Путешествие на Восток (джен)

Сейчас, спустя столько лет, я едва способен понять, каким чудом сохранил в себе остатки сознания и удержался от того, чтобы сделать последний безотчетный вдох. Я почти не помню, что ощущал тогда, в темном подводном мире, умирая от удушья и парализующей хватки холода. Но мне сложно забыть то, что помогло мне выжить в тот день. Будь я поэтической натурой, вы бы сейчас читали о том, что меня вытащила к свету жизни моя недавно обретенная любовь к Эйлин. Будь во мне чуть больше набожности, чем требуется для посещения воскресной службы, я, должно быть, списал бы все на Божий промысел, а то и узрел бы Господа, чей образ является лишь чистым сердцем, как говорит о том Писание.

Но я был, да и остаюсь, обычным человеком, который так и не приблизился к истинной природе бытия за годы упорной учебы, который погряз в сомнениях и куда чаще движим сиюминутным порывом, нежели высокими чувствами. Если и помогала мне Божья десница в тот день, то я не имел возможности разглядеть ее: мой взгляд был обращен не к Небесам, а вниз, где громоздились округлые камни, покрытые тонкой пленкой ила.

В мучительном ожидании я подтянул колени к груди, с беспокойством отметив, что ноги едва слушаются моих волевых усилий. Еще секунда. Еще одна. Я не почувствовал прикосновение камней к подошвам, но увидел его — и вожделенный миг настал. С силой я выпрямил ноги, вытянувшись струной и отправляя свое окоченевшее тело к поверхности. Когда бесконечно благодатный воздух ожег кожу моего лица, я, не тратя ни секунды на то, чтобы отплеваться, вдохнул всей грудью. В горле отчаянно запершило, и я с трудом подавил приступ кашля, который, вероятно, стал бы для меня последним. Секунда — и я вновь погружаюсь в пучину, считая мгновения.

Все повторилось. Плавный спуск на камни внизу, стремительный взлет к поверхности, глубокий вдох. Спуск, взлет, вдох. Спуск… Зачем нам идти к Смерти на край света, если я сражаюсь с ней здесь и сейчас? Весь окружающий мир, такой огромный и разнообразный, сузился до размеров озера с каменистым дном, а бесконечная поступь времени обратилась монотонным повторением одной и той же последовательности действий.

Спуск, взлет, вдох. У этой крохотной уродливой имитации величественного Уробороса не было ни прошлого, ни будущего, и все, что я делал, не приближало меня ни к какой цели. Эти действия просто позволяли мне выжить. Минуту, другую, третью. Столько, сколько потребуется для того, чтобы меня спасли — если кто-нибудь догадается бросить короткий взгляд в середину озера, когда над поверхностью воды покажется мое посиневшее от холода лицо.

Взлет, вдох, спуск. Стоит ли бороться за жизнь, если в финале все равно ждет смерть, а в моем случае — весьма скорая? Вдохнуть воду и умереть прямо сейчас или же умереть в мучениях, извиваясь от судорог, через десять или двадцать минут, — какой тут может быть выбор? В чем ценность этого короткого периода боли, усталости и холода? Действительно ли я настолько хочу жить? Взлет, вдох, спуск.

Сознание ускользало, теряя одну за другой незримые связи с телом, порой высвечивая перед моим внутренним взором картины прошлого, порой — просто погружаясь в черное ничто, и тогда я уподоблялся механической игрушке, бездумно и бесцельно повторяя действия, хранящие мне жизнь. Взлет, вдох, спуск. Отчего-то я вспомнил день, когда в дом принесли истерзанное и залитое кровью тело мамы. Отец тогда долго стоял перед ним в молчании, а потом взял палочку и отправился в лес к северу от Годриковой впадины. На следующий день он вернулся с головой оборотня, но так и не проронил ни слова: ни тогда, ни на похоронах.

Взлет, вдох, спуск. Вокруг сгустился мрак, отчетливо окрашенный багровым, и вряд ли причиной тому было закатившееся солнце. Ноги коснулись камней, и я, вместо того, чтобы вновь оттолкнуться и взмыть к поверхности, выдохнул. Сотни воздушных пузырьков понеслись вверх, а я остался внизу. Это будет быстро и вряд ли намного больнее, чем то, что я испытываю сейчас. Нужно просто вдохнуть, впустить в легкие жгучий поток ледяной воды и навсегда раствориться в темноте.

Светлое пятно появилось и запульсировало в багровом сумраке, медленно принимая очертания… бабочки? Причудливой птицы? Все, что я смог разглядеть своим угасающим взором, — это призрачный силуэт с парой больших полупрозрачных крыльев за спиной и пристальный взгляд двух пар горящих белым огнем глаз. Быть может, я уже мертв, и за мной явился этот крылатый демон, чтобы отвести меня на один из кругов ада? Со странным равнодушием я посмотрел в ответ и усмехнулся, отправив в путешествие к поверхности остатки воздуха в моих легких. Мои братья доберутся до цели без меня… Но жаль, что я так ни разу и не поцеловал Эйлин: это стало бы для меня одним из немногих светлых воспоминаний там, в неведомой стране умерших.

Призрачный силуэт взорвался, и стремительная тень скользнула ко мне из глубины, вцепившись в мое обмякшее тело. Я не сделал попытки защититься. Зачем? Если я еще жив, то в любом случае это ненадолго. Неведомая сила рванула меня вверх, и я, кажется, все же сделал вдох. Удушья не было: просто тьма окончательно сомкнулась над моим разумом черным коконом, и сознание покинуло меня.

* * *

— Очнулся? — донесся до меня голос сквозь непроглядный мрак. — Тьфу ты, черт, ну и напугал же ты меня, братишка!

Я с трудом разлепил глаза. Надо мной нависло встревоженное лицо Кадма, окрашенное лучами заката в цвета марены и киновари. Запоздалое удушье впилось мне в глотку, и я скрючился, мучительно выкашливая из себя воду. Кадм, ухватив меня за плечи, терпеливо ждал, когда мой приступ закончится. Когда я обессиленно повалился на спину, утирая губы, он тихо сказал:

— Не следует задерживаться здесь. Антиох и Эйлин выманили их на берег и держат глухую оборону, но долго это не продлится: пираты сообразят, что их попросту отвлекают.

— Антиох поправился? А Эйлин… С ней все в порядке?

— Все живы и невредимы. Антиох еще слаб, но вполне способен сражаться. А твоя подруга и вовсе бьется, как сущая демоница. Притащила противоядие, после чего порывалась чуть ли не в одиночку поджарить всех обитателей этого проклятого острова — мы едва удержали ее. Ты знаешь, что она снова может говорить?

Я рассеянно кивнул, отчего меня сразу же замутило. С помощью Кадма поднявшись на ноги, я оглянулся на вход в «тронный зал» Иды под изваянием. Мой брат сказал правду: время терять не стоило. Однако много ли толку будет от меня безоружного во время возвращения на судно?

— Моя палочка там, — сказал я, указав на обитую железными скобами ветхую дверь, и менее уверенно добавил: — Скорей всего.

— Что ж, держись за мной, братишка, — отозвался Кадм и решительно двинулся к подножию статуи.

Я нетвердым шагом двинулся вслед за ним, досадуя на свою никчемность — это чувство, как ни странно, посещало меня тем чаще, чем старше я становился. Ну что я за чародей? Попал в простейшую западню во время короткой вылазки, едва не отправился на тот свет — в то время как моему брату удалось незамеченным проникнуть в логово пиратов и ни разу не пострадать.

Кадм ведь — отнюдь не прирожденный боец вроде Антиоха, и семейный покой он ценит много больше азарта схватки. Но как он держится! На нем даже нет привычной мантии, а поношенная матросская куртка не выдает в моем брате могучего чародея. Однако требуется ли это ему? Небрежный, но при этом твердый шаг, стальная уверенность во взгляде и движениях, рука с палочкой отведена немного назад и в сторону, чтобы случайно не зацепить за одежду, когда понадобится атаковать. Мастер. Неужели это тот несчастный опустившийся пьяница, совсем недавно дни и ночи проводивший в «Ведьмином зеркале» за кубком вина? Путь к цели меняет человека, и, видит Бог, я искренне радовался этой метаморфозе.

В кои-то веки ощутив спокойствие, я шагнул вслед за Кадмом в темное помещение и огляделся. Палочки нигде не было, но по правую руку от варварского трона стоял небольшой сундук, поблескивая во мраке массивным навесным замком. Кадм, должно быть, пришел к тому же выводу, что и я, поскольку, бросив беглый взгляд на окружающую обстановку, он направился к трону. Добраться до сундука он не успел: что-то острое и холодное прижалось к моему горлу, и хриплый голос прорычал мне прямо в ухо:

— А теперь стоять и не двигаться, нечисть!

Домингос! Проклятый калека застал нас врасплох. Как я не догадался, что он не отправился вместе с отрядами Иды? На поле боя от него было бы мало толку, но заточенный до бритвенной остроты кинжал в его руках делал изуродованного пирата не менее смертоносным, чем сама Ида. Хорошо еще, что второй руки у него нет, и значит, он не может меня удержать, если я попытаюсь отскочить… Вот только полоснуть меня по горлу он успеет наверняка.

Кадм неторопливо развернулся и замер в ожидании. Палочку он по-прежнему держал чуть в стороне, не делая резких движений, и на лице его царило полное спокойствие, несмотря на тревогу во взгляде.

— Если ты убьешь моего брата, — сказал он, — то не проживешь и секунды.

— Ха-а-а! — издал пират жуткий хрип, изображающий смех. — Посмотри на меня, чертов колдун! Ты думаешь, я хочу жить, а? Ты думаешь, меня ждет что-то хорошее в жизни? Да я сейчас порежу эту падаль на куски у тебя на глазах…

Лезвие кинжала распороло кожу, и я почувствовал теплую струйку крови, сбегающую мне за шиворот. Кадм поднял палочку, нацелив ее на разбойника.

— Тогда я устрою тебе кое-что похуже, — процедил он сквозь зубы.

Оба противника замерли, не решаясь сделать первый ход. Краем глаза я видел сжимавшую кинжал руку, покрытую рубцами ожогов. Успеет ли Домингос пустить в ход оружие, если я рванусь в сторону? Мои конечности все еще плохо слушались после купания в ледяной воде, и вряд ли я буду достаточно проворен, чтобы избежать смертельного удара.

— Ничего ты мне не устроишь, — ухмыльнулся пират, окатив меня гнилостным дыханием. — Положи-ка палочку. И не вздумай размахивать этой деревяшкой, если дорожишь своим братцем. Я наполовину мертвец, но укоротить его на одну голову сил у меня хватит.

Кадм помедлил, но затем осторожно протянул палочку в сторону трона, не отводя внимательного взгляда от противника. Пират задышал чаще. Проклятье, он собирается просто прикончить меня без помех! Что ты там говорил, Амар, о том, что меня спасет разум? Собственная палочка — вот что меня спасло бы сейчас. Без нее я почти ни на что не годен: даже гениальный Кадм беспалочковой магией владеет очень ограниченно. Я же — хорошо, если смогу поджечь кусок пергамента. Поджечь?

Кадм аккуратно положил палочку на деревянное сиденье трона и разжал пальцы. Кинжал снова вжался мне в горло, мешая дышать и сбивая концентрацию. Черт возьми, палочка — не источник магии, она — просто ее проводник. Мне ведь не нужно сейчас никакого мощного заклятия. Вполне хватит и…

На рукояти кинжала вспыхнуло пламя. Оно не обжигало — всего лишь свободно струилось между пальцев Домингоса, скользя по его изувеченной коже призрачными языками. Кто-нибудь другой просто хмыкнул бы в ответ на эту беспомощную иллюзию и в следующее мгновение вонзил бы оружие мне в горло. Но только не калека, чудом переживший буйство греческого огня во время нашей морской битвы.

— Нет! — взвизгнул он, выронив кинжал и отскочив в сторону на добрый ярд. — Огонь! Нет! Убери… Не надо… Огонь!

Кадм, не теряя времени схватил палочку и подбежал ко мне. Его помощь, однако, уже не требовалась: Домингос скрючился на полу, тщетно пытаясь сбить с одежды несуществующее пламя оставшейся рукой. Его губы бессвязно бормотали что-то про огонь, боль и смерть, единственный глаз закатился, словно пытаясь разглядеть что-то внутри черепа. Я, не выдержав жуткого и отвратительного зрелища, сделал шаг назад.

— Надо… прекратить это, — прошептал я, обернувшись к брату.

— Уже не надо.

Бормотанье стихло. Обильно покрытые пеной растрескавшиеся губы обнажили желтые осколки зубов, и впалая грудь пирата в последний раз опустилась, избавляясь от напитанного тлением воздуха. Домингос отправился на свою собственную встречу со Смертью. Кадм положил мне руку на плечо.

— Иллюзия порой — более смертоносна, чем топор палача, — сказал он. — Ты будешь великим чародеем, Игнотус. Но с палочкой, согласись, все это куда проще. Давай отыщем ее.

— Мне никогда не обрести ни силы Антиоха, ни твоей мудрости, брат, — покачал я головой, направляясь к сундуку. — Мое лучшее качество — способность признать это. Вы то и дело вытаскиваете меня из передряг, в которые я попадаю. Скорхилл, Лондон, теперь еще и здесь…

Кадм рассмеялся и ткнул меня в спину кулаком.

— Игнотус, ты сам не знаешь себя. Серьезно. Просто не видишь, кто ты есть. Но настанет время… Портоберто!

Железные обломки замка с грохотом разлетелись во всех направлениях. Я нетерпеливо откинул крышку сундука, в последнее мгновение ощутив укол тревоги: а не установила ли Ида смертельную ловушку для защиты своих сокровищ? Однако из сокровищ в сундуке обнаружились только парочка серебряных браслетов, кольцо с массивным рубином да искусная гравюра в золоченой рамке, изображавшая молодого мужчину с длинными закрученными усами, отдаленно напоминавшего Кадма. Я перевернул гравюру, но никакого имени там не было. «Пока смерть не разлучит нас», — гласила надпись на обратной стороне.

Палочка одиноко лежала у стенки сундука, едва заметная в темноте. Я взял ее в руку, сразу же ощутив умиротворение от прикосновения к отполированной моей ладонью древесине. Хорошо, что эти головорезы не сломали ее. Любому из нас не составило бы труда изготовить новую, но выбор материала для сердцевины сейчас невелик, да и, буду честен перед самим собой, я просто не хотел расставаться со своим верным орудием, годами служившим проводником моей воли. Палочка — не просто инструмент. В ней есть что-то живое, и любой волшебник чувствует это с первого мгновения.

— Пойдем, брат, — сказал я. — Сколько еще Антиох и Эйлин смогут сдерживать атаки пиратов?

— Сколько потребуется, — уверенно отозвался Кадм, направляясь к выходу. — Я обучил их своей новой защитной технике — Протего. Вдвоем они смогут удерживать щит неограниченно долго, если не будут распылять силы на ответные удары.

— Вот этого я и боюсь. Ты знаешь Антиоха, он вряд ли устоит перед искушением поджарить парочку пиратов. Да и Эйлин… Она боится за меня, ты же сам рассказывал. И знаешь что? Когда мы вернемся, научи меня этому Протего. Судя по тому, что я успел увидеть, это одно из самых полезных заклинаний, известных магам. Как тебе удалось создать его?

Оказавшись снаружи, я, наконец, получил возможность оглядеться без помех, но время уже было упущено. Там, где солнце закатилось за горную гряду, догорал закат — самый странный изо всех, которые я когда-либо видел. Угасая, он менял оттенок, насыщался королевским пурпуром, а затем — таял в темнеющих небесах призрачно-синим сиянием. Прежде зеленые кроны деревьев казались в этом освещении почти черными, и все вокруг — груды скругленных водой и ветрами камней, убогие лачуги поодаль от озера, почти неразличимые тропинки между поросшими калиной холмами — словно растворялось в пустоте, заполненной тусклым нереальным светом.

Тишина царила такая, что даже редкий хруст камешка под ногой заставлял меня вздрогнуть. Со стороны берега время от времени доносились выкрики, но, как видно, битва уже давно утратила свой накал. Пару раз окружающие скалы озарились голубоватой вспышкой: кто-то из обороняющихся ударил встречным заклинанием, но похоже, что Эйлин и Антиох проявили выдержку и не стали переходить в наступление.

— Я долго думал над магическим барьером, который выставил Аспид во время дуэли с Антиохом, — негромко сказал Кадм. — Это нечто настолько отличное от всех защитных чар, с которыми мне приходилось иметь дело до сих пор, что я не оставлял мысли если не воспроизвести это заклинание, то создать что-нибудь похожее.

— И тебе удалось?..

— Нет. Пока еще нет, Игнотус, хотя мне кажется, что я на правильном пути. Помнишь слова Амара? Это магия Пустоты. Как бы Аспид ни добился этого, он управлял не веществом, не светом и не любым другим предметом магического воздействия, с которыми мы привыкли иметь дело. Он управлял формой.

— Формой чего?

— Формой самой пустоты, Игнотус. Формой пространства и, вероятно, чем-то большим.

— Но как это возможно? Пустота — это пустота, у нее нет формы, потому что нет границ. Разве ты не помнишь учение Аристотеля, да и многих других…

— А если мы ошибаемся, братишка? — с неожиданной горячностью перебил меня Кадм. — Что, если именно пустота — и есть истинное сердце реальности, как говорят о том восточные мудрецы? Что, если все бытие — не больше, чем формы, которые она принимает? Что, если само время — всего лишь…

Он замолчал и шумно выдохнул, потом усмехнулся и покачал головой.

— Словом, я попытался отбросить все, что, как мне казалось, я знал о пространстве, — уже спокойней проговорил он, — и это сразу навело меня на идею, которая раньше не могла прийти мне в голову и которую я положил в основу этих своих щитовых чар. Но об этом позже. Берег уже близко.

Я последовал за братом в узкую расщелину между скал, и через несколько минут мы выбрались на холмистый берег немного в стороне от места высадки. На камнях тут и там излучали бледный голубоватый свет причудливые цветы, которых я не видел днем и никогда раньше не слышал о растениях, распускающихся по ночам. Терпкий аромат ударил мне в нос, но он не был дурманящим: напротив, я ощутил, как все мои чувства обретают невиданную прежде остроту. Развалины башни, где меня взяли в плен, высились поодаль, и лунный свет играл на сколах древних камней. Но не камни привлекли мое внимание.

Из-за полуразрушенной стены осторожно выглянул один из пиратов. Убедившись, что его не атакуют, он, не теряя времени, натянул тетиву длинного лука и выпустил стрелу в направлении груды округлых валунов. В паре ярдов от нее стрела словно натолкнулась на невидимую преграду и, кувыркаясь, отлетела в сторону. Только теперь я разглядел притаившиеся за одним из валунов две фигурки. Эйлин и Антиох! Со стороны моря донесся слабый стук, и в стену совсем рядом со стрелявшим ударился арбалетный болт.

— Антиох и твоя спутница отвлекают стрельбу на себя, а по особо наглым постреливают ребята с борта «Святого Иакова», — шепотом пояснил Кадм. — Скорей всего, мы сможем добраться до берега, я укрою тебя щитом… Но лучше лишний раз не рисковать. Вот, возьми, я припрятал у камней…

Кадм взмахнул палочкой, и у подножия выщербленной скалы по левую руку от нас что-то возникло из небытия — в полутьме я не сразу увидел, что это такое. Мой брат наклонился и поднял новенькую метлу — простую, без лишних деталей и украшений, но, как и все сделанное моими братьями, лучшившуюся скрытой силой.

— Оставил здесь, чтобы меня не увидели в полете, — пожал плечами Кадм в ответ на мой невысказанный вопрос и протянул метлу мне.

— Но когда ты успел их сделать? Мы же не брали с собой…

— Это не я, это Антиох. Изготовил четыре штуки во время плавания. Ты же знаешь, он в свободное время постоянно что-то мастерит, а в Арберии нам без них не обойтись. Так что, ты готов?

— Конечно, — пожал я плечами, забираясь на метлу.

— Постарайся лететь повыше. Я прикрою нас щитом, но без нужды рисковать не следует. И самое главное, Игнотус: никаких глупостей. Лети сразу на корабль, никуда не сворачивая. Ты меня понял?

— Но Эйлин и Антиох…

— Они могут постоять за себя, и они сразу последуют за нами. Таков был план.

Я, не говоря в ответ ни слова, взмыл в воздух, чтобы моментально убедиться: Антиох знал свое дело. Прохладный встречный ветер тугой волной ударил в лицо, проник в легкие, очищая и освобождая от тягучего кошмара последнего дня. Именно этого мне не хватало — и как не хватало! Стремительно набирая высоту, я едва успел подавить безумное желание закричать от опьяняющей свободы и ликования. Да, мою жизнь спас Кадм, когда вытаскивал меня из вод озера у подножия статуи, но по-настоящему спасенным я ощутил себя только сейчас, когда несся в зенит с развевающимися спутанными волосами. Как, должно быть, сияли тогда мои глаза от первобытного восторга — восторга обретенной власти над пространством!

Мы поднялись над линией холмов и увидели бронзово-желтый диск луны — тусклый и зловещий, напоминающий гигантскую монету, неведомой силой вознесенную над землей. Что собой представляет на самом деле этот мир — Сумрак? Будь у меня больше времени, я бы с удовольствием потратил его на то, чтобы изучить место, в котором оказался, но двое близких для меня людей сейчас сдерживают натиск пиратов, и поддержка с палубы «Святого Иакова» не делает их положение много легче.

Легкое волевое усилие — и метла изменила направление полета. Плохо различимый силуэт корабля, покачивающегося на волнах, двинулся навстречу, но тягучий туман, клубившийся над водой, делал его облик до странности плоским, словно я вглядывался в иллюстрацию на странице древней книги. Обдувавший кожу ветер оставался единственным напоминанием о полете. Я не удержался и бросил взгляд на то, что творилось под нами. За прошедшие мигновения мало что изменилось, разве что пираты, увидев наше бегство, забыли про осторожность и теперь почти не пытались прятаться за камнями, посылая стрелу за стрелой в сторону обороняющихся.

Кадм нагнал меня и спикировал вниз, с безупречной точностью опустившись на палубу. Я последовал за ним, но то ли перенесенное испытание дало о себе знать, то ли нехватка опыта, однако мой спуск не был настолько изящным: я грузно впечатался в настил обеими ногами, едва сохранив равновесие. Стоило мне слезть с метлы, как тяжелая ладонь Певчего Джона треснула меня по спине, и хриплый голос рявнул мне в ухо:

— Ты жив, малой! А я уж решил грешным делом, что нам еще одну могилу копать.

И хотя удар был таким, словно я получил затрещину от глиняного голема из своего сна, а в ухе отчаянно звенело от капитанского рыка, я едва не расплакался от облегчения. Я снова был в безопасности, среди друзей, и мои братья вновь защищали меня. Что бы я делал без них? Только одно продолжало меня беспокоить.

Я подошел к фальшборту и вгляделся в сгустившийся на берегу мрак, но почти сразу моя тревога сменилась облегчением: я разглядел девичью фигурку, прильнувшую к древку метлы, которая стремительно приближалась к «Святому Иакову». Антиох у нее за спиной пока не спешил уходить. Уже не скрываясь, он забрался на груду камней, и я увидел резкую вспышку заклинания, за которой последовали вопли обожженных пиратов. Мой старший брат — не из тех, кто подставляет правую щеку. Окинув прощальным взором прибрежные камни, за которыми попрятались уже не рисковавшие высовываться враги, он вытянул руку, призывая метлу, и через секунду уже летел следом за Эйлин.

Я не отводил от них взгляда, пока Эйлин не опустилась на палубу в трех ярдах от меня. Оставив метлу лежать, она шагнула ко мне и замерла в нерешительности. Наши глаза встретились.

— Эйлин, — произнес я, улыбнувшись. — со мной все в поря…

За мгновение она преодолела все еще разделявшее нас пространство и обвила руками мою шею. Я вдохнул аромат ее волос: что-то с оттенком моря, дыма и тех самых странных цветов, которые в изобилии росли здесь у подножия каждой скалы.

— Игнотус, — просто сказала она.

Я второй раз слышал голос Эйлин с момента ее заточения в опоре Лондонского моста. В нем не было ни слабости, ни надлома, и я в который раз напомнил себе, что под этой оболочкой хрупкой девушки скрывается сила, которую не следует недооценивать. Пройдя через испытание, способное сломать многих, она смогла исцелить саму себя и сражаться на равных со мной и моими братьями. Волшебница. Воин. Но при всем этом — прекрасная девушка.

— Больше не убегай в одиночку, — отстранившись, проговорила она с теплой улыбкой. — Все равно я тебя отыщу.

Убегать? Да в ближайшее время я и шага не ступлю в сторону от своих братьев и Эйлин: мне надолго хватило приключения в логове пиратов, чтобы искать на свою голову новое. Я уже раскрыл рот, чтобы объяснить это девушке, но меня прервали.

— Капитан, здесь корабли! — послышался с бака крик Мартина. — Черт, они появились прямо из воздуха!

Все, не сговариваясь, обернулись на голос. Темнота и туман скрывали детали, но лунный свет высветил очертания массивного парусника, который по меньше мере вдвое превышал по размерам «Святой Иаков», — тот самый, который пытался потопить нас при помощи катапульты в прошлую стычку. По обе стороны от него неслышно скользили две галеры. Короткая вспышка света, и чуть поодаль на волнах возник массивный дромон, идущий тем же курсом. Флот Железной Иды, войдя в Сумрак, спешил на помощь к своей королеве.

Антиох, который только что спрыгнул с метлы на палубу, мгновенно оценил ситуацию и, хмуро кивнув мне, поспешил к Певчему Джону.

— Капитан, уводите корабль. Мы с Кадмом попробуем атаковать их с воздуха и сжечь паруса этой громадине, а c одними галерами они, надеюсь, не рискнут напасть на нас после того раза…

— Не надо, друг-чароплет, — покачал головой капитан, указав на вражеские корабли. — Они в любом случае не будут нападать. Во всяком случае, сейчас.

Я вновь бросил взгляд в сторону флота и убедился, что Певчий Джон прав: парусник на полпути развернулся и направился к берегу, где цепью выстроились выжившие в битве пираты. Железная Ида, стоявшая на холме, размахивала факелом, подавая знак своим людям на палубе, и те повиновались. Сочла ли она, что война с нами не окупает потерь, или в ней все же осталось достаточно человеческого, чтобы сдержать бурлящую в душе жажду мести?

— Поднимайте якорь, — бросил капитан стоявшим рядом Закари и Лестеру. — Пора уходить.

Я повернулся к Эйлин и взял ее за руку. Полотнище паруса над нами хлопнуло, раздуваясь от ночного бриза. В свете луны голова дракона на нем казалась чернее обычного и выглядела зияющим рваным провалом куда-то за пределы мироздания. «Святой Иаков» неторопливо развернулся и заскользил к полосе бурлящей воды вдали от берега, где располагался выход из Сумрака.

Пираты на берегу по-прежнему неподвижно стояли, провожая нас взглядами. Их уже сложно было различить, но за несколько мгновений до того, как мы покинули чужой мир, я все же увидел это. Призрачная тень с очертаниями вейлы, выросшая за спиной Иды, неуловимое движение — и залитое кровью мертвое тело королевы пиратов у ног самого опасного из наших врагов.