Профессионал (джен)

Расселу хватает одного только взгляда на Мёрдока — бас-гитарист открывает не сразу, наваливается на косяк, придержав дверь ботинком, и глаза у него тёмные, нетрезво блестящие, — чтобы понять: всё выглядит как-то некрасиво, паскудно и плохо.

— Ты что, запил?

— Велика беда-а, — тянет Мёрдок, источая запах перегара, — подумаешь, прошвырнулся по барам, курнул пару косячков. Чё, нельзя?

— Можно, но без нас. И, Христом прошу, — Рассел, глубоко вдохнув, мысленно считает до пяти, — не втравливай в это Нуддл.

Мёрдок строит искренне удивлённую рожу и чешет пониже спины.

— А кто её тащит-то, а? Она уже большая девка, сама ко мне в гости бегает. Эй, лапша! К тебе, бля, батя пришёл!

Рассел морщится, а Мёрдок ржёт громче шакала; Нуддл, взвизгнув под особо удачный рифф, вываливается из комнаты в обнимку с гитарой, спотыкается об порог и тут же сопровождает это связкой крепких слов, — но вмиг осекается, округлив узкие восточные глаза:

— Ты ж сегодня в две смены, Рассел. Ресторан сгорел?

— Отпустили, — сдержанно отвечает Рассел, отодвигая Мёрдока с пути, и прёт как танк, на что Мёрдок, хлопнув дверью, харкает на пол и чуть не попадает ему на ботинки.

— Чё, лаяться будешь?

— Нет. Говорить буду.

В квартире Мёрдока терпко воняет марихуаной.

Рассел садится на табурет, распространяясь всеми своими немалыми габаритами примерно на три четверти комнаты, глубоко вдыхает, выдыхает и трёт платком бритый лоб.

— Мисс Нуддл Хоббс, мне звонил директор из посольской школы. Вы что, прогуливаете занятия с октября?

— Только ненужные, — бурчит Нуддл, снимая гитару с плеча, — и скучные.

— Английский, историю, математику и естественные науки, да? Тогда уж сразу школу бросай. Чего ходишь?

— Рассел, ты же видел мой табель!

— Да-да, ты его отлично подделываешь. Спасибо, оценил. — С каждым словом Рассел чувствует, что истекает всё большим количеством яда. — Тебя Мёрдок натаскал?

— Я же не…

— Слушай, кончай-ка ебать лапше мозг, ниггер, — неожиданно резко обрывает Мёрдок, глядя абсолютно трезво и почти зло. — До неё уже всё дошло. Хорош, а?

— Да-да, я поняла, — оживает Нуддл, обняв себя за локти, и жадно смотрит на него с неисчерпаемой надеждой. — Рассел же не будет на нас сердиться? Да?

Нуддл впервые выглядит настолько беззащитной и одновременно счастливой, а Рассела жрёт изнутри неведомый чёрный монстр.

— Нуддл, выйди-ка минут на десять.

— Ась?

— Сходи к Бэрксу, купи печенье на троих.

Мёрдок щурится ей вслед, пока Нуддл — лохматая и не очень ловкая, как и полагается почти-четырнадцатилетке, — влезает в куртку, звенит мелочью в карманах и легко выскакивает за дверь, натягивая ботинок на задравшийся носок, и носки у неё смешные — шерстяные, полосатые, чуть ли не под коленку.

Амбре пива и марихуаны мешается со сладким запахом «Кэдбери».

— А теперь, собственно, — Рассел загораживает собой путь раньше, чем Мёрдок дотягивается до двери, — какого чёрта она липнет к тебе и прогуливает школу?

— Я ей папаша, что ль?

— Верно, не папаша. Но тебе, блять, хоть снилось, насколько ты для неё авторитет? Она ж за тобой бегает!

Мёрдок смотрит в глаза, кривит губы и издаёт по-птичьи звонкий свист.

— Ты накатил или да?

— Не смей на меня орать. Слышишь? Не смей!

— Иди ты! Буду делать всё, что захочу! — Мёрдок отталкивает руку, но всё-таки не успевает вывернуться, и Рассел вцепляется в его ворот — вцепляется, едва не напоровшись на укус. — Кто вытащил тебя на сцену, ниггер? Покажи-ка, кто?

— Я! Я сам! У меня руки стёртые. Уж поверь, я и уйду сам!

— Чё не уходишь-то, а? К батарее привязали?

— И Нуддл, — Рассел стискивает воротник покрепче, — Нуддл тоже заберу. Ты без нас сколько протянешь, год? Даже партии твои, пока я не поправлю, дерьмо!

— А ты-то чё, хочешь опять у жидов посуду драить?

— Лучше посуда у Хоффмана, чем матюги твои в уши! То Рассел медленный, то Туди поёт хуже сапожника. Заебал ты! Он пять лет в церковном хоре отмотал, мудак!

— Не сахарный, не раскиснет!

— И прекращай тянуть Нуддл в своё болото.

— У-у-у, кто-то к лапше в мамаши записался?

— Заткнись! Ей тринадцать!

Мёрдок, жарко дыхнув перегаром, показывает язык.

— Чё, правда глаза колет, да, янки?

Рассел отталкивает Мёрдока к стене, почти швыряет, бьёт — один раз, с правой, без замаха, почти не целясь, лишь бы заткнуть рот, завязать узлом этот длинный трепливый язык, — и ощущает всеми фибрами хруст вывернутого хряща; Рассел ждёт удара или хотя бы окрика в ответ — и почти удивляется, когда Мёрдок оседает на колени, зажав ладонью пострадавший в который раз нос, а сквозь пальцы проступает кровь, — течёт, капает на пол, мешается с протёкшими слезами.

— Если Нуддл ещё раз продолбает из-за тебя школу, я заберу её, и мы уедем из Лондона. Ты меня понял, сволочь?

Мёрдок шмыгает, морщится, с присвистом сплёвывает сквозь зубы и вправляет хрящ самостоятельно, хрустнув окровавленными липкими пальцами.

— Пш-шёл ты. Усёк?

Только сейчас Рассел замечает Нуддл, забившуюся в угол коридора: глаза у девчонки мокрые, а губы дрожат, и она всё хочет что-то сказать — и не может, только трёт рот тыльной ладонью, вздрагивая плечами под пёстрой безразмерной курткой.

Расселу мерзко и противно; то ли от Мёрдока, то ли — наверное, впервые после комы — от самого себя.

— Едем домой. Буду сам забирать тебя из школы.

— Я…

— Слушай, помолчи-ка.

— О'кей.

Хлопнув дверью, Рассел ни разу не оглядывается.

* * *

Всё идёт наперекосяк, будто с похмелья: сначала Рассел роняет ключи в лужу, потом не может всунуть их в гнездо — удаётся только раза с третьего, — и абсолютно все светофоры, мигнув, переключаются в красный. Рассел по-американски цветисто матюгается под нос, давя в тормоз и барабаня пальцами по рулю, а Нуддл мычит что-то мелодичное, роется по карманам куртки, пока красный свет сменяется зелёным, и упирается ботинком в бардачок, качая ногой.

Рассел только на третьем перекрёстке осознаёт, что Нуддл сидит без своего школьного рюкзака.

— Может, за рюкзаком вернёмся? Тебе в школу завтра.

— Вот завтра и зайду, — хрипло отвечает Нуддл, разматывая провод с карманного плеера.

— Я приеду с то…

— Нет. Я сама.

— И не вздумай прогуливать. Слышишь?

Нуддл, до бесконечности чужая, кривит губы и молчит, с нажимом тиская на кнопки, — и Рассел слышит сквозь её наушники певучий голос Фалько.