Инфант испанский (джен)

— Что это на тебе такое? — спросил Ваня, когда отдышался и вновь обрел способность говорить членораздельно. — Похоже на старую занавеску.

— Это халат, — обиделся Саша.

— А… что ты здесь делаешь? В этом… в халате?

— Под покровом ночи осуществляю тайный замысел, направленный против деспота и тирана, причины всех наших несчастий!

— Ты про Великашу? — догадался Ваня.

— Ага. Помнишь ночную рубашку? Я тут во время генерального прогона подумал... ну то есть окончательно убедился… не могу я выходить к публике в таком виде. На премьере буду петь в халате. Пусть он меня потом выгонит к чертям, я готов пострадать во имя искусства! Но на премьере я буду в халате.

— Мне кажется, я этот твой халат уже где-то видел.

— Так Дон Жуану такой же шьют. А этот я… украл, — признался Саша, понизив голос и воровато оглядываясь на елки.

Елки осуждающе молчали.

— Прямо сейчас украл?

— Да нет, давно еще. А сейчас хочу его спрятать в диване, на котором Филипп лежит, когда поет. И потом тихонько оттуда достану, прямо перед началом. А то ведь Великовский отберет, если только увидит. Я как раз и тренировался, как получше спрятать, чтоб не сильно помялся и можно было быстро вытащить и надеть. И тут слышу — Каварадосси… Я и пошел на звук, как крыса за флейтистом.

— Но почему ночью?

— Да уж так вышло. Я сразу после репетиции хотел, когда Великовский отвернется, а они мигом все разобрали и на склад отправили, я глазом моргнуть не успел. А сегодня вечером заглянул на минутку — смотрю, стоит мой диванчик в коридоре. По ошибке прикатили, перепутали «Дона Карлоса» с «Дон Кихотом», да так и оставили, не до него было. Потом спектакль, я к ним и не совался. Решил подождать, пока все кончится, и порепетировать, пока никто не видит. Перед премьерой-то небось вообще не до того будет. А сейчас… все равно бессонница, — Саша вздохнул. — У тебя тоже?

— У меня? Нет. То есть… да.

— У нас Луи любит по ночам репетировать. А почему Каварадосси? Где ты будешь его петь?

Саша запнулся и умолк. Он только теперь заметил открытый люк. И это странное выражение на Ванином лице, совсем не похожее на мимолетный испуг от неожиданной встречи…

— Что ты здесь делаешь? Почему… — Саша кивнул на проем в полу.

— Надо кое-что проверить, — сказал Ваня. — Поможешь мне?

— Конечно! Особенно если объяснишь, в чем надо помогать.

— По-моему, я ее нашел. Ту штуку, с помощью которой Всемуконец зомбирует зрителей. Включает ее во время спектакля, и с теми, кто сидит в зале, случается… ну вот все то, про что Вера в Сёмой говорили. Она тут, в трюме. Типа акустической установки, с колонками. Никто не знает, что это такое и когда оно туда попало. И как оно работает… Судя по конструкции, эта дура вообще не должна работать! Но я, знаешь, только слегка ее задел, и сразу все поплыло — и у меня в голове, и вообще... все вокруг. Я подумал, что крыша поехала, если честно. Я и сейчас не уверен, что не поехала. Поэтому не стал вам говорить. Решил сначала проверить. Если оно снова так на меня подействует, значит, я правильно понял. И если ты тоже попробуешь…

Ваня посмотрел на него просительно, и Саша торопливо согласился:

— Давай. Попробуем.

Он не стал говорить, что у него тоже недавно случилось нечто похожее, когда все поплыло в голове и вокруг нее. И не стал говорить, что до этого вообще не был в трюме ни секунды. Скорее всего, эта машина тут ни при чем. Но его впервые просят о чем-то таком… супергеройском. До этого были одни разговоры. Лезть в трюм среди ночи не хочется, но чем они, собственно, рискуют?

Внизу было темно, и они не сразу нашарили выключатель на стене. Вспыхнул свет. Саша с любопытством огляделся, но не заметил ничего необычного.

— Вон она, — сказал Ваня. — У стены. Сними только халат, зацепишься за что-нибудь и порвешь.

Тут и впрямь было за что зацепиться, и тогда уже точно придется Филиппу демонстрировать публике свои худые бледные ноги, не знавшие солярия. Саша выпутался из халата и аккуратно повесил его на перила лестницы.

— Вот эта вот? Да, странная. Какая-то помесь ужа с ежом.

— Я же говорю! Ты посмотри, она вообще не может работать. Кожух, по-моему, пустой. Провода оборваны. Как он ее включает, интересно?

— Погоди, вот какой-то рычаг.

— Да это только для виду. Бутафория.

— Вроде рабочий. Хотя я ведь ботаник, в технике не очень.

— У меня папа — электрик. Я точно тебе говорю, не может она работать. Посмотри вот сюда!

Ваня наклонился над машиной, стараясь не прикасаться к ней, для чего ему пришлось принять причудливую позу… и в конце концов он потерял равновесие и схватился за рычаг. Рычаг поддался с неожиданной легкостью, внутри машины что-то щелкнуло, Саша ахнул… но ничего не произошло.

— Ты как? — спросил он, помогая перепуганному Ване подняться.

— Вроде нормально.

— Ничего не чувствуешь?

— Нет.

Саша облегченно выдохнул.

— Пойдем, — сказал он. — Это просто груда металлолома. А нам с тобой надо таблеточек каких-нибудь попить, чтобы не мерещилось черт-те что.

Он шагнул к лестнице, которая вела на подъемную платформу… Но платформы не было. Вместо нее оплывала и капала вниз ртутно-серебристая лужица. Сама лестница колыхалась и вздрагивала, словно была сделана из какого-то студенистого материала. Пол под ногами тоже вдруг стал мягким и поплыл куда-то вниз. Саша схватился за перила, они дернулись и попытались вырваться, словно были живыми. Он все же устоял и обернулся к Ване, который вскрикнул было, но умолк.

Ему показалось, что машина стала больше размером. Она бесшумно вибрировала, воздух вокруг колонок дрожал, но они не издавали ни звука. Невидимая острая игла кольнула в затылок, и Саша зашипел от боли. Ваня сидел на полу, зажав уши руками, и что-то бормотал. Игла с новой силой впилась в затылок, и жгучая боль вдруг на мгновение вернула ощущение реальности.

— Пошли! — крикнул Саша. — Уходим!

Он пытался удержать лестницу, которая вырывалась из рук. Скорее наверх, на сцену, это их единственный путь к спасению! Ваня отлепил руки от ушей, повернул к нему искаженное лицо и раскрыл рот в беззвучном крике. Саша позвал его еще раз… хотел позвать, но понял, что и сам безмолвно разевает рот, как в кошмарном сне. И рот, и уши были словно набиты мокрой ватой. Тогда он упал на четвереньки, подполз к Ване, который не двигался с места, схватил его за руку и потянул за собой. Ваня с неожиданной силой вырвался, приблизил к нему лицо и снова попытался что-то сказать. Быстрее, некогда разговаривать! Саша подтолкнул его к лестнице, но Ваня замотал головой и тяжело повис у него на руке.

Он сошел с ума, понял вдруг Саша с ужасом. Надо убираться отсюда, подальше от этой чертовой машины, пока хотя бы один из них еще может соображать… Ваня оттолкнул его, но тут же сам схватил за плечо, другой рукой указывая на машину и силясь что-то сказать, а потом бросил Сашу и пополз к ней. Саша успел схватить его за ногу, но Ваня все же дотянулся до колонки и ударил по ней кулаком. Обернулся назад, глянул безумными глазами и снова ударил по колонке. И тогда Саша понял.

Разрушить ее! Уничтожить, развалить на части! Он умеет это делать… умеет… конечно же умеет… Сейчас, надо только… Ваня, отойди… Надо просто… как? Как он это делал?! Надо ударить по ней, но чем? Ногой… нет, не то. Сокрушить ее, сжать в стальных тисках, чтобы она заскрежетала от злости и заскрипела… пела… Пение… что это? Откуда он про это знает? Пение… он умеет петь? Музыка… Он знает это слово, но что оно означает? Он когда-то умел… Это когда набираешь грудью воздух и складываешь звуки, один за другим, и тогда получается музыка… Но у него ничего не получилось. Звук не шел из горла, словно заткнутого пробкой, в охваченной болью голове была та же ватная тишина. Ваня снова затряс его за плечи и бросился молотить машину кулаками. Разрушать… Ты должен уподобиться тому, с чем борешься. Я дух-разрушитель, я…

Я тот дух, что отрицает

В этом мире вечно все…

Вот в чем суть моя и сила

И значение мое!

Голос не шел из горла, но мелодия, неуверенно нащупывая дорогу, пробивалась в памяти робким ростком, тянулась тонкой паутинкой, грозя вот-вот оборваться — и все же не обрываясь.

Я желаю все низвергнуть

И разрушить мир земной!

И разрушить мир земной…

Я живу мыслью той,

Мыслью гордою и злой -

Разрушать и низвергать,

Все лишь к смерти направлять…

Разрушать, низвергать…

Тут вернулся и голос, теперь все внутри дрожало и пело, и воздух вокруг вибрировал от невидимых волн, и музыка заполнила пространство, что-то трещало и искрило совсем рядом, в глазах потемнело, но это было уже неважно.

Разрушать и низвергать,

И все лишь к смерти направлять,

И все лишь к смерти направлять:

Я смерть и зло!

Он вскочил на ноги и захохотал, и заколотил в восторге кулаками по стене, на которой плясали кровавые отблески огня… Огонь? Неважно!

Все лишь прах и суета,

Да, все лишь прах и суета,

И все исчезнет без следа

И навсегда!

Пел уже не он, пели стены вокруг, гудел потолок, звенел горячий воздух, а сам он смеялся, кричал и свистел, сунув пальцы в рот.

Свист мой! Свист мой! Свист мой!

Вот он! Вот он! Эй!

…Он очнулся, ощутив слабое движение на полу у своих ног. Господи, кровь… Ваня! Как он мог забыть! Что он наделал!

Но с Ваней, похоже, не случилось ничего особо страшного. Шмыгая носом и размазывая рукавом кровавые полосы по щекам, он вдруг засмеялся и сипло выговорил:

— Ну ты даешь!

Саша поднял глаза на машину. Она была разбита вдребезги. Если до этого она напоминала груду хлама, то теперь это была груда хлама, по которой несколько раз хорошенько проехал трактор. И главное… она больше не работала. Кругом было тихо, но это была настоящая тишина, воздушная и живая. Голова кружилась, но безжалостная игла больше не колола в затылок и дышалось легко.

Саша опасливо огляделся. Он ведь ясно видел языки пламени… но нет, ни огня, ни дыма, ни копоти. Лестница на месте, подъемник в порядке. И даже его халат все так же смирно висит на перилах.

Подкатила дурнота, вдвое хуже обычного, пришлось присесть на ступеньку. Но это ничего, это пройдет. Всегда проходит.

— Пойдем-ка отсюда, — сказал Ваня, который опомнился быстрее, и запоздало спохватился: — Ты как вообще, можешь идти?

— Могу.

— Тогда пошли. Пока нас тут не застукали…

— Думаешь, нас было слышно?

— Не знаю. В любом случае пора убираться. Дело сделано.

Саша встал. Колени все-таки немного дрожали, но если держаться за перила, то ничего. Ваня первым зашел в капсулу, аккуратно прикрыл за собой дверцу и нажал на кнопку подъема. Платформа чуть дрогнула, поехала наверх… и остановилась в десяти сантиметрах от нижней площадки. Ваня сдержанно выругался.

— Поверни вон тот рычаг на пульте, — попросил он. — Выключи и включи.

Это не помогло. Так же, как и дальнейшее хаотичное нажимание кнопок на пульте и внутри кабины.

— Видимо, это из-за меня, — сокрушенно сказал Ваня. — Я тут чего-то напортачил, когда ее поднимал… Я ведь раньше так не делал. Наверное, сломал что-то.

— Эх ты! А еще сын электрика! — укорил его Саша.

И оба вдруг покатились со смеху. Ване даже пришлось сесть прямо на платформу, ноги его не держали. Они замолчали, потом переглянулись и снова прыснули.

— И вообще… может, это ты виноват! — выдавил Ваня между приступами смеха. — Демон-разрушитель! Всемуконец местного масштаба…

— Конечно! Давай теперь все валить на меня. Скажи еще, что часовню тоже я!

Они обессиленно притихли, и в наступившей тишине вдруг отчетливо щелкнул замок входной двери.

— А вот это, наверное, настоящий Всемуконец, — прошептал Ваня.

Дверь тихо отворилась, и из темноты прямо на них тяжело шагнул Святослав.

— Привет, — нерешительно сказал Саша.

Святослав не ответил. Словно не заметив их, он сразу двинулся к машине… точнее, к тому, что от нее осталось. Присев на корточки перед кучей покореженных деталей, он некоторое время водил по ним руками и как будто бы даже принюхивался.

У Вани сдали нервы, и он выпалил:

— Когда мы пришли, тут уже так все и было!

На этот раз Святослав его услышал. Он медленно поднялся на ноги и оглянулся на них. Лицо его ничего не выражало, но глаза… глаза были подернуты мутной пеленой, они уставились на Сашу невидяще, бессмысленно и безжалостно. В затылок снова вонзилась сухая звонкая заноза, и Саша от неожиданности со свистом втянул сквозь зубы воздух. Ваня отчаянно навалился на дверцу, запершую его в шахте подъемника, но она даже не дрогнула. Платформа ведь уже поехала вверх, теперь дверь не откроется, предохранитель не позволит.

Если перемахнуть через перила и броситься к выходу… Позвать на помощь… Но Ваня останется здесь один, и так ли надежна окажется дверь, если к ней приложит свою медвежью силищу Святослав?

— Послушай, — сказал Саша дрогнувшим голосом. — Давай поговорим. Объясни… или, хочешь, сначала мы объясним?

Он сделал незаметное, как ему казалось, движение к перилам, но нечаянно задел висевший на них халат, тот соскользнул на пол… И Святослав, словно получив долгожданную отмашку флажком, вдруг в два прыжка оказался рядом. Саша ударился головой о дверь капсулы, огромная лапища Святослава сжимала ему горло, что-то отчаянно кричал Ваня. Хватка на шее чуть ослабла; вырваться Саша не смог, но немного воздуха проникло в его разрывающуюся от боли грудь. Затянутые пленкой глаза Святослава были совсем рядом, и только теперь, глядя в них, Саша понял: это не сон, не кошмар, не галлюцинация… это пришел его конец. Он попытался вдохнуть еще, и словно со стороны услышал собственный хрип, потом в ушах зашумело, а потом…

Ваня запел. Его пение доносилось как будто откуда-то издалека и звучало не громче, чем мяуканье котенка.

Песнь моя летит с мольбою

Тихо в час ночной…

Святослав дернулся, мертвящий взгляд его глаз оторвался от Саши, и вдруг сразу стало легче дышать. Он снова попытался освободиться, но тщетно.

В рощу легкою стопою

Ты приди, друг мой…

Боковым зрением Саша заметил, как что-то промелькнуло в воздухе. Он скосил глаза.

Колыхаясь и трепеща, переливаясь всеми оттенками засахаренного вишневого варенья, по воздуху скользил его халат. Господи, Ваня, зачем?!

При луне шумят уныло

Листья в поздний час…

Халат повис над головой Святослава, словно в нерешительности, почти задевая его волосы рукавами. Ванин голос источал мед и патоку.

И никто, о друг мой милый,

Не услышит нас…

Не услышит нас!

Халат вздулся парусом, призывно простер к Святославу рукава — и вдруг упал на него и закрутился жгутом вокруг шеи. Святослав выпустил Сашу и схватился теперь уже за собственное горло. Послышался треск разрываемой ткани, оторванный рукав полетел в сторону, Святослав потерял равновесие, инстинктивно взмахнул руками и повалился с лестницы на пол, увлекая за собой Сашу. Хрустнули перила, потом хрустнуло что-то еще, перед глазами взметнулся сноп золотистых точек… и наступила темнота.