок и всячески поддерживали друг друга. Нет, эльфы и гномы вовсе не стали друзьями, слишком уж горды были одни и упрямы другие, но война с черным орочьим игом научила их многому, в том числе терпению, принятию и умению действовать при необходимости вместе.

В это же время случилось нечто, чего ранее не знала ни человеческая, ни гномья история. Король Торин взял в жены человеческую женщину, волшебницу из другого мира по имени Эмин, и назвал ее подгорной королевой. Люди дивились, гномы молчали, охраняя свои секреты, но было заметно, что такой поворот событий — не новость для них.

Эти годы выдались особенно благостными для того края. Магия негаданной гномьей королевы укрыла север Средиземья, будто ласковые объятия. Здесь спорилось дело, легко и вольно дышалось, людям сопутствовала удача в делах. На суровой каменистой почве выросли сады и цветники, даже пустоши покрылись кое-где сочной зеленой травой. Люди тут жили в мире и согласии, число их множилось, ибо не страшно было им теперь заводить семьи и рожать детей.

Гномы же возвращались в Эребор целыми родами. В то же время в подгорном сообществе стали происходить удивительные вещи.

Всем известно, что гномы, как народ, неуклонно сокращаются численностью, поскольку среди них крайне мало женщин, дети рождаются нечасто, и еще реже появляются среди них девочки. Это даже породило среди других народов Средиземья байки о том, что женщин у гномов нет вовсе, а рождаются они из земли или камня. Хотя, это, конечно, были не более, чем сказки.

Но уже в первые годы после изгнания Смауга детей в Эреборе родилось столько, сколько не рождалось за последнюю целую сотню лет, причем немалую часть их составляли девочки. Старики охали и ахали, молодые радовались, но все дружно сходились во мнении, что происходящее — невольное дело магии их королевы.

Волшебник Гэндальф Серый появлялся в долине изредка, приходя, как и должно настоящему магу, тогда, когда его менее всего ожидали, оставался на полгода, жил бок о бок с гномами и людьми, всюду суя свой длинный нос и раздражая Торина и Барда своими бесконечными советами. Впрочем, делал он это лишь ради собственной забавы — за жителей Пустоши Смауга он более не волновался, те умели справляться с трудностями.

Но более всего мага занимала Эмин. Он учил ее тому, что знал сам, хотя и знания эти порой тускнели в его памяти, и мало-помалу волшебница научилась в совершенстве ладить со своей магией.

Элронд из Ривенделла тоже сдержал обещание и появился на Севере уже через три года после Битвы Пяти Воинств. Визит получился официальным и настолько дружеским, насколько это вообще было возможно между волшебным народом и гномами. А Торин с эльфами дружить не торопился.

Благодарность жителям Лихолесья, выступившим против собственного короля и поднявшимся на подмогу гномам Одинокой горы, граничила в нем с раздражением. Быть обязанным он не любил. Быть обязанным эльфам было вдвойне тяжко для него.

Упрямство не позволяло гномам забыть прошлое. К тому же, Лесным Королевством все еще правил Трандуил, а уж он-то был первым в списке врагов короля Торина.

Но мир в долине наступил, и был он не шатким и призрачным, а впервые за многие десятилетия — настоящим. И место в нем нашлось всем свободным народам: гномам — подгорным рудокопам и детям камня, людям, сумевшим поднять свои города из руин, эльфам, что очистили, наконец, Лихолесье от скверны и сделали путь через него вновь безопасным.

После того, как армия Пяти Воинств почти полностью уничтожила гоблинов Гундабада, замолкли и разговоры об Некроманте из Дол-Гулдура. Опасности со стороны Черной Крепости никто не ждал, а Гэндальф, единственный побывавший там и сумевший спастись, молчал, как рыба.

Возможно, потому, что только он знал, что таится в проклятой части Великого Леса.

* * *

Эребор, 2960 год Третьей эпохи

Молодая волчица с длинной шоколадной шерстью подняла маленькую треугольную голову и, поведя лоснящимся влажным носом, с наслаждением втянула душистый морозный воздух. Под лапами зашуршал поздний хрупкий снег пополам с озерным песком.

Весна в этом году запаздывала, но ее аромат уже отчетливо ощущался во влажном воздухе. Она пахла талым озерным льдом, обметенным росой камнем и прелой травой. А еще — птицами и множеством новых людей. Первые возвращались в Пустошь Смауга с зимовья, чтобы вскоре наполнить долину неумолчным гомоном прожорливых, вечно голодных птенцов, вторые ехали по делам в Дейл и Эсгарот. Обычно этот людской поток становился особенно интенсивным, как только сходил снег и пригревало солнце.

Она подошла совсем близко к воде и, заглянув в рябое зеркало, шумно плюхнула по ней лапами. Озерная вода была еще совсем ледяной, и это заставило волчицу взвизгнуть и отпрыгнуть назад. Она приземлилась на влажный песок и шумно встряхнулась, подняв сверкнувшую радугой тучу брызг, и в следующее мгновение растаяла в воздухе клочком тумана, уступив место маленькой тонкой девушке с длинными каштановыми кудрями.

Эмин сбила с волос мелкие холодные капельки, ощутив волну беззлобной досады. Вот так всегда. Луит, ее волчица, была слишком своевольной и не забывала каждый раз оставить напоминание о своих похождениях.

Прошло немало лет с тех пор, как Эмин открыла тот факт, что ее анимагическая форма оказалась не совсем формой, а вполне самостоятельной и не слишком сговорчивой сущностью. Превращение, всегда происходившее стихийно, вдруг стало подчиняться ее ментальному контролю, а о странностях, его сопровождающих, ей некого было спросить.

Впервые волчица проявила себя, когда девушка носила своего первого ребенка.

Эмин перевернула пожелтевшую от времени страницу и поудобнее устроила на коленях тяжеленный том. Легкие колебания воздуха заставили задрожать пламя почти полностью оплавленных свечей. От книги пахло временем и так любимым ею запахом пергамента. «История Арды» была не менее увлекательной, чем «История Хогвартса», и девушка уже несколько часов не могла оторваться от чтения. Наконец она длинно зевнула, в который раз пообещав себе лечь спать в ближайшую четверть часа.

С тех пор прошло семнадцать лет.

Эмин вспоминала те времена, когда она была студенткой школы волшебства Хогвартс со смешанным чувством ностальгии и грустной самоиронии. Тогда в ее планах на будущее значилась лишь учеба и карьера, и — возможно когда-нибудь, однажды — семья. Но жизнь оказалась той еще шутницей.

В их семье один за другим родились трое сыновей, и она долго не могла понять, обладает ли кто-нибудь из них волшебным даром. Она присматривалась к детям, прислушивалась к собственной интуиции, силясь уловить те малейшие, похожие на прикосновения паутинок магические колебания, которые распространяют вокруг себя наделенные волшебством младенцы. Но тишина была оглушающей. Эмин то падала духом, то вновь начинала надеяться и в конце концов пришла к выводу, что ее дети были обычными.

Невозможно было передать ее печаль. Торин поддерживал ее, как только мог, неловко стараясь убедить, что в Эреборе и без того достаточно волшебства, но не преуспел. Эмин чувствовала, что муж не разделяет ее горя. Все же такое тесное соседство с магией было для гномов непривычным, и она понимала, что то чувство, которое теперь владеет ее мужем, есть не что иное, как облегчение и радость. Торин любил ее, но девушка подозревала, что он не был готов растить одаренных волшебством детей.

Эмин смирилась, что не мешало ей сожалеть о том, что магическая ветвь прервется на ней. В конце концов, даже в чистокровных семьях нередко рождаются сквибы. Однако, это не мешает магическому дару возрождаться в следующих поколениях. Эмин страстно хотела узнать, возможно ли это в случае с ее детьми.

Это было непросто. Она остро нуждалась в помощи и разъяснениях, но Гэндальф не рисковал давать прогнозы, Владыка Элронд, по обыкновению, говорил загадками, а больше совета спросить было не у кого.

Разве что у Леголаса.

Эмин зябко обхватила руками плечи. Ветер усилился и погнал к берегу бурную рябь с крошками недотаявшего льда. Обманчиво яркое, но еще такое холодное весеннее солнце обиженно закатилось за тучу.

Эмин сложила ладони козырьком и пристально всмотрелась в слегка туманящуюся озерную даль. Вокруг было тихо и пустынно, причал пустовал, сиротливо поскрипывая на ветру старыми досками. Паром еще не вернулся из Эсгарота.

Девушка ждала друга, но тот задерживался. Это немного ее беспокоило — Леголас вообще редко опаздывал на встречи. Точнее, совсем никогда.

Они виделись часто. Ей были необходимы знания, которые не могла дать библиотека Эребора или жизненный опыт Торина. Магия. Целительство. Лекарственные травы. Это было больше по части эльфов, чем гномов, да и Великий Лес был кладезем не только полезных растений, но и древних знаний. К тому же, Леголас и Эмин чувствовали сильную привязанность друг к другу. Их сплотили общие приключения и возрождение новой жизни на пепелище прошлого, долгие, заполненные бесконечными дружескими беседами лесные прогулки и что-то тайное, чему объяснения пока не находилось.

Подобрав у воды плоский камушек, Эмин ловким, знакомым с детства жестом запустила его почти параллельно поверхности озера. «Лягушка» весело запрыгала по воде. Раз, два, три, четыре — сосчитала волшебница. Неплохо. Ловкость рук и никакой магии.

Очередной порыв ветра взметнул ее волосы и неожиданно окутал едва уловимым ароматом весеннего леса. Девушка резко обернулась и тут же встретилась лицом к лицу с эльфийским принцем. Леголас церемонно поклонился, но она успела заметить в его синих глазах пляску едва сдерживаемых бесенят. Эмин скрестила руки на груди и выжидательно посмотрела на друга.

— Полагаю, что церемониал, наконец, соблюден, и я могу тебя обнять? — насмешливо спросила она.

Леголас задрал бровь.

— Только если ты хочешь... Мое сердце тосковало о тебе, волшебница.

— Ты пришел другой дорогой, — высвобождаясь из его рук, Эмин кивнула в сторону паромной переправы. — И опоздал.

— Решил прогуляться пешком. Сегодня ненастная погода, но я люблю ветер. Он несет с собой перемены.

— Однако, ты не торопился, — заметила девушка. — Наверное, кто-то составил тебе компанию.

Леголас запрокинул лицо к небу и тихо рассмеялся.

— Весна. Со мною была весна. Моя спутница, собеседница и благодарный слушатель, — его взгляд стал отстраненным и мечтательным. — Там, в Лихолесье, она уже танцует среди ветвей с роями светлячков и ранних бабочек. Я звал ее с собой, желая привести и сюда, но она проводила меня лишь до лесной опушки. В этом году она никак не может поладить с зимой. В ваших пригорьях еще совсем холодно.

— Мы не слишком этого замечаем, — пожала плечами Эмин. — Под Горой всегда тепло. Нас затронуло разве что пару недель назад, когда в долине свирепствовала такая пурга, что казалось, земля и небо смешались в первородном хаосе.

— Хлопья снега набились вашим дозорным в бороды, и те превратились в снеговиков? — насмешливо искря глазами, осведомился эльф.

— Жаль тебя разочаровывать, но нет, — в тон ему ответила девушка. — Леголас, я позвала тебя не просто так. Мне нужен совет.

— Я к вашим услугам, королева. Всегда, — шутливо поклонился эльф. — Что тебя беспокоит, Эмин, что заставляет тебя лгать мужу и тайком уходить из Горы, чтобы увидеться со мной?

Она вздрогнула, чувствуя, как неприятный холодок поднимается в ней, отзываясь покалыванием в кончиках пальцев.

— Трен, — пропуская замечание эльфа мимо ушей, сказала она. — Я чувствую, что в нем, единственном из всех моих детей, есть магия, но не знаю, как заставить ее проявить себя, как вытащить наружу.

Леголас задумался. Его обеспокоенный взгляд пытливо блуждал по ее лицу.

— Почему ты решила, что он одарен?

Эмин пожала плечами и закусила губу. Эта привычка не оставляла ее даже по прошествии многих лет, выдавая ее замешательство и мучительное раздумье. Леголас взял ее за плечи и заставил посмотреть ему в глаза.

— Я знаю, что ты тяжело переживаешь отсутствие магии у твоих детей, — его голос был ласковым и спокойным. Он говорил с ней тоном, которым обычно разговаривают с больным ребенком. — Ты не должна винить в этом себя или кого-либо еще. Все здесь, в твоей голове, — эльф дотронулся пальцем до ее лба. — Я вижу, как ты мечешься. Что горишь, сгораешь, как лучина, от непонимания и неприятия, что пытаешься искать причины в себе и окружающих. Все оттого, что ты помнишь слова Серого мага, который говорил о том, что магия, заключенная в человеке, текуча и передастся твоим потомкам. Эмин, на все воля валаров, а они редко открывают нам свои замыслы.

Девушка застонала и закрыла лицо руками.

— Видят боги, как я хочу поговорить с Гэндальфом! — всхлипнула она. — Но его нет. Последний раз он был в Эреборе лет десять назад, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. Уж он смог бы понять, может ли Трен направлять магию.

— Почему именно он, Эмин? Почему ты думаешь, что именно твой младший сын способен к волшебству? — допытывался Леголас.

— Он другой, — просто сказала девушка, и уверенность в ее глазах заставила эльфа сдаться.

— Хорошо, — кивнул он. — Я пойду с тобой в Эребор и поговорю с ним. Надеюсь, твой муж не встретит меня, как врага.

— Торин не будет рад тебя видеть, — уклончиво проговорила девушка. — К тому же, ты прав — я не всегда ставлю его в известность о своих передвижениях.

— Твой упрямый ревнивый гном по-прежнему следит за каждым твоим шагом? — нахмурился эльф.

— Но не за прогулками Луит, — улыбнулась Эмин, и услышала внутреннее ворчанье, в котором проскальзывали осуждающие нотки. — Он ни за что не отпустил бы меня из Горы одну.

Леголас отвел взгляд, словно бы собираясь с духом. Он выглядел смущенным.

— Эмин, я хочу задать тебе один откровенный вопрос и рассчитываю на правдивый ответ, — наконец решился он. — Ты счастлива?

— Я выгляжу несчастной?

— И снова вопрос на вопрос! Но пусть будет так. Ты — волшебница, Эмин. Тебя волнует танец звезд на ночном небе и щебетанье птиц в вышине, радуги, умытые дождем и вольный ветер. Гномы не такие. Твой муж — не такой. Не сильно ошибусь, если предположу, что он не всегда понимает тебя и порой бывает по отношению к тебе довольно жестким. Мое мнение все еще остается прежним — ты любишь Эребор, и гномы стали тебе семьей, но тебе было бы лучше среди моего народа.

Несколько минут они молчали. Эмин заново осознавала то, что с такой неожиданной откровенностью высказал ей эльфийский принц. Наконец она вздохнула и произнесла:

— Ты прав, Леголас. Торин ревнив, впрочем, как и все гномы. Порою, он бывает непереносим настолько, что я сомневаюсь в его здравомыслии. В такие моменты меня выручает Луит. Она позволяет мне быть на воле тогда, когда я заперта, но я не всегда желаю свободы. Если бы я не любила мужа и не была согласна на такую жизнь, под Горой бы меня не удержало ничто.

— Хорошо, — кивнул эльф. — Я понял твою мысль. Прошу прощения, если был излишне назойлив.

— Ты не передумал нанести дружеский визит? — усмехнулась девушка. — И уволь меня от сомнительной радости объяснять Торину твое нежданное появление. Призову Луит и вернусь под гору одна.

Леголас понимающе улыбнулся.

— Давай немного прогуляемся, — сказал он. — Может быть, нам удастся переманить весну и сюда?

Они еще долго бродили по заснеженному берегу Долгого озера, слушая первых птиц, и рассуждали о магии.

* * *

Ранние, еще совсем зимние сумерки накрыли долину в считанные минуты, из распадков поползли полупрозрачные космы тумана, и Эмин поняла, что дорога к Горе заняла у нее больше времени, чем обычно. Она не беспокоилась, что ее отсутствие станет заметным. По обыкновению, она проводила много времени в библиотеке, и Торин предпочитал не беспокоить ее до последнего, зная, что наедине с книгами она может забыть обо всем и просидеть там до глубокой ночи.

Эмин почувствовала себя неожиданно обессиленной. Кружилась голова, к горлу подступала приторная муть. Она редко болела, поэтому обыкновенная усталость казалась достаточной причиной — как-никак день был длинным, прогулка — долгой, а Солнце уже клонилось к горизонту.

Необъяснимая ломота и слабость во всем теле стали ощущаться особенно остро, когда вперед ушел Леголас, перестав занимать ее разговорами. Она попробовала призвать Луит, но не преуспела. Отклика изнутри не было, и неприятное ощущение пустоты и безмолвия, незаполненных даже эхом, тянуло, как назойливая саднящая боль. Эмин была готова поклясться, что испытывает магическое истощение. Странность была в том, что причин этому не находилось.

Внезапная догадка пронзила ее острой ясностью. Луит питалась энергией волшебства, но теперь этой самой энергии почему-то не хватало даже на то, чтобы поговорить с ней.

Расстроенная и испуганная, Эмин вернулась в Гору через Северные ворота, кое-как прикрывшись невидимостью и проскользнув вместе с бригадой каменотесов, так кстати возвращающихся из Дейла.

Она была уверена, что осталась незаметной и для стражи, и для старого Балина, которого встретила по дороге. Эмин намеренно пошла длинным путем, не торопясь попасть к себе, а желая сперва зайти в библиотеку, успокоиться и захватить какую-нибудь интересную книгу. Она свернула в один из узких, пустынных коридоров и, спустившись по старым полуистертым ступеням, оказалась в маленькой незаметной нише. Скинув невидимость, девушка обессиленно прислонилась к холодной каменной стене, чувствуя себя исчерпанной до дна.

Когда она склонилась, чтобы стряхнуть с платья пыль, то неожиданно почувствовала, что больше не одна. Она выпрямилась и встретилась с теплым взглядом блестящих янтарных глаз, наблюдающих за ней из темноты.

— Трен?

— Я ждал тебя, матушка, — мальчик протянул руку, помогая ей выбраться из ниши и подняться по крутым ступеням. — В этот раз тебя не было слишком долго, и я уже начал волноваться.

Эмин изумленно воззрилась на своего младшего сына, который шагал рядом с абсолютно невинным видом.

— Ты так просто признаешься в том, что следил за собственной матерью? И, судя по твоим словам, не впервые.

Глаза мальчика озорно блеснули. Он откинул со лба длинные вьющиеся пряди и усмехнулся.

— Ты предпочла бы, чтобы на моем месте оказался отец?

Эмин спешно отвела взгляд, чувствуя, как лицо обдало жаром, но тут же, ощутив волну возмущения, нахмурила брови.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать, юноша? — прикрикнула она и уже спокойнее добавила: — Ты еще ребенок, Трен, и многого просто не в состоянии понять.

Это не смутило мальчика. Он стоял, склонив голову к плечу, и спокойно смотрел на нее своими непостижимыми глазами, и Эмин в который раз почувствовала, как защемило сердце. Чуткий, мягкий даже для человека, и тем паче непохожий на гномов, казалось, что он не взял и капли крови своего отца. Она знала, что самую большую радость ему доставляют книги, запах старины и древности, витающий в библиотеке, и он, принц Трен, желал бы постичь все тайны мира с гораздо большей горячностью, чем научиться очередному приему в обращении с мечом или секирой.

Эмин любила наблюдать за ним, оставаясь в тени, во время его занятий в учебном зале вместе с другими детьми, и чувствовала, как перехватывает дыхание всякий раз, когда она видела, как мальчик углубляется в изучение результатов труда многих поколений. В этом занятии — поиске новых знаний среди старинных преданий и рассказов, отделении истины от вымысла — было что-то, вызывающее волнение в его крови, будоражащее воображение, и Эмин ощущала, насколько это созвучно ее собственным мыслям.

Она погладила сына по гладкой мягкой щеке. Он ничем не отличался от обычных человеческих подростков в нежном возрасте тринадцати лет, уже почти сравнялся с нею в росте и не имел бороды. В отличие от своих братьев, чем и вызывал их бесконечные не всегда беззлобные насмешки.

— Трен, я хочу, чтобы ты верил мне. Я не делаю ничего, что могло бы оскорбить или унизить достоинство твоего отца. Но это не отменяет того, что мы — дети разных миров, и семнадцать лет моей жизни, проведенные среди людей, нельзя просто взять и забыть.

Парень сверкнул белозубой улыбкой и бесшабашным жестом взъерошил свои и без того буйные кудри.

— Перестань, матушка! Виноватый вид тебе не идет. Советую стереть с лица это перепуганное выражение, иначе вопросами задастся не только отец. И... — он взял мать за руку, и Эмин в очередной раз подивилась нежности, которую он вложил в это прикосновение. — Я доверяю тебе. Думаю, ты знаешь, что делаешь.

Они медленно шли по коридору. Теперь Эмин не торопилась и не опасалась встретиться со случайными прохожими. Она была с сыном, и это выглядело благопристойно. Понемногу разговаривая о насущном и просто о ничего не значащих вещах, они вошли в небольшой, красиво убранный овальный зал с гобеленами на стенах, изображающими батальные сцены. Это был передний зал библиотеки, из него вели еще три выхода — в трофейный зал, в учебную комнату и широкая пологая лестница наверх, где располагались жилые ярусы.

Эмин резко затормозила, внезапно сообразив, что именно ее беспокоит. Она уперла руки в бока и, прищурив глаза, уставилась на сына.

— Трен! Как ты узнал, что я ушла из горы?!

Парень смущенно потупился, переминаясь с ноги на ногу.

— Я жду! — нетерпеливо вопросила его мать.

— Мне сказала Луит...

Эмин почти уверилась в том, что бредит.

— Что?! Я верно расслышала? Ты говорил с моей анимагической формой? И как, позволь любопытствовать?

— Иногда, когда она этого хочет, я слышу ее. Только я, и никто больше. Сегодня утром она показалась мне слабой и очень тихой, я почти перестал чувствовать ее присутствие. И, матушка, не обижай ее, она самостоятельная личность, а не анимагическая форма.

Эмин фыркнула. Разве кто-то в этом сомневается? Ее волнение усиливалось, руки дрожали, выдавая растерянность и страх.

— Что еще ты можешь слышать?

— Немного, — пожал плечами парень. — Но я всегда чувствую, когда тебя нет в Горе. Тогда мне становится не по себе, будто бы ночной холод пробирается под одежду и достает до самого сердца.

Эмин устало прикрыла глаза. Многовато открытий для одного дня.

— Я была права, — уверенно сказала она. — У тебя есть магический дар, Трен. Леголас должен с тобой поговорить.

— За этим он пришел к отцу? — спросил мальчик. — Мне жаль, мама, но непохоже, чтобы они поладили. Я видел отца — он в гневе. Сейчас не лучшее время, чтобы беспокоить его, — добавил он, пристально глядя ей в глаза, и Эмин в очередной раз подумала о том, что ее сын, вероятно, умеет читать мысли. Ну, или, в крайнем случае, с удивительной чуткостью читает по ее лицу. Она кивнула, признавая его правоту.

— Не зови пока Луит. Сегодняшний день измотал ее. Что-то ослабляет ее магию. Я думаю, она знает, что именно, но по какой-то причине не хочет говорить.

— Великолепно! Она поделилась с тобой и ни слова не сказала мне! — всплеснув руками, пожаловалась в пространство Эмин. — Гэндальфу Серому определенно пора появиться и ответить на мои вопросы, потому, что они в скором времени перестанут вмещаться в моей голове.

* * *

Торин редко размышлял о жизни. Подобную роскошь он мог себе позволить лишь в минуты небывалого душевного подъема или, наоборот, когда дело категорически не складывалось.

Сегодня, к его досаде, имел место именно второй вариант.

Всему виной был наглый эльфийский князек, которому он, Торин, волею случая был обязан. Теперь остроухий, который доселе демонстрировал удивительную понятливость и не лез на рожон, сунулся туда, где места ему не было. В дела его семьи.

Дружба Леголаса с его женой была отдельной песней. Торин думал, что чувство ревности покинуло его еще в тот момент, когда родился Рагнар, их старший сын. Он был уверен, что зеленоглазый зверь, мечущийся внутри и законно требующий свободы, наконец удовлетворился и больше никогда не будет тревожить его душу.

Двадцать лет, проведенные в Средиземье, казалось, не сделали Радужную Волшебницу старше ни на день. Эмин была все той же девочкой с блестящими от возбуждения и веселья глазами, которая когда-то отворила ему двери хоббитовской норы.

Гэндальф предупреждал, что такой вариант развития событий вполне вероятен. После долгих раздумий и прикидок старый маг предположил, что срок жизни Эмин приблизится к гномьему, а это означало, что даже сейчас, в свои сорок лет, она оставалась почти ребенком. Она была волшебницей, древняя магия жила в ее крови, бурлила и пела, давала те силы, которые сохраняли ее юность, и Торин с грустью думал о том дне, когда ему предстоит отправиться в Палаты Ожидания и оставить ее одну.

Он уже вплотную приблизился к тому возрасту, когда вековечная жизненная мудрость, которую предназначено постигнуть, исчерпывает себя, а сердце хочет покоя, и был рад, что валары послали ему дар, которого он избегал. Хорошо, что у него хватило ума его принять.

Но зверь просыпался снова и снова, глядел зелеными глазами прямо в тот уголок души, где жила темнота, выворачивая ее наизнанку. С этим жаждущим крови чудовищем Торин не мог справиться.

Он ежечасно боролся с желанием запереть ее, закрыть от любопытных глаз, мучаясь от этого и понимая свою неправоту.

Он, как сейчас, помнил тот далекий день, когда Дис, хитрая Дис, взяла ситуацию в свои руки и расставила все по местам.

Балин ворвался в покои Торина, едва не снеся дверь с петель. С потолка посыпалась каменная крошка. Король вскочил, хватаясь за рукоять меча, и уже хотел поинтересоваться, что случилось, и кто на них напал, но счастливая улыбка на добродушном лице седовласого гнома и его крепкие неожиданные объятия заставили его повременить.

О да, он очень хорошо помнил тот страх, что овладел им тогда. Торин не был глуп, он понимал, что происходящее — дело рук его сестры, поэтому отправился прямиком к ней, где и узнал, помимо того, что он упрямый осел, еще и о том, что Эмин расстроена, испугана и не слишком рада правде. Но отступать он уже не желал и не мог...

Для нее все было внове и непривычно. Всеобщее внимание и обжигающие кожу, лишенные стеснения взгляды, которые он бросал на нее. Свадьба была поспешной, пожалуй, даже излишне, но Торину каждое мгновение казалось, что если он не поторопится, то потеряет Эмин. И девушка стала его женой в течение нескольких коротких дней. Он знал, что слишком спешит, что должен дать ей время привыкнуть к мысли, что она принадлежит ему, но на этот раз голос разума благополучно замолчал еще на самой нижней ноте.

Две мягкие нежные ладони тихо опустились на его плечи, отведя в сторону длинные волосы, и Торин ощутил на щеке такое знакомое, пахнущее медом дыхание.

— Тяжелый день? — прошептала Эмин, касаясь губами его уха. — Ты напряжен.

Вместо ответа он протянул руки и, обхватив ее за талию, втащил на колени. Она тут же завозилась, устраиваясь удобнее и уютно укладывая голову ему на плечо. Ребенок. Сладкий, соблазнительный и такой желанный...

— Уже нет, — пробормотал он, покрывая поцелуями ее лицо. — Тебе следовало прийти раньше...

— Я была с Треном, — Эмин слегка отстранилась и внимательно посмотрела на мужа. — Почему ты прогнал Леголаса?

Торин мысленно выругался. Он поднялся, излишне резко отстранив жену.

— Я могу понять многое, даже вашу с ним непонятную дружбу, будь она неладна, но я не позволю этому остроухому хитрецу соваться туда, где ему делать совершенно нечего — в мою семью! Он и близко не подойдет к моему сыну!

— Трен необычный ребенок, Торин, — с легким укором произнесла Эмин. — Ты не можешь этого отрицать. Леголас может дать ему то, чего он не найдет ни в одной из книг, ответить на вопросы, на которые ты никогда не сможешь дать ответа.

Гном упрямо молчал, стараясь не думать об обнимающих его теплых руках и тонких пальчиках, нежно поглаживающих его грудь, бесстыдно забираясь под рубаху.

Теперь у него было даже больше, чем он мог желать. Покой в родной стране, семья, сыновья, которые стали залогом будущего Эребора. Теперь Торин не беспокоился о том, что его род прервется. Правда, он до последнего надеялся, что у него родится дочь, однако вместо девочки на свет появился Трен.

Трен... он огорчал и восхищал его одновременно, и, если старших сыновей он воспринимал, как опору своего рода, своих наследников и защитников королевства, то этот необычный, непохожий на него тринадцатилетний мальчик, вызывал в нем совершенно особые чувства. Трен был очень похож на мать, и ни капли — на него. И внешностью, и характером он удался в Эмин, и Торин в каждой черточке его лица, в каждом жесте и фразе видел свою любимую женщину. Кроме того, он подозревал, что парень унаследовал толику материнской магии, но на эту тему предпочитал молчать.

Мальчик был потрясающе умен, проницательность его порой граничила с тем, что у людей называется ясновидением. Ему, как младшему из детей, было позволительно посвящать почти все свое время учению и книгам, в которых он находил истинное удовольствие. Иногда своей непохожестью на гномов Трен напоминал Торину Кили, но в отличие от его взбалмошного племянника он был серьезным и вдумчивым мальчиком и в истории не влипал.

— Леголас — не враг тебе, — продолжала Эмин. — Он просто хочет помочь. Рагнар и Рорин лишены магии, а в Трене она спит. Неужели твоя извечная неприязнь к эльфам стоит того, чтобы лишить твоего сына того, что дано ему от рождения?

Торин внутренне зарычал, выдираясь из ее объятий.

— Не случится такого, чтобы эльф стал наставником моего сына! — прошипел он, теряя терпение. — Если явится Серый маг, я позволю ему учить Трена, но никогда, слышишь, никогда я не желаю видеть лесного князька рядом с моим ребенком! Мне довольно того, что его и мою жену связывает непонятная мне дружба, — усмехнулся он, и девушка нервно закусила губу. — Советую тебе уяснить это раз и навсегда, Эмин, и больше не произносить при мне подобных глупостей. Иначе я перестану быть столь терпеливым к твоим прогулкам.

Торин понимал, что жесток с ней, однако считал это необходимостью. Он в очередной раз с трудом сдержал желание бухнуть кулаком о стену и запретить ей общение с Леголасом раз и навсегда.

Девушка повернулась к нему спиной, и Торин был готов поклясться, что ее плечи вздрагивают от едва сдерживаемых рыданий. Он позвал ее по имени, желая извиниться, но ничего не добился. Тогда он обнял ее, разворачивая к себе лицом, и с удивлением ощутил, как тяжелеет ее тело. Она была бледной и рвано дышала, темные завитки волос на ее лбу и висках были влажными от пота.

— Эмин! — крикнул он, чувствуя, как сознание ускользает от нее. Она бросила на него жалобный беспомощный взгляд и, закатив глаза, рухнула ему на руки...

…Опытной Дис, а именно ее первым делом разбудил испуганный Торин, оказалось достаточно одного взгляда на бледную, мечущуюся в испарине невестку, чтобы разобраться в происходящем. Она решительно вытолкала брата за дверь, посоветовав пойти и проветриться, а после заварила успокаивающий травяной чай и, обильно напоив им девушку, наказала ей спать и не вставать с постели без разрешения.

Когда Эмин уснула, Дис вышла прочь, тихо притворив за собой дверь, и сообщила дожидавшемуся ее Торину, что в недомогании его жены виновен он один, поскольку она находится в положении и собирается подарить ему еще одного ребенка не позднее Дня Дарина.