Черное сердце (гет)

Время было неумолимо. Оно неслось как бронированный паровоз без тормозов и на вечном двигателе. Шло вперёд и крушило всё на своём пути. Дни разбегались в ужасе, ночи пролетали незаметно, и я оглядывалась назад, не понимая, много ли или мало времени я провела в Четырёх Землях. Всё, что было со мной прежде, всё казалось таким близким и даже чётким, а иногда — безумно далёким.

Я так хорошо помнила, как играла в бадминтон с бабушкой в саду и как воланчик зацепился за ветку дерева, а мы пытались сбить его другим воланом. Я могла закрыть глаза и вспомнить каждую деталь: летнее тепло на лице, свет солнца, проникающий сквозь листья, тяжесть ракетки в руке. Но это всё было так давно, что сомнения сразу же начинали топить меня, тянуть за собой: было ли это всё так или мне всё кажется? И день был не очень-то и солнечный, да и ракетка была дешёвой и потому явно лёгкой. Всё не то, всё не так.

Скрип качелей, асфальт под ногами в серых от пыли кедах, вкус вишнёвого пирога… Время. Секунда — и вот-вот оно у меня в руках, в ладонях и в сердце. Но эта секунда — целая вечность, и туман покрывал каждую частицу памяти патиной. А порой и ржавчиной.

Ещё недавно я очнулась в шахте, одна, в темноте, охваченная страхом и абсолютным ужасом. Ещё недавно я смотрела на белые просторы Севера, простиравшиеся передо мной на многие километры. Ещё недавно я боролась с местной письменностью под руководством лорда Уайтхилла.

Так недавно, а на самом деле — так давно…

Жизнь — это обман. Когда ты ребёнок, тебе кажется, что впереди — столетия. А на самом деле впереди лишь мгновения, не более. Да и эти жалкие мгновения погибают под колёсами беспощадного времени, оставляя после себя лишь пыль да осколки.

* * *

Занятие по литературе отменилось, и мне пришлось весь день провести без дела.

Поколение наших дедушек полагало искренне, что засилие техники и всеобъемлющее проникновение Интернета во все сферы жизни сыграло злую шутку: наши дни, наполненные беспечным скроллингом и пожиранием контента (социальные сети, ленты новостей, сторис, просмотр проектов, игры), стали сливаться в одну сплошную бесконечность.

Как же они ошибались.

Даже в те времена, когда у меня не было настроения просто выйти за порог дома, я всё равно проводила время насыщенно. Видеоролики один за другим на разных языках, видеозвонки, переписки — в общем, море всего.

Здесь же море это высохло. Жизнь стала настолько рутинной, что порой мне приходилось серьёзно задумываться, прежде чем назвать день недели.

Я вставала рано, так как всё зависело от света.

Меня будила Олли, помогала мне умываться, переодеваться и причёсываться. Затем другая служанка приносила завтрак: обычно овощи, фрукты, лепёшки, орехи. Далее у меня наступало время занятий. После занятий я обедала внизу, садилась с книгой у фонтана или шла обратно к себе. Иногда мы с Олли садились за рукоделие. Ближе к вечеру наступало время тренировок по верховой езде. Поначалу в саду за особняком, после — на улицах столицы. К ужину появлялся, если везло, лорд Уайтхилл, и мы поглощали еду за длинным столом в специальном зале. Если у лорда было свободное время, то мы шли в кабинет, и при свечах он продолжал учить меня письменности. Завершался день почти в кромешной тьме: я принимала ванную и ложилась спать.

Всё.

И так изо дня в день.

Я открывала глаза, надеясь каждый раз, что вместо балдахина увижу белый потолок моей комнаты. Понимала, что ничего не изменилось, проглатывала острое разочарование, плыла весь день по течению и ложилась вновь спать.

Пробуждение. День. Сон.

Лорд Уайтхилл нередко пропускал совместные ужины, и тогда после еды я сразу мылась в большой кадке (да, на Юге я наконец смогла мыться каждый день, как и дома) и добиралась до постели.

Часто я забирала графин с ужина к себе. Так мне было чуть проще бороться с накрывающими в молчаливой темноте ужасом и сомнениями.

Когда что-то из занятий выпадало, то день становился совсем серым. Как сегодня.

Я немного помогла на кухне, поиграла с котиком, подремала над книгой, потом долго сидела на краю фонтана, раз за разом опуская ладонь в воду. Тёплая нежность то укутывала её как перчатка, то раскрывала мягко, деликатно, и коже становилось чуть прохладно, приятно.

Обед прошёл незаметно.

Я залезла на кровать и немного попела, вспоминая любимые песни папы.

— Я люблю это и ненавижу одновременно...

Потом поспала.

Олли постучалась вежливо и напомнила про прогулку.

На набережной удалось поймать момент, когда никого на лошадях больше не было, и я смогла разогнаться. Сердце билось в груди, но билось свободно. На мгновение я будто снова ехала на велосипеде, пытаясь догнать сестру.

— Тебе меня не догнать! — смеялась сестра. Её рыжеватые волосы, завязанные в хвост, развивались по ветру.

— И не надейся! — отрезала я и ещё сильнее закрутила педали.

Наверное, этим мне и нравилось ездить верхом. Нравилось, когда ветер хлестал по щекам и ласково свистел в ушах. На электромобилях опыт и ощущения были иными.

После поездки я вернулась обратно.

Тяжёлый деревянный стол со столешницей, изрезанной ножами, был традиционно уставлен разными блюдами. Я знала, что остатки шли слугам, поэтому перестала переживать из-за неэкономности таких привычек. Расположившись во главе стола, я приступила к трапезе. Низкий потолок, погружённый во тьму, нависал надо мной — свечи в подсвечниках, стоявших среди тарелок и на полке камина, не способны были разогнать полумрак. Огонь отражался в серебре и стекле, и его блики составляли мне компанию вместе со служанкой, державшей в руках графин.

Тишина давила на барабанные перепонки, и я морщилась при каждом резком звуке — от скрежета ножа по тарелке до глухого стука кубка о стол.

Олли шла с подсвечником, освещая мне путь: я неспешно поднималась по ступенькам наверх, предвкушая сон и одновременно страшась его.

После расслабляющего мытья в горячей воде так хорошо лечь на кажущиеся прохладными простыни. Олли пожелала мне спокойной ночи и забрала весь свет с собой.

Я вздохнула и принялась ждать сон.

Возможно, сегодня мне повезёт, и я увижу хорошее светлое сновидение о доме.

Мне не повезло. В очередной раз приснился конец: я смотрела из окна на гриб из дыма и пламени над горизонтом. Он рос и рос, пока не заслонил собой всё небо.

* * *

Уайтхилл начал скрытничать.

Я бы не назвала нас совсем уж близкими людьми, но всё же его явное намерение скрывать свои дела немного меня обидели.

Самую малость.

Он собирался на Север. Зачем, с какой целью, на какой срок — этого он мне говорить не стал. Но я знала его достаточно, чтобы понять, что он вне себя от нервов.

Он даже заранее собрал все вещи и объявил, что поедет сразу после того, как мы вернёмся с королевской соколиной охоты, события, которого Зихер ждала целый месяц, прожужжав мне все уши. Также мне был выдан длинный пергамент, исписанный советами, как именно организовать вечер в особняке по случаю его возвращения. Планировалось, что за три дня до этого до столицы домчится всадник, который оставит медленную карету с лордом позади и сообщит о приближении милорда.

Накануне охоты я долго выбирала подходящий для неё наряд и в процессе наткнулась на кулёк с вещами. Кулёк, который я боялась раскрыть уже много месяцев.

Моя рука на минуту задержалась на нём.

Так хотелось распотрошить его, раскидать одежду по комнате, закричать...

Я потрясла головой. Нет, сейчас я не буду нырять в этот омут. Особенно когда остаюсь совсем одна на неопределённый срок.

Я затолкала кулёк обратно.

На следующее утро мы влились в целую процессию: сотни всадников и всадниц верхом на скакунах ехали по улицам столицы вон от побережья, в сторону долины.

Дамы в тюрбанах с перьями, красноголовые южане, посланники других стран и разодетые в пух и прах купцы — разношёрстная шумная толпа окружила нас с лордом.

Охотничьи угодья располагались близки к столице, и добрались мы быстро. Всё-таки климат в Четырёх Землях я бы назвала магическим. Он слабо подчинялся логике и правилам, поэтому вид роскошной зелёной долины удивил меня меньше, чем ожидалось.

В возведённых на земле палатках можно было отдохнуть от солнца, и многие гости сразу же заняли удобные места, раскинувшись на шёлковых подушках и потягивая охладительные напитки.

Большинство собиралось остаться здесь, а не участвовать непосредственно в охоте, которая была нужна лишь для того, чтобы, собственно, собрать двор и иностранцев и пустить им пыль в глаза. Смотрите, несмотря на то и дело вспыхивающие бои на прифронтовой линии между Западом и Югом, Юг живой, он может позволить себе отвлечься от дел насущных и закатать праздничное мероприятие!

В общем, для всех это было обычным приятным времяпрепровождением.

Я знала таких людей и в своём мире; некоторые из них в итоге пострадали от порицания общества, когда в самые тяжёлые дни умудрялись выкладывать сторис с осуждением беженцев, заполонивших улицы городов, но некоторые так и остались безликими анонимами, предаваясь лёгким развлечениям в клубах, на яхтах и в ресторанах, порхая с одной вечеринки на другую.

Наверное, это влияла на меня моя сестра, но мне было тяжело развлекаться, когда другим плохо. Прогулки с друзьями, кино, вкусный горячий шоколад в многоразовом стаканчике составляли моё понимание обычного приятного времяпрепровождения. И то, сестра лишила себя и этого. Для неё лучшим занятием было в собственный отгул отправиться в приют для брошенных животных или помочь соседке с ребёнком.

Мне стало грустно.

Пожалуй, я хотела бы уметь отключаться.

Лорд Уайтхилл принёс свои извинения и оставил меня одну, отъехав "на некоторое время". Идти в душную палатку меня пока не тянуло. Вместо этого я принялась разглядывать других участников выезда в попытках найти среди них знакомые лица, в первую очередь Зихер.

Ветер то и дело теребил вуаль на трубе, и я боялась, что при его сильном порыве её сорвёт и унесёт на другой конец долины.

Утро рассеялось как туман, и солнце наливалось злостью, припекало, жгло.

Зихер принесла мне бутылочки с какими-то местными средствами для осветления кожи, но я, вспоминая уроки истории и наплевательское отношение к опасным веществам в далёком прошлом, не рисковала ими пользоваться, ограничиваясь какими-то северными жирными мазями, прежде спасавшими мою кожу от грубых ветров и солнечных ожогов, не менее жестоких в холодную зиму. Однако совсем спасти от загара они не могли, как и многочисленные зонты, вуали и платки. Мои щёки и нос были усыпаны веснушками, словно мне опять было двенадцать лет, и я, проводя каникулы у бабушки и дедушки, бегала по улицам сонного городка, собирая в себя всё лето.

Зихер почти не открывала лицо вне помещений, пряча его за палантинами и веерами. Интересно, как она выкрутилась на этот раз? Ведь ветер был слишком силён.

Да где же она?

Я недовольна вздохнула, развернула лошадь и увидела, как в мою сторону ехал верхом на чёрном как смоль коне король. Одетый как простой охотник, он внешне совсем не походил на главу целой страны; его царственное положение можно было понять только по роскошной сбруе и по ножнам, усыпанным рубинами.

Он приблизил коня ко мне, почти касаясь своей коленкой моих ног.

Я впервые видела его при дневном освещении, не в сумраке залов и помещений, освещаемых лишь свечами или шальными лучами солнца, сумевшими пробраться сквозь решётки на маленьких окнах. Хотя загар и суровые условия жизни уже оставили на нём свой печальный отпечаток, он был молод, возможно, даже моложе, чем я думала. Правильные черты мужественного лица и твёрдые линии челюсти придавали ему вид человека упорного и несгибаемого, яркие, цепляющие своей вопиющей неправильностью и необычностью глаза — я никогда ни у кого не видела такой резкой гетерохромии — светились молодецкой удалью, сам он был разгорячён скачками на свежем воздухе и буквально дышал силой и здоровьем.

Легко было мысленно переодеть его в старомодную одежду моего отца — длинное бежевое пальто, клетчатые брюки и рубашку, удлинить волосы и подстричь их в духе моего родного времени, свести с лица въевшийся в каждую клетку кожи загар, вручить умные очки, которые так любила моя сестра. Он стал бы кем-то, знакомым мне, таким, каких в мире миллионы, стал бы молодым мужчиной, фанатеющим о прежней эпохе, до большой войны, о светлом и непорочно наивном времени.

Хотя, если задуматься, со своим характером и волей он бы мог и не жить прошлым, как многие из нас привыкли существовать, а смотрел бы вперёд. Может, он даже поднялся бы по властной лестнице вверх, как только бы осознал все правила игры и подучил язык.

Я сощурилась от лучей солнца, выглянувшего из-за облаков.

- Вам нравится охота, миледи? — спросил король.

- Я не слишком люблю охоту ради забавы, — не сказала бы, что осуждала всё, что хоть как-то вредит природе, но именно к охоте всегда испытывала не слишком тёплые чувства. Дома охота была запрещена, и против этого развлечения были подняты все силы масс-медиа и инфлюенсеров.

- Не только ради забавы. Добыча пойдёт на стол городских бедняков.

- Но всё же здесь много людей, кто приехал ради веселья. Я такое осуждаю, — мысленно я поморщилась от корявости собственных фраз. В общении с лордом Уайтхиллом я почему-то отличалась большей грамотностью.

— Вы осуждаете любое проявление насилия, — это было не вопросом, а утверждением.

— Так. В этом нет ничего удивительного, на это есть причины, — я взглотнула в попытке вернуть на место сердце, внезапно оказавшееся у меня в горле.

— Осуждаете, но ничего не можете с этим поделать. Насилие — это колесо, которое невозможно остановить, — произнёс король.

— Это… Это очень точно, — чуть улыбнулась я, чувствуя, как под кожей зашевелилось ледяное щекотное сомнение. — Я бы примерно так и сказала, — причём именно в такой грамматически неловкой форме.

— Это ваши слова. Возможно, не точные, но общую мысль, уверен, что смог передать, — его взгляд стал напряжённым и внимательным.

Я на некоторое время зависла. Колесо?.. Где я могла ему это сказать? Или кому-то другому, а он мог расслышать?..

— На балу в Мёртвом Замке.

Осознание чуть не выбило меня из седла. Я похолодела.

— Вы… Это были вы, ваше величество?..

Я помню тех смуглых северных моряков, один из которых, безглазый, танцевал со мной… Конечно, он не был безглазым, он просто скрыл таким образом свою самую яркую особенность — разноцветные глаза.

А ведь мне ещё показался голос короля знакомым!..

Король кивнул.

Какое-то нехорошее предчувствие захватило меня, и я огляделась вокруг: суета и шум старательно обходили стороной пятачок, где я оказалась рядом с королём. Где лорд Уайтхилл, когда он так нужен?

— Пожалуй, мне пора, ваше величество, — мне совсем не нравилась сложившаяся ситуация. Возможно, мой природный пессимизм и недоверие к окружающим сыграли свою роль, но я не видела ничего хорошего в том, что так долго на виду у всех всецело обладаю вниманием южного короля. Особенно теперь, когда я знаю, что он знаком со мной давно, ещё с времён Северных Земель.

— Отчего же, миледи? Боитесь осуждения? — он приподнял подбородок, смотря на меня сверху вниз. Его конь беспокойно зафыркал. Что же, любит он рубить с плеча.

— Не знаю никого, кто бы не боялся осуждения, — я опустила голову, исподлобья разглядывая толпу. Я знала людей, кто поступал так, как хотелось, и не волновался о том, что подумают окружающие. Но таких людей было мало, да и лимит у них всё равно присутствовал. Леди и жена посла формально нейтрального Севера и слухи о ней и короле Юга, который находится в состоянии войны с Западом… В Средние века в моём мире кровь проливалась и за меньшее.

— Для того, кто боится осуждение, вы слишком прямолинейны, миледи, — заметил король. Я не рискнула посмотреть на него в этот момент, но почему-то мне показалось, что он улыбался.

Не назвала бы себя прямолинейной, я всё же вижу черту, переступив которую, стоит закрыть рот или немного слукавить. Правда, не всегда.

Это в отца.

Правда или молчание.

Главный его жизненный принцип. Не то, чтобы это как-то помогло ему в жизни, скорее, наоборот.

Мать полагала его чересчур принципиальным.

Представляю, какую тираду он бы сейчас произнёс.

Невольно, неожиданно и как-то неловко мои губы тронула улыбка.

Я осторожно похлопала своего коня и подняла глаза на собеседника. Чутьё меня не обмануло: его лицо посветлело и словно отливало золотом.

— Но вы правы, миледи. К сожалению, мы с вами не единственные участники охоты, и мне нужно уделить внимание другим. Как бы мне не хотелось обратного, — он наклонил голову, прощаясь со мной, и, прежде чем отъехать в сторону, добавил тихо: — Я не верю, что у вас чёрное сердце, леди Асса. Просто оно слишком велико для вашей хрупкой души.

Я, позабыв о всяком такте и здравом смысле, проводила взором короля, раскрыв рот. Если он открылся, что был тогда в Мёртвом Замке, то и эта фраза не могла быть случайной.

Он присутствовал на благотворительном вечере Айгюн и слышал моё пение. Причём он действительно услышал меня.

Откуда? Как он мог понять это? Просто на основании истории о женихе? Ведь на публике я старалась сохранять относительную невозмутимость и не показывать никому, что у меня было на сердце. Эта песня — пожалуй, единственное публичное признание в собственной беспомощности перед лицом боли.

И откуда он взял, что моя душа хрупкая? Я бы не удивилась, скажи мне это лорд Уайтхилл, которому не раз приходилось иметь дело с моими срывами. Но король…

Я задумчиво накрутила вуаль на палец, покачала головой и пустила коня быстрым шагом.

Наверное, я как всегда перебарщиваю с анализом чужих слов и поступков, приписывая им несуществующие значения. Спела эмоционально грустную песню девушка, потерявшая жениха и вышедшая замуж за его отца, всплакнула в процессе — вот и всё. Хрупкая душа да большое сердце. Возможно, это был даже комплимент, просто такой… южный. Зачем королю отвешивать мне комплименты — это уже другой вопрос, думать о котором мне хотелось в последнюю очередь.

* * *

Дни сменялись ночами, недели приходили с жарой и уходили с ней же, с Севера мне пришло письмо.

Дорогая Асса, дочь моя,

Пишу я тебе из родных краёв.

Ветра такие установились, что просто сшибают с ног. Даже тот ветер, что, помнишь, чуть не сорвал крышу с оранжереи, покажется рядом с этими лёгким дуновением.

Кажется, что на небо кто-то пролил грязные чернила, и теперь они с каждым разом всё хуже отмываются.

День наш расписан по минутам. Солдаты постоянно тренируются. И меня, старика, заставили "заново учиться" сражаться на мечах на всякий случай. Руки болят, плечи ноют, на ладонях мозоли... И не пожалуешься никому... Хоть тебе, дочь моя, письменно покряхчу.

Вече всё заседает. Всё спрашивают меня, как же на Юге люди живут и что же у них за король-маг.

Я побывал и на вершине замка Лиманов. Асса, у меня не хватит слов описать то, какой вид открывается с него. Это... Это такая мощь, такая первобытная сила, что чувствуешь себя особенно жалко и мелко. Если бы я был поэт, я бы посвятил этому виду целую поэму. Или бы сочинил необыкновенную мелодию... Масштабную, гигантскую... Но только музыку, без слов, никакого человеческого пения — это совершенно лишнее. Но, увы, я не творец. Посему остаётся просто стоять столбом и ловить ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.

Как же прекрасен Север! Вечно мы ходим, прижимаясь к земле, не видим, что вокруг нас, не ценим. Спасибо Югу за то, что заново влюбил меня в родную страну.

Асса, как твои дела? Что делаешь? Возможно, я уже разминусь с твоим ответным письмом, но если это не так будет, то порадуюсь строчке от тебя.

Рэндир Уайтхилл

Лорд Белых Холмов

Я, радостная, села писать ответное послание.

Что же ему написать?

Про мою подготовку к праздничному вечеру, про то, какие песни я рассматриваю в качестве главных кандидатов на исполнение при всех, про то, какие блюда мы с Лолой планируем приготовить, чтобы организовать нечто совершенно необычное для Юга и Севера — фуршет, про то, на какие ухищрения я иду, чтобы зачем-то сделать всё, чтобы участники мероприятия раскрыли рты от удивления и восхищения?

Про то, что это стало моей идеей фикс?

Попыткой отключиться от всего вокруг и немного побыть свободной, безголовой и бездушной?

Про наши короткие напряжённые разговоры с самим королём на одном из редких пиров в форте, на встрече у посланника одной из заморских стран и в ходе какого-то важного вечера у дедушки Зихер и Кына, где собрались все богатые купцы. Что мы уже пару раз чуть не поругались из-за разных взглядов, а я позволила себе достаточно резкие по местным меркам замечания?

— Единственные люди, которые могут сломать систему, — это те, кто обличён властью. Тот же западный король предпочитает делать то, что делали все правители до него: просто закрыть на всё глаза и продолжить дело, начатое задолго до этого, — говоря это, я имела в виду не только западного лидера.

Про то, что я не до конца понимаю намерений этого действительно властного человека, что мне очень не хватает вашего присутствия, лорд Белых Холмов... На том купеческом вечере в определённый момент мне категорически не понравился взгляд короля. И да, искры, то и дело вырывавшиеся из его кулаков, порядком поднадоели: не замечала, чтобы они появлялись у него при разговоре с кем-либо другим...

Я взяла в пальцы перо, опустила его в чернила... И начала.

Милорд,

Как же я счастлива, что Вы написали!

Да, милорд, я очень хорошо помню тот ветер. Неужели ветра ещё сильнее? Такое может быть?.. А тут погода не меняется.

Милорд, обязательно обратитесь к целителю! Это его работа — выслушивать жалобы; наверняка он Вам пропишет какие-нибудь мази и припарки. Хотя, честно говоря, я не понимаю, зачем вам заново учиться владению меча? Ведь Вы и так прекрасно владеете им, я думаю, это совершенно лишнее.

Что же до видов Севера... Жаль, милорд, что я не могу услышать тот замысел, что Вы скрываете у себя в голове... Быть может, в замке есть певец, который сможет записать или сыграть Вашу музыку?..

Вы спрашиваете меня, милорд, о моих делах... Дела мои нормальны, идут своим привычным путём, ничего нового. Меня пригласили на танцы в доме посланника Восточных Земель, подсмотрю, как они устроят такое ответственное мероприятие, может, найду что-то для нас полезное. Видемся часто с Зихер: рассказывает мне некоторые сплетни — глупости всё, милорд, о любви да изменах, как всегда.

Очень жду Вашего приезда.

Ваша верная

Асса

Леди Уайтхилл

И поставила число.

* * *

Настроение у меня было необычно приподнятое. Письмо стало большой радостью.

— Миледи, вы прямо похорошели! — улыбнулась Олли.

Я улыбнулась в ответ.

Особняк восточного вельможи выделялся причудливой для местных реалий архитектурой: простые прямые линии, мало цвета, много инкрустированной мебели. Такой контраст с вычурными одеждами восточников!

Танцевальный зал казался огромным: на шёлковых обоях расцветали цветы и летали птицы, вздымались волны, поднимая к небу корабли с раздутыми парусами. Вдоль стен стояли мягкие диванчики. В посольском особняке не было такого помещения, и я почувствовала лёгкий укол зависти. В моём распоряжении имелись только внутренний двор с фонтаном и тёмная бесполезная столовая.

Зихер, невероятно нарядная в своём сияющем зелёном платье, с волной чёрных волос, спущенных по плечам, с белой чалмой, заколотой брошью с изумрудом, мгновенно приметила меня и отвела к дивану, где уже расположился Кын. Он лениво сидел, раскинувшись на подушках, и устало следил за гостями.

Наконец, в зал вошёл хозяин, одетый в роскошный красный наряд с вышитым золотом драконом, в яркой шапочке с пером.

— Дракон красивый, — нашлась леди Зихер.

Гвалт в зале стоял необыкновенный.

Я задрала голову: на резном деревянном потолке краской были нарисованы облака.

— Здесь очень красиво, — призналась я Зихер и Кыну. Мне понравился этот дом: всё в нём было продумано, гармонично и изящно. Организовать успешный бал или великолепную вечеринку в таком месте — дело пяти минут. Особняк северного посла был лишён северного духа, это был обычный, пусть и добротный дом зажиточного южанина. Кын отчего-то напрягся и спросил:

— Когда вернётся ваш супруг, миледи? Есть новости? Дед соскучился по его компании.

— Я получила от него письмо сегодня. Надеюсь, что скоро будет. Скучновато одной в большом доме.

— Скажите это сестре короля, — фыркнула Зихер.

Я охнула и рассмеялась.

Зихер обожала сплетни о леди Айгюн. От неё я узнала, что её покойный муж обладал большим политическим весом, возможно, даже слишком большим, что в первое время после смерти многие поговаривали, что умер он не своей смертью, и что потом его старинный друг по местной традиции предлагал ей замужество и свою защиту, на что она сказала ему что-то такое, что вынудило его уехать вон из столицы.

Это были первые танцы, на которых я от души повеселилась. Хотя Кын был мрачнее тучи, Зихер сияла, и особое настроение, царившее среди участников, было заразительным. Захотелось отложить здравый смысл и просто вместе со всеми немножко поддаться веселью.

Восточная музыка оказалась очень мелодичной. Многие в зале уже отплясывали, хлопая в ладоши и кружась по деревянному полу. Приглашённые музыканты играли традиционные мелодии на инструментах Восточных Земель, бренчащих и чуть заунывных. Я сделала себе мысленную отметку спросить их имена. С музыкантами у меня пока складывалась непростая ситуация.

- Пойдёмте танцевать! — предложила Зихер, протягивая мне руку Кына.

- Милорд?

- Мне как-то нездоровится, танцуйте без меня.

Зихер лихо схватила меня за локоть, будто излишне настойчивый поклонник, и завела в круг танцующих.

Танец с хлопками завершился, и все как раз построились для более чинных фигур. Из-за того, что Зихер тащила меня за собой следом, она оказалась в женском кругу, а я — в мужском.

Зихер изящно присела; я, повторяя за крупным мужчиной справа, поклонилась ей.

Весь танец состоял из кругов, которые мы нарезали вокруг друг друга, и локальных хороводов с парами слева и справа. К счастью, партнёры были довольно разумными и спокойными: никто даже бровью не повёл, что в их компании затесались две девушки, причём мужскую роль из них двоих играла та, что пониже.

Зихер делала страшные глаза, едва мы только оказывались рядом. Я наигранно распрямила плечи, утяжелила шаг и высоко подняла подбородок, подражая мужчинам. Зихер, заметив, к чему я клоню, резко стала жеманной и часто заморгала, взирая на меня из-под длинных ресниц глазами оленёнка. Я не могла не улыбаться, и, поскольку я старалась не выходить из образа, улыбка моя смахивала скорее на ухмылку.

— Вы отлично танцуете, милорд, — прощебетала Зихер, кружась вокруг меня, усиленно размахивая рукавами.

— Стараюсь быть под стать вам, миледи, — гаркнула я, подбоченясь.

— Ах, милорд!

— Ах, миледи!

И мы прыснули со смеху.

Вскоре музыка замолкла, и мы вновь повторили первую фигуру танца.

— Потрясающе! — захлопала в ладоши Зихер.

На время нашего маленького представления я действительно расслабилась и забыла про все свои заботы, узел в груди немного ослаб, будто стало легче дышать. Но я понимала, что этот эффект не продлиться долго.

Завтра всё начнётся по-новой.

* * *

Лорд Уайтхилл осунулся и почти вывихнул свои пальцы, без конца вертя их.

Его беспокойство передавалось и мне.

Уставший с дороги, грязный, измотанный, вид у него оставлял желать лучшего. Из-за опоздания у него имелся всего час, чтобы привести себя в порядок.

— Что вече?

На этот вопрос лорд ответил не сразу.

— Мы почти уверены, что скоро начнётся война. Запад усиленно вооружает армию, отливает новые пушки. Мы обсуждаем схемы поставок продовольствия, вооружение... — лорд Уайтхилл вздохнул и посмотрел на танцующие языки пламени в камине. — И кто-нибудь то и дело поднимает голос и вопрошает: что же будет дальше? Мы ограничимся поставками или пойдем с ними? И будет ли у нас выбор? Запад не станет воевать на два фронта, но если Юг проиграет, то мы точно станем следующими. Все очень шумят. Как давно ты ходила в форт? О чем там шепчутся?

Я всем сердцем полюбила открытую для человека моего положения королевскую библиотеку, где можно было сидеть у горящего камина с очередной книгой в руках. Однако в последнее время я не рисковала лишний раз идти туда, где могла в любую минуту встретиться с королём.

— Сегодня вечером шептаться у них не выйдет, — ухмыльнулась я.

* * *

Я проснулась посреди ночи от какого-то далёкого сухого треска.

Живот скрутило голодом. Он урчал, журчал и вообще вёл себя крайне непотребно. Я, проворочавшись несколько минут, вздохнула и села на кровати: бороться было бесполезно.

Я, завернувшись в халат и надев домашние тапки с мягкой подошвой, тихонько спустилась вниз и пошлёпала в сторону кухни. Эта днём жаркая от печей и горячей воды в тазах, а по ночам ледяная комната располагалась на другом конце здания; там всегда можно найти хлеб, сласти, фрукты, заботливо подготовленные Лолой. При желании любой из северян мог постучаться к ней в спальню, расположенную прямо у входа на кухню, и попросить что-нибудь особенное. Лола была рада всем.

В здании было тихо, только где-то вдали послышался будто бы скрип двери, но я отмахнулась от этого.

Меня обдуло холодным воздухом: с удивлением я увидела, что створки кухонного окна были настежь раскрыты. На столе стояла потушенная свеча, от которой ещё шёл лёгкий дымок, и банка с рассолом. Я обошла стол, чтобы подойти к окну и захлопнуть ставни — сердце пропустило удар: металлический штырь, державший их закрытыми, оказался выбит. Ноги поехали на чём-то скользком. С трудом удержав равновесие, я опустила глаза, чтобы рассмотреть, что же такое было разлито по полу.

Мне казалось, что я всё ещё сплю; из открытого рта не выходило ни единого звука. Голова закружилась.

За столом у печи лежала Лола: кровь растеклась вокруг неё как разлитое молоко. Из её горла, от которого осталось лишь одно мессиво, торчал кинжал.

Мои ноги намертво примёрзли к земле. Я не могла ни пошевелиться, ни произнести хоть что-нибудь. Холод пронизал каждую клеточку моего тела, охваченного мучительной дрожью.

Наконец я сделала шажок назад. Потом ещё один. И ещё один. И ещё.

Воры? Грабители? Что? Что?

Стук моего сердца предательски выдавал моё нахождение в тишине тёмного коридора. Я как курица, которой отрубили голову, слепо, на автомате побежала к лестнице, ведшей наверх.

Я бежала так, как почти никогда в жизни своей не бежала, едва касаясь пальцами ног пола. Почти не дыша, почти не видя ничего вокруг себя. Вслед за головой опустело всё, словно душа забилась в самые дальние уголки тела, внезапно получившего полную независимость от отключившегося мозга.

Но на втором этаже меня уже ждали: в мгновение, когда я достигла дверей в покои лорда Уайтхилла, они распахнулись, и оттуда вышел высокий человек с закрытым лицом.

Я остолбенела. Незнакомец в чёрном застыл на секунду, затем, очнувшись, размахнулся и ударил меня по лицу кулаком (из глаз брызнули слёзы, скула издала неприятный звук), а потом сильнее со всего размаху ногой в живот. Я задохнулась и почти рухнула от боли на пол.

Но мой крик перекрыл вопль напавшего. Он схватился за плечо, и в темноте мои привыкшие к ней глаза явственно разглядели, что в него швырнули кинжалом.

- Бегите, госпожа! — послышалось снизу.

Я плача разогнулась и, собрав всю душу, волю и тело в единую невнятную массу, побежала по коридору обратно; сердце стучало в висках, вырывалось наружу, ноги подкашивались, и каждый шаг отдавался болью в глубине тела. Мимо меня пронеслась тень: блеснула сталь в руках. Это стражник! Звуки борьбы сзади гнали меня вперёд, вопреки всему, несмотря ни на что.

Я почти скатилась с лестницы, перила проскальзывали под мокрыми от пота пальцами.

Ещё несколько метров, и я достигну дверей на улицу. Но они оказались закрыты. Стражник пролез через кухню?

- Помогите! — закричала я в сторону дверного прохода, надеясь, что ещё кто-нибудь в городе услышит мои крики и придёт на помощь стражнику. — Помогите! Пожар! — вдруг внезапно дикая мысль влетела в мою голову как пуля. — Пожар!!!

Двери со стуком распахнулись, и в здание влетел второй стражник.

- Грабитель! На втором этаже, у спальни лорда!

Он моментально всё понял и отправился на подмогу. Я, выбегая наружу, споткнулась о порог и почти вылетела плашмя на дорогу.

- Пожар! — проорала я опять.

План сработал: несколько человек уже бегали и кричали, вторя мне.

Я упала, но тут же со стоном заставила себя подняться и пойти дальше.

Шум усиливался. Ставни с грохотом раскрывались, где-то ржали лошади. Впереди показались два конных всадника с зелёными тюрбанами — знаком городской стражи.

- Там нападение на Посла Севера! Помогите! — я бросилась им наперерез; один поскакал к дому, а второй протянул руку.

- Я за подкреплением. Могу отвезти вас в безопасное место, миледи.

Меня трясло. Я отчаянно покачала головой.

- Я тут подожду, там лорд и Олли.

На самом деле, хотя я всё ещё не понимала, что происходит, мне было страшно ехать с кем-то, кого я не знала. Я превратилась в маленького домашнего зверька, готового забиться в угол и кусаться, лишь бы не оказаться в руках у кого-то неизвестного.

Всадник кивнул, но всё же протянул мне снятый с пояса кинжал, прежде чем повернул коня и умчался назад.

- Он сбежал, он сбежал!

- Догнать его!

Суматоха поднялась такая, что будто была не ночь, а день или даже раннее утро. Я встала у стены какого-то дома, сжимая в руке оружие. Тело дёргало судорогой, а ударенные щека и живот ныли.

Пламя факелов, крики, стук копыт, грохот, я вжалась спиной в стену.

Я выронила нож, и меня вывернуло голодной пустотой.