Профессионал (джен)

— Мэдс, а когда ты в первый раз попробовал пиво?

— В самый-самый первый?

— Агась.

— Не помню. Давно.

На кухне горит свет, включено радио — жизнь продолжается, играет на натянутых жилах: в Бангладеш — наводнение, в Далласе разбился «Боинг», авиакатастрофа на фестивале в Рамштайне — дурацкая случайность, а в Лондоне с утра будет хлестать дождь, — и горчит во рту крепкое перестоявшее какао из кружки со сколотым краем.

— А напился? — Нуддл, выхлебав свою порцию и кое-как взгромоздившись на узкий подоконник, болтает босыми ногами, загорелыми после сухого уходящего лета. — Не попробовал, напился.

— Кажется, в одиннадцать.

— А-а-а…

— Впервые потрахался? — кривит Мёрдок губы в нахальной ухмылке.

— Бинго! Так когда?

— В тринадцать… лады, почти четырнадцать. Слазь с окна, задницу застудишь.

— Не-а. Тут хорошо.

Вспомнив про магазин и хлопнув по бедру, Мёрдок извлекает из кармана потёртых джинсов мятый бумажный свёрток на палочке.

— На, жуй. Апельсиновый.

— Украл, да? — Нуддл с укором во взгляде грызёт леденец; она не обсасывает их на обычный манер — всегда грызёт, хрустя карамелью, а потом облизывает липкие пальцы. Дурная привычка, от него подхваченная, чья ж ещё? — Мэдс, ну хватит уже. Как дитё малое.

— Какое тебе дело?

— Большой ты уже для такого.

— Сам разберусь, большой или не очень, усекла?

— Достаточно, чтобы повзрослеть.

Нет, чёрт возьми, Мёрдоку ничуть не совестно за то, что он творит: любому известно, что Мёрдок, необузданное и необласканное уличное дитя, не знает ни смущения, ни стыда, — только сейчас он молча допивает остывшее какао и рассматривает кругляш металлического солнца на тонком ремешке её чокера.

— Мёрдок Никкалз, сейчас мы договоримся, что ты прекратишь воровать, — Нуддл подтягивает короткие чёрные шорты, наклоняется и, сощурившись, убирает всей пятернёй отросшие волосы со лба, — а то я обижусь.

— Чё, может, ещё и нос опять поломаешь? Или подправишь правый глаз?

— Не хочу. Ты и так симпатичный.

Мёрдок чудом умудряется не выплюнуть на майку набранное в рот какао — и всё равно, подавившись, кашляет и обрызгивает джинсы, а где-то поверх этого всего звонко хохочет Нуддл.

— Вот теперь вижу, что слушаешь!

— Лапша, блять, — хрипит Мёрдок, отирая рот и подбородок. — Только не трепись парням, что я пизжу конфеты. О’кей?

Нуддл кивает, прикладывает палец к губам и бережно ведёт им по царапине вкривь плохо побритой щеки.

— О’кей.