Цвет веры (гет)

Если поверить в чудо, станет иною жизнь ‒

Точкою невозврата будет отмечен путь.

Кто-то до боли близкий скажет тебе: «Держись»,

Чей-то чуть слышный голос поможет тебе уснуть.

 

Чашка горячего чаю, теплый колючий плед…

Наши с тобой тени слышат мелодию снов.

Я не такой уж храбрый, но твой неизменный свет

Тянет меня за тобою, и я уступаю вновь.

 

Я не ищу ответов, чтоб не гневить судьбу.

Я привыкаю снова слышать твой тихий смех.

Чудо тебя вернуло, чтобы продолжить борьбу,

Но мы не будем об этом. Так будет лучше для всех.

 

Ремус Люпин смотрел в темноту за окном. Последствия полнолуния еще давали о себе знать: по позвоночнику нет-нет да и пробегала волна дрожи. Снейп был гениальным зельеваром, но даже он не смог победить природу Ремуса до конца.

За окном шел снег. Крупные хлопья валили с неба, словно кто-то там наверху решил проверить, сможет ли засыпать дома по самую крышу. В детстве Ремусу казалось, что это возможно. Вот только сугробы, на его памяти, ни разу не поднялись даже до подоконника первого этажа.

Сегодня был предпоследний день рождественских каникул. Ремус Люпин давно не был школьником, имел давний и незначительный опыт преподавания, но все равно привычно мерил год учебными отрезками, и последние шестнадцать лет каждый раз накануне начала учебного семестра его посещали одни и те же мысли. Если бы все сложилось иначе, то, скорее всего, послезавтра он отправился бы на платформу девять и три четверти, чтобы вместе с друзьями проводить сына Джима в Хогвартс. Возможно, вместе с сыном Джима они посадили бы на поезд дочь или сына Сириуса. О своих детях Ремус не мечтал уже давно, а вот за Гарри и неродившихся детей Бродяги было больно до кома в горле. Если бы все сложилось иначе, если бы смерть не прошлась вихрем по их жизням, если бы война не искалечила их судьбы…

Дом на площади Гриммо был погружен в тишину, но теперь тишина стала иной. Ремус вздохнул и поплотнее закутался в теплый плед. Угли в камине едва тлели, но разжигать огонь не хотелось. Для связи этих углей достаточно, а холод он потерпит. Ему не впервой. Это определенно не стоит того, чтобы будить Сириуса, который просыпался от любого едва слышного шороха. Даром что спал в своей спальне наверху. Ремус всегда чувствовал момент пробуждения Сириуса. То ли дело было в том, что оборотень, дремавший в нем, не желал оставлять Сириуса без присмотра, боясь, что тот снова пропадет, то ли дело было в самом доме.

После того как Сириус исчез за занавесом, дом на площади Гриммо, 12 изменился до неузнаваемости. Он не пустовал ни дня за последние четыре года. С тех пор как Орден Феникса сделал его своей штаб-квартирой, здесь всегда что-то происходило. Камины, открытые лишь узкому кругу посвященных, в любое время суток трещали сигналами вызова, выплевывали снопы искр, а появлявшиеся в них волшебники торопливо передавали сообщения дежурившему рядом с камином аврору, и в стоявшем тут же омуте памяти прибавлялось серебристой субстанции. В последние два года все сообщения были зашифрованы, и дежуривший аврор, даже попав в руки Пожирателей, мог лишь повторить услышанную абракадабру. Для человека несведущего она была лишена смысла. Шифр менялся так часто, что оставалось удивляться поистине безграничным возможностям тех избранных, кто был в состоянии удерживать эти шифры в уме.

Но жизнь, кипевшая внутри дома, не касалась его самого. Дом умирал. Члены Ордена, зализывавшие в нем раны, дежурившие у камина, строившие планы операций, были не в состоянии его оживить. Повсюду здесь чувствовались разруха и медленное угасание. Словно сама магия покидала эти стены в отсутствие истинного хозяина. Потому что Гарри, каким бы славным парнем он ни был, просто не мог вдохнуть в них жизнь. Это мог сделать только истинный Блэк.

Люди, останавливавшиеся здесь, двигались бесшумно и говорили вполголоса, словно находились у гроба с покойником. И в каждый свой визит сюда Ремусу нужно было несколько минут, чтобы привыкнуть к глухой пустоте дома, осознать, что здесь все же есть люди. Он гадал, на сколько хватит вековой магии такого древнего и сильного рода, как Блэки? Сколько времени понадобится жадной пустоте? Как скоро в ответ на вызов по каминной сети появится лишь мутная рябь, а заклинание проявления ненаносимого места останется лишь пустым звуком? И что тогда станет с ним самим как с хранителем этой тайны? Он тоже исчезнет?

И Ремус почти смирился с этим, потому что, что бы там ни говорил Дамблдор, в нем не было столько сил и несгибаемости, как в Снейпе. Он не был готов биться за Гарри до последнего. Вернее, готов был, вот только знал, что у него не хватит сил. Ведь у него не осталось никого, кто бы помог ему эти силы восполнить. Одновременный уход Сириуса и Фриды что-то окончательно сломал в Люпине. Так, что он не сразу заметил, что Снейп перестал сыпать язвительными замечаниями, а Дамблдор все реже дает ему ответственные поручения. Ремус сам себе напоминал дом на улице Гриммо, 12, из которого капля за каплей вытекала жизнь. Порой в его голову приходила пугающая мысль: отправиться в полнолуние в логово Пожирателей, не выпив зелье Снейпа. Мысль была немного наивной, будто Ремусу снова было одиннадцать, когда он верил, что у него еще есть шанс стать нормальным. Теперь же он хотел верить в то, что его ненормальность сможет нанести урон противнику и выиграть немного времени для друзей. Но, кажется, Дамблдор прекрасно об этом знал, поэтому Ремус все чаще дежурил у камина и все реже узнавал об изменениях в шифре, так что сказанное очередным волшебником оставалось для него такой же абракадаброй, как для юных неопытных авроров.

И вот, когда казалось, что жизнь зашла в тупик, случилось рождественское чудо. Его никто не ждал. О нем даже помыслить никто не мог. Ремус взял себе за правило каждый вечер мысленно возвращаться к этому чуду, чтобы снова поверить в то, что все еще может наладиться.

Накануне Рождества Ремус прибыл в Хогвартс отнюдь не в радужном настроении. Снейп, встретивший его у камина в холле первого этажа, коротко сообщил, что Волдеморт зачем-то вызвал к себе сына Нарциссы, что при этом присутствовал Люциус Малфой, который попытался сорвать планы Волдеморта, в результате чего погиб. Дамблдору удалось вернуть мальчика в Хогвартс живым, но сам профессор при этом пострадал. У Ремуса от этих новостей голова пошла кругом. Он открыл было рот, чтобы расспросить подробнее, но мрачный Снейп от расспросов отмахнулся и умчался в неизвестном направлении, сообщив, что Дамблдор даст знать, когда Ремус понадобится.

Так Ремус остался в одиночестве, гадая, для чего он мог понадобиться директору Хогвартса. То, что из всех членов Ордена Феникса вызвали именно его, Ремуса, как раз не удивляло. Члены Ордена — люди, а люди, как правило, заняты в Рождество. Они готовятся к празднику, в их домах пахнет запеченной индейкой, а наряженная елка светится разноцветными огнями. Ремуса никто не ждал. Елки у него тоже не было.

Побродив немного по пустым коридорам, Ремус пообщался с парой портретов, отклонил приглашение проследовать в главный зал для торжества, переданное профессором Макгонагалл через домового эльфа, и решил, что нужно все же отыскать Снейпа, чтобы тот наконец либо объяснил, что происходит, либо отпустил его восвояси. Да, пустая квартира Ремуса даже не была украшена к Рождеству, но сказанное на бегу Артуром Уизли «мы будем рады, если ты присоединишься к нам в Норе» грело душу. Быть одному в Рождество слишком тяжело. Хуже было разве только находиться в знакомом с детства замке и понимать, что здесь ты тоже никому не нужен. Если только для дела.

В этот момент перед Ремусом появился новый домовой эльф. Сперва Ремус решил, что профессор Маггонагалл настаивает на своем приглашении, и мысленно застонал, потому что появляться в зале, где собрались его бывшие коллеги и ученики, после скандала, с которым он покинул пост преподавателя, не хотелось до дрожи, но обидеть Минерву повторным отказом он бы не смог. Однако эльф неожиданно сообщил, что в замке Сириус Блэк. Ремус тогда подумал, что впервые видит сошедшего с ума домового эльфа. А ведь в книгах писали, что психика домовых эльфов гораздо устойчивее к разного рода воздействиям, чем психика обычных волшебников. Пока он размышлял о том, как поступить и кому первому сообщить о странном поведении эльфа, тот пропищал, что директор ждет Ремуса у себя.

Ремус медленно кивнул эльфу и, когда тот исчез, невидяще уставился прямо перед собой. Сказанное эльфом могло бы быть правдой, если бы Ремус воспользовался маховиком времени и переместился на несколько лет назад. Но маховика у него не было, и, признаться, он понятия не имел, способны ли маховики переносить людей на годы.

В первую очередь Ремус решил отыскать Снейпа и сообщить, что в Хогвартсе творится что-то странное и с этим нужно непременно разобраться. Только повального помешательства им для полного счастья не хватало.

Снейпа в подземелье не оказалось. Нарциссы тоже. Тогда Ремус вызвал к себе домового эльфа, надеясь, что хоть этот-то будет в себе. Явившийся эльф выглядел вполне здравомыслящим. Он с готовностью сообщил, что Снейп у Дамблдора, а после вопроса Ремуса «кто еще есть в кабинете директора?», уши эльфа вдруг задрожали, и тот прошептал, сделав страшные глаза:

‒ Сириус Блэк.

Это уже переставало быть смешным.

Горгулья пропустила его без проблем, хотя сегодняшнего пароля он не знал, а это могло означать лишь одно ‒ директор в самом деле ждал Ремуса. Входить в кабинет Дамблдора ему ‒ аврору, оборотню ‒ было страшно. Так страшно, как, наверное, не было ни на одном из заданий. С каждым новым шагом Ремус все яснее понимал, что, несмотря ни на что, надеется на чудо. Ругал себя за эту детскую надежду, но ничего не мог с собой поделать. В голове билась мысль, что в этом мире возможно почти все. И это маленькое «почти» отравляло каждый его вдох.

В кабинете директора ярко горел камин и пахло каким-то зельем. Ремус не мог определить, каким именно. Альбус Дамблдор сидел за своим столом. Его посетители расположились полукругом в креслах спиной к двери. Посмотреть в их сторону Ремус не решился. Вместо этого кивнул Дамблдору и замер у двери.

‒ Входите, Ремус, ‒ Дамблдор устало улыбнулся и указал на кресла. ‒ Полагаю, вы не со всеми еще успели увидеться.

Ремус обошел сидящих слева, скользнул взглядом на напряженному лицу Снейпа, вымученно улыбнулся Нарциссе и наконец посмотрел в сторону дальнего кресла. Сердце рвануло к горлу с такой скоростью, что Ремус было решил, что начал обращаться, хотя до полнолуния еще оставалось две с лишим недели. В кресле, вцепившись в подлокотники, сидел Сириус Блэк.

Его волосы были короче, чем в их последнюю встречу, лицо и руки, видневшиеся из-под закатанных рукавов рубашки, покрывал загар, которого просто не могло быть у волшебника в Лондоне, тем более зимой. Но в остальном это был определенно Сириус. Или же кто-то очень-очень на него похожий.

‒ Оборотное зелье? — услышал Ремус свой голос, в то время как Сириус медленно встал.

‒ Увы, нет, ‒ в голосе Снейпа звучало привычное раздражение, и это странным образом удерживало в реальности.

‒ Из Арки Невозвращения порой возвращаются, ‒ в тихом ответе Дамблдора послышалась улыбка. ‒ Чудо.

Ремус Люпин встретился взглядом с Сирусом Блэком и понял, что оборотное зелье тут ни при чем. Это был взгляд Сириуса: настороженный, растерянный и немного виноватый. Сколько раз в своей прошлой жизни Люпин видел этот взгляд? И как же сильно по нему скучал… Мерлин, он только сейчас понял, как безумно скучал по другу. Настолько, что теперь боялся даже шагнуть навстречу. Вдруг это все окажется наваждением? Как же потом жить?

Тишину нарушил голос Снейпа:

‒ Люпин, Мерлина ради, или свались уже в обморок, или скажи хоть что-нибудь.

Ремус Люпин заторможенно перевел взгляд на Снейпа, на лице которого застыла гримаса брезгливости, и в этот момент Сириус бросился к Ремусу и крепко-крепко его обнял. Наверное, именно в ту минут Ремус поверил в рождественское чудо. От Сириуса незнакомо пахло ‒ солнцем и фруктами, он был очень худым, но живым, горячим, настоящим.

Ремус крепко обнял друга в ответ и зажмурился изо всех сил, понимая, что, если это сон, он не хочет просыпаться. Никогда. Рядом кто-то всхлипнул, и Ремус открыл глаза. Нарцисса Малфой, идеальная, безупречная, неправдоподобно красивая даже в своем трауре, смотрела на них, зажав рот рукой, и в глазах ее блестели слезы.

‒ Успокоительного? ‒ все с той же гримасой произнес Снейп, даже не повернув голову к Нарциссе.

Та помотала головой и, зажмурившись, беззвучно заплакала.

‒ А скоро еще и Поттер придет… ‒ пробормотал Снейп себе под нос.

Вскоре, когда схлынула первая радость, оказалось, что проблемы сами собой не разрешились. В Хогвартс по-прежнему летели совы от Министерства, о чем без конца сообщал скрипучий голос из серебряного кубка, стоявшего на столе, а перекрытый камин Альбуса Дамблдора то и дело вспыхивал голубоватым свечением, оповещая о том, что кто-то пытается связаться с директором.

Сириус, не выпуская Ремуса из объятий, повторил ему то, что другие присутствующие уже, кажется, слышали. Наверное, в другой раз, Ремус удивился бы сильнее существованию за Аркой некоей магической резервации, в которой живут сотни опальных волшебников, не помня ничего, даже собственного имени, но рука Сириуса лежала на его плече, и это было гораздо существеннее всяких там резерваций.

Первое, что спросил Ремус Люпин, когда к нему наконец вернулся дал речи, было:

‒ Профессор, а Сириус теперь на каком положении?

Судя по тому, как Сириус посмотрел на Дамблдора, этот вопрос сегодня еще не звучал. Сам Сириус то ли слишком боялся ответа, то ли до этого здесь решались более насущные проблемы.

Дамблдор откинулся на спинку кресла и некоторое время молчал. Ремус не знал, что именно произошло сегодня и каким образом во всем этом участвовал Дамблдор, но то, что директор очень сильно устал, было видно невооруженным глазом. Для этого даже не нужно было обладать звериным чутьем. Ремус покосился на Снейпа. Сжав подлокотники кресла, тот смотрел прямо перед собой, и Ремус чувствовал его напряжение так же явно, как нетерпение стоявшего рядом Сириуса, который так и не убрал руку с плеча Ремуса. И именно то, каким напряженным выглядел Снейп, как ничто иное дало понять Люпину, что у них очень серьезные проблемы.

‒ Я не знаю, что ответить тебе, Ремус. Все, кто когда-либо возвращался из Арок, были преступниками. Закон в их случае был…

‒ Как и я, ‒ перебил директора Сириус, и Ремус поразился тому, насколько незнакомо прозвучал голос друга.

‒ Как и ты, ‒ неожиданно ответил Альбус Дамблдор, хотя ученик Хогвартса в душе Люпина ожидал, что директор успокоит Сириуса, возможно, даже солжет.

Ведь ложь во благо, кто бы что ни говорил, порой гораздо нужнее правды. Ведь для того, чтобы жить с правдой, нужно обладать огромной силой, которая есть далеко не у всех.

Позади Ремуса раздалось негромкое позвякивание. Он обернулся, ожидая увидеть над дверью колокольчик, но его не было.

‒ Гарри будет здесь через минуту, ‒ произнес Дамблдор.

Сириус убрал руку с плеча Ремуса и глубоко вздохнул.

‒ Я подожду за дверью, ‒ быстро сказал Ремус, желая дать Сириусу и Гарри возможность побыть пусть не наедине, но хотя бы с наименьшим количеством свидетелей.

Признаться, он не одобрял любви Альбуса Дамблдора к подобным сюрпризам. Впрочем, в душе он понимал, что любовь тут ни при чем. Рядом с юными магами во время вспышек сильных эмоций должен был находиться кто-то более сильный и опытный, готовый предотвратить катастрофу. Иначе ни один магический замок не простоял бы столько лет.

Нарцисса Малфой стремительно встала и тоже направилась к выходу.

‒ Ремус, я с тобой, если ты не возражаешь.

Сириус сперва отступил в сторону, уступая ей дорогу, а потом резко шагнул обратно, оказываясь на ее пути:

‒ Ты дождешься? ‒ едва слышно спросил он.

Ремус невольно потупился, чтобы не видеть, как именно смотрит Сириус на Нарциссу. Будто он все еще в своем рождественском чуде и мира вокруг нет. Нарцисса Малфой молча кивнула, не отводя взгляда.

Рядом с ними возник Северус Снейп. Он оттеснил Ремуса плечом и по-хозяйски взял Нарциссу под локоть. Сириус посмотрел на его руку и отступил в сторону, ничего не сказав.

В этот момент в дверь постучали.

‒ Северус, ‒ подал голос директор, ‒ останься, прошу тебя. Мне может понадобиться твоя помощь.

Снейп тут же выпустил локоть Нарциссы и, коротко кивнув, вернулся в свое кресло.

Гарри, остановившийся на пороге кабинета, выглядел настороженным. Ремус, не удержавшись, на миг сжал его плечо и ободряюще улыбнулся. Гарри рассеянно кивнул и отступил в сторону, позволяя им выйти, и тут же его глаза расширились, когда он увидел Сириуса. Нарцисса поспешив к выходу, вопреки всем правилам этикета схватила Ремуса за рукав и потянула его за собой.

‒ Бедный мальчик, ‒ пробормотала она и, выпустив рукав Ремуса, начала спускаться по каменным ступеням.

‒ Счастливый мальчик, ‒ улыбнулся Ремус.

‒ Одно не отменяет другого, ‒ пожала плечами Нарцисса.

Стоило им спуститься, как вход на лестницу закрылся с тихим шорохом. Чтобы отвлечься от того, что происходило в кабинете Дамблдора, Ремус спросил:

‒ Ты давно не была в Хогвартсе, да?

Нарцисса оглядела пустой коридор так, будто находилась в сокровищнице.

‒ Очень. Но здесь ничего не изменилось. Просто теперь по этим коридорам ходят наши дети.

‒ Если бы ходили, ‒ возвел глаза к потолку Ремус. ‒ Они носятся, как стадо гиппогрифов.

Нарцисса улыбнулась:

‒ Северус говорил, что ты преподавал здесь.

Ремус кивнул.

‒ Почему же оставил преподавание?

Ремус понимал, что Нарцисса пытается вести светскую беседу, потому что ей нужно скоротать время до прихода Сириуса, но вместо ничего не значащей болтовни так некстати прозвучал этот неудобный вопрос.

‒ А Северус не рассказывал тебе? ‒ спросил Ремус.

Нарцисса покачала головой, неотрывно глядя на него, и Ремус Люпин в очередной раз поразился феномену по имени Северус Снейп. Открыто презирая Люпина, он все же не выдал его тайну.

‒ У меня появились некоторые проблемы… с учениками, ‒ соврал он.

Врать Нарциссе было неприятно и стыдно, но правда Ремуса была из тех, что не так-то просто рассказать. Нарцисса, кажется, поняла, что он соврал, но ограничилась лишь коротким кивком.

‒ Вы с Драко планируете остаться в Хогвартсе на все каникулы? ‒ спросил Ремус, чтобы перевести тему.

Взгляд Нарциссы вмиг стал настороженным.

‒ Это вопрос частного лица?

Ремус кивнул, понимая, что пришла ее очередь врать.

‒ Да, я думаю, так будет безопаснее, ‒ ровным голосом ответила Нарцисса.

Ответила бывшему аврору, частному лицу, находящемуся в стане Ордена Феникса. И этот ответ был единственно верным. Никто не сможет забрать кого-либо из Хогвартса силой. И не из-за непререкаемого авторитета Дамблдора, нет. Дело было в защите замка. Человек мог либо выйти за пределы силового поля добровольно, либо быть в момент перемещения без сознания. Ремус даже не был уверен, что в этом случае сработало бы «Империо». Понятие добровольности в магии было очень сложной и тонкой материей, любое вмешательство в которую рушило всю систему.

Именно поэтому Нарцисса озвучила недвусмысленное желание провести каникулы под защитой стен замка. Теперь она может покинуть этот замок в любую минуту. Но только сама. И никто ничего не сможет с этим поделать. Однако в ее ответе было еще кое-что.

‒ Я понял, ‒ с улыбкой кивнул Ремус. ‒ Я так и отвечу любому, кто спросит.

Порывистая девочка выросла в умную и очень осторожную женщину. Потребуй кто-нибудь от Ремуса воспоминание их разговора, пожалуйста: ничего предосудительного, ничего, что могло бы скомпрометировать ее или его. А главное, этот разговор можно показывать всем, вместо того, что случился пару часов назад в кабинете Снейпа.

‒ Ты молодец, ‒ не мог не похвалить он. ‒ Все наладится. Я уверен.

Нарцисса сдержанно кивнула и отвернулась к окну, а Ремус подумал, что ее осторожность ‒ не только следствие многолетнего опыта жизни среди приближенных Волдеморта. Дело было еще в том, что она явно не доверяла ему. Интересно, доверяет ли она Снейпу? Или же только делает вид?

Горгулья отъехала в сторону, выпуская некстати упомянутого Снейпа. Тот был раздражен и хмур, впрочем, это состояние было для зельевара обычным.

‒ Как Гарри? ‒ не мог не спросить Ремус.

‒ Люпин, ты всерьез считаешь, что Поттеру может навредить новость о возвращении любимого крестного? ‒ желчно уточнил Снейп.

‒ Как он это воспринял? ‒ пропустив замечание мимо ушей, спросил Ремус.

‒ Спросишь у него сам. Нарцисса, идем, ‒ с этими словами Снейп двинулся по коридору, явно ожидая, что Нарцисса последует за ним.

‒ Я побуду здесь, ‒ ответила миссис Малфой, и Снейп резко развернулся.

Взгляд, которым он смерил женщину, довел бы любого ученика Хогвартса до обморока. Люпин и сам невольно поежился. Нарцисса отступила на шаг, пряча руки за спину, будто опасалась, что Снейп схватит ее за руку и потащит прочь.

‒ Нарцисса, Блэку сейчас не до разговоров, ‒ отрезал Снейп, а Люпин подумал, что вряд ли кто-то другой посмел бы говорить таким тоном с этой женщиной. Ей хотелось любоваться издали, как драгоценным камнем. Снейп же, кажется, совершенно не был подвержен ее обаянию.

‒ Я подожду, Северус, ‒ негромко произнесла Нарцисса и после паузы добавила: ‒ Я обещала.

‒ Мне ты тоже обещала вести себя благоразумно. Еще лет двадцать назад, ‒ понизив голос, прошипел Снейп.

Люпину стало неловко, и он, отойдя на пару шагов, сделал вид, что смотрит в окно. К сожалению, слух оборотня слишком хорошо улавливал рассерженный шепот. Пришлось начать негромко напевать себе под нос. Шепот смолк, и Люпин обернулся.

Снейп несколько секунд смотрел на него с непередаваемым выражением лица, а потом открыл рот, намереваясь что-то сказать, но Нарцисса дернула его за рукав, и он так ничего и не произнес. Ремус был ей за это очень благодарен, потому что язвительность Снейпа до сих пор его огорчала, хоть внешне Ремус и научился принимать ее достойно.

‒ Ремус, ты будешь ждать Сириуса здесь? ‒ как ни в чем не бывало спросила Нарцисса, не обращая внимания на то, как при этих словах скривился Снейп.

Ремус коротко кивнул, не желая провоцировать Снейпа.

‒ Передай ему, пожалуйста, что я буду в кабинете Северуса, ‒ произнесла Нарцисса и направилась к ближайшей лестнице.

Снейп, сжав зубы, пошел за ней, а Ремус прислонился к подоконнику и прикрыл глаза, не позволяя себе думать о будущем. В этот момент безвременья он был счастлив, пожалуй, впервые за много лет. Непривычное, обжигающее счастье ощущалось в груди очень хрупким и незнакомым. И Ремус боялся, что оно исчезнет. А оно непременно исчезнет, стоит позволить себе хоть на минуту задуматься о том, что ждет Сириуса, что ждет их всех в этом новом витке войны.

Спустя бесконечность горгулья вновь отъехала в сторону, и Ремус увидел Гарри и Сириуса. Щеки Гарри были красными и выглядел он немного дезориентированным.

‒ Здравствуй, Гарри, ‒ улыбнулся Ремус, потому что в кабинете они так и не поздоровались.

‒ Здравствуйте, профессор, ‒ без улыбки ответил Гарри.

Ремус Люпин давно не был профессором и собирался было пошутить по этому поводу, но его остановил взгляд Гарри. В нем не было радости человека, обретшего семью. В нем были обида и разочарование. Сириус, словно не замечая состояния Гарри, положил руку ему на плечо и обратился к Ремусу:

‒ Куда теперь?

Ремус растерялся от этого вопроса. Он понятия не имел, куда им теперь.

‒ Можно ко мне. У меня не так много места и квартира не украшена к празднику, но…

‒ Я останусь в Хогвартсе, ‒ нарушил тишину Гарри, и Сириус повернулся к нему, все еще продолжая обнимать его за плечи.

‒ Не хочешь к Ремусу или?..

Гарри опустил взгляд и нахмурился. В этот момент он был так похож на Джима, что Люпину стало не по себе.

‒ Я… обещал, ‒ наконец произнес Гарри. ‒ Кэти осталась здесь только ради меня, и мне неловко…

‒ Ну конечно! ‒ с показным воодушевлением воскликнул Сириус. ‒ У тебя есть девушка?

Гарри кивнул, и не нужно было владеть легилименцией, чтобы почувствовать его неловкость.

‒ Тогда, конечно, оставайся. Кто в здравом уме променяет свою девушку на… на…

Сириус взмахнул свободной рукой и посмотрел на Ремуса, ища поддержки.

‒ На нас… ‒ закончил Ремус, стараясь, чтобы его голос прозвучал весело, потому что сегодня было Рождество, а чудо слишком быстро таяло.

‒ Я пойду? ‒ произнес Гарри, по-прежнему глядя в пол, и в груди Ремуса глухо заныло, когда он увидел, каким взглядом смотрит на Гарри Сириус.

‒ Конечно, ‒ произнес Сириус и отпустил плечи Гарри.

Тот после секундной заминки обнял крестного и, пробормотав: «Счастливого Рождества», пошел прочь.

Стоило Гарри отойти, как улыбка сползла с лица Сириуса. В эту минуту он выглядел чужим и незнакомым. Впрочем, в одном Ремус мог поклясться ‒ этому незнакомому Сириусу было больно. Так больно, что он не мог найти в себе силы что-либо сказать.

Тишина, давящая и неловкая, повисла в коридоре, точно занесенный над осужденным топор палача. Ремус понимал, что нужно начать ничего не значащий разговор, но в голове было пусто. Он пытался вспомнить все эти месяцы без Сириуса, когда он вел с другом мысленные споры, требовал в них ответа, сомневался, искал правду, отчаянно желая вернуть время назад и не позволить Бродяге оказаться в тот день в Министерстве, потому что после его исчезновения сам Ремус тоже исчез, хоть и не сразу это понял. Но как сказать об этом Сириусу, который стоит рядом и неотрывно смотрит в сторону лестницы, по которой ушел Гарри? Как сказать, что все наладится? Как найти в себе силы соврать?

Ремус на миг зажмурился, а потом произнес то, что сказал ему самому профессор Дамблдор после того, как Ремус прибыл в Хогвартс принять должность профессора защиты от темных искусств:

‒ Я очень рад тебя видеть.

Сириус вздрогнул от звука его голоса, будто забыл о том, что он не один, и перевел взгляд на Ремуса. После непродолжительного молчания он произнес:

‒ Я тоже, Рэм. Я тоже…

Ремус подумал, что вот теперь самое время обняться, и не стал себе в этом отказывать. Обхватив напряженные плечи друга, он зажмурился. Пусть чудо еще немножко побудет здесь. Ведь сегодня же Рождество. Сириус обнял Ремуса в ответ, до боли стиснув его спину. В тишине коридора старого замка так просто было поверить в то, что им снова по шестнадцать и все еще можно исправить. Сириус первым разжал объятия и, глядя в глаза Ремусу, произнес:

‒ Гарри не рад. Совсем.

Ремус хотел сказать, что Гарри просто не ожидал, растерялся, но в их жизни было так много лжи или же полуправды, что добавлять новую ложь, пусть даже такую желанную, он не хотел.

‒ Ему всего семнадцать, Сириус.

‒ Он зол на профессора Дамблдора за то, что тот не предупредил, что оттуда иногда возвращаются. А еще, ‒ Сириус отвел взгляд, ‒ мне кажется, он не верит, что я все это время ничего не помнил.

Ремус на миг сжал плечи Сириуса и опустил руки. Он понимал Гарри. Он бы тоже, наверное, не поверил в это, если бы речь не шла о Сириусе ‒ человеке, который был его единственным другом.

‒ Дай ему время, ‒ негромко произнес он.

Сириус усмехнулся, не отводя взгляда от пляски теней на каменной стене. Где-то было неплотно закрыто окно, и сквозняк колебал пламя факела. От этого казалось, что тени Ремуса и Сириуса отплясывают под какую-то зажигательную музыку, как они сами в юности. Наверное там, в мире теней, был настоящий рождественский праздник.

Ремус невольно улыбнулся. Сириус тоже.

‒ Нарцисса просила тебя зайти в кабинет к Снейпу, ‒ вспомнил Ремус.

Сириус некоторое время продолжал смотреть на их тени, а потом, вздохнув, перевел взгляд на Ремуса.

‒ Сходишь со мной?

‒ Куда? ‒ изумленно спросил Ремус.

‒ К Снейпу.

Ремус улыбнулся так, как раньше улыбался ученикам, которые говорили полную ерунду.

‒ Меня там точно не ждут. Ни Снейп, ни Нарцисса.

Сириус посмотрел на него с досадой.

‒ Трусишь? ‒ подначил Ремус, и во взгляде Сириуса наконец появилось что-то знакомое и давно позабытое.

Сириус Блэк принял вызов. Ничего не изменилось с годами.

‒ Жди меня на Гриммо, ‒ бросил он, уходя.

Ремус, открывший было рот, чтобы сообщить, что не планировал отправляться на Гриммо, что у него дома вполне уютно и они могли бы встретить Рождество там, так ничего и не сказал, потому что светлая рубашка Сириуса мелькнула в противоположном конце полутемного коридора. Не кричать же на весь Хогвартс?

С этими мыслями Ремус отправился в гостиную Гриффиндора, потому что там был разожженный камин, с помощью которого можно было отправиться на Гриммо, там, скорее всего, находился Гарри, которого Ремус не мог оставить в таком состоянии, а еще там жила память, но это Ремус осознал только перед портретом Полной Дамы.

Он, конечно же, не знал пароля, поэтому затея оказалась довольно глупой с самого начала. Но что-то в этом было: стоять как в былые времена перед запертой дверью в гостиную твоего факультета. Почему-то он чувствовал себя так, будто он опять ученик Хогвартса.

‒ Пароль, ‒ произнесла Полная Дама тем же тоном, которым встречала незваных гостей еще в бытность Ремуса студентом.

‒ Я его не знаю, ‒ с улыбкой произнес Ремус и, наплевав на то, что о нем могут подумать ученики, случись им сюда забрести, уселся на каменный пол.

‒ Профессор Люпин, ‒ строго произнесла Полная Дама, ‒ какой пример вы подаете детям?

Конечно же, она прекрасно знала, что никакой он больше не профессор, но Ремусу всегда казалось, что она ему симпатизирует.

‒ Скверный, ‒ вздохнул он.

‒ Входите. Только упаси вас Мерлин рассказать кому-то, что я впустила вас без пароля.

Ремус встал, отряхнул мантию и произнес:

‒ Если бы вы стояли рядом, я бы поцеловал вашу руку, мадам.

Так мог бы ответить Сириус вечность назад. И от этой мысли Ремусу было необъяснимо приятно. Полная Дама, усмехнувшись, покачала головой, и дверь в гостиную Гриффиндора открылась.

Здесь горел камин и пахло хвоей. Большая ель в углу гостиной выглядела так же, как в его школьные годы. Стопки книг на столах, стаканчики с перьями, забытый кем-то форменный галстук… Слишком знакомо, слишком правильно.

‒ Вы кого-то ищете? ‒ услышал Ремус голос Гарри Поттера и только тут заметил мальчика, сидевшего на подоконнике.

Врать было глупо, поэтому Ремус ответил правду:

‒ Камин, чтобы отправиться на Гриммо, и еще тебя.

‒ Тогда вы по адресу, ‒ усмехнулся Гарри.

‒ Здесь ничего не изменилось, ‒ произнес Ремус и, подобрав с пола скомканный кусок пергамента, бросил его в камин.

‒ Надеюсь, это не чья-то любовная записка, ‒ пошутил он.

‒ Любовные записки не комкают, ‒ со знанием дела ответил Гарри.

Ремус счел это приглашением к продолжению разговора и, подойдя ближе, остановился напротив Гарри. Находившийся в тени Гарри был вновь похож на Джима.

‒ Ты очень похож на отца, ‒ произнес Ремус.

Гарри молча кивнул. Ремусу хотелось сказать, что все наладится. Даже если сейчас кажется, что все плохо, придет завтра, и все изменится. Ремус в свои семнадцать в это верил. Вот только беда была в том, что этим мальчишкам повезло меньше. Никто не мог сказать с уверенностью, наступит ли для них завтра, поэтому Ремус не стал сотрясать воздух бессмысленными обещаниями, а вместо этого произнес:

‒ Ну, как ты?

Вообще-то это был самый глупый вопрос, который можно было бы задать семнадцатилетнему подростку.

Гарри посмотрел куда-то поверх плеча Ремуса, глубоко вздохнул, потер ладони друг о друга, будто ему было зябко, и наконец произнес:

‒ Все хорошо. Спасибо.

И этим вежливым, бессмысленным ответом он не был похож ни на Джима, ни на Лили. Ремус обернулся и оглядел гостиную. Там по-прежнему было пусто. Никакой девушки, о которой говорил Гарри, никаких друзей…

‒ Ты можешь отправиться со мной, если хочешь, ‒ предложил Ремус. ‒ Там, наверное, будет не так весело, как в Хогвартсе, но мы будем тебе рады. Сириус будет рад.

Ремус и сам понимал, что воодушевление в его голосе звучит фальшиво. Вдруг оказалось, что рядом с Гарри, который будто выгорел изнутри, радоваться возвращению Сириуса было неправильно.

‒ Ты обижаешься на него? ‒ наконец спросил Ремус.

Гарри несколько секунд смотрел ему в глаза, словно раздумывая, сказать ли правду. «Скажи! ‒ мысленно обратился к нему Ремус. ‒ Скажи это сейчас. Не держи в себе».

‒ Нет. Просто это все неожиданно. Было бы проще, если бы профессор Дамблдор предупредил о возможности его… возвращения.

‒ Ох, Гарри. Если бы он так сделал, то отравил бы нам эти месяцы. Мы бы ждали, сходили бы с ума и ведь могли не дождаться. Понимаешь? Магия ‒ такая хитрая штука, что в ней никогда нельзя быть уверенным наверняка.

‒ И это говорите вы?

‒ Да, Гарри. Это говорю я. Одно небольшое вмешательство, и все идет не так, как задумывалось. Вспомни зельеварение. Добавил один лишний коготок и уже соскребаешь все варево с потолка.

Гарри улыбнулся одним уголком губ. Ремус улыбнулся в ответ.

‒ Вспомни, как нам было плохо без него. Вспомни, как мы мечтали, чтобы он был с нами.

Он ожидал, что Гарри улыбнется, скажет, что Ремус прав, пошутит… Но Гарри без улыбки произнес:

‒ Я помню, ‒ а потом помолчал и добавил: ‒ Я пойду. Там меня… ждут.

Никто его, конечно, не ждал, но предлог для ухода был ничем не хуже прочих. Во всяком случае звучал отлично, потому что это ведь очень важно, когда тебя кто-то где-то ждет.

Ремус кивнул и, сжав на прощание плечо Гарри, позволил ему уйти. Глядя в его спину, Ремус Люпин думал, что рождественское чудо бывает абсолютным, наверное, лишь в детстве. Во взрослом возрасте к нему добавляется слишком много сопутствующих условий, которые необходимо учитывать.

Перед отправлением на Гриммо Ремус провел около получаса, просто сидя в кресле напротив камина в пустой гостиной старого замка, в котором он когда-то был счастлив. Ведь даже у оборотней бывает детство, когда веришь, что все еще может измениться. Первые годы в Хогвартсе Ремус еще верил. Это потом жизнь показала, что его вера была напрасной. Но та же жизнь показала, что и без этой веры вполне можно существовать, бережно ценя редкие минуты радости.

Дом на площади Гриммо, 12 встретил Ремуса привычной тишиной, вязкой и мертвой. Ремус поежился, потому что являться Хранителем гибнувшего дома было весьма неприятно. Впрочем, осталось совсем немного. Сегодня дом встретит хозяина и оживет.

Дежуривший у камина аврор кивнул в знак приветствия и пробормотал:

‒ Ну и погодка сегодня, да?

Фраза была абсолютно бессмысленной, учитывая тот факт, что Ремус в последний раз был на улице больше двадцати часов назад, но он кивнул, а потом, не в силах удержать в себе радость от рождественского чуда, спросил:

‒ Тэдди, тебя сегодня кто-нибудь ждет?

‒ Кристи, ‒ чуть смущенно улыбнулся автор.

Ему было лет восемнадцать-двадцать ‒ много, по меркам военного времени, но улыбка у него была совсем детская, с ямочками на пухлых щеках. От мыслей о неведомой Ремусу Кристи у Тэдди покраснели кончики ушей.

‒ А знаешь что? ‒ вдруг решил Ремус. ‒ Отправляйся-ка ты домой. Я за тебя додежурю.

Тэдди смотрел на него несколько секунд, прежде чем улыбка слетела с его простоватого лица, а взгляд стал напряженным. Спустя еще мгновение Ремус увидел направленную на него волшебную палочку.

‒ Не двигайся, ‒ хрипло прошептал Тэдди.

‒ Спокойно, ‒ негромко ответил Ремус и медленно отвел руки от тела, демонстрируя, что у него в руках нет палочки.

‒ Не двигайся, ‒ напряженно повторил Тэдди.

Погибнуть сейчас было бы слишком нелепо, но Ремус понятия не имел, как успокоить молодого аврора. Что его дернуло проявлять участие? Ведь знал же об инструкциях. Знал же, что в этой чертовой войне они уже дошли до того, что не верят собственной тени. Можно было бы сказать о том, что вот-вот сюда прибудет Сириус. Вот только для Тэдди это станет дополнительным поводом швырнуть заклинанием, потому что Тэдди не был знаком с Сириусом, Тэдди лишь краем уха слышал его историю, но верил ли в нее или нет, Ремус понятия не имел. Их оставалось так мало, тех, кто знал Сириуса, тех, кто верил ему.

Камин засветился вызовом, но Тэдди не двинулся с места, продолжая все так же целиться в Ремуса.

‒ Камин, ‒ подсказал Ремус.

‒ Плевать! ‒ хрипло отозвался Тэдди.

‒ Тэдди, не дури. Я только что от Дамлбдора. Возможно, это он. Ему нужно дать новые инструкции. Там… изменилась ситуация.

‒ Плевать! ‒ как попугай повторил Тэдди, и Ремус понял, что это конец, потому что, растерявшись из-за неожиданного появления Сириуса, они совсем не учли, что об этом самом появлении стоит предупредить других членов Ордена и что сам Ремус — не тот человек, которому станут безоговорочно верить.

Усталость Дамблдора, раздражение Снейпа, растерянность Сириуса — все это вылилось в фатальную оплошность.

Мелькнула вспышка, и Ремус порадовался тому, что это всего лишь обездвиживающее. С перепугу Тэдди мог бросить что-нибудь посерьезнее. Ремус ненавидел обездвиживающее заклятие. Возможно, будь он просто человеком, это чувствовалось бы легче, но звериная сущность, дремавшая в нем большую часть жизни, под действием обездвиживающего заклятия начинала рваться на свободу. Ремус чувствовал себя каждый раз так, будто уже полнолуние и он в шаге от обращения. Тэдди приблизился и остановился над ним, разглядывая дело рук своих с испугом и недоверием. Бедный мальчик, вероятно, еще ни разу не поднимал палочку против человека, которого считал своим товарищем. И Ремус даже ему сочувствовал, где-то там, под рвущейся наружу звериной сущностью, желавшей добраться до Тэдди и растерзать его на части.

Что бы Тэдди сделал с ним дальше, Ремус так и не узнал, потому что спустя несколько мгновений дом на площади Гриммо, 12 начал оживать. Он будто вздохнул полной грудью. Ремус увидел, как закружились в воздухе пылинки, почувствовал, как дрогнул и заскрипел под его спиной старинный паркет. Старый дом готовился к встрече со своим утраченным хозяином.

Ремус увидел, как Тэдди, почему-то не почувствовавший изменений в доме, резко развернулся к камину, но не успел сделать и шага. Мелькнула вспышка, и он рухнул рядом с Ремусом, а спустя секунду Ремус почувствовал, что он освобожден от заклятия. Зверь в нем рванулся, едва не вывихнув суставы, и тут же затих, повинуясь тому, что Ремус-человек сейчас был сильнее.

‒ Кто это? — спросил Сириус, указывая палочкой на обездвиженного Тэдди.

‒ Это Тэдди, ‒ прокряхтел Ремус, осторожно шевеля конечностями и проверяя, целы ли кости.

Сириус приблизился и протянул ему руку. Палочку он так и не опустил, ее конец был направлен на уже и так беспомощного аврора.

‒ Освободи его, ‒ попросил Ремус, встав на ноги. ‒ Он просто действовал по инструкции. Я сам виноват. Вместо того, чтобы сказать пароль и отстать от парня, стал его о делах расспрашивать. А это… сам понимаешь.

Сириус не спешил выполнять просьбу Ремуса. Вместо этого он присел на корточки рядом с Тэдди и принялся разглядывать его со странным выражением лица.

‒ Я не применял палочку много месяцев, ‒ наконец произнес он, подняв на Ремуса растерянный взгляд.

Ремус сжал плечо друга и тихо напомнил:

‒ Освободи его.

Сириус, точно очнувшись, забрал у Тэдди палочку, прошептал контрзаклинание и выпрямился, но отходить от Тэдди не спешил. Тэдди закашлялся, сел и попытался отползти, скребя пятками по полу.

‒ Это Блэк? ‒ с детским недоверием спросил он у Ремуса, когда уперся спиной в ножку кресла и дальше отползти не смог.

‒ Блэк-Блэк, ‒ отозвался Сириус. ‒ Дамблдор просил передать, что ты свободен. На сегодня канал закрыт.

Тэдди несколько секунд смотрел так, будто не понимает его слов, но Сириус добавил «пора по домам», и Тэдди наконец отмер.

Свою палочку из рук Сириуса он забирал все с тем же настороженным видом. За секунду до того, как Тэдди шагнул в камин, Сириус, направив на него палочку, прошептал: «Обливэйт». И хоть Ремус понимал, что эта предосторожность была необходима, чувствовал себя при этом паршиво.

Следующий час они ходили по оживающему дому, и сердце Ремуса то и дело замирало. Магия пробуждалась в каждом уголке, в каждой старинной вещи. Оказалось, что зеркала молчали не потому, что побаивались авроров. В них просто не оставалось достаточно сил. Ремус помнил, что Сириус разбил несколько самых говорливых зеркал, когда жил здесь после Азкабана, и сейчас он опасался повторения той истории. Однако Сириус лишь улыбался, когда очередное зеркало говорило что-то вроде: «Причешись, неряха. Доколе ты будешь позорить свою фамилию?».

Свой обход они завершили в старой комнате Сириуса. Ремус устало опустился в кресло, а Сириус остался стоять у письменного стола.

‒ Здесь ничего не изменилось, ‒ негромко произнес Сириус. ‒ Только матушка молчит. Кстати, не знаешь, почему?

У Ремуса была догадка на этот счет. Вальбурга молчала уже несколько месяцев. Из ее портрета жизнь вытекала так же, как из старого дома. И теперь, когда с возвращением ее сына этот дом ожил, она, вероятно, поняла, чем именно ей и всем ее предкам грозит отсутствие истинного хозяина. Она, конечно, была безумной, но безумие не всегда сочетается с глупостью.

Однако сообщать Сириусу о том, что дом без него умирал, Ремус не планировал, потому что тогда пришлось бы рассказать и о том, что сам Ремус как Хранитель умирал вместе с домом. Если и не он сам, то его магия точно. Говорить о плохом не хотелось, поэтому он пожал плечами и пробормотал:

‒ Рождество же.

Сириус усмехнулся и посмотрел наконец в глаза Ремусу. Впервые за последний час. В его взгляде, к счастью, больше не было вины. Было что-то позабытое из детства и что-то совсем незнакомое.

‒ Я скучал, ‒ услышал Ремус свой голос.

‒ Я тоже, Рем. Хоть и не помнил о тебе, но все равно скучал.

‒ И Гарри скучал. И Дамлбдор. Думаю, даже Снейп нет-нет да и…

‒ Вздыхал в подушку и промакивал наволочкой глаза, ‒ подхватил Сириус с кривой улыбкой и добавил: ‒ Гарри отказался ехать сюда.

Ремус не знал, что на это сказать, поэтому просто кивнул.

‒ Знаешь, я не могу его за это осуждать, ‒ продолжил Сириус, глядя в окно. ‒ Ему семнадцать. У него там девушка, своя жизнь... Что ему делать тут со мной в четырех стенах? Я ведь опять вне закона, ты слышал?

И вновь сказать было нечего, потому что хоть чертова судьба и не поскупилась на рождественское чудо, но рассеялось оно очень быстро. Как временные чары нерадивого ученика. Стоило ли возвращать человека из забвения, чтобы вновь этому забвению предать?

* * *

Сириус Блэк вытянулся на мягкой постели. Где-то внизу в гостиной наверняка не спал Ремус. Снова.

Милый Лунатик изо всех сил пытался вернуть Сириусу веру в то, что он здесь нужен. Для этого он даже перебрался сюда с вещами. Будто Сириус был малым ребенком и его нельзя было оставить в доме одного. Впрочем, порой Сириусу казалось, что Ремус просто чувствует то, что происходит с ним в этих стенах.

Стоило Сириус войти в отчий дом, как тот окутал его своей магией, сжал, точно тисками. Раньше Сириус этого не ощущал, но время, проведенное без имени, без прошлого и, главное, без волшебной палочки, заставляло сейчас чувствовать острее все магические проявления. Родовое имение не просто признало последнего отпрыска древнего рода, оно вцепилось в него будто стебли дьявольских силков, и было понятно ‒ ни за что не выпустит, потому что магия Сириуса была не просто его магией, она была магией рода. Почему об этом не рассказывают в школе? Почему они не ощущают этого в своем нормальном состоянии? Им говорят, что родовое гнездо дает защиту, приют, но никто не говорит, что оно вытягивает из тебя силы, как этот изголодавшийся по магии дом. Каждой своей поверхностью, каждым предметом. Так, например, в гостиной лежала книга, забытая кем-то из членов Ордена. Книге было плевать на Сириуса. Она его знать не знала. А вот столик, на котором она лежала, потянулся к владельцу жадно и неукротимо. Что это было? Реальность, которую он мог улавливать своим отвыкшим от магии существом, или же плод фантазии больного разума? Сириус не знал.

Счастье, безграничное счастье от того, что он наконец вспомнил, кто он, что ему вернули палочку, что он вновь очутился среди близких людей, оказалось, все же имеет границы, отведенные формулировкой «вне закона». Эйфория лопнула как мыльный пузырь. «Вне закона» ‒ это без имени, без будущего и без настоящего. Он не мог остаться в Хогвартс, потому что ему просто нечего было там делать. Помогать Филчу или Хагриду, а может, стать подмастерьем Снейпа? Дамблдор это прекрасно понимал, поэтому и отправил Сириуса в отчий дом. И кольцо времени замкнулось.

Ремус очень хотел, чтобы ему понравилось дома. Он показывал то одну комнату, то другую, как будто водил по дому не хозяина, а привередливого постояльца. И Сириус улыбался, когда ему казалось, что Ремус этого ждет, шутил, когда ему самому казалось это уместным. Судя по тому, что Ремус вскоре расслабился, Сириус со своей задачей справился. А потом Молли Уизли пригласила их на праздничный ужин в Нору. Сириус представил на миг, что ему снова придется пересказывать свою историю, видеть недоверие и смущение во взглядах, и отказался. Ремусу же отказаться не позволил. Признаться, он ожидал, что Ремус все же настоит на том, чтобы провести вечер на Гриммо, но тот отправился на ужин.

Оставшись в одиночестве в пустом, опутавшем его доме, Сириус немедленно пожалел о своем решении, но появляться в Норе после недвусмысленного отказа было глупо, поэтому он поужинал тем, что передала для него сердобольная миссис Уизли, и отправился спать, до последнего надеясь, что Гарри все же передумает, и зная, что этого не произойдет.

Как часто мы идеализируем близких людей, как редко их понимаем...

Сириус идеализировал крестника. Ему казалось, что тот будет рад его возращению так же безусловно, как четыре года назад. Только на этот раз они все же смогут стать ближе, потому что Гарри достаточно вырос для того, чтобы с ним можно было делиться тем, что казалось Сириусу важным. Но Гарри не обрадовался. Гарри был удивлен, пожалуй, даже шокирован. А вот радоваться не спешил. Поначалу Сириус упорно гнал от себя эти мысли, потому что Гарри ведь обнимал его, хлопал по спине, повторял его имя, уткнувшись крестному в шею. Вот только Сириус не мог отделаться от ощущения, что Гарри ведет себя так, потому что рядом, поджав губы, стоит Снейп, а профессор Дамблдор с улыбкой смотрит на них из своего кресла.

А позже, выйдя из кабинета Дамблдора, Гарри на предложение Сириуса отправиться на Гриммо ответил отказом. Наверное, Сириусу стоило бы предположить подобное, но он не предположил. Он говорил какую-то ерунду, а в его душе поднимались обида и непонимание. Гарри, настолько похожий на Джима внешне, вдруг оказался совсем другим. Не верил словам, отводил взгляд, и Сириус понятия не имел, как до него достучаться. Хотелось бы верить, что все как-то само собой наладится, но Сириус почему-то не верил. В тот момент он понял, что его лимит рождественских чудес исчерпался.

С Гарри мысли переключились на Нарциссу.

Как странно устроена память. Долгие месяцы он не мог вспомнить даже своего имени, но ее, оказывается, помнил. Она снилась ему. Картинками, размытыми и нечеткими. Не семья, не друзья ‒ она. А ведь Сириус не приближался к ней почти восемнадцать лет.

В своем пустом и неуютном доме он раз за разом мысленно возвращался к их разговору в кабинете Снейпа. Перебирал в голове вопросы, которые так и не осмелился задать, гадал, какими были бы ее ответы, и вспоминал, вспоминал... Ее взгляд, ее усталую улыбку, ее дрожащие пальцы. Снейп сказал после, что они пробыли в его кабинете сорок минут. Сириусу казалось, что тот соврал. По его ощущениям прошло не больше пяти.

Встреча с Нарциссой стоила Сириусу слишком дорого. Он почти потерял себя. Не зря он просил Ремуса пойти с ним, потому что поднять палочку против безумной Беллы в бою оказалось и вполовину не так страшно, как шагнуть в комнату, зная, что там он окажется наедине с Нарциссой.

* * *

Я помню тебя, как будто и не было этих проклятых лет,

Наполненных только глухой беспросветной тоской.

На грани безумья меня согревал твой сияющий свет,

И в душу мою возвращался на время покой.

 

Понять не дано тому, кому смерть не являла голодный оскал,

Как дорог твой смех, и морщинки, и голос — немного другой.

Забыв свое имя, тебя все равно беспрестанно искал,

Чтоб просто увидеть и стать наконец собой.

 

На щеках Нарциссы горел румянец и Сириус замер у порога, не решаясь войти. Ему было страшно. Страшно сказать лишнее, страшно не сказать важное. Мерлин, имел ли он вообще право хоть что-то говорить? Кто он ей? Вернувшийся из небытия кузен? Или же?..

Нарцисса молчала, разглядывая его так, будто он был полотном в художественной галерее. Под ее взглядом у Сириуса пересохло во рту. К счастью, в кабинете Снейпа царил полумрак. Сириус понимал, что годы его не украсили. Ему казалось, что на лице Нарциссы вот-вот мелькнет разочарование. Должно же мелькнуть. Ему больше не семнадцать.

Однако Нарцисса смотрела так, что Сириус понимал: еще минута ‒ и он пропадет. И она вместе с ним. А последнего нельзя было допустить. От давящей тишины закладывало уши, поэтому, откашлявшись, он спросил:

‒ Как ты оказалась здесь?

Его голос прозвучал хрипло и незнакомо. Нарцисса на миг прикрыла глаза и негромко ответила:

‒ Драко… Мой сын переправил меня сюда.

Ее голос тоже показался незнакомым.

Сириус вдохнул полной грудью. В кабинете резко пахло каким-то зельем.

Разумеется, Сириус знал о том, что у нее есть сын. Много лет назад он видел фото в газетах, потом видел самого мальчика издали, слышал о нем от Гарри и его друзей. Но услышать о сыне от Нарциссы было странно. Это словно выводило ее на ту же ступень, на которой стояли Молли Уизли, Ремус Люпин и все те, кто мог говорить о детях так, как не мог сам Сириус.

‒ Откуда переправил? ‒ спросил он, чтобы не думать о мальчике.

Нарцисса некоторое время молчала, а потом развернулась и прошлась по кабинету. У кафедры она обхватила себя за плечи и вновь повернулась к Сириусу. В ее взгляде появилось что-то новое.

‒ Я не хотела бы говорить о случившемся. Прости.

Сириус молча кивнул. А что ему еще оставалось? Насколько он мог судить, Нарцисса по-прежнему была на той стороне. А он, дурак, на какой-то безумный миг подумал, что все еще можно исправить.

‒ У тебя не будет проблем с мужем из-за того, что мы разговариваем? ‒ уточнил он, невольно бросив взгляд на фамильный перстень Малфоев, блестевший на ее руке.

Нарцисса тоже посмотрела на перстень и произнесла, не поднимая глаз:

‒ Люциус погиб сегодня.

‒ Как? ‒ вырвалось у Сириуса, и он шагнул вперед, оставляя за спиной спасительную дверь.

‒ Я не знаю. Знаю только, что Лорд угрожал Драко и Люциус его защитил.

Голос Нарциссы звучал глухо, и Сириус вдруг понял, что понятия не имеет, какие отношения на самом деле связывали Нарциссу и Малфоя. Они прожили вместе полжизни, и сейчас Нарцисса выглядела так, будто в самом деле переживает из-за гибели мужа.

‒ Я… соболезную, ‒ выдавил из себя Сириус, хотя на самом деле ему хотелось сказать, что Люциус Малфой получил по заслугам и сдохнуть он должен был гораздо раньше. Может быть, тогда сотни других людей остались бы живы.

Нарцисса кивнула, подняла на него взгляд и после паузы едва слышно произнесла:

‒ Я искала тебя.

Эти три слова отозвались внутри целой гаммой чувств. Он вспомнил свой разговор с Люпином сто лет назад, когда тот порывался передать ему записку с адресом сестры Малфоя и говорил, что Нарцисса его искала, что это любовь, и прочую чушь. Сириус Блэк опустил голову, оглядывая свою одежду, которая пусть и не была откровенно маггловской, но при этом ни один волшебник ее не выбрал бы. Сириус горько усмехнулся. Вот он стоит в подземелье магического замка, в его кармане волшебная палочка, а он даже, наверное, не сможет вспомнить нужные заклинания. Не маг. Не маггл. Неудачник, зависший между мирами. Нарцисса сейчас просто в шоке после гибели мужа. Это пройдет.

‒ Ремус говорил мне, ‒ подал голос Сириус, поднимая взгляд на Нарциссу.

‒ Ты не связался с Марисой, потому что боялся меня скомпрометировать?

Нарцисса, его милая девочка, выросла в умнейшую из женщин, которая сама сейчас придумала ему отличное оправдание. Сириус бы так сходу не смог. С него бы сталось затянуть песню про то, что он ничего не сможет ей предложить. Теперь же ему оставалось только кивнуть.

‒ Куда ты теперь?

‒ На Гриммо, ‒ тут же ответил Сириус, радуясь тому, что может сказать правду, потому что эта правда все равно не даст ей никакой информации. ‒ Но дом моей матери ненаносим. Сама понимаешь.

Нарцисса кивнула. Она, всю жизнь прожившая в неносимых имениях, понимала его, как никто.

‒ Что у тебя со статусом? Дамблдор не сказал, сколько займет времени, чтобы ты смог… Смог…

Нарцисса запнулась, не зная, как продолжить. Сириусу очень хотелось бы узнать, к чему она вела этот разговор, но он не мог позволить себе надеяться. Надежда, в сущности, глупое и бесполезное явление. Уж он-то знал это наверняка.

‒ Думаю, все решится быстро, ‒ соврал Сириус. ‒ Еще до наступления нового года.

Нарцисса улыбнулась и потерла ладони друг о друга, словно пытаясь согреться. Фамильный перстень сверкнул на ее пальце. Сириус отвел взгляд.

Снейп изменил кабинет до неузнаваемости.

‒ У Земуса было по-другому, ‒ сказал он, чтобы разбить неловкую тишину, и услышал смешок Нарциссы.

‒ То же самое я сказала Северусу сегодня.

‒ Ты не была здесь до этого?

‒ Нет. Да и зачем мне?

‒ Я думал вы… общаетесь со Снейпом.

Ревность, на которую он не имел никакого права, сдавила грудь. Вдруг захотелось, чтобы Нарцисса сказал что-то вроде «да мы видимся раз в год».

‒ Мы общаемся. Но в Хогвартсе я не была, ‒ туманно ответила Нарцисса, и Сириус понял, что этот ответ его не устраивает.

Он хотел знать, с кем она общается, куда ходит, о чем думает, что делает, когда грустит, с кем делится своими секретами. Это были очень опасные мысли. Сириус провел пальцем по крышке стоявшей поблизости парты и глубоко вздохнул. Он держал свои эмоции в узде даже в двадцать, когда готов был сдохнуть от мысли о том, что к ней прикасается Малфой. Сейчас ему тридцать пять. Неужели он не справится?

Нарцисса вдруг сцепила кисти рук перед собой и быстро заговорила, сбиваясь, путаясь, будто боялась, что Сириус не станет слушать:

‒ Я должна буду посоветоваться с сыном. Понятия не имею, как объясню ему все, если честно. Но он… он очень умный. Он поймет правильно, и я думаю, мы сможем с тобой увидеться. Сейчас это опасно. Но имение Марисы, сестры Люциуса, унаследовал Драко. Мариса была очень близким мне человеком. Настоящим другом. Она бы не была против. Я думаю, что смогу убедить Драко сделать его ненаносимым, и… я думаю, что, возможно, позже мы могли бы провести там немного времени.

‒ Нарцисса, ‒ перебил Сириус, чувствуя, как сердце бухает в груди, ‒ ты совсем не скорбишь по мужу?

Он не хотел этого говорить. Видит Мерлин, на самом деле ему до смерти хотелось заключить ее в объятия, провести рукой по ее волосам, вспомнить наконец, какими мягкими они были на ощупь, и поцеловать так, как не целовал ни одну другую женщину. Но он был не вправе. Из них двоих кто-то должен быть благоразумным. Нарцисса сейчас расстроена и не понимает, что делает.

Нарцисса вздрогнула от его слов как от удара. В ее расширившихся глазах плескались боль и недоверие, и Сириус был даже рад тому, что все так обернулось. Восемнадцать лет назад, после рождественского бала, она, твердо решив стать его, не пожелала слушать его доводы, а у Сириуса не хватило решимости ей отказать. Сейчас он был рад, что они старше и что теперь для того, чтобы почувствовать глубину пропасти между ними, им достаточно слов.

Наконец Нарцисса судорожно вздохнула и заговорила очень медленно и так тихо, что ему пришлось прислушиваться.

‒ Я скорблю по мужу, Сириус, но Мариса научила меня тому, что умершие живут в нас, пока мы их помним, а жизнь ‒ вот она, рядом. И что бы ты там ни думал, встречей с тобой я не собиралась оскорблять память мужа. Я хотела просто поговорить с тобой, не торопясь, не оглядываясь на дверь в страхе, что кто-то войдет. Я… осталась совсем одна, ‒ Нарцисса вдруг всхлипнула и прижала ладонь ко рту. — Только Северус... Мерлин, у меня только Северус, но я не могу требовать от него утешения. Ему и так сложнее, чем любому из нас. Он...

Сириус сорвался с места и прижал Нарциссу к себе. Та вцепилась в его плечи и горько разрыдалась.

Никогда в жизни Сириус не видел, чтобы Нарцисса плакала вот так, навзрыд, сотрясаясь всем телом. Он больше не злился на присутствие Снейпа в ее жизни. Он ни о чем не думал. Он просто хотел, чтобы она наконец перестала плакать.

Нарцисса рыдала и не могла успокоиться. Все эти годы она была сильной ради сына, ради себя, ради Люциуса, хоть и поняла это только сегодня. Она всеми силами поддерживала видимость идеальной семьи, потому что Лорд следил за каждым ее шагом и любая оплошность грозила смертью. Она не могла оплакать родителей, Марису, самого Сириуса. Короткие мгновения слабости сменялись наносным равнодушием. И вот сейчас у нее просто не осталось сил.

Сириус гладил ее волосы, вздрагивающие плечи, шептал слова утешения, понимая, что ни одно из них не стоит и выеденного яйца. Разве верил он сам в то, что все будет хорошо? Разве верила в это она?

Наконец Нарцисса затихла в его объятиях, но Сириус не спешил ее выпускать. Он раскачивался из стороны в сторону, словно баюкал ребенка, которого у него никогда не было.

‒ Прости, ‒ пробормотал он. ‒ Я не хотел тебя обидеть. Я просто хотел уберечь…

‒ Меня? — глухо произнесла Нарцисса в его плечо.

Он кивнул и добавил:

‒ И себя. С тобой я себя теряю.

‒ Терять себя ‒ это плохо, ‒ все так же глухо произнесла Нарцисса.

‒ Впрочем, там такой я, что и потерять не жалко, — усмехнулся Сириус.

Нарцисса хлопнула его по плечу и высвободилась из его объятий.

‒ Ты все такой же несносный, ‒ с досадой произнесла она, и прозвучало это так, будто они вновь были подростками и он опять ее чем-то взбесил.

К румянцу на ее щеках добавились покрасневший нос и глаза. Но она все равно оставалась самой прекрасной женщиной на свете, и, глядя на нее, Сириус не мог нормально дышать.

‒ Тебе, наверное, пора, ‒ выдавил он из себя.

Нарцисса оглядела кабинет, словно пыталась отыскать там подсказку, а потом согласно кивнула.

‒ Да, мне нужно к сыну. Я… напишу тебе. Пока не знаю как, но напишу.

Он тоже кивнул и отступил на шаг. Нарцисса, проведя напоследок прохладной ладонью по его щеке, направилась к выходу. У самой двери она обернулась:

‒ Спасибо, что ты вернулся.

Он молча кивнул. Все слова в этот момент показались неуместными, потому что он все равно не смог бы облечь в них свои чувства. Он, который когда-то мог заболтать до смерти кого угодно…

И сейчас, лежа в своей постели в доме на улице Гриммо, Сириус думал о том, что он так и не поцеловал Нарциссу. Думал со смесью разочарования и удовлетворения. Хорошо рассуждать о вечной любви, когда тебе семнадцать и весь мир лежит у твоих ног. Но когда тебе скоро сорок, а мира нет ни в тебе, ни вокруг тебя, вера в чудо изрядно ослабевает.

Сириус понимал, что начни он сейчас размышлять о будущем, впору будет шагнуть из окна. Только сперва придется отыскать окно повыше. Например, вернуться в Хогвартс. Вот был бы номер. Интересно, профессор Дамблдор удивился бы этому поступку или же выяснилось бы, что и об этом он догадывался заранее?

Мысли ‒ бредовые, нелепые, крутились в голове Сириуса, пока он смотрел в темный потолок. В Азкабане не было света. Там Сириусу казалось, что, вырвись он на свободу, ни минуты бы больше не провел в темноте. Он мечтал о том, как разожжет камин пожарче, как зажжет свечи. Думал, что в его доме или квартире ‒ неважно, где , там, он будет обитать, ‒ всегда будет гореть яркий свет, чтобы даже в самых дальних уголках не могли притаиться тени. А вот сейчас остывающие угли в камине на первом этаже не могли осветить даже ковер перед этим самым камином. Остальная же часть дома, включая комнату Сириуса, была погружена во мрак. И в этом мраке ему было гораздо комфортнее, чем находиться на свету, где виден каждый твой взгляд, каждый жест, каждый шрам и каждая морщина. Наверное, он так и состарится в этом холодном мраке, а потом станет частью его, потому что частью света ему никогда не стать. Свет для таких, как Нарцисса.

Сириус вновь вернулся мыслями к своему чуду ‒ своему счастью и своему проклятию. В кабинете директора она сказала, что люди возвращаются, потому что их очень сильно ждут и на их возвращение надеются. У Сириуса не было причин не верить Нарциссе. Она ‒ волшебница. Чертовский сильная, гораздо сильнее, чем сама о себе думает. И это именно она вытащила его из небытия. Именно ее голос он слышал ночами, тепло ее рук ощущал на своем теле. И неважно, сколько лет прошло с тех пор, как она его касалась. Это была магия, недоступная большинству. Магия беззаветной и всепоглощающей любви. Способной вернуть из небытия, способной сохранить жизнь и даже, пожалуй, разум. В последнем Сириус не был уверен до конца, но уж если и осталось в нем что-то живое, то точно благодаря ей.

Если бы можно было повернуть время вспять, если бы ошибки прошлого можно было исправить... Наверное, их жизни сложились бы по-другому.

Но все сложилось так, как сложилось. Этот рождественский вечер Нарцисса провела у постели сына в Хогвартсе, а Сириус в своем темном и пустом доме. И он думал, что это к лучшему, потому что был уверен, что ему по-прежнему нечего ей предложить.

Мысль о том, что он мог предложить Нарциссе Малфой самое главное — свою поддержку, в его голову почему-то не приходила. А ведь это было именно то, что требовалось ей сейчас больше всего.

Но каждый из нас держится только за свою часть истории, не желая думать, что та гораздо меньше, чем могла бы быть.

* * *

Нарцисса Малфой сидела за широким письменным столом в кабинете Люциуса и просматривала почту, откладывая в сторону один свиток за другим. Просьбы об интервью от десятка газет, требование от Министерства сделать поместье наносимым, постановление об обыске...

Нарцисса отложила очередной свиток и устало потерла ноющий висок. Что делать со всем этим, она не знала. Ее до смерти пугало то, что все эти письма были адресованы Драко, который в одночасье стал главой рода. Да, Северус и Фред наперебой повторяли, что Драко благоразумен, осторожен, что он не склонен к импульсивности и вообще на него можно положиться, но эти слова ничуть не утешали Нарциссу. В ее глазах он оставался ребенком, которому пришлось слишком рано повзрослеть.

Нарцисса сжала виски ладонями и оглядела кабинет. Пока Люциус был жив, она крайне редко сюда заходила. Темный Лорд, наверное, был единственным, кто мог войти в эту дверь в любой момент. Все остальные знали, что если хозяин имения в своем рабочем кабинете, беспокоить его нельзя. Можно отправить эльфа, чтобы тот напомнил хозяину о том, что его ждут к обеду или ужину, но обычно этого не требовалось: у Люциуса было отменное чувство времени. Он не любил, когда его заставляют ждать, но и не позволял себе задерживать других.

Взгляд Нарциссы замер на книжных полках со старинными фолиантами. Собрания сочинений выстроились в идеально ровные ряды. Как будто никто никогда не снимал их с полок. Но Нарцисса точно знала, что Люциус читал каждую из этих книг. Некоторые не по одному разу. Она подумала о том, что, пожалуй, из всего дома именно эта комната была отражением своего хозяина. Здесь царил идеальный порядок. И не только потому, что эльфы не давали шанса ни одной пылинке, Люциус сам ценил аккуратность в работе. На его столе никогда не оставалось бумаг. Все они хранились либо в секретере, либо в потайных ящиках, часть из которых, вероятно, останется теперь закрытой навеки. Кабинет ‒ неживой, идеально чистый, как ничто другое показывал, каким скрытным был Люциус, каким напуганным. Ни одного лишнего клочка пергамента на видном месте, ни одной заметки, ни одного черновика в камине. В своем собственном доме он жил как тюрьме под круглосуточным контролем. Нарцисса не знала, как действует Метка. Никогда не спрашивала. Но каждый раз, когда ей доводилось случайно коснуться предплечья мужа, ее пробирал озноб. Древняя магия вейл волной поднималась внутри и требовала отодвинуться от уродливой отметины, спастись. Если обстоятельства позволяли, Нарцисса в такие моменты всегда находила повод уйти, потому что ей начинало чудиться чужое присутствие. И вот теперь она думала о том, что стоит расспросить у Северуса, как именно действует Метка.

Нарцисса посмотрела на часы над камином и решительно отодвинула нераспечатанную корреспонденцию. Убирать со стола ничего не стала. Северус усилил защиту имения, и можно было хотя бы эти несколько дней провести в иллюзии безопасности.

Люциуса не стало неделю назад. Пять дней назад Нарцисса и Драко вернулись в имение. Почти сразу к ним прибыл Северус с сыном.

Древний замок, наверное, уже и не помнил детского смеха. Сколько лет прошло с тех пор, как Люциус с Марисой были детьми? Смеялись ли они тогда?

Сын Северуса, как оказалось, умел смеяться. Они хорошо ладили с Драко, и, видя, как Драко и Том что-то обсуждают у камина, Нарцисса порой думала, что была бы не прочь иметь большую семью, с которой тебе комфортно за обеденным столом, на прогулке… Вот только вряд ли в ее жизни это когда-нибудь появится.

После смерти Люциуса Драко стал полноправным хозяином имения. Единственным хозяином. Нарцисса не была наивной, поэтому прекрасно понимала, что это не просто слова. Древняя магия, вековая защита рода вплелись в магию самого Драко.

Несколько лет назад Нарцисса обсуждала с Марисой время, когда Драко станет главой рода. Нарциссу волновало, как это повлияет на его магию: не станет ли сильнее фамильный перстень, не попадет ли Драко под влияние древних, неизвестных им заклинаний. Тогда Мариса ответила, что все продумала, что амулет сможет его защитить, к тому же Драко уже не будет ребенком и сможет сам решить, что плохо, а что хорошо. И Нарцисса ей поверила, потому что очень хотела поверить, а еще потому, что в момент их разговора казалось, что этот день наступит еще нескоро. Они ведь не знали, что спустя несколько лет Марисы не будет в живых, а почти сразу за ней не станет и ее брата, и вся магия рода Малфоев замкнется на Драко.

Если бы Люциус был жив, если бы у нее была возможность спросить у него обо всем, что ее волновало! Ведь если у кого и были ответы, так это у него. Он позволил Драко оставить амулет, хотя не мог не понимать, что это не просто украшение. Он сам был главой рода и знал, что может ждать сына, с учетом всех особенностей его появления на свет. Нарцисса вдруг поняла, что, если бы раньше задавала правильные вопросы, все могло бы сложиться иначе. Сейчас она бы не мучилась неизвестностью.

В дверь негромко постучали.

‒ Входи, Северус, ‒ произнесла Нарцисса, не боясь ошибиться.

Драко ни разу не заходил сюда после смерти отца. Фред тоже предпочитал гостиную или библиотеку. К тому же для Фреда уже было поздновато. Часы показывали без четверти десять.

Северус вошел, уставший и раздраженный.

‒ Что случилось? ‒ спросила Нарцисса, тревожно нахмурив лоб.

‒ Мне нужно уехать, ‒ произнес Северус без предисловий. ‒ Нужно переговорить кое с кем перед началом семестра. Здесь я все подготовил. Завтра после полудня Драко сможет воспользоваться камином для отправки в Хогвартс. Камин приведет его в мой кабинет. Думаю, ехать поездом ему сейчас… нецелесообразно.

‒ Небезопасно, ты хотел сказать? — устало произнесла Нарцисса, откидываясь на спинку кресла.

‒ Ты сама все понимаешь, ‒ Северус подтащил кресло к столу и сел напротив нее.

‒ Что еще случилось? ‒ спросила Нарцисса, глядя на глубокую складку, прорезавшую его лоб.

‒ Прости? ‒ уточнил он, поправив манжету рубашки.

‒ Ты слишком раздражен. Что еще случилось? Разговор с этими людьми касается Драко? Тома?

‒ Нет, ни Драко, ни Тома, ни Люциуса. Хотя Лорда касается. Только тебе не нужно этого знать.

Нарцисса покрутила на пальце обручальное кольцо и кивнула. Северус прав. Ей незачем знать лишнее.

‒ Я хотел бы попросить тебя помочь Тому тоже отправиться камином. Он нервничает всегда и…

‒ Я помогу, ‒ перебила Нарцисса. ‒ Не волнуйся об этом.

‒ Спасибо.

‒ Ты собираешься объявить в школе о том, что он твой сын?

‒ Ты с ума сошла? ‒ искренне удивился Северус. ‒ Чтобы у него прибавилось проблем?

‒ Брось, вряд ли дети настолько тебя не любят.

Северус устало усмехнулся, и Нарцисса невольно улыбнулась сама.

‒ Хорошо, верю, что настолько, но ты всерьез думаешь, что они будут мстить ему за отнятые у факультета баллы?

‒ Нарцисса, ‒ Северус вздохнул так тяжело, будто она была непроходимо тупой ученицей, которая не может воспроизвести состав простейшего зелья, ‒ Лорд жив. Как ты думаешь, он обрадуется, узнав, что у Властимилы есть сын и что его отец ‒ я?

Нарцисса невольно поежилась и посмотрела в пламя камина.

‒ Об этом я не подумала. Прости. Мерлин, наверное, в тот день, когда ты позволил себе отношения с Армонд, ты сошел с ума, ‒ произнесла она, и он, вскинув голову, встретился с ней взглядом.

В его взгляде были вызов и настороженность. Нарцисса понимала, что сейчас не лучшее время для этого разговора, но промолчать не могла. Страх за Северуса сжимал грудь, будто парализующее заклятие, так, что ей трудно было дышать. Что, если Лорд доберется до него, что, если он причинит вред Тому или, еще хуже, отнимет Тома у Северуса? Как они все это переживут?

Северус молчал, не отводя взгляда, и Нарцисса, подгоняемая страхом, прошептала:

‒ Если бы ты так не скрывал ваши отношения, я бы сделала все, чтобы тебя уберечь. Клянусь. Я бы на милю не подпустила ее к тебе. Я бы… я бы использовала заклинание вечного отвода, лишь бы ты никогда к ней не приблизился. Мерлин, неужели ты всерьез надеялся, что Лорд исчез навсегда? Ты же не они, Северус! Ты не мог так заблуждаться!

‒ Заклинание вечного отвода действует, только если один из объектов ‒ неодушевленный предмет. Так что у тебя бы не вышло, ‒ негромко откликнулся Северус.

‒Я бы его усовершенствовала.

‒ Нарцисса, я знаю тебя больше двадцати лет. Ты не усовершенствовала ни одного заклинания, ‒ тонкие губы Снейпа изогнулись в улыбке.

Улыбка полностью меняла его лицо, и в такие минуты Нарцисса думала, что, если бы он хоть изредка улыбался ученикам, они, пожалуй, с большим энтузиазмом ходили бы на его занятия.

‒ Никогда не поздно начинать, ‒ улыбнулась Нарцисса.

Сердиться на такого Северуса было невозможно.

‒ К тому же, ‒ все еще улыбаясь, произнес Снейп, ‒ тогда у меня не было бы Тома.

Нарцисса отвела взгляд, не в силах смотреть на то, как изменилось его лицо при упоминании сына. Тревога вновь сдавила грудь. Глядя в камин, она сказала:

‒ Северус, ты ведь понимаешь, что рано или поздно он выйдет на след Тома?

Ей не хотелось поднимать эту тему, но не озвучить свою мысль она не смогла. Северус опустил взгляд к полированной поверхности стола, некоторое время молчал, а потом произнес:

‒ Тогда мне просто придется его убить.

Нарцисса нервно рассмеялась, а потом прижала ладонь к губам, пытаясь уложить в голове то, что сейчас услышала. Страх накатил с новой силой. Убить Лорда было невозможно. Попытаться ‒ да. Сколько их, безумцев, чьи имена теперь помнят разве что родные, пытались остановить его за эти долгие годы? Наверное, они даже верили в успех. Возможно, даже были сильными волшебниками.

‒ Ты считаешь, что его можно убить? ‒ едва слышно спросила Нарцисса.

Северус медленно начертил что-то указательным пальцем на поверхности стола. За секунду до того, как его палец замер, Нарцисса поняла, что он чертил руну «Вера».

‒ У меня нет выхода, ‒ наконец произнес он. ‒ Лишь убив его, мы сможем защитить детей.

Северус не сказал «наших с тобой», и Нарцисса поняла, что он говорит не только о Драко и Томе. Он говорил о десятках других детей, большинство из которых искренне ненавидели своего профессора зельеварения. К горлу Нарциссы подступил ком.

‒ Я никогда этого не говорила, ‒ решилась на признание она, ‒ но я всегда гордилась тобой.

Северус поднял на нее удивленный взгляд и тут же смущенно потупился, будто ему снова было одиннадцать.

‒ Нет, правда. Ты удивительный человек. И я хочу, чтобы ты это знал.

Он некоторое время молчал, хмурясь сильнее обычного, и Нарцисса знала, что хмурится он от неловкости. Северус Снейп умел отвечать на сарказм, умел отпускать злые шутки и колкие комментарии, когда его задевали, но перед искренней похвалой он становился беспомощней младенца, и это неминуемо вызывало в нем досаду.

‒ Я увижу завтра Блэка, ‒ нехотя, будто через силу, выдавил он, и Нарцисса едва не задохнулась от неожиданности.

Все эти дни они оба вели себя так, будто ничего не изменилось, будто накануне Рождества Сириус не появился в кабинете Снейпа. Наверное, не случись столько всего в тот день, Нарцисса не восприняла бы возвращение Сириуса так, как восприняла. Позже, лежа бессонными ночами в постели, она думала о том, что ведь это ‒ настоящее чудо, невообразимое, неожиданное, но после смерти Люциуса, на фоне раздирающего душу страха за сына она восприняла его почти обыденно. Их короткий разговор оставил после себя осадок. Так странно… Пока она считала Сириуса погибшим, ей казалось, что случись чудо, и она больше никогда его от себя не отпустит. И вот чудо случилось, а она по-прежнему живет в своем имении, ходит знакомыми коридорами, гуляет по тем же аллеям и понятия не имеет, где в это время Сириус. Потому что в первую очередь она — мать и вдова.

По прибытии сюда Северус перекрыл все возможные способы связи с имением. Нарцисса хотела попросить его оставить открытым хотя бы один камин, но потом поняла, что это — блажь, которая может закончиться трагедией, и молча кивнула, соглашаясь с его планами.

Она соврала бы, если бы сказала, что не скучала по Сириусу. Скучала, до боли в сердце. Но какое это имеет значение в мире, где идет война? Она была счастлива от того, что он жив, радовалась тому, что он вновь может гулять по улицам, улыбаться, находиться среди людей, которые ему дороги. Наверное, однажды все изменится, и она тоже сможет войти в круг этих людей. Ей хотелось в это верить. Как в юности. А пока она должна была оставаться сильной ради сына, который после смерти Люциуса изменился до неузнаваемости. Особенно в последние дни.

Но стоило Северусу сказать про Сириуса, как глупое сердце сбилось с ритма. Так некстати, так неожиданно.

‒ Где ты его увидишь? ‒ после затянувшейся паузы спросила Нарцисса, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно.

‒ Неважно, ‒ дернул подбородком Северус.

‒ Ты сказал мне это для того, чтобы я… ‒ она замолчала, не зная, как продолжить, потому что понятия не имела, для чего Северус это сказал. Они дружили целую вечность, но Нарцисса так и не научилась предугадывать его слова и поступки.

‒ Ты можешь что-нибудь… написать или… не знаю.

По лицу Северуса было видно, что он уже жалеет о своем порыве. Нарцисса медленно кивнула и спросила:

‒ Сколько у меня времени?

‒ Около получаса. Мне нужно еще раз проверить защиту.

‒ Спасибо, ‒ произнесла Нарцисса, глядя ему в глаза.

Северус молча смотрел в ответ, и в его взгляде была досада. Ей хотелось, чтобы он сказал вслух о том, что беспокоится за нее. Детское, эгоистичное желание почувствовать себя нужной, поверить, что она не одна… Но стоило ему разлепить губы, как Нарцисса устыдилась своих мыслей. Мерлин, на него столько свалилось за последние дни…

Нарцисса мягко улыбнулась и произнесла:

‒ Северус, мне уже не шестнадцать. Я помню, кто я и где я. И самое главное для меня ‒ безопасность сына. И так будет всегда.

Северус на миг прикрыл глаза и прислонился затылком к спинке кресла. Он ничего не сказал, но Нарцисса видела, что его плечи наконец расслабились, а пальцы на подлокотниках разжались.

‒ Тебе нужно отдохнуть, ‒ не удержалась она.

Северус усмехнулся и заговорил, не открывая глаз:

‒ Когда мне было шестнадцать, я очень хотел доказать всему миру, что чего-то стою, ‒ Нарцисса проследила взглядом за тем, как перекатился его острый кадык, когда он сглотнул, ‒ чтобы утереть нос Блэку и Поттеру, понравиться Лили. Мерлин, мне скоро сорок… недавно я узнал, что у меня есть сын, а Поттеру и Лили я уже ничего никогда не докажу. Мы в юности жутко нелепы в своих мечтах и стремлениях, ‒ негромко закончил он.

Нарцисса с болью смотрела на его лицо, на тени от прикрытых ресниц на бледных щеках, на беззащитную шею…

‒ Ты ведь принял Метку из-за меня? ‒ неожиданно для самой себя спросила она.

На миг его ресницы дрогнули, но он так и не открыл глаз.

‒ Вот еще, ‒ ответил он после паузы. ‒ Делать мне больше нечего.

И то, как по-детски задиристо это прозвучало, не оставляло сомнений в ее правоте. Она ведь всегда это подозревала. Видела, как тяжело ему было находиться среди этих людей, сколько сил он отдавал, просто чтобы выглядеть так, будто все под контролем. И если Фред Забини делал подобное, чтобы защитить свою семью, то одиночка Северус… защищал ее? Нарцисса почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

‒ Ты жалел об этом? ‒ сглотнув, спросила она.

Северус наконец открыл глаза и, неотрывно глядя на нее, медленно помотал головой.

‒ Ты — все, что у меня есть. Ты и Том. Как я могу об этом жалеть?

Как редко они оба говорили то, что думали на самом деле, как мало минут провели вот так ‒ в благословенной тишине, когда кажется, что никакой войны нет, что все будет хорошо.

‒ Северус, я очень тебя прошу, будь осторожен. Я мало что могу, наверное, но все, что я смогу сделать для тебя, я сделаю. Всегда.

Слезы все-таки потекли, и она быстро смахнула их рукой. Северус, к счастью, сделал вид, что не заметил ее слабости. Едва заметно улыбнувшись, он произнес:

‒ Я знаю. Ты многое можешь и многое делаешь. Все будет хорошо.

‒ Ты правда в это веришь или просто пытаешься меня успокоить? ‒ еще раз проведя ладонью по щекам, уточнила Нарцисса.

Северус вновь прочертил что-то пальцами на поверхности стола, но на этот раз Нарцисса вглядывалась в его лицо в ожидании ответа и не увидела, очертания какой именно руны он повторил.

‒ Нарцисса, мы сделали уже столько всего, что казалось раньше невозможным. Почему не сделать еще чуть-чуть?

Нарцисса могла бы с ним поспорить, потому что лично она ничего особенного не сделала, но, если говорить о Северусе, то эти слова относились к нему как ни к кому другому.

‒ Мне пора, ‒ вздохнул он и, опершись руками на подлокотники кресла, с усилием поднялся. И снова Нарцисса испытала приступ беспокойства. Она давно не видела его настолько уставшим.

‒ Ты в порядке? ‒ спросила она.

Он молча кивнул, и она поняла, что, даже если это не так, правду он все равно не скажет.

‒ Я прослежу за Томом. Не волнуйся, ‒ сказала она.

‒ Спасибо, ‒ улыбнулся он и направился к двери.

Глядя на его прямую спину, Нарцисса вдруг вспомнила, что в детстве Северус сутулился, и подумала, что сейчас он кажется несгибаемым и способным противостоять любому злу. У двери он обернулся:

‒ Так что насчет Блэка? Ему что-нибудь передать.

В памяти Нарциссы всплыло письмо, написанное Сириусу почти двадцать лет назад. Восторженное, бессмысленное… Какой наивной она была. Теперь-то она точно знала, что письмами ничего не исправишь, в них не расскажешь о том, о чем действительно хотелось бы рассказать. Напиши она сейчас, это добавило бы им всем проблем, если вдруг их переписка вскроется. Неужели Северус, осторожный, благоразумный, этого не понимает?

Нарцисса медленно покачала головой.

‒ Я скажу ему все при встрече, ‒ Северус приподнял бровь, и Нарцисса поспешно добавила: ‒ Когда-нибудь потом.

Северус открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент передумал.

Только когда он закрыл за собой дверь, Нарцисса поняла, что так и не поделилась с ним своими опасениями насчет сына. Драко в последние дни был сам не свой. Будто что-то случилось несколько дней назад. Он стал молчалив, задумчив, и порой она ловила на себе его взгляд, и этот взгляд ее тревожил. На прямые расспросы он отвечал, что все в порядке, придраться в его поведении было не к чему, но материнское сердце подсказывало, что что-то не так. Нарцисса пыталась успокоить себя тем, что Драко тоже устал, что он переживает из-за гибели отца и из-за свалившихся на него обязанностей, но спокойствие не приходило. Она встала из-за стола, собираясь догнать Снейпа, чтобы все же поговорить о Драко, но потом вспомнила его уставший вид и решила, что не может нагружать его еще больше.

Пройдясь по кабинету, Нарцисса остановилась у окна, за которым шел снег. Небу было вес равно, наносим объект на карту магического мира или укрыт от всех волшебников, кроме нескольких посвященных. Небо день за днем сыпало снегом, дождем, устилало садовые дорожки туманом и иссушивало клумбы солнцем. И это немного примиряло Нарциссу с тем, что две ненаносимые части мира ‒ имение Малфоев и дом на улице Гриммо ‒ все же существуют в одной плоскости.

* * *

Северуса не оставляло беспокойство. Из имения Малфоев он отправился прямиком в Хогвартс, настроил камин в своем кабинете на прибытие Драко и Тома, проведал мадам Помфри и ушел от нее со списком зелий, запасы которых следовало обновить. На своем письменном столе он нашел свиток от Дамблдора с подтверждением того, что он, Северус, должен завтра присутствовать на Гриммо, и личной просьбой проследить за Гарри Поттером, и отправился, наконец, в свои покои.

На самом деле у него не было нужды уезжать из имения Малфоев на сутки раньше. Он мог остаться и провести еще один условно беззаботный день с людьми, которых считал своей семьей. Но вчера вечером во время прогулки с Томом он понял, что ему нужна пауза.

В имении Малфоев у них с Томом появилась традиция — обязательная прогулка перед сном. Они гуляли по каменным дорожкам, скользким от подтаявшего снега, и разговаривали. Сперва эти разговоры были мучительно неловкими, но потом стало легче. Том был любознательным ребенком. Он мог огорошить совершенно неожиданным вопросом, и Северус втайне очень гордился собой, потому что пока ему удавалось отвечать на все вопросы сына, кроме одного: когда они смогут поехать домой.

Северус ссылался на необходимость поддержать Драко и Нарциссу, и Том, кажется, вполне искренне соглашался с этим аргументом, но правда была в том, что Северус не знал, когда он сможет показать сыну их дом. И сможет ли вообще. Для того чтобы отвести туда Тома, нужно было сделать дом и окрестности ненаносимыми. И вот тут возникало сразу две проблемы.

Первая ‒ Хранитель. У Северуса Снейпа не было людей, готовых подвергнуть себя риску ради его благополучия. Он не сомневался в том, что на это пошел бы Альбус Дамблдор, но взвалить на директора эту заботу Северусу не позволяла совесть. Он старался не замечать очевидного, но из коротких записок, которыми они обменивались с директором в течение последних дней, Северус сделал вывод, что тот все еще не до конца восстановился после использования заклинания проекции. Прошла неделя. Северус перечитал все, что нашел по этому поводу в книгах. Он поговорил с Фредом, а тот в свою очередь узнал у кого-то из проверенных людей: сутки — достаточный срок для восстановления после этого заклинания. Трое, если волшебник ослаблен или выброс магии был тотальным. Срок в семь суток не вписывался ни в один из хороших сценариев развития ситуации, и Северуса против воли накрывал страх. Он понятия не имел, что станет делать, если вдруг Дамблдор не сможет восстановиться. Как им бороться дальше, если его не станет?

Вторая причина, по которой он не мог пока сделать свой дом ненаносимым, заключалась в новом законе, принятом недавно Министерством магии. Для создания ненаносимого объекта теперь необходимо было заручиться разрешением Министерства и внести этот объект в специальный реестр, указав имя Хранителя. Закон был абсурдным. Он ставил Хранителя под удар и делал бессмысленным само понятие ненаносимости объекта. В то, что реестры в Министерстве будут засекречены, Северус не верил. Он уже вообще мало во что верил.

Все это отравляло ему прогулки с сыном, потому что, против воли, Северус не мог расслабиться и просто наслаждаться разговором. Его мозг продолжал искать решение. Если бы он мог найти человека, готового стать Хранителем в обход Министерства... Того, кто рискнет положением, осознавая, что в случае доказательства его причастности, его ждет Азкабан. В последнее время он много размышлял над согласием Забини стать Хранителем для имения Марисы. Когда Фред соглашался, о новом законе еще не было известно, но тот факт, что Фред позже не пошел на попятный, удивлял Северуса до сих пор. Где бы ему найти второго Фреда Забини?

Северус разжег камин в своих покоях, проверил, закрыт ли он, и опустился в глубокое кресло.

Ему просто нужен был отдых. Несколько часов тишины, чтобы подумать о хранителе для его дома, об усталости Дамблдора, о возвращении Блэка, о письме Министерства, в котором его обязали явиться для беседы через два дня. Несколько часов тишины перед тем, как он снова ринется в свою личную битву.

На Гриммо на следующий день он прибыл за пятнадцать минут до начала собрания Ордена. Ответов у него по-прежнему не было, но он был собран и готов ко всему, что может услышать.

У камина, из которого вышел Снейп, сидели Люпин и Поттер. Гарри Поттер. С возрастом мальчишка все больше напоминал отца.

При его появлении разговор смолк. Люпин встал с кресла и радушно воскликнул:

‒ Здравствуй, Северус.

Будто они были друзьями, будто в этом доме Снейпа ждали к ужину. «И тебе не хворать», ‒ хотелось ответить Снейпу, но он произнес:

‒ Здравствуй, Люпин. Поттер?

‒ Здравствуйте, ‒ буркнул Поттер и уткнулся в книжку, которую держал на коленях.

‒ Здесь Артур и Билл Уизли, Грюм, Сириус и… мы. Не хватало только тебя. Я пойду сообщу остальным, что ты уже здесь, ‒ неуместно радостно сообщил Люпин и вышел из гостиной.

Северус Снейп проводил его взглядом и повернулся к Гарри Поттеру. Тот делал вид, что читает. Долго, старательно. Северус рассматривал макушку мальчишки, с досадой понимая, что тот выставил блок на мысли. Научил на свою голову. Снейп мог бы с легкостью его сломать, впрочем, стоило признать, что, когда дело касалось Поттера, ни в чем нельзя было быть уверенным до конца. Но Северус оценивал вероятность успеха процентов в девяносто пять. Вот только Дамблдор просил присмотреть. Черт, почему ему всегда достаются такие трудновыполнимые задания?!

‒ Вы так медленно читаете, Поттер? ‒ произнес он наконец.

Поттер вздрогнул и поднял голову. В его взгляде был вызов.

‒ Простите, сэр?

‒ Я смотрю на вас добрых пять минут, а вы так и не перевернули страницу. Вот я и спрашиваю: вы так медленно читаете?

‒ Я задумался, сэр, ‒ отрезал Поттер.

В его «сэр» четко слышалось «идите к черту» или же «сдохните наконец» или «зачем вы вообще родились на этот свет?». Словом, говорить с вежливым Поттером было неприятно.

Так же неприятно, как смотреть на Поттера, глядящего в ответ исподлобья. Северус подумал, что годы тренировок — великая сила. Когда Поттер был на первом курсе, Северуса порой невыносимо бесил этот взгляд. Лили никогда так не смотрела. Ни на кого. С жалостью, с сочувствием, с удивлением, с интересом ‒ сколько угодно. С ненавистью ‒ никогда. Или же он просто не видел? И первые месяцы Северусу было сложно. Но прошло время, и Поттер стал просто Поттером, а тот факт, что он унаследовал глаза матери, перестал иметь значение.

‒ Почему вы сидите с такой кислой миной? Формально вы еще на рождественских каникулах.

Удивление на лице Поттера было бесценным.

‒ Э-эм, ‒ промычал он в лучших традициях представителей славного факультета Гриффиндор и встал с кресла. Теперь они стояли друг напротив друга, и Поттер прижимал к себе книжку наподобие щита.

В принципе, Снейп исполнил просьбу Дамблдора присмотреть за Поттером. Он расшевелил мальчишку, побеседовал с ним на нейтральную тему. Вопрос можно было бы считать закрытым. Но вместо того, чтобы выйти из гостиной, Северус почему-то продолжал стоять напротив хмурого Поттера.

Он предпочитал думать, что это тоже часть его работы как профессора Хогвартса. Он несет ответственность за этих бестолковых детей. Даже за Поттера, раз уж его отец оказался настолько слабым, чтобы погибнуть в самом начале этой войны и прихватить с собой Лили. У той оказалось гораздо больше сил. Она-то смогла защитить своего ребенка, и Северус просто не мог допустить, чтобы ее жертва стала бессмысленной.

Сбитый с толку Поттер потерял концентрацию, и Северус наконец почувствовал отголоски его мыслей. Мысли были нехорошими. В присутствии Снейпа они, вообще-то, всегда попадали под это определение, но сейчас впервые Северус не чувствовал ненависти к себе. Чувствовал отголоски злости на Дамблдора, чувствовал обиду вперемешку с радостью, относящиеся к Сириусу, и еще что-то почти безбрежное, связанное почему-то с Драко и с Астрономической башней. Мысли Поттера были настолько путаными, что у Северуса начало покалывать в висках. Вот чему надо было учить бестолковых гриффиндорцев, так это связно мыслить, чтобы они не становились в прямом смысле головной болью для любого легилимента.

‒ Почему вы обижаетесь на Блэка, Поттер? ‒ спросил Северус, чтобы как-то прояснить мысли мальчишки.

Обида полыхнула в нем так ярко, что Северус поморщился. На смену обиде тут же пришли стыд и злость, направленные уже на самого Северуса.

‒ С чего вы взяли, что я обижаюсь? — вздернул подбородок Поттер, и Северус испытал приступ благодарности к собственной генетике. Во всяком случае, к той части, что отвечала за рост, потому что он вряд ли смог бы смириться, если бы выскочка Поттер вдруг перерос его в один прекрасный день.

‒ Мистер Поттер, я имею сомнительное удовольствие знать вас шесть с лишним лет. Вы обижены.

‒ А вам-то что? ‒ снова вздернул подбородок Поттер и выставил наконец блок на мысли, и как легилимент Снейп не мог не порадоваться тому, что Поттер не безнадежен. Не зря он тратил на него столько времени.

К счастью, сумбур в голове Поттера больше не был нужен Северусу. Он и так прекрасно понимал природу злости мальчишки. Северус присутствовал при его встрече с крестным и видел то, что Поттер предпочел бы уберечь от посторонних глаз. Когда тебе семнадцать и ты ревешь у кого-то на глазах, ты вряд ли воспылаешь симпатией к свидетелям своей слабости. А уж если не любил этих самых свидетелей и до этого… Именно поэтому Северус не стал ставить зарвавшегося мальчишку на место. Это было единственное, что он мог сейчас сделать для израненной гордости Поттера.

‒ Кроме того, что ваша обида на Блэка может стать проблемой для Ордена? ‒ спокойно произнес Снейп.

Поттер моргнул, но не позволил сбить себя столику.

‒ Да, кроме этого.

‒ Поттер, вам семнадцать, а порой вы ведете себя так, будто вам семь.

Поттер отбросил книжку на журнальный столик, сложил руки на груди и, в его понимании, вероятно, стал выглядеть нагло и независимо. На деле получилось жалко.

‒ Подумайте на минуту о Блэке. Он упал за Занавес, сражаясь. Вы были там. Вы это видели. Он потерял память и провел в этом «нигде» много месяцев. Мы, конечно, могли бы предположить, что он врет, но в данном случае, это наверняка не так. А теперь вопрос: в чем он виноват перед вами?

Поттер хмуро посмотрел себе под ноги и пробормотал:

‒ Ни в чем. Я не обижаюсь.

Поттер не верил его словам. Ну это-то Мерлин с ним. Кто он такой, чтобы Поттер ему верил? Но вот то, что Поттер не верил Блэку, было совсем паршиво.

‒ Идемте в библиотеку, Поттер, ‒ произнес Снейп и направился к двери.

Он всегда умел верно оценить момент, когда диалог заходит в тупик. Долгая жизнь научила Снейпа тому, что от тупиков лучше держаться подальше, потому что однажды просто не сумеешь из одного из них выбраться.

* * *

Гарри Поттер смотрел в спину профессора зельеварения и думал о том, что Снейп видел, как он расклеился при встрече с Сириусом, пока еще находился в шоке и не мог нормально думать. Плакать в семнадцать было стыдно. Так стыдно, что хотелось наложить на себя «обливэйт». Вот только он понимал, что от заклинания забвения сама сцена не исчезнет и где-то в подсознании будут до поры похоронены отголоски воспоминаний об этом. И однажды он это непременно вспомнит, как вспомнил о предпоследнем дне летних каникул.

Гарри устало опустился в кресло. Он понимал, что нужно встать и пойти в библиотеку. Для чего-то же его пригласили? Не только ведь потому, что он ‒ крестник Сириуса. Значит, он нужен Ордену.

Помимо воли из уст Гарри вырвался горький смешок. Он нужен Ордену Феникса. Он ‒ надежда всего волшебного мира. Газеты почему-то любили так его называть. Беда была в том, что Гарри Поттер хотел быть нужен кому-то не потому, что он ‒ надежда, а просто так.

Но просто так, наверное, можно быть нужным только собственным родителям. Гарри не знал наверняка и проверить у него шанса не было.

Он оглядел полутемную гостиную. Сириус почему-то не раздвигал шторы до конца, будто боялся, что кто-то может увидеть его с улицы. При мысли о крестном в Гарри поднялось чувство вины. Он, конечно же, соврал Снейпу. Он обижался. И не просто обижался. Он был в ярости. Потому что, оказывается, все знали о том, что Сириус может вернуться, и никто, ни один человек, даже не намекнул об этом Гарри. Ну а зачем о чем-то говорить подростку? Правда? Можно же просто молчать, стирать память, выбирать, что ему безопасно знать, а что нет. А если он вдруг узнает то, что не должен, так всегда можно снова стереть ему память. Это же так удобно.

А то, что этот подросток потом шагнет с Астрономической башни или еще откуда-нибудь, как это сделал Малфой, так это так… мелочь. Если повезет, его подлатают в лазарете, а потом опять сотрут память.

Гарри зажмурился изо всех сил. Хотелось вернуться в Хогвартс, устроиться напротив камина, и чтобы Гермиона сидела рядом и читала одну из своих толстенных книг, а Рон ворчал на то, что он опять не успевает дописать очередное эссе. Он хотел, чтобы в его жизни все оставалось неизменным.

Вот только теперь он не мог игнорировать признание Гермионы и тот факт, что его память была стерта. Гарри запрокинул голову и посмотрел в потолок. В полумраке узоры лепнины выглядели, как расползающиеся в разные стороны змеи. Ему вдруг пришло в голову, что его память могла быть стерта не единожды. Как и у любого из его друзей. Опытный волшебник мог легко подкорректировать ненужное воспоминание, заменить его несуществующим или же позволить памяти компенсировать отсутствие реальных воспоминаний. Это осознание подводило к тому, что ни один из них не может утверждать, что живет своей жизнью, а не выдуманной кем-то взамен безвозвратно удаленной.

И с этой мыслью было очень сложно смириться.