A Single Whole (джен)

Я больше боюсь своих ошибок, чем козней врага.

Перикл

Полное пророчество Сивиллы Трелони, изречённое в начале 1980 года в частной беседе с Альбусом Дамблдором, гласило: «Тот, в чьей власти победить Тёмного Лорда, скоро придет… родится у тех, кто трижды избежал его, родится на исходе седьмого месяца… и Тёмный Лорд отметит его как равного, но у него будет сила, неизвестная Тёмному Лорду… и кто-то из них должен погибнуть от руки другого, обоим не жить, если выжил другой… Тот, в чьей власти победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца…»

Когда Тёмному Лорду, именуемому Волдемортом, сообщили первую часть этого пророчества до слов: «... и Тёмный Лорд отметит его как равного», — он расхохотался своим ужасным смехом, от которого кровь стыла в жилах и поблизости умирали мелкие зверьки от разрыва сердца, и сообщил, что никогда не слышал ничего более нелепого. Но тем не менее позже он решил себя обезопасить и на всякий случай избавиться от всех детей, родившихся в конце июля, в семьях волшебников, посмевших пойти против него.

На благо рождённых в тот год малышей, июльскими, а значит и львами по знаку зодиака, были только двое: Невилл Лонгботтом и Мэттью Поттер. Про пророчество, помимо Дамблдора и Волдеморта, было известно ещё пятерым: Лили и Джеймсу Поттерам, Алисе и Фрэнку Лонгботтомам и неназываемому тайному шпиону, который некогда был сторонником Волдеморта и передал ему первую часть пророчества, подслушанную им. Но после рождения детей он глубоко раскаялся в содеянном, огромный перелом произошёл в его душе, отчего он и сменил свою лояльность. Альбус Дамблдор же озаботился безопасностью детей, спрятав обе семьи под надёжным заклятием Доверия. И Волдеморт решил подождать — не вечно же они будут прятаться, когда-нибудь да появятся. Поттеры и Лонгботтомы также затаились и выжидали, когда внимание такой важной персоны к их семьям начнёт ослабевать.

Тем временем Тёмный Лорд не спешил развязывать войну: он вербовал сторонников, называемых Пожирателями Смерти, и строил коварные планы по завоеванию мира. Иногда магическое сообщество сотрясали известия о масштабных нападениях на магглов и на магов. Возможно, стоило бы ввести военное положение, но Министерство Магии с этим не спешило — начать войну успеешь всегда. Хотя все знали, что это было делом времени. И все знали, кто в этом виноват. Знали и боялись. Боялись даже имя его произнести, называя Волдеморта «Сам-Знаешь-Кто» или «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Многие семьи в скором порядке покидали Англию — очаг стремительно распространяющейся заразы.

Но не все были согласны замалчивать угрозу, нависшую над всем магическим сообществом. Величайший светлый волшебник и по совместительству директор школы Чародейства и Волшебства Хогвартс Альбус Дамблдор организовал так называемый Орден Феникса — союз волшебников, всеми силами борющихся с Тёмными Силами. В то время как Волдеморт планировал захватить мир, Орден Феникса решал, как его спасти.

Каждая сторона пыталась внедрить в стан противника своих шпионов, из-за чего практически все орденцы вели себя как параноики и не доверяли даже собственной тени. Особо в этом отличился Аластор Грюм — бывший аврор Министерства Магии. Единственным человеком, которому он доверял, был Дамблдор, остальные же автоматически зачислялись в разряд «предатели» или «будущие предатели».

От упомянутого уже шпиона в отряде Пожирателей Смерти, имя которого сохранялось в секрете даже от орденцов, поступила информация о наличии предателя в ближайшем кругу Ордена Феникса. Предположительно им был кто-то из друзей семьи Поттеров: Ремус Люпин, Питер Петтигрю или Сириус Блэк. Джеймс Поттер никак не хотел верить в то, что один из его лучших друзей, с которыми он был знаком ещё с самого начала учёбы в Хогвартсе, ставших для него почти братьями, которых у него никогда не было, мог его предать. Но из-за страха за свою семью доверие к ним всё же подсознательно подорвалось.

Но однажды предатель был пойман. Во время нападения на одну магическую семью, которая отказалась сотрудничать с Волдемортом, состоялась стычка Пожирателей Смерти с предупреждёнными тем же тайным шпионом орденцами. Орден победил численным превосходством, так как Пожиратели не ожидали такого сопротивления. Среди захваченных врагов оказался небезызвестный всем так называемый Мародёр и член ближнего круга Ордена Феникса — Питер Петтигрю. В тот день Лорду взбрело в голову проверить своего слугу на пригодность (будто ценнейшей информации было недостаточно), отправив его на задание и приказав убить невинных людей. Такого поворота событий никто не ожидал. Таким образом Лорд Волдеморт лишился важного информатора, а Орден Феникса наконец выявил главного предателя в своих рядах.

Остальные Мародёры были раздавлены. Питер, их маленький кроткий друг, которому они всегда и во всём помогали, поддерживали; тот, кого они защищали от слизеринцев и покрывали перед деканом; тот, кого они приняли в свою компанию; тот, кому они так доверяли и принимали таким, какой он есть, предал их. Они всегда стремились разглядеть его доброе сердце и где-то глубоко внутри — несломленный дух, но выходило, что они заблуждались. Мародёры сами создали образ благородного, но слишком скромного гриффиндорца, в то время как он был тем, кем был всегда, — просто крысой. Подлой, лживой, двуличной и жалкой крысой. Слишком слабым, чтобы противостоять тьме в своей душе, слишком слабым, чтобы отдать жизнь за дорогих ему людей.

У Поттеров волосы вставали дыбом каждый раз, когда они думали о том, кому собирались доверить судьбу своей семьи. Они спрашивали своего теперь уже бывшего друга: почему? Почему он так с ними поступил? Почему предал? Неизвестно, что они ожидали услышать, когда прямым текстом задали интересующие их вопросы: возможно, признания своих ошибок, раскаяния, сожаления, или, быть может, они хотели услышать подтверждение того, что на Питера были наложены чары или ему подлили зелье, или угрожали, но то, что они услышали в ответ, и решило дальнейшую судьбу предателя: «Тёмный Лорд победит в этой битве», — гадкая ухмылка появилась на ставшем вдруг чужим лице бывшего друга. Питер Петтигрю был осуждён и отправлен в Азкабан за пособничество Тёмному Лорду, шпионаж, а также за убийство мага.

Тем временем Мэттью Поттер взрослел. Он рос шумным, неугомонным, упрямым ребёнком, чем порой доводил родителей до белого каления. С Мэттью также периодически нянчился его крестный — Сириус Блэк, — который души в нём не чаял, подменяя родителей, частенько пропадавших в штаб-квартире Ордена Феникса. Сириус, разумеется, тоже был орденцем, но в основном был незаменим во время сражений и стычек с врагами, случавшихся не так часто. Иногда он брался обучать новичков, как делал его друг, Ремус Люпин, но учитель из него вышел немногим лучше, чем из Аластора Грюма.

Мэттью был во многом похож на своего отца. Внешне — почти полная его копия. Даже очки он начал носить такие же. Был Мэттью непоседливым ребёнком, долго на одном месте усидеть не мог, но зачастую сам находил себе занятия — конечно, далеко не всегда безопасные для себя и для окружающих. Он не был жадным до внимания, как то бывает с первенцами, и вполне хорошо сносил одиночество. Правда, чуть повзрослев, не желал подчиняться родной матери, признавал лишь авторитет отца да дедушки Альбуса, но это возрастное, говорили все кругом.

Года в четыре Мэттью начал изводить родителей просьбами сводить его на знаменитую Диагон-Аллею, о которой он так много слышал (в чём заслуга дорогого крёстного Сириуса). Родители не поддавались на уговоры сына, мотивируя это тем, что там сейчас слишком опасно. Мэтт не понимал, как могло быть опасно, если он будет вместе с родителями, но первое время просто слушался взрослых. Но уже через время эта фраза перестала действовать на пятилетнего ребёнка, который за всю свою жизнь ни разу не выходил в люди и понятия не имел о всяких тёмных волшебниках, желающих ему смерти. Поттеры продержались год и, когда Мэтту было шесть лет, окончательно капитулировали и решились пойти на риск (и здесь не обошлось без влияния Сириуса). Во время долгого затишья в деятельности Волдеморта, перед Хэллоуином, была запланирована семейная поездка в Лондон. Джеймс провёл сыну двухчасовую лекцию на тему «Как вести себя в экстренной ситуации». Ребёнок, разумеется, пропустил всё мимо ушей.

Оказавшись в желанном месте, Мэтт совершенно забыл о наставлениях родителей и, стоило им отвлечься, скрылся из виду. Родители голову потеряли, бегая с одного конца аллеи до другого и расспрашивая каждого прохожего о своём отпрыске. И тут случилось самое ужасное, что могло приключиться, — нападение Пожирателей Смерти на Диагон-Аллею и появление Лорда Волдеморта собственной персоной.

Лили и Джеймс обезумели от страха за сына. Они напрочь забыли о своих обязанностях защитников невинных, пытаясь разыскать сына. К счастью, авроры появились почти сразу за Пожирателями Смерти. И вдруг Лили и Джеймс, как и многие другие волшебники, как, возможно даже, и магглы на улице, почувствовали мощный всплеск магии неподалёку. В ту же секунду Пожиратели, которые были в сознании, схватились за предплечья и трансгрессировали. Авроры и люди на аллее замерли в удивлении, а некоторые просто вздохнули с облегчением. Поттеры же мгновенно бросились вперёд, мимо обескураженных волшебниц и волшебников к источнику сильной магической волны. Они нырнули в один из проулков и за углом наконец увидели своё чадо: Мэттью лежал на грязной дороге с распоротой на груди рубашкой и кровавыми пятнами на коже. Горе-родители тут же кинулись на колени возле сына. Нащупав пульс, они немного расслабились. А после тщательного осмотра, обнаружив, что ребёнок вполне здоров, Поттеры смогли вздохнуть с облегчением. Только теперь они обратили внимание на черную мантию поверх большой горстки пепла.

На следующий день страницы магической газеты «Ежедневный пророк» пестрели заголовками: «Шестилетний Мэттью Поттер победил Сами-Знаете-Кого!», «Войны не будет!», «Мальчик-Который-Выжил спас нас от Того-Кого-Нельзя-Называть!». Всюду летали различного вида совы, удивляя ни о чём не подозревающих магглов. С неба падал «метеоритный дождь». Счастливые волшебники спокойно разгуливали по маггловскому Лондону, даже не заботясь обзавестись маскировкой. Сотрудники отдела Министерства Магии по ликвидации последствий неправомерного использования магии едва поспевали за так беззаботно и открыто веселящимися представителями магического сообщества, празднующими окончание тирании Лорда Волдеморта.

* * *

Когда Гарри пришёл в сознание, перед ним был светлый потолок комнаты, в которой он провёл всю свою сознательную жизнь. Повернув голову, он увидел в кресле мать, которая дремала в неудобной позе и с забытой на коленях книгой, с помощью которой она, вероятно, пыталась отвлечься, но, судя по тому, что книга была перевёрнута вверх тормашками, в ней не было прочитано ни строчки. Во сне женщина хмурилась и еле заметно вздрагивала. Вид у неё был весьма утомлённый, как будто она не спала которую ночь и только недавно задремала. Гарри, хоть только и проснулся, всё же чувствовал себя выжатым как лимон.

— Мам? — слабо позвал он, но она услышала. Моника Престон открыла глаза и рассеянным после сна взглядом посмотрела на сына. Увидев, что тот пришёл в сознание, она тихо охнула, вмиг просыпаясь окончательно.

— Очнулся! — она торопливо поднялась и присела на кровать сына. В её глазах застыла тревога. — Как ты себя чувствуешь, родной? — женщина ласково провела тыльной стороной ладони по лбу сына, проверяя температуру. А затем заключила его слабую ручку в свои ладони. — Ты не замёрз? Ты такой холодный. Что-нибудь болит? Кушать хочешь?

— Я в порядке, — еле ворочая языком, пробормотал Гарри. Мать сурово сдвинула брови, не веря ему. — Только устал. И пить хочу.

— Сейчас, сейчас, — захлопотала Моника, наливая воды из кувшина. Она помогла ему приподняться и напиться.

Гарри снова откинулся на подушку. Он вспомнил произошедшее с ним: поездку в Лондон, Большого Бена, Тауэрский мост, а потом «Дырявый котёл», странно разодетых людей, волшебные палочки и мантии, вспышки, крики и слёзы, застывший, ужасающе пустой взгляд ребёнка и красные угольки в глазах монстра. Гарри передёрнуло. Всё казалось сном. Он посмотрел на мать.

— Мы были в Лондоне? — полуутвердительно спросил он, дрожа всем телом. Она кивнула с тяжелым вздохом. — Я потерялся, — уже почти констатировал Гарри. Мать опять кивнула, и на глаза её навернулись слёзы. Гарри удручённо замолчал. Значит, ему ничего не приснилось. Всё было по-настоящему, вплоть до Диагон-Аллеи и красноглазого существа. Гарри осмысливал это некоторое время. Мать укрыла его вторым одеялом и поставила градусник.

— Как вы меня нашли? — спросил он. Мать вздохнула вновь.

— Ох, сынок, как же ты нас напугал. Ты исчез так внезапно! Мы с отцом чуть чувств не лишились, пытаясь отыскать тебя, уже и полицейских подключили. Они говорили ужасные вещи — говорили, что тебя похитили! Но я не верила. И вдруг какая-то неясная сила повела меня вперёд и вывела прямо на тебя — материнское сердце чует, когда её ребёнок в беде, — она промокнула краем одеяла выступившую слезу и продолжила: — Ты еле на ногах стоял, а всё л-лицо... лицо было в крови. Мы сразу же схватили тебя и повезли в больницу. Там нам сказали, что у тебя сильное переутомление и ты всего лишь спишь крепким сном. И вот мы вновь дома. Ты проспал сутки напролёт!

Гарри ахнул.

— Целый день?

— Целый день!

Но Гарри не чувствовал себя выспавшимся. Он попытался сесть, при этом безуспешно борясь с головокружением и лёгкой тошнотой. Но мать быстро пресекла его попытку, уложив обратно и укутав одеялом по самые уши.

— Лежи уж! Тебе надо набираться сил. Я сейчас принесу что-нибудь поесть, а потом ты снова поспишь, — и, проверив градусник, она умчалась из комнаты. Вскоре со стороны кухни послышался грохот посуды и негромкие голоса родителей. Гарри же не мог не думать о том, что же всё-таки произошло на Диагон-Аллее. Странная фраза бармена: «Одному здесь слишком опасно», да и люди на этой аллее не выглядели счастливыми, а наоборот — опасались чего-то или кого-то. Возможно, того красноглазого человека. Он мог сойти за обычного мужчину средних лет, если бы не эти красные глаза и леденящая душу усмешка.

А мальчик? Почему он показался Гарри таким знакомым и даже как будто... родным? Почему при первом же взгляде на него возникло такое странное чувство счастья? Хотя… это могло быть лишь игрой воображения. В том месте всё было необыкновенным — шутка ли, самый настоящий волшебный уголок в самом центре Лондона! Но всё волшебство момента разрушило последующее нападение. В детской голове воображение тут же нарисовало великую борьбу Добра и Зла, именно такую, о которой так часто читала мама и которую он и сам не раз представлял. Но происходящее мало соответствовало его фантазиям.

Гарри вспомнил про вспышку зелёного света — никогда ещё этот цвет не казался ему таким пугающим. Отчего он решил, что мальчик умер, когда луч попал в него? Ведь он потом очнулся, а значит, Гарри опять неправильно всё понял и навоображал невесть что. Ещё уйма вопросов роилась в его голове, но обдумать их не дал появившийся на пороге отец.

— Ну, как ты себя чувствуешь, герой? — он тепло улыбнулся и взлохматил волосы сына. Выглядел он немногим лучше матери — такой же осунувшийся и усталый вид. Гарри почувствовал себя виноватым — заставил же он родителей поволноваться.

— Нормально.

— Нормально? Да ты белее снега, приятель! — поддразнил отец, дёрнув его за нос.

— Так уж и белее, — фыркнул Гарри.

Джон весело улыбнулся и посмотрел на вошедшую жену, держащую поднос с бульоном и хлебом.

— Ну вот, молодой человек, сейчас ты поужинаешь, крепко выспишься, а после мы с твоим отцом внимательно выслушаем, что с тобой приключилось за то время, что ты провёл в Лондоне без родителей, — деланно грозно сказала она, ставя поднос на тумбочку.

— Почему вы думаете, что со мной что-то случилось?

— Да у тебя это на лбу написано, — ответил отец.

— Что написано?

Переглянувшись с мужем, Моника вытащила из шкафчика маленькое зеркальце и передала сыну.

Гарри подозрительно покосился на своих родителей и со страхом взял зеркало из рук матери. Боясь того, что там увидит, представляя себе самое худшее, он медленно взглянул на своё отражение. На него, как всегда, смотрело бледное детское личико с ярко-зелёными глазами. Каждое утро Гарри видел это лицо в зеркале, и оно никак не изменилось. Кроме одной детали — на лбу у него появилась рана: неглубокая, даже скорее порез, но очень необычной зигзагообразной формы. Его как будто специально кто-то аккуратно вырезал острым ножичком. Он был воспалён, но уже не кровоточил.

— Я… я не знаю, откуда он, — растерянно пробормотал Гарри.

— Ох, не волнуйся, родной, это всего лишь порез, он скоро заживёт, — заворковала мать, поспешно забирая у него зеркало.

— Давай уже ешь, иначе не сможешь поднять головы с подушки! — громко велел отец.

Гарри рассеянно повиновался.

* * *

Следующее пробуждение было многим лучше первого. Гарри уже не чувствовал себя разварившейся картофелиной. В комнате никого не было. Яркое солнце заглядывало в маленькое окошко, настойчиво освещая комнату. Он расслабленно потянулся. Определённо сегодня он чувствовал себя намного лучше. Гарри сел на кровати и свесил ноги. Приступ головокружения быстро прошёл. Тут в комнату вошли родители, замерев на пороге. Мать несла поднос с завтраком.

— О, он уже куда-то бежит! Сыночка, вернись в кроватку, пожалуйста, — ласково, но с потаённой угрозой в голосе сказала мать. Поставив поднос на тумбочку, она поцеловала сына в лобик. Отец улыбнулся и подмигнул.

— Как ты сегодня?

— Намного лучше! Правда-правда, — обрадовал Гарри.

— Ну вот, я же говорила! Кушать хочешь?

Гарри подумал и решил, что не отказался бы от пары блинчиков. Родители смотрели на него с обожанием, пока он ел.

— Хочешь нам что-то рассказать? — тихо спросил отец, когда он закончил.

— Джон! — воскликнула мать.

— Что? Он уже вполне набрался сил.

Гарри помрачнел. Хотел бы он оставить случившееся при себе — он чувствовал, что было много такого, чего родители не поймут. Но они заслуживали знать правду. Он начал свой рассказ во всех подробностях, стараясь ничего не упустить. Родители слушали внимательно, не перебивали, хмурились, бледнели и периодически обменивались странными взглядами. Когда Гарри закончил, они молча сидели некоторое время, поражённые, не двигаясь.

— Вы мне верите? — робко спросил Гарри. Мама вздрогнула и перевела на него отстранённый взгляд.

— Конечно. Конечно, — пробормотала она.

— Это невероятная история, — мягко сказал отец и улыбнулся сыну, но улыбка вышла напряжённой — почти гримаса. Затем он положил ладонь на руку матери, некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза. Очнувшись, мать рассеянно сообщила сыну, что им с отцом надо поговорить, и они вышли из комнаты.

Гарри понимал их шок — ведь не каждый же день узнаёшь о магии. Он стал собираться — оделся, умылся, почистил зубы и спустился на первый этаж. Родители о чём-то спорили громким шёпотом за закрытой дверью. Он уже потянулся к ручке двери, но услышанное заставило его замереть.

— Мы должны ему рассказать! — раздался настойчивый шёпот отца.

— Как ты не поймёшь, Джон! Гарри ещё совсем ребёнок!

— Моника, ты лучше меня знаешь, какой любопытный у нас сын. Он же не сможет просто забыть об этом, он попытается докопаться до правды… Да, Гарри ребёнок, но он особенный ребёнок…

— Но если мы расскажем, думаешь, он не захочет их найти? Кто знает, на что он пойдёт ради этого!

— Гарри поймёт. Мы должны рассказать сейчас, пока он ещё сможет нас простить…

— Что-то случилось? — Гарри наконец вошёл в кухню.

Моника так и подскочила на стуле.

— Гарри! Ты так быстро? — она была очень взволнована и попыталась перевести тему. — Зубы почистил? Лицо хорошо умыл? Хочешь ещё чаю? Тостов? Омлет?

— Мама, вы хотели мне что-то сказать? — напряжённо спросил Гарри, поочерёдно смотря то на отца, то на мать.

Родители обменялись взглядами заговорщиков. Нахмурившись, Моника прикусила губу и отвернулась, тем самым давая понять, что сдаётся, но сама ничего говорить не будет. Джон глубоко вздохнул и обратился к застывшему в дверном проёме сыну. У Гарри было такое серьёзное выражение лица, какое выглядит пугающе у шестилетнего ребёнка. Но Джон уже свыкся с мыслью, что его сын был не таким, как другие дети.

— Гарри, сынок, присядь, — он указал на стул за столом и сам сел напротив. Он снова тяжело вздохнул и внимательно посмотрел на сына. На его лбу залегла глубокая складка. В уголках глаз уже обозначились тонкие морщинки. Отец был немолод, вдруг подумал Гарри, не так молод, как родители его сверстников. Джон заговорил. — Мы с мамой хотим с тобой серьёзно поговорить. Нам необходимо признаться тебе в чём-то важном, и мы очень надеемся, что ты попытаешься нас понять, прежде чем осудить. Впрочем, мы свою вину не отрицаем, — он кинул беглый взгляд на жену, застывшую у окна как каменное изваяние. — Дело в том, что ещё задолго до твоего рождения мы с твоей мамой решили завести ребёночка. Но у нас ничего не получалось много лет. Мы уже совсем отчаялись и не знали, что делать. В год твоего рождения твоя мама работала в местной больнице, она принимала новорождённых детей. Однажды в больницу поступила женщина. У неё родилась двойня. Но один из детей был очень слабым, и врач решил, что он родился мёртвым. Твоя мать должна была позаботиться о новорождённых. Их родителям решили ничего не говорить про второго малыша. Даже после того, как выяснилось, что он жив, — Джон Престон замолчал и прикрыл глаза. Гарри терпеливо ждал, когда отец продолжит. Наконец он посмотрел на сына тяжёлым взглядом, какого Гарри ещё никогда не видел на его лице, и тихо закончил: — Твоя мать не нашла иного выхода, кроме как взять этого ребёнка домой. Так у нас появился ты.

Гарри сидел как громом поражённый. Мысли пробегали в его голове со скоростью света, путаясь и не давая сформулировать их в простую фразу. Бесконечно долгие минуты длилась тишина.

— У… у меня есть брат? — наконец произнёс Гарри осевшим голосом.

Моника и Джон переглянулись. Они знали о страстном желании сына иметь братика. Моника попыталась ему улыбнуться.

— Да, Гарри. Ты ведь мечтал об этом, правда?

Гарри не ответил. Он неподвижно сидел напротив отца с застывшим выражением лица, смотря куда-то вперёд, и только побелевшие суставы пальцев, вцепившихся в стул, выдавали его напряжение. Моника нервно теребила в руках салфетку. Её нижняя губа подрагивала, словно она вот-вот разрыдается. Не думала она, что этот страшный момент произойдёт так скоро.

— А… а какие они? — спросил Гарри, всё ещё не смотря на родителей.

— Я думаю, они были хорошими людьми. Ты похож на них. И у тебя глаза матери, — Моника протянула руку, собираясь погладить сына по голове, но отчего-то торопливо её отдёрнула, сдерживая слёзы, готовые пролиться нескончаемым потоком.

У Гарри в голове было ещё множество вопросов, но он не решался их задать. Мать поняла его метания. Она обречённо вздохнула и, повернувшись к окну, сухим голосом, какого Гарри ещё никогда от неё не слышал, сказала:

— Если тебе интересно, их звали Лили и Джеймс Поттеры. А твоего брата назвали Мэттью. Больше я ничего о них не знаю. Ты ведь не собираешься их искать, правда же? — она с каким-то жалким и беззащитным выражением на лице посмотрела на сына, словно от его ответа зависела её жизнь.

Гарри медленно качнул головой, вроде как отрицая. Моника ещё с минуту пристально смотрела на него, пытаясь разгадать ответ, после чего отвернулась к окну. Неожиданно Гарри спросил:

— Можно мне в парк?

Престоны не удивились просьбе сына, и Джон молча кивнул. Когда Гарри был у двери, его окликнула мать.

— Гарри, мы твои родители, и мы тебя воспитали. Мы любим тебя больше всего на свете, ты самое дорогое, что у нас есть! Мы не перестали быть твоими родителями из-за того, что не мы произвели тебя на свет. Мы любим тебя и считаем тебя нашим сыном, что бы ни случилось, — из её глаз уже текли горькие слёзы, а голос дрожал. Гарри кивнул родителям.

— Я тоже вас люблю, — сухо сказал он и, посмотрев на обоих родителей по отдельности, словно пытаясь запомнить их в этот момент, вышел. Через несколько секунд послышался стук закрывающейся входной двери.

* * *

Более часа Гарри просидел на своей любимой скамейке в городском парке. Всё это время он пытался осмыслить полученную информацию. Последние дни были для него одним сплошным потрясением, события развивались стремительно — одно страшнее другого.

Он был очень смышлёным ребёнком для своего возраста, он уже знал очень многое о приёмных детях, о рождении, о родительстве (благодаря профессии матери). Промучившись и поразмышляв об этой чудовищной ситуации, он решил, что, пожалуй, мог бы понять и смириться с тем, что он приёмный. Но с чем он не мог смириться, это с тем, что его родители ему врали. А хуже того — они его украли. Его биологические родители (этот термин он слышал в коридорах клиники, где работала его мать) не погибли, не пропали и даже не отказались от него. Они знать не знали о его существовании! А что, если они на самом деле были волшебниками? Тогда это объяснило бы, откуда он сам мог делать всякие непонятные штуки. Ещё Гарри обратил внимание на имя своего отца — Джеймс. Это было его средним именем. Гарри Джеймс Престон. Было ли это совпадением?

Но более всего его поразил факт, что у него есть брат-близнец. Мечтал ли Гарри о брате? Всю жизнь, с тех пор как себя помнил. Родители в этом вопросе были непреклонны и твердили, что ни брата, ни сестры у него не будет. Но Гарри не сдавался. Одно дело, если бы ему было просто скучно расти единственным ребёнком в семье, но дело было совсем в другом — он нуждался в этом гораздо больше, чем во всех своих игрушках и книжках, больше, чем в собственной кровати, отдельной комнате и в прочих вещах, которые не могли устранить его одиночества. Ему казалось, родители не понимали его.

«…У неё родилась двойня…» Гарри однажды смотрел по телевизору одну передачу, где речь шла о близнецах и двойняшках. Часто эти два понятия приравнивали друг другу, но правильно было бы называть близнецами детей, похожих друг на друга, как две капли воды, а двойней — схожих в такой степени, в какой бывают похожи обычные братья и сёстры. Был ли похож на него его брат? Узнал бы он его в толпе или прошёл бы мимо, ничего не заметив? Гарри вскружило голову от нахлынувшего потока мыслей и фантазий.

Его отвлёк чей-то оклик. Обернувшись, Гарри увидел маленькую белокурую девочку, которая быстро бежала в его сторону, лучезарно улыбаясь. Это была Салли-Энн Перкс или просто Салли, его лучшая подруга, одногодка. Её бабушка жила по соседству с Престонами. Миссис Перкс часто навещала их и сидела с Гарри, когда родителей не было дома. Именно так Гарри и познакомился с Салли, хотя сам он этого момента не помнил, поскольку был тогда ещё совсем маленьким. Так что с Салли он был знаком всю свою жизнь. Для миссис Перкс Гарри стал почти внуком, а тот, в свою очередь, воспринимал её как свою бабушку, тем более что его собственные бабушки и дедушки, по словам родителей, погибли ещё до его рождения (или и это было ложью?). Со временем дети подружились, хотя Гарри иногда действительно уставал от своей подруги. Как только Салли научилась говорить, её стало практически невозможно заставить молчать. Временами это было очень утомительно, но Гарри научился с этим справляться, пропуская её болтовню мимо ушей. Хотя часто этой самой болтовнёй она поднимала ему настроение и отвлекала от странных мыслей, которыми он был зачастую поглощён. Их тёплой дружбе не переставали умиляться все местные бабушки и дедушки, в шутку называя их женихом и невестой.

Салли вприпрыжку подбежала к скамейке, на которой сидел Гарри.

— Привет! — воскликнула она звонким голосом и продолжила, даже не выслушав ответного приветствия: — Я так и знала, что найду тебя здесь, на нашем любимом месте. А меня только что родители привезли. У них сегодня какая-то конфиденция… или конифенция, в общем, что-то жутко важное в самом Лондоне! — оба её родителя были фотографами и снимали практически всё, включая каждую минуту жизни дочери, начиная с самого момента рождения, заканчивая… а впрочем, не было границ их любви к дочери. — Бабуля сегодня печёт твое любимое шоколадное печенье. Я, кстати, сначала зашла к тебе домой. Дядя Джон сказал мне, что ты в парке. Он сегодня такой грустный! А я сразу поняла, что ты именно здесь… Ой, а что у тебя на лбу? — она наконец замолчала и вопросительно уставилась на Гарри своими большими голубыми глазами. Гарри машинально провёл подушечками пальцев по всё ещё воспалённому порезу.

— Порезался, — пожал он плечами. Как сказать правду, если сам её не знаешь?

Салли нахмурилась, но почти сразу к ней вернулась прежняя беззаботность. Она тихо хихикнула:

— Странный какой-то. Напоминает молнию…

Гарри опять погрузился в свои мысли, не обращая внимания на подругу, которая принялась за своё любимое занятие — болтать, сидя на скамейке и дрыгая ногами в воздухе. Задумавшись, он и не заметил момента, когда та замолчала. Тишина давила на уши, и Гарри удивлённо поднял голову. Салли спокойно и молча сидела на лавке, задумчиво хмурясь. Гарри редко видел свою подругу в таком состоянии, а если быть точнее — никогда.

— Салли? — осторожно позвал он. Она медленно повернула к нему голову. Странное выражение её лица изрядно пугало.

— Знаешь, Гарри, — она говорила тихо, но слышно было прекрасно из-за тишины, царившей в парке. — У меня плохое предчувствие. Словно случилось что-то ужасное. Мне так страшно. Пойдём домой?

У Гарри по спине пробежали мурашки: Салли выглядела действительно напуганной. Он инстинктивно обернулся за спину, в сторону своего дома, и замер.

В небе сгустилась огромная туча чёрного дыма.