Время собирать камни (гет)

Оказалось, папа действительно приезжал в надежде заинтересовать Эдварда делом об убийстве какого-то журналиста в Сиэтле. У полиции были подозреваемые, но доказать причастность ни одного из них не удалось. Хотя прошло уже больше года, Чарли считал, что рано хоронить папку в архиве, особенно если кто-то может подслушать мысли фигурантов.

— Слишком большая огласка, — пояснил Эдвард, когда я спросила, почему он отказался.

Мы уложили Райли спать и теперь сидели на камнях на поле, где ранее встречались с волками. Глубокие канавы сложились в абстрактный узор прерывистых линий, комья земли и выкорчеванные с корнями деревья делали картину похожей на иллюстрацию к сюжету о землетрясении. Эдвард сказал, что пара хороших дождей сгладит все следы, и после этого, даже если кто-то заберется так далеко в лес, то не найдет здесь ничего слишком подозрительного. Мы ждали Эмметта: он обещал позаниматься со мной, но куда-то умчался, заявив, что должен зачем-то успеть в город до ночи. В лесу все еще было много людей, поэтому мы не рискнули для этих целей использовать поляну неподалеку от дома.

— Это даже попало в федеральные новости, — продолжил Эдвард. — В интернете есть сайт, где детективы-любители ведут свое расследование, строят версии, штудируют страницы всех знакомых жертвы в социальных сетях. Делают ставки. Да и мы тут не поможем. Чарли считает, что это было импульсивное убийство, в пылу ссоры кто-то толкнул его, и он неудачно упал. Едва ли этот человек убьет снова.

— Ого, как много причин. Ты всерьез это обдумал?

Эдвард пожал плечами в ответ.

— Правосудие совсем не тождественно справедливости. Этот человек вполне может и не быть злодеем.

— Понимаю, о чем ты.

О злодействе Эдварду было известно многое. Когда он только стал хладным и еще не научился справляться с гулом чужих мыслей, вторгающимся в разум, он был в ужасе от того, что порой слышал. Уже тогда его разочаровало несовершенство человеческой системы правосудия, где наказание не соответствовало провинности, а многие действительно виновные его вообще не получали. На короткое время он решил, что может исправить часть ошибок, питаясь теми, кого все равно должны были повесить, если бы их вину доказали. Это завело его так глубоко в темноту, что Эдвард, охотясь на чудовищ, сам едва не стал одним из них.

— Так ты хочешь браться за дела, где орудуют настоящие психи?

— Не обязательно. Просто где от моего вмешательства будет польза, а не только галочка в отчете. И где не будет риска для нас.

— Какого риска?

— Любого. Присутствие другого хладного рядом, возможность быть замеченным, повышенное внимание к делу.

— А если ты должен будешь вмешаться?

— Не должен.

— Ты же понимаешь, о чем я.

— Да, и я серьезно. Я не должен.

— Ладно, — сдалась я и задала вопрос иначе: — А если кто-то будет нуждаться в помощи?

— Белла, — сказал он, коснувшись моей руки. — Если я буду это делать, то только в той мере, которая допустима в нашей ситуации, а это значит абсолютное отсутствие риска.

Чтобы Эдвард спокойно прошел мимо, зная, что человек рядом в беде? Мне было трудно такое представить.

— А ты будешь в порядке, если не вмешаешься, когда это будет необходимо?

Эдвард улыбнулся в ответ.

— Я буду в порядке, если буду знать, что ты и Райли в безопасности. Это главный приоритет. Здесь нет никакой дилеммы. Пока Райли выглядит как бессмертный ребенок, возможно, нам лучше вообще свести контакты с внешним миром к минимуму. Если Чарли действительно сдаст значок, я мог бы помогать издалека, оставив основную часть работы ему. Буду проверять отчеты, записи с камер, может быть, иногда подслушивать, что говорит или думает человек, на которого Чарли укажет.

Это звучало очень здраво, хотя мне было бы спокойнее, если бы Эдвард прикрывал папину спину. Конечно, ему предстоит иметь дело всего лишь с обычными людьми, такими же, как он сам. Но люди порой бывали столь ужасны, что иной хладный рядом с ними казался ребенком.

— Ты думаешь, нам стоит бояться? — спросила я. Эдвард наклонил голову, ожидая пояснения. И я нехотя добавила: — Вольтури. Они ведь не слишком интересуются другими кланами, пока не случается что-то экстраординарное. Джаспер говорил, даже в стычки они не вмешиваются, пока те не перерастают в серьезную проблему.

— Так и есть. К тому же они по-настоящему древние и уже перестали чувствовать ход времени. Аро вспоминает, что давно не говорил со своим другом Карлайлом, пару раз за век. Десять лет, которые нужны, чтобы выросла Райли, для них — почти миг. Все должно быть хорошо.

— А если нет? Что нас ждет? Просто хочу знать.

Эдвард колебался. Какое-то время он молча смотрел на меня, вертя в руках маленькую сосновую веточку.

— Учитывая наше число и таланты, — все-таки заговорил он, — скорее всего, они пришлют двух одаренных и вдвое больше телохранителей. С шестью обычными бойцами мы бы справились, но питомцы Аро…

Эдвард покачал головой, а потом посмотрел на свои ладони, с удивлением заметив на них пятна смолы. Отбросив то, что осталось от ветки, он потер пальцы друг о друга.

— С Джейн и Алеком сражаться почти невозможно. Они создают иллюзии настолько яркие, что невозможно отличить их от реальности.

— Какие иллюзии?

— Джейн внушает разуму, что тело испытывает ужасную боль. Алек, напротив, отключает все чувства. Ты не видишь, не слышишь, не чувствуешь, даже не замечаешь, когда перестаешь существовать. И пока враг оглушен, телохранители расправляются с ним.

Я вздрогнула, почувствовав, как мурашки бегут по спине, с покалыванием приподнимая волосы на затылке.

— Но с этим же можно что-то сделать?

— Джейн можно победить, — кивнул Эдвард, — если действовать слаженно, шансы есть. Она способна атаковать только одного противника за раз. А с Алеком сложнее. Он может повалить целую армию один. Единственное, на что можно надеяться при встрече с этими двоими — не увидеть казнь и не почувствовать боли. Джейн любит мучить жертву, а Алек забирает боль приговоренного. В каком-то смысле он более милосерден.

Как обреченно. Наверное, Эдвард — единственный, кто смог бы как-то противостоять Алеку, пользуясь его же зрением, чтобы ориентироваться в происходящем, но Джейн... К тому же это значило, что Эдвард станет первой и главной целью для цепных псов, следующих за этими двоими. А если он погибнет, шансов не останется вовсе.

— И поэтому ты хочешь привлечь стаю, — с трудом проговорила я.

— С ними у нас будет шанс… не победить, нет, но выиграть достаточно времени.

— Времени для чего?

— Чтобы вы с Райли смогли сбежать.

Что? На секунду я онемела. Даже в голове не возникло ни одной мысли. Я всматривалась в его лицо, пытаясь понять, не шутит ли он, но Эдвард выглядел серьезным. Губы сложились в жесткую упрямую линию.

— Я не побегу, — ответила я.

— Ты знаешь маршрут: по реке до залива и потом на запад.

Я отрицательно покачала головой, но он продолжил, говоря все быстрее, будто боялся, что я его перебью:

— У Райли должен остаться хотя бы один родитель. Тот, кто позаботится о ней, пока она не станет достаточно взрослой. Вы можете спастись.

— Милый, услышь меня, — попросила я, заключив в ладони его лицо. — Я не побегу. Я не оставлю других умирать за нас. Если они решат сражаться, я приму это, и буду уважать их выбор, но я останусь.

— Никто не осудит тебя.

— Значит, не осудит и кого-то другого. Того, кто в меньшей степени ответственен за это. Они вообще не обязаны помогать нам.

— Дело не в обязанности.

— Я знаю.

— Посмотри на это с другой стороны…

— Ни с какой стороны я на это смотреть не буду! — перебила я.

Эдвард нахмурился, глаза сверкнули, и я будто оказалась поймана — не способна ни моргнуть, ни отвести взгляд. Знакомое чувство, будто все вокруг расплывается, оставляя видимыми только его глаза, вызывало легкое головокружение, как бывало всегда, стоило Эдварду включить свой дар на полную мощность.

Это ощущалось как «почти прикосновение», когда в последнюю секунду кто-то замирает, не преодолев пару миллиметров. И ты едва-едва можешь уловить тепло, текущее от его пальцев. Только прикоснуться он пытался к чему-то, скрытому в глубине. Даже такое чуть ли не вторжение с его стороны было ласковым. Я потянулась навстречу этому теплу. И неожиданно ощутила его явственнее, будто смогла ухватить и держать. Глаза Эдварда удивленно расширились, и контакт прервался.

— Что ты сделала? — ошеломленно спросил он.

— Не знаю. Ты что-то услышал?

— Скорее почувствовал, — тихо сказал он, и даже потер лоб пальцами. — Так странно, не похоже на мысль. Ты специально передала это?

— Что?

— Твердость... — со вздохом ответил Эдвард. — Будто с разбега в стену влетел.

— Нет, не специально. Но хорошо, что так вышло.

Он скептически вскинул бровь, и я пояснила:

— Значит, знаешь, что я серьезно. И откажешься от этой затеи.

Он вперил в меня недовольный немигающий взгляд, но за годы, прошедшие с нашей встречи, я поднаторела играть в гляделки и могла теперь ответить ему тем же.

— Ты много об этом думал, да? — спросила я, когда надоело упрямое молчание.

Эдвард снова вздохнул.

— Полезно иметь план “Б”.

И наверняка не единственный. Как обычно.

— Почему ты не сказал мне?

— Сейчас все в порядке. Незачем думать о плохом. Но если беда случится, вся эта битва имеет смысл, только если есть хоть какой-то шанс спасти Райли. Понимаешь?

— В противном случае всем сражаться незачем, — кивнула я. — Хватит и нас двоих. Зря мы втянули семью в это, теперь их не отговорить.

— Они понимали риск.

— Да, но… Ты считаешь, нет никакой надежды? Только бежать или погибнуть?

— Для начала не попадаться, не привлекать внимание. Форкс — отличное место для этого, жаль, придется уехать. Если Элис что-то увидит, мы спрячемся так глубоко, как сможем, за полярным кругом или в пустыне. Но если сражения не миновать, мы не будем покорно ждать милости от Вольтури. Мы будем искать средства сберечь как можно больше.

Я невольно улыбнулась. Конечно, мы будем искать. Эдвард всегда находил выход даже в безнадежной ситуации. Почему в этот раз должно быть иначе?

— Говори со мной, ладно? Если что-то приходит тебе на ум или просто беспокоит, даже если не видишь выхода. Будем тревожиться вместе. Договорились? — попросила я, протянув ладонь. Улыбнувшись, Эдвард пожал ее.

— Договорились.

Две головы лучше одной, даже если вторая неправильная, вроде моей. Я вздохнула, расправляя плечи. Было так здорово, что мы смогли спокойно обсудить эту страшную тему. Немного странно, учитывая, что речь шла о нашей гибели, будто о чем-то довольно будничном. Но приятно было строить планы и понимать, что мы не беспомощны, мы еще поборемся. Это вселяло веру, что мы со всем справимся, так или иначе.

— А теперь повтори то, что ты сделала раньше, — попросил Эдвард, придвигаясь ближе.

Я не сразу догадалась, о чем он, его немигающий, замерший на мне взгляд стал подсказкой. Сказать проще, чем сделать. Почему-то из всех людей Эдвард не мог слышать только меня и Чарли, но если от папы он периодически мог улавливать хотя бы обрывки мыслей, у меня обычно не получалось ничего ему передать. Хотя это было бы полезным, ведь мысли можно услышать с большего расстояния, чем крик. Можно передать слова, картинку или чувство, даже будучи не в состоянии говорить. Я сделала глубокий вдох и попыталась сосредоточиться, чтобы уловить то «почти прикосновение», что смогла почувствовать раньше. Картинка перед глазами начала расплываться.

И ничего не вышло, мы пробовали несколько раз: я загадывала число, слово, пыталась, как в прошлый раз, послать бессловесное ощущение. Но горевший в глазах Эдварда энтузиазм не угасал. Получив надежду, что он сможет слышать меня хотя бы немного, Эдвард был твердо намерен этого добиться. Я попросила его прерваться, и он неохотно согласился вместо этого потренировать меня.

Эдвард пытался имитировать повадки Эмметта — нападать прямо, полагаться на силу, двигаться медленнее, но с большим напором. У меня хорошо получалось уклоняться, но с атакой не заладилось, и все чаще мне приходилось отступать. Я не могла ударить Эдварда, и он предложил другой вариант — мне нужно было сорвать одну из пуговиц на его рубашке. Хотя это больше походило на игру, она принесла плоды: я смогла дважды попасть по корпусу и даже оторвать пуговицу у самого горла. Главным было не смотреть, куда целишься, не наносить прямых ударов и двигаться очень быстро. Эдвард улыбнулся и одобрительно кивнул мне. Потом резко обернулся, будто его позвали.

— Эмметт? — поняла я.

— Да. И он чем-то очень доволен.

Прежде чем присоединиться к нам, Эмметт зачем-то описал два круга по самому краю поля, как сумасшедший скоростной поезд. Видя такое, ожидаешь почувствовать дрожь земли или услышать грохот, но, хотя поступь Эмметта не была столь тихой, как у Эдварда или Эсми, он производил на удивление мало шума.

— Приветик! — улыбнувшись протянул он.

Эмметт не сменил одежду, и к прежним пятнам добавились новые — следствие пробежки по лесу. Толстовка на груди слегка топорщилась, будто он спрятал котенка за пазухой. Его внимание привлекла наполовину расстегнутая рубашка Эдварда, и ухмылка стала шире.

— Вы тут шалили, а я помешал, что ли? — дергая бровями, спросил он. — Могу погулять немного. Сколько вам, детишки, нужно, минут пять?

— Ох, Эмметт, — вздохнула я, сжав переносицу. Фу. Иногда его бывало тяжело выносить, и я пока не научилась не отвечать на его сомнительные шуточки.

Эдвард просто насмешливо фыркнул — пронять его было труднее.

— Что ты там притащил? — спросил он.

И еще до того, как Эмметт ответил, удивленно вскинул брови и обернулся ко мне. Его губы подрагивали, во взгляде веселье смешалось с ожиданием.

— Что?

— Я придумал, — начал Эмметт, запустив руку под толстовку. — Как решить Беллину проблему.

Он извлек что-то бесформенное, черное и волосатое. Снял какую-то сетку и убрал в карман.

— Ей просто нужен стимул. То, что ее жесть как бесит.

Он расправил волоски, и я поняла, на что смотрю — довольно нелепый черный парик, притом подстриженный явно на женский манер.

— Серьезно, Эмметт? Ты за этим ездил в город? — спросила я. — Он что, с челкой?

— Не придирайся. Взял, что было, — ответил он, игриво откидывая длинные пряди за спину. — Просто представь, что я — Билли-длинный-язык. И нападай!

Эдвард посмеивался, наблюдая за мной. Эмметт вживался в роль, выкрикивая фразы вроде «хороший хладный — мертвый хладный!» или «сжечь их всех!», почему-то с южным акцентом, как в старых вестернах.

— Сделаешь с этим что-нибудь? — обратилась я к Эдварду.

— Не думаю, что у меня бы получилось.

— Ты же обещал помогать мне!

Эдвард снова тихо засмеялся. Встав позади, он положил руки мне на плечи.

— Не обращай внимание на то, что он делает, — все еще с улыбкой в голосе сказал он. — Дурачась, Эмметт не становится менее сильным или внимательным. Посмотри, он наблюдает за тобой.

Эмметт подмигнул, будто подтверждая слова Эдварда. Если не замечать ужимок, это был все еще тот же хладный, что скрутил монстроподобного волка без видимых усилий.

— Не позволяй ему тебя отвлечь. Вспомни, как он сражается, его слабые места. И постарайся отпустить поводок. Не сдерживай себя, даже волкам не удалось серьезно навредить ему.

Дельное замечание, даже совсем свихнувшись, я едва ли смогу серьезно ранить его — сил не хватит. Но, как выразился Эдвард, отпустить поводок — это уже совсем другой вопрос.

Эдвард убрал руки и немного отошел в сторону. Я закрыла глаза, стараясь найти в душе темноту и огонь. Придумав странное упражнение с рыком, Эмметт помог мне найти тропинку в нужном направлении, теперь нужно было изучить ее, пока та не станет знакомой, как дорога домой, чтобы и с закрытыми глазами я прошла прямо и не споткнулась.

Эмметт и его внутренний зверь были одним целым, лучшими друзьями, с ликующим криком летящими навстречу драке. Эдварду зверь служил, безропотно подчиняясь железной воле хозяина, как хорошо обученный пес К-9. Джаспер вел со своим бесконечный бой, как дрессировщик на арене — он заставлял зверя подчиняться, но не поворачивался к нему спиной, зная, что тот может напасть, стоит лишь утратить на мгновение бдительность.

А я? А я своего боялась настолько, что мысленно запирала его в сейфе, обматывала тот цепями и вешала поверх большой замок. Даже мысль о том, чтобы заглянуть внутрь, пугала, заставляя возводить новые и новые барьеры до тех пор, пока я не перестала понимать, как их преодолеть. Но однажды преграды пали сами. Джаспер ошибался, предполагая, что ключом к свободе зверя является страх, жажда или гнев. Это был не азарт, как в случае с Эмметтом, и не осознанное подконтрольное действие, как у Эдварда. Всего одна мысль могла заставить меня слететь с катушек: кто-то хочет навредить тем, кого я люблю.

Почувствовав, как темнота зашевелилась внутри, я открыла глаза. Эмметт все еще кривлялся, поправляя свою дурацкую прическу.

«Нет, — поправила я себя. — Это не Эмметт. Этот человек несет боль и смерть моей семье». Я постаралась воскресить в памяти ярость, заставившую отступить страх, от мысли, что кто-то отнимет у меня ребенка.

По коже пробежало покалывание, будто она ощетинилась иглами, по телу разлился жар. Я пошевелила пальцами, чувствуя их иначе — сильными, с острыми когтями, настоящее оружие, способное рассечь горло, разодрать грудь и добраться до сердца.

Представила искаженную оскалом волчью морду с капающей слюной. Моргнув, я увидела Эмметта глазами зверя — четче, ярче. Еще один вдох, и с выдохом будто часть меня покинула тело. Я словно смотрела на себя со стороны — оскаленные зубы, напряженные мышцы. Тело двигалось само — пригнулось к земле, готовясь к прыжку.

Представила фигуры в черных балахонах, окружающие Эдварда. «Убить» — стало последней связной мыслью в голове, когда рычащий зверь стрелой бросился вперед. И все потонуло в темноте.

* * *

— На счет три, — предупредил Эдвард, положив ладонь мне на плечо.

Он начал считать, и дернул меня за руку, едва успев сказать «раз». Я взвыла, склонившись вперед, а на вдохе услышала противный свист. Эдвард ругался сквозь зубы. Чуть в стороне Эмметт с хрустом вправлял себе колено.

— Подержи немного вот так, нужно, чтобы зажило правильно, — сказал Эдвард, осторожно сгибая вправленную руку в локте.

— Черт возьми, — выдавила я.

— Что я говорил? — проворчал он.

— Что я услышу идиотскую шутку. А ее не было.

Мой ответ прозвучал слегка гнусаво, как при насморке. Что-то снова засвистело, как назойливый комар над ухом.

— Эй, мои шутки не идиотские, ясно? — вмешался Эмметт.

Вздохнув, Эдвард с силой провел рукой по лицу и вцепился в собственные волосы, глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Взяв за локоть, он приподнял мою руку, осторожно повернул из стороны в сторону.

— Больно?

— Нет, — удивленно ответила я. Я пошевелила пальцами и покрутила рукой сама, но боль так и не пришла. — Совсем нет.

Слушать инстинкты в драке с Эмметтом было поразительно легко. Настолько, что я даже пропустила момент, когда совсем перестала думать. Зверь сорвался с поводка, как бешеная росомаха, ведомый единственным страстным желанием — растерзать. Эмметт вел себя похожим образом, он обожал хорошую драку и являлся, возможно, самым азартным человеком из всех, кого я знала. Эдвард разнял нас, когда я пыталась откусить Эмметту пальцы. И только тогда я ощутила боль в руке.

— Давай еще раз? — предложила я, поискав взглядом Эмметта. Тот резко дернул себя за палец на левой руке и как-то странно переглянулся с Эдвардом. — Что?

Эдвард смотрел на меня с мукой во взгляде. Он осторожно положил ладони по обе стороны моего лица. Я думала, за этим последуют уговоры, попытки убедить меня бросить эту затею. Вместо этого Эдвард сильно сдавил большими пальцами мой нос, и тот противно хрустнул. Слишком пораженная вспышкой боли, чтобы даже вскрикнуть, я только зажмурилась и подняла руку к лицу.

— Прости, — прошептал Эдвард, целуя меня в макушку.

Он гладил меня по волосам, пока боль постепенно утихала, переходя в онемение. Я ощупала нос, стараясь определить, нормальной ли он формы, попробовала пошевелить им. Свист наконец-то прекратился.

Будучи смертной, из-за проблем с координацией я попадала к травматологу так часто, что меня знали по имени даже новенькие медсестры отделения. Но даже после блокады боль не уходила так быстро. Сломанные кости ныли, дергали, поднималась температура, вызывая жуткую пульсацию в висках, и это могло продолжаться несколько дней. А потом требовались еще недели, чтобы срослись переломы. Я привыкла к осторожности — поменьше бегать, смотреть под ноги, спускаясь, держаться за перила лестницы, всегда включать свет, без острой необходимости не залезать ни на какие конструкции вроде стремянки. Эта осторожность сопровождала каждое мое движение. Любые занятия спортом были потенциально опасны. Обращение выжгло эту проблему, даровав вместе с постоянной жаждой безупречное чувство равновесия, силу и скорость хищника. Но мне впервые довелось испытать, как быстро способно восстановиться тело. И это было невероятно! Будто у мутанта из комиксов. Джаспер говорил, что боль длится лишь мгновение, ее нужно просто игнорировать. И как же он был прав! Я слегка размяла шею, повела плечами, даже подпрыгнула на месте, на сей раз внимательнее прислушиваясь к ощущениям, но больше ничего не болело. Теперь я вспомнила, как, оттащив от Эмметта, Эдвард осматривал меня, проверяя, не сломаны ли ребра и позвоночник. Но я пострадала не так уж серьезно. И, боже, я сломала Эмметту колено?

— Ты как, цела? — спросил Эмметт, беспокойно переступая с ноги на ногу.

— Кажется, да, — ответила я, сама удивленная этим фактом. И добавила, обращаясь к Эдварду: — Спасибо.

Он промолчал, только ласково провел пальцами по моей щеке, явно даже близко не пребывая в таком же восторге.

— Думаю, я поняла, о чем говорил Джаспер. Я могу быть Халком!

Никогда еще я не чувствовала себя такой сильной, как в момент, когда будто воспарила, отпустив контроль. Да я бы могла гору в порошок стереть! И почему я раньше этого не понимала? Осталось научиться сохранять ясное сознание, а не отключаться совсем, как вышло в этот раз.

— Еще разок? — хлопнув в ладоши, предложил Эмметт.

Я скосила глаза на Эдварда. Я чувствовала себя отлично, а вот он выглядел бледнее обычного. Он поджал губы, но снова промолчал. Эдвард обещал, что не будет возражать, и держал слово. Выражение его лица меня немного отрезвило. Интересно, как это выглядело со стороны? Впрочем, я и от первого лица не могла толком вспомнить подробности — только вкус яда на зубах и ощущение от сминаемой под натиском силы твердой плоти. В какой момент я повредила нос? Я вдруг ощутила себя животным, на смену эйфории пришел обжигающий стыд. Одежда оказалась сплошь покрыта землей, руки — грязными, с черными ногтями. Машинальным движением я постаралась пригладить волосы и обнаружила, что они сбились в колтун, набитый мелким мусором. Ну и видок у меня, должно быть, был.

— Думаю, хватит на сегодня, — сказала я. — Но это было здорово! Спасибо, Эмметт.

— Да о чем разговор? — ответил он, потирая предплечье, где полумесяцем горел свежий воспаленный рубец.

— Я укусила тебя? Боже, прости!

Подойдя ближе, я осмотрела шрам. Выглядел он очень болезненно, как кислотный ожог, но уже постепенно бледнел. Укусы никогда не заживают до конца и болят дольше обычной травмы. Я виновато опустила глаза, кусая губу. Черт! Я даже не заметила, как так получилось.

— Да ерунда, — отмахнулся Эмметт. Он натянул рукав ниже, скрывая рану. — Ну, что, тогда отчаливаем к дому? Чего тут тереться?

— Да, пойдем.

Эмметт убежал вперед. За спиной Эдвард тихо перевел дух. Он выглядел так понуро, пока не спеша подходил ближе. Взгляд в землю, руки в карманах. Привстав на цыпочки, я потянулась поцеловать его. Он мягко ответил, ладони легли мне на плечи и осторожно сжали.

— Ты в порядке? — спросила я, заглядывая Эдварду в глаза.

— Я? — удивился он.

— Выглядишь подавленным.

Эдвард кривовато улыбнулся, так что на одной щеке появилась ямочка, но веселым он не казался. Обняв за плечи, он увлек меня в сторону чащи, и несколько шагов мы просто не спеша брели по подлеску, пока он думал. Его ответ меня удивил:

— Я рад.

— Да ладно? — само вырвалось у меня.

На сей раз его улыбка выглядела искреннее.

— Мне это не понравилось, конечно, но опыт полезный. Они были правы, и ты тоже. Думаю, ты сможешь победить его.

— Правда?

— Со временем, — кивнул Эдвард.

— Тогда что тебя расстроило?

Он бросил на меня оценивающий взгляд и разочарованно вздохнул.

— Если тебя все устраивает, мне жаловаться не на что. Просто нужно как-то вписать это в свою картину мира.