Необратимые (гет)

Грейнджер просыпается, махом садится на диване, на котором почему-то спала, и вдыхает ртом как можно больше воздуха, потому что ей кажется, что она не дышала несколько часов. Сделав три панических вздоха, Гермиона наконец позволяет себе тихий стон: мышцы всего тела болят так, словно их вытягивают, скручивают, сплетают между собой. Она обнимает себя за плечи, опускает голову и сидит так пару секунд, пока не понимает, что одно чувство мучает ее гораздо сильнее, чем физические боли.

Жажда.

Дом при быстром осмотре оказывается далеко не тем поместьем, в которое Гермиона прибыла… Когда? Сегодня? Перейдя на старую маленькую кухню и там непослушными пальцами открывая один покосившийся шкафчик за другим, Грейнджер обнаруживает наконец стакан, наливает воды из-под крана и большими глотками выпивает.

Это не помогает.

Она держится за раковину, пытается устоять и привести мысли в порядок. Что с ней? Где она? Откуда все эти ощущения, от которых хочется просто… умереть?

— Мисс?

Гермиона мгновенно выпрямляется и протягивает руку к карману, в котором обычно лежит палочка, но хватает только пустоту.

Женщина, полная, низкого роста, ставит на пол корзинку с овощами и делает шаг в сторону Грейнджер.

— Вы в порядке? Я нашла вас недалеко от своего дома без сознания и решила аккуратно левитировать внутрь. Надеюсь, у вас ничего не сломано? Ох, это кровь на шее? Я не заметила. Давайте промоем и обработаем рану…

— Стойте!

Это звучит громко и грубо, так что женщина замирает, испуганно распахнув глаза.

Кровь на шее.

Кровь.

Эти слова крутятся у Гермионы в голове, снова и снова, пока она не понимает, что уже довольно долго смотрит в одну точку, — туда, где над воротом вязаной кофты хозяйки дома бьется пульс.

Туда, где у нее самой болит особенно сильно.

— Не подходите, — говорит Грейнджер уже не так громко, но голос незнакомой природы настойчиво шепчет где-то в голове, что, если она решит избавиться от жажды прямо здесь и сейчас, женщина, стоящая перед ней, не успеет даже моргнуть.

Когда инстинкты почти одерживают победу — для этого достаточно нескольких секунд, — рядом раздается хлопок и кто-то снова хватает Гермиону за руку, уже приготовившуюся к атаке.

— Мадам, спасибо, что приютили девушку.

Грейнджер оборачивается через плечо и видит перед собой только мужской подбородок.

— Дальше мы с ней сами.

Из-за слабости и парной трансгрессии Гермиона во второй раз отключается сразу после того, как водоворот перемещения выплевывает ее в реальность.

* * *

В голове у Гермионы нещадно гудит. Она морщится, но не открывает глаза. Руки и ноги до боли онемели. Грейнджер собирается выпустить просящийся наружу стон, но гул в голове немного затихает, и становится ясно, что в комнате кто-то есть.

— …будет скандал, вот что точно.

— Это она обеспечивает связь с прессой?

— Она.

— Скажите спасибо, что нам принесли не министра магии.

— Чарльз, ты издеваешься?

— Я просто пытаюсь вас успокоить.

— Это не работает.

Потом наступает тишина, и Гермиона с ужасом осознает, что причиной тому ее неаккуратное движение, — потому что терпеть болезненную судорогу больше нет никаких сил.

— Вы очнулись?

Голос кажется знакомым; он, похоже, принадлежит какому-то немолодому мужчине. Вопрос звучит мирно и даже заботливо — это удивляет Гермиону, так что она, несмотря на сковывающий страх, решает, что пора открывать глаза.

В нескольких ярдах от софы, на которой она лежит, расположен черный овальный стол; вокруг него сидят человек пятнадцать, и все внимательно смотрят на гостью. Везде, абсолютно во всем преобладают темные тона; Гермиона несколько раз моргает, у нее возникает ощущение, что глаза видят как-то иначе: чересчур контрастно, слишком четко. Даже маленькие блеклые огоньки по углам комнаты, которые еле-еле освещают пространство вокруг, раздражают.

— Как вы себя чувствуете?

Грейнджер теперь может различить, кто задает ей вопросы, и прекращает попытки рассмотреть остальных. При взгляде на вытянутое лицо с короткой черной бородой удивительно быстро на помощь приходит память.

— Дрейвн… — с трудом выдавливает она.

Кто-то из остальных четырнадцати беспокойно откашливается, но вожак оглядывается на сидящих, подавая им незаметный знак, и стулья начинают отодвигаться. Через полминуты в комнате остается только Дрейвн Элмерс и еще двое.

— Гермиона, я прошу вас сконцентрироваться на моем голосе и сохранять спокойствие, — говорит Элмерс. — Вам нужно напрячься и сесть. Сможете?

В эту секунду у Гермионы нет никакой уверенности в том, что у нее получится. Но вожак берет ее за локоть и мягко, но настойчиво тянет вверх.

— Давайте. На раз, два, три…

Приняв сидячее положение, Грейнджер тут же прикрывает ладонью глаза, потому что все вокруг плывет так сильно, что начинает тошнить.

— Можете описать, что чувствуете? Что самое неприятное?

— В горле… в горле пересохло.

Когда Гермиона осмеливается посмотреть на Элмерса, он понимающе кивает ей и задумчиво сжимает губы.

— Давайте сначала решим эту проблему. Вам поможет Петра, вот она. А как только справитесь, я вернусь и мы с вами все обсудим. Уверен, у вас много вопросов и претензий, но это потом. Договорились?

Гермиона очень смутно понимает, что имеет в виду вампир, однако, прежде чем она решает, соглашаться ли, Элверс выпрямляется и выходит через открытые настежь двери.

Перед Грейнджер тут же появляется непрозрачный стакан, который держит Петра. Он плотно закрыт крышкой, а из отверстия торчит длинная черная трубочка.

Гермиона чувствует себя потерянной и испуганной. Она протягивает дрожащие руки к стакану и торопливо перебирает в голове тысячу вопросов — выбирая из них самые важные и подходящие, чтобы спросить у этой девушки, вряд ли имеющей высокий статус, а потому менее опасной. Но подняв на нее глаза, Гермиона сталкивается с таким парализующим впечатлением — впечатлением высокомерия, недружелюбия, холодности, — что сдерживает все вопросы. Иссиня-черные волосы Петры лежат на плечах крупными локонами, и каждое ее движение пускает волны по легкой шелковой накидке. Гермиона почему-то хочет, но не может понять, что за платье под накидкой: слишком непривычные линии и сложные рисунки, и она так взволнована, что не может сконцентрироваться.

— Пейте, пока не остыло, — говорит Петра хорошо поставленным голосом.

От жуткой догадки, которую Гермиона не хочет, боится обдумывать, руки начинают дрожать сильнее.

— Я думала, это вода, — говорит Грейнджер и прочищает горло, чтобы избавиться от хрипотцы. Она осознает, что хочет потянуть время.

— Пейте, — настойчиво повторяет Петра. — Иначе долго не продержитесь.

— Иначе… и что тогда со мной будет?

— Впадете в кому. Знаете, сколько работы придется проделать нашему зельевару, чтобы привести вас в чувство? — поясняет Петра и недвусмысленно стучит по крышке длинным ногтем. — И от вас будет гораздо больше проблем, чем уже есть.

Гермионе хочется разозлиться на девушку за это фамильярное и грубое замечание. Но то, что она чувствует, больше напоминает детскую обиду. Вперемежку со страхом, который не собирается покидать ее, обида выжимает из глаз слезы, и Грейнджер поспешно моргает, чтобы не выглядеть совсем уж жалкой.

— Никак не избежать?

— Не избежать, пейте.

И она решается, потому что со всей оставшейся смелостью принимает мысль, что выбора нет.

Это кажется противным только первую секунду, когда кровь касается языка. Потом происходит нечто удивительное. Внутри как будто все просыпается, расцветает и ободряется; горло с благодарностью принимает еще и еще один глоток плотной жидкости, и Гермиона невольно обхватывает стакан обеими руками, как будто боится, что его отнимут, и даже двигается на софе, усаживаясь удобнее. Она с наслаждением закрывает глаза, уже совсем не чувствуя в них слез, продолжая жадно тянуть угощение. Глубокое и взволнованное дыхание становится редким и спокойным, а к тому моменту, когда через трубочку проходят последние капли, Грейнджер совершенно избавляется от дрожи. Ей кажется, что она счастлива. Что боль ушла, что жажда больше не вернется.

Все это время Петра стоит напротив и наблюдает за ней. Когда Гермиона открывает глаза, она протягивает руку за стаканом, а приняв его, вдруг говорит:

— Ну вот, твои услуги все-таки не понадобились.

Гермиона, пребывая в дымке своего минутного счастья, не может сообразить, кому адресована эта реплика. Но постепенно перед глазами все проясняется, а в момент полного отрезвления Петра делает шаг в сторону, собираясь покинуть комнату, — и тогда Грейнджер видит его.

Драко Малфой стоит, прислонившись плечом к дверному косяку, внимательно глядя на Гермиону из темноты.

— Принести тебе стаканчик? — спрашивает Петра.

Малфой бросает на нее быстрый взгляд и отвечает:

— Я сам.

Наступает неловкое молчание: Петра стоит в дверях, видимо, ожидая, что Драко последует за ней, но он не двигается с места. Гермиона пытается разглядеть, что происходит в той половине комнаты, и, к своему удивлению, довольно легко различает вопросительное выражение лица вампирши.

Малфой, поколебавшись, все-таки говорит:

— Оставь нас на минуту. Мы знакомы.

Спустя две секунды, на протяжении которых Гермиона терпит на себе неприятный, оценивающий женский взгляд, дверь захлопывается.