Путешествие на Восток (джен)

Эйлин нерешительно обмакнула перо в чернильницу и занесла его над пергаментом. Ее губы дрожали, словно она пыталась не написать свой ответ, а произнести его вслух. Наконец, глубоко вздохнув, она медленно провела вертикальную линию, закруглив ее книзу, и затравленно оглянулась на меня.

— Продолжай, Эйлин, — ободряюще улыбнулся я. — У тебя все получится.

«Я боюсь, — вывела она на пергаменте и, поколебавшись, добавила: — Постоянно».

Я уже раскрыл рот, намереваясь объяснить, что все хорошо, что с нами ей ничего не угрожает, и мы никогда не позволим повториться ужасу, через который она прошла, но умолк на полуслове. Она слышала эти слова так часто, что они давно утратили силу. Да и был ли в них когда-либо толк, если она до сих пор в страхе? Поэтому я просто пообещал, надеясь, что мой ответ прозвучал не слишком кровожадно:

— Тень скоро поплатится за все. Кто бы это ни был, он заплатит за то, что сделал. А потом мы доберемся и до его союзников. Каменщик, будь он проклят, и Аспид тоже…

«Аспид помог нам в Лондоне. Почему ты ненавидишь его?», — вывела Эйлин, что в этот раз далось ей куда легче.

— Это у нас давно тянется, с самого детства. Надменный слизеринский крысеныш вечно изводил меня и Кадма… Впрочем, не он один. На этом проклятом факультете… — начал было я, и осекся: Эйлин уже что-то писала в ответ.

«Я тоже училась на Слизерине», — прочел я на пергаменте, потеряв дар речи.

От досады мне захотелось треснуть себя кулаком по лбу: ну как можно было допустить такую бестактность? Собрался восстанавливать Эйлин душевное спокойство, а сам… Теперь она, чего доброго, вообразит, что я ее презираю.

— Эйлин, только не подумай, что сейчас это что-то значит, — поспешно заговорил я, пытаясь загладить оплошность. — Мы были детьми. Вражда между факультетами… Не знаю, зачем, но мне кажется, что профессора ее поощряли. Может, они считали, что соперничество даст нам больше сил для учебы… Но так или иначе, мы с Аспидом быстро возненавидели друг друга. А потом случилась эта история с его отцом в Скорхилле. Ты слышала об инферналах Изли?

Она покачала головой, не сводя с меня взгляда, в котором мне по-прежнему чудилась обида и… что-то еще. Против воли моя память вдруг напомнила о подозрениях капитана, которые тот высказывал совсем недавно, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы отогнать навязчивые мысли.

— Я тогда был совсем мальчишкой, мало что знавший о жизни за пределами Хогвартса, — проговорил я и, наклонившись к двери, приоткрыл ее, чтобы видеть берег, скользивший мимо в утренней дымке. — Учеба осталась позади, но не прошло и года, как…

Я до сих пор прекрасно помню свое первое лето после окончания Хогвартса: холодное и туманное. Не только в Годриковой впадине: похоже, что весь Дартмур пропитался сыростью от низко плывущих облаков до основания древних каменных колец и монументов, воздвигнутых давно забытым племенем. Обычно беда приходит внезапно, не считаясь с погодой, настроением и планами на жизнь, в час, когда меньше всего ожидаешь события, способного перечеркнуть судьбу. В тот раз все было иначе. Наверное, мы все тогда знали, что приближается нечто плохое, хотя и не могли сказать наверняка, откуда исходит угроза.

Нет, нам хорошо было известно о темных делишках старшего из рода Изли, но, по правде сказать, никто никогда не воспринимал всерьез его намерения и возможности. Эмерик Изли имел репутацию безумца: жутковатого, но в действительности вполне безобидного сумасшедшего мага, одержимого некромантией, смертью, могилами и всем прочим, что носило печать ужаса и разложения. Одержимость эта проявлялась только в словах и вычурных нарядах Эмерика, однако никто и никогда не слышал, чтобы его игры в Темного Лорда подразумевали действительно страшные деяния: ни человеческих жертвоприношений, ни массовых убийств, ни создания крестражей. До того самого лета.

Знай мы те неведомые законы, управляющие человеческими душами, для нас не стало бы неожиданностью преображение Эмерика. Но мы их не знали, и только природа говорила с нами на тайном языке знамений о грядущей беде. Если бы кто-то из нас умел слушать… Увы, мы слышали только рассказы редких путешественников в «Ведьмином зеркале», нещадно перевираемые затем мистером Вирли, благодаря которому сообщения о редких стычках с инферналами в районе Скорхилла превращались в гомеровские мифы о сражениях с ордами нечисти. И это было еще одним уроком, который нам следовало выучить загодя: ложь мифов нередко проливает свет на сокрытую ото всех страшную правду. Мифы подобно снам говорят о том, чего мы жаждем или боимся. В Скорхилле было чего бояться.

Никто не обращался к моим братьям за помощью, однако нетрудно было видеть все эти косые взгляды завсегдатаев таверны, когда очередной пришлый маг, утирая пот с бледного лица, рассказывал, как ему удалось бежать от кошмарных порождений Темных искусств. Антиох не выдержал первым. «Собирайся, Кадм, — заявил он, когда мы вернулись домой, — мы летим в Скорхилл. Россказни это или нет, но проверить не помешает». Меня он брать не собирался: с моим боевым опытом, ограниченным лишь учебными поединками в Хогвартсе, я бы скорей путался под ногами, нежели помогал. Конечно, я запротестовал, Кадм после короткого раздумья встал на мою сторону — мол, надо же мне когда-то набираться настоящего опыта, — и старшему брату пришлось уступить.

Мы прибыли в Скорхилл после захода солнца: инферналы избегают яркого света, и почти всегда нападают ночью. Темнота и холод — их естественные союзники, поэтому их часто можно найти среди болот, но Скорхилл? В этом месте даже сквиб почует скопление древней магии, дикой и неистовой магии шаманов, чьи силы питали не знания и дисциплина, а слепая страсть и дурман. Когда-то маги со всей Англии приходили сюда в надежде раскрыть утраченные секреты наших предтечей, пока не убедились в тщетности своих попыток: с таким же успехом они могли бы описать аристотелевой логикой мышление умалишенного. И хотя время от времени здесь еще можно было видеть чудаковатых волшебников, напряженно вслушивающихся во все еще звучащее эхо силы, чаще всего Скорхилл представал перед путешественниками безлюдной равниной и неровным кругом из камней, воздвигнутых за две тысячи лет до рождения Христа. Инферналов в этом месте не встречали вот уже несколько столетий.

В тот вечер мы увидели Скорхилл таким же пустынным и всеми забытым, как и раньше, да только чувства он теперь вызывал совершенно иные. Изъеденные временем камни, выступавшие из медленно ползущей полосы густого тумана, больше не казались монументами древних. Надгробия на старом языческом кладбище — вот первая мысль, посетившая мою голову, когда вслед за своими братьями я спрыгнул с метлы на влажную землю. «Отходим в стороны на расстояние видимости, — привычно взял на себя ведущую роль Антиох, — потом идем цепью. Помните: почти единственное средство против инферналов — огонь, так что не теряйте время на все остальное. И упаси вас Господь терять друг друга из виду! Нет, Игнотус, ты пойдешь в середине».

Выглядело все это подобно началу захватывающего приключения. На деле же эти слова Антиоха оказались последним, что я отчетливо запомнил о нашей самонадеянной вылазке. Буквально через пять минут из клубящегося тумана на меня ринулось что-то темное, окутанное аурой оглушающего трупного смрада. Влажные ледяные пальцы сомкнулись на моем горле, затылок ударился об один из ритуальных камней, и сознание под крик Антиоха скользнуло в милосердное небытие.

Я не видел, как напавший на меня инфернал отлетел в сторону от магического удара старшего брата. Как Антиох и Кадм плечом к плечу сдерживали натиск порождений тьмы, стоя над моим бесчувственным телом. Как взамен удивлению в их взглядах рождалось смятение: вопреки словам старшего брата огонь не причинял тварям серьезного вреда, а все прочее в лучшем случае лишь отбрасывало их назад. Обо всем этом я узнал много позже, когда братья, впервые потерпевшие сокрушительное поражение в битве, тащили меня на себе из проклятого Скорхилла.

Однако я уже встал на ноги, когда мы нанесли срочный визит в Совет волшебников с докладом о происшествии. Совет отреагировал молниеносно и безжалостно: Скорхилл был окружен отрядом лучших боевых магов Англии, куда вошли и мы, инферналы обездвижены и не без труда уничтожены один за другим. За грядой камней обнаружился вход в недавно вырытое подземелье, откуда мои братья с помощью других магов вскоре выволокли яростно упирающегося и призывавшего Тьму на наши головы Эмерика Изли.

Как оказалось, он последние четыре года выводил устойчивую к огню породу инферналов, намереваясь со временем создать несокрушимую армию. Зачем? Старо, как мир, — всего лишь верховная власть в стране, хотя Эмерик, конечно, высказался иначе. Когда его вели на казнь, он не просил о пощаде: только называл себя верным слугой самой Смерти и обещал, что она вскоре придет за всеми нами. Нас троих он, конечно, проклял, и его сын присутствовал при этом. Именно в этот момент наше детское соперничество сменилось смертельной враждой.

Рассказав все это Эйлин, я запоздало обеспокоился: не подкину ли я ей новых поводов для страха? Но инферналами напугать выпускницу Хогвартса было сложно, а страхи ее проистекали не из угроз внешнего мира, а из той глубокой трещины в душе, которую она получила, будучи принесенной в жертву Лондонскому мосту. Она и впрямь выглядела совершенно спокойной, выводя очередной вопрос на листе пергамента:

«Что случилось потом? Аспид пытался отомстить?»

— Наверное, все, что он делал с тех пор, и было местью или хотя бы попыткой отстоять честь отца, — пожал я плечами.

Сказав так, я неожиданно для самого себя всерьез задумался. Аспид знал о намерениях несостоявшегося Темного Лорда и сочувствовал им. Что, если после казни отца он захотел продолжить его дело — дело служителя Смерти? В этом случае он должен был повсюду искать учителя, способного посвятить его в тайны, которыми владеет Мать Кали. И в конце концов нашел его — ученика богини, человека, которого мы называем Тенью. Части головоломки начинали складываться, но я по-прежнему не понимал смысла нашей последней встречи с Аспидом. Зачем ему понадобилось помогать нам?

Я встретился глазами с внимательным взглядом Эйлин, и что-то вспыхнуло у меня в голове. «Не благодари, Певерелл. Это не ради вас», — так сказал наш недруг. Не ради нас, значит ради Тени — какие еще союзники могли быть у этого подлеца, которого терпеть не могли даже на Слизерине? Защищая нас, он защищал Тень — вот в чем дело. Следовательно, его учитель не имел возможности защищаться сам, а быть это могло только в одном из двух случаев: либо этот смертельно опасный убийца находился в беспомощном состоянии, во что я никогда не поверю, либо…

У меня возникло чувство, словно я сорвался в пропасть и теперь падаю, падаю на острые камни внизу, будучи не в силах что-либо предпринять. Тень — действительно один из нас четверых. Он выдает себя за одного из моих братьев или за Эйлин, и только поэтому он не применил могущественную магию Пустоты для своей защиты, — чтобы не выдать себя. Головоломка сложилась. Мне хотелось завыть.

Я отвернулся, от души надеясь, что Эйлин не увидела, как изменилось мое лицо. Если Эйлин — Тень, тогда нельзя показывать, что я о чем-то догадался, а если нет, было бы жестоко смотреть на нее, как на возможного врага. Стараясь не встречаться с ней взглядом, я молча подошел к двери и вышел на палубу. За спиной немедленно посышался шелест платья, и тонкие пальцы привычно легли мне на локоть.

* * *

Прошло не столь уж много времени со дня отплытия из Лондона, однако, сойдя на берег в Портус Кале, я облегченно вздохнул. Даже понимая, что и в большом городе убийца может настигнуть любого из нас так же легко, как в сердце океана, я испытал успокоение при виде всех этих домов, улиц и повозок, перевозивших самые разнообразные товары в порт и обратно. Заурядная жизнь обычных людей — лучшее целебное снадобье для человека, который несколько дней и ночей провел в компании безжалостного убийцы, каждый миг ожидая принять удар отравленного клинка.

Даже Певчий Джон, для которого «Святой Иаков» давно стал родным домом, казалось, повеселел, сойдя с трапа на деревянный настил пристани. Он тронул меня за плечо и указал рукой куда-то в сторону беспорядочной группы строений на берегу, среди которых выделялось двухэтажное сооружение, укрепленное массивными столбами из грязно-желтого камня.

— Торговый дом моего давнего приятеля Иву, — сказал он, — и одновременно самая большая таверна в городе. Надеюсь, старый плут все еще здесь. Больше года его не видел.

Шагавший рядом со мной Антиох, вопреки обыкновению задумчивый и молчаливый с утра, подозрительно покосился на капитана, но ничего не сказал. Закари и Мартин — напротив, оживились и прибавили ходу, вполголоса переговариваясь.

Мы прошествовали в указанном направлении, не без труда преодолев толпу снующих работников, которые перегородили улицу массивным механизмом на колесах, пытаясь закатить его на пристань. Скользнув взглядом по обитому стальными пластинами бревенчатому основанию, я понял, что это нижняя часть осадной катапульты. Две полностью собранные катапульты располагались и по обеим сторонам дока. Капитан, мельком взглянув на них, нахмурился и, невнятно чертыхнувшись, зашагал быстрее. Через минуту мы, обойдя сборище стоящих телег, доверху груженых ящиками, вошли в торговый дом.

Заведение оказалось самой обычной таверной, мало отличавшейся от «Милой леди», кроме как размером: стойка, за которой нам ухмылялся хозяин собственной персоной, почти терялась среди выставленных неровными рядами столов.

— Ты еще жив, пиратская морда? — осклабившись, обратился к нему Певчий Джон, обходя стойку и заключая Иву в медвежьи объятия.

Хозяин и впрямь больше всего напоминал престарелого разбойника: тонкие застывшие в хищной ухмылке губы, черная повязка поверх отсутствующего глаза, клочковатые волосы и точные движения опытного бойца — вряд ли его молодость была тихой и безмятежной. Капитан пожал плечами, правильно поняв мой вопросительный взгляд, и пояснил:

— А кто из добропорядочных торговцев не был когда-то пиратом, верно, Иву?

Тот понимающе рассмеялся гнусавым смехом и тряхнул головой.

— И то верно, Джон. Сейчас, однако, от этих будущих торговцев продыху нет. Видел небось катапульты на пристани… Я слышал, у тебя тоже недавно случилась заварушка?

— Быстро новости разносятся, — хмыкнул Певчий Джон. — Не припоминаю, чтобы я сообщал об этом хоть кому-то. Кто тебе сказал, Иву?

Тот скривился и, замявшись, начал издалека:

— Ты сам знаешь, дружище, пока пираты не грабят порт, с ними лучше бы по-хорошему. Да, торговля страдает из-за них, но это все-таки не война. Мы тут, конечно, ко всякому готовы, да и не всякий пират готов соблюдать негласный мир, но…

— Ближе к делу, — прервал его капитан. — Ты хочешь сказать, что веселые ребята, получив от нас взбучку, успели побывать здесь? Кто у них за главного?

Иву кивнул и настороженно огляделся. Не заметив ничего подозрительного, он перегнулся через стойку и прошипел:

— Это молодчики Железной Иды.

— Кого? — громко переспросил Певчий Джон, и хозяин заведения замахал на него руками, призывая говорить потише.

— С полгода назад появилась тут эта девица откуда-то с юго-востока во главе целого флота, поговаривают, что с самого Туниса. За несколько месяцев подмяла под себя всех местных пиратов-одиночек. У торговцев же с тех пор и вовсе началась теплая жизнь: чертова девка установила настоящую блокаду. К чести ее сказать, ее ребята никогда не отбирают всего, но от этого немногим легче: торговля теперь и вполовину не так хороша, как год назад.

— Что ж, могу помочь с этим, — ухмыльнулся Певчий Джон. — Сколько ты хочешь за сотню галлонов лучшего португальского вина?

Пока они торговались, я отошел в сторону и окинул взглядом посетителей. На первый взгляд, ничего особенно примечательного в них не было: моряки и торговцы мирно сидели, вели разговоры, порой разражаясь резкими взрывами смеха, но голодный год в Годриковой впадине научил меня за кажущейся беспечностью видеть напряжение и тревогу. По тому, как посмотрела мне в глаза Эйлин, я понял, что и от нее не укрылось это всеобщее настроение. Не в доброе время мы пустились в эту дорогу! А с другой стороны, не таким ли и должен быть путь к обители самой Смерти?

— О чем задумался, малой? — окликнул меня капитан. — Мы возвращаемся. Вино скоро доставят, и к вечеру мы закатим пир, какого ты еще не видел. Кайл и Грегори будут довольны, глядя на нас.

— Думаешь, они видят нас, капитан? — вырвалось у меня. — Думаешь, там что-то есть? Какая-то другая жизнь на той стороне?

— Думаю, Игнотус, что жизнь есть на этой стороне, — криво ухмыльнулся Певчий Джон. — Давай не будем тратить ее зря.

Я кивнул, стараясь не выглядеть воплощением уныния, и спросил:

— А что потом? Если мы надолго задержимся…

— Ты прав, малой. Задерживаться нам нельзя: эта Железная Ида вскоре оправится от поражения и восстановит блокаду. Во втором бою мы можем и не уцелеть. Сегодня до вечера заделаем пробоину, наймем парочку местных в команду, и с утра — в путь.

— Эй, Джон! — окликнул Иву капитана, когда мы уже направились к выходу, и добавил тише: — Хотел еще предупредить тебя…

— В чем дело?

— Заходил тут еще утром один странный тип. Холеный, белобрысый, явно из благородных. Со мной не заговаривал, но выскочил отсюда, как ошпаренный, когда ему сказали, что швартуется «Святой Иаков». Кто-то из твоих знакомых, а? Ты уж не оставляй там судно без охраны. Мало ли…

Снова Аспид! Как будто проблем с Тенью нам не хватало. Невольно я выглянул через мутное окно в сторону пристани. Конечно, охрана корабля на месте, а оставшийся на судне Кадм и в одиночку способен обеспечить серьезную оборону, но кто знает, что задумал наш старый враг и каково его могущество теперь, когда он владеет магией Пустоты?

* * *

К полудню погода ощутимо улучшилась, а когда солнце окрасило алым пламенем западный небосклон, ветер уже окончательно стих. «Святой Иаков» едва заметно покачивался у пристани под слабый плеск волн — так же, как группа судов поменьше рядом. Посмотрев в ясное небо без единого облачка, капитан почесал бороду и велел вытащить пару столов из кубрика прямо на палубу: какой смысл набиваться в тесное помещение в прекрасную погоду?

Не дожидаясь приглашения, мы разместились вокруг на скамьях, обратив взоры к Певчему Джону, который продолжал стоять в молчании. Двое только что нанятых в охрану молодых парней, которые с трудом объяснялись по-английски, — Карлуш и Рикарду, неуверенно переглядывались, не очень понимая, чего все ждут. Когда Саймон выволок из трюма бочонок с недавно доставленным вином, капитан наконец заговорил.

— Друзья, мы с вами живем в трудное время, — с расстановкой, почти торжественно объявил он. — Золотой век давно позади. Да и был ли он на самом деле? Мы не знаем, сколько проживем, и когда неумолимая смерть заберет нас с собой туда, откуда не возвращаются…

Кадм вздрогнул и поднял внимательный взгляд на капитана. Мне даже показалось, что он желает возразить, но почти сразу мой брат сник, опустив глаза.

— Океан — суровый отец, — продолжал Певчий Джон. — Вы, сидящие здесь, не уповаете ли на тихую смерть в собственной постели в кругу семьи? Так оставьте надежды! Каждого из нас — да! — настигнет погибель. Стрела, клинок или соленая вода — не важно, — отнимет у меня жизнь. И у тебя, Лестер! У тебя тоже, Закари. И даже у тебя, Итан, если ты не удерешь на берег этой же ночью!

Он поднял кубок, который уже наполнил до краев предупредительный Саймон. Команда потянулась за кубками, будто получив условный знак.

— Но дьявол нас всех побери, если грядущая гибель станет отравлять нам жизнь и указывать, как мы эту жизнь проведем! — внезапно гаркнул капитан, заставив всех замереть. — Мы поднимаем первый кубок в честь наших погибших друзей, Грегори и Кайла, но все последующие — в честь нашей победы! Мы славно сражались, и смерть не смогла забрать нас в этот раз.

Певчий Джон шумно выдохнул и поднес кубок к губам. Я последовал его примеру, втянув ноздрями причудливый аромат португальского вина, в котором мне почудилось что-то странно знакомое. Юнга Итан заверещал.

— Стойте! — пронзительно воскликнул он, в панике отстранившись от своего кубка. — Стойте! Это яд!

Кадм вздрогнул и бросил на него пристальный взгляд. Закари подскочил и выплюнул все, что успело оказаться у него во рту, залив себе одежду, да так и остался с отвисшей челюстью, должно быть, опасаясь проглотить хотя бы ничтожные капли. Капитан замер и неторопливо поставил кубок на место. В его глазах сверкнул гнев, но он спокойно спросил:

— С чего ты взял, Итан? Вино только что куплено. Иву не станет подсовывать мне отраву, у него и так с торговлей дела плохи, чтобы терять последних покупателей.

— Запах… — пробормотал юнга. — Сюда добавили споры синего смертоголова, я знаю, как они пахнут. Это страшный яд, капитан.

Все обратили удивленные взгляды к юнге — все, кроме новых членов команды, которые, судя по всему, поняли только то, что выпивка отменяется. Кадм, осторожно опустил пальцы в вино и поднес их к носу. Потом хмыкнул и вновь обратил взор к Итану.

— Откуда ты знаешь, как пахнет смертоголов? — резковато спросил он. — Этот гриб почти не найти в Англии.

— Я знаю! — мрачно отозвался юнга. — Раньше… Я имею в виду, до того, как меня взяли на «Святой Иаков», я был подмастерьем алхимика. Клянусь, мистер чародей, этот запах ни с чем не спутать!

За столом воцарилось молчание: даже капитан, который никогда не лез за словом в карман, казалось, лишился дара речи. Сидевший по правую руку от меня Антиох выглядел удивленным донельзя: происшествие нисколько не напугало его, но привело в смятение.

— Чепуха какая-то! — пробормотал он. — Зачем Тени оберегать нас на каждом шагу, а потом пытаться всех прикончить? А если он — один из нас…

Его лицо вдруг прояснилось, а глаза вспыхнули. Антиох вскочил и рявкнул:

— Всем оставаться на месте! Уберите руки от кубков! Я проверю каждый.

Моряки неприязненно покосились на него, но протестовать никто не стал. Антиох, понюхав вино в своем кубке, поставил его на место и взял мой. Убедившись в том, что и мое вино отравлено, взял кубок Эйлин. Затем бесстрастно подошел к месту Кадма. Все в молчании ждали окончания проверки. Я украдкой посматривал на лица собравшихся: возможно, кто-то из них беспокоится сильнее других? Однако обеспокоенными казались решительно все, даже Карлуш и Рикарду, изумленно следившие за действиями моего старшего брата.

— Яд у всех поголовно, — со странным удовлетворением в голосе озвучил свой вердикт Антиох, вернувшись на свое место. — Это значит, что отравить нас пытается не Тень, или же Тень — вовсе не один из нас, как мы полагали.

— Есть и третья возможность, брат, — спокойно произнес Кадм. — Высушенный корень подлунника — отличное противоядие, полностью лишающее силы смертоголов. Тень все еще может быть одним из нас: для этого достаточно добавить в свой кубок порошок подлунника. Это куда легче, чем подсыпать яд кому-то другому… Особенно если к смерти приговорены несколько человек или вообще все.

Антиох с минуту обдумывал эту идею, потом, покачав головой, отозвался:

— Не знал про подлунник. Но даже если так… В чем смысл, братишка? Тень — гнусный убийца, однако в Англии он делал все, чтобы нашему путешествию никто не помешал. Аспид, чтоб ему сгореть живьем, открыто выступил на нашей стороне. Нет, Кадм, я уверен, что на этот раз Тень ни при чем. Всех нас хотел прикончить кто-то еще, и я догадываюсь, кто это был.

— Подозреваешь кого-то со стороны? — подняв бровь, спросил Кадм с едва заметной иронией в голосе.

— О да, подозреваю, — кивнул Антиох и повернулся к Певчему Джону. — Это была наша новая подруга Железная Ида. Как мы уже знаем, она прибыла в Портус Кале раньше нас и говорила с Иву, у которого ты, капитан, закупил вино. Конечно, Иву не желает терять постоянного покупателя… Но уверен, куда меньше он хочет, чтобы от его заведения остались одни головешки.

— Не могу представить, — покачал головой Певчий Джон, — чтобы пираты мстили таким образом. Взять корабль на абордаж, потопить его, пытать команду — это запросто. Но отравленное вино…

— Что ты знаешь о Железной Иде? — возразил Антиох.

Капитан не нашелся, что ответить, только в сомнении снова покачал головой и попросил Саймона принести старое вино, погруженное еще в Лондоне. Жизнеутверждающая речь капитана была забыта, и праздничный пир, хоть и состоялся, но прошел без особого веселья: сложно веселиться, проверяя на отраву каждое блюдо. Радовало только одно: мы вновь избежали гибели и разрушили планы отравителя… Не так ли?

Отправляясь вместе с Эйлин в каюту, я в последний раз оглянулся. Кадм, погрузившись в себя, по-прежнему сидел за столом. На губах его играла слабая улыбка.