Путешествие на Восток (джен)

Последние четыре дня нашего морского путешествия оказались долгожданным отдыхом после всех этих опасностей и приключений, которыми полнилась первая часть пути. Спокойный ветер раздувал парус «Святого Иакова», ласковое солнце прогрело палубный настил, и в воздухе витал слабый запах смолы и парусины. Эйлин часто выводила меня из полумрака каюты к бушприту, и мы подолгу стояли рядом, безмятежно глядя в пронзительную синь по курсу, словно время остановилось и не ждали нас впереди опасности, о которых смертному порой и помыслить страшно.

Утром последнего дня Певчий Джон забрался на бак и встал рядом с нами. Он казался необычно притихшим, словно бы и не радовался ни окончанию долгого пути, ни тому, что вскоре получит последнюю часть заслуженной платы.

— Мы почти на месте, — сказал он, указав ладонью на почти неразличимые очертания берега у самого горизонта. — Часа через три пришвартуемся в Диррахии. Это самый старый порт из местных. Говорят, его еще римляне построили полторы тысячи лет назад, если не больше.

Я кивнул и, помолчав, спросил:

— И куда ты теперь, капитан?

— Пополню припасы, дам команде неделю отдыха, а потом снимусь с якоря, — ответил тот, пожав плечами. — При возможности возьму пассажиров или груз, но так или иначе, медлить не стоит. Итан, вероятно, все еще в плену где-то в Лондоне. Надо выручить мальчишку. А вы, стало быть, сразу в столицу?

— Да. Амар сказал, что наша цель — Голем из Круи. Это наша единственная надежда. Мы ведь больше ничего не знаем об оставшейся части пути. Шутка ли — найти обиталище самой Смерти!

— И все это — ради того, чтобы вернуть к жизни женщину твоего брата? Я никогда еще не встречал настолько сильной любви, — покачал головой капитан. — Иногда мне кажется, что вы безумцы, все трое… Нет, не обижайся на старика, малой. В толике безумия нет ничего плохого: все самые великие дела в истории совершались безумцами. И если вы доберетесь до цели… или даже погибнете, не добравшись, о вас и спустя тысячу лет будут рассказывать легенды и слагать песни.

Когда он отошел, незамедлительно принявшись распекать Мартина и Закари за паршиво закрепленный фал, Эйлин наклонилась ко мне, тихо проговорив:

— Удивительный человек наш капитан. Надеюсь, с ним ничего не случится по дороге назад.

— Он знает эти воды как свои пять пальцев, — пожал я плечами. — Иды больше нет… Если я прав в том, что я видел. А Тень преследует нас, а не Певчего Джона. Я уверен, с ним все будет в порядке.

Я украдкой взглянул на девушку. Она спокойно и терпеливо вглядывалась в дымку у горизонта, где медленно проступали очертания порта. Ветер сбросил прядь волос ей на лоб, но она словно и не замечала неудобства, погруженная в свои мысли. И это она училась на Слизерине? В который раз я попытался найти в ее облике хотя бы оттенок тех черт, которые приписывают выходцам этого факультета. Дьявольская хитрость? Непомерные амбиции? Либо она успешно скрывает эти качества, либо старый Гиацинтус, любивший захаживать к нам в гости в былые времена, был прав: люди — много сложней, чем суждения старой шляпы Годрика Гриффиндора.

— Как ты оказалась на Слизерине, Эйлин? — не удержался я от вопроса. — Я ничего против не имею, но, по-моему, ты не очень похожа…

— …На мерзавку без чести и совести? — грустно улыбнулась она, придвинувшись ближе. — Там далеко не все таковы. Но ты прав: мне было непросто на этом факультете. Сказать по правде, мне было бы ничуть не лучше на любом другом. Хогвартс — не для меня, и не о нем я мечтала в детстве. Наверное, это и смутило Распределяющую шляпу.

— Чем же тебе не угодил Хогвартс? — удивился я, ощутив легкий укол обиды.

Она бросила на меня лукавый взгляд и рассмеялась, сжав мои пальцы.

— Не обижайся, Игнотус. Хогвартс — замечательная школа, просто… Ты знаешь, что моя мама — кузина Элеоноры Прованской?

— Самой королевы? — изумился я.

Эйлин кивнула.

— Да, хотя это ей мало чем помогло. До встречи с моим отцом она жила в Париже, а вся ее юность прошла в Шармбатоне. Когда я была маленькой, она могла часами рассказывать мне об академии. Цветущие склоны гор — какие бывают только в Пиренеях, окутанные туманом водопады, сады вокруг — настолько прекрасные, что дыхание останавливается, когда видишь их впервые… Так она говорила. Конечно, я грезила об этом месте, и ничто другое не могло для меня заменить Шармбатон. Даже Хогвартс. Но… все получилось иначе.

— Но ты ведь можешь поехать туда, Эйлин! Возможно, им понадобится новый профессор трансфигурации, а ты ведь мастерски владеешь ей. Когда мы вернемся…

— Это просто детская мечта, Игнотус. Меня там никто не ждет.

Мы проговорили не меньше двух часов, стоя там же, у бушприта, и провожая взглядом редкие парусники, проходившие мимо встречным курсом. Иногда поперечная волна била в борт, окатывая нас солеными брызгами, и солнце с безоблачного неба на мгновение превращало их в россыпь волшебных бриллиантов. За недели вынужденного молчания Эйлин научилась слушать, и ни разу не перебила меня, хотя ей было что рассказать в ответ.

По утрам она часто просыпалась в страхе: не покинул ли ее вновь дар речи — и тогда действительно по нескольку минут не могла вымолвить ни слова, глотая слезы страха и сжимая руками горло, словно хотела выдавить из него застрявшие слова. Но когда ее страх уходил, речь возвращалась, и тогда Эйлин была готова говорить вечно, удивительным образом не превращаясь в навязчивую болтушку. Она оказалась великолепным рассказчиком. Наверное, из нее и впрямь вышла бы непревзойденная учительница — неважно, в Шармбатоне или где-то еще.

— Собрал вещи, братец? — спросил подошедший Кадм, прервав меня на полуслове.

— Сразу, как проснулся, — отозвался я. — А что за спешка? Мы уже месяц путешествуем — лишний час погоды не сделает.

Кадм невесело усмехнулся и встал рядом с нами, оперевшись на защищенный дубовым щитом фальшборт.

— Ты прав, Игнотус, — ответил он. — Но мне почему-то неспокойно со вчерашнего дня. Без Амара у нас только одна ниточка к цели. Что, если в последний момент она оборвется?

— Боишься, что правитель Круи умрет?

Кадм пожал плечами и ничего не ответил, беспокойно накручивая на палец правый ус. Эйлин повернулась к моему брату и сказала:

— Я больше опасаюсь за финал путешествия. Богиня Смерти… — Она в смятении покачала головой. — Нет, я до конца с вами. Но если эта языческая богиня — и впрямь демон, как говорят святые отцы? Падший ангел, желающий только зла? Смерть — самая мрачная ипостась всего зла и ужаса на земле. Может быть, ты и впрямь получишь силу воскрешения мертвых, Кадм, но не окажется ли цена слишком высока?

Кадм смерил ее долгим взглядом и тяжело вздохнул.

— Знаю, Эйлин. Я сам говорил себе все это десятки раз. Думаю, будет лучше, если, добравшись до чертогов богини, я пойду к ней один, а вы вернетесь домой. Если мне повезет, вскоре я буду в Годриковой впадине вместе с Лией. А иначе… Иначе для меня все равно жизнь кончена. Вы с Антиохом воспитаете Сюзи куда лучше, чем утонувший в вине отец.

— Кадм, не говори так… — попытался возразить я, но Кадм жестом меня остановил.

— Я знаю, что это правда, — тихо, но твердо сказал он. — И отвечая на твой вопрос, Эйлин… Да, цена может быть непомерной. Но иначе я не могу. Даже если в конце пути нас ждет сам Сатана в сонме падших ангелов, я попрошу его помощи.

Глаза Эйлин расширились, и она даже отшатнулась, услышав это признание. Но потом ее взгляд окрасился пониманием, и она лишь кивнула в ответ, так ничего и не сказав. За нее ответил Певчий Джон, забравшийся на бак со старой лютней в руках. От него ощутимо веяло винными парами.

— Хей, чароплеты! Отпразднуете с нами конец пути? Антиох уже в кубрике, вас ждет.

Кадм тряхнул головой и проговорил:

— Я немного позже. Капитан?

— С утра был, — хохотнул Певчий Джон.

— Раз уж ты с лютней, может, споешь нам что-нибудь в последний раз? Мне что-то не хочется сейчас в кубрик лезть.

Капитан удивленно воззрился на него, почесал бороду в задумчивости и проговорил:

— Я тут немного подслушал ваш разговор, и вспомнилась мне по этому поводу одна песня… Давно не исполнял ее: богохульником кличут, а однажды даже нос разбили, ха. Но вам может прийтись по вкусу.

Он прислонился спиной к сифонофору, неуверенно прошелся пальцами по струнам лютни, вспоминая мелодию и, набрав в грудь воздуха, запел. Я, ожидавший развеселую матросскую песню, полную непристойностей, с удивлением осознал, что это настоящая баллада, и веселья в ней — ни капли. С первой же строфы по моей спине прошелся холодок узнавания:

Когда наш мир был чист и прост

В глазах людских племен,

Две сотни ангелов со звезд

Спустились на Ермон.

Цвела земля, царил покой

И жизнь лилась, как мед.

О, как синел над головой

Огромный небосвод!

Неслись ручьи, шумел ковыль,

С листов текла роса,

Тянулись вдаль на много миль

Дремучие леса.

Но нет, не предок наш царил:

Его недолог век.

Чтоб выжить, на пределе сил

Трудился человек.

И пали ниц сыны земли

У ног детей небес:

Спаси! Дай силы! Исцели!

Еды! Богатств! Чудес!

Увы, услышан был призыв.

Но кто тому виной,

Что, силу неба получив,

Остались мы собой?

Нам дали знания и власть,

Нас вывели из тьмы.

Отнюдь не ангельская страсть

Питала нам умы.

Мы брали все, что видел глаз,

Вгрызались в склоны гор,

И, верно, гибельный экстаз

Нам затуманил взор.

Мы сами в мир призвали смерть,

И мир, крича от ран,

Обрушил на земную твердь

Ревущий океан.

На небеса закрылась дверь.

Нет больше тех двухсот:

Они ушли от нас — теперь

Никто нас не спасет,

Не обратит к заблудшим взор,

Не сделает мудрей.

Лишь ангел Смерти до сих пор

Живет среди людей.

Певчий Джон умолк и опустил лютню, в задумчивости глядя на строения порта по курсу. От его задора не осталось и следа — только странная меланхолия, какая бывает при воспоминании о пережитом счастье.

— Это сюжет из книги Еноха, — нарушил я молчание. — Апокриф, но уж точно не ересь. Не вижу здесь ничего богохульного.

Капитан пожал плечами и безразлично ответил:

— Я не читал книгу Еноха, да и с Библией знаком только из проповедей. Эту историю очень давно рассказал мне отец — я был тогда совсем мальчишкой.

— Могу объяснить, чем так недовольны твои слушатели, капитан, — покачав головой, сказал Кадм. — Ты поешь о тех, кого принято называть падшими ангелами, но вину за Потоп возлагаешь не на них, а на самих людей. Не всем это по нраву. Всегда приятней думать, что мы жили бы в раю, если бы не сверхъестественные силы зла.

— А это не так? — спросил я, почему-то почувствовав себя уязвленным.

— Не знаю, братишка. Я не был в Эдеме, когда Ева вкусила плод от Древа познания. Но мне очень понятно, почему в это сказание верят. И скажу честно: с некоторых пор падшие ангелы не страшат меня больше, чем иные из людей.

Я вспомнил отца Магнуса — дутого святошу, который не гнушался самых зверских пыток, чтобы добыть нужные ему сведения. Каменщика, готового заточить невинную девушку в каменный мешок из-за отвратительного суеверия, и Тень — человека, лишенного даже намеков на сострадание. Я вспомнил Иду с навеки искалеченной душой, которая искала утешение в том, чтобы превзойти палачей своего мужа в жестокости. Я вспомнил и многих других, которых мне довелось встречать за свою не самую долгую жизнь, и у меня начисто пропало желание возражать своему брату. Виновны ли силы Тьмы в ужасе, который творится на земле, но правда такова, что нам не нужны никакие падшие ангелы для того, чтобы пасть самим.

— Так вы идете или нет? — вырвал меня из задумчивости голос капитана. — Давайте. Через полчаса уже якорь бросаем.

Он сбежал по лестнице вниз и распахнул дверь кубрика, откуда немедленно донесся громогласный смех Мартина: веселье, похоже, было в самом разгаре. Переглянувшись с Эйлин, мы пошли следом. Кто знает, когда еще мы сможем хоть что-то праздновать? Кадм так и остался стоять у бушприта, опустив голову, словно пытался разглядеть в сверкающих на солнце волнах что-то исключительно важное для него одного.

Собравшиеся в кубрике матросы, среди которых не было только кормчего Лестера, встретили нас нестройным хором хриплых глоток. Далеко не сразу я понял, что они поют страшно перевранного «Купца Гервасия». Я украдкой взглянул на капитана: как он-то воспринимает столь кощунственное обращение с его песней? Однако он широко ухмыльнулся и с порога присоединился к поющим, моментально перекрыв этот гам сильным, чистым голосом настоящего певца.

Не прекращая петь, он согнал со стульев Мартина и Закари, усадив нас во главе стола напротив Антиоха. В отличие от Кадма, старший брат впервые за долгое время казался беспечным и расслабленным: глубокая складка, пересекавшая его лоб сверху донизу, почти разгладилась, и он, откинувшись назад, с ироничной улыбкой смотрел, как я галантничаю с Эйлин. Похоже, что он давно все о нас понял — раньше, чем я сам, — но так ничего и не сказал по этому поводу.

— А не рано ли мы празднуем? — спросил я капитана, когда тот закончил петь. — Я думал, такие празднества устраивают уже на берегу, чтобы не искушать судьбу.

— Думаешь, все моряки суеверны, а, малой? — со смешком отозвался Певчий Джон. — Так ты прав, по большей части так и есть. Уверен, больше ни на одном судне ты такого не увидишь. Но только не на «Святом Иакове». Здесь у нас это традиция, и если чертовы парки, управляющие судьбой, желают наказать меня за это, пусть придут и попробуют. Как по мне, они и так здорово запоздали, лет эдак на тридцать.

— А что такого случилось тридцать лет назад… — попытался было спросить я, но капитан не дал мне закончить.

— За прибытие в порт! — оглушительно гаркнул он, поднимая кубок.

— За прибытие! — рявкнула команда в ответ.

Саймон протиснулся ко мне между стульев и, наклонившись к моему уху, негромко сказал:

— Лучше не спрашивай его о прошлом, Игнотус, иначе он потом неделю будет не в духе.

— Хорошо, но что в этом такого? — недоуменно спросил я.

Кок покосился на капитана, занятого произнесением очередной одухотворенной речи, пододвинул стул поближе и зашептал:

— Джон был пиратом по молодости. Это, в общем, ни для кого не секрет: многие торговцы начинали с этого, иначе почти невозможно начать дело — даже на свой корабль не хватит. Но однажды в каком-то северном порту он встретил девушку — служанку в знатном семействе. Меня тогда не было рядом, но я знаю, что капитан все еще помнит ее.

— Что же случилось?

— О, Игнотус… Такая любовь бывает только раз в жизни, притом далеко не в каждой. Джон к тому времени уже сколотил приличное состояние и решил покончить с пиратством навсегда. Выкупил у своих новенький ког — тот самый, на котором ты сейчас, — нанял плотников, чтобы поработали над ним как следует… Свадьбу сыграли там же, в порту, но жить они решили все же в Англии. Вскоре молодожены погрузились на «Святой Иаков» и взяли курс на юг.

Внутри у меня похолодело: я уже слышал эту историю. Вот только имена…

— По дороге в лондонский порт разразился страшный шторм, — продолжал Саймон. — По-настоящему страшный — из тех, что бывают раз в столетие. Судно кидало, как щепку. Парус порвало в клочья в первые же минуты бури, двоих дюжих парней смыло за борт… И тогда из каюты вышла молодая жена капитана и что-то закричала куда-то в центр бури. Никто не слышал ее слов. Джон кинулся было к ней, чтобы затащить обратно в каюту, да куда там… На палубу обрушилась огромная волна, а когда схлынула, девушки больше не было. И представь, за пару минут все стихло. Буря ушла, словно по волшебству. Может быть, Адрианна была чародейкой или служительницей какого-то морского бога, этого уже не узнать. Но капитан до сих пор уверен…

— Адрианна?!

Саймон кивнул.

— Но это между нами, — сказал он. — Я тебе доверяю, парень, только потому и рассказал все это. Никогда не упоминай этого при капитане, хорошо? Я думаю, он и песню-то эту сложил не для того, чтобы помнить, а для того, чтобы забыть — превратить просто в еще одну балладу, которую поют в кабаках. Ах да… Гервасий — так его звали среди пиратов. Там редко пользовались настоящими именами.

— Что вы там шепчетесь, как бабы? — заорал мне в ухо Певчий Джон. — Сегодня день веселья! Берите свои кубки — вина у нас хватит, чтобы дважды утонуть.

Я покорно наполнил кубки себе и Эйлин, которая держала меня за руку все время, пока Саймон рассказывал захватывающую и трагическую историю капитана.

— За всех богов, хранивших нас в пути! — провозгласил Певчий Джон.

— За богов! — отозвалась команда.

— И за попутный ветер!

* * *

Мы сошли на берег вместе с командой, оставив на судне только охрану и раненого Хью. Все сразу же разбрелись кто куда: зная наших моряков, нетрудно было догадаться, где они проведут ближайшую неделю. Вдоль главной портовой дороги протянулась цепочка небольших таверн и более веселых заведений, и вскоре с нами остался один только Певчий Джон, который, не переставая, рассказывал нам все, что знал об Арберии.

— Я заходил в этот порт пару раз, — сказал капитан, пропуская нас в дверь небольшой тихой таверны в конце ряда. — Скажу сразу: не судите об этой земле по тому, что увидите в Диррахии. В городе много выходцев из Греции, вы, грамотеи, объясниться сможете. Но дальше… Местные говорят на жуткой смеси латыни и славянского наречия, без переводчика с ними сложно будет беседовать. Посидите со мной еще немного? Заодно разузнаете что-нибудь у местных.

Заведение оказалось далеко не худшим из тех, которые мне довелось видеть, — и уж точно из приличных. В полупустом помещении не было ни одного упившегося забулдыги, коих всегда хватало в «Ведьмином зеркале». Седой сухопарый хозяин был хмур, чопорен и аккуратно одет. Стоило нам переступить порог, как он вонзил в нас острый взгляд глубоко посаженных глаз, недовольно скривился при виде явно подвыпившего Джона, но оттаял, переведя взгляд на Эйлин.

— Мир вам, благородные господа, — проскрипел он по-гречески, указывая на столик у окна. — Путешествие было не из легких?

— Не то слово! — с чувством ответил капитан. — Чертова Ида, сожри ее Люцифер, с ее проклятыми молодчиками…

Лицо хозяина таверны при этих словах болезненно дернулось: должно быть, он привык изъясняться не столь прямолинейно. Я поспешил исправить первое впечатление и спросил:

— Как здоровье принца? Мы очень хотели бы увидеть его.

— Голема? — Он посмотрел на меня, как на умалишенного, и даже отступил на шаг. — Господь даровал ему самое крепкое здоровье от рождения. Принц никогда не болеет. Что желаете отведать, дорогие гости?

Я внимательно посмотрел на него, но так и не понял, что это: страх перед правителем-тираном или же стыд от чего-то неприглядного, что здесь не принято обсуждать. Кто этот Голем, и почему простой вопрос о его здоровье так смутил хозяина таверны? Имеет ли принц какое-то отношение к тем големам из моего сна, или его имя — не более чем прозвище? Похоже, что разбираться со всем этим нам придется уже в столице. Задавать окружающим вопросы, на которые они не желают отвечать — верный способ ввязаться в неприятности.

Мои братья, похоже, пришли к тому же выводу. Даже Певчий Джон против обыкновения притих, бросая недоуменные взгляды на хозяина. В мертвом молчании мы приступили к трапезе: без особой охоты, поскольку уже подкрепились на «Святом Иакове». Когда я потянулся за кубком, чтобы отхлебнуть вина, чья-то ладонь легла мне на плечо. Рука Антиоха метнулась было к поясу, где в зачарованной кожаной петле была закреплена палочка, но в следующее мгновение он опомнился и даже выдавил из себя холодную улыбку визитеру. Я обернулся.

— Добрый день, господа чародеи, — тихо, почти шепотом, обратился к нам подошедший. — Не позволите ли к вам присоединиться?

Он оказался начинающим стареть невысоким мужчиной в длинной темно-багровой мантии. Черные с проседью волосы были коротко пострижены, изборожденное морщинами лицо — гладко выбрито. Левой рукой он опирался на небольшой резной посох без навершия.

Мое внимание привлек массивный медальон, висевший у него на груди: гладко отполированный идеально круглый камень глубокого черного цвета в оправе из серебра. От оправы во всех направлениях расходились двенадцать изогнутых шипов, один вид которых сразу же напомнил мне что-то смутно знакомое. И только когда странный человек разместился на предложенном ему стуле, я вспомнил: Черное Солнце! Тот самый символ, который красовался на лбу Амара. Если эти двое как-то связаны между собой, это может существенно облегчить нашу задачу… Или наоборот.

— С кем имеем честь беседовать? — спросил я, слегка поклонившись.

— Мое имя — Берим, — ответил тот, повернувшись ко мне, — я простой служитель Ордена Матерей на славной земле Арберии. Прошу простить меня за навязчивость, но мне показалось, что вы интересовались нашим… благословенным правителем, не так ли?

— Я лишь справился о его здоровье.

Берим понимающе улыбнулся и опустил взгляд.

— Голем из Круи — особенный человек, — сказал он. — Возможно, вы пожелаете с ним встретиться. Конечно, он будет рад принять у себя могущественных чужеземных чародеев. Но прошу вас, если вы действительно имеете такое намерение: поговорите вначале с главой нашего Ордена, Владеющей Прахом почтенной Валмирой. Уверен, это способно повлиять на ваше решение.

— Мы подумаем об этом. Но вначале… Кто здесь успел рассказать, что мы чародеи? — прищурившись, спросил Кадм.

— Почтенная Валмира знала. И я как служитель Ордена способен видеть истинную природу человека, — с тщательно скрываемой гордостью ответил Берим. — Я сразу понял, что вы люди не простые, особенно…

Он бросил короткий пристальный взгляд на Эйлин, отчего мне сразу стало неуютно в присутствии этого странного культиста. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы Эйлин, чудом избежавшая гибели в Лондоне, стала жертвой иного жуткого обряда в чужой земле — той самой, откуда происходил Гин Балша.

Что такое особенное в ней привлекает к себе этих людей? Есть люди, владеющие от рождения необычной силой, и это не магия, — так сказал мне проклятый Каменщик. Власть над глиной. Печать Матерей. Плоть человеческая есть глина, ибо праотец наш был сотворен из праха земного… О, я до сих пор помню эти слова, явившиеся мне в ночном кошмаре. Что же хочет от нас глава Ордена Матерей, Владеющая Прахом почтенная Валмира?

— Вам знаком человек по имени Гин Балша? — с холодным спокойствием в голосе спросил я, и мои пальцы сомкнулись на теплом древке палочки.

Берим вздрогнул и бросил на меня испуганный взгляд, потом поспешно закивал.

— Да, конечно. Ужасный человек. Даже в Темном братстве не стали его терпеть.

— И вы хотите сказать, что не имеете к нему отношения?

— Как можно?!

Он казался оскорбленным донельзя, однако я не знаток человеческих душ, и не поручился бы за то, что это не притворство. Какое-то время Берим буравил меня возмущенным взглядом, но потом вроде бы успокоился, вздохнул и с выражением смирения на лице проговорил:

— Не сказать, что совершенно никакого отношения… Но это не то, что вы могли подумать, уверяю вас. Дело в том, что Темное братство, проклятье на их головы, когда-то было частью нашего Ордена. Очень, очень давно, еще во времена Римской империи, они предали все, чему служили с незапамятных времен, и посвятили себя накоплению богатства… Немногие монархи могут позволить себе их услуги. Темные братья возводят самые прочные и долговечные крепости в мире, подземные дворцы и мосты, а берут за это золото. Много золота.

— И приносят в жертву людей? — спросил молчавший до сих пор Антиох.

— Откуда вы… Да! Да, это так. Если вы когда-нибудь их встретите, они, конечно, будут все отрицать, говорить, что давно отошли от варварских обычаев прошлого, и возводить поклеп на нас. Так вот, не верьте! Темное братство — воплощенное зло на земле. А Гин Балша был худшим из их числа, настоящим чудовищем.

— Так, значит, вы совсем другие? — не особенно скрывая насмешливый изгиб губ, спросила Эйлин, и непривычная сталь в ее голосе заставила меня отчасти понять смысл ее распределения на факультет Слизерин. — Тогда что же вы хотите от меня?

Берим замялся. Пару раз он порывался заговорить, но лишь третья попытка оказалась успешной:

— Я… пока не могу сказать. Когда вы окажетесь в Круе, поговорите с почтенной Валмирой, и она все подробно объяснит. Обещаю, что вас заинтересует наше предложение, и мы многое сможем предложить в обмен. А сейчас позвольте откланяться и пожелать вам безопасного пути.

Не допив вино, Берим подобрал полы мантии и, загремев стулом, выбрался из-за стола. Неловко поклонившись, он в явной спешке выскочил за дверь, оставив нас в легком недоумении. Складывалось впечатление, что ни одна задача на нашем долгом пути к цели не может иметь простого решения: всегда что-то мешает. Вот и сейчас: чего уж проще, всего лишь найти местного правителя, который и сам не прочь с нами встретиться. Но нет, с первых же минут нашлись люди, которые имеют что-то против. И хорошо еще, если они и впрямь настолько миролюбивы, насколько хотят казаться.

Мы провели в таверне около часа, успев обсудить внешность подозрительного посетителя и его предложения, планы на оставшуюся часть пути и местные обычаи, о которых худо-бедно нам смог поведать капитан. На ночлег единогласно решили не останавливаться. Зачем, в самом деле? Кадму не терпелось добраться до принца, пока не произошла очередная непредвиденная неприятность, а до Круи чуть больше двадцати миль полета по прямой — рукой подать.

— Мне будет не хватать вас, чароплеты, — тихо произнес порядком захмелевший капитан, когда мы поднялись из-за стола, оставляя его одного. — Спел бы вам еще разок на прощание, да язык уже заплетается, а у тавернщика такая кислая морда, что лучше его не злить раньше времени. Хочу как следует надраться до того, как меня вышвырнут.

— Нам еще возвращаться назад, Джон, — ответил я. — Кто знает? Возможно, нас ждет еще не одно совместное путешествие. Лучшего капитана нам не найти.

— Такой молодой, а уже льстец, каких мало, — ухмыльнулся Певчий Джон, опустив взгляд в полупустой кубок. — Идите уже, пока хозяин не заставил вас тащить отсюда мое бесчувственное тело.

Мы вышли за дверь и, переглянувшись, направились вдоль торговых лавок туда, где мощеная городская улица незаметно переходила в полосу утрамбованной земли. Кто его знает, как в Арберии воспринимают полеты на метлах? Лучше не делать этого на всеобщем обозрении.

Когда мы, миновав последний из домов в ряду, свернули в поросшее высокой травой нераспаханное поле, от стены отделился плечистый мужчина с иссиня-черной бородой и столь же черными вьющимися волосами. Картину дополняло искусной работы черное одеяние, расшитое сотнями серебряных нитей. Массивный сапфир в навершии легкого дуэльного меча на поясе вспыхнул синим огнем, когда его обладатель вышел под лучи солнца, заступив нам дорогу.

Антиох, вполголоса выругавшись, извлек палочку и замедлил ход, остановившись в пяти шагах от незнакомца. Тот равнодушно скользнул взглядом по приготовленному к бою оружию, поклонился и глубоким твердым голосом сказал:

— Рад встрече, братья Певереллы и леди Стэнвикс. Темное братство приветствует вас.