Лысая (джен)

1.

Примерно в десять часов вечера продрогшая до костей Пашка оказалась вблизи Полтинника.

Идти домой она по-прежнему отказывалась, возвращаться на больничную койку тем более. Да и больница не гостиница и, наверное, была уже закрыта, так что просто попроситься туда вряд ли получилось бы. Проситься на ночь к родителям Лизки было бы мучительно, так что в голову вернулся один-единственный вариант — пойти к Истомину.

Пашка вспомнила, что он лежит в больнице, только когда оказалась близ его дома, и почувствовала, как сокрушительно падает вниз последняя надежда на нормальный ночлег. Стоя перед домом, она рассеянно думала, что ей делать, скользила взглядом по окнам, нашла примерно, где располагались окна Истомина.

В них горел свет.

«Да быть не может…» — не поверила себе Пашка, принявшись вглядываться, и поняла, что это, скорее всего, действительно его окно: она примерно помнила, какой вид на двор открывался оттуда, и, вроде бы, даже занавески были такие же, полупрозрачные и узорчатые. А по левую руку выдавался из стены уступ: чуть выше уровня глаз начинался соседский балкон.

Оббежав дом, Пашка припомнила нужный подъезд, посчитала примерную квартиру и позвонила в домофон, гадая, установлен ли он в его квартире.

— Да? — ответил женский голосок.

Мысли пронеслись в голове Пашки молниеносной строкой: если это его квартира — она поймёт, что они знакомы и впустит, если соседская — они наверняка знают Истомина по имени.

— Здравствуйте, — проговорила Пашка, чувствуя, как еле двигаются замёрзшие щёки, — Я к Олегу Петровичу…

— А вы кто?

— Я его друг.

— Олег Петрович в больнице, дома его нет. Может быть, что-то ему передать?

Кажется, это была та самая девушка, с которой он встречал Новый год. Оставил присматривать за квартирой? Нет, вряд ли он знал, что попадёт в переделку. Скорее всего, просто дал ей вторые ключи.

— Вы не могли бы меня впустить, пожалуйста? Я з-замёрзла очень.

Ни в какой другой ситуации Пашка не позволила бы себе признаться — но она чувствовала, что ещё немного, и превратится в снеговика.

— У Олега не так много друзей. Скажите, кто вы.

— П-паша. Паша Романова. Я в его классе.

Домофон разрешительно запищал, и Лысая нырнула в тёплый — кажется, отапливаемый — подъезд, показавшийся ей, ни много, ни мало, коридором в светлое будущее.

Дверь в квартиру открыта не была, пришлось стучаться.

На пороге действительно возникла та самая девушка в очках, которую видела не Пашка, а Лысый дед Мороз. Одетая в серый шерстяной свитер, тёплые колготки и мохнатые тапочки, она сейчас была квинтэссенцией всего, чего Пашке так хотелось. Наверняка ещё и кофе прихлёбывает.

— Проходи, — пригласила она, впуская Пашку внутрь.

— Извините, что так поздно, — шмыгая носом, пропыхтела та, разуваясь и вытряхивая из ботинок снег. — А вы его жена?

Она прекрасно знала, что это не так, но старалась поддерживать легенду, будто впервые её встречает.

— Нет-нет! Я… Тоже его друг, в какой-то мере. Ксения, очень приятно. Ты Паша, да? Олег про тебя рассказывал. Проходи, я чай поставлю.

«Странные они друзья, раз живут вместе…» — подумала Пашка, снимая куртку и вешая её на крючок.

Кухня в отсутствие Истомина не претерпела никаких изменений, разве что Ксения здесь прибралась немного. Когда Пашка вошла, щёлкнул и зашипел, нагреваясь, чайник.

— Рассказывал, говорите…

— Ох-х, а ты чего вся в бинтах?

— Да я… Из больницы, типа, сбежала, — ухмыльнулась Пашка, усаживаясь на ту же табуретку, что и всегда. Но Ксения, кажется, была обеспокоена.

— Что-то серьёзное? Господи, да ты же вся дрожишь…

— Да, я… Промёрзла вся, пока шла.

— Давай рассказывай. Почему в больницу угодила, и почему вообще оттуда ушла. Я сейчас тебе плед принесу…

«А ведь пока я в бинтах на башке — ни татухи, ни лысины не видать. Авось вот и выгляжу как почти что нормальный человек…» — подумала Пашка. Ксения действительно принесла тяжёлый махровый плед, и накинула ей на плечи. Лысая мельком подумала, что жизнь постепенно становится вполне себе сносной.

— Рассказывай, — повторила Ксения.

— Это очень долгая история.

— Я никуда не тороплюсь. Олег мало про тебя говорил — только что ты напоминаешь ему сестру, да подружились вы при странных обстоятельствах. Но я уже сказала: друзей у него не очень много, по крайней мере, тех, о ком я знаю. Это говорит о том, что он очень избирателен в отношении людей. Так что все его друзья — это и мои друзья тоже.

— Вы точно не его жена? — ухмыльнулась Пашка.

— Точно! Мы и знакомы-то всего-ничего. Но не переводи тему. Давай сначала: как ты оказалась в больнице, почему сбежала оттуда, и почему пришла сюда.

Пока Пашка говорила, чайник успел вскипеть. Ксения оказалась внимательной слушательницей, не перебивала её вещами вроде «а ты?!», «а дальше что?». Даже звонок сбросила, когда телефон на столе завибрировал. Вскоре перед Пашкой оказалась кружка дымящегося вкусного чая, а тяжёлый плед на плечах наконец-то начал выполнять свои обязанности и согревать её продрогшие кости. То и дело сбиваясь, и возвращаясь назад — Пашка не очень умела плавно выстраивать повествование — она рассказала про Харли и про Клоунов, про тот день, когда Истомина избили, и когда Польку взяли в плен; про то, как она в одиночку — потому что на помощь, кроме не слишком полезного в драках Димы Рубенцова, звать было некого — пошла её спасать; про то, как оказалась в больнице после драки, и как там было тяжко. И наконец — про то, как её спасли из больницы одноклассники, но отказались принять к себе домашние.

— Вот такие вот дела… Так что теперь мне, типа, немножко негде ночевать.

Ксения изумлённо смотрела на неё во все глаза.

— Ты дралась?! Одна, против толпы парней?

— Ой, да не такая уж там и толпа была… — отмахнулась Пашка, морщась. — Я не Брюс Ли какой-нибудь, просто немного махаться меня друг научил, а тут я ещё и на взводе была, плюс эта хреновина к руке прицеплена — такой Фредди Крюгер, вы бы видели.

— Давай на «ты», я не старуха какая-нибудь…

— Без проблем. В общем, не представляй себе лишнего, потому что в итоге, как выразился мой одноклассник, меня как… как будто катком переехало. Видишь же.

— Но ты выжила! — настаивала Ксения. — И подругу свою спасла!

Пашка махнула рукой.

— Спасти её не так уж сложно было, её там не особо и держали… То есть, держали, конечно, но им только я нужна была. Так что её быстро отпустили. А то, что выжила… просто повезло, могла и копыта откинуть.

Они немного помолчали. Затем Ксения спросила не очень уверенно:

— А это правда они Олега избили?

— Похоже, что да.

— А из-за чего, не знаешь?

— Да хрен его знает… — внутри Пашки всё сжалось, пальцы сильнее сцепились на керамической ручке. — Гопари же обычные, бесятся…

«Это не из-за меня, это не из-за меня, это не из-за меня…» — повторяла она себе мысленно.

— Ммм… Может, в полицию обратиться? Заявление написать, — предложила Ксения не слишком уверенно. — Ты кого-нибудь из них запомнила?

— Я не только запомнила, я ещё и имя их атаманши знаю. Но х… кхм, фигня в том, что она сказала тогда: что её батя какой-то бизнесмен на короткой ноге с мэром, и отмажет её вообще от всего. Наташа Рябова её зовут.

— Рябова?! — изумилась Ксения.

Они долго смотрели в упор друг на друга.

— Ты что, с ней знакома? — спросила Пашка напряжённо.

— В целом… Да, но совсем немного. Видишь ли, — она скрестила длинные пальцы рук, — я по образованию психолог. И какое-то время работала с «трудными» подростками… В общем, в исправительной колонии. Около года. Больше не выдержала.

— Фига себе, — негромко удивилась Пашка, прихлёбывая чай. — Ты не похожа на кого-то, кто… кхм, работал в колонии.

— Ладно, это была не совсем колония, просто я зову её так… На самом деле, невелика разница, что колония, что училище для трудных подростков. В общем, я недолго там работала, и Наташу Рябову хорошо запомнила.

— Серьёзно? Хотя чему я удивляюсь…

— Знаешь, теперь, после твоего рассказа, я складываю в голове картинку и понимаю, что это… ну, скорее всего, вполне логичный итог. Насколько я помню, даже в училище Наташа часто собирала вокруг себя других… Харизматичный лидер.

Что-то под черепом шевельнулось: кто-то уже так про кого-то говорил. Вспомнить было несложно, и Пашка спросила:

— А Настю Истомину не знаешь, случайно?

— Так ты в курсе?.. Знаю. Из-за неё мы с Олегом и познакомились.

Лысая подняла брови.

— То есть, ты её…

Ксения неуверенно пошевелила пальцами, будто что-то сминая в руках.

— Я работала с ней какое-то время… Знаешь, если человек уверен, что ему, кроме смерти, ничего хорошего в жизни не назначено — переубедить его сложно. А с Настей ещё и много плохого случилось, о чём она никому не рассказывала, ни мне, ни Олегу, ни родителям.

— А откуда ты знаешь?

— По ней было видно. Да и от хорошей жизни люди умереть не стремятся.

— Да уж… — почему-то Лысая подумала про Кира. Но он к торопящимся на тот свет точно не относился. Как бы он ни был скрытен и немногословен относительно самого себя, но Пашка точно знала, что умирать Кир не хотел… чего не сказать было по его поведению и поступкам.

— А за что она туда попала?

— Насколько знаю, её туда сослал отец. Во всяком случае, без него точно не обошлось. Почему — не знаю, но, думаю, Наташа Рябова никогда не была паинькой.

— Такое, кстати, дело… Ты первая, кому я это скажу, потому что до сих пор не уверена. Этим летом моего друга застрелил один мудак. Кирилл Останцев, может, тоже знаете?

Ксения покачала головой.

— Я всех не помню, Павлена. К тому же, я работала-то всего год.

— Можно просто «Паша». В общем, вышло так, что отец Кира — моего друга — позвал меня сходить на его могилу, и там… Он, короче, чутка выпил, а потом обмолвился, что у него какой-то там бизнесмен жену увёл. Рябов — я только недавно вспомнила, что фамилию он тоже называл. Вот я и думаю теперь: могло ли быть так, что у отца Кира этот Рябов увёл жену… извини, коряво выражаюсь. В общем, что мама Кира ушла к Рябову и родила ему Наташу? Тогда получается, что неофициально Наташа ему сестрой выходит?

Ксения серьёзно задумалась.

— Не знаю, Паша… Может, просто однофамилец?

— Тоже Рябов, и тоже бизнесмен. Только эти двое, кажется, сами не в курсе были, хотя мы с Харли до этого пару раз встречались, она на Кира за что-то зуб точила — уж не помню, за что.

— Можно строить какие угодно догадки. Вполне могло быть, что Рябов и сослал свою дочь в училище, чтобы наладить контакт с другой женщиной, матерью твоего друга — но кто знает? Не думаю, что мы с тобой когда-нибудь это узнаем.

— Да, но… всё-таки, — Пашка неловко замолчала, подняла кружку и допила остатки чая, успевшего подостыть. Поверхность кружки ещё хранила остатки тепла.

— На самом деле, я попросить хотела, — сказала Лысая негромко, стараясь не смотреть в глаза Ксении. — Можно, я одну ночь здесь переночую? Мешать не буду, просто… Идти мне особо некуда, а ночью мёрзнуть…

— А я бы тебя и так не отпустила, — удивилась Ксения, — одиннадцатый час, ты вся продрогла, ещё и в бинтах, а на улице небезопасно! Конечно, оставайся. Только, Паша, тебе всё же стоит завтра пойти в больницу. Просто так там людей не держат. Я понимаю, что тебе может там не нравиться. Но вдруг у тебя осложнения? Сотрясение мозга, говоришь? Это ведь не шутки, сама знаешь.

— Говоришь прям как моя мама…

— Потому что твоя мама правильно говорит. Ты из-за неё домой не хочешь возвращаться?

— Да, мы… повздорили с ней немного. Я и ушла. Так, только не нужно ей звонить, чего ты за телефон сразу!..

— Я? Ни в коем случае, — с мягкой угрозой произнесла Ксения. — Я пойду подготовлю тебе место, а ты сама маме позвони и всё расскажи.

Увидев, как морщится Пашка, она подошла ближе и серьёзно произнесла:

— Ты вообще представляешь, как твои родители переживают за тебя? Ну-ка быстро звони им и говори, что с тобой всё в порядке.

Отказывать человеку, который её не только выслушал, но ещё и понимающе приютил, не хотелось: оставшись одна на кухне, Пашка набрала мамин номер… но тут же сбросила, поморщившись. Не представляла, что говорить.

Позвонила папе.

— Алло, пап. Это я.

— Паша?! Где тебя черти носят, мама места себе не находит…

— Пап, слушай. Передай ей пожалуйста: со мной всё хорошо. Я на квартире моего друга, завтра пойду в больницу.

— Какого друга, Паша? Возвращайся домой!

— Пап, уже поздно. Я замёрзну там. Всё, давай, спокойной ночи, я выключаюсь.

— Паша, с тобой всё хорошо?

— Папа, правда. Всё нормально. И передай, пожалуйста, маме… что я её тоже очень люблю.

Не выдержав, Пашка сбросила звонок.

2.

В больнице она пролежала ещё несколько мучительно-долгих дней, в ходе которых её навестили родители, перед которыми Пашка долго извинялась (мама поначалу держалась холодно, но под конец визита слегка оттаяла), а также Полька с Димой, которые её исчезновения не поняли, и были изрядно обеспокоены. Перед ними тоже пришлось извиняться — Пашке уже становилось всерьёз неловко, что она заставляет всех так часто переживать за свою персону. Иногда теперь её навещала и Ксения, отчего-то проникшаяся к Пашке симпатией. Хоть она и была старше Лысой на несколько лет, но общалась с ней так же невозмутимо и легко, как Истомин.

Ксения сперва показалась ей эдаким «книжным червём», и позже Пашка поняла, что не ошиблась в своих выводах: очень часто подруга Истомина сидела в коридоре больницы с какой-нибудь книгой (прямо как старина Палыч), да и в разговорах не раз показывала, что читала много такой литературы, о которой Лысая даже не подозревала.

— Ну как он? — спросила её Пашка за день до своей выписки из больницы. В этот день ей наконец сняли с головы бинты: череп под ними покрылся пушистым ёжиком волос, татуировка оказалась почти полностью под ними скрыта.

— Состояние улучшается, врач говорит — со дня на день может прийти в себя, — поделилась Ксения. — Не поверишь, у меня как камень с души свалился…

— Чего тут не поверить-то, — Пашка пожала плечами. — Вы же с ним, типа… — она показала руками неясный жест, от чего Ксения смутилась.

— Да ничего мы не с ним, не придумывай! Просто Новый год вместе отметили… Ничего такого. Я просто по мере сил старалась о нём заботиться… Видишь, что из этого вышло.

— Ну, такого ты не могла предусмотреть.

«Странно выходит, — думала Пашка, лёжа ночью в тёмной палате и слушая храпящую рядом Зину Валентиновну, кажется, уже давно трижды пережившую свой срок. — Ксюха же вообще ни при чём, она не могла знать, что с ним случится — и чувствует, себя виноватой, а я, из-за которой Истомин и попал в эту передрягу, не чувствую вообще ничего. Никакой вины, никакой ответственности. Неужели, я такая скотина и сволочь?»

Лысая пыталась разбудить в себе хоть какие-то чувства, но постепенно поняла, что бесполезно, даже если она их и разбудит. Чувства эти нужны, чтобы хоть немного успокоить бушующих птиц в голове, и специально тормошить их, чтобы после успокаивать — так же глупо, как пытаться решить уравнение с помощью рисования члена вместо ответа. Глупо и бессмысленно.

На следующий день, когда её, наконец, выписали, она не сразу покинула больницу — зашла в палату к Истомину. Тот лежал в одиночной палате, закрыв глаза, подключённые к нему аппараты равнодушно пикали. Синие шторы были задёрнуты, не впуская солнечный свет.

Мельком оглянувшись на приоткрытую дверь, Пашка протянула руку, одними пальцами коснувшись холодного запястья Истомина.

— Поправляйся. Не заставляй Ксюшку нервничать, — шепнула она, и вышла.

…Родители были на работе, так что Пашку в тот день из больницы встречал только февраль, незаметно вставший на замену своему коллеге, и начавший наводить свои порядки. Светило вполне себе приятное солнце, и хотя в воздухе до сих пор царил мороз, он был уже не настолько беспощаден, как раньше. Несмотря на кое-где заледеневшую дорогу, в некоторых местах уже начал проглядывать асфальт, что неимоверно радовало душу. И Пашка, шагающая домой, верила, что скоро всё наладится, нет, уже всё начинает налаживаться. Осталось только, чтобы Истомин наконец-то прекратил валять дурака, встал и снова начал вести у них алгебру, да её, Пашку, по утрам бесить. А то это не дело!

А если и Лизок в апреле благополучно родит, — всё будет совсем здорово.

Ей даже курить не хотелось — вместо этого на найденные в кармане два золотых десятчика Пашка купила себе пломбир в киоске по пути домой, и с наслаждением принялась его есть, чувствуя, как леденеют зубы. Был бы кто-нибудь рядом с ней, непременно обругал бы за то, что она совершенно себя не бережёт. Но никого не было, и Пашка не преминула это тихо отпраздновать. Легко спускаясь вниз по длинной наклонной дороге, она даже задумалась: когда это в последнее время она так хорошо себя чувствовала на улице без наушников?

Палыч во дворе опять кормил голубей где-то взятым хлебом, да о чём-то говорил с ними. Когда Пашка прошла и поздоровалась, он даже не сразу заметил, а, заметив, улыбнулся ей.

— Доброго тебе дня, Пашенька! Как твоё здоровьице?

— Ничё, не жалуюсь, вот из больницы выписали…

— А слыхал, слыхал… Пока тебя не было, тут к тебе ребятишки бегали. Славные такие…

 — Шарава что ли… А что хотели, не знаешь?

— Да откуд мне, я что, слушаю их что ли…

Дома её встретил радостный Ладан, и Пашка даже немного с ним прогулялась вокруг дома — больно славная на улице царила погода, хоть иди гуляй с заброшенскими, как в старые-добрые. У неё ещё и двухдневное освобождение от школы действовало, так что ближайшую пару дней Лысая планировала потратить либо на безделье, либо на разгребание огромной кучи всего, что накопилось у неё по учёбе. То, что она справится, Пашка не сомневалась (думала про себя: плавали, знаем…), вот только тратить столько времени на задания было до одури жалко.

Пока пёс бесился на поводке, бегая вокруг хозяйки, пугал голубей, метил деревья и мусорки, да перегавкивался со всеми другими собаками, которых видел, Пашка думала обо всяком: об учёбе, о Ксении (и об Истомине совсем немного), и, как ни странно, о будущем. О нём она обычно задумывалась по-мальчишески мало, однако теперь почему-то в голову то и дело лезли мысли о том, что будет после школы. И если летом ещё можно было отмахиваться, мол, «поступлю в колледж, а там будь что будет…», то теперь всё решительно поменялось. Вышло так, что, распрощавшись с компанией из заброшки, Лысая будто бы растеряла тот бесшабашный юношеский пофигизм, что был ей раньше свойственен. Теперь её собственное будущее не казалось будущим какой-то другой Пашки, которая будет после школы: оно придвинулось вплотную, и времени на выбор не оставляло.

«Чем бы я хотела заниматься…»

Как водится, в нужный момент все до единой мысли разлетелись в стороны, и ответить на собственный вопрос Пашка не могла. Обычно все, кто говорил про выпускные экзамены и поступление в вуз, твердили, что начать стоит с того, что нравилось. Иначе говоря, с хобби. Пашка начала загибать пальцы недавно разбинтованной правой руки (на ней осталось несколько шрамов в нескольких местах): она умела сносно петь и играть на гитаре, кое-как плести ловцы снов, относительно неплохо понимала те немногие книги, что смогла дочитать до конца. А ещё, как оказалось, могла играть в шахматы. На этом недлинный список умений заканчивался. Жизнь на таком не построишь, гитарных и шахматных вузов на свете нет, не говоря уж о том, что ни к чему из перечисленного Пашкина душа не лежала. «Может, как Марья, на филолога… Тьфу», — Пашка даже поморщилась. Такое дано только избранным, или заучкам.

Долгие размышления на пару с Ладаном водили Пашку вокруг дома. Навернув несколько кругов, она порядком замёрзла и отправилась греться вместе с гиперактивным псом, которому повезло нагуляться и наваляться в снегу. Уже по пути домой она почему-то задумалась про Ксению и Истомина. Эти двое — особенно девушка — никак не выходили у неё из головы, и Пашка всё думала и думала о том, как, всё-таки, каждый из них стал тем, кем стал?

Дома она почувствовала, насколько сильно утомила её прогулка: освободив Ладана от поводка, она с блаженным чувством разделась, раскидывая одежду в сторону, прошла в комнату, которую больше не рисковали прибирать, и с наслаждением закуталась в плед, как в кокон. Прибежавший за ней вслед Ладан с интересом тыкнул носом ей в копчик: чем это хозяйка тут развлекается, может, неладно что-то? Улыбнувшись в плед, Пашка закрыла глаза, погрузившись в блаженную дрёму.

— Э, Лысая, — позвал её кто-то, и голос отдался эхом. Пашка инстинктивно обернулась, внутри неё всё сжалось: вдруг Марья зовёт? Нет — это был Кир. В своей дурацкой кепке козырьком назад, да спортивной куртке, улыбающийся гопник с сигаретой в зубах. Пашка протянула руку к нему — но её кто-то точно так же позвал сбоку. А когда она отвела взгляд, Кир уже исчез. Один за другим, звали её Сумчик, Простынь, Говнарь, Лизка — выглядящая, как летом, и нисколько не беременная, — Серёга Карбышев, Дима Рубенцов, одноклассники… Позвала её и надменная, хладнокровная Харли с Клоунами за спиной. Все они были в страшных однотипных клоунских масках, с излишне гипертрофированными улыбками и чёрным гримом. Пашка отвела глаза: позвали её — «Лысая!» — Илюшка с компанией, и все смотрели на неё, как на чужую, будто бы не узнавали.

— Эй, Лысая, — позвал её Вольный, сунувший руки в карманы просторных шорт. При виде его Пашку привычно разобрала злость. Но за спиной Вольного стояли ещё люди — и все смотрели на неё, звали её, и будто бы чего-то ждали.

— Лысая… — позвал тонким голосом незнакомый мальчишка в очках. Пашка кое-как вспомнила, что его, как и её, зовут Пашей… вот только кто он, и откуда ей знаком? Откуда он её знает?

Подняв свои чистые-чистые глаза, мальчик Паша протянул девушке Пашке руку. Не рукопожатие, и не требование что-то отдать — он будто бы хотел до неё дотронуться, но почему-то не мог. И Пашка, забыв про всех, кто её окружал, протянула руку к нему…

Проснувшись, Лысая ещё какое-то время глядела в пустоту перед собой. Мысли о том, что она видела, глухим отбойником бились под черепом. Набрав носом воздуха, Пашка вскочила с кровати — случайно наступив ногой на Ладана, который тут же подскочил тоже, подумав, что пора куда-то бежать — и бросилась включать компьютер.

3.

До самого вечера Пашка провозилась с накопившейся домашкой, сделать которую было необходимо, чтобы не нахватать пропусков. Перевела два текста по английскому, сделала около восьми (!!!) упражнений из русского, а затем принялась за сочинения по литературе, основанные на произведениях, которые она не читала. Но на этот случай схемы были уже давно придуманы и разработаны: порыскав какое-то время по Интернету, Лысая скомпилировала мнения из нескольких рецензий, рассудив, что её собственное мнение по поводу Базарова и его весьма странной судьбы наверняка посчитают богохульством.

Истомина, по рассказам одноклассников, временно заменила толстобокая Марина Вагисовна, вечно жалующаяся на то, сколько работы ей достаётся и какие вредные у неё ученики. Дима рассказывал, что свалившийся ей на шею одиннадцатый «А» добавил ей причин для ворчания, а потому домашней работы она задавала гораздо больше, чем Истомин, и даже вреднючая Бобых. Её задания Пашка оставила на потом.

— Ка-а-ак же я заебалась… — зевнула она, откинувшись на спинку стула, когда с уравнениями, наконец, было покончено. Пусть они были не слишком сложные, но их было много, и времени каждое из них отнимало много — вот вредная Вагисовна и отвела душу, назадавав аж шесть «номеров» подряд.

Вспомнив, что наверняка ещё остались какие-то дурацкие задания для подготовки к итоговым экзаменам, Лысая внутренне взвыла. Решила, что всё равно за такую огромную работу — в короткий срок сделать то, другими делалось в течение нескольких недель! — она заслужила отдых.

Вернувшиеся пораньше с работы родители купили небольшой торт в честь Пашкиной выписки. В их семье не было сладкоежек (кроме Ладана), так что это был особый случай. Родители были счастливы, что с ней всё нормально — а у Пашки отлегло с души, что мама не сердится на ту их ссору. Отец дал немного денег на новый телефон, припомнив, что от старого осталась только симка, и Пашка пообещала, что завтра же себе его купит.

Примерно в восемь часов ей написала Полька.

«Паша, привет. Ты не занята? Мне нужна помощь…»

Вытерев о стул испачканные в крему пальцы, Пашка быстро напечатала:

«Без бэ, что надо?»

«У тебя можно переночевать?»

Прежде чем ответить, Пашка некоторое время сверлила сообщение глазами. Понимала: раз Полька пишет подобное ей — значит, у неё наверняка форс-мажор. Сгорел дом, или что-то в этом духе.

«Ни хера себе запросы… а чё случилось?»

«Значит, нельзя?»

Так просто отвечать ей железным отказом Пашка не решилась, а потому спросила:

«Ты ща где?»

«Недалеко от нашей школы.»

«Далеко не уходи, сейчас прибегу и решим что с тобой делать»

Найденная ей в соседнем от школы дворе Полька пускала изо рта печальные облачка пара. За спиной её был обычный школьный рюкзачок. Покачиваясь на скрипящих качелях, она глядела в снег под ногами, и даже не сразу заметила подошедшую Пашку.

— О…

— Привет, Поль, — Лысая ободрительно улыбнулась. — Ну, рассказывай. Что случилось?

Полька снова опустила голову в прежнее положение.

— Я не хочу ночевать дома. Искала, где можно… на одну ночь.

— А что такое?

Пашка припомнила, как приходила к Польке в костюме Деда Мороза, и какое впечатление на первый взгляд производил её папаша, от которого Полина чуть не шарахалась. Теперь она подумала, что дело точно в нём.

«Так и знала, что у них в семье не всё гладко… Но если это реально так, то Полька вряд ли просто так мне скажет. Но в чём ещё может быть причина?»

Полька ковыряла носком ботинка снег, промятый и подтаявший под качелями.

— Не хочу говорить, — неожиданно сказала она. Негромко, почти что шёпотом.

Пашка вздохнула.

— Ой извините, какая фифа! Слушай, если это связано с твоим отцом, ты так и скажи, нечего тут меня стесняться! Я ей помочь пытаюсь, а она…

— Откуда ты знаешь? — удивилась Полька, посмотрев на неё.

Пашка присела на соседнюю качель, и поняла, почему та была свободна: левую цепь какой-то умник замотал в узел, поэтому она была немного короче правой, и качель перекашивало. Зачем кому-то было это делать — чёрт разберёт. Но Кир, вроде, как-то раз со скуки таким баловался.

— Ну говори давай, Поль. В нём дело?

— А ты никому не скажешь?

— Я могила, ты чё.

— Ну… Он не мой отец, по сути, — негромко сказала Полька, не глядя на подругу. — И я просто не хотела сор из избы выносить. Он мой отчим, и он… ужасный человек.

«Чтобы Полька про кого-то сказала подобное… — подумала Лысая. — Должно быть, он просто пиздец какой псих».

— Он постоянно напивается, и постоянно бьёт маму и… ну, в общем, он подонок, Паша.

— Так почему вы вообще не выгоните его нахер?

— Мама боится. Не хочет рушить семью, не хочет, чтобы я без отца росла. Думает, он исправится. Да и как его выгонишь, он ведь хозяин квартиры.

Пашка нахмурилась.

— А переехать?

— Некуда… И он не отпустит. Сегодня друга привёл, они пьют там вместе. Я… не хочу там быть.

— А мама твоя?

— Она там, — и Полька замолчала, глядя перед собой.

 — Тебе за неё не страшно? — спросила Пашка негромко. — Ты ведь её там одну бросила.

Полька поглядела на неё.

— А что я могу? Я могу только смотреть, как эта сволочь бьёт её… Я ничего не могу сделать, Паша. Я уже пыталась. Я делаю только хуже.

Она уронила голову на руки.

— Паша, пожалуйста, можно я у тебя переночую? Я много места не займу…

— Да у меня и нет особо места, — сказала Пашка негромко. — Да и хрен знает, как отнесутся родители…

В голове её что-то щёлкнуло.

— Бинго! Я знаю, где ты сегодня переночуешь.

— Ааа? — удивилась Полька. — Где? Стой, ты куда?

— Идём за мной!

— А куда, Паш, куда-а?!

— В Полтинник!

Разбуженная Ксения глаза тёрла недовольно, но Пашку с Полькой в квартиру впустила и их объяснения терпеливо выслушала.

— Можно, Полина здесь переночует? — напрямую спросила Пашка. Полька на соседней табуретке напряжённо сжала кулачки.

Ксения скрестила руки на груди.

— Я-то, конечно, не против, но что Олег скажет…

— Да ладно тебе, он ничего не узн… не узнает, — Лысая запнулась посреди слова: немного смутило её то, что она так запросто говорит о человеке, лежащем в коме, и распоряжается его имуществом. Она была другом Истомина, а Полька…

— С другой стороны, — произнесла Ксения, садясь за стол, — то, что твой отчим избивает твою маму — это довольно серьёзно. Такие вещи нельзя оставлять на самотёк.

— А что можно сделать? — спросила Полька негромко.

— Ну… Твоей маме нужно зафиксировать в травмопункте следы побоев. Если получится, то ей выдадут справку, и твоему отчиму будет вынесено предупреждение, или штраф, в зависимости от тяжести. Если не поможет — там уже срок…

Пашка присвистнула.

— А ты неплохо шаришь.

— Приходилось иметь с такими дело… — вздохнула Ксения невесело. — Да, озадачили вы меня, девочки.

— Извините, — пролепетала Полька смущённо. — Это только моя проблема… Я просто переночую у вас, а потом уйду.

Ксения нахмурилась и покачала головой.

— Полина тебя зовут, да? Ты молодец, что рассказала. Я могу помочь вам. Выручить тебя с мамой.

— Правда?! Как?!

— Не радуйся раньше времени, пожалуйста. Я только что объяснила, как именно.

— Но что… что нужно делать? Мама сама не пойдёт в больницу… Она очень боится его, и…

— Тебе стоит попытаться уговорить её. Без этого ничего не выйдет. Сегодня ночуй, так и быть, здесь, а завтра…

Внезапно осмелевшая Полька подняла глаза, и с удивительной для неё громкостью спросила:

— А можно маму сюда привести?!

«Ох блин, ведь и правда…» — подумала Пашка, и поспешила всё разъяснить.

— Дело в том, что мама у неё осталась на ночь в квартире с этими двумя пьяными упырями, и хрен знает, что у них на уме…

— Раз такое дело, то конечно, — серьёзно кивнула Ксения. Пашка, было, думала, что та начнёт сомневаться относительно места в квартире, но, кажется, положением Польки она сильно прониклась.

Уже за это Лысая была ей очень признательна.

— Тогда я пойду за ней…

— Я с тобой.

Полька неуверенно замерла, покосившись на Пашку с явным опасением.

— М-может, не надо тебе… Я просто приведу её сюда и всё, Паша, ведь уже поздно…

— Ага. Против воли двух здоровых мужиков так ты её из квартиры и вытащишь. Никуда я тебя одну не пущу.

— А ты что сделаешь, Паш? Ладно тогда… в заброшке, тех гопников было много, но они все были примерно нашего возраста… почти. Но мой отчим — бывший вэдэвэшник, он здоровый как шкаф. Что ты против него сделаешь? Ещё и друг его, сослуживец.

— Что я сделаю — честно, не знаю. Но одну тебя, ей богу, не пущу, — серьёзно сказала ей Пашка. — Запомни, это моё правило: если уж помогаю — то помогаю до самого конца, и на полпути человека не брошу.

— Что-то ты раньше не говорила ни про какие свои правила… — неуверенно сказала Полька, проходя вслед за ней в коридор. Обуваясь, Пашка объяснила:

— А я это только что придумала.

4.

На автобус денег не было ни у Пашки, ни тем более у Польки, а потому всё немалое расстояние до её дома пришлось преодолевать на своих двоих. Сквозь бесконечные дорожные переходы и нигде не обозначенные дорожные перебеги, сквозь арки, тёмные и не очень дворы, сквозь слегка уменьшившиеся с начала февраля сугробы. Пашка не говорила об этом подруге, но если видела поблизости компанию больше трёх человек — старалась по возможности обойти её, так как ни с кем препираться почему-то не было ни малейшего желания.

«Куда ты, в таком случае, вообще намылилась?» — спрашивала она себя. Чем ближе был дом Полины, тем больше нарастало в ней внутреннее напряжение. Что она будет делать? Что она сможет сделать? Пашка пыталась успокоить себя: возможно, всё не так страшно. Ну пьяницы, но не людоеды же они. С другой стороны, ведь не зря добрая и мирная Полька своего отчима так ненавидит.

Поднявшись на её этаж, они молча встали напротив двери. Переглянулись.

— Готова, Поль? — спросила Пашка, сжав её плечо пальцами. — Просто по-тихой уговариваем твою маму пойти — и уходим. Ничего сложного.

— Я совсем не готова, — горестно вздохнула Полька. — Мне кажется, ничего не выйдет.

— Ну-ка не вешай нос, Ларина! Всё у нас получится. Если что, твоего отчима я отвлеку. За нос его, если что, не ручаюсь, но ты уж не серчай, обижать тебя я не дам даже твоему названному папке.

Полька грустно улыбнулась.

— Он заслужил больше, чем разбитый нос.

Ключ она поворачивала как можно более тихо. В квартиру они вошли практически на цыпочках. Прикрыв за собой дверь, Пашка прислушалась. Из-за закрытой двери комнаты в конце коридора раздавались какие-то голоса, но в целом было не так шумно, как она себе представляла. Полька, разувшись, прокралась на кухню. Закрыла за собой дверь.

Пашка ждала минут десять, переминаясь с ноги на ногу, даже расстегнула куртку, вспотев, когда обе двери — и кухни, и гостиной — открылись одновременно.

С кухни вышла Полька, ведя за собой маму. Пашка помнила её с Нового года: бледная, испуганная женщина с худыми руками, и длинными прямыми волосами. Одета она была в старые джинсы да белую футболку, явно ей большую.

— Здравствуйте, — как можно более дружелюбно поприветствовала её Пашка. Женщина поздоровалась почти неслышно, прошла до угла — и встретилась с мужчиной, прошедшим то же расстояние, что и она.

— Валера, мы уходим, — мягко произнесла Полькина мама.

— Ку… ик… да? — отчима пошатывало: выпил он явно много. — Стой, кто мне буит… ик, спружский долг отдавать, мм… — рука его потянула к женщине, но та мышкой юркнула мимо, взяла со шкафа ключи и телефон. Нырнула куда-то в сторону — там, видимо, была гардеробная — и задвинула за собой дверцу.

— Стой!

— Не трогай её, — холодно произнесла Полька. Удивилась даже Пашка: не ждала она услышать такого голоса от своей скромной и тихой подруги.

Отчим медленно, шатаясь, повернулся к ней, так же медленно хлопнул тяжёлой ладонью ей по плечу и наклонился. До Пашки донёсся запах спирта — страшно представить, что чувствовала сама Полька. Но она не дрогнула.

— А ты не лезь, — сказал мужчина, криво улыбаясь, и икнул. — Мы… с дядь Димой, если… ик… надо будет, и тя раком поставим, поняла?

Как только рот его закрылся, и до Пашки дошёл смысл сказанного, она буквально вскипела — настолько сильно, что ей всерьёз стало жарко. Стиснув зубы, Лысая сжала кулак, чувствуя, как впиваются в кожу вновь отросшие ногти. Держалась, думала про себя: он просто пьян, он не разбирает, что несёт, он всё-таки её отчим, здесь его жена, драка ничего не решит… Но разбушевавшийся Зверь внутри неё твердил: ничто на свете не даёт этому ублюдку права говорить такое Польке, как ничто не даёт ему права быть сволочью.

— А ты к-кто? — выпрямившись, мужик, наконец, её заметил. — Подружка, мм?

Пашка сдержанно промолчала, хоть и чувствовала, что терпение её на исходе.

— Чё млчишь?

— Не трогай её, — повторила Полька дрожащим голосом.

— Чё ты заладила, дочь, мм? «Не трогай» да «не трогай», кого мне тогда трогать, тебя что ли?!

Он почти уже потянул руку туда, куда не следовала, когда Пашкин пузырь терпения лопнул. Давать ему шанс она больше не собиралась: рванувшись вперёд, она разжала кулак и влепила отчиму Польки хлёсткую пощёчину. Попавшую, правда, не по щеке, а по потному виску. Пальцы отдало жгучей болью: раздавать пощёчины Лысая не привыкла.

— Не смей её трогать, мудила! — выкрикнула она свирепо, чувствуя, что до предела раскаляется. — На куски порву!!!

Она не успела даже ничего рассмотреть: сильный удар в живот не просто ударил её спиной в прикрытую входную дверь, а вышвырнул в коридор и опрокинул навзничь. Ударившись спиной о плитку, Пашка почти забыла, как дышать, силилась сделать хотя бы вдох, когда на неё накинулась свирепая пьяная туша, начав бить ногами в старых шлёпанцах. Невнятный рёв стоял на весь коридор, отдаваясь эхом до верхних этажей. Полька и её мама, выбежавшие из квартиры, тщетно пытались остановить его. Когда Пашка, наконец, смогла что-то различить, всё вокруг стихло — но Полькин отчим до сих пор стоял над ней, и толстые волосатые ноги его столбами простирались к потолку.

— Ничё не происходит, — говорил он кому-то. — Дверь закрой с той стороны… Дверь закрой, я сказал!

Спустя время послышался какой-то глухой стук — дверь закрылась.

Пашка закрыла глаза, чувствуя глухую боль в затылке и спине. Хоть бы без переломов — а то только из больницы выписали, ещё раз туда попасть себе дороже. На глаза почему-то навернулись слёзы. В подъезде раздавались голоса, но о чём все говорили — она не знала, и знать не хотела.

— Паша, ты как?! Паша! Ты живая? — склонилась над ней Полька.

— Да, — смогла, наконец, прохрипеть Пашка, и почувствовала, что действительно живая.

Она пропустила момент, когда отчим исчез, закрыв за собой дверь квартиры. Возле них стояла мама Польки.

Поднявшись на локтях, Пашка села, потирая затылок. На всякий случай мимолётным жестом вытерла глаза, потрогала живот — болит, но рёбра, вроде бы, целы.

«Буду надеяться».

— От с-сука… — от души выругалась Пашка, поднимаясь не без Полькиной помощи. — И как вы с ним живёте…

Ни Полька, ни её мама ничего не ответили. Женщина спросила лишь:

— Вам скорую, может, вызвать? Сильно больно?

— Да не, нормально… Что угодно, лишь бы не скорую… Ну что, идём.

— Куда? — удивилась женщина. — Полина, объясни уже, пожалуйста… Пропала из дома, потом возвращаешься и…

— Мам, мы не будем там ночевать сегодня, — спокойно сказала ей Полька, и Пашка, кое-как стоящая на ногах и опирающаяся на перила, в который раз за вечер удивилась, насколько твёрдым может быть голос этой хрупкой любительницы шахмат. — Я попросила Пашу о помощи, она отведёт нас в квартиру, где мы переночуем.

— Переночуем?! — изумилась женщина.

Пока они спускались, Полька, ведущая маму под руку, спокойным голосом всё ей объяснила: рассказала про то, что оставлять её одну в квартире с отчимом она не хочет, про Пашку и про Ксению, которая согласилась выручить их.

— Ох, Полин, я же денег с собой совсем не взяла…

— Не бойтесь, она не попросит, — сказала Пашка, морщась, и застёгивая на ходу куртку. На месте удара даже рёбрышки молнии немного погнуло, поэтому пришлось постараться, чтобы застегнуть её до конца.

Мама Польки была порядком ошеломлена, однако девушка сумела убедить её, сказав, что волнуется, и что не хочет, чтобы она оставалась наедине с отчимом. Несколько раз проскальзывало в их разговорах недосказанное «опять», после которого мать с дочерью на короткое время замолчали, а после продолжали негромкий разговор. Так продолжалось ровно до Полтинника, к которому они пришли уже в десятом часу.

Пашка чувствовала себя разбитой и уставшей, и тело, только-только покинувшее больничную койку, обиженно ныло. Стоило ей передать мать с дочерью в надёжные стены квартиры Ксении и остаться одной, как навалилась ещё и тягучая, как нуга, злоба на проклятого отчима, посмевшего не только ударить её, но и ещё, что гораздо хуже, грозившего Польке.

«Вот приду домой — и залягу спать… И нахуй все эти уроки пошлю», — многообещающе подумала она, выходя на морозный воздух.

Постояв немного у подъезда, она выпустила перед собой облачко прозрачного пара. Курить не хотелось, но чувствовалась внутри какая-то… недосказанность, что ли? Полька с матерью просто воспользовались её помощью, поблагодарили её — и будто бы исчезли.

«Ну и ладно», — подумала Пашка, сунув руки в карманы куртки, и направившись в сторону дома.

Может, Ксения действительно им поможет, и с этим мужиком они навсегда распрощаются? Наверное, было бы здорово, если бы всё так вышло. Но как всё будет — никто не знает. А ещё Лысой вспомнилось, как отчим говорил кому-то в подъезде, чтобы дверь закрыли. Что же тогда было? Кто-то выглянул на шум… и испугался, вместо того, чтобы помочь? Что ж, он хотя бы выглянул. Наверняка, остальные бы притворились, что ничего не слышат, и жили бы дальше. Хоть насилуй её там — никто не выйдет. От таких мыслей сделалось совсем паршиво. В этот момент рядом с Пашкой проплыл тот самый таксофон, по которому она в далёком декабре пыталась звонить Марье, но провод был перерезан. Встретившись со старым знакомым, Лысая какое-то время молча сверлила его взглядом, а потом просто прошла мимо, едва удержавшись от того, чтобы в сердцах пнуть исписанный столбик аппарата.

Таксофон не нашёл, что ответить.

Во дворе Пашка никого не встретила. Войдя в подъезд, окутанный желтоватым полумраком и знакомым запахом, она краем уха услышала, как из-за одной двери доносятся звуки телевизора, и стала подниматься по лестнице. Как обычно — через ступеньку. В почтовом ящике было шаром покати, даже проверять не стоило. Поднявшись до двери своей квартиры, Пашка увидела, что перед дверью кто-то стоит.

Поднимаясь медленно, она гадала: кто это может быть в такой час? Причём это был кто-то, кого она совершенно не узнавала: ярко-красная куртка с накинутым на голову капюшоном, совсем маленький рюкзак за спиной… Кто-то стоял и упорно сверлил взглядом в дверь. Ждал ответа, или опасался звонить?

— Ты к кому?.. — осторожно спросила Пашка, наконец, поднявшись. Про себя подумала: ещё гостей тут не хватало.

Гость обернулся, встретившись с ней глазами, и Пашка подумала, что всё это время наверняка переживала очень-очень длинный сон. Она пошатнулась на месте, широко раскрыв глаза и, чтобы не упасть, опёрлась на перила.

— Марья?!