Лишний человек (джен)

Дождь все лил и лил, и конца ему не было видно. Капли монотонно стучали по карнизу, заполняли неуютную тишину мирной бессмысленной дробью, обволакивали сонной одурью.

— Точно не хочешь чаю? — повторил Саша.

— Не хочу.

— Ну смотри. Ты ведь теперь нуждаешься в еде и питье не меньше нас, да?

Ответа он не получил.

— Или ты и раньше нуждался? Так же, как Сёма? Вы ведь с ним по-разному устроены, я знаю. Но про него нам известно, а про тебя — сам понимаешь. Ты вот, например, мог менять обличье. А он никогда не менял.

— Теперь я тоже не меняю.

Саша все-таки включил чайник, и его ровный шум добавился к размеренному перестуку дождя. Но уютнее на кухне от этого не стало. Ну еще бы, какой уж тут уют, когда Всемуконец так близок… когда он сидит с тобой за одним столом.

— Ну я тогда начну, — он опустился на стул напротив своего гостя и посмотрел ему прямо в глаза. — Нам нужна твоя помощь. Происходит что-то странное и, по-видимому, плохое. И не только для нас. Оно и тебя задело. Так? Я догадывался о чем-то таком, а за то время, что тебя выслеживал, окончательно убедился.

— Ты меня выслеживал?

— Ну конечно. Как бы еще я тебя нашел? Хотя это не целиком моя заслуга. Мне помог случай, совпадение. Интересно, кто из вас отвечает за такие совпадения? Ты или он? Ну ладно, это неважно. Когда мы поняли, что Сёма исчез… — Саша сделал паузу, не сводя с него внимательных глаз. — Когда мы это поняли, первая мысль была о тебе. Больше никто не может причинить ему вред.

— Ошибаешься. Если мы говорим именно о Сёме, то он смертен, как и все вы.

— Это я знаю. И его мог сбить автомобиль, или на голову ему мог упасть кирпич. Как всем нам. Но в таком случае он бы лишился своей земной жизни, и все же никуда бы не делся из этого мира. А его здесь нет, это мы все почувствовали, это совершенно ясно. И устроить это мог только ты. Поэтому, разумеется, мы сразу подумали о тебе и бросились искать твои следы. Но время шло, неделя за неделей, и ничего не происходило. Никакого хаоса, ничего такого, что ты обычно устраиваешь. Я ничего такого не чувствовал.

— Ты как-то слишком полагаешься на свои чувства. Тебе почувствовалось то, тебе почувствовалось это… Удивительная для тебя самонадеянность. Раньше такого не было.

— Мы все меняемся, — Саша слегка улыбнулся. — Раньше не было, а теперь есть. Ну так вот, в какой-то момент стало понятно, что это не твоих рук дело, что все сложнее. И, возможно, еще мрачнее, чем мы думали. И сделать мы ничего не можем, только и остается раз за разом прокручивать в голове все то, что удалось узнать про Сёму. Я был в полиции, они там стали проверять свидетельские показания. И Джильда… ну, девушка, которая с ним пела в тот вечер, она ведь вызывала такси. Решили проверить, точно ли вызывала. Да, все правда, в базе нашли ее заказ, нашли этот автомобиль, водителя. Тут все чисто. Но пока они там все это выясняли, оказалось, что в базе какая-то путаница, какая-то неучтенная машина. Я бы не обратил внимания, какое мне до них дело? Но… они про это сразу позабыли, мгновенно, прямо у меня на глазах. Я переспрашиваю: что за машина-то? А они уже не понимают, о чем речь. За это я и зацепился, выяснил все-таки, что за машина такая, узнал номер. Ну а потом уже выследил тебя, это дело техники.

Чайник щелкнул и отключился. Саша на секунду умолк, оглянулся на него рассеянно, поднялся и полез в посудный шкаф.

— Работа в такси — самое подходящее занятие для духа хаоса, да? Путаница с адресами, опоздания, на дорогах сущий ад. И так день за днем. Питательная среда для тебя, как я понимаю. Но очень уж мелко для того, кто наконец избавился от врага и получил в полное распоряжение весь мир... и пару коньков в придачу. Что-то тут не так.

Саша поставил на стол две кружки и сахарницу. Странное это чувство — поймать демона, обуздать, укротить и потом угощать его чаем. Ощущение, непривычное для них обоих. Саша дипломатично отвел глаза и принялся распечатывать упаковку с печеньем.

— Жалеешь меня? — вдруг спросил Великаша. — Зря. Добрая ты душа.

— Нет. Не то чтобы жалею. Но у нас с тобой общая беда. У нас свой интерес, у тебя свой. Мы хотим вернуть Сёму, иначе я бы не стал обращаться к тебе за помощью.

— Ну да, вы-то, конечно, хотите. С вашим-то интересом все ясно. А мой интерес в чем?

Саша перестал шуршать упаковкой.

— Я могу ошибаться, — медленно произнес он. — Я понимаю меньше твоего. Точнее, почти совсем ничего не понимаю. Но твое нынешнее состояние — это явно не то, к чему ты всегда стремился. А выйти из него сам ты не можешь.

— И что? Неужели ты готов мне помочь? Допустим, что это в твоих силах. Ты хочешь собственными руками выпустить джинна из бутылки? Пойти на сделку с дьяволом?

— Не ты ли меня к этому склонял как-то раз?

— И я был убедителен, а? — Великаша усмехнулся. Усмешка его была такой же безжизненной, как и взгляд. — Но ты отказался. А теперь, значит, сам идешь в мои сети?

Саша кивнул и пододвинул к нему кружку с чаем.

— Пусть так, — согласился он. — Сам иду в твои сети.

Его покладистость вдруг взбесила Великашу. Он ухватился за край стола и подался вперед, едва не опрокинув на себя чай.

— Ты не понимаешь, — прошипел он, — ничего не понимаешь, безмозглое ты существо! Ты ничего не сможешь с этим сделать! Ты вызвался мне помочь? Ты, жалкий муравей, как вообще осмелился про это заговорить? Взять меня в свою команду… позвали мыши кошку в жмурки играть! Я сейчас не тот, кем был раньше… но я никогда… я не один из вас, слышишь? Пусть я сдохну однажды, так же, как и вы, пусть я сейчас такое же ничтожество, как вы… Но не смей со мной так разговаривать! Думаешь, если я лишился былого могущества, то ничего не смогу тебе сделать? Так ведь и ты его лишился, дружок… И я могу просто вышибить из тебя мозги, вот этим самым кулаком, понял? Смотри внимательней! Понял? А ты и вякнуть не успеешь. Ты когда вообще дрался в последний раз, в третьем классе? Врукопашную, я имею в виду, без этих всяких твоих трюков?

— Нет, не в третьем, — Саша осторожно отодвинул от его локтя кружку и, не поднимаясь со стула, переставил ее подальше, на подоконник. — Но еще в школе, да. Хорошо, я понял. А теперь ты меня послушай. И смотри внимательно.

Он замолчал, повернулся к окну и чуть прищурился, будто пытаясь уследить за бесчисленными каплями дождя, ползущими по стеклу. Великаша тоже перевел мертвящий взгляд на окно. Внезапная вспышка злости словно истощила его силы, и он угрюмо молчал.

О, где же вы, дни любви,

сладкие сны,

юные грезы весны?..

Великаша вздрогнул и скривился, руки его снова сжались в крепкие кулаки, но Саша не оглянулся, даже не пошевелился, полностью поглощенный мелодией, которую выводил под аккомпанемент неумолчного дождя.

Где шум лесов,

пенье птиц?

Где цвет полей,

где серп луны,

блеск зарниц?..

За окном, несмотря на ранний час, уже темнело, очертания домов и деревьев расплывались, растворялись в сумерках. В приоткрытую форточку тянуло холодом.

В сердце моем нет надежд следа!

Все, все прошло… и навсегда…

Кружка, стоявшая на подоконнике, вдруг подпрыгнула, словно по нему ударили кулаком, и лопнула.

Несколько секунд они молча сидели, наблюдая, как чай тонкой струйкой стекает с подоконника на пол. Потом Саша взял салфетку и принялся вытирать лужу. Великаша жадно следил за каждым его движением.

— Как?.. Как ты… Почему ты это можешь? — выдавил он наконец. — Этого не должно быть…

Саша вздохнул и снова уселся за стол.

— Тут бы мне и козырнуть своим превосходством над тобой, — сказал он с некоторым сожалением. — И кто из нас двоих теперь демон разрушения, великий и ужасный, а? Но я не люблю врать. Я так же бессилен и беззащитен, как и ты. Разбить кружку — это все, на что я теперь способен. Это жалкие остатки моих былых возможностей, и они тают с каждым днем, и вот-вот сойдут на нет. У нас у всех это так. Просто оно не исчезло в один момент, а стало убывать постепенно. Поэтому мы даже не сразу поняли… Мы ведь редко пользовались своими суперспособностями в мирной жизни. Да и то… не всегда одинаково хорошо получалось. Со временем, конечно, мы кое-чему научились. Но все равно по-разному бывало. А потом, видимо, когда с тобой и с Сёмой произошло… вот это вот, не знаю что, наши способности тоже засбоили и стали отказывать все чаще. У меня еще немного сохранилось, как ни странно. Может, потому что я младше всех. Так что только мы двое еще что-то можем, я и…

Он оборвал себя на полуслове. Вот болван, чуть не проболтался! Врать он действительно никогда не любил и не умел. Но и выкладывать вот так сразу все подряд бывшему врагу тоже не стоит. Он пока еще не дал согласия стать их союзником.

— Ты и… кто? — Великаша усмехнулся. — Что, нашелся кто-то еще? Не смотри на меня так. Разумеется, вы не единственные такие на всем белом свете. Вот уж об этом я знаю побольше твоего. Это для тебя история началась недавно, а мне уже ничего не в диковинку. Ты и представить не можешь, сколько всего уже было. Сколько таких, как ты и твои друзья… И как это, в сущности, уже надоело.

— Да? — удивился Саша. — А мне казалось, ты с таким азартом каждый раз во все это включаешься…

— Теперь уж все равно. Никаким азартом ничего не поправить.

— А ты расскажи, в чем дело. Ты ведь знаешь, да? Кому и знать, как не тебе.

— Это трудно объяснить.

— Сёма тоже так все время говорил. Я теперь понимаю, что мало его расспрашивал… Хотя, если подумать, я спрашивал все время, прямо совсем его задергал. И все равно этого мало.

— И он отвечал?

— Отвечал. И видно было, что он старается объяснять понятно. И пока он говорил, даже казалось, что я все понимаю… А потом, после разговора, вернуть это понимание я уже не мог.

— А теперь ты думаешь, что я смогу и вообще захочу тебе что-то объяснить так, чтобы ты понял?

— У меня нет выбора. Да и у тебя тоже. Иначе ты бы не сидел тут со мной уже столько времени, а заехал бы мне кулаком в ухо и ушел.

— Возможно, я так и сделаю в конце концов.

— Хорошо. Но сначала расскажи.

— А нечего рассказывать. Ты думаешь, я тебе сейчас открою какой-то секрет? Так вот: нету никакого секрета. Знаешь такую песенку? Секрет? Какой еще секрет? Секрета никакого нет! Просто все кончилось. Точнее, еще не кончилось, но близится к своему концу. Вы думали, всему конец — это непременно апокалипсис, ядерный взрыв, предсмертная судорога? Я тоже так думал. Я стремился к этому, я тысячи раз разыгрывал этот сценарий, пусть в игрушечном масштабе. Но я не всеведущ, я лишь часть вселенной, как и тот, кого вы знаете под именем Сёмы. Я принадлежу этому миру, а не управляю им… хотя слишком часто об этом забывал. И за это поплатился.

— Ага. Значит, конец света. А почему именно сейчас?

— Нипочему. Просто у всего есть конец.

— Даже у вечности?

— Выходит, даже у нее. Мир износился, истончился, и механизмы его начинают отказывать один за другим. И в первую очередь перестало работать… то, что вы называете волшебством или магией. Ну или как вы там это называете, я не знаю.

— Примерно так и называем. Значит, волшебство покидает этот мир. Понятно. А что остается?

— То, что помельче и попроще. Оно протянет дольше. Можешь не беспокоиться о своей обычной жизни, ты проживешь ее до конца. Ну, правда, она не будет прежней. Вы это почувствуете острее, чем остальные. Но большинство людей вообще ничего не заметит, разве что очень смутно. Смысл их существования — просто существовать, а хотя бы и по инерции. Только тот, кто обладал многим, поймет, что он утратил. Лучше всех это понимаю я.

— То есть ты теперь стал обычным человеком? И Сёма тоже?

— Скорее всего. Мы сами отчасти виноваты. И он, и я зачем-то ввязались в эту глупую игру на вашем уровне. И теперь выброшены в ваш мир и не сможем отсюда выбраться. Впрочем, и это закономерно, и это мы заслужили… Раньше было не так, раньше наше противостояние имело совсем другой масштаб и другие формы. Но и мы, видать, незаметно для себя поизмельчали, опустились до вас — и превратились в то, чем играли. Два шахматиста увлеклись партией и вдруг сами оказались пешками. В буквальном смысле пешками — маленькими деревянными болванчиками, немыми и бессмысленными, и ни к чему не пригодными.

— А как же музыка? Ну, гармония или как еще… Пусть Сёмы нет, но ведь она никуда не делась.

— И тут ошибаешься. Музыки больше нет. Ее перестали писать. Ее заменили математикой, унылым искусственным подобием… либо дешевым мусором, но ты ведь не называешь его музыкой? Все мелодии уже давно написаны. Вы еще можете повторять прежние мотивы, но создать новые уже не способны. Все, что вам остается, — механически усложнять уже существующее, до тех пор, пока в этом безумии не останется ничего похожего на музыку. Ты разве сам не задумывался об этом?

— Не знаю… Возможно. Ладно, значит, вы оба с Сёмой утратили свое могущество и стали обычными людьми. Ты более-менее устроился, а Сёма… с ним что-то случилось. Он попал в беду.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он исчез. Не выходит на связь. Пусть волшебство больше не работает, но телефоны-то пока в порядке. Значит, что-то произошло.

Саша сделал паузу, но Великаша, похоже, не собирался прерывать его вопросительное молчание. Из окна тянуло сыростью, воздух словно сгустился и помутнел. Надо зажечь свет, но для этого придется пошевелиться, стряхнуть оцепенение. Это просто иллюзия, одернул себя Саша, не поддавайся, он бессилен, и эта тяжесть на душе, которая увеличивается с каждой минутой, никак с ним не связана. Саша протянул руку к выключателю, и над столом приглушенно загорелся светильник.

— Мы должны его найти, раз он сам не может к нам вернуться.

Великаша наклонился вперед, теперь лампа освещала его лицо — чужое, но в то же время хорошо знакомое.

— А зачем он вам? Может, он не хочет вас больше знать. Я вот не хочу. Ты хоть понимаешь, что это такое… что с нами произошло? Ваши жалкие утраты — это не утраты. Вам нечего было терять, в отличие от него и от меня. Превратиться в тлю, но помнить, что ты когда-то был человеком… нет, не то… да вам не объяснишь. Проявите каплю милосердия, если не ко мне, то к нему. Вот найдете вы его — и что вы сделаете? Утопите его в сочувствии? Будете поить чайком, снисходительно кивать и вздыхать? Ему это все не нужно. Он не человек, поймите вы это хоть сейчас… То, что он лишился своей сути, не сделало его человеком.

Он снова умолк, и снова надолго.

— А ты знаешь, как его найти? — осторожно спросил Саша.

— Понятия не имею!

Великаша решительно придвинул к себе Сашину кружку с нетронутым остывшим чаем и осушил ее в несколько больших глотков.

— Ты просил помощи? Я помогу, чем смогу. Я тебе дам добрый совет. Только ты его не оценишь, потому что никто никогда не ценит дельные советы. А я все-таки его тебе дам. Отправляйся-ка ты домой. Живи так, как жил раньше. Выброси это все из головы. Нет никакого Сёмы, нет никакого Всемуконца. Ничего больше нет. И супергерои бывают только в кино, но ты лучше такое кино не смотри, не береди душу. Ходи на работу и пой, пока можешь. Ты ведь любишь это все? Вот и пой себе, как весенняя пташка. Я тебе мешать не буду. Обещаю. Но и ты у меня под ногами не путайся.

Входная дверь захлопнулась за ним, едва не прищемив Саше пальцы.

Он медленно вернулся на кухню. Неудачный разговор. Теперь все такое… неудачное. Может, и впрямь что-то поломалось в этом мире.

Саша подошел к подоконнику и принялся машинально собирать осколки разбитой кружки. Не порезаться бы... Ему вдруг вспомнилось, как когда-то, очень давно, Великовский сказал на репетиции, что не выносит вида крови. Но это было вранье, крови он не боится, как вскоре выяснилось. Он вообще врет как дышит… Хотя что ему делать, это ведь вся его сущность. И так ли он беспомощен и безобиден, как только что пытался тут представить? Нет, Саша не оставит его в покое, пока не докопается до сути.

Надо протереть подоконник тряпкой, чтобы собрать самые мелкие брызги стекла. А дождь, похоже, закончился. Вон из дома напротив вышла девушка, задрала голову, вытянула вперед ладонь — нет, ничего не капает, можно убрать зонтик в сумку. Невысокий человечек в ярко-желтом дождевике с остроконечным капюшоном, похожий на сказочного гномика, все еще торчит под козырьком закрытого кафе — вертит головой, не хочет выходить, хотя в дождевике ему непогода не страшна. А вот и он, Великаша. Вышел из подъезда и зашагал через дорогу, шаря по карманам в поисках ключей и, кажется, ругаясь сквозь зубы. У самой машины остановился, обернулся и поднял голову. Выражения на лице не разобрать. Саша на всякий случай коротко кивнул ему и понес осколки к мусорному ведру.

Отчаянный женский визг полоснул по ушам. Саша бросился к окну — визжали во дворе, та девушка у дома напротив… Нет, она в порядке, стоит неподвижно посреди дороги, зажав себе рот обеими руками. Фигурка в желтом дождевике мелькнула в конце улицы и пропала за поворотом. На тротуаре, у самых колес автомобиля, лежит Великаша. Из груди у него торчит какой-то предмет, и темное пятно расползается по рубашке.