Цвет веры (гет)

Я забуду тебя. Календарь отсчитает дни,

Вьюга сменится ветром, дождем, а потом грозой.

На пороге весны я забуду, что было «мы»,

Твои письма осядут в камине седой золой.

Я забуду твой голос, забуду твои черты,

Я из памяти вытравлю старые глупые сны.

Эту бездну в душе, где когда-то царствовал ты,

Я заполню другими с приходом моей весны.

Я вдохну полной грудью, услышав в ночи капель,

Снова вспомню «Dum spíro, spéro»¹... А я дышу.

Но пока в моем рухнувшем мире метет метель,

Я пишу тебе письма, сжигаю и снова пишу.

____________________________________________

¹Dum spíro spéro (лат.) — Пока дышу, надеюсь.

Блез Забини сидела за широким дубовым столом, покусывая кончик пера, и неотрывно смотрела на два слова, написанные вверху чистого листа пергамента.

«Здравствуй, Драко».

Блез разглядывала эти два слова вот уже полчаса. То ей не нравилась завитушка, которую она зачем-то пририсовала к его имени, то чернила, которые она вообще-то очень любила. Отец привез их из Египта давным-давно, и раньше ей почему-то казалось, что изумрудная зелень в письмах ему выглядит изысканно. Сейчас же цвет чернил казался каким-то нелепым — одновременно пафосным и детским.

Блез вздохнула, обмакнула перо в чернильницу, подождала, пока чернильная капля стечет обратно в емкость, и только после этого поднесла перо к бумаге. Набрав полную грудь воздуха, как будто собиралась прыгать в воду, она коснулась пером пергамента. Рука сама собой застыла. В том месте, где кончик пера касался пергамента, начало расплываться темно-зеленое пятно. «Почему такой уродливый цвет кляксы, если чернила заявлены как изумрудные?» — с раздражением подумала Блез и, скомкав пергамент, отправила его в камин. В нерастопленном камине уже лежало четыре одинаковых комочка, это был пятый. И ни на одном из этих черновиков дело дальше «Здравствуй, Драко» не пошло.

Девушка откинулась на спинку высокого кресла и посмотрела в потолок. Ей столько хотелось ему написать. О том, что ей страшно. О том, что она волнуется за него. О том, что каждый раз, когда отец возвращается из его дома, ей приходится одергивать себя, чтобы не задать ему миллион вопросов. Отец же, словно чувствуя это, каждый раз смотрит виновато, быстро спрашивает, как у нее дела, и, извинившись, запирается в своем кабинете. И от этого еще страшнее, потому что она чувствует — в поместье Малфоев что-то происходит.

Каждый вечер Блез обещала себе набраться храбрости и наконец написать ему. Ведь в этом, по сути дела, нет ничего особенного: она знает его миллион лет, написала ему сотню писем… она, в конце концов, имеет полное право справиться о его здоровье, признаться, что волнуется. Но в камине лежало пять скомканных листков пергамента, на которых она не смогла написать ничего, кроме его имени… Наверное, потому, что к беспокойству и тревоге примешивалась обида. Он сказал, что спасает ее, и она, разумеется, сделала вид, что поверила. Она же была великодушной и понимающей, потому что именно этого он от нее хотел. Вот только со своим внутренним голосом Блез так и не смогла договориться: тот кричал о том, что Драко просто пренебрег ей, променял ее на…

Блез глубоко вздохнула, потерла лицо руками, отбросила прядь волос со лба и пообещала себе никогда больше об этом не думать. В конце концов, сколько можно? Хватит!

Девушка придвинула к себе чистый лист пергамента, взяла новое перо, обмакнула в чернильницу и быстро написала:

«Здравствуй, Грег. Если предложение еще в силе, я согласна».

Не давая себе времени передумать, она быстро скрутила пергамент в трубочку, перевязала лентой и вызвала домового эльфа.

«Гори оно все синим пламенем», — думала Блез, передавая свиток склонившемуся в три погибели эльфу с тем, чтобы завтра с самого утра нарядиться, наложить косметические чары, улыбнуться себе в зеркало, потому что она все-таки чертовски здорово умела отлично выглядеть, и отправиться на встречу с Грегом. И пообещать себе не жалеть об этом ни минуты.

Единственное, что позволила себе Блез, — это маленькую возможность для шага назад: утром, перед самым выходом из дома, она связалась с Пэнси и пригласила ее составить им компанию. Пэнси выглядела озадаченной и растерянной, из чего Блез сделала вывод, что у подруги уже были планы на этот день. Однако несколько секунд подумав, Пэнси решительно кивнула, потом обратилась к кому-то, кого Блез не видела, и вновь повернулась к камину.

— Ты не против, если я буду не одна? — спросила Пэнси.

Блез открыла было рот, чтобы сказать, что вообще-то против, поскольку Пэнси должна была стать живым буфером между ней и Грегом и спасти ее от возможных ошибок, но потом лишь улыбнулась и кивнула:

— О чем речь…

Спустя двадцать минут в маленькой гостиной западного крыла дома Блез, изображая из себя радушную хозяйку, встречала Пэнси Паркинсон и ее жениха. Пэнси выглядела взволнованной и — невероятно, но! — кажется, даже смущенной. Ее жених, представившийся Робертом, после обмена вежливыми фразами принялся с интересом разглядывать гобелены на стенах. Смущенным он не выглядел, впрочем, и особенно радостным тоже.

В камине что-то затрещало, загрохотало, и в комнате появился Грег. Вид у него был такой же, как у Пэнси, — взволнованный и немного растерянный. Он улыбнулся Блез, потом увидел Пэнси, и на его лице промелькнуло разочарование, быстро сменившееся удивлением, когда его взгляд наткнулся на Роберта. Роберт вежливо улыбнулся и шагнул навстречу окончательно растерявшемуся Грегу. Однако хорошие манеры все же победили удивление — Грег протянул руку подошедшему молодому мужчине:

— Грегори Гойл.

— Роберт Моран.

Блез же отметила про себя две вещи. Во-первых, Грег оказался выше и крупнее Роберта. И когда он только успел вырасти? Наверное, за то время, что она смотрела в другую сторону. Во-вторых, Моран сверкнул улыбкой, давая понять, что его совершенно не смущает необходимость знакомства и совместного времяпровождения с семнадцатилетними подростками. Неужели он делает это ради Пэнси? Бросив взгляд на подругу, Блез внезапно поняла, что Пэнси гордится женихом. Она смотрела на Роберта так же, как смотрела мать самой Блез на ее отца, когда им случалось выходить в свет.

Блез почувствовала, как в груди кольнуло. Она сама с полным правом могла бы так же смотреть на Драко, если бы несколько дней назад он не отменил помолвку. Теперь ее ждала неизвестность… и новый жених. Пусть не прямо сейчас, но все же. Никто не позволит единственной наследнице древней фамилии долго оставаться незамужней.

А все из-за этой чертовой Грейнджер! Блез поморщилась, когда поняла, что все-таки нарушила данное самой себе обещание не думать о проклятой гриффиндорке.

Грег смущенно потер переносицу, повернулся к Блез, открыл рот, закрыл, набрал воздуха в грудь и выпалил:

— Здорово выглядишь.

— Спасибо, — вежливо улыбнулась Блез, а про себя подумала, что иначе и быть не могло. Она всегда выглядит идеально.

Когда Грег протянул ладонь, помогая ей забраться в камин, она послушно приняла его руку, попутно отметив, что не чувствует ничего из того, что чувствовала, когда касалась руки Драко. Впрочем, плевать. Это и к лучшему: чувствовать оказалось слишком больно. С этими мыслями Блез шагнула в камин и исчезла из родного дома так же, как до этого исчезли Пэнси и Моран. До того, как началось перемещение, она успела подумать: «Как здорово было бы вообще исчезнуть».

Рывок, мелькание смазанных картинок перед глазами, и вот они уже в празднично украшенном кафе в самом сердце магического Лондона.

Роберт галантно помог ей выйти из камина. Когда замешкавшаяся Блез остановилась, пытаясь вернуть себе ориентацию в пространстве, Роберт дернул ее на себя, спасая от столкновения с появившимся из камина Грегом. Она благодарно улыбнулась, отстраненно отметив, что рука Морана на ее талии тоже не вызывает никаких эмоций. Блез поймала взгляд подруги. Во взгляде Пэнси снова была гордость и совсем чуть-чуть того, что можно было бы назвать ревностью, если допустить, что Пэнси способна испытывать это чувство. Впрочем, все меняется.

Выход в свет, как окрестила их поход Пэнси, на удивление удался. Роберт оказался немногословным, однако у него обнаружилось прекрасное чувство юмора, а еще он был весьма эрудирован. Само собой вышло так, что он и Пэнси взяли на себя роль организаторов мероприятия. Пэнси говорила непривычно много, шутила, смеялась, отчаянно пыталась сгладить любую неловкость, и Блез поймала себя на мысли, что не может понять, старается ли Пэнси для нее или же пытается произвести впечатление на Морана. Впрочем, то, как смотрел на нее Роберт, ясно показывало, что впечатление Пэнси произвела уже задолго до этого. Что самое интересное, Блез не услышала от Роберта ни одной двусмысленности, он не пытался приобнять Пэнси, не шептал ей что-то украдкой, не касался ее сверх допустимого этикетом. Однако, стоило Пэнси поскользнуться на гладком полу, как он подхватил ее под локоть, а когда в галерее она неправильно назвала имя художника, уверенно указав на одно из полотен, в его улыбке мелькнули снисходительность и что-то похожее на озорство. И поправил он ее очень-очень деликатно и лишь после того, как она договорила. А то, как улыбнулась Пэнси в ответ, заставило Блез почувствовать укол зависти. По всему выходило, что Пэнси удивительно повезло. Чувствовалось, что между нею и Робертом искренняя симпатия, основанная на уважении и, кажется, доверии. Во всяком случае, когда Пэнси сказала, что могла бы подделать подпись отца и в любой момент уехать из Хогвартса на выходные, Роберт ответил, что они обсудят это позже, и смотрел на нее при этом так, что было понятно: он не позволит Пэнси наделать глупостей. Блез была рада за подругу, но мысль о том, что у нее тоже могло бы все это быть, никак не желала отпускать.

Блез то и дело бросала взгляды на Грега, который был молчалив и задумчив и выныривал из своих мыслей, только когда она обращалась к нему по имени. В такие моменты он улыбался, говорил невпопад, смущался, сбивался. Блез понимала, что ей это льстит. Она разглядывала Грега так, будто видела впервые, словно выбирала товар. Пусть это звучит цинично, но именно так чувствовала себя Блез, скользя взглядом по знакомой родинке на его подбородке, по ямке над ключицами, по его рукам. Он не был красив, однако из нескладного и нелепого мальчишки как-то незаметно превратился в рослого и крепкого юношу. У него была приятная улыбка, а еще очень красивый голос. Странно, что она заметила это только сейчас. Или, может быть, раньше он просто не говорил с ней так?

Они отправились на выставку Милоша Вайниса, заметку о которой Блез прочла еще до каникул и вскользь сказала Пэнси, что с удовольствием бы на нее сходила. Грег в тот момент находился рядом и, казалось, был поглощен чтением письма из дома, однако два дня назад он пригласил Блез именно сюда. И вряд ли это было совпадением, потому что картинные галереи были не тем местом, куда Грегори Гойл пошел бы по доброй воле. Например, последние минут десять он стоял напротив одного из полотен с таким видом, словно пытался понять, где у того верх, а где низ.

Когда пришла пора переходить в другой зал, Блез придержала Грега за запястье, позволив Пэнси и Морану немножко от них оторваться. Грег послушно притормозил, впрочем, на Блез не посмотрел, предпочитая изучать пол.

— В чем дело? — спросила Блез.

Он поднял голову, улыбнулся и сказал:

— Ни в чем. Просто задумался.

— О чем ты думаешь сегодня целый день?

Не то чтобы Блез была уязвлена отсутствием внимания с его стороны, но отчего-то ей казалось неправильным то, что он весь день где-то витает, возвращаясь на землю, только если его растормошить или когда того требовали правила приличия, как, например, в кафе.

Грег пожал плечами, уходя от ответа. Блез посмотрела на удалявшихся Пэнси и Морана, потом в другую сторону. Переход между залами был пуст. Девушка подняла взгляд на Грега. Зимнее солнце пробивалось через витражное окно и светило ему в спину. Блез не была художницей, однако не могла не оценить эту композицию. Если бы она чуть хуже знала Грега, решила бы, что тот позирует. Она некстати подумала о Драко, который всегда выглядел так, будто позировал. Гобелены, канделябры, дверные проемы, отблески камина и заснеженные еловые лапы, — все вокруг служило декорациями, оттенявшими его образ. Драко Малфой был идеален. Он жил так, словно каждый его день проходил на подмостках театра. И он всегда назубок знал свою роль, показывая тебе только те эмоции, которые хотел показать, произнося только те слова, которые ты хотела услышать. А когда он не мог их сказать, он просто хранил молчание. Эта его чертова привычка молчать и нежелание просто соврать! Насколько было бы проще!

Блез вздохнула, и от ее вздоха Грег наконец отмер. Если до этого он смотрел ей в глаза, то теперь его взгляд скользнул куда-то вниз, потом в сторону… Еле слышно он произнес:

— Пэнси ушла.

— И?

— Ее… догнать нужно.

— Грег, следующий зал тупиковый! Пэнси все равно будет возвращаться этим же коридором, — раздраженно откликнулась Блез.

— А, точно… — Грег смущенно потер затылок. — Ну, тогда пойдем, что ли? — проговорил он и подал ей руку.

Блез ничего не собиралась делать, все вышло как-то само собой. Намереваясь последовать за Пэнси и Робертом, она сделала шаг, но дурацкий каблук подвернулся, и Грегу пришлось подхватить ее, не позволив упасть. Поскольку он держал ее за руку, а Блез, потеряв равновесие, мертвой хваткой вцепилась в его ладонь, Грегу пришлось второй рукой перехватить ее за талию, так, что, когда она наконец почувствовала опору под ногами, оказалось, что он ее обнимает. Хотя Грег уж точно ничего не имел в виду.

Блез подняла голову и посмотрела в его глаза. Грег судорожно вздохнул, и под ее рукой, которая каким-то образом оказалась лежащей на его груди, его сердце заколотилось с такой скоростью, что, будь ситуация несколько иной, Блез бы непременно рассмеялась. Она ожидала, что он ее поцелует, отстраненно думая, позволить ему это или нет? Принять решение оказалось неожиданно сложно, впрочем, глаза Блез все же прикрыла и тут же услышала, как он, гулко сглотнув, прошептал:

— Если мы еще чуть-чуть тут постоим, мы точно не попадем в тот выставочный зал.

Блез распахнула глаза, и ее взгляду предстала скула Грега, на которой расцвели красные пятна. Сам Грег смотрел в сторону, а его губы были плотно сжаты. Очевидно, последние несколько секунд дались ему нелегко.

Блез кашлянула, и Грег наконец выпустил ее из объятий. Сделав шаг в сторону, он галантно предложил ей локоть. На девушку он по-прежнему не смотрел.

Чувствуя неловкость, Блез взяла его под руку. Грег шумно выдохнул, но ничего не сказал.

Идя по длинному переходу, Блез думала о том, что невероятно благодарна ему за этот несостоявшийся поцелуй. Она, пожалуй, была пока не готова начинать с чистого листа. И Грег, такой удивительно-правильный, уж точно меньше всех заслуживал того, чтобы стать просто средством от душевных ран.

«Вот бы еще теперь сделать что-то с дурацкой неловкостью, которая возникла между нами». Блез покосилась на Грега, тот так же воровато покосился в ответ и внезапно усмехнулся.

— Что? — спросила Блез, тоже улыбаясь.

— Да я же все понимаю, — вдруг произнес Грег, чем изрядно ее удивил.

Вот бы ей так. Она даже не претендовала на то, чтобы понимать все, ей бы понять хоть что-то. И прежде всего, как жить дальше. Блез повернулась к Грегу и несколько секунд на него просто смотрела. На его щеках все еще виднелись пятна, обычно аккуратная челка топорщилась сейчас вверх, и в целом Грег выглядел изрядно выбитым из колеи. Однако в карих глазах светилась улыбка. Ну не может человек быть таким понимающим!

— Иди уже, смотри свои картины, раз так сюда рвался, — пытаясь скрыть неловкость за усмешкой, сказала Блез и, высвободив руку из-под его локтя, чуть подтолкнула Грега в сторону очередного полотна.

В ответном смехе Грега послышалось облегчение. Впрочем, смех быстро перешел в тяжкий вздох, когда он понял, что пытка картинной галереей возобновляется. Что-то пробормотав, Грег поплелся к ближайшему шедевру. В живописи он разбирался примерно так же, как Блез в скаковых лошадях. Она, к слову сказать, ездила верхом крайне неохотно и только на самой смирной кобыле, и то лишь потому, что верховую езду любил Драко. Поймав себя на том, что вновь думает о Драко, Блез решительно тряхнула головой и пошла вслед за Грегом, намереваясь показать, что вправду ценит его жертву.

Позже Блез смотрела то на сосредоточенно морщившего лоб Грега, то на Пэнси с Робертом, которые стояли напротив какого-то фантасмагорического полотна и обсуждали что-то с таким серьезным видом, будто познали истину, и думала о том, что ей нужен был этот, как выразилась Пэнси, выход в свет. Пожалуй, она успокоилась и многое поняла для себя за этот день.

Наверное, все так и должно быть, и ей просто нужно время… и не нужно ни в коем случае позволять себе думать о Драко. Волевым усилием пресекать любую попытку вспомнить его привычки, его голос, его руки. Ей нужно начать жить самой по себе, не пытаясь заменить его кем-то. Избавиться от его образа, от его тени, чтобы даже отголоска мысли не допускать…

Но стоило ей придумать такой, как ей казалось, жизнеспособный и со всех сторон отличный план, как вечером на пороге ее комнаты появился эльф с письмом, перевязанным серебристой ленточкой, герб на которой Блез узнала бы из тысячи.