Чародейка (джен)

Часть II

Было время когда то. Гремело, цвело… и прошло.

И державам, и людям пора наступает исчезнуть.

В непроглядной трясине лежит потонувшее Зло

И герой, что ценой своей жизни увлек его в бездну.

Что там было? Когда?.. По прошествии множества лет

И болото, и память покрыла забвения тина.

Только кажется людям, что Зло еще рвется на свет:

До сих пор, говорят, пузырится ночами трясина.

До сих пор, говорят, там, внизу, продолжается бой:

Беспощадно сдавив ненасытную глотку вампира,

До сих пор, говорят, кто-то платит посмертной судьбой

За оставшихся жить, за спокойствие этого мира.

(Волкодав. Семенова).

Между резких росчерков ветвей, расставшихся с янтарной листвой, мелькала яркая амазонка. Джайна прилагала все усилия, чтобы не отстать от лихой всадницы, бездумно несущейся впереди, поминутно рискующей свернуть себе шею.

— Вэя! — окликнула она, натягивая поводья.

Вороны с заполошным карканьем спорхнули с веток, испачкав чистоту небес темными кляксами.

Гнедая сделала попытку вздыбиться, — лошадь, горячая и нервная, выращенная в королевских конюшнях, пугалась темных чащоб.

— Горивэя!!!

Сухой ритмичный звук дробно бьющих по земле копыт приблизился. Всадница в красном, возвращаясь, картинно перелетела поваленное дерево и поросль колючих кустов.

Джайна выругалась:

— Ты хотя бы в порядке исключения способна думать?

Сестра отвечала звонким смехом, падая на землю, словно подхваченная вихрем. Ветер трепал выбившиеся из-под девичьей шляпки, сияющие в солнечном свете, платиновые локоны:

— Слышишь, как поет ветер? — закружилась она на месте, раскинув руки в стороны.

Огненно-алый колокол юбки юлой завертелся вокруг ног.

— Он летит, куда хочет.

Джайна, в свой черед, осторожно спустилась из зыбкой колыбели седла на твердую почву.

— Куда это, скажи на милость, ты собралась улетать? — поинтересовалась она.

Замерев, Горивэя посмотрела на неё сквозь почти сомкнувшиеся длинные ресницы.

Легкий силуэт вновь замелькал между стройными деревьями.

— Догоняй! — звенел дразнящий певучий голос. — Давай! Догони меня!

-И не подумаю, — хмыкнула Джайна.— Ты бегаешь гораздо быстрее.

— Ах, так?! — Сестра налетела, сбивая с ног, опрокидывая в прелые иглы. — Даже не подумаешь? Ну, держись у меня!

-Пусти! — отбивалась Джайна.

— Проси пощады, — рычала Горивэя.

Если бы Джайна точно не знала, что они лишены второй сущности, могла бы поверить, что сестра сейчас перекинется. Увы! Человеческая кровь в их жилах смешавшаяся с кровью метаморфов, делала сие невозможным.

Джайна оставила попытки подняться — Горивэя, хоть и далеко не толстушка, все же обладала достаточным весом, чтобы удержать её на земле.

— Пусти!

С лукавой улыбкой Вэя дунула Джайне в лицо:

— Знаешь, а мальчики Симерсэт чудо, как хороши. Оба! Ты зря не составила нам компанию вчера ночью.

— Скажи, что ты пошутила! — потребовала Джайна, гневно сверкая глазами.

Горивэя насмешливо изогнула изящные брови:

— Какие шутки? Симерсэты и вправду столь хороши, как я утверждаю.

Джайна принялась вырываться всерьез, и Горивэе не оставалось ничего иного, как позволить ей подняться.

— Тебе обязательно вести себя, как потаскуха? — запальчиво воскликнула Джайна, вытряхивая из волос хвойные иглы и пыль.

— А вот тебе явно пора избавиться от лишней скромности. Или, для начала, может быть, хотя бы от девственности?

— Твое поведение безнравственно!

— Правда? — Блеснула острыми зубками Горивэя. — Ну, и что с того? Гораздо интереснее другое: как ты думаешь, сколько времени потребуется, чтобы стравить между собой драгоценных сыночков верного папашиного советника? — Горивэя вновь обнажила ровные жемчужины зубок в насмешливой самолюбивой улыбке.— Мальчишки так носились со своей братской привязанностью. И вот, — готовы вцепиться друг другу в глотки ни на жизнь, а насмерть. Все из-за моей неотразимой персоны! Может быть, это и безнравственно? Но, наверняка, забавно.

Джайна смотрела в сверкающие, лучащиеся смехом глаза и чувствовала, как в груди разрастается ком, состоящий из любви к Горивэи и горечи. Почему при поразительном внешнем сходстве они так мало походили друг на друга внутренне?

— Забавно? — Презрительно выплюнула Джайна. — На мой взгляд, просто отвратительно! — В ответ глаза сестры стремительно потемнели.— Ты коллекционируешь любовников, словно бабочек, — сжала она кулаки.

— Признаюсь, собранную мной коллекцию считаю куда занимательнее насекомых — сладко пропела Горивэя, свистом подзывая к себе лошадь. — Кстати, в нашем трио есть только одна бабочка — это я. — Девушка легко поднялась в седло. — Торопись, не опоздай к вечерней трапезе, душа моя.

Ударив пятками по бокам, всадница заставила лошадь сорваться с места.

«Не оставляй меня одну!», — хотелось крикнуть Джайне.

Но она сдержалась.

Своенравная, капризная Горивэя не могла долго находиться на одном месте. С одним человеком. Ей, словно пламени, необходимы ветер и топливо: чужие страсти, восхищение, любовь, новизна. Бесконечная перемена действия и декораций.

Разве сестра виновата в том, что родилась столь прелестной и переменчивой? Скорее всего — нет. Но… как часто Джайна чувствовала себя брошенной. У неё возникало ощущение, что они бегут, крепко сцепив руки. Вэя ускользает, проходя туда, куда ей, Джайне, дорога заказана. Напрасно биться, будто птица в стекло, тоскуя по ускользнувшему счастью.

Вечная боль в душе. Не преходящая жажда: «Вернись, Вэя! Не беги так быстро — я за тобой не успеваю. Не оставляй меня! Без тебя я — только половина».

* * *

В холле приятно пахло деревом. Полировка блестела на резных колоннах, поддерживающих высокий свод. Там, наверху, сходились многочисленные лестницы и переходы. Чуть шероховатые доски, навощенные и сверкающие, едва заметно подрагивали при каждом шаге.

Гибкий белый барс, отцовский любимец, соскользнул сверху.

— Отуэй, — позвала Джайна, зарываясь руками в пушистую шерсть.

Барс ощерился. Но положенный богами закон не позволял ему проявить силу и коварство — звери-тотемы не могли не повиноваться воле метаморфов. В полукровке Джайне сохранилось достаточно магии, чтобы Отуэй рычал и скалился, но позволял дуть себе в нос, как послушный котенок.

— Ты опоздала. — Прозвучал за спиной низкий голос.

— Отец? — Обернулась девушка.

— Где твоя сестра?

— Не знаю.

Наривисс подавил готовый сорваться вздох, делая дочери знак поторопиться: ужин вот-вот начнется.

Джайна не забывала: сегодня полнолуние и скоро восход луны.

Пока девушки-служанки готовили наряд, суетились, сновали по комнате, Джайна отмокала в ванной, чуть-чуть смущаясь под пронзительным, откровенным взглядом юноши с портрета, висевшего на стене: Рай Трионский, наследник главы людского клана, почти собственной персоной.

Принц не был красив. Каждая черточка в его лице выдавала недобрую, упрямую натуру: запавшие под высокими скулами щеки, не здоровый, желтоватый оттенок кожи, крючковатый нос, плотно сжатые губы. Хороши были только глаза: большие и темные.

— Любуешься? — В комнату впорхнула уже успевшая переодеться к ужину Горивэя. — Что сказать, душа моя? Чудная у тебя будет судьба. Что может быть лучше — жить в грязных, пропитанных заразой, людских городах?

Нареченная невеста вместо ответа сдула на близняшку пену. Та в ответ чихнула.

— Люди отчего-то видят в этом мрачном мальчике всеобщее спасение.

— Так же, как оборотни видят в нас с тобой — проклятие? — Передернула плечами Вэя. — Очень показательный довод: «Люди видят», — фыркнула она. — Пока вот что-то благодати за этим типом не наблюдается.

— И что о нем говорят? — С живым любопытством поинтересовалась Джайна.

— Если я стану пересказывать, мы наверняка опоздаем. А если мы опоздаем, отец снимет с нас шкурку. Поскольку, в отличие от всех остальных наших подданных, шкурка у нас с тобой в едином экземпляре, можно сказать, мы сильно рискуем.

Наривисс, когда дочери наконец-то соизволили появиться, не одобрительно нахмурился — он не любил опозданий.

Братья Симэрсэт, Рутэн и Винс, в свой черед, проводили шествующую к своему месту Вэю взглядами: Рутэн — гневным и жарким; Винс — задумчивым и строгим. Джайна отметила привлекательность обоих, попавшихся в сачок легкомысленной сестрички, парней. Нужно отдать должное, — Горивэя не разменивается на неинтересных мужчин.

За столом собралась высшая знать клана, как один приходившаяся друг другу родственниками в том, или ином колене.

Стоило принцессам занять места, зазвучал медный колокол, возвещая о начале ритуальной трапезы.

В маленькие окошки вливался лунный свет. В большом камине, за решеткой, горел огонь. Других источников света не наблюдалось, да в нем и не было необходимости — недаром среди людей бытует мнение о том, что кошки видят в темноте лучше, чем при свете дня.

Тема разговора, словно пчелка, все время перелетала от собеседника к собеседнику. Голоса сливались в уютный ровный гул.

Фраза, брошенная отцовским советником, прервала создавшуюся идиллию:

— Повелитель, известно, что из людских земель прибыл вот уже третий гонец. Хотелось бы знать, какие новости они приносят?

Джайна с волнением наблюдала за отцом. Невозмутимым, холодным, будто кристально чистые родниковые воды. Хотя, нет. На родник отец, не походил. Скорее уж на вершину горы, покрытую сверкающей наледью.

Дэривис склонил голову под пристальным взглядом главы клана, но продолжил:

— Десять лет назад ты обещал человеческому зверенышу одну из принцесс. До сих пор идут споры о том, выполнишь ли ты обещание?

— Мой советник считает своего господина способным нарушить данное слово?

— Слово, данное человеку? — Пренебрежительно уронила Вияра, признанная красавица клана, последние пять лет занимающая роль отцовской любовницы. — Можно ли его принимать в расчет?

В глазах Наривисса промелькнула зарница: Мореко Саян, мать Горивэи и Джайны, ставшая самой большой любовью в его жизни, принадлежала к человеческому племени.

Законы Тигров просты: кровь должна оставаться чистой, ибо последствия смешения предугадать невозможно. Однако Горивэя не в себя уродилась упрямой, склонной к вызовам и низвержению авторитетов — Наривисс был таким же. И вот результат — вместо мальчиков впервые за тысячу лет у главы клана родились девочки. Ситуация усложнялась тем, что, по странной прихоти судьбы, сёстры-близняшки не унаследовали способности к перемене личины.

— Наривисс, — развивала тему Вияра, — ты не можешь отрицать, что люди по сути своей почти животные. По-крайней мере их мужская половина. Они обращаются со своими женщинами как с ослицами: заставляют их бесконечно рожать детей и носить тяжести!

— Ты плохо знаешь обычаи людей, Вияра, — пожал плечами их отец.

* * *

Ночь полностью вступила в свои права.

Даже Джайна, лишенная способности перевоплощаться, ощущала Зов. Запахи оглушали, пьянили, делались непередаваемо острыми. Очертания предметов выглядели четче и в то же время лишились красок. Их контуры загорелись холодным голубоватым лунным сиянием.

Большинство присутствующих уже готовились перейти к первой стадии обращения: черты успели заостриться. Изменились глаза: зрачки вытянулись, а радужная оболочка потемнела. Удлинялись ногти. Отдаленное звериное рычание, будто далеко идущая гроза, наполняло комнату предвкушением.

В зале нарастало напряжение, столь же сильное, как и сексуальное, но оно имело другую основу: сила, неукротимое стремление к движению.

Горячая, сухая ладошка Горивэи сжалась на пальцах Джайны. Глаза сестры блестели.

Самым тяжелым было время, когда метаморфы переходили грань, отделяющую одну сущность от другой. Это походило на жажду, которой нельзя найти утоления — полукровки, девушки могли чувствовать Зов, но не способны были дать ему выход. Инвалиды. Недаром в клане их называли проклятыми.

Один за другим меняя форму, тигры покидали Большой Зал.

Вэя обернулась к Джайне.

— Идем? То, что мы не способны покрываться мехом ещё не отнимает у нас возможности наслаждаться ночью.

Ночь! Такая, какой видят её живущие ею, с освежающим ветром, с блеском звезд, с чувством бесконечности и бездонности; наполненная жизнью, движением и красотой. Ночь приняла их в материнские объятия. Как всегда, панорама захватывала.

— Отвратительно быть не такой, как все, — вздохнула Джайна, не отрывая взгляд от желтого звёздного бисера. — И какое это счастье, что нас таких двое. — Выдержав паузу, она поделилась с сестрой сомнениями. — Я вот думаю, что мы будем делать, когда одна из нас выйдет замуж?

— Зачем нам выходить замуж? — откликнулась сестра.

— Потому что таков мир, — пожала плечами Джайна. — Женщина должна выйти замуж, чтобы родить детей.

— И кого мы с тобой родим? Тигра, лишенного шкуры? Ангела с оборванными крыльями? Монстра, в котором за человеческой внешностью станет жить «сердце тигра»? Ради самого же мира, душа моя, нам лучше никогда не выходить замуж.

— А я хочу встретить того, с кем смогу смотреть на звезды так же, как сейчас смотрю на них с тобой. — Упрямо заявила Джайна. — Чтобы он был один-единственный. Навсегда.

— То, что у нас нет ни клыков, ни когтей не меняет истинной сути. Мы хищники, Джайна. И нас не устроит нежное «травоядное», которое «любит, защищает, оберегает».

— Тебя, может и не устроит. Я — другая, — почти с вызовом проговорила Джайна.

— Хочешь, чтобы мое место в твоем сердце занял мужчина? — Ревниво вскинулась Вэя.

— Что за глупости?! Это нельзя сравнивать!

— Разве? Мы есть друг у друга: ты у меня; а я — у тебя. А мужчины? Они существуют для развлечения. Это зеркало, в котором ты видишь себя красивой. Способ досадить другой женщине. Дерево, о которое можно превосходно поточить когти. Возможность получить удовольствие, которое ты по глупости отрицаешь, Джайна, — хороший любовник, это хорошо. Но, понимаешь, с мужчиной нельзя оставаться самой собой.

— Я буду любить тебя всегда, Вэя. — Выдохнула Джайна, сжимая руку Вэи.

— Как и я — тебя. Как иначе? Ведь ты — это такая же «я». Без тебя — я половина; однокрылая птица.

* * *

Солнечные зайчики путались в складках штор, прыгали по полу, игривыми пятнышками бегали по комодам и шкафам. Темные вершины сосен, виднеющиеся из окна, окутало золотистой дымкой. Высокое небо отличалось поразительной, безоблачной голубизной. День обещал выдаться замечательным. Но не оправдал ожиданий.

Дверь стремительно распахнулась. Казалось невозможным, чтобы Наривисс выглядел бледнее обычного. Но именно так и было.

— Нам нужно поговорить, детка, — тихий голос отца заполнил полупустое пространство. — Я хотел сообщить новость в приватной обстановке, без свидетелей.

Джайна замерла. Такова защитная реакция любого живого существа на опасность: либо нестись, сломя голову, в надежде уйти от погони; либо замереть, слившись с окружающей обстановкой, чтобы лютый зверь тебя не заметил.

— Присядь, дорогая.

Джайна покорно села.

— Догадываешься, о чем пойдет речь, милая? — Мягко спросил Наривисс.

Джайна кивнула, опуская глаза в пол.

— Я должен дать ответ человеческому посланцу. Из всех существ, что встречались мне, ты, мой свет, самая человечная. Если кто-то способен стать достойной королевой людям, это ты, Джайна.

Отец присел рядом. Взгляд Джайны скользил по светлому, ослепительно-холодному рисунку длиннополого кафтана, — будто разводы инея на стекле.

— Ты ведь понимаешь, что не недостаток любви вынуждает меня отдать тебя людям? — Горько спросил Наривисс.

Джайна кивнула.

— Ты всегда была моей любимицей.

Джайна снова кивнула.

Мысль о том, что придется просыпаться в мире, в котором сестры не будет рядом, казалось не просто страшной — не реальной. Это было, как жить дальше без руки или ноги — невообразимо.

Последующие дни летели, будто в тумане. Каждую ночь подвластные зову метаморфы меняли личину, оставляя Джайну и Горивэю наедине. И каждую ночь они говорила об одном и том же:

— Необходимо что-то придумать! Мы не должны разлучаться.

А день разлуки все приближался, приближался. И наконец, наступил.

Он выдался пасмурным и дождливым — дождь зарядил с самого утра.

Наривисс стоял под проливным дождем с непокрытой головой. Одежды налипали на тело. Волосы повисли обвисшими, утратившими жизнь, прядями. Белый барс жался к ногам отца.

Карета дрогнув, тронулась. Джайна отвернулась, чтобы не глядеть в окно.

Видение, словно вспышка: они, смеясь, бегут по родному лесу. Рука сестры в её руке. Но пальцы выскальзывают, невидимая преграда обрывает бег.

Горивэя! Не уходи! Не беги так быстро! Не оставляй меня! Без тебя все бессмысленно…

Никогда прежде Джайна не замечала, какие они все блеклые — тигры. Ненастоящие. Все — ненастоящее. Кроме Вэи. Мир без сестры пуст, как скорлупа без яйца.

Джайна не помнила, как покинула карету, как оказалась на знакомых тропах. Как лес, пронизанный синим светом, расступался перед тигрицей, летящей наперегонки с ветром.

Она пришла в себя только тогда, когда увидела Горивэю, спешащую навстречу.

— Джайна!? Душа моя, ты — смогла! Я верила, я знала, что когда-нибудь одна из нас непременно сможет. Твой второй облик прекрасен, Серебряная Тигрица.

Полные боли глаза отца, кусающего губы:

— Слишком поздно. Обретенная способность ничего не меняет. Ты должна вернуться в карету, детка. Долг — тяжелая ноша, но люди достойные всегда умеют нести его на плечах.

Четверка лошадей стремительно летела вперед.

Лошади уносили Джайну к неизвестному жениху. К Раю Трионскому.