Черное сердце (гет)

Я очнулась от очередного кошмара, задыхаясь, с дико бьющимся сердцем.

Мои с трудом открывшиеся глаза почти не видели — мне потребовалось много-много морганий, чтобы начать различать хоть какие-то очертания окружающего мира.

Пирина из мха — самая мягкая из возможных, словно я лежала на чуть сгущенной воде, а над головой высился слабо заметный в темноте полог из веток, усыпанных листьями. Неужели я ещё сплю? Неужели кошмар перетёк в реальность? А что вообще реальность, а что — есть сон?

Я чуть повернула голову назад и сумела разглядеть отдельные листочки на нижних ветках на дереве-изголовье моей постели. Такого изголовья точно не было в моём сне, стены — белые, пол — из непонятного гладкого материала, а вся мебель — простая и прямая по форме.

Спустя неясное время я смогла сделать решающий рывок и подняться на ноги.

На большом каменном туалетном столике с серебряным зеркалом стоял сияющий ночничок из кристалла, благодаря которому я и могла видеть в комнате, где не было ни единого окна.

Моё измученное тельце было завёрнуто в жутковатую длинную ночнушку. Все местные предпочитали спать нагишом, что мне не очень нравилось. Я нутром чувствовала, что никогда бы так не стала делать. Природная скромность? Стеснение? Никогда не жила одна?..

Сплошные загадки.

Я глубоко вдохнула чуть влажный воздух через нос и постаралась в деталях вспомнить предыдущий день.

Утренний неспешный завтрак, прохлада коридоров, вышивание узоров золотыми нитями, обед, подготовка к пиру и танцам.

Это был день, каких в моей жизни нынче было полно. Не хуже и не лучше всех, что были до и будут после.

Обычный день, в котором абсолютно ничего не могло послужить поводом для замучившего меня сна.

В нём я смотрела на истерику какой-то женщины.

Я хотела подойти к ней и успокоить её, но не могла.

Надо проветриться и выкинуть из головы кошмар.

Я поднялась в висячий сад дворца на самой его крыше.

Сад, несмотря на общую красоту, производил двоякое впечатление: с одной стороны, он был, без сомнения, прекрасен, с другой, в нём ощущалось... разложение. Тут и там сквозь сиреневую траву пролезали чуть уродливые, будто почти уже сгнившие растения, пахнувшие одуряюще. Лепестки цветов были чуть пожухлыми, с почерневшими краями.

Вода — чёрного цвета — в фонтане приятно журчала, и в ней отражался потолок пещеры.

Я задрала голову: будто небесный гигант-растяпа разлил целый океан чернил и рассыпал сверху кристаллов на сумму, способную покрыть расходы на проведение небольшой военной кампании. Из этих кристаллов и сочился слабый свет, освещавший всю страну таншей.

Первое время меня сбивало с толку то, что здесь не существовало таких понятий, как ночь и день. Танши укладывались спать, когда их организм то требовал, при необходимости они могли бодрствовать такое продолжительное время, что невозможно было в принципе разделить свою жизнь на сутки. Я абсолютно точно помнила, что было нормальным спать, когда очень темно, и не спать, когда светло. Танши же жили по другому времени, и мне пришлось попотеть, чтобы разобраться в их распорядке дня. В спальнях, например, у них не было окон, а будил их не утренний свет, а светильник из кристалла, в нужное время загоравшийся так ярко, что спасения от него не было.

Я попросила, чтобы мой кристалл горел всегда, пусть и едва заметно, из-за моих мучительных сновидений.

Эти кошмары, наполненные лицами, словами, городами и чувствами, были моими постоянными спутниками. Они словно показывали мне целую жизнь, на которую я смотрела как бы со стороны — через огромную толщу полупрозрачного льда. Я будто была заперта в собственной голове, заперта в ледяной комнате без входа и выхода.

Думаю, так моя потерянная память пыталась докричаться до меня, но толща льда слишком значительна, чтобы этот крик мог её разбить.

Я была рада этому и не рада в одно время. С одной стороны, конечно, мне было любопытно, с другой, жутко. Но всё же однозначный плюс у этих живых картинок был — они помогали мне хоть как-то скомпенсировать полное отсутствие жизненного опыта.

Ведь что определяет человека?.. Правильно, его память.

Не думаю, что мы рождаемся уже заранее будучи обречёнными судьбой быть такими, какие мы есть. Наш путь определяют наш жизненный опыт и влияние окружающего мира.

Весёлый добрый ребёнок может стать депрессивным, вечно ноющим взрослым. А вредный и агрессивный — хорошим и покладистым.

Может ли вырасти мягким тот, кого всё детство избивали? Может ли озлобленный и безответственный подросток превратиться в самого чудесного члена общества? Может ли ангельского характера малыш оказаться в будущем последним подлецом? А тот балагур-шутник, чьи шутки всем так нравились? Что с ним станет? Может, он больше никогда не сможет выдавить улыбку?..

Может?

Может. Я считаю, что может.

На протяжении всего своего существования мы меняемся ежечасно. Слова и поступки людей, знакомых и незнакомых, удачи и неудачи, дружба и любовь, боль и потери — всё лепит из нас что-то без остановки, как сошедший с ума гончар пытался бы сделать шедевр из куска глины.

Мы рождаемся одними, а умираем совсем иными.

Иногда лучшими версиями себя, а иногда — даже чаще — худшими. Всё же насколько много действительно злых детей вы знаете?

Злых взрослых намного больше.

Помните, как ваш друг не стал отдавать вам деньги? Как часто вы после этого давали в долг?

Помните, как ваша возлюбленная изменила вам с другим? Насколько вы готовы были открыть своё сердце новому чувству?

Помните, как на вас наорал командир за излишнюю медлительность в выполнении работы из-за желания сделать её идеально? После этого у вас прибавилось желание продолжать в том же духе или вы забили и стали работать спустя рукава?

Или, может, на вас орали родные? Как их скотское отношение изменило ваш взгляд на жизнь?

Помните каждую подножку, каждое грубое и неосторожное слово в свой адрес, каждое предательство и каждую слезу, что вам приходилось проливать за вашу жизнь? Может, вы сами и не помните, но ваше подсознание хранит всё.

А вот моё подсознание ничего не хранит. Я ничего не помню.

Я знаю несколько языков. Причём таких, о которых танши даже не слышали.

Я знаю, как есть, как ходить.

Я знаю, как люди поступают по отношению друг к другу.

Но я не знаю, как меня зовут.

Я не знаю, как я попала в королевство таншей.

И я не понимаю, как относиться ко всему, что меня окружало.

Не понимаю, как вести себя, что говорить, о чём стоит молчать, стоит ли верить, стоит ли отталкивать или притягивать. В теории знаю, но на практике... Я вечно всё делала не так.

Танши рассказывали мне истории: о любви, о предательстве, о доверии и чести. Я слушала их и впитывала, как земля впитывает в себя живительную влагу. Но цветы из этой земли всходили чудные и полудохлые — одно дело самой пережить все эти истории, другое — их слушать.

— Ты будто ребёнок, — сказала мне как-то королева таншей.

Она была такой прекрасной, что я ей поверила.

Ничего, поживу, наберусь опыта — и мой характер сформируется заново.

Я как пустой холст, на который кто-то (возможно тот самый свихнувшийся гончар, который осознал, что горшок из меня никакой, и решил сделать меня картиной) разлил краски в самом случайном порядке.

Краски перемешались, полились вниз, прямо по стене — на пол. И вышла я.

Лиловые волосы, фиолетовые глаза, синие вены на запястьях, серые синяки под глазами.

И странное ощущение больной пустоты где-то в груди, в районе сердца, будто оттуда что-то вырвали и неаккуратно зашили края раны.

Сердце моё было на месте.

Но оно было какое-то пустое.

* * *

— Бэйэн, не отставай, — меня позвал звонкий голос Лионеллы — хрупкой девушки, обожающей весьма открытые наряды из паутинки и листьев. Я знала, что некоторые из придворных дам посмеиваются над ней, но пока не знала, что делать с этой информацией.

Сказать ей? Она кажется хорошей. Или не стоит?

Мы шли в хвосте маленькой экспедиции.

Глаза Лионеллы были белыми и отлично гармонировали с паутиной платья. Чуть впереди нас шагал Гром — придворный шут. Он постоянно прятался за королевским троном, по желанию правительницы моментально выскакивая из своего укрытия, чтобы спеть очередную идиотскую песню или станцевать глупый танец.

Я пела и танцевала намного лучше!

Мои сны часто были наполнены обрывками каких-то мелодий, и я собирала из них целые композиции, выдумывая слова. Всё равно все понимали здесь только один мой язык, а я не разбирала их местный.

Я могла петь о чём угодно.

У меня был тайный план. Я хотела спеть и станцевать так, чтобы понравиться царице и тоже занять место за троном. Меня не пускали на приёмы и другие важные мероприятия во дворце, и мне оставалось только смотреть на прибывавших гостей с лестницы, которая вела на второй — жилой — этаж. Они все походили на ярких бабочек, на сияющие каменья, на растения, на цветы. Они были удивительны.

Почему Гром может участвовать в этом всём, а я нет?

Обидно!

Я расстроенно чуть пнула пук золотой травы, попавшийся под горячую руку.

Лионелла, Кори и Битки были моими подружками — мы сопровождали королеву в её прогулках по столице, развлекали её разговорами и помогали с платьями. Но в зал приёмов мы не ходили.

Кори с тёмно-янтарной кожей и чёрными глазами (меня чёрные глаза пугали больше белых, если честно) всегда шутила больше остальных. Зелёная Битки больше всех знала о природе.

Именно она возглавляла нашу группу сейчас.

Наша цель — собрать редкие бутоны для нового наряда королевы.

Моё платье — из плотных больших листьев — волочилось по земле, и я то и дело наступала на собственный подол, грозясь порвать его. В следующий раз не буду жалеть свой старый костюм из ткани — он больше подходит под такие пешие путешествия.

Наш путь пролегал через рощу за замком. Рощу цветов.

Правда, я не преувеличиваю!

Эти цветы были выше меня раза в три. Их огромные листья и лепестки скрывали нас от слабого света пещеры, и оттого шли мы в полутемноте, двигаясь иногда почти наощупь. Я задрала голову: так странно ощущать себя крошечной, будто это не цветы огромны, а я отчего-то уменьшилась в размерах.

Страна таншей не переставала меня удивлять.

Впрочем, кто знает, какова была моя прежняя жизнь. По снам можно судить, что мой мир — возможно — был не менее удивительным. Металлическим, шумным, песчаным. Если, конечно, это не игры моего воображения.

Как-то раз мне приснились железные люди в алых головных уборах!

— Бэйэн, из листьев этих цветов сделаны многие вещи — от покрывал до основания доспехов дворцовых стражников, — откуда-то спереди послышался голос Битки.

Поскольку у меня нет имени, а выбрать новое, как все хотели, я всё никак не могла, танши звали меня Бэйэн. На самом деле, на их языке это слово означало что-то вроде "миледи", но, вероятно, это их не слишком беспокоило — и обращение стало моим именем.

Пожалуй, имя — это то, что я очень хотела бы вспомнить, но что никак мне не являлось даже во снах. Возможно, звук моего имени смог бы пробить ледяную толщу...

Откуда я вообще появилась, никто не говорил. Лишь только, что нашли меня на поляне уже без памяти.

Царство таншей занимало несколько циклопических размеров подземных пещер, а над ним, на поверхности, были некие королевства людей. Скорее всего, я оттуда. Я извне.

Интересно, остался ли кто-то из моей семьи там?

Мои родители? Мои друзья? Может, даже мой возлюбленный?

Кто знает!..

— Я не люблю платья из них, — объявила Лионелла. — Их листья являются слишком тяжёлыми, а их лепестки являются слишком плотными.

Кори громко фыркнула.

— Слишком плотными, — повторила она и добавила что-то на местном наречии. Битки ахнула, а Лионелла покрылась некрасивыми пятнами.

Чтобы уважить меня, девушки разговаривали на понятном мне языке. Они знали его хуже королевы, но на весьма достойном уровне.

Как-то я спросила у них, зачем они знают язык надземья.

— Наш язык является слишком древним, и в нём бывает слишком мало слов. Например, в нём не было слов "извне", "магия", "почва", "пещера". Эти слова мы взяли из твоего языка.

Ещё они мне объяснили, что для их речи не слишком-то характерны длинные предложения и пропуск слов, поэтому они говорили целыми фразами, добавляя много лишнего, и дробили предложения на более короткие.

Я не сразу к этому привыкла. Удивительно, как хорошо я различала языковые особенности, но при этом совершенно не помнила, где и как этому обучилась.

На печальную сторону отсутствия воспоминаний я обратила внимания во время нашего перевала, совершённого нами на обратном пути. Кори как раз села рассказывать мне очередную байку, которая должна была меня и развлечь, и научить чему-то новому. Например, понимать, когда стоит промолчать.

— Тяжело мне, друзья мои, так хочется хоть что-нибудь вспомнить, — вздохнула я, заворожённо глядя на танцевавшие язычки пламени в костерке. — Вроде и понимаю, что жизнь моя извне могла быть и плохой, но ничего поделать не могу.

— Магия всё сделает правильно, — уверенно произнесла Кори, подбрасывая в костёр веточки.

— Если честно... — я с видимым трудом отвела взгляд от огня. — Хотя вокруг меня одно сплошное доказательство того, что магия реальна, я не очень-то ей верю.

— А во что ты веришь, Бэйэн?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Во что-то менее вещественное, уж точно. В вашем царстве так много магии, всё так волшебно, что... Что для меня это стало обыденностью. А я не могу верить в обыденность.

Кори покачала головой. Конечно, она-то была окружена магией с самого рождения, но всё равно искренне преданна ей. Всю жизнь Кори говорили ценить волшебство — ей не понять мою человеческую логику.

— Ты можешь верить только в неизведанное чудо? — хмыкнула Лионелла.

— Чудо — оно на то и чудо, чтобы в него верить. Оно редко случается, — что мной двигало в такие моменты, наверное, только магия и знала.

— Разве не является чудом то, что ты попала сюда? Разве не является чудом то, что с тобой стало?

Я задумалась.

— Может, я чересчур серьёзно отношусь к смыслу слов, но для меня чудо — что-то всё же приятное. Я не знаю, как жила до этого. Вдруг намного лучше? — я фыркнула и подмигнула девушкам.

— Я не понимаю... — задумчиво протянула Битки. — Я не понимаю, как кто-то может верить во что-то невещественное. Я верю в себя, я верю в своих друзей. И я верю в магию. Потому что она всегда рядом. Она тоже мой друг.

Пожалуй, я слишком неполноценная личность, чтобы верить в себя. Меня как таковой и нет. Возможно, в прежней жизни всё было иначе, но её больше не существует. Моё прошлое умерло.

— Это скорее доверие, чем вера, — ответила я. — Всё же в моём понимании вера никак не связана с чем-то таким приземлённым, как живые люди.

Сложно объяснить, откуда вообще в моей голове брались подобные мысли. Иногда мне казалось, что сквозь преграду, через которую я взирала на бесконечные сновидения, что-то перетекало ко мне, какие-то знания, чувства, эмоции, которым больше неоткуда было взяться.

Я понятия не имела, во что верят люди извне. Верят ли вообще.

Но надеюсь, что всё же в их мировоззрение входит что-то похожее на веру. Я ощущала своим пустым сердцем, что мне её не хватало. Я будто шла по хрупкому бесконечному мосту над зияющей пропастью, и ничто не помогало мне отвлечься от этого. Может, там, под дымкой тумана, уже земля? И зря я беспокоюсь? Может, скоро мост закончится — и я окажусь в безопасности? Вера, надежда — они бы осветили мне путь, осветили бы эту пропасть. Пока что я шла наугад, искренне полагая, что каждый мой шаг может стать последним перед падением во тьму.

Довольно неприятное чувство.

Не хотелось бы, чтобы оно было нормальным и привычным для большого числа людей.

Что нас ждёт там — в этой тьме?

Ничто?

Не хотелось, чтобы там ничего не было, чтобы с падением в бездну я испарилась и исчезла окончательно и без следа. Ни воспоминаний, ни дыхания, ни сознания, ничего.

Лишь только пустота.

Это как-то неправильно. Это как-то...

Глупо, что ли.

Зачем тогда живём?

Мы рождаемся, растём, что-то делаем, не делаем лишь для того, чтобы умереть?

И исчезнуть?

Это как-то неправильно.

Так быть не должно.

Я не хочу этого.

— Даже если ты не веришь в магию, она всё равно рядом с тобой. Всё будет, — постановила Кори.

* * *

Это было самое невероятное, самое волшебное платье, какое можно было себе только представить. От линии чуть завышенной талии шла широкая юбка, вся — сплошь в живых пышных цветах в тон моим волосам. Цветы, похожие на пушистые метёлки из крошечных бутончиков-звёзд, душисто пахли, и от их запаха у меня чуть кружилась голова.

А может, она кружилась из-за того, что я чувствовала себя невероятно красивой, просто чудесной и даже не обращала внимание на колючесть наряда (спрятанное под юбкой короткое тканевое платьице спасало лишь верхнюю часть тела).

Волосы свободно струились по спине, и за левым ухом был закреплён крупный бутон из сияющих кристаллов.

Уверена, что в надземье у меня такого не имелось. Это был продукт магии в чистом её виде. Магия заставляла цветы благоухать и выглядеть, будто их только что сорвали с клумбы, магия заставляла всю конструкцию не разваливаться при малейшем движении, магия придавала особенный блеск всему — от моей кожи до моих глаз.

Верь в магию.

Так все говорят.

Когда я как-то спросила, есть ли магия в надземье, то мне сказали, что там её мало должно было остаться. Мало, но достаточно, чтобы я с ней умудрилась повстречаться.

— Поэтому в тебе есть так много цвета. Есть так много цвета, который нехарактерен для человеческого рода. Туман выводит на свет всё то магическое, что есть в тебе. Твоя внешность является последствием перехода.

Так интересно, какой же я была прежде? Блондинкой? Голубоглазой? Ничего не было ясным, ничего не было определённым.

Зато мир вокруг отличался причудливой чёткостью.

Пиршественный зал был украшен миллионом живых цветов; кадки и горшки с ними свешивались со стен, букеты в хрустальных вазах стояли вдоль стен, мешая самым мнущимся гостям жаться у них. Танши в костюмах из травы и цветов летали между гостями с подносами, на которых горой возвышались бокалы с терпким напитком.

Тронная зона пустовала.

Я прошла зал почти насквозь; дверь слева вела в малую комнату, где певцы и певицы могли исполнить мелодии на местном музыкальном инструменте — санате.

Начала играть музыка. Мужчины подходили к женщинам и просили их присоединиться к ним в танце.

Я задумчиво посмотрела на их стройные ряды, занявшие весь центр зала.

— Можно попросить вас, прекрасная Бэйэн, станцевать со мной этот танец?

Я не успела сбежать в тихий зал, поэтому смирилась со своим положением и кивнула.

Мой партнёр был невысок ростом, но танцором, надо признать, оказался неплохим. Он сумел справиться с длинным подолом моего платья и не унизил меня бесполезными разговорами, будучи явно в курсе, что я не говорю на местном языке.

После него меня моментально взял в оборот другой мужчина, одетый рыцарем. А за ним — пожилой милорд, в седую бороду которого был вплетён плющ.

Танцевать ещё раз я не хотела и почти бегом покинула зал, схватив по дороге с подноса кубок и не слишком аристократично перепрыгнув порог в малый зал.

Он был украшен меньшим числом цветов и освещён не столько ярко: приглушённый свет кристаллов отражался в мутных зеркалах на стенах, в хрустальных напольных фигурах охотников и девиц в тонких платьях.

Солидные мужчины и почтенные леди сидели на деревянных, в изящных узорах диванах и креслах, курили дурманящий табак и со смаком обсуждали всё, что придёт в голову. Чудные костюмы и маски на лицах совершенно их не смущали, и их движения оставались деловитыми, а разговоры — степенными.

Я же чувствовала себя не в своей тарелке.

Интересно, где сейчас королева?..

Я допила свой кубок — лёгкий хмель ударил в голову — чутка осмелела, решив подойти к расписанному розами инструменту, доминировавшему в правой части зала. Вино таншей отличалось сладким и оттого хмельным вкусом.

Девушка с пышной башней волос и в маске-бабочке играла на клавишах какую-то лёгкую незамысловатую мелодию.

Я тронула лакированную крышку деревянного инструмента, и от прикосновения моей потной ладони на ней остался заметный след.

Поморщившись, я положила локоть сверху и постаралась поелозить им по крышке, чтобы хоть немного стереть разводы.

Видимо, мои незаметные телодвижения стали слишком заметны, и едва девушка завершила свою игру, как кто-то из зрителей, близко расположившийся к музыкальному уголку, обратился ко мне с просьбой также что-нибудь исполнить.

Врать не буду, играть на санате я не умела и не особо хотела учиться этому.

Общий принцип игры я понимала (Лионелла прекрасно играла, развлекая королеву во время наших бесед) и даже могла, наверное, исполнить пару мелодий, но я была недостаточно трезвой, чтобы преуспеть в этом, и слишком же хмельной, чтобы позволить себе выступить откровенно слабее предыдущей мастерицы и выставить себя в плохом свете.

Нет, я вовсе не собиралась выставлять себя посредственностью перед кучей аристократов.

— Я предпочла бы спеть, — я подошла к клавишам, с сомнением глянула на них и повернулась лицом к публике. — Я знаю одну песню, она на иностранном языке.

Я вздохнула и запела. Песня была мелодичная, я постоянно слышала её во снах: то её пела взрослая женщина, то кто-то, кого я не видела, более молодым голосом. Я испытывала трудности с запоминанием её текста из-за того, что слова из-за толщи льда было сложно чётко услышать, но мелодию знала отлично. Никто не мог мне помешать спеть тарабарщину, бессмыслицу, которую всё равно никто не поймёт.

Именно эта песня была для меня самой простой в исполнении; она хорошо звучала без музыкального сопровождения.

Я видела, как все, даже стоявшие совсем далеко от инструмента, замолкли и вслушались в причудливые таинственные слова.

С каждым куплетом и припевом я пела эту песню всё громче и драматичнее, стараясь отыгрывать некий трагизм на все сто — я представляла, что эта песня о несчастной любви или о потере, в общем, о чём-то щемяще тоскливом.

Я могла бы быть отличной актрисой, потому что мне по сути как раз не нужно было ничего играть. Я пела из глубины своего пустого сердца.

Я закрыла глаза, отдаваясь мелодии.

Наконец песня завершилась, и я замолкла.

Тишину в зале можно было порезать ножом, съесть и запить травяным напитком. Или вином. В зависимости от предпочтений.

Кто-то громко произнёс что-то, что звучало как «Браво!». Тишина задрожала, вздохнула и разбилась, и аплодисменты едва не оглушили меня.

— Какое продемонстрировано прекрасное исполнение!

— Великолепный голос!

— Невероятно чувственная песня.

С тем же успехом я могла спеть песню, в которой в самых грязных выражениях описала бы внешность и характер каждого из присутствующих, и реакция была бы та же самая. Никто, включая меня, понятия не имел, о чём на самом деле исполненная мной песня.

Публика была в восторге.

От переполнившего меня волнения я протрезвела и начала покрываться красными пятнами смущения.

Не без труда мне удалось прорваться сквозь толпу, желавшую лично высказать свои впечатления, и почти добраться до выхода, но тут меня перехватил стройный мужчина в щегольском костюме из листьев пальмия, окраска которых варьировалась от сияющего алого до мрачного чёрного — в цвет его глаз.

Он поклонился мне и пригласил на танец.

Хотя танцевать я желала сейчас в последнюю очередь, столкнуться опять с неожиданно появившимися поклонниками хотелось ещё меньше.

Я приняла его протянутую руку и пошла следом за мужчиной.

Танец был неспешным, спокойным, состоявшим преимущественно из медленного хождения по залу под музыку, которое сменялось на покруживание в руках партнёра.

Всю дорогу мой товарищ по танцу молчал, но усиленно сверкал чёрными очами. Смущение от яркой реакции публики на моё пение ушло, и я совершенно не собиралась вновь отдаваться этому малоприятному чувству из-за какого-то незнакомца.

Я порадовалась, что не стала надевать узкую деревянную обувь, и поэтому кружиться оказалось не так сложно, как я предполагала, исходя из не слишком значительной разницы с ним в росте.

Мы оба подняли руки, прижав ладони, и я очутилась почти лицом к лицу с незнакомцем.

— У вас красивый голос, — сообщил он мне. Его акцент был едва уловимый, чуть мягкий.

Я озадаченно моргнула.

— Спасибо, — поблагодарила и как бы невзначай произнесла: — У вас красивый костюм.

Я всегда стараюсь говорить с ними просто и используя слова, которые они уже успели произнести. Многие танши в принципе не говорили ни на одном известном мне языке или говорили на известном мне весьма посредственно.

Мы кружились и кружились.

Мир вокруг кружился вместе с нами, я подняла голову, и на стеклянном потолке танцевали пёстрые блики, и всё закрутилось, завертелось, и я поняла, что мне хочется смеяться.

И я засмеялась.

* * *

Моё пение и мои танцы понравились королеве.

— Бэйэн, ты много знаешь таких песен?

Я знала много.

Так я стала развлекать королеву на регулярной основе — не совсем шут, но уже и не просто обычная служанка.

Меня отныне пускали в зал приёмов, и я пряталась с Громом у трона.

Жизнь налаживалась.

* * *

Вопросы о моём прошлом не отпускали меня, и часто, в своё свободное время, я бродила по столичному городу, шатаясь между прилавков, в тщетных попытках отвлечься.

В одну из таких прогулок я набрела на маленький дом у самой стены крепости, настолько кривой, что лишь только магия могла удержать его от разрушения. Я таращилась на него минут пять, разглядывая мшистую крышу, из которой торчали шляпки грибов, и ставни, расписанные волнами и звёздами. Я уже собралась уходить, как ставни распахнулись, и из окна выглянул черноглазый старец.

— Бэйэн, заходи в мой дом, побудь моим гостем.

Я оглянулась назад: улочка позади меня пустовала, наверное, не надо идти к незнакомцу? Но у него такая чудная крыша! Вернее, не у него, а у его дома.

Внутри этот дом оказался ещё более странным: во-первых, он был будто бы огромным, во-вторых, весь он был завален манускриптами.

Старец представился королевским летописцем, чьи лучшие годы, которые он отдал дворцу, были уже позади, за что он просит прощения. Кряхтя он доплёлся до мягкого мшистого сидения и с кряканьем сел в него.

— Однако я всё равно внимательно слежу за всем, что происходит. Я много слышал о девушке извне с сиреневыми волосами, которая совсем ничего не помнит о себе. Мне было очень интересно познакомиться с ней, — скрипучий голос старца звучал ровно, он говорил на очень чистом языке, на таком же, на каком говорила сама королева таншей.

— Моя внешность и моя забывчивость — пожалуй, единственное интересное, что есть во мне, милорд. У вас же так много документов! Как жаль, что я не знаю языка...

— Тебе и не нужно знать его, Бэйэн, он не твой. Ты совсем ничего не помнишь о прошлом?

— Нет, — смущённо произнесла я, стараясь лишний раз не останавливать на старце взгляд. — Иногда меня мучают кошмары, они будто бы очень похожи на жизнь. Но будто бы это не моя жизнь, вернее, не одна моя жизнь. Там много всего, — я прикусила губу.

— Ты смотришь на эти кошмары со стороны? — спросил старец.

— Да, через толщу льда, — я беспокойно завертелась на месте. — Но я помню языки разные, — добавила я, надеясь, что так буду звучать чуть менее жалостливо.

— Интересно... — протянул задумчиво старец. — Какая избирательная память.

— Да, — вздохнула я. — Дурацкий туман. Мне все говорят, что это он виноват.

— Туман... А ты знаешь, что это за туман, Бэйэн? — голос старца неожиданно окреп, стал менее скрипучим, даже деловитым.

Я покачала головой.

— Это путь наверх, в надземье.

— Да, но это не просто путь.

Старец пригласил меня присесть на мягкую траву недалеко от себя, пообещав долгий рассказ. Я привыкла к тому, что танши любят рассказывать мне всякое, поэтому без лишних слов приняла приглашение. Тем более, мне было действительно интересно узнать о тумане.

— Начну я, Бэйэн, с совсем далёкого прошлого.

— Когда-то давным давно магия стала выходить из-под контроля. Она утекала от нас, уходила в землю, в камень, и мы слабели. И однажды родился ребёнок с разными глазами — один глаз его был чёрным, а другой — белым. Он не умел управлять сновидениями, не умел читать мысли, не знал, как оживлять свои фантазии. Он видел сквозь магию. Он видел всё. И он мог заставить землю цвести.

— Сначала всё было хорошо. Наша почва стала плодородной. Родились близнецы. Вновь у них были разные глаза. И они могли управлять водой и воздухом. Они создали реки и магический туман, создали звёзды, что светят с потолка пещер. Наш край стал прекрасным, необыкновенным. Но начался ропот. Не слишком ли они сильны? Не победят ли они нашу традиционную магию? Не разрушат ли наш мир, чтобы показать нам его истинный облик? Зачем нужны мы с нашими иллюзиями, когда есть они, новая раса? И вот, когда близнецы только стали взрослыми, родился новый ребёнок, девочка. Все в ужасе ждали, какая магия будет под её властью.

— И она не обманула их ожидания. Ещё совсем крошкой она едва не уничтожила всё, что сотворила наша магия. Из её рук лился живой огонь, выжигавший сновидения до последней детали.

— Танши взбунтовались. Они потребовали, чтобы ребёнок был изгнан из царства. Остальные отказались покинуть девочку и ушли с ней в глубину пещер. Спустя несколько поколений им стало тесно в пещерах, и они исчезли — говорят, что они смогли создать озеро, которое может перенести тебя куда угодно, и с его помощью ушли в надземный мир, где стали править над обычными простаками.

— Но они оставили нам сюрприз — через туман, скрывающий входы в наш мир, то и дело падают надземные жители, такие, как ты.

Мне хотелось спросить многое: например, слабеет ли магия у потомков таншей и людей. Но я спросила другое, что встревожило меня не на шутку:

— Магия иллюзий? Вы сказали, что благодаря первому магу почва стала плодородной...

— Ты верно поняла мои слова, Бэйэн. Эта магия позволяла нам делать наш мир самым волшебным, таким, каким мы хотели его видеть. Пещеры — места довольно печальные, мы же хотели, чтобы нас окружала лишь радость и красота. Не всё погибло в огне. Остатки магии оказались спасены от силы стихий. Королевский дворец — целиком лишь иллюзия, как и некоторые места нашей страны, хрустальный лес, чёрная чаща... Никто уже и не помнит, что было создано колдунами, а что — магией таншей.

— Вы не видите сквозь иллюзию?

— Нет. Сквозь неё могли видеть только древние колдуны с разноцветными глазами. Но сейчас, должно быть, почти вся кровь в них — человеческая.

Я почувствовала холод в районе пустоты в груди. Сама мысль о том, что прекрасный дворец, весь в кристаллах и хрустале, мог быть лишь плодом воображения, лишь следствием магии... Каков он в реальности? Груда камней? Моя мягкая перина из мха — она реальна? А еда, что я ем...

Холод заполнил собой всю пустоту и поднялся до самого горла. Я сжала шею ладонями в попытке унять ужас, охвативший меня.

— Бэйэн, не поддавайся волнению. Магия колдунов настолько древняя и прочная, что большая часть природы вокруг нас — это настоящие деревья, цветы и существа. Они не успели разрушить наш мир и то, что даровали ему. Наш край — самое прекрасное, что есть. Самое удивительное.

Я посмотрела в чёрные глаза старца.

Царство таншей действительно было удивительным...

От их собственных глаз до...

Харик! Стражник королевы в деревянных латах, у которого в венах текла кровь предков из надземья. Его глаза были человеческими, но разноцветными.

— Харик, — осторожно произнесла я имя. — Он отличается от всех вас.

— Как и ты, Бэйэн, — заметил старец. — У Харика был предок-человек. Вот спустя несколько поколений у его потомка родился ребёнок с человеческими, но разноцветными глазами. Мы, не буду врать тебе, Бэйэн, очень сильно разволновались. Но Харик, как и все люди, странно воспринял магию. В нём нет ни искры её. Магия уже многие столетия сама решает, кого выбирать в свои проводники. Его она пометила, одарив глазами, и напомнила нам всем о прошлых ошибках.

Ошибках?

— Ведь танши не просто по-доброму попросили соплеменников разобраться с той девочкой?

— Не просто, — без подробностей ответил старец, и его лицо потемнело.

— А я... Почему мои волосы и глаза такие странные? Ведь я точно человек без капли магии!

— Тут, Бэйэн, ты совсем не права. Ты действительно человек, но ты полна магии. Каждый из нас чувствует это, но ничего не может сделать. Твоя магия не принадлежит нам. Возможно, ты пришла из своего мира не с пустыми руками, — на таинственной ноте завершил свой урок истории старец и низко опустил голову.

Я полна магии?

Я вовсе не ощущаю себя волшебной. Вполне обычной. Вернее, крайне необычной на фоне остальных безумно необычных таншей. Посредственность выделяется на фоне чудес.

Как и Харик. Мне хотелось спросить, владели ли магией, например, его родители, но было очевидно, что мой собеседник разговор продолжать не желал, то ли утомившись, то ли передумав пугать меня дальнейшими объяснениями.

Наверняка поэтому Харик — стражник и постоянно находится при королеве. Она следит за ним. Вдруг в один прекрасный момент в нём проснётся колдун, способный превратить камень в почву? Или, что намного хуже, способный прожигать насквозь иллюзии?

Иллюзии... А сами танши? Они выглядят именно так, как есть? Королева? Она явно очень древняя, вдруг она всего лишь уродливая старуха под маской волшебства.

Может, мой жизненный опыт и был мал, но одно я знала точно: когда ты слышишь такие вещи, стоит им поверить и задуматься. Возможно, стоит меньше принимать на веру всё, что тебя окружает. Вероятно, стоит погрузиться в размышления о том, как вернуться при возможности обратно в надземье. Если, конечно, его ещё не сожгли потомки колдунов.