Баньип (джен)

Вынырнув из мутной тёплой воды почти на середине реки, Уолден с Лиамом вцепились в ветки дерева и замерли, соображая, что теперь лучше сделать. Где-то под ногами было дно, но встать на него не получалось: даже МакНейр ушёл бы с головой. Они оказались ближе к противоположному прежде берегу и осторожно поплыли в его сторону. Им оставалось только надеяться, что сытые баньипы достаточно ленивы, чтобы не заинтересоваться шумом и плеском у своего парадного входа.

Но не они одни надеялись на нелюбопытство баньипов. Сглатывая кровь, сочившуюся из прикушенного при внезапном падении языка, МакНейр увидел, как рядом с ними из воды неспешно появляются глаза и ноздри крокодила. Крокодил был ближе к Лиаму и нацеливался явно на него. МакНейр лихорадочно попытался наколдовать хотя бы Ступефай, ничего лучшего сходу не придумалось — и похолодел, обнаружив, что палочки-то у него нет! Выронил, когда падал с дерева!

Но ругать себя времени не было. Он схватил плававший рядом сук, крикнул «Эй!» и неловко (или наоборот, именно ловко — тут как посмотреть) пропихнул сук вперёд, в приоткрывшуюся пасть крокодила, который как раз изготовился к броску.

Лиам полуобернулся, мигом оценил обстановку — и аппарировал.

«Протокол, — подумал МакНейр, — всё правильно, он же не знает, что я без палочки…»

Крокодил жевнул деревяшку и стал с интересом поворачиваться в его сторону. Вероятно, у него был «план Б». МакНейр выхватил нож — и тут почувствовал, как что-то сильно сжало ему грудь. А потом он вдруг вылетел из воды, словно пробка из бутылочного горлышка. Крокодильи челюсти клацнули где-то под его ботинком, а в следующее мгновение МакНейр обнаружил, что лежит поперёк Лиама на берегу, в нескольких футах от реки. Они оба валялись в глинистой грязи, вперемешку с палой листвой и травой, причём Лиам отчаянно и весьма виртуозно ругался.

Некоторое время оба не находили сил подняться на ноги, тяжело дыша, а потом МакНейр перекатился с Лиама в сторону и сел.

— Какой у тебя богатый словарный запас, — заметил он.

Лиам польщено заулыбался, кое-как поднимаясь:

— Папа научил. И это ты ещё Пани в гневе не слышал. Вот там вообще эпическая поэзия. В полный рост.

— Однако, — продолжал МакНейр, — «ith mo bod»⁽¹⁾ в адрес крокодила — это ты, наверное, зря. Не самая удачная идея.

Лиам почесал в затылке.

— Да, — признал он, — это я неосторожно выразился. Но есть повод. У тебя палочка далеко? Потому что моя — вот, — он скорей обескураженно, чем расстроенно продемонстрировал два обломка. — Я не рассчитал, дёрнул слишком сильно, поэтому ты на меня свалился.

— Кстати, чем ты меня? — поинтересовался МакНейр. — Не «Акцио» же. Я что-то не опознал.

— Вообще, это модифицированная удавка, — скромно сказал Лиам. — Пани научила. Только её в воде не колдануть было, надо, чтобы ноги твёрдо стояли. Ну или я не умею. Поэтому пришлось аппарировать на берег по-быстрому. Надо было на тот, что-то я ступил. Так палочка твоя где?

— Вон плавает, — МакНейр огляделся и указал на противоположный берег, где волны лениво стучали об камень его палочкой.

— Ну блеск вообще, — Лиам бросил обломки на землю и запустил пальцы в свою шевелюру. — Вот теперь совсем блеск, — повторил он и прибавил что-то на совершенно незнакомом МакНейру языке, скорее всего, аборигенском.

Они осторожно подошли к реке и встали футах в пяти от воды. Ни баньипов, ни крокодилов видно не было. Муть улеглась, но вода всё же была грязноватой. Упавшее дерево развернуло течением, и теперь когда-то верхние ветви оказались почти на середине реки. Палочка МакНейра застряла между камнями и поблёскивала влажной рукояткой.

— Тут футов двадцать будет, — прикинул на глаз МакНейр. — Лично я не допрыгну. А ты как?

Лиам покачал головой.

— И вплавь мы точно не хотим, так? — продолжал МакНейр. — Что остаётся?

Они огляделись.

— Можно попробовать повалить вон то дерево, — неуверенно предложил Лиам. — Если хорошо упадёт, я бы попробовал перебежать.

— Не выйдет, — цепко его оглядев, возразил МакНейр. — Корни крепкие, а ножами… Ну, если рубить по очереди, мы его, конечно, повалим. К утру. Наверное.

— Пережечь?

— А есть чем? — саркастически хмыкнул МакНейр. — Не уверен, что тут есть кремни, а чем ещё высечь искру — не представляю. И спичек нет. Да и были бы — мы же оба насквозь мокрые. Надо ещё думать.

— Найти-то нас найдут, по меткам, — не слишком радостно сказал Лиам. — Не позднее завтра. Но на острове ночевать без палочек как-то…

— У меток есть и такое свойство? — поинтересовался МакНейр.

Лиам посмотрел на него недоверчиво и сказал с некоторой обидой:

— Уолл, ну чего ты как первый раз замужем. Я же знаю, что у тебя была метка на прежней работе. Мне Пани говорила.

МакНейр только скрипнул зубами. Обсуждать свою прежнюю «работу» он был сейчас не готов.

— А про отличия наших меток она тебе ничего не говорила? — спросил он наконец. Лиам только отмахнулся:

— Я не вдавался в подробности. Но завтра — это и без ночлега плохо. Нас не должны найти. Нужно самим.

— Почему?

Лиам скривился:

— Ты не представляешь, как она мила с теми, кто сам влип. С неудачниками. Ну, Пани то есть. Я лично не горю попасть ей на язык.

— Аргумент, — серьёзно согласился МакНейр. — Тогда надо осмотреть островок. Может, найдём что-нибудь годное.

— Пойдём вверх по течению, — подумав секунды три, предложил Лиам. — Там вроде было заужение на биллабонге. Вдруг удастся перепрыгнуть. На основное русло и смотреть нет смысла, там везде широко.

Островок довольно редко порос эвкалиптами, а возле воды сгрудились чайные деревья. Лиам и МакНейр побрели на восток, по мере возможности держась в виду реки, но не слишком к ней близко. Хотя Лиам и утверждал, что на одной территории редко селится больше одного взрослого баньипа, а у самки бывает не больше двух детёнышей, рождённых через год или два один после другого, МакНейр больше не хотел полагаться на эти познания. Он подобрал себе палку покрепче и на ходу обстругивал её ножом. Лиам же, непривычно мрачный, молча брёл с опущенной головой. Губы его были поджаты, словно он что-то обдумывал или вспоминал.

— Кстати, — сказал МакНейр со слегка наигранной небрежностью, — мне показалось или нет, что ты врезал тому парню не только за служебное несоответствие?

Лиам покосился на него всё так же мрачно и ответил, помедлив:

— Не только. А что?

— Да так, — МакНейр усмехнулся, — просто интересно, за что тут можно получить в челюсть.

Лиам остановился и некоторое время пристально смотрел на него, что-то прикидывая, потом неожиданно рассмеялся:

— Ну хорошо. История долгая, но мы же не торопимся, верно?

— В целом, скорее нет, — подтвердил МакНейр, — мы определенно располагаем сейчас некоторым досугом.

Лиам немного помолчал — а потом заговорил, тщательно подбирая слова:

— Лет до восьми я жил в племени. Волшебники из местных обычно выглядят такими же дикарями, как и аборигены-мугги, и живут Снаружи лет до тридцати-сорока. Когда у ребёнка начинают проявляться волшебные способности, его проводят через несколько испытаний — весьма неприятных, должен сказать — чтобы определить, насколько он будет силён. Урасима считает, что испытания должны, кроме того, подтолкнуть развитие тех, кто запаздывает, раскачать их. Не знаю, может, он и прав... — он замолчал ненадолго, задумавшись, а после продолжил: — Те, кого старейшины признали слабыми, или те, у кого вовсе нет способностей, оказываются предоставлены сами себе. Остальных лет с десяти начинают учить. Мои друзья детства говорили мне, что учат довольно жёстко, даже жестоко. Но я об этом знаю только понаслышке: дед запретил меня учить. Он ничем это не объяснил, но люди говорили, дело в том, что я — полукровка. Мать однажды сказала мне, что это и к лучшему. Она была довольно слабой ведьмой, а моего отца выбрала не только потому, что он показался ей самым красивым мужчиной на свете. Он был сильным волшебником. Не представляю, как мать смогла его заполучить, да он и сам этого не понял. Мы виделись всего раз шесть или семь, с ним было прикольно болтать, он научил меня ругаться и другим полезным вещам — а после исчез. Мать гадала и говорит, что его больше нет в Австралии, но он жив. А дальше она не видит. За пределы Нашей Земли то есть.

Он опять замолчал, и они некоторое время шли в тишине, нарушаемой только плеском воды и криками птиц. МакНейр не торопил и не задавал никаких вопросов — и Лиам, наконец, заговорил снова:

— Мне было восемь, когда отец объявился и забрал меня с собой. Он полгода таскал меня по всему западному побережью, занимался какими-то делами — и между ними мной. У него, кстати, впервые подглядел, как белые обращаются с палочкой. В племени другие приёмы и ухватки. Потом он сдал меня матери и снова пропал. Больше мы не общались подолгу. Мои сверстники начали обучение, а я остался с малышнёй. Племя бродило по округе, по нескольким нашим лесам, мы охотились, и было, в общем, неплохо. Но потом начали возвращаться мои приятели, гордые собой, многие в шрамах и ожогах, и с новыми татуировками. Научившиеся всяким штукам, с палочками из костей казуара. Они смотрели на меня и на других слабых как на г… Как на грязь, в общем. Это было очень обидно. Дед, когда являлся в племя, меня просто не замечал. Вообще, до меня и до других слабых дела никому почти не было. Нас не всегда лечили, если кто-то болел или ранился, не всегда интересовались, сыты мы или голодны. Впрочем, можно было пойти к мугги, на границе нашей территории была миссия. Меня даже уговаривали креститься. Я чуть было не согласился, папаша-то мой считал себя католиком, но потом передумал, уже не помню, почему. Развлекались мы как могли. Охотились, воровали в кемпингах, ходили в города, якобы подработать, но на самом деле тоже воровать или развлекаться. Мугговская школа тоже была, я даже научился читать и писать, но я там бывал нечасто.

Он вновь замолчал, погрузившись в свои воспоминания, и МакНейр шёл рядом и думал, что, как ни странно, их детства чем-то похожи. И что он точно не готов сообщать Лиаму об этом.

— Ладно, это всё лирика, — сказал, наконец, тот, встряхнувшись. — Когда мне было шестнадцать или около того, однажды летом должна была проходить церемония, на которой выявляются самые сильные волшебники поколения, которых причисляют к Анангу, хранителям горы Улуру. Это должно было быть первое из пяти испытаний и единственное, проводимое во Внешних Землях. Остальные проходят где-то в пустыне, вблизи от колодца Радужного Змея, но я там никогда не был, и со мной запрещено об этом разговаривать. Если тебе интересно, расспроси потом Урасиму, он и то знает больше.

МакНейр чуть было не спросил, каким это образом японец — если Урасима и впрямь был японцем — может знать о местных традициях больше Лиама, но вовремя прикусил (на сей раз, к счастью, в переносном смысле) язык. Не всегда следует задавать вопросы.

— Ну вот, — Лиам облизнул губы. — Для испытания готовят большой горшок смеси, похожей на чёрную кашу. В её состав входят грибы, змеиный яд и много всего разного. Испытуемые по очереди едят, пока горшок не опустеет, и потом каждого отводят в такой специальный шалаш из ветвей, где они засыпают. Просыпаются не все. Это дрянное варево готовится долго, в определенные дни и фазы луны, чуть не полгода. И мы, пять друзей-дебилов, которым в жизни не светило попасть на церемонию, придумали украсть этот горшок. Сначала просто украсть. Ну, как мы… Я, в основном. Я тогда как мог портил деду жизнь. Мы безобразили по-всякому, меня несколько раз приводили в племя виз-шерифы: под арест местных не сажают, так что приходилось отрабатывать штрафы на общественных работах. Меня, бывало, и били по приказу деда, но сам он не снисходил. Естественно, горшок я украл. То есть просто утащил, его же никто не охранял: никому и в голову прийти не могло, что кто-то решится его взять. Мы сбежали в соседний лес, сорвали крышку. Я говорю: «Ну, раз взяли, давайте, что ли, попробуем». А дрянь жуткая! Воняет, как протухшие грибы с мясом. Но мы попробовали. И знаешь… вкуса не было вовсе, только послевкусие такое… грибное. И рот немеет. И когда начинаешь это есть, никак не остановиться. Мы впятером сожрали весь горшок, рассчитанный на тридцать человек. Тридцать, Уолл, прикинь?! А дальше всё прошло без меня. То есть ничего не помню. Ни-че-го. Вроде, у нас начались стихийные выбросы, как у совсем мелких детей, а потом мы аппарировали в Брисбен и там хорошо зажгли. Причём и в буквальном смысле тоже. Мне до сих пор отказываются рассказать подробности. Даже в газеты мугги что-то попало.

— Вы умели аппарировать? — удивился МакНейр.

— В том-то и дело, что нет! — торжествующе рассмеялся Лиам. — Но мы это сделали. А дальше было невесело. Нас как-то скрутили шерифы, и им было непросто, потому что мы не соображали, что творим. Заперли в каком-то большом ангаре. Чтобы у нас, значит, клаустрофобии не случилось. Местные вообще плохо переносят, когда их запирают. Мои первые воспоминания после всего этого шоу: меня выворачивает, и шериф держит мне голову, чтобы я не захлебнулся. И с остальными парнями то же. А потом ещё и ещё. Я думал, что вывернусь наизнанку. Потом нас кое-как обтёрли, чарами никто не решался пользоваться — никто же не знает, что с нами. И я уснул. И снился мне такой лютый ужас, что просто… Я потом больше года боялся спать один и без света. Спасибо Урасиме, сидел со мной, пока не усну. Иногда пел или ворожил, но чаще что-то рассказывал. А утром за нами — но в основном, конечно, за мной — явился дед. Я когда его увидел, чуть не уссался со страху. Думал, он меня убьёт на месте, прямо там. Не убил, конечно, но, когда приволок в племя, избил своим посохом так, что на мне места живого не было. Я только успевал голову прикрывать — а я же ещё и тормозной весь, еле двигаюсь и толком не соображаю. Короче, мне досталось, да…

Он умолк, и его лицо на мгновение скривилось от воспоминаний, он даже прикрыл глаза.

— Если неприятно, можешь не рассказывать дальше, я уяснил суть, — предложил МакНейр, но Лиам только отмахнулся.

— Так вот, — продолжил он, — дед решил сбыть меня в хорошие руки, пока я не убился и других не убил. Притащил он меня в «Берлогу» и говорит Пани: если вы всё ещё хотите меня отблагодарить за подаренную землю, заберите себе этого бесполезного засранца, а то я его кину в болото крокодилам. Пани сперва пыталась отказаться. Мол, у них тут не интернат для трудных подростков, а серьёзное учреждение с высоким риском смертности. Вот-вот, говорит дед, как раз то, что надо. И настоял на своём. Тадао меня полмесяца потом выхаживал, и с тех пор деда очень не любит.

— А ты? — спросил МакНейр.

Лиам неопределённо повёл плечом.

— Ну, — сказал он неохотно, — на самом деле, дед был не то что прав, но в своём праве. Он, во-первых, очень за меня перепугался, за всех нас. Во-вторых, ритуал мы им всё же сорвали, а следующего подходящего момента ждать полгода, до следующего равноденствия. Помню, я тогда очень гордился, что смог его достать, деда то есть. Правда, по местным законам, если бы он меня прибил, ему ничего бы не было. Всё же глава рода. А по «белым» законам мне светили либо охеренный штраф, либо, поскольку денег у меня, конечно, не было, общественные работы. У матери денег тоже нет, отца пойди найди, а дед платить бы не стал. Так что с Пани это он классно придумал, со всех сторон меня прикрыл.

МакНейр согласно кивнул. Придумано в самом деле было неплохо. И ему определённо нравился дед Лиама — и напоминал его собственного. По которому Уолден скучал — но, конечно же, понимал, что вряд ли когда-то увидит.

— Ну и я на самом деле крупно его подставил, — продолжал Лиам, — он же по своему положению примерно как этот ваш Дамблдор был.

На этих словах МакНейр поперхнулся, сбился с шага и закашлялся. Лиам тоже остановился.

— Что? — недоуменно спросил он.

— Меньше всего, — ответил МакНейр, продышавшись, — я ожидал услышать «этот ваш Дамблдор» применительно к себе.

— Ну вы же с одного острова, нет? — пожал плечами Лиам.

— С этим не поспоришь, — ухмыльнулся МакНейр.

— А с этим зельем занятно вышло, — кивнул Лиам. — Я, оказывается, пригоршню этой дряни зачем-то сунул в карман. Она там засохла, а я потом нашёл и сохранил как сувенир. А потом в начале нулевых у нас несколько лет жил на передержке один парень, китаец, Ван Яньли, зельевар или колдомедик, — я так и не понял. Он у меня попросил эти остатки, типа на исследование. Ну, я отдал, дерьма не жалко. Так он потом рассказал, что мы все пятеро чудом не умерли. Вот просто везение сто из ста. Потому что и состав, и дозировка были… ну, не для долгой беззаботной жизни. Грибы я с тех пор не ем ни в каком виде. От одного запаха воротит. Ну вот. А Лягушка тогда был мелкий ссыкливый засранец, который в жизни бы на такое дело не решился. И он меня теперь будет попрекать?!

— Слушай, а палочкой ты, выходит, только в Отделе научился колдовать? — спросил МакНейр.

— Нет, с чего ты взял? Тех, кого обучают, ну, типа «сильных», их учат всяким тонким штукам, а потом — обходиться без палочки, одними пальцами. Палочка же это ведь как нож или бумеранг — сделать несложно, нашлась бы кость подходящая, каждый подросший ребёнок своей обзаводится. Можно без неё, но с нею удобнее.

— Кость? — удивился МакНейр, вспоминая палочку, виденную у Лягушки. — Я думал, это просто украшение.

— Наши делают из костей. Лучше всего от волшебной твари, но поскольку охотиться на них специально нельзя, это большая редкость. Кости сумчатых не очень годятся, они тупые. Лучше всего — казуар или динго. Кстати, кости завезённых белыми животных тоже не годятся. Верблюды там, овцы, лисы. Только те, что издавна здесь обитают.

— А кто делает? Есть мастера?

— Да зачем? Сам и делаешь. Нужно только слова знать, так их все знают, кто умеет колдовать. А кто не умеет, тем и не надо. Сломал палочку — сделал новую. Как нож или бумеранг. Можно конечно купить или выменять, если хочешь что-то особенное, но так не делают обычно.

— Бумеранг — это что? — уточнил МакНейр.

— У тебя дома на стенах висят. Метательная палка. Для охоты.

1) «Съешь мой ...» (гэльск.) В самом деле, не самое разумное пожелание

Вернуться к тексту