Необратимые (гет)

— Мы справились с вашим первым приступом, это хорошо.

В своем сплошь кожаном кабинете Элмерс, прервавший Гермиону и Драко и невольно заставивший первую вылететь за дверь быстрее, чем второй успел что-то сказать, вдумчиво рассуждает о том, что делать с набегами диких. Он пристально смотрит на Грейнджер и утверждает, что ей, похоже, угрожает самая большая опасность. Что она в момент превращения или даже до него (потому что укус явно планировался) стала центральной фигурой в войне, условия и причины которой никто не торопится раскрывать. Дрейвн убедительно втолковывает, что она продолжает быть мишенью.

Голова у Гермионы необычайно светла и быстро соображает. Мысли обгоняют друг друга, заставляя снова задуматься о том, ушел ли Драко из ее спальни или ждет там и что теперь делать. При этом справедливые замечания вожака требуют абсолютной концентрации, так что она силой возвращает себя к разговору, и в конце концов обрисованные обстоятельства напрягают так, что ерундовые необдуманные поступки получасовой давности и переживания по их поводу ненадолго откладываются.

Многолетнюю мирную общину хотят разрушить, используя для этого Гермиону.

— Я мог бы запереть вас и никуда не выпускать, приставив круглосуточную охрану — уж это не проблема, насколько вы понимаете, — объясняет Элмерс, положив руки с белыми пальцами на темный стол. — Но сделать вид, что вас здесь нет, все равно не удастся. Так что я считаю, вам стоит наладить контакт со своей новой сущностью, Гермиона. И как можно скорее.

Она понимает это и принимает, даже чувствует покалывающую в кончиках пальцев решительность, которая вот-вот растечется волной по всему телу. Рано или поздно она приходит к Гермионе почти всегда — это можно назвать выработанным инстинктом.

— Кажется, вы согласны, — тихо говорит вожак.

Гермиона кивает.

* * *

Несколько последующих дней пропитаны напряжением и неопределенностью. Это касается всего. И общины в целом, потому что каждый из вампиров, судя по всему, готов к моментальной атаке и при этом не рад необходимости быть таким «готовым». И связей вампиров с Отделом магических популяций, потому что Броук, хоть и обращается в новом письме к Гермионе с прямой просьбой решить, можно ли теперь обеим сторонам доверять друг другу, выразительно намекает на явное недовольство и воинственный настрой остальных сотрудников. Это касается и отношений Гермионы с Драко.

Четыре дня они только косятся друг на друга при встрече и здороваются, если без этого не обойтись. При этом ни тот ни другая не стремится избегать и игнорировать, но оба задаются вопросом: «Что теперь?» — и не находят на него ответа. Гермиона видит, что Петра спокойно принимает от Драко быстрый поцелуй в щеку и не отходит, если он касается ее плеча. Это внушает уверенность, что мир не разрушился — всего лишь покачнулся, но он вполне имеет на это право; мир качается, по сути, с вечера в заброшенном поместье… или всегда качался.

Драко в свою очередь прекрасно понимает, что творится вокруг, поэтому свои неизвестно откуда взявшиеся, восставшие и взорвавшиеся эмоции закапывает поглубже, и пока это неплохо получается. Грейнджер не требует серьезных разговоров и точек над «i», а значит, их мнения совпадают.

— Ну что, теперь пробежка будет официально-принудительной?

Бодрый голос Доры прямо на ухо заставляет Гермиону резко обернуться. С интересом смотрят и другие, оставшиеся после собрания в комнате с длинным столом.

— Идем сейчас, пока темно и небо ясное, — добавляет Дора уже более деловым тоном.

Пару секунд Гермиона медлит, невольно оглянувшись по сторонам, словно ожидая, что кто-то запретит вылазку.

— С вами можно? — интересуется Драко, делая шаг в сторону от Петры и, кажется, отпуская ее руку.

Решительность, как верный пес, возвращается в кончики пальцев, потому что очевидно: настало время и приближается неизбежность, когда придется использовать все вампирские преимущества, — раз уж кто-то пытается сделать из новой сущности Гермионы ее слабость.

Но что-то предательское внутри вздрагивает, когда Малфой делает шаг. Потому что встречаются глаза — редкий случай после того импульсивного поцелуя. Потому что взгляд Драко будто бы говорит: «Я тоже вампир, Грейнджер», и оттого не получается притвориться, что все пройдет как страшный сон, забудется, останется в прошлом.

В решительности возникают бреши, как от капли яда, упавшей из наклоненной склянки, — от того настырного предчувствия, что какая-то часть Гермионы, о которой она никогда не подозревала, зачем-то привяжется к этому дому и останется в нем.

— Пойду тоже полюбуюсь на звезды, — добавляет Джереми после того, как Элмерс едва заметно кивает ему головой.

Вчетвером они проходят по дому до главного выхода, коротко обсуждая новые книги, появившиеся в библиотеке. Гермиона бросает взгляд на Джереми, который заворачивает чуть в сторону, в какую-то каморку, а затем появляется из-за двери с метлой. С нескрываемым удивлением Грейнджер собирается поинтересоваться, часто ли он предпочитает полеты пешим прогулкам, но Дора опережает ее с другим вопросом:

— Всегда носишь с собой?

Гермиона непроизвольно перехватывает волшебную палочку, которую Дора пытается вытянуть из ее кармана, и зарабатывает этим одобрительное хмыканье.

— Я понимаю, что все вы предпочитаете беспалочковую магию. У вас с ней неплохо получается, — отвечает Грейнджер. — Но пока мне так привычнее… и спокойнее.

— «У нас» неплохо получается, а не «у вас», — поправляет Дора. — Тебе только надо потренироваться. Впрочем, почему бы не пользоваться тем, что делает нашу магию еще мощнее? — она пожимает плечами и демонстрирует рукоятку своей волшебной палочки, частично вытащив из рукава. — Особенно в нынешних обстоятельствах.

Гермиона кивает, отмечая про себя, что у занятий беспалочковой магией надо повысить приоритет: чтобы как минимум быть на равных с соседями по общине. Джереми взлетает сразу же, как они выходят на улицу, и становится ясно: ищейке нужно охранять, и вид сверху ему на руку. Дора обгоняет Гермиону и смотрит на нее с выражением добросовестного и в меру строгого учителя, двигаясь при этом спиной вперед.

— Та твоя погоня за диким — результат необдуманных, бессознательных, чисто телесных действий, — принимается объяснять она. — А нужно, чтобы ты контролировала даже малую толику своей силы, быстроты и ловкости. Чтобы ты чувствовала, как работает каждая мышца.

Гермиона резко оборачивается, когда Драко, только что стоявший справа, вдруг исчезает, оставляя после себя лишь поток холодного воздуха. И вот он — у ворот. Теперь прохаживается около них, медленно потягиваясь и разминая шею.

— Хорошо, — довольно заключает Малфой.

— Ты должна знать, какое именно движение делаешь и зачем, — продолжает Дора, бросив на Драко быстрый взгляд. — Пусть мозг и тело действуют как никогда слаженно.

Покинув пределы поместья, Драко и Джереми обходятся без подготовки: стартуют, улетая, убегая, пропадают из зоны видимости. Гермиона пытается проследить за ними, и Дора ненадолго замолкает, преподнося это как иллюстрацию к мини-лекции.

— Я и не знал, что тебя так заносит на поворотах, — сообщает Джереми, сделавший большой круг и вернувшийся на точку старта. Он сидит на метле почти вальяжно, словно не замечает высоты, опасностей, и страхи, с этим связанные, его, похоже, ни капельки не волнуют. — Провести мастер-класс, Малфой?

— Как ты будешь проводить мастер-класс, если сам все время бегаешь вприсядку? — интересуется Драко, лениво замыкая круг и косясь на Джереми снизу вверх.

— Не бегаю я вприсядку!

Драко и Дора удивительно похоже ухмыляются, а Джереми хмурится, по всей видимости, размышляя, есть ли в этой шутке доля правды.

— Старт — чуть ли не самое важное, — говорит Дора. — Чем более ловко ты стартуешь, тем больше вероятности поймать кого-то врасплох или хотя бы не дать форы.

От «стартовой позы» мышцы ног напрягаются сами по себе, как будто натренированные.

— Чувствуешь?

Гермиона кивает, на ее лице появляется любопытство и внезапное воодушевление.

— Ни в коем случае не маши руками, когда ты в движении. Великолепно справишься и без этого, а руки пригодятся для другого: чтобы схватиться за что-то или схватить кого-то… — заметив, что Гермиона мгновенно напряглась, Дора добавляет: — …ну, например.

— Наперегонки, Грейнджер?

Малфой встает рядом, демонстрируя боевую готовность, и Гермиона ловит себя на мысли, что будет жутко зла на себя, если сразу после старта ее угораздит в прямом смысле упасть в грязь лицом или хотя бы споткнуться. Драко даже сейчас пытается самоутвердиться за ее счет, пусть и в более мягкой форме, чем обычно, но сам факт…

— «Наперегонки» не входит в планы первой тренировки!

— Дора, в жизни не было никакой тренировочной системы…

— А теперь будет, Малфой.

— Не выдумывай, — кричит сверху Джереми, продолжая неторопливо осматривать окружающую территорию. — Пусть уже бежит. Теоретические основы она точно усвоила.

Пара секунд уходит на то, чтобы Дора артистично закатила глаза, затем она сдается:

— На третий хлопок.

Ладони движутся, как в слегка замедленной съемке, и как только они соприкасаются в третий раз, Гермиона устремляется вперед. Если смотреть на все это не вампирскими, а человеческими глазами, то можно подумать — решающий хлопок сам отправил Малфоя и Грейнджер в полет, как без малейшего промедления действующее заклинание. Воздух идет волнами, резко взвивая пыль и листья, Джереми стартует тоже, все приходит в яростное, опасно мощное движение.

Гермиона понимает, что делает, действительно чувствует и осознает одновременно. Тело хотело этого — ритма, скорости, резкости, особой власти над временем и пространством, отсутствия ограничений и ненужных торможений, специфического вакуума, где нет ничего, кроме разгона.

Малфой бежит рядом, он чуть впереди, но на мгновение это становится неважным, потому что вся сущность говорит Грейнджер: ты можешь и не такое.

Впрочем, когда откуда-то со стороны снова слышатся три хлопка и Малфой по окончании гонки все еще остается впереди, Гермиона несколько раздражена. Драко же останавливается, схватившись за дерево и легко перепрыгнув серый валун. Мышцы на его худом теле напряженно работают, и это не скрыть легкой одеждой.

— Если что, я тоже так могу, — внезапно бросает Джереми, ненадолго спустившийся пониже. — Ну, знаешь, если вдруг присматриваешь ловкого вампира…

Интонация у Джереми мало напоминает заигрывание, скорее дружескую подколку, так что Гермиона прекращает наблюдение за Малфоем и отвечает, глядя прямо перед собой:

— Могу поспорить, я теперь сама себе ловкий вампир.

— Хорошая ученица, — хвалит Дора под тихий смех поднимающегося обратно в небо Джереми.

Малфой позволяет себе ненадолго сменить самодовольное выражение лица на снисходительное, что выглядит вполне себе как комплимент.

* * *

Кто из них виноват в том, что среди дюжины вампиров, собравшихся на рассвете в большой гостиной, они вдруг оказались в соседних креслах? Комната сама двигалась, постепенно смещая всех, подражая качающемуся миру?

— Не исключено, — необычайно серьезно отвечает Людовик Элмерсу, но его голос все равно более звучный по сравнению с голосом вожака — тому удается запрятать свои слова в шорохе чужих разговоров даже от вампирских ушей. — Мы изучим.

Гермиона вглядывается в лицо Элмерса, но не находит подсказок, о чем может идти речь. Оно такое же сосредоточенное, как и всегда, и на нее вожак не смотрит.

— Сорок восемь коржей, точно тебе говорю, — увлеченно втолковывает Дора Джереми, прислонившемуся к стене. — И мно-о-ого крема!

— Ни больше ни меньше? — подыгрывает Джереми. — Соорудим это в чей-нибудь юбилей превращения.

— Зачем? — спрашивает кто-то из другого круга беседующих.

— Ради спортивного интереса, — весомо объясняет Джереми

— А почему ради спортивного интереса надо заниматься обязательно кулинарией? Никакого профита никому из присутствующих.

Слышатся смешки и веселые комментарии, которые вполне успешно переманивают на себя внимание тех, кто был озабочен напряженной беседой между вожаком и его первым помощником.

— Я в жизни не делала тортов! — Дора всплескивает руками, приближаясь к кулинарному скептику. — Ну хочу я попробовать, и именно в таких масштабах. Что за занудство, в конце-то концов!

Это бросается Гермионе в глаза: как Эмиль поворачивает голову вслед за Дорой, как непривычная, хоть и едва заметная улыбка скрывается у него в уголках губ. Взмах ее руки — Эмиль прослеживает глазами движение тонкой кисти, словно изучает важный жест актера в моноспектакле, а потом как ни в чем не бывало возвращается к разговору с другим вампиром. Петра подходит к ним с черным стаканом, кивая на какую-то реплику и тихо говоря:

— Знаете, это мнение очень распространенное, но я не согласна…

Гермиона отрывается от наблюдений, решаясь наконец прервать тишину, которая царит только между ней и Драко.

— Всегда они такие? Ведут серьезные разговоры, пока остальным удается хотя бы ненадолго отвлечься.

Малфой какое-то время молчит, глядя на двух главных вампиров, потом отвечает почти без сомнений:

— Думаю, да. — И добавляет, обернувшись: — Но ты тоже не пытаешься веселиться.

— И ты.

Малфой усмехается, пожимая плечами:

— Иногда удается создать иллюзию.

Он отводит глаза, темные, как бездны, проводит ладонью по лбу, словно пытаясь стереть из головы какие-то неуютные мысли.

— И все-таки ты кажешься… менее смирившимся, чем остальные.

— Не знаю, Грейнджер, может быть.

За спиной затихает голос Петры, и Гермиона невольно поворачивает голову, встречаясь с ней взглядом. Петра выглядит беспечно спокойной, умиротворенной, можно даже допустить — счастливой. Только что-то скрытое, какая-то мелочь, не лежащая на поверхности, вызывает неосознанное чувство беспокойства: то ли неестественно прямая осанка, то ли микромимика, то ли что-то другое — но оно как будто ни на кого не направлено, оно словно сидит у Петры внутри, привязанное, в наморднике.

Она снова заговаривает с приятелями, не выказав даже капли недовольства, что Драко и Гермиона сидят так близко друг к другу.

— Сколько лет Петре?

— За двести.

В голове у Гермионы что-то не складывается: она уже остановилась на мысли, что рассадка за столом основана на принципе «чем старше вампир, тем ближе он к вожаку», а здесь — очевидное несовпадение. Такой опытный вампир — и прямо напротив нее, совсем «свеженькой»…

Она не успевает аккуратно спросить об этом Малфоя, потому что Эмиль вдруг вырывается во всеобщем шуме на передний план со своим внушительным замечанием:

— Дрейвн, иногда может только казаться, что делаешь что-то тихо и незаметно, — говорит он. — Это может быть лишь фантазией.

Элмерс медленно встает и вежливо указывает на дверь, пропуская Эмиля вперед.

— Пойдем. Не будем портить ребятам веселье.

Все присутствующие тут же напряженно затихают, провожая их, только через пару минут атмосфера приходит в относительную норму. Людовик проходит мимо, подмигивает Гермионе, нараспев произносит:

— Милые бранятся… — и, подхватив со столика стакан крови, тоже удаляется из комнаты.

Драко чуть слышно вздыхает. Он тоже — все еще — позволяет себе эту совершенно человеческую привычку.