Черное сердце (гет)

Когда ты маленькая, весь мир в твоих ладонях.

Он большой, светлый, яркий и тёплый.

Он полон чудес, удивительностей и сюрпризов. Причём приятных.

И всё у тебя будет хорошо, иначе и быть не может. Ты станешь профессионалом с успешной карьерой, матерью чудесного малыша и отличной женой. Ты будешь успевать всё и сразу. И мир будет в твоих руках — у твоих ног.

Иначе и быть не может.

Но время всё меняет. Оно портит не только твоё лицо и твоё тело, но и твои надежды и виды на будущее.

Ты с грехом пополам получаешь диплом, с трудом находишь более-менее приличную работу, где горбатишься за мизерную зарплату, ты тонешь в кредитах и обязательствах, а путы отношений с окружающими людьми приобретают металлический отблеск.

И сама жизнь — её привкус меняется с леденцово-ягодного на горький словно кровь и пот.

Ты опускаешь голову, прежде вздёрнутую к небу, всё ниже и ниже и плетёшься, не зная, что ожидает тебя впереди, и одновременно прекрасно понимая, что именно там окажется.

Иначе и быть не может.

* * *

Занятие по музыке отменилось. Моя терпеливая учительница заболела.

И я застряла в своих покоях — будто бы в чистилище, безвременье, полном безделья. Тишина топталась по душе.

Я устала лежать на подушках и поднялась на ноги, слепо шатаясь из угла в угол.

Ненавижу тишину.

Откуда-то из глубины души полилась мелодия, и я запела.

Я, маленькая и взъерошенная, сидела с роботом в руках и раскрыв рот следила за мамой.

Лицо отца смягчилось.

Мама танцевала неловко, немного даже неповоротливо, но прекрасно, абсолютно прекрасно, потому что искренне.

Это была их с папой песня.

Эта страсть — наше общее бремя

Двое грешников не могут искупить свою вину лишь одной молитвой

Души связаны, переплетены гордыней и виной…

Я кружилась по комнате, закрыв глаза. Я чувствовала, как широкие рукава развиваются вокруг меня как крылья птицы, как шёлк халата обнимает уютно и нежно, как узел в груди становится чуть слабее.

Папа очень любил маму, со всеми её добрыми причудами и её отрешённостью. И даже с её “невыносимым” — его слова, не мои — музыкальным вкусом.

Я одновременно и обожаю, и ненавижу это

Как мы прячем все свои грехи от дневного света

От дневного света

Убегая от дневного света…

Допев, я погрозила темноте пальцем и подняла руки:

О, смотри — пламя пожара уже на нашей улице

Будто засыпало её ковром из пылающих красных углей

Оно ревёт словно потерявшийся бешеный бык

Война, дети, всего лишь на расстоянии выстрела!

Что-то деревянное громко скрипнуло, и я оборвала песню на полуслове.

Эффект музыки оглушительно разбился на миллионы осколков. Я разочарованно вздохнула и распахнула глаза.

В процессе танца я очутилась за кроватью у камина. В непонимании рассмотрев погружённую в сумрак комнату, я наконец нашла источник звука: прислонившись к входной двери, в моих покоях стоял король. На нём были тяжёлые чёрные латы, украшенные серебристыми узорами-буквами, в которых даже мне несложно было опознать молитвы и заговоры от ранений и гибели.

В этих доспехах он казался просто огромным, и я не понимала, как умудрилась не услышать, как он вошёл. Правда, пела я громко, не стесняясь. Может, он только явился и не видел моё представление?..

- Ваше величество, — я присела как можно изящнее.

Зачем он припёрся сюда в полной выкладке? Это меня пугало. Сестра как-то показывала мне видео с фронтовой линии: солдаты в гигантских экзоскелетах неспешно ходили на заднем фоне, пока она рассказывала кому-то о привезённых медикаментах. Блестящий металл отнимал у них всю человечность, и за ним невозможно было разглядеть, есть ли внутри этой груды металла живая душа или это просто боевая модификация роботов-официантов или роботов-строителей, таких привычных нам, гражданским.

И сейчас король выглядел скорее памятником самому себе, чем как живой и настоящий человек.

- Асса, подойди, пожалуйста, ко мне, — его голос был спокоен, но что-то в нём звучало инородно.

Я осторожно подошла к нему, пряча руки за спиной.

Тень, несмотря на открытое забрало, прятала его лицо.

- Наконец я увидел снова, как ты танцуешь и поёшь.

Стоит ли ему сказать, что в его отсутствие я делаю это постоянно?.. Что так я оказываюсь дома, среди родных, оказываюсь там, где и должна быть.

Он распрямился и, сняв с правой руки толстую кожаную перчатку, коснулся шершавым пальцем моих губ.

- Асса, ты… — он взглотнул тяжело, будто ему было больно. — Ты необыкновенная.

Я немного покраснела.

Слово, которое он использовал, примерно переводилось как "необыкновенная": точный перевод назвать я бы не смогла. Я знала его лишь благодаря изучению поэзии на уроках литературы и никогда не слышала ни от кого в реальной жизни.

Этим словом в одном из коротких восточных стихотворений его герой обратился к волшебному существу вроде эльфа, захватившему его сны.

Такой поэтический комплимент от привлекательного мужчины в пусть и пугающих, но всё же красивых латах не мог не трогать. Хотя я была, увы, совершенно обыкновенная и совсем не эльф. И дело не только в том, что у меня нет сумки из кожи крокодила, фигуры “песочные часы” или потрясающего чувства юмора. И дело не в том, что в моих волосах не распускаются бутоны роз, а в глазах не сияют звёзды.

Единственная вещь, что придавала мне какое-то значение, выделяла меня как-то, — обман. Венец был необыкновенным, а не я.

Я была всего лишь одной из миллиарда девушек, не лучше и не хуже остальных. И точно не стоила того, чтобы стать вдохновением для написания целого стихотворения, как та леди, которая послужила прообразом эльфа. Я и на куплет песни-то не тянула.

- Первая песня — она что-то для тебя значит?

Получается, он давно вошёл в покои. Ну я и растяпа. Неудивительно, что я проспала покушение на лорда Уайтхилла.

Мысль отозвалась болью в груди.

- Эту песню спел мой отец для моей матери вместо признания в любви, — пробубнила я. У меня имелись все шансы соврать ему или просто проигнорировать его вопрос, но я ими не воспользовалась.

- Очень красивая, — почти прошептал он. — Когда вернусь, попрошу тебя её спеть ещё раз. Хочу запомнить мелодию, — глаза в тени блеснули, и он наклонился и поцеловал меня.

Я едва заметно кивнула в ответ на его просьбу, и он вышел из покоев. Я осталась одна.

* * *

Возобновление занятий по музыке и литературе немного разнообразило мой быт, но всё равно я вновь оказалась там же, где была до отъезда лорда Уайтхилла и моих приготовлений к приветственному вечеру.

Только теперь вместо посольского особняка в моём распоряжении находился целый форт, за пределы которого мне категорически запрещалось выходить. Учителя приходили ко мне, в специальный зал, выделенный под уроки — с удобной партой, целой кучей полезных книг и несколькими музыкальными инструментами. Я могла в сумерках гулять по саду, где мне компанию составляли стражники, служанки или леди Айгюн (отчего-то ни одной приближённой придворной дамы при мне не было), могла идти в библиотеку, где на меня издалека исподлобья посматривали вельможи и сановники, погружённые в чтение мудрых мыслей своих предков, могла покататься на лошади по большому внутреннему двору. Собственно, всё. Остальное время я праздно шаталась по форту, изнывая от жары, или лежала в своих покоях, изнывая от безделья.

Мне, честно признаться, казалась излишней такая забота о моей безопасности. Более того, для любого внешнего игрока подобный расклад мог показаться подозрительным: с чего такая неадекватная охрана у обычной жены короля? Почему она не выходит в город?

Но сопротивляться не хотелось, да и смысла я в этом не видела.

И я вернулась к прежнему механическому распорядку дня.

Иногда я даже признавалась себе, что мне не хватает компании короля. Сановники не торопились заводить со мной дружбу, и — при всей моей любви к Олли — единственным собеседником, с которым я могла обсуждать что-то более-менее интеллектуальное или философское, оставался именно он (хотя после свадьбы, увы, мы чаще занимались отнюдь не разговорами).

Особенно остро я это стала ощущать после целого дня, проведённого вместе с придворными дамами во главе с леди Айгюн.

Решив с чего-то, что мне нужно завоёвывать авторитет среди них, она организовала сеанс терапии и духовных практик для женщин на средневековый лад: с десяток леди оказались заперты в одном помещении с пяльцами и клубками ниток.

Это был зал без окон, но со стеклянным потолком; таких мест я мало видела в форте, видимо, стекло стоило слишком дорого, к тому же, технологии строительства явно не были достаточно развитыми, чтобы легко штамповать такие потолки. Мутное стекло лишь частично спасало от жары, воздух шёл через специальные отверстия, прорубленные в соседние комнаты и коридоры, и настежь распахнутые двери.

Зато здесь было солнечно. Я немного отвыкла от светлых помещений: в Белых Холмах окон практически не было, единственным источником освещения служили свечи. В южной столице дела обстояли с этим немного лучше, но всё равно мои глаза сильно уставали от темноты и дыма. Я чувствовала, как зрение ухудшается и эффект от сделанной в своё время операции ослабевает.

Все стены были выложены мелкой бело-голубой плиткой, а пол покрыт холодным мрамором. У вентиляционных отверстий на резных деревянных столиках стояли большие плошки со льдом.

Но новым для меня и удивительным было присутствие почти десятка людей с гигантскими опахалами, расположившихся вокруг подготовленных для гостей кресел и стульев. На самом деле, я заметила, что их очевидно не хватало в форте: как правило, каждая дама сама носила с собой что-то наподобие большого веера, а на пирах и встречах, которые в жару стали устраивать ещё реже, по такому работнику имелось только у короля, нескольких глубоких стариков-вельмож и теперь у меня. Они стояли позади, почти не отсвечивая, и создавали деликатное дуновение воздуха. Ещё одной необычной деталью было то, что у каждого из них имелось оружие на поясе и даже иногда алые тюрбаны на голове, то есть это были не специальные евнухи или обычные слуги, а ещё одна линия обороны против воображаемых врагов.

Тут эти серьёзные граждане оказались непосредственными участниками мероприятия.

Леди Айгюн подвела меня к самому красивому креслу-трону, и все присутствовавшие поклонились или присели.

Настроение у меня было бунтарское и дурное одновременно. Накануне я наконец узнала, куда именно направился король в своих чёрных доспехах: он должен был осмотреть укрепления на границе с Западными Землями, где в последнее время то и дело происходили стычки. Я подслушала это в библиотеке, разозлилась, что все зачем-то скрывали это, и собралась в новую вылазку, но дурацкая инициатива королевской родственницы поменяла мои планы.

Половина из явившихся дам сидела без тюрбанов, что разрешалось незамужним южанкам при определённых обстоятельствах. Каждая из них была по-своему прекрасна: у одной чёрные очи как у лани, у другой золотая коса ниже пояса, у третьей черты лица древнегреческой статуи, у четвёртой… В общем, девушки были как на подбор.

Я помнила разговор двух леди на вечере в особняке Уайтхилла и их упоминания неких “фавориток”. Кто из этих южных красавиц числился среди любимчиков короля?

Можно было подумать, что я ревновала или переживала из-за этого… Впрочем, те две сплетницы что-то говорили про то, что с определённого момента правитель Южных Земель перестал принимать у себя женщин. Сейчас я поняла уже, что причина, скорее всего, заключалась во мне. И хотя я не была до конца уверена в том, что чувства короля были связаны и со мной тоже, а не только с властью над огнём, поводов для ревности я не видела.

Да, я не ревновала и не переживала. Пока венец со мной, я контролирую нарратив, какими бы красивыми не были все эти придворные дамы. Они могут спать с ним хоть каждый день, но все козыри — в моих руках.

- Мы так рады, что наш правитель счастлив, — прощебетала стройная девушка в розовом, втыкая иглу в канву.

Не сказала бы, что он именно счастлив, но пусть будет так.

- Я была на вашем свадебном пиру, как горячо смотрел на вас король! — закатила глаза её соседка.

Парочка девушек помоложе зашикали и покраснели.

- Он вообще человек… эээ… горячий, — брякнула я полузадумчиво. Леди Айгюн, сидевшая справа от меня, издала какой-то крайне неженственный звук, похожий на всхлип и смешок одновременно. — Имела в виду, что он же умеет управлять огнём, — быстро уточнила я и суетливо поменяла чёрные нити на красные, чтобы большим числом движений отвлечь участниц массового вышивания от явной нехватки логических связей в моих фразах.

Повисла тишина.

После перерыва на чай мучения возобновились.

Леди Айгюн взяла на себя командование и завела пространный разговор о красотах Южных Земель. Где-то была поляна, на которой цвели какие-то редкие кусты с бутонами, сиявшими всеми цветами радуги. Где-то в пустыне была глубокая впадина, на дне которой плескалась бирюзовая вода. Где-то в горах, на границе с Востоком, возвышалась башня древнего храма, на вершине которого вечно горел костёр.

Ничего из этого я не видела, и её рассказы напомнили мне о моих путешествиях с семьёй и друзьями, особенно об эпичной поездке с сестрой и нашей общей подругой по нескольким европейским городам, когда я только закончила первый курс.

На моих губах заиграла невольная улыбка.

- Вашему величеству понравились наши красоты! — воскликнула милая девчушка в голубом платье. — Попросите короля вас туда свозить, ваше величество!

Я неопределённо пожала плечами. Почему бы и нет. Хуже от этого никому не станет.

Финальные стежки я делала с особенным чувством удовлетворения: ещё чуть-чуть, и я окажусь свободной от повинности сидеть и выслушивать бессмысленные слова благовоспитанных леди, часть которых, без сомнения, ненавидела меня. Отняла у них самого короля! Ни фавориткой не стать (в этом я самоуверенно не сомневалась), ни женой.

Последний штрих — и вышивка была готова. От души радуясь результату, я забрала белую канву с собой и собралась идти, как девчуля в голубом попросила меня показать всем свой труд.

Слишком легко согласившись на это, я продемонстрировала им свою вышивку.

- Подарю его величеству, он определённо оценит, — продекламировала я, внутренне умирая от смеха.

Придворные дамы не знали, что это лого музыкальной группы, и не знали, что именно её песня в своё время поразила в самое сердце короля. Для них это был просто рот с высунутым языком.

Я постаралась запомнить их комические выражения лиц и покинула как можно быстрее зал, расхохотавшись в коридоре.

* * *

Гибель крепости Солнца — одна из самых известных трагедий войны Запада и Юга. Древняя крепость была построена ещё во времена единых Четырёх Земель: прекрасная, изящная, воздушная, она служила домом для нескольких поколений иноземных правителей-колдунов. После она стала местом поклонения для людей, веривших в силу магии.

Она находилась почти на границе Юга и Запада, но в соответствии с правилами честной войны её никогда не трогали. Тысячи паломников-южан стекались в эту крепость, чтобы поклониться дворцу Солнца, расписанному золотыми красками.

Именно туда тайно направилась глубоко беременная южная королева, чтобы попросить у магии помощи в поздних родах.

Дни стояли сухие и жаркие; на небе не было ни одного облачка. Королева молилась во дворце вместе с обычными южанами, даже не понимавшими, что рядом с ними была их правительница.

В это время Король-Старик, тогда уже возрастной, но ещё крепкий мужчина, решил, что эта крепость олицетворяет собой южный дух и южную веру, поэтому её нужно уничтожить.

Западники, ряженные в торговцев, свозили на телегах бочки с горючим — специальной смесью, придуманной западными учёными, которая легко поджигалась и порождала мощный взрыв.

Бочки были спрятаны по всему городу. Никто не обращал на них внимание, ведь это крепость Солнца, обитель магии и безопасности.

Ночью бочки подожгли.

Крепость пылала. Огонь ревел, камень плавился от жара, дерево рассыпалось в труху. Зарево от пожара было видно за многие километры.

Израненную королеву вытащили из-под обломков дворца Солнца. Король не успел попрощаться с ней. Стоя перед её лишённым жизни телом, он, сломленный горем, держал в руках новорождённого сына — наследника с разноцветными глазами.

Того самого мальчика, который спустя много лет сможет вызвать огонь из собственных ладоней.

Южане свято верили, что это магия, взбешённая поступком западного короля, даровала контроль над собой впервые за столетия младенцу, спасённому ей и родившемуся у сожжённой дотла крепости.

Даже я увидела в этом что-то, что сложно было объяснить. И теперь мне стало немного понятнее, почему все так пекутся о моей безопасности: дело не только в Кыне. Королевы Юга имели склонность трагически погибать.

Я закрыла книгу.

История крепости произвела на меня неизгладимое впечатление. Я могла опустить веки и нарисовать в темноте перед собой крепость, похожую на столичный форт, пылающую и разрушающуюся прямо на глазах. В таком месте родился человек, который может управлять огнём. Будто пламя, убившее его мать, переселилось в его тело, чтобы совершить ответную месть спустя много лет. Сможет ли он поджечь бочку с горючим в какой-нибудь крепости Западных Земель? Поймает ли он Короля-Старика и сожжёт ему лицо, как когда-то он сжёг лицо Кына? Силы южного короля не шли ни в какое сравнение с силой природной стихии, вызванной человеком и погубившей южан. Но всё же я не могла найти им рациональное и научное объяснение.

Я открыла глаза и осмотрела задумчиво стол, зацепившись взглядом за перо, лежавшее поверх куска пергамента. С его кончика текли чернила. Я поморщилась и убрала перо на положенное ему место.

Кто-то явно хозяйничал на столе в библиотеке, который я нагло захватила под свои цели.

Я взяла в руки пергамент, чтобы скомкать его и выкинуть, но что-то меня смутило. Нехорошее чувство зашевелилось в районе сердца и ледяным языком лизнуло его.

Я развернула пергамент и прочла в свете свечей послание, написанное нарочито кривым почерком и адресованное — совершенно очевидно — мне.

Северная меховая подстилка, от тебя несёт вонью шкур и оленей. Тебе никогда не стать одной из нас! Твоё лоно иссушено стариком-северянином, наш король скоро поймёт этого и забудет о тебе. Он будет любить тех, кто достоин его, а тебе будут оставаться лишь жалкие ошмётки его внимания!

* * *

Комната слабо освещалась пламенем свечей. Мне было скучно и лениво, хотелось просто лежать и наслаждаться пустотой в голове. Последнюю неделю я забила на занятия и не выходила из покоев, целыми днями танцуя, напевая исчезающие из памяти песенки, иногда почитывая пару книг, до которых до этого руки не доходили.

— Куда вы дели записку, ваше величество? — спросил у меня визирь. Я никак не ожидала его увидеть прямо на уроке вместо преподавателя, очень вовремя решившего опоздать.

— Записку? — переспросила я.

— Вы думаете, что я, будучи ответственным за двор короля, не буду в курсе этой неприятной истории, ваше величество?

Я взглотнула и обняла себя руками.

— Я сожгла её.

— Главное, чтобы она не попалась на глаза нашего короля. Я уже разобрался с этой ситуацией, виновные были найдены и наказаны. Совсем не нужно вмешивать в эту глупую историю их величество.

Мне и в голову не приходило сохранить записку, чтобы показать её королю. Что-то мне подсказывало, что он вряд ли отреагировал бы спокойно.

— Если не секрет… Милорд, кто примерно это был?

— Одна из придворных дам. Видите ли, предполагалось, что король выберет себе в жёны одну из них.

Конечно, они были бы более достойными кандидатками и более подходящими королевами. Воспитанные в местных традициях, изящные, тонкие, неизломанные и красивые. Правда, они не умели танцевать так, как я. И не они владели северным венцом.

— Каждая из них могла стать королевой и матерью наследника. Но не стали. Если вы столкнётесь с чем-то подобным ещё раз, обращайтесь сразу ко мне, ваше величество.

Буллинг — вещь совершенно обыкновенная и пошлая. Пожалуй, каждый в своей жизни сталкивался с ним. Я не была исключением.

Но эта дурная, глупая, злобненькая записка почему-то вызвала у меня больше негативных эмоций, чем должна была; всё же я уже не девочка-школьница, чтобы переживать из-за такой ерунды.

Но...

Олли не знала, что со мной делать. Она приносила мне белого котика, который, оказавшись после моей бесславной свадьбы на свободе, отъел себе пузо и шатался по форту в поисках мышей, корзины с фруктами, которые я через силу поглощала, чтобы её не расстраивать, и новые ткани, чтобы придумать вместе со мной новые наряды.

На обрывке пергамента я набросала для неё своё любимое платье на тонких бретельках и с высокими вырезами по бокам, ботинки и корону из звёзд.

В этом платье я считала себя привлекательной. Я надела его впервые летом в клуб, где должна была встретиться с ним и ещё парой приятелей: сестра уговорила меня быть решительнее и взять дело в свои руки. В клуб он явился со своей новой девушкой, которая привезла их на блестящем алом электрокаре и сияла золотом.

Один из приятелей назвал меня клёвой. Он же сказал, что платье мне идёт, и вернулся к любованию девушкой.

— Сможешь сделать мне это? — в глазах Олли светились ужас и восторг одновременно.

— Это для их величества, да? Ууу он будет вне себя, когда увидит вас в этом, миледи!

По правде говоря, мне просто хотелось надеть что-нибудь из прошлого, причём далёкого прошлого, когда самой большой печалью в моей жизни была безответная любовь к хорошему мальчику.

Но идея Олли казалась рациональной: интересно, какая реакция будет у короля?

Главное, задание увлекло северянку, и она оставила попытки растормошить меня.

Я могла лежать и обдумывать всё, что накопилось на душе.

Я думала о родителях, о том, как им, должно быть, было больно без меня. Что я была для них? Безжизненное тело в глубокой коме или лишь воспоминание? Думала о сестре и её тяге к геройству. В какой горячей точке она нашла себя? Думала о своих друзьях, побежавших во все стороны по направлению к самым отдалённым местам, где много пальм, песка и нет атомных бомб вокруг. Помнят ли они обо мне? Думала о тех, кто остался, осознав, что страх за собственную жизнь всё же слабее страха за родных. Вспоминают ли они свою подругу?

Думала о парне, которого когда-то любила. Женился ли он на девушке мечты, накопил ли денег на квартиру? Не жалеет ли, что остался мне лишь другом?

Глупости, конечно, не жалеет.

Я ещё дома была развалиной.

Такую меня может терпеть, видимо, только один человек. И это не он.

Я поменяла положение и легла на спину. Прохладная, чуть щекотная ткань шёлкового халата обвила мои ноги.

Мысли перенеслись к другой теме.

Теме возвращения домой.

Сколько книг я пересмотрела, сколько сил уже потратила на поиски ответов — всё бессмысленно.

У магии свои пути.

Постичь магию невозможно, пока ты не постигнешь себя.

Магия вершит судьбами людей и сама решает, когда и как им помочь.

Короче говоря, магия знает лучше, просто забей на всё, плыви по течению, и она — может быть — тебе поможет.

Потрясающее в своей простоте религиозное верование.

И абсолютно бесполезное для меня.

Даже на Севере постулаты веры казались более чёткими и внятными: тебя всегда защищают твои предки, они следят за тобой и в любую минуту будут работать на тебя против предков других людей, желающих причинить тебе зло. Никаких дополнительных условий, никаких уточнений. Правда, объяснить произошедшее со мной северяне не смогли бы: мои предки понятия не имели о существовании Четырёх Земель, а предки местных — о существовании моего мира.

Восточные верования с их пантеоном многочисленных божков, чудесных существ и тварей и волшебных духов также не могли оказать мне помощь в моих заунывных изысканиях.

Как и почему я очнулась в шахте по добыче эфлатуна? Как мне попасть обратно? Как течёт время дома? Как, почему, зачем, за что...

Что?..

Я вздрогнула всем телом.

В дверь кто-то зашёл. Это не был кто-то из слуг, так как они всегда представляются и заявляют о себе. Лишь один мог себе позволить войти ко мне молча. А если это не он, а новый Кын — пусть будет так, как будет.

Я так устала.

Очень устала.

— Смерть северной шкуре, — услышала я тихий шёпот.

Я распахнула глаза: вовремя, потому что прямо на меня смотрел кончик ножа. Я взвизгнула и на автомате выставила перед собой руки — ледяная боль пронзила мои запястья.

Удар был не слишком сильный, но долго удерживать нож я не могла. Я со всей силой, что была у меня, оттолкнула его и слетела с кровати, врезавшись в нападавшего. Фигура, завёрнутая в красивую ткань, в расшитом цветами тюрбане, упала на пол с неприятным криком.

Я перепрыгнула через неё и бросилась было к двери, но меня схватили за подол, и я ухнула вниз, до звёзд в глазах ударившись коленями. Подняться сразу у меня не вышло: попытавшись опереться о руки, я поскользнулась в собственной крови и повалилась на бок.

Нападающий всадил нож мне в бедро.

Боль была такой сильной, что на секунду я ослепла, оглохла и онемела. Из глаз полились слёзы, я задохнулась и скрючилась на полу, выпуская изо рта лишь беззвучный свист.

— Ты умрёшь, северная шлюха, ненавижу тебя, — я едва расслышала шипение сквозь завесу боли. Я моргнула и увидела лицо, нависшее надо мной, с которого в пылу борьбы слетела ткань.

Это была молодая дама, которая казалась смутно знакомой. Её черты были искажены злобой, лоб разрезала глубокая уродливая морщина.

Я вынырнула из болота боли, которое засасывало меня и тянуло за собой, и с одной единственной мыслью — я хочу жить, я хочу жить, я хочу жить — схватила это страшное лицо окровавленными руками и со звериным воплем ударила его об пол. Моя соперница не ожидала такого броска, и мощный удар пришёлся ей в лоб. Со слабым вскриком она обмякла.

Я поползла к двери и в полуметре от неё вновь нашла свой голос.

— Помогите! Помогите!

Неужели тут такая плохая слышимость? Почему, почему, почему же никто не слышит меня?!

Пришедшая в себя южанка тянулась к моим ногам.

— Помогите!

Почти потеряв сознание, но всё же удержавшись на краю, я встала и всем телом навалилась на дверь, стуча в неё кулаками.

Сзади меня схватили за волосы и потащили от выхода. Из глаз лились слёзы, и я почти не чувствовала левую ногу.

Двери с грохотом распахнулись, и в комнату вбежали Олли и стражник.

— Ваше!.. — Олли вскрикнула и вцепилась в нападающую ногтями. — Стража!

Я сдалась и позволила своему телу то, что оно просило столь долго.

Сознание покинуло меня.

* * *

Очнулась я от крайне дурного запаха, ударившего меня прямо в нос.

Я вздрогнула всем телом и открыла глаза. Солнце светило так ярко, что я тут же закрыла их обратно. Всё тело болело.

— Ваше величество, — услышала я взволнованный голос.

Я попыталась было пошевелиться, но вспышка боли прервала мои планы. Я охнула и всё же смогла поднять веки, привыкая к освещению.

Я лежала на правом боку на большой кровати. Я могла видеть только свои руки — запястья, замотанные и ноющие.

— Миледи! — передо мной возникло плачущее лицо Олли. Её глаза были красными и припухшими, а вид в целом — крайне неухоженным. — Вы очнулись!

За ней маячила фигура пожилого мужчины в зелёной чалме со склянкой в сморщенных временем ладонях.

— Ско... Что со мной? — не сразу, но я сумела произнести короткий вопрос сиплым, надтреснутым голосом.

— У вас, ваше величество, разбиты колени и локти, ушиб на правом бедре, порезы на запястьях и глубокая рана на левом бедре, — ответил мне южанин-лекарь. — К сожалению, вы потеряли много крови, и на восстановление потребуется немало времени. Но мы делаем всё зависящее, чтобы ускорить выздоровление, — он низко поклонился.

Я чуть напрягла левое бедро и от боли заплакала.

Воспоминания полились на меня словно дождь в тёмный осенний день — мощным и холодным потоком.

— Кто это был? Я знала её, где-то видела... — после того, как последствия моих необдуманных движений успокоились, я всё же решилась спросить про нападавшую.

Олли стала мрачнее тучи.

— Это была леди Пем, миледи, одна из придворных дам.

— Почему?..

Олли оглянулась на лекаря, тот нахмурил брови, и я моментально поняла, что подробности произошедшего они рассказывать не очень-то и хотели.

— Мне надо это знать. Так я буду спать спокойнее, — со моей стороны такое утверждение было откровенным преувеличением, но я действительно желала знать, почему придворная дама решила напасть на свою королеву — на меня — с ножом.

Олли вздохнула.

Вместо неё мне ответил лекарь.

— Она вошла к вам в покои под предлогом того, что вы вместе вышиваете. Стража видела её у леди Айгюн и ничего не заподозрила.

Вот откуда мне было знакомо её лицо.

— И что же? Я отняла у неё короля и титул? — поморщилась я, вспоминая её злые, полные глухой ярости слова.

— Возможно... Её семья обеднела, хотя когда-то была одной из самых знатных в Южных Землях. Она в своё время растратила всё оставшееся наследство на наряды, чтобы выглядеть не хуже остальных.

— Возможно? А что она сама говорит?

Лекарь замолк и слегка побледнел.

— Миледи... Леди Пем почти сразу покончила с собой в темнице, — едва слышно произнесла Олли.

Я тяжело взглотнула, отгоняя подступившую дурноту, и закрыла глаза.

Сквозь ноющую боль я чувствовала, что мои ноги и руки затекли от неудобного положения. Я даже не могла представить, как здесь лечили раны. Нож вошёл достаточно глубоко...

— Кость цела? — неожиданно твёрдо озвучила я следующий свой вопрос.

— Да, к счастью, ваше величество.

К слову, где же другое ваше величество? Где же венценосный огненосец, из-за которого в меня воткнули нож?

— Вернулся ли король?

— Едва трагедия произошла, гонец сразу же был послан к нему на границу.

Я ещё раз взглотнула с усилием.

— Я не хочу видеть никого, кроме вас двоих. Никого, понимаете меня? Никого.

Я не видела выражений лиц Олли и лекаря, но их прохладный ужас ощутила ставшей чересчур чувствительной кожей.

Рану на бедре местные доктора зашили грубыми нитями. Мне хватило лишь одного косого взгляда на неё, чтобы желание когда-либо повторять этот опыт отпало. На правом бедре расплылось уродливое чернильное пятно почти чёрного синяка, а на коленях и локтях кожа местами была содрана до мяса.

Каждый день мне Олли меняла повязки, мазала мазями, лекарь осматривал раны и давал выпить какие-то снадобья, от которых отсутствие вкуса у еды ощущалось не столь явным.

Моё требование никого не пускать ко мне выполнялось на все сто процентов. Олли ночевала на кушетке в углу, и я, то и дело мучаясь бессонницей из-за болей, слушала в тишине её усталое сопение.

Когда мне разрешили лечь на спину, стало чуть легче. Так было удобнее спать. По крайней мере, до поры до времени, пока мой сон не оказался под ударами кошмаров.

Почти каждую ночь я просыпалась в холодном поту от одного и то же сноведения: занесённого над моей головой ножа и жуткого яростного лица.

Я упросила Олли дать мне кинжал, который я спрятала под подушку. Нельзя сказать, что это как-то помогло.

Всё в моих покоях напоминало мне о нападении. Я раза три пережила панические атаки и не могла думать ни о чём, кроме как о той женщине. Тогда на вышивании придворных дам было так много, что запомнились мне лишь пара-тройка из них, не больше.

Но вскоре я вспомнила, где её видела. Та прекрасная незнакомка-сплетница на вечере по случаю возвращения лорда Уайтхилла, которая была так уверена, что король женится именно на ней. Из ее слов могло показаться, что она переспала с ним, будучи одной из "фавориток".

Возможно, именно она оставила ту записку, поскольку нашла я её после дня вышивания, в ходе которого неоднократно поднималась тема моих отношений с королём.

И я назвала его "горячим", определённо назвала. При той, кто считал брак с ним делом решённым.

И кто тянул меня за язык...

Только тянущая боль от порезов мешала мне постоянно держать руку под подушкой, вцепившись в рукоять кинжала.

Сколько ещё таких обиженных моей "победой"? Сколько ещё бывших захочет со мной разобраться?..

Наконец ранение на бедре зажило достаточно, чтобы лекарь разрешил мне помыться. Я едва держалась на ногах, поддерживаемая Олли. До того момента самым значительным расстоянием для меня была пара шагов от кровати до ночного горшка, и от всего процесса мытья я устала так сильно, что проспала всю ночь без снов.

Утром я набросала рисунок костылей; я видела их в старых фильмах и сериалах, при мне их использовали не слишком часто, предпочитая другие, более продвинутые устройства.

Мне принесли мою задумку быстрее, чем я ожидала. Выточенные из цельных кусков дерева, костыли были, если так можно выразиться, восхитительны и изящны: даже подушечки для подмышек были из прекрасного шёлка.

Я не сразу научилась ходить на них, пару раз чуть не порвала швы, один раз упала обратно на кровать, но всё же спустя некоторое время навострилась передвигаться в меру успешно.

Я хотела покинуть проклятую комнату и найти новое помещение. Наверняка в форте их полно. Возможно, мне стоит ночевать каждую ночь в разных местах.

Мой выход наружу готовился дня три.

Из дверей я прохромала с чувством собственного достоинства: зелёные одежды, убранные в роскошную причёску волосы, самая крошечная из возможных чалма, почти что ободок, мешочек с венцом под юбкой, эфлатуновый перстень на пальце и кинжал на поясе.

Со мной шли Олли и лекарь Дэва, чуть позади — слуги и стража. Я заметила, как один из охранников (их стало заметно больше) при моём появлении исчез в неизвестном направлении.

— Где в форте имеются пустые помещения? — спросила я у старшего слуги, отвесившего мне при вопросе низкий поклон.

— В одном из коридоров все комнаты пустуют, ещё богатые покои имеются в восточном крыле...

— Покажите мне коридор, пожалуйста, — попросила я самым уверенным своим тоном.

Свобода от четырёх стен придала мне сил: и первое время я вполне бодро двигалась на своих модных костылях. Но коридор оказался на другом этаже, и очутившись у подножия лестницы, я растеряла часть своего духа.

— Миледи, может, повернём назад? — пролепетала Олли, с откровенным ужасом рассматривая неудобные узкие ступени.

Форт не щадил болезных.

Раздался невнятный шум.

Я повернула голову, нащупывая параллельно ножны: всё моё сопровождение выказывало своё верноподданичество, низко кланяясь.

— Ваше величество! — старший слуга и лекарь одновременно опустили головы.

Я не видела его давно, и вся моя уверенность сдулась как проколотый воздушный шарик.

Алый тюрбан, кривая сабля и ставшее ещё более загорелым лицо, на котором я не различала ни единой эмоции.

— Покиньте нас все, — негромко произнёс он хриплым голосом.

Всех будто ветром сдуло. Олли бросила на меня озабоченный взгляд и помчалась вслед за остальными.

Я подобралась, переложив весь вес на правую часть тела, и убрала руку от ножен.

Мне показалось, что от него не скрылся мой манёвр: что-то тёмное на мгновение пробежало по его лицу, что-то пугающее и слишком личное.

— Добрый день, ваше величество. Я бы присела, но не могу, — протянула я как можно бодрее.

Он промолчал, но подошёл очень близко: я могла разглядеть его странные глаза и крупные алые камни на броши, державшей ткань тюрбана. Эту ювелирную безделушку я ещё ни разу не видела: она была сделана как-то грубовато, и камни были едва огранены.

Я сжала губы. Он неотрывно смотрел на моё левое бедро, спрятанное под толстым слоем ткани.

— Ты не можешь танцевать теперь, — наконец сказал он.

Я удивлённо моргнула.

Я не могла танцевать. И петь мне не хотелось. Но с чего бы ему упоминать именно это последствие нападения? И его тон... Меня он несколько напугал.

— Эта лестница ведёт в пустующий коридор. Ты хочешь сменить покои? — он оторвал взгляд от бедра и перенёс его на запястья.

Моя правая нога начала затекать.

— Я не хочу ночевать там, — призналась я, морщась от боли.

Южанин шумно втянул воздух.

— Я обещал тебе, что ты будешь в безопасности, — прохрипел он.

Люди ежедневно дают миллионы обещаний, и большая часть из них не выполняется. Невелика потеря.

Но мне было горько. Этот опыт, что мне пришлось пережить, — это был результат его действий. Это скелеты из его шкафа вылезли и напали на меня.

— Ваша активная любовная жизнь оказалась сильнее обещаний, — съязвила я, ощущая на кончике языка горечь. — Ваше величество. Такое случается в жизни.

Сколько девушек и парней пострадало от ревности бывших своей пары?.. В прямом смысле миллиарды.

Он резко побледнел.

— Я хотел... Я хотел предложить тебе свои покои взамен твоих, но... — он замолк, чтобы справиться с чем-то, что видимо сжирало его изнутри. — Но ты вряд ли согласишься на это.

Я задумалась.

Несмотря на порой излишнюю темпераментность короля, соседство с ним могло уберечь меня от многих проблем и опасностей. Возможно, рядом с ним было то самое самое безопасное место, которое я так стремилась сейчас обрести.

— Отчего же, — отреагировала я. — Там-то меня вряд ли смогут достать ваши бывшие любовницы, ваше величество.

Я ходила по лезвию ножа. Но у меня уже были порезы от него, одним больше, одним меньше.

— О них можно не беспокоиться, — сквозь зубы ответил он на мой выпад. — За преступление леди Пем наказана вся её семья. Никто не решится повторить её ошибку.

Я похолодела.

— Ты едва стоишь. Я донесу тебя до покоев, — он всё же посмотрел в мои глаза, и мне стало не по себе: в них плескалась ярость много хуже той, что изуродовала лицо леди Пем.