Проверено на грамотность 
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Генрих чувствовал, как его сапоги тонут в мокром песке и каждая подходящая волна закапывает их всё глубже. Они становились тяжелыми, и сквозь швы постепенно просачивалась вода, но он не двигался с места и только смотрел под ноги, как будто ему было интересно, как глубоко они смогут погрузиться. Соленый ветер путал и рвал волосы, царапал щёки — он был предвестником скорой бури, затянувшей горизонт синей пеленой и медленно закипавшей во вспучившихся облаках.
Немного дальше по берегу, возле самой кромки воды Генрих заметил вдруг яркое пятно и, подойдя ближе, увидел тело умершего, облаченное в яркий плащ.
Мертвец лежал на боку лицом вниз, а отяжелевшая от влаги одежда медленно колыхалась в воде. Набегавшие волны умащали его белым кружевом, постепенно подталкивая его ближе к берегу, как будто надеясь в конце концов вынести с грязного песка на траву. Одежда побурела от запекшейся крови, но гербы позволяли узнать убитого — как живые скалились три золотых леопарда герцога Саффолка. Его убили по приказу Ричарда Йорка и бросили в море возле Дувра, чтобы дать знать всем другим его врагам. (1)
Генрих с сожалением опустился рядом и прикоснулся к его плечу — за время войны многие пали. Но тогда тело внезапно перевернулось, с плеском упав на спину, и он увидел свое собственное лицо, посиневшее и оплывшее от воды. Глаза были темными и пустыми от страха, и ему показалось, будто их взор следует за ним.
Генрих вскрикнул и проснулся. По лицу бежал пот, казавшийся ему холодной водой, и он долго не мог отдышаться, словно утопающий. Сон жил в нём и после пробуждения, и он едва мог заставить себя поверить, что он всё еще в комнате герцогского замка и пока ему ничто не угрожает. Оставленная вечером свеча почти выгорела, язычок пламени метался среди наваливавшихся на него потеков воска и зло шипел, когда они слишком приближались к нему. Кошелек лежал рядом с ней на сундуке, тесемки распустились, и внутри блестело тяжелое золото. Генрих достал несколько монет и принялся играть с ними, чтобы отвлечься. Он раскручивал их на ребре или складывал в башни и разбивал. Вес приятно ложился в руку, и было немного спокойнее от осознания того, что это крошечное богатство принадлежало ему. Интересно, какой будет его смерть? Кто-нибудь из Йорков придушит его в собственной постели или, может быть, утопит в морской воде?
Едва забрезжили первые лучи, Генрих заставил себя подняться и одеться. Нестерпимо хотелось есть: ему так и не удалось проглотить ничего с тех пор, как отряд забрал его вчера. Он кликнул слуг и принялся жевать кусок сдобного хлеба, который они подали ему.
За окном стали слышаться голоса и деревянные удары — рыцари герцога вышли во внутренний двор. Сам не зная зачем, Генрих подсел поближе к стеклу и принялся смотреть за тем, как они упражнялись в фехтовании и стрельбе из лука, немного хвастаясь друг перед другом. Были и те, кому не хотелось двигаться без крайней нужды, и они почти сразу же растянулись на соломе и кричали вившимся рядом уличным мальчишкам, чтобы те сбегали в город и принесли от торговок теплого вина.
На лестнице возле входа в башню показались двое подростков, о чём-то переговаривавшихся между собой. Одеты они были чисто, и Генрих узнал незаконных детей герцога — четырнадцатилетнего Франциска и его младшего брата Антуана(2). Они прошли двор торопливо и скрылись за дверьми конюшни — наверняка чтобы, как обычно, спрятаться от наставников. Чтение и счетные науки не слишком прельщали их, и при каждом удобном случае они пытались сбежать к рыцарям и слушать их рассказы о былых сражениях. Их матерью была Антуанетта де Маньеле(3), прежде, говорили, передававшая Людовику Пауку всё, что герцог говорил ей в постели, но потом заложившая все свои украшения, чтобы защитить Бретань от королевских посягательств.
На той же лестнице показалась придворная дама Франсуаза де Динан(4), по случаю холода облаченная в меха и шерсть. Она вела за руку младшую незаконную дочь герцога, закутанную по самые брови, и иногда улыбалась в ответ на ее слова, но присматривалась к тренировавшимся рыцарям, надеясь разглядеть среди них своих подопечных. Ей пришлось в конце уйти ни с чем, но ее, наверное, уже не удивляло это, хотя она и приехала только в прошлом году, когда стало ясно, что герцогиня наконец подарит мужу наследника.
Один из рыцарей выпустил стрелу особенно удачно и громко прокричал что-то своим товарищам. Генрих не разобрал слов, но догадался вдруг, что он кричал по-английски. Его охватило беспокойство, и он едва ли не отшатнулся от окна. Интересно, герцог выслушает его, или он уже решил предать его?
— Вы уже проснулись, граф? — послышалось из-за двери, и стоило Генриху подняться, как Ланде вошел, слегка поклонившись и улыбаясь. Советник выглядел несколько потрепанным и выдохшимся, как будто очень торопился прийти и бежал по лестнице. Тот слуга, которого Генрих посылал за завтраком, стоял у него за спиной. Наверное, едва управившись с поручением, он тут же бросился докладывать ему.
— Вам не хотелось бы завтрака посущественнее? — продолжал Ланде, с радушием разводя руками. — Не хотелось бы мне держать вас на хлебе и воде… Давайте, я прикажу состряпать для вас омлет с маслом или пирог из птицы? И мы найдем для вас лучшего вина и эля. Что скажете?
Узнав, что Генрих хотел только встретиться с герцогом, Ланде снова с готовностью кивнул и сказал, что герцог, хотя и очень болен, тоже проснулся рано и, конечно, немедленно примет его.
— А ты, Жак, приведи епископа Стиллингтона, — бросил он слуге, и тот, раскланявшись, сейчас же бросился исполнять поручение.
Генрих узнал имя, которое дядя назвал ему вчера — это был английский посланник. Значит, они оба теперь будут говорить с ним. Разговоры о болезни показались ему уловкой: в свои сорок три года герцог совсем еще не был стар.
Ланде провел его по коридорам и открытому переходу молча и почти торопливо. Вопреки обыкновению, он не произнес ни слова, пока они не достигли дверей герцогских покоев, и, только остановившись перед ними, заметил:
— Вы знаете, болезнь герцога — это большое горе, — его рука лежала на двери, но он не спешил отворить ее. — Я стараюсь не волновать слишком герцогиню, особенно когда она носит ребенка, но все остальные в замке знают. Вас, конечно, герцог примет лично, но мне хотелось бы только предупредить вас…
Он взглянул на Генриха и, увидев, наверное, на его лице растерянность, на которую рассчитывал, кивнул и распахнул перед ним дверь.
В покоях царил полумрак, и после яркого солнечного света всё внутри казалось расплывчатым и мутным. Почти все окна занавесили темными тканями, оставив только ближайшее к двери. Мелкая пыль плавала в единственном луче и принималась лихорадочно метаться, стоило только вздохнуть, словно любое проявление жизни тревожило ее.
В глубине комнаты стояла кровать с раздернутым алым пологом, на которой вповалку громоздились подушки и шерстяные одеяла. Герцог полусидел, обложенный ими и поддерживаемый со всех сторон, словно немощный старик, и лицо его казалось едва ли не белее, чем окружавшие его простыни. Он не вставал, наверное, уже несколько недель, его одежда была кое-как натянута на него, и было только заметнее, как она стала велика ему и как свалялась и сбилась от лежания.
Едва войдя, Ланде сейчас же подбежал к постели и наклонился к самым губам герцога, чтобы лучше расслышать его шепот. Генрих же замер, не сумев заставить себя двинуться много дальше от порога. Он взглянул больному в глаза, надеясь разглядеть в них понимание и былой острый ум, но они были пусты, словно у мертвого зверя.
— Да, мой лорд, всё обошлось, — заливался Ланде, — кризис миновал, и герцогиня(5) доносит ребенка, как следует.
— Даст господь, у меня появится наследник(6), — прохрипел герцог и тут же уткнулся носом в вышитый рукав, надрывно кашляя, так что казалось, будто что-то обрывается у него внутри.
Ланде хлопал его по спине, причитая о чём-то:
— Да, мы все просим об этом, — кивал он, поправляя подушку. — Сама настоятельница(7) сказала герцогине, что в монастыре Кармелиток не смолкают молитвы…
— Паук не получит мои земли, — пробормотал герцог, устало опускаясь на подушки, по его истощенным чертам скользнула улыбка. — Никогда герцоги Бретонские не будут отдавать оммаж французскому королю, — он вдруг встрепенулся, снова открыл глаза и посмотрел на своего советника. — Паук не получил еще Бургундские земли? Как Карл Смелый — победил ли он в своем походе?
— Полагаю, что так, герцог, — не моргнув глазом, соврал Ланде. — Швейцарцы бежали от него в страхе.
— У него одна только дочь, — лихорадочно говорил герцог, как будто очень важно было объяснить это, — если Паук женит на ней своего сына(8)…
Генрих не мог поверить своим глазам, ему было тяжело видеть герцога таким, и его охватывала горькая жалость, такая острая, что, будь он младше, то, наверное, не смог бы сдержать слёз. У герцога и раньше случались приступы тяжелой меланхолии. В такие моменты он становился мрачен и приказывал подавать себе вина, но пил его не весело, а словно горькую микстуру. Вино заставляло его думать о смерти и развязывало ему язык. Он говорил тогда то же, что и теперь — о судьбе герцогства и о том, что алчный Паук вот-вот захватит всё, словно подлый торговец, с помощью звонкой монеты.
Генрих боялся его больше всего в эти минуты. В такие мгновения герцог думал, что для Бретани всё потеряно, и готов был на что угодно, только бы обезопасить ее, так что выдал бы его Йоркам, не моргнув глазом, если бы те пообещали ему защиту.
Ланде всё еще суетился, достав откуда-то серебряную плошку, обмакивая туда кусок шёлка и обтирая горевшее огнем лицо герцога — тот же продолжал говорить: едва слышно, но неотступно, как будто желая до него достучаться.
— Конец придет Лиге Общего Блага, — говорил он, опустив голову низко, так что пряди его волос рассыпались, как у безумца. — Конец всему! Честь и благородство падут перед алчностью… Что будет после нас?
Генрих осознал вдруг, что этот человек должен будет решить, жить ему или умереть — и ему стало сложно дышать.
В тот момент дверь за его спиной скрипнула, и он едва смог заставить себя не обернуться в страхе и смотреть прямо перед собой. Мимо него шагнул епископ, уже в летах и немного располневший, и остановился, широко расставив ноги, словно прирученный медведь. Он приветствовал герцога, но потом перестал обращать на него внимание и, Генрих заметил, смотрел только на него, заинтересованно и словно бы смеряя взглядом.
— Спасибо, что вы прибыли так быстро, епископ, — заметил Ланде. — Я позвал и юного графа Ричмонда, чтобы вы могли сами всё ему рассказать.
Говорил он теперь мягко и как будто бы старался не привлекать к своим словам излишнего внимания. Поминутно он наклонялся к герцогу, как будто бы чтобы справиться у него, что и как следует говорить.
— Меня послал его величество король Эдуард Четвертый, — размеренно проговорил епископ, всё так же рассматривая Генриха. — Он не хочет больше кровопролития. Он с блеском закончил распрю английской и французской короны и намерен так же миром разрешить войну Йорков и Ланкастеров.
— Я не желаю возвращаться в Англию, — бросил ему Генрих.
Епископ немного поморщился и взглянул на него с неудовольствием.
— Вам возвратят ваши титулы и земли, — как будто бы через силу продолжил он. — Вы снова сможете по праву называть себя графом Ричмондом, а ваш дядя — герцогом Бедфордом.
Генрих понял только то, что всё еще не было решено и герцог Бретонский пока не предал его. Что до слов епископа — это было всё, о чём он мог мечтать, и он, конечно, не верил ни на секунду.
— Я не верю вам, — сказал он, чувствуя почему-то, что голос чуть было не изменил ему.
— Понимаю, было пролито много крови, — важно кивнул Стиллингтон, переступая на месте, как будто у него ныли подошвы. — Но уже пять лет прошло с блистательной победы нашего короля. Король Эдуард — добрый христианин, и он милостив, как Самаритянин — лишнее кровопролитие противно его природе. Если Иосиф простил своих братьев, а блудному сыну было позволено вернуться, то и для вас пришло время…
Ланде вмешался мягко, посчитав, наверное, что епископ слишком отвлекается. Сам он не расцвечивал свои слова, как проповедь, а говорил просто и деловито, как будто торговал мешок зерна.
— Вы, должно быть, знаете, что Маргарита Анжуйская была отпущена с миром?
Генрих с удивлением взглянул на него. Ланде кивнул и так же деловито продолжал:
— Да, сама Ланкастерская королева уже прибыла ко двору короля Людовика.
Генрих почувствовал волнение, и во рту неожиданно стало очень сухо. Ему не хотелось говорить, но все-таки он не мог сдержаться:
— Эдуард Йоркский выпустил ее из Тауэра?
— Говорят, они полностью примирились, хотя за ее возвращение и было уплачено пятьдесят тысяч экю, — Ланде тут вежливо усмехнулся, и, хотя его привычка всегда думать о золоте обычно была Генриху неприятна, тут он почти был рад ей. Советник вел себя так же, как обычно: не пытался подольститься или приукрасить сказанное, так что, наверное, говорил правду…
— Вы позволите? — спросил вдруг Ланде, посмотрев на Стиллингтона. Тот кивнул ему, всё еще держась важно и, должно быть, досадуя, что ему не дали договорить. — Простите мне прямоту, я всего лишь сын торговца и не знаю изящного обращения, — продолжал Ланде, — но я должен рассказать вам всё до конца.
Генрих разглядел на его лице странное выражение, которое прежде там не появлялось.
— Ваша мать, Маргарита Бофорт(9), денно и нощно радеет о вас. Ваше возвращение — это ее идея и ее рук дело, и, можете поверить, ей пришлось много хлопотать об этом перед королевой. К счастью, те зёрна упали в благодатную почву. Королева так же добра, как и прекрасна, и сама прежде была замужем за одним из Ланкастеров(10). А теперь и король смягчился к вам.
Генрих молчал, но все-таки не отводил глаз от советника.
— Вы умны и должны были и сами понять, — Ланде пожал плечами. — Король Эдуард прошел длинный путь. Его отца и брата подло убили, и он сперва был в изгнании, а потом отомстил и воссел на престол. С тех пор ему пришлось пережить много предательств — и теперь уж не от Ланкастеров, а от ближайших своих соратников. Граф Уорик(11), сражавшийся с ним плечом к плечу, постарался посадить на трон его противников. И даже его родной брат, герцог Кларенс(12), предал его дважды, — он слегка качнул головой: даже для его неприятной натуры это было слишком. — Вам, граф, я думаю, должно быть лучше всех понятно, почему король Эдуард хотел бы закончить миром это бессмысленное сражение. Он желает теперь только спокойствия и приятной жизни, радости меча разочаровали его, и ему по душе теперь более мирные удовольствия.
Генрих слушал жадно и настороженно, едва ли не затаив дыхание.
— Я, признаться, верил в это не больше вашего, — усмехнулся Ланде, разводя руками, — но потом все-таки сложил два и два. Прошу прощения за мою дерзость, но я хотел бы быть честен с вами. Ведь у вас нет права унаследовать английский престол. Бофорты давно отреклись от него. Так зачем король Эдуард будет охотиться за вами? Гораздо проще позволить вам вернуться и быть прощенным. Он примирится с вами, а вы взамен поклянетесь ему в верности — да и дело с концом. Война, из-за которой столько было сложено славных голов, будет наконец закончена.
— Он пойдет на это? — почти не дыша, переспросил Генрих. Он признался вдруг себе, что ему очень хотелось верить. И почему нет? Разве не повторял он сам множество раз то же самое?
— Конечно, потребовалось много красивых речей, чтобы убедить его, — пожал плечами Ланде. — Но слухи о вашей матери не зря доходят даже сюда. Она уже сохранила для вас все земли Бофортов, да и еще столько же в наследстве престарелой тетушки.
Генрих невольно взглянул на Стиллингтона, и тот кивнул ему с прежней важностью. Епископ не выглядел слишком довольным таким поворотом дела — значит, правда?..
— Ваша мать еще и задумала женить вас на леди из верного Йоркам рода, — продолжал Ланде, — чтобы примирение было полным. Скажу вам больше: ей удалось невозможное, и всё устроится даже лучше. Они вместе с королевой нашли для вас невесту, которая сделает вам честь.
Ланде выждал, Генриху показалось, специально придерживая самое главное напоследок.
— Вас посватают к Елизавете Йоркской(13), — наконец объявил он, — к старшей дочери самого короля. И нужно ли будет королю тогда причинять вам вред, если Йоркская ветвь объединится с Ланкастерской?
Генрих не верил своим ушам, но епископ снова кивнул, и снова без особенного удовольствия, слова его, впрочем, были рассчетливо-льстивы, как, наверное, было для него привычно.
— Моему языку недостанет цветистости, — размеренно проговорил он, — но разве такой союз не будет символичным? Две ветви снова сплетутся воедино, словно в лавровом венке, и бескровный мир будет победой для обоих родов.
Как во сне, Генрих кивнул ему. Мысли его метались, и душа его, казалось, цвела, словно яблоня по весне.
Лежавший в постели герцог Бретонский тут сделал усилие, только чтобы приподняться со своего ложа, и все посмотрели на него. Как по волшебству, взгляд его вдруг прояснился, и он произнес четко и ясно, хотя это стоило ему значительных усилий:
— Это счастливые известия, — его бескровные губы тронула улыбка. — Даже если болезнь сломит, я буду знать, что исполнил свой долг по отношению к тебе до самого конца. (14)
Генрих кивнул снова и почувствовал вдруг легкость, какой не чувствовал, наверное, никогда, за всю свою жизнь. Как будто отпустили сжимавшие его тиски и упали сковывающие цепи. Он вдохнул свободно, и заметавшаяся в воздухе пыль показалась ему золотыми светлячками. Его изгнание действительно было закончено.
1) Герцога Саффолка убил по политическим причинам какой-то корсар. В целом, не ясно, был ли к этому причастен герцог Йоркский, отец короля Эдуарда IV. Однако правда то, что его тело нашли на пляже
2) François I d'Avaugour, Antoine, незаконные дети герцога Бретани, Франциска II
3) Antoinette de Maignelais, любовница короля Франции Карла VII (отца короля Людовика XI), любовница герцога Бретани Франциска. Всё правда.
4) Françoise de Dinan, у нее такая история, что слишком долго будет описывать. Но в любом случае она была воспитательницей Анны Бретонской, единственной законной наследницы герцога Франциска. Позднее Франсуаза вместе с мужем участвовала в Шатобрианском договоре — сговоре Бретонской знати против герцога Франциска.
5) Marguerite de Foix, вторая жена герцога Франциска
6) Это будет дочь, Анна Бретонская.
7) Françoise d'Amboise, француза Д'Амбуаз, прошлая герцогиня Бретани, ушедшая в монастырь после смерти мужа. Настоятельница монастыря Кармелиток, позднее причислена к лику блаженных.
8) Мария Богатая, дочь Карла Смелого, выйдет замуж за Максимилиана Габсбурга по большой любви и каким-то образом сбежав ото всех остальных, кому было дело до ее наследства. Мать короля Испании Филиппа Красивого. Умрет очень рано, в 1481 году, упав с лошади во время соколиной охоты.
9) Margaret Beaufort, мать Генриха. Родила его в 16 лет. Эдмунд Тюдор, отец Генриха и брат Джаспера, умер в тюрьме в тот же год, что у него должен был родиться сын
10) Первым мужем Элизабет Вудвилл был Джон Грей из Гроуби, барон, воевавший за Ланкастеров и погибший в битве при Сент-Олбансе
11) Richard Neville, еarl of Warwick, очень влиятельный аристократ с говорящим прозвищем Kingmaker (Делатель Королей). Соратник Эдуарда Йоркского, позже переметнувшийся от него к Ланкастерам и едва не посадивший на престол сына Генриха VI и Маргариты Анжуйской, Эдуарда Вестминстерского.
12) George duke of Clarence, брат короля Эдуарда, неоднократно восстававший против него, пока в какой-то момент его (по легенде) не утопили в бочке с вином
13) Elizabeth of York, дочь короля Эдуарда IV и Елизаветы Вудвилл, будущая жена Генриха.
14) В тот год герцог Франциск Бретанский действительно был серьезно болен — у него были периоды тяжелой болезни. Однако он пережил многих и умер в 1488 году — после короля Людовика XI и после короля Эдуарда IV.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу