Лишний человек (джен)

Вообще, если хорошенько подумать, цель у Великаши могла быть только одна. Ваня говорит, это он просто хотел дать знать о себе… Нет, незачем ему это делать. Они и так знают, а посторонним все равно. Хотя заметка в интернете пока никуда не делась, но имя Сёмы оттуда уже исчезло. Как обычно. И подпись растаяла чуть ли не у них на глазах. Люша предположила, что этот текст мог написать не Великаша, а кто-то другой под его именем. Но ведь его никто не помнит, как и Сёму. Никто, кроме них. Только их странный знакомец Алекс. О нем, кстати, есть какие-то новости, Ваня обещал рассказать после репетиции. Впрочем, ничего особенного, он уже шепнул Саше на ходу, в чем дело. Дотошная Эми Уайт все же пошла в полицию заявить о пропаже человека, но Алекс быстро нашелся и написал ей, что у него все в порядке и он уже уехал в Италию, где нашел подработку на пару месяцев. Врет, наверное… Но в любом случае, правда это или нет, вряд ли именно он написал ту заметку под именем Великаши. Бессмыслица какая-то. Зачем бы это ему?

Нет, тут дело в другом. Цель у автора была только одна — упомянуть Сёму. Дать знать кому-то, что он не пропал и что он сейчас репетирует в Славике. Это написано не для них, они и так все знают. И не для случайных читателей, они мгновенно все забудут. Но для кого тогда? «Для тайного общества», — просительно сказал Ваня, по очереди заглядывая им всем в глаза. Вера с присущей ей прямотой предложила ему отправиться со своим тайным обществом в какое-нибудь тайное место, а вот Люше эта Ванина идея понравилась, и они заключили маленький, но дружный союз. Однако у Саши было свое мнение на этот счет: Великаша наверняка адресовал эту новость Алексу. Чтобы перенаправить удар, чтобы обезопасить себя и подтолкнуть его к Сёме. Вот это уже похоже на правду. И очень похоже на Великашу… Вера согласилась с этим предположением. Она вообще не верила ни единому Великашиному слову. И они с Сашей тоже заключили союз. А Сёма отказался примыкать к той или другой коалиции и только задумчиво покачал головой: «Это все вполне логично. Но что-то тут не так. Мы где-то ошибаемся. Только я не знаю где…» И беспомощно умолк под их встревоженными взглядами.

И здесь мне скучно!

Блеск и суета большого света не разгонят

Вечной томительной тоски!

— Стоп, — Вера подняла руку, привлекая внимание пианистки, которая залюбовалась Онегиным и никого больше не замечала. — Не так. Он ведь с самого начала тут стоит, у стены, поэтому просто вот так поворачиваешься и говоришь как бы в сторону, но на самом деле в зал. Вот здесь, понял? Давай.

Саша невольно улыбнулся. Вчера Люше влетело за то, что Татьяна слишком живо реагирует на появление Онегина. Люша, которая до этого проявляла несвойственное ей ангельское терпение, вдруг вспылила: «А что, собственно, такого? На Онегина не смотри! На Гремина не смотри! Она же нормальная женщина, не монашка, а кругом интересные мужчины!» Вера опешила, но не рассердилась, а мирно предложила: «На Гремина смотри. Ты будешь век ему верна и все такое. Семейные ценности, понимаешь?» Люша надулась, задрала нос и до конца репетиции уже больше действительно ни на кого не смотрела. Вера была довольна.

…Убив на поединке друга,

Дожив без цели, без трудов,

До двадцати шести годов…

Саша поднял голову и бессмысленно уставился на Онегина. Убив на поединке друга… Он замер, пытаясь ухватить промелькнувшую вдруг в уме догадку. Она ускользала, юркая и щекочущая, и от этого голова как будто чесалась изнутри. Убив на поединке друга? Нет, не то, друзей не убивают на поединках, это бывает только в романах, ну и вот в опере еще. Убив на поединке… Поединок — это для врагов. Ныне злобно, врагам наследственным подобно, мы друг для друга в тишине готовим гибель хладнокровно… Готовим гибель. Вот оно, где-то здесь.

— Саша? Эй! Ты чего там? Ты хочешь отобрать у Сёмы роль?

— А?

Саша недовольно обернулся к Вере. Черт, вот и мысль ушла. Всегда так, в самый неподходящий момент отвлекают.

— Ты поешь за Онегина, — пояснила Вера, неправильно истолковав его замешательство. — Причем вообще из другой сцены.

Он виновато огляделся: оказывается, Сёма молчит, и рояль молчит, и все смотрят на него.

— Извините, — смутился Саша. — Нет, я не хочу петь Онегина. Мне мой Гремин нравится. По-моему, он славный. И даже не очень старый, как мы выяснили. И, возможно, не такой уж толстый… А то Полина говорит, мне надо налегать на блины с карамелью, чтоб из спектакля не выгнали. За служебное несоответствие.

— Глупости, — сказала Вера, энергично листая клавир. — Это он у Пушкина толстый. А у Чайковского нигде про это не сказано. И потом, он же друг Онегина, они вон по-свойски болтают, как старые приятели, так что вряд ли между ними радикальная разница в возрасте. А Онегину в конце истории всего-то двадцать шесть, по нынешним меркам вообще дитя. И мозгов как у цыпленка. И Гремин не столько стар, сколько подавлен и утомлен пустотой светской жизни. Да, он говорит, что Татьяна вернула ему молодость. Но молодость — это ведь не число прожитых лет. В Онегине вон к двадцати четырем годам угасли чувства. А Гремин, в отличие от него, кое-что на своем веку повидал и перенес. И у него нет иллюзий насчет тех, кто его окружает, но и цинизма тоже нет. Он сохранил душевное благородство, хотя его тяготит лицемерие и… как это… постылой жизни мишура. Как и его жену, между прочим. Они похожи чуть больше, чем можно подумать с первого взгляда. А Онегин… Сёма! Сёма, что ты делаешь?

— Вживаюсь в роль. Представляю, что я юное прелестное дитя двадцати шести лет и мозг у меня как у цыпленка, — сказал Сёма и отправил ей по воздуху бумажный самолетик, сложенный из Татьяниного письма.

Самолетик описал красивую ровную дугу и почтительно улегся у ног Веры.

Пианистка захлопала в ладоши и потребовала себе такой же.

Ваня и Люша топтались у двери, и издалека было ясно, что у них какое-то затруднение. Люша придерживала портьеру, а Ваня возился с замком и что-то раздраженно бухтел.

— Ну что еще? — устало спросила Вера. — Опять ключи перепутал?

— Нет, ключ правильный, просто не открывается. Не пойму, вроде поворачивается же нормально… — Ваня подергал дверную ручку. — Нет. Заперто.

— Дай я попробую, — предложил Саша.

— Попробуй. Только я уже и Люшиным ключом пытался открыть, не получается.

И действительно, они все перебрали по очереди свои ключи — с тем же результатом.

— Не понимаю, — Саша присел на корточки и заглянул в замочную скважину. — По идее, мы его открыли. Может, дверь заклинило?

— Такое бывает от сырости, — сказала Люша, которой надоело держать портьеру и хотелось внести свою лепту в общее дело. — У нас на даче…

Вера в изнеможении прислонилась к стене.

— Люшенька, какая сырость? Ты помнишь, когда вообще дождь шел? Вот и я не помню. Лучше скажите, кто в последний раз здесь был и дверь закрывал? С того и спрос.

— Ну я был последний, — неохотно признался Ваня. — Пиджак там оставил, а в нем ключи от машины. Надо было забрать.

— Ясно.

— Ничего не ясно! Когда я закрывал, нормально все было!

— Кто-нибудь знает, как звонить слесарю? — спросил Сёма.

Саша хотел было выпрямиться и достать телефон, но вдруг отчетливо различил легкий шум там, внутри, в запертой комнате. Вороватое движение — совсем рядом, сразу за тонкой перегородкой двери. За его спиной продолжали болтать и препираться, и он, оглянувшись, сделал им знак замолчать.

Стало тихо. Ваня, который стоял ближе всех, чуть нахмурился, прислушиваясь, и кивнул.

В комнате кто-то был. Это он заперся там изнутри на защелку, а замок в порядке. Саша медленно поднялся, стараясь не шуметь. На него вдруг нахлынул жар — не от волнения даже, и не от страха, а от смешной детской обиды: какой-то чужак без приглашения забрался в их комнату, в их тайное укрытие и уютную норку, где так спокойно и безопасно, где заживляют разбитые сердца и рассказывают невероятные истории за чашкой чая. Забрался и сидит там, не пуская настоящих хозяев на порог.