A Single Whole (джен)

«Принципов нет, есть события; законов нет, есть обстоятельства».

О. де Бальзак, «Отец Горио»

Джеймс Поттер, как загнанный зверь, нервно метался меж серых стен узкого коридорчика маггловской клиники, где вот-вот на свет должен был появиться его сын или дочь — это для будущих родителей было сюрпризом. Схватки начались внезапно, как гром среди ясного неба, — ещё не закончилась и тридцать третья неделя! Было слишком рано, ребёнок грозился родиться недоношенным. Было бы ложью сказать, что Джеймс оставался спокойным и собранным — да у него всё валилось из рук! Он кинулся сначала к палочке, потом к камину, позабыв о том, что беременным такая магия строго противопоказана. К счастью, его замечательная супруга Лили была как раз таким человеком, у которого разум преобладал над аффектами, — она сама постаралась успокоиться, угомонила мужа, насколько это было возможно, и чётко обозначила план действий. Под её руководством Джеймс за считанные минуты собрал сумку необходимых вещей, завёл маггловскую железяку под названием «автомобиль», что стояла в гараже их с Лили дома в Годриковой Лощине и управлению которой ему пришлось научиться, и отвёз жену в ближайшую клинику. Там Лили вскоре завладели люди в необычных костюмах, а Джеймса заставили заполнять какие-то бумажки, мол, так надо. От волнения он не мог собраться. Наскоро справившись с документами, он поднялся наверх и стал ждать.

Под влиянием страха он не мог сдержаться и в очередной раз помянул недобрым словом маггловские замашки Лили не-так-давно-Эванс, решившей полностью полагаться на маггловских врачей в таком важном деле, как рождение их первенца. В действительности Джеймс уже смирился — у него на то было почти восемь месяцев, — но насколько спокойней он бы сейчас себя чувствовал, если бы знал, что ею занимаются лучшие колдомедики магического мира Англии! С другой стороны, Лили сейчас было куда тяжелее, а её спокойствие — превыше всего. Хоть оба супруга давно уже принадлежали к миру магии, но то, что они пришли из разных миров, и по сей день давало о себе знать. Например, в таких банальных вещах, как неумение Джеймса применять обычные маггловские предметы обихода или же в какой-то подсознательной уверенности Лили, что всякая вещь без магии была более надёжна и заслуживала доверия. Это было похоже на межрассовый брак — супругам постоянно приходилось проходить ликбез по обеим культурам, учиться понимать друг друга и вести себя подобающе в обоих мирах, как в маггловском, так и в магическом. Всё же существует пласт знаний, умений, а также картина мира, заложенные в человеке с самого детства на подсознательном уровне, которые намертво впитываются под корку мозга, и изменить принятое положение вещей подчас невозможно.

А если Лили что-то вбила себе в голову, то практически невозможно было её переубедить. Когда-то Джеймсу пришлось потратить почти шесть лет на то, чтобы доказать красавице и умнице Лили Эванс, что балагур, смутьян и головная боль всего педагогического состава магической школы Хогвартс Джеймс Поттер отнюдь не пустоголовый идиот, а вполне достойный юноша с добрым сердцем.

Вскоре в коридоре к Джеймсу присоединился друг детства — запыхавшийся Сириус Блэк, вырванный с дежурства. Для моральной поддержки, так сказать.

— Слушай, Сохатый, я тебя еле нашёл, у них тут такие лабиринты! А меня ещё пропускать не хотели, пришлось наложить Конфундус на этих очумелых магглов. Как там Лили? — без всяких приветствий начал он.

— Да не знаю я, как там Лили, мне ничего не говорят! — Джеймс в расстройстве ударил кулаком по серой стене.

— Да ты успокойся, всё будет нормально, не нервничай, — начал успокаивать его лучший друг. — Я вот за Хвостом хотел заскочить, да он опять где-то шляется, пришлось одному бежать.

— А Лунатик? — без особого интереса спросил Джеймс.

— Лунатик? Забыл, что ли? Он же сегодня выгуливает своего лохматого дружка, — весело сообщил Сириус и засмеялся своим фирменным лающим смехом, пытаясь хоть немного поднять настроение приятеля. Но безуспешно — его слова доходили до Джеймса лишь частично. Мысленно он пребывал рядом с женой.

Вскоре из палаты, где находилась Лили, раздался приглушённый детский плач. Джеймс подскочил на месте и ринулся к двери, но более благоразумный друг его остановил. Спустя довольно продолжительное время, которое показалось Джеймсу вечностью, из-за двери вышел мужчина средних лет во врачебном халате.

— Кто из вас мистер Поттер? — рассеянно спросил он. Джеймс ответил, и он сфокусировал на нём взгляд. Выглядел он чем-то озабоченным — у Джеймса сердце в пятки ушло. Но вопреки впечатлению, которое он производил, доктор сказал: 

— Мистер Поттер, рад сообщить, что с вашей женой всё в порядке. Во время родов возникли осложнения, и нам пришлось делать кесарево сечение, но её жизни уже ничего не угрожает.

Будучи чистокровным волшебником, Джеймс, как, впрочем, и Сириус, ничего не понял о части «кесарево сечение», поэтому сразу несколько напугался, но последняя фраза доктора заставила его облегчённо выдохнуть.

— А что с ребёнком, доктор? — напомнил Джеймс.

— Ребёнком? — медик выглядел слишком удивлённым для человека, который только что принимал роды.

— Да, доктор, как мой ребёнок? — удивленный вид мужчины заставил Джеймса снова забеспокоиться, но тот быстро справился со своими эмоциями, судорожно крутя шестерёнками в голове.

— Ах, ребёнок! — вдруг со странным воодушевлением воскликнул он. — Ребёнок же! Вот я чудак… Не волнуйтесь, мистер Поттер, с вашим сыном всё в порядке, здоровый и крепкий мальчик. Маловат весом да ростом, ну, сами понимаете, недоношен…

Джеймс же уловил лишь «сыном» и «в порядке» и уже радостно обнимал поздравляющего его друга, поэтому не заметил грустной полуулыбки, скользнувшей по губам доктора.

— Вы сможете увидеть своего сына и супругу через некоторое время. Пока миссис Поттер не полностью пришла в себя, вам лучше немного расслабиться и успокоиться. На первом этаже есть недорогой буфет, где продают изумительный кофе, и я бы посоветовал…

Счастливый папаша с улыбкой до ушей и с другом под боком отчалил в буфет. Не сказать, что ради кофе, но для того, чтобы выплеснуть куда-нибудь бурлящие внутри эмоции да поделиться радостью с незнакомцами, встречающимися на пути.

* * *

Ретроспектива I. Доктор Бёрнт

Вечером тридцать первого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года в наше отделение поступила молодая женщина. Позже выяснилось, что женщина ожидала двойню. По прошествии некоторого времени стало ясно, что без кесарева здесь не обойтись. Женщине ввели наркоз, и операция началась. Первым на свет появился черноволосый мальчуган, который почти сразу начал кричать, оповещая мир о своём появлении.

А вот со вторым младенцем возникли проблемы. Мальчик не дышал. Я применил все необходимые меры, но вздоха так и не последовало. Время у нас было ограничено, и мне пришлось вернуться к матери. С сожалением переглянувшись с акушеркой, я передал бездыханное тельце медсестре, которая только что управилась с первым малышом. Вскоре она вернулась ко мне и всё порывалась что-то сказать, но мне было не до неё, мне нужно было завершить операцию. А потом предстояло самое трудное: сообщить дожидающемуся снаружи мужчине о смерти одного из его детей.

Сменив халат и тщательно вымыв руки, потратив на это, кажется, больше положенного времени, я открыл дверь в коридор. Новоявленный отец тут же вскочил со своего места и выжидающе уставился на меня. Рядом взволнованно топтался крепкий молодой человек, наверное, друг семьи или родственник. Отчитавшись за состояние роженицы, я напряжённо ждал этого вопроса. Поттер, несколько расслабившись после известия о нормальном состоянии жены, снова заволновался.

— А что с ребёнком, доктор? — прозвучал ожидаемый вопрос, но не совсем в той форме, в какой я полагал.

— Ребёнком? — тупо переспросил я.

— Да, доктор, как мой ребёнок? — мужчина начал волноваться.

Но у меня в голове торопливо пролетали мысли: «Он спросил о ребёнке? Об одном ребёнке? Он не знает, что у него двойня? Но что же мне теперь ему сказать: „Мистер Поттер, у вас двойня, но, к сожалению, один из них был слишком слаб, поэтому теперь у вас один ребёнок“? Но раз уж он и она, очевидно, не знали, то какой смысл говорить? Навсегда омрачить им воспоминание о счастливом дне? Нет уж, пусть люди радуются пополнению в семье, а не скорбят о потере одного из них».

Мысли пронеслись в моей голове за считанные секунды. Решение пришло молниеносно. И вот я улыбаюсь, как ненормальный, и поздравляю новоявленного отца с появлением сына. По крайней мере, не пришлось говорить о смерти. Это так угнетает.

* * *

Ретроспектива II. Медсестра Моника Престон

Тридцать первого июля, ближе к полуночи, наш доктор, мистер Бёрнт, принимал двойню у молодой красивой женщины — у неё были волнистые волосы приятного тёмно-рыжего цвета, и до того, как приняли решение оперировать и она заснула, я имела удовольствие лицезреть необыкновенного изумрудного цвета глаза роженицы, словно бы потемневшие от беспокойства.

Вскоре мне в руки передали маленького, сморщенного младенца с чёрным чубчиком. Я отнесла его в детскую комнатку. Вернувшись в операционную, я наблюдала за тем, как доктор безрезультатно пытается заставить второго малыша вздохнуть. У мальчика были редкие волосики рыжего цвета, почти как у матери. Он был таким крошечным и хрупким, что меня пробрала дрожь от твёрдых и решительных действий доктора. Вскоре он отдал мне бездыханного ребёнка, которого я положила на стол рядом с братом, продолжавшим слабо плакать. Мне было не по себе, и я собиралась вернуться в операционную, как мой тонкий слух уловил тихий вздох, а после — еле различимый кашель, переросший в детский плач, тоже, впрочем, не отличавшийся особой громкостью. Второй малыш зашевелил тоненькими ручками и ножками. Ахнув, я кинулась выяснять подробности его состояния: пульс слабый, дыхание прерывистое, вес и рост недостаточные. Но совсем скоро оба новорождённых стали успокаиваться, я обнаружила, что и сердцебиение, и дыхание обоих выровнялись, и они преспокойно уснули, соприкасаясь крошечными ручками.

Я вдруг осознала, что на моих глазах произошло чудо. Ещё ни разу на моей практике подобного не случалось! У малыша уже практически не было шанса выжить. Надо было срочно сообщить доктору! Я мигом кинулась в операционную, но тот был занят роженицей и совершенно не обращал на меня внимания, только отмахивался. Было ясно, что сейчас его нельзя отвлекать. Я вернулась в детскую, решив переждать операцию там.

Дети всё так же безмятежно спали. Смотря на этих маленьких ангелочков, я не понимала, почему кто-то берёт от жизни больше, а кто-то меньше? Например, черноволосый малыш родился здоровым и крепким, а рыжик — таким маленьким и слабым. Ведь они развивались в одной утробе! Очевидно, борьба за существование начинается ещё до нашего рождения. Или вот, взять хотя бы меня и моего мужа: мы женаты уже почти десять лет, а детей всё нет. А у молодой пары, которая, вероятно, только недавно окончила школу, уже есть вот эти два чуда. Чем мы хуже? Разве мы не заслужили такого счастья?

Я подскочила на стуле, поняв, что чересчур задумалась о несправедливости жизни и просидела здесь слишком долго. Я вышла из детской одновременно с доктором, который зашёл в операционную из противоположной двери. У меня сердце ушло в пятки: он только что говорил с мужем роженицы, а я так и не сказала о «воскресшем» ребёнке. Значит, он уже сообщил о смерти малыша? На миг в сознании возникла мысль промолчать, ничего не говорить и забрать малыша себе, но я быстро встряхнула головой — какой вздор! Заманчиво, но разве так можно? Тут доктор Бёрнт взглянул на меня и подозвал движением руки. Я подошла и торопливо обратилась:

— Доктор! Я хотела сказать…

Но он оборвал меня нетерпеливым движением руки и отвёл в сторонку, я подчинилась почти на автомате. Вид у него был усталый и грустный, а ведь он даже не подозревал, что я собиралась ему сказать! Тут он торопливо зашептал, наклонив ко мне голову:

— Моника, дорогая, тут такое дело… Понимаешь… Я сейчас узнал: родители и не подозревали, что у них будет двойня! Ты представляешь, как всё удачно складывается? Ведь можно не говорить им о мёртвом младенце! Раз уж всё равно ничего нельзя сделать, к чему травмировать психику столь молодых людей? Известие о потере ребёнка принесёт им непримиримые огорчения! Я уже сказал молодому отцу о здоровом и сильном мальчугане — видела бы ты его лицо! Я посчитал вероломством рушить его счастье. Их счастье. Поэтому я подумал… Ты уж постарайся как-нибудь… без шума всё разрешить… Хорошо? — он неуверенно помялся и выжидающе уставился на меня. Ему и самому было не по себе от ситуации, но он-то не знал того, что знала я! От меня ждали ответа, но горло сдавил сильный спазм, я ничего не могла произнести. Пока он говорил, в голове что-то щёлкнуло и какая-то часть мозга словно отключилась. Ещё звучали отголоски: «Что вы, доктор! С ребёнком всё в порядке, он же жив! Жив!», но столь тихо, что я легко проигнорировала голос совести и медленно кивнула в знак согласия.

Доктор удовлетворенно кивнул в ответ и натянуто улыбнулся. Теперь он мог дать волю своим чувствам: он нервничал, руки у него подрагивали, а взгляд рассеянно бегал по помещению, как у преступника. Он похлопал меня по плечу и отошёл к приходящей в сознание мамочке, чтобы убедиться, что и она ничего не знала о двойне. Нет, он не был преступником, в его действиях не было злого умысла. Он не знал правды. Я знала.

После этого я, действуя словно под гипнозом, вернулась в комнату и начала пеленать рыжеволосого малыша. Он крепко спал. В коридоре было тихо, ни души. Я вышла из комнаты и торопливо унесла ребёнка подальше от его настоящих родителей и родного брата. Зайдя в пустую палату в конце коридора, я аккуратно положила своё сокровище на кровать. Он не проснулся, но как будто бы хмурился во сне.

Я завороженно смотрела на этот маленький комочек, на пухлые красные щёчки и носик-пуговку. Такой трогательный и беззащитный. Чужой… Нет, теперь мой. Верите? В голове не укладывалось — я стала мамой! Я ждала этого момента почти всю свою сознательную жизнь. Эмоции прорвались неконтролируемым потоком, и в течение следующих долгих минут я пыталась успокоиться и перестать шептать в маленькое ушко бессвязные слова вроде: «…теперь мой… мой сынок… не отдам… никому… всё сделаю… всё… мой дорогой сыночек…» Как же долго я об этом мечтала! Как долго мы с Джоном мечтали об этом! Вся жизнь словно только сейчас обрела смысл — в этом крошечном, новорождённом существе.

Но не всё ещё было кончено. Я должна была показать счастливым родителям их новоявленное чудо. Взяв наконец себя в руки, я вернулась в палату с непроницаемым выражением лица. При взгляде на личико второго малыша по телу прошла дрожь. «Ты совершила страшную ошибку», — мелькнуло в голове. Разум это осознавал, но чувства не желали поддаваться. Я не чувствовала сожаления — я никому не причиняла зла. Мы слишком долго этого ждали, и теперь ничто не могло забрать у нас нашего сына. Сурово сжав губы, я отнесла малыша ожидающим его родителям. «Когда-нибудь, — думала я, — мне придётся пожалеть о содеянном. Но не сейчас». Я действовала словно в полусне.

Родители были несказанно счастливы увидеть наконец своё драгоценное чадо. Я прислушалась к разговору супругов.

— Добро пожаловать в мир, Мэттью Поттер! — нежно шептал мужчина своему сыну.

— Джеймс, может, всё же Гарри? — слабо запротестовала роженица.

— Но мы же договаривались! — удивился тот.

— Да… Но тебе не кажется, что Гарри Поттер звучит лучше? — казалось, она уже не надеялась на успех своих уговоров. Мужчина ласково улыбнулся и, поцеловав жену в лоб, мягко поставил точку в давнем, по всей видимости, споре:

— Не кажется, дорогая. Мэттью Поттер — звучит просто замечательно.

Что ж, Гарри так Гарри, отстранённо подумала я.

Дальше я уже не слушала и, медленно развернувшись, ушла в другой конец коридора, где в самой дальней палате крепким сном спал маленький Гарри, мой сын.

Veni, vidi, vici. — Пришёл, увидел, победил.

Гай Юлий Цезарь

Когда Моника принесла в дом чужого ребёнка, её муж, Джон, был, мягко говоря, ошеломлён. Он пытался заставить жену пойти к Поттерам, рассказать им правду и вернуть сына. Но жена была тверда в своём решении, как никогда в жизни. После долгих споров, слёзных уговоров Моника всё же сумела донести до разума мужа своё видение всего происходящего. После длительного семейного совета Престоны приняли решение оставить ребёнка у себя и немедленно переехать в другой город, чтобы не вызывать ничьего подозрения. Через несколько дней в небольшом городке недалеко от Лондона появились новые жители: Моника и Джон Престон с новорождённым сыном Гарри Престоном.

Гарри рос очень любопытным и не по годам развитым мальчиком. Родители в нём души не чаяли, но старались не баловать. Он был взращен в атмосфере любви и заботы. Но без проблем в воспитании ребёнка, конечно, не обойтись. Вот и с Гарри было много проблем, несмотря на то, что у него был довольно-таки тихий и уравновешенный характер. Гарри часто болел, из-за чего выглядел младше своего возраста. Мать, со своим медицинским образованием, взяла лечение сына на себя — она всегда узнавала в симптомах точные болезни и знала, чем их нужно лечить. Благодаря этому ребёнку удавалось избегать пугающих и мучительных посещений врачей.

Помимо этого, мальчик, как только научился ползать, а потом и ходить, начал скрываться от родителей. Он просто исчезал, стоило взрослым отвернуться на минуту. Благо город, в котором они жили, был весьма небольшим, жители знали друг друга в лицо и после очередного беспричинного побега возвращали непоседливое дитя домой. Но какой ужас только не переживали несчастные родители в этот небольшой промежуток поисков! А что до вспышек стихийной магии, которые не могли остаться незамеченными и стали явными ещё в пору младенчества, то эти инциденты, без сомнения, тревожили и так обеспокоенных родителей, но, казалось, не настолько, насколько должны были. Они лишь в очередной раз с горечью напоминали о настоящих родителях их обожаемого сына, у которых, очевидно, тоже были свои тайны.

Моника с душевной болью стала замечать, что с возрастом сын стал всё больше походить на своих биологических родителей. Волосы, при рождении рыжие, как солнышко, потемнели и стали нечёткого медного оттенка. Глаза стали ярче и выразительнее, как у матери, — отмечала Моника, чья память хранила необычайно чёткий образ этой прелестной молодой женщины, давшей жизнь их мальчику. Внешность Гарри являла собой что-то среднее между Джеймсом и Лили Поттерами. Аккуратный, слегка вздёрнутый кверху носик и ярко-зелёные глазки — от матери. А непослушные, взъерошенные волосы и несколько аристократические черты лица — от отца. Но если заранее не знать о родстве Гарри с Поттерами, то это сходство не бросалось в глаза. Моника же мечтала, что с возрастом сходство станет менее выраженным.

Престоны уделяли большое внимание не только здоровью, но и духовному развитию мальчика. С раннего детства они прививали Гарри хорошие манеры и любовь к прекрасному. И вот однажды, когда Гарри было шесть лет, родители решили устроить экскурсионную поездку в Лондон — для изучения музеев и исторических памятников столицы Британии, о которых они так много ему рассказывали.

* * *

Гарри уже битый час плутал по многолюдным улицам большого Лондона. Родители всего на пару минут выпустили сына из виду, а того и след простыл. Он же вдруг в толпе увидел чудаковатого вида мужчину в длинном плаще и котелке, на которого никто не обращал внимания, что делало его ещё более любопытным объектом изучения, и проследовал за ним несколько футов, а когда он очнулся, родители уже затерялись в толпе.

Он медленно шёл вдоль шумной улицы и вглядывался в прохожих, пытаясь отыскать знакомые лица родителей. Раньше он не раз терялся — даже, можно сказать, часто, — но тогда это был маленький и родной городок, в котором если не ты найдёшь, то тебя найдут. Лондон же — совсем другое дело. Тысячи людей разных возрастов и цветов спешили кто куда, и им не было дела до маленького шестилетнего мальчика, потерянно пробирающегося сквозь толпу.

Внезапно взгляд его наткнулся на небольшое, невзрачного вида зданьице, расположенное между зданием книжного магазина и магазином музыкальных пластинок. Если бы Гарри не вглядывался в каждую деталь, попадающуюся на глаза, он бы вряд ли его заметил. Над входом красовалась мрачная, блеклая вывеска, гласившая (Гарри уже умел неплохо читать): «Дырявый котёл». Название было таким же странным, как и само здание. Казалось, люди, проходящие мимо и разглядывающие яркие вывески, совсем его не замечали.

Тут из-за поворота вышла небольшая группка странно одетых людей — примерно так же, как недавно привлёкший внимание Гарри чудак. Они громко переговаривались и эмоционально жестикулировали. И как тут не привлечь внимание — их наряды представляли собой нечто совершенно невероятное: один пожилой мужчина с длинными седыми усами был одет в ночнушку! В женскую ночную рубашку! Но что было ещё более поразительным — казалось, только Гарри находил их странными, больше никто на них не смотрел. Одна леди в банном халате, заметив его поражённый взгляд, подмигнула ему и с невозмутимым видом поправила кастрюлю на голове. Вскоре вся компания скрылась за дверьми «Дырявого котла».

В мальчике проснулось врождённое любопытство, не раз приносившее ему немалые проблемы и пару-тройку шрамов. Даже страх отступил на второй план. Гарри медленно подошёл к мрачному заведению, как будто опасаясь, что из-за дверей внезапно выпрыгнет какой-нибудь страшный зверь и утащит его в темноту. Аккуратно приоткрыв облезлую дверь, он проскользнул внутрь. Полутёмное помещение, значительно больше, чем казалось снаружи, походило на бар. Окна отсутствовали, а источником освещения служили лишь несколько масляных ламп. Уже приутихшая компания хмуро переговаривалась со стариком у барной стойки, одновременно меняя свои экстравагантные наряды на почти одинаковые балахоны вроде халатов.

Гарри стоял у дверей, затаив дыхание и не шевелясь. Через пару минут компания попрощалась с барменом Томом — так они его назвали — и, пройдя через весь зал, вышла в противоположную от входа дверь. Том наконец заметил своего маленького посетителя.

— Эй, малец, тебе что-то нужно? — громко спросил он. Гарри затравленно молчал. — Где твои родители? В такое время опасно ходить одному.

Гарри неуверенно покосился на дверь, за которой скрылась компания. Том неправильно растолковал его взгляд. Добродушно улыбнувшись, он сказал:

— Они, должно быть, уже на Диагон-Аллее? Пойдём, я открою тебе проход.

Обогнув барную стойку, он протянул Гарри морщинистую руку. Тот обратил внимание на одежду Тома — такую же, как и у той компании, — отчего-то Гарри решил, что эти смешно разодетые люди не могли быть злыми. Он нерешительно принял протянутую руку. Бармен сжал его маленькую ладошку и повёл мальчика к двери, за которой, как предполагалось, должна была находиться упомянутая аллея. Но они оказались в маленьком, ограждённом высокими стенами дворике, где кроме большого мусорного бака и сорняков ничего не было. Гарри непонимающе оглядывался: что-то не слишком было похоже на аллею. Но его спутник нисколько не смутился и, не успел Гарри напугаться, достал из кармана халата блестящую деревянную палку и трижды постучал ею по кирпичной стенке, возле которой стоял мусорный бак. Внезапно стена задрожала, и в центре образовалось маленькое отверстие, которое очень быстро увеличивалось, превращаясь в огромный проход на мощёную улицу, уходящую вдаль. Гарри только глазами хлопал, открыв рот от изумления. Том протолкнул застывшего мальчика через проход, сказав напоследок: «Тебе лучше быстрей найти родителей, одному здесь слишком опасно». Когда Гарри пришёл в себя и оглянулся, прохода уже не было, так же как и Тома. Он снова обернулся на аллею.

Диагон-Аллея, как назвал её Том, представляла собой широкую петляющую улицу с множеством различных магазинчиков и закоулков, непривычно малолюдную и тихую. Все кругом ходили в схожих халатах, только разного цвета и материала. Они передвигались небольшими группами, негромко переговаривались между собой, словно боясь быть подслушанными. Видимо, все посетители этой аллеи придерживались того же мнения, что и хозяин бара, — по одному здесь слишком опасно.

Гарри не знал, что их так пугало, и подумал, что разумным было бы последовать совету Тома и поскорей найти родителей. Маловероятно, что они были здесь. Но любопытство затмило страх, и Гарри направился вперёд, вдоль магазинов, разглядывая занимательные витрины и вывески над дверьми. Прохожие на него оглядывались, но не подходили, торопясь завершить свои дела и вернуться скорей домой. Большая часть магазинов была закрыта, но кое-какие всё же работали. Гарри остановился и прочёл некоторые названия: «Котлы. Все размеры. Латунные, медные, оловянные, серебряные. Самопомешивающиеся, складные» или «Мадам Малкин — мантии на все случаи жизни». В витрине последнего магазина висел такой халат, какие носили люди на этой улице, из чего Гарри сделал вывод, что были они вовсе не халатами, а мантиями. Один магазин особенно привлёк его внимание — на витрине лежала выцветшая маленькая подушечка с одной-единственной аккуратной палочкой, а название поразило Гарри — «Олливандеры — изготовители волшебных палочек с 382 г. до н. э.». Волшебные палочки? Как в сказках и мультфильмах? Про короля Артура и Мерлина?

Снова оглядев улицу внимательным взглядом, Гарри сделал смелое предположение: это была магическая улица! Мама читала ему много книг, где говорилось о волшебстве, и, как все дети, он любил эти сказки и верил в волшебство. Будучи шестилетним ребёнком, Гарри ни разу ещё не приходилось убеждаться в обратном. К тому же были и реальные подтверждения этому. Например, однажды он разозлился, и стоящая недалеко ваза разлетелась на маленькие кусочки, как будто взорвалась. После этого небольшого взрыва с ним не раз случались подобные случаи, когда он злился или радовался. Но о существовании магического сообщества, как отдельного мира, он и помыслить не мог!

Кто-то дотронулся до его плеча, пытаясь обратить на себя внимание. Гарри обернулся и, подняв голову, наткнулся на встревоженный взгляд карих глаз за стёклами круглых очков. Это был невысокий мужчина в тёмно-зелёной — как выяснилось недавно — мантии и с торчащими в разные стороны чёрными волосами. У самого Гарри причёска не отличалась прилежностью, но не в такой же степени! Мама бы не стала терпеть подобного безобразия на голове сына. Мужчина вдруг удивился и даже немного отпрянул, взглянув на Гарри, но удивлённое выражение его лица сменилось тревожным, и он заговорил:

— П-прости, эм… ты не видел здесь мальчика? Примерно твой ровесник, зовут Мэттью.

Гарри медленно помотал головой и ответил:

— Нет, сэр, не видел.

Плечи мужчины опустились. С хмурым и озабоченным видом он развернулся и стремительно двинулся дальше, оглядываясь по сторонам. Гарри ещё некоторое время смотрел ему вслед и, терзаемый смутными чувствами, тоже продолжил свой путь. Должно быть, его отец сейчас точно так же метался по улицам и спрашивал прохожих о нём, Гарри. На мгновение его охватил стыд. Но не мог же он уйти сейчас, на пороге такого масштабного открытия! Он мотнул головой и продолжил исследование.

Некоторое время он с любопытством разглядывал витрины, пока взгляд его не наткнулся на мальчика у противоположной стороны улицы. Он стоял напротив магазина под названием «Всё для квиддича» и потерянно оглядывался. Гарри встал, как вкопанный. Вдруг перехватило дыхание, кровь бросилась в лицо, учащенно забилось сердце, отдаваясь где-то в пятках, в горле, в голове и других частях тела — сердце словно было повсюду. Почувствовав на себе взгляд, а быть может, что-то ещё, мальчик повернулся и посмотрел прямо на Гарри. По телу прошла волна дрожи, сердце затрепетало, как птица в тесной клетке. Звуки улицы развеялись по воздуху. Весь его мир сузился до этого маленького растрепанного мальчика, смотрящего на него большими глазами за стёклами очков. Гарри показалось, что он встретил старого друга, которого не видел целую вечность. Ещё ворох неведомых чувств заполонил его сознание. Гарри на время выпал из реальности, но события, произошедшие после, затмили произошедшее.

Как гром среди ясного неба на улице раздалась череда громких хлопков. Гарри резко выкинуло из водоворота чувств. Окружающая обстановка приобрела чёткость, реальность нахлынула так внезапно, что он пошатнулся, и ему пришлось облокотиться о стену — холодный камень и его шершавая поверхность, карябающая кожу сквозь рубашку и пуловер, привели его в чувство.

На аллее творилось нечто невообразимо странное: прямо из воздуха возникали люди в чёрных мантиях и белых масках, закрывающих лица. Их было много. Они выкрикивали какие-то слова на непонятном языке, и из их палочек, которыми они махали так и сяк, вылетали разного цвета лучи. Начались суматоха и паника. Растерянный, толком ничего не осознающий, с туманом в голове, Гарри стоял посреди этого сумасшествия, не зная, что делать.

Один старичок, увидев новоприбывших, округлил глаза и во всё горло прокричал страшным голосом:

— Пожиратели! Спасайтесь все!

Люди и без этого убегали с улицы со всей скоростью, на какую были способны. Со всех сторон слышались крики и плач. Прямо перед глазами Гарри — он видел это собственными глазами! — коренастый мужчина с усами крутанулся вокруг своей оси и испарился в воздухе! Гарри вжался в стенку и широко открытыми глазами смотрел на представшее ему зрелище. Из шока его вывел пробежавший мимо темноволосый мальчик, дёрнувший его за руку. Не осознавая собственных действий, Гарри бросился следом, не спуская взгляда с лохматой макушки. Краем глаза он успел заметить, как из воздуха появились ещё фигуры, на этот раз в красных мантиях, и между ними и людьми в белых масках начался бой.

Внезапно мальчик резко затормозил. Гарри сделал то же самое и замер, ожидая его дальнейших действий. Простояв, как вкопанный, несколько секунд, тот резко кинулся в маленький пустынный переулок. Гарри вытянул шею, пытаясь разглядеть то, что его остановило. Чуть в стороне от всей шумихи стоял высокий мужчина в чёрной мантии, бледный, как мертвец. Заглянув ему в глаза, Гарри ужаснулся: они были абсолютно красными! Такого он не видел даже в самом страшном сне. Этот человек выделялся из толпы, но в то же время оставался незамеченным. Он усмехнулся, проследив взглядом за удалившимся мальчиком. От этой улыбки Гарри всего передёрнуло, и голова пошла кругом. Мужчина исчез с негромким хлопком, почти неразличимым в этой суматохе.

Гарри вышел из оцепенения и завернул в тот же переулок, в котором скрылся его знакомый незнакомец. На пути не встретилось ни одного человека. В очередной раз завернув за угол, Гарри резко остановился. Ему предстала пугающая картина: человек с красными глазами стоял на расстоянии нескольких шагов от застывшего в страхе ребёнка. Появление Гарри оставалось незамеченным: первый упивался своим триумфом, а второй стоял к нему спиной. Рассмеявшись жутким смехом, так, что даже в воздухе стало ощутимо холодней, мужчина медленно поднял руку с зажатой в ней волшебной палочкой и ровным голосом произнёс, одновременно сделав ею резкий взмах:

— Avada Kedavra.

Из палочки вылетел зелёный луч и ударил мальчика точно в грудь. Тот медленно осел на пыльную дорогу.

У Гарри перехватило дыхание, перед глазами всё поплыло.

«Нет!» — хотелось крикнуть во всю силу лёгких, но голоса не было. Как и сил. Гарри схватился за угол стены, чтобы не упасть, в ужасе смотря на широко открытые глаза лежащего на дороге мальчика. Абсолютно пустые глаза. Такие же пустые, как окна дома, из которого уехали все жители. Словно он был мёртв…

Гарри ясно понимал, что произошло нечто ужасное, действительно ужасное! Грудь словно сдавило в тиски, он не мог дышать. Он и не заметил, как взгляд красных глаз обратился к нему. Приглушенный голос послышался словно издалека:

— Avada Kedavra.

И вот уже второй такой же луч цвета холодной зелени полетел в сторону Гарри.

Мальчик, как в замедленной съёмке, видел стремительно приближающуюся смерть. А в том, что этот луч нёс смерть, он уже убедился. Но страха, как ни странно, не было. Гарри зажмурился. О том, что луч достиг своей цели, ему сказала резкая боль, взорвавшаяся в голове. А он почему-то думал, что боли не будет. На грани сознания Гарри уловил чей-то громкий вскрик, явно не свой, и провалился во тьму.

* * *

Сознание медленно возвращалось к Гарри, оставляя после себя тяжесть во всём теле и ноющую боль в голове. Осторожно приподнявшись на локтях, он оглянулся. Его по-прежнему окружали обшарпанные стены маленького безлюдного проулка. В десяти шагах лежала скомканная чёрная тряпка, из-под которой виднелась кучка тёмного песка или пепла. Переведя взгляд чуть влево, Гарри увидел черноволосого мальчика с пустыми широко открытыми глазами. Усталость как рукой сняло. Гарри быстро подполз к нему и приложил пальцы к тонкой холодной руке у основания кисти, как когда-то показывала мама. Пульс не прощупывался. Но Гарри не доверял себе — наверное, он просто не там щупал! — и начал тормошить мальчика, бормоча какие-то слова, смысл которых не доходил даже до него самого. Мальчик был смертельно бледен, губы слегка посинели, но Гарри упорно тормошил его. Он сам выглядел немногим лучше. На глаза капала непонятная жидкость, мешая обзору. Гарри нетерпеливо вытер лоб рукавом — это оказалось кровью.

В груди нарастала такая боль, словно он вдыхал кристаллы стекла вместо воздуха. Неумолимо хотелось разрыдаться, но Гарри не собирался сдаваться. Внезапно в голове вспыхнула странная мысль: «Не всё потеряно…» И, повинуясь некому внутреннему чутью, он разорвал рубашку мальчика и приложил сложенные вместе руки тому на грудь, точно на область сердца. Сознание медленно поплыло, в голове замелькали непонятные расплывчатые образы, словно застывшие детали сломанных часов. Гарри казалось, что он находился внутри слаженного механизма, пробираясь к самой сути — сердцу. Перед мысленным взором вдруг ясно возникло маленькое сердечко ребёнка, тихое и безжизненное. «Но оно должно биться!» — с отчаянием подумал Гарри. Он направил все свои внутренние силы, всю свою энергию на этот ключевой элемент человеческого организма и почувствовал, как тепло медленно начало переходить из его тела в другое. Оно наполнило и окутало каждую клеточку, каждую частичку, заставляя мышцы снова сокращаться; это было как заменить батарейку в нерабочих часах.

Внезапно всё оборвалось, и его будто выбросило из чужого организма. Тяжело дыша, Гарри ошеломленно смотрел на мальчика перед собой, который вдруг содрогнулся, резко сделал глубокий вдох и закашлял, не приходя в сознание. Гарри поспешно взял его за руку, ощущая её тепло, и проверил пульс. Есть! Тихое, едва различимое постукивание, но оно было! Гарри перевёл дыхание. Взгляд остановился на груди мальчика, где прямо напротив сердца, там, куда он прикладывал руки, сейчас виднелась странная рана, похожая на клеймо в виде маленького круга с тёмной точкой посередине, запачканная следами крови. Гарри машинально провёл подушечками пальцев по красным пятнышкам, намереваясь их стереть, но ещё больше размазал кровь по светлой коже. Чья это была кровь, он не знал.

Гарри перевёл взгляд на безмятежное лицо мальчика, виновато улыбнулся и прошептал: «Прости». Извинялся ли он за кровь, за рану, от которой наверняка останется шрам, или за что-то ещё, Гарри сам не знал. Глаза мальчика были закрыты, длинные ресницы отбрасывали тени на бледные щёки, дыхание выровнялось. Казалось, он крепко спал. Гарри не хотелось уходить, он хотел остаться и дождаться, когда он придёт в себя, чтобы убедиться, что с ним в самом деле всё хорошо. Хотелось спросить его самого, услышать его голос, хотелось заглянуть ему в глаза и увидеть их сияние.

Он устало прикрыл глаза, готовый так же заснуть прямо на этой дороге, но тут же их открыл, вспомнив внезапно с необычайной ясностью о родителях. Они, должно быть, места себе не находили от беспокойства за него! Срочно надо было спешить. С огромным трудом он поднялся — его шатало. Каким-то внутренним чутьём Гарри чувствовал, что жизни мальчика уже ничего не угрожало. Он бросил на него последний взгляд: уходить и оставлять его одного на пыльной земле в пустом переулке было страшно тяжело. Но прежде чем сомнение охватило его, он кинулся к выходу не оглядываясь.

На аллее творилась какая-то неразбериха, и на него никто не обращал внимания. Люди в красных мантиях маячили на каждом повороте: некоторые хмурые, некоторые сосредоточенные, а кто-то не скрывал своего удивления. Гарри схватил первую попавшуюся мантию за рукав и сообщил, что в проулке лежит ребёнок. Вся дорога до «Дырявого котла» смазалась у него перед глазами в одно большое пятно. Он был на грани обморока.

Из бара попеременно кто-то выходил и заходил, отчего проход не успевал закрываться. «Дырявый котёл» ломился от народа, Гарри с трудом протиснулся к выходу. Отойдя от бара на приличное расстояние, он вдруг увидел невдалеке белое как полотно лицо матери. Словно бы только ради этого и бодрствовало его истощённое сознание, сразу же окончательно погрузившись во тьму.

Я больше боюсь своих ошибок, чем козней врага.

Перикл

Полное пророчество Сивиллы Трелони, изречённое в начале 1980 года в частной беседе с Альбусом Дамблдором, гласило: «Тот, в чьей власти победить Тёмного Лорда, скоро придет… родится у тех, кто трижды избежал его, родится на исходе седьмого месяца… и Тёмный Лорд отметит его как равного, но у него будет сила, неизвестная Тёмному Лорду… и кто-то из них должен погибнуть от руки другого, обоим не жить, если выжил другой… Тот, в чьей власти победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца…»

Когда Тёмному Лорду, именуемому Волдемортом, сообщили первую часть этого пророчества до слов: «... и Тёмный Лорд отметит его как равного», — он расхохотался своим ужасным смехом, от которого кровь стыла в жилах и поблизости умирали мелкие зверьки от разрыва сердца, и сообщил, что никогда не слышал ничего более нелепого. Но тем не менее позже он решил себя обезопасить и на всякий случай избавиться от всех детей, родившихся в конце июля, в семьях волшебников, посмевших пойти против него.

На благо рождённых в тот год малышей, июльскими, а значит и львами по знаку зодиака, были только двое: Невилл Лонгботтом и Мэттью Поттер. Про пророчество, помимо Дамблдора и Волдеморта, было известно ещё пятерым: Лили и Джеймсу Поттерам, Алисе и Фрэнку Лонгботтомам и неназываемому тайному шпиону, который некогда был сторонником Волдеморта и передал ему первую часть пророчества, подслушанную им. Но после рождения детей он глубоко раскаялся в содеянном, огромный перелом произошёл в его душе, отчего он и сменил свою лояльность. Альбус Дамблдор же озаботился безопасностью детей, спрятав обе семьи под надёжным заклятием Доверия. И Волдеморт решил подождать — не вечно же они будут прятаться, когда-нибудь да появятся. Поттеры и Лонгботтомы также затаились и выжидали, когда внимание такой важной персоны к их семьям начнёт ослабевать.

Тем временем Тёмный Лорд не спешил развязывать войну: он вербовал сторонников, называемых Пожирателями Смерти, и строил коварные планы по завоеванию мира. Иногда магическое сообщество сотрясали известия о масштабных нападениях на магглов и на магов. Возможно, стоило бы ввести военное положение, но Министерство Магии с этим не спешило — начать войну успеешь всегда. Хотя все знали, что это было делом времени. И все знали, кто в этом виноват. Знали и боялись. Боялись даже имя его произнести, называя Волдеморта «Сам-Знаешь-Кто» или «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Многие семьи в скором порядке покидали Англию — очаг стремительно распространяющейся заразы.

Но не все были согласны замалчивать угрозу, нависшую над всем магическим сообществом. Величайший светлый волшебник и по совместительству директор школы Чародейства и Волшебства Хогвартс Альбус Дамблдор организовал так называемый Орден Феникса — союз волшебников, всеми силами борющихся с Тёмными Силами. В то время как Волдеморт планировал захватить мир, Орден Феникса решал, как его спасти.

Каждая сторона пыталась внедрить в стан противника своих шпионов, из-за чего практически все орденцы вели себя как параноики и не доверяли даже собственной тени. Особо в этом отличился Аластор Грюм — бывший аврор Министерства Магии. Единственным человеком, которому он доверял, был Дамблдор, остальные же автоматически зачислялись в разряд «предатели» или «будущие предатели».

От упомянутого уже шпиона в отряде Пожирателей Смерти, имя которого сохранялось в секрете даже от орденцов, поступила информация о наличии предателя в ближайшем кругу Ордена Феникса. Предположительно им был кто-то из друзей семьи Поттеров: Ремус Люпин, Питер Петтигрю или Сириус Блэк. Джеймс Поттер никак не хотел верить в то, что один из его лучших друзей, с которыми он был знаком ещё с самого начала учёбы в Хогвартсе, ставших для него почти братьями, которых у него никогда не было, мог его предать. Но из-за страха за свою семью доверие к ним всё же подсознательно подорвалось.

Но однажды предатель был пойман. Во время нападения на одну магическую семью, которая отказалась сотрудничать с Волдемортом, состоялась стычка Пожирателей Смерти с предупреждёнными тем же тайным шпионом орденцами. Орден победил численным превосходством, так как Пожиратели не ожидали такого сопротивления. Среди захваченных врагов оказался небезызвестный всем так называемый Мародёр и член ближнего круга Ордена Феникса — Питер Петтигрю. В тот день Лорду взбрело в голову проверить своего слугу на пригодность (будто ценнейшей информации было недостаточно), отправив его на задание и приказав убить невинных людей. Такого поворота событий никто не ожидал. Таким образом Лорд Волдеморт лишился важного информатора, а Орден Феникса наконец выявил главного предателя в своих рядах.

Остальные Мародёры были раздавлены. Питер, их маленький кроткий друг, которому они всегда и во всём помогали, поддерживали; тот, кого они защищали от слизеринцев и покрывали перед деканом; тот, кого они приняли в свою компанию; тот, кому они так доверяли и принимали таким, какой он есть, предал их. Они всегда стремились разглядеть его доброе сердце и где-то глубоко внутри — несломленный дух, но выходило, что они заблуждались. Мародёры сами создали образ благородного, но слишком скромного гриффиндорца, в то время как он был тем, кем был всегда, — просто крысой. Подлой, лживой, двуличной и жалкой крысой. Слишком слабым, чтобы противостоять тьме в своей душе, слишком слабым, чтобы отдать жизнь за дорогих ему людей.

У Поттеров волосы вставали дыбом каждый раз, когда они думали о том, кому собирались доверить судьбу своей семьи. Они спрашивали своего теперь уже бывшего друга: почему? Почему он так с ними поступил? Почему предал? Неизвестно, что они ожидали услышать, когда прямым текстом задали интересующие их вопросы: возможно, признания своих ошибок, раскаяния, сожаления, или, быть может, они хотели услышать подтверждение того, что на Питера были наложены чары или ему подлили зелье, или угрожали, но то, что они услышали в ответ, и решило дальнейшую судьбу предателя: «Тёмный Лорд победит в этой битве», — гадкая ухмылка появилась на ставшем вдруг чужим лице бывшего друга. Питер Петтигрю был осуждён и отправлен в Азкабан за пособничество Тёмному Лорду, шпионаж, а также за убийство мага.

Тем временем Мэттью Поттер взрослел. Он рос шумным, неугомонным, упрямым ребёнком, чем порой доводил родителей до белого каления. С Мэттью также периодически нянчился его крестный — Сириус Блэк, — который души в нём не чаял, подменяя родителей, частенько пропадавших в штаб-квартире Ордена Феникса. Сириус, разумеется, тоже был орденцем, но в основном был незаменим во время сражений и стычек с врагами, случавшихся не так часто. Иногда он брался обучать новичков, как делал его друг, Ремус Люпин, но учитель из него вышел немногим лучше, чем из Аластора Грюма.

Мэттью был во многом похож на своего отца. Внешне — почти полная его копия. Даже очки он начал носить такие же. Был Мэттью непоседливым ребёнком, долго на одном месте усидеть не мог, но зачастую сам находил себе занятия — конечно, далеко не всегда безопасные для себя и для окружающих. Он не был жадным до внимания, как то бывает с первенцами, и вполне хорошо сносил одиночество. Правда, чуть повзрослев, не желал подчиняться родной матери, признавал лишь авторитет отца да дедушки Альбуса, но это возрастное, говорили все кругом.

Года в четыре Мэттью начал изводить родителей просьбами сводить его на знаменитую Диагон-Аллею, о которой он так много слышал (в чём заслуга дорогого крёстного Сириуса). Родители не поддавались на уговоры сына, мотивируя это тем, что там сейчас слишком опасно. Мэтт не понимал, как могло быть опасно, если он будет вместе с родителями, но первое время просто слушался взрослых. Но уже через время эта фраза перестала действовать на пятилетнего ребёнка, который за всю свою жизнь ни разу не выходил в люди и понятия не имел о всяких тёмных волшебниках, желающих ему смерти. Поттеры продержались год и, когда Мэтту было шесть лет, окончательно капитулировали и решились пойти на риск (и здесь не обошлось без влияния Сириуса). Во время долгого затишья в деятельности Волдеморта, перед Хэллоуином, была запланирована семейная поездка в Лондон. Джеймс провёл сыну двухчасовую лекцию на тему «Как вести себя в экстренной ситуации». Ребёнок, разумеется, пропустил всё мимо ушей.

Оказавшись в желанном месте, Мэтт совершенно забыл о наставлениях родителей и, стоило им отвлечься, скрылся из виду. Родители голову потеряли, бегая с одного конца аллеи до другого и расспрашивая каждого прохожего о своём отпрыске. И тут случилось самое ужасное, что могло приключиться, — нападение Пожирателей Смерти на Диагон-Аллею и появление Лорда Волдеморта собственной персоной.

Лили и Джеймс обезумели от страха за сына. Они напрочь забыли о своих обязанностях защитников невинных, пытаясь разыскать сына. К счастью, авроры появились почти сразу за Пожирателями Смерти. И вдруг Лили и Джеймс, как и многие другие волшебники, как, возможно даже, и магглы на улице, почувствовали мощный всплеск магии неподалёку. В ту же секунду Пожиратели, которые были в сознании, схватились за предплечья и трансгрессировали. Авроры и люди на аллее замерли в удивлении, а некоторые просто вздохнули с облегчением. Поттеры же мгновенно бросились вперёд, мимо обескураженных волшебниц и волшебников к источнику сильной магической волны. Они нырнули в один из проулков и за углом наконец увидели своё чадо: Мэттью лежал на грязной дороге с распоротой на груди рубашкой и кровавыми пятнами на коже. Горе-родители тут же кинулись на колени возле сына. Нащупав пульс, они немного расслабились. А после тщательного осмотра, обнаружив, что ребёнок вполне здоров, Поттеры смогли вздохнуть с облегчением. Только теперь они обратили внимание на черную мантию поверх большой горстки пепла.

На следующий день страницы магической газеты «Ежедневный пророк» пестрели заголовками: «Шестилетний Мэттью Поттер победил Сами-Знаете-Кого!», «Войны не будет!», «Мальчик-Который-Выжил спас нас от Того-Кого-Нельзя-Называть!». Всюду летали различного вида совы, удивляя ни о чём не подозревающих магглов. С неба падал «метеоритный дождь». Счастливые волшебники спокойно разгуливали по маггловскому Лондону, даже не заботясь обзавестись маскировкой. Сотрудники отдела Министерства Магии по ликвидации последствий неправомерного использования магии едва поспевали за так беззаботно и открыто веселящимися представителями магического сообщества, празднующими окончание тирании Лорда Волдеморта.

* * *

Когда Гарри пришёл в сознание, перед ним был светлый потолок комнаты, в которой он провёл всю свою сознательную жизнь. Повернув голову, он увидел в кресле мать, которая дремала в неудобной позе и с забытой на коленях книгой, с помощью которой она, вероятно, пыталась отвлечься, но, судя по тому, что книга была перевёрнута вверх тормашками, в ней не было прочитано ни строчки. Во сне женщина хмурилась и еле заметно вздрагивала. Вид у неё был весьма утомлённый, как будто она не спала которую ночь и только недавно задремала. Гарри, хоть только и проснулся, всё же чувствовал себя выжатым как лимон.

— Мам? — слабо позвал он, но она услышала. Моника Престон открыла глаза и рассеянным после сна взглядом посмотрела на сына. Увидев, что тот пришёл в сознание, она тихо охнула, вмиг просыпаясь окончательно.

— Очнулся! — она торопливо поднялась и присела на кровать сына. В её глазах застыла тревога. — Как ты себя чувствуешь, родной? — женщина ласково провела тыльной стороной ладони по лбу сына, проверяя температуру. А затем заключила его слабую ручку в свои ладони. — Ты не замёрз? Ты такой холодный. Что-нибудь болит? Кушать хочешь?

— Я в порядке, — еле ворочая языком, пробормотал Гарри. Мать сурово сдвинула брови, не веря ему. — Только устал. И пить хочу.

— Сейчас, сейчас, — захлопотала Моника, наливая воды из кувшина. Она помогла ему приподняться и напиться.

Гарри снова откинулся на подушку. Он вспомнил произошедшее с ним: поездку в Лондон, Большого Бена, Тауэрский мост, а потом «Дырявый котёл», странно разодетых людей, волшебные палочки и мантии, вспышки, крики и слёзы, застывший, ужасающе пустой взгляд ребёнка и красные угольки в глазах монстра. Гарри передёрнуло. Всё казалось сном. Он посмотрел на мать.

— Мы были в Лондоне? — полуутвердительно спросил он, дрожа всем телом. Она кивнула с тяжелым вздохом. — Я потерялся, — уже почти констатировал Гарри. Мать опять кивнула, и на глаза её навернулись слёзы. Гарри удручённо замолчал. Значит, ему ничего не приснилось. Всё было по-настоящему, вплоть до Диагон-Аллеи и красноглазого существа. Гарри осмысливал это некоторое время. Мать укрыла его вторым одеялом и поставила градусник.

— Как вы меня нашли? — спросил он. Мать вздохнула вновь.

— Ох, сынок, как же ты нас напугал. Ты исчез так внезапно! Мы с отцом чуть чувств не лишились, пытаясь отыскать тебя, уже и полицейских подключили. Они говорили ужасные вещи — говорили, что тебя похитили! Но я не верила. И вдруг какая-то неясная сила повела меня вперёд и вывела прямо на тебя — материнское сердце чует, когда её ребёнок в беде, — она промокнула краем одеяла выступившую слезу и продолжила: — Ты еле на ногах стоял, а всё л-лицо... лицо было в крови. Мы сразу же схватили тебя и повезли в больницу. Там нам сказали, что у тебя сильное переутомление и ты всего лишь спишь крепким сном. И вот мы вновь дома. Ты проспал сутки напролёт!

Гарри ахнул.

— Целый день?

— Целый день!

Но Гарри не чувствовал себя выспавшимся. Он попытался сесть, при этом безуспешно борясь с головокружением и лёгкой тошнотой. Но мать быстро пресекла его попытку, уложив обратно и укутав одеялом по самые уши.

— Лежи уж! Тебе надо набираться сил. Я сейчас принесу что-нибудь поесть, а потом ты снова поспишь, — и, проверив градусник, она умчалась из комнаты. Вскоре со стороны кухни послышался грохот посуды и негромкие голоса родителей. Гарри же не мог не думать о том, что же всё-таки произошло на Диагон-Аллее. Странная фраза бармена: «Одному здесь слишком опасно», да и люди на этой аллее не выглядели счастливыми, а наоборот — опасались чего-то или кого-то. Возможно, того красноглазого человека. Он мог сойти за обычного мужчину средних лет, если бы не эти красные глаза и леденящая душу усмешка.

А мальчик? Почему он показался Гарри таким знакомым и даже как будто... родным? Почему при первом же взгляде на него возникло такое странное чувство счастья? Хотя… это могло быть лишь игрой воображения. В том месте всё было необыкновенным — шутка ли, самый настоящий волшебный уголок в самом центре Лондона! Но всё волшебство момента разрушило последующее нападение. В детской голове воображение тут же нарисовало великую борьбу Добра и Зла, именно такую, о которой так часто читала мама и которую он и сам не раз представлял. Но происходящее мало соответствовало его фантазиям.

Гарри вспомнил про вспышку зелёного света — никогда ещё этот цвет не казался ему таким пугающим. Отчего он решил, что мальчик умер, когда луч попал в него? Ведь он потом очнулся, а значит, Гарри опять неправильно всё понял и навоображал невесть что. Ещё уйма вопросов роилась в его голове, но обдумать их не дал появившийся на пороге отец.

— Ну, как ты себя чувствуешь, герой? — он тепло улыбнулся и взлохматил волосы сына. Выглядел он немногим лучше матери — такой же осунувшийся и усталый вид. Гарри почувствовал себя виноватым — заставил же он родителей поволноваться.

— Нормально.

— Нормально? Да ты белее снега, приятель! — поддразнил отец, дёрнув его за нос.

— Так уж и белее, — фыркнул Гарри.

Джон весело улыбнулся и посмотрел на вошедшую жену, держащую поднос с бульоном и хлебом.

— Ну вот, молодой человек, сейчас ты поужинаешь, крепко выспишься, а после мы с твоим отцом внимательно выслушаем, что с тобой приключилось за то время, что ты провёл в Лондоне без родителей, — деланно грозно сказала она, ставя поднос на тумбочку.

— Почему вы думаете, что со мной что-то случилось?

— Да у тебя это на лбу написано, — ответил отец.

— Что написано?

Переглянувшись с мужем, Моника вытащила из шкафчика маленькое зеркальце и передала сыну.

Гарри подозрительно покосился на своих родителей и со страхом взял зеркало из рук матери. Боясь того, что там увидит, представляя себе самое худшее, он медленно взглянул на своё отражение. На него, как всегда, смотрело бледное детское личико с ярко-зелёными глазами. Каждое утро Гарри видел это лицо в зеркале, и оно никак не изменилось. Кроме одной детали — на лбу у него появилась рана: неглубокая, даже скорее порез, но очень необычной зигзагообразной формы. Его как будто специально кто-то аккуратно вырезал острым ножичком. Он был воспалён, но уже не кровоточил.

— Я… я не знаю, откуда он, — растерянно пробормотал Гарри.

— Ох, не волнуйся, родной, это всего лишь порез, он скоро заживёт, — заворковала мать, поспешно забирая у него зеркало.

— Давай уже ешь, иначе не сможешь поднять головы с подушки! — громко велел отец.

Гарри рассеянно повиновался.

* * *

Следующее пробуждение было многим лучше первого. Гарри уже не чувствовал себя разварившейся картофелиной. В комнате никого не было. Яркое солнце заглядывало в маленькое окошко, настойчиво освещая комнату. Он расслабленно потянулся. Определённо сегодня он чувствовал себя намного лучше. Гарри сел на кровати и свесил ноги. Приступ головокружения быстро прошёл. Тут в комнату вошли родители, замерев на пороге. Мать несла поднос с завтраком.

— О, он уже куда-то бежит! Сыночка, вернись в кроватку, пожалуйста, — ласково, но с потаённой угрозой в голосе сказала мать. Поставив поднос на тумбочку, она поцеловала сына в лобик. Отец улыбнулся и подмигнул.

— Как ты сегодня?

— Намного лучше! Правда-правда, — обрадовал Гарри.

— Ну вот, я же говорила! Кушать хочешь?

Гарри подумал и решил, что не отказался бы от пары блинчиков. Родители смотрели на него с обожанием, пока он ел.

— Хочешь нам что-то рассказать? — тихо спросил отец, когда он закончил.

— Джон! — воскликнула мать.

— Что? Он уже вполне набрался сил.

Гарри помрачнел. Хотел бы он оставить случившееся при себе — он чувствовал, что было много такого, чего родители не поймут. Но они заслуживали знать правду. Он начал свой рассказ во всех подробностях, стараясь ничего не упустить. Родители слушали внимательно, не перебивали, хмурились, бледнели и периодически обменивались странными взглядами. Когда Гарри закончил, они молча сидели некоторое время, поражённые, не двигаясь.

— Вы мне верите? — робко спросил Гарри. Мама вздрогнула и перевела на него отстранённый взгляд.

— Конечно. Конечно, — пробормотала она.

— Это невероятная история, — мягко сказал отец и улыбнулся сыну, но улыбка вышла напряжённой — почти гримаса. Затем он положил ладонь на руку матери, некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза. Очнувшись, мать рассеянно сообщила сыну, что им с отцом надо поговорить, и они вышли из комнаты.

Гарри понимал их шок — ведь не каждый же день узнаёшь о магии. Он стал собираться — оделся, умылся, почистил зубы и спустился на первый этаж. Родители о чём-то спорили громким шёпотом за закрытой дверью. Он уже потянулся к ручке двери, но услышанное заставило его замереть.

— Мы должны ему рассказать! — раздался настойчивый шёпот отца.

— Как ты не поймёшь, Джон! Гарри ещё совсем ребёнок!

— Моника, ты лучше меня знаешь, какой любопытный у нас сын. Он же не сможет просто забыть об этом, он попытается докопаться до правды… Да, Гарри ребёнок, но он особенный ребёнок…

— Но если мы расскажем, думаешь, он не захочет их найти? Кто знает, на что он пойдёт ради этого!

— Гарри поймёт. Мы должны рассказать сейчас, пока он ещё сможет нас простить…

— Что-то случилось? — Гарри наконец вошёл в кухню.

Моника так и подскочила на стуле.

— Гарри! Ты так быстро? — она была очень взволнована и попыталась перевести тему. — Зубы почистил? Лицо хорошо умыл? Хочешь ещё чаю? Тостов? Омлет?

— Мама, вы хотели мне что-то сказать? — напряжённо спросил Гарри, поочерёдно смотря то на отца, то на мать.

Родители обменялись взглядами заговорщиков. Нахмурившись, Моника прикусила губу и отвернулась, тем самым давая понять, что сдаётся, но сама ничего говорить не будет. Джон глубоко вздохнул и обратился к застывшему в дверном проёме сыну. У Гарри было такое серьёзное выражение лица, какое выглядит пугающе у шестилетнего ребёнка. Но Джон уже свыкся с мыслью, что его сын был не таким, как другие дети.

— Гарри, сынок, присядь, — он указал на стул за столом и сам сел напротив. Он снова тяжело вздохнул и внимательно посмотрел на сына. На его лбу залегла глубокая складка. В уголках глаз уже обозначились тонкие морщинки. Отец был немолод, вдруг подумал Гарри, не так молод, как родители его сверстников. Джон заговорил. — Мы с мамой хотим с тобой серьёзно поговорить. Нам необходимо признаться тебе в чём-то важном, и мы очень надеемся, что ты попытаешься нас понять, прежде чем осудить. Впрочем, мы свою вину не отрицаем, — он кинул беглый взгляд на жену, застывшую у окна как каменное изваяние. — Дело в том, что ещё задолго до твоего рождения мы с твоей мамой решили завести ребёночка. Но у нас ничего не получалось много лет. Мы уже совсем отчаялись и не знали, что делать. В год твоего рождения твоя мама работала в местной больнице, она принимала новорождённых детей. Однажды в больницу поступила женщина. У неё родилась двойня. Но один из детей был очень слабым, и врач решил, что он родился мёртвым. Твоя мать должна была позаботиться о новорождённых. Их родителям решили ничего не говорить про второго малыша. Даже после того, как выяснилось, что он жив, — Джон Престон замолчал и прикрыл глаза. Гарри терпеливо ждал, когда отец продолжит. Наконец он посмотрел на сына тяжёлым взглядом, какого Гарри ещё никогда не видел на его лице, и тихо закончил: — Твоя мать не нашла иного выхода, кроме как взять этого ребёнка домой. Так у нас появился ты.

Гарри сидел как громом поражённый. Мысли пробегали в его голове со скоростью света, путаясь и не давая сформулировать их в простую фразу. Бесконечно долгие минуты длилась тишина.

— У… у меня есть брат? — наконец произнёс Гарри осевшим голосом.

Моника и Джон переглянулись. Они знали о страстном желании сына иметь братика. Моника попыталась ему улыбнуться.

— Да, Гарри. Ты ведь мечтал об этом, правда?

Гарри не ответил. Он неподвижно сидел напротив отца с застывшим выражением лица, смотря куда-то вперёд, и только побелевшие суставы пальцев, вцепившихся в стул, выдавали его напряжение. Моника нервно теребила в руках салфетку. Её нижняя губа подрагивала, словно она вот-вот разрыдается. Не думала она, что этот страшный момент произойдёт так скоро.

— А… а какие они? — спросил Гарри, всё ещё не смотря на родителей.

— Я думаю, они были хорошими людьми. Ты похож на них. И у тебя глаза матери, — Моника протянула руку, собираясь погладить сына по голове, но отчего-то торопливо её отдёрнула, сдерживая слёзы, готовые пролиться нескончаемым потоком.

У Гарри в голове было ещё множество вопросов, но он не решался их задать. Мать поняла его метания. Она обречённо вздохнула и, повернувшись к окну, сухим голосом, какого Гарри ещё никогда от неё не слышал, сказала:

— Если тебе интересно, их звали Лили и Джеймс Поттеры. А твоего брата назвали Мэттью. Больше я ничего о них не знаю. Ты ведь не собираешься их искать, правда же? — она с каким-то жалким и беззащитным выражением на лице посмотрела на сына, словно от его ответа зависела её жизнь.

Гарри медленно качнул головой, вроде как отрицая. Моника ещё с минуту пристально смотрела на него, пытаясь разгадать ответ, после чего отвернулась к окну. Неожиданно Гарри спросил:

— Можно мне в парк?

Престоны не удивились просьбе сына, и Джон молча кивнул. Когда Гарри был у двери, его окликнула мать.

— Гарри, мы твои родители, и мы тебя воспитали. Мы любим тебя больше всего на свете, ты самое дорогое, что у нас есть! Мы не перестали быть твоими родителями из-за того, что не мы произвели тебя на свет. Мы любим тебя и считаем тебя нашим сыном, что бы ни случилось, — из её глаз уже текли горькие слёзы, а голос дрожал. Гарри кивнул родителям.

— Я тоже вас люблю, — сухо сказал он и, посмотрев на обоих родителей по отдельности, словно пытаясь запомнить их в этот момент, вышел. Через несколько секунд послышался стук закрывающейся входной двери.

* * *

Более часа Гарри просидел на своей любимой скамейке в городском парке. Всё это время он пытался осмыслить полученную информацию. Последние дни были для него одним сплошным потрясением, события развивались стремительно — одно страшнее другого.

Он был очень смышлёным ребёнком для своего возраста, он уже знал очень многое о приёмных детях, о рождении, о родительстве (благодаря профессии матери). Промучившись и поразмышляв об этой чудовищной ситуации, он решил, что, пожалуй, мог бы понять и смириться с тем, что он приёмный. Но с чем он не мог смириться, это с тем, что его родители ему врали. А хуже того — они его украли. Его биологические родители (этот термин он слышал в коридорах клиники, где работала его мать) не погибли, не пропали и даже не отказались от него. Они знать не знали о его существовании! А что, если они на самом деле были волшебниками? Тогда это объяснило бы, откуда он сам мог делать всякие непонятные штуки. Ещё Гарри обратил внимание на имя своего отца — Джеймс. Это было его средним именем. Гарри Джеймс Престон. Было ли это совпадением?

Но более всего его поразил факт, что у него есть брат-близнец. Мечтал ли Гарри о брате? Всю жизнь, с тех пор как себя помнил. Родители в этом вопросе были непреклонны и твердили, что ни брата, ни сестры у него не будет. Но Гарри не сдавался. Одно дело, если бы ему было просто скучно расти единственным ребёнком в семье, но дело было совсем в другом — он нуждался в этом гораздо больше, чем во всех своих игрушках и книжках, больше, чем в собственной кровати, отдельной комнате и в прочих вещах, которые не могли устранить его одиночества. Ему казалось, родители не понимали его.

«…У неё родилась двойня…» Гарри однажды смотрел по телевизору одну передачу, где речь шла о близнецах и двойняшках. Часто эти два понятия приравнивали друг другу, но правильно было бы называть близнецами детей, похожих друг на друга, как две капли воды, а двойней — схожих в такой степени, в какой бывают похожи обычные братья и сёстры. Был ли похож на него его брат? Узнал бы он его в толпе или прошёл бы мимо, ничего не заметив? Гарри вскружило голову от нахлынувшего потока мыслей и фантазий.

Его отвлёк чей-то оклик. Обернувшись, Гарри увидел маленькую белокурую девочку, которая быстро бежала в его сторону, лучезарно улыбаясь. Это была Салли-Энн Перкс или просто Салли, его лучшая подруга, одногодка. Её бабушка жила по соседству с Престонами. Миссис Перкс часто навещала их и сидела с Гарри, когда родителей не было дома. Именно так Гарри и познакомился с Салли, хотя сам он этого момента не помнил, поскольку был тогда ещё совсем маленьким. Так что с Салли он был знаком всю свою жизнь. Для миссис Перкс Гарри стал почти внуком, а тот, в свою очередь, воспринимал её как свою бабушку, тем более что его собственные бабушки и дедушки, по словам родителей, погибли ещё до его рождения (или и это было ложью?). Со временем дети подружились, хотя Гарри иногда действительно уставал от своей подруги. Как только Салли научилась говорить, её стало практически невозможно заставить молчать. Временами это было очень утомительно, но Гарри научился с этим справляться, пропуская её болтовню мимо ушей. Хотя часто этой самой болтовнёй она поднимала ему настроение и отвлекала от странных мыслей, которыми он был зачастую поглощён. Их тёплой дружбе не переставали умиляться все местные бабушки и дедушки, в шутку называя их женихом и невестой.

Салли вприпрыжку подбежала к скамейке, на которой сидел Гарри.

— Привет! — воскликнула она звонким голосом и продолжила, даже не выслушав ответного приветствия: — Я так и знала, что найду тебя здесь, на нашем любимом месте. А меня только что родители привезли. У них сегодня какая-то конфиденция… или конифенция, в общем, что-то жутко важное в самом Лондоне! — оба её родителя были фотографами и снимали практически всё, включая каждую минуту жизни дочери, начиная с самого момента рождения, заканчивая… а впрочем, не было границ их любви к дочери. — Бабуля сегодня печёт твое любимое шоколадное печенье. Я, кстати, сначала зашла к тебе домой. Дядя Джон сказал мне, что ты в парке. Он сегодня такой грустный! А я сразу поняла, что ты именно здесь… Ой, а что у тебя на лбу? — она наконец замолчала и вопросительно уставилась на Гарри своими большими голубыми глазами. Гарри машинально провёл подушечками пальцев по всё ещё воспалённому порезу.

— Порезался, — пожал он плечами. Как сказать правду, если сам её не знаешь?

Салли нахмурилась, но почти сразу к ней вернулась прежняя беззаботность. Она тихо хихикнула:

— Странный какой-то. Напоминает молнию…

Гарри опять погрузился в свои мысли, не обращая внимания на подругу, которая принялась за своё любимое занятие — болтать, сидя на скамейке и дрыгая ногами в воздухе. Задумавшись, он и не заметил момента, когда та замолчала. Тишина давила на уши, и Гарри удивлённо поднял голову. Салли спокойно и молча сидела на лавке, задумчиво хмурясь. Гарри редко видел свою подругу в таком состоянии, а если быть точнее — никогда.

— Салли? — осторожно позвал он. Она медленно повернула к нему голову. Странное выражение её лица изрядно пугало.

— Знаешь, Гарри, — она говорила тихо, но слышно было прекрасно из-за тишины, царившей в парке. — У меня плохое предчувствие. Словно случилось что-то ужасное. Мне так страшно. Пойдём домой?

У Гарри по спине пробежали мурашки: Салли выглядела действительно напуганной. Он инстинктивно обернулся за спину, в сторону своего дома, и замер.

В небе сгустилась огромная туча чёрного дыма.

«Я уже упоминал, что не ведаю, как пришла мне в голову эта отчаянная мысль. Но она зародилась в ней, засела крепко и привела к такому твердому решению, какого я никогда еще не принимал. Вряд ли я питал тогда какие-нибудь далеко идущие надежды, я сосредоточился исключительно на том, чтобы привести задуманное мною в исполнение».

Ч. Диккенс, «Жизнь Дэвида Коперфильда, написанная им самим»

С тех пор как родители Гарри так внезапно погибли при пожаре в их доме, прошло три года. В тот день ушли из жизни не только супруги Престон, но и соседка миссис Перкс — бабушка Салли-Энн. Оба дома были сожжены дотла. Стражи порядка зафиксировали неисправность проводки, но для обычного возгорания дома слишком быстро сгорели — буквально за одно мгновение. Прежде чем осознать произошедшее, Гарри успел заметить странно одетых людей, из карманов которых торчали полированные палочки, и в их приглушённом разговоре он расслышал слова: «Пожиратели» и «мстят».

Всего за один день — первое ноября — жизнь Гарри кардинально изменилась. Сначала он узнал о том, что у него есть брат-близнец и что воспитавшие его люди не были его настоящими родителями. И в этот же день они погибли, оставив его совершенно одного. Первого ноября был последний раз, когда Гарри видел свою лучшую подругу Салли-Энн Перкс. Больше Гарри о ней ничего не слышал. Вся его прежняя жизнь в одночасье рассыпалась в прах.

После смерти родителей из-за отсутствия других родственников Гарри определили в детский дом ближайшего городка. Среди огромного множества детских домов ему был уготован именно приют при церкви. Детей там было мало, и почти все они были подкидышами. Они жили как одна большая семья, поэтому Гарри сразу стал там изгоем, не вписываясь в правила и законы этого дома. Порой он сравнивал воспитанников приюта с роботами: они были такими спокойными, послушными, правильными, делали только то, что надо, и ничего более, одним словом — идеальные дети.

Первое время Гарри будто не замечали, не смотрели в его сторону, не разговаривали. По их представлению, ему давали время освоиться, привыкнуть и подстроиться под принятый распорядок. Но все они были такими странными, на взгляд Гарри, что он не смог к этому привыкнуть. Родители не привили ему любовь к религии, и её законы были ему чужды. Поэтому через некоторое время его уже начали ругать и наказывать за какие-либо проступки, на первое время ограничиваясь лишением ужина, иногда и обеда, парой дней в карцере. Но удары деревянной линейкой по рукам — самое страшное, что с ним могли сделать. Гарри вскоре опротивело всё вокруг, начиная с самого здания — серого, обветшалого, словно нежилого, — заканчивая самими его обитателями — тихими, всегда безукоризненно послушными. Эта ужасная религиозная обстановка навалилась на него, как огромная бетонная плита, тяжело придавливая к земле и не позволяя даже двинуться лишний раз.

Поначалу Гарри постоянно думал о своих родителях: он ужасно по ним тосковал. Хотелось снова очутиться в тёплых, уютных объятьях матери и увидеть задорную улыбку на таком родном лице отца. Он представлял, как снова окажется в своём ныне сгоревшем доме, уютно устроится на диванчике рядом с родителями и будет слушать ласковый, размерный голос отца и тихий, нежный — матери; расскажет им о том, как провёл день, выслушает нотации матери. После чего она расскажет ему одну из его любимых сказок, в то время как он будет пить из большой кружки самое вкусное какао на свете. А потом отец возьмёт его, почти уснувшего, на руки и отнесёт в его маленькую комнатку, укутает в тёплое одеяло, и поцелуй в лоб будет последним, что он почувствует перед сном.

Казалось, происходящее в действительности — ужасный кошмар, и сейчас он проснётся в кровати в своей собственной комнате со светло-голубым потолком, родители прижмут его к себе и успокоят. Но когда он просыпался наутро, над ним нависал всё тот же серый потолок с жёлто-коричневыми подтёками и потрескавшейся штукатуркой.

Время шло. Измучив Гарри до крайности, страшные мысли и чувства начали потихоньку отступать, и Гарри оставалось только примириться со сложившимся ходом вещей: что родителей больше нет — нет нигде, ни в другом городе, ни в далёкой стране, ни на небесах, — что он их больше никогда не увидит. Родители бы не одобрили его терзаний. Они хотели бы видеть его счастливым.

Жизнь продолжалась, какой бы она ни была. Отец имел обыкновение говорить, что иногда жизнь — это череда чёрных и белых полос. Сейчас госпожа Фортуна отвернулась от Гарри, и в его жизни наступила чёрная полоса, но когда-нибудь она снова повернётся к нему, и удача вернётся. Когда-нибудь, возможно, не скоро, но вернётся. Быть может, до этого придётся пережить ещё много неприятных моментов, быть может, на пути к ней придётся преодолеть немало препятствий. Но родители всегда твердили Гарри, что человек — существо хрупкое на вид, но сделанное из твёрдого вещества. Люди сами по себе сильны духом, готовы многое стерпеть и выжить тогда, когда все отвернутся и забудут, готовы выжить назло всем; готовы пробираться через самые сложные препятствия. Просто иногда они сами об этом забывают.

Гарри внушал себе, что он сильный, что он всё стерпит, со всем свыкнется, всё преодолеет. Отец говорил, что иногда самые простые вещи могут оказаться самыми сложными, и наоборот. Джон Престон рассуждал на самые различные темы со своим малолетним сыном. Гарри вспоминал очень многое из того, чему учил его отец, и, казалось, только сейчас начинал понимать. Он надеялся на улучшения в жизни, поскольку считал, что хуже быть не может. Гарри ещё не знал, как он заблуждался.

После продолжительного периода хандры, пассивного ожидания чуда настало время перейти к активным действиям, двигаться дальше, оставив плохое позади, и самому взять свою судьбу в руки. И главным светилом на этой дороге, главной его целью стали поиски его другой семьи — семьи Поттеров. Именно они вскоре полностью вытеснили мысли о родителях и потерянном детстве.

Волшебный мир? Заманчиво! Как много необыкновенного он в себе таит! Но куда важней были Поттеры сами по себе — вот что интересовало Гарри больше всего. А если быть совсем уж точным, то именно Мэттью Поттер. Тот факт, что где-то живёт его родной брат, волновал и будоражил сознание. Сейчас больше всего на свете Гарри хотел найти своего брата. Это становилось его идеей фикс и чуть ли не манией.

Периодически в его сознании просыпался гадкий голосок, который нашёптывал ему, что он вовсе не нужен ни Поттерам, ни своему брату, что они и без него вполне счастливая и дружная семья, в лишних нахлебниках не нуждающаяся. Но Гарри спешил заглушить этот голос, сосредотачиваясь на более оптимистических прогнозах. Найти брата — вот она, главная цель, луч света в его тёмном царстве. И цель эта дала то, в чём Гарри сейчас отчаянно нуждался, — смысл жизни.

Нет, были, конечно, мелкие проблемы, проблемки, так сказать, — ну, не знал он, как этих Поттеров найти; не знал даже, к какому миру они принадлежат — волшебному или нет, и вообще, в какой части света жили. Но о чём речь, когда море по колено? Все его проблемы сходились к одному — как достичь цели? Как найти одну песчинку на целом пляже? «Но это не так важно, — успокаивал себя Гарри. — Главное — настрой, а остальное приложится».

Тем временем в приюте для Гарри началась школа, которая несколько отвлекала и скрашивала его деньки. Жизнь в четырёх стенах, по расписанию, становилась невыносимой — прогулки по расписанию, питание по расписанию, сон по расписанию и даже посещения уборной по тому же расписанию. Сложнее всего было смириться с редкими, всего раз в день, прогулками на свежем воздухе. Но Гарри научился обходить этот запрет, выбирался во двор тёплыми и ясными ночами и хотя бы с часок наслаждался относительной свободой. Бывало, его ловили дежурившие сёстры-настоятельницы (в основном, по донесениям соседей по комнате, замечавших его ночные отлучки), но, опять же, ничем серьёзным ему это не грозило. Его до того часто лишали еды и сажали в карцер, что он мог не чувствовать голода весь день, а одиночество стало его постоянным спутником.

С началом учёбы практически всё его свободное время стали занимать книги. Детей с первых же дней учили так, будто готовили к поступлению в Гарвард или Оксфорд. Хотя, известное дело, ни то, ни другое им не светило. У Гарри была отличная память, и он быстро учился. А обучали их всему, чему только можно. В список школьных предметов входили французский язык, астрономия, биология и другие предметы, которые не изучали в обычных начальных классах. Конечно, лишь на том уровне, на каком шести-семилетние дети чисто технически могли усвоить материал. Усваивали единицы. Много времени Гарри проводил в библиотеке, не отличающейся, впрочем, большими размерами, но и на том спасибо.

О том, чтобы завести друзей, и речи быть не могло. Он был чужаком здесь, и абсолютно все это ощущали. Поначалу в штыки был воспринят необычный шрам, не желавший сходить с его лба. Дети, да и нередко и сами сёстры-настоятельницы, считали его некой меткой нечистой силы, дьявола. Со временем им надоело шарахаться от него, как от прокажённого, тем более что вскоре шрам стал невиден за отросшей чёлкой, но они всё же старались обходить его стороной и избегали разговоров с ним. Гарри же и подавно не искал общения — все до единого дети казались ему бездушными машинами, усердно молящимися день ото дня, читающими одни только молитвенники, ходящими по струнке, прилежными, безропотными — кроткими овечками, одним словом. Гарри и придумать не мог, о чём с ними можно поговорить. Очень быстро сторониться друг друга вошло у них в привычку.

Вскоре появились и первые мысли о побеге. Сначала робкие, мечтательные. Потом более основательные, продуманные, которые вскоре превратились в полноценный план. Ничто не держало Гарри на месте, и даже страха перед неизвестностью не было. Первые его попытки провалились. Каждый раз что-то не ладилось и срывалось. То в плане появлялись прорехи, то его просто-напросто ловили, он не успевал даже удалиться от приюта на приличное расстояние. Наказания за неповиновение были строгими. Один раз его высекли. Спина после этого ужасно горела, как будто её окатили кипятком. Другой раз его поставили на горох на всю ночь в углу карцера. Неделями Гарри не выпускали на улицу, и это было самым мучительным для него наказанием. Время, казалось, тянулось бесконечно в такие моменты.

Магия, так часто проявляемая в детстве, сейчас же лишь изредка напоминала о себе. Например, когда Гарри впервые поставили на горох, он чувствовал себя ужасно, мышцы затекли, колени горели огнём, хотелось спать, а дежурный наблюдал за ним в маленькое окошко. Тогда Гарри отчаянно пожелал, чтобы дежурный заснул. Почти сразу раздался его размеренный храп, и Гарри спокойно устроился на коврике. Утром его разбудил резкий, этакий подсознательный толчок, он рефлекторно подскочил и тут же плюхнулся на колени в угол, усыпанный горохом. В ту же секунду дежурный последний раз всхрапнул, словно бы подавившись воздухом, и проснулся. Спросонья он не заметил ничего неладного, только заново повторил свою проповедь и отправил в комнату. После долгих и упорных попыток Гарри научился создавать в руке маленький светящийся комочек, состоящий из сплошного света, с помощью которого он тайно читал книги. И на этом, пожалуй, всё. Ничто более не напоминало ему, что он какой-то особенный.

Однако поиск Поттеров застыл на мёртвой точке — да и как иначе? Он понятия не имел, с чего начинать поиски людей. Шанс представился летом, после его девятого дня рождения.

Однажды, когда он возвращался с обеда и предавался размышлениям о том, как с пользой провести время до ужина, взгляд его упал на внушительного размера, потрепанного вида книгу, лежащую на коридорной тумбочке рядом с телефоном. Ранее её здесь не было. «Телефонный справочник», — прочитал Гарри. Сердце пропустило удар и тут же заколотилось с удвоенной силой. Вот он, шанс, которого он так ждал! Шанс найти Поттеров.

Гарри воровато огляделся — почти все ещё были на обеде, включая сестёр, — и вцепился в бедную книжонку, лихорадочно перелистывая пожелтевшие страницы, чуть ли не вырывая их с корнем, пытаясь отыскать букву «П». И — о чудо! — в справочнике таки присутствовала заветная фамилия — Поттер. Рядом значилось Генрих С. Поттер, что не соответствовало ни Джеймсу, ни Лили, но Гарри не придал этому большого значения — а вдруг это был его дед, или дядька, или ещё какой родич? Гарри торопливо набрал номер дрожащими пальцами. Мгновение тишины — и специфическое пиликанье сообщило, что такого номера не существует. Гарри нахмурился и набрал заново — более внимательно. Но аппарат не изменил своего приговора. Гарри оторопело посмотрел в книгу — напротив фамилии крошечными буковками значился адрес. Тогда Гарри выдрал лист с корнем и умчался в комнату, чтобы сейчас же спрятать своё сокровище в одном из учебников.

Следующие дни он несколько раз пробовал набрать номер. Это бесполезное занятие он не бросил, пока сестра-настоятельница не застукала его и не наказала. Тогда этот вариант был отброшен, но оставался другой — у него в руках был адрес. Какое-то время его одолевали сомнения, поскольку он не мог знать, были ли это те Поттеры, которых он искал, или просто однофамильцы. Но стоило ему в красках представить, как его надежда оправдается, решение дальнейших действий укрепилось в его голове — он должен был пойти по указанному адресу. Нужен был новый план побега.

* * *

Гарри побродил по коридорам, послушал разговоры воспитанников, попутался под ногами сестёр, то есть — собрал необходимую информацию и удалился в комнату, анализировать и размышлять. Побег он запланировал на утро следующего дня. Сестра, дежурившая сегодня ночью, всегда спала на своём посту, её было легко обойти. Иное дело — дверь и калитка, которые запирали на ночь.

Утром Гарри проснулся очень рано. Солнце ещё только скромно выглядывало из-за горизонта. Все соседи по комнате спали крепким сном, по уши укутавшись в простыни. Гарри тихо оделся, надел на плечи свой школьный рюкзак, в который с вечера сложил все нужные в дороге вещи, и на цыпочках прокрался на кухню. Там он пополнил рюкзак продовольствием, набрал воды в бутылку из-под молока. Входную дверь он отпер с помощью маленькой булавки, добытой у одной из сестёр. Плотно прикрыв за собой дверь, он кустами добрался до прорехи в стене забора, аккуратно отодвинул неплотно прибитую доску, выскользнул наружу, водворил доску на место, при этом чувствуя себя тайным шпионом на задании, выпрямился и на всех парах помчался в сторону города. К этому времени солнце уже успело полностью выйти из своего укрытия и теперь окрашивало всё в яркие, живописные цвета.

Гарри бежал так долго, как только мог, пока не почувствовал, что сейчас задохнётся. Только тогда он остановился и плюхнулся в кусты чьего-то дома. Волна ликования поднималась изнутри — всё было далеко не кончено, он только начинал свой путь, но детский дом был позади, и Гарри не покидало ощущение, что он его никогда больше не увидит. Он был сном, миражом, который развеялся от глотка свободного воздуха. Наконец ненавистные оковы сброшены.

В его путешествии было много подводных камней, в любой момент что-то могло пойти не так, но Гарри был озабочен лишь одним — как добраться по нужному адресу. Он не знал города, в котором прожил почти три года, и не ориентировался по нему. Ему нужна была карта — с этим он пошёл по направлению, которое, как он знал, вело к центру города. Но шёл не по дороге, а проулками, на случай преследования.

* * *

Жаркое августовское солнце припекало макушку даже сквозь кепку. Приближалось время обеда, а Гарри так и бродил по городу, как пилигрим. Прохожие подсказали ему, как добраться до центра, — оказалось, приют стоял на самом отшибе. Они советовали ему взять автобус, но Гарри боялся растратить все свои скудные накопления и остаться совсем без гроша, поэтому решил передвигаться пешком. В центре он пришёл к газетному киоску и так долго разглядывал карту города, что продавец дал её ему бесплатно. Радости его не было предела, когда он нашёл необходимую улицу. По карте казалось, что это было не так уж далеко. Но выбравшись с центра, он понял, что идти придётся несколько дольше. Тогда он решил передохнуть, устроившись на детской площадке.

Он сидел на качелях и жевал вчерашнюю булочку, при этом медленно раскачиваясь и оглядывая окрестности. Это были самые что ни на есть типичные улочки, каких в этом городке был пруд пруди. Один дом как отражение другого. Отличались только машины у фасада. В это время дня люди предпочитали прятаться от жары в своих домах под вентиляторами, поэтому на улице стояла тишина.

Но продлилась она недолго. Только Гарри доел булочку, как из-за угла показалась компания из пяти мальчишек немногим старше Гарри. Они создавали много шума: громко разговаривали, хохотали, выкрикивали гадкие слова и вообще ужасно себя вели. После идеально дисциплинированных воспитанников детского дома (этих святош) они казались ужасно громкими и опасными. Гарри не горел желанием с ними сталкиваться. Не мешкая, он поднялся, чтобы улизнуть прежде, чем его заметят, но не тут-то было — гадкие качели не пожелали так просто его отпускать: вредный гвоздь подцепил карман брюк, и резкие движения вообще грозили образовать дырку на интересном месте. Пока Гарри копошился, пытаясь отодрать себя от качелей с минимальными потерями, момент был упущен. Справившись наконец, Гарри обернулся и чуть было не уткнулся в костлявую грудь высокого мальчишки, чем-то напоминающего грызуна.

— Эй, Ди, ты только глянь, кто тут у нас! — противным голосом обратился тот к другу — светловолосому пузырю с большим красным лицом и маленькими водянистыми глазками. Шея у того практически отсутствовала, до того она была короткая. Ди странно ухмылялся, и Гарри совсем не понравилось, как сжимаются его руки в кулаки.

— Эй, ты кто такой? Что ты тут забыл? Это наша площадка! — грозно возвестил Ди.

— Простите, я не знал, что она ваша, я уже ухожу, — спокойно, как цивилизованный человек, произнёс Гарри, надеясь своей вежливостью отбить охоту придираться к нему. Но он, конечно, слишком плохо разбирался в психологии хулиганья. Ибо его миротворческая деятельность принесла эффект прямо противоположный. Мальчишки переглянулись и расхохотались.

— Вы гляньте на этого умника! — выдавил сквозь смех один из них.

Гарри недоумённо оглядел компанию и сделал шаг в сторону, намереваясь удалиться как можно скорей. Но недружелюбная компания не собиралась так просто выпускать свою добычу из рук. Внезапно один из них толкнул Гарри в плечо, а другой ухватился за рюкзак, да так крепко, что Гарри не успел ничего предпринять, как лишился своей драгоценной ноши — всего своего скудного имущества, — которая перекочевала в руки обидчика, а сам повалился наземь. Он быстро подскочил и бросился за рюкзаком, но державший его мальчишка, загоготав, проворно бросил его своему товарищу. Теперь Гарри находился в кругу хулиганов, которые, громко смеясь и отпуская глупые шуточки про слёзки и мамочку, перекидывали друг другу его рюкзак.

Гарри видел, как дети играли в подобную игру, когда он еще жил с родителями, и всем было весело. Но Гарри вовсе не было весело. Когда он попытался забрать ранец у толстого блондина, тот сильно и больно толкнул его, отчего он снова повалился на землю. Было горько и обидно. Он был на полпути к такой важной цели — решался вопрос жизни и смерти! — а эти мальчишки ему так беспардонно мешали, а ещё и упивались его обидой. Гадкие, гадкие дети! Гарри охватила злость, в глазах засверкали гневные огоньки; казалось, даже атмосфера вокруг наэлектризовалась. Если бы детишки не были таким глупыми и слепыми, они бы со всех ног кинулись бы по своим домам и спрятались бы под кровати. Ещё минута унижения — и бурлившая в юном волшебнике магия кинулась бы на защиту своего несчастного хозяина, безразличная ко всяким рамкам дозволенного. Но, на их счастье, положение спасла пожилая леди, показавшаяся за углом, размахивая клетчатой хозяйственной сумкой и ругаясь на собравшуюся компанию. Мальчишки тут же бросили рюкзак на землю и кинулись врассыпную. Гарри поднялся с земли и принялся отряхивать одежду. Дама торопливо подошла к нему и, поправляя выбившиеся из-под чепца серые волосы, взволновано спросила:

— Дорогой, ты не ушибся?

Гарри отрицательно помотал головой, натягивая на плечи лямки рюкзака.

— Нет, миссис, спасибо.

Леди внимательно оглядела его с ног до головы.

— Ох, милый, эти мальчишки такие хулиганы, прямо-таки не знаю, как с ними сладить! Бедные Дядя Лапка и Снежинка тоже от них не раз пострадали. А я говорила этим Дурслям, что их сын истинный безобразник, так они ещё имели наглость обвинить меня в клевете, — старушка не на шутку разгорячилась, словно ей некому было больше выплеснуть своё негодование. Гарри знать не знал, кто такие Дядя Лапка, Снежинка и Дурсли, но ему было абсолютно всё равно — он спешил найти Генриха С. Поттера.

— Миссис…

— …Фигг, дорогой, Арабелла Фигг. А ты это чейный, мальчик? Я тебя здесь раньше не видела.

— Приятно познакомиться, миссис Фигг. Я ищу родственников. Они живут на улице Саус-Риверхем, вы не знаете, как туда дойти?

Старушка призадумалась, рассеянно покарябала подбородок.

— …Риверхем, Ривер… нет, там не Риверхем… хотя тоже речка какая-то, — бормотала она и вдруг воскликнула: — А, так это у старого завода, дорогой! За час авось доберёшься. Иди вон по той дороге, перед центральным универмагом повернёшь направо — право это с этой стороны… А потом прямо до холма, там увидишь речку, вот по-над этой речкой-то и будет Саус-Риверхем, — она заулыбалась, обрадованная тем, что смогла помочь этому милому, на её взгляд, ребёнку.

Гарри сдержанно поблагодарил старушку и, поправив рюкзак, отправился по указанному направлению.

— Да не за что, милый, — рассеянно отозвалась старушка уже в спину уходящему ребёнку. — А как звать-то? Не спросила… Вот карга старая. А какой прелестный малыш… а наши-то? Вот выскажу этим Дурслям всё, что о них думаю.

* * *

Миссис Фигг не обманула, нужная улица нашлась без проблем. Увидев табличку с названием, Гарри засиял — он ничего не придумал, улица действительно существовала, а значит, существовали и Поттеры. Он шёл по улице, вглядываясь в номера, и всё-таки прошёл нужный дом — номер он увидел с третьего раза, поскольку тот покосился и зарос плющом. Домик был небольшим, ветшающим и, судя по всему, нуждался в капитальном ремонте. Небольшой дворик весь зарос сорняками, чего ни за что не допустил бы ни один живой хозяин в этом городке. С виду домик отнюдь не походил на обиталище молодой семьи с ребёнком. Казалось даже, что здесь вообще никто не жил, кроме злобных приведений и всякой нечисти. Гарри осторожно приоткрыл скрипучую калитку. Пройдя через весь двор, он боязливо ступил на крыльцо, которое при каждом шаге скрипело не хуже той же калитки.

Но постучать в двери Гарри не решался. Он мялся на пороге, несколько раз разворачивался, чтобы уйти, но быстро одумывался и снова тянулся к двери. Если бы ему предстал красивый уютный домик, он, быть может, так и не решился бы постучаться. Но только издалека увидев эту развалину, в глубине души он уже понял, что здесь он не найдёт того, что ищет. Решительно выдохнув, Гарри пару раз постучал в дверь. Никто ему не ответил. Он повторил свои действия более твёрдо. С тем же результатом.

Гарри заглянул в маленькое окошко возле двери, предварительно протерев его ладонью от пыли и грязи. Внутри дома творился полный бедлам, вещи сплошь были покрыты слоями пыли, из чего можно было извлечь неутешительные выводы — дом был заброшен. И уже давно. Гарри поражённо замер, осознав этот горький факт. Полдня ушло на поиски этого дома, столько физических и душевных сил он потратил! Какие надежды он возлагал на Генриха С. Поттера! Он считал, что найдёт здесь ответы на все вопросы. А что получил? Старый, разваливающийся, а главное — пустой дом! И никакими Поттерами здесь и не пахло.

От разочарования Гарри пнул дверь. Та медленно отворилась, противно скрипнув, словно вопрошая: «Че-е-е-е-го-о-о?» От неожиданности Гарри отскочил. Широко открытыми глазами он смотрел на отворившуюся дверь, решая: входить или не входить? А если там всё же кто-то был? Мало ли, как люди живут. Воровато оглядевшись, он быстро проскользнул в чужой дом, пока не передумал. Свет лишь частично проникал сквозь грязные стёкла, отчего дом был погружён в мрачную полутьму. Гарри сделал несколько шагов к центру коридора, тщательно разглядывая интерьер. Обстановка была довольно-таки нищенская: старые масляные лампы, большое старомодное кресло, допотопный телефонный аппарат, книги — огромное множество книг — и многое другое. Гарри снял трубку телефона, но услышал лишь идеальную тишину. Вдруг откуда-то сбоку, где предположительно располагалась кухня, послышались тихие голоса, смешанные со странным шипением.

— Да говорю ш-ше тебе, идиот ты этакий, я ч-чую человека-с-с.

— Быть этого не мож-жет-с-с!.. С-снова ты меня пугаешь.

— Глупая з-змея! Вмес-сто того чтобы болтать, с-сам бы проверил…

Гарри замер в оцепенении, уставившись в проход напротив, не в состоянии сделать и шага. Вдруг он заметил неясное копошение на полу. Присмотревшись, он различил у порога двух небольших змей и был готов поклясться, что они разговаривали — или же он сходил с ума. Увидев Гарри, они сразу замолкли и замерли на месте. Время словно остановилось на мгновение. Гарри остолбенел и поражённо уставился на говорящих змей, а те, в свою очередь, уставились на незваного гостя. Одна из змей первой нарушила тишину.

— Ну вот, с-смотри! Я ж-же говорила — человек-с-с. А ты — не мож-жет быть, не мож-жет быть. Теперь опять придётс-ся ис-скать новое жилище!

— А мож-жет, он уйдёт? — спросила вторая змея.

— Ага, с-сейчассс, так он и уш-шёл, — ответила первая, и Гарри даже показалось, что голос её не был лишён ехидства.

— Вы разговариваете? — наконец обрёл он дар речи. Ему почудилось, или в его голосе были такие же шипящие нотки?

Змеи снова замолчали и уставились на Гарри.

— Ты рас-сговариваеш-шь? — задала тот же вопрос первая змея, проигнорировав слова Гарри.

— Э-э… я всегда разговаривал.

— Мы тоже-с-с, — прошипела первая змея.

— Я раньш-ше не с-слышал, чтобы люди говорили с-со з-змеями, — произнесла вторая.

— Глупый! — зашипела на неё первая. — Пош-шевели из-звилинами, ес-сли они у тебя вообщ-ще ес-сть, неужели ты не помниш-шь, как мать рас-ссказывала о з-змееус-стах, говорящ-щих с-со з-змеями?

— Но ведь это была только с-сказка! — оправдывалась вторая.

— Ты невынос-сим! Ну ш-што, с-стала бы она нам врать?! С-совсем не думаешь, а?

— Прос-стите, а что вы здесь делаете? — прервал их Гарри. Странные существа снова обратили всё своё внимание на мальчика. Ответила ему опять же первая.

— Ж-живём, ш-што ещё?

— А где Генрих Поттер?

— Потрих Гентер-с-с? — переспросила вторая. Ответила опять первая змея.

— Ну что за безмоз-зглое с-сущес-ство!.. Он имеет в виду того человека, ш-што жил з-здес-сь раньше.

— Откуда ты з-знаеш-шь?

— А кого, как не человека, мож-жет ис-скать человек?

Она снова обернулась к Гарри.

— Помер с-старик, давно уж-ж.

— Умер? Как? Когда? — всполошился Гарри.

— Говорю ж-же, давно. Почём мне з-знать?

— А отчего умер?

— Ну откуда нам с-снать-с? С-странный ты. Мы обычные, ничем-с-с не примеч-чательные з-змеи. Ж-живём з-здес-сь, никого не трогаем, никому не меш-шаем…

— …и пухнем от с-скуки, — тихо добавила вторая.

— Молчи уж-ж! — отдёрнула первая. — А ты вообщ-ще кто? И что тут делаеш-шь? — подозрительно, как показалось Гарри, спросила она.

— Я разыскиваю с-своих родителей и думал, что человек, который тут жил, поможет мне.

— Родители-с-с? Родители — это хорош-шо. Наша родительница уж-же давно соединилас-сь с природой.

— Мать? А вы что — братья?

— С-с-с, — если бы эта змея была человеком, Гарри сказал бы, что она зашипела, как змея, но так как это и так была змея, то, скорее всего, это выражало недовольство.

— Она мне с-сес-стра, — объяснила вторая змея.

— О, прошу прощения, так вы брат и сес-стра?

— Так и ес-сть. Ну а что ты будеш-шь делать дальш-ше?

— Не знаю. Ещё не думал об этом. Но у меня тоже ес-сть брат, и я очень хотел бы его найти.

— Возьми нас-с с-с собой, — помолчав и глянув на сестру, попросил змея-брат. Та зашипела на него.

— Ты, конеш-шно, глупый, как пробка, но иногда выдаёш-шь с-стоящие идеи, — она повернулась к Гарри. — Нам здес-сь дейс-ствительно невынос-симо с-скучно. Змееус-ст, возьми нас-с с-с собой, мы будем примерными попутчиками-с-с.

Гарри растерялся. Он не имел представления, как ему дальше быть. Вернуться в приют? Исключено. Скитаться по городу, попрошайничать, голодать, стать беспризорником? Страшно, стыдно, но так шансов на успех у него было гораздо больше. Так он станет сам себе хозяином. Гарри почувствовал вмиг навалившуюся усталость и абсолютное нежелание принимать далеко идущие планы. Если змеи хотят пойти с ним — пусть идут. Они в любой момент могут от него уйти. А компания двух разумных говорящих змей (возможно, волшебных) была весьма привлекательным вариантом.

— Хорошо. Можете пойти со мной, — в конце концов ответил он.

Змеи одобрительно зашипели и подползли к Гарри. Он замешкался, не зная, что делать дальше, так же как и его новые спутники. Окинув совсем маленьких змей взглядом, он снял с плеч рюкзак и расстегнул молнию одного из карманов. Змеи покорно заняли предложенную жилплощадь. Гарри аккуратно прикрыл кармашек, оставив дырку для воздуха, и отправил рюкзак обратно за спину. Первая змея прошипела из-за спины:

— Да-с-с. Мне нравитс-ся.

Её брат согласно зашипел.

— Ну-с-с, куда теперь отправляемс-ся?

Гарри уже собирался повторить, что не знает, куда идти, когда его взгляд зацепился за старую, покрытую пылью газету, лежащую на столе. Он подошёл и взял её в руки. Газета была датирована 1985 годом (годом ранее) и была на французском языке. Благодаря двум годам усердного обучения этому языку Гарри смог разобрать ключевые слова:

«Сегодня в Париже… открытие ресторана «L'esperance»… большие надежды его молодому хозяину Дж. Поттеру… прибывшему к нам из холодной Англии. Месье Поттер… приветствовать вас…».

— Ребята… Мы отправляемся в Париж, — со странными интонациями в голосе протянул Гарри.

Nihil est tam populare, quam bonitas. — Ничто так не ценится народом, как доброта.

Цицерон

Гарри брёл вдоль дороги, пытаясь остановить попутку. Можно было логично предположить, что он сошёл с ума, решив в одиночку, почти без гроша в кармане отправиться заграницу. Возможно, это отчасти было верно. Знакомая фамилия и подходящие инициалы буквально вскружили ему голову. Конечно, велика вероятность, что Дж. Поттер не был тем, кого он искал, но, в отличие от Генриха Поттера, о котором Гарри знал только имя и адрес, он, во-первых, подходил по имени, а во-вторых, был достаточно молодым, чтобы стать его отцом. И несмотря на то что жил в Париже, он был англичанином. Как ни крути, шанс был велик — с точки зрения Гарри. Ну а то, что ради встречи с семьёй ему придётся сменить страну, его не слишком пугало — Франция не Япония, до неё вон, рукой подать. А он даже французский знает! Беспокоило одно — как ему, девятилетнему ребёнку, сбежавшему из приюта, одному, без сопровождения, пересечь границу между двумя странами? Но Гарри это не останавливало — авось решение придёт.

Гарри никогда особенно не задумывался, что будет делать, когда найдёт свою семью, — ведь они даже не знали о нём. Вот они удивятся! А что, если они не поверят? А что, если он им не нужен? А что, если их и в живых-то нет?! Ни о чём из этого Гарри старался не думать — конечно, всякое возможно. Если стараться учитывать все вероятности, то можно и свихнуться. Поэтому Гарри допускал лишь благоприятные варианты, а все «если» отбрасывал на задворки сознания. Некогда он пережил страшное потрясение и затем почти три года провёл в одиночестве, без поддержки, в среде непонимания и отверженности, и он, как никто другой, хотел тепла и уюта. В газете писали про Поттера, который жил в Париже. А если где-то есть какой-то Поттер, он должен его разыскать. Для него это было в порядке вещей.

Из уроков географии Гарри знал, что Англию от Франции отделяет пролив, а порт, из которого плавающие средства переправлялись к берегам Франции, находился в городе Дувр. Туда он и направил свои стопы. Он сверился с картой и понял, что необходимо было выйти на автостраду и поймать попутку. Это оказалось не такой простой задачей. Близился вечер, но он не чувствовал ни усталости, ни голода, ни страха. В рюкзаке ещё оставалась пара булок, прихваченных из приюта, но он собирался оставить их на более трудные времена.

Тем временем Гарри успел познакомиться со своими новыми попутчиками — двумя змеями, приходившимися друг другу братом и сестрой. Гарри выразил удивление тем фактом, что у змей есть какие-либо семейные отношения, но змеи сообщили ему, что связывают их вовсе не семейные узы или, чего доброго, любовь, а банальная привычка — в нужный момент они просто не нашли, куда уйти, и так и остались вдвоём. Их родительница, как они называли свою мать, умерла давно, ужасной и печальной смертью — её унесла в своё гнездо огромная сова. Незавидная участь. Её многочисленное потомство разбрелось по разным уголкам леса, в том числе и эти двое. Жили они долгое время на окраине небольшого леса, недалеко от людей, а последнее время — в печке заброшенного дома. Не раз они наведывались во дворы соседей в поисках пропитания. Появление Гарри «прервало их размерную и однотипную жизнь» — по их же словам.

Гарри дал им имена. Ему казалось недопустимым называть необыкновенных говорящих змей кличками обычных домашних питомцев вроде Шелли или Бобби. Поэтому благодаря его любви к астрономии одна из змей стала носить имя Ригель, а её брат — Антарес. К вечеру змеи, утомленные новыми впечатлениями, уснули, уютно устроившись в просторном кармане рюкзака.

Из-за поворота вынырнул старенький вишневый «Фордик», громко ревя мотором. Гарри поднял руку, пытаясь его остановить, но уже не надеясь на удачу. На его счастье, «Форд» сбросил скорость и пристроился к обочине. Обрадованный, Гарри кинулся к машине.

— Эй, приятель, ты что тут бродишь? — спросил тучный мужчина за рулём. На вид ему было лет шестьдесят, а лицо с первого же взгляда внушало доверие. Над губами у него красовались пушистые и чрезвычайно подвижные чёрные усы с седыми вкраплениями. На голову был водружён новенький блестящий серый котелок, из-под которого торчали чёрные реденькие волосы всё с той же проседью. Удивлённо сощурившись, мужчина оглядел Гарри с ног до головы. Тот же, заметив это, смущённо поправил края большой клетчатой рубашки, украдкой отряхнул брюки и поджал пальцы в старых изодранных кедах. В таком виде он мог сойти за уличного оборванца. Гарри состроил умильную рожицу, аки бедная сиротка, и начал спектакль молодого актёра:

— Сэр, я так хочу домой! Я хочу к маме и папе, отвезите меня домой, будьте так добры!

Гарри чуть было не добавил «Христа ради!», но посчитал это чересчур подлым — он и так достаточно низко пал! У него был вид готового впасть в истерику ребёнка. Мужчина всполошился, запричитал и открыл ему дверь. Очевидно, он был не из жестокосердых. Только водитель успел глазом моргнуть, а Гарри уже забился на заднее сидение его «Фордика».

— Кхе-кхе… Так где живут твои родители, приятель? — поинтересовался мужчина.

— В Дувре, сэр. Но вы не обязаны везти меня прямо туда…

Мужчина приподнял брови. Его усы покачивались, словно на волнах.

— Дувр? Ну и угораздило же тебя! И каким же образом?

У Гарри был такой вид, словно он вот-вот расплачется.

— Я был глупым, эгоистичным ребёнком, сэр! Мне так жаль! — и опустил голову.

Мужчина сердобольно заохал.

— Ну-ну, нечего слёзки лить, всё образуется! Главное, что ты осознаёшь, что поступил плохо. Сегодня тебе очень повезло: ведь я тоже еду в Дувр! — Гарри поднял на него осчастливленную мордашку. — Кстати, называй меня мистер Стиллер. А тебя как звать?

— Гарри, сэр.

— Приятно познакомиться, Гарри. Ну что ж, в путь! Ой и волнуются, должно быть, твои родители! — он завёл мотор своего «Форда», и машина, громко взревев, тронулась с места. — А я вот отправляюсь во Францию… — добавил мистер Стиллер. Гарри посмотрел на него с недоверием и подумал было, что ослышался, — разве может так совпасть? Мужчина продолжал: — …к дочери. У неё сын родился! Я дедом стал, представляешь? Я как только узнал — сразу прыг в машину и на газ. Я ведь с севера еду, уже несколько часов. Дочь говорит, мальчуган весь в деда пошёл — в меня то есть, — он гордо выпятил грудь.

Гарри вежливо улыбнулся и уставился в окно.

* * *

Как оказалось, мистер Стиллер любил поговорить. Он рассказывал одну историю за другой, при этом бурно жестикулируя, иной раз даже забывая о руле. Гарри делал вид, что внимательно слушает, и натянуто посмеивался в нужных моментах. Остановившись, чтобы перевести дух, мистер Стиллер наконец заметил, что его юный попутчик устало клюёт носом. Он достал из своей сумки кусок пирога и вручил Гарри со словами:

— Давай-ка жуй и поспи чуток.

Гарри было неловко: этот мужчина и так для него многое сделал, не хотелось злоупотреблять его добротой. Но тот не слушал возражений, а у Гарри не было сил спорить. Поблагодарив доброго старика, он торопливо проглотил пирог и устроился на заднем сидении. Блаженно прикрыв глаза, он уже собирался забыться глубоким сном, но тихое шипение из рюкзака отвлекло его на некоторое время. Заглянув внутрь, он наткнулся на двух маленьких, но очень недовольных змей.

— Кажетс-ся, кое-кто кое о ком забыл-с-с, — прошипела Ригель. Её брат интенсивно закивал плоской головкой в знак согласия. Гарри покосился на мистера Стиллера и, убедившись, что тот не обращает внимания на происходящее на заднем сидении его автомобиля, подпевая радио, тихо ответил:

— Прос-стите, я виноват. Вы проголодалис-сь?

— Ну раз-зумеетс-ся, мы проголодалис-сь, — раздраженно прошипела Ригель в ответ. Антарес тоже хотел что-то сказать, но сестра толкнула его хвостом так, что он передумал. Ригель настойчиво повторила: — Проголодалис-сь.

Гарри вытащил из одного из отделений своего рюкзака припасённый пирожок, разломал пополам и положил рядом со змеями. Пирожок был с яйцом.

— Надеюс-сь, этого хватит на первое время. Я пока не могу вас-с выпустить. Потерпите немного.

— Ну как, удобно, Гарри? — громко спросил мистер Стиллер.

Гарри торопливо закрыл ранец, не обращая внимания на сопротивление Ригель, и полусонным голосом ответил:

— Спасибо, мистер Стиллер, — он подавил зевок, — всё хорошо.

* * *

Когда Гарри проснулся, на улице уже вовсю светило солнце. Мистера Стиллера в машине не было. Выглянув в грязное окошко, он обнаружил, что «Фордик» стоял на автозаправке. Гарри сладко зевнул, потянулся, протёр глаза, повертел головой и наконец вылез из автомобиля. На улице дул приятный свежий ветерок. Мистера Стиллера поблизости не наблюдалось. Зато была небольшая закусочная, где, возможно, и находился его спутник. Вспомнив о чём-то важном, Гарри кинулся к своему рюкзаку. Перерыв его вверх дном, он так и не обнаружил в нём живой активности. Гарри заволновался. «Неужели они меня бросили?» — почти обиженно подумал он. И грустно: «И они тоже?» Он так задумался о том, куда могли подеваться его друзья, что не заметил подошедшего к нему мистера Стиллера.

— Доброе утро, Гарри! — весело поприветствовал он. — Как спалось?

— Хорошо, спасибо. Сэр, а долго нам ещё осталось ехать?

— Так мы уже приехали давно, ещё ночью.

Гарри ахнул — так быстро?

— Я всё ждал, когда же ты проснёшься, — сказал мистер Стиллер, — так жалко было тебя будить. Ну, идём же позавтракаем!

В закусочной их обслужила милая пожилая дама в ярко-красном фартуке, с которой у мистера Стиллера завязался разговор. Гарри без особого аппетита поковырялся в своей порции омлета и искрошил тост на мелкие крошки. Допивая свой кофе, мистер Стиллер вдруг произнёс:

— Кстати, здесь у них за углом есть телефонная будка, надо бы позвонить твоим родителям, чтоб они не убивались понапрасну.

Гарри искоса глянул на доброго старика.

— У моих родителей нет телефона, мистер Стиллер.

— Нет телефона? Как жаль, как жаль. Может, соседей?

— Этого я не знаю, сэр.

— Ох, неприятно, однако. Ну, тогда нам стоит поторопиться, — он бодро похлопал мальчика по спине. — Ты пирожок с собой возьми, не стесняйся.

Гарри отправился к машине, а мистер Стиллер задержался у телефонного автомата — решил позвонить дочери. Гарри опять подумал о Ригель и Антаресе. Своей болтовнёй и спорами они отвлекали его от удручающих мыслей, не давали страху и сомнениям охватить его, они даже были способны поднять ему настроение — и это меньше чем за один день знакомства. Как оказалось, змеи могут быть человечней, чем порой сам человек. Раньше Гарри и представить себе такого не мог. Но, в конце концов, он не мог решать за них. Захотели и уползли. Они были взрослыми, вольными созданиями, которые были в состоянии сами о себе позаботиться. А что Гарри? Просто ребёнок с кучей проблем...

— Какой-то он грус-сный. Может, что с-случилос-сь? — послышалось сбоку тихое шипение.

— Не з-знаю, только ч-что был в порядке-с-с, — ответил другой голос.

— Вечно ты ничего не з-знаешь! Да и чего с-с тебя вз-зять, гадюка ты этакая...

— Вернулись… — выдохнул Гарри. — Где вы были? Я вас-с потерял.

— Волнуетс-ся, — прошипела Ригель брату. — Нез-зачем так кричать-с-с, мы не глухие. Ш-штоб ты з-знал, в твоём доме вес-сьма тес-сно и неудобно-с-с! А мы были голодны-с-с.

Гарри улыбнулся: не бросили, вернулись. С теми же недовольством и язвительностью. И почему он решил, что они его оставили? Краем глаза заметив возвращающегося мистера Стиллера, он быстро запихал сопротивляющихся змей обратно в рюкзак и забрался в машину. Мужчина медленно приближался, насвистывая какой-то весёлый мотивчик (за этим Гарри наблюдал уже из зеркала заднего вида).

— Ну что, приятель, показывай дорогу к дому, — весело сказал мистер Стиллер, втискивая свою тучную фигуру в маленький «Фордик». Гарри напряжённо улыбнулся, глядя на светящееся позитивом лицо мистера Стиллера.

— Около порта, сэр.

— Да ты что! Как удачно всё складывается, однако!

* * *

Из рюкзака то и дело раздавалось приглушённое шипение, которое мистер Стиллер, по всей видимости, не слышал, в отличие от Гарри. Брат с сестрой опять спорили. Ригель казалось, что Антарес слишком длинный и занимает её пространство в кармане. Тот же утверждал, что она растолстела до такой степени, что ему некуда приткнуться. Ригель, как представительнице женского пола, пускай и змеиного рода, пришёлся не по душе нелестный намёк о её фигуре, и она принялась выговаривать всё, что думает о всяких там глупых, ленивых идиотах, посредственных добытчиках, гордо именующих себя рептилиями. Антарес начал было извиняться, но какие уж тут извинения, когда тебя называют дубовой деревяшкой, кое-как наученной говорить и ползать. В общем, слушал Гарри этот обмен «любезностями», рассматривая незнакомый город. Вскоре на горизонте показалась синяя полоса Дуврского пролива. Гарри смотрел, как завороженный, — он впервые видел море.

— А вот и порт! — радостно воскликнул мистер Стиллер. — Так где живут твои родители, Гарри?

— Кхм... здесь рядом, сэр. Вы не переживайте, отсюда я сам до дома дойду. — Совестно было врать такому хорошему человеку, как мистер Стиллер. Но на что только не пойдёшь в отчаянном положении.

Мистер Стиллер припарковался на стоянке неподалёку и вылез из машины. Гарри тоже вылез, во все глаза смотря на открывшийся вид. Яркое солнце играло на сине-зелёной поверхности моря, а вдали виднелась бледная полоса суши — другой страны.

— Спасибо за помощь, мистер Стиллер. Я вам очень благодарен! — скороговоркой выпалил он, нехотя отворачиваясь от воды.

— Ну что ты, приятель, о чём речь, — улыбнулся тот, пригладив пушистые усы. — Ты славный малый.

— Рад был с вами встретиться, сэр. Прощайте, — Гарри неловко потоптался на месте, махнул рукой на прощание и повернулся, чтобы уйти. Но мистер Стиллер его окликнул.

— Гарри! — Тот обернулся. На лице мужчины уже не было привычной весёлой и беззаботной улыбки. Он серьёзно смотрел на Гарри, как на взрослого. В его взгляде читалось сожаление, жалость и… упрёк. Мужчина обогнул свой «Фордик», встал рядом с Гарри и, заглядывая ему прямо в глаза, сказал тихим, по сравнению с недавним басом, голосом: — Гарри, ведь здесь нет твоих родителей, правда?

Мальчик растерянно и беспомощно хлопал глазами. Как он понял?

— Вовсе нет, сэр, они живут неподалёку, — протянул он неубедительно, махнув рукой в неопределённом направлении и не спуская глаз с мистера Стиллера. Мужчина нахмурился и отрицательно покачал головой.

— Не врите мне, молодой человек, — строго произнёс он. — Я двух таких как ты сорванцов вырастил. Ты ещё совсем младенец, по сравнению со мной, и врать не умеешь. Что мне сейчас стоит обратиться к тому приятному молодому человеку, — он указал на мужчину в форме, стоящего у входа на стоянку, — и сообщить ему о беспризорном ребёнке, путешествующем по миру. Думаю, у них там знают, что с такими делать.

Гарри сжался и отрицательно замотал головой. Рука мистера Стиллера крепко сжимала его плечо. Напуганным шёпотом Гарри заговорил:

— Не надо, мистер Стиллер, прошу вас, не говорите никому! Я вам всё расскажу! Только не выдавайте меня, — и опять у него был вид готового разрыдаться ребёнка, способный растопить самое суровое сердце.

Мужчина неодобрительно покачал головой и, тяжело вздохнув, мол, «ну и что мне с тобой делать?», укоризненно произнёс:

— Такой юный, а уже такой лгунишка! Что ж, охотно выслушаю, что там с тобой приключилось. Только сначала присядем, а то я ведь уже не так молод, — он указал на уличные скамейки. Гарри кивнул и поплёлся за человеком, в чьих руках сейчас была его дальнейшая судьба. С кряхтением мистер Стиллер уселся и выжидающе уставился на Гарри. Тот опасливо посмотрел по сторонам, боясь, что его могут услышать. И, близко подсев к мистеру Стиллеру, начал свой рассказ:

— Я сирота, мистер Стиллер. Мои родители по… погибли, — последнее слово далось ему нелегко. Если подумать, то он впервые произносил его вслух. Ведь если не говорить о чём-то плохом, то ещё можно сохранить иллюзию, что этого и нет. Гарри почувствовал неприятный комок в горле, мешающий говорить. Мистер Стиллер сочувственно похлопал его по плечу и терпеливо подождал, пока Гарри справится со своими эмоциями. Благодарно кивнув, Гарри продолжил: — Но перед тем как… это случилось, они признались мне, что они не мои родители. И кое-что рассказали о моей настоящей семье. Мне было тогда шесть лет. И в этот же день наш дом сгорел, вместе с… ними. Меня отправили в приют. С тех пор я задался целью во что бы то ни стало найти своих родных. А недавно я увидел в одной парижской газете фамилию родителей — настоящих — и сбежал из приюта, чтобы попасть в Париж, — решительно закончил Гарри и серьёзно посмотрел прямо в глаза мистеру Стиллеру. Тот поражённо покачал головой, смотря на него недоверчиво.

— Ты не шутишь? — воскликнул он. Очевидно, что-то в лице и во взгляде Гарри убедило его, что он не врал. — Вот так история!

На его лице читались сочувствие и желание помочь. Он сдвинул брови, поняв, что ему сейчас нужно принять какое-то решение, но разрываясь между готовностью протянуть руку помощи и побуждением сейчас же сообщить о беглеце в нужные органы. Желание помочь, безусловно, преобладало, но для такого взрослого и опытного человека было бы ненормальным руководствоваться одними только чувствами. Он издал тяжкий вздох и произнёс:

— А ты отчаянный парень! Но всё не так-то просто... Всего лишь фамилия, ты уверен, что?..

— Сэр, я уверен, — твёрдо перебил Гарри.

— Ладно, допустим, это и есть твои родители. Но как ты собирался пересечь границу? Ведь есть же патруль, паспортный контроль, охрана, в конце концов!

Гарри нахмурился. У него не было никаких соображений по этому поводу. Граница — он и не знал толком, что это под собой подразумевает и тем более не имел представления о деталях процедуры пересечения границы. Он собираться действовать по обстоятельствам.

— Я не знаю, сэр, — честно признался он. — Если надо, я поплыву!

Мистер Стиллер покачал головой.

— И почему я не удивлён? — вздохнул он и слегка улыбнулся отчаянному ребёнку, огромной рукой взъерошив его шевелюру. Повернувшись в сторону пристани, он задумчиво пригладил свои усы. Гарри напряжённо наблюдал за ним, нетерпеливо ожидая вердикта. Они долго сидели, слушая крик чаек и шум волн. Наконец мистер Стиллер очнулся от своих мыслей.

— Что ж, ты не первый нелегальный мигрант и не последний. Я могу этому поспособствовать — тут я сильно рискую. Если тебя поймают — нам обоим несдобровать. Ты уж постарайся не сплоховать, а?

Гарри выдохнул. Он даже задержал дыхание, боясь вердикта мистера Стиллера. На вопрос он тотчас кивнул и подкрепил утверждение уверенными словами:

— Я справлюсь, мистер Стиллер, будьте в этом уверены, справлюсь!

— Уж надеюсь! Значит, вот как мы поступим… — он встал со скамьи и принялся расхаживать туда-сюда. Внезапно он остановился и внимательно оглядел Гарри с ног до головы. — А ты не желаешь воды? — Гарри оторопело покачал головой. — А вот я не отказался бы. Ну-ка, садись в машину, съездим в магазин.

Гарри смотрел на него с недоумением — и что ему вдруг приспичило, — но покорился. Он нервно покусывал нижнюю губу, но вполне держал себя в руках. Мистер Стиллер выглядел собранным и спокойным. Они молча доехали до ближайшего супермаркета, где мистер Стиллер купил бутыль воды и... огромную сумку! Такую огромную, что в ней мог бы поместиться ребёнок. Гарри посмотрел на старика сияющими глазами — до чего находчивая идея! Тот довольно покряхтел. В машине он весело сказал:

— Назвался груздем — полезай в кузовок, кхе-кхе! — и более серьёзно добавил: — Боюсь, тебе придётся какое-то время посидеть в сумке. Мы сейчас встанем в очередь на таможню, где я пройду паспортный контроль, а машина пройдёт досмотр — шарить по сумкам никто не будет, тебе в этот момент, главное, не издавать ни звука. Досмотр будет длиться минуты две, не больше, потом мы встанем на баржу, и я тебя выпущу. Немудрёный план, согласись, а?

Гарри показалось, что всё очень-очень просто, от него даже и не требовалось никаких особых усилий.

— Замечательный план, сэр!

— Как думаешь, справишься? Ни звука, ни движения — слышишь?

— Конечно, сэр! — воскликнул Гарри и полез в сумку.

Мистер Стиллер поцокал языком.

— Ох и выдумали мы с тобой. Но, честно тебе сказать, я ещё не то в молодости вытворял. Что за жизнь без риска! — он хохотнул и завёл машину.

Очередь на таможню была довольно небольшой, они простояли чуть больше получаса, продвигаясь короткими дистанциями. Мистер Стиллер всё это время подпевал радио и не оборачивался к Гарри. Только раз он обернулся, чтобы застегнуть сумку — перед этим он внимательно посмотрел Гарри в глаза и сказал:

— Удачи тебе, приятель.

Гарри робко улыбнулся и кивнул в знак благодарности. Как ни был прост их план, он боялся, что что-то пойдёт не так. Более он ничего не видел. Машина проехала пару футов и остановилась, мистер Стиллер вышел, не захлопывая дверь. Вскоре он прошёл и отворил вторую дверь и багажник, давая доступ патрулю. Гарри весь сжался и замер, едва дыша. Недалеко от машины он слышал весёлый голос мистера Стиллера — он шутил с военными и задавал глупые вопросы. В ответ они спросили, куда он едет, надолго ли и что везёт. Тот пустился в подробные разъяснения, описывая чуть ли не весь свой гардероб. Вдруг Гарри услышал шаги прямо у окна с его стороны и ещё какие-то странные звуки — тихое клацанье и лёгкое хрипение — Гарри не сразу сообразил, что это собака. Сердце пропустило удар. Это крах, провал — собака учует его запах, как пить дать… Она обнюхала багажник, и вот он уже услышал её тяжёлое дыхание в салоне автомобиля. Гарри зажмурился, не желая наблюдать за тем, как рушатся его мечты и надежды, рассыпаясь на мелкие осколки. Он почувствовал, как что-то утыкается в сумку и приготовился услышать лай. Собака обнюхивала его какое-то время, которое показалось ему вечностью, и внезапно всё исчезло. В следующее мгновение он услышал, как захлопнулся багажник, одна дверь, «Фордик» осел под весом ещё одного пассажира, захлопнулась другая дверь, повернулся ключ зажигания, взревел мотор, и машинка закачалась. Неужели собака не учуяла его? Как такое возможно?

— А ты везучий парень, Гарри, — негромко произнёс мистер Стиллер, подтверждая его надежды. — Но ты пока не высовывайся.

Когда Гарри вылез из сумки, он увидел, что машина уже стояла на пароме, который набирал скорость, рассекая водные просторы Ла-Манша, увозя своих пассажиров к берегам другой страны.

* * *

Гарри позволил себе облегчённый выдох. Ещё один этап был удачно пройден, а дальнейшее его путешествие представлялось ему всё радужнее и удачнее. Исход такой авантюры должен был быть если не всецело успешным, то хоть отчасти плодотворным, не иначе. Гарри уже воображал, как встретится со своими настоящими родителями и родным братом во Франции. Какими они будут, как они выглядят? Он невольно сравнивал их со своими ненастоящими, но любимыми родителями — будут ли они такими же добрыми, такими же ласковыми? Будут ли они так же терпеливы к нему? Гарри не мог ещё полюбить этих незнакомцев — своих родителей, они были чужими для него. Что нельзя было сказать о брате. Да, он никогда не видел и его, и единственное, что он о нём знал, — это имя. И всё же каким-то образом он смог полюбить его, он чувствовал связь с братом, ощущал, что он вовсе не один в этом мире. И это помогало ему держаться.

Гарри втайне боялся — не слишком ли много надежд он возлагал на Париж? Но его явно тянула туда неведомая сила. Он надеялся и верил, что именно во Франции его ждёт счастье. Именно там он сможет узнать мир и человеческую натуру. Именно там ему предстоит найти ответы на многие свои вопросы. Пока он знал только то, что ему придётся немало испытать, пробираясь к своей цели. Но даже это лучше, чем ничего.

«Париж, который кипел, бурлил и звал».

Из выпуска новостей

«O fallacem hominum spem!

О, обманчивая надежда человеческая!»

Цицерон

Гарри не успел толком насладиться их водным путешествием, как оно уже закончилось. Он даже не успел подхватить морскую болезнь, а паром уже причалил к берегу Франции. В пути мистер Стиллер всё расспрашивал Гарри, как он докатился до жизни такой. Он укорил его за такую опрометчивость и необдуманность и мягко намекнул, что это может ему очень дорого стоить — он ещё понятия не имеет, какие люди могут встретиться ему на пути. Затем он спросил, каким образом Гарри планировал добираться до Парижа. Гарри ответил:

— Думаю, я так же буду ловить попутку.

Мистер Стиллер покачал головой:

— Ох, как это ненадёжно! Ты хоть знаешь, что во Франции говорят на другом языке?

Гарри принял оскорбленный вид.

— Разумеется! Я ведь учил французский язык!

— Правда? Ну-ка, скажи: «Не подскажите, как проехать до Парижа?»

Гарри наморщил лоб, вспоминая нужные слова и пытаясь их правильно соединить. Видя его мучения, мистер Стиллер рассмеялся. Порывшись в своей сумке, он передал Гарри небольшую книжку.

— «Англо-французский разговорник», — прочёл Гарри.

— Надеюсь, это хоть как-то тебе поможет.

— Спасибо!

Мистер Стиллер задумался на какое-то время и сказал:

— Вот как мы поступим, приятель: в порту я отвезу тебя на вокзал, а там посажу на автобус до Парижа — думаю, от Кале это будет часа три-четыре, не больше.

Гарри сердечно поблагодарил старика. Тот махнул рукой, словно ничего существенного не сделал.

Когда паром причалил, мистер Стиллер велел ему снова забираться в сумку и вдруг добавил, как что-то несущественное:

— Нам ещё нужно переправить тебя через французскую границу.

Гарри посмотрел на него испуганными глазами. Он было решил, что граница уже позади.

— Ещё одна граница?

Мистер Стиллер кивнул, и Гарри приуныл — в первый раз им повезло — чудом собака не учуяла его — можно ли было рассчитывать на подобную удачу вновь? Мистер Стиллер бросил на него сочувственный взгляд.

— Не унывай, прорвёмся!

Гарри глубоко задумался — как же быть? Мистер Стиллер глянул на него. Какой же смелый и целеустремлённый ребёнок перед ним стоял! Решиться на такое! Да, только такие решительные и бесстрашные зачастую и добиваются своих целей — но живут они, как правило, меньше. Он вновь подумал о своём новорождённом внучке. С тех пор как родился этот кроха, он стал таким чувствительным! Эти дети, они способны размягчить даже самоё чёрствое сердце.

Гарри вновь забрался в сумку и затих, слушая, как сердце колотилось в груди отбойным молотком. Машина всё дёргалась и останавливалась. В какой-то момент она остановилась совсем, мистер Стиллер вышел и, как и ранее, открыл все двери. Гарри затаил дыхание, прислушиваясь к разговору в отдалении.

— Что в сумк’e? — вдруг спросил постовой с акцентом.

— Вещи! Вот, везу вещички своему внучку...

— Откг’ойте, — вдруг произнёс строгий голос. Гарри обмер. Мгновение тишины — и послышался напряжённый смешок мистера Стиллера.

— Хотите полюбоваться детскими пелёнками и распашонками?

— Пг’остая фог’мальность, месье! — строго отчеканил голос.

У Гарри душа ушла в пятки, волосы на затылке зашевелились от ужаса, холодок прошёлся по позвоночнику. Второго чуда не будет, он безнадёжно влип! Гарри сжался, зажмурился и отчаянно пожелал оказаться сейчас где угодно, только не в сумке на полу заднего сидения старого «Фордика». Где угодно во Франции. Где не будет этих строгих людей, которые одним движением руки могли разрушить его мечты; туда, где свобода и чистое небо над головой. В голове вдруг всплыла фотография знаменитой Эйфелевой башни — величественной, мощной. Он всё бы отдал, чтобы оказаться там... Внезапно сдавленное чувство его усилилось, причём в десятикратном размере. В глазах зарябило, грудь будто обвили деревянными обручами, невозможно было вздохнуть. Гарри подумал было, что его схватили, его замутило, но вдруг всё резко прекратилось, в лицо ударил яркий солнечный свет. Гарри жадно вдохнул свежий воздух... И поражённо распахнул глаза, но тут же снова зажмурился. Потерев веки и для верности помотав головой, он глянул вперёд сквозь пальцы. Увиденное поразило его — он был далеко не в машине! Он подскочил на ноги и огляделся. Перед ним простирался огромный по площади зелёный живой «ковёр». Но не то было самым удивительным: яркое солнышко, прозрачно-голубое небо — это-то ладно, а вот весьма впечатляющих размеров железная конструкция, не признать в которой Эйфелеву башню очень сложно, — это было за гранью реального.

Гарри громко сглотнул, комок застрял у него в горле, недоверчиво и осторожно огляделся, ожидая чего угодно — зелёных человечков с антеннами на головах, черепашек-ниндзя с именами великих деятелей искусства, летающих мальчиков и их поблёскивающих фей и тому подобное. Но картина, представшая перед ним, была вполне естественной и реальной: птички перелетали с деревца на деревце, по аккуратной аллейке неспешно прогуливались вполне обычные люди; кругленькая старушка в розоватом чепчике на голове и с блестящими очками на носу мирно сидела на скамье и читала газетку, изредка бросая взгляд на сидящую рядом, словно статуя, болонку. Никто не обратил внимания на вдруг появившегося из ниоткуда ребёнка.

Шок постепенно проходил. Гарри сделал осторожный шаг в сторону и напрягся, боясь, что иллюзия рассеется. Ничего не изменилось, и он бочком двинулся к скамейке и скромно присел на краешек рядом со старушкой. Да, Гарри уже знал о существовании волшебства и знал, что и сам способен на кое-какое. Но крошечный светлячок на ладони не шёл ни в какое сравнение с этим! Гарри вспомнил Диагон-Аллею и людей в мантиях, материализующихся прямо из воздуха. Так что же выходило — он сейчас сотворил то же самое? Но как?! Почему он не мог сделать этого раньше?

Он не сразу сообразил, что кто-то дёргает его за рукав. Когда он обернулся, старушка принялась что-то быстро-быстро лопотать на французском, Гарри оторопело слушал, не понимая ни слова.

— Pardon? — смущённо переспросил он. Старушка начала лопотать с удвоенной силой, и Гарри исправился, сказав на английском: — Простите, я не понимаю...

Она тут же замолкла, внимательно оглядела его с ног до головы и, поджав губы, отвернулась. Гарри спохватился и достал из рюкзака подаренный ему мистером Стиллером разговорник. Когда он его пролистывал, из страниц выпали французские франки — он с удивлением разглядывал их мгновение, а затем спрятал в карман. Мистер Стиллер такой замечательный человек! А он попрощаться с ним не успел и даже спасибо не сказал. Вернувшись к разговорнику, он, запинаясь, спросил старушку, знает ли она, где находится ресторан «L'esperance», владельцем которого был Дж. Поттер. Старушка кратко ответила «Non» и отвернулась. Но, подумав, повернулась опять и сказала:

— Avenue des Champs-Elysees, le centre, — она пожала плечами в знак того, что не вполне уверена в своих словах.

Гарри порылся в разговорнике и понял, что старушка говорит о главной улице города — Елисейских полях. И в том же разговорнике он нашёл ещё и карту города. Некоторое время он предельно внимательно разглядывал карту. Найдя, где находится сам и куда ему идти, Гарри проложил маршрут и двинулся в путь.

* * *

— И долго нам ещ-щё здес-сь торчать? — прошипела Ригель под самым ухом Гарри (она выползла из кармана и спряталась под воротником его рубашки). Тот вздрогнул, очнувшись от своих мыслей, и, удостоверившись, что на них никто не смотрит, ответил уголком губ:

— Не знаю.

Ригель что-то странно прошипела (словно бы проворчала) и велела повторить. Гарри повторил.

— Так-то лучш-ше. К з-змеям — по-з-змеиному, пожалуйс-ста.

Гарри не понял, о чём она, но углубляться в тему не стал, боясь обратить на себя внимание людей. Антарес уже успел пережить своё первое парижское приключение — пока Гарри сидел на остановке, уточняя маршрут по карте, он вывалился из рюкзака прямо на тротуар (на самом деле это Ригель вытолкала его словно ненароком, мстя за нанесенное ей оскорбление в недавней перебранке). Сидевшая рядом девочка с двумя светлыми хвостиками и ранцем за спиной подскочила с громким визгом и убежала. Её удаляющийся крик можно было расслышать ещё некоторое время спустя. Гарри торопливо подобрал замершего в ужасе Антареса, попутно пытаясь объяснить людям на остановке — и это с его-то знанием языка, — что это была просто игрушка. Поняли его или нет, но вокруг него тут же образовалось пустое пространство. Гарри постарался посильней встряхнуть рюкзак, запихивая туда ошеломлённого Антареса, и поспешил ретироваться.

Продвигаясь с Марсова Поля на Елисейские поля, Гарри имел удовольствие полюбоваться прекраснейшим и старинным городом, буквально поражавшим на каждом шагу — каждым домиком, каждой улочкой, каждой деталью. Елисейские поля предстали перед ним внезапно — он сверился с картой, посмотрел на указатель. Улица была длинной, Гарри спросил первого встречного о ресторане, сказав название. Мужчина в костюме что-то затараторил, и Гарри опять ни слова не разобрал. Он показал карту. Тот достал очки, внимательно присмотрелся и ткнул пальцем на местечко прямо рядом с площадью Шарля де Голля. Гарри поблагодарил и пошёл в сторону виднеющейся вдалеке Триумфальной арки.

Пришлось немного поплутать, прежде чем искомый ресторан таки нашёлся. Но что были те плутания в сравнении с путём, который он проделал из самой Англии! Он растянулся в улыбке до ушей, прочитав заветную вывеску с названием «L'esperance», и вприпрыжку кинулся к ресторану.

* * *

При входе Гарри наткнулся на препятствие в виде высокого плотного мужчины в костюме. Охранник, вероятно. Он покосился на маленького посетителя и внутрь не пустил.

— Pardonnez-moi, je peux voir monsieur Potter (простите, могу я увидеть месье Поттера)? — громко обратился к нему Гарри, тщательно выговаривая каждое слово.

— Ou est tes parents, le garcon (где твои родители, мальчик)? — спросил, в свою очередь, тот, оглядев его с ног до головы.

«Хотел бы я знать», — подумал Гарри, но вопрос проигнорировал и громко повторил на том же неуверенном французском, надеясь, что всё произносит правильно:

— Monsieur Potter, je le veux voir? Je veux le voir (я хочу его увидеть).

Мужчина фыркнул.

— Il veut (он хочет)! Et tu ne veux pas voir Mitterrand (а Миттерана ты увидеть не хочешь)?

— Non. Monsieur Potter (нет. Месье Поттер)… — наивно возразил Гарри и только потом вспомнил, что Франсуа Миттеран — нынешний французский президент, а мужчина попросту издевался над ним.

Гарри нахмурился.

— L'affaire urgente, monsieur (срочное дело, месье)! Vous ne pourriez pas l'appeler (не могли бы вы его позвать)?

— Non (нет), — важно ответил охранник. — Monsieur Potter est trop occupe pour faire attention a un mendiant (месье Поттер слишком занятой, чтобы обращать внимание на попрошаек), — значение последнего слова Гарри не понял. Вообще, ему казалось, что учительница говорила на французском гораздо понятней, чем эти французы! Гарри сердито нахмурился. Он проделал такой путь, чтобы найти этого Дж. Поттера, а какой-то непонятный тип заявляет, что это якобы невозможно!

— Je vous demande pardon (прошу извинить меня), — медленно, выделяя каждый слог, начал он, — ceci est tres-grave (но это очень важно)!

Мужчина лишь отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

— Va-t'en, le gamin (иди домой, мальчишка).

Гарри был возмущён до глубины души. Какова несправедливость! Он мельком глянул внутрь здания и, гордо вздёрнув подбородок, вышел на улицу. Ничего, есть и обходные пути. Он прошёл несколько домов до поворота и вошёл во внутренний дворик — на изнаночную сторону красоты и роскоши, где рядками стояли мусорные баки и туда-сюда сновали кошки, птицы и прочее зверьё. Гарри остановился перед небольшим крыльцом с непримечательной дверцей.

— Вот гадос-сть-то, — прошипела Ригель из кармана рюкзака, — даже мой братец пахнет получш-ше. Эй, ты чего? — воскликнула она, когда Антарес попытался её толкнуть. — Это ж-же был комплимент!

— Тише вы! — шикнул на них Гарри, нервно теребя лямки рюкзака.

— Иш-шь ты, какой с-сердитый, — обиженно прошипела Ригель и прошмыгнула обратно в рюкзак.

Тут ручка двери повернулась, и Гарри инстинктивно спрятался за мусорным баком. Проход отворился, и вместе с человеком в белом одеянии на улицу вывалились крики, журчание, шкворчание, шипение и прочие звуки кухни. Человек бросил что-то в бак и вновь скрылся в помещении.

Гарри взобрался по ступенькам, осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Обстановка там напоминала тонущий корабль. Люди, все в белом, как в больнице, с искажёнными красными физиономиями носились из стороны в сторону по большому помещению: от кастрюли к сковородке, от стола к плите, от раковины к печке, при этом громко переговариваясь на нескольких языках мира. Вокруг творилась настоящая суматоха. Либо в ресторане сегодня было много посетителей, либо присутствовали очень важные гости.

Гарри незаметно проскользнул внутрь. Некий низенький мужчина громко твердил на французском языке что-то про утку и лимонный сок, а худощавый паренёк, в свою очередь, на американском английском уверял его, что в тирамису вовсе не нужно добавлять горчицу. Казалось, они абсолютно не понимали друг друга. Один повар покрывал бранью другого за то, что тот толкнул его, когда он добавлял в суп бальзамический уксус, отчего пролилось слишком много тёмной субстанции, и не только было загублено блюдо, но и так попусту израсходовался столь ценный продукт. Все были так заняты делом, что никто не обратил внимания на появившегося ребёнка. Казалось, они и впорхнувшего в окно слона не заметили бы. Гарри всё же спрятался за занавеску.

Тут двери, ведущие в зал, приоткрылись, и в кухню нырнул взволнованный официант. Обведя помещение сумасшедшим взглядом, он произнёс громким шёпотом:

— Le maitre (хозяин)! — вышло относительно негромко, но услышали все. Уровень шума резко упал. Все замерли на секунду, было слышно только шипение различных субстанций. А в следующее мгновение все одновременно кинулись по своим местам, и их действия перестали напоминать хаотичные перемещения паникующей толпы. Официант схватил поднос и вновь умчался. Не успел Гарри обдумать ситуацию, как дверь снова отворилась, и в кухню вплыл статный мужчина в костюме в сопровождении заискивающего официанта. Он уверенной походкой прошествовал к центру помещения и лениво огляделся.

— Bonjour, monsieur Potter, — робко протянул один из поваров. Шеф-повар, вероятно.

При звуке знакомой фамилии Гарри вздрогнул и во все глаза уставился на мужчину. Он разглядывал его, пытаясь отыскать в его чертах нечто знакомое, родное; что-то, что подсказало бы ему ответ. Но ничего не находил, не за что было зацепиться — мужчина казался ему чужим, даже отталкивающим. Это был не слишком привлекательной наружности джентльмен с тёмно-каштановым цветом волос и водянисто-серыми глазками навыкате. Где-то в глубине души Гарри понадеялся, что он окажется не тем, кто ему нужен, но поспешил избавиться от этого чувства, ибо зря он, что ли, проделал такой путь? Пусть этот Поттер и не казался столь приятным и добродушным, это было не столь важно. Вообще, было не столь существенно, что собой представляли его родители, иное дело его брат. Не будь его, Гарри, скорее всего, и не решился бы никогда на эту авантюру.

— Мистер Поттер! — звонко воскликнул Гарри на родном для них обоих языке, делая шаг вперёд и тем самым привлекая внимание всех находящихся на кухне. Служащие разом обернулись на него, разинув рты в изумлении и распахнув глаза. Посторонний на кухне! Да ещё при хозяине! В такой день! Дж. Поттер же посмотрел на него с лёгким удивлением и, приподняв брови, перевёл вопросительный взгляд на ошеломлённого шеф-повара.

— Un enfant (ребёнок)?

— М-monsieur, je ne le connais pas (я не знаю его), — запинаясь, ответил тот. Его перепуганный взгляд скользнул по лицам сотрудников и остановился на маленькой фигурке Гарри, став вдруг злым и яростным, обещая ему самую мучительную пытку из всех существующих. Гарри не обратил на это внимания и, ловко лавируя между застывшими поварами, приблизился к мужчине.

— Вы — Джеймс Поттер? — взволнованно спросил он у хозяина ресторана «L'esperance», внимательно вглядываясь ему в лицо.

— Насколько я знаю — а я не могу ошибаться, — мать нарекла меня Джозефом, — усмехнулся тот, насмешливо смотря на Гарри сверху вниз.

Гарри отпрянул, словно получив пощёчину, и страшно побелел. Это был удар под дых. Разве он не ожидал подобного? Конечно, в глубине души он знал, что велика вероятность... Но он надеялся. Он так старался, он столько сил приложил, пытаясь добраться до него... до это холодного, незначительного человека, по ужасной случайности носящего фамилию его родителей. И нет тебе ни брата, ни отца, ни матери, ни семьи, ни счастливого будущего. Всё это было зря. Он был глуп и наивен. Он просто вернулся к тому, с чего начал, — никакой информации о местонахождении Поттеров. Ни-че-го!

Внезапно кто-то грубо схватил не успевшего прийти в себя ребёнка за шиворот и поволок в сторону запасного выхода, бормоча себе под нос что-то о «мелких оборванцах, творящих не пойми что и наглеющих не пойми как». Но Гарри, собрав последние крупицы надежды в рукав, вырвался из захвата цепких пальцев француза и вновь кинулся к Поттеру, успевшему уже скрыться за дверью обеденного зала.

— Мистер Поттер! Подождите! — отчаянно крикнул он, тот остановился и нахмурился. Недовольно глянув на главный выход, где Гарри столкнулся с охранником, виновато улыбнувшись посетителям, он строго посмотрел на мальчика. — А вам случайно не знакомо имя Джеймс Поттер?

Джозеф раздражённо передёрнул плечами.

— Никогда не слышал, — и тихо добавил: — А теперь будь хорошим мальчиком, иди домой.

— А Лили Поттер? — проигнорировав просьбу, продолжил Гарри. — А может, Мэттью Поттер вам знаком?

— Нет, нет, говорю же! Не знаю я никаких Поттеров, — начиная выходить из себя, произнёс мужчина и перевёл взгляд куда-то Гарри за спину.

Неожиданно его схватили за рюкзак, дёрнули и потащили назад. Гарри инстинктивно начал отбиваться. Рюкзак соскользнул с плеч, а Гарри, не удержав равновесие, упал. Рюкзак плюхнулся рядом, и прямо под ноги охраннику вывалилась маленькая змея, агрессивно шипя и извиваясь, — так показалось всем присутствующим, тогда как Гарри отчётливо услышал её отчаянные крики ужаса: «А-А-А!!!С-С-С-пас-с-с-сите! А-А-А-А!!!» Бедняжка впала в панику. Она не привыкла видеть такого скопления людей. А если и видела, то ничем хорошим это не заканчивалось. Охранник, наткнувшись на настоящую змею, завопил не хуже той девчушки на остановке и отпрыгнул на несколько футов, при этом сбив с ног проходившего мимо официанта, который после столкновения с громилой повалился на соседний столик, а поднос с десертом улетел ещё дальше. Скорее всего, это было мороженое, судя по тому, как громко взвизгнула и вскочила полная дама, которой холодное лакомство угодило прямо в глубокое декольте. Беспорядочно размахивая руками, она зацепилась кольцом на пальце за ажурный край скатерти. Послышался страшный грохот и визг — это посыпалось на пол содержимое поверхности стола. Наступив на осколки, попадало ещё несколько человек, одним из которых был другой официант, которых нёс на подносе нечто вроде компота или пунша, но это было неважно, так как эта жидкость вместе с посудиной вскоре оказалась на голове Джозефа Поттера. Шеф-повар, увидав своего драгоценного работодателя с огромной чашкой на голове, всего залитого пуншем, как какой-то диковинный десерт, взвизгнул ультразвуком и подскочил к нему, лопоча извинения и пытаясь стереть жидкость с дорогого костюма, что приводило к прямо противоположному эффекту. Разъярённый Джозеф схватился за чашу и зашвырнул её в сторону. Та приземлилась прямо на голову молодой девице за соседним столиком, которая принялась звонко визжать — звук отражался от стенок чаши, приумножаясь.

Таким образом, под весь этот шум и гам все забыли об истинном виновнике случившегося. Гарри торопливо подобрал рюкзак и Ригель с пола и выскользнул из здания. Эта ситуация могла показаться Гарри комичной, если бы он не был растоптан провалом. Вырвавшись на улицу, он вдруг понял, что ему некуда идти, ему некуда вернуться. Он был в чужом, незнакомом городе, в чужой стране, почти без знания её языка, без документов, без денег, без жилья, без опеки взрослых и вообще без всего. Он был в отчаянии.

Предоставленные сами себе события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.

Закон Мёрфи

Гарри уныло брёл по тихому пыльному переулку Парижа, пиная попавшиеся под ноги мелкие камешки и кляня себя на чём свет стоит: «Как можно было быть таким болваном! Повёлся на фамилию! Ну что, Поттеров на свете мало, что ли? Да выше крыши! Балбес несчастный! А если б этот Дж. Поттер жил в Китае, Америке или, не дай бог, в Австралии? И туда бы рванул? Да лучше б он на Аляске жил! Туда б я точно не добрался, замёрз бы насмерть — зато не мучился бы сейчас так… Ну почему, почему у меня всегда всё так плохо?» Усталость и нервное напряжение последних дней навалились внезапно, буквально сбивая его с ног. С трудом верилось, что всего лишь вчера он проснулся в спальне детского дома в самом заурядном английском городишке. И вот сегодня он уже постоял рядом с Эйфелевой башней, прошёлся по Елисейским полям и вышел из шикарного ресторана Парижа. Волшебство во всех смыслах слова. Однако это не успокаивало, наоборот — хотелось взвыть от отчаяния. Всё плохо, всё очень плохо.

Его двое новообретённых скользких друзей уже сладко дремали в кармане гарриного рюкзака, не зная никаких бед. Ригель, правда, после случая в ресторане ещё долго не могла успокоиться, постоянно причитая: «Они меня окружили. Их было огромное множ-жес-ство. Много-с-с. Уж-жас-сно много! А вы видели того з-здоровяка? Он так на меня с-смотрел! Уверена, он уже предс-ставлял, какой вкус-сный из меня получитс-ся с-суп! А ведь я ещё так молода!..» Но её монолог слушал только Антарес, постоянно вставляя ехидные фразы вроде: «Он бы отравилс-ся этим с-супом!», — на которые Ригель предпочитала не обращать ровным счётом никакого внимания, продолжая увлечённо жаловаться, всё больше сгущая краски. Но даже эта болтовня не помогала Гарри отвлечься от размышлений о своём весьма непростом положении.

Это были самые длинные двое суток в его жизни. За исключением, пожалуй, тех двух дней три года назад. Как бы плохо ему ни было сейчас, вряд ли настанет момент, когда осень 1986 года, перевернувшая его жизнь, покажется ему не такой уж и ужасной.

Что было самым мучительным в данной ситуации, так это то, что эти «неудачные» два дня имели все шансы перерасти в три, четыре, пять и далее до «бесконечно много». Желудок громким урчанием намекал Гарри о ближайших планах — неплохо было бы перекусить. А то как же он найдет своих родных, валяясь на обочине в голодном обмороке?

Вскоре он наткнулся на небольшую закусочную с неброской вывеской «Mathilde», буковка «h» валялась неподалёку. Небольшое мрачноватое здание стояло в некотором отдалении от прочих домов. Несмотря на неприятный и подозрительный внешний вид заведения, Гарри всё же решил пойти именно туда, надеясь на весьма либеральные цены. Дверь неприветливо скрипнула, пропуская его. В лицо ударил спёртый, душный воздух, помещение утонуло в полутьме и дыме. Гарри едва не повернул обратно. Одно его остановило: ему было тошно от самого себя. И свой выбор обедни можно было назвать родом самобичевания, ибо так и хотелось сделать самому себе что-нибудь гаденькое. У «Матильды» было совсем мало посетителей, а тех, что присутствовали, и людьми назвать было сложно: пьяницы да отщепенцы.

За стойкой стояла массивная женщина преклонного возраста с не располагающей к общению внешностью. Матильда, быть может. Ну а почему бы и нет? Она писала что-то в толстой тетради, не обращая внимания на вошедшего ребёнка. Гарри подошёл к стойке, вскарабкался на высокий плешивый стул и, кашлянув пару раз для привлечения внимания, обратился:

— Pardon, madam-me, — последнее слово вышло протяжным, словно издевательским, чего Гарри вовсе не планировал. Женщина оторвалась от своей писанины и устремила на него взгляд маленьких тёмных глазок.

— Que veux-tu (чего тебе)? — не по-женски грубо пробасила она.

— Je veux manger (я хочу есть), madame, — тщательно выговаривая слова, сказал Гарри и удивился: для чего ещё нужны закусочные?

Женщина недоверчиво оглядела его, скосила глаза на своих неплатёжеспособных посетителей и грубо рявкнула:

— As-tu de l'argent (деньги у тебя есть)?

Гарри выудил на стол несколько скомканных бумажек и вопросительно посмотрел на официантку: «Достаточно?» Та жадным взглядом окинула весь его капитал и вручила тоненькое меню. Гарри с умным видом взялся его изучать. Большого разнообразия блюд у «Матильды» не наблюдалось, да и Гарри почти ничего не разобрал на французском языке. Он ткнул пальцем на самое дешёвое горячее блюдо, попросил немного хлеба и стал ждать. Пока нечем было заняться, он принялся разглядывать интерьер придорожной закусочной.

Гарри видел нечто подобное в старых американских фильмах. Когда-то броские обои теперь выцвели, запузырились и отклеились по углам. На стенах висели нечёткие чёрно-белые фотографии, вырезки из газет, помещённые в рамки, плакаты (и даже под заголовком «Разыскивается»), различные предметы вроде ружья, оленьих рогов и кия при отсутствии бильярдного стола — всё это было покрыто несколькими слоями пыли. Кое-где виднелись ещё не успевшие выгореть яркие пятна на обоях, где, вероятно, долгое время что-то висело. Высокая стойка из тёмного дерева, исполосованная царапинами, высокие овальные столики в таком же жалком состоянии и высокие же стулья, обитые непонятным материалом. Казалось, приличные люди сюда не сунутся.

Тут у Гарри возникло чувство, что за ним наблюдают. Повернувшись, он перехватил очень неприятный, изучающий взгляд. Субъектом был мужчина неясного возраста — ему можно было дать как двадцать, так и тридцать пять лет. Широкоплечий, но тощий, как палка, с реденькими серовато-каштановыми волосами и низкими бровями. И неприятным плутоватым выражением лица. Он вальяжно расположился за одним из круглых столиков неподалёку.

Поняв, что его заметили, мужчина вдруг улыбнулся и подмигнул Гарри. Ему это пришлось не по душе. Раньше он всегда считал, что улыбка может украсить любое лицо. Просто раньше ему не приходилось видеть до того гадкой ухмылки.

— C'est une belle journee (какой славный денёк), — буднично обратился мужчина неприятным сипловатым голосом.

Гарри счёл разумным промолчать и, что ещё лучше, отвернуться, хотя всё ещё продолжал чувствовать направленный на него взгляд. Вскоре подошла хмурая возможно-Матильда с тарелкой желтовато-коричневого супа. Суп этот не вызывал особого доверия, но Гарри, привыкшему к детдомовской пище, не приходилось жаловаться. Он вежливо поблагодарил женщину и, краем глаза глянув на странного мужчину, взялся за ложку, надеясь поскорей закончить с обедом, чтобы как можно скорее убраться из этого ужасного места. Он считал себя уже достаточно наказанным.

Отставив в сторону опустошённую тарелку, Гарри позволил себе немного помечтать. Например, об уютной кровати со свежим бельём, воздушным одеялом и мягкой подушкой. И чтобы мама ласково убрала чёлку с лица и поцеловала в лоб, а папа нежно улыбнулся и назвал его своим солнышком. Они бы пожелали ему сладких снов, выключили бы свет в комнате и, как обычно, не до конца прикрыв дверь, вышли бы. Мечты его наглым образом оборвал тот самый мужчина, владелец таинственных взглядов.

— Qu'un tel petit fait en dehors de la maison ainsi tard (что такой малыш делает вне дома так поздно)? — лукаво спросил он, усаживаясь на соседний стул. Гарри едва не поморщился от этого неприятно прозвучавшего «petit» — малыш, как будто он какой-нибудь карапуз. Он нахмурился, не желая завязывать какой-либо разговор с этим типом. Он предпочёл бы промолчать и, заплатив за ужин, убраться восвояси. Но природная вежливость и привитые родителями с самого младенчества правила приличия не позволяли ему этого сделать.

— Je dejeune (я обедаю), monsieur, — кратко и вполне правдиво ответил Гарри. Он говорил с акцентом, но, кажется, вполне понятно. Он даже немного гордился тем, как хорошо справлялся с языковым барьером.

— Et ou sont tes parents (а где же твои родители)? — спросил мужчина с кривой усмешкой на широких губах, смотря на мальчика масленым взглядом. Гарри пришло в голову, что он, возможно, несколько пьян.

— Ils sont a la maison (они дома), monsieur, — даже если бы он мог построить более сложную фразу, он бы не стал этого делать.

— Pourquoi n’es-tu pas dans ta maison (а почему ты не дома)? — не отставал тот.

— Je vais deja (уже иду), — Гарри слез со стула, намереваясь наконец-то уйти.

— Pourquoi s'empresser (зачем спешить)? — остановил мужчина, мягко, но настойчиво положив руку ему на плечо. Гарри вздрогнул от прикосновения и отстранился, почти отпрянул. Мужчина не обратил на это внимания и продолжил: — Tu veux quelque chose sucre? Les meringues celebres francaises, qui fondent dans la bouche (хочешь чего-нибудь сладенького? Знаменитые французские меренги, которые тают во рту)…

— Non, merci, ja suis rassasie (нет, спасибо, я уже сыт).

— Tu ne prends pas une tasse de the (не хочешь выпить чашечку чая)?

— Il faut que j'aille (мне надо идти)...

— Attends une minute (подожди-ка). Il faut te (тебе следует)... — он начал что-то быстро тараторить, Гарри расслышал только что-то про «мой дом», «рядом», «игрушки», «родителям».

— Non, merci, il faut que j'aille (нет, спасибо, мне надо идти), — гнул своё Гарри, не понимая полностью, что ему говорят, и сделал ещё один шаг в сторону двери.

— Veux-tu que je montra quelque chose (хочешь, покажу кое-что интересное)? — мужчина заговорщически подмигнул и ухмыльнулся. — Je vous promets que tu plaira (обещаю, тебе понравится), — он резко поднялся со стула и протянул Гарри руку. Тот мельком отметил высокий рост своего собеседника и отступил ещё на пару шагов.

— Il faut que j'aille (мне надо идти), — медленно и внятно произнёс он, с опаской следя за движениями мужчины. Мужчина вдруг преобразился, вмиг сбросив с себя показные радушие и бескорыстность.

— Allons! ne fais pas l’obstine (ну же, не упрямься)! Viens-t'en, viens donc (идём-ка со мной)! — резко велел он и нетерпеливо встряхнул рукой, делая большой шаг вперёд. Гарри отпрыгнул и испуганно втянул голову в плечи, торопливо окинув закусочную взглядом в поисках помощи. Его состояния не облегчил тот факт, что в помещении почти никого не было. Только вдрызг пьяная особь мужского (вероятно) пола валялась в углу да они вдвоём. Ах да, ещё у выхода притаился какой-то толстяк, до того бандитского вида, что Гарри не обратился бы к нему ни при каких обстоятельствах. И куда, спрашивается, делись все посетители? Их, конечно, было не шибко много, но уж не эта пугающая пустота. Даже «Матильда» куда-то испарилась.

Наплевав на манеры, Гарри опрометью кинулся к выходу. Долговязый сделал резкий выпад в попытке его схватить, но куда ему до маленького проворного ребёнка. Но дорогу Гарри перегородил толстяк, гаденько ухмыльнувшись и расставив руки. Тот резко затормозил, что было затруднительным, постольку он успел разогнаться, и подался назад, чтобы не угодить прямо в объятия бандита. Оглянулся. Долговязый неспешно двигался в его сторону, вероятно, уверенный в силах своего товарища (а в связи этих двоих Гарри уже не сомневался).

Гарри принялся судорожно искать другой выход. Быстро смекнув, он решил действовать напролом. С толстяком у дверей он тягаться не собирался — далеко не та весовая категория, — поэтому, резко повернувшись, он кинулся наперерез долговязому, за чьей спиной Гарри заметил запасной выход. Бывший приставучий собеседник сначала опешил от такого поворота событий, но быстро оклемался и успел-таки схватить Гарри за рюкзак. Тот не растерялся и со всей силы наступил захватчику пяткой на ногу. Мужчина выругался, всё его внимание и силы переключились на ушибленную конечность. Пока он, громко проклиная всех на свете, в буквальном смысле прыгал на одной ноге, обеими руками ухватившись за длинный носок другой, Гарри добежал до служебной двери.

И вот, обрадованный удачным побегом, он ворвался в помещение и, плотно закрыв за собой дверь, не удержался и заглянул в маленькое стеклянное окошко — долговязый так корчился, словно ему по меньшей мере кирпич на ногу уронили с пятого этажа, а не маленький хрупкий мальчик ударил — и откуда только силы взялись так врезать? Гарри даже не посмотрел, есть ли кто в служебном помещении или нет, за что и поплатился.

В следующую секунду он почувствовал сильный удар по голове, отозвавшийся ужасным звоном в ушах, мелкие чёрные мушки перед глазами в одну секунду разрослись до одного чёрного пятна. А вот столкновения с полом он уже не почувствовал, поскольку сознание успело заблаговременно покинуть его.

* * *

— Ты только пос-смотри на него! Бледен, как поганка! Потрогай, потрогай, он ж-же холодный, как лёд!! Я не чувс-ствую дыхания! С-сердце не бьётс-ся! Он умер!! Да с-сделай ты хоть что-нибудь, ты, бес-сполезный кус-сок бревна! — первое, что услышал Гарри, когда к нему вернулось сознание, — это паническое шипение Ригель над самым ухом.

— С-с-с… З-замолчи, глупая! Нечего обзыватьс-ся, дышит он! И вообще, с-сердце не в животе должно битьс-ся! Ой, с-смотри, он очнулс-ся!

Разлепив веки, Гарри обнаружил, что над его лицом нависали две маленькие треугольные мордочки, нервно разглядывающие его. Попытка пошевелить головой привела к вспышке боли в затылке и россыпи чёрных мушек перед глазами. Гарри не сдержал сдавленный стон боли. Две мордочки поплыли перед глазами.

— С-с-с… — выдала что-то неопределённое Ригель. Если проводить параллели с человеком, то это можно было бы назвать сочувственным вздохом.

Голова гудела, будто по ней прошлись кувалдой или ещё чем-либо не меньшей тяжести. Изрядно мутило. По всем признакам у него было сотрясение мозга. Весьма некстати, стоит заметить. Гарри некоторое время молча лежал, не двигаясь, надеясь на улучшения. Ригель и Антарес понимающе отнеслись к его состоянию и терпеливо (а главное, молча) ждали, пока он соберётся с силами. И, конечно же, Ригель не выдержала первой:

— Как ты с-себя чувс-ствуешь? — Антарес, кажется, пихнул её. — Что? Надо же как-то вывес-сти его из затянувш-шегос-ся обморока, или что там у него… Не с-суть, в общем. Главное — нам надо с-скорей отс-сюда выбиратьс-ся, а он тут прохлаждаетс-ся, видите ли! Я тут с-свои нервные клетки убиваю, за него волнуюсь — драгоценнейший рес-сурс, между прочим! — сумничала Ригель.

Гарри хотел было ответить, но во рту было состояние пустыни, язык будто распух. Игнорируя неприятные ощущения, он снова открыл глаза. Чёрные точки опять замаячили перед глазами. Но, немного привыкнув, он понял, что находится в плохо освещённом помещении. С трудом ему удалось принять сидячее положение. Это вызвало головокружение и новый приступ тошноты. Гарри поморщился и прикрыл глаза.

— С-совсем худо, да? — сочувственно спросил Антарес.

Гарри едва заметно кивнул — на большее он пока не был способен. Деревянной рукой он ощупал пульсирующий затылок и выяснил, что является обладателем порядочного размера шишки. Но, кажется, обошлось без крови. Обведя помещение мутным взглядом, Гарри отметил, что сидит на деревянном полу в небольшой комнате с одним окном, замурованным кирпичами, с серыми стенами и одной тусклой лампочкой на потолке. Также здесь были односпальная кровать, наподобие той, что была в детдоме, и жестяная табуретка у противоположной стены. Свой взгляд Гарри остановил на железной двери. Немного придя в себя, он попытался встать. Медленно, опираясь на стенку, он зафиксировал тело в вертикальном положении.

— Ну-с-с. Это же с-совсем другое дело, — обрадовалась Ригель. — Только ты поактивней, поактивней…

Гарри не обратил на её высказывание никакого внимания и, собравшись с силами, оттолкнулся от стены. Комната немного поплыла, но он вполне удачно достиг двери. Она, однако, была заперта. Его это не удивило, он предвидел такой поворот событий.

— Ну что там-с-с? — нетерпеливо спросила Ригель, ползая вокруг Гарри.

— Закрыто, — слабым и хрипловатым голосом ответил тот. Ригель досадливо зашипела, но никак не прокомментировала. Гарри ещё раз оглядел комнату. В углу он обнаружил свой рюкзак, который тюремщики не сочли нужным конфисковать. Чувствуя себя немного лучше, он добрался до своей поклажи. Все вещи были на месте. В том числе крошечная шпилька в кармане. Гарри устремился обратно к двери и чуть не наступил на Ригель, ползающую за ним по пятам.

— С-с-с, — зашипела та. — Аккуратней-с-с!

— Прос-сти. Здесь темно, я тебя не заметил. Не стоит мешаться под ногами.

Ригель уставилась на него с возмущением.

— Ах, значит, я меш-шаю? Ну ладно, ладно, — и, издав неопределённый звук, немного напоминающий человеческое фырканье, удалилась обратно в рюкзак. Гарри недоумённо посмотрел на Антареса — она всегда такая обидчивая? Тот неопределённо качнул приплюснутой головой и последовал за сестрой.

Гарри опустился перед дверью на колени и собирался было поковыряться в замке, но замер: снаружи послышались чьи-то шаги и негромкие голоса. Он резко отскочил и попятился обратно к стенке, а в следующее мгновение послышался звук открывающегося замка. Гарри только успел торопливо запихнуть шпильку в карман и бросить беглый взгляд на рюкзак — лишь бы у его друзей хватило ума не высовываться. Дверь распахнулась, и на пороге нарисовалась тучная фигура стареющего мужичка с большим животом и лысиной на голове, от которой отражался свет от лампы. Он неторопливо вошёл, брезгливо обвёл помещение взглядом и уставился на Гарри выпученными глазками-пуговками. Следом за ним семенил уже известный Гарри долговязый мужчина, который немного прихрамывал. Оба молчали. Лысый внимательно разглядывал ребёнка, как какой-то товар на рынке, будто оценивая. Тот же в ответ напряжённо смотрел мужчине прямо в глаза и терпеливо ждал, например, объяснений: кто они такие и зачем они его здесь заперли? Долговязый переводил взволнованный взгляд с Гарри на мужчину и обратно и, казалось, тоже чего-то ждал.

— Eh bien (ну что ж), — наконец заговорил тот. — C'est de la belle ouvrage, Jacques (хорошая работа, Жак). Mais tu ne trouves pas, que ce petit monsieur aura nous donne tant de souci (но тебе не кажется, что этот мальчишка создаст нам лишние хлопоты)?

Долговязый, которого назвали Жак, заволновался ещё сильнее и бросил быстрый взгляд на мальчика.

— Euh... Je ne crois, monsieur (э-э… не думаю, месье). Il aura pris l’habitude (он привыкнет).

Месье кивнул, задумчиво смотря на Гарри и поглаживая второй подбородок. Немного постояв, он спокойно повернулся и собирался было уйти, но тут Гарри не выдержал:

— Мonsieur! — мужчина обернулся и вопросительно уставился на него. — Et quant au moi (что насчёт меня)? Qui etes-vous (кто вы)? Que me voulez-vous (что вы от меня хотите)? — Гарри сформулировал свой вопрос так, как смог, — владей он французским, задал бы ещё по меньшей мере парочку!

Месье вдруг ухмыльнулся и гаденько промурлыкал что-то, из чего Гарри понял только: «gagner de l'argent (заработать денег)».

На этом двое мужчин покинули помещение, напоследок щёлкнув замком. А Гарри пытался понять, куда это он вляпался и кто может заплатить за него деньги? Кому это надо? А главное — зачем? Он вспомнил один фильм, который посмотрел когда-то давно, ещё при живых родителях. Там был очень богатый мужчина со множеством слуг, которые беспрекословно выполняли все его желания, какими бы нелепыми они ни были, следили за порядком в доме, не имели права голоса и ничего не получали за свои труды, кроме тумаков и оскорблений. Тогда, в детстве, Гарри показалось это ужасно нехорошим и несправедливым и вызвало бурю возмущения. Он потом ещё долго приставал к матери с вопросами: почему богатый мужчина так делал, почему слуги терпели своего хозяина, почему не убежали или не наказали его и многое другое. Мама объяснила это таким явлением, как рабство, после чего поспешила заверить сына, что его уже отменили. «Официально», — пробурчал тогда отец, не отрываясь от газеты. Мать метнула на него строгий взгляд.

Сейчас Гарри отчетливо вспомнил тот случай. Может, его тоже хотят сдать в рабство?! Человеком без каких-либо прав и привилегий, живущим и умирающим по прихоти другого человека. И его заставят работать. За кусок хлеба и стакан воды в день. Или, например, был другой вариант: его могли продать в какую-нибудь химико-биологическую лабораторию для опытов. Или в больницу — на органы. Гарри передёрнуло. Нет, его могли украсть, например, для того, чтобы потом потребовать выкуп у родителей. А когда они узнают, что Гарри сирота, они могут разозлиться и просто-напросто убить его. А быть может, эти люди сбежали из психушки и собирались принести его в жертву… использовать в каком-либо ритуале… А что, если они приняли его за другого человека?! У Гарри были ещё варианты, где порой даже мелькали инопланетные разумы, но Ригель не позволила ему уйти вразнос в своих предположениях, вмешавшись.

— Кто это был? Ч-что им было надо?

— Вы же сами всё с-слышали…

— Конеш-шно, с-слышали, но, как всегда, ничего не поняли.

Гарри недоумённо уставился на маленькую змею.

— Не поняли? Как это так?

Ответил ему Антарес.

— Мы не понимаем человечес-скую речь, — просто сказал он.

— Но ведь меня вы понимаете!

— Потому что ты говоришь не на человечес-ском языке.

Гарри озадаченно хлопал глазами. И как это понимать? Не на человеческом он говорит — да это чистый английский, если хотите знать! Без всяких там американизмов, между прочим, — чистый оксфордский диалект! Допустим, были едва уловимые шипящие нотки в голосе, но какое это имело значение?

— Наш язык называетс-ся парс-селтанг, — добавила Ригель.

— Парселтанг? Вы хотите сказать, что я говорю на другом языке, не ос-сознавая этого? И кроме змей меня никто не понимает?

— Долж-жно быть, так, — качнула головой Ригель, что было сопоставимо с человеческим пожатием плечами. — Так кто это был? — она кивнула на дверь. Гарри задумчиво покачал головой.

— А, это… Не знаю. Они толком ничего не с-сказали. Одно мне ясно — они меня украли, и ничего хорошего от них не жди.

— И что же ты будеш-шь делать? — спросила Ригель.

Гарри вздохнул. Поднявшись, он приблизился к двери и прислушался: до него доносились голоса, но о чём шла речь, Гарри не мог разобрать. Среди общего шума различался знакомый грубый выговор женщины из закусочной. Гарри фыркнул: «Ну, так и знал, что и она тут тоже замешана!» Наверняка это она ударила его по голове, когда он почти сбежал.

— Нужно отс-сюда выбираться, — наконец ответил он. — Как можно скорей.

Ригель интенсивно закивала головой.

— Именно! Я страш-шно проголодалас-сь! Что ты скалиш-шься? Ты только пос-смотри на меня: одни кожа да кости! И вообще, мне с-срочно нужно заес-сть пережитый с-стресс.

Гарри усмехнулся: в одну минуту Ригель была готова биться в истерике, а в другую уже беззаботно рассуждать о еде. До чего чудное существо.

— Не переживай — как только там всё утихнет, мы уйдём.

* * *

И потянулись мучительные минуты ожидания, переходящие в часы. Гарри начал клевать носом, но вынуждал себя бодрствовать, периодически вставая и расхаживая по комнате. Несколько раз мимо двери кто-то проходил, и, кажется, говорили о нём. Вскоре послышались странные звуки, в которых Гарри не сразу признал дождь. Он усиливался и, судя по всему, рассчитывал задержаться. А потом к нему подоспела и гроза. Это не помогало Гарри в сложившейся ситуации. И вдобавок вызвало в памяти воспоминания о далёком детстве, когда он ещё боялся грома. Но за это и любил. Казалось, что после очередного раската крыша дома не выдержит и развалится. А вспышки молний пугали ещё больше: вот сейчас сверкнёт, и ты больше никогда ничего не увидишь. В такие дни маленький Гарри всегда приходил в комнату к своим родителям, забирался под одеяло и укладывался между ними. Родители понимали его страх и позволяли остаться, а их нежные объятия успокаивали и дарили тепло. И он больше не страшился мысли, что крыша обрушится — родители укроют; или даже того, что он больше ничего не увидит, — родители проведут.

Когда родителей не стало, такое состояние погоды перестало его пугать, и любить он его перестал. Больше не было родителей, которые согреют своим теплом, которые обнимут и успокоят. Родителей, рядом с которыми все страхи переставали так пугать, и он верил, что ничего плохого не случится, когда они вместе.

Гарри тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и вернулся в реальность.

Дружное топтание по дому утихло, и голоса замолкли. Для верности Гарри ещё около получаса просидел на полу, прислушиваясь. Но за дверью не было слышно ни шороха, кроме ударяющихся о крышу капель дождя. И Гарри начал действовать.

Взвалив на плечи рюкзак с отдыхающими там змеями, он принялся ковыряться в замке, стараясь издавать как можно меньше шума. Тот упорно не поддавался, но Гарри был настойчив, и через несколько минут замок сдался на волю победителя, тихо щелкнув. Приоткрыв дверь, он посмотрел в образовавшуюся щель. Снаружи была полная темнота. Беззвучно вздохнув, Гарри выскользнул из комнаты.

Теперь предстояло угадать, в какой стороне находился выход. Он направился в противоположную от того места, где не так давно он слышал голоса, сторону. Аккуратно, стараясь ничего не задеть, он двинулся вперёд. Вскоре Гарри на что-то наткнулся. Это оказалась дверь. К счастью, она была незаперта. Приоткрыв её немного, он заглянул внутрь.

В следующей комнате было куда светлей из-за окна — была уже ночь, но светил уличный фонарь, дождь всё так же лупил по окну. Человеческой активности Гарри не заметил и проскользнул внутрь. Справа была небольшая деревянная дверь, немного приоткрытая. Но не она была ему нужна, прямо напротив неё был выход. Гарри двинулся вперёд, но внезапная яркая вспышка молнии заставила его отступить, в результате чего он нечаянно задел маленький столик, на котором громоздилась башенка из книг и тетрадей. Гарри попытался ухватить её, но пара верхних томиков всё же бухнулась на пол.

Гарри замер, прислушиваясь. Последовал громкий раскат грома, и вдруг со стороны приоткрытой двери он отчётливо услышал голоса и шуршание. Он опрометью бросился к выходу, но он оказался заперт. Гарри в волнении дёргал за ручку, но та не поддавалась. Звуки становились громче, и вот уже были слышны тяжёлые шаги. Гарри в отчаянии сильнее задёргал за ручку, осознавая, впрочем, бесполезность своих действий.

— Ну же, открывайся, открывайся! — бормотал он.

И вдруг — о, чудо! — будто повинуясь приказу, замок щёлкнул, и дверь распахнулась, выпуская пленника наружу. Не обращая внимания на ветер и сильнейший ливень, Гарри со всех ног бросился бежать, не оглядываясь и не останавливаясь. Сзади послышался мужской голос, выкрикивающий что-то непонятное.

* * *

Долго мчался Гарри по тёмной улице Парижа, стуча кедами по мокрой мостовой. Он промок до нитки и устал, но продолжал бежать как можно дальше от страшных людей, от страшного места. Он петлял по проулкам, стараясь затеряться, пока не выдохся. Отдышавшись, он огляделся. Это был жилой район, один из тех, которые буквально вымирают в тёмное время суток; издалека слышался шум железнодорожной станции.

Гарри спрятался от дождя под навесом какого-то магазина. Сев прямо на асфальт, он прижал ноги к груди, обхватил их руками и уткнулся головой в коленки, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Его била крупная дрожь, голова раскалывалась, и всё ещё тошнило. Тело окаменело, и, казалось, холод пробирал до самых костей. И нестерпимо хотелось спать. В глаза будто насыпали песка, хоть спички вставляй.

Неизвестно, сколько он так просидел, борясь со сном и холодом, пытаясь набраться сил, чтобы идти дальше. Куда — это был другой вопрос, над которым он не был способен в данный момент размышлять. Вскоре он проиграл эту битву, перед глазами всё поплыло, и он заснул.

Примечание автора: Пардон муа за мой французский, я этим превеликим языком, увы, не владею. К тому же сайт не читает некоторые знаки языка, ударения в частности.

«Человек не подозревает, как много он способен забыть. Это и великое благо, и страшное зло».

Э.М. Ремарк, «Триумфальная арка»

Вокруг стояла полная тишина, было тепло и уютно. Он будто плыл по тихому течению реки. В теле была приятная лёгкость, не хотелось абсолютно ничего сверх этого. Только вот так лежать, не шевелясь и ни о чём не думая. Гарри не помнил ни себя самого, ни своего прошлого, ни того, как он здесь оказался, ни где это — здесь. Ничего. И вспоминать не хотелось. Он предчувствовал, что, если сейчас начнёт вспоминать, этой лёгкости больше не будет, а он не хотел с ней расставаться, как порой не хочется расставаться с родными краями.

Иногда по его импровизированной реке проходила рябь, и слышались голоса незнакомых людей. Гарри не обращал на это внимания, продолжая своё беззаботное плавание.

Времени здесь не было. Возможно, прошло только несколько минут, но с таким же успехом могло пройти и несколько часов, дней, недель и даже месяцев.

Вскоре рябь стала сильнее, голоса — громче. О полной тишине было забыто. Сквозь гул голосов различались слова и фразы на непонятном языке.

* * *

Тихий, размерный мужской голос говорил что-то на французском у Гарри над головой. Этот голос он услышал сразу после того, как пришёл в себя.

— Puis, il s'eveillait, un matin (и вот однажды утром он проснулся)... Vous me comprenez (вы меня понимаете)? — обратился голос к Гарри. Тот немного повернул голову и увидел говорящего. Это был престарелый мужчина с полуседым ёжиком на голове и тёмной щетиной на щеках. К его белому медицинскому халату крепилась белая табличка с надписью на том же французском: «Le docteur Patrice de Baudraye…» и ещё что-то, что Гарри не успел прочесть, поскольку мужчина уже наклонился к нему и переспросил самым добрым и заботливым голосом, с которым наверняка обращался ко всем своим больным: — Comprenez-vous bien (Вы меня хорошо понимаете)?

Гарри понимал его, но также он понимал, что язык был ему чужд и требовал усилий, чтобы разобрать слова. Поэтому он осторожно покачал головой, ощущая, как подушки касается сначала одно, а потом другое ухо. Доктор отчего-то заулыбался и снова обратился к медицинской сестре — невысокой бледноватой женщине озабоченного вида, стоящей рядом с ним:

— Je vous le dis, mademoiselle Wells! J’ai l’oeil americain! (Я же говорил, мадемуазель Уэлс! У меня глаз намётан!) Ну а теперь понимаешь? — снова обратился он к Гарри на весьма неплохом английском. Тот поспешно кивнул. — Вот мы и нашли общий язык! Как ты себя чувствуешь, сынок?

Гарри растерянно поморгал, не сразу вникнув в суть вопроса. Сынок? Он чуть было не ляпнул: «Папа?», — но до его туманного сознания вовремя дошло, что это был просто оборот речи. Мальчик напряг память, пытаясь вспомнить причину, по которой он здесь находился, и где он, собственно, есть. В голове всплывали какие-то образы и размытые картинки, упорно не желающие складываться в нужной последовательности. Засосало под ложечкой — он что-то упустил! Что-то чрезвычайно важное!

— Где... где мой брат?

Доктор ответил непонимающим взглядом.

— Кто, дорогуша?

Гарри внимательно посмотрел в лицо доктора — в голове был сыр-бор, он мог что-то забыть, но не про родного же брата! Но разве будет доктор врать? Он стиснул зубы и решил отложить решение этого вопроса на потом.

— Где я?

Доктор покачал головой и поцокал языком.

— Ты в больнице, дорогой, но давай-ка скачала я позадаю вопросы, ладненько? Как твоё самочувствие?

Перед глазами немного расплывалось, яркий свет слепил. В теле была сильная слабость, отчего Гарри было тяжело даже пальцами пошевелить, но ничего не болело.

— Терпимо, сэр, — тихим и слабым голосом умирающего ответил он. Его ответ, вероятно, показался доктору смешным, поскольку он засмеялся.

— О, доблестный маленький солдатик! Всё-то ты терпишь. Но ничего, слабость скоро пройдёт, ты уже прямым ходом мчишься на поправку. Сестра Уэлс поставит тебе капельницу, и скоро ты снова станешь бегать.

Одна из сестёр позвала доктора, и он отошёл. Они говорили о чём-то по-французски. Возможно даже, о Гарри, но как он ни прислушивался, всё равно ничего не понимал. Он огляделся — обстановка казалась до боли знакомой. Это была стандартная больничная палата средних размеров — с пятью кроватями и тумбочками, три из которых были заняты, а на двух других были только свернутые матрасы в каких-то пятнах. У стены около входа одиноко стояла раковина и висело зеркало. На противоположной стене были два окна в потолок, которые ярко светились из-за солнца. Вся палата пропахла медикаментами и стерильностью. И этот запах показался Гарри знакомым, будто он уже бывал здесь.

Он подумал о своих необычных друзьях — говорящих змеях. Где они были сейчас? Он вспомнил их первую встречу и первое удивление; вспомнил их просьбу забрать их с собой; вспомнил вечные перепалки брата и сестры:

— …Облез-злый кусок бечевки.

— Толс-стая игуана.

— С-скелет ящерицы.

— Тухлый черепаш-ший панцирь-с-с.

— Бесполез-зная бамбуковая деревяш-шка…

И как они признались ему:

— Мы не понимаем человечес-скую речь.

— Но ведь меня вы понимаете!

— Потому что ты говоришь не на человечес-ском языке.

— Наш язык называетс-ся парс-селтанг.

— Парселтанг? Вы хотите сказать, что я говорю на другом языке, не ос-сознавая этого? И кроме змей меня никто не понимает?

— Долж-жно быть так.

Но никак не мог вспомнить обстоятельства этих разговоров — где они находились, что он делал в этот момент и когда это было, — всё было как в тумане. Гарри чаще задышал и принялся суматошно оглядываться. Рюкзак. Его друзья должны были быть там. Но где же он?

— Что-то ищешь, le petit (малыш)? — участливо спросил доктор, вновь подходя к нему. Гарри вздрогнул от этого обращения. Оно не нравилось ему, и он не мог сказать почему. В голове всплыл чей-то неприятный голос:

Qu'un tel petit fait en dehors de la maison ainsi tard (что такой малыш делает вне дома так поздно)?

Гарри проглотил комок в горле, образовавшийся отчасти от страха за маленьких друзей, отчасти от странной дымки в голове, и ответил на вопрос доктора:

— Да, сэр. Мой рюкзак. Вы его не видели?

Доктор ободряюще улыбнулся ему и посмотрел на стоявшую рядом медсестру с немым вопросом. Та сразу вскинулась и зашевелилась.

— Когда его нашли, с ним был только рюкзак, — объяснила она доктору и открыла ближайшую от Гарри тумбочку. Рюкзак был там — весь грязный, потрёпанный и, кажется даже, порванный кое-где. Гарри заглянул внутрь. Все его скудные пожитки валялись там скомканной, бесформенной кучей. Наверняка его вещи обыскали, когда нашли его в бессознательном состоянии, на наличие документов или вещей, указывающих на его личность, место жительства и другие данные. Тех, кого искал Гарри, в рюкзаке не было.

«Куда они могли подеваться? Может, их нашли и…»

— Так как, сынок, можешь назвать нам своё имя? — начал доктор. Гарри рассеянно посмотрел на него. Тот присел на край его кровати и отечески похлопал его по ноге, скрытой тонкой простынёй. В руках у него была какая-то тоненькая тетрадь, и Гарри почему-то подумал, что это была его история болезни.

— Гарри, — сказал он.

— М-м… а дальше ты знаешь?

— Гарри П… Престон, — отчего-то неуверенно произнёс он.

— Ага… так, Гарри, очень приятно. Я доктор Патрик де Бодрэ. Так ты приехал к нам из Англии?

— Приехал к вам? — растерянно повторил Гарри. — А я уезжал?

— Ну а как ещё ты мог попасть в Париж? — усмехнулся доктор.

— Париж? — одними губами повторил Гарри, дыхание мигом сперло. — Франция? — доктор кивнул.

— Должно быть, родители решили показать тебе нашу знаменитую Эйфелеву башню и Елисейские поля? Но что-то случилось, и ты потерялся, не так ли?

— Наверное… Или нет... — потрясённо пробормотал Гарри.

— Ты знаешь, где сейчас твои родители? Может, помнишь название отеля, гостиницы, или вы остановились у знакомых?

— Нет… Мы не останавливались… то есть… я… я не помню… — Гарри совсем запутался, пытаясь что-то вспомнить, но получил только головную боль. Доктор терпеливо ждал, пока он соберётся. — Нет, кажется, я приехал сюда без родителей, — как за ниточку, вытягивал он каждое воспоминание. Ему казалось, что родителей у него нет, потому что мысли о них вызывали холод. — Мне кажется, сэр, что родители погибли... может быть…

Доктор кивнул будто самому себе.

— А с кем же ты приехал? Дядей? Тётей? Бабушкой?

— Я н… не помню… нет, кажется…

— С кем же ты жил?

Гарри морщился — от мыслительного процесса раскалывалась голова.

— Я жил в детском доме.

— И в каком же?

Гарри казалось, что он помнил этот дом: потрескавшаяся штукатурка, выцветшие обои, старые оконные рамы с деревянными створкам, строгие лица взрослых, безразличные — детей. Но он никак не мог поймать воспоминание за хвост. Только мелкие фрагменты, без точного представления картинки в целом. Он пытался вспомнить, как выглядел дом, как выглядела улица или хотя бы в каком это было городе, но ничего не выходило.

— Я... я не помню, — наконец сдался он.

— Не помнишь? — переспросил доктор. Гарри поднял на него беспомощный взгляд.

— Не помню, — повторил он, скорее для себя, чем для доктора, который не выглядел удивлённым. Гарри же сидел на кровати, цветом лица почти сравнявшись с накрахмаленными белыми простынями. Глаза были размером с блюдца. Он часто моргал. «Не помню, не помню», — тупо повторял он про себя.

— Ну ничего, Гарри, не расстраивайся, ты вспомнишь. Это всё последствия твоей болезни. У тебя было сотрясение мозга, к тому же ты заработал воспаление лёгких. Когда тебя привезли, мы думали — не выкарабкаешься. А ты вот, гляди, живёхонек, да ещё ого-го какой, легко отделался. Ты особенный пациент в нашей больничке. Поразительно, до чего мужественно организм боролся с одолевающими его монстрами! Хе-хе... Мы подозревали, что это вызовет частичную или полную амнезию. Память обязательно вернётся в скором времени, не бойся. Ты и опомниться не успеешь.

Доктор ещё что-то говорил, а потом ушёл. Тут же сестра Уэлс прикатила капельницу. На сгибе локтя обоих рук у Гарри красовались синяки, из чего можно было сделать вывод, что капельницу ему ставили уже не первый и даже не второй раз (откуда-то ему было известно, что такое капельницы и какие следы они оставляют). Сестра со второй попытки нашла вену и, зафиксировав иголку и пустив лекарство по трубке, оставила Гарри, переключив внимание на других пациентов палаты.

Гарри закрыл глаза и выдохнул. Вот оно как получается. «Потеря памяти. Потеря. Памяти, — размышлял он, игнорируя хныканье соседа, не желающего делать укол. — Как такое могло произойти? Амнезия. Что же я забыл и где мой брат?»

* * *

Гарри лежал на кровати, смотря в потолок. За окном уже давно стемнело. В палате было тихо, все спали. После того, как он очнулся, его начали обследовать. Взяли множество анализов, о существовании многих из них Гарри даже не подозревал. Доктора различного профиля осматривали его профессиональными взглядами, кивали самим себе, удивлённо хмыкали, читая его историю болезни, и все как один утверждали: «Это не мой профиль». Его щупали в разных местах, гладили, кололи, мазали какими-то медикаментами, светили, облучали, исследовали, расспрашивали. Гарри отвечал и смиренно подчинялся, ощущая себя подопытной крысой, которую бьют током и ждут реакции.

Он почувствовал огромное облегчение, когда ему наконец дали ужин и оставили в покое. Ему не говорили о результатах обследования, он знал только о своём быстром восстановлении и частичной амнезии. Сестра Уэлс также сказала, что его оформили как потерявшего память и его близких или опекунов уже ищут.

Частичная амнезия ужасала Гарри. Он боялся, что мог забыть что-то важное. Действительно важное. Тишина палаты дала ему возможность поразмыслить о сложившейся ситуации и найти «пробелы» в своей памяти.

Он помнил своих родителей. Помнил их лица, их привычки, их голоса. Он помнил некую старушку, казавшейся ему важной, которая в его воображении вырисовывалась стоящей у стола на кухне и готовящей своё фирменное печенье. Он вспомнил весёлую светловолосую девочку. Но эти воспоминания были рваными и скомканными. Смутно припоминалась поездка в Лондон. Мелькали люди в чёрных мантиях и белых масках, страшный человек с красными глазами, паника, страх... Этот день был для него как подпорченная дождём картина.

Он не помнил, когда погибли его родители. Он знал, что их уже нет, но не знал, как и от чего они погибли, только голые факты. Возможно, это было даже к лучшему. Но этот день казался таким важным, что Гарри променял бы воспоминания о нём на все другие. Он чувствовал себя ужасно виноватым, что посмел забыть, что произошло тогда. Он забыл то, что забывать было никак нельзя. Ему казалось, что в этом воспоминании скрывались ответы на те вопросы, которые он себе сейчас задавал: почему он здесь? Зачем он здесь? Что нужно делать? Он помнил поспешность и предвкушение, с которыми собирал свои вещи, будучи ещё в детском доме, но не помнил, зачем он это делал. У него была какая-то определённая цель, к которой он так стремился, готовый на всё, чтобы её достичь.

И самое страшное — он проснулся с мыслью о своём брате, но почему же он не помнил его? Ни единого воспоминания об их совместных играх, ни одного фрагмента о нём, он даже не имел ни малейшего представления о том, как он выглядел! Отчего же Гарри был так убеждён, что у него был брат? И откуда это имя — Мэттью, — которое напрочь засело у него в голове? Эта неопределённость убивала.

Навязчивое шуршание у окна отвлекло Гарри. Он прислушался. К звукам примешивалось знакомое шипение.

— С-с-с… аккуратней ты, пенёк недорос-сток, не видиш-шь, что ль, ты мне хвос-ст отдавил!

— С-сама виновата, раз-pвалилас-сь тут.

— Пф… по крайней мере, я…

— Антарес! Ригель! — Гарри вскочил и подлетел к окну, как только узнал голоса друзей. Раздвинув шторки, он увидел своих маленьких знакомых, пытающихся пролезть через приоткрытую форточку — боже мой, хоть одно свидетельство его жизни! Вскарабкавшись на подоконник, он шире открыл форточку и опустил змеек рядом с собой.

— Уф… ну наконец, хоть кто-то удос-сужился помочь! — принялась причитать Ригель, зачем-то вертясь и оглядывая себя. Антарес тоже крутился на месте. Гарри смотрел на них круглыми глазами.

— Как вы здес-сь очутились?

Змейки замерли и уставились на Гарри не менее удивлённо, будто только что поняли, кто им помог.

— О, глянь, ж-живой! А мы-то думали, ч-что ты помер, — радостно, но как-то напряжённо произнесла Ригель. Антарес кивнул маленькой головкой, соглашаясь со словами сестры.

— Почему вы так решили?

Ригель дёрнула хвостом.

— Ну, ты был с-слишком с-светлым, и запах почти не улавливалс-ся...

Антарес интенсивно закивал головой:

— Очень, очень бледный… с-серый такой. Обычно-то — крас-сный, с-синий, мес-стами даже зелёный...

Гарри моргнул.

— О чём это вы? Когда я таким был?

Ригель ещё раз махнула хвостом и как бы нехотя стала пояснять:

— Ну, когда мы вс-стретились, ты таким и был. А потом с-светлеть начал. Мы уж не обратили на это внимания, пока ты с-совсем не пос-светлел. Вот и подумали мы тогда: «Помер. Жаль мальца, хорош-ший был. И с-совсем ещё детёныш-ш». А ты вон оно как — жив. И уже не такой с-серый. Мы поэтому-то тебя с-сразу не узнали. Конечно, не то, что раньше, но уже поярче будеш-шь. Здесь почти все такие в этом мес-сте. Хотя ты даже ярче, наверное. Как думаеш-шь, Антарес?

— Да, да, ярче.

— Ну, вот я то же говорю. А может, потом ещ-щё ярче будеш-шь, кто ж-ж тебя знает… Эй, ты куда?

Гарри спрыгнул с подоконника и подошёл к раковине, над которой висело небольшое зеркало. Глупо, конечно, но Гарри решил проверить, действительно ли он такой, как сказала Ригель. Луна ярко светило в окно, он вгляделся в своё отражение: он, кажется, был бледноват, но не серый, волосы тёмные при тусклом свете и тёмные же глаза, лишь слегка отражающие свет. Красного нет, синего — тоже, только немного зелёного. Об этом говорила Ригель?

— Если это шутка, то она глупая и не к месту, — он скрестил руки на груди и вернулся к своим змейкам, ползающим по подоконнику в попытке спуститься вниз.

— Ч-что, нам делать больш-ше нечего? Шутят клоуны и политики, а мы говорим-с-с то, что видим, — оскорбилась Ригель.

— Но ведь я не цветной...

— Цветной!

— Ну нет же...

— А вот и да. Ты — цветной.

Гарри замолчал. Очевидно, они сами верили в то, что говорили. Глупые, глупые змеи! Стоп, а ведь точно — ведь его друзья были змеями. Мало ли, какое у них может быть зрение. Гарри знал, что коровы, к примеру, видят всё в чёрно-белом свете, а собаки не видят красного. Может, и у змей какое-то искажённое восприятие цвета? Может, этот цвет зависит от физического состояния человека? А может, и эмоционального. Гарри как-то смотрел программу по телевизору (занятно, что такого рода знания не стёрлись из его памяти), где говорили, что каждый человек имеет свою ауру, которую невозможно увидеть. Может, это было под силу змеям?

— Вы видите человеческую ауру? — задумчиво спросил он.

— Ауру? — откликнулся Антарес, который был уже на полпути к полу, повиснув где-то посередине трубы, проходящей рядом с окном.

— Ауру.

— Что это ещ-щё такое? — возмутилась Ригель, собираясь последовать за братом. — Мы видим то, ч-что видим.

Гарри кивнул. Ладно, остановимся на ауре. На повестке дня были куда более важные темы для обсуждения.

— Так как же вы с-сюда попали?

Гарри отцепил карабкающихся змей от трубы и положил рядом с собой. Ригель возмущённо зашипела — столько трудов, и всё насмарку! — но ничего не сказала по этому поводу.

— Ползком, — недовольно пробурчала она.

— Ну, на с-самом деле, мы всё время были в том меш-шке, — Антарес махнул хвостом в сторону тумбочки, на которой лежал рюкзак, — и не выс-совывалис-сь. Но когда нас-с грубо швырнули на пол, мы терпеть не с-стали! Высунулис-сь мы, значит, а там... с-столько людей в одном мес-сте! Ходют, болтают на этом с-своём языке, а нас-с и не замечают. Ну, и ты же знаешь, как Ригель боитс-ся людей…

— Я их не боюс-сь, я их не люблю, — возмутилась та, но Антарес не обратил на неё внимания.

— …Только она была рядом с-со мной, а через с-секунду её и с-след прос-стыл. Нашёл я её уже в... подвал это называется, да? В общем, там мы передохнули и давай тебя искать. Должен с-сказать, что это было очень трудно с-сделать. Твой запах почти не ощущ-щался, да и Ригель пугалас-сь каждого живого с-сущес-ства, — он бросил обвиняющий взгляд на сестру, а та разглядывала стену с таким видом, словно это занятие ей было гораздо приятней, чем слушать болтовню брата. — Когда мы наш-шли тебя, то подумали, что ты умер. А потом опять какие-то люди заполонили всё прос-странство, и мы пос-спешили выползти. Тем более что уже было время обеда... Но потом нам совестно с-стало, и решили мы с тобой проститьс-ся... — Антарес печально покачал головкой.

— Ясно, — кивнул Гарри. Помолчав, он спросил: — А вы знаете, что мы делаем во Франции?

— Где? — в один голос удивились его друзья.

— Во Франции.

— Фпансыре? А что это?

— Франция — это страна, в которой мы с-сейчасс находимс-ся.

— Ну, не знаю, ты не говорил нам ни о какой Фанции. Ты говорил, что мы поедем в… с-с… как он это наз-звал, Антарес?

— Палиш, каж-жется.

— Да, да, так и с-сказал: «Ребята… Мы отправляемс-ся в Пазиш-ш».

Гарри вздохнул. Объяснять сейчас принцип организации территориального строя змеям он не собирался.

— Что же мы делаем в Париже?

— С-с… ну, много чего. Мы почти всё время в меш-шке этом торчали. В… в комнате тёмной с-сидели, в какой-то…

— Ладно, а для чего мы с-сюда приехали? — Гарри перефразировал вопрос.

Ригель задумчиво почесала кончиком хвоста свою макушку.

— Зачем-с-с? Ну что за допрос-с ты тут ус-строил? С-сам не знаеш-шь, что ли? — насупилась она.

— Дело в том, что я не помню, — потупился Гарри, вытягивая ниточку из манжета пижамной рубашки.

— Не помниш-шь? — удивилась Ригель. — Почему?

— У меня амнезия, — вздохнул Гарри.

— О, амнес-сия… — Ригель сочувственно качнула головой и, помолчав, спросила: — А что это?

Гарри терпеливо пояснил:

— Это значит, что я забыл некоторые моменты с-своей жизни.

Его друзья сочувственно повздыхали. Они наверняка не понимали всей серьёзности ситуации, но слишком расстроенный вид Гарри они не могли не понять.

— Вы же мне поможете вспомнить? — с надеждой спросил Гарри, робко глянув на друзей.

Ригель и Антарес переглянулись. Они почти ничего не знали. Но расстраивать Гарри этим сообщением ещё больше они не хотели.

— Конеш-шно! Поможем! — приподнимая головки, торжественно пообещали они.

Гарри слабо улыбнулся. Память обязательно к нему вернётся, он знал это так же, как то, что его зовут Гарри.

«Когда всё остальное потеряно, всё же остаётся ещё будущее».

К. Боуви

Гарри огляделся. Он стоял в начале небольшого коридора. За его спиной была дверь, и ещё две — по бокам. Но он стремился к другой, той, что была впереди, в противоположном конце коридора. Почему? Зачем? Что было за ней? Он не знал, он чувствовал лишь непреодолимое желание попасть туда. В коридоре было темно. Благодаря маленькому ночнику на стене можно было разглядеть обстановку. Стены были покрыты красивыми фактурными обоями, рисунок на которых сейчас невозможно было разглядеть, но Гарри не сомневался, что они очень красивые. На полу лежал пушистый ковёр. Гарри этого тоже не чувствовал, но знал наверняка. Знал так же, как и то, что цветок в красивой хрустальной вазе, стоящей на мастерски отделанном резными узорами маленьком столике, очень приятно пах. Гарри никогда не видел таких цветов и, соответственно, не нюхал. Но этот запах въелся в его память так же, как запах старых запыленных книг в библиотеке, где он проводил столько времени. Откуда взялось это знание? Он не имел представления, да сейчас его это и не волновало.

В коридоре стояла полная тишина, как если бы в доме не было ни души, но Гарри знал, что все его обитатели здесь, за этими стенами. Иначе его здесь тоже не было бы.

Гарри сделал осторожный шаг в сторону нужной двери. Тело будто одеревенело, стало словно чужим и непослушным. Было страшно. Цель была так близко, но в то же время — так далеко. Казалось, сделай он всего несколько шагов, и руки коснётся холодная сталь дверной ручки. Но страх сковывал тело. Он боялся, что дверь не откроется. Но в то же время хотел, чтобы это случилось. Ведь за ней — неизвестность. Находящееся там не оправдает его ожиданий. Может статься, там ничего и нет, но Гарри не хотел об этом даже думать. Ведь что-то его туда тянуло. Одно он знал наверняка — там находилось нечто очень важное для него. То, чего он страстно желал долгое время. Гарри сделал ещё шаг вперёд, борясь с оцепенением.

Шаг.

Снова шаг.

Дверь уже была на расстоянии вытянутой руки. Надо было только решиться. Рука поднялась, замерла на полпути, упала обратно. Как намагниченная, она не в силах была преодолеть притяжения. Почему это так сложно? Почему так страшно? Страшно до дрожи в коленях, до мурашек по коже, до звона в ушах... Хотелось немедленно убежать. Но Гарри не уходил, стоял там обессиленный, напуганный. Он знал, что, если уйдёт, будет мучиться ещё больше.

И мучения его будут длиться до тех пор, пока он не найдёт способа преодолеть все препятствия к своей цели.

Казалось бы, так легко просто открыть дверь... Но сложно. Воздух был заряжен, как перед грозой, которая всё никак не могла разразиться.

Гарри прерывисто вздохнул. «Успокойся, — уговаривал он себя, — соберись. Это же так просто. Протяни руку и открой. Протяни руку… Протяни...» Тонкая, дрожащая конечность снова потянулась к ручке, на этот раз не останавливаясь. Он был собран и решителен. Казалось бы, ничто уже его не остановит. Но… почти коснувшись металла, он замер. На этот раз виновата была не его нерешительность. Ручка двери начала медленно поворачиваться. Гарри отпрянул, будто ошпарившись, и резко выдохнул, только сейчас замечая, что задержал дыхание. Сердце колотилось в груди. Он не сводил жадного взгляда с двери. Вот-вот она должна была открыться, и он увидит того, кто за ней живёт. Старые петли тихо скрипнули. Гарри зажмурился и…

…и проснулся.

* * *

Гарри резко сел, тяжело дыша и часто моргая. Но тут же застыл, вспомнив, где находится. Оглядевшись, он удостоверился, что не разбудил никого из соседей, и оперся о стенку, у которой стояла его кровать, спиной ощущая приятный холодок.

Этот сон снится Гарри не впервые. В том далёком детстве, когда у него ещё были родители, он бывал в этом тихом тёмном коридоре, который никогда не менялся. Не менялся и сценарий этих посещений: не было ни людей, ни звуков, ни движения. Тогда этот сон не вызывал в нём подозрений, хоть видел он его чётко и ясно, словно это было наяву. После смерти родителей он снился ему только однажды. Но Гарри снова не придал этому значения.

Но не сегодня. Спустя столько времени сон приснился ему снова. И на этот раз всё было по-иному. Раньше он просто оглядывал незнакомое место, недоумевал, делал попытки подойти к двери в конце коридора, а потом просыпался. В этот раз она вдруг открылась сама. Казалось, что неизвестный в другой комнате, так же как и Гарри, стоял напротив двери, заставляя себя открыть её, но, в отличие от Гарри, он всё же решился.

Гарри вздохнул, снова замер и прислушался. Он делил комнату ещё с четырьмя мальчишками. Его негромкий вздох вряд ли мог кого-то разбудить — соседи спали мёртвым сном. Но последний и единственный раз, когда он нечаянно стал причиной их ночного пробуждения в связи с приснившимся ему ночным кошмаром, стал ему уроком. Ему тогда пришлось спать на полу в коридоре.

Во Франции Гарри жил уже второй год. Его поселили в обычный детский приют в пригороде Парижа, всё говоря ему, что соответствующие запросы были отправлены на его родину и его вот-вот отправят домой. Но никто не искал его ни на родине, ни во Франции. Не был найден ни один родственник, даже самый захудалый семиюродный дедушка. О нём словно все забыли, будто его и не существовало вовсе.

Жизнь в парижском детском доме кардинально отличалась от жизни в английском. Там он привык к игнорированию, здесь — к повышенному вниманию; там он прозябал от скуки, здесь — боялся не успеть сделать необходимое; там он мечтал и надеялся, а здесь его мечты и надежды были забыты. Местные дети сразу невзлюбили его, находя на это уйму причин: им не нравилось, что он иностранец, они смеялись над его плохим знанием языка и акцентом; кого-то возмущало, что он не обращал внимания на остальных, не искал ни с кем дружбы, как другие новички; кто-то считал его чудаком за нелюдимость и молчаливость, и было ещё множество мелких причин, которые дети сами себе напридумывали. На приставания Гарри старался не реагировать, лишних поводов для ссор не давать. В приюте была библиотека, а богословных и философских книг в ней почти не было. Гарри пропадал здесь целыми днями, деля своё время между библиотекой, школой и спальней. Он старался читать как можно больше книг на французском языке, чтобы поскорей его выучить, уделял также большое внимание произношению, чтобы лишить недругов главной причины насмешек. В общем, старательно обживал новое место. Вначале он всё ждал, когда его отправят в Англию, но время шло, и казалось, и здесь о нём позабыли.

Ригель и Антарес теперь жили в заросшем саду позади детского дома. Здесь Гарри имел право проводить столько времени, сколько соблаговолит, никто ему не мешал и не докучал. К нему начали возвращаться воспоминания, потерянные из-за амнезии. Это происходило в основном во сне. Каждый раз он словно заново переживал значительные события своей недолгой жизни. Невыносимо было вновь видеть пылающие развалины собственного дома, зная, что вместе с домом горит его семья. Знать это и не иметь возможности сделать что-либо — было мучительно больно. Вместе с домом сгорела вся его прежняя жизнь. Всё так стремительно поменялось... Раньше было два живых существа, для которых он являлся центром вселенной, а сейчас никому не было до него дела, он приносил лишь ненужные хлопоты и мешался под ногами. Раньше Гарри окружали отзывчивые, добрые люди, сейчас всюду были только злость, обиды и равнодушие.

Потеря памяти помогла Гарри взглянуть правде в глаза — в ближайшее время ему не найти брата и настоящих родителей. Ему может помочь либо случайность, либо везение, что, по сути своей, одно и то же. Он был всего лишь ребёнком, и стань он искать Поттеров сейчас, то наживёт себе только проблемы, в чём он имел возможность убедиться. Поэтому Гарри решил, что ему нужно дожить до совершеннолетия, когда у него появится свобода действий и передвижений. Найти брата стало для Гарри главной целью. То, к чему он приложит все свои силы, чем заполнит свою жизнь до тех пор, пока не достигнет цели. И он смирился с тем, что на это могут уйти годы. Он страшился лишь того, что этого никогда не произойдёт. Но у него ещё было время в запасе.

Успокоившись после странного сна, Гарри откинулся на подушку. «Ну, с днём рождения... нас, что ли...» — подумал он и закрыл глаза.

* * *

Он не мог уже уснуть, лишь немного задремал к утру. Разбудили его соседи, собиравшиеся идти на завтрак. Чувствовал он себя уставшим, словно не спал всю ночь. Желания идти на завтрак не было никакого. Зевая и спотыкаясь на каждом шагу, Гарри шёл к яблоневому дереву в саду, чьи плоды спели к осени, были кислыми и маленькими. Но Гарри нравилось это дерево не из-за яблок. Радовало его расположение: здесь он всегда мог скрыться от посторонних глаз и поболтать со своими единственными друзьями, змеями Ригель и Антаресом.

Устроившись под тенью дерева, Гарри позволил себе расслабиться и вскоре задремал. Голос Ригель разбудил его.

— …Повторяю тебе уже в с-сотый раз: это была жаба!

— В с-сотый раз тебе отвечаю: это была лягуш-шка.

— Ну что за упрямый идиот?! Да не бывает таких больш-шущ-щих лягушек, это точно была жаба!

— Разуй глаза, с-старая дура, это была обычная лягуш-шка!

— Как ты меня назвал, головас-стик-перерос-сток?

— У тебя уже и с-слух ис-спортилс-ся? Ну ничего, я повторю: ты…

— Эй, господа, приберегите силы для более мирных целей, — поспешно вмешался Гарри, прерывая зарождающийся конфликт брата и сестры. Сегодня он пребывал в особенном состоянии, которое не хотелось портить очередными препирательствами змей. — Как у вас-с дела?

Ригель, возмущённо зыркая в сторону брата, подползла Гарри под левый бок и свернулась там в колечки, чем отдалённо напоминала разозлённую кобру, только без капюшона.

— Всё отлично-с-с, — бросила она.

— Отлично-с-с, — спокойно повторил Антарес, вытягиваясь во всю свою маленькую длину у Гарри под правым боком.

— Не повторяй з-за мной! — тут же взбеленилась Ригель.

— А я и не повторяю-с-с, — безразлично качнул кончиком хвоста её брат.

Ригель отвернулась от него. Через мгновение она зыркнула на Гарри одним глазом и спросила:

— А как у тебя дела-с-с? Ты какой-то... дребезжащий.

— Дребезжащий в смысле... цвета? — Гарри ещё не разобрался в природе «цветного» зрения змей. А те продолжали рассказывать ему о всяких изменениях в его цветовом поле. Они утверждали, что он становился ярче с каждым днём. И сейчас он был даже ярче, чем тогда, когда они только встретились.

— В этом с-смысле, — кивнула Ригель.

— Не знаю, было всё хорошо. Прос-сто не выспался, — Гарри пожал плечами...

— Ну да-с-с.

Тихо шуршали листья и трава, будто переговариваясь. Птицы трещали не переставая. Неподалёку раздавались детские голоса и смех, что-то кричали нянечки. Гарри задумался, змеи грелись на солнышке, наслаждались спокойствием и, кажется, ни о чём не думали.

— У меня сегодня день рождения, — заметил Гарри, бросая маленький камешек в пустую консервную банку в метре от него. Он промахнулся.

В свой прошлый день рождения он долго и нудно объяснял двум змеям, что это есть такое, с чем его едят и чем он так важен для двуногих хомо сапиенсов. Змеи упорно не хотели признавать за этим праздником какой-либо авторитет, утверждая, что такой повод годится лишь для того, чтобы вдоволь поплакать над ускользающим сквозь пальцы драгоценным временем. Они так и остались при своём мнении, а Гарри — при своём. Поэтому сейчас его лучшие и единственные друзья ограничились сухим «поз-здравляю», сказанным в один голос.

Гарри вздохнул. Он уже давно не праздновал свой день рождения, давно не получал подарков и поздравлений и даже привык к этому, поэтому безразличие друзей его не расстроило. Но повод для радости в этот день у него всё же был — он на шаг приближал его к совершеннолетию — к тому дню, когда он получит наконец свободу.

Вдруг Ригель грозно зашипела и юркнула в рукав его рубашки, мёртвой хваткой обхватив костлявую его руку. Антаресу потребовалось пару секунд, чтобы сообразить, в чём дело, и повторить действия сестры. Гарри недоумённо огляделся. Подняв голову, он увидел тёмное пятно высоко в небе, стремительно приближающееся. Через некоторое время стало понятно, что это птица. А если быть точнее, то сова. Гарри с удивлением следил за ночной (!) жительницей.

Мягко опустившись на землю рядом с Гарри, сова важно встряхнулась и протянула ему мохнатую лапу, к которой был привязан желтоватый конверт. Гарри немного отодвинулся. Сова издала недовольное уханье, сердито встрепенулась и прыгнула к нему ближе, настойчиво протягивая лапу.

— Это мне? — спросил Гарри у птицы. Сова летала днём, в жилом районе, с привязанным к лапе... чем-то, которое протягивала именно Гарри. Всё это уже было достаточно странным, и было бы ненамного странней, если бы птица ему ответила. Но та только смотрела на него огромными янтарного цвета глазами, не мигая. — Ладно, — Гарри нерешительно протянул руку, — но ты же не станешь клеваться?

Он осторожно начал отвязывать письмо, чувствуя, как сильно сжались змеиные кольца на его руках — у него уже начали неметь кончики пальцев. Наконец письмо было отвязано, птица взмахнула огромными крыльями и была такова.

— Что-с-с это-с-с было-с-с? — потрясённо произнёс Антарес, выползая обратно на свет.

Гарри промолчал, во все глаза смотря на зажатый в руке конверт. Перевернув его, он прочёл:

«Париж,

улица Ля-Крезо, дом 26,

Месье Г. Дж. Престону, лично в руки».

Гарри прочёл эти три строчки несколько раз. Он посмотрел на застывших в ожидании змей.

— Письмо. Мне, — оторопело произнёс он и огляделся в поисках шутников, которые могли над ним так подшутить. Кругом не было ни души. Он аккуратно вскрыл конверт. Внутри был жёлтый листок, на котором красивым почерком с завитушками и кренделями было выведено:

«Шармбатон,

Академия магии

Директор: Олимпия Максим

Уважаемый месье Престон!

С радостью извещаем, что Вы приняты в академию магии Шармбатон, одну из крупнейших школ Европы.

Сообщаем Вам о скором прибытии одного из наших профессоров, который предоставит Вам необходимые разъяснения и ознакомит с процедурой поступления в академию.

Искренне Ваша,

Жуана де Горсие,

Заместитель директора».

Конец первой части

«Omne ignotum pro magnifico est. Все неизвестное представляется величественным».

Тацит

Гарри нервно вышагивал по комнате, периодически с надеждой поглядывая в окно. В таком состоянии он пребывал уже третий день, с тех пор как необычный почтальон принёс ему не менее необычное письмо. Можно было бы предположить, что это было чьей-то шуткой, но Гарри не сомневался ни в одном написанном там слове. Поэтому отныне он ни о чём другом думать не мог, кроме как о представителе загадочной академии.

Приготовившись смиренно ждать своего совершеннолетия, как осужденный ждёт обжалования приговора, не надеясь больше на чудеса, Гарри никак не рассчитывал на такой поворот событий. Много лет назад он имел возможность побывать на Диагон-Аллее, где и узнал о волшебниках, образующих свой собственный мирок в центре Лондона. Но отчего-то это мало волновало его до сих пор — возможно, он был чересчур поглощён своими собственными драмами — ему не было дела до целого мира. Но с другой стороны, Гарри так часто замечал за собой такие странности, которые можно было назвать «волшебством», что уже мог не сомневаться, что сам принадлежал к этому миру. И вот он получил приглашение в этот новый мир, полноценной частью которого он теперь станет.

Слова о «скором прибытии представителя нашей академии» Гарри воспринял довольно буквально. «А три дня — это вовсе не скоро…» — сердито бурчал он, в очередной раз подходя к окну, за которым виднелась заросшая дорожка, ведущая ко входу в сиротский приют.

В комнате Гарри чувствовал себя как в ловушке: душный, спёртый воздух неблагоприятно влиял на его психику. Нестерпимо хотелось выйти на улицу, но погода к этому не располагала: небо заволокли обложные тучи, что не было видно и просвета. Город погрузился в полумрак. Тяжёлые капли дождя размеренно постукивали по крыше и окнам.

Соседи по комнате «рубились» в какую-то новую настольную игру на первом этаже, подаренную очередным благодетелем. Поэтому Гарри мог переживать своё ожидание в полном одиночестве.

Вздохнув, Гарри снова уселся на стул у окна, как какая-нибудь девица на выданье, ждущая своего суженного, из старых французских романов. Это письмо сумело сделать то, что ничто не смогло сделать за последние несколько лет: оно отвлекло его от мыслей о Поттерах. Предстоящая возможность открывала перед ним новые горизонты, о которых он раньше не мог даже помыслить. Быть может, там, за этими горизонтами, его ждёт другая, более счастливая жизнь.

Ещё одна тайная мысль грела ему душу, как ничто другое: Мэттью Поттер тоже мог быть волшебником. Почему нет? Ведь они братья, и всё этим сказано… Может, именно сейчас Мэтт точно так же с нетерпением ожидает «скорого прибытия представителя» магической академии. Гарри мечтательно прикрыл глаза, смакуя эту восхитительную мысль. Предел его мечтаний — найти брата в магическом мире. Но всякий раз, когда он слишком уходил в эти грезы, он встряхивал головой и спешил ступить на более безопасную землю, чтобы не обнадёживать себя без веских на то причин. Он всё ещё слишком хорошо помнил, насколько страшным может быть разочарование.

Но эта сладкая мысль не могла не оставить после себя следа. В душе Гарри поселился острый страх, что его просто не примут в эту академию. Он так себе и представлял: вот придёт этот представитель, весь такой самоуверенный, гордый, искрящийся волшебством, и безразличным тоном скажет: «Простите, вы нам не подходите, у вас слишком слабые способности. Мы найдём более достойного кандидата на ваше место». В самом деле, почему это не может случиться в действительности? С тех пор как Гарри попал в приют, с ним не случалось ничего… сверхъестественного. За исключением разве что разговоров со змеями, но кто знает, может, это и не заслуга Гарри? Может, это змеи попались такие особенные?

Гарри зябко поёжился и обхватил себя руками, несмотря на то, что в комнате было даже несколько душно. В Англии он успел привыкнуть к маленькому комочку света на ладони. Теперь же не было и его. Первое время по ночам Гарри зарывался под одеяло и неотрывно смотрел на то место, где должна была находиться его рука, пытаясь узреть хоть маленькую искорку… но тщетно. Из его стараний сделать хоть какое-нибудь волшебство ничего не выходило. Не выходило и тогда, когда в этом была острая необходимость. Вскоре Гарри и думать об этом перестал.

Возможно, эта очередная загубленная надежда и стала последней каплей. Гарри отчаялся и впал в некое состояние анабиоза наподобие того, в которое погружаются зимой холоднокровные амфибии. Всё, что он делал, он делал машинально. Мало что действительно трогало его, мало что действительно радовало. Дни пролетали друг за другом.

Оттепель в жизни наступила внезапно, лёд в душе пошёл трещинами вместе с письмом. Теперь он снова надеялся, снова боялся и мучился от чувства неизвестности. Ну что за ужасные люди, которые так изводят детей? И где, спрашивается, застрял этот злосчастный представитель? Никакого понимания со стороны волшебной школы.

Скрипнула дверь в комнату.

— П’гестон, тебе что, отдельное приглашение нужно? — Гарри вздрогнул и обернулся на воспитательницу, не сразу понимая, чего от него хотят.

Мадам Морье закатила глаза, мол, «ну что за ребёнок?», и пояснила:

— Завтрак (1), П’гестон. Разве ты не слышал звонка?

Звонок всегда оповещал о начале трапезы и был достаточно громким, чтобы его услышали и на втором этаже. Но Гарри частенько его игнорировал. Что произошло и сейчас. Мысль о еде вызвала лёгкий приступ тошноты.

— Я не голоден, мадам, — сказал Гарри.

— Меня это не волнует, П‘гестон. Ты сейчас же пойдёшь на завтрак вместе со всеми, — холодно отрезала мадам Морье и с раздражением пояснила в ответ на недоумённый взгляд Гарри: — Ты когда последний раз ел? Не хочу через пару дней найти здесь твой хладный труп. Это вызовет слишком много хлопот.

Больше она ничего не добавила и удалилась. Гарри хотел было удивиться такой заботе, но передумал и угрюмо последовал за ней.

______________________________________________

(1) Во Франции завтрак (le dejeuner) проходит днём; лёгкий завтрак (le petit dejeuner) — утром и обед/ужин (le diner) — вечером.

* * *

Как всегда, в столовой стоял несусветный шум: голодная детвора разных возрастов чуть ли не до крови билась за лучшую порцию и кусок хлеба. Каждая трапеза превращалась в полосу препятствий. Гарри обычно дожидался, когда возня закончится, и брал оставшиеся, никому неугодные порции.

Он привычно направился через весь зал к своему месту, которое он занимал всё время пребывания в приюте (вместе со своими одногодками). Но на полпути его кто-то окликнул.

Гарри машинально поднял голову и оглянулся, не останавливаясь. Но не успел он найти взглядом зовущего, как мир перевернулся в прямом смысле слова. Ноги столкнулись с каким-то препятствием и, не удержав равновесие, Гарри упал, взмахнув руками.

Над головой раздался громкий гогот и сдержанные смешки. Гарри сел на холодном полу, дивясь собственной наивности и доверчивости, и рукавом безразмерной водолазки вытер кровь с разбитой губы (кажется, он сам же случайно и заехал по ней своим кулаком).

— Аккуратней надо быть, П’гестон, — наставительно произнёс четырнадцатилетний Анжу Парис, подставивший Гарри подножку. Анжу был типичным задирой приюта. Попал он сюда, когда его мать лишили родительских прав. Отец не успевал выйти из тюрьмы, как снова получал срок, — он был поразительно неудачлив и попадался даже на самых мелких преступлениях. Как ни странно, Анжу безумно гордился своим отцом, постоянно рассказывая о его «подвигах», разумеется, приукрашивая его заслуги — то отец грабил главный столичный банк, то убивал президента крупной корпорации. Но максимальное, на что был способен месье Парис, это кража катафалка (зачем нужна была ему эта машина, оставалось неизвестным).

Маленький нелюдимый Гарри стал идеальным претендентом на роль козла отпущения для Париса. Ему доставалось за то, что у Анжу было плохое настроение, за то, что учителя задавали слишком много домашних заданий, и даже за неблагоприятную погоду. Но «игрушка» быстро надоела, и Анжу с товарищами перестали караулить его по всем углам, ограничиваясь подножками и едкими фразочками при случайных встречах. Ну что интересного, когда жертва не обращает внимания на оскорбления и рукоприкладство? — не плачет, не жалуется, не кричит.

Гарри пропустил мимо ушей ехидный комментарий Анжу и продолжил путь к своему месту, игнорируя смешки и про себя досадуя на мадам Морье, заставившую его пойти на этот завтрак; на Анжу Париса, так некстати вспомнившего про него; на самого себя, поддавшегося на не впервые исполненную уловку; ну и на судьбу-злодейку за компанию, всё равно ей это было как капля в море.

Гарри плюхнулся на стул, торопливо разыскал на столе салфетку и приложил её к кровоточащей губе. На белом фоне тут же расплылось кровавое пятно. «В принципе, — размышлял Гарри, — сегодня мне повезло — всего лишь рассёк губу — за два дня заживёт. Зато все кости целы». Он поморщился, вспомнив, как не так давно ему вправляли сломанный нос. Было больно. Потом доктор ещё восхищался «замечательными регенеративными способностями организма» — нос зажил в рекордно короткие сроки, вернув себе первоначальный внешний вид.

Когда кровь остановилась, Гарри подвинул себе единственную оставшуюся порцию малопривлекательного варева — нечто среднее между супом и кашей, что совсем не будило спящего аппетита. Он взглянул в сторону стола для воспитателей — мадам Морье зорко следила за его действиями — и нехотя потянулся за ложкой. Но избавление таки пришло — в лице высокой полной женщины в строгом костюме, торопливо влетевшей в столовую. Гарри видел её лишь дважды: при приёме в приют и случайно в коридоре. Этого хватило, чтобы запомнить директрису приюта — мадам Дюббари. Она бегло оглядела притихшие детские лица, подошла к воспитателям, и заговорила с ними о чём-то. Мадам Морье показала на Гарри. Тот, заметив это, втянул голову в плечи.

— Месье П’гестон, будьте добры, пройдёмте со мной, — громко произнесла директриса, пристально глядя на Гарри через весь зал.

Гарри проглотил образовавшийся вдруг комок в горле и неторопливо встал из-за стола. Когда он подошёл, Дюббари взглядом приказала ему следовать за ней.

— Что-то случилось, мадам? — осторожно спросил Гарри чуть погодя.

Мадам Дюббари недобро на него покосилась и коротко ответила:

— К вам посетители.

«Что ещё за?..» — первым делом подумал Гарри, но тут же вспомнил своё драгоценное письмо. Кровь прилила к лицу, внутри зажёгся огонёк. Мадам Дюббари довела его до своего кабинета и зашла внутрь. Гарри замешкался на мгновение, а затем переступил порог.

Высокий худой мужчина средних лет встал со стула навстречу вошедшим. Гарри во все глаза рассматривал… да-да — волшебника! У него была приятная, но вполне обычная наружность: тёмные, аккуратно уложенные волосы, тонкие губы, сложенные в приветливой улыбке, тёплый взгляд и никакого признака… ненормальности.

— Месье П’гестон, я так понимаю? — осведомился мужчина приятным голосом. Гарри скромно кивнул. — Очень рад. Профессор Ламмот, — он протянул Гарри загорелую руку. Тот пожал её. Профессор бросил взгляд на мадам Дюббари. — Не могли бы вы… — не успел он окончить фразы, как директриса, услужливо кивнув, вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь.

— Ну что ж, Гарри… Ты не против, что я так неофициально?

— Нет, месье Ламмот.

— Профессор Ламмот, Гарри. Отныне я для тебя профессор.

Гарри недоверчиво взглянул на волшебника — а где испытания? Где проверки? Что это он так сразу — профессор? Из огня да в полымя, как говорится.

— Нет, профессор Ламмот, — всё же покорно повторил он.

— Вот и отлично, — улыбнулся профессор. — Ты присаживайся, не стесняйся, разговор предстоит долгий.

Гарри сел, наблюдая за тем, как мужчина медленно усаживается напротив — рядом, а не за стол директрисы, как предполагал Гарри. Тот, в свою очередь, тоже внимательно оглядел Гарри. Наконец он произнёс немного растерянно:

— Ты выглядишь несколько… младше своего возраста.

Эта фраза мигом вывела Гарри из его предвкушено-взволнованного состояния, в котором он находился, сменившись защитной холодностью. Гарри знал, что он всегда выглядел младше своих лет. В свои одиннадцать он мог сойти за восьмилетку. И этот факт ужасно его огорчал и был, можно сказать, его больным местом. Многие дети мечтают вырасти, Гарри же хотел этого в двойном, тройном размере. У него была веская на то причина. Но он с детства подхватывал любые болячки, что служило одной из причин его медленного роста. Организм затрачивал почти все силы на борьбу с вирусами и микробами, какой там рост, когда тут целая бактерицидная война! Теперь же сказывалось и плохое питание, а как следствие — недостаток витаминов. Поэтому подобные комментарии Гарри воспринимал в штыки. Его так и подмывало съязвить что-нибудь этакое: «Тоже мне, без вас не замечали». Но, разумеется, он не мог сказать подобного взрослому человеку, тем более — его будущему преподавателю (дай бог). Стараясь нисколько не выказать всей тяжести нанесённой обиды, Гарри коротко ответил:

— Я часто болею.

Заметив его недовольство, Ламмот виновато улыбнулся и поспешил сменить тему.

— Гарри, ты, должно быть, был удивлён, когда получил письмо?

«Какая логика!» — лёгкая неприязнь, несмотря на добродушный вид профессора, ещё оставалась.

— Немного, — Гарри не стал углубляться в дебри всех испытываемых им в тот момент чувств.

— Так вот, это была абсолютная правда, — почти торжественно произнёс Ламмот.

«Вот уж неожиданность…» — мысленно упражнялся в язвительности Гарри (определённо Ригель влияла на него не лучшим образом).

— Дело в том, что мир ещё более сложен, чем можно себе представить, — начал профессор лекторским тоном, откинувшись на спинку стула, перекинув ногу на ногу и сцепив руки на коленке. — Он делится на два мира — магический и маггловский. Магглами называют обычных людей, не имеющих магических сил. Бывает ещё прослойка магглорождённых и сквибов. Сквибы — это люди, рождённые в семье магов, но не обладающие достаточными силами для колдовства. Кстати, такие люди очень часто добиваются больших успехов в маггловском мире. Магглорождённые же — это люди, родившиеся в семьях магглов, но имеющие достаточное количество магии, чтобы колдовать. — Логичное дополнение «…такие люди не добиваются больших успехов у магов» осталось за кадром. Было заметно, что месье оседлал своего любимого конька — он рассказывал воодушевлённо, обстоятельно. Гарри, впрочем, не возражал и внимал его словам.

— Происхождение же самой магии доселе остаётся неизвестным. Существует множество теорий, обоснованных и не очень. В этом смысле Франция придерживается взглядов своей соседки Британии — что первым магом был Мерлин — наш прародитель.

— Мерлин? Это не тот, что?..

— Да, именно. Престарелый маг из легендарной кельтской мифологии, наставник и советчик короля Артура. Его история тоже неоднозначна, она имеет несколько изложений. Даже магглы о нём слышали, но не всё из этого правда.

Гарри удивлённо приподнял брови. Кто бы мог подумать, что тот самый Мерлин из Камелота, о котором Гарри с самого детства читал в книжках, на самом деле существовал?

— Но… — профессор бросил взгляд на часы, — ближе к делу. Если тебе интересно, можешь как-нибудь прочесть об этом в нашей библиотеке — там ты найдёшь всё, что тебя интересует. А теперь поговорим об академии, в которой тебе предстоит учиться. Она существует уже очень давно и создана для того, чтобы обучать юных ведьм и колдунов искусству волшебства. Одиннадцать лет — это возраст, с которого волшебники начинают обучаться магии. Кто-то с нетерпением ждёт сову с письмом, а для кого-то это становится полной неожиданностью…

— А почему совы? Почему не обычная почта? — перебил вдруг Гарри, этот вопрос не давал ему покоя. Профессор хитро улыбнулся.

— О, крылатая почта — это общепринятый способ передачи писем у магов. Необычно, правда? Согласись, ты мог бы посчитать это простой шуткой, если бы это письмо пришло обычной почтой?

«Я бы поверил, даже если бы мне об этом прохожий с улицы сказал», — подумал Гарри, но промолчал. Профессор и не ждал ответа, продолжая свою лекцию:

— Магглорождённые дети зачастую не верят. Некоторые даже пытались убедить меня, что колдовство — не что иное, как просто фокусы. Магглорождённым волшебникам непросто живётся среди магов. Им нелегко привыкнуть к нашему быту. Они входят в наш мир, совершенно ничего о нём не зная. Начитаются всяких маггловских книжек, навешивают на магический мир множество стереотипов, ожидая увидеть добрых маленьких фей, мирно разговаривающих на человеческом языке хищных зверей. Думают, что по одному их желанию перед ними горы разверзнутся. А ведь ничего этого нет! В нашем мире, как и в вашем, зачастую необходимо потрудиться, чтобы достичь своих целей. В магическом мире также существует множество опасностей. Многим чистокровным волшебникам, с самого рождения окруженным магией, тяжело понять магглорождёных, они воспринимают их чужаками. Стоит отметить их общую нелюбовь к магглам, которых некоторые ставят лишь немногим выше флоббер-червей. История насчитывает огромное количество войн и восстаний, выступающих против них. С течением времени маги всё никак не успокаиваются, и появляются Тёмные Властители, собирающие вокруг себя тех, кто борется за чистую кровь и... — тут профессор словно очнулся, виновато посмотрел на Гарри и, видя его хмурый взгляд, поспешил успокоить: — Но ты не волнуйся, Министерство Магии ни в коей мере этого не одобряет и всегда встанет на защиту магглов и магглорождённых.

Гарри волновала не сохранность собственной жизни, он просто пытался всё осмыслить.

— А что за Министерство Магии? Я ничего об этом не слышал, — сказал он. Глаза Ламмота хитро блеснули.

— Неудивительно, Гарри. Министерство Магии тщательно соблюдает статус секретности. Если магглы узнают о существовании магии, это будет катастрофа, — грустно покачал головой профессор.

— Почему вы так уверены в этом?

— Увы, были прецеденты, Гарри! Все попытки «подружиться» с магглами, случайные или нет, никогда не приводили ни к чему хорошему. В давние времена, когда многие знали о нас, каждое преступление — от убийства человека до пропажи курицы — считалось делом рук ведьмы или колдуна. Среди магов тогда был принят указ о «Ликвидации последствий раскрытия магической тайны». Те, кто не был пойман, притаились, а те, кто был раскрыт, вынуждены были идти на сожжение; конечно же, предварительно огородив себя чарами, создавая иллюзию своей смерти. Сколько невинных магглов тогда было убито! — Ламмот говорил так, словно готов был рассуждать об этом до седины на голове. Гарри в голову закралась догадка.

— А что вы преподаёте? — спросил он.

Ламмот хитро улыбнулся: «Раскусил!».

— Я профессор маггловедения, Гарри. К сожалению, мой урок является дополнительным и вводится только с третьего курса. Я бы хотел это изменить, но пока… — он грустно вздохнул, но тут же встрепенулся и снова посмотрел на часы.

— Вот те на! Заболтался я с тобой, Гарри. Совсем забыл о главном. Вот, — он вынул из кармана толстенький пожелтевший конверт и с напыщенным видом вручил его Гарри. Снаружи письмо выглядело аналогично предыдущему, доставленному совой. Но внутри находилось два плотных листка. Первый гласил:

«Уважаемый месье Престон!

С радостью извещаем, что Вы приняты в академию магии Шармбатон. Список необходимой литературы и оборудования прилагается. Школьный экспресс отправляется 1 сентября в 11:00 местного времени. Убедительная просьба не опаздывать — поезд не будет Вас ждать.

Искренне Ваша,

Жуана де Горсие,

Заместитель директора».

Второй был более содержательным:

«Шармбатон, академия магии

Форма:

Учащимся первого года обучения необходимо иметь:

1. Простая учебная мантия (голубая). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3 шт.

2. Защитные перчатки (из драконьей кожи или аналогичные). . 1 шт.

3. Парадная мантия. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .1 шт.

Убедительная просьба проследить, чтобы на одежду были пришиты метки с фамилией учащегося.

Каждый учащийся должен иметь следующие книги:

Марлен Варсль . . . . . . . . . . «Сборник заклинаний (часть первая)»

Миллада Скандер. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «История магии»

Фиде Варрлинг . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «Теория колдовства»

Кевин Биггер. . . «Трансфигурация. Руководство для начинающих»

Адель Сторр . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «Тайны волшебных лесов»

Норн Митч. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «Волшебные отвары и зелья»

Мобилус Лунбук. . . . . . . . . . . . . . . . . «Живой мир магических лесов»

Эрмил Шпок. . . . . . . . . . . . . . . . . «Начальная ступень самозащиты»

Прочее оборудование:

Волшебная палочка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .1 шт.

Котел (оловянный, размер 2) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1 шт.

Набор флаконов (стекло или хрусталь). . . . . . . . . . . . . . 1 шт.

Телескоп . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1 шт.

Медные весы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1 шт.

Стандартный набор ингредиентов для зелий . . . . . . . . 1 шт.

Учащимся разрешается привезти с собой животное, не превышающее 5 килограмм веса и не входящее в список опасных существ.

Вниманию родителей: учащимся первого года обучения не разрешается иметь собственные мётлы!»

— И где это можно найти? — спросил Гарри, отрываясь от изучения странных названий учебников.

— В центре Парижа.

Гарри недостаточно хорошо знал этот город (иными словами, и вовсе не знал), но ему казалось маловероятным, чтоб на Елисейских полях существовал человек, зазывающий прохожих зайти в его магазинчик, чтобы обзавестись перчатками из драконьей кожи или волшебной палочкой. «Ну, профессору же виднее…» — подумал Гарри, возвращаясь к изучению письма.

— А что у тебя с губой? — внезапно спросил Ламмот.

— Упал, — машинально ответил Гарри, не отрывая взгляда от листка: «…Телескоп? Это интересно. Но зачем, чёрт возьми, мне может понадобиться метла?! Набор ингредиентов... а это пугает. Что может входить в набор? Сушеная мята или молочный зуб телёнка, зарезанного в полнолуние?» Неожиданно тёплая рука коснулась его подбородка, приподнимая голову, и раненной губы коснулся кончик отполированной палочки:

— Episkey.

Приятное тепло расползлось от лица по всему телу, ранка слегка защипала. Гарри вздрогнул и отстранился, недоумённо смотря на профессора. Тот мягко улыбнулся.

— Это было небольшое лечащее заклинание, Гарри. Всё хорошо?

Гарри медленно кивнул.

— Спасибо, не стоило беспокоиться, — сухо поблагодарил он.

Гарри уже и забыл, когда последний раз его касались вот так мягко и осторожно — скорее всего, ещё родители. Но он быстро пришёл в себя, стало стыдно за свою грубость, и он поспешил отвлечь профессора (он украдкой дотронулся до губы, ранка исчезла без следа).

— А для чего она нужна? — он перевёл взгляд на палочку. Он и раньше видел такую штуку и даже видел её в деле (сей печальный опыт), но в действительности он не понимал, зачем она всё же была нужна.

— А, это — волшебная палочка! — с радостью подхватил профессор, благоговейно смотря на деревяшку. — Она служит проводником, концентрируя и направляя магию волшебника.

— Но у меня же нет волшебной палочки, а я колдовал, — возразил Гарри.

— Это был стихийный выброс магии, Гарри. Дети не умеют ещё контролировать её, и время от времени она высвобождается.

«Может, это объясняет тот факт, что магия уже давно не проявляет себя? Я вырос?» — предположил Гарри.

— Получается, что без палочки волшебник становится обычным человеком… магглом?

— Гм… — нахмурился профессор, — понимаешь, Гарри, этого в двух словах не объяснишь. Маг не может стать магглом. Он просто не сможет колдовать. Но магия — это не только колдовство. В ней очень много разделов, не требующих использования волшебной палочки. Беспалочковые науки могут быть более сложными. Они требуют определённых качеств, навыков, а порой и дара. Некоторые из таких наук вы будете изучать в академии. К примеру, алхимию и ясновидение. Также есть и вещи, наделённые магией, вроде волшебной метлы — но и они не так просты. Кто-то, сев на неё впервые, даже не сможет взлететь, а кто-то будет летать, как орёл. Многие долго и упорно трудятся, пытаясь развить в себе какую-то способность, а кому-то это дано с рождения. — Некоторые слова, произнесённые профессором, были незнакомы Гарри, но общий смысл он уловил. — Магия — она повсюду, Гарри. Она неотрывно клубится вокруг каждого из нас, в том числе и среди магглов. Магия... хм… Но что-то я увлёкся, Гарри. Об этом ты тоже прочтёшь в книгах или узнаешь на лекциях.

Гарри уже предвкушал, как попадёт в эту необыкновенную библиотеку, полную тайных знаний.

— А теперь отправимся в Париж.

— В Париж? Зачем? — от удивления Гарри подпрыгнул на стуле.

— Как зачем? Я ведь дал тебе список. Разумеется, академия предоставит тебе кое-что для учёбы, но кое-что нужно ещё купить.

— Прямо сейчас?

— Конечно! Вот только доберёмся до площади Моди (с фр. maudit — проклятый)...

— Но как же…

— Не волнуйся, с мадам Дюббари я договорился. Поспешим, Гарри.

Обескураженный Гарри последовал за профессором, который уже успел выйти из кабинета.

* * *

— Э-э… месье Ламмот, профессор, — робко обратился Гарри к сидящему рядом с ним в обычном трамвае профессору.

— Да, Гарри? — беззаботно отозвался тот, отрываясь от созерцания пейзажа за окном. Дождь уже кончился, и кое-где проглядывало солнышко.

— Профессор, — смущённый и расстроенный Гарри говорил очень тихо, так, что Ламмоту пришлось немного наклонить голову, чтобы его расслышать, — а… а как же я всё куплю, у меня же… нет денег!

Эта мысль, пришедшая ему в голову, когда профессор расплачивался за проезд, так его поразила, что первое время он не мог ничего выговорить в страхе, что профессор сейчас нахмурится, напыжится и скажет: «К сожалению, наша академия не какое-то там благотворительное заведение и учить нищих бездарей не станет!» Но Ламмот лишь беззаботно махнул рукой и ответил:

— Не беспокойся. Ты — сирота, и Попечительский совет академии выделил тебе нужное количество денег на покупку всего необходимого. Обучаться ты будешь бесплатно.

Гарри кивнул. Всю остальную дорогу он молчал. Профессор же, наоборот, пребывал в каком-то восторженном состоянии. Он то и дело приставал к магглам с различными вопросами, пытаясь завязать разговор, при этом удивляясь, когда те смотрели на него, как на сумасшедшего, и отходили. Но ему посчастливилось наткнуться на маленькую седую старушку. Профессор обратил её внимание на прекрасную погоду. Старушка принялась жаловаться на ревматизм, вызванный резкой переменой давления, затем заговорила о слишком ярком солнце, режущем глаза. Профессор не сразу вник, что со старушкой лучше не связываться, и на свою голову спросил о её здоровье. Начала старушка-божий одуванчик вполне невинно: «Да хорошо, милок. Жива пока…», а затем немного увлеклась: «… восьмой десяток пошёл, а жизня лучше всё никак не становится, налогами просто утопили. Родной сын годами не заезжает. Живет себе, неблагодарная сволочь, на Ривьере, мать совсем забросил… Чтоб он там себе ногу сломал! Конечно, я понимаю, что так думать нехорошо, но... гадкий щенок, пусть только попробует заявиться в моём доме, я его так костылём отделаю!» Профессор первое время внимательно слушал, но когда трамвай подошел к нужной остановке (старушка как раз начала жаловаться на жирного кота соседки, обгадившего ей все углы на площадке), он, схватив Гарри за плечо, в числе первых выскользнул на улицу.

Гарри с любопытством огляделся и замер — они приехали на Елисейские поля, злосчастную улицу, где два года назад он искал Дж. Поттера. В тот раз Гарри было не до туризма, он так и не дошёл до площади Шарля де Голля и до Триумфальной арки, расположенной в верхней части Елисейских полей, на холме. Поэтому сейчас он постарался сосредоточиться на открывшихся видах, нежели на воспоминаниях о том громком провале.

Арка было грандиозным и величественным архитектурным строением, больше походящим на полноценное здание, нежели на арку. Перед Гарри открылся вид на барельеф «Марсельеза», изображающий могучих воинов, борющихся за Родину, и фигуру крылатой женщины, символизирующей Свободу, а также на барельеф «Апофеоз Наполеона». Он читал об этом в книге.

У строения был вход, и внутри располагался музей истории Триумфальной арки, в который и повёл Гарри профессор Ламмот, к его несказанному удивлению. Купив билеты, они поднялись по винтовой лестнице, от которой закружилась голова, прошлись по коридорчику, завернули за угол и направились в другой, заканчивающийся тупиком. Гарри уже собирался повернуть обратно, но профессор его остановил.

— Нам сюда.

Гарри повторно осмотрел полупустой коридор с картинами каких-то вельмож на стенах. Несколько лампочек в тупике не горели, постепенно погружая его в полумрак.

— Но здесь же ничего нет, — заметил он.

— Это ты так думаешь, — таинственно произнёс профессор и подмигнул. — Идём же.

Гарри послушно последовал за ним, всё больше углубляясь в темноту. Внезапно окружающее пространство стало искажаться. Гарри хотел остановиться, но профессор подтолкнул его в спину, вынуждая продолжить путь. Вместо тёмной стенки стали проглядывать тонкие полоски света, и постепенно, словно проявляющийся снимок, вместо стены Гарри увидел залитую солнцем улицу, наполненную странно одетыми людьми и причудливыми строениями, по всем законам физики давно бы уже развалившимися. На появившегося профессора под руку с мальчиком никто не обратил внимания.

— Добро пожаловать на площадь Моди, — представил профессор, наслаждаясь произведённым эффектом.

— А… как вы это сделали? — не удержался от вопроса Гарри.

— Это сделал не я, а сложная магия. Этот портал открыли относительно недавно, после того как древний портал был разрушен. Всё, что требовалось от меня, — купить нужный билет в музей и проследовать в нужный коридор.

Гарри автоматически сжал в руке билет, который дал ему профессор. Взгляд его упал на высокое здание в форме песочных часов. Вывеска гласила: «Часы на все случаи жизни». У витрины скопилась толпа шумной ребятни, поражённо ахающая при виде прыгающих, квакающих и пищащих будильников. Чудеса, да и только.

— Ну что ж, куда идём сначала? А, сюда ближе. Начнём с сундука.

* * *

Профессор так спешил, что не давал Гарри времени толком оглядеться, тащил его из одного магазина в другой. Когда сундук был куплен, Ламмот завёл Гарри в маленький магазинчик под названием «Лавка алхимика». Пока профессор покупал базовые компоненты для приготовления зелий, Гарри не без удивления рассматривал высушенные жала муховёрток, измельченный хоботок нюхлера и прочую гадость. Сколько незнакомых названий он обнаружил в одной только лавчонке! По дороге в следующий магазин им встретилась кучка подростков, радостно поздоровавшихся с профессором. В книжном пришлось задержаться подольше. Гарри буквально голову потерял от такого обилия занимательностей — как ребёнок в лавке сладостей. Каких книг там только не было: и прыгающие, и ползающие, и летающие, и даже кусающиеся. Гарри в восхищении переходил от одной полки к другой, хоть и понимал, что ни одной из этих книг ему не купить.

— Месье П’гестон, если вы не поторопитесь, то рискуете не успеть купить все предметы по списку, — строго произнёс профессор. Взглянув на него, Гарри понял, что тот уже порядком раздражён. Со вздохом отложив в сторону «Магические системы поиска: помогут найти всё, от родового замка до собственной совести», Гарри покорно вышел из магазина.

— Так, ты сейчас иди в магазин мантий — это напротив, а я за остальным. За палочкой пойдём вместе, — распорядился профессор, тревожно посматривая на часы.

Магазин мантий был причудливым полукруглым строением со множеством маленьких окошек и всякой лепнины, похожей на рюшечки и пуговки. В глубине магазина, на табуретке, с невозмутимым видом стояла высокая светловолосая девушка в чём-то похожем на платье голубого цвета и что-то увлечённо говорила удивительно мелодичным голосом сидящей напротив маленькой девчушке лет пяти, у которой был глубоко скучающий вид. Они были удивительно похожи друг на друга и одинаково хороши собой. Какая-та женщина суетилась вокруг говорящей. Гарри подошёл ближе.

— …но ни в коем случае не соглашайся идти на свидание дважды, — поучительно говорила та, — а то ещё подумает, что он тебе нравится. Да, с мальчиками так и надо: нельзя давать им надежду, прилипнут — потом не отдерёшь…

— О, месье, посидите, пожалуйста, я почти освободилась, — сказала женщина, заметив Гарри.

Девчушка тут же воодушевилась и, открыто разглядывая Гарри, подвинулась, освобождая ему место на скамейке.

— …подарки — это, конечно, хорошо, но когда дарят какую-нибудь глупость, не принимай даже из вежливости… — бросив на Гарри строгий взгляд, продолжила говорить старшая, не замечая, что её не слушают.

— Привет, — едва слышно поздоровалась маленькая девочка, когда Гарри сел.

— Привет, — так же тихо ответил тот.

— Тоже в Шармбатон?

— Да.

— Моя сестра, — она бросила благоговейный взгляд на старшую девочку, — Флёр, уже на четвёртый курс идёт. А мне ещё долго ждать. Меня, кстати, Габриель зовут, а тебя?

— Гарри.

— ‘арри? — Габриель сморщила маленький носик. — Странное имя. А мы сейчас пойдём метлу для Флёр покупать. Папа обещал лучшую модель, а у тебя есть метла?

— Нет, — оторопело ответил Гарри. Опять эта метла, зачем она ему сдалась?!

— Ну, это не страшно, не расстраивайся. У меня тоже нет. Родители говорят, что это опасно. Но когда я вырасту, то они обязательно купят мне метлу. Они у меня очень добрые и очень нас любят. — «Не сомневаюсь», — подумал Гарри. — Я люблю квиддич, а ты? — Гарри в ответ что-то невнятно пробормотал. Ну что можно ответить в таком случае, если не знаешь даже, что такое квиддич? — А…

— Габриель! — перебила её сестра. — Разве мама не говорила тебе, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми?

— А мы знакомы! — невинно помахала длинными чёрными ресницами та. — Это ‘Харри, он тоже идёт в Шармбатон.

— ‘Харри? — приподняв брови, Флёр оценивающе осмотрела Гарри, заглянула ему в глаза — Гарри взгляда не отвёл. Она отвернулась, бросив сестре: — Он соврал тебе, Габриель, он ещё слишком мал для школы.

— Готово, — с видимым облегчением воскликнула женщина.

Флёр изящно сошла со стула, тряхнув длинными блестящими волосами.

— Идём, сестрёнка, родители уже заждались нас.

Габриель, махнув Гарри напоследок, вышла за сестрой.

— Чем могу помочь, молодой человек? — спросила швея.

* * *

— Профессор, а что такое квиддич? — поинтересовался Гарри, когда они с профессором шли к магазину волшебных палочек.

— Квиддич? — рассеянно отозвался тот. — Это самая популярная спортивная игра у волшебников. Как... хм, футбол у магглов. Только в неё играют на летающих мётлах. А, вот мы и пришли. Заходи.

Магазин волшебных палочек был похож на башню — совсем небольшим в основании и очень высоким. Тихо зазвенел колокольчик, когда они зашли внутрь. Из-за одного из огромных стеллажей, которые возвышались до, казалось, бесконечного потолка, выглянул высокий мужчина с козлиной бородкой и жиденькими усиками. Тонкий слой пыли покрывал его берет и плечи. Мужчина приветливо улыбнулся посетителям и громко отчеканил:

— Боффана Бокк рад видеть вас в своём магазине!

— Добрый день, — вежливо кивнул профессор. — Месье Гарри П’гестон в этом году поступает в Шармбатон, и ему нужна волшебная палочка.

— О, — мужчина посмотрел на Гарри горящими глазами и заулыбался ещё шире, — Шармбатон… эта академия очень ценит привлекательных людей и привлекательные палочки (с фр. Beauxbaton — Красивые палочки), — сказав это, он подмигнул Гарри. — Боффана Бокк подберёт лучшую палочку для юного мага. Какой рукой вы колдуете, юноша?

— Э-э… правой, — предположил Гарри: если он писал правой, то и колдовать должен был ею же.

— Отлично! Правая — это отлично, — Бокк порылся в большом кармане тёмно-коричневой мантии и выудил оттуда... носок. — Хм, не то. Ага, вот!

Он принялся отмерять Гарри длинным портновским метром. Через некоторое время Гарри заметил, что метр начал двигаться сам по себе, а Бокк отошел к ближайшему стеллажу с палочками и принялся в нём рыться, при этом не переставая говорить:

— Боффана Бокк работает в этом магазине ещё с тех пор, как был жив великий предок Боффана Бокка. О, этот предок научил Боффана Бокка труднейшему искусству изготовления палочек. У Боффана Бокка самая большая коллекция сердцевин для палочек; а ещё Боффана Бокк изготовляет палочки на заказ: какое дерево вам подходит? — бамбук, каучук, дуб, сосна — у Боффана Бокка есть всё! Боффана Бокк может достать волос из хвоста единорога или чешую с хвоста русалки, или вам лучше частичку анимагической ипостаси мага? Боффана Бокк найдёт и это! Теперь Боффана Бокк поможет вам с вашей первой палочкой. — Голова кружилась от обилия «Боффана Бокка» в его речи. Метр прекратил свои манипуляции и свернулся ровным клубком на столе; Гарри облегченно выдохнул. — Выбор волшебной палочки очень важен для мага, она становится его спутником жизни. Но не маг выбирает волшебную палочку, а она выбирает себе хозяина — единственного, кому она будет верна. Одинаковых палочек никогда не бывает, поэтому, если что-то случится с вашей палочкой, вам придётся повозиться, чтобы выбрать другую, подходящую вам так же хорошо. Но не переживайте, Боффана Бокк обязательно найдёт именно вашу палочку.

Бокк бросил на Гарри взгляд, мол, «я знаю то, чего не знаете вы», и вернулся к изучению коробочек, спешно переходя от одного стеллажа к другому. Он наступил на маленький коврик, и тот внезапно плавно оторвался от земли и начал подниматься вверх. Гарри уставился на продавца, как ни в чём не бывало продолжающего перебирать коробки с палочками, плавно поднимаясь к потолку.

— Ковёр-самолёт, — прошептал профессор Ламмот Гарри на ухо, заставляя мальчика вздрогнуть. — Очень полезная и дорогая штука. Во многих странах они запрещены — и не спрашивай у меня почему.

А Бокк поднимался всё выше и выше, взлетая чуть ли не до потолка. Перемещаясь то влево, то вправо, он стал так же медленно опускаться. Приземлившись, ковёр-самолёт вновь стал походить на обычный коврик.

— Вот, проверим пока их, — сказал Бокк, вывалив на стол около дюжины коробок.

Вытащив из одной коробки тёмную гладкую палочку, он вручил её Гарри со словами:

— Дубовая, тридцать два сантиметра, чешуя дракона. Великолепно подходит для защиты.

Гарри послушно взял. Никакого эффекта. Он вопрошающе посмотрел на Бокка. Тот бодро улыбнулся и сказал, забирая палочку обратно:

— Это ничего, не подойдёт эта, подойдёт другая…

* * *

Но ни другая, ни третья, ни четвёртая из следующей охапки не возымели никакого эффекта.

С каждой палочкой Бокк волновался всё больше и больше, причитая:

— …ничего… подойдёт… другая…

Профессор Ламмот мирно похрапывал на маленьком антикварном стульчике у входа, согнувшись в нечеловеческой позе. Гарри, вымотанный и расстроенный, покорно принимал у Бокка очередную палочку, еле-еле шевеля одеревеневшими пальцами.

Бледный, с горящими почти сумасшедшим блеском глазами, в скособоченном берете, покрытом тремя слоями пыли, Бокк внезапно воскликнул:

— Не будь я Боффана Бокком, если не найду вашу палочку!

Он сорвал с головы берет и с размаху забросил в угол, а затем снова скрылся за стеллажом. Пару минут оттуда была слышна только возня и невнятное бурчание. Гарри заинтересованно прислушивался. Вскоре и профессор Ламмот, проснувшийся после восклицания Бокка, прекратил разминать затёкшие мышцы и встал рядом с Гарри.

Наконец продавец вышел, держа в руке одну-единственную коробку.

— Вот, — сказал он, благоговейно вытаскивая из коробки длинную тёмную палочку, — эта красавица, дожидаясь своего хозяина, была здесь ещё задолго до того, как родился Боффана Бокк. Быть может, вам подойдёт? — с надеждой предположил он, протягивая Гарри ничем внешне не отличающуюся от других палочку.

Тот взял её в руку и… уронил. Пальцы неумолимо затекли и не слушались своего хозяина.

— Нет, нет… не то… хм, ну да ладно, — пробурчал Бокк, укладывая очередную неподходящую волшебную деревяшку обратно. — Вы очень сложный клиент, месье П’гестон, — устало и без всякого упрёка вздохнул он.

Гарри и самому не нравилось данное положение вещей. Вернулась его неуверенность в своих способностях. Он подумал, что у него может быть недостаточно волшебной силы для того, чтобы управлять волшебной палочкой.

— Возьмите, — внезапно сказал Бокк, пока Гарри разминал одеревеневшие пальцы.

Гарри недоверчиво посмотрел на протянутую палочку.

— Берите, уверен, она подойдёт, — расстроенно уверил его продавец.

Коснувшись его руки, палочка слабо завибрировала, засветилась и, как бы нехотя, выплюнула сноп разноцветных искр. Ламмот радостно воскликнул, но Бокк не выглядел довольным. Тяжело плюхнувшись на стул, он продекламировал:

— Клён и перо гиппогрифа, двадцать пять сантиметров. Не имеет особенностей и наклонностей к той или иной области применения. Проще говоря — универсальная палочка.

— То есть вы хотите сказать, что это плохая палочка? — нахмурился Гарри.

Бокк тут же ощетинился.

— У Боффана Бокка нет плохих палочек! Просто это палочка не для вас, — уже мягче добавил он. — Возможно, у меня нет вашей палочки, месье П’гестон... Стойте, П’гестон? Вы не из Франции?

— Нет, месье, я из Англии.

Бокк поражённо уставился на Гарри.

— Из Англии? Почему же вы сразу не сказали? Конечно же, у меня нет вашей палочки! — он раздосадовано развёл руками. — Я обязательно навещу своего английского коллегу мистера Оливандера и дам вам знать, если будут результаты.

Гарри кивнул, и, попрощавшись, они с профессором вышли на улицу.

— Из Англии! Ну конечно, как у меня может быть его палочка? — бормотал Бокк за их спиной.

— Ух, — Ламмот радостно улыбнулся, — не знал, что выбор палочки может доставить такие хлопоты. Надо спешить обратно, идём.

* * *

Всю обратную дорогу до приюта Гарри провёл в молчании. Перед тем как расстаться, профессор сказал:

— Я приеду за тобой первого сентября к девяти-тридцати утра. Ты уже должен быть готов к этому времени. И смотри, ни слова не говори магглам о магии! — напоследок предостерёг он.

Уже находясь в кровати, Гарри прокручивал в голове этот необычный день, вспоминая счастливые лица людей на площади, радостных ребятишек, милую Габриель и её красавицу-сестру; а также прыгающе-квакающие часы, ползающе-шипящие книги, квиддич и летающие мётлы. Гарри задумчиво улыбнулся в подушку: «Волшебство». Но эту счастливую идиллию тут же затмило воспоминание о том далёком дне на Диагон-Аллее. Крики, плач, беспомощность, ужас… яркие вспышки, сбивающие с ног... человек с красными глазами…

«Нет, просто магия».

«Но, как ни был я смущен отсутствием мальчишеской сноровки, а также школьной премудрости, мне была неизмеримо тяжелее другая мысль: то, что я знал, отдаляло меня от моих товарищей куда больше, чем то, чего я не знал».

Ч. Диккенс, «Дэвид Коперфильд»

Ещё никогда время не мчалось с такой скоростью, с какой прошёл остаток этого лета. Оставшиеся дни до первого сентября Гарри посвятил новым учебникам. Устроившись под тенью яблони в саду, он постепенно окунался в мир, в котором ему предстояло жить.

Его маленькие скользкие друзья чрезвычайно радостно восприняли новость о скором отъезде. Привыкшие часто менять место жительства, они ничуть не расстроились даже от расставания с Бенни (как окрестил его сам Гарри) — маленьким ужиком, с которым брат и сестра успели подружиться. О том, чтобы змеи остались в приюте, даже не заговаривали — не мог же Гарри оставить своих единственных друзей на целый год? Тем более что в академию не возбранялось брать домашних питомцев, если они не представляли угрозы жизни для других — а какая угроза могла быть от Ригель и Антареса? Ладно, Ригель одуванчиком не была, но ни на чью жизнь пока что не покушалась.

Тридцать первого августа Гарри заранее собрал в сундук все свои скудные пожитки, специально выделенные им детским домом. Пару раз Гарри пришлось спасать свой чемодан от мародёрства Анжу Париса. Хоть Анжу и не признавался, но он всё же завидовал Гарри, который «за выдающиеся способности» получил шанс обучаться в элитной академии на юге Франции (маскировка для магглов, придуманная профессором). В детдоме была ещё парочка старших, учившихся в интернате на стипендию, которые приезжали в приют только на летние каникулы. Анжу, конечно, не имел ничего против старших, а вот на Гарри отыгрывался по полной.

И вот первого сентября, проснувшись ранним утром, Гарри тихо собрался, закинул на плечи рюкзак и спустился в сад. Двор был покрыт густым слоем беспросветного тумана. Солнце ещё только-только начало выглядывать из-за холмов. Замочив по дороге новые штаны (то есть для Гарри они были новыми — выделенные приютом) каплями росы, Гарри наконец добрался до нужной яблони. Недалеко в кустах Ригель увлечённо рассказывала маленькому Бенни с двумя ярко-оранжевыми кружками на треугольной головке:

— …и вот я, превоз-змогая прямо-таки адс-скую боль во всём теле, а в ос-собеннос-сти хвос-сте, прилагая титаничес-ские усилия, поднимаю на него взгляд. И вот предс-ставь с-себе весь мой ужас, когда прямо перед с-собой я вижу огромную тушу: штук пятьдес-сят таких как ты в длину и с-столько же в ширину. А морда-то! Морда! Такая вся крас-сная, точь-в-точь как эти пятна на твоей головёшке! И вот он тянется ко мне с-своими лапищами — огромными такими клеш-шнями! Я думала, всё, конец бедной Ригель, рас-сплющит, потом кишки с-со с-стен сос-скребай, и мозги с пола с-смывай! А ведь я ещё так молода! Но с-старушка Ригель не промах, при виде этого чудища не рас-стерялась и…

Гарри с трудом узнал перевранную историю двухлетней давности, когда Ригель выпала из рюкзака под ноги охраннику ресторана «L'esperance». Гарри тихо кашлянул в кулак, давая знать о своём присутствии. Ужик тут же скрылся в траве.

— Эй… — закричала ему в след Ригель. — Куда же ты? С-самое интерес-сное пропус-стишь! Ну какая ты пос-сле этого змея?.. Ис-спугался ребёнка! — она безнадёжно махнула кончиком хвоста в сторону кустов, в которых скрылся Бенни, и недовольно посмотрела на Гарри. — Чего тебе?

— И тебе доброго утра, Ригель, — криво усмехнулся тот. — Где Антарес?

— А уж его знает, где эта бес-столочь… — пробурчала Ригель. — Антарес!!

Шмяк.

С дерева что-то упало, прямо перед Гарри. Присмотревшись, он узнал весьма растерянного Антареса, удивлённо хлопающего глазами и непрерывно высовывающего язык.

— Прос-сти, мамочка, я прос-спал охоту, но, чес-стное с-слово, я больше так не бу… а, это вы, — Антарес наконец окончательно проснулся и с непонятным звуком, принятым Гарри за кряхтение, распластался на влажной траве. Гарри возвёл глаза к небу:

— Эй, ребята, да что это с-с вами? Мы же с-сегодня отправляемся в школу!

— Уже? — разом воскликнули брат и сестра, мигом забыв о злости и сонливости.

— Вот-вот. И если вы не поторопитесь…

Но змеям не нужно было повторять дважды: они тут же забрались в рюкзак Гарри.

Возвращаясь из сада мимо кухни, Гарри наткнулся на мадам Морье.

— П’гестон? Что ты делал на улице? — изумилась она.

— Э-э… — Гарри перебирал в голове самые правдоподобные варианты: «Рвал яблоки, цветы собирал, воздухом дышал...» — Гулял, — в конце концов ответил он.

Воспитательница недоверчиво оглядела его, но придираться не стала.

— Идём на кухню, П’гестон, я тебя покормлю перед отъездом.

Голодным Гарри себя не чувствовал, но всё же решил перекусить: ещё неизвестно, когда удастся поесть в следующий раз. Помимо Гарри и мадам Морье, на кухне были ещё двое старших мальчиков. Гарри знал, что одному было шестнадцать — он учился в интернате Морбианы, а другому тринадцать — его интернат был в Шере. Только сейчас Гарри осознал, что не знает, где находился Шармбатон.

* * *

Профессор Ламмот немного опоздал. Почти в десять у ворот приюта остановился синий автомобиль неизвестной Гарри марки.

— Отлично выглядишь, Гарри, — первым делом сказал профессор, словно они и не расставались на месяц. С их последней встречи профессор нисколько не изменился — те же причёска и костюм. А вот Гарри и вправду выглядел лучше, месяц назад он слишком нервничал и к тому же ещё не отошёл полностью от мучившей его до этого простуды, поэтому поразил профессора своей бледностью, синевой под глазами и впалыми щеками. После встречи с профессором, который уверил его, что его наверняка приняли в магическую школу, Гарри уже так не нервничал, относительно хорошо кушал и несколько посвежел.

— Ну как настроение? — бодро спросил Ламмот. — Готов к знакомству с новым миром?

«Куда деваться!»

— Да, профессор.

— Вот и отлично. Ну что, поехали? — Гарри забрался на заднее сидение автомобиля и опасливо покосился на собственный рюкзак, в котором сидели змеи, — как бы чего не вышло. Профессор тем временем запихивал его чемодан в багажник.

В этот раз дорога до Парижа заняла больше времени. Главным образом потому, что профессор нервничал, ехал очень медленно и то и дело сверялся с картой. Было заметно, что езда на обычном автомобиле для мага — занятие непривычное.

Всю дорогу Гарри молча рассматривал мелькающие за окном здания и людей. Возникло некоторое чувство расставания, но не с приютом — ему предстояло ещё вернуться туда следующим летом, — но отъезд ознаменовал конец жизненного этапа, который это место олицетворяло. Не то чтобы Гарри было от этого грустно, уходил в прошлое ещё один маленький кусочек его жизни, и он чувствовал от этого только удовлетворение. Впредь он больше не будет в приюте как «дома», теперь он будет появляться там только как гость. Но в приюте у него было постоянство, он знал, что его ждёт и что ожидать от окружающих... в каком-то смысле. А что подстерегало его в магическом мире? Сможет ли он добиться того, о чём так давно мечтал? Он не имел представления. Гарри знал лишь одно — всё изменится кардинально. Будет ли ему хуже или лучше — неизвестно, но всё будет иначе.

Когда автомобиль припарковался у здания вокзала, Гарри позволил себе облегченно вздохнуть: профессор был тем ещё водителем. Погрузив чемодан на тележку, Ламмот вручил Гарри его билет и, помахав на прощание рукой, сказал:

— Ну, залезай в поезд, а мне срочно надо бежать! Увидимся в академии! — и исчез в толпе.

Привыкшего к самостоятельности Гарри это не возмутило и не испугало, хотя люди на вокзале не выглядели положительно настроенными. Поезд под названием «Школьный экспресс» находился на шестой платформе и ничем не отличался от всех остальных — по крайней мере, внешне, разве что был ярко-синего цвета. А вот люди были заметно другими. Почти у каждого имелась в наличии клетка, накрытая тканью, чтобы нельзя было разглядеть её обитателя, но подозрительные звуки заставляли иногда оборачиваться в недоумении. Счастливые подростки, выискивающие взглядом своих товарищей, испуганные дети, затравленно озирающиеся вокруг, нервничающие родители, одетые по непонятной моде, — всё это Гарри вынужден был лицезреть, ступив на шестую платформу.

Отчего-то чувствуя себя непрошеным гостем на чужом празднике, Гарри в нерешительности стоял у поезда, стараясь избегать соприкосновения с частями тела людей, спешащих, не замечая преград на своём пути. Он внимательно вглядывался в лица детей, боясь самому себе признаться в том, что именно хотел увидеть. Среди них были его будущие однокурсники, но взгляд ни за кого не цеплялся. Прозвенел первый свисток о скором отбытии поезда, и, вздрогнув, Гарри направился к одному из вагонов.

У входа в вагон стоял русоволосый мальчик в сопровождении низенькой женщины в длинной юбке — наверняка матери, что подтверждали её взволнованные слова:

— …И слушайся брата, он уже хорошо знает эту школу. Ты, надеюсь, не забыл тот свитер, который я тебе вчера велела положить?

— Нет, мам, — устало протянул мальчик.

— Вот и умничка. Ах, Этьен, какой же ты у меня взрослый стал, подумать только, уже в Шармбатон идёшь! А ведь казалось, только вчера взорвал свой первый стакан…

Женщина беспокойно причитала, умилённо смотря на сына. Мальчик то краснел, то бледнел, слабо отбиваясь от матери. Гарри недовольно посмотрел на свой сундук, потом на вагон, потом снова на сундук. Погрузка чемодана представлялась ему непосильной задачей. Несмотря на то что сундук был только наполовину полон, Гарри думал о том, что он только наполовину пуст.

К тому моменту как прозвенел второй свисток, Гарри успел порядком отбить себе пальцы на ногах, но миссия была завершена — чемодан благополучно покоился в углу одного из свободных купе. Гарри устало плюхнулся на сидение.

— Здесь не занято? — раздался голос со стороны двери.

Гарри поднял взгляд. В проёме стоял высокий подросток, небрежно облокотившись о косяк. У него были волосы пшеничного цвета, почти до плеч, хорошо уложенные, равнодушные тёмные глаза и высокомерное выражение лица. Голос прохладный, невыразительный. Весь его облик как бы рекомендовал держаться от него подальше. Гарри захотелось сказать «занято»: провести с подобным типом весь путь он не горел желанием, но пришлось признать:

— Не занято.

Парень плавной походкой вошёл в купе. Осанка прямая, словно кол проглотил. Следом проплыл большой старинный сундук, который по велению волшебной палочки хозяина разместился в углу — Гарри проводил его любопытным взглядом. Устроившись напротив, парень принялся беззастенчиво разглядывать соседа. Гарри сделал вид, что не замечает, вернувшись к людям за окном. Тот же мальчик, которого назвали Этьен, всё еще стоял у входа, прощаясь с матерью. Рядом нетерпеливо переминался с ноги на ногу паренёк постарше и то и дело оглядывался по сторонам, разыскивая кого-то. Женщина наставительным тоном велела обоим мальчикам хорошо себя вести, прилежно учиться, приглядывать друг за другом. При озвучивании последнего пункта старший из мальчиков закатил глаза, пробормотав что-то о важных делах и о соплях каких-то малолеток, а младший покраснел до корней волос. Гарри нахмурился, поражаясь такой грубости по отношению к родному брату. Мать мальчиков думала аналогичным образом, судя по гневному взгляду, каким она одарила старшего сына.

В очередной раз раздался громкий свисток поезда. На перроне тут же поднялась суматоха. Мать двух братьев поспешно поцеловала и потискала каждого из сыновей, вытирая белым платочком выступившие слёзы. Только те успели запрыгнуть в вагон, как поезд начал набирать скорость. Гарри рассеянно наблюдал за незнакомыми людьми, которые махали руками и посылали воздушные поцелуи своим близким — тут были чьи-то матери, отцы, бабушки и дедушки, братья и сёстры...

— Первогодка? — спросил сосед по купе, отвлекая Гарри от собственных мыслей.

— Да, — коротко бросил тот в ответ, не отрывая взгляда от окна.

— А где твои родители?

— Их нет здесь, — фразу можно было расшифровать по-разному. Гарри украдкой посмотрел на парня, следя за его реакцией.

Тот приподнял брови, но скорее не на сам ответ, а на бесстрастный тон, каким он был произнесён. Гарри мысленно похлопал себе. Сколько усилий ушло на то, чтобы научиться говорить о родителях, не моргнув и глазом. Когда живёшь в детском доме, понимаешь, что это не та тема, которую все стремятся тактично избегать.

— Ясно, — безразлично ответил парень и представился: — Сэмюель де Амьен.

— Гарри Престон, — Гарри кивнул в знак приветствия.

Сэмюель опять окинул его критическим взглядом.

— Ты не француз?

— Нет, я из Англии, — неохотно признался Гарри. В приюте это часто становилось проблемой. Дети смотрели на него, как на выходца с другой планеты. Патриоты, чтоб их... Но Сэмюель, похоже, не имел проблем этого рода. Он только коротко кивнул и произнёс:

— Я так и думал.

Гарри недовольно нахмурился. И что же могло его выдать? Одному богу известно, сколько усилий он приложил к тому, чтобы не выделяться из толпы. Когда он только попал во Францию, его знания языка оставляли желать лучшего, что уж говорить о произношении. Но прошло два года, и он быстро учился. Два этих года он провёл в окружении картавых французов, зарывшись во всевозможные словари и другие книги исключительно на французском языке. Поэтому к нынешнему моменту Гарри знал этот язык немногим хуже коренных французов. Он очень старательно работал над своим произношением, но окончательно избавиться от акцента ему ещё не удалось — хотя порой люди принимали его за специфическую манеру речи. Сэмюель де Амьен вызывал впечатление умного человека, и Гарри не думал, что такая догадливость обусловлена стереотипным внешним образом жителя Туманного Альбиона, которому он вполне соответствовал. Но его могла выдать и почти выцветшая надпись на рюкзаке: «My lovely London!», к которой Гарри давно привык и благополучно не замечал.

Пока Гарри размышлял о своих английских корнях, Сэмюель полностью утратил интерес к происходящему вокруг и углубился в чтение книги. Гарри вскоре преспокойно уставился в окно, наблюдая за тем, как различные постройки сменяются полями. Довольно долго они ехали в тишине. Никто больше не заходил к ним в купе.

— Внимание, — внезапно раздался бесцветный голос, пронёсшийся по всему поезду. — Внимание, пассажиры. Убедительно просим вас занять свои места в вагонах. В скором времени поезд осуществит подъём.

Гарри рассеянно повертел головой.

— Осуществит подъём? Как это понимать?

Сэмюель поднял голову. Некоторое время он сверлил Гарри непроницаемым взглядом. Тот мысленно треснул себя по лбу. Конечно, де Амьен наверняка был тем самым чистокровным волшебником, о которых профессор Ламмот говорил: «…многим чистокровным волшебникам, с самого рождения окруженным магией, тяжело понять магглорождёных, они воспринимают их чужаками. Стоит отметить их общую нелюбовь и презрение к магглам, которых они ставят лишь немногим выше флоббер-червей». А своей неосведомленностью Гарри почти прямым текстом заявлял о своём маггловском (считай, недостойном) происхождении.

Хотя был ли Гарри магглорождённым? Престоны точно были магглами, Гарри в этом не сомневался. С другой стороны, он понятия не имел, кем были его биологические родители. Он мог бы без зазрения совести, даже не привирая, говорить всем, кто спросит (он подозревал, что спрашивать будет каждый встречный), что он не знал, кем были его родители, мол, «погибли давно, не помню я», и, возможно, оградить себя от лишних проблем. Но, во-первых, тогда пришлось бы рассказывать всем о том, что он сирота. Гарри и без этого чувствовал своё отличие от других, он не хотел выделяться ещё больше. А во-вторых, не имело особого значения его происхождение, когда он был воспитан магглами; он не знал и не мог знать, как живут маги, о чём они говорят, что их заботит, — ведь это был целый мир, о котором не прочтёшь в нескольких учебниках. Он не знал, зачем ученикам может понадобиться своя метла в школе, как не знал, куда будет «подниматься» целый поезд. Гарри вообще всегда предпочитал говорить «не знаю», даже когда догадывался о правильном ответе, и, возможно, услышать известные ему вещи, чем заявлять уверенное «я знаю» и так и не узнать правды. Он не стыдился ни своей неосведомлённости, ни своего происхождения.

Гарри смело ответил на взгляд Сэмюеля. Может, дух противоречия в нём не так уж и угас с годами, проведенными в приюте? Сэмюель приподнял одну бровь (умеют же некоторые) и криво усмехнулся. Но в этой усмешке не было презрения или отвращения, скорее наоборот — одобрение и, возможно, немного восхищения… а может, у Гарри разыгралось воображение?

— До академии нет железной дороги, — как ни в чём не бывало объяснил Сэмюель. — Поэтому мы используем воздушный перелёт.

— Поездом?

— Да.

— Перелёт на поезде?

— Именно.

— Ясно, — Гарри подумал, знают ли волшебники о существовании самолётов, но решил не заострять на этом внимание. — А где находится академия?

В книгах школьной программы ни слова не было о каких-либо школах и академиях.

— Понятия не имею, — безразлично ответил Сэмюель. — Примерно на юго-востоке Франции. Школа тщательно скрывает своё местоположение.

И он снова вернулся к своей книге, тем самым давая понять, что разговоры здесь излишни. Гарри раздирало любопытство, и в кои-то веки он был бы не прочь поболтать, как делают обычные люди. Но, очевидно, его попутчик также не страдал излишней разговорчивостью, предпочитая не замечать наличия соседа. Гарри коротко вздохнул и вновь уткнулся в окно, где быстро мелькали деревья и столбы. Он вдруг подумал, каково было бы прогуляться по этим потрясающим холмам, погреться в лучах полуденного солнца, обдуваемый свежим ветерком, вдыхая запах чистого воздуха и прожженной травы, пособирать цветов...

Вскоре Гарри заметил, что расстояние от окна до земли стало увеличиваться. Не много времени понадобилось, чтобы понять, что поезд взлетал, медленно и плавно, и единственным признаком этого действа было стремительно увеличивающееся расстояние до земли. Гарри исподтишка посмотрел на соседа — никакой реакции. Поезд взлетал с порядочной скоростью, что совершенно никак не ощущалось на организме, и уже через каких-то несколько минут они почти касались облаков. Железная дорога виднелась где-то внизу в виде тёмной полосы на фоне яркой зелени, в какой-то момент просто пропадая. Холмы превратились в ровные рисунки, как на карте. Было немного забавно смотреть на летящих рядом птиц, возмущённо кричащих на непонятный аппарат — они были не настолько глупы, чтобы принять летающий поезд за своего сородича. В голове вдруг всплыла мысль: «Если бы только Мэтт мог это видеть».

* * *

— Ауч, — Гарри резко подскочил, словно ужаленный, выныривая из дремоты в реальность.

Сэмюель оторвался от книги и удивлённо на него посмотрел.

— Плохой сон приснился, — хмуро пояснил Гарри.

Тот кивнул и снова уткнулся в книгу. Солнце слепило глаза. Гарри неловко поёрзал на месте. Оглядев купе взглядом, он увидел на столе небольшой бутерброд, завёрнутый в целлофан.

— Не возражаешь, если я возьму?

Сэмюель приподнял брови, но великодушно разрешил:

— Бери.

Гарри схватил бутерброд и, бросив: «Спасибо», вылетел из купе. Уборную он нашёл в конце вагона. В тесной кабинке он тут же стянул с плеч рюкзак и открыл его.

— Вы чего-с-с вытворяете? — возмущённо зашипел он, глядя на двух маленьких змеек, вылезших из кармашка.

— Мы выфворяфем? — тут же ответно возмутилась Ригель, картинно свешивая язык изо рта, словно на предсмертном одре. — Он наф тут углобить хофет, а мы ефё и финофаты!..

— Никто на вашу жизнь не покушается, ус-спокойся. И нечего было кусаться, — обиженно пробурчал Гарри, потрогав место у лопатки, боль в котором его и разбудила.

— А кто куфалс-ся? Мы лифь напомнили о с-сфоём прифутс-стфии.

Гарри снова заглянул в рюкзак. Рядом с кармашком валялся его драгоценный складной ножичек, найденный некогда в саду приюта, наполовину раскрытый.

— Вы что, нож в меня вс-садили? — жалобно протянул он.

— Знать не с-снаем ни о каком ноже, мы в тебя той ш-штуковиной ткнули, — уже более-менее оправившись, деловито сказала Ригель, показывая на нож.

— Вот что значит нож в с-спину от лучших друзей!

— Ой, нечего тут прибеднятьс-ся, с-сам виноват, в с-следующий раз-з не будешь забывать опас-сных змей рядом с-с опас-сными вещами! — заявила Ригель.

Гарри вынул ножик и сложил его до безопасного состояния. При виде этого Антарес странно повёл головой.

— Что?

— Мы с-столько промучились, пытаяс-сь достать эту штуку…

Гарри спрятал вещицу в отдельный карман. Он размышлял о том, чтобы засунуть змей обратно без всяких там бутербродов, но, подумав, решил, что злить их ещё больше — себе дороже. Поэтому, накормив брата и сестру, Гарри засунул их обратно в рюкзак, не обращая внимания на возмущенное бурчание Ригель, и вышел в коридор.

Но только он успел открыть дверь, как столкнулся с прелестной блондинкой из магазина мантий — кажется, сестра назвала её Флёр. Чтобы взглянуть ей в лицо, Гарри понадобилось задрать голову.

— Вы только посмотрите, кто тут у нас, — как-то недобро протянула она красивым голосом. — Мистер Первогодка собственной персоной.

Гарри немного растерялся: она выглядела злой, но с чего бы ей на него злиться? Туалет, что ли, долго занимал? Но что-то подсказывало Гарри, дело было в другом, хоть он упорно не понимал, когда успел заслужить такое неприязненное отношение к себе.

— Эм… простите, мне нужно в купе, — Гарри счёл за лучшее не нарываться. Обогнув недовольную блондинку, он уже собирался выйти, как вдруг длинные пальцы грубо обхватили его за предплечье, не успел он и головой повести, как некогда нежный голос грозно зашептал ему прямо в ухо — так близко, что он даже почувствовал её горячее дыхание:

— Учти, милочка, хорошей жизни ты в этой школе не увидишь. — Честное слово, Гарри в первую секунду подумал, что это Ригель снова на него разозлилась и высунулась из приоткрытого рюкзака, до того этот шепот напоминал шипение, поэтому даже слегка вздрогнул. Флёр приняла это на свой счёт и, довольная собой, продолжила: — Я тебе такое устрою, что ты будешь умолять мамочку забрать тебя домой.

Гарри медленно повернул голову — смысл фразы дошёл до него не сразу — и заглянул прямо в эти огромные синие глаза, видимо, отличающиеся особой красотой, но сейчас вызывающие только неприязнь, пытаясь внушить страх. Сначала ему хотелось наивно спросить: «Что не так? Что я сделал-то?», но в голове всплыл образ белобрысого Анжу, с безобразной улыбкой на губах спрашивающего: «Что, тебе неприятно, П’гестон? Учти, будет ещё хуже».

— Учту, — бросил Гарри и, выдернув руку из цепкого захвата, вышел в коридор.

* * *

Добравшись до своего купе, Гарри громко хлопнул дверью и плюхнулся на сидение. «Да кто она такая, чтобы так со мной разговаривать? Мы даже толком не знакомы! Тоже мне, принцессе не по душе её вассал», — мысленно бурчал он. Отвлёк его негромкий смешок. Сэмюель весело смотрел на него и даже отложил в сторону книгу.

— Дай угадаю, тебя покусал оборотень, а ты даже не знаешь, кто это такой?

Гарри представил себя со стороны: тихо, мирно себе спал, издавая непонятные звуки (Антарес и Ригель явно не заботились о тишине, пытаясь «прорыть» путь к свободе), потом вдруг подскочил, взял бутерброд и умчался в туалет. Потом вернулся, недовольный всем миром. «Как-то неловко вышло…»

— Я только что встретил какую-то блондинку, вроде бы её зовут Флёр, и у неё не слишком хорошее настроение сейчас.

Сэмюель приподнял бровь.

— Флёр Делакур? Довольно специфическая особа.

— Вы знакомы?

— Мы учились на одном факультете. С самого своего поступления она приковала к себе всеобщее внимание. Знатная фамилия, красивая внешность, недурная голова — и она знает себе цену.

— А на каком ты курсе? — Гарри казалось, что Сэмюелю было не меньше шестнадцати, Флёр же было лет четырнадцать, по словам её сестры.

— На пятом.

Гарри немного подумал и попросил:

— Расскажи мне о Шармбатоне.

Сэмюель пожал плечами.

— Ты скоро и сам всё увидишь. Чтобы тебя не удивляли некоторые вещи, хочу предупредить, что в нашей академии существует пять факультетов: Истории, Алхимии, Чар, Трансфигурации и Общих знаний. Тебе лучше заранее подумать над выбором факультета. Вокруг замка расположен большой лес, набитый различными магическими тварями и существами. Но волноваться не стоит — самые опасные из них обитают в глубине леса — ученикам туда запрещено. У нас есть своё поле для квиддича. Кстати, я упоминал, что наша академия помешана на всём прекрасном? Само название об этом говорит (напоминаю, «Beauxbaton» — с фр. «Красивые палочки». — п/а). Чего стоит один только девиз, — Сэмюель кисло усмехнулся. — «Вот зрелище, достойное того, чтобы на него оглянулся Бог, созерцая свое творение». Считается, что наша академия — это воплощение всего самого прекрасного, изящного и свободного.

«Интересно, если бы я был лысым и толстым, меня бы не приняли в школу?» — Гарри вообразил себя вдвое толще и с гладко выбритой лысиной на голове. Его передёрнуло от нарисовавшейся в воображении картины. Впрочем, он не имел ничего против прекрасного: родители были ценителями культуры и искусства, приучив к этому и сына.

— А на каком ты факультете? — спросил он

— Факультет Алхимии, — Сэмюель усмехнулся и добавил: — Мы не очень-то многочисленны и популярны. Оно и понятно. Только те, кто действительно предрасположен к науке приготовления зелий, смогут у нас учиться. Было много случаев переводов и отчислений.

— А что, могут отчислить? — деланно небрежно поинтересовался Гарри, внутренне застыв.

— Технически, да. Впрочем, это случается весьма редко, поскольку в этом никто не заинтересован. За неуспевающего студента берутся очень серьёзно, воздействуют на него всеми возможными способами, даже переводят на другой факультет. Исключают только в очень тяжёлом случае. Говорят, за всю историю академии исключили всего троих. Но профессора всё равно неустанно будут всех этим пугать, особенно на первых порах. Кстати, на первых двух курсах можно перевестись самим, некоторые так и делают. Например, Флёр Делакур. — «Неужели мадемуазель Совершенство двоечница?» — без интереса подумал Гарри. — У неё причина была особенная: она посчитала, что резать трупики мелких животных и лазить по лесам — занятие не для её благородной особы. Она перевелась на факультет Чар сразу же после первого семестра.

Гарри уныло отметил, что, кажется, факультет Чар был для него закрыт.

— Скоро мы прилетим? — Гарри вспомнил, что понятия не имеет, сколько ещё ехать-лететь.

— Уже почти, — Сэмюель изящным жестом отдернул рукав форменной мантии (наверняка успел переодеться, пока кое-кто спал) и взглянул на наручные часы. — Скоро должны объявить о посадке.

Гарри привычно поправил длинную чёлку, спадающую на глаза. В приюте его часто стригли — за неумением прилично уложить волосы, но волосы до странности быстро отрастали до определённой длины, на том и замедляли свой рост.

— Откуда это у тебя? — Сэмюель внимательно разглядывал тонкий зигзагообразный шрам на его лбу.

— Эм… — Гарри хотел было выдать привычное «просто порезался», но Сэмюель не дал ему этого сделать.

— Такие шрамы просто так не появляются. Тебя проклял очень могущественный Тёмный маг, — серьёзно сказал он. Гарри захлопал глазами.

— С чего ты взял?

— И давно он у тебя? — проигнорировав вопрос, спросил Сэмюель.

Долго вспоминать не пришлось:

— Лет пять.

— На вид — не больше года. Обычный бы не был так заметен, — уверенно сказал Сэмюель.

— Откуда ты знаешь? — Гарри решительно не нравилась такая осведомленность чужих людей о его собственных шрамах.

— Книги читаю, — пожал плечами «чужой». — Несколько лет назад я был в Англии — там в то время была очень популярна эта тема. Куда ни плюнь, везде «Магические шрамы и их воздействия», «Откуда берутся магические шрамы», «Магические метки» и даже «Шрамы украшают не только мужчин». Я и прикупил себе одну из них.

Гарри нахмурился и задумчиво погладил подушечками пальцев едва заметную неровность лба. Он настолько привык к этому шраму, что никогда не задумывался о его значении. Фраза «просто порезался» столь часто произносилась, что он сам начал в неё верить.

— Внимание, пассажиры, — опять раздался голос. — Убедительно просим вас занять свои места в вагонах. В скором времени поезд осуществит посадку.

— Наконец-то, — сказал Сэмюель, беря в руки книгу, и, кинув взгляд на задумавшегося Гарри, бросил: — Тебе лучше переодеться. В Трапезной все должны быть в мантиях.

А за окном вскоре открылся вид на большой замок с множеством башенок и пристроек, представляющими собой академию Шармбатон. У Гарри в детстве была книга, называющаяся «Замки Европы», в ней были одни картинки, почти без текста, что было весьма существенным для ребёнка. Академия напоминала все те восхитительные замки, которые так завораживали маленького Гарри. Средневековье, готика, барокко, рококо — все эти стили напоминали о себе в архитектуре этого замка, однако, странным делом, это все смотрелось совершенно органично, создавая тем самым немыслимый ансамбль. Архитекторы потрудились над ним на славу. Академия стояла на краю обрыва, в самом сердце густого леса; с одной стороны был сад с дорожками, а под обрывом лежала большая поляна с пристроенной на ней небольшой площадкой с трибунами и тремя высокими кольцами на шестах с обеих сторон. К ней примыкала небольшая речка, начала и конца которой не было видно.

Поезд опустился на землю так же незаметно, как поднялся, разве что его слегка тряхнуло при соприкосновении с землёй. Когда состав полностью остановился, всё тот же механический голос произнёс:

— Добро пожаловать в академию магии Шармбатон. Оставьте свой багаж в купе, его доставят отдельно.

«Отлично, я бы не дотащил этот чёртов сундук», — облегчённо выдохнул Гарри.

Из коридора послышались голоса и топот множества ног. Сэмюель не торопился выходить, невозмутимо укладывая книгу в свой сундук. Когда голоса более-менее стихли, он так же спокойно поднялся и, изящно разгладив складки мантии, вышел из купе. Оправив лямки рюкзака, Гарри двинулся следом.

У выхода их встретил сухонький седой старичок. Он велел всем выстроиться в шеренгу и следовать за ним. Рассмотрев ближе природу вокруг академии, Гарри просто не мог не восхититься. Величественные дубы, стройные берёзки, хрупкие стебли неведомых цветов — каждый из этих компонентов представлял собой отдельный штришок прекрасной картины, чьё создание длилось бесчисленные годы и века.

Привычным образом отстав от толпы, от шума галдящих учеников, Гарри как завороженный вслушивался в тихий шелест травы и листьев, в пение различных птичек, порхающих с ветки на ветку. Казалось, природа обволакивала Гарри, проникая в каждую клеточку мозга, ласкала тёплыми лучами, нашёптывала странные заклинания, внушающие спокойствие и умиротворение. Все эти ощущения были такими… гипнотизирующими, что, казалось, от тебя ничего не зависит в этом мире, даже собственные действия. Он словно опять очутился в нежных объятиях матери, невесомо перебирающей пряди волос на детской головке и ласково напевающей колыбельную; матери, способной решить все его проблемы и всегда знающей, как ему лучше поступить. Ощущения были настолько поглощающими, что в груди щемило…

Процессия вошла под высокие своды замка, и теперь уже Гарри рассматривал шикарные убранства академии: вход был огорожен малахитовой лестницей с высокими ступенями. Высокие сводчатые потолки были сплошь покрыты рисунками различных богов, богинь, ангелов и странных существ. Пол был устлан мраморной мозаикой. Вдоль коридора, по которому их вели, были разбросаны огромные окна, занавешенные тяжёлыми тёмными балдахинами; между ними стояли небольшие, но массивные столики на высоких позолоченных ножках. На них стояли крупные вазы с букетами благоухающих цветов.

Когда вся процессия дошла до перекрёстка коридоров, старичок громко велел:

— Первогодки, все ко мне! Следуйте за мной!

Старшие курсы, не останавливаясь, пошли дальше, первогодки же, взволнованно переговариваясь, свернули в левый коридор вслед за стареньким мужчиной. А Гарри вновь внимательно оглядел напряжённые лица первогодок. Но взгляд снова ни за кого не зацепился. Гарри встряхнул головой.

«Вот губу раскатал, — одёрнул он сам себя. — Мэттью Поттер в Шармбатоне — это было бы слишком просто! Когда это у тебя что-либо было просто? Ущипни себя и давай уже, ногами не шаркай, голову подними, и не с такой жалкой миной, ради бога! Люди не оценят».

Конечной остановкой был небольшой класс, в котором уже стояла крупная женщина средних лет. Когда дети вошли, она вначале обратилась к старику:

— Благодарю, месье Бурховец, можете идти.

Старичок слегка склонил голову и вышел. Женщина повернулась к детям, всеми силами выражая добродушие, но на лице её были явно заметны следы усталости.

— Не стойте же на пороге, проходите. Рассаживайтесь за парты.

Гарри опустился за одну из задних парт. Рядом с ним робко примостился тот самый Этьен, чьё прощание с матерью он наблюдал из окна купе. Он выглядел донельзя взволнованным. Женщина продолжила:

— Меня зовут профессор де Горсие. Я заместитель директора и профессор Чар. Вы сейчас находитесь в этой комнате, чтобы подать заявление для поступления на выбранный вами факультет.

«Так сразу!» — испугался Гарри. Заместитель директора продолжала:

— Для тех, кто ещё не определился, напоминаю, что четыре факультета из пяти специализируются на определённых науках. Факультет Трансфигурации концентрируется на двух предметах: трансфигурации, которая изучает преобразование одной материи в другую, и арифмантике, которая для других факультетов является дополнительным предметом и начинается с третьего курса, — это исключительно теоретический предмет, позволяющий лучше справляться с преобразованиями. На факультете Чар вы будете углублённо изучать чары и защитную магию. На факультете Истории — историю магии и древние руны — последнее тоже дополнительный предмет, с первого курса изучаемый только историками. Факультет Алхимии занимается преимущественно алхимией — это искусство приготовления зелий — и магической экологией. И факультет Общих знаний, который отдаёт предпочтение Маггловедению и Астрономии, на него вы можете поступить, если ещё не определились со своими предпочтениями. В течение следующих двух лет вы ещё можете перевестись. А теперь подпишите бюллетени, которые я вам выдам, — по велению палочки профессора с учительского стола поднялась стопка небольших квадратных листков, которые тут же разлетелись по всему классу. — И поставьте галочку напротив того факультета, который вы выбрали. Даю на раздумья пять минут.

Гарри коротко вздохнул и глубоко задумался, не заметив появившихся из воздуха пера и чернильницы. Факультет Истории. В маггловской школе он любил историю так же, как и остальные предметы, но сам себе иногда признавался — это не самый полезный в жизни предмет. Разве что он захочет стать президентом в будущем. Трансфигурация — любопытный предмет. Не терпелось посмотреть на лица маггловских «друзей», когда Гарри превратит их в мартышек. Конечно, его могут исключить за такое явное нарушение правил магического мира, но помечтать-то можно? Чары тоже казались весьма полезными, как и защита. Но мысль о высокомерной блондинке отчего-то отбивала охоту ставить галочку напротив этого факультета. Алхимия. Как там говорил профессор Ламмот? «Они требуют определённых качеств, навыков, а порой и дара». Очень интересно. Любой дурак сможет помахать палочкой и запомнить несколько слов, а вот факультет Алхимии учит чему-то особенному. Ну и факультет Общих знаний — проще было бы выбрать именно его, тогда было бы больше времени подумать, узнать, что с чем едят. Но у Гарри не было никакого желания изучать магглов, да к тому же, если он всё же решит перевестись на другой факультет, ему мало того что придётся догонять всех по профилирующим предметам, так ещё и снова вливаться в новый коллектив. А быть новичком — это, пожалуй, самое страшное, что может произойти в жизни школьника.

Гарри оторвал взгляд от листка и оглядел класс. Некоторые уже определились и со скучающим видом крутили головой по сторонам и тихо переговаривались; другие всё ещё сосредоточенно изучали собственные листки. Ко второй группе относился и сосед Гарри, Этьен, — он нервно жевал кончик пера и то заносил руку над одной клеточкой, то опускал на другую, явно сомневаясь между двумя факультетами.

— Ну что, все определились? — спросила заместитель директора. Ответом ей был нестройный хор голосов. Этьен вздрогнул и торопливо поставил галочку напротив одного из факультетов.

Гарри с мыслью «будь что будет» отметил тот же факультет.

— Я собираю ваши бюллетени, — листки по велению палочки профессора взлетели в воздух и ровной стопкой легли на стол. — А теперь пройдёмте за мной, в Трапезной нас уже заждались.

Вместе со всеми выходя из класса, Гарри слушал испуганно-жалобное бормотание своего соседа: «Мама меня точно убьёт. Ведь велела поступать на Историю, чтобы с Ноэлем учиться, но нет же... Что же теперь буде-ет…» и отстранённо подумал, что только что решил ход собственной судьбы одной только галочкой напротив сочетаний букв, складывающихся в слова «Факультет Алхимии».

* * *

Перед тем как зайти в Трапезную — или Главный Зал, — заместитель директора остановилась и, повернувшись к ученикам, сказала со всей торжественностью, на какую была способна, словно провозглашая нового президента Франции:

— Отныне выбранный вами факультет станет вашим домом, а сокурсники — вашей семьёй на последующие семь лет учёбы в академии. Надеюсь, вы станете достойными его представителями, будете хранить честь вашего факультета, декана и ваших товарищей. Когда я открою эти двери, вы подойдете к столу выбранного вами факультета. Над каждым столом висят разноцветные ленты: Трансфигурация — синие, История — желтые, Чары — красные, Алхимия — зелёные и Общие знания — белые. Добро пожаловать в академию магии Шармбатон!

На этой душещипательной фразе она триумфально толкнула большие двери, открывающие вид на огромный, празднично украшенный зал с расписным потолком полуовальной формы. Гарри разглядел изображение мощной фигуры седого старца с чем-то вроде венца на голове. Из его правой руки вылетала белоснежная птица с яркими серебристыми глазами, похожая на голубя, а на его левой руке примостилась черная змея с ярко-зелёными глазами-щелочками, длинным извивающимся язычком и острыми клыками, из которых сочился, очевидно, яд.

Гарри отправился к столу, над которым парили зелёные ленточки. Свободных мест было достаточно, и он привычно сел с краю, ближе к выходу. Рядом подсели ещё восемь первогодок — четыре девочки и четыре мальчика, в том числе и тот, к чьей компании Гарри успел привыкнуть. Этьен бросил испуганный и неуверенный взгляд на соседний стол с желтыми ленточками, но тут же уткнулся в пустую тарелку перед собой. Остальные же принялись с интересом разглядывать зал, вытягивая шеи.

Гарри заметил Сэмюеля, сидевшего на другом конце стола, но никак не подал виду, что знаком с ним. Трапезная производила большое впечатление своим убранством, и Гарри решил осмотреть её получше. Вдоль противоположной от входа стены располагался довольно высокий дубовый стол между двумя столиками пониже, за которыми сидели преподаватели — судя по тому, что среди них был профессор Ламмот: он сидел по левую сторону от большого стола и приветливо улыбался ученикам. Гарри даже показалось, что профессор ему подмигнул. На всех столах лежали столовые приборы, тарелки, салфетки, бокалы, накрытые крышками блюда — всё сервировано по правилам.

Над головами преподавателей висело огромное полотно с нарисованным на нём рисунком: две скрещивающиеся золотые палочки, из каждой вылетали по три красные звезды. Всё это, собственно, на ставшем традиционным голубом фоне. На нижней части полотна золотыми буквами с завитушками и крендельками была выведена латинская фраза: «Ecce spectaculum dignum, ad quod respiciat intentus operi suo deus». Гарри фыркнул, вспомнив слова Сэмюеля о девизе академии.

Внимание Гарри привлекла фигура из материала, похожего на лёд, искрящаяся различными цветами радуги. Фигура изображала девушку, одетую в какие-то лоскутки ткани, едва её прикрывающие, с длинными волосами, кинжалом в руках, и, если присмотреться, можно было разглядеть удлинённые и заострённые уши. Вскоре Гарри насчитал ещё пять статуй из того же материала в глубине зала, изображающих, видимо, различные магические расы. Он мельком заметил Флёр Делакур, сидящую за столом своего факультета в окружении восторженных юношей и девушек.

Внезапно что-то укололо Гарри в ладонь, рука непроизвольно дёрнулась, задев стоящий около пустой тарелки стакан. Тот незамедлительно упал и скатился на колени сидящему рядом Этьену.

— Ой, извини, — всполошился Гарри, возвращая стакан на место.

— Да ничего, — засмущался тот. — Там ведь ничего не было, — сказал он, словно оправдываясь.

— Всё равно — извини, — настаивал Гарри.

Мальчик густо покраснел и отвернулся. Но через некоторое время снова повернулся, всё так же с красными пятнами на щеках, и сказал, утыкаясь взглядом куда-то поверх плеча Гарри:

— Меня зовут Этьен. Этьен Жизо.

— Гарри Престон.

— П’гестон? Это французская фамилия? — приподнял брови Этьен, всё так же не смотря Гарри в глаза, предпочитая буравить взглядом его плечо.

— Нет, — Гарри покачал головой. «Может, у меня что-то на лице?» — недоумевал он на такое поведение мальчика. — Я из Англии.

— О, Англия? — он перевёл взгляд на пустую тарелку. — Мне нравится Англия. Я просил родителей туда съездить, но у них времени не было.

— Ну, тебе только одиннадцать, успеешь ещё. — «Сувенир мне оттуда привезёшь», — тоскливо добавил внутренний голосок. Гарри иногда скучал по родине, но дальше простой тоски не заходил, он и сам понимал, что его никто туда не повезёт и никто его там не встретит.

— Ну да, я и сам так думаю, — пожал плечами Этьен. — А почему ты оттуда уехал?

«Опасная тема. Опасная тема…» — красные лампочки замигали у Гарри в голове.

— По семейным обстоятельствам, — уклончиво ответил он. — Во Франции я уже давно.

— И как? Где тебе больше нравится — там или здесь?

— Э-э… сложно сказать. Думаю, там, где семья.

«А если нет семьи, то всё равно где».

— Ну да, наверное. Я ни разу не бывал заграницей, — однако в голосе Этьена не было ни нотки грусти. — Мы обычно проводим лето у бабушки — в Жиронде, недалеко от побережья.

Внезапно в зале стало заметно тише. Почти все студенты повернули головы в сторону огромных окон. Многие даже повставали, чтобы разглядеть что-то, находящееся за стеклом. Гарри с Этьеном тоже стали всматриваться вдаль. Это «что-то» летело к замку на большой скорости. По мере приближения Гарри начало казаться, что это был приличного размера дом, отдалённо напоминающий карету и запряжённый большими крылатыми существами. Когда странный транспорт приземлился, он стал недоступен для любопытных глаз учеников. Все зашептались и уткнулись взглядами в дверь, словно ожидая чьего-то прихода.

Когда этот «кто-то» появился в проходе, все разом замолкли и дружно повставали со своих мест. Гарри увидел весьма внушительных размеров женщину, плавно вошедшую в зал вместе с четырьмя профессорами (самый высокий из них едва доставал ей до плеча). Гарри наблюдал, как женщина медленно шествовала вдоль прохода между столами, приветственно кивая ученикам и махая рукой с усыпанными перстнями пальцами. Гарри понял, что она была директором академии. Он пригляделся к ней, пытаясь определить, в какой разряд людей её отнести — злодеев или хороших. Она была неопределённого среднего возраста, возможно, немного за сорок, у неё было довольно-таки привлекательное и располагающее к себе лицо, несмотря на крупный орлиный нос, нисколько не портящий её облик, и немного загорелая кожа; тёмные волосы были собраны в пучок, свободно лежащий на широкой шее, большие тёмные глаза благосклонно осматривали студентов, словно выискивали изменения. Она дошла до столов преподавателей и разместилась за самым высоким. Четверо её спутников шли немного поодаль и сели на свободные места неподалёку.

Она жестом велела детям сесть. Все тут же повиновались, продолжая восторженно-удивлённо смотреть на директора.

— Девочки и мальчики, — произнесла она высоким грудным голосом. Руки её были сцеплены вместе перед собой. — Для тех, кто ещё не знает: я — Олимпия Максим — директор академии магии Шармбатон. Перед тем, как начнётся банкет, я бы хотела поздравить вас с началом нового учебного года! — все захлопали, Гарри тоже пару раз ударил в ладоши. — А теперь: приятного вам всем аппетита! — и она радушно развела руками.

Крышки на блюдах вдруг испарились, и вместо них взору предстали разномастные лакомства и деликатесы, многие из которых Гарри видел только на картинках в поваренной книге на кухне мадам Морье, а некоторые так вообще никогда не видел.

Вдруг откуда ни возьмись раздалось пение. Гарри замер. Да не только он, но и другие новички и многие «старички». Гарри повертел головой в поисках источника звука. Им оказалась группа девушек, стоящая в нише у входа. Раньше эта ниша была занавешена тканью. Все девушки были красивы, как на подбор: длинные волосы различных оттенков, оливковая кожа, стройные очертания, сияющие глаза.

— Лесные нимфы, — словно самому себе сказал Этьен. — Я читал книгу «Академия магии Шармбатон: всё, что нужно знать юным студентам». А ты?

Гарри сначала не понял, к кому конкретно был обращён вопрос, поскольку Этьен не обернулся, а продолжал смотреть на прелестных нимф, но ему никто не отвечал, поэтому Гарри принял этот вопрос на свой счёт.

— Нет, не читал.

— В библиотеке наверняка есть. Там можно найти много чего интересного.

Гарри не понял, где это «там» — в книге или в библиотеке, но не стал уточнять и прислушался к песне, звучащей очень торжественно:

— …Vita nostra brevis est,

Brevi finietur;

Vita nostra brevis est,

Brevi finietur;

Venit mors velociter,

Rapit nos atrociter,

Nemini parcetur.

Nemini parcetur.

Vivat Academia,

Vivant professores!

Vivat Academia,

Vivant professores!

Vivat membrum quodlibet,

Vivant membra quaelibet

Semper sint in flore!

Semper sint in flore!.. (1)

Она была на латыни. Гарри понял, что в песне восхваляется академия и профессора. Многие в зале уже не слушали лесных нимф и, увлечённо болтая, накладывали в тарелки различные лакомства. Гарри только осознал, что, кроме насилу проглоченной маковой булочки с маслом на завтрак, больше ничего не ел. Чувства голода он не испытывал, но раз тут столько вкусной и «дармовой», как говорили в приюте, пищи, отчего бы не набить ей свой пустой желудок? Гарри наложил в тарелку традиционных овощей, мяса и сыра.

— Ты почему не ешь? — обратился Гарри к соседу. «Ну прям сварливая мамочка». Этьен вздрогнул и, отвернувшись от хора нимф, посмотрел на стол, заваленный различной едой. Он отчего-то смутился.

— Ага… сейчас, — он торопливо взял свою тарелку, предварительно обведя соседей взглядом исподлобья, и положил в неё скромную порцию какой-то сомнительного вида бурды.

Гарри вдруг вспомнил себя в шесть лет, когда из дома он попал в приют. Живя с родителями, он вертелся в очень узком кругу знакомых, а в приюте пришлось привыкать к толпе абсолютно незнакомых ему людей. Даже есть на людях было неловко. Но это было так давно. Бедный маленький домашний мальчик Этьен, ему ещё ко многому придётся привыкнуть.

_____________________________________

(1) Гаудеамус (Gaudeamus) — гимн студентов. Приведённый отрывок:

«Жизнь наша коротка,

Скоро она кончится.

Смерть приходит быстро,

Уносит нас безжалостно,

Никому пощады не будет.

Да здравствует университет,

Да здравствуют профессора!

Да здравствует каждый студент,

Да здравствуют все студенты,

Да вечно они процветают!»

* * *

— Да нет же, «Чёрная дыра» гораздо мощнее «Летучей кометы». Если ты утверждаешь обратное, то ты ни черта не понимаешь в мётлах…

— …может, Тоннер отложит трансфигурацию человека на второй семестр? Я так и не смог трансфигурировать свинью в шкаф, куда мне до человека…

— …быть этого не может, что, прямо так и сказала? Ну-у, друг, ты влип…

Всю эту болтовню Гарри слушал вполуха, меланхолично попивая яблочный сок. Даже первогодки оживились, знакомясь друг с другом. Гарри прислушался к разговору соседей:

— …а когда мне было восемь, папа подарил мне первую метлу. Он всем говорил, что я стану великим игроком в квиддич. Он сам раньше летал с «Кваффлогонами Киберона». Вы бы видели, каким счастливым он выглядел, когда я впервые взлетел! Жаль, что первокурсникам нельзя иметь мётлы, мне пришлось оставить свой «Ост-Хворер» дома.

— А за кого ты играешь?

— Вратарь, так же, как мой отец, — высокий плотный мальчик горделиво выпятил грудь, наслаждаясь завистью в глазах сокурсников.

Гарри захотелось узнать о спорте волшебников. Этьен лениво ковырял вилкой в собственной тарелке, подперев голову рукой.

— А ты играешь в квиддич? — тихо поинтересовался Гарри, выводя Этьена из задумчивости. От слегка вздрогнул и ответил, не поворачивая головы.

— Иногда. Мой брат состоит в команде факультета и на каникулах часто летает с друзьями за домом. Я иногда присоединяюсь. Но летаю я... не очень.

— Это сложная игра?

Этьен покосился на него, но голос его не изменился, когда он снова заговорил:

— Если тебе тяжело летать, то играть будет тоже тяжело. Но обычно в квиддич играют те, кто отлично летает. Поскольку я отношусь к первым, то не могу судить о том, насколько сложно приходится вторым. Но, скорее всего, это им очень нравится, иначе они бы не играли.

«Железная логика, с этим не поспоришь».

— Но вообще, — продолжил Этьен, — это ещё и опасная игра, поэтому в команду принимают только с третьего курса.

— И в чём опасность?

— Ну, много в чём, — задумался Этьен. — И с метлы упасть можно, и бладжером по голове получить, и не справиться с каким-то финтом...

— А зачем тогда её разрешают в школе, раз опасно? — не унимался Гарри.

— Как зачем? — удивился Этьен. — Ну что ученикам делать, кроме учебы? Нам же нужно как-то развлекаться!

«Организовали бы кружок по рисованию, что ли, и интереснее, и безопаснее, хотя… мольберт на голову уронить можно, тоже риск для жизни…» — размышлял Гарри, Этьен дальше развивал свою мысль:

— А квиддич для многих очень интересен. Если не играть, то хотя бы смотреть. А лично мне смотреть очень даже нравится!

Гарри кивнул, мол, «всё с вами, магами, понятно». Он заметил, что хоть Этьен защищал этот «квиддич» так воинственно, самому ему этот вид спорта был не особенно в радость. Гарри обвёл зал взглядом и наткнулся на группу девочек, глупо хихикающих и тыкающих пальцем то в него, то в потолок над его головой. Заподозрив неладное, он опасливо задрал голову… На потолке прямо над ним был изображён маленький купидон — симпатичный зеленоглазый карапуз с рыжими кудряшками на голове и маленькими белыми крыльями за спиной. На малыше была лишь набедренная повязка, а за спиной — колчан для стрел. В руках он держал маленький лук, его поза и прищуренный глаз говорили о том, что вскоре этот лук будет использован по прямому назначению.

— На тебя похож, правда? — усмехнулся Этьен, проследив за взглядом Гарри.

— Не очень, — с прохладцей отозвался Гарри. Но, видимо, он один так думал. За соседним столом не прекращалось противное, на взгляд Гарри, девчачье хихиканье. «Ну, мало ли на свете рыжих и зеленоглазых? Да хотя бы в этой школе. Ищите другой объект насмешек, стервятники! И я не рыжий... и не кудрявый, и не толстый, и прилично одетый вообще. Ничего общего», — сердито думал он.

Этьен сказал, что их распустят только после того, как директор Максим скажет последнее слово. А Гарри всё беспокоился о двух змеях, сидящих в рюкзаке, — он положил его себе в ноги. Он побоялся оставить рюкзак со змеями неизвестно на кого. Те могли испугаться и сбежать, как однажды в больнице. Бедняжки уже целый день сидели в тесном пространстве без возможности хоть немного размяться. Зная характер Ригель, он лишь надеялся, что Антарес благополучно переживёт этот день.

Наконец директор поднялась со своего кресла. В зале вновь воцарилась тишина. Даже нимфы замолчали, и, как Гарри успел заметить, нишу снова занавесили плотной тканью.

— Перед тем как вы отправитесь по своим гостиным, хотелось бы сказать несколько слов. Напоминаю, что заходить дальше Трёх дубов строго запрещено. Обучение магии начнётся с завтрашнего дня. Старосты факультетов должны посетить своих деканов для выдачи расписаний до начала завтрака. А теперь можете все отдыхать!

Ученики вновь похлопали и повставали со своих мест.

— Первогодки, за мной! — громко сказал один паренёк с очень серьёзным лицом. — Я — Реджим Жюль — староста факультета Алхимии.

У выхода из зала кто-то ощутимо задел Гарри плечом. Конечно же, это была небезызвестная Флёр Делакур. Пройдя мимо, она даже не обернулась. Гарри слышал, как она сказала какому-то высокому парню, что шёл рядом с ней:

— Видел, Анри? И с этим сбродом мы дышим одним воздухом.

— Сбродом? — переспросил парень, оглянувшись. — Это ты о том мальчишке? Мне он показался вполне милым…

— Ах, Анри, ничему тебя жизнь не учит. Людей судят не по внешности…

Гарри сдержался от того, чтобы не фыркнуть, услышав последнюю фразу Делакур. Делакур, которая казалась самим воплощением превосходства внешней красоты над внутренней.

Реджим провёл их в просторный холл с огромной лестницей наверх с высокими ступеньками и мощными мраморными перилами. На третьем этаже она раздваивалась и заворачивала. Когда они наконец добрались до гостиной, минут пятнадцать поднимаясь и спускаясь по лестницам, завёрнутым под такими углами, что и в голову никогда не придет, куда они могут вывести, Гарри успел немного запыхаться. Кое-кто негромко поминал недобрым словом архитектора сего строения. Но Реджим шёл уверенно, словно сам их построил. Впрочем, Гарри был уверен, что к пятому году обучения тоже сможет самостоятельно дойти до собственной комнаты. Во всяком случае, ему придётся привыкнуть.

Гостиная факультета Алхимии располагалась на этаже этак пятом. Обычная, ничем не примечательная каменная стена в конце коридора. Но Реджим объяснил, что именно за неё им и нужно попасть. Для этого достаточно мысленно трижды повторить про себя пароль «Per astera ad astra». Стена слегка засветилась и стала почти прозрачной, оставив после себя лишь скудные очертания каменной кладки. Реджим подтолкнул нерешительных первокурсников.

Общая гостиная была овальной формы и оформлена в разнообразных оттенках зелёного и золотого цветов. Гарри окинул её беглым взглядом и повернулся к Реджиму.

— Вам сюда, — Реджим указал на первую из семи дверей. — Здесь вы будете жить все последующие годы учебы. На дверях написаны ваши имена.

Поднявшись по ещё одной лестнице (казалось, лестницы здесь были вместо уроков физкультуры), Гарри остановился на маленькой площадке с четырьмя дверьми. На правой двери спереди висела табличка «Ванная мальчиков», а на двери по правую руку было написано: «Комната мальчиков: Гасе, Фюмель, Престон, Жизо и Реско». Девочки ушли в комнату слева, а мальчики — справа.

Комната была просто сказкой по сравнению с той, в которой Гарри жил в приюте… да вообще где-либо. Довольно просторная, в ней умещались пять массивных кроватей с балдахинами, достойные если не королей, то каких-нибудь графов и виконтов, у каждой кровати было по тумбочке и небольшому шкафчику, на полу лежал замечательный пушистый ковёр, похожий на персидский, два больших окна были занавешены плотными шторами с оборочками и кисточками. В комнате были также другие мелкие предметы интерьера, такие как зеркала и индивидуальные лампы с абажурами. Соседи Гарри тоже оценили своё новое жилище, дружно охнув, никто и не подумал жаловаться. Они разбрелись по кроватям, у которых уже стояли их сундуки, лениво переговариваясь.

Гарри познакомился с тремя другими своими соседями. Луи де Реско был скромным сероглазым шатеном со слегка вытянутым лицом, длинным носом и в «бабушкиных» больших очках в толстой роговой оправе, Эрне Фюмель — коренастым брюнетом и поклонником «Кваффлогонов Киберона». И Ирвин Гасе был тем самым крупным пареньком, который рассказывал о своих успехах в квиддиче на банкете.

Гарри торопливо умылся — ванная также поражала своей роскошью и чистотой — и отправился в кровать.

— Спокойной ночи, — робко бросил Этьен, почти пропищав фразу на середине и переходя на шёпот под конец.

— Спкн нчи, — невнятно ответил Гарри, зевая.

Он задвинул полог и вскарабкался на свою новую кровать. Первым делом он вытащил замучившихся змеек из рюкзака. Они тут же принялись ползать по кровати, непрерывно высовывая языки.

— Где мы? — первым делом спросила Ригель.

— Мы уже в школе. Это моя кровать, — тихо прошипел Гарри.

— Кровать? — недовольно отозвалась Ригель. — А где же с-сад? Не терпитс-ся познакомитьс-ся с мес-стными.

— Только не с-сегодня, — отрезал Гарри. — Я вас-с завтра туда отведу, а пока побудьте здесь. Вот, — Гарри достал из кармана немного припасённой еды и положил её змеям. — Это пока всё, что у меня ес-с… — фраза перешла в сладкий зевок. — Вы не против, если я приля-гу… — Гарри распластался на кровати и, обхватив руками пуховую подушку, начал засыпать. Сквозь сон он расслышал только:

— Да с-спи уже, несчас-стный! Бедняга, с-столько времени провес-сти с-среди людей!..

«Они как те люди, которые думают, что будут счастливы, если переедут в другое место, а потом оказывается: куда бы ты ни поехал, ты берёшь с собой себя».

Нил Гейман, «История с кладбищем»

Проснувшись на следующий день ранним утром, Гарри некоторое время лежал с закрытыми глазами на мягкой кровати, ощущая непривычный ему прилив... воодушевления, приятного волнения, предвкушения? Сложно было разобрать. Гарри начинал новую жизнь, и теперь он наконец будет там, где должен быть, в магической школе он больше не будет чужаком. Однокурсники показались ему нормальными детьми, без психических отклонений, с которыми можно построить если не дружеские, то просто человеческие отношения.

Даже отсутствие Антареса и Ригель не омрачало его хорошего, впервые за очень долгое время, настроения. И хоть он и догадывался, что они могли отправиться искать приключений на… свой хвост куда-нибудь на соседнюю кровать или комнату, это уже не казалось ему таким страшным. В приюте он опасался, что его могут принять за сумасшедшего из-за дружбы со змеями, но многие странные вещи по маггловским меркам в мире магии считались, по меньшей мере, приемлемыми. Что и насколько было «приемлемым» в этом мире, ему ещё предстояло узнать позже, а пока он просто наслаждался переменам.

Понежившись немного в постели, Гарри пришёл к выводу, что пора бы уже и приступить наконец к поиску непутёвых змей. Соседи по комнате ещё сладко посапывали в своих кроватях. Гарри выбрался из-за полога и огляделся в поисках чего-то похожего на толстый кусок скользкой верёвки, и желательно в количестве двух штук, не более и не менее.

— Ригель! Антарес! — тихо позвал он и опустился на коленки, заглядывая под кровать. Там их не оказалось. Гарри пополз дальше, заглядывая под соседнюю кровать. — Ригель! Антарес!

Ни звука в ответ. Испуганный возглас сверху заставил Гарри инстинктивно поднять голову, вследствие чего он ощутимо приложился ею о дно кровати. Приглушённого ахнув, Гарри поспешно выполз из-под кровати и присел на пятки, недовольно посмотрев на источник звука и потирая ушибленную макушку, чем размазал по волосам клочки пыли, подобранные под кроватью.

— Что? — невозмутимо спросил он у удивлённого Этьена, счищая с себя ошмётки пыли, паутины и прочей гадости.

— Т-ты, что тут делаешь? — прошептал Этьен.

— Прости, я искал своих питомцев. Опять куда-то смылись. Да ты не переживай, они не опасные, — добавил Гарри, заметив испуганный взгляд, которым Этьен обвёл комнату. — Не обращай на меня внимания, я тут ещё поползаю, а ты спи. Рано ещё.

Этьен, немного ошеломлённый и не до конца проснувшийся, покорно кивнул и, укутавшись в одеяло, тут же снова заснул. Гарри с недовольством оглядел комнату. Похоже, мелкие пакостники всё же нашли выход из комнаты.

Он вышел в коридорчик и окинул взглядом три двери и лестницу. Куда могли уползти две змеи? Учитывая, что из девчачьей комнаты не раздавалось ни криков, ни визгов, её можно было исключить. Гарри решил начать с ванной для мальчиков — в любом случае, можно было просто умыться. Вдруг из-за этой двери послышались какие-то подозрительные звуки, а вслед за тем — приглушённые голоса со знакомыми шипящими интонациями.

Гарри слегка толкнул дверь, и она послушно отворилась. В лицо ударило облако резких ароматических запахов. Представшая перед ним картина не поддавалась определению: из нескольких кранов в разные стороны хлестала вода, пол был устлан различными бутылочками и колбочками, из которых вытекала всякая гадость различных цветов и консистенций, повсюду была пена, а в воздухе летали мыльные пузыри — целая водная феерия. Придя в себя, Гарри поспешно переступил порог и захлопнул дверь. Ригель перестала раскачиваться на кране, Антарес выплюнул обратно кусок мыла, который пытался заглотнуть целиком.

— Вы. Что. Тут. Делаете?! — сквозь зубы прошипел Гарри, переводя обвиняющий взгляд с одного на другого.

— С-с-с… — всё, что смогла сказать в своё оправдание Ригель. Антарес лишь пустил изо рта пузырьки.

— Да как вы... Как вы вообще с-сюда попали? — Гарри негодовал и, чтобы хоть немного остыть, принялся закручивать краны.

— Ну, там это, вроде туда и мы… — замямлил Антарес.

— Мы за человеком полз-зли… — перевела Ригель.

Гарри бросил только резкое «Ясно», ибо культура не позволяла высказать всё, что он в тот момент думал.

Вскоре в ванной было слышно лишь размерное капанье воды со всех поверхностей, включая потолок. Гарри в расстроенных чувствах разглядывал устроенную змеями разруху. Злость самоуничтожилась в зародыше, прихватив с собой и отличное настроение, оставив после себя лишь резонный вопрос: «Как всё это убрать, чтобы никто не заметил?»

— Может, с-сделать вид, что мы тут ни при чем? — слабо предположил Гарри.

— Мож… — начала было Ригель.

— Молчи! Это был риторичес-ский вопрос, — огрызнулся Гарри. Ригель виновато умолкла. В кои-то веки Гарри проснулся без мысли: «Зачем я это сделал?» И что же? Единственные друзья лишили его этого бесценного ощущения.

— Ладно, посмотрим, что выйдет, — вздохнул он и приступил к уборке.

К концу работы он был похож на только что вылупившегося птенца: весь мокрый, взъерошенный, волосы торчали во все стороны, ноги дрожали под небольшим весом владельца, лицо бледное, а нос и веки покраснели от едких запахов шампуней и прочих ароматизированных эссенций. Но дело было сделано: ванная была приведена в относительный порядок за рекордно короткое время. Только вылившиеся жидкости все ушли в водопровод. Но стоило Гарри выставить пустые бутылочки на край ванны, они внезапно стали самонаполняться, и тогда уж всё снова стало идеальным.

Гарри устало прислонился с двери, удовлетворённый результатом. Ригель и Антарес всё это время молчали, как рыбы (кроме «Тебе помо…», которое Гарри безжалостно оборвал, даже не став выслушивать).

Бесцеремонно укутав змей полотенцем, он вернулся в комнату. Там уже началась утренняя суета. Этьен с головой зарылся в свой чемодан, что-то выискивая.

— Ой, Гарри, а чем это от тебя пахнет? — учуял Этьен, когда тот проходил мимо него.

— Мылом, — пробурчал он, подходя к своему чемодану, чтобы переодеться. Казалось, он теперь минимум месяц мог не мыться, от него всё равно будет пахнуть фруктами и цветами. Пока мальчишки были заняты своими делами, он запихнул (не слишком аккуратно, надо заметить) двух змей в рюкзак.

— С-сидите здесь. И чтоб ни звука! — тихо велел Гарри, поспешно закидывая туда же перья, чернила, пергамент и, на всякий случай, волшебную палочку. Он надел новенькую форму и мантию волшебника. «Мало того что шелк, так ещё и голубая! Более подходящей для учебы формы они придумать не могли», — мысленно пробурчал Гарри, глядя на себя в зеркало. Впрочем, ему было грех жаловаться, вот нескладному Этьену голубой был совсем не к лицу.

По дороге к Трапезной Этьен светским тоном поинтересовался:

— Как спалось на новом месте?

— Отлично.

Чистая правда. Он спал, как младенец: за всю ночь ни разу не проснулся от кошмара или других странных снов.

— Да? — вдруг скептически отозвался Этьен. — Не похоже. У тебя такой вид, словно ты всю ночь проплакал.

Гарри чуть не споткнулся на ровном месте, но сумел сохранить безразличный вид.

— У меня аллергия, — голос получился несколько прохладней, чем он рассчитывал. — Мыло — им вся ванная провоняла, — пояснил он.

Этьен приподнял брови.

— Аллергия? Что это значит?

— Это значит, что у меня физическая непереносимость некоторых компонентов, входящих в состав ароматизированного мыла, — сухо процитировал Гарри маггловского доктора.

— А-а, — Этьен сделал вид, что понял, и поспешил сменить тему. — В Трапезной нам должны дать расписание. Надеюсь, мы не опоздаем на урок в первый же школьный день.

Гарри тоже хотелось в это верить. Об утреннем происшествии со «сбежавшими питомцами» не было сказано ни слова. По всей видимости, Этьен посчитал это сном, что было даже к лучшему.

* * *

Завтрак начался с дружного хора лесных нимф. Столы были переполнены всевозможными лакомствами. Вскоре в Трапезной появился староста факультета, Реджим Жуль, с расписанием уроков для первогодок. Гарри внимательно его изучил. Первым занятием у них шла трансфигурация, сдвоенная с факультетом Общих знаний, затем — история магии с факультетом Чар и чары с факультетом Истории — после обеда.

Ознакомившись с расписанием, Этьен скривился, словно лимон проглотил, и злостно забросил расписание в школьную сумку.

— Трансфигурация, — с явным неудовольствием проворчал он. — Первым же занятием!

— Чем плоха трансфигурация? — не понял Гарри.

— Трансфигурация — ничем, а вот преподаватель… Профессор Тоннер. Мой брат Ноэль её обожает, а мне она не нравится, — он скорчил рожицу.

— Почему?

— Просто не нравится, — пожал плечами Этьен.

Гарри кивнул, решив не уточнять, когда она успела ему не понравиться, если сегодня был их первый учебный день.

* * *

— Всем доброе утро! — жизнерадостно воскликнула профессор. — Меня зовут профессор Тоннер, и именно я буду преподавать вам трансфигурацию все семь лет вашего обучения в этой академии… по крайней мере, пока меня не уволят, хи-хи.

Профессор была весьма симпатичной женщиной, возможно, немного за тридцать. Она казалась — или хотела казаться — очень простой и дружелюбной: много шутила во время урока, рассказывала весёлые истории из жизни. Вначале первогодки сидели напряжённые и взволнованные, на сияющую внешность профессора они не повелись, недоверчиво и напряжённо посмеивались над её шутками. Но вскоре Тоннер удалось расположить к себе неприступных учеников. Гарри же, сидя на задней парте, сверлил профессора неодобрительным взглядом. По его представлению, поведение женщины было неподобающим для профессора такого сложного и важного предмета, как трансфигурация. В учёбе нет места для шуток! По крайней мере, не в таких количествах — сколько времени потрачено попусту!

Первую часть урока Тоннер потратила на шуточки, истории из жизни и знакомство с учениками. Затем она наконец перестала строить из себя эдакую весёлую старшую сестру — она не превратилась внезапно в злобную кикимору, но стала серьёзнее и прервала поток нескончаемых историй, плавно перетекающих одна в другую, и заговорила об истории трансфигурации, о её использовании в науке и жизни и о плане обучения на этот год. Гарри всё старательно запоминал и конспектировал и даже расстроился, когда прозвенел звонок.

— Пойдём… Я, кажется, знаю дорогу до кабинета истории, — Этьен подловил Гарри у выхода из класса трансфигурации и безапелляционно потянул за собой.

* * *

Гарри в который раз проклинал это «кажется» Этьена и его заодно — разумеется, лишь мысленно. Этьен и так выглядел донельзя подавленным, блуждая по коридорам без результата.

— Может, спросить кого-нибудь? — уныло сказал он.

— Давай спросим, — язвительно согласился Гарри, останавливаясь посреди пустого коридора. — Простите, — деловито обратился он к канделябру на стене, — вы не знаете, где мы можем найти кабинет истории магии? Что, простите? Нет? Какая жалость. Извините, что побеспокоили.

Этьен пристыжено опустил голову, пытаясь скрыть кирпичный румянец.

На их удачу, через несколько минут они наткнулись на старшекурсника, который и подсказал дорогу. Урок уже начался, поэтому оба понимали, что безнадёжно опоздали.

Войдя в класс, Гарри открыл было рот, чтобы извиниться, но сразу же его захлопнул. Преподавателя в кабинете не было, лишь кучка притихших первогодок, уставившихся на них в удивлении. Гарри и Этьен недоуменно переглянулись и заняли свободную парту. Отсутствие преподавателя в самом разгаре урока вызывало опасение. Но не прошло и минуты, как в класс невозмутимо, словно и не опаздывал, зашёл приземистый мужчина в больших очках на пол-лица.

— Здравствуйте, — поздоровался он тоненьким голоском, — я профессор Рьом. Начнём урок со знакомства.

Несмотря на странности в поведении профессора (заикание, оговорки, длинные паузы, странные движения руками), занятие прошло вполне неплохо. Он вкратце рассказывал занимательную историю образования магического общества и в качестве домашней работы задал прочесть первую главу учебника. По дороге на обед Гарри слушал воодушевлённую болтовню Этьена, пребывающего в полном восторге от прошедшего урока и самой истории магии в целом.

— Послушай, — наконец не выдержал Гарри, — если тебе так нравится история, то зачем ты поступил на факультет Алхимии?

Этьен потупил взгляд и замямлил.

— Ну… Я…

— Этьен! — прервал его девчачий голос. Обернувшись, Этьен вежливо улыбнулся и поприветствовал девушку лет четырнадцати с пышными вьющимися волосами, которая шла к ним широкими шагами.

— Привет, Лотти!

— Этьен! Как твой первый день? — мило улыбнулась девушка.

— Хорошо, спасибо, — смущённо отозвался Этьен.

— Слышала, ты записался на Алхимию? Я думала, ты собирался идти на Историю, — она дружески ткнула его в плечо, тем самым смутив его ещё больше.

— Ну, я передумал.

Этьен неловко переступал с ноги на ногу, смотря куда угодно, только не в глаза девочки. Но ту это нисколько не беспокоило.

— Ну и хорошо. Надеюсь, тебе потом не нужно будет переводиться. Какие у вас первые уроки были?

— Трансфигурация и история.

— О! Так ты уже виделся с профессором Тоннер? — Она весело подмигнула ему. — И как она тебе?

— Нормально, — ответил Этьен, но выражение его лица говорило о противоположном. Лотти на это лишь улыбнулась и, оглянувшись, торопливо отчеканила:

— Ну ладно, встретимся позже. Удачного дня, — и скрылась за поворотом.

Этьен облегчённо выдохнул и, возобновляя путь до Трапезной, пояснил:

— Это моя кузина Шарлотта. Она на четвёртом курсе факультета Трансфигурации.

* * *

На чарах профессор де Горсие долго и обстоятельно рассказывала о том, к чему может привести безалаберность и невнимательность учеников в практике чар, подкрепив свои слова довольно красочными примерами, чем весьма напугала детей. Потом она немного поговорила о планах на семестр. По окончании занятия она попросила Гарри задержаться.

— Месье П’гестон, директор Максим желает вас видеть. Пройдёмте со мной.

Гарри удивился, чем заслужил такое внимание со стороны директора в первый же день учёбы, и молча последовал за профессором, стараясь запомнить дорогу, на случай если придётся возвращаться обратно самому.

Они шли недолго, миновали всего четыре-пять лестничных пролётов. Профессор довела Гарри до огромной двери в конце одного из коридоров. В центре двери висела глиняная голова какого-то существа, похожего на быка и человека одновременно: через нос существа было продето крупное железное кольцо. Именно за него взялась профессор и трижды постучала им по двери. Несколько мгновений ничего не происходило. Внезапно существо заморгало глиняными глазами, двинуло тяжёлой челюстью и, уставившись на посетителей, спросило низким хриплым голосом:

— Кто?

— Профессор де Горсие привела месье П’гестона.

Существо подозрительно обвело взглядом двоих людей и в буквальном смысле впиталось в дверь, даже побурлив немного, оставив на своём месте лишь гладкую деревянную поверхность. У Гарри брови поползли вверх, но он быстро вернул их обратно, покосившись на невозмутимую мадам де Горсие. Вскоре существо появилось снова, коростой вырастая на двери, и бесстрастно проскрежетало:

— Входите.

Огромная дверь отворилась, пропуская их. Гарри с любопытством огляделся. Кабинет директора был очень просторным, но все предметы — начиная с пера для письма и заканчивая высоким, под потолок, окном с мощными рамами — были заметно больше положенного, впрочем, как и сама обитательница сего кабинета, сидевшая за высоким письменным столом.

— Профессор, — приветственно кивнула она и посмотрела на Гарри. — Месье П’гестон, добрый день.

— Добрый день, директор, — сдержанно поздоровался Гарри, чувствуя себя букашкой на человеческой ладони.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — предложила директор, указывая на высокий стул около стола. Гарри неторопливо, с невозмутимым видом вскарабкался на предложенное место — как маленькие дети взбираются на слишком большой для них стул. После чего вопросительно посмотрел на директора, та ласково ему улыбнулась.

— Вы, наверное, удивлены, что я вас вызвала? Не переживайте, ничего не случилось. Дело в том, что вы у нас бюджетный ученик и, так сказать, особенный студент нашей академии.

Гарри мысленно поморщился — своей мягкостью директор только усугубляла его неприятное положение. Было бы проще, если б она прямым текстом сказала: «Ты полностью от нас зависишь, и если мы захотим, то вышвырнем тебя из нашей академии так быстро, что ты даже не успеешь сказать слово «магия». К такому обращению он, по крайней мере, привык.

— Поэтому, как директор академии и член попечительского совета, я хотела бы познакомиться с вами лично. — «Как мило». — Итак, месье П’гестон, вы к нам приехали из Англии?

— Да, директор.

— И когда вам было… — она покосилась на какие-то бумажки на столе, скорее всего, личное дело Гарри. — … девять лет, вас нашли на улице Парижа с воспалением лёгких и сотрясением мозга, правильно?

— Да, директор.

— А затем выяснилось, что у вас ам… — снова косой взгляд на бумагу — …амнезия?

— Да, директор, — монотонно подтверждал Гарри.

— Вы забыли почти всю свою жизнь. Вас определили в детский дом. Со временем память начала возвращаться, вы утверждали, что ваши родители погибли, и так и не удалось найти никаких родственников, верно?

— Да, директор.

— Теперь вы проживаете в приюте по улице Ля-Крезо, так?

— Всё так, директор, — кивнул Гарри. Зачем спрашивать, если на руках есть подтверждающие то документы?

— Хм… ясно, — задумчиво сказала директор, разглядывая бумаги.

Некоторое время в кабинете была тишина. Гарри рассматривал кабинет директора: всюду было множество вещей непонятного предназначения, некоторые из которых почти незаметно шевелились или жужжали.

— Скажите, месье П’гестон, — осторожно начала директор, сочувственно глядя на Гарри, — что вы помните о своих родителях?

— Э-э… они погибли, директор? — полувопросительно, полуутвердительно сказал он, не понимая, какого рода ответа от него ждут.

— Они были волшебниками? — подсказала директор Максим.

«Ага, понятно… сразу бы это и спросили, а то развели тут, понимаешь ли…»

— Думаю, нет, директор. Скорее всего, они были магглами, — пожал плечами Гарри.

К счастью, директор не выглядела разочарованной. Она неторопливо отложила в сторону пачку бумаг и снова посмотрела на Гарри.

— Спасибо, что ответили на мои вопросы, месье П’гестон. Адаптация к нашему миру будет нелёгкой для вас — всё будет казаться странным и непривычным. Но я надеюсь, друзья помогут вам. Если у вас будут вопросы или какие-либо проблемы — не бойтесь обращаться к преподавателям или ко мне. Я рассчитываю, что вы сможете правильно распорядиться предоставленным вам шансом. Доброго дня.

«Всё-таки уколола», — подумал Гарри и сполз со стула.

— До свиданья, директор Максим, — попрощался он, перед тем как выйти — тяжелая дверь отворилась перед ним. Ответом ему было задумчивое «До свиданья, месье П’гестон». Что ж, казалось, директор была неплохим человеком.

* * *

Погода выдалась замечательная, и сразу после окончания занятий студенты дружно повылазили из душного замка и отправились к речке. Многие решили охладиться, ныряя в воду, другие довольствовались свежим ветерком и тёплым солнышком.

С двумя маленькими змейками в глубоких карманах просторной мантии Гарри неспешно прохаживался по прекрасному саду, засаженному всевозможными декоративными цветами, кустарниками и деревьями. В глубине сада он наткнулся на прелестную деревянную беседку, обвитую плетущейся розой. Оглядевшись, Гарри выудил своих скользких товарищей на свет божий и положил их на мягкую траву.

— Теперь вы будете жить здесь, — счёл лучшим уточнить он, на случай если маленькие змеи не догадались сами. «Они ведь такие глупые».

— С-спас-сибо, — неохотно поблагодарила Ригель, Антарес кивнул, присоединяясь к словам сестры. Они сами понимали, что виноваты перед Гарри после утреннего инцидента. Но таков уж был их характер — сидеть на месте не было их призванием, они нуждались в движении. Без всякого злого умысла. И Гарри это понимал как никто другой.

— Не за что, — он улыбнулся им уголком губ, давая понять, что не сердится. По закону жанра вслед за этим должна была последовать трогательная сценка извинений и прощений, с последующими клятвами в вечной дружбе и любви. Но не в их случае. Чувства угрызения совести Ригель хватило лишь настолько, насколько требуют приличия. Это самое «не за что» и лёгкая улыбка избавили её от остатков вины и раскаяния.

— Дейс-ствительно, з-за что? — ехидно вставила она. — С-столько мучений и неудобс-ств мне пришлос-сь вытерпеть по твоей воле! С-сам С-салазар С-слиз-зерин не представлял! Так что и ты можеш-шь потерпеть, — Гарри понятия не имел, кто такой упомянутый Слизерин, но догадывался, что он был очередным легендарным персонажем, чьё имя передавалось из одного змеиного поколения в другое.

— Не преувеличивай, — усмехнулся он. — Может, Салазар Слизерин и предс-ставлял. Так и сидел в своём замке и думал: «Бедная, бедная великая мученица Ригель, сколько страданий ей предс-стоит пережить. И, возможно, только я один это и предс-ставляю», — Гарри состроил наигранно скорбную физиономию и сделал вид, что смахнул с щеки слезинку.

— Вот именно, так всё и было! — пробурчала змея, деланно обиженно. Антарес весело зашипел. Он не был таким ветреным, как сестра, и зачастую не успевал уследить за изменениями её настроения, чтобы под них подстроиться.

Невдалеке послышался шорох листьев и травы. Все трое настороженно замерли. Звук приближался. Гарри торопливо прошептал: «Кыш отсюда». Только он успел подняться с земли и усесться как ни в чём не бывало на лавочку, как из-за кустов показался знакомый уже ему маленький старичок, который провожал детей до замка.

— О, — удивился тот, когда заметил мальчика. — А что вы тут делаете, молодой человек?

— Гуляю, месье, — пожал плечами Гарри.

— Гуляете? А, ну что ж, гуляйте-гуляйте, свежий воздух полезен детишкам. Я несколько не ожидал кого-то здесь увидеть. Я здесь поработаю, если вы не возражаете, — он медленно обошёл Гарри и поставил на землю стремянку, которую нёс на спине. — Малыши, знаете ли, предпочитают плескаться в речке в такую погоду.

— Вы ведь месье Бурховец? — уточнил Гарри.

— О, вы запомнили! Называйте меня просто Филлип. Я садовником здесь буду.

Гарри улыбнулся — старичок показался ему приятным человеком. Гарри захотелось с ним пообщаться. Тот уже потихоньку взбирался на высокую стремянку.

— Меня зовут Гарри.

— Рад знакомству, Гарри, очень рад, — хотя лицо старика не было видно, Гарри показалось, что тот улыбнулся.

— Я тоже, месье… Филлип, — ужасно странно было называть древнего старика по имени.

Садовник уже прочно обосновался на одной из последних ступенек и достал из огромного кармана секатор, чтобы подравнять высокий куст. Гарри обошёл стремянку с обратной стороны и заинтересованно спросил:

— А почему вы не используете режущее заклятье? Я думаю, так было бы намного легче, — он читал об этом заклятье в книге по чарам.

— Если бы я помнил это заклятье, Гарри. Но… время не пощадило мою память. Но не беда, я уже давно привык к такому занятию, мне это не доставляет никаких затруднений.

В подтверждение своих слов старичок принялся ловко орудовать секатором, срезая торчащие веточки, портящие вид и форму куста. Гарри наблюдал за этим действом, склонив голову набок. Отрезанные ветки сразу же куда-то исчезали, не оставляя после себя и следа. Удивительно гармонично выглядел этот маленький увядающий старичок на фоне яркой сочной природы.

— Знаете, Филлип, — внезапно сказал он, — у нас в Англии садовника называют «бессловесным художником, полностью сливающимся с природой».

— Очень интересно, — улыбнулся старичок, бросив на собеседника весёлый взгляд, не отрываясь от своего занятия. — А вы из Англии, Гарри?

Гарри кивнул, чувствуя смятение: ему часто задавали этот вопрос, но сам он никогда не заговаривал об этом первым. Он вообще никогда не начинал разговора первым.

— Англия — очень красивая страна, — сказал садовник. — Когда я ещё был совсем молодым, я не раз ездил туда со своей женой. Помнится мне, мы однажды были в парке Святого Джеймса, что за место! Моя жена полюбила его, и я обещал свозить её в Лондон ещё раз. Но я так и не успел этого сделать, — Филлип грустно вздохнул. Вероятно, для него это была не особенно приятная тема для разговоров.

— Простите, — стушевался Гарри, испугавшись, что испортил человеку настроение. Он-то лучше всех знал о неприятных разговорах.

— Ничего Гарри, вы же не знали. Просто мы выбрали не совсем удачное время для визита.

Гарри не знал, что на это можно сказать, поэтому просто промолчал.

— А вы давно здесь работаете? — через некоторое время спросил он.

— Давно, Гарри, давно, — покачал головой старик. — Я был сравнительно молод, когда пришёл сюда, рассчитывая заполучить временную работу, чтобы обеспечить свою семью. Каждый год я говорил себе, что этот год будет последним и я найду более высокооплачиваемую и перспективную работу. Я способен на большее — говорил я себе. Но… всегда находил себе какие-нибудь отговорки… И вот к чему это привело, — он обвёл сад руками.

Гарри кивнул. Поболтав ещё немного со стареньким садовником, он отправился обратно в замок. Громкие голоса оповещали о том, что и остальные студенты решили вернуться в свои гостиные. Но Гарри шёл не в гостиную. У него был ещё один особенный пункт в списке дел на сегодняшний день — библиотека. В обед он узнал у старосты, как туда пройти.

Школьная библиотека была огромной, пыльной и напоминала лабиринт, вместо стенок которого были высокие, под потолок, стеллажи. Там ещё никого не было, кроме древней старушки-библиотекарши мадам Шёнис, нисколько не удивившейся и не высказавшей признаков иных эмоций при появлении первогодки в первый же учебный день. Можно было бы даже решить, что она не заметила Гарри, если бы он не расслышал глухого бормотания под нос, похожее на: «День добрый».

Гарри неторопливо прохаживался вдоль стеллажей. Глаза прямо-таки разбегались в разные стороны, не зная на чём остановить свой выбор. Хотелось взять всё и сразу. Или остаться здесь жить. В конце концов он устроился в отдалённом уголке библиотеки с целой стопкой пыльных фолиантов.

* * *

— «Познай магию внутри себя и научись ею владеть». Хм, что ж, неплохой выбор. Одобряю.

Гарри вздрогнул и резко обернулся на того, кто говорил таким странным бесцветным голосом. Перед ним предстал маленький толстенький мужчина с томиком книжки под мышкой. Всё бы ничего, но он был полупрозрачным! Гарри видел стеллажи и книги сквозь него. Более того, он парил в нескольких дюймах от пола.

— П-простите? — пробормотал Гарри.

— Я говорю, — повысило голос существо, — замечательный выбор, молодой человек.

— Хм… спасибо. А кто вы? — Гарри постарался, чтобы вопрос прозвучал как можно вежливее. Мало ли, обидится ещё… или, чего доброго, разозлится.

— Ох, прошу прощения... Ваш покорный слуга — граф Альфотус Эдгар де Бальзамо-Ретус, — вежливо и с величайшим достоинством поклонился тот.

— А-а… вы?.. — Гарри не знал, как сформулировать свой вопрос, но тот понял и без слов.

— Я дух, молодой человек. Привидение, если вам будет угодно. Я уже давно умер, поэтому не стоит меня бояться.

Не то чтобы Гарри боялся, но зрелище было весьма необычным.

— Э-э, а я Гарри. Гарри Престон, — представился он. Пусть граф уже умер, но говорил и двигался он совсем как живой, поэтому и про манеры забывать не стоило.

— Очень приятно, Гарри. Вы, должно быть, учитесь в этой школе? Я, признаться, совсем забыл о начале учебных занятий. Когда ты мёртв, время летит так быстро! Эх… Fugit irrevocabile tempus (с лат. «бежит невозвратное время»), — привидение расстроенно вздохнуло.

Значение последней фразы Гарри не вполне понял, но не стал переспрашивать.

— Учебный год начался вчера, — сказал он.

— Только вчера? — удивился граф. — Позвольте полюбопытствовать, молодой человек, что же вы тогда делаете в sancta sanctorum (с лат. «святая святых») этого замка?

— Э-м… где, простите?

— Здесь, молодой человек.

Гарри обвёл взглядом помещение, взглядом говоря: «Что ещё можно делать в библиотеке?»

— Читаю, месье.

— Verum est (c лат. «действительно»)! — ни с того ни с сего обрадовался тот. — И, ради Мерлина, Гарри, зовите меня просто «граф», так меня все величают.

— Хорошо, граф.

— Gratias ago (с лат. «благодарю вас»), Гарри. Gratissime agis (с лат. «вы очень любезны»)!

— Послушайте, — не вытерпел Гарри, — я не вполне… Я не знаю латинского!

— Certum est, то есть да, конечно, я понимаю, — привидение наконец перешло на нормальный французский. — Нынешнее общество постепенно забывает этот язык великих умов. А ведь всё пошло с магглов. И чем он им помешал? — он печально покачал головой.

— Может быть, тем, что он устарел и на нём больше не говорит ни один из народов мира? — предположил Гарри. Граф удивлённо на него воззрился.

— В самом деле?

Гарри пожал плечами, поворачиваясь обратно к столу.

— Видимо, вы очень давно умерли.

— Тут вы правы. — Привидение облетело вокруг стола и остановилось напротив Гарри. — Сегодня исполнится девяносто девять тысяч шестьсот два дня с момента моей гибели…. Хотя, постойте, не девяносто ли девять тысяч шестьсот четыре дня? — граф задумчиво почесал прозрачный подбородок.

Гарри вздохнул и снова вернулся к книге, которую читал до появления призрака. Ужин он уже давно пропустил и ждал, когда же его выгонят из библиотеки в связи с её закрытием. Надо заметить, это время он потратил не зря.

Он наткнулся на старенький потрепанный фолиант под названием «Что представляет собой магия» некого Йени Хофа. Автор довольно доходчиво объяснял сущность самой магии. Он определял её как некую материю, которая окутывает каждого человека своего рода магическим коконом. Чтобы использовать свои магические резервы, волшебнику нужно чётко обозначить своё требование в виде магического слова, активировать магическую энергию и направить её в необходимом направлении с помощью волшебной палочки. Некоторые маги способны обходиться без последнего, но на то требуются по меньшей мере хорошо развитые волевые качества. Маленький же волшебник ещё не умеет ни чётко обозначать свои желания, ни направлять свою энергию, ни правильно ею распорядиться, поэтому обучение магии везде начинается не ранее одиннадцати лет. Но магия не дремлет и в малыше, поэтому зачастую прорывается на волю так называемыми «стихийными выбросами», когда юный волшебник испытывает сильные эмоции. Такая магия носит непредсказуемый характер, а слишком частые вспышки могут негативно сказываться на физическом состоянии ребёнка. Гарри подумал, что это объясняло его плохое самочувствие и слабость всякий раз после того, как у него случались такие вот вспышки.

Также он прочёл, что эту магию, витающую вокруг каждого человека, могли видеть некоторые виды животных (волшебных, в частности). К слову сказать, Йени Хоф выражался очень занудным языком, приписывая множество отступлений от главной темы. Гарри вспомнил про таинственное цветное зрение его друзей и отложил книгу для более подробного изучения.

— …девяносто девять тысяч шестисотая годовщина была на прошлой неделе в пятницу или субботу?.. — тем временем бормотал призрак-граф.

* * *

Библиотека закрылась за час до отбоя. Гарри вежливо попрощался с графом Альфотусом, который даже не заметил его ухода, увлечённый подсчитыванием количества дней, прожитых им после смерти, и отправился в собственную гостиную. Там было многолюдно, и Гарри решил было скрыться в своей комнате, но наткнулся взглядом на Сэмюеля. Он сидел в кресле в углу комнаты, поглощённый чтением. И он был один.

Немного посомневавшись, Гарри уселся в противоположное кресло. Делая вид, что он тут абсолютно случайно, он непринуждённо достал из собственной сумки только что взятую в библиотеке книгу и с поддельным интересом принялся её изучать. Сэмюель долгое время игнорировал его и делал вид, что действительно поверил, что Гарри не было до него никакого дела. Тот терпеливо ждал.

Наконец Сэмюель громко захлопнул книгу и прямо посмотрел на Гарри. Но он не собирался просто так отказываться от своей роли и невозмутимо перевернул страницу.

— Здравствуй, Гар-ри, — протянул Сэмюель.

Гарри поднял голову.

— Привет, Сэмюель, — более серьёзного вида, с каким была сказана эта фраза, и представить себе нельзя было. Сэмюель подозрительно сощурился, взглядом спрашивая: «Что за игру ты затеял?» Ответом ему был невинный взгляд.

Сэмюель усмехнулся и лениво поправил сбившуюся длинную прядь волос.

— Как прошёл первый учебный день? — в голосе не было ни капли интереса, лишь пустая вежливость. Гарри это понимал, тем не менее сделал вид, что не заметил.

— Отлично. Профессор Рьом задал прочесть первую главу учебника, и больше никаких домашних заданий. А как ты провёл день?

— Отлично, — пожал плечами тот, не спуская с Гарри внимательного взгляда.

— Ещё я был сегодня в библиотеке и познакомился с графом Альфотусом…

— С кем? — приподняв брови, переспросил Сэмюель.

— Графом Альфотусом, — медленно повторил Гарри. Сэмюель слегка сузил глаза. — Призрак. Ты с ним не знаком?

— Нет, не знаком. Я, впрочем, слышал, что в библиотеке водится привидение, но я думал, что это только слухи. Привидения несколько не в духе нашего замка, они портят его вид. Значит, оно действительно существует?

Гарри вспомнил полупрозрачного человечка — не то чтобы он существовал, теоретически его не было — он же дух! — а вот практически…

— Должно быть так. В ином случае я разговаривал с самим собой, чего раньше за мной не наблюдалось.

Сэмюель скривил губы в усмешке и, подумав, спросил:

— И как он?

— Слишком часто переходит на латинский, на мой взгляд, — пояснил Гарри. — Но в общем, приятное безобидное существо. Его даже можно принять за обычного человека, если не обращать внимания на то, что он умер, не стоит на полу и просвечивает, что, впрочем, невозможно не заметить. Он одобрил мой выбор книг. Кстати, Сэмюэль, — как бы между прочим сказал Гарри, чересчур внимательно разглядывая обложку своей книги, — ты как-то говорил о некой книге, которую купил в Англии… — Гарри сосредоточенно хмурил брови, делая вид, что с трудом вспоминает. Сэмюель еле заметно кивнул. — Так вот, ты не мог бы одолжить мне эту книгу? — закончил он.

— Хм… тебе нужна книга? — медленно повторил Сэмюель. Гарри кивнул. Тот насмешливо фыркнул, взглядом говоря: «Всего-то!» — Мог бы и одолжить. Но у меня её сейчас нет, она дома. Когда я поеду домой, я тебе её привезу.

— Буду очень благодарен, — сдержанно ответил Гарри, внутренне расслабляясь. Он сегодня искал что-то подобное по всей библиотеке, но так и не нашёл, в ином случае ему бы не пришлось просить у Сэмюеля (к чему он совсем не привык).

Взглянув на настенные часы, Гарри обнаружил, что уже почти десять часов вечера, стрелка приближалась к делению «отбой». Засунув книгу обратно в ранец, он неторопливо встал с кресла.

— Добрых снов, Сэмюель, — лёгкий кивок в знак прощания.

— Добрых снов, Гарри, — безразличный взгляд в ответ.

Умывшись и забравшись в тёплую постель, Гарри задумался, вспоминая весь прошедший день. Он проснулся в предвкушении чего-то особенного, оправдал ли себя этот день?

Ребята в школе были спокойнее и добрее тех, среди которых Гарри жил последнее время. Он бы даже мог завести друзей, если бы захотел. Но пока что он держался в сторонке, ни с кем из однокурсников, кроме Этьена, не завязывал разговоров, когда обращались к нему — был краток и даже мог показаться необщительным. Но что он мог поделать? Это уже стало чертой его характера. Он, казалось, нашёл общий язык с Этьеном, но и его пока сторонился. Учителя были вполне доброжелательными и не выглядели так, словно ненавидят свою работу всей душой. Директор даже, казалось, принимала участие в жизни Гарри довольно искренне. Кормили здесь не просто хорошо, а даже великолепно — и по количеству, и по качеству еды. Замок был прекрасен, как на него не посмотри. Гарри подумал, что всё могло бы быть многим хуже. Но что-то не давало ему почувствовать радость. Что-то внутри разочарованно сдулось. Гарри сердито фыркнул и постарался выбросить это из головы. Ему просто чертовски повезло оказаться в этом месте. Просить большего было бы наглостью.

Чем дальше в лес, тем больше дров.

Русская пословица

На следующий день после обеда у факультета Алхимии было занятие по магической экологии — одному из основных предметов их факультета, остальные начинали изучать его с третьего курса. Занятие проходило в лесу под красивым мифическим названием «Эдем». Профессор Бразо встретила учеников перед выходом из замка и повела в сторону реки, по пути рассказывая о флоре и фауне вокруг замка и пригрозив ученикам, которые пересекут границу Трёх дубов, самой страшной смертью если не от различной животины, обитающей там, то от рук самого профессора.

— А если это произойдёт случайно? — испуганно спросила робкая Жанна Санди-Мориц.

— Это не может произойти случайно, — холодно отрезала профессор. — Для того, чтобы пересечь границу Трёх дубов, нужно быть либо героем, либо настоящим болваном. Насколько я могу сейчас судить, ни теми, ни другими вы не являетесь.

Жанна покраснела, сравнявшись цветом лица с бантиком на макушке, и поспешила спрятаться за спинами одногруппников. Профессор Бразо была по-мужски грубой и резкой и, казалось, была очень невысокого мнения о своих учениках и детях в целом, однако старалась держать себя в руках.

После часовой прогулки по лесу, в ходе которой профессор рассказывала о различных растениях и животных, встречающихся на их пути, детям дали индивидуальные задания и велели разделиться.

Гарри сосредоточенно пробирался вдоль густых зарослей кустов, внимательно глядя под ноги и бормоча:

— Левус… нет, лепус… хела… хелва… херпа… чёрт, ну и кто придумывал эти названия?

Ему предстояло найти некое растение под названием «Lepus herba», о котором говорила профессор Бразо. Само занятие ему вполне понравилось: Гарри всегда был любителем живой природы, что доставляло немало проблем его родителям, когда они ещё были живы. Но задание казалось невыполнимым — он уже забыл, чем отличался этот лепус херба от обычной травы.

Внезапно что-то заставило Гарри насторожиться, он поднял голову и огляделся. В лесу стало заметно темнее и тише. Даже маленький бурундучок, преследующий Гарри с самого момента его появления в лесу, куда-то запропастился. Вокруг не было ни одной бабочки, и даже комары не летали. Каждый шаг, сопровождающийся хрустом мелких веток и шелестом травы, сейчас казался зловеще чётким и громким. У Гарри за спиной ещё был обычный лес, где солнце пробивалось сквозь листву, а вот впереди он уже постепенно темнел, густо росли высокие тёмные сосны, и всё словно вымерло: ни одного зверька не пробежит мимо, ни одна птичка не запоёт. Даже пахло чем-то странным, химическим. Гарри с затаённым опасением подумал про ту самую границу Трёх дубов. «И в самом деле — нельзя не заметить», — невесело подумал он, опасливо разглядывая ту сторону леса. Вдруг сбоку мелькнула тень, но Гарри списал её на игру света — всё-таки день был в самом разгаре.

— Тебе стоит поторопиться с твоими поисками, — вдруг раздался глубокий голос неподалёку.

Гарри чуть не выпрыгнул из собственной обуви, услышав эту фразу, смысл которой дошёл до него не сразу. Резко обернувшись, он обнаружил высокого молодого мужчину весьма необычной наружности буквально в нескольких шагах от него. Одет он был в стиле американских индейцев — непонятные куски ткани прикрывали его лишь частично. У него были длинные тёмные волосы, которые спускались ниже спины. На раскрывшего рот Гарри серьёзно смотрели ярко-голубые глаза.

— Что? — выдохнул Гарри, отступая на шаг. Внутри всё похолодело.

— Не стоит меня бояться, — исправившись, мягко сказал мужчина, словно успокаивая вздыбившегося ягнёнка. — Я лишь хотел предупредить, что если в скором времени ты не найдёшь его, то можешь потерять навсегда.

«О чём он?» — было первой мыслью Гарри. Но через секунду вспыхнуло понимание вкупе с неподдельным изумлением и… страхом. Он говорил о?.. Мужчина чуть улыбнулся и слегка кивнул, словно подтверждая его догадки.

— Что? Да… К-как вы?.. — потрясённо пролепетал Гарри. Но тот отмахнулся от его вопроса и сказал:

— Ты — pars pro toto. Я сразу это заметил.

«Что? Опять латынь?» — подумал Гарри, нахмурившись. Мужчина настойчиво повторил:

— Ты должен его найти.

У Гарри внутри словно что-то оборвалось, ухнуло в самые пятки. Голова пошла кругом. Он смотрел на непонятного человека, как на гостя из другого мира. Тот было повернулся, чтобы уйти.

— Но… как? — с отчаянием выдохнул Гарри. Будто он сам этого не хотел!

— Debes, ergo potes, — слегка пожал плечами мужчина.

Гарри покачал головой.

— Я… я не понимаю! Я не знаю этого языка.

— Для начала, — грустно улыбнулся странный собеседник, — nosce te ipsum.

Гарри нахмурился, это уже начинало нервировать — он что, не знал нормального языка? Но только он открыл рот для очередного вопроса, как в отдалении послышался шелест кустов и оклик:

— Га-арри!

Он резко развернулся: к нему через кусты пробирался Этьен, чертыхаясь сквозь стиснутые зубы. Но Гарри сейчас было не до него, он торопливо обернулся, но взгляд наткнулся лишь на пустоту. Мужчина исчез.

— Чёрт! — бросил Гарри, оглядываясь по сторонам.

— Гарри! Вот ты где! — облегчённо воскликнул подошедший Этьен и строго добавил: — Ты чего не возвращаешься? Тебя уже все обыскались! Я, конечно, понимаю, что это не моё дело, но от Бразо тебе достанется! Она рвёт и мечет, — покачал головой он.

— Прости, Этьен, — не чувствуя вины, вздохнул Гарри, по привычке приглаживая волосы на затылке, что (впрочем, как всегда) нисколько не отразилось на его причёске. — Я не заметил, как время прошло.

Этьен кивнул и оглянулся по сторонам. Приподняв от удивления брови, он сказал приглушенным голосом:

— Так это и есть та самая граница?

Гарри рассеянно кивнул. Этьен поёжился и обхватил себя руками. Гарри так и подмывало сделать то же самое, а ещё свернуться в комочек прямо на земле.

— Пойдём, что ли, отсюда. Не нравится мне тут, — сразу после этих слов Этьен торопливо отвернулся и побрёл в обратном направлении. Гарри последовал за ним. По пути он сорвал пучок тёмно-зелёной травы с красноватым отливом — так называемый «lepus herba», не хватало ещё получить плохую отметку за невыполненное задание.

* * *

Профессор Бразо метала молнии из глаз. Она спросила Гарри, какого Мерлина он ушёл так далеко, если границы поисков были очерчены предельно ясно. Гарри лишь пожал плечами и сказал, что заблудился. Профессор искривила губы в презрительной усмешке и злобно выплюнула:

— Видимо, я ошибалась, когда говорила, что среди вас нет ни героев, ни болванов. Вторые найдутся везде.

Гарри лишь безразлично склонил голову на оскорбление от преподавателя. Всё же не впервой. Хотя он и сам понимал, что был виноват: не надо было отходить так далеко, но на указанном клочке земли нужной травы он не нашёл. А то, что задание он всё-таки выполнил, нисколько не усмирило гнев профессора — в наказание она назначила ему отработку с месье Рафу, смотрителем академии, предупредив, что лично уведомит декана его факультета об этом инциденте.

Как только его отпустили, Гарри кинулся в библиотеку. Странный мужчина в лесу не выходил у него из головы. Особенно его слова — те, что он не понял, что были на латинском — Гарри прокручивал их в голове, чтобы не забыть. Он рассчитывал найти помощь у привидения библиотеки — знатока латинского языка, который мог помочь ему с переводом.

Но в библиотеке было полно народу, и среди них ни одного призрака. Поэтому Гарри пришлось полагаться на собственные силы. Для того, чтобы взять с полки толстенький латинский словарик, ему пришлось просить у старой библиотекарши лестницу.

И вот, когда он уже торопливо пролистывал пыльную книжонку, не тратя времени на то, чтобы спуститься с лестницы, словно из-под земли возник жизнерадостный (если это слово вообще применимо к привидению) граф.

— Vos saluto! Что означает: приветствую вас, Гарри, — весело сказал он.

— Добрый день, граф, — оборачиваясь, вежливо поздоровался Гарри.

— О, латинский словарь! Вы решили постичь этот великий язык, так сказать, мёртвых, Гарри? — граф сложил призрачные ладошки в предвкушении.

— Не совсем, — уклончиво ответил Гарри: ему не хотелось расстраивать графа отрицательным ответом. К тому же ему внезапно пришла мысль, что действительно неплохо бы изучить язык, который в последнее время он встречал слишком часто. — Не могли бы вы мне помочь с переводом кое-каких фраз?

— Помочь? — граф нисколько не огорчился его ответом, а даже совсем наоборот — засветился ещё больше, на его пухлом лице заиграла широкая улыбка. — С превеликим удовольствием, Гарри! Я уже столько лет никому не помогал! Что же мне сделать?

Гарри торопливо поставил словарь обратно на полку и показал привидению клочок пергамента с наскоро записанными латинскими фразами. Граф достал из нагрудного кармана прозрачное пенсне и неторопливо протёр его уголком рукава, не отрывая взгляда от листка, который держал Гарри.

— Хм… — протянул он, приставляя пенсне к глазу и наклонившись к пергаменту.

Через несколько мгновений, которые показались Гарри часами, граф задумчиво протянул:

— Всё-таки, Гарри, я думаю, что «ipsum» пишется через «i», а не через «e», как у вас.

Гарри еле удержался от сердитого сопения и сдержанно ответил:

— Возможно, граф. Я записал слова на слух. Может, вы попробуете их перевести?

— Ох, ну конечно, сию минуту. Так, что тут у нас: «Pars pro toto» похоже на… — граф выдержал драматическую паузу, в ходе которой Гарри порадовался, что граф уже умер, — похоже на «часть единого целого». «Debes, ergo potes» — «должен — значит, сможешь» и «nosce te ipsum» — «познай самого себя». Вы несколько ошиблись в написании, между прочим.

Гарри затаил дыхание, прислушиваясь, а после записал перевод на ту же бумажку. Таким образом, смысл речи странного незнакомца сводится к тому, что Гарри — часть одного целого, он сможет найти то, что ищет, потому что он должен это сделать, но прежде всего ему надо познать самого себя.

«И как это понимать?!» — хмуро подумал Гарри.

И главное — как этот человек, которого он видел впервые в жизни, мог знать о его брате — а кого, как не его, искал Гарри? Этот почти мифический Мэттью Поттер значил всё больше в его жизни, несмотря на то, что он его даже никогда не встречал. Какая-то часть его тянулась к нему, как цветок тянется к солнцу. Разум отказывался понимать его стремление гнаться за эфемерным, но душа его принимала такое положение, как самое естественное и самое правильное во всей его жизни. Но как об этом кто-то мог знать?

— Кстати, Гарри, — прервал его мысли граф. — Вы бы спустились вниз, эти лестницы такие ненадёжные, — неодобрительно качнул он головой.

Гарри рассеянно кивнул и, ещё немного поразмышляв, отозвался:

— Спасибо, граф, вы мне правда очень помогли, — и собирался было прихватить парочку книжек для изучения латыни и спуститься, как откуда-то сбоку раздался знакомый протяжный голос.

— Вы только посмотрите на него, бедный ребёнок совсем голову потерял — уже сам с собой разговаривает! Не болен ты, часом, малютка?

Гарри повернулся и опустил взгляд. В проходе между двумя стеллажами, скрестив руки на груди, стояла Флёр Делакур, умудряясь как-то при этом смотреть на Гарри сверху вниз. Рядом, прислонившись плечом к стеллажу, стоял высокий парень со стильной причёской и с тем же надменным видом, что и его спутница, — Анри, кажется, как однажды обмолвилась сама Флёр. Бросив только один взгляд на эту парочку, Гарри понял, что ничем хорошим эта встреча не закончится.

Обернувшись туда, где полминуты назад парил граф Альфотус, Гарри обнаружил, что того уже и след простыл. «Они что, сговорились? Неужели нельзя предупредить, прежде чем уходить?» — мысленно простонал Гарри и как ни в чём не бывало вернулся к книгам. Конкретно к нему ведь не обращались, так же? Пусть даже рядом никого кроме них не было. Но Флёр явно не привыкла к тому, что её игнорируют.

— Эй, дорогуша — как тебя там, Хариетта? — я с тобой разговариваю!

Гарри решил не поддаваться на провокации и снова никак не отреагировал. Он ведь и не «дорогуша», и не «Хариетта» вовсе.

— Эй, я к тебе обращаюсь, — вконец разозлившаяся Флёр пнула ногой ножку лестницы, отчего та покачнулась. Гарри вздрогнул и обернулся. Это было совсем не смешно.

— Меня зовут Гарри, и я не «дорогуша». У тебя какие-то проблемы?

Флёр презрительно фыркнула.

— У меня? — протянула она, красивые голубые глазки опасно блеснули, и деланно елейно она проворковала: — Что ты, никаких проблем, дорогуша, а ты, кажется, сам напросился.

«Сейчас должна случиться какая-то гадость», — отстранённо подумал Гарри.

Ему не понравилась кровожадная улыбочка, не предвещающая ничего хорошего, мелькнувшая на красивом лице Делакур, прежде чем она повернулась к нему спиной. Проходя мимо своего дружка, она что-то ему шепнула. Тот довольно ухмыльнулся и, взмахнув внезапно очутившейся в его руке палочкой, негромко отчеканил слова заклятья. Гарри не успел осознать, что произошло, как опора под его ногами пошла ходуном, он стал заваливаться назад. Он машинально взмахнул руками, пытаясь за что-то уцепиться, но напрасно. Всё перевернулось перед глазами, и после непродолжительного полёта он почувствовал, как голова буквально взорвалась, и в следующее мгновение он отключился.

* * *

Когда Гарри пришёл в себя, вокруг была лишь непроницаемая чернота. Попытка пошевелиться привела к резкой боли в области спины. Гарри зашипел сквозь зубы и постарался расслабиться, что не удалось сделать без ещё большей волны болевых ощущений. Он болезненно застонал — звук эхом прокатился вдоль стен. Глухую тишину нарушало только прерывистое дыхание самого Гарри. Но тому казалось, что он в самом центре улья, окружённый роем пчёл, жужжащих прямо над его головой.

Некоторое время спустя зрение прояснилось, и он смог разглядеть скудное очертание помещения, похожего на больничную палату. «Скорее всего, больничное отделение», — предположил Гарри. У него ныло всё тело — все мышцы и внутренние органы. Лучше всего сейчас было бы заснуть, но, к своему ужасу, он понял, что сна не было ни в одном глазу, несмотря на общую слабость.

Он был один, потерянный во времени, дезориентированный, в недееспособном состоянии. Накатил лёгкий приступ паники. Гарри глубоко задышал, уговаривая себя успокоиться, расслабиться и попытаться обойтись без нервных припадков.

Для начала нужно было кого-нибудь позвать, но вместо слов изо рта вырывался сухой кашель, больно отдаваясь в грудной клетке; вскоре эта неудачная затея была оставлена. Гарри замер, не думая ни о чём и ничего не предпринимая.

Когда в комнате посветлело, сбоку раздался звук открывающейся двери и чьи-то быстрые шаги, затихшие рядом с кроватью Гарри. Он приоткрыл глаза. Над ним нависало женское лицо со строгой сладкой на переносице, жёстко опущенными уголками губ, подведённых ярко-красной помадой, и суровым изгибом бровей. Гарри громко сглотнул.

Медик отчего-то скривилась (что не прибавляло привлекательности её и так не блещущему красотой лицу) и произнесла:

— Наконец-то вы проснулись, месье. — «Наконец-то вы пришли, мадам», — мысленно ответил Гарри. — Вы могли проспать занятия.

Видя, как округлились глаза Гарри, она добавила с неприятной ухмылкой на губах:

— О, не думали же вы, месье П’гестон, что незначительное повреждение позвоночника и небольшое сотрясение позволят вам прогуливать учебные занятия?

Чуть больше месяца назад он так бы и подумал. Но в магическом мире ведь всё иначе, так?

— Повреждение позвоночника? — сипло переспросил он. Однажды Гарри ломал руку, как-то раз вывихнул ногу, но позвоночник… Он, конечно, не имел медицинского образования, но всегда считал, что «незначительных» повреждений позвоночника не бывает — это была слишком сложная часть человеческого тела.

Женщина загремела склянками на тумбочке возле кровати.

— Именно. Но терапия зельями, как всегда, сделала своё дело. Вы, возможно, ощутили некоторые побочные эффекты. Хотя спина будет болеть ещё какое-то время. На, выпей это.

Она поднесла ко рту больного маленькую колбочку с мутно-зеленоватой жидкостью. Он не горел желанием пробовать эту жидкость на вкус, но его мнения никто не спрашивал. Женщина помогла ему приподняться — слегка побаливала поясница, но уже не до такой степени, как после пробуждения, — и влила неприятную жидкость ему в рот. Гарри тут же загнулся и закашлялся, из глаз брызнули слёзы.

— Хм… не то, — пробормотала женщина. Не успел Гарри опомниться, как ему в рот грубо залили очередную гадость, которую он инстинктивно проглотил. Немного полегчало. Когда Гарри оклемался, то спросил:

— Э-э, простите, мадам…

— …Эйтл. Мадам Эйтл.

— …да, мадам Эйтл. Скажите, а что всё-таки случилось? — любопытно было рассмотреть всю ситуацию в целом.

— Как мне доложили, в библиотеке ты залез на лестницу и шмякнулся с неё прямо на каменный пол, прямо спиной, прямо этой бестолковой головой, — она бесцеремонно похлопала Гарри по голове. — Повезло ещё, что тебя сразу же заметили двое молодых людей с факультета Чар и поспешили сообщить об этом инциденте библиотекарю. Ты должен сказать им спасибо, П’гестон, проваляйся ты там ещё немного, последствия были бы куда серьёзней.

«Двое молодых людей… Ну конечно, непременно скажу Флёр и её дружку спасибо за то, что они меня чуть не угробили, а себя героями выставили», — сердито подумал Гарри. Здравая мысль рассказать правду о том, что это падение вовсе не было несчастным случаем, даже не пришла ему в голову. Так уж повелось со времён жизни в приюте — со своими проблемами было принято разбираться самому. Ему сразу дали понять, что «стукачей» нигде не любят.

— Спасибо, мадам, — искренне поблагодарил он. Хоть эта женщина Гарри не совсем понравилась — она не укладывалась в его образ врача, — всё же она спасла его. А собственную душонку принято ценить.

Женщина довольно кивнула — на мгновение лицо её разгладилось, но она быстро вернула ему прежнее суровое выражение и грубо велела:

— А теперь одевайся, — она указала на ближайший стул, на котором висела его одежда, — и можешь идти, — звучало как «можешь проваливать». — Зайдёшь ко мне перед отбоем. И ещё: декан Мерле велел зайти к нему, когда поправишься.

* * *

— Войдите, — раздался из-за двери низкий мужской голос, не предвещающий ничего хорошего. Гарри открыл дверь и вошёл в личный кабинет своего декана и по совместительству профессора алхимии. Спина разболелась сильнее, пока он ходил туда-сюда по лестницам, но он держался.

— Добрый день, профессор, — вежливо кивнул он. Профессор буравил его недобрым взглядом.

— Я бы не назвал его добрым, месье П’гестон. Догадываетесь, почему?

— Из-за меня, профессор? — предположил Гарри, невинно хлопая глазами.

— Вы очень проницательны, месье.

Мужчина встал из-за стола и отошел к окну. У первого курса ещё не было урока алхимии, но поскольку профессор Мерле был их деканом, Гарри его уже видел. Профессор был невысоким плотным мужчиной, немного за шестьдесят. У него был маленький подбородок, немного выдающийся вперёд, что придавало ему в какой-то степени капризный вид. Из-за низко опущенных бровей казалось, что мужчина всё время хмурится и чем-то недоволен. В целом, у него был строгий вид, но Гарри отчего-то казалось это напускным. Он его не боялся и так и видел профессора, сидящего в плюшевом кресле перед большим камином в окружении непоседливых внуков.

— Вчера ко мне пришла профессор Бразо, — продолжил декан, — с жалобой на вас и требовала назначить отработку. Я послал за вами старосту, но тот вернулся один, сообщив мне неприятные новости о несчастном случае. Месье П’гестон, вы только два дня как приехали, а уже успели наделать столько шума. — Гарри покаянно опустил голову. — Скажите, вам так хочется, чтобы на вас обратили внимание?

Гарри вздрогнул, сам не зная отчего.

— Это была случайность, профессор.

Профессор едва заметно кивнул, будто не ожидая от него другого ответа. Вернувшись к столу, он снова сел. Некоторое время он молча разглядывал ученика. Затем тяжело вздохнул и спокойным тоном произнёс:

— Что ж, месье П’гестон, на этих выходных в семь часов вечера вы пойдёте на отработку с нашим смотрителем, месье Рафу.

— Да, профессор, — кивнул Гарри.

— Я надеюсь, что впредь вы будете внимательнее слушать своих учителей и станете более осторожным — ради своего же блага. Поторопитесь на завтрак, иначе опоздаете на мой урок, чего я вам настоятельно не рекомендую.

* * *

На завтрак Гарри не пошёл: кружилась голова и подташнивало — еда была последним, чего ему хотелось в данный момент. Он добрался до кабинета алхимии, облокотился о стенку неподалёку и закрыл глаза. Коридоры учебного корпуса пока пустели, Гарри был совсем один.

Ко всем прочим недугам вдруг болезненно заныло в груди. И это ощущение только усиливалось с каждым вдохом. Гарри чувствовал себя разбитым, обессиленным. И причиной этому было отнюдь не злосчастное падение, оно было скорее плодотворным фоном, на котором так явно заалели давно игнорируемые чувства, глубоко засевшие в его душе. Хотелось буквально сжаться в комочек и забиться в угол. «Что это?» — панически подумал Гарри, тяжело дыша. Его всего трясло, сердце билось как подорванное. Ещё чуть-чуть, и его хватил бы удар в этом пустынном коридоре, если бы кто-то не привёл его в чувство, назвав по имени.

— Гарри? — осторожно позвал голос.

Гарри прерывисто вздохнул и распахнул глаза. Этьен отступил, напуганный такой реакцией. Яркие солнечные лучи светили Гарри в глаза, он отвернулся и глубоко задышал, пытаясь избавляясь от внезапной… панической атаки? Прочистив горло, он постарался придать своему лицу нейтральное выражение, прежде чем вновь повернуться к собеседнику.

— Хм, Этьен. Привет, — поздоровался он. Голос прозвучал слабо и надтреснуто.

— Гарри! Я только что заходил в больничное отделение, а тебя там нет. Неужели тебя уже выписали?

— Как видишь, — развёл руками Гарри. Странные чувства отступали, как приливная волна, дыхание выравнивалось. — Со мной уже всё в порядке.

— В порядке? — недоверчиво склонил голову Этьен. — А по-моему, ты еле на ногах стоишь.

Гарри отрицательно помотал головой, несмотря на то, что при этом мир закачался, как вода в бутылке. Он сильнее прижался к стене.

— Честно, мне уже лучше. Просто немного устал.

— А почему ты здесь? Неужели тебя не освободили от уроков?

— Говорю же — я здоров, — немного резче, чем хотелось, ответил Гарри.

Этьену словно пощёчину влепили. Он изменился в лице и, смутившись от своей назойливости, отошёл.

— Ну, это хорошо, что тебя выписали. Не придётся пропускать занятия.

— Ага.

После этого повисла тишина. Этьен осматривал неизвестное ему крыло замка, Гарри устремил задумчивый взгляд в неведомую точку за окном. Вскоре послышались приближающиеся голоса студентов факультета Алхимии, спешащих на урок.

— …да ладно тебе, не такой уж Мерле и страшный. Мне сестра говорила, что, если его не злить, он бывает довольно… приятным.

Тишины как не бывало. Студенты, казалось, заполонили собой всё пространство небольшого коридорчика. Гарри опустил взгляд, пытаясь скрыться от мелькающего света, от которого глазам становилось больно.

— Эй, вы только посмотрите — привидение! — воскликнул сосед Гарри Ирвин, тыча в него пальцем, и тут же громко засмеялся.

Гарри не сразу понял, что над ним посмеялись.

— П’гестон, я слышал, ты умер, — хихикая, продолжил тот.

У Гарри брови поползли вверх — стоял себе, никого не трогал, пытаясь слиться со стеной, а тут…

— Разве я похож на привидение? — зря он открыл рот, но было уже поздно.

Сосед обвёл его насмешливым взглядом и выдал:

— Вообще-то, да, очень похож. Краше в гроб кладут!

Кто-то вяло присоединился к смеху. Гарри нахмурился и отвернулся от неудачного шутника.

— Чего ты трогаешь его, Ирвин. Не видишь, человеку и так плохо, — строго сказала черноволосая Жени с высоким хвостом на голове и сочувственно посмотрела на Гарри.

— Да я же по-дружески, я... — Ирвин хотел было что-то добавить, но ему помешало громкое «бам-м», оповещающее о начале урока. Сразу после сигнала, словно только этого и ждал, из-за поворота показался профессор Мерле. Кивнув ученикам, ответившим ему хором негромких приветствий, он впустил всех в класс. Гарри по стеночке проскользнул за остальными.

— Ну что ж, начнём с того, что я — профессор Мерле, и я буду преподавать вам такую сложную и утонченную науку, как алхимия, — начал декан, расхаживая между рядами парт. — Но помимо этого, я — ваш декан, а алхимия — ваш приоритетный предмет. И требования к вам будут соответствующие. Но сколь вы сами выбрали факультет, значит, заподозрили в себе кое-какие склонности и интересы. Скажу сразу, что не все способны к обучению, немногие из вас будут в состоянии сварить сносное зелье. Хочу вас обнадёжить — если практика у вас будет «Средне», а теория на «Хорошо», итоговой оценкой будет «Хорошо».

— А если наоборот? — робко спросила кудрявая девочка в больших круглых очках, чьё имя Гарри не запомнил.

Профессор резко обернулся на каблуках и, впившись в неё взглядом, отрывисто спросил:

— Фамилия?

Девочка подскочила со своего места и, покраснев до кончиков ушей, пискнула:

— Шавис. Шарлин Шавис, профессор.

— Шавис. Хм… знавал я вашего отца, мадемуазель. Славный малый. Тоже учился на Алхимии. Небось, вы по его стопам решили пойти? — пытливо всматриваясь девочке в лицо, спросил профессор.

— Да, профессор… то есть нет, профессор… то есть не только, — забормотала девочка, низко опустив голову.

— Ну да ладно, садитесь, — сжалился декан, смягчая тон. — Отвечая на вопрос маленькой мадемуазель, скажу одно — необходимо зубрить, зубрить и ещё раз зубрить.

В течение всего урока Гарри приходилось бороться с собой, чтобы не отключиться прямо на стуле. «Очередные побочные эффекты лечения? Почему бы сразу не предупредить?» — думал он и украдкой щипал себя за руку, пытаясь взбодриться, и вслушивался в слова профессора — а он очень интересные вещи рассказывал, между прочим!

Покончив со вступительной речью и введением в предмет, профессор подошёл к своему столу и остановился напротив небольшого котла, накрытого крышкой. Гарри в числе прочих любопытно навострил уши.

— А теперь я хотел бы показать вам то, к чему вы должны стремиться, — с благоговейным придыханием проговорил профессор. — Вам предоставляется возможность взглянуть на замечательный экземпляр… — он сделал паузу, во время которой аккуратно снял с котла крышку, — сыворотки Правды, — класс издал восхищенный вздох. Некоторые даже повставали со своих мест, пытаясь разглядеть серебристую жидкость.

Профессор много чего ещё говорил. В какой-то момент внимание Гарри совсем уплыло, он слушал профессора, но смысл почти не доходил до него. Ему показалось, что прошло совсем немного времени, прежде чем кто-то громко его позвал. Гарри медленно поднял голову от парты и расфокусированным взглядом посмотрел на стоящего рядом профессора.

— Месье П’гестон, урок уже закончился, — негромко заметил тот.

Гарри вздрогнул и оглянулся. В самом деле — в классе уже никого не было.

— Простите, — пробормотал он, вставая. От резкой перемены положения мир вокруг покачнулся — но, как оказалось, мир остался на месте, в отличие от самого Гарри. Профессор придержал его за плечо.

— Думаю, вы всё ещё не совсем здоровы, П’гестон. Вам лучше пойти в комнату. Дойдёте сами?

— Да нет же, профессор, у меня ещё уроки, — запротестовал было Гарри, засовывая в школьную сумку пергамент и чернила.

— Месье П’гестон, я ваш декан! Так что вы сейчас прямиком отправитесь в свою комнату и хорошенько выспитесь! Я предупрежу профессоров о вашем отсутствии, — безапелляционно заявил мужчина. Гарри расстроился — он не хотел пропускать занятия, сколько интересного ещё расскажут профессора! — но не стал спорить. Если уж декан отправляет спать — деваться некуда.

Как ни странно, но до гостиной он добрался без инцидентов, придерживаясь стенки, и ни разу не ошибся лестницами. Только голова коснулась подушки — его тут же накрыло пеленой сна.

«Браво, доктор! Вы прирождённый грабитель».

х/ф «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона»

Время шло: день за днём, неделя за неделей. Заканчивался второй месяц учёбы. На многих занятиях вскоре после вводных лекций началась практика. Гарри прилежно выполнял необходимые пасы палочкой и чётко выговаривал слова заклинаний, но так и не смог добиться высоких результатов; все хорошие оценки зарабатывались благодаря теории, которую Гарри знал лучше всех. Он впитывал знания, как губка. Каждый предмет был особенным по-своему, в каждом были свои сложности, которые приходилось преодолевать — чары и трансфигурация ему упорно не давались, отчего раз за разом он ловил на себе разочарованные взгляды преподавателей. С защитной магией дела шли порядком лучше, уж непонятно почему — палочка там была нужна никак не меньше. На занятиях алхимией Гарри стал лучшим на курсе — но не совсем потому, что у него были какие-то выдающиеся способности к предмету, он был хорош, а вот у остальных дела обстояли ещё хуже. А занятия по магической экологии проходили под колючим взглядом профессора Бразо, невзлюбившей его с первого занятия.

Один учебный предмет стал для Гарри чем-то новым, совершенно фантастическим, полностью олицетворяющим собой волшебство, — урок полётов, который проходил раз в неделю. Здесь не было учебников и конспектов, не было маханий палочкой и непонятных слов, только ты, волшебная метла и бесконечное небо. Возникало непередаваемо восхитительное чувство, когда ноги отрывались от земли, воздушные руки словно бы подхватывали его лёгкое тельце и несли вверх, к облакам.

По выходным многих студентов, особенно младших, родители забирали домой. Замок опустевал и погружался в тишину, чем напоминал музейные дворцы. В такие дни Гарри пробирался в кабинет учебного инвентаря, брал метлу и шёл летать в сад, в ту его часть, где и в обычные дни почти никого не бывало. Однажды за этим делом его застал месье Бурховец. Гарри думал, что на этом его счастье закончится, но садовник его удивил: он только понимающе улыбнулся и посоветовал летать ближе к «мадам Изабель» — старенькому винограднику на окраине сада, перед которым росли высокие тополи. Позже выяснилось, что Филлип в молодости был ярым поклонником игры в квиддич и сам играл на профессиональном уровне. Садовник рассказал Гарри много подробностей об этой волшебной игре и даже показал несколько приёмов полёта. Незаметно он стал вроде тренера для Гарри. Наблюдая за полётом с земли, он часто неодобрительно бормотал себе под нос: «Летаешь, как подстреленный цыпленок! Никуда не годится! Разве это полёт? Я в твои годы уже такие кандибоберы выписывал, что любой прославленный воображала мог подавиться своей завистью».

Отработки со смотрителем замка, вечно сонным месье Рафу, прошли практически незаметно. Пожилой смотритель дал Гарри задание вычистить неиспользуемый класс и ушёл. Вернувшись через пару часов, он обнаружил своего подопечного увлеченным своим занятием. Гарри тщательно (так уж он был приучен: если за что-то берёшься — выполняй это со всей старательностью) драил полы, парты, доски и другие поверхности. За два дня классная комната заблестела и засияла. Смотритель даже всерьёз посоветовал Гарри бросить учёбу и зарабатывать себе на жизнь уборкой помещений. Тот открестился и торопливо ретировался. Он просто любил порядок.

Несколько раз приходилось заходить в больничное крыло из-за спины. Мадам Эйтл вливала в него какую-то гадость, называемую лечебными зельями, и выпроваживала. И вскоре спина уже практически не донимала Гарри, он чувствовал себя почти идеально.

Инцидент в библиотеке говорил о том, что милая с виду красавица Флёр Делакур внутри таковой отнюдь не являлась. По абсолютно неведомым Гарри причинам она невзлюбила его, и он ждал войны. Однако Флёр, на удивление, внезапно прекратила какие бы то ни было выпады по отношению к Гарри и словно забыла о его существовании. Могло даже показаться, что она… почувствовала себя виноватой и раскаивалась в содеянном. И, поговаривали, даже поссорилась со своим другом Анри. Но Гарри было решительно всё равно, что творилось в сумасбродной головке этой эгоистичной старшекурсницы — у него было достаточно более интересных тем для размышлений.

Всё остальное время Гарри проводил в библиотеке. Помимо выполнения учебных заданий, он интенсивно выискивал различные способы поиска кого или чего-либо. Ему уже удалось найти… почти ничего. Были кое-какие заклятья и ритуалы, основанные на магии крови, с помощью которых можно было найти своего родственника, — но это, пожалуй, было единственной хорошей новостью. Помимо крови, требовались весьма недюжинные магические силы, до которых Гарри было ещё минимум шесть курсов обучения магии. Отыскалось лишь одно относительно нетрудоёмкое заклинаньице, но оно не дало никаких результатов, словно у Гарри не существовало на земле ни единого кровного родственника.

От отчаяния в голову даже пришла страшная мысль, что Поттеры могли умереть — мало ли что могло произойти у них в жизни! Ведь порой так мало нужно для смерти человека. Но Гарри гнал эти мысли поганой метлой, оправдывая свой провал тем, что у него просто не было достаточно магических сил для всех этих поисковых заклятий — у него даже чары левитации с трудом выходили!

Он в некотором роде отвлекал себя от гнетущих мыслей изучением латыни. Вначале всё пошло довольно гладко, поскольку у французского языка латинские корни, но позже Гарри начал спотыкаться на грамматике и застрял на падежах — он надеялся на содействие графа Альфотуса в этом вопросе, но своевольное привидение внезапно куда-то пропало.

В общем, бездельничать Гарри не приходилось. В своём плотном графике он выделял очень мало времени своим однокурсникам, даже Этьену, с которым был уже на полпути к нормальной человеческой дружбе, но отчего-то отстранился. А с Сэмюелем он только периодически виделся в гостиной: чаще всего они просто проходили мимо, словно не были знакомы, а изредка садились напротив друг друга с книжками в руках и перекидывались парочкой дежурных фраз. Гарри почти позабыл про своих единственных друзей в змеиных шкурах, отчего в душе периодически скреблась вина.

Одним тёплым вечером он отправился навестить друзей второй раз почти за два месяца. Гарри присел в беседке в саду, неподалёку от леса, которая была обозначена «местом встречи».

— Ригель! Антарес! — осторожно позвал он. На призыв никто не откликнулся. Что, впрочем, было неудивительным: если они и присутствовали неподалёку, то наверняка гордость не позволяла им кинуться к Гарри с «распростертыми объятиями».

Вздохнув, он принялся оправдываться:

— Ребята, я понимаю, что виноват. Просто всё так закрутилос-сь, завертелос-сь, я и не заметил, как время пролетело. — Он надеялся, что друзья всё-таки были рядом и он не разговаривал сам с собой. — Я, чес-стное слово, очень сожалею о с-своём поведении.

Тишина.

— Хэй?

Снова тишина.

Гарри вздохнул и устроился на лавочке с ногами. Обхватив коленки руками и положив на них подбородок, он принялся ждать.

Отдалённое шипение вывело его из состояния полудрёма.

— …никто там не живёт. Он наверняка тебе наврал, а ты, балда, поверил!

— Ну почему обяз-зательно наврал! Он не похож на трус-са, который не спос-собен хотя бы подползти к той границе!

— Что-о? Ты с-сам понял, что только что с-сказал? Это значит, ты — трус-с, и я — тоже трус?

— Конечно, нет, мы там не появляемс-ся не потому, что трусим, а потому что… с-с-с… О, Гарри! — воскликнул Антарес, когда они с Ригель приблизились к Гарри.

— Привет! Вы где были?

— Как где? — удивилась Ригель. — Не мож-жем же мы вечно торчать-с-с под этой деревяхой.

— Ну да, верно… Вы не с-сердитесь на меня? — осторожно спросил он.

Ригель раздражённо передёрнула кончиком хвоста, и Гарри уже ожидал её привычного «Какой же ты глупый!», но она сказала лишь:

— О чём реч-чь!

Гарри начал расспрашивать друзей, как они проводили время без него. Те тут же принялись в два голоса рассказывать о замечательном лесе, о саде, о тех, с кем они успели познакомиться, и прочих мелочах. Гарри слушал и кивал с понимающим видом. Выговорившись, Ригель спросила:

— У тебя-то как жизнь?

Гарри пожал плечами.

— Неплохо. Учусь. Мне всё никак не удаётся нормально транфигурировать с-спичку в иголку.

— И всё? — подозрительно поинтересовалась Ригель. Гарри знал, что от них ничего не скроешь, поэтому рассказал, что его мучает: о безрезультатных поисках и о том странном человеке, которого он встретил в лесу, и о его словах. Насколько его в самом деле напугала фраза: «…если в скором времени ты не найдёшь его, то можешь потерять навсегда».

Ригель задумчиво водила кончиком хвоста по земле.

— И что, — наконец сказала она, — и потом он так внез-запно исч-чез? — Гарри уныло кивнул. — Прос-сто взял и канул в лето?

— Канул в лето? — приподнял брови Гарри. — Откуда такое выражение?

Ригель горделиво приподняла маленькую головку.

— Мы тут с-с одним интеллигентом поз-знакомились. Он в болоте ж-живёт, тут неподалёку.

Гарри фыркнул.

— Ну, если уж на то пошло, то правильно будет «канул в Лету». Потому что Лета — мифологическая река забвения. А если с-серьёзно, — поспешил он сменить тему, замечая, что Ригель явно собиралась спорить, — то да, так и исчез, больше ни слова не сказав. И больше я его не видел. Хотя и искал, рис-скуя навлечь на себя гнев профессора Бразо и декана.

— Какое подозрительное с-существо, — Ригель легко было отвлечь от темы, теперь она снова погрузилась в задумчивое состояние, для неё, впрочем, несвойственное. — А что, если он живёт на той с-стороне?

— Но ты же только что говорила, что там никто... — возмутился было Антарес, но быстро исправился под предупреждающим взглядом сестры: — Действительно, интересная мысль! — и интенсивно закивал головкой. Ригель, удовлетворённая, отвернулась.

Гарри вздохнул. Под «той» стороной подразумевался лес за границей Трёх дубов.

— Может быть. Но… как вы думаете, он знал, о чём говорит? — вопрос получился каким-то жалким, и даже змеи не могли не заметить, как дрогнул его голос. Ригель ласково скользнула кончиком хвоста по бледной руке. Может, она и не была слишком чувственной, но иногда умела спрятать свой яд, когда это было действительно необходимо. Антарес склонил маленькую головку, разглядывая растерянного и напуганного ребёнка.

— Не бойс-ся, Гарри, — прошипела Ригель, — ты найдёшь с-свою с-семью, что бы там ни говорил этот ч-чудак.

— Мне бы вашу увереннос-сть, — вздохнул Гарри.

Посидев под деревом ещё некоторое время, Гарри поднялся.

— Мне пора, уже поздно.

Попрощавшись, он неторопливо побрёл к замку.

Когда он заворачивал за угол замка, приближаясь к главной лестнице, в него внезапно кто-то врезался. Удар был настолько сильным, что Гарри упал на свою многострадальную спину. Из глаз чуть ли искры не посыпались.

— Ой! — раздался откуда-то сверху нежный женский голос, в следующую секунду над Гарри склонился тёмный силуэт. Он вытер выступившие слёзы и, щурясь, посмотрел на склонившуюся над ним девушку. Гарри её узнал: то есть они не были знакомы лично, но лесную нимфу невозможно было не узнать. Тем более что группу таких вот девушек он видел периодически в Трапезной. Светло-голубые глаза смотрели с растерянностью и страхом.

— Прости, ты не ушибся? — пролепетала она, помогая Гарри встать.

Он лишь отрицательно покачал головой.

— Ещё раз прости, я тебя не заметила, — жалобно сказала девушка.

— Н-ничего, — пробормотал Гарри, — со мной всё будет в порядке.

— Правда? — неуверенно спросила она. Гарри молча кивнул. — Э-э… ну тогда я пойду, — девушка поправила ремень сумки и пошла дальше.

— Подожди, — внезапно для самого себя остановил её Гарри. — А ты кто?

— Меня зовут Каллисто, я работаю в замке.

Гарри заметил, что она была взволнована, но пыталась это скрыть, что получалось у неё неважно. Она нервно теребила ремень сумки и бросала встревоженные взгляды в сторону замка.

— Я — Гарри, — представился он в ответ и поспешил попрощаться, не желая навязываться, — заметно же, что девушка спешила. — До встречи, Каллисто.

— До встречи, Гарри, — сказала девушка, улыбнувшись ему. Гарри замер на мгновение — казалось, последней, кто дарил ему такую искреннюю и тёплую улыбку, была его мать.

Девушка скрылась в густых зарослях леса. Гарри начал подниматься по лестнице, сосредоточено хмурясь. Эта девушка вызвала странное чувство, словно он что-то упустил из виду. Но вот что…

Когда он дошёл до спальни, его соседи уже разошлись по кроватям. Гарри умылся, переоделся в пижаму и тоже лёг. И уже засыпая, он понял, что же его так насторожило в этой девушке, а если точнее — кого она ему напомнила — у неё была такая же бледная кожа, длинные волосы и странная одежда, как у того загадочного мужчины около границы. «А что, если он тоже нимфа?»

* * *

«Внимание учащимся!

Вчера, 28 октября, из зала

Славы были украдены старинные реликвии замка Шармбатон! Объявляется экстренный

сбор в Трапезной. Присутствие обязательно. Учебные занятия на 29 октября

отменены в связи с выяснением обстоятельств преступления.

Заместитель директора,

Жуана де Горсие».

Гарри, как обычно, хотел пропустить завтрак, но, прочитав это объявление, занимающее почти всю доску в гостиной факультета, понял, что завтрака не избежать.

— Интересно, кому это понадобилось? — раздался задумчивый голос Этьена рядом.

Гарри пожал плечами. По крайней мере, теперь стало ясно вчерашнее поведение нимфы. Только вот одно смущало — девушка казалась вполне безобидной и даже… хорошей. «Хорошей? Хорошие не воруют! — строго заметил мысленный голосок. — Хотя почему нет? Бывает и такое». Гарри решил не делать поспешных выводов и не обвинять нимфу раньше времени во всех смертных грехах.

В Трапезной стоял гомон. Студенты собирались в маленькие группки, шушукались и подозрительно косились друг на дружку и на хмурых профессоров. В нише, в которой время от времени пел хор лесных нимф, сейчас никого не было. Впрочем, неудивительно. Факультеты смешались, кто-то занял место Гарри у стола. Мысленно бурча: «Как будто кого-то убили, в самом деле», он сел на свободное место, которое случайно оказалось напротив Сэмюеля. Тот, как всегда, был невозмутим — остались ещё в этом замке адекватные люди, а не одни истерички и истерики.

— Доброе утро, — безучастно поздоровался Сэмюель, когда Гарри сел напротив него.

— Доброе утро, — тем же тоном ответил он и замолчал.

Когда все ученики собрались в зале, со своего места поднялась директор Максим.

— Как вы все уже знаете, вечером вчерашнего дня было совершено ограбление. Украдены древние свитки, принадлежащие этому замку ещё до основания академии. Поскольку свитки почти не имеют материальной ценности, профессора вынуждены предположить, что грабителем был одним из учеников академии, — по залу прошла волна шепотков, директор невозмутимо продолжила, чуть повысив голос: — Поэтому, если кто-то из вас хотел таким образом пошутить, прошу признаться в этом сразу, ибо в противном случае наказание будет суровым.

Все настороженно посмотрели на своих соседей, словно ожидая, что они сейчас вынут из кармана древние свитки и кинутся к ногам преподавателей с повинной. Но никто не кинулся, и директор продолжила:

— Ну что ж, надеюсь, никто из вас действительно не виноват в этом преступлении. А сейчас профессора проверят ваши волшебные палочки на последнее совершаемое ими заклятье.

Что удивительно — проверяли даже первогодок. Неужели эти невероятно ценные реликвии так плохо охраняли, что их мог украсть даже студент первого курса? «Внимательнее надо быть к дорогим вещам, господа», — мысленно пожурил Гарри, отдавая свою волшебную палочку профессору Мерле. Тот с раздражённым видом (видимо, он был с Гарри схожего мнения) пробормотал: «Priori Incantatem». Из палочки профессора вылетел золотистый лучик, палочка Гарри завибрировала, и из неё появилось нечто полупрозрачное, похожее на дёргающееся в конвульсиях, словно живое, перо. Гарри вспомнил, что вчера тренировался чарам левитации, которые у него всё никак не выходили. Профессор бросил сквозь стиснутые зубы: «Deletrius», и облачко растаяло.

Пока проверяли палочки других учеников, Гарри безучастно разглядывал потолок. Он однажды заметил, что маленький рыжий ангел над ним дерзко ухмыляется и целится луком уже не в сторону выхода, как прежде, а в сторону преподавательского стола. Позже он понял, что многие фигуры на фресках меняли свои позы и местоположения на потолке зала. Иногда, когда нечем было себя занять, он играл в игру «Найди отличия», выискивая изменения, произошедшие с персонажами. Сейчас же крылатый карапуз, обиженно надувшись, висел примерно над головой рассеянного Этьена.

Когда проверка палочек учащихся ничего не дала (кроме каких-то запрещённых в академии заклятий у нескольких старшекурсников), студентам наконец дали позавтракать.

Гарри лениво потрошил омлет на маленькие кусочки. Аппетита не было, и он с грустью думал о целом дне без занятий. С другой стороны, можно было бы этот день провести в библиотеке. Но в небе сгущались тучи, и Гарри боялся, что, если погода испортится, многие решат завалиться в библиотеку, и покоя тогда не жди.

— Как твои дела, Гарри? — внезапно спросил Сэмюель.

Гарри удивлённо приподнял брови, но быстро справился с собой и вернул лицу безразличное выражение.

— Неплохо, а у тебя?

Даже если бы он сейчас сказал: «Я умираю, и жить мне осталось два дня», ответ «Сожалею» прозвучал бы тем же неизменным безразличным тоном, которым всегда общались эти двое. У них с Сэмюелем сложились странные отношения: Гарри не понимал, какие именно, как и не понимал, почему они вообще общаются. Его, скорее всего, привлекал интеллект старшекурсника, от которого он мог узнать много нового и полезного. Отношение же Сэмюеля к его персоне, казалось, не имело под собой никакой почвы: кому нужен безызвестный магглорождённый мальчишка, не блещущий ни талантами, ни связями? Во всяком случае, это общение, балансирующее на грани дружбы и безразличия, могло вызывать лишь недоумение.

— Тоже ничего, — пожал плечами Сэмюель.

— Весь день свободный. Чем будешь заниматься?

— Не знаю. Может, допишу эссе по защите.

Гарри немного помолчал и ляпнул:

— Может, поможешь мне с трансфигурацией? — глаза он так и не поднял, боясь выдать неловкость.

— Почему бы и нет? — помолчав, ответил Сэмюель.

Гарри бросил на парня взгляд из-под опущенных ресниц, анализируя его реакцию: насмешливо приподнятый уголок губ и весёлые искорки в глазах. Он явно был доволен. «С чего бы?» — подозрительно подумал Гарри.

— Отлично. Где и когда?

«Тьфу, словно свидание назначаю», — мысленно поморщился Гарри.

— Если дождя не будет, встретимся у реки после обеда или же в гостиной.

— Договорились, — кивнул Гарри и, оставив наконец в покое свой омлет, вышел из зала.

* * *

Утро Гарри решил посвятить изучению латыни. К счастью, ни у кого из учеников не было такого пристрастия к лингвистике, как у Гарри, поэтому в секции вымерших языков никого не было. Он устроился за столом, обложившись учебниками и словарями.

Он уже исписал два пергамента со всякими таблицами и исключениями, когда, как обычно неожиданно, возник граф Альфотус.

— Te saluto (с лат. «приветствую вас»), Гарри! — раздалось прямо у него над ухом.

Гарри вздрогнул и обернулся к призраку, при этом с некой гордостью отмечая, что понял его (дело немудреное, но всё же).

— Добрый день, граф, — вежливо поздоровался он в ответ.

— Рад видеть вас в добром здравии, Гарри, — несколько грустно сказал граф (Гарри надеялся, что грустно не от того, что он жив и здоров).

— А почему я должен быть не в здравии?

— Ваше падение, Гарри, затронуло некие струнки моей души, — вздохнул граф. — Ведь когда-то я был на вашем месте.

— Вас столкнули с лестницы? — приподнял брови Гарри.

— Почти, — покачал головой граф. — Я упал сам. А ведь всего лишь хотел достать книгу с полки. С тех пор она всегда со мной, — он помахал прозрачной книгой перед лицом Гарри.

Тот рассеянно проследил за траекторией движения книги.

— К несчастью, — продолжил граф, — мне повезло меньше, чем вам. Когда на утро меня нашли, я уже был мёртв.

Гарри поёжился. Необычно было услышать такую фразу из чьих бы то ни было уст.

— Мне жаль, — он постарался вложить в голос как можно больше сочувствия, но отчего-то получилось не очень убедительно — сложно было жалеть о смерти того, с кем имеешь возможность поговорить, как с живым.

— О, не жалейте меня, Гарри, — добродушно махнул рукой призрак. — Я вот совсем не жалею. Мой отец умер очень давно, я его совсем не помню, а мать не слишком-то меня жаловала, поэтому, когда я стал привидением, она, урождённая Ретус, продала моё bonum avitum (с лат. «родовое имущество»), передающееся из поколения в поколение от самого первого де Бальзамо, не моргнув и глазом. Понятия не имею, что она делала дальше. А вот замок попал в руки какому-то знатному учёному, который превратил моё родовое поместье в академию. Я его почти не видел здесь, но говорят, он был великим человеком.

Граф задумчиво перебирал реденькие прозрачные волоски на подбородке.

— Так вы здесь ещё до создания академии? — удивился Гарри.

— Кажется, я только что об этом говорил.

— Простите. Просто я немного удивлён. Вы, получается, историческая личность, граф?

— Ну что вы, Гарри, — смутился тот. — Просто я очень старый. Какая из меня личность?

«Старый… хм, а почему бы и нет?»

— Граф, а вы слышали последние новости? Из замка были украдены древние свитки, принадлежащие академии.

Призрак печально покачал головой.

— Да, мой юный друг, к несчастью, это известие долетело и до моих ушей. Не могу себе вообразить, кому это могло понадобиться.

«А вот я — могу, только не понимаю — зачем».

— А вы не знаете, что было в этих свитках? — осторожно спросил Гарри.

— Отчего же не знать — знаю, — Гарри задержал дыхание, граф же продолжал: — Знаю и решительно не понимаю, кому они нужны! Это ведь всего лишь обычные письма старому герцогу Жиндриху де Бальзамо от его жены. Кажется, он был двоюродным дядей моего прапрадеда… или братом моего прапрапра… хм… Я не очень хорошо разбираюсь в этих семейных связях, да к тому же не так хорошо знаком с ветвью де Бальзамо, как мне хотелось бы, — печально закончил он.

Гарри пребывал в растерянности.

— Письма? Простите, но, быть может, эти письма содержали какую-нибудь важную информацию? Или какое-нибудь пророчество? — по тому количеству книг, которое Гарри успел уже прочесть, и тому, сколько раз авторы ссылались на какого-либо знаменитого прорицателя, предсказавшего что-либо, становилось ясно, что в магическом обществе пророчества и пророки имели особый авторитет. Это частенько становилось причиной войн и восстаний. Что уж говорить, даже немало магглов верят в предсказания. — Или рецепт долголетия? — мечта многих волшебников и магглов. — Или зашифрованная карта сокровищ, в конце концов! — Гарри не мог поверить, что в этих свитках действительно не было ничего стоящего.

Граф несколько обескураженно на него посмотрел.

— Не знаю, Гарри. Может, там действительно что-то есть. Но из официальных источников этого не известно. Я сам никогда не читал этих писем — они написаны на непонятном мне языке, вероятно, на древнем диалекте этой области. Когда-то они валялись в пустынных уголках этой библиотеки. Я de visu (с лат. «своими глазами») видел, как основатель академии собственноручно стирал с них пыль. Он тогда так восторгался. Понятия не имею почему. Может, из-за возраста писем? Уж больно они старые, — граф неопределённо пожал плечами. И, немного подумав, добавил: — К тому же на редком диалекте…

Гарри задумчиво кивнул. «А что, если это вовсе не Каллисто их украла? Почему я сразу на неё подумал? Девушка шла домой после рабочего дня, и какая разница, что этот дом — в лесу, а девушка — нимфа? Но если это не она, то кто же? Самый правдоподобный вариант — это кто-то из учеников. Допустим, глупый подросток решил пошутить, сорвать занятие или поспорил с кем-то — мало ли что кроется в безрассудной голове подростка. Конечно, учителя не дураки и тоже подумали на студентов. Для того и была устроена эта утренняя проверка. Только какая-то ненадёжная эта проверка…»

— О, обед кончился, — восклицание графа вывело Гарри из размышлений. — Сейчас опять народ прибудет. Bona venia vestra (с лат. «с вашего позволения»), Гарри, я откланяюсь. Optime tibi eveniant omnia (с лат. «всего хорошего»)!

— Всего хорошего, граф, — машинально ответил тот и тут же подскочил на месте: «Обед кончился? Так быстро!» Торопливо побросав в сумку все свои вещи, он направился к реке.

* * *

— Прости, что задержался, — первым делом сказал Гарри, найдя Сэмюеля у реки.

— Ничего. Я только недавно пришёл, — пожал плечами тот.

Место, которое выбрал Сэмюель, было чуть ближе к лесу и дальше от реки. Поэтому они оказались в отдалении от остальных учеников, решивших понежиться на солнышке. Небо всё же разгладилось, радуя детей остатками тепла бабьего лета.

— Ну и что конкретно у тебя не получается? — поинтересовался Сэмюель, когда они уселись на траву под деревом.

— Превратить спичку в иголку, — Гарри подавил в себе стыд от того, что не умеет делать такие элементарные вещи. Он достал из кармана учебный материал в виде коробка спичек, который дала ему профессор.

— Ладно, — Сэмюель достал из кармана волшебную палочку. — Смотри и запоминай.

Коснувшись кончиком палочки маленькой спички, он вывел в воздухе незамысловатую фигуру и чётко произнёс:

— Transmutatio acus.

Спичка засеребрилась, вытянулась и плавно превратилась в иголку. Сэмюель довольно кивнул и посмотрел на Гарри. Не сказать, что тот был впечатлён — он видел это превращение множество раз на каждом уроке трансфигурации. Проблема была в том, что всегда превращаемая в иголку спичка была не его. Гарри хмуро посмотрел на своего временного учителя.

— Спасибо, но это я и так знаю.

— Отлично, тогда попробуй сам.

Гарри вынул из коробка ещё одну спичку и повторил всё в точности то же самое, что несколько секунд назад продемонстрировал Сэмюель. Только вот результат получился другой: спичка стала серебристой и слегка заострилась на конце, но осталась такой же толстой и гранёной.

— Хм… странно, — нахмурился «учитель». — Скажи, о чём ты думаешь, когда произносишь заклинание?

— Я думаю о превращении спички в иголку, — пожал плечами «ученик».

— Может, ты недостаточно убедительно думаешь?

Гарри нахмурился.

— Что значит «недостаточно убедительно думаешь»? Если ты имеешь в виду, достаточно ли сильно я хочу, чтобы чёртова спичка стала иголкой, то мой ответ «да». Я с этими спичками уже почти месяц мучаюсь. У меня скатываются оценки из-за невыполнения практики.

— Хорошо, хорошо, всё с тобой понятно. Но, может, оценки — это недостаточный стимул? Может, когда ты произносишь заклинание, тебе лучше думать о, например… Например, о том, что от этого может зависеть чья-либо жизнь.

Гарри недоверчиво посмотрел на своего наставника.

— Как мои оценки могут спасти кому-то жизнь?

— Да не оценки, забудь о них, — вздохнул Сэмюель. — Может, кому-то срочно понадобилась иголка.

— Как иголка может спасти жизнь?

— Всякое может быть, не заостряй на этом внимания. Попробуй, может, получится, — он положил перед Гарри ещё одну спичку.

Гарри вздохнул и закрыл глаза, чувствуя себя глупо. Как может спасти жизнь обычная иголка? Но он принудил себя подумать тщательней. Однажды в детстве он упал и, зацепившись за гвоздь, сильно поранил ногу. Когда мать отвела его в больницу, к изумлению ребёнка, доктор взялся за нитку с иголкой и просто-напросто зашил ему рану. Таким образом он вспомнил, что иголка всё-таки может спасти жизнь. Но кому? Гарри подумал о… брате. Ну да, а о ком же ещё? Он был единственным важным для него человеком. Если вдруг произойдёт чудо, он найдёт его, и случится так, что они окажутся на каком-нибудь необитаемом острове, и брат сильно поранится. По воле случая у Гарри в руках окажется только волшебная палочка, спичка и больше ничего. Младшекурсники ещё не были знакомы ни с какими лечебными заклятиями, и Гарри знал только заклинание превращения спички в иголку. А иголка пригодилась бы, чтобы зашить рану. Нитку можно было бы взять из одежды (Гарри не стал вдаваться в подробности, задумываться ещё об антисептиках и об обезболивающих). Ему нужна будет иголка. Гарри взял спичку и решительно повторил намертво заученные пасы палочкой, громко озвучив слова заклятья.

— Ну вот, я же говорил, что получится! — нотки самодовольства послышались в обычно равнодушном голосе Сэмюеля. Даже Гарри не смог сдержать мимолётной ухмылки при виде тонкой серебряной иголки с маленьким ушком.

— И всё-таки, — снова нахмурился Гарри, — я не понимаю. Неужели всем приходится фантазировать и всё такое? Я имею в виду... мне не кажется, чтобы мои одногруппники сильно уж мучились. Им было достаточно правильно произнести заклятье и правильно взмахнуть палочкой.

— Понимаю, — серьёзно кивнул Сэмюель. — Я тоже сильно не напрягался, когда первый раз превратил иголку. Я не специалист, но мне кажется, что у каждого волшебника магия и магические способности отличаются, так же как и характеры. Тебе может быть тяжелей в одной области, но легче в другой.

— И что, мне всегда будет так сложно? Как же я потом буду превращать живых существ?

— Я думаю, что теперь будет легче, — пожал плечами Сэмюель. — Возможно, тебе было сложно начать, настроить свою магию на нужную волну.

Он расслабленно облокотился на ствол дерева, складывая руки за головой. Гарри же задумчиво вертел в руках серебряную иголку. Надо будет её сохранить в память о пережитых мучениях.

— Не хочешь поплавать? — внезапно предложил Сэмюель.

Гарри покосился на речку.

— Нет, спасибо.

Он ещё ни разу не купался в этой речке, и, если честно, не очень-то хотелось. Вода выглядела какой-то… ледяной. Хотя остальные ещё купались и не жаловались.

— А я, пожалуй, искупнусь, — вставая, сказал Сэмюель.

Гарри издалека наблюдал, как он неторопливо идёт к реке и так же неторопливо раздевается.

— Не верь ему, — раздалось шипение совсем рядом.

Гарри огляделся и увидел Ригель и Антареса у камня, настороженно приподнявших свои головки, также наблюдая за Сэмюелем.

— Почему? — спросил он.

Ригель неопределённо покачала головой.

— Не нравитс-ся он мне, и всё тут. Хоть раз-з в жизни пос-слушай меня и держись от этого человека подальше.

Гарри слегка прикусил губу изнутри.

— Я и сам вижу, что он непрос-стой. Так что не волнуйся, я не собираюсь доверять ему свою жизнь.

— Правильно-с-с, — Ригель одобрительно кивнула головой. — Не нравятс-ся мне его цвета.

Гарри встрепенулся.

— Точно, я же с-совсем забыл! — он достал из сумки творение Йени Хофа «Что представляет собой магия». — Эта книга очень удачно мне попалась. Тут написано, что значат эти цвета, которые вы видите. Что вы там говорили насчёт моих цветов? — Гарри принялся торопливо листать страницы.

Змеи переглянулись и начали радостно перечислять все цвета, которые они углядели в Гарри, перебивая друг друга и споря, не сходясь во мнениях, — как назвать цвета и какого из них больше. В книге было написано о каждом из основных цветов, Гарри лишь делал пометки, а чтение оставил на потом.

— Гарри? — раздался над головой немного неуверенный голос.

Гарри поднял взгляд на Сэмюеля. Тот уже был облачён в мантию и никаких признаков «купания» не наблюдалось. Вот только вид у него был немного растерянный. Посмотрев Гарри в глаза, он медленно перевёл взгляд на двух змеек на траве. Гарри тоже на них посмотрел. Вроде не было ничего страшного: Антарес делал вид, что умер, вытянувшись на траве во всю длину, а Ригель неприязненным взглядом косилась на Сэмюеля, свернувшись в кольца аки крошечная кобра.

— Что он пялитс-ся? — раздражённо прошипела она. — С-скажи ему, что это неприлично!

— Сэмюель?

Тот снова медленно повернулся к Гарри, словно нехотя отрывая взгляд от Ригель (Гарри слышал, как она облегчённо вздохнула — фыркнула, буркнула, в общем, звук немного непонятный, но определённо облегченный).

— Гарри, мне показалось, или ты действительно только что говорил со змеями?

— Ну да, — всё еще не понимая, что послужило причиной такого странного поведения, ответил Гарри.

Брови Сэмюеля поплыли вверх.

— Ты знаешь парселтанг? — на его лице выражался глубокий мыслительный процесс.

— Эм...

— Ты змееуст? — нетерпеливо уточнил он.

— Ну, вроде того. — Сэмюель пристально разглядывал Гарри, словно видел его впервые. — А что в этом такого? — всё ещё недоумевал тот и неловко поёрзал на месте.

Сэмюель некоторое время молчал, потом рассеянно ответил:

— Это очень редкий дар. Очень.

Гарри недовольно отметил, что Сэмюель в очередной раз подтвердил то, что другим известно о Гарри больше, чем ему самому. «Ну что мне стоило расспросить Ригель и Антареса о змееустах подробнее? Наверняка они что-то знают».

— Кстати, — добавил Сэмюель как бы между прочим, вернув лицу безразличное выражение, — знание парселтанга всегда относили к Тёмной магии.

— Почему? — нахмурился Гарри. «Что плохого в том, чтобы говорить со змеями?»

— Потому что все известные змееусты всегда были Тёмными магами, — небрежно сказал тот. — Ладно, я пошёл в замок. Потренируешься потом ещё со спичками, чтобы закрепить результат, — и, подняв с земли школьную сумку, ушёл. Пройдя небольшое расстояние, он чуть замедлил шаг и обернулся, но, заметив, что Гарри смотрит ему вслед, отвернулся и продолжил путь.

— Ну, что он с-сказал? — нетерпеливо спросила Ригель, которая всё это время напряжённо вслушивалась в разговор. Антарес к ней присоединился. Гарри пересказал разговор с Сэмюелем.

— Вот нахал! — возмутилась Ригель. — Назвал нас-с Тёмными и глаз-зом не моргнул! — Антарес согласно закивал. — Чтоб тебе подавиться с-собственным языком! — гневно зашипела она в ту сторону, куда скрылся Сэмюель.

— Да брось, Ригель, — успокоительно сказал Гарри. — Он же, наверное, это не сам придумал.

— Откуда ты знаеш-шь? — тут же перебила Ригель.

— Ну, в этом нет с-смысла. Зачем бы ему врать? — развёл руками Гарри. Он и сам не понимал, что может быть Тёмного в змеях. Очень даже симпатичные маленькие зверюшки (конечно, не все такие маленькие, как Ригель и Антарес, но нельзя же причислять всех змей к Тёмным из-за отдельных гигантских и злобных видов).

— Наивная душ-ша… — покачала треугольной головкой Ригель. — Если бы не такие, как тот человечишко, род людей не был бы так опас-сен, каков он ес-сть! Уверена, не будь тебя рядом, он бы головы нам отс-сёк, не пос-стеснявшись!

Гарри фыркнул.

— Да ладно… Лучше расскажите, что вам известно о змееус-стах?

— Ну-с-с, — Ригель задумчиво посмотрела на брата. — Змееус-сты — это те человеческие существа, которые могут говорить на наш-шем языке и понимать нас-с, — медленно произнесла она.

— Это я уже, как ни с-странно, знаю, — перебил Гарри. — А что ещё?

— Что ещё-то? — недовольно пробурчала Ригель. — Ещё вроде был такой покровитель наш-шего рода… Э-э, как его там з-звали? — она вопросительно посмотрела на брата.

— С-Силузи… Салузар… Слизи…Слим… да, что-то вроде этого.

— Вот, так бишь о чём я? А, ну этот Салвар Сизир…

— Салазар Слизерин, — подсказал Гарри, закатив глаза. Как можно забыть имя, которое они сами не раз упоминали в разговорах?

— Ну, я так и с-сказала! — возмутилась Ригель. — Так вот, С-Салазар С-Слизерин был человеком, который очень многое с-сделал для наших сородичей. Он… и… а когда... и потом... ну, в общем, он был з-знаменитым человеком с-среди змей. Вот. А больш-ше я ничего не знаю.

— И я, — кивнул Антарес.

— И всё-таки, — прошипела Ригель, — держис-сь подальш-ше от этого с-субъекта, — она снова кивнула в ту сторону, куда ушёл Сэмюель.

— Хорошо, — вздохнул Гарри, — я буду держатьс-ся от него подальше.

— То-то же, — удовлетворенно кивнула змея. — Ригель плохого не пос-советует.

— Нет? — фыркнул Антарес. — А помнишь, ты однаж-жды с-сказала, что курятник — отличное место для нового гнез-зда?

— Это был единичный с-случай! — оправдательно воскликнула Ригель.

— Да ну, а когда ты с-сказала, что та вода в ведре очень даже пригодна для питья?

— Но я ж-же не знала, что это вовсе не вода! Выглядело так похож-же!

— Да мне ещё повез-зло, а ведь я мог умереть! А помнишь, когда...

— Да замолчи ты! — с досадой отдёрнула его Ригель. — Такую речь ис-спортил…

— Ладно, не ругайтесь, — усмехнулся Гарри, опасливо косясь на нахохлившуюся Ригель. — Мне уже пора в замок. Ветер тут холодный.

Зловещий грезился мне сон…

И люб и страшен был мне он;

И долго образами сна

Душа, смутясь, была полна.

Г. Гейне, «Зловещий грезился мне сон...» (пер. М. Л. Михайлова)

Тридцать первое октября встретило учеников ярким солнцем и запахом печеных тыкв. Студенты и профессора ещё толком не оправились от потрясения, вызванного кражей, поэтому в канун Дня всех святых праздничное настроение было слегка подпорчено. Всё же вечером вся академия собралась в Трапезной на праздничный пир.

Гарри отнюдь не жаловал этот так называемый праздник с самого раннего детства. Тогда на него напяливали нелепые костюмчики чертят, вурдалаков и прочих сказочных существ и заставляли шастать по улицам, выпрашивая у соседей сладости, которые тот, кстати, никогда особенно не любил. Он не находил в этом ничего забавного. Маленький Гарри начал считать себя взрослым, как только научился выговаривать все буквы алфавита, и всякого рода «ребячества» стали не для него. А после смерти родителей, которая пришлась на первое ноября, Гарри вообще перестал воспринимать этот день каким бы то ни было праздником. В английском детском доме привычный Хэллоуин не праздновали — ещё бы, чистейшей воды неуважение к благочестивой церкви! Во Франции празднование этого праздника почти ничем не отличалось от традиций кельтских собратьев-англичан. Разве что больше связи с церковью, нежели с развлечением. В парижском приюте весь праздник сводился к игре «надень тыкву на малолетку», в которой Гарри вынужден был участвовать. Не было ни одной причины, по которой он мог полюбить этот день.

Вот и сегодня, меланхолично наблюдая за суетящимися сокурсниками в их спальне, Гарри твёрдо намеревался пропустить праздничный пир. Все эти тыквы со свечками и летучими мышами вызывали в нём только содрогание и — что уж скрывать — приступ меланхолии. Что бы там ни говорил Этьен, присутствие на пиру не было обязательным. После ужина должна была состояться неформальная вечеринка — но это относилось только к тем, кто был старше третьего курса.

Погода выдалась приятная, и Гарри решил воспользоваться удачной возможностью для занятий полётами. Когда все студенты и преподаватели собрались в Трапезной, он с помощью заклятья Alohomora умыкнул из кладовой метлу с полустёртой надписью «Метеор» на ручке.

Месье Бурховца Гарри застал увлеченно поливающим каким-то зельем куст ярко-красных роз. После непродолжительной лекции о влиянии питательного зелья на корни растения Филлип наконец заметил в руках Гарри метлу. После чего с радостью согласился научить мальчика парочке приёмов.

— Нет, Гарри, это никуда не годится. Даже я могу сделать лучше — а мне по меньшей мере лет сто! Ты всего-навсего прокручиваешься вокруг себя, как юла, а надо описать круг в воздухе, словно раскачиваясь, — кричал садовник часом позже, наблюдая за полётом Гарри.

— Я стараюсь, месье Бурховец, — пропыхтел Гарри, выделяя вежливое обращение, которое тот недолюбливал. Он уже выбился из сил. Голова кружилась от количества сделанных оборотов.

— Ладно, Гарри, спустись, — сжалился Филлип.

Гарри резко направил метлу вниз под прямым углом. В нескольких футах от земли он затормозил и плавно вышел из пике, после чего спрыгнул на траву рядом со старичком.

— Молодец! — Филлип одобрительно похлопал мальчика по плечу. — В принципе, ты неплохо справляешься, у тебя ещё есть шанс исправиться. Ты очень старательный. Вот только, Гарри, ты действуешь слишком медленно. Пойми же, что я пытаюсь тебе объяснить. Я очень много лет провёл в этом спорте. Почти всю свою молодость. Как я уже говорил, я занимал разные позиции в команде — от вратаря до ловца. Такой же была и моя жизнь — я не мог найти себе подходящего места. Дело в том, что я много наблюдал за другими игроками в команде, и знаешь, что мне удалось уловить? По полёту можно определить характер человека. Не веришь? Я докажу. Ты, Гарри, всегда перед тем, как уйти в вираж, мешкаешь доли секунды: это не страх, это оценка ситуации — взвешиваешь все «за» и «против», как говорится. Готов поспорить, что так же ты поступаешь и в жизни: не делаешь ничего, не обдумав это прежде. Разве способен ты на спонтанные поступки? Можешь сделать или сказать что-то рискованное, что, возможно, повредит тебе или может иметь плохие последствия, но чего тебе действительно хочется?

Настроение Гарри мигом испортилось. Он подумал, что, если бы он не был способен на авантюры, его бы сейчас не было во Франции. Но если вдуматься, те его действия были не сосем свойственны ему. Решительность была скорее редким гостем, нежели частью его характера. С детства он привык всё обдумать, прежде чем взяться за дело или принять решение. Филлип продолжал:

— Не могу сказать, что это плохо, вовсе нет. В жизни чаще нужно руководствоваться разумом, а не чувствами. Но бывают такие моменты, Гарри, когда чувства — единственные помощники. Полёты — это именно тот случай, когда надо действовать, следуя своим инстинктам, понимаешь ты меня? — последнюю фразу он произнёс особенно проникновенным тоном и серьёзно заглянул мальчику в глаза.

Гарри кивнул с хмурым видом. Как можно не думать, когда находишься в нескольких футах от земли? «Чувство самосохранения у меня ещё осталось!» — мысленно фыркнул он. Однако эти слова: «Но бывают такие моменты, Гарри, когда чувства — единственные помощники» так и зазвенели у него в голове.

— Может, потренируемся в «Захвате ленивца»? — спросил Филлип.

Взлетев на приличное расстояние от земли, Гарри неторопливо набирал скорость, кружа над садом. Когда-то этот «Метеор» был одним из лучших, но со временем его скорость и манёвренность притупились, что и привело к тем последствиям, которые Гарри вынужден был вскоре испытать на себе.

Летя параллельно земле и крепко обхватив древко метлы руками и ногами, он сделал оборот на сто восемьдесят градусов так, что теперь метла была не под ним, а над ним. Вместо земли Гарри любовался лазурным небом, по которому медленно двигались тёмные точки, представляющие собой пернатых птиц. «А вот у меня нет крыльев, но я всё же летаю», — усмехнулся он.

— Гарри! Поворачивай! По-во-ра-чи-вай! — панически раздалось снизу.

Гарри спешно перевернул метлу. Мир тут же возвратился в привычное положение. От такой резкой перемены полюсов он не сразу вник в происходящее, а «Метеор» тем временем на всей скорости, на какую был способен, летел прямо в дерево. Гарри резко дёрнул древко метлы, но было уже поздно, это его не спасло — он врезался в дерево и упал с метлы. Падая, Гарри мог пересчитать каждую ветку, соизволившую врезаться ему в различные части тела. Удара об землю он уже не почувствовал, поскольку успел потерять сознание до этого.

* * *

Перед глазами расплывалась голубоватая пелена. Гарри казалось, что он летит на метле: то плавно поднимаясь, то так же плавно опускаясь, а иногда и резко уходя в сторону. Скорость то уменьшалась, то резко увеличивалась. Тело казалось каким-то лёгким и невесомым. Вокруг был сплошной туман, такой же, как и в голове — он ни о чём не думал. Через какое-то время эта странная гонка прекратилась, и пелена стала рассеиваться.

Гарри удивлённо осмотрел место, куда «прилетел». Это был большой зал, даже несколько больше, чем Трапезная в академии. Потолка в зале либо не было, либо он был, но очень странный. Гарри не стал в этом разбираться. Он стоял недалеко от выхода, рядом с одним из четырёх столов. Ощущение, что он находится в Трапезной, не оставляло его. Те же столы, заваленные едой, те же дети и подростки за столами, тот же гомон и смех. Но это была какая-то другая Трапезная. Что-то было не так, но Гарри видел всё недостаточно ясно. К тому же сам зал был освещён только неярким пламенем свечей в тыквах.

Внезапно в зал вбежал какой-то волшебник в длинной мантии, с тюрбаном на голове и, подбежав к седому старику, восседающему за главным столом, что-то сказал тому, после чего обессиленно рухнул на пол. Гарри не понял, что он сказал, но все остальные поняли. Несколько секунд после этого стояла полная тишина, во время которой Гарри слышал только неровный гул у себя в голове, который внезапно оборвал чей-то вскрик, тут же подхваченный остальными.

Со своего места поднялся высокий старик, совсем не похожий на месье Бурховца, — он стоял прямо и уверенно, Гарри заметил странное свечение, окутывающее его. Он выпустил из палочки сноп разноцветных искр. Паникующая толпа сразу замолкла и остановилась, и старик громогласно велел (теперь уже Гарри мог разобрать слова):

— Старосты! Разведите учащихся ваших факультетов по спальням! Немедленно!

Гарри оторопел на мгновение, услышав родную английскую речь. Тут он заметил недалеко от себя высокого парня с ярко-рыжими волосами, направляющего группу детей к выходу.

— Простите, — обратился к нему Гарри по-английски, — вы не могли бы… Я не знаю, как сюда попал… Что происходит? Эй, вы меня слышите?

Но парень словно не слышал и не видел его, выкрикивая в толпу:

— …пропустите первогодок! Пропустите, я староста!

Гарри недоумённо нахмурился и помахал рукой перед лицом парня. Опять же — никакой реакции. Возглавляемая им группа уже вышла в полутемный коридор. Гарри в растерянности попятился к стене, чтобы его не снесли. Казалось, никто его в упор не видел. Внезапно его взгляд приковал чей-то лохматый темноволосый затылок — как бы странно это ни звучало, но этот затылок показался ему знакомым. Что-то щёлкнуло у Гарри в голове, сердце пропустило удар. Не задумываясь над своими действиями, он последовал за ними. Где-то внутри ворочалось неясное чувство узнавания, как дежа вю.

Брюнет, обладающий таким особенным затылком, незаметно для остальных отделился от сплошной массы и юркнул в полутёмный коридор, таща за руку какого-то рыжеволосого мальчишку. Оба были примерно того же возраста, что и Гарри.

— Подожди! Куда ты меня ведёшь? — упирался рыжий мальчик, когда они миновали коридор, полный людей, и вышли в другой, утопающий в полутьме.

— Тихо, Рон! — шикнул на него затылок и толкнул рыжика за каменную статую.

От звука этого голоса Гарри вдруг задрожал, дыхание спёрло. Что за дивный это был голос! И такой... до боли знакомый! Он хотел подойти ещё ближе, но позади послышались чьи-то торопливые шаги. Гарри перевёл удивлённый взгляд с притаившихся в нише за статуей детей на стремительно промчавшегося мимо мрачного мужчину в развевающейся мантии, не заметившего ни мальчишек, ни его.

— Снейп? Что он-то тут делает? — прошептал затылок.

— Понятия не имею. Меня больше интересует, что я тут делаю, — хмуро отозвался рыжик и обернулся на друга — Гарри увидел его лицо и непонимающий взгляд, но тот его не заметил. Затылок воскликнул:

— Гермиона! — так, словно это всё объясняет. Рыжик продолжал непонимающе хмуриться. Затылок раздражённо пояснил: — Она не знает про тролля, Рон! Надо её предупре… чуешь запах?

Рыжик Рон принюхался, и лицо его искривилось в брезгливой гримасе.

— Не то слово.

Гарри тоже принюхался. Но ничего не почувствовал. Абсолютно ничего. Мальчишки снова двинулись вперёд по коридору, Гарри шёл за ними по пятам, отчего-то боясь перегнать их. Вдруг они резко затормозили. Гарри тоже замер.

Из-за угла коридора показалась… огромная гора мяса на ножках и с глазами, иначе не скажешь. Длинными толстыми руками странное существо огромных размеров волокло по полу большую дубинку. Мальчики обмерли и вжались в стену от страха, провожая чудище взглядом. Гарри насторожился. Отчего-то он знал, что странное существо не тронет его, но он чувствовал страх мальчиков — или за них. Чувствовал так же, как, наверное, они чувствовали запах этой противной на вид туши.

— Я читал, что горные тролли самые свирепые и глупые, — отстранённо прошептал затылок.

— Ага, — громко сглотнул рыжик.

Тролль тем временем переступил порог какой-то комнаты.

— Ключ! — громко зашептал Рон. — Смотри, в замке ключ! Давай его запрём?

— Рон, ты что? Это же женский туалет! — в подтверждение его слов из-за двери раздался перепуганный девчачий вопль.

Мальчики переглянулись и одновременно выдохнули:

— Гермиона!

Они опрометью кинулись на крик, не раздумывая. Гарри осторожно пошёл следом и остановился на пороге. В самый угол помещения забилась маленькая девочка с копной лохматых волос. Вбежавшие мальчики тут же принялись кидать в тролля чем попало, выкрикивая всякие ругательства, видимо, чтобы его отвлечь. Тролль остановился и заторможенно переводил взгляд с одного мальчика на другого. В конце концов он двинулся к брюнету. Гарри бросило в жар, когда он увидел, как отвратительное существо движется к мальчику. Не осознавая своих действий, он воскликнул в ужасе:

— Стой!

Тролль снова замер и оглянулся. Удивлённо посмотрев по сторонам, но, по всей видимости, не заметив Гарри, он двинулся к углу, где рыжеволосый пытался растормошить шокированную девочку. Гарри испытал невольное облегчение от того, что смог отвлечь существо от брюнета. Но тот и не думал наблюдать за тем, как его друзей расплющивают в лепёшку. Лихорадочно порывшись в складках широкой мантии, он выудил оттуда волшебную палочку и нацелил её на тролля, но палочка выпала из дрожащих рук. Тролль уже занёс дубинку над головами двоих детей. Те вжались в стену и зажмурили глаза. Брюнет бросился на пол, ловя непослушными руками свою палочку. Как только он её поймал, тут же выкрикнул:

— Wingardium Leviosa!

Занесённая троллем дубинка резко дёрнулась вниз и ударила существо по шишкообразной безволосой голове. Тот медленно покачнулся и грохнулся на спину, отчего комнату слегка тряхнуло.

Гарри вдруг почувствовал, как его словно дёрнули за верёвочку. Снова голубоватая пелена упала перед глазами, и он куда-то поплыл.

* * *

— Месье П’гестон? Быстро же вы очнулись, — насмешливо фыркнула мадам Эйтл, подходя к кровати Гарри. — Если принять во внимание, сколько зелий в вас влили, вы не должны были очнуться до завтрашнего вечера.

Гарри поморщился от яркого света. Он только что… очнулся? Проснулся? Вернулся? Пришёл в себя?

— Как ты себя чувствуешь? — с лёгкостью переходя на ты, деловито осведомилась мадам Эйтл.

Гарри прислушался к своим ощущениям: помимо слабости он ничего не чувствовал, даже собственных пальцев!

— Ничего не чувствую, мадам, — хрипло выдавил он.

Женщина снова насмешливо фыркнула.

— Ещё бы. Говоря о том, что тебя накачали зельями, я не преувеличивала…

— Хочу пить, — перебил Гарри.

— О, у меня есть много очень «вкусных» зелий, П’гестон. Специально для вас варила. Так и знала, что мы встретимся ещё не раз, — она злорадно захихикала. Гарри недовольно на неё покосился. «Ну и где прославленная врачебная этика? Злорадствовать над болезнями собственных пациентов! Гиппократ бы в гробу перевернулся», — со знанием дела подумал он.

— Что со мной?

— О, весьма интересный случай, П’гестон. У тебя открытый перелом ноги — мне пришлось удалить часть кости, — начала перечислять медик, — сотрясение мозга и множество ушибов. Но я на твоём месте не спешила бы выбраться из больничного отделения. Ты нарушил школьные правила — грубо нарушил, — поэтому не жди, что тебя за это погладят по головке, — наигранно сочувственно покачала головой целительница.

А Гарри и не ждал. Но его ведь не отчислят? Так ведь? То есть он же учился прилежно, уроки не срывал, библиотечные книги не портил: ну, подумаешь, пару раз на метле покатался. Ладно, не пару — много раз, но это лишь вопрос дисциплины, он же никому ничего плохого не сделал.

— И что же со мной сделают? — опасливо поинтересовался он, наблюдая за тем, как целительница втирает в синяки и ссадины на теле какую-то вязкую субстанцию, и мысленно радуясь, что ничего не чувствует — женщина не особенно осторожничала.

— Откуда мне знать? — раздражённо повела плечом она. — Это не моя забота. Будь у меня право голоса, тебя бы немедленно отправили обратно к твоим магглам.

«Ну, всё понятно — чистокровная», — вздохнул Гарри.

— Хорошо, что у вас нет права голоса, — невнятно пробормотал он.

Через пару часов действие обезболивающего стало проходить, и Гарри начало лихорадить. До его спутанного сознания доходило недовольное бормотание мадам Эйтл: «…снова… всё же придётся… без сновидений», и чувствовал, как ему в рот заливают какую-то жидкость, после которой он вскоре провалился в глубокий сон.

* * *

Пару дней спустя Гарри уже выпустили из больничного отделения. Оттуда он отправился прямиком в кабинет директора. Директор Максим на пару с деканом строго его отчитали, назначили отработки на целый месяц и отпустили. Гарри вздохнул с облегчением.

Этьен порадовался его выздоровлению и поделился конспектами пропущенных занятий, при этом воркуя над ним, как курица над цыплёнком. И никакие «я в порядке» не помогали отделаться от Этьена, он упрямо совал ему под спину энную по счёту подушку и набивал карманы яблоками и апельсинами. Пару дней Гарри пришлось терпеть на себе внезапно возникший приступ заботливости соседа по комнате, пока Этьен сам не начал остывать.

При первой же возможности Гарри отправился в библиотеку. Непонятный… сон, который он видел в Хэллоуин, никак не давал ему покоя. Где-то на периферии сознания крутились знакомые образы и картинки, но он никак не мог их сопоставить. Было ли это действительно сном или чем-то… иным? Это-то Гарри и хотел выяснить, направляясь в библиотеку.

— Давно вас не видел, Гарри. Где пропадали? — выплывая из-под пола, спросил граф Альфотус, когда Гарри уселся за стол со стопкой книг вроде «Магия сновидений» и «Сны, сны, сны и всё иже подобное».

— Добрый день, граф, — устало ответил Гарри. — Со мной снова произошёл несчастный случай.

— Гарри, Гарри, — неодобрительно покачал головой граф. — Bis ad eundem lapidem offendere (с лат. «дважды споткнуться о тот же камень»)? Вам нужно быть осторожнее.

— Я просто упал с метлы, граф, — пожал плечами Гарри, листая одну из книг.

— Весьма прискорбно, Гарри. Accipe meam condolentiam! (с лат. «примите мои соболезнования»)

— Хм… Я всё-таки не умер.

— Не могу сказать, что это хорошо. И всё же, когда вы наконец умрёте, приглашаю вас жить в моей библиотеке, — невозмутимо сказал граф. Гарри лишь кивнул, погружённый в свои мысли.

— Интересуетесь снами, Гарри? — некоторое время спустя спросил граф, прочитав название одной из книг.

— Да. Мне кое-что приснилось, — задумчиво ответил Гарри и замолчал.

— И что же? — подбодрил граф, надеясь на продолжение.

Гарри молча смотрел на любопытно навострившего уши графа некоторое время.

— Словно всё было взаправду, — пробормотал он, глядя в прозрачные глаза призрака. Эти странные ощущения во сне глубоко отпечатались в его памяти — всё было довольно реалистичным, он всё видел и мог контролировать себя, но в то же время его сознание было покрыто некоторой дымкой, сквозь которую пробивались довольно поверхностные, односложные мысли и ощущения, которые он не мог расшифровать. Будто неясная сила сковывала его сознание, делала невнимательным и не хотела, чтобы он вдумывался в происходящее, а лишь наблюдал со стороны, как безучастный свидетель.

Граф криво улыбнулся, и Гарри показалось, что он замерцал серебристым цветом.

— Mundus intelligibilis (с лат. «мир рассудка»), — усмехнулся граф Альфотус, отводя взгляд.

— Что, простите? — переспросил Гарри

— Я говорю, Гарри, что порой наш разум преподносит нам сюрпризы. И не всегда стоит воспринимать их всерьёз, — развёл руками он.

— Вы думаете, это ничего не значило? — нахмурился Гарри.

— Nihil ad rem (с лат. «ничего подобного»), — отрицательно покачал головой граф. — Я ведь не знаю, что вы видели, не могу знать, — и снова замолчал.

Гарри уткнулся взглядом в краешек массивного деревянного стола, где виднелось небольшое чернильное пятнышко.

— Lumen naturale intellectus, — внезапно сказал граф. Гарри поднял на него взгляд. — Естественный свет разума.

— Хм… я не понимаю, — нахмурился он.

— Я тоже, Гарри. Я тоже, — виновато вздохнул граф и неторопливо уплыл, бормоча: — Ах, эта delirium tremens (с лат. «Белая горячка»).

Гарри недоумённо смотрел ему вслед. «Вот странный». Вздохнув, он вернулся к своим книгам. Он успел просмотреть только несколько страниц, когда напротив него сел Сэмюель.

— Я был уверен, что найду тебя здесь, — усмехнулся тот. — Как здоровье?

— Уже лучше, спасибо, — хмуро кивнул Гарри, не отрываясь от чтения.

Сэмюель выжидающе смотрел на него, Гарри делал вид, что не замечает.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — наконец спросил Сэмюель.

Гарри вздохнул и, поняв, что так просто ему не отделаться, отложил книгу в сторону. Откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, он уставился на Сэмюеля в ответ.

— О чём ты? — поинтересовался он.

— Книги — хорошие помощники. Они умеют рассказывать, но не умеют слушать, Гарри.

«Это ещё что за номер?»

— Ты что, познакомился с графом? — сощурившись, спросил Гарри.

— Привидением? С чего ты решил?

— Только он может так витиевато выражаться.

Сэмюель пожал плечами.

— Так что с тобой приключилось?

— Э-э… да ничего особенного, — Гарри обвёл библиотеку рассеянным взглядом. — Несчастный случай. Я нарушил правила, взял метлу, летал без присмотра, не справился с управлением и врезался в дерево. Пересчитал рёбрами ветки. Вот и вся история, никакой тайны. Позволь спросить, тебе какое до этого дело? — всё же не удержался от вопроса Гарри. Уж слишком странно вёл себя этот старшекурсник. Будто бы даже беспокоится о нём. Сэмюель снова повёл плечами и уставился в какую-то точку поверх головы Гарри, явно чувствуя себя неловко. Тот подождал некоторое время и, уже не рассчитывая на ответ, снова вернулся к книге. Когда он уже почти забыл о присутствии Сэмюеля, тот тихо сказал:

— Я видел тебя.

Гарри вздрогнул и поднял голову. Сэмюель внимательно его разглядывал.

— Что, прости? — не понял Гарри.

Сэмюель отвёл взгляд.

— Бурховец тогда такую панику поднял среди учителей. Я был недалеко от больничного отделения, когда тебя мимо на носилках пронесли, — он немного помолчал и добавил: — Ты был весь в крови. Мне показалось, что ты умер. Ну, или близок к тому.

«О», — только и подумал Гарри. Сэмюель встряхнулся и, всё ещё не смотря на Гарри, поспешно закончил, говоря нехотя, но решительно намерившись высказаться.

— Я заходил к тебе на следующий день. Мадам Эйтл не возражала, только почему-то попросила, чтобы после моего посещения ты был жив. Но я надолго не задержался — ты был в бреду и постоянно что-то шептал.

Гарри замер. Бредил? Это не к добру. Деланно нейтральным тоном он осведомился:

— И что же я шептал?

— Я толком ничего не разобрал, — Сэмюель задумался. — Кажется, ты рвался кого-то искать. Извинялся… я не знаю, Гарри. Это же был только бред, так ведь?

— Разумеется, — поспешно ответил Гарри, заставляя себя расслабиться. — Бред, только и всего.

Сэмюель едва заметно кивнул. Гарри никак не мог понять, что же заставило этого холодного юношу снять свою маску безразличия. Но тут его осенило.

— Так ты волновался за меня? — нарочито небрежно спросил он, разглядывая клочок пергамента со своими заметками о снах.

— В некотором роде, — так же небрежно ответил Сэмюель, теребя в руках длинное письменное перо. Неловкая пауза, в течение которой оба собеседника старались выглядеть непринуждённо, и у обоих это плохо получалось. Тут, словно очнувшись, Сэмюель засуетился, нахмурился, отбросил перо и поднялся. — Что ж, рад, что ты теперь в порядке. У меня ещё незаконченное эссе по классификации лечебных заклятий по защите, так что… кхм, удачного тебе дня, — сухо сказал он и торопливо ретировался.

Гарри проводил его задумчивым взглядом: «Либо он хороший актёр, либо действительно за меня переживал. Почему же мне так не хочется ему верить? Зачем бы ему волноваться за почти незнакомого ему первокурсника?»

От мыслей его отвлёк приглушённый звук падения за спиной. Гарри оглянулся: в одном из «коридорчиков» Этьен подбирал упавший толстенький фолиант. Разогнувшись, он неловко посмотрел на Гарри, выглядя так, словно его застали на месте преступления.

— Э-э… привет. Ты тоже снами интересуешься? — Гарри медленно кивнул. — А я вот пишу работу о Бредерике Слепом по истории магии. Он был ясновидцем, и я решил, что надо бы посмотреть какие-нибудь источники на эту тему. Как думаешь?

Тот опять молча кивнул. Этьен натянуто улыбнулся и торопливо ушёл, пробормотав напоследок: «Я лучше в гостиной почитаю».

«Странные какие-то они все стали», — вздохнул Гарри и потянулся за увесистым томиком «Сны — игры разума или судьбы».

«Основные цвета:

1. Чёрный.

О цвете: этот цвет связывают с таинственностью, трагичностью. Символизирует грусть, скорбь, смерть, пустоту, раскаяние, зло. Содержит в себе весь спектр цветов, которые воздействуют друг на друга.

О человеке: люди, обладающие этим цветом, имеют чувство собственного достоинства, властны, амбициозны, они словно бросают вызов всему человечеству. Также человек, обладающий этим цветом, бывает довольно скрытным, старается оставаться в тени, не привлекать внимание. Часто это может быть подавленный и угнетённый человек, старающийся скрыть самого себя от самого же себя.

О магии: тёмная магия, порча, сглазы, Непростительные заклинания, тёмно-магические ритуалы, некромантия, легилименция.

2. Белый.

О цвете: этот цвет — цвет жизни. Символизирует покой, отрешённость, безмятежность, чистоту, свет, мир, невинность, правду, мудрость, защиту. Это положительный цвет. Цвет очищения.

О человеке: обладатели этого цвета рациональны, добры и благосклонны. Зачастую снисходительно относятся к реальному миру, в котором живут, отдавая предпочтение наукам, книгам, фантазиям.

О магии: восстанавливающие чары, светлая магия, ритуальная магия, ментальная магия, белый приворот, руническая магия, церемониальная магия, сенсетивность.

3. Серый.

О цвете: этот цвет считается смесью двух крайностей — чёрного и белого цветов, которые нейтрализуют друг друга. Поэтому серый цвет в магическом поле означает поглощенную (у магглов), спящую (у сквибов) или заглушенную магию (у волшебников при определённых обстоятельствах).

4. Зелёный.

О цвете: это цвет жизни, роста, гармонии с живой природой, свободы. Символизирует чистую любовь, но также незрелость, неопытность и наивность.

О человеке: сосредоточен на внутреннем мире. Трудолюбив, уверен, справедлив и ответственен. Предпочитает находиться в стороне, не проявляет инициативу, если в этом нет острой необходимости. Обладает силой воли. Предпочитает постоянство. Понимающий и беспристрастный, когда того требуется. Зачастую старается отгородиться от внешнего мира. Возможны неуверенность и безразличие к самому себе.

О магии: целительная магия, магия привязки, анимагия, алхимия, хорошее взаимопонимание с магическими животными, в том числе и с непокорными элементалами.

5. Синий.

О цвете: цвет моря и неба, которые представляют собой высоту и глубину. Символизирует порядок, безопасность, правду и истину. Также символизирует подлость и низость.

О человеке: тактик, привык доверять тому, что видит, а не чувствует. Ценит верность, покой, честолюбие, спокойствие, силу. Такие люди способны к расслаблению и самоконтролю, мужественны и лояльны. Склонны к сомнению и депрессии.

О магии: талисманология, трансформации, левитационные чары, стихийная магия воды.

Более светлый синий цвет — голубой — свойственен наиболее «воздушным» людям: многосторонним, подвижным, мечтательным, эмоциональным, оптимистичным. В магии вместо порывистой и плохо управляемой стихии воды появляется обволакивающая и покорная стихия воздуха.

6. Красный.

О цвете: самый сильный из всех цветов. Цвет гнева, агрессии, смерти, зла, крови. Но ещё этот цвет символизирует любовь, радость, страсть, удачу, силу, тепло и энергию.

О человеке: хорошо настроен на восприятие внешнего мира, нежели внутреннего. Люди с этим цветом зачастую впадают в крайности, амбициозны, упорны, упрямы. Они следуют к своей цели и порой пользуются любыми средствами для ее достижения. «Красные» люди подвержены агрессии.

О магии: магия огненной стихии (Воспламеняющие чары), кровная магия, привороты, боевые чары.

7. Жёлтый.

О цвете: цвет солнца. Ассоциируется с интеллектом и выразительностью. Также это цвет золота, что многие считали остывшим солнечным светом. Этот цвет символизирует славу и власть, означает благородство, честь и величие. Зачастую жёлтый цвет ассоциируют с ложью, трусостью, предательством.

О человеке: зрелость мыслей, готовность к быстрому принятию решений. Люди, обладающие этим цветом, собраны, оптимистичны, упорны. Оборотная сторона «жёлтых» людей — склонность к уединению, поиску простоты и спокойствия. Легко поддаются меланхолии.

О магии: нумерология, ментальная магия, Непростительные заклятья, маскировочные чары.

8. Оранжевый.

О цвете: цвет радости, надежды, динамичной жизни, протеста.

О человеке: характерен для импульсивных, эмоциональных людей. Достаточно простые во взаимоотношении люди. Умеют прощать, помогать, сопереживать, участвовать в жизни другого человека. Не терпят одиночества. Не верят в судьбу, предпочитая самим выбирать свой путь. Не выносят манипуляций.

О магии: метаморфия, Защитная магия, ментальная магия, окклюменция.

9. Коричневый.

О цвете: природный цвет земли, почвы.

О человеке: «коричневый» человек подвержен тоске, меланхолии, ностальгии, скуке. Но этот человек «ощущает почву под ногами». Спокоен. Знает, чего хочет. Он упорен, главное в его жизни — следовать своей цели и не сворачивать с пути. Независим от чужого мнения. Предан своим идеалам и людям, которых ценит. Не любит резкие перемены и предпочитает стабильность.

О магии: алхимия, стихийная магия земли (заклинания роста, оживления), целительная магия, окклюменция, гербология.

10. Розовый.

О цвете: символизирует мягкость, душевность, ранимость.

О человеке: такие люди способны на сопереживание, дружелюбны, романтичны. Однако ярко-розовый — цвет агрессии и неуправляемости. Возможно двуличие.

О магии: любовные привороты, защитная магия, заговоры, ментальная магия, заклинание Империус.

11. Фиолетовый.

О цвете: связан с искусством, творчеством, великими идеями и интуицией.

О человеке: он присутствует у людей, обладающих вдохновением, чувствительностью. «Фиолетовые» люди очаровывают, располагают к себе. Но человек склонен к нарушению самоконтроля, чрезмерной щепетильности.

О магии: предсказания, ясновидение, защитная магия, ментальная магия: легилименция, оклюменция, сенсетивность.

Примечание: если в вашем магополе ярко выражен какой-либо из определённых цветов, это ещё не означает, что вы и ваша магия полностью соответствуете выведенным выше описаниям. Вы обладаете той или иной предрасположенностью к отдельным видам магии и относительно схожи с описанием характера преобладающего цвета. Полное совпадение бывает крайне редко. Если, к примеру, у вас в изобилии синий цвет, это ещё не значит, что от одного вашего желания перед вами океан разверзнется, как перед Моисеем, — это уже наивысшая магия, мало кому доступная. Это может выражаться в умелом использовании водных заклятий, аквафилии, а что-то может вовсе не проявиться (но оно всё равно будет в вас). Также…»

Гарри с раздражением отбросил в сторону в очередной раз сломавшееся перо. Сюда бы сейчас старую добрую шариковую ручку. Немного подумав, он свернул исписанный свиток в трубочку и запихал его в рюкзак. Устало откинувшись на спинку стула, он хмуро покосился на книгу Йени Хофа и оттолкнул её на край стола. В самом же деле себя Гарри «познал» не намного больше, чем до прочтения книги «Что представляет собой магия». Всё было таким неоднозначным. Для лучшего понимания он законспектировал параграф на пергаменте, предварительно в голове разложив всё по полочкам, — это заняло у него полдня.

Но всё же он кое-что вынес для себя. Во-первых, по всему выходило, что Гарри плохо удавались некоторые чары и трансформации вовсе не потому, что у него было мало магических способностей, а просто потому, что они не были его сильной стороной, и его магия, скорее всего, будет активней себя проявлять в других областях. Например, в алхимии или в сенсетивности, что бы это ни значило. А во-вторых, получалось, что магические склонности волшебника напрямую зависели от его характера. Здесь можно было к гадалке не ходить (в случае Гарри — к змеям), а, основываясь на описании характеров, определить, к какой магии он склонен. Например, он мог догадаться о наличии зелёного и даже коричневого в его магополе (что подтверждали и змеи), но, пожалуй, фиолетовый и белый стали для него сюрпризом. И всё же это казалось ему слишком расплывчатым и не внушающим доверия.

За стенами академии продолжала бушевать грозная стихия, щедро окропляя землю влагой и словно бы не собираясь отступать. День был на исходе, так же, впрочем, как и выходные. Но пока замок стоял полупустой, с небольшой горсткой студентов и профессоров. По необитаемым коридорам гуляли холодные сквозняки, раздавались приглушённый шум дождя и кряхтение деревянных створок огромного здания. Зима приближалась к югу Франции — дни становились короче, погода портилась — теперь уже изредка можно было погреться под тёплыми солнечными лучами, устроившись на мягком травяном полотне у реки.

Вначале Гарри решил посвятить последний день выходных сну и отдыху, проснувшись во мраке пустой комнаты ранним утром. Но ничего у него не вышло — организм, не привыкший к безделью, отчаянно требовал действий — неважно каких, важен был сам процесс. Уже в гостиной рухнули его планы провести день на диванчике у камина с книгой Йени Хофа в руках — парочка старшекурсников увлечённо целовалась на том самом диване. Таким образом он и оказался в привычной библиотеке.

Лениво качаясь на ножках стула, Гарри задумчиво следил за движением крупных капель дождя на окне и появлением новых. Закрученные узоры ложились на стекло, вырисовывая всякие рожицы и фигурки и почти сразу исчезая. Гарри приблизился ближе, в одном из узоров ему на миг почудилось человеческое лицо, чрезмерно искажённое, но вполне улавливаемое воображением. Но разглядеть «рисунок» он не успел — его мгновенно смыло новыми каплями дождя. От тёплого дыхания стекло запотело, и Гарри протёр его тонким растянутым рукавом водолазки.

Что-то заставило его насторожиться. Вглядевшись в отражение, Гарри увидел расплывчатое светлое пятно. Напрягшись, он резко развернулся. В полутьме отдалённого уголка библиотеки парил граф Альфотус, при этом внимательно смотря на Гарри странным взглядом.

Тот немного расслабился и хмуро поинтересовался:

— И давно вы здесь, граф?

— О, вполне, Гарри. По моим подсчётам — девяносто девять тысяч шестьсот восемьдесят пять дней, — зачастил граф, который словно только и ждал этого вопроса. — Вам, людям, это покажется чрезвычайно долгим сроком. Но знаете… вы всегда спешите, потому что подсознательно понимаете, что смерть настигнет вас рано или поздно — вы спешите жить. А мы? Мы — духи. Мы уже давно погибли, и спешить нам некуда. Поэтому время для нас течёт незаметно…. Погода меняется, — внезапно заметил граф нейтральным тоном. Он расстроенно качнул прозрачной головой и посмотрел в окно.

Гарри немного опешил от такой резкой перемены темы. Он проследил за взглядом графа. Снаружи на подоконнике сидела маленькая птичка. Гарри присмотрелся. Предположительно, это был маленький воробушек. Мокрая и взъерошенная малютка потерянно жалась к стеклу, пытаясь скрыться от дождя. Всякий раз, когда на неё падала капля дождя, она вздрагивала маленьким тельцем и мотала головкой с острым клювом.

— Вы только посмотрите на это существо, Гарри! — воодушевлённо начал граф. — Бедная маленькая пташка! Какая беззащитная и одинокая. Вы только взгляните, какое отчаянье сквозит в её глазах, но как воинственно вздёрнут маленький клювик — она ещё готова бороться с капризами стихии! Бедняжка, не знает ещё, что бой этот заведомо проигран…

Гарри переводил взгляд с графа на птицу и снова на графа…. Кажется, граф немного впал в безумство. Или это так проявляется осенняя меланхолия у привидений? Гарри снова присмотрелся к птахе.

— Отчаянье, воинственность? Граф, это же птица. У неё нет чувств, — фыркнул он.

Граф только покосился на него в ответ и спросил будничным тоном:

— Как продвигается ваше изучение латыни, Гарри?

Тот только покачал головой на очередную перемену темы всего за минуту разговора. Ненормальное существо, что с него взять?

— Оно не продвигается, граф. Оно стоит на месте.

— Отчего же? — приподнял брови тот. — Вам больше это не интересно?

Гарри неопределённо качнул головой.

— Я вовсе не забросил латынь. Но на данный момент у меня есть более важные темы для изучения.

— Например, сны, — понимающе кивнул призрак. — Вы, помнится мне, недавно этим интересовались.

— И это тоже. — Он снова принялся раскачиваться на ножках стула, задумчиво перебирая небольшую стопку пергаментов, накопившуюся за время его посиделок в библиотеке, которую он принёс с собой. «Ваши сны происходят…» — косым почерком было выведено на одном из клочков пергамента, который в следующую секунду был безжалостно скомкан и брошен в мусорную корзину. Но до своей цели он не долетел, ударившись о бортик урны и отскочив на пол. Вздохнув, Гарри поднялся и аккуратно положил пергамент в корзину.

— И что же интересного вам удалось узнать? — любезно поинтересовался граф, приближаясь к Гарри. — Мне, признаться, тоже интересно было бы послушать об этом. Хотя я больше не вижу снов. И не сплю. И не ем. И не… кхм, так что вы узнали?

— Ну, многое…. Но в то же время почти ничего, — вздохнул Гарри, возвращаясь на место. — О снах рассуждают все, кому не лень, и чего только не пишут. Непонятно, кому верить. Есть такое мнение, что сновидения созданы сознанием каждого человека. Они могут быть сотканы из наших мечтаний, переживаний, желаний и страхов. С другой стороны, сны могут быть окном в некий иной мир, могут поведать будущее, могут перенести в параллельные миры и всякое такое.

— И что же, Гарри?

Гарри рассеянно почесал переносицу, снова шмыгнув носом, — ох уж эта погода.

— Ничего из этого не подходит под описание моего… сна. Во всех книгах говорится, что по-настоящему что-то значащие сны — это всегда какие-то неясные образы, картинки, какие-то знаки, символы, намёки, которые разгадать может разве что только Зигмунд Фрейд. А у меня всё было чётко и ясно, словно… наяву.

— Что же, у вас даже нет зацепок? — удивился граф.

— Ну, вначале были: самый правдоподобный вариант — осознанные сны. То есть во сне я понимал, что делал, и мог себя контролировать…

— Но… — догадался граф.

— Да, именно «но». Это просто… Я не верю в это.

— Не верите во сны? — озадаченно переспросил граф.

Гарри развёл руками, не зная, как объяснить.

— В мистические сны-то я верю — всё же в магическом мире живу, — усмехнулся он. — А вот в то, что я видел осознанный сон, — не верю. И где там «тайный» смысл? Либо я не углядел чего-то, либо это был вовсе не сон, — заключил он.

— Не сон? — задумчиво повторил граф, возведя взгляд в потолок. — А что же, Гарри?

— Если б я знал, — пожал плечами тот, задумчиво перебирая свои записи. — Я ещё многого не знаю о магии.

Пергамент с заголовком «Ясновидцы говорили, что…» постигла та же участь, что и «Ваши сны происходят…»: так же ударившись о край урны, скомканный комок с тихим шелестом прокатился по полу. Гарри заметил это краем глаза, но никак не отреагировал, продолжая перебирать оставшиеся исписанные клочки пергамента.

— И что же вы намерены делать дальше, Гарри? — после некоторого молчания поинтересовался граф, наблюдая за манипуляциями юного исследователя. — Будете продолжать поиски или забудете об этом, как о страшном сне? — на последней фразе граф хохотнул, видимо, радуясь своему случайному каламбуру.

Гарри недовольно посмотрел на графа исподлобья и уклончиво ответил:

— Ещё не знаю.

Столько времени было затрачено на эти конспекты, содержащие самые значимые факты о снах! По ним Гарри мог бы защитить докторскую диссертацию — ну или хотя бы написать контрольное эссе. Но он хладнокровно уничтожал труды рук своих один за другим, не испытывая при этом ни капли жалости, и даже довольно ухмыльнулся, когда один из комков таки попал в урну.

— А кстати, граф, — вспомнил он, отрываясь от своего занятия. Порывшись в рюкзаке, он выудил оттуда пергамент, завёрнутый в трубочку, который только недавно закончил писать. — Вы не могли бы помочь мне с кое-какими магическими терминами… я тут кое-что не понял…сейчас… хм… Например, вот: «Анимагия». Я такого раньше не встречал, — Гарри вопросительно посмотрел на мгновенно засиявшего графа, обрадованного возможностью помочь.

— О, анимагия! Весьма интересный раздел магии, Гарри, произраставший с самых древних времён. Первым зарегистрированным анимагом стал древний грек Фалько Эсалон, с лёгкой руки которого начался пересмотр взглядов магов на это явление. Согласно декрету сто двести...

— Простите, а можно немного более сжато? — нетерпеливо перебил Гарри.

— Да, да, конечно, — встряхнул головой граф. — Анимагия — это раздел магии, позволяющий человеку превращаться в животное по собственному желанию.

Гарри ждал продолжения, но его не последовало. Сложив руки на животе, граф смотрел на него в ответ, ожидая одобрения.

— Не до такой степени сжато, пожалуйста, — смутился Гарри. — Просто мне более интересна суть этого раздела магии. Вы расскажете? — вежливо попросил он, чувствуя себя неблагодарным.

«Где твоё воспитание, Престон? У родителей случился бы сердечный приступ, услышь они, как ты со старшими разговариваешь!»

— Ну конечно, — снова заулыбался граф, ничуть не оскорблённый. — Суть анимагии в том, что маг может творить сложную магию превращений без использования вспомогательных средств — заклинаний, палочки или зелий. Поэтому анимагия и является сложной наукой. Большинство анимагов рождаются с этой способностью. Те, кто обладает наибольшей к тому предрасположенностью и сильным желанием, могут обучиться этому сами. Но это довольно-таки рискованно и сложно. Нет гарантий, что у вас получится всё так, как нужно. Риск осложнений слишком велик. Бывали случаи, когда люди навсегда оставались в сущности животного или, того хуже, проводили оставшуюся жизнь с перепонками на ногах, шерстью на теле, перьями, хвостами и другими неприятными отростками. Поэтому Министерство магии ведёт тщательный контроль всех анимагов, а те, кто хочет таковыми стать, обязаны предварительно получить разрешение и проводить обучение строго под надзором наставника. Число анимагов в каждой стране колеблется от пяти до пятнадцати в одно столетие. Во Франции был случай и двадцати душ. Это было в веке эдак в пятнадцатом, то ли шестнадцатом… Но это официально. На самом деле вычислить нелегального анимага совсем непросто, поэтому их может быть гораздо больше в действительности. Любопытно то, что анимаг превращается только в одно определённое животное, причём не может выбирать какое: он будет превращаться только в то, которое больше всего соответствует его характеру и сущности.

— Интересно, — задумчиво протянул Гарри. — Спасибо, граф, вы мне очень помогли, — поспешил он поблагодарить.

Тот смущённо махнул на него прозрачной рукой, пряча довольную улыбку.

— Ну что вы, Гарри, non gratiam (с лат. «не благодарите»). Рад был помочь. Может, у вас ещё есть вопросы? — с надеждой в голосе спросил он.

Гарри снова пробежался взглядом по пергаменту.

— Очень даже. Мне ещё не понятен термин «сенсетивность».

— Хм, — задумался граф. — Позвольте… — он подлетел ближе к Гарри, — позвольте полюбопытствовать, что это за столь интересный свиток у вас?

Привидение облетело Гарри сзади и заглянуло через его плечо, рассматривая свиток. У того по спине пробежали мурашки, волосы на загривке зашевелились. Ещё никогда он не находился так близко от призрака. От того веяло прямо-таки замогильным холодом, Гарри поёжился.

— Это всё из книги, — оправдательно пролепетал он, утыкаясь взглядом в угол стола. — Вот же она, — он толкнул книгу Йени Хофа в противоположный конец стола — подальше.

Граф обогнул стол и нагнулся над книгой, внимательно разглядывая обложку. Холод немного отступил, Гарри украдкой выдохнул.

— А собственно, что такого?… апчхи… простите, простуда… Что-то не так с этой книгой?

Граф уже почти соприкасался носом с книгой, но, услышав вопрос Гарри, резко выпрямился и непринуждённо ответил:

— Ну что вы. По-моему, замечательная книга, — и, немного помолчав, добавил чуть тише: — Я тоже её читал.

— А, — только и произнёс Гарри.

Некоторое время в библиотеке стояла тишина. Гарри неловко поёрзал на стуле и, шмыгнув носом, спросил:

— Так вы не знаете, что такое «сенсетивность»?

Граф снова заулыбался, возвращая себе привычный вид.

— Знаю-знаю, очень даже знаю, certe (с лат. «обязательно»). Сенсетивность, собственно, — это способность человека воспринимать тонкие внетелесные структуры, материи. То есть такие люди обладают «иным» зрением, улавливающим то, что не доступно взору обычных людей.

— Ауру? — тут же подхватил Гарри.

— Аура — одна из ступеней сенсетивности. Ей доступны более скрытые и таинственные вещи, — доверительно сообщил граф, — более таинственные. Неведомые нам миры, реальности, сущности… О, это очень серьёзная магия. И ей-то уж точно нельзя научиться. С ней можно только родиться.

— Что-то вроде третьего глаза? — поинтересовался Гарри.

— Третьего глаза? — удивлённо поднял брови граф.

— Ну, магглы называют так сверхъестественное зрение.

— Хм, может быть, и третий глаз, — пожал плечами граф. — Но этот глаз есть только у избранных.

— Избранных, — эхом отозвался Гарри.

«Какое неприятное слово, однако».

— Именно, избранных, — кивнул граф. — Но это я говорю об истинных сенсетивах. Они очень редки. И я не завидую тем, кто обладает этим даром в полной мере. Увольте, видеть больше положенного?! Это слишком большая ноша. Но бывают ещё предрасположенные сенсетивы, то есть им доступна только часть этих способностей. К примеру, один человек способен видеть только ауру, другой — только магополе, третий — только summi hominum (с лат. «цвет человечества»), четвёртый — только скрытую сущность, пятые…

— Стойте, скрытая сущность? Это ещё что такое? — перебил Гарри, запутавшись в потоке неизвестных понятий.

— Это? — тут же переключился на другую тему граф. — Это может иметь различные варианты. У многих волшебников бывают различные скрытые способности. Он может быть анимагом, оборотнем, метаморфом, Тёмным магом, Светлым, фантомом. Либо маг может скрыть свой облик посредством маскировки: с помощью различных заклятий, зелий, оборотного зелья, заклятья невидимости, мантии-невидимки и прочих средств.

— Всё понятно, — хмуро отозвался Гарри, едва удерживаясь от того, чтобы не сползти под стол. «Как же всё сложно и запутано, уму непостижимо!»

— Впрочем, — добавил граф, — предрасположенность к сенсетивности может быть латентной и без должного внимания проявиться весьма незначительно.

— Это очень интересно, граф, — криво полуулыбнулся Гарри и посмотрел на привидение, старательно наполняя взгляд такой благодарностью, какую смог из себя выдавить. Радостному графу хватило и этого. Он заулыбался ещё сильнее.

— Очень рад, очень. Gratias ago humanitati tuae (с лат. «вы очень любезны»), Гарри! Вы весьма внимательный собеседник. Я сразу так подумал, как только впервые вас увидел в этой библиотеке: заваленного книгами, одного, совершенно одного и… кхм, вы больны? — обеспокоенно поинтересовался он, после того как мальчик снова чихнул.

Гарри шмыгнул носом и протёр слезящиеся глаза.

— Да, немного. Погода, как видите, портится…

Граф понимающе покивал головой и наставительно произнёс:

— Вам нужно наведаться в больничное отделение. Там вам обязательно помогут…

— Нет! — поспешно воскликнул Гарри и пояснил на удивлённый взгляд графа. — Я в порядке. Простуда — это такие мелочи. Через пару дней всё пройдёт.

— Право же, Гарри, если вы обратитесь к целителю, всё пройдёт уже завтра, — упорствовал граф.

— Не беспокойтесь обо мне. У магглов я часто болел, никто меня не лечил, но я же как-то дожил до одиннадцати лет. — Граф охнул, и на его прозрачном лице начало проявляться такое жалостливое выражение, что Гарри уже почти слышал «Бедное дитя!» и поспешил исправиться: — То есть, конечно же, меня лечили, но… это же магглы, — фыркнул он, — их лекарства практически ничем не помогают.

— Да, тут вы правы, — успокоился граф, быстро переключаясь на новую тему, — магглы такие беспомощные. А что же вы, Гарри, магглорождённый? — с некой опаской поинтересовался он. Гарри рассеянно кивнул. Граф хмыкнул и нахмурился. — Однако! Я и помыслить не мог, что… и ваши родственники тоже… магглы?

Гарри недоумённо посмотрел на словно сбитого с толку графа. Духа нисколько не должно было волновать, что какой-то там студент, учащийся в его родовом замке, на самом деле недоговаривает некоторые подробности своей родословной. У Гарри на некоторое время возникло сомнение, поделиться ли с графом своей биографией или не нужно. Возможно, граф мог чем-то помочь, но у Гарри было острое неприятие этой идеи. Он только представил, как следующие полчаса-час будет рассказывать о своей жизни этому странному существу, и тот будет ахать, и охать, и качать головой, и выпытывать, зачем да почему, и ему становилось тошно. Гарри обвёл библиотеку рассеянным взглядом, не замечая, что граф сделал то же самое, следя за каждым движением мальчика в ожидании подробного ответа.

«Зачем все эти сложности? — сердито подумал Гарри. — Тратить ещё на это время?» И твёрдо ответил:

— Да, магглы. Абсолютно точно магглы. А если точнее — то были ими. Я живу в приюте, и у меня нет ни единого родственника.

— Как же так? — растерялся вдруг граф. Он походил на маленького ребёнка, которому вдруг объявили, что Санта Клауса не существует. — Я… я думал… я не верю, — граф взял себя в руки и внимательно посмотрел на Престона. — Вы мне лжёте, Гарри. Определённо лжёте, — уверенно заявил он, глядя тому в глаза.

Какой-то колючий ледяной комок образовался вдруг у Гарри в груди. Он резко поднялся из-за стола.

— Может быть, лгу. Но в нынешнем времени существует свобода слова, свобода действий и свобода мысли, граф. Я не обязан обо всём рассказывать, мы не в суде. Вам вообще не стоит верить тому, что я говорю, поскольку абсолютно всё это вполне может быть ложью, — сухо сказал он, запихивая в рюкзак все свои вещи, и развернулся, чтобы уйти.

— Стойте, Гарри, куда же вы? — послышался расстроенный голос графа. Гарри ничего не ответил и вышел.

* * *

В больничное крыло он, конечно же, не пошёл. За всё непродолжительное время пребывания в академии мадам Эйтл успела влить в него такое количество всевозможных зелий, о составе которых даже думать не хотелось, что это неминуемо должно было вызвать у него язву в скором будущем. Его мать часто говаривала о лекарствах: «одно лечит, другое калечит» и старалась прибегать к ним как можно реже.

Удивительно, но никаких угрызений совести по поводу того, что он нагрубил почти допотопному существу, Гарри не испытывал. Кто такой этот граф? Да Гарри практически ничего о нём не знал, кроме того, что он умер, навернувшись с лестницы, его игнорировала собственная мать, и он рано потерял любимого отца. А каким граф был человеком до того, как умер? Да между ними было несколько веков разницы! Они совершенно по-разному смотрели на мир. У Гарри не было никаких оснований рассказывать привидению о своей жизни. Пусть даже это не могло ему навредить, но и помочь тоже. И на этом точка.

В запасе оставалось ещё несколько часов выходных. Прогулочным шагом Гарри бродил по сумрачным коридорам изысканного замка. Тёплые тени падали на стены, глухое эхо шагов отдавалось от высоких полуовальных потолков, мягкое предзакатное солнце пробивалось из-за тяжёлых портьер — всё казалось Гарри сказочным, навевая воспоминания о тех светлых деньках его детства, когда он ещё верил в чудеса.

Бесцельно плутая по коридорам Шармбатона, Гарри внезапно наткнулся на так называемую Обитель Великих Волшебников — учащиеся называли её ОВВ и предпочитали обходить стороной, хотя Гарри ещё не знал почему. Издали заслышав горячий спор, он с любопытством заглянул в просторный зал. Мраморный бюст Людовика Всемогущего (как гласила позолоченная табличка на постаменте) вёл оживлённый диспут с барельефным профилем Эдварда Столетнего, который старательно косил единственный глаз, пытаясь разглядеть своего оппонента. Небольшая фигурка человечка, похожего на садового гнома у домов магглов, пыталась забраться на высокую ступень, ведущую к креслу, похожему на трон, на котором восседала мраморная статуя с глубоко скучающим видом.

Нельзя было не заметить, что, несмотря на неоднозначную жизнеспособность обитателей этого зала, жизнь здесь бурлила не хуже, чем в гостиных факультетов, где обитали по-настоящему живые люди. Гарри с любопытством оглядел помещение и его жителей, собираясь было сразу скрыться, но опоздал — его уже заметили.

— О! Гости! — громко воскликнула скучающая статуя мужчины на кресле-троне, разом растеряв всю свою подавленность и леность. Его каменный голос, напоминающий голос привидения, эхом прокатился по всему помещению. Все статуи, рельефы и портреты мигом умолкли и уставились на новоприбывшего.

Статуя вскочила с трона, чрезвычайно проворно для мраморного создания пересекла зал и, можно сказать, подлетела к застывшему на пороге мальчику. Тот слегка отпрянул, не ожидая такого приветствия, и даже ничего не предпринял, когда человек схватил его руку и принялся её трясти с широкой улыбкой на запыленном лице.

— Очень рад! Весьма рад, что вы, молодой человек, решили почтить нас, бренных существ, своим присутствием! Это так благородно с вашей стороны! Так благородно! У меня просто нет слов, чтобы описать свою радость в связи с этим событием! Я так рад, так рад! — восклицал он, не переставая трясти руку Гарри.

Опомнившись, тот деликатно высвободил вялую конечность из твёрдого, но несильного захвата статуи. Говорить сейчас, что он нечаянно сюда забрёл, было бы верхом жестокости.

— Э-э, я тоже рад встрече, — неуверенно пробормотал он.

Мужчина заулыбался ещё больше, хотя, кажется, больше было уже некуда.

— О, просто чудесно! Какой галантный ребёнок. Как же нам сегодня повезло! Франсуаза! Поди сюда, я познакомлю тебя с нашем гостем, — позвал он кого-то, не отрывая восторженного взгляда мраморных глаз от Гарри.

Тот неловко переступал с ноги на ногу, украдкой косясь на беззастенчиво разглядывающих его жителей ОВВ. Кто-то вскоре снова вернулся к своим делам, но большинство заинтересованно оглядывало мальчика, перешёптываясь между собой.

— Франсуаза! Не заставляй гостя ждать! У него, должно быть, ещё полно дел. Вы куда-нибудь торопитесь, молодой человек? — обеспокоенно спросил он, улыбка его немного померкла.

— Э-э, не то чтобы…

— Замечательно! Великолепно! Франсуаза, ну где ты там?

— Сию минуту, Гийом, милый, — раздался насмешливый женский голос из-за колонны. — Только туфли надену.

Улыбка застыла на лице Гийома. Пару секунд он удивлённо хлопал тяжёлыми веками, после чего рассмеялся непривычным для Гарри механическим смехом и с размаху хлопнул себя по лбу, отчего поднялся клуб пыли.

— Дырявая голова! Совсем забыл, что моя дорогая Франсуаза воссоздана лишь по пояс! Руки бы оборвать этому ленивому ваятелю! — шутливо пригрозил он. — Да вы не стесняйтесь, молодой человек, будьте как дома. Наша обитель — ваша обитель. Мы все рады видеть, слышать, чувствовать вас в нашем скромном пристанище!

— Говори за себя… — ворчливо раздалось откуда-то сбоку.

— О, не слушайте старика Бертрана, он всегда ругается, — и тихо добавил, наклонившись к уху мальчика (при этом ему пришлось согнуться в три погибели, так как Гарри был почти вдвое его ниже), — что вовсе не означает, что он злится. Даже в краске не растерял своей сварливости, старый пройдоха.

— Я, может, и старый, но слышу вас, монсир де Ксавье, преотличнейше, — снова подал голос старик Бертран.

— О, что вы, месье, я не сомневался, что вы ещё не так стары, как хотите казаться! — воскликнул Гийом и снова переключил всё свое внимание на мальчика, прошептав тому, перед тем как выпрямиться в прежний рост: — Если бы он ещё запомнил, что меня величают маркизом Сюррепьелем, счастью моему не было бы предела. Ах, каков же я невежа! — в ужасе воскликнул он, чуть ли не подпрыгивая. — Чему меня учила родная матушка? Даже имени не соблаговолил вашего узнать! Никаких манер! О, молодой человек, не смотрите на то, что я такая знаменитая в высших кругах личность, не равняйтесь на меня! Я отвратителен, отвратителен!

— Не переигрывай, Гийом, — посоветовала Франсуаза из-за колонны. Гарри готов был поклясться, что она в этот момент закатила глаза и покачала головой.

Гийом махнул рукой в её сторону.

— Эх, прав был мой батюшка, когда, брызжа слюной и пуская пену изо рта, доказывал, что брак с этой женщиной будет невыносим. Всё-то ты мной недовольна, дорогая жёнушка! Но что мы обо мне да обо мне, молодой человек! Позвольте узнать ваше имя, если оно не в секрете? Мне, как бы между прочим, требовалось спросить это ещё в самом начале нашего разговора.

— Я Гарри, — представился гость. Теперь он понимал, почему студенты не заходили в эту часть замка — тутошние жители набрасывались на живого человека так же, как голодные львы на молодого жеребёнка. Гарри даже начал опасаться, отпустят ли его вообще.

— Гарри, — повторил маркиз, словно пробуя на вкус. Остальные подхватили, и разноголосое «Гарри» эхом прокатилось по всему помещению, — Гарри. Весьма, весьма. Что скажете? — обратился он к товарищам.

— Выговорить можно.

— Бедный ребёнок!

— Каковы же родители! Собственному дитя такое подсунули…

— А по-моему, ничего так.

— Да, да — коротко и ясно.

— Что тут Гарри, имя как имя, а вот, например, Гуинплен! Вот это я понимаю, прелестное имечко!

— Ну, и не с таким именем жили… — раздалось с разных углов и стен.

— Ах, какие вы невоспитанные! — снова воскликнул Гийом, сморщив мраморное лицо в недовольстве. — Обсуждать имя человека перед ним же! Да вы, Гарри, проходите, проходите! Не стойте на пороге, сквозняк и всё такое. Почему вы чихаете? Не холодно ли вам? Не душно? Ох, может, здесь слишком мало воздуха для вас? Нашей компании, понимаете ли, не требуются все эти удобства. Что нам нужно? Да всего ничего! Так, самую малость: хоть в неделю раз иметь честь быть протёртыми от пыли да узнать, что да как, что творится в нынешнем веке, чего достигли наши правнуки, чем они живут. Но я, наверное, вам надоедаю? Ах, опять я только о себе! Желаете присесть?

Гарри отчаянно замотал головой, пытаясь вставить хоть слово в монолог мраморного человека. Хоть бы одна зараза предупредила о чёртовом коридоре, он бы в эту сторону и шагу не сделал бы. Но нет же…

— …не то чтобы я скромничаю, но, сами понимаете, — столько времени быть запертым в четырёх стенах да с такой своеобразной компанией! Все мы тут почти забыли, что являемся великими, знаменитыми личностями и каждый ребёнок мечтает пойти по стопам одного из нас…

— Говори за себя, — снова проворчал невидимый глазу старик.

— Да, да, месье Бертран, именно о таких людях, как вы, говорят: «Даже после смерти он будет занозой в пятке Дьявола». Всё вам нипочем. Но мы так не можем, понимаете, Гарри? Мы, конечно, знаем, что у живых людей ограниченный срок жизни и вам нужно успеть и замок построить, и яблоневый сад вырастить, и сына засадить…

— Не так, Гийом! Ты всё напутал! — раздался приглушённый голос Франсуазы.

— Ах, какое это имеет значение!.. Но поймите и вы нас, молодой человек: про нас все забыли, мы никому не нужны. Что стоит уделить нам хотя бы пять десятков песчинок, ну скажите мне? — жалостливо закончил он.

Все выжидающе уставились на Гарри, и он понял, что это был не риторический вопрос. Он скрипнул зубами, сдерживая себя от опрометчивого ответа, готового вырваться под воздействием направленных на него молящих взглядов. Взглядов давно умерших людей, которые даже после смерти остались несчастными. В нём боролись два чувства: здравый смысл, кричащий: «Какого чёрта? Статуи, рельефы, портреты — тебе что, привидения мало? Лучше сразу в сумасшедший дом поселись, там хотя бы живые люди», и жалость, умоляющая: «А если бы на их месте был ты? Они и так выстрадали своё в жизни, а теперь ещё и мучаются в смерти». В конечном счёте внутренний спор прекратился с вмешательством третьего голоса — расчётливости, меланхолично заметившей: «В конце концов, здесь одни из величайших умов магического мира…»

Обречённо вздохнув, Гарри наконец ответил:

— Песочными часами уже давно никто не пользуется.

«Идиот ты, Престон», — вздохнул здравый смысл.

«Они такие славные», — умилялась жалость.

«Второй с левого краю явно знает что-то эдакое, попробуй с ним переговорить», — ввернула расчётливость.

Только до учёных мужей прошлого дошло, что мальчик не собирается их бросать, они тут же засыпали его вопросами, впрочем, не настаивая на ответах. Но Гарри был до такой степени великодушен (если верить восторженным всхлипам маркиза Сюррепьеля, проникнувшегося до глубины… души), что ответил на все вопросы, на какие мог. После чего он попытался запомнить имена и главные достижения всех находящихся в Обители Великих Волшебников, перечисленные мраморным маркизом, который так и норовил пустить слезу, умиляясь такой «чистой доброте месье Гарри, согласившегося скрасить наш досуг». Слава скульпторам и одухотворителям — плакать статуи не могли.

За час до отбоя Гарри почувствовал, что пора сматывать удочку и уносить отсюда ноги и прочие части тела, которые удастся высвободить от загребущих глиняных и мраморных пальчиков, пока его живьём тут не замуровали.

— До скорого, мадам Франсуаза, — попрощался он с полногрудой и круглощёкой женой маркиза, заглядывая за колонну. Теперь свободный проход был ему обеспечен. Если уж она вставит своё веское слово, то даже её муж не посмеет ослушаться.

— Будь здоров, милый, — ласково улыбнулась та.

— До встречи, месье Бертран, — вежливо кивнул Гарри портрету ворчливого старика в нише за статуей Жакмара Клее, впервые изучившего строение скелета оборотней. Старик проворчал что-то и отвернулся.

— Гарри, Гарри, — повторял маркиз, — задали же вы нам тем для размышлений на целую неделю! А ежели вас не будет и через неделю, то мы можем подискутировать об этом ещё неделю! Ах, как же прекрасно, что вы к нам заглянули! Вас нам сам Мерлин послал, слава Мерлину! Ха-ха, какие я глупости говорю! Не слушайте, не слушайте меня, я заговариваюсь! Так долго не использовал весь свой словарный запас, что столько всего забывается! Ох, что же я? Мы же не можем ничего забыть, мы же не люди! Ах, до чего прекрасно!

— До встречи, маркиз, — торопливо попрощался Гарри, вынимая у того из рук свой рюкзак, который мужчина любезно согласился донести (то есть буквально вырвал у Гарри из рук при отчаянном сопротивлении последнего).

— Доброго вам дня, Гарри! Не забывайте нас! Навещайте! Не забыва-а-ай-те! — доносилось издалека, поскольку Гарри уже успел отойти от ОВВ.

* * *

«Навещайте… Чёрт меня дёрнул за язык, — он помотал головой. — Раньше надо было думать, раньше». Зябко кутаясь в мантию и хлюпая носом, Гарри спешно шагал по коридору в сторону общежития, для чего ему нужно было спуститься вниз и пройти главный вход. Летающие яркие шарики света, как маленькие солнышки, освещали ему путь. Откуда-то снизу можно было различить едва слышные голоса и топот прибывших с выходных студентов, спешащих разойтись по своим гостиным. Немного морозило, и Гарри с нетерпением предвещал встречу с тёплым одеялом и мягкой подушкой. Желательно, конечно, ещё и грелку в ноги, как дома, но от таких изысков он отвык уже довольно-таки давно. Главное сейчас, чтобы не было гриппа. Простуда пройдёт быстро, а после гриппа могут быть и осложнения. Но на крайний случай есть мадам Эйтл с её едкими зельями, прожигающими пищевод, и такими же едкими ремарками, не способствующими выздоровлению больного. Да, понятное дело — лекарства не должны быть вкусными, а медики — добрыми. Но очень бы хотелось.

Мимо кто-то тихо прошёл и даже поздоровался с Гарри. Тот машинально поздоровался в ответ, но только через несколько шагов понял, кто это был — Каллисто, нимфа, которую он подозревал в краже древних свитков.

Когда он увидел её впервые после ограбления, он внимательно к ней приглядывался, выискивая в её виде хоть что-нибудь подозрительное. Но Каллисто ничем не отличалась от своих сородичей и даже пару раз улыбнулась и поздоровалась с Гарри. Её улыбка и непринуждённость развеяли тень подозрений, павшую на неё. Гарри держался за своё первое впечатление о девушке. Таким образом вопрос о том, кому могли понадобиться какие-то письма на непонятном языке, оставался открытым. Впрочем, очень скоро эта история перестала его как бы то ни было волновать — это была не его проблема. Даже если Каллисто и была в этом замешена, это ещё не делало из неё злодея. Что до свитков, так они, казалось, не содержали в себе никакой ценной информации.

Размышляя об этом, он уже миновал главный вход, когда сзади послышались мягкие шаги. «Каллисто?» — первым делом подумал Гарри и обернулся. Но в этот раз ему попался кое-кто менее дружелюбный. Флёр Делакур остановилась под светом яркого шара (в то время как Гарри оставался в тени). Одета она была в утеплённую голубую мантию, шея и полголовы у неё были обмотаны плотным шарфом, который она неторопливо разматывала. По всей видимости, она только что вернулась из дома. Из приоткрытой двери дул холодный ветер, развевающий полы её мантии и светлые волосы. Мягкий свет подчёркивал нежные черты её красивого лица, словно напоминая Гарри, что она не монстр, а девушка, с которой нужно обращаться вежливо и терпеливо, пусть даже она и поступила когда-то с ним так жестоко.

— Здравствуй, ‘Харри, — вполне миролюбиво поздоровалась она, впервые назвав Престона по имени. — Как день прошёл?

— Хорошо, спасибо, — напряжённо ответил тот, недоверчиво смотря на старшекурсницу и готовясь к нападению. У неё было спокойное выражение лица, но с плохо скрываемым самодовольством.

— Рада за тебя. — «Ага, только яд в голосе не сочетается со словами». — Ты тоже недавно приехал из дома? — как бы между прочим бросила она и вдруг, округлив глаза в наигранном испуге, закрыла рот ладонью. — Ой, у тебя же нет дома, так ведь, ‘Харри?

«Разнюхала-таки», — мысленно простонал Гарри.

— Нет, — безразлично отозвался он.

Злая усмешка блеснула на красивом лице Флёр.

— Бедная маленькая сиротка, наверное, тебе очень плохо без родителей? Один-одинешенек во всём мире. Без мамы, без папы, без бабушек, дедушек. Наверное, тебе было тяжело, когда они погибли?

Это «погибли» было так старательно выделено интонацией, будто Флёр специально искала самый тупой нож, чтобы воткнуть в сердце врага. Действительно, что может сильнее ранить юную сироту, чем напоминание о том, что он совсем один? Но с Гарри она промахнулась — дети в приюте, отличающиеся отменной жестокостью, так часто теребили эту струну его души, что в конце концов такие выпады стали для него не больнее укуса комара. Но если Гарри мог понять озлобленность этих неблагополучных детей, с которыми он был в одной лодке и тонул тоже вместе с ними, то при взгляде на эту обласканную жизнью выскочку, использующую такие грязные приёмы, чтобы растоптать без всякой причины неугодного ей человека, откуда-то изнутри поднималась волна возмущения. Гарри вздёрнул подбородок и сухо ответил:

— Было тяжело. Безусловно. Как же иначе? Мне было шесть. Это возраст, когда родители для ребёнка — это весь мир. И этот мир внезапно катится в пропасть. Он не просто понимает, что его опора ненадёжна и родители не всегда будут рядом, а в одночасье лишается этой опоры и родителей навсегда.

С каждым его словом Флёр избавлялась от напускного спокойствия, глаза её злобно сузились, руки сжимались в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Вдруг она подлетела к нему, в два шага преодолевая разделявшее их расстояние. Гарри опешил от такого напора. Наклонившись над ним так, что он мог в подробностях разглядеть каждую чёрточку её идеального лица, она прошипела:

— Давишь на жалость, да? Ну как же, именно так ты прокладываешь себе дорогу в жизнь. Поплакаться в жилетку, невинно похлопать глазками одним, показать, какой ты сильный, другим, и вот — они готовы предоставить помощь маленькой сироте хоть в ущерб себе. Да что ты щебечешь, мальчишка! Жизнь его кончена, как же! Да я почти уверена, что ты даже не помнишь своих родителей. Напридумывал всё, небось, и рад, что все готовы помочь только за красивые глазки. «Ох, какой худенький, какой маленький», — спародировала она кого-то гнусавым голосом. — Чему вас там в ваших приютах учат? Лгать и изворачиваться, когда нужно? Подстраиваться под людей, лишь бы добиться желаемого? Знаю я таких, как ты — хитрые, эгоистичные, расчетливые существа. А ты знаешь, миленький, что ни к чему хорошему эта дорога не приведёт?

— Знаю, — перебил Гарри, оценив ситуацию, — если не остановить Делакур сейчас, то она точно разведёт тут философию, и до тёплой кроватки с мягкой подушкой он доберётся ещё не скоро. Он отступил на шаг. — Отчего же не знать, знаю. Я же хитрый и расчётливый, — Флёр проглотила готовые сорваться с губ слова. — Я всё рассчитал: закончу академию на «отлично» и бесплатно выучусь на высших курсах. Заработаю множество положительных характеристик. Наймусь на любую должность в Министерство магии. Стремительно буду подниматься по карьерной лестнице путём лжи, изворотливости, подхалимажа. Может, свяжусь с какой-нибудь влиятельной, старой, одинокой вдовой, чтобы она помогла мне заполучить должность заместителя Министра магии. А там и до самого Министра недалеко. Всего-то пару капель яда над его чаем — и делов-то. Характеристики отличнейшие — ребёнок из низших слоёв общества, так сказать, из народа. И вуаля — новый Министр магии. Да, ты права, ни к чему хорошему эта дорога не приведет. Вот только не меня, а магический мир. Как не посчастливится ему с хитрым, эгоистичным, расчётливым министром!

«Во как загнул», — удивился Гарри самому себе. Ещё на середине его речи Флёр отпрянула от него, как от прокажённого. Губы её скривились в презрении.

— Да ты ещё хуже, чем я думала! — наконец выплюнула она. — Ты… ты…

Гарри раздражённо закатил глаза.

— Ну же, Флёр, признайся, ты просто ищешь предлог, чтобы меня ненавидеть. Уж не знаю, зачем тебе это надо.

«Она ведь поняла, что это всё было просто сарказмом?»

— Ну конечно, ты просто ангел, а я — такая противная тётенька, третирую тебя почём зря! — отозвалась Флёр презрительно.

— Может, и так, — он пожал плечами. Гнев его испарился, лопнув, как мыльный пузырь. Этот абсурдный разговор уже начинал ему надоедать. — Я ведь ничего тебе не сделал. Ты меня совсем не знаешь.

— Я вижу тебя насквозь, мальчишка, — уверенно заявила Флёр, презрительно скривив губы. Сейчас она меньше обычного походила на изящную красавицу. Гарри отчего-то пришло на ум сравнение с ершистой наседкой, защищающей своих цыплят. Но кого Флёр могла защищать? Да и какая из Гарри угроза?

Рядом едва слышно раздался какой-то шум. Гарри мельком обвёл коридор взглядом, но никого не увидел. «Ветром занесло, — решил он и вернул своё внимание на Флёр. — Насквозь, значит?»

— Ты видишь то, что хочешь видеть, — сухо произнёс он. — И раз у нас сегодня такой откровенный разговор, Флёр, то признаюсь и я кое в чём: я считаю, что — прости за такую откровенность… — доверительно начал он и твёрдо закончил: — …Но ты — стерва.

Флёр сжала губы в тонкую полоску, заметно побелев. В следующую секунду в пустом коридоре раздался хлёсткий звук пощечины.

— Никто… слышишь? Никто не смеет так обо мне говорить! — дрожа от гнева, процедила она. — Особенно — особенно! — ты! И будь уверен, я заставлю тебя об этом пожалеть!

Пригрозив напоследок пальцем и стремительно развернувшись на носках, она торопливо скрылась за поворотом.

Гарри прикусил губу и опустил голову, досадуя на себя.

— Какая низость, Престон, — презрительно пробормотал он себе по нос. — Поцапался с девчонкой!

«Поговорили, что называется. Ну почему я сегодня такой болтливый? Привык чувствовать себя значимым? Так отвыкай, Престон! Иначе тебя быстро поставят на место, если не здесь, то в приюте. А в приюте меньше надо было шляться около гостиной, когда мадам Морье смотрела свои мыльные оперы, — стольких отвратительных выражений нахватался... В самом деле, это было лишним, ты заслужил эту пощёчину. Хотя и легко отделался — у Флёр ручки так и тянулись к волшебной палочке, — а с лучшей ученицей четвёртого курса факультета Чар в магии тебе не тягаться. Хм… надо бы уходить, пока она не передумала».

Встряхнувшись, Гарри намеревался продолжить дорогу к своей гостиной, но краем глаза заметил какое-то движение в тёмном углу у входа. Встав на цыпочки и вытянувшись, он подтолкнул яркий комок света ближе к тёмному углу. Покачиваясь, как на волнах, тот продвинулся вперёд. Чья-то пушистая белая кошка лениво повернула голову в сторону потревожившего его существа, сверкнув яркими глазами-бусинками. Вокруг были разбросаны мелкие серые пёрышки. Кошка сыто облизнулась и вразвалочку двинулась к лестнице. Гарри снова оглядел редкие пёрышки.

«Да-м, вот теперь точно «бедная маленькая пташка», — покачал он головой и, поёжившись, поспешил в общую гостиную своего факультета. Перед сном он опять прокрутил в голове разговор с Флёр и вновь ужаснулся своим резким словам: «Господи, что наговорил-то? Прости, мама, мною овладели демоны...»

«Молчание — английский способ беседовать».

Генрих Гейне

Гарри мучительно размышлял, сжавшись на большом плюшевом кресле в общей гостиной, сложив руки на мягком подлокотнике и утыкаясь в них подбородком. Губы беззвучно шевелились, а глаза напряжённо всматривались в пространство перед собой, ища пути к отступлению. Пальцы беспокойно барабанили по поверхности гладкой обивки.

Тихие дребезжащие голоса нашёптывали ему правильные действия, но Гарри старательно их игнорировал — и сам справится. Но, судя по ситуации, другого выхода, кроме как сдаться, у него не было — только полная капитуляция. А всё так хорошо начиналось: ему всё подробно рассказали, объяснили что да как. В какой-то момент он полагал, что у него всё должно получиться. И как всё закончилось? Так позорно провалиться…

— Ну же, Гарри, ходи быстрей! Всё равно твой король почти у меня, — раздался нетерпеливый голос сидящего напротив в таком же кресле Этьена.

Гарри шмыгнул носом и хмуро посмотрел на товарища, мысленно уже давно признавая его правоту, и снова перевёл взгляд на шахматную доску. Что тут ещё сделаешь? Вздохнув, он пробормотал:

— Конь на d5.

Редкие маленькие белые фигурки ахнули и дружно посмотрели на оставшегося беззащитным короля, который озадаченно озирался, видимо, в надежде, что ослышался.

— Да, да — конь на d5, — нетерпеливо и немного громче повторил Гарри.

Фигурка коня обреченно сгорбилась и медленно побрела в сторону нужной клетки. Этьен неловко улыбнулся.

— У тебя было ещё много свободных ходов.

Гарри безнадёжно махнул рукой — к чему? Всё равно Этьен бы выиграл в самом скором времени.

— Шах и мат.

Чёрная королева, надутая от гордости, уже занесла маленький меч над головой белого короля, как тот выставил вперёд крошечную ручку, останавливая её. Вынув собственный меч, он обвёл величественным взглядом оставшееся скудное войско, словно говоря этим, что даже в последнюю секунду жизни он не уронит достоинства, и воткнул меч себе в живот: а если точнее, то зажал между локтем и туловищем (шахматы были многоразовыми). Белые фигурки издали вздох изумления, но их король не спешил умирать. Он искривил личико в предсмертной агонии и покачнулся. Постоял немного и снова покачнулся. И снова, пока его не стало шатать с одного конца шахматного поля на другой, заставляя встречавшиеся на его пути фигурки в страхе отпрыгивать.

В конце концов Гарри не выдержал этого представления и слегка толкнул короля пальцем, отчего тот оказался за границей поля. Упав, король пригрозил ему маленьким кулачком и, потирая ушибленную поясницу, скрылся в своей коробке.

Этьен приподнял брови на такой поступок Гарри.

— Что? Это же не драмкружок, в самом деле, — оправдательно пробурчал тот.

После игры они вместе начали рассылать маленькие фигурки на место.

— Ну как тебе? — полюбопытствовал Этьен, пытаясь засунуть сопротивляющегося белого коня, норовившего отомстить за жертву своего великого короля. — Сыграем ещё как-нибудь?

Гарри согласно промычал.

— Эй, малышня, забавляетесь? — раздался насмешливый голос позади.

«Малышня» даже не обернулась в сторону говорившего. Гарри был слишком занят, мысленно выискивая все недочёты в своей тактике игры, а Этьену не надо было и оборачиваться, чтобы узнать голос собственного брата.

Ноэль учился на факультете Истории, но на правах старшего брата часто бывал в гостиной алхимиков, никто не возражал, тем более сейчас, когда не заметили бы и декана, реши он сюда заглянуть. Гостиная гудела как улей. Все с нетерпением ожидали праздничного пира в Трапезной по случаю окончания первого полугодия, после которого наступит долгожданная свобода и все разъедутся по домам, к своим родным на зимние праздники. Да, минули уже четыре месяца учёбы в магической академии. А Гарри казалось, что он был тут всю свою жизнь.

— Ну, Этьен, ты все вещи собрал? Точно? Не хватало мне ещё нагоняй от мамы получить, если ты забудешь взять своего любимого медвежонка и не сможешь спать по ночам, — громко сказал Ноэль, бесцеремонно спихивая брата с кресла и занимая его место.

Этьен залился ярким румянцем, прижимая к груди коробку с живыми шахматами.

— Нет у меня никакого медвежонка, не ври, — промямлил он.

Ноэль снисходительно махнул рукой, вытягивая ноги ближе к камину.

— Ладно-ладно, пусть это будет твоим маленьким секретом, только не реви, — лениво бросил он.

Гарри недоуменно посмотрел на старшего братца своего соседа. Насколько он знал, у Этьена действительно не было «любимого медвежонка», Гарри бы заметил — всё же в одной комнате жили, — и плакать он тем более не собирался. Но это было так типично для Ноэля — бесцеремонно обижать и смущать младшенького. Братья Жизо были для Гарри бесплатным театром на выезде, за которым он наблюдал с особым интересом. Ноэль часто пытался подколоть «малого», тот, в свою очередь, яростно отбивался, пытаясь сохранить достоинство. Временами они спокойно сидели в одной гостиной, делали задания сами по себе, изредка перекидываясь дежурными фразами, вроде «Что мама тебе писала?», «Мама не выслала тебе дополнительные перья?», как двое обычных одногруппников. В Трапезной они игнорировали существование друг друга, а случайно встречаясь в коридорах, молча проходили мимо.

Гарри однажды спросил у Этьена, зачем Ноэль вообще приходит в их гостиную. Этьен ответил, мучительно краснея, что они не могут иначе — мать строго следила за их отношениями и писала чуть ли не каждый день. Мать у них тоже была немного… странная. Она всеми возможными способами контролировала каждый шаг, каждый вздох сыновей. Она писала им море писем, выспрашивая подробности их жизни. Или, например, через мадам Тоннер, профессора трансфигурации, являвшейся то ли дальней родственницей, то ли просто хорошей знакомой мадам Жизо, которая всегда обстоятельно докладывала беспокойной матери о делах сыновей. Но не только профессор Тоннер являлась тайным соглядатаем сердобольной наседки, в дело были вовлечены чуть не все преподаватели академии, в особенности деканы факультетов Алхимии и Истории, — всех их она донимала письмами одного и того же содержания: как поживают её драгоценные сыночки и хорошо ли они ладят. Из всего этого Гарри заключил, что Алиса Жизо любила сыновей любовью, превышающей обычную материнскую, — она буквально жила и дышала их жизнями, а взаимная отчуждённость братьев по отношению друг к другу доставляла ей почти физическую боль. Преподаватели, хорошо знающие любящую Алису Жизо и считающие её слегка помешанной (и, безусловно, они были недалеки от правды), понимающе относились к мальчикам и сочувствовали им.

Гарри сравнивал её с героем романа Бальзака — отцом Горио, который отдал всё, что у него было, своим любимым дочерям, жил в нищенской каморке и считал, что, если он может хоть один раз в день увидеть своих дочерей, ступить на ту землю, где они ходили, коснуться того, чего совсем недавно касались они — значит, день не прошёл зря, — это было всем, ради чего он жил. Сёстры же, казалось, любить и вовсе не умели. А в конце концов старика хватил удар в разгар ссоры между дочерьми.

Антипатия между братьями была для Гарри за гранью понимания. Он с самого раннего детства проявлял интерес к взаимоотношениям братьев и сестёр, будь то люди кругом или персонажи книг и фильмов. Он заметил, что обычно дети не ладят из-за духа соперничества в семье или из-за различий характеров и интересов. Но оба брата Жизо родительским вниманием уж точно не были обделены. К тому же они даже были очень похожи. Это касалось как характера, так и внешности: у них были одного оттенка русые волосы, одинаковые сине-серые глаза и средний рост. По характеру же Ноэль был более открытым, чем спокойный на вид младший брат. Он много шутил, много улыбался, смешно гримасничал, был искренним и не стремился скрыть своих эмоций, как это постоянно делал Этьен. Но когда Этьен в присутствии Гарри мог позволить себе несколько раскрыться и быть немного больше похожим на самого себя, тот видел явную схожесть братьев Жизо. Этьен не был обделён чувством юмора, хоть его шутки и были больше похожи на иронию, часто Гарри мог легко понять его безо всяких слов, читая всё по выражению его лица. Он был прямолинеен: например, мог спокойно сказать Луи, соседу по комнате, что его стихи, написанием которых тот изредка баловался, бессмысленны и скучны. Сначала ребята обижались и огрызались, но потом перестали обращать внимание на его слова. А вскоре и вообще начали игнорировать. Отчего-то это делали и другие.

Этьен был закрытым и необщительным, поэтому казался каким-то «серым», невзрачным, одним из тех безликих людей, которых хоть и видишь каждый день, но никогда не задерживаешь на них взгляд. Просто не за что зацепиться. Этьен производил впечатление заурядного, обычного, ничем не примечательного человека. Люди не стремились ближе узнать Этьена, проходили мимо, не замечая. Скорее всего, и Гарри так же скользнул бы по нему безучастным взглядом и никак не выделил бы из толпы, если бы в тот день первого сентября не обратил внимания на его семью. Возможно, это и было причиной, по которой стеснительный Этьен стал таким замкнутым. Он привык, что люди его не слушали, поэтому не говорил. Люди не замечали его — он старался быть незаметным. Наедине с братом же Этьен преображался. Он был эмоционален, противоречив, особенно в спорах, безустанно язвил и ехидничал, словно специально стараясь вывести брата из себя.

С недавних пор у Гарри началась бессонница. Сидя поздними вечерами в тёмном уголке гостиной, он либо бездумно смотрел в окно, либо наблюдал за переругивающимися братьями в момент написания ими писем матери. Иногда доходило и до серьёзных ссор и даже до рукоприкладства. Ноэль мог дать Этьену затрещину, если тот начинал слишком грубить. Этьена это нисколько не успокаивало, а наоборот: он мог сказать что-то ещё более колкое или постараться ответить брату тычком. Но Гарри видел, что он поступает так лишь от бессилия, от обиды, прекрасно понимая, что делает только хуже. Ноэль был многим крупнее и сильнее Этьена и легко мог скрутить брата по рукам и ногам и утихомирить. Но он никогда не доводил дело до крайностей, до драк так никогда и не доходило. Их «поединки» всегда длились считанные секунды, и победителем всегда выходил Ноэль. В глазах Этьена блестели слёзы унижения и злости, но он никогда не плакал при брате и ничего не говорил, яростно хватая незаконченное письмо и отчаливая в комнату, не прощаясь, а там под одеялом порой давал волю слезам. Ноэль, не выглядевший виноватым или хоть чуточку расстроенным, спокойно собирал свои вещи и выходил из гостиной, насвистывая себе под нос.

Эти ужасные взаимоотношения не укладывались у Гарри в голове: должна была быть серьёзная причина, по которой два родных человека не могли сказать друг другу ни одного доброго слова. Он внимательно следил за ними, пытаясь понять почву этого конфликта, и не понимал. Это его угнетало. Он видел, что вся неприязнь шла от старшего брата, а младший лишь реагировал на неё, как мог. Более-менее нормальное общение переходило в негативное всегда с подачи Ноэля. И это, казалось, задевало Гарри ещё больше.

И ночью, пытаясь заснуть под приглушённые всхлипы соседа, он лишь старательно укутывался в тёплое одеяло — ему всё казалось, что в замке довольно холодно.

Тем временем Ноэль оживился, вдруг что-то вспомнив.

— Кстати! А вы слышали последние новости? — спросил он громко. Ближайшие головы повернулись в его сторону. Он медленно огляделся и немного подался вперёд из-за кресла. — Вы не поверите, что сегодня случилось! Это событие года! Полсотни девчонок об этом мечтали, грезили во снах! Сотня мальчишек, если не больше, мечтали стать теми, кто поможет этого избежать и будет вознаграждён. Профессора в недоумении, виновники не найдены, а пострадавшие — в истерике, на грани нервного срыва! Такого наша академия не слышала со времён кражи!

— Ну же, что такое? — нетерпеливо пискнула Шарлин.

— О, представьте себе — справедливость восторжествовала — Флёр Делакур отравили. — По гостиной волной прошёлся поражённый вздох. Кто-то всхлипнул. Ноэль, видя, что его недопоняли, пояснил: — Кто-то подменил её духи зельем Крабица. Она воспользовалась ими, и у неё по всему лицу и телу выскочили огромные гнойные прыщи. Мадам Эйтл это мигом убрала. Но вы представьте нашу Красавицу, всю в слезах, в прыщах и в истерике, бегущую по коридорам академии в сторону больничного отделения!

История не возымела эффекта, на который рассчитывал Ноэль. Некоторые посмеялись, но невесело, кто-то просто улыбнулся, кто-то задумался, а остальные вернулись к своим делам.

— Фи, какие вы скучные, алхимики, — махнул рукой Ноэль, снова откидываясь на спинку кресла. — Профессора такую панику устроили — жуть! Делакур грозится влиятельными родственничками, а вам хоть бы хны.

— Интересно, кому это понадобилось? — задумчиво поинтересовался Этьен, обращаясь, казалось бы, в пустоту перед собой. Он примостился на краешке стула напротив камина. Когда Ноэль начал рассказывать «потрясающую» новость, он собирался подняться в комнату. — Может, она сама флаконы перепутала?

Гарри скептически на него покосился и выдвинул свою версию:

— Мне кажется, у неё много недоброжелателей.

— Ага, вот тут ты прав, Хьюго, — снова оживился Ноэль. Он взял за привычку называть Гарри Хьюго без всякой на то причины. — Многие девчонки завидуют её красоте — мотив один. Многие парни бросают своих девушек, если им вдруг показалось, что Делакур посмотрела на них как-то особенно, девушки обозлены — мотив два. Парни, чьи ухаживания она принимала, а потом посмеялась и бросила, ущемлённое достоинство — мотив три. Неудачники, которых она когда-то унизила и сделала их таковыми, мстят — мотив четыре. Если этого недостаточно, то у меня есть реальные примеры.

— Вполне достаточно, — пробурчал Этьен, всё ещё прижимая к груди коробку с живыми шахматами, словно это был слиток золота. Ноэль его проигнорировал.

— Взять хотя бы того же Сью с факультета Трансфигурации — вполне симпатичный парень, сколько по нему девок сохнут! — постоянно дарил ей цветы, конфеты. Я сам слышал, как он хвастливо рассказывал, как Делакур ему улыбнулась, подала ручку и прочее. А однажды, посреди Трапезного зала, она эти самые цветы кинула ему прямо в рожу! Это было в прошлом году. А бедного Сью до сих пор называют «Треснутый». Грустная история, да? — деланно-сочувственно вздохнул Ноэль.

Гарри рассеянно кивнул, хотя ему было нисколько не жаль какого-то там Сью с факультета Трансфигурации. Шум гостиной начал его утомлять. Он предвкушал время, когда останется один в практически пустом замке.

— Самое-то печальное — это что? — продолжал Ноэль. Этьен беспокойно на него покосился, словно уже знал о том, что собирался сказать брат, неуверенный, что об этом стоит упоминать. — Самое печальное то, что Треснутый Сью — один из многих бедняг, попавших в сети красавицы Флёр. И неудивительно — не многие могут устоять под чарами вейлы.

Гарри приподнял брови. «Вейлы? Это ещё что за?..» Этьен вздрогнул и запротестовал:

— Она не вейла! Если бы она была вейлой, её бы не пустили учиться в нашу академию. И вообще не пустили бы жить среди людей! У Флёр Делакур бабушка — вейла, она лишь только на четверть вейла. И человеческая сущность у неё преобладает. Так обычно и происходит с потомками мага и магического существа. Поэтому-то она официально считается человеком, — объяснил Этьен, глядя на Гарри.

Судя по безразличию окружающих к данной теме, это не было секретом.

— Кхм… — Гарри поёрзал на кресле, — мне, собственно, всё равно, кем она там является и почему не обитает в отдельной клетке…

— Правильно, Хьюго, полностью с тобой согласен! Уважаю! — радостно воскликнул Ноэль. — Главное, чтоб к нам не лезла, а так — пусть делает, что хочет. Но всё же этот «злоумышленник», как говорят профессора, хоть на одно мгновение, но всё же восстановил справедливость в этой академии. Я бы с удовольствием пожал ему руку, если б знал, кто это был.

Этьен торопливо встал и с раздражением посмотрел на брата.

— Как можно так радоваться человеческим несчастьям?

Ноэль окинул брата холодным взглядом.

— А ты не умничай тут, не дорос ещё. И ты, братишка, лучше не заглядывайся на неё, ты далеко не её уровня, — насмешливо бросил он.

Этьен покраснел до кончиков ушей. Если бы сейчас был поздний вечер и гостиная была бы пуста, ссоры было бы не миновать. Но сейчас Этьен лишь возмущённо фыркнул и повернулся, чтобы уйти.

Старательно обойдя массивное кресло, на котором так удобно размещался Гарри, он, не рассчитав, ударился ногой об угол столика, едва не распластавшись на мягком ковре гостиной. Но он как-то изловчился, и лишь коробка с живыми, человекоподобными шахматами едва не выскользнула из его рук, но и этого Этьен успешно избежал. Облегчённо выдохнув, он стыдливо покосился на брата и, делая вид, что этой ужасной неловкости и не было вовсе, продолжил путь до лестницы в спальни первокурсников.

Но, очевидно, какие-то вредные злые силы не были намерены так просто его отпускать: запнувшись о завернувшийся угол ковра, он, не ожидая такого злостного издевательства судьбы, моментально растянулся на каменном полу; шахматная коробка выскользнула у него из рук и шлёпнулась на пол с приглушённым звуком, мелкие фигурки гулко простучали по мраморному полу. Этьен быстро подскочил, словно его ужалила стая пчёл, и начал поспешно собирать и швырять бедных человечков, норовящих скрыться по углам, в коробку. На этот раз он не оглянулся, но Гарри видел, как отчаянно у него запылали уши от стыда. Кто-то в гостиной насмешливо фыркнул, кто-то окинул Этьена презрительным взглядом. И не успел Гарри оглянуться, как тот суетливо скрылся в спальне. Да, не получилось величественного ухода, а бедняга так старался. Но Этьену с его неловкостью было не привыкать, с ним такие курьёзы случались постоянно.

— Кстати, Хьюго, ты уже собрался домой? — как ни в чём не бывало спросил Ноэль, расслабленно развалившийся в кресле.

— Нет, я остаюсь в академии, — отстранённо ответил Гарри.

— А-а, родители решили оставить тебя на все каникулы?

— Вроде того, — криво усмехнулся Гарри и мысленно поправил: «Да, оставить… на всю жизнь».

— Вот повезло. Наша бы мамка так, — с лёгкой завистью сказал Ноэль. Гарри посмотрел на него, как на ненормального, но тот не заметил. Потянувшись, он оглядел гостиную. — Ну, мне тут делать больше нечего — свою братскую миссию я выполнил. Удачных выходных, Хьюго! — и вышел из гостиной. Гарри проводил его взглядом. Ноэль был в общем неплохим парнем, но Гарри он положительно не нравился.

«Повезло… Ага, врагу не пожелаешь такого везения. Кстати, о врагах: Флёр, небось, ещё долго будет зализывать раны. Но, спасибо каникулам, злость свою сорвёт уж точно не здесь».

Часы уже приближались к делению «второй завтрак». Гарри решил пораньше выйти из гостиной — можно было бы заскочить в библиотеку и вернуть книгу по зельям, которую он брал неделю назад.

* * *

Гарри неторопливо спускался по лестнице, лениво разглядывая интерьеры замка. «А этого барельефного мужичка тут раньше не было», — подумал он и вздрогнул, вспомнив внезапно о неких ненормальных творениях искусства, обитающих в ОВВ. Последний (и второй) раз он встречался с ними всего неделю назад и предпочёл бы не видеть ещё столько же времени. Дотошные Великие Волшебники завалили его вопросами из различных областей магии. Ну и откуда, позвольте спросить, одиннадцатилетний мальчик, всю жизнь проживший среди магглов, может знать о последних изобретённых заклятьях или о новых способах применения чешуи дракона в алхимии? Нет, не такую информацию Гарри искал, коротая деньки в библиотеке. Однако было так странно наблюдать потом расстроенные лица статуй и портретов, которым он ничего не мог рассказать. Хоть те и отмахивались, благодарные за то, что мальчик и так для них сделал, Гарри всё равно уходил оттуда с каким-то неприятным чувством, будто кого-то разочаровал. Мраморный маркиз Сюррепьель всё так же восхищённо ахал весь вечер и вытянул из Гарри обещание навестить их через неделю. И снова Гарри мягкосердечно согласился.

— Нагуливаешь аппетит перед завтраком, Гарри? — раздался знакомый голос неподалёку.

Гарри остановился и обернулся. Увидев Сэмюеля, он изобразил на лице какое-то подобие улыбки и пожал плечами. Сэмюель лёгким шагом поравнялся с ним — длинная голубая мантия взметнулась за его спиной, — и они вместе неторопливо продолжили путь.

— В гостиной сегодня чересчур шумно, не правда ли? — светским тоном сказал Сэмюель.

— Есть немного, — согласился Гарри. Он шёл, засунув руки в карманы и низко опустив голову, рядом с безразлично спокойным Сэмюелем. Единственный раз, когда Гарри заметил за ним какие-либо эмоции, был тот случай в библиотеке, когда Сэмюель проявил признаки беспокойства за его бренную тушку. Но то было лишь некое помутнение рассудка, с тех пор старшекурсник вёл себя так, словно не было того разговора и вовсе он не беспокоился. Разве что Гарри стал ощущать на себе чей-то изучающий взгляд, словно кто-то силится залезть ему в душу и рассмотреть каждую деталь. А когда Гарри оглядывался, он всегда натыкался на Сэмюеля, читающего книгу или занимающегося другими делами поблизости. К тому же старшекурсник взял за правило интересоваться здоровьем Гарри. И сейчас он не отличался оригинальностью.

— Как ты себя чувствуешь? — помолчав, спросил Сэмюель.

«Голова гудит, словно в черепной коробке поселился рой пчёл, но чёрта с два меня кто-нибудь заставит идти в больничное отделение! Ногами и руками упрусь — не пойду!» — подумал Гарри, упрямо поджимая губы и хмурясь, словно его уже посылают к медику, но вслух сказал другое.

— Неплохо.

— Да? Мне показалось, ты какой-то бледный, — Сэмюель попытался заглянуть ему в лицо, но Гарри всё так же смотрел под ноги, не поднимая головы.

— Я всегда такой, — привычно ответил он.

Этьен тоже не раз ему это говорил. И Ноэль. И профессора. И Сэмюель. Да вообще, сколько он себя помнил, ему постоянно говорили, что он какой-то бледноватый — что поделать, это был его естественный цвет лица! Они уже спустились с лестницы и совсем уж неспешно шли по коридору с высокими потолками.

— Твои родители, наверное, беспокоятся о тебе? — как бы между прочим бросил Сэмюель. — Когда ты с метлы упал, у тебя были серьёзные травмы. И ещё инцидент в библиотеке до этого. Они не приезжали?

— Нет.

— Хм… — Сэмюель слегка сбился с шага, — позволь спросить, почему? Они что… кхм… — он понизил голос и как-то неловко передёрнул плечом, — они тобой пренебрегают? То есть я не хочу сказать… — он сделал небольшую паузу, надеясь, что Гарри тут же его перебьёт и бросится на защиту родителей или горестно вздохнёт, подтверждая его догадки. Или сделает хоть что-нибудь, что помогло бы Сэмюелю понять, какими же были эти мадам и месье Престон. Но Гарри спокойно шёл рядом с ним, никак не реагируя. Ему хотелось немного помучить Сэмюеля, который первым начал этот неприятный разговор. Пусть тоже немного подумает, подбирая наиболее тактичные выражения. Гарри бросил на Сэмюеля взгляд, давая понять, что слушает и весь во внимании. Тот продолжил: —…Я не имею в виду, что они плохие родители. Просто странно, что они так и не объявились после того, как ты чуть не умер. Но если ты не хочешь об этом говорить, то не надо, я думаю, это не моё дело…

Гарри поразмыслил и решил ответить, поскольку его молчание могло вызвать ещё больший интерес к его персоне, чего он отнюдь не желал.

— Они не имеют возможности приехать, — сказал он и после паузы повторил рассеянно: — Не имеют возможности. — Сухая фраза, вроде бы отвечающая на вопрос, но не уточняющая и при этом намекающая на нежелание развивать тему.

— Хм, — коротко кивнул Сэмюель. — Они же магглы, так? — и, сложив что-то у себя в голове, сделал вывод: — Значит, они не знают о том, что с тобой приключилось?

— Нет, — подтвердил Гарри. А ведь даже не солгал.

— Но они хотя бы заберут тебя на каникулы?

— Нет. Они не могут.

Гарри слегка поморщился: «Не знают, не могут, не имеют возможности — всё одно — они ни на что не способны, потому что они — мертвы».

— То есть ты все каникулы проведёшь в замке? — Гарри в очередной раз сдержанно кивнул, внутри настораживаясь: «Что за допрос?». — А что насчёт дедушек, бабушек, они не могут тебя забрать?

Гарри вдруг остановился, прямо посмотрел Сэмюелю в глаза и, не скрывая нотки раздражения в голосе, ответил:

— Ты так говоришь, словно остаться на каникулах в академии — это всё равно что отсидеть в тюрьме. Сам-то ты в этом учебном году впервые покидаешь замок.

«Так, напустить на себя подозрительный вид и дать понять, что тоже умеешь задавать вопросы», — мысленно помогала Гарри его расчётливая сторона. Сэмюель весь подобрался и сухо ответил:

— Прости, что лезу не в своё дело, но, обитая в одной гостиной с братьями Жизо, порой задаешься вопросом — у всех семьи такие чокнутые?

Гарри молча кивнул. Скорее всего, Флёр Делакур была единственной в замке, кто знал о его семейных обстоятельствах, за исключением профессоров и графа Альфотуса, конечно же. Гарри отнюдь не желал, чтобы это число увеличилось, но уже приготовился к тому, что после Флёр об этом узнает весь замок. Но та хранила тайну строжайше — впрочем, Гарри не удивился после того её выступления. Вероятно, она посчитала, что таким образом только сыграет «бедному сиротке» на руку, ускоряя его продвижение на место Министра магии. Гарри, разумеется, в Министры не метил и таким положением вещей остался доволен.

Так уж выходило, что отношение людей к сиротам совсем иное, нежели к остальным, словно это уже заложено в человеческой натуре в виде инстинкта. И очень часто люди жалеют этих детей. А Гарри не хотел жалости — она унижала. Было проще вынести нападки Делакур и озлобленных ребят в приюте, чем сострадательные взгляды незнакомцев. На самом деле Гарри даже не чувствовал себя достойным жалости. Он видел множество детей в приюте — отпрысков гулящих женщин и пьяниц, — в волнении ожидающих, когда их живые так называемые родители заберут их домой, который всего чаще был подобием свалки; детей, чьи тела были истерзаны побоями и всевозможными болезнями; детей без надежды на будущее. Гарри чувствовал себя очень далёким от этих детей. Ему, безусловно, не повезло во многом, но посреди окружавшей его безысходности он считал себя довольно удачливым. Хоть его родители и погибли слишком рано, они подарили ему бесценный подарок в виде своей любви, тепла и заботы, чему научили и его. А теперь перед ним ещё открылся этот необыкновенный мир с его возможностями. Гарри не видел повода жаловаться.

Поэтому он не стремился рассказывать каждому встречному и поперечному о своей нелёгкой судьбинушке. Но не только это было причиной его отчуждённости. Он не чувствовал потребности обсуждать свою жизнь с кем бы то ни было. Зачем? Для чего? Было просто отделаться от любопытных одной-единственной двусмысленной фразой, вложив в голос немного раздражения, и люди сразу оставляли его в покое. Или можно было просто промолчать — эффект был тем же, даже более долговременным. К чему были все эти долгие разговоры и беседы ни о чём? К чему споры и попытки кому-то что-то доказать? Это всё занимало уйму времени и сил. Было гораздо проще просто помолчать.

— Постой, — вдруг остановился Сэмюель, не доходя до Трапезной пару поворотов. Гарри сделал ещё два шага вперёд по инерции и остановился, обернувшись в недоумении. — Скоро Рождество и Новый год, — начал Сэмюель, упрямо смотря в стенку у него за плечом, — и раз уж мы в этом году больше не увидимся, я хотел тебе кое-что показать.

Он окинул коридор быстрым взглядом и завернул в соседний проход, негромко велев:

— Идём за мной.

В проходе не было окон, горел лишь один световой шар. Сэмюель дошёл до стены и дёрнул за канделябр — тот повернулся со скрипом. Раздался щелчок, и часть стены растворилась в воздухе, открывая взору невысокий узкий тёмный вход, куда Сэмюель незамедлительно нырнул.

— Ну же, — нетерпеливо поторопил он из темноты. Поколебавшись мгновение, Гарри скользнул следом за стремительно удаляющимся Сэмюелем. Проход сразу же закрылся за их спинами, и наступила тьма.

— Идём, — прошептал Сэмюель, и Гарри последовал за звуком его шагов и шелестом мантии. Пахло сыростью, затхлостью и пылью. От такого букета ароматов Гарри расчихался, но вскоре запах немного развеялся (возможно, Сэмюель немного поколдовал), оставив лишь явное ощущение запустения. Гарри натыкался на углы и стены, при этом тихо чертыхаясь сквозь зубы.

— Почти пришли, — раздалось несколько впереди. Гарри ускорил шаг, рассчитывая его догнать. Не уловив момента, когда шелестящий звук прекратился, он налетел на остановившегося Сэмюеля. Рефлекторно отпрянув, он свалился бы на пол, если бы Сэмюель не придержал его за плечи.

— Осторожно, — послышался его спокойный голос прямо у мальчика над головой.

— Извини.

Гарри аккуратно высвободился и непроизвольно передёрнул плечами от неприятного чувства, возникающего, когда кто-то вторгался в его личное пространство. Послышался шорох, металлический скрежет, и вскоре яркий свет ударил Гарри в лицо. Он прикрыл глаза ладонью и, щурясь, вышел из тёмного коридорчика, обдуваемый прохладным воздухом.

Место, куда привёл его Сэмюель, было впечатляющим: вокруг блистала прямо-таки поэтическая красота. Вместо ожидаемого старого пыльного кабинета они оказались на небольшом пятачке земли, сплошь покрытом зеленой травкой, с каменной крышей, опирающейся на несколько изящных колонн с капителями. В середине «пятачка» стояли довольно обычные деревянные стол и две лавочки по бокам. Отсюда открывался почти панорамный вид на окрестности академии. Справа виднелась огромная поляна, квиддичная площадка и широкая река, впереди — опушка леса, а слева — великолепный сад месье Бурховца. Летом, должно быть, отсюда был изумительный вид.

У Гарри в голове вдруг всплыло воспоминание из раннего детства. Когда он болел, мама водила его к одной странной старушке, которая всегда скрупулезно его осматривала, ощупывала длинными морщинистыми пальцами и пихала под нос какие-то дурно пахнущие настойки — не менее отвратительными на вид, чем на запах, а о вкусе и говорить не приходилось; но мама уверяла, что эти целебные напитки заберут у него всё-всё плохое, и у него больше никогда ничего не будет болеть. И маленький наивный Гарри пил, давился, стараясь не вдыхать омерзительный запах. Но не эти противные зелья вспомнил Гарри, глядя на эту умиротворяющую красоту, а большой сад старой женщины, в центре которого находилась деревянная ухоженная беседка с плетеной крышей и тонкими столбами, обвитыми плетущейся розой, куда Гарри отправляли после пережитых им мучений, чтобы взрослые могли приватно поговорить.

Гарри подошёл к невысокому ограждению и взглянул вниз: резкий склон уходил так далеко вниз, что, если навернуться, — потом костей не соберёшь. Гарри отступил на шаг.

— Ну как тебе? — окликнул его Сэмюель.

Гарри пожал плечами.

— Милое местечко. Я тут раньше не был.

Сэмюель кивнул.

— О нём мало кто знает. И это одно из его преимуществ — здесь можно побыть одному.

— Но теперь знаю и я. Ты это мне хотел показать? — бочком двигаясь к двери, спросил он.

Сэмюель молча покачал головой. Направившись к одной из колонн, он подозвал Гарри к себе.

— Подойди ближе, — тихо сказал он, садясь на корточки.

Опустив голову, он смотрел на клочок земли перед собой — пшеничного цвета волосы упали ему на лицо, и он нетерпеливо заправил их за ухо. Вынув из кармана волшебную палочку, Сэмюель снова покосился на Гарри и поманил его ближе. Тот примостился рядом и тоже уставился на землю, пытаясь увидеть там хоть что-нибудь необычное — земля там особенная, что ли?

Сэмюель палочкой описал в воздухе незамысловатую фигуру и проговорил:

— Finite Incantatem.

И тут из воздуха материализовался цветок.

«Цветок?» — приподняв брови, в замешательстве подумал Гарри и, покосившись на Сэмюеля, внимательней оглядел загадочное сокровище. Он не очень хорошо разбирался в видах цветов, но этот, кажется, походил на лилию белого цвета с сиреневыми полосами, идущими вдоль остроконечных лепестков от сердцевины, он стоял на тонкой прямой ножке с длинными листочками.

— Хм, — глубокомысленно изрёк Гарри и вопросительно посмотрел на Сэмюеля.

— Ещё одного такого цветка нет в окрестностях Шармбатона, — серьёзно начал тот, любовно смотря на растение. — Я обнаружил его ещё в начале октября, и, что весьма впечатляет, он до сих пор цветёт и пахнет.

«Неспроста это», — подумал Гарри с подозрением. Он новым взглядом посмотрел на слегка склонённый к земле бутон — с меньшим скептицизмом. Но как Гарри ни щурился и ни вглядывался, ничего выдающегося так и не заметил.

— Что же в нём особенного? — с лёгким раздражением наконец спросил он.

Сэмюель едва заметно ухмыльнулся.

— Может, сам догадаешься?

Гарри досадливо махнул рукой и немного отстранился.

— Из-за твоей внезапной любви к флористике мы сейчас опоздаем на прощальный пир.

Сэмюель разочарованно кивнул головой, словно утверждаясь в каком-то мнении.

— Ну да, вряд ли ты сейчас что-нибудь почувствуешь, — загадочно сказал он.

— Что же? — уже немного твёрже велел Гарри.

— Чтоб ты знал, рядом с тобой находится довольно редкий экземпляр Pectus Levitas. Ты знаком с этим названием?

Гарри ответил хмурым взглядом, словно говоря: «А сам-то как думаешь?»

— Этот цветок растёт только в магической среде, независимо от времени года и климатических условий, он может даже из-под снега вылезти. В народе его также называют «Божий Дар». Секрет его в том, что он излучает некую исключительно положительную энергию, чем влияет на эмоциональное состояние человека. Тот, кто проведёт рядом с таким цветком некоторое время, вскоре начнёт чувствовать лёгкость и спокойствие, какое-то внутреннее умиротворение, личные проблемы начнут казаться несерьёзными, легко решаемыми. Этот цветок считают истинным сокровищем, потому что он может облегчить внутренние страдания человека, прочистить сознание, упорядочить мысли… как бы «смазать душу лечебным бальзамом» — так говорят. Я читал, что цветок буквально исцеляет душу, но я слабо в это верю. Лично я чувствую только спокойствие и умиротворение рядом с ним.

Сэмюель замолчал, влюблённым взглядом смотря на растение. Гарри растерянно хлопал глазами: «Неужели один маленький цветок может лишить человека страданий?». В груди что-то ёкнуло, по телу прошла волна дрожи. Гарри резко поднялся и отступил.

— Зачем же ты его мне показал? — почти грубо спросил он.

Сэмюель тоже поднялся, недоумённо смотря на него.

— Я думал, тебе будет интересно. — И помолчав, добавил: — К тому же я сегодня уезжаю, и меня не будет некоторое время. Я хотел тебя попросить, чтобы ты присмотрел за ним.

— Что с ним может случиться? Думаешь, кто-нибудь покрошит его на зелье? — несколько грубо фыркнул Гарри.

Сэмюель медленно покачал головой и снисходительно на него посмотрел, явно сомневаясь в умственных способностях стоящего перед ним человека.

— Вся сила этого цветка содержится в той энергии, которую он излучает. А в самих лепестках или стебле нет ничего ценного, поэтому в алхимии его почти не используют. Но мне бы не хотелось, чтобы пропадал такой редкий вид. Дело в том, что Pectus Levitas не только является мощной эмоциональной подпиткой, но ещё и нуждается в ней же. Он никогда не вырастет в безлюдном месте, переживания людей являются пищей для него. Не мог бы ты зайти сюда пару раз и проследить за тем, чтобы он не увядал или кто-нибудь не испортил его по незнанию?

Гарри нехотя кивнул.

— Я зайду, — «ага, сразу после посещения ОВВ — подлечить расшатавшиеся нервишки». — А теперь, может, мы всё-таки пойдём в Трапезную?

* * *

На пир они опоздали. Но, оставшись незамеченными, торопливо заняли свои места. Студенты шумно болтали и уплетали вкусные угощения за обе щеки. Профессора сдержанно переговаривались, изредка бросая взгляды на учеников. Гарри плюхнулся рядом с Этьеном, тяжело дыша, — всё дорогу до Трапезной он почти бежал, стараясь поспеть за быстрыми шагами Сэмюеля. Бегло оглядев преподавательский стол, он поинтересовался:

— Директор Максим что-нибудь говорила?

Этьен, придирчиво выковыривая из блюда у себя на тарелке варёный лук, рассеянно ответил, не поднимая головы:

— Говорила. Поздравила с окончанием года, сказала, что все мы молодцы и прочее. После пира опять что-то скажет.

Этьен мельком посмотрел на Гарри и вдруг вздрогнул.

— Эй, что с тобой? Ты заболел? Где ты был? Выглядишь так, словно из тебя всю кровь выпустили! Снова мылом надышался? Эх, говорил я, чтобы ты к мадам Эйтл сходил! — обеспокоенно запричитал он, не дав Гарри и слова вставить.

Гарри поднял руки в защитном жесте.

— Полегче, Этьен. Я в порядке. Просто в коридорах пыли развелось немерено, — в подтверждение своих слов он стряхнул с мантии пару пылинок.

Этьен обвёл его придирчивым взглядом и недоверчиво поинтересовался:

— А ты в обморок не упадёшь? Выглядишь на грани.

Гарри наигранно-обиженно надулся и попробовал обернуть всё в шутку.

— По-твоему, я такой слабак, что какая-то пыль может выбить меня из строя?

— Слабак или нет, но выглядишь ты так себе, — серьёзно прокомментировал Этьен.

— Не стоит беспокойства, — твёрдо отозвался Гарри и положил в тарелку вареной картошки.

Этьен вздохнул, поняв намёк, и вновь занялся своей тарелкой. Лесные нимфы по своему обыкновению весело пели в своей нише — на этот раз всем известные рождественские песенки, и даже прозвучал оригинальный вариант рождественского гимна Jingle Bells. Все кругом веселились и радовались приближающимся праздникам.

Вскоре сытые ученики начали нетерпеливо ерзать на своих местах, выжидающе поглядывая на директора. В зале стало тише. Гарри без аппетита поклевал немного салата, а затем безучастным видом стал смотреть в потолок. Директор всё не торопилась заканчивать торжество, ведя светские беседы с профессорами и неторопливо цедя из огромного бокала красное вино. Глубокоуважаемая директор Максим посещала Трапезный зал только по случаям торжеств или, грубо говоря, трагедий, поэтому каждый раз словно давала студентам время полюбоваться на себя. Но наконец, когда тянуть ещё больше стало невозможным, директор поднялась со своего места.

— И напоследок я желаю вам приятно отдохнуть и снова — счастливых вам праздников! Академия будет с нетерпением ждать вашего возвращения! Добрых встреч!

Мадам Максим радушно улыбнулась, остальные профессора скопировали её улыбку на своих лицах.

«Это что всё? И этого все ждали?» — недоумевал Гарри. Кажется, директор была просто мастером по части торжественных речей.

Дети похлопали в ладоши в ответ и потопали к выходу. Гарри терпеливо ждал, когда толпа рассосётся и ему спокойно можно будет добраться до гостиной. Глядишь, к тому времени там уже никого не будет. Этьен не стал его ждать и, попрощавшись и пожелав счастливого Рождества и Нового года, отправился искать братца.

Но только Гарри поднялся из-за стола, как его окликнул высокий грудной голос, пронёсшийся через весь зал.

— Месье П’гестон, будьте добры — задержитесь, — сказала директор.

Удивлённый Гарри медленно обернулся, мысленно перебирая в голове все свои провинности — ничего нового, кажется, не было, за исключением разве что... так, мелочи. Учителя так же медленно покидали Трапезную. Мимо Гарри прошёл профессор Ламмот, подбадривающе улыбнувшись ему. Они нечасто виделись в замке и всегда ограничивались одними только приветствиями. Гарри осторожно подошёл к профессорскому столу. Директор выглядела вполне доброжелательно.

— Месье П’гестон, вы собираете остаться на каникулы в академии, я правильно поняла? — тепло улыбаясь, спросила она.

— Да, директор.

— Что ж, ваше право. Но, сами понимаете, в замке почти никого не будет; может, вам было бы лучше проведать своих друзей в приюте?

«Друзей? — Гарри сдержал презрительное фырканье. — Век бы не видеть таких друзей».

— Не нужно, директор.

Несколько секунд она внимательно вглядывалась ему в глаза.

— Хорошо, — вздохнула она. Стоя напротив неё через стол, Гарри почувствовал поток воздуха, смешанный с лёгким запахом вина. — Не буду вас задерживать, месье П‘гестон, вы, должно быть, хотите попрощаться с товарищами? Вместе с вами в замке останутся ещё несколько человек — двое профессоров и студенты. Увы, я уеду из замка. Питаться на каникулах вы будете на кухне… Вы знаете, где находится кухня, месье?

Гарри задумался. Было несколько мест, добраться до которых не составляло ему труда. Он с закрытыми глазами мог дойти до библиотеки. Не так давно перестал путаться в лестницах по пути в гостиную собственного факультета. Помнил дорогу до больничного корпуса, которую предпочёл бы забыть. И с недавних пор мог спокойно дойти до Обители Великих Волшебников. Нет, кухня в этот список явно не входила — Гарри было более чем достаточно и обычной пищи.

— Нет, мадам, — признал он.

— Не беда, к ужину я пошлю за вами кого-нибудь.

— Я вполне могу обойтись без ужина, — немного растерялся Гарри.

Директор бегло оглядела его строгим взглядом и неодобрительно покачала головой.

— Месье П’гестон, вы в зеркало давно смотрели? — Гарри не знал, обижаться ему или радоваться от такого замечания, поэтому просто рассеянно качнул головой. — Вы слишком малы для своего возраста и выглядите больным. Питание является важной частью развития и правильной работы растущего организма, поэтому вам нельзя пропускать приёмы пищи. Я пошлю за вами сопровождающего. И, ‘Арри…

Директор Максим с минуту молча рассматривала его худенькую фигурку, едва достающую ей до пояса, облаченную в великоватую для мальчика голубую мантию (волшебница в магазине мантий не стала отрезать слишком много замечательной ткани, сказав в оправдание: «Вы, дети, так быстро растёте»). Под действием сентиментальных чувств, возможно, вызванных праздничной обстановкой, она ласково погладила ребёнка по голове. На секунду тот испугался, когда огромная рука потянулась через весь стол к его голове, но всё обошлось — директор Максим, зная, что не обладает «лёгкой рукой», лишь пару раз осторожно коснулась взъерошенной макушки ребёнка.

— Счастливого тебе Рождества, будь счастлив, — ласково улыбнулась она.

Гарри поблагодарил и направился к выходу. Непонятно откуда взявшиеся кошки заскреблись у него на душе. Рождество… Для ребёнка это время безграничного веселья, исполнения желаний, свершения чудес, время, абсолютно оторванное от реальности, когда весь мир словно накрывает огромная шапка веселья и кажется, что всё кругом вдруг превратилось в сказку. Но в какой-то момент ребёнок вырастает, сказочный дурман рассеивается, остаётся лишь докучающая суета и раздражающая рутина. Для Гарри этот момент настал раньше положенного возраста. У него было пять лет, чтобы к этому привыкнуть. Дух Рождества было направился к Гарри с нежной улыбкой директора и её добрыми пожеланиями, но быстро испарился, поняв, что там ловить ему больше нечего, рождественский огонёк угас в его душе если не на всю жизнь, то на долгие годы.

* * *

Последний взрыв шума — и замок погрузился в тишину. На улице выдалась тёплая погодка, и Гарри решил прогуляться в саду перед ужином.

Конечно, в это время года сад являл собой не такое блестящее зрелище, как летом, но был он не настолько плох, как мог бы. Возможно, причиной тому были какие-то магические методы защиты от холода или же только блестящий профессионализм садовника месье Бурховец. Когда Гарри встретил его, он возился с кустом алых роз, скрупулёзно осматривая каждый бутон и капая на них каким-то раствором. Гарри плотнее укутался в утеплённую мантию и подошёл к садовнику.

— Добрый день, Филлип, — поздоровался он.

— О, Гарри, — радостно отозвался тот, оборачиваясь, — день добрый! Давненько ты к нам не захаживал, — шутливо пожурил он.

— Я был здесь несколько дней назад, но вас не встретил.

— В самом деле? — удивился тот. В раздумьях почесав тонкими морщинистыми пальцами седые волосы на голове, он посмотрел на Гарри. — Где же я был?

Гарри пожал плечами, задумчиво поглаживая бархатный лепесток розы.

— Как ваше здоровье?

— Лучше не бывает, — заулыбался старик, обнажая в улыбке ещё вполне сохранившиеся желтоватые зубы. — Я ещё многих переживу, так что не думайте меня хоронить в ближайшее время.

Гарри скептически отнёсся к данному высказыванию, но спорить не стал. Это даже к лучшему, что старик так думал.

— Гарри, не мог бы ты помочь мне кое с чем? — озабоченно спросил Филлип, переключая своё внимание на цветы.

— Да?

— Придержи-ка вот этот бутончик, я разбавлю ещё чуток зелья.

Гарри аккуратно принял алый бутон, пальцами придерживая упругие лепестки, так и норовящие скрутиться в трубочку.

— Чем это вы их лечите?

Как ученик факультета Алхимии, Гарри не мог не заинтересоваться густоватой болотистого цвета жидкостью с на удивление приятным запахом в руках садовника.

— Зельем от магического вида насекомых, снова одолевают, Моргана их задери, и что им всё неймется? Поганцы облезлые, — зло бурчал Филлип, что нисколько не отражалось на движениях его рук, осторожно наносящих зелье между лепестками.

— А из чего оно? — снова поинтересовался Гарри, кивком головы указывая на зелье. Филлип хмуро посмотрел на колбу на земле и легкомысленно пожал сухонькими плечами.

— А сыч его знает, что там напичкано. Я позаимствовал это у любезной мадам Бразо, — и поспешно добавил, мельком взглянув на Гарри: — С её разрешения, конечно же…

Затем, довольно улыбнувшись, садовник отошёл от куста на несколько шагов и оценивающе рассмотрел дело своих рук.

— Хороши, — сказал он таким тоном, каким в молодости, наверное, говорил вслед проходящим мимо красивым женщинам.

Гарри посмотрел на свою руку. На указательном пальце взбухала капля алой крови, угрожая в скором времени заляпать чистую голубую мантию. Гарри торопливо засунул покалывающий палец в рот и укоризненно покосился на опасные колючки цветка: «Я им помогаю, а они… вот чем отплатили».

Кряхтя, Филлип нагнулся за колбой с оставшимся в ней зельем, какой-то тряпицей и пакетиком непонятной крупы. Гарри помог всё это поднять.

— Ох, спасибо, Гарри. А я секатор так и не взял, пойду в кладовку, да это заодно занесу. Ты пока никуда не собираешься уходить?

— Нет ещё.

— Это хорошо. Нравишься ты мне, малец. Не такой ты, как… кхм. А я мигом — туда и обратно, оглянуться не успеешь.

Но, судя по тому, как он начал свой путь — хромая на обе ноги и передвигаясь маленькими шажками, — оглядываться придётся со скоростью часовой стрелки.

Гарри воровато огляделся и проскользнул в беседку неподалёку. Он надеялся найти здесь двух мелких, скользких и любящих пакостить змей. И — судя по сбивчивым речам и припадочному рыданию одной третьекурсницы, которая однажды ворвалась в кабинет заместителя директора с воплями о чудовищных аспидах, обитающих в саду, и укусов которых она чудом избежала, — брат и сестра облюбовали это местечко и устроили там жильё (хотя, когда кто-то из профессоров лично проверял сад на наличие опасных существ, они успели как-то скрыться).

Гарри заметил в траве под скамьёй подозрительное копошение, сопровождающееся невнятным шипением. Он показательно закашлял и затопал ногами. Шуршание мигом прекратилось, сменившись настороженной тишиной.

— Как ты думаеш-шь, это с-снова она? — тихим шипением нарушил тишину Антарес.

— Чего б ей тут понадобилос-сь? — ворчливо, но на той же громкости отозвалась Ригель. — Она, мне кажетс-ся, и в прош-ш-шлый рас-с с-своего добилас-сь — напугала бедную Ригель до полус-смерти.

— Тогда кто? С-снова тот… этот… или… нет, не он. С-стой, а запах-то…

— Вот балда-с-с! — возмущённо, но с нотками облегчения громко зашипела Ригель и суетливо, путаясь в траве, выползла из-под скамьи, на которую уже уселся Гарри. — З-запах не узнать! Вс-сегда я говорила, Антарес-с, что ты — чистокровный балбес-с без вс-сяких примес-сей, а вожус-сь я с-с тобой только лиш-шь из благородс-ства и моей урож-жденной доброты, нас-следуемой от наш-шей милейш-шей королевы-матуш-шки! Гарри! А я-то гляж-жу, что з-за запах з-знакомый, а этот давай меня с-сбивать — она да она…

Ригель проворно обвилась колечками вокруг изящной ножки лавочки и вскорости была уже у руки Гарри. Антарес, бормоча что-то невнятное, последовал за сестрой.

— Чем вы тут занимаетесь? — поинтересовался Гарри.

— Кто? Мы? Да ш-што мы тут мож-жем делать? — притворно весело отозвалась Ригель. — Без-здельничаем.

— Небось, с-спите целыми днями? — помог Гарри.

— М-м, — мечтательно прошипел Антарес, — точно, с-спим. И вовсе не с-строим никаких планов против… — сестра вовремя ударила кончиком хвоста по его маленькой голове. — Ай! Фто ты делаефь? Я из-за тефя яфык пикуфил! — Антарес обиженно отполз от сестры.

Ригель невинно помотала кончиком хвоста из стороны в сторону.

— Прос-сти, с-соверш-шенно случайно выш-шло. Да ты с-сам виноват! Нечего было рядом с-с моим хвос-стом ош-шиватьс-ся!

— Я ещё и виноват-с-с, — угрюмо пробормотал Антарес.

— Ладно вам, ребята, — прервал их Гарри, — лучше расскажите, что у вас нового?

— Нового? — задумалась Ригель. — Я вот на днях проглотила какую-то летающую жуж-ж-жащую тварь, да чуть не подавилас-сь, — скорбно закончила она.

— Ага, я говорил ей, ш-што это не по нашей части пища, а она — «экз-зотика», «экз-зотика» — откуда это с-слово вообще откопала? — покачал головой Антарес.

— Да что ты в пище понимаеш-шь, бес-столочь стоеросовая! — взвилась Ригель. — Я по твоей милос-сти вообще без ужина с-сижу пос-стоянно!

— С-снова я виноват? Ну как же… А вообще, меньш-ше надо о глупос-стях думать!

— Ах, глупос-сти? Да я хотя бы могу думать, в отличие от некоторых…

— В отличие от некоторых, ты думаеш-шь не на польз-зу с-себе! И мне, с-соответственно…

Гарри устало вздохнул — опять началось. Впрочем, никогда и не заканчивалось. Кровь из пальца всё ещё продолжала медленно пузыриться. Гарри достал из кармана мантии платок и обмотал им ранку. От вида расползающейся по платку красной точки он слегка поморщился.

— Всё, нам пора, — засуетился вдруг Антарес, — не хочется, чтобы с-старик нас увидел.

Ригель в этот раз не стала спорить и без всяких пререканий проворно спустилась с лавочки таким же способом, как и поднялась. Антарес не стал стараться и просто скатился с края, мягко шлёпнувшись на траву.

— Не поминай лихом, — перед тем как окончательно исчезнуть в кустах, театрально прошипела Ригель.

— И вам того же, — пробурчал Гарри, тоже покидая уютную беседку. Несмотря на то, что температура воздуха была не очень низкая, он продрог, казалось, до костей.

— А я вспомнил, Гарри, — ещё не дойдя до мальчика, издалека начал садовник. — Только что увидал в кладовке удобрения и подумал, что ты, наверное, приходил сюда, когда мне их профессор Ламмот от магглов привёз. На выходных это было, кажется. Я прав?

— Скорее всего, месье, — Гарри нетерпеливо переминался с ноги на ногу, стараясь сохранить тепло и поджидая момента, когда можно будет тактично распрощаться.

— Да, да, а удобрения весьма кстати пришлись. Мои-то розы капризничают. Гарри, да ты никак замёрз? Что же ты так легко одеваешься? Зима на дворе! Понимаю, мы здесь несколько избалованы на тепло, но всё же не Африка. Обидно было бы заболеть на каникулы, а они уже вот-вот начнутся…

— Они уже начались, месье, — вставил Гарри.

— Ну сколько раз мне говорить, Гарри, — называй меня Филлип, мне это привычнее. Каникулы, говоришь, начались? Да ты, наверное, зашёл попрощаться? А я, старый дурак, рад стараться, надоедаю своей глупой болтовнёй, — сокрушённо покачал головой старик.

— Я вовсе не уезжаю из замка, Филлип, — отрицательно замотал головой Гарри. Однако странно было называть человека, в несколько раз старше тебя, по имени. — Каникулы я проведу здесь.

— Правда? — засиял старик. — Вот так новость! Не считай, что я эгоист, Гарри, но я рад, что ты останешься в замке.

— Я тоже, — улыбнулся Гарри. Ещё как рад — даже пустым этот замок был гостеприимнее, чем сиротский приют.

Садовник аккуратно отрезал небольшую засохшую веточку от стебелька розы.

— Ты давно не приходил ко мне летать, Гарри, — с лёгким укором сказал он. — Я слышал, что тебе серьёзно досталось от преподавателей после того случая. Но я надеюсь, этот несчастный случай не напугал тебя? Не позволяй одной неудаче сломить твой дух.

Гарри непроизвольно оглянулся на дальнюю часть сада, где обычно проходили занятия полётов с садовником. Не один раз, проходя мимо кладовой, он подумывал о том, чтобы, взяв метлу, отправиться в сад, но тут же себя отдёргивал — не хватало ещё заработать исключение из академии из-за какой-то там забавы. Даже на уроках полётов он был сама осторожность.

— Вовсе нет. Но я боюсь, что в следующий раз меня исключат. Поэтому не хочу давать повод.

— Ну-ну, Гарри, — успокаивающе сказал садовник, — не стоит воспринимать все угрозы учителей всерьёз. Это лишь один из способов воздействия на учеников, — доверительно сообщил он. — Но я надеюсь, что на каникулах ты как-нибудь зайдёшь ко мне полетать, а? — подмигнул он. — Не думаю, что тебе за это что-то будет. В этот раз я буду более внимательно за тобой следить, — шутливо пригрозил он пальцем.

— Я постараюсь... — неуверенно протянул Гарри.

— Отлично. А теперь — марш в замок. Ты весь дрожишь! И в следующий раз одевайся потеплее, будь добр!

* * *

Когда наступило время ужина, перед мирно читающим Гарри с лёгким хлопком возникло маленькое худое существо с длинным носом и огромными чёрными глазами размером с теннисные мячики, одетое в светлую тряпицу, повязанную на манер тоги, на груди которой был аккуратно пришит герб Шармбатона — только звёздочки на нём были серого цвета. Боязливо сгорбившись и норовя закрыть лицо большими ушами, оно робким голосом сообщило, что является сопровождающим юного студента. Гарри, грешным делом было решивший, что к нему пожаловал эльф Санта Клауса, растерянно последовал за необычным существом.

Проворно передвигая тонкими ножками, существо поведало, что является домовым эльфом замка. Оправившись от удивления, Гарри набросился на коротышку с вопросами о том, кем являлись домовые эльфы, как жили, какова была их роль в магическом мире. Тот заметно нервничал, бросал на Гарри то напуганные, то просто молящие взгляды и, заикаясь, односложно отвечал, словно через силу выдавливая из себя ответы. Когда Гарри спросил у домового эльфа, почему он и его сородичи, обладающие своей магией, занимаются сугубо служением магам, тот возмущённо засопел, словно Гарри обозвал его каким-то ругательством, и оскорбленно ответил, что домовики делают всё, чтобы быть полезным и хоть немного облегчить жизнь великим мира сего. Гарри не стал развивать эту сложную тему. Когда домовой эльф довёл «молодого студента» до небольшой дверцы недалеко от Трапезной, Гарри был угрюм, задумавшись о скорбной участи целой расы рабов в этой высокоразвитой цивилизации.

На кухне уже находились все остальные студенты, по тем или иным причинам не разъехавшиеся по домам на праздники. Тучный широкоплечий повар с пышными усами, в высоком белом колпаке, походивший на платяной шкаф, весело поприветствовал Гарри и усадил рядом с его сокурсницей, стеснительной Жанной Санди-Мориц. Стол был накрыт оставшимися после завтрака блюдами. Все двенадцать студентов сидели подавленные — в основном из-за невозможности уехать домой — и угрюмо ковырялись в тарелках.

— Попробуй, очень вкусная фуа-гра, — прошептала Жанна, пододвигая Гарри небольшое блюдо.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил Гарри.

Ближайшим к нему блюдом была поджарая тушка курицы, разрезанная на несколько кусков и залитая неизвестным соусом. Засунув в рот один маленький кусочек этого мяса, Гарри только лишь из-за приличия не выплюнул его обратно. По всей видимости, в соус было добавлено вино — либо повар забыл, что готовит для детей, либо блюдо было с преподавательского стола.

Шеф-повар с умилением смотрел на «увлеченно потчевавших» детей, словно не замечая, что ни у кого из них не было аппетита, даже у полного мальчишки с двойным подбородком и руками-сосисками, который с прегрустной миной мелко крошил в тарелку сдобную булочку.

Шармбатонский повар, судя по всему, был гурманом и истинным французом, предпочитавшим экспериментировать с и так специфическими традиционными блюдами. А в честь праздника он и вовсе дал волю своему воображению.

— Кто желает супа? — услужливо поинтересовался повар и, не обращая внимания на отрицательные мотания головами «подопытных», разлил пюреобразную массу по маленьким тарелочкам, проворно подвинув каждую к соответствующему студенту.

Жанна, как показалось Гарри, скривилась и робко поинтересовалась у повара:

— А он не отравлен?

— Что-о?! Что за глупости бродят в вашей прелестной головке, мамзель? — оскорбленно воскликнул мужчина, взмахнув половником. Капля супа-пюре отлетела в затылок его помощника, страдальчески вычищавшего огромную кастрюлю.

Жанна залилась ярким румянцем и, опустив голову, начала оправдываться слегка заикающимся голосом.

— Я-я... простите, я п-просто слышала, что сегодня к-кого-то отравили…

— А я слышал, что Делакур прокляли, когда она спала, — подал голос толстячок, вмиг воодушевившись.

— Какое там спала! — подскочил худой старшекурсник с факультета Общих знаний. — Говорят, у неё и Фёрмер была дуэль, вроде как они не поделили Анри Ляпьена…

— Да вы что! Там ведь и магии никакой не было замешано! Совершенно обычное для подростков…

— Чушь! На самом деле ей кто-то в духи подлил зелье, — воскликнул третьекурсник с факультета Истории.

— Кхм-кхм… — деловито прочистил горло студент факультета Чар. — Сколько версий! Насколько я знаю — а я уж знаю получше вашего, поскольку учусь на одном с ней факультете, — сказал он, чувствуя своё превосходство над остальными, — подменили вовсе не духи, а её знаменитое освежающее зелье, сделанное по старинному рецепту её семьи, и которое еженедельно присылает ей её бабушка.

— Хм, — недоверчиво протянули остальные.

В кухне некоторое время стояла тишина. Гарри понемногу хлебал предложенный поваром суп, отчего заработал от того новую порцию умилённых взглядов. Он сидел на высоком стуле — слегка болтая не находящими опоры ногами и выпрямив спину, поскольку даже в таком положении линия стола доставала ему до верхней части груди. Они с Жанной были единственными первокурсниками здесь, поэтому самыми маленькими, но даже Жанна превосходила Гарри по росту. Заметив это, тот угрюмо насупился и попытался ещё больше вытянуться.

— Мне вот интересно, кто на такое пошёл, — задумчиво сказал третьекурсник, продолжая развивать тему. — Я просто думаю, что подменить эти зелья было не так уж и легко. А результат? Всего лишь прыщи по всему лицу, которые сразу же убрали.

— А мне больше интересно, как она сразу не заметила подмены, — Гарри замер, когда понял, что сказал это вслух. Подняв голову, он понял, что на него все смотрят. — Хм, я имею в виду, что жутковатое на вид зелье Крабица не так-то просто спутать с другими.

— А ты откуда знаешь? — подозрительно поинтересовался старшекурсник факультета Чар, внимательно его оглядывая.

— Видел, — пожал плечами Гарри.

Третьекурсник хихикнул.

— Неужели ты думаешь, что этот первокурсник подменил зелья? — обратился он к старшему.

— Почему нет? — невозмутимо поинтересовался тот, пристально глядя на Гарри. — Я слышал, что Делакур на него зуб точит.

— Почему нет? — снова захихикал мальчишка. — Да ты только взгляни на него!

Гарри не понравилось такое обращение, и он бросил на третьекурсника злой взгляд, но тот не унимался.

— Он совершенный ребёнок, — продолжал он, — думаю, тут работа кого-то более коварного.

Видимо, на старшекурсника подействовало определение Гарри, как «ребёнка», подкрепляемое видом выглядывающей из-за большого стола чуть ли не одной только лохматой головы. Он усмехнулся.

— Прости, ты, наверное, понятия не имеешь, как это зелье варится.

«Хм!» — а Гарри знал. И даже варил. Он брал из библиотеки книгу по алхимии и сварил некоторые простые зелья для тренировки. А потом куда-то их задевал, что и сам не мог упомнить. Но невоспитанный третьекурсник был прав — Гарри определённо не был ни коварным, ни мстительным. Просто не дано ему это, что поделать.

«А счастье было так возможно! Так близко!»

А.С. Пушкин, «Евгений Онегин»

— Hush, little baby, don't say a word.

Mama's gonna buy you a mockingbird

Гарри в оцепенении стоял посреди уже знакомого ему таинственного коридора, слушая приглушённый и ласковый голос женщины, нежно напевающей колыбельную по ту сторону закрытой двери.

— And if that mockingbird won't sing,

Mama's gonna buy you a diamond ring

And if that diamond ring turns brass,

Mama's gonna buy you a looking glass

Он встряхнул головой с тайной надеждой, что сейчас он проснётся шестилетним мальчиком, в кровати его родного дома, а его мама будет сидеть у изголовья, напевая эту детскую песенку. Но ничего не произошло. Незнакомая женщина продолжала тихо петь:

— And if that looking glass gets broke,

Mama's gonna buy you a billy goat

And if that billy goat won't pull,

Mama's gonna buy you a cart and bull

В груди нарастало непонятное сдавленное ощущение.

— And if that cart and bull turn over,

Mama's gonna buy you a dog named Rover.

And if that dog named Rover won't bark,

Mama's gonna buy you a horse and cart.

Гарри был охвачен странным чувством: внутри всё словно горело, плавилось и холодным потом просачивалось через кожу. Он не сводил взгляда с его двери. Он уже уяснил, что ему нужно попасть в эту дверь во что бы то ни стало. Этот «сон» снился ему не впервой. Но это оказалось таким тяжким делом.

— And if that horse and cart fall down,

You'll still be the sweetest little baby in town.

So hush little baby, don't you cry

Your Papa loves you and so do I.

Но в этот раз кое-что изменилось.

У этого «кое-что» был нежный женский голос.

Гарри сперва растерялся, но наконец решительно распрямил плечи и широкими шагами преодолел расстояние, отделяющее его от двери. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что ему это удаётся гораздо легче, чем прежде. Не давая себе времени засомневаться, он потянулся к ручке двери.

— Я уже не маленький, мам, — приглушённо раздался недовольный детский голос из-за двери.

Гарри замер. Кровь бросилась ему в лицо, волна дрожи прошла по всему телу. Этот голос… этот голос показался ему вдруг таким родным, таким близким и… таким знакомым. Отчаянно знакомый, но в голове был туман, Гарри не мог вспомнить, кому он мог принадлежать. Бешено колотилось сердце. И даже детская колыбельная, похожая на ту, что пела ему мама в детстве, не взволновала его больше, чем это сделал голос мальчика, находящегося за дверью, буквально в нескольких шагах от него.

Так близко… невыносимо близко.

— Не маленький, — согласилась женщина, — но и не взрослый, солнышко.

Гарри застыл с вытянутой рукой перед закрытой дверью.

— Не называй меня так, — пробурчал мальчик — так тихо, что Гарри едва разобрал слова.

— Если хочешь, я буду называть тебя «злюка», — мягко поддела женщина, скорее всего, пытаясь поднять ребёнку настроение. Ответа не последовало, что Гарри чрезвычайно расстроило. Он насупил брови и ближе наклонился к двери, почти упираясь носом в лакированную поверхность, боясь упустить хоть слово из диалога.

— Что же с тобой сегодня, милый? Рождество, а ты грустишь, — столько ласки было в голосе женщины, что Гарри невольно испытал противоречивые чувства: с одной стороны — благодарность, словно она обращалась к нему, пытаясь успокоить; с другой — странную неприязнь, будто бы она его совсем не понимала.

— Не знаю, мам, — через некоторое время уныло пробормотал мальчик.

У Гарри сердце пропустило удар и забилось так энергично, словно стремясь выпрыгнуть из его груди и перекочевать в другую, ту, что была за дверью, в который раз служившей главной преградой. Но главной ли? Голос неизвестного был таким слабым, потерянным, неуверенным ни в чём. У Гарри в голове всё помутилось окончательно, он испытывал столько всего, всё разом, так сильно и непонятно, что чуть не упал в обморок. Сам того не осознавая, он опустил ладонь на ручку двери. Он не сразу понял, что рука в прямом смысле слова пролетела сквозь металл. Не задумываясь, Гарри повторил свои действия несколько раз, пока до его взбудораженного мозга не дошло, что два абсолютно твёрдых — на его взгляд — тела столкнулись друг с другом, не испытав при этом ни малейших трений и даже какого-либо подобия дискомфорта.

— Поспи, малыш, завтра будет новый день; вот увидишь — ты даже не вспомнишь сегодняшний кошмар.

Гарри в недоумении посмотрел на свою руку, а затем на злосчастную дверь — почему она его не пускала? Казалось, что сам дом ополчился против него. Почему он постоянно преследует Гарри в этих странных «снах» или «видениях»? Что они значат? Для чего они? Что он должен делать? И Гарри никак не мог ни вернуться в реальность, ни сделать хоть что-нибудь здесь, изменить привычный порядок вещей. Какое-то время он стоял там, размышляя о том, что будет, если он шагнёт вперёд, невзирая на преграду. Пройдёт ли он сквозь неё? Или проснётся?

— Если б я ещё мог заснуть, — раздался грустный голос мальчика, и Гарри снова встрепенулся. «Голос прозвучал немного веселее, чем прежде, или мне показалось?» — с надеждой подумал он.

— Не бойся, сынок. Ничего не бойся, ты не один, я же с тобой, — бодро сказала женщина.

Послышался шелест ткани — возможно, одеяла — и едва слышный горький вдох мальчика.

— Да, ты со мной, — глухо повторил он, кажется, не слишком воодушевлённый этим фактом.

— Всегда с тобой, — твёрдо подтвердила женщина, возможно, полагая, что мальчик боялся остаться один.

Но она не знала, что он и так один. И уже давно.

* * *

Пробуждение было не из приятных. Во рту было такое ощущение, словно он всю ночь жевал песок — он попытался облизать пересохшие губы, но это ничуть не помогло. Встать и налить воды стало задачей не то чтобы невыполнимой, но очень сложной. Даже стянуть с себя плотное одеяло, сейчас казавшееся свинцовым, не было сил. В спальне было жарко и душно — скорее всего, замок наконец решили хорошо прогреть. Впрочем, Гарри это не особенно беспокоило. Он пластом лежал на кровати, бездумно смотря в ничем не примечательную точку на потолке прямо над собой.

К рассвету Гарри всё ещё не мог прийти в себя после «сна». В голове не было ни одной мало-мальски разумной мысли — сплошной вакуум, и в «полном» ли он сознании, оставалось под вопросом. Им овладевало то бездумное оцепенение, когда не замечаешь ни времени, ни места.

Вечером в канун Рождества на улице лил дождь, и в гостиной было сыро и холодно. Около часа Гарри, сидя на кресле, тянул околевшие конечности к скудным язычкам пламени в камине. Но когда огонь окончательно затух, он поспешно скрылся в спальне. Приняв горячий душ, он с головой укутался в двойное одеяло. Но заснуть не удавалось. Весь день он был расстроен неведомо чем, всё валилось у него из рук, и он не мог придумать, чем себя занять, отчего нервничал ещё больше. Холод отбивал всякую охоту к действиям. Он весь день проходил из одного конца замка в другой, без малейшего желания с кем бы то ни было разговаривать и что-то делать.

Он говорил себе, что так на него влияют рождественские праздники и он просто расстроен, хотя в глубине души знал, что это давно не было проблемой, и мучила его не жалость к самому себе, а тревога весьма неясной природы. Такое бывало с ним и раньше, особенно часто в этом году, но пока он целыми днями учился и занимался какими-то делами, этот страх дремал и выплыл наружу только на фоне тотального безделья во время каникул.

Проворочавшись половину ночи и испробовав практически все способы борьбы с бессонницей, включая подсчёт овец и собственных выдохов, он наконец заснул. Но долгожданное избавление так и не наступило. Он снова попал в таинственный коридор с таинственной дверью, но в этот раз сценарий изменился. Этот необъяснимый всплеск эмоций «во сне» полностью обессилил его в реальности, словно выбив из седла.

Алая полоска рассвета, ударившая прямо в глаза, заставила его повернуть голову к окну. Постепенно вместе с поднимающимся солнцем стал оттаивать и Гарри. Он помотал головой из стороны в сторону, стараясь избавиться от странной дымки в сознании. Вместо этого стало вдруг горько и обидно, и он был слишком расстроен, чтобы разобраться, отчего именно. Возможно, оттого, что ничего не мог понять.

«Чертовщина какая-то».

Гарри рывком сел в кровати, скидывая наконец с себя жаркое одеяло и ладонями протирая глаза.

«Так, что это я расклеился? Это был просто беспокойный сон. Я просто не в духе. Ведь бывает же такое? Ни с того ни с сего — и нет настроения», — мысленно твердил он самому себе, свешивая ноги с высокой кровати. Холодок лизнул голые пятки, и Гарри передёрнуло. Он огляделся: комната была погружена в оранжевый заревой цвет, пологи пустых, аккуратно прибранных кроватей были отдёрнуты. Гарри скатился с гладких простыней, вставая ногами на пушистый ковёр с разноцветными восточными узорами. Одеяло скользнуло на тот же ковёр, но Гарри не обратил на это внимания и подошёл к стене с маленькими книжными полочками, где студенты хранили свои учебники и постоянно оставляли всякую мелочь вроде перьев, чернильниц или наручных часов. На одной из пустых полочек сиротливо стоял пузатый кувшин с питьевой водой. Стакана поблизости не было, и Гарри сделал пару больших глотков из горла. Он буквально чувствовал, как прохладная жидкость стекала по пищеводу. Рассеянно глянув на оставшиеся полкувшина воды, он вдруг вылил её себе на голову — ощущение было такое, словно кто-то неожиданно швырнул ему за шиворот снежок. Ледяные капли торопливо сползали с шеи на спину и скатывались на пол. Гарри поморгал и, убрав воду с глаз, посмотрел на мокрый ковёр.

— Вот чудак, — хмуро пробурчал он самому себе и расстроенно поплёлся в ванную. Обычно он вставал раньше всех, а позже — сочувственно кивал суетящимся сокурсникам, занимающим очередь в ванную комнату. Сейчас же во всём блоке, помимо Гарри, была одна только Жанна — большая соня, которая зачастую опаздывала на уроки.

Мысли снова остановились на «сне»: голос неизвестного мальчика из нынешнего «сна» напомнил ему что-то, но это узнавание маячило где-то на периферии сознания и не давалось в руки. Прошлое загадочное «видение» на Хэллоуин со временем почти стёрлось из его памяти, будто прошли годы с тех пор. Поэтому сейчас ему не пришло в голову их сравнить.

Шлёпая босыми ногами по плитке ванной, холодившей ступни, Гарри ополоснул лицо водой и взглянул на своё отражение в зеркале. Он рассчитывал, что его внешность будет соответствовать его ощущениям, но был несколько удивлён: не было свойственных ему синяков под глазами и красноватых белков глаз; лицо хоть и было бледноватым, но имело нормальный, человеческий цвет; и даже волосы не стояли торчком в прямо вертикальном положении, как это всегда бывало по утрам, но это, скорее всего, было заслугой вылитой на голову воды.

— Отлично выглядишь, милый, — прокомментировало волшебное зеркало голосом, напоминающим звук, образующийся, когда проводишь влажным пальцем по стеклу. Гарри криво усмехнулся. — Но-но, мальчик, не кривись! Я думаю, что тебе бы очень пошла улыбка, — скрежетало зеркало. — Я никогда не видело твоей улыбки.

— Чтоб я улыбался в ванной? — пожал плечами Гарри.

— А почему нет? Счастливые люди улыбаются где угодно. Но скажу тебе по секрету — я здесь не так часто вижу улыбки. Более того, детишки нередко приходят сюда поплакать. Должно быть, они считают ванную укромным местечком, — вздохнуло зеркало.

— Дофно быфь, — пробурчал Гарри, не вынимая зубной щётки изо рта.

— Ах, как бы я хотело висеть где-нибудь в гостиной, — вещало зеркало. — Чтобы все в меня заглядывали каждую минуту, разговаривали со мной. Я бы слышало их смех, их разговоры, любовалось бы их улыбками, ловило бы каждое движение, выражения их детских личиков. Я бы всецело отдалось тем целям, для которых было создано. Эх, я бы было счастливо… — зеркало мечтательно скрипнуло.

— Не понимаю, — нахмурился Гарри, ставя зубную щётку обратно в стакан, — почему все неживые, но магически наделённые живыми свойствами существа страдают от одиночества? Почему вы так стремитесь обладать человеческими чувствами и быть как можно ближе к людям? Ведь вы совершенно не такие. И у вас не должно быть чувств. И я не понимаю, почему зеркало чувствует себя одиноким и мечтает о человеческой компании, словно вам кого-то не хватает. По мне, так быть одному — это не так уж плохо.

Гарри замолчал, не сводя невидящего взгляда с ядовито-желтого пластмассового утёнка на краю ванны. Зеркало тоже молчало. Пауза затянулась. И хоть раньше зеркало редко подавало голос, ограничиваясь комментарием о внешности, сейчас Гарри чувствовал неловкость от этой тишины. И досаду то ли на зеркало, то ли на самого себя, что они оба сегодня были слишком разговорчивыми.

Наконец, когда Гарри уже был у двери, собираясь уйти, зеркало снова подало голос.

— Ты так вовсе не думаешь, — сказало оно. — А я, мальчик, я — просто-напросто зеркало. И моя задача лишь отражать то, что находится передо мной.

Фраза была сказана весьма двусмысленно, но Гарри не стал уточнять и вышел.

— Ой, — пискнула Жанна, столкнувшись с Гарри в коридорчике. Её взгляд торопливо окинул его с ног до головы. На её щеках ярко проступил румянец, и она низко опустила голову. — Я думала, э-э, что ты ещё спишь. Я слышала, что ты рано встаёшь, но сейчас такая рань! То есть я не ожидала, э-э… увидеть тебя и… э-э, рано же ещё совсем. И к-каникулы к тому же… — лепетала она. На ней был тёплый тёмно-зелёный халат поверх длинной голубоватой сорочки. Руки нервно теребили край пояса.

— Да, сегодня как-то не спалось. Может, из-за праздника? — предположил он.

Жанна оглядела его исподлобья и снова опустила взгляд.

— Ага... да, точно. С Рождеством! — смущённо пролопотала она.

Гарри кивнул.

— И тебя тоже. — И не замечая стеснение сокурсницы, он вдруг поделился: — Наше зеркало сегодня на редкость разговорчивое.

Жанна непонимающе на него посмотрела, на миг забыв смутиться:

— Они всегда болтают.

— Правда? — нахмурился Гарри. — Ты, должно быть, хороший собеседник, со мной зеркала редко разговаривают.

Девочка стала цвета вареной свеклы и пробормотала:

— С-спасибо, — он снова опустила взгляд. — Я… это… в общем, пойду, — вконец смущённая, она развернулась и стрелой бросилась к своей комнате.

Гарри недоумённо осмотрел себя — не забыл ли он, часом, надеть пижаму? Но лёгкие ситцевые штаны в шотландскую клеточку и тонкая бежевая футболка, всё ещё частично влажная от опрокинутой на неё воды, были полностью на нём. Это был обычный внешний вид, с которым встречались однокурсники по утрам. Бедняжка Жанна, её могло смутить всё что угодно.

* * *

— …одиннадцатый способ: пол-унции крови дракона Румынского Длиннорога (при отсутствии крови именно этого вида можно заменить кровью Китайского Огнемёта или, как его ещё называют, Львиного Дракона) добавить в готовый, ещё тёплый раствор и перемешать по часовой стрелке либо против часовой. Лимонные дольки получатся мягче на вкус и избавят вас от вредных последствий применения лишнего количества сахара. — «Бред какой-то». — И двенадцатый способ: три с половиной капли крови Новозеландского Опалового Глаза (желательно родом из Австралии) добавить в полностью готовый раствор любого чистящего средства, взболтать и дать настояться один день при температуре пятьдесят градусов по Цельсию. После чего ваше чистящее средство отмоет любую поверхность! Перед применением данной смеси настоятельно рекомендуется использовать перчатки из кожи Шведского Короткокрыла, — дочитав, Гарри поднял голову и взглянул на притихшие статуи и портреты. — По-моему, этот волшебник чокнутый, — выдал он свою версию.

Те обменялись взглядами, что заняло у них достаточное количество времени, поскольку их в ОВВ было немало, и в один голос принялись обсуждать услышанное.

— Немыслимо! Кровь драконов, да на такие цели!

— Румынский Длиннорог? Мерлин мой, они ещё не вымерли?

— Кто, прошу вас скажите, станет тратить огромные деньги на такие пустяки?

— Да тут не только деньги, это же ещё и ценнейшие ингредиенты!

— Большей глупости я и в жизни, и после смерти не слыхивал!

— Невероятно, да кому только в голову могло прийти такое кощунство? Может, мальчик решил над нами поиздеваться и всё выдумал?

Поток возмущений был прерван маркизом Сюррепьелем.

— Не так бурно, господа. Мы же цивилизованные люди — хм, то есть были ими, — а устроили какой-то цирк, — мягко, но укоризненно покачал он головой. Лепные и прописные существа замолчали и покаянно опустили взгляды. — Как вы сказали, Гарри, величают господина, открывшего эти двенадцать способов применения крови дракона?

Гарри взглянул на заголовок статьи.

— Альбус Персиваль Уилфрик Брайен Дамблдор, — прочёл он.

— Вот это имечко! — усмехнулся какой-то портрет. Другой ему ответил:

— Это ещё ничего, я вот был знаком с одним магглом… Его полное имя было — Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Жуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Кирино… Капино... хм, все и не упомню — и всего двенадцать имён! Представьте себе его подпись!

— Так, господа, мы отвлеклись, — перебил маркиз. — Гарри, что там ещё об этом волшебнике есть?

Гарри пробежался взглядом по странице.

— Да немного: верховный чародей Визенгамота, кавалер Ордена Мерлина первой степени, председатель Международной Конференции Волшебников, Великий Волшебник…

— О! Вы слышали, господа? Это же наш коллега — Великий Волшебник! Его так же, как и нас, после смерти обратят в камень или краску, — довольно заскрежетал маркиз.

Остальные невнятно загудели — кто одобрительно, кто возмущенно. Больше в нарытой Гарри в библиотеке старой газете «Магический обозреватель» не осталось ничего непрочитанного и необсуждённого. Гарри аккуратно свернул газету и спрятал в сумку. Он сидел на мягком ковре Обители в позе лотоса. Любопытные статуи обступили его кругом, а прямо напротив величественно разместился на троне маркиз, то и дело вскакивающий со своего места во время самых активных обсуждений. Все с сожалением посмотрели, как Гарри прячет прочитанную газету, и медленно разбрелись по своим местам. Маркиз имел вид наевшегося сметаны кота: с его мраморного лица не сходила сладенькая улыбка. Вдруг он встрепенулся и подался вперёд.

— Гарри, Гарри, Гарри… Даже не знаю, как вас благодарить, — говорил он, активно тряся его руку. — Вы столько для нас сделали, вы сами даже не представляете, что это для нас значит! Столько нового мы узнали!

Обитель согласно загудела, причём совершенно искренне. Гарри стушевался: невелика заслуга — принести старую газету и прочесть её. Любой студент мог бы это сделать. Но не сделал — это Гарри в голову не пришло.

— Не стоит благодарности, маркиз… — начал он. Но маркиз тут же перебил и принялся воодушевленно благодарить:

— Как это не стоит? Как не стоит?! Вы, молодой человек, просто сами не понимаете, что для нас сделали! Столько лет в этих пыльных апартаментах, и считанное количество гостей! По пальцам двух рук можно пересчитать этих замечательных людей — конечно же, я имею в виду не руки месье Карье, у которого отсутствует три пальца, и не мадам Натали, у которой их шесть на каждой руке. Да, мы — жалкие существа, не относящиеся к детям природы, — уже десятки лет не видывали такого внимания к себе!

— Говори за себя, — издалека пробормотал ворчливый старик Бертран.

Маркиз вдруг едко усмехнулся.

— Ах да, месье Бертран, совсем забыл о вашем маленьком счастье, — но по его лицу было заметно, что он вовсе не забыл и помнил очень хорошо. Маркиз стал объяснять Гарри, и тот почти видел, как у его губ скапливается сахар — до того слащава была его речь. — Видите ли, мальчик мой, тринадцать лет и четыре месяца назад, после полудня (Обитатели ОВВ тщательно следили за временем, поскольку это было их единственным развлечением, не считая постоянных споров.) в наше скромное жилище вторглась весьма значимая персона. Мальчишка — ох, простите — мальчик оказался прямым потомком нашего многоуважаемого месье Бертрана и был отлично об этом осведомлён. В течение семи лет мы были вынуждены терпеть его присутствие — ох, простите, — он навещал своего великого предка.

Маркиз метнул колючий взгляд в бедного Жакмара Клее, за которым висел портрет Бертрана, после чего обиженно пробормотал Гарри на ухо.

— …шептались там, в углу, как две барышни-сплетницы, а нам — ни слова! Гнусный, невоспитанный, невежественный, наглый был мальчишка! Отрада для моей души, что он давно у нас не появлялся, — доверительно сообщила старинная мраморная статуя.

Маркиз считался самым старым в этой компании, поскольку пробыл здесь дольше остальных. Самым же молодым был Пьер де Фоньши, который меньше всех участвовал в обсуждениях и был убеждён, что в скором времени его портрет повесят в Главном Холле Министерства магии, — столь почтенная он был личность. Хотя и он порой забывал о выстроенной им манере поведения, увлечённо споря с «товарищами по несчастью». В самом же деле все обитатели ОВВ были одними из тех колдунов, которые начали изучение важнейших аспектов магии. Их заслуги были оттеснены на второй план, когда стали появляться более современные исследователи, намного больше раскрывшие всё то, чему ОВВцы подготовили почву. Они хоть и занимали почётное место — в самом почитаемом учреждении всех французов — академии Шармбатон — всё же не пользовались большим авторитетом.

В знак согласия Гарри неодобрительно покачал головой, как бы говоря: «Безобразие!».

— Всё это очень интересно, маркиз. Я бы с удовольствием послушал ваши рассказы, но, может, в другой раз? — с надеждой, что его отпустят, Гарри аккуратно поднялся с пола — мышцы затекли, и ноги немного покалывало.

— Что? Вы уже уходите, Гарри? — встрепенулся маркиз, вскакивая со своего места. — Да что же вы, да как же… — засуетился он, — мы ни за что не отпустим вас просто так!

— Как же так!

— Ни за что!

— Мы не столь невоспитаны!

— О-хо-хо, какой скромный! — загалдели остальные.

Гарри насторожился: «Что ещё удумали эти чокнутые?».

— Гарри, — торжественно сказал маркиз, — в счёт того, что вы поведали нам столько всего интересного для нас, мы не отпустим вас, пока не отплатим добром на добро.

— О, — только и сказал Гарри.

— Задавай свои вопросы, милый, — подала голос мадам Франсуаза, чью статую Гарри не так давно подвинул ближе к трону её мужа. — Мы постараемся ответить на всё, что тебя интересует.

— Хм, — Гарри удивился, как он раньше до этого не додумался — использовать статуй в своих целях. Зачем безрезультатно тратить часы в библиотеке, если можно прямо задать вопрос этим титанам ума, многие из которых сами написали множество книг из этой библиотеки, а другие большую их часть перечитали?

Гарри глубоко вздохнул и внимательно оглядел добродушные лица. Те с любопытством навострили уши. Гарри молчал, формулируя свой вопрос. Отчего-то в груди образовалось тяжесть, и какая-то иррациональная часть его резко захотела уйти. В конце концов он пересилил себя и медленно сказал, смотря в пол:

— Допустим, я хочу найти человека, зная его имя и фамилию. Что может мне помочь?

Существа проигнорировали это незначительное, по их мнению, «допустим» и сразу же заинтересовались, кого же так жаждет найти одиннадцатилетний мальчик. Поток новых вопросов посыпался на него, но самый неожиданный прозвучал от старика Бертрана:

— Где твои родители, малыш?

Все мигом умолкли. Гарри приподнял брови.

— Погибли, — ответил он сдержанно.

— Погибли? — усмехнулся портрет. Гарри обошел статую Жакмара Клее и наткнулся на лукавую усмешку курчавого старика. Маркиз молча следовал за Гарри по пятам, нависая над ним.

— Почему вы спрашиваете?

— Потому что они не погибли, и ты это отлично знаешь, — самодовольно отозвался старик.

Гарри склонил голову к плечу и нахмурился.

— Не погибли? — задумчиво сказал он. — Люди, которые меня воспитали, сгорели в доме, в котором я прожил с ними всю свою жизнь. А когда их обгоревшие останки положили в гроб и хоронили, меня не было с ними, потому что, видите ли, возникли кое-какие проблемы с моим устройством в приюте, и мне, шестилетнему ребёнку, не сочли нужным дать последнюю возможность попрощаться с самыми дорогими мне людьми.

— А, опять ложь! — воскликнул старик, но уже не так уверенно и самодовольно, как прежде, а скорее отчаянно, бегая глазками, ищущими поддержки, но не находя. Всё смотрели на него неодобрительно и обвиняющее.

— Ложь? — переспросил Гарри, чуть повысив голос, поскольку бормотание Великих Волшебников становилось громче. — Хотите сказать, что я придумал смерть родителей? — Гарри вдруг почувствовал, что его несколько занесло.

— Я… нет… то есть — да, для вас есть, то есть должен быть… да ладно, — безнадёжно махнул рукой старик, сдаваясь.

— Ах, месье Бертран, как вы нетактичны! — укоризненно воскликнул маркиз, вставая между Гарри и портретом старика. Бедняга Жекмар, рядом с которым теперь столпилась кучка тех, кто мог передвигаться, облился бы уже семью потами от неловкости, если бы был человеком. — Бедный ребёнок такое пережил, а вы ещё смеете его выспрашивать по такой деликатной теме! И совсем не касающейся нашего разговора, — старик что-то пробурчал в оправдание, но никто не понял, что именно. — Так о чём бишь мы говорили? А! Вы, кажется, кого-то хотели найти, Гарри? Так почему же вам не рассказать вашим товарищам об объекте поиска? — добродушно поинтересовалась статуя.

Гарри кивнул и спокойно ответил:

— Разумеется. Я ищу родителей.

В ОВВ несколько секунд стояла тишина. Гарри оглянулся, словно не понимая, чем вызвана такая реакция. Маркиз засунул мизинец себе в ухо и с неприятным звуком интенсивно им покрутил.

— Простите, Гарри, я, должно быть, ослышался, кого вы ищите?

— Своих родителей, — чётко повторил Гарри.

Мраморные брови маркиза медленно поползли вверх. Бертран победно воскликнул, сияя улыбкой:

— А! Я же говорил — живы его родители! А мальчик не так прост, как кажется, — он одобрительно покачал головой, уважительно глядя на Гарри.

Маркиз медленно повернул голову к портрету старика и так же медленно снова обратил взгляд к Гарри.

— Вы имеете в виду могилу своих родителей, Гарри?

— Нет же, живых людей.

Граф поменялся в лице.

— Но ведь вы… только что… почему же вы соврали, Гарри? — с видом побитого щенка неуверенно спросила статуя, словно боясь снова услышать ложь. Гарри слегка устыдился своей детской выходки, расстроившей статуи, но только слегка.

— Простите, маркиз, я сегодня немного не в себе, — стараясь придать голосу как можно больше сожаления, оправдательно сказал он, стыдливо опуская взгляд. Если честно, он сам не понимал, зачем так сказал. Ему вдруг захотелось сделать что-то такое… Что-то бессмысленное. Например, обмануть Великих Волшебников, настроить их против одного из них, с которым они провели времени больше, чем прошло с момента рождения его самого. Обмануть взрослых и высокообразованных существ… но таких доверчивых. Возможно, это была просто детская шалость в стиле Гарри. К тому же он вовсе не врал, просто своеобразно подал информацию.

Он исподлобья оглядел кучку растроганных статуй, которые простили его ещё до того, как он произнёс первое слово. Особенно та их часть, в которой присутствовал материнский инстинкт.

— Но-но, малыш, — растроганно начала мадам Ванесса — хорошая подруга мадам Франсуазы и ненавистница маркиза. — Тебе, должно быть, грустно? Ты не думай, мы ведь знаем, что нынче Зимние праздники. Их принято отмечать с семьёй, а ты — здесь, с неживыми статуями и портретами.

— И всё же, — перебил её маркиз, который, может, и простил Гарри, но всё ещё имел вид глубоко оскорблённого человека. — Ваша речь, месье Гарри, о бедных сгоревших родителях показалась мне весьма правдивой. Вы — искусный маленький лжец, — маркиз поджал губы и отвернулся от мальчика, по-видимому, снова возрождая свою обиду. Гарри отрицательно замотал головой.

— Я не врал, месье Сюррепьель, — не успел он продолжить, как по Обители прошлась волна непонимания. Маркиз недоверчиво на него взглянул, выискивая признаки лжи. Но у Гарри было такое наивное выражение лица, что он просто не выдержал:

— Ну же, молодой человек, объяснитесь! Если вы не заметили — мы ничегошеньки не понимаем!

— Видите ли, месье, — Гарри кивнул, готовясь объяснись перипетии его нелёгкой судьбы.

Какая-то часть его внутреннего «Я» в ужасе закричала, хватаясь за воображаемую голову и отчаянно приговаривая: «Что творится-то! Какой кошмар! Мы сходим с ума!» Но Гарри проигнорировал этот тонкий голосок: сегодня он как-то иначе смотрел на вещи, он не боялся рассказать о своём положении статуям и портретам. Даже если они потом проговорятся кому-то, что из этого? Пусть об этом узнает вся академия! Пусть об этом узнает весь мир! Что ему с этого? Кто может ему помешать? Зачем? Ему могут разве что помочь. Гарри начал свой рассказ, который давался ему необычайно легко.

— Моя история может показаться сюжетом какого-нибудь романа, и всё же… Дело в том, что те, кто меня воспитал, кого я любил, как своих родителей, и те, благодаря которым я появился на свет, — это разные люди. Я узнал правду в шесть лет, перед тем как родители погибли. Они успели сказать мне только имена моих настоящих родителей, — Гарри вздохнул, статуи и портреты внимательно слушали, не перебивая. — Теперь я пытаюсь разыскать их, но я не знаю, как правильно подойти к этому делу. Я предпринимал несколько провальных попыток раньше, и одна из них — сумасбродная поездка во Францию.

— О-о, — протянул маркиз поражённо. — Что значит «поездка во Францию»?

— Я из Англии, — пояснил Гарри. — Когда я наткнулся на их фамилию во французской газете, я, не думая ни о чём, кинулся сюда.

Гарри видел, как блестели глаза у некоторых портретов, падких на мало-мальски драматические истории.

— И что же? Вы не нашли их? Они не во Франции? — спросил маркиз, заинтригованный не меньше.

Гарри пожал плечами.

— След, по которому я их искал, оказался ложным. И у меня нет ни единой зацепки по поводу того, где их искать. Большая вероятность, что они всё ещё в Англии, но с таким же успехом они могут быть в любой другой стране мира — в нынешние времена путешествия между странами стали доступны любому. Может быть, у меня появились родные братья и сёстры, а может быть, моих настоящих родителей уже нет в живых. У меня нет никакой информации о них. Я даже не знаю, волшебники ли они, — он опустил голову и вздохнул. Краем глаза он заметил, как старик Бертран усмехнулся, словно знал, что Гарри не договаривает.

— Хм, это осложняет дело, — маркиз задумчиво почесал подбородок.

— Ох, милый, — запричитала растроганная мадам Ванесса, — мы обязательно тебе поможем! Не носить нам звания Великих Волшебников, если мы не поможем тебе! Ну же, вы — бесчувственные чурбаны! — грозно обратилась она к подавляющему большинству мужской части Обители, — потрясите своими котелками и выкладывайте всё, что может помочь мальчику!

Статуи, портреты, рельефы наперебой принялись обсуждать свежую тему. Маркиз не обращал ни на кого внимания и с несвойственным ему спокойствием докладывал Гарри:

— Если они магглы, будет гораздо легче, если, конечно, они не поселились где-нибудь в Австралии. А если они маги, то… От магов можно ожидать чего угодно. Они могут оградить своё жилище столькими заклятьями и оберегами, что мы не найдём их, даже если пройдём мимо окна их дома. Да, тут определённо поможет только магия, основанная на крови. Это, конечно же, не лучший вариант для ребёнка, но что поделать? Базовая защита всех магических семейств состоит в том, чтобы никто не смог переместиться в их дом, — это антитрансгрессионный щит. Помимо поисковых заклятий, можно использовать ещё и ментальные — я надеюсь, до этого не дойдёт, уж очень это сложная магия. Можно ещё использовать связь матери и сына — она исключительно сильна и может привести одно к другому, как за ниточку, если эту ниточку прощупать. Для этого можно воспользоваться медитативными техниками, но опять же есть помеха — твой возраст. Никогда не слышал, чтобы в одиннадцать лет дети добивались бы успехов в очищении сознания.

— Я могу попытаться, — вставил Гарри.

Маркиз с сомнением его оглядел.

— Посмотрим. Хотя существуют травы, которые способствуют улучшению концентрации, но обладают немного галлюциногенными свойствами и...

— Гийом! — одёрнула его жена, тот смутился.

— Ты права, дорогая, это слишком опасно для здоровья, особенно для столь юного организма. Существуют также некоторые артефакты для поисков людей и вещей. Но об этом, я думаю, лучше расскажет месье Баррос.

Маленький, похожий на садового гнома глиняный старичок в глиняной шапке, постоянно сползающей ему на густые брови, нерешительно сполз со ступеньки, ведущей к трону.

— На своём веку я повидал много великолепных магических артефактов, — начал он писклявым голосом, — и парочка из них сейчас очень даже пригодилась бы. Например... — он пустился в пространные описание неких старинных инструментов, давно утерянных, впрочем. — И когда аппарат был затоплен...

— Благодарю, месье Баррос, очень познавательно, — перебил его маркиз. — Я предлагаю начать с самых известных поисковиков и существующих по сей день, а? — Он воодушевленно потёр мраморными руками, бодро улыбаясь.

Гарри пожал плечами.

— Все известные я уже использовал.

— Правда? — удивился маркиз. Гарри кивнул. — Что, даже заклятье Квэстера?

— Ага. И даже полдня провёл, водя кристаллом по карте мира.

— Так, — задумалась статуя.

— Может, попробуем зелья? — предложила мадам Ванесса, подруга жены маркиза.

— Разумно, — согласился маркиз нехотя — он не питал к бронзовой мадам положительных чувств. — Гарри?

Мальчик вновь пожал плечами.

— Я видел в библиотеке несколько рецептов зелий, но они довольно сложные.

— Хм, — нахмурился маркиз, — среди нас, конечно же, порядочное количество алхимиков, — некоторые согласно замычали, — но у нас нет наших тел, — с явным сожалением сказал он.

— Не огорчай мальчика, Гийом! — неодобрительно воскликнула мадам Француаза. — Конечно же, мы сможем сварить элементарное зелье Поиска! Главное — достать ингредиенты. Гарри, мальчик мой, ты справишься с этим? — ласково обратилась она к отчаявшемуся ребёнку.

Тот нахмурился.

— Я… даже не знаю, мэм. У меня есть стандартный набор ингредиентов, кое-что я могу найти в лесу, но если придётся что-то покупать, то денег у меня нет.

— Не беда, — неунывающе махнула рукой мадам Ванесса, — деньги можно одолжить. Мир не без добрых людей.

— Ну да, — с сомнением протянул Гарри.

— Ну же, дитя, воспрянь духом! — мягко заулыбалась мадам Франсуаза, прижимая руки к груди, мадам Ванесса вторила её движениям. — Мы поможем тебе найти твоих отца и мать!

Старик Бертран едва слышно фыркнул и пробормотал, теперь уж Гарри понял, что именно:

— Отца и мать, как же! Можно подумать, он в них нуждается.

Гарри покосился на него — старик явно что-то знал или догадывался. Но как и откуда?

— Спасибо, мадам. Надеюсь, что я вас не подведу. Маркиз, — обратился он к возбуждённой статуе, пока тот ещё не дошёл до вершины своего восхищения ситуацией, — вы говорили что-то о ментальных средствах поиска. Не могли бы вы объяснить?

— О, с радостью! Ментальная магия имеет дело с разумом волшебника. Существует специальное заклятье, которое вызывает видения. На первый взгляд они выглядят абсурдно и кажутся совершенно непонятными. Но суть видна через образы, которые магия помогает расшифровать. Причём не обязательно можно увидеть место, где искать нужного человека, а галлюцинации могут подсказать, как добраться до объекта или чего-то, что окружает его. Понимаете?

— Угу, — хмуро кивнул Гарри. — А… месье, могу ли я точно и в подробностях, словно взаправду, увидеть место, в котором живёт… объект?

— Хм, — задумался маркиз, — в этих видениях — точно нет.

— А где могу? — осторожно поинтересовался Гарри, затаив дыхание.

— Где? Ну, честно говоря, ничего в голову не приходит, надо подумать. Бывает... — маркиз кинул неуверенный взгляд Гарри за спину, где была его жена, и несколько натянуто сказал: — …Иногда встречаются люди, которым это дано.

— Да? А как таких людей называют?

— Ну, как их называют? Ясновидящими их называют! — раздражённо закатил глаза маркиз.

Гарри недоверчиво склонил голову. Статуи вдруг ни с того ни с сего принялись бегать взглядами, в том числе и маркиз. Что-то они темнили. Гарри прочистил горло.

— Понятно. Тогда можно было бы начать с этого зелья Поиска.

— Хороший выбор! Доставайте пергамент и пишите рецепт...

* * *

Из Обители Гарри сразу кинулся на улицу, поделиться новостью с друзьями, позабыв о планах проверить чудесный цветок Сэмюеля. Он серьёзно кивал на «мудрые» наставления змей и выказал недоверие к их новому увлечению, о котором они старательно молчали; так старательно, что Гарри не мог не заметить их явного взволнованного состояния. Расспросы, разумеется, привели лишь к яростному отрицанию со стороны Ригель и виноватому бурчанию от Антареса. Затем он выслушал лекции о цветах и полётах от садовника месье Бурховца, а потом отправился гулять по территории, раздумывая о прошедших разговорах. Он прошелся рядом с замком и посидел на трибунах квиддичного поля. Однажды он наблюдал за тренировкой команды со своего местечка у реки: маленькие фигурки игроков с огромной скоростью носились с одного конца поля на другой, выкручивая немыслимые бочки и финты. Было любопытно посмотреть вблизи, но Гарри старался избегать всего, связанного с квиддичем.

В конце концов ноги привели его и к библиотеке. Призрачного графа Альфотуса он не видел с того самого разговора, когда Гарри нагрубил ни в чём не повинному призраку. Можно было предположить, что граф обиделся и поэтому не показывался, или же наоборот — чувствовал себя виноватым за свои также не совсем приятные слова. Но Гарри склонялся к третьему варианту — за все четыре месяца своего пребывания в академии он видел графа всего несколько раз, тот имел привычку внезапно появляться и так же внезапно пропадать без всякой на то причины.

В каникулы в библиотеке стояла загробная тишина, там была лишь старенькая мадам Шёнис, которая, казалось, была приклеена к своему месту за столом. В какой-то момент Гарри послышалось невнятное бормотание, словно кто-то читал себе под нос, но он решил, что это мадам Шёнис разговаривала во сне.

День промчался незаметно. После на редкость плотного ужина Гарри вернулся в комнату и заснул таким крепким и спокойным сном, как не спал уже давно.

* * *

Проснувшись ранним утром следующего дня, Гарри первым делом с тоской подумал о Pectus Levitas и решил выполнить обещание и не мучиться. Отчего-то, вопреки словам Сэмюеля о привлекательности цветка, он не испытывал никакого желания испробовать его действия на себе. Пусть даже это и могло показаться нелогичным, Гарри не желал озадачивать себя мыслями ещё и об этом.

Он неспешно добрался до поворота рядом с Трапезной. Темнота узкого коридорчика выглядела недружелюбно и отталкивающе. Он огляделся, надеясь, что сейчас из-за угла кто-нибудь выплывет и помешает его задумке, но в коридорах стояла тишина.

«Ладно уж, это просто цветок», — пробурчал он и двинулся вперёд. По всей видимости, коридорчик петлял, загибаясь под немыслимыми углами, но не разветвлялся. Как и в прошлый раз, Гарри порядочно прочихался, отбил себе коленки и поцарапал руки, прежде чем дойти до входа в портик. Нащупав железный засов, он со скрежетом его отодвинул и открыл дверь, вываливаясь на прохладный свежий воздух.

Когда глаза привыкли к свету, он замер. Предполагалось, что он будет тут один. Но недалеко от стола, спиной к выходу, прямо на земле сидела женская фигурка, в которой без труда можно было угадать нимфу. При появлении Гарри она неторопливо обернулась и спокойно улыбнулась, ни капли не удивлённая. Нимфы замка были весьма похожи друг на друга, как родные сёстры, но Гарри, конечно же, узнал свою старую знакомую.

— Привет, Гарри, — робко поздоровалась она.

— Привет, Каллисто.

Гарри метнул взгляд на волшебный цветок — он по-прежнему благоухал в своём уголочке, никем не потревоженный, плавно колышась на ветру. Нимфа сидела на земле в двух шагах от него. Гарри подошёл ближе.

— Я надеюсь, ты не против, что я сюда зашла? — мило улыбаясь, спросила девушка.

Она, возможно, заметила напряжение Гарри и робко передёрнула плечами.

— Почему ты здесь? — спросил Гарри несколько грубее, чем он рассчитывал, но он был в каком-то смысле ответственен за этот цветок — да мало ли, какое злодеяние планировала эта подозрительная нимфа!

Каллисто невинно захлопала длинными чёрными ресницами.

— Ну, я слышала, что здесь расцвёл «Божий Дар» и…

— Откуда слышала? — перебил Гарри. Каллисто слегка повела бледным плечом.

— От деревьев. Травы. Ветра. Земли. Я — дитя Природы, Гарри, в прямом смысле слова, и оберегаю свою родительницу больше, чем любой самый благодетельный человек, — сказала она обиженно, возможно, угадав его мысли.

Гарри пристально посмотрел нимфе в лицо. Каллисто выглядела вполне обычной девушкой — чуть более миловидная, более изящная, более простодушная, но не осознающая своих достоинств.

— Разумеется, — согласился Гарри. — Но насколько я знаю, этот цветок, который ты назвала «Божьим даром», на самом деле является порождением человеческих эмоций и чувств. Именно они питают и поддерживают его существование, даже если Природа лишит его воды, солнца или завалит снегом.

Каллисто гордо вздёрнула подбородок.

— Этим утешают себя жадные человеческие отпрыски, присваивающие себе заслуги Природы. Именно она создала всё, что существует на Земле, и позволила нам пользоваться ей. Только мы, нимфы, знаем ей цену!

— Значит, по-твоему, весь мир создала Природа? — задумчиво переспросил Гарри, внезапно ввязавшись в обсуждение этого глобального вопроса о сотворении мира. — Тогда почему вы называете этот цветок «Божий дар»?

Нимфа пару секунд хватала ртом воздух и в конце концов победно воскликнула:

— Мы верим в Бога! Но Бога тоже создала Природа!

— Значит, Бог присвоил себе изобретения Природы? — Гарри пытался выстроить логическую цепочку из сказанного нимфой, но та возмущённо фыркнула.

— Разумеется, нет! Бог — он как бы помощник Природы. Он — Вершитель Судеб! Он создал этот цветок, чтобы тот сыграл какую-то важную роль в жизни определённого существа. Мы, нимфы, верим, что смерть самого обычного червячка оплакана и Природой, и Богом. Они — милосердны и полны чистоты!

Гарри рассеянно кивнул.

— Значит, вы следуете заповедям?

Каллисто смотрела на него недоумённо, не понимая, к чему он клонит.

— Да, — сказал она уже без прежнего запала. — Заповеди верны не оттого, что за их несоблюдение человека ждёт ужасная кара в неком ином мире, но оттого, что они продиктованы самой Природой.

— Значит, нимфы не могут ни убивать, ни красть?

Каллисто склонила голову к плечу, смотря на него, вмиг забыв и о Боге, и о Природе.

— А я поняла, что ты хочешь сказать, Гарри, — сказала она победно.

Гарри взглянул на неё. Она непосредственно улыбалась.

— И что же?

— В тот вечер, когда мы познакомились, — она улыбнулась тёплой дружеской улыбкой, — в замке украли Древние свитки. Ты считаешь, что это сделала я?

— У меня были такие мысли, — не стал отрицать Гарри. Каллисто не обиделась и не возмутилась. Она заулыбалась, поняв его намёки. Ни одна чёрточка её лица не дрогнула, когда она сказала, глядя Гарри прямо в глаза:

— Я клянусь своей честью, Гарри, я не крала эти свитки. Ты мне веришь?

«Сложно не верить, когда тебе клянутся», — мысленно вздохнул Гарри.

— Наверное, — пожал плечами он.

Несколько секунд Каллисто смотрела ему в глаза, после чего встрепенулась, поморгала и перевела взгляд на цветок.

— Это чудесный цветок, Гарри, — тихо сказала она. — Он способен на поразительные вещи. Знаю, для людей может показаться подозрительным, что есть что-то, что способно делать только добро, что не заставишь действовать во зло и не подчинишь себе. Хороший цветок для хороших людей. Хотела бы я, чтобы он действовал и на меня.

Каллисто благоговела перед этим цветком, буквально опасаясь дышать рядом с ним. А вот Гарри испытывал противоположные чувства. Он ощущал какую-то враждебную недоверчивость к растению и не мог толком объяснить почему. Было в нём что-то… странное. Хоть он и чувствовал, что по отношению к нему цветок вполне благожелателен. Но Гарри не хотел… того, что делает Pectus Levitas. Он чувствовал чужеродность от вызываемых растением ощущений. Было в этом что-то неправильное… для него.

— Впрочем, мне пора, — через некоторое время воскликнула Каллисто. Она легко вскочила на ноги и изящно поправила юбку.

Гарри безучастно кивнул. Нимфа вдруг подошла к парапету и легко спорхнула вниз. Звука ломающихся костей не последовало, поэтому можно было предположить, что она удачно добралась до земли. Гарри покачал головой: «Ну, теперь хоть понятно, как она сюда попала, если засов на двери был закрыт».

* * *

За несколько дней до начала учебных занятий в замок прибыли профессора. По-тихому, без шумных приветствий, без летающей кареты, величиной с дом, и лошадей, пьющих только ячменные виски, появилась и директор. Гарри узнал об этом от студентов во время позднего завтрака. А через час он уже стоял перед массивной дверью директорского кабинета. Встав на носочки, он уверенно схватился за кольцо, продетое в нос глиняного быкообразного существа, и трижды постучал им по двери.

Голова задвигалась и недовольно опустила взгляд на мальчика.

— Кто? — заскрежетала она.

— Гарри Престон, — чётко сказал тот.

— По какому вопросу?

— По личному.

Существо безразлично оглядело Гарри и, забурлив, впиталось в дверь. Мальчик прислушался, стараясь расслышать что-нибудь, но изнутри не раздавалось ни звука.

— Входите, — снова появилось существо.

С лёгким скрипом дверь приоткрылась.

— Добрый день, месье П’гестон! — раздался грудной голос директора.

— Здравствуйте, директор Максим, — вежливо кивнул Гарри, стоя у порога.

— Вы вовремя, месье, у меня сейчас появилось свободное время. Присаживайтесь. Как прошли праздники?

Забравшись на большой стул, Гарри смог ближе рассмотреть директора. Она выглядела отдохнувшей и радостной. На оливковой коже лица выделялся лёгкий румянец. С губ не сходила добрая улыбка.

— Хорошо, директор. Я осмотрел ваш замок.

— О, он наш, Гарри, наш замок. Вы нашли что-нибудь интересное?

— Много чего, директор. Академия полна всего интересного.

— Это уж точно, — басом засмеялась она. — Так по какому поводу вы зашли ко мне?

Гарри прочистил горло.

— Директор Максим, я хотел бы попросить у вас какую-нибудь работу. — Женщина приподняла брови. — Понимаете, мне нужны деньги на карманные расходы. Я мог бы помогать нашему смотрителю — месье Рафу или мадам Эйтл в больничном отделении. Да и месье Бурховцу, я думаю, не помешала бы помощь. В общем, работа на посылках как раз для меня, — убеждённо сказал он.

Директор нахмурилась и задумчиво покрутила в руках большое страусиное перо. Гарри терпеливо ждал. Если не получится выпросить работу, придётся выпрашивать деньги или... чего-то ещё.

— Месье П’гестон, — тяжело вздохнула мадам Максим, — вы — студент нашей академии. В наши обязанности входит учить вас…

— Я понимаю, директор. И обещаю, что это не повредит моей учебе. Мне действительно нужны деньги, мадам. Может, подумаете об этом? — сказал он.

Директор неуверенно его оглядела и, снова вздохнув, сказала:

— Хорошо, месье, я подумаю. И узнаю у персонала академии, нужна ли им помощь. Но я ничего не обещаю.

— Спасибо, директор, — обрадовался Гарри. — Я очень вам признателен.

— Пока не за что, — неодобрительно покачала головой мадам. По правде говоря, она была не рада внезапному желанию Гарри работать. «Ребёнку только одиннадцать!» — думала она, провожая его взглядом.

«Половина дела сделана, к концу учебного года зелье Поиска будет уже готово!» — оптимистично думал Гарри, выходя из кабинета директора.

«Я, как говорится, волка за уши держу сейчас

И не знаю, как его мне удержать, как выпустить!»

Теренций, «Формион»

Весна подступала, и даже усиленная подготовка к экзаменам была неспособна затмить её приближения. Но Гарри не волновало ни то, ни другое. С началом учебного семестра его вызвала к себе директор и сообщила, что кое-кому в академии действительно не помешала бы небольшая помощь, и Гарри мог бы пригодиться. Слово «помощь» было особенно подчёркнуто, поскольку в представлении директора именно этим Гарри и займётся, а вовсе не заработком, что она просила не афишировать. Отныне каждые выходные он проводил либо в саду, либо в больничном отделении, либо рядом со смотрителем, месье Рафу. Однажды его даже позвали на кухню, но единственное, чем он мог себя там занять, — это наблюдение за маленькими суетливыми домовиками и сосредоточенным надутым поваром.

Но больше всего помощь требовалась, конечно же, старенькой, подслеповатой, едва передвигающейся библиотекарше мадам Шёнис. В обязанности Гарри входило разбирать «новые» поступления книг, о которых старушка благополучно забыла уже пару лет как, перетаскивать стопки фолиантов, стоящих не на своих полках, чинить те, что разваливались в руках, и многое другое в том же духе — книги тоже требовали ухода. О такой работе Гарри мог только мечтать. Уж куда лучше чистки котлов и подготовки ингредиентов для зелий с мадам Эйтл и бумажной волокиты с месье Рафу. Большую часть времени в библиотеке Гарри, естественно, просто читал. Не было сил легкомысленно отбрасывать в сторону скопища драгоценнейших знаний и великой мудрости. Он уговаривал себя, что взглянет внутрь только одним глазком, но куда уж там… Таким образом, благодаря подработке у Гарри появлялось всё больше шансов приготовить Зелье Поиска, что не могло не радовать. Кроме того, благодаря своей работе с библиотекарем Гарри теперь лучше ориентировался в этом критском лабиринте, который представляла собой библиотека.

* * *

— …Я-я знала, з-знала, что ты ж-жив! Т-ты не мог... н-не мог оставить меня одну-у. М-маленький ты мой… Сыночек! С-сынок мой! Я так по тебе скуча-ала… Не оставляй больше м-мамочку од-дну… она ведь так тебя л-лю-юбит! Лю-юбит б-больше всего на с-свете… л-люби-ит… любит…

Гарри в ступоре стоял посреди коридора, от шока даже не пытаясь вырваться из стальной хватки женщины, которая до боли стискивала его в своих объятиях, лепеча всякую бессмыслицу, заикаясь и захлёбываясь слезами.

Гарри же шёл себе с занятия по алхимии, никого не трогал, как вдруг какая-то незнакомая женщина кинулась его обнимать, чуть не сбив его с ног. Уму непостижимо. А потом — рыдания, горькие всхлипы, горячее дыхание на лице, мокрые поцелуи, беспорядочные ощупывания. И глаза — тёплые, светло-голубые, наполненные безграничным счастьем и покрытые тонкой плёнкой… безумия. Женщина определённо была невменяема.

Не успел Гарри опомниться, как рядом с женщиной образовался высокий широкоплечий мужчина и принялся «отдирать» её от ничего не понимающего мальчика, стараясь при этом никому не навредить — в первую очередь, конечно же, женщине.

— Прекрати, Хелен. Ты же знаешь, что это не Эмиль! Эмиль давно умер! — громко и внятно говорил он, стараясь перекричать яростные выкрики женщины, которая извивалась в его руках и размахивала конечностями, пытаясь его ударить. При этом она действовала так отчаянно, словно её вели на смертную казнь, не дав оправдаться: она кусалась, царапалась, визжала, толкалась, стучала ногами. Самое жуткое в этом было то, что она ни на секунду не отводила взгляда от мальчика перед ней. И теперь тот видел совершенно ясно: это был взгляд душевно больного человека.

Мужчина же крепко держал женщину, заметно уступающую ему по силе, и, казалось, делал это не впервые, хоть её истерика и застала его врасплох.

— Не трогай меня, ты — грязная сволочь! — кричала, уже не рыдала, женщина. — Это ты! Ты виноват во всём! Из-за тебя моего мальчика забрали! Его забрали у меня! У меня — той, которая его родила! Но я разгадала ваши мерзкие замыслы! Я… я всё поняла! Я раскусила вашу шайку, подлые мерзавцы! Вы больше не посмеете забрать его у меня! Не посмеете! Я. Не. Позволю. — Внезапно она обмякла в объятьях мужчины, прекратив вырываться. Жалко съёжившись, она робко потянула тонкие бледные руки в сторону Гарри и горячо зашептала: — Эмиль, мальчик мой, что же ты стоишь? Не бойся — этот мерзкий человек не посмеет тебя больше тронуть, — подойди же к мамочке…

Гарри не мог двинуться с места, но если бы и смог, всё равно бы не сделал и шага в сторону сумасшедшей. Из глаз женщины непрерывно катились слёзы, заливая её некогда безупречно чистый воротник белой блузки с красивыми, отливающими перламутром пуговками. Она этого не замечала и с такой надеждой и мольбой смотрела на мальчика, так отчаянно тянула к нему свои худые ручки, что у любого стороннего наблюдателя замерло бы сердце. Но Гарри был единственным свидетелем этой трагедии перед ним.

— Видишь, Хелен. Этот мальчик не знает тебя, это не наш сын, — тихо сказал мужчина ей на ухо и поднял обессиленную женщину на руки, легко, словно та была тряпичной куклой. Она наконец перестала так страшно глазеть на Гарри, безумные огоньки в глаза потухли и сменились какой-то отрешённостью. Прежде чем умчаться, мужчина кинул на Гарри такой грозный взгляд, словно тот был виновником всего случившегося. Некоторое время Гарри ещё слышал его удаляющиеся шаги и рассеянное бормотание женщины:

— …столько лет прошло, но я всё равно узнала его! Вам не удалось спрятать от меня моего дорогого мальчика… моего малыша, моё сокровище. А ты видел, как он вырос? Какой он стал красивый…

— Эй, Гарри, ты чего? — Этьен осторожно коснулся его плеча. Гарри вздрогнул и обернулся. Этьен подошёл к нему со спины.

— На историю опоздаешь же, — Этьен обеспокоенно присмотрелся к нему и привычно спросил: — Как себя чувствуешь? Ты какой-то бледный.

— Я всегда бледный, — так же привычно отозвался Гарри, махнув рукой.

Ребята поспешили на урок.

— Эй, Этьен, — обратился Гарри, размышляя о случившемся (кем были эти двое? Почему женщина вдруг «слетела с катушек»? Что ещё за Эмиль?), — ты не знаешь, кто из взрослых может появляться в школе, кроме учителей?

Этьен недоуменно нахмурился.

— Ну, могут иногда родители, если ученики провинились или заболели. А ещё, бывает, члены попечительского совета и спонсоры. А что?

— Да так, — пожал плечами Гарри. Этьен не стал выспрашивать.

Они вошли в класс и привычно устроились за задней партой. Гарри полез в рюкзак за учебником Миллады Скандер, но неожиданно рука наткнулось на что-то липкое и склизкое. Заглянув внутрь, Гарри обнаружил, что все его книги и пергамент были залиты противной желеобразной слизью. Неподалёку раздался еле сдерживаемый смех. Гарри оглянулся. Ну конечно, опять сосед Гарри по комнате, Ирвин Гасе, пытался ему досадить. Как-то на занятии полётами месье Чейз — бывший игрок сборной Франции по квиддичу, а сейчас тренер школьной команды и преподаватель полётов — восторженно сказал, что у Гарри прирождённый талант к полётам, обделив при этом вниманием самого Ирвина. Мальчик, помешанный на квиддиче, конечно же, не смог стерпеть такого безразличия к собственному дарованию. С тех пор он мелочно придирался к Гарри, не упускал случая сделать ему подлянку или вставить противную фразу, но, однако, всегда выдавая подобное за безобидные шуточки, иной раз даже извиняясь втихомолку. Гарри же на самом деле были безразличны его булавочные уколы, он не придавал им никакого значения.

Вот и сегодня Ирвин не смог спокойно сидеть, когда на занятии алхимии прямо перед его носом было испорченное зелье, а напротив — рюкзак Гарри. Ну как удержаться перед таким искушением?

Гарри одарил Ирвина снисходительным взглядом и достал из кармана мантии волшебную палочку.

— Evanesco, — пробормотал он. На занятиях алхимией это заклинание было незаменимым. С секундным опозданием испорченное зелье засосало в магическую деревяшку. Но на книгах и пергаменте осталась тонкая плёнка, и Гарри пришлось повторить заклинание.

Трансфигурация и чары всё ещё давались ему нелегко, но теперь он был немногим хуже других. Как и говорил Сэмюель, стало легче колдовать волшебной палочкой. А вот оценки по алхимии съехали, в чём была вовсе не вина Гарри. И всё потому, что профессор Мерле решил разделить класс на пары в приготовлении зелий. Гарри в напарники досталась милая, но до безобразия неуклюжая Жанна: она всё время путала ингредиенты и дозировки, постоянно смущаясь, когда к ней обращались. А Гарри так и вообще боялся дунуть в её сторону — насчёт того, чтобы взглянуть, ему даже думать было страшно — того и гляди, девочка упадёт в обморок от нервного перенапряжения.

Этьен недовольно посмотрел на ухмыляющегося Ирвина.

— И чего он к тебе пристал? — тихо задал он риторический вопрос.

— Что, Жизо, тебя что-то не устраивает? — с явной претензией на спор спросил Ирвин, заметивший гримасу Этьена. — Может, пожалуешься братику? Ах, я забыл, — он в притворном ужасе схватился за голову, — ему же на тебя наплевать!

Этьен вспыхнул и быстро опустил голову, чтобы это скрыть, делая вид, что всецело поглощён параграфом учебника и замечание Ирвина его нисколько не задело. Затевать ссору с соседом по комнате не хотелось. К тому же если знаешь, что он говорит правду. Обычно Ирвин не вёл себя так… вызывающе нагло. Но отчего-то последнее время вся академия прибывала в возбуждённом состоянии. Весеннее обострение, что ли?

Раздалось громкое «бамм», и почти одновременно с ним в класс торопливо вошёл профессор Рьом. Профессор был новичком среди преподавательского состава и из кожи вон лез, чтобы стать примерным учителем. А если что-то шло не так, он делал вид, что всё идет по плану. А ещё он часто заговаривался от волнения, отчего ученики над ним посмеивались.

— Добрый день, дев… мальчики и девочки, — через силу улыбнулся он. Разлаженный хор «добрый день, профессор Рьом» был ему ответом. — Что ж, начнём с опроса. Кто напомнит мне, что мы похор… проходили на прошлом уроке? Жанна?

Жанна вздрогнула и едва слышно пробормотала:

— Тёмные чародеи Средневековой Франции, профессор.

— Да-м, отлично. Кто желее… желает высказаться? — Двое подняли руки. — Хм, посмотрим по списку. Месье Деласс, не желаете выступить? Прошедший семестр закончился для вас небого… неблагоприятным образом… кхм.

Опрос затянулся почти на весь урок, поскольку первокурсники хоть и прочли заданную тему, не умели ясно выражать свои мысли, а профессору казалось, что они всего-навсего не слушали его на прошлом уроке, что немало его злило, хотя он и скрывал это.

— Я надеюсь, что теперь вы видите, в чём раниц… разница между так называемой Великой Освободительной Битвой и Битвой за Свободу? — к концу урока спросил Рьом, не желая признавать, что он не может заставить учеников понять, что единственное сходство между этими событиями — это названия. Сами же битвы происходили с разницей в сотню лет, в противоположных частях Франции, под разным руководством, по разным причинам. Студенты серьёзно покивали, украдкой пробегая взглядом по странице учебника — на случай если профессор потребует подробности. — Хорошо. Впрочем, ничего хорошего. Мы не успеем пройти ногую… новую тему, поэтому вам придётся изучить параграф самим. Но пока у нас есть вера… время, приступим. Записывайте: «Британия. Тёмные Маги времён Средневековья».

Зашуршали пергаменты, заскрипели перья, студенты приготовились слушать историю.

— Что ж, — вздохнул профессор, готовясь рассказать нечто занимательное. Понизив голос, он начал: — Конечно же, все вы знаете о самом заменим… знаменитом Тёмном Маге Британии — Салазаре Слизерине. Если, находясь в этой стране, вы спросите волшебника любого возраста, кем является этот человек, вам ответят, что Салазар Слизерин был одним из четырёх основателей. А основателей чего? — спросите вы. На вас посмотрят, как на маггла, и ответят, гордо задрав голову: Салазар Слизерин, Годрик Гриффиндор, Ровена Ровенкло и Хельга Хаффлпаф были основателями самой старинной школы чародейства и волшебства «Хогвартс», обно… основанной около тысячи лет назад — точная дата неизвестна. Вы почтительно склоните голову, поскольку даже в самом затаённом уголке магической Франции знают об этом величественном замке. Да что там во Франции — во всех уголках мира знают о Хогвартсе. Заслышав название этой школы, коренные британцы благоговейно понизят голос и с лёгкой улыбкой на губах возведут глаза к небу, вспоминая свои школьные годы, проведённые в Хогвартсе.

В классе была тишина, и все с интересом слушали тихий голос профессора. Особенно Гарри. Он сидел, весь превратившись в слух и вцепившись пальцами в край парты, сам того не замечая.

— Я знаю, вам кажется, что замка прекраснее нашей академии не существует, но… Академии сильно отличаются друг от друга: Хогвартс окружен острыми вершинами гор, а Шармбатон — альпийскими лугами. Кажется, что наша академия, словно изящная девушка, движется в очаровательном танце, вслед течению реки, а Хогвартс, как скала, выступает из холодной глади тёмного озера. Хогвартс — это одна огромная старинная загадка: её хочется разгадать, познать, вникнуть. Директор школы — Альбус Дамблдор… — Гарри вздрогнул: не тот ли это волшебник с множеством титулов, прославившийся открытием весьма странных способов использования крови драконов? Гарри сосредоточился на словах профессора: —…даже он не знает всех секретов замка. В горном озере на территории школы обитают необыкновенные существа, а в лесу, названном Запретным и окружающем замок со всех сторон, живут всевозможные зверюшки, которых вы бы предпочли не встречать…

— Как за границей Трёх дубов? — перебил любопытный Луи де Реско.

— Не совсем, — протянул профессор, задумавшись. — Лес Хогвартса опасен из-за обитающих там опасных существ. Наш лес охраняют Лесные нимфы, не позволяя грозным созданиям близко подобраться к территории школы. Но тот, кто когда-нибудь хоть издалека видел границу, почувствует, что там совсем другая… атмосфера. Деревья растут гуще и не пропускают света. Даже воздух плотнее. Это место привлекает Тёмные силы... По древним поверьям — там когда-то обитали Тёмные колдуны, и лес наполнен Тёмной магией. Множество легенд об этом месте передаются из уст в уста, из поколения в поколение… Но об этом позже. В Запретном лесу же живут представители различных рас, вроде кентавров и великанов, не слишком-то благосклонных к людям. Поговаривают даже о том, что там обитают оборотни. Студентам строго-настрого запрещено посещать этот лес без сопровождающих.

— Профессор Рьом, — подал голос Гарри, не выдержав. — Месье, а все ли волшебники, живущие в Британии, поступают в Хогвартс?

— Нет, почему же? — отозвался профессор, взглянув на Гарри. — Все дети-волшебники, рождённые в Британии, так же, как и у нас, в одиннадцать лет получают приглашение учиться в этой школе. Некоторые же отдают предпочтение домашнему обучению. И таких достаточно много.

— Рождённые в Британии? — Гарри взволнованно ёрзал на стуле, не обращая внимания на удивлённые взгляды, направленные на него, — обычно он сидел тихо и не задавал вопросов. — А бывают ли исключения? К примеру, если семья переехала в другую страну до одиннадцатилетия ребёнка, он всё равно получит приглашение? Разве не должен ребёнок учиться в стране, в которой живёт?

— Может учиться, а может и нет, — пожал плечами профессор. Гарри непонимающе нахмурился. — В этом случае есть выбор. Хогвартс — старинная школа, её поддерживает старинная магия. Рождение нового волшебника в Британии регистрируется Волшебным пером, вносящим его в специальный список, в соответствии с которым через одиннадцать лет каждый ребёнок получит сову с приглашением, где бы он ни находился. Исключения составляют только погибшие дети.

Гарри оторопел. Если всё было так, как сказал профессор, он должен был получить письмо из Хогвартса. Но его не было. Как такое возможно?

— …Во Франции же регистрируется не рождение мага, а появление его до одиннадцати лет на территории нашей страны. Если вы заметили, в школе достаточное количество детей различных национальностей. У нас учатся дети из ближайших государств… Кхм, но что-то я отвлёкся, — встряхнулся профессор, — вернёмся к первоначальной теме нашего урока. Несмотря на все свои хорошие деяния, Салазар Слизерин считался Тёмным магом. Он относился с неодобрением к нечистокровным колдунам и был против их обучения в Хогвартсе, с чем были не согласны остальные основатели. Особенно яркий конфликт у него сложился с Годриком Гриффиндором. Позже, когда конфликт достиг своего апогея, Слизерин покинул Хогвартс. По преданию, перед тем как уйти, он…

«Бамм» — раздалось по всей академии.

Ученики принялись собираться, поднялся шум.

— Не забудьте, что тема Салазара Слизерина остаётся за вами! — громко говорил профессор, стараясь перекричать гомон учеников. — Если кому-то интересно более подробно узнать о Британской школе, советую взять в библиотеке «Историю Хогвартса»!

— Эй, Гарри, ты куда? — окликнул Престона Этьен, когда тот завернул в противоположный от Трапезной коридор. — Сейчас же завтрак!

Гарри нетерпеливо обернулся, мысленно уже выискивая «Историю Хогвартса» среди пыльных стеллажей библиотеки.

— Я не голоден, Этьен. Если что — я в библиотеке, — приостановившись на секунду, бросил он.

— А, ну ладно, — приуныл Этьен. — Просто ты обычно ходишь на поздние завтраки, — пробормотал он. Но потом встрепенулся и торопливо спросил, пока Гарри окончательно не скрылся: — Тогда я на твоё место сяду, хорошо? Подальше от Ирвина.

Гарри сейчас думал только об одном: «История Хогвартса, история Хогвартса, история…» и ничего не ответил. Он чуть ли не летел под высокими сводами коридора.

* * *

Благодаря своей работе в библиотеке Гарри довольно быстро отыскал «Историю Хогвартса», но на английском языке. Вначале он даже обрадовался, поскольку решил было, что родной язык поможет ему лучше понять написанное, но это было ошибкой. Прочитав несколько страниц, он оторвался от книги и с недоумением уставился в пространство перед собой. С магическим миром он был знаком посредством французского языка, и, хоть многие слова и были интернациональными, большинство из них Гарри не понимал. И местами ему казалось, что он не вполне улавливал смысл. С прискорбным видом ему пришлось признать, что он отдалялся от своих корней всё дальше и дальше. Обескураженный сим скорбным фактом, он отправился искать книгу в переводе на французский.

— Хьюго! — звонкий оклик чуть не заставил Гарри выронить из рук фолиант, который он только что вытащил с высокой полки. Не удостоив брата Этьена, остановившегося рядом с ним, и взглядом, он благоговейно оглядывал обложку книги на становившимся уже более родным французском языке.

— Привет, Хьюго! Что читаешь? — Ноэль бесцеремонно выхватил книгу из рук Гарри. — История Хогвартса? — наморщив лоб, прочёл он. — Приобщаешься к родине?

— Вроде того, — отозвался Гарри, выдирая «Историю Хогвартса» из цепкого захвата длинных пальцев Ноэля.

— Ладно. Слушай, Хьюго, ты не видел моего братца? — он повёл плечами, раздосадованный, что вынужден слоняться по замку, выискивая «малого».

— Эм… — Гарри с неохотой оторвался от книги и задумался на мгновение. — Полчаса назад он шёл на завтрак.

— А-а, — рассеянно протянул Ноэль. — Мы виделись перед завтраком. Вчера он просил меня помочь с чарами, а сам куда-то делся. Если увидишь его, передай, что я с него три шкуры спущу, когда найду, — и, не дожидаясь ответа, вышел из библиотеки. Гарри безразлично кивнул, тут же забыв об этом и обо всём другом. Он устроился в отдалённом, а главное, безлюдном закоулке библиотеки — чтобы никто не помешал, — и полностью погрузился в чтение «Истории Хогвартса».

Но не успел он дочитать и первую главу, как его снова отвлекли.

— Vos saluto (с лат. «Приветствую вас»)! — раздался голос, который Гарри никак не ожидал услышать. Он удивлённо приподнял голову и недоверчиво ответил:

— Добрый день, граф.

Привидение парило в нескольких дюймах от земли, беспечно и непринужденно рассматривая Гарри и его чтиво. Руки графа были скреплены на животе, локти прижаты к телу, а прозрачная книга торчала под мышкой — всё, как и прежде. Гарри не видел его несколько недель, но, впрочем, что могло измениться в привидении?

— Рад видеть вас в добром здравии, Гарри, — улыбнулся граф. — Хогвартсом, значит, интересуетесь? — Он подплыл ближе к столу. — Неудивительно. Странно, как вы раньше её не прочли.

— Я как-то не подумал о других школах, — сказал Гарри, досадливо морщась, — и действительно, как ему раньше в голову не пришло?

Граф медленно покачал головой, нахмурившись.

— Хм, — задумчиво сказал он. — Вынужден возвратиться к нашему недавнему разговору, Гарри, — он деловито посмотрел на мальчика и серьёзным голосом продолжил: — Знаете, я уверен, что не все ваши родственники магглы — или были ими. И не все они… погибли — простите, если мои слова вас ранят. Вопрос в том — знаете ли об этом вы? — невозмутимо спросил граф.

Гарри уставился на привидение, даже отложив книгу в сторону.

— С чего вы взяли? — напряжённым голосом спросил он.

— Это сложно объяснить, Гарри, — нахмуренные густые брови практически полностью прятали глаза графа. Он медленно поглаживал подбородок одной рукой, когда другая придерживала локоть, и смотрел куда-то поверх головы Гарри. — Знаете, мёртвые способны видеть в людях нечто большее, чем живые, — их особенности, магический потенциал, если можно так выразиться. Дух может увидеть волшебника… могущественного. Другое дело, что большинству умерших это безразлично, пусть даже мимо них пройдёт второй Мерлин. В вас, Гарри, есть что-то такое… что делает вас непохожим на остальных юных магов… не будущее могущество, а… даже не знаю, как выразиться… Obscurum per obscurius (с лат. «Объяснять неясное через неясное»), — усмехнулся граф, но тут же снова серьёзно нахмурился. — Вы, Гарри, не обладаете той силой, тем величием в принятом смысле этого слова. Но у вас есть нечто особенное, неординарное, мне ещё незнакомое и непонятное. И я, понимаете ли, чувствую, что у самого источника этой неясной силы есть основа, несомненно, весьма прочная. Вы меня простите, молодой человек, если мои слова покажутся вам грубыми, но я глубоко убеждён, что магические силы подобного рода не образуются в маггловских семьях, — лицо графа приобрело твёрдое и упрямое выражение. — И, исходя из этого, я не могу вообразить себе, как могло произойти такое, что ребёнок волшебников мог остаться совсем один.

Гарри взглянул на непреклонное лицо графа. Казалось, он не собирался слушать никаких возражений против его теории. В более подходящий момент Гарри, может статься, и решился бы углубиться в этот сложный вопрос происхождения магии, но сегодня его мысли были заняты Хогвартсом, и он не хотел терять время на болтовню. Но граф не сдавался:

— Так, может, вы мне скажете, что же с вашими родными?

Гарри тяжко вздохнул.

— Obscurum per obscurius (с лат. «Объяснять неясное через неясное»), — повторил он слова графа. — Вы правы, граф, — я вам соврал. У меня есть кровные родственники. Почему я не сказал вам правду? Сложно сказать… — Гарри вдруг действительно задумался о своих мотивах. Медленно он начал: — Наверное, я не привык рассказывать о себе что-то. Но… — голос Гарри дрогнул, он вдруг сильно заволновался. Поднявшись из-за стола, он принялся нервно вышагивать вдоль книжных полок. Стало тяжело дышать, но Гарри не замечал, его вдруг захватила некая новая мысль — было ещё кое-что. Он сбивчиво объяснял: — Знаете, граф, мне иногда кажется, что… что я всё выдумал. Что, если я сошёл с ума? Найти родных — цель моей жизни, ведь человеку нужна цели в жизни, да? Если не удаётся её найти, ведь можно её выдумать… Те слова, что сказали мне родители… Это буквально всё, что у меня есть в подтверждение. Но ведь оно мне приснилось… я потерял память тогда, и воспоминания вернулись, но что, если не все они были настоящими? Что, если среди них было одно ложное воспоминание, то, которое давало надежду… Знаете, как Дон Кихот выдавал желаемое за действительное? А если я расскажу об этом кому-нибудь, это будет звучать слишком… неправдоподобно. Словно, сказав правду, я вдруг пойму, что это на самом деле выдумка… и это меня убьёт.

Слова соскользнули с языка и тяжело упали перед Гарри. Казалось, они как лавина вырвались из самого глубинного уголка его подсознания, минуя сознание, буквально накрывая его с головой. Словно очнувшись, Гарри замер, поражённый этим откровением, и в немом изумлении уставился на графа, смотрящего на него недоумённым взглядом. Он, казалось, мало что понял из его несвязного бормотания, кроме одного.

— Не теряйте голову, Гарри, — спокойно отозвался он, первым взяв себя в руки. — И верьте себе. Слушайте только себя и в своё время вы всё поймёте.

И, таинственно подмигнув ему, граф просочился сквозь пол.

Гарри несколько секунд пялился на место исчезновения призрака, после чего перевёл взгляд на «Историю Хогвартса». «Что. Это. Было? — возмутился нервно дребезжащий голосок в его голове. — Как он заставил меня это сказать? Что за мысли вообще?» Гарри встряхнул головой и, схватив «Историю Хогвартса», кинулся в главный читальный зал, прочь из укромного местечка, ближе к людям.

Усевшись за стол, Гарри глубоко вздохнул и посмотрел на книгу — да, это всё, что его сейчас интересовало, всё, что имело сейчас значение, а не глупые страхи напуганного ребёнка!

Благодаря «консультациям» Великих Волшебников Гарри был склонен полагать, что его брат являлся таким же магом, как и он. И если Мэттью Поттер не учился в Шармбатоне, он мог бы учиться в Хогвартсе! Это было и хорошей новостью и плохой в то же время. Замок был окружён мощной и старинной защитой, в том числе чарами Ненаходимости. С одной стороны, это могло бы быть прекрасным объяснением всех его провальных попыток поиска, но с другой — это не давало ему шанса на точный ответ. Мэттью мог бы учиться и в других школах магии, в других странах, на других континентах. Гарри решил не впадать в панику и верить, что зелье Поиска всё же имело некоторый шанс на успех, оно ещё могло быть полезным. Многие ингредиенты уже несколько дней лежали в Обители. Великие Алхимики детально поведали Гарри, как и каким образом добыть тот или иной компонент, какую основу лучше всего использовать и в какое время лучше всего начать ответственный процесс варки. По мере возможного Гарри всё это запоминал и кропотливо выполнял рекомендации, не жалея ни сил, ни времени.

Была ещё одна загвоздка в этой теории: биологические родители Гарри не могли учиться в Хогвартсе, а значит, были вне древней защиты, но их также не удавалось обнаружить. В этом случае было два объяснения: либо они находились в каком-то другом защищённом месте, либо их уже не было в живых. Последний вариант Гарри мог допустить — не хотел, но мог. А вот с братом не мог — он был жив, и в этом у него не было сомнения.

Он взялся за «Историю Хогвартса» с энтузиазмом. По мере прочтения он всё ярче представлял своего брата учеником этой магической школы, гуляющим по коридорам потрясающего древнего замка, по движущимся лестницам, а люди с различных картин следовали за ним из одной рамы в другую, ведя познавательные беседы, как это делали обитатели ОВВ с Гарри. Он кусал губы и хмурился, когда так живо представлял, как его брат (его собственный!) попадает в страшный тёмный лес, один на один с обитающими там опасными тварями, или одиноко бродит вдоль холодного мрачного озера.

Испугавшись представшей перед ним картины, Гарри отбросил книгу в сторону и зябко обхватил себя руками. Только сейчас он заметил, что библиотека пребывала в необычайном возбуждении. Студенты то входили, что-то рассказывая товарищам горячим шёпотом, игнорируя оклики библиотекаря, то выходили, размахивая руками и куда-то спеша. Гарри прислушался, надеясь отвлечься от охватившего его ужаса.

— …я тебе точно говорю: серьёзнее некуда! В академии даже отменили занятия! Все профессора сейчас там!

— Мне даже как-то не по себе стало. Он пришёл в больничное отделение, всего-навсего жалуясь на недомогание, а оказалось? А если бы он туда не пошёл?! Его бы не спасли!

— Самое что ни есть отравление ядом! Причём не абы каким, а сильным! Даже не знаю, спасут ли его…

— Отравили прямо в Трапезной, при всём честном народе! Ума не приложу, кто мог на это решиться? Вообще-то, алхимики часто шутят, подливая какие-нибудь гадкие зелья. Но после них максимум, что может случиться, — это полдня в туалете просидишь, или отрастут ослиные уши, а тут?! Это ж яд! Самый настоящий!

— А ты представляешь себе, что устроит их мать, когда узнает?

— Да если Жизо не удастся спасти, она, скорее всего, ничего не устроит — не переживёт.

— Ага, профессор Мерле, говорят, в поте лица трудится над противоядием, но может и не успеть.

С каждым словом студентов Гарри всё больше холодел. Рассеянно убрав «Историю Хогвартса» в рюкзак, он на деревянных ногах двинулся к выходу из библиотеки.

— …и чем кому-то не угодил младший Жизо? Вроде такой спокойный был. Незаметный… Как его звали-то?..

Отдалившись немного от суеты библиотеки, Гарри в замешательстве остановился. Произошло что-то нехорошее. И с кем? С Этьеном! Впервые на его памяти несчастье случилось не с ним и вообще его не касалось. Что делают люди в таких ситуациях? Бегут обсуждать новости с друзьями? Это явно было не для Гарри. Бегут в больничное отделение узнать о состоянии несчастного? Уже более логично.

Знакомой дорогой Гарри побрёл к логову мадам Эйтл, мысленно выискивая причины не идти туда: «Я могу помешать. К тому же там и так полно народу и без меня наверняка. И меня, скорее всего, вообще не пустят. Может, подождать, пока всё уляжется? А если Этьен?.. — Гарри ускорил шаг. — Может, я смогу помочь. Я ведь теперь лучше других знаю это отделение. Это же я расставлял по полочкам многочисленные колбочки и бочонки с зельями и мазями по алфавитному порядку. Да, я мог бы помочь».

* * *

У лазарета не было ни души. Мёртвая тишина стояла в коридоре. Должно быть, кто-то из профессоров подсуетился. Гарри осторожно приоткрыл тяжёлую дверь и проскользнул внутрь. Не так давно он торопливо улепётывал отсюда с огромным облегчением и баночкой зелья от ангины. А сейчас добровольно и отдавая себе отсчёт в происходящем, входил сюда снова.

Из высоких массивных окон струился тусклый свет, освещая комнату и единственного человека. Одна из кроватей была заслонена ширмой, а неподалёку, на небольшом жёстком стуле с высокой спинкой, сидел Ноэль, вытянув ноги и скрестив руки на груди. Его невидящий взгляд уперся в пустоту.

Гарри тихо подошёл к нему. Тот продолжал не замечать вошедшего. Гарри заглянул за ширму. Этьен лежал на кровати, словно в гробу: выпрямившись, руки скрещены на груди, выражение лица невыразительное, кожа бледная с синеватым оттенком. Гарри тяжело сглотнул и перевёл взгляд на Ноэля. Тот выглядел непривычно осунувшимся и нервным.

— Эй, Ноэль, — тихо позвал Гарри.

Ноэль вздрогнул и недоумённо воззрился на вошедшего.

— О, Хьюго? — хрипловатым голосом отозвался он. Прочистив горло, он спросил: — А ты-то что тут делаешь?

Гарри пожал плечами и присел на соседний стул.

— Где все?

— Кто? Мадам отправилась за настойками, профессор Мерле напоил его противоядием и ушёл к себе, как и другие профессора.

Помолчав, Гарри спросил всё так же шепотом, взглядом указав на Этьена.

— Как он?

Ноэль мельком взглянул на брата.

— О'кей. Противоядие ему дали, оно уже начало действовать, но процесс не самый быстрый. Через недельку будет как огурчик.

— Огурчик? — с сомнением протянул Гарри. — Не то чтобы я имел что-то против огурцов, но тебе не кажется, что зелёный и пупырчатый — не показатель здорового человека? — сделал попытку пошутить он.

Ноэль рассеянно усмехнулся.

— С ним всё будет в порядке.

— Тогда почему у тебя такое траурное выражение лица?

Ноэль вздохнул.

— Мама, — обречённо выдохнул он и нервно почесал затылок. — Я еле уговорил их не вызывать её, когда искали противоядие, и упросил разрешение самому ей об этом сообщить. Представляешь, что бы было, если бы она получила срочное письмо о том, что один из её сыновей отравлен? У неё был бы инфаркт. А сейчас… когда его жизни ничего не угрожает… чёрт, всё равно не знаю, как сказать ей, — Ноэль опять рассеянно поскрёб затылок.

Гарри нерешительно поёрзал на месте, не зная, что сказать. Ему вдруг стал ужасно неприятен Ноэль — казалось, он вовсе не переживал за жизнь и здоровье брата, а единственное, что его заботило, — как он будет объясняться с матерью насчёт того, как подобное могло произойти с его младшим братом.

— Ну, я рад, что Этьену уже лучше, — Гарри встал со стула, собираясь уйти.

— Стой, подожди, — вскинулся Ноэль, слегка повысив голос, но, бросив испуганный взгляд на бессознательного брата, убавил громкость. — Побудь здесь ещё немного. Не хочу оставаться один.

Гарри присел на краешек стула. Некоторое время они ничего не говорили. Слышно было, как за окном шумели листья, задувал ветер, от которого поскрипывали рамы.

— Ты знаешь, кто мог… это сделать? — нарушил молчание Гарри.

Ноэль даже с некоторой радостью подхватил тему для беседы. Он развёл руками.

— Не имею представления. Даже представить себе не могу, кому этот слюнтяй мог так насолить, — но махнул в сторону брата, Гарри даже похолодел от пренебрежительности жеста и с сочувствием глянул на несчастного Этьена. — Мне даже не верится, что он был целью. Профессора говорят, да и я в этом уверен, что кто бы ни был злоумышленником, он не собирался никого убивать — разве что припугнуть, ослабить. Но почему всё же яд? Есть же множество всяких гадких зелий, не угрожающих ничьей жизни.

— Что это был за яд?

— Ну, яд был довольно-таки простой, ну, то есть как простой? Яды вообще не бывают простыми, просто этот был один из самых простых, как бы — ну, вам, алхимикам, должно быть понятней. Он вроде как медленно ослабляет все внутренние органы, постепенно… кхм… убивая. Но доза была слишком большая, и сварено уже очень давно, успело окрепнуть, во-от… Скорее всего, его подлили либо в еду, либо в напиток. Мерле сначала думал, что Этьен надышался паром в кабинете — у вас ведь Алхимия была утром? Но потом по симптомам угадал какой-то там яд и побежал за противоядием или Безоаровым камнем… — Ноэль вдруг тихо захихикал. — Ты знаешь, что его добывают из желудка некоторых жвачных животных? Так вот, Горсие так разволновалась, что, когда Мерле сказал, что не может найти этот камешек, она всерьёз предлагала зарезать одну из лошадок мадам Максим.

Гарри приподнял брови.

— Они разве жвачные?

Ноэль нахмурился.

— Э-э… Может, и нет, но я же говорю «сильно разволновалась». Но ты представь выражение лица директора, когда она об этом услышала, — её прямо-таки перекосило, ха-ха! Но всё улеглось. Мерле притащил-таки противоядие… Ну, они боялись, что опоздали и яд причинил слишком большие повреждения организму, — он хмуро посмотрел на брата. — В общем, приблизительно так и есть, но всё поправимо. Придётся пропить курс восстанавливающих и поддерживающих зелий какое-то время…

«…всё поправимо, — повторил Гарри про себя. — Всё ли?»

— П’гестон! Вы-то мне и нужны! — нисколько не заботясь о тишине, воскликнула мадам Эйтл, появившись из-за боковой комнаты, которую Гарри прозвал «ординаторской».

Двое мальчиков синхронно повернули голову в сторону третьего и уже потом, убедившись, что его не потревожили, с упрёком взглянули на колдомедика.

— Да не тряситесь вы! Он же не спит, а без сознания. Его сейчас и падение потолка не заставит прийти в себя. Лучше помогите с зельями, — у неё в руках было не меньше дюжины маленьких колбочек, и Гарри поспешил подхватить их прежде, чем какая-нибудь из них окажется на полу.

* * *

После почти траурного ужина (многие действительно были убеждены, что Этьен таки умер) Гарри прямиком отправился в комнату первокурсников, забрался в кровать, укутываясь покрывалом, и глянул на аккуратную стопку книг на прикроватной тумбочке. Он задумчиво перечитал названия на корешках и выудил «Значение и обоснование магических меток» — книгу, которую в начале семестра дал ему Сэмюель, обещанную ещё в начале учебного года. Гарри привычно пролистал несколько первых страниц и уставился на небольшое изображение в углу шершавого книжного листа: тёмные очертания правильного круга и жирная точка посередине. Он сам не понимал, что именно его привлекло в этом незамысловатом узоре.

Рядом с рисунком был небольшой текст:

«Круг — символ бесконечности и пространства, целостности. Означает отсутствие начала и конца, возвратное беспрерывное движение. Точка — это меньший круг. Представляет собой постоянство и определённость. Место сосредоточия. Точка в середине круга означает единение и общность. Круг с точкой в центре традиционно считается символом Солнца, дающего жизнь всему живому на земле.

В магии круг часто используется в защитных целях. Отметина такого рода возникает при применении защитной магии, будь то заклинания, зелья, артефакты магического свойства или обряды. Данный знак появляется в результате добровольной передачи/обмена/соединения магической силы волшебниками, без применения дополнительных источников силы, в целях защиты и даже с возможностью самопожертвования. Подобный магический эффект возможен только при весьма сильной кровной или эмоциональной связи между волшебниками».

Эту трактовку символа даже можно было бы назвать ясной и понятной в сравнении с той, что значилась рядом с изображением зигзага, вроде того, что красовался у Гарри на лбу. Он перелистнул ещё несколько страниц и внимательно перечитал:

«Данный знак соответствует контуру руны Соулу (Sowulo).

Руна Соулу обозначает целостность и могущество солнечного света. Её символ — солнечный круг. Является одной из самых сильных энергетических рун. Символизирует силу творчества и истинного просветления, выражает волю и духовную энергию. Она устанавливает энергетическую связь с Солнечной энергией, дающей свет и поддерживающей жизнь, направляющей на поиск истины и на самораскрытие. Также называется Великой Руной Победы.

Магическая метка в виде руны Соулу может присутствовать у мага при рождении — например, в виде родимого пятна. Также может появиться у волшебника в случае применения против него могущественной Тёмной магии (например, сильных проклятий и ритуалов тёмной магии), таким образом направляя волшебника на сильный энергетический поток. В этом случае волшебнику необходимо проникнуться силой руны, понять её значение, позыв. Соулу способствует пробуждению просветляющей силы, позволяющей воспринимать вещи в истинном свете, чем приводит на дорогу мудрости. Она содействует внутреннему озарению, ведет и направляет своим светом на истинный путь, на следование своей судьбы. Руна Соулу помогает «найти себя», обрести уверенность в неясной неопределенной ситуации.

Соулу также обозначает Свет Души — субстанции, из которой состоит высшее «Я». Это сила, активизирующая духовную энергию и высвобождающая внутренний потенциал. В магическом отношении значение этой руны — могущество, понимаемое как неразделимое единство Силы — «того, что ведет», и Мощи — «того, что действует».

Один из девизов Соулу: «побеждает тот, кому некуда отступать». Руна укрепляет убеждённость в своей правоте, неустрашимость в преследовании жизненных целей.

И безоглядное действие в согласии с Соулу рано или поздно покажет подлинные масштабы Силы, которой обладает волшебник».

Гарри захлопнул книгу и задумчиво посмотрел на стопку книг по древним рунам. Вначале он растерялся и даже испугался, что каким-то образом дурацкий шрам и его форма влияют на его жизнь. Бред же! Он решил, что это преувеличено, как часто бывает у волшебников. Но всё же он набрал в библиотеке книги по древним рунам, чтобы хотя бы понять, что они из себя представляют и какое значение придают им в магическом мире. И всё же он не был уверен, стоит ли браться за эту фундаментальную науку только потому, что его шрам назван магической руной в некой книжке развлекательного характера. Но с другой стороны, древние руны изучали в Шармбатоне, и, не считая учеников факультета Общих знаний, этот предмет можно было начать изучать с третьего курса, а значит, было здесь что-то существенное. И теперь стопка учебников и словарей по рунам стояла у его кровати, ожидая своего часа.

Сегодня был очень насыщенный и неординарный день, было о чём подумать. Странная женщина, накинувшаяся на него в коридоре, затем слова графа, его ответ, а потом ещё бедняга Этьен — как могло произойти с ним подобное? Но каков брат — беспокоился лишь о том, как преподнести плохие новости матери, было ли у него вообще сердце? Вместо того чтобы размышлять обо всех этих почти мистических вещах, Гарри достал «Историю Хогвартса» и сладко произнёс: «Хогвартс, Хогвартс, Хогвартс» — название приятно щекотало ему нёбо. Ласково погладив обложку, он раскрыл книгу и начал чтение с прерванного места.

«Ну, не так уж всё плохо, — возразил Хмур. — Мы не в безопасности, мы умрём с голоду».

К. С. Льюис, «Хроники Нарнии. Серебряное кресло»

— Не могу поверить, что он всё ещё тут, — вслух размышлял Сэмюель, задумчиво рассматривая чудодейственный цветок.

Гарри лишь пожал плечами. Он сидел за столом в портике, устало положив голову на сложенные руки и прикрыв глаза. Около часа Сэмюель мучил его, заставляя раз за разом превращать подушечку с иголками в ежа — живого и негибридного, то и дело повторяя Reparifarge после каждой неудачной трансфигурации, возвращая подушечке её изначальный вид. Гарри не добился блестящих результатов, но всё же заметно преуспел: подушечка обзавелась мордочкой, хвостиком и лапками, но бедное животное всё никак не могло избавиться от железных иголок (что, с одной стороны, могло пойти на пользу самому ежу, но никак не его создателю, который рассчитывал вскоре благополучно сдать экзамен по трансфигурации). Сэмюель сам предложил Гарри помощь, возможно, сжалившись над наколдованным им существом или же над существом колдующим. Гарри не стал отказываться. Сэмюель же не нашёл лучшего места для занятий, чем так полюбившийся ему портик.

Поэтому приходилось теперь коротать время рядом с Pectus Levitas, которое щедро одаривало посетителей своим необоняемым благоуханием, мягко подталкивая к спокойствию и безмятежности, но на Гарри оно навевало лишь сонливость. Он недобро косился на цветок, борясь с желанием скрыться из-под поля его влияния как можно скорее.

Сэмюеля же не особенно заботило состояние его протеже. Вдоволь поиздевавшись над Гарри, он мгновенно переключил своё внимание на цветок, который за всё эти месяцы осени и зимы ни разу не сбросил лепестков, не свернулся в бутон, не завял и вообще словно навечно замер в своём развитии, что несказанно поражало старшекурсника.

«Ишь ты, корни-то как пустил…» — недовольно думал Гарри о настырном сорняке.

— Интересно, переживёт ли он это лето, — задумчиво сказал Сэмюель.

Гарри довольно фыркнул, немного взбодрившись.

— Очень маловероятно, — уверенно заявил он.

— Считаешь? — обернулся к нему Сэмюель.

— Как же иначе? — пожал плечами тот. — Всё лето в замке никого не будет. Это всё равно что оставить обычный комнатный цветок без воды на два месяца — у него нет шанса выжить. Без человеческих эмоций он пропадёт, — Гарри деланно печально покачал головой.

Сэмюель вздохнул и неторопливо присел на лавочку.

— Жаль. Этот цветок — настоящее чудо.

— Не может же он тут навечно поселиться, — довольно заметил Гарри.

Сэмюель взглянул на него.

— Я вижу, что тебе не нравится Pectus Levitas... — в ответ Гарри пожал плечами: что правда, то правда. — Но я не могу понять почему. Цветок создан только для положительного воздействия. Это его магия — располагать к себе людей. Испытывать негативные эмоции по отношению к этому цветку так же противоестественно, как… лгать при воздействии Сыворотки правды.

Гарри вздохнул. Да, эта его особенность должна была всплыть рано или поздно, и, хоть он и понимал, что имел в виду Сэмюель, сам он не хотел думать об этом.

— Ничего против него я не имею… — Гарри поморщился от странного ощущения, разлившегося, словно тёплый мёд, от макушки до кончиков пальцев на ногах, и укоризненно взглянул на цветок.

Сэмюель, наблюдавший за Гарри, понимающе кивнул.

— Он не любит ложь, — почти ласково сказал он. Сэмюель и «ласково» были плохо совместимыми понятиями. Но на что только не способно было Pectus Levitas своими бархатными щупальцами. Много нового люди узнавали о себе в его обществе. — И наказывает тебя за это.

«Наказывает» — это было слишком громко сказано. Скорее цветок «пожурил» Гарри, как бабуля укоризненно, но любовно шлёпает внучка по темечку за съеденную перед обедом конфету. Как уже было сказано, цветок был создан только для положительного влияния.

— Я не знаю, в чём тут дело, — только и сказал он.

А про себя он подумал, что цветок был похож на те наркотические вещества, которые употребляют люди, чтобы забыться или приглушить свои тревоги и волнения вместо того, чтобы решать проблемы и что-то изменить в жизни. Воздействие цветка казалось искусственным, навязчивым. Гарри считал, что истинное спокойствие и гармония должны исходить изнутри, а не извне. Тревоги и волнения были такими же симптомами неких внутренних проблем, как насморк или кашель — симптомами гриппа; нельзя было лечить симптомы, игнорируя сам вирус. Объяснив таким образом самому себе свою антипатию, Гарри успокоился. Исчерпывающая формулировка, правдоподобная, другой и не надо.

Глянув на цветок с превосходством, Гарри обратил свой взор на своего учителя-мучителя. Тот, казалось, глубоко о чём-то задумался, глядя куда-то в сад. Гарри неловко поёрзал на месте, не зная, куда себя деть. С Сэмюелем было сложно общаться — у них было мало тем для обсуждения. И Гарри каждый раз чувствовал некий подвох в таком внимании старшекурсника к нему и каждый раз задавался вопросом, что ему от него может понадобиться.

Благодаря «Истории Хогвартса» и лекции профессора Рьома о великом и ужасном Салазаре Слизерине, о котором слышали даже змеи, Гарри теперь знал о Тёмном колдуне всё, что о нём известно общественности. Теперь он знал, что не зря никому ни слова не говорил о своих хладнокровных друзьях, с которыми болтал время от времени. Благодаря Слизерину способность говорить на парселтанге в народе принято было относить к Тёмной магии, хотя по сути она таковой не являлась. Гарри подумать боялся, какой шум поднимут студенты, если узнают о его «странности». Но его маленький секрет уже знал Сэмюель, и, казалось, его нисколько не пугала возможность того, что Гарри мог быть или стать Тёмным магом. Однако он ни словом об этом не обмолвился, и Гарри мог только гадать, как он к этому относился.

— Я тут недавно встретил Делакур… — как бы между прочим сообщил Сэмюель.

Заканчивать предложение он не спешил. Гарри кисло ухмыльнулся.

— Не поверишь — я тоже. Ужас какой-то, и что ей понадобилось в Трапезной? — наигранно озадаченно сказал он.

— Обойдёмся без сарказма, — холодно отозвался Сэмюель, у которого на секунду пропало желание говорить дальше. Гарри скорчил виноватую мину, и тот продолжил бесстрастным тоном: — Я тут недавно встретил Делакур, — и, сделав паузу, добавил: — Она видела цветок.

— Хм… — Гарри подумал, что может быть в этом ужасного, но не нашёл ответа. — Ну, она имеет на это право. Что в этом плохого?

Сэмюель покачал головой.

— Ничего. Просто мне интересно, как она нашла это место.

Гарри пожал плечами.

— Не знаю. Она что-то тебе сказала?

— Нет, ничего, — после этих слов Сэмюель едва заметно вздрогнул и непроизвольно метнул взгляд на цветок, лепестки которого слегка колыхнулись, словно на ветру. Но от этого природного элемента он был укрыт массивной колонной.

«Солгал. Ну, это другое дело! А то чуть ли не лучшими друзьями стали. Нет уж, Сэмюель, нет к тебе доверия. Прикидываешься добреньким, помогаешь тут, а сам… Смотришь на меня взглядом Дарвина, оглядывающего шимпанзе как существо, в процессе эволюции могущее стать человеком». Гарри спрыгнул на землю и объявил:

— Ну, тогда и волноваться нечего. А не пора ли нам в гостиную?

* * *

— …море — горе, время — бремя, звук — с-стук, с-свет — омлет, добр — бобр, вода — беда… эм… — еда, хвос-ст — тос-ст, нет-нет, хвос-ст — пос-ст…

Вот и настал тот день, когда Ригель познала радости рифмы и вовсю ими наслаждалась, приводя в ужас ближних своих. Гарри помянул этот день недобрым словом. Но ему не приходилось жаловаться — он слушал эти чудеса поэзии тридцать минут от силы, а бедняга Антарес страдал уже не первый день. Но надо отдать ему должное — он молча терпел все эти муки, смиренно ожидая, когда Ригель переболеет своим новым увлечением.

— А! Вы только пос-слуш-шайте вот это… Мой свежайший ш-шедевр! Нет, вы только пос-слушайте, не превос-сходно ли? С-слушайте:

Непроглядное, необъятное море,

В нём бы утопить с-своё горе,

Забытьс-ся на долгое время,

С-скинуть с с-себя это тяш-шкое бремя.

С-слышать один лишь звук —

Бес-спрерывный с-сердца с-стук.

Видеть вдалеке яркий с-свет,

Есть нежнейш-ший омлет.

А будешь с-с нами добр,

И не с-сбежим, как бобр.

Заполнит всё вода,

С-сокроется беда,

И нужна лиш-шь одна она — еда!

Да рас-сечёт мой хвос-ст,

Да к чертям ваш пос-ст!

— А? Ну как? Не великолепно ли? Ш-шедевр! Ну ш-шедевр же! Я только с-сегодня это придумала. Я-я вос-ссхитительна! — умилённо восклицала переполненная энергией Ригель, упиваясь своей гениальностью. Если бы кто иной её увидел, то подумал бы, что у бедной змеи случились судороги, до того активно она извивалась, при этом умудряясь подлетать над землёй чуть ли не на дюйм.

Антарес в который раз вздохнул и устало прошипел:

— Выс-сш-ший класс… идеально… шедеврально.

Гарри ему вторил монотонным голосом:

— Угу-угу, ничего лучше в жизни не с-слышал. Волшебно.

Ригель, казалось, засветилась ещё ярче.

— Ой, будто я без вас-с не знала об этом. А как вам концовочка?

Гарри пробовал дружески намекнуть змее, что её… творения, мягко говоря, не тянут на гениальность. Да и среди поэтов он ни разу не встречал змей. Но Ригель гневно на него зашипела и приняла воинственную позу, подражая кобре: «Да что ты понимаеш-шь в искус-сстве, невежда?! Как такой чёрствый и панцирный человечек как ты, да к тому же ещё и детёныш, может понять такую тонкую, чувс-ственную, одухотворённую материю, из которой с-сотканы мои с-стихи? Ха-ха-ха — с-смеюсь я в лицо тебе! Но что поделаеш-шь — не дано так не дано. Я тебя прощаю». Тогда он примкнул к лагерю «соглашаемся и киваем», в который входил один лишь Антарес. Был ещё лагерь «выходим из себя и планируем убийство», в котором состояла остальная мало-мальски разумная живность, обитающая по соседству с Ригель. Впрочем, у Гарри были корыстные помыслы насчёт нового занятия Ригель. Он надеялся мирно урегулировать конфликт, вызванный её предыдущим «хобби». Всё бы ничего, когда её развлечения никому не приносили значительного вреда, но измывательство над стареньким садовником, которому она — не без помощи Антареса — безустанно устраивала проказы (как малый ребёнок, ей-богу) и на котором они тренировали свою фантазию по части фокусов, выходило за рамки невинных забав.

Таинственный вид двух змей, их скрытность, избегание общества Гарри — всё это наталкивало мальчика на мысль, что они снова проказничают, но он и помыслить не мог, что они способны на такое! Филлип Бурховец даже не подозревал, что у него в саду орудуют необычные шутники, ломая голову над различными странностями, творящимися с ним. Они прятали порошки, секаторы и другие мелкие инструменты садовника, заставляя того рыскать в их поисках по всему саду. Они потрошили его клумбы, ломали стебельки цветков, портили плоды. Когда Гарри помогал с поиском ножниц, он и не предполагал, что за этим кто-то стоит — Филлип мог просто где-то их забыть. Но когда через некоторое время растерянный садовник сообщил, что видел недавно в кладовке злобную змею-призрака — а старичку не было свойственно преувеличение, — Гарри внезапно захотелось проверить, как там поживают его скользкие друзья. Их он обнаружил недалеко от кладовой. Антарес страшно напугался внезапной встрече, а Ригель же, вся измазанная в чём-то белом, наоборот, радостно поприветствовала и попросила отчистить её от белил, в которые она якобы случайно упала. Гарри отчитал их, но те и ухом не повели. Филлип, кряхтя и ворча, исправлял все увечья, нанесённые его «детищу». Гарри, чувствуя свою вину и ответственность, помогал ему и при этом вёл поучительные беседы с непослушными змеями, надеясь направить их на путь истинный. Но никакие его доводы не могли смягчить их хладнокровных сердец. Единственным оправданием их внезапной войны против невинного садовника было то, что Ригель не нравился цвет старичка — слишком много серого, — она, видите ли, привыкла к цветистости.

Сочинительство стихов стало гораздо более подходящим и, главное, безобидным для окружающих увлечением (хотя не вся живность в саду с этим бы согласилась), благодаря которому у месье Бурховца наконец все инструменты вновь лежали на своих местах, а цветы распускались и тянулись навстречу солнцу.

Гарри не вслушивался в слова Ригель, поглощенный более важным делом — практическим экзаменом по магической экологии. Последним в этом учебном году. Студентам факультета Алхимии приходилось два часа ползать по лесу «Эдем» в поисках растений, хитрых насекомых, птиц и мелких зверьков — кому что попалось. Гарри нужно было найти гриб-ползун, который кочевал от одного дерева к другому, если чуял опасность, изменение погоды или по некоторым другим причинам. Обычно они предпочитали размножаться под молодым дубом, в дождь прятались под кипарисом, а в тёплую погоду росли у корней остролистного клёна, который сейчас и разыскивал Гарри. Но, как назло, кругом были одни берёзы да липы. Преуспевающей в учёбе однокурснице Жени повезло куда меньше: ей нужно было найти белку-беглянку, которая любила маячить рядом с человеком на безопасном расстоянии, но в руки не давалась. Трудность её поисков заключалась в том, что размерами она была раза в два меньше обычной белки из отряда грызунов и в два раза её шустрее. Бедняга Жени чуть не разрыдалась, получив задание.

— …река — века, кус-ст — пус-ст, зал — вал, — продолжала Ригель, воодушевленно ползая вокруг Гарри, — золото — болото, конь — вонь, лес-с — бес-с, крошка — мошка, поле — доля…

— Нескладно, — рассеянно поправил Гарри.

— Вот ещё! — возмущённо возразила Ригель. — Изумительная рифма. Поле — доля.

Пред нами рас-сстилается безграничное поле,

И нам выпадает великая доля…

— Я неспособна на нес-складные рифмы, — высокомерно заявила змея.

«Ригель, рождённые ползать, как говорится, летать не умеют», — подумал Гарри про себя и с раздражением глянул на змею.

— Ну конечно, — язвительно прошипел он. — Что ж это я? Подумать только, а ты-то с-считала меня другом. Видно, во всём виновата твоя творчес-ская натура: с вами, говорят, трудно найти общий язык. Но ты-то, Ригель, не такая, как другие, ты же у нас уникум…

— Эй! Вот только обзыватьс-ся не надо, — тут же отреагировала Ригель. — И вообще, ес-сли у тебя нет нас-строения, не порти его другим.

Гарри закатил глаза. Эту фразу Ригель употребляла в последнее время слишком часто. Особенно когда он пытался заставить её прекратить эти их шутки над садовником. Хотя была тут львиная доля правды: в последнее время его настроение можно было охарактеризовать как стабильно паршивое. И да, порой Гарри даже портил его и другим, что раньше за собой не замечал. Всё чаще он кидался резкими фразами и, казалось, разучился говорить без сарказма. А всё из-за того, что необъяснимое беспокойство снедало его изнутри и не давало покоя ни днём ни ночью.

Этьен обычно понимающе кивал и со словами «ох уж эти экзамены!» оставлял его в покое. Гарри не спорил, но, однако, знал, что дело было не только в экзаменах. За экзамены он несколько переживал, но был почти уверен, что по крайней мере проходные балы по всем предметам он наберёт, а большего ему и не было нужно — ведь никто не будет его ругать за недостаточное старание, как никто не заметит и его блестящего табеля. Поэтому ему было всё равно на оценки. Но что же беспокоило его так сильно, он понять не мог. Ощущение надвигающейся катастрофы не покидало ни с началом экзаменов, ни под конец — и, казалось, даже усиливалось.

Что касается Этьена, то много воды утекло с тех пор, как академию взбудоражило его отравление. Новость о покушении на жизнь студента Шармбатона взрывной волной распространилась по всему магическому миру Франции. Гарри довелось узнать о такой профессии, как аврор. Десятки сосредоточенных лиц в красных мантиях маячили то тут, то там по коридорам замка. Они провели беседы с преподавателями и некоторыми студентами, а Гарри же трижды вызывали в кабинет директора, где они установили свой штаб на время «расследования». Тут всплыло на поверхность и его случайное падение с лестницы в сентябре и инцидент с метлой в октябре, в чём также заподозрили злой умысел. Вспомнилась и таинственная пропажа древних реликвий замка. И даже шуточное отравление Флёр Делакур в декабре. Хотя, что уж там, спрашивали о каждом, даже о самом незначительном происшествии. А вспомнить было о чём — в подобного рода учебных заведениях студенты не одними только уроками занимаются каждый божий день.

Гарри замирал всякий раз, когда видел одного из стражей порядка рядом с коридором, ведущим в ОВВ, хоть и знал, что его неначатое зелье — то бишь часть ингредиентов, которые больше негде было хранить, кроме как в Обители, — было в полной безопасности: тщательно припрятано в нише за портретом Бертрана и охраняемо горсткой Великих Волшебников в разнообразных воплощениях, но обладающих одинаковой способностью отталкивать от себя живых людей. Уж если кто и решит обследовать их жилище, они быстро отвадят этого бедолагу. Вот неловко было бы, если бы эти ингредиенты обнаружили при подобных-то обстоятельствах. Нет, Гарри, конечно же, не признал бы их за свои, а ОВВцы точно не сдали бы его, но с таким трудом добытые ингредиенты были бы изъяты, а это стало бы трагедией для Гарри. К счастью, надолго они не задержались.

Многое пришлось пережить и самому Этьену. Он был главным пострадавшим в этой истории. У Гарри не было возможности застать страшный момент, когда мадам Жизо узнала о несчастье, приключившимся с её сыном, и даже не видел её, когда она была в замке. Он и с Этьеном-то попрощаться не успел, только через несколько часов узнав, что мать забрала обоих сыновей из академии. Ну, по крайней мере, он знал, что она пережила этот удар.

На следующий день после этого инцидента занятия отменили; студенты были напуганы и взволнованы. Родители посчитали своим долгом посетить замок или, по крайней мере, написать встревоженные письма руководству школы — почтовые совы и голуби так и облепили замок. Но, поддавшись уверениям авроров, что ситуация под их тщательным контролем (это, надо заметить, было сказано лишь для успокоения людей, в самом же деле информации у них было не намного больше той, что они имели изначально), успокаивались, доверившись компетентности стражей порядка.

Гарри не мог понять, кто мог отравить Этьена. У него не было не то что врагов, но даже и просто недругов. Небольшие разногласия с Ирвином в счёт явно не брались. Гарри вдруг вспомнил, как Этьен сказал тогда: «Я сяду на твоё место», — и в голову закралась мысль, что отравить пытались его. «Может, Делакур решила-таки от меня избавиться, — размышлял Гарри, ловя на себе её колючие взгляды. — Решила, что хватит мне мозолить её нежные глазки. Да, должно быть, всё никак не забудет тот случай с зельем Крабица — она отчего-то уверена, что это был я. Хоть я и варил то зелье, но подлить кому бы то ни было эту гадость мне бы и в голову не пришло, дурак я, что ли?»

«Или, может, это был Сэмюель, — думал он позже, косясь на бесстрастного старшекурсника. — Я, конечно, понятия не имею, какие у него могут быть мотивы, но что вообще я о нём знаю?» И? Кто оставался? «Кто осмелился на такое?» — раздавалось тут и там по всей академии. У Гарри было одно совершенно дикое предположение, которое всё маячило на краю его сознания, но он торопливо его отгонял.

Постепенно жизнь в академии вернулась в прежнее русло. Замок очистился от посторонних, которые так и не нашли виновника случившегося, студенты вернулись к своим делам, а Гарри наконец на свой страх и риск установил в Обители котёл, зажег огонь и торжественно объявил о начале первого этапа варки зелья Поиска. Конечно же, он понимал, что его действия имели не совсем дозволенный характер. Варить подозрительное зелье для подозрительных целей в ОВВ, куда не заходит никто живой, под чётким руководством статуй и портретов, да ещё и в то время, когда в замке происходят подозрительные вещи. Ох как подозрительно всё это было!

Гарри чувствовал себя преступником, торопливо срезая с дерева кусок коры во время уроков Магической экологии, или когда, крадучись и оглядываясь, пробирался к Обители вечерами. Заговорщицкий шёпот Великих Волшебников, обступивших котёл со всех сторон, не придавал оптимизма.

Зелье Поиска требовало большого внимания: каждый ингредиент должен был быть добавлен в соответствии с рецептом и порезан определённым образом, определённым приспособлением и в определённое время, мешать надо было определённое количество раз. Гарри изворачивался как мог, отпрашивался с уроков, проводил бессонные ночи на пыльном ковре Обители под беспрерывную болтовню её обитателей. Не то чтобы они не спали вообще, но делали это скорее от безделья, чем по необходимости. А спать, когда рядом с ними человек, — всё равно что есть постную кашу, когда рядом накрыт праздничный стол. Гарри приходилось заимствовать у мадам Эйтл серебряные ножечки, медные блюдца, железные ступки и кое-что из ингредиентов, коих у медика было в обилии и исчезновение которых оставалось незамеченным.

Вся эта возня с зельем сделала Гарри раздражительным и нервным. Он боялся, что из-за одной маленькой ошибки вся его работа будет пригодна лишь для чистки унитаза. И его опасения не были высосаны из воздуха. Он уже перестал считать, сколько раз собственными руками чуть не загубил весь свой труд: путал последовательность, забывал о времени и сбивался со счёта. Но несколько пар учёных глаз внимательно следили за его манипуляциями и вовремя вмешивались в процесс приготовления.

Но радовало то, что не было никаких непредвиденных обстоятельств, которые могли помешать закончить зелье к концу учебного года, хотя Гарри не был уверен и в этом. Время от времени он замечал Флёр Делакур в тех местах, где ходил сам: в саду, в библиотеке, в больничном отделении. К счастью, в гостиную алхимиков она не имела доступа, и Гарри в который раз порадовался, что не выбрал факультет Чар.

«Ну что ей неймётся? — раздражённо думал Гарри о докучающей ему Делакур. — Ведь и так достаточно мне насолила». Гарри давно ждал от неё большой мести, но у благородной особы оказалось туго с фантазией, поэтому всё, к чему она пришла, — это раскрыть его маленький секрет, ставший ей известным ещё в начале года.

Она долгое время хранила эту тайну, но в конце концов душа её не выдержала. Она всё же пришла к выводу, что коли Гарри сам не распространяется об этом, значит, не хочет, чтобы знали остальные, и будет не рад, когда это станет известно всем. Таким образом вскоре после драмы с Этьеном Гарри стал центром внимания — все, от мала до велика, косились на него в Трапезной, а особенно настырные начинали выспрашивать его о его семье. Гарри сам слышал множество версий своего сиротства, но не считал нужным что-либо опровергать или объяснять, он лишь смотрел на любопытных вопрошаек, как на умственно неполноценных, что они и сами начинали стыдиться своего длинного носа и отчаливали.

Слухи, сплетни обсуждались ещё некоторое время, но вскоре и они исчерпали себя, затмеваемые новыми поводами для пересудов и разговоров, а через месяц после отъезда в замок вернулся Ноэль Жизо, тем самым освежив в памяти таинственный эпизод. Он-то и поведал любопытным о положении дел в семье. Из-за отравления Этьен неделю провёл в магической части больницы Отель-Дье в Париже до тех пор, пока его здоровье не улучшилось, и беспокойная мать не забрала его домой, отдавая предпочтение народным средствам. Алиса Жизо и сама была недалека от того, чтобы лежать на соседней с сыном койке, и из страха, что с её детьми случится ещё что-либо, когда они так от неё далеко, она перевела обоих на домашнее обучение. Если Этьен, у которого в академии и друзей-то не было — Гарри скорее был товарищем, нежели другом, — ничего не имел против домашнего обучения, то Ноэль, для которого академия стала почти домом, терпел это целый месяц только ради спокойствия матери, после чего яро взбунтовался. И мать сдалась. Этьен вернулся в академию вслед за братом всего на неделю позже — немного похудевший, но довольный. «Ну, мама всегда пыталась избежать разделения нас с братом, — смущённо объяснял Этьен, — и хотела, чтобы мы всегда были как можно ближе друг к другу. Возвращение Ноэля в академию далось ей нелегко. Меня она тоже не хотела отпускать, но мы её уговорили», — при слове «мы» Этьен счастливо засветился. Казалось, несчастье несколько улучшило отношения братьев. Или мадам Жизо просто-напросто ставила вопрос ребром: либо оба дома, либо оба в академии.

И вот, в тот момент, когда Ригель, надувшись и приняв оскорблённый вид, сделала перерыв в сочинительстве, Антарес увлёкся каким-то жуком, а раздражённый Гарри размышлял о змеиной психологии, Этьен, весь красный и вспотевший, выбрался из соседних кустов шиповника, недовольно хмуря брови. Заметив Гарри, он остановился.

— Вот скажи мне, они здесь вообще обитают?

Этьену досталось непростое задание: он должен был найти яйцо так называемой «няньки» — птички, размером чуть больше обычного воробья, с комплексом наседки. Их яйца были маленькими, эластичными, словно из резины, и птенцы обретали способность передвигаться ещё до вылупления. По неизвестным причинам они стремились укатиться подальше от своих матерей, и тем редко удавалось с ними совладать. После потери яиц птички всю оставшуюся жизнь посвящали их поискам, которые чаще всего приводили к тому, что они находили и высиживали чужие брошенные яйца.

— Наверняка, — безразлично пожал плечами Гарри. — Тут кто только не водится… хм, разве что Йети*.

Этьен содрогнулся и опасливо огляделся.

— Ну, — быстро добавил Гарри, — и драконов тут, думаю, тоже нет.

— Ну да, — вытерев со лба пот, неуверенно отозвался Этьен. — Ничего опасного здесь не водится. Тут же нимфы всё охраняют.

Гарри пожал плечами, мол, «не будь в этом так уверен». Этьен стоял на месте, внимательно оглядывая землю в поисках яйца. Гарри не мог двинуться, поскольку Ригель пряталась за его ногой, куда юркнула при появлении Этьена, и если он отойдёт, то она будет рассекречена. Антарес возился где-то в кустах.

— Ты, случаем, не замечал?..

— Нет, — поспешно отозвался Гарри. — «Нянек» я поблизости не видел. А ты ползунов не находил?

— Не-а, — вздохнул Этьен. — Я только что Ирвина встретил. Представь себе, он уже успел насобирать букет Argutus. Недовольный такой, букетик его такими эпитетами наградил.

Гарри кивнул, вспомнив забавные цветочки Argutus, которые были способны произнести огромное количество бессмыслицы, вроде: «бу-ка-мя-ка», «би-ки-пы», «шир-му-ши» (они так и произносили — по слогам, но с чувством); никакие нормальные слова не имели для них ценности.

— Чего он языком чеш-шет? Гони его уже, — недовольно проворчала Ригель. Тихое её шипение не могло насторожить на фоне звуков прочей живности. — Вид твоих ног не дос-ставляет мне удовольс-ствия… уж с-скорее жалос-сть.

Он бы ответил наглой змее, если бы не Этьен. Чем ей его кеды не угодили? Ну да, немного порваны…

— А, кстати, Гарри, — обратился Этьен, обследуя подножие соседней берёзы. — Ты как зелье-то сварил? Я, кажется, переборщил с листьями бадьяна…

Два дня назад у них был практический экзамен по Алхимии. Профессор Мерле недвусмысленно предупредил тех, у кого были шансы не сдать этот предмет, что, мол, вы посрамите весь факультет, если провалите свой профильный предмет.

— М-м, думаю, что нормально. Но я не уверен, что вовремя добавил сок календулы… — протянул Гарри. Он не был уверен ни в одном экзамене. Если с теорией можно легко справиться, перечитав учебники, то практику он сдавал с натягом. Особенно это касалось тех наук, где требовалась волшебная палочка: чары, трансфигурация, защитная магия. Ну не было у него к этому предрасположенности. И ежу понятно, что не было (тому самому, который когда-то был подушечкой с иголками).

— Угу, — промычал Этьен, заглядывая за следующее дерево. Гарри пяткой слегка подтолкнул Ригель в сторону кустов, но это было излишним. Змея и так собиралась ретироваться, а толчок Гарри показался ей верхом неуважения. Зло зашипев, она отползла от Гарри и примостилась с противоположной от него стороны, ближе к Этьену. Уповая на траву повыше и неброский окрас змеи, Гарри предупреждающе покачал головой. Ригель пренебрежительно махнула кончиком хвоста.

— Вот нечего пинатьс-ся. И потом, мне, может, интерес-сно понаблюдать за пареньком. Вдруг он мне понравитс-ся больш-ше тебя? Может, он будет повежливее некоторых.

Гарри сердито фыркнул. Что за вредное существо! Из-за кустов мерцали любопытные глазки Антареса. Гарри торопливо подошёл к Этьену.

— А знаешь, я, кажется, видел тут неподалёку гнездо «няньки». Яйца видно не было, но я-то и не искал. Пошли, покажу…

И он повёл Этьена вперёд. Ригель, впрочем, не собиралась так просто сдаваться.

— Врёш-шь, не уйдёш-шь! — прошипела она и последовала за мальчиками.

«До чего смелая стала», — недовольно подумал Гарри, подталкивая Этьена в спину.

* * *

— Нашёл! — раздался громкий возглас Этьена откуда-то сбоку. Потревоженная стайка птичек с криком спорхнула с ветки и, продолжая возмущаться, улетела вглубь леса. Через несколько секунд показался и сам Этьен, донельзя довольный и что-то бережно держащий в сложенных вместе ладонях. — Шалунишка, пытался и от меня скрыться. Но он на странность медленный, — ласково сказал он.

Гарри, который тоже уже отыскал своё задание — гриб-ползун, — взглянул на нечто у Этьена в руках — маленькое круглое яйцо правильной формы, которое имело полупрозрачную скорлупу, на вид весьма тонкую и ненадёжную.

— Поздравляю, — кисло отозвался Гарри. Время, отведенное на экзамен, уже подходило к концу, и надо было спешить обратно.

— …прекрас-сен мир,

Прекрас-сная мечта,

Прекрас-сен сыр,

Прекрас-сна колбаса… — голосила Ригель из-за кустов. Антарес, разумеется, скитался где-то неподалёку, то и дело предлагая сестрице вернуться в родной сад. Но той и так было весело: нервировать Гарри или наблюдать, как Этьен в страхе посматривает себе под ноги, улавливая едва различимое шипение.

— Пора возвращаться, Этьен. Мы уже далеко зашли, — заметил Гарри, отвлекая соседа от восхищённого созерцания яйца «няньки».

— Ага, — рассеянно отозвался Этьен, не отрывая взгляда от яйца. — Ой, смотри, там кто-то двигается!

— Конечно, двигается, — пробурчал Гарри, поворачивая в ту сторону, откуда они, как он полагал, вышли. — Должны же они как-то сбегать из своих гнёзд.

Этьен поспешил за Гарри, продолжая бессвязно бормотать что-то о яйце. Ригель ползла неподалёку, дразняще распевая:

— Такой белый-белый белок,

А внутри жёлтый-жёлтый желток…

С-сверху тонкий хитин,

И мы это с-съедим!

— Что б тебе с-собственным языком подавитьс-ся, — тихо пробормотал Гарри, переходя на язык Салазара Слизерина.

Около десяти минут они пробирались сквозь кусты, а те всё не редели. В лесу, казалось, стало тише и темнее.

— Гарри, — робко позвал Этьен, — мне кажется, мы не туда идём.

Гарри сделал ещё пару шагов и остановился, с удивлением заметив, что и Ригель замолкла. Он недоверчиво огляделся, рассчитывая на то, что обе змеи уже отстали от них. Но нет, брат и сестра притаились неподалёку. Заметив взгляд Гарри, Ригель с воодушевлением, но чересчур наигранно и без особого энтузиазма зашипела:

— Мыло душ-шистое —

Наша отрада,

Верёвка пуш-шистая —

Всегда мы ей рады… — голос её становился всё тише, и, закончив свой незамысловатый стишок, она совсем замолчала.

— Мне тоже так кажется, — вполголоса признал Гарри слова Этьена. Тот громко сглотнул, что прозвучало весьма отчётливо в тишине, и боязливо огляделся.

— Между прош-шим, вы идёте прямо в глубь лес-са, — подал голос Антарес. — К границе.

«Раньше сказать не могли», — хотелось возмутиться Гарри, но, если бы он сказал это на нормальном человеческом языке — змеи не поняли бы, а сказать на парселтанге — не понял бы Этьен.

— Ой, Гарри! — тонко воскликнул Этьен, в страхе прижимая к груди яйцо. — Снова это шипение… Ты слышишь?

— Какое шипение, Этьен? — махнул рукой Гарри. — Это всего лишь ветер.

— Да нет же, я…

— Ветер, Этьен, ветер, — с нажимом повторил Гарри. — А нам лучше повернуть назад.

— Мамочки, только б не змеи… — пробормотал Этьен. — Терпеть не могу змей…

Гарри двинулся в обратную сторону. Но сделав несколько шагов, приминая сухие листья и ломая мелкие веточки, он так и не услышал других шагов.

— Этьен?

Тот столбом стоял всё на том же месте, смотря куда-то вперёд.

— Г-Гарри, — дрогнувшим голосом сказал он и, пересилив себя, медленно продолжил: — Мне к-кажется… за тем деревом к-кто-то есть.

Гарри посмотрел туда, куда показывал Этьен, но никого не увидел — только высокий старый дуб с высохшими ветками у основания, окружённый густыми соснами, которые отбрасывали тёмную тень.

— Кто? — осторожно спросил он, тоже шёпотом.

— Я думаю, — едва слышно проговорил Этьен, — что это ч-человек.

Только Гарри хотел поспорить, как сам увидел этого «человека». Тёмный силуэт промелькнул неподалёку, заставляя Этьена вздрогнуть и чуть ли не вскрикнуть. А на Гарри этот силуэт, вкупе с длинными тёмными волосами и светлыми бликами кожи, произвёл другое впечатление. В голове промелькнули слова: «Ты — Pars pro toto» — «ты — часть одного целого». Гарри тут же решил, что это был тот же самый мужчина, которого он встретил, впервые побывав в лесу «Эдем». Последующие события произошли весьма неожиданно для всех.

Силуэт мелькнул снова. У Гарри в голове что-то щёлкнуло, и, плохо понимая, что делает, он кинулся в сторону дуба, прокричав:

— Месье! Подождите…

Мужчина замер и удивлённо уставился на Гарри. Но в следующую секунду он сорвался с места и, словно тень, скользнул в темноту леса.

— Стойте! Я не… я же… я просто хотел спросить… — не долго думая, Гарри бросился за ним. В голове осталась одна-единственная мысль — догнать.

— Гарри! — послышался испуганный возглас Этьена позади. — Стой! Что же ты делаешь?.. Там ведь… Ты… Подожди… — нимало не медля, он побежал за Гарри, предварительно выбросив в кусты то самое яйцо, которое так бережно сжимал в руках до этого.

И только две маленькие змейки остались на прежнем месте, наблюдая за двумя силуэтами, постепенно скрывающимися среди кустов.

— Иш-шь ты, как рванули! Никогда не видела, чтоб так с-спеш-шили пересечь границу, — воскликнула Ригель.

— Думаеш-шь, они скоро вернутс-ся? — задумчиво спросил Антарес.

— Хо-хо, чует моё нутро, неладное с-с ними приключитс-ся…

— Потеряютс-ся…

— Ещё бы… Ввек с-сами дорогу не найдут.

— С-с голоду помрут…

— Да что б им? Там же полно еды — мошки всякие, жучки, птички...

— Теперь ещё больше с-станет…

— Да нет, человечина ж не вкус-с-сная…

— Ты пробовала?

— Ещё бы! Ну ладно, не пробовала, но я с-слышала из верных источников… Не вкус-сная, человечина-то.

— И не говори…

— Имею право!

— Может, прос-следовать за ними?

— Глупос-сти не болтай, балбес-с… Мне, в отличие от них, жизнь ещё дорога.

— Мы-то не потеряемс-ся…

— Кто знает, братес-с, кто знает, — вздохнула Ригель и, тихонько напевая, поползла к выброшенному Этьеном яйцу, которое пыталось выбраться из ямки, в которую угодило. — Верёвка пуш-шистая и мыло душ-шистое… Гляди, у нас-с сегодня деликатес-с на обед! Повез-зло так повез-зло!

Гарри между тем мчался сквозь лес, царапая руки и ноги о колючие кусты, состоящие преимущественно из веток, чем из листьев, напряжённо вглядываясь вдаль, где изредка мелькала фигура незнакомца, который постоянно уходил то влево, то вправо, то исчезал на некоторое время, но расстояние между ними значительно увеличилось. Далеко позади пыхтел Этьен, что-то невнятно крича Гарри. Но тот этого не замечал. Не замечал и того, как стремительно темнело кругом, как чётко стали слышны его и Этьена шаги, как всё замерло и как внезапно явственно похолодало в лесу. Чтобы понять, что именно произошло, не нужно было быть гением. Они пересекли границу Трёх дубов.

«Мне нужно знать… Я должен узнать. Ну почему он убегает?» — только и крутилось у Гарри в голове. Вскоре человек, которого он преследовал, окончательно скрылся из виду. Гарри споткнулся, но не упал. Он остановился перевести дух, суетливо огляделся кругом. Вскоре его догнал Этьен, тяжело дыша.

— Ты… ж… ч…то… во… оп… ще, — хватая ртом воздух, пытался выговорить он, согнувшись и тяжело опираясь ладонями о колени. — Ты за… за… чем… сюда… О, нет!

Слева от них что-то мелькнуло, и Гарри бросился в ту сторону. Этьен же теперь готов был бежать хоть весь день, лишь бы не оставаться одному. Но сей факт не означал, что ему это нравилось.

Густые заросли преграждали дорогу, и Гарри, не видя ничего на расстоянии вытянутой руки, пробирался сквозь них. Неожиданно всё это закончилось, и он оказался у глубокого оврага, успев затормозить у самого его края, балансируя руками, чтобы не упасть. Сзади послышалось шуршание, и, прежде чем Гарри что-то предпринял, резкий толчок в спину заставил его полететь вниз. Спешно сгруппировавшись (пригодились-таки навыки полётов), он кубарем покатился с кручи, больно ударяясь о камни и собирая одеждой песок. Что-то хрустнуло, собственная нога пнула по собственному лицу, грозя выбить зуб, а песок забился в нос, в рот и в уши.

Скатившись на самый низ оврага, Гарри осторожно перевернулся на спину. Неподалёку послышались болезненные стоны и чертыханье товарища по несчастью. Прокашлявшись и проморгавшись, Гарри сел и осмотрел себя. С первого взгляда никаких страшных повреждений он не заметил. Их падение подняло столб пыли. Этьен плашмя развалился в двух-трёх шагах, тяжело дыша и не говоря ни слова. Гарри торопливо подполз к нему и подёргал за плечо. Ещё один болезненный стон давал надежду, что обладатель этого плеча в относительном сознании. Гарри помог ему перевернуться на спину.

— Ох, я умер, — слабым голосом простонал Этьен, приоткрыв один глаз — второй уже начал опухать. И забормотал словно в бреду: — Я у-умер…. А ты со мной… Это хорошо… Как жарко… А ты холодный, — он закашлялся, вздрагивая всем телом. Гарри приподнял ему голову, чтобы легче было дышать. Этьен снова застонал: — Ой… Я умер, я в аду…

— Эй, Этьен, прекрати. Ты не умер… — Гарри чуть встряхнул его за плечи, с его волос посыпался песок. — Да ты даже ничего не сломал.

Этьен пошевелил кончиками пальцем правой руки, лежавшей у него на груди.

— Ой, они двигаются, — болезненным голосом сказал он, взглядом одного глаза указывая на пальцы. — Ау!

Без предупреждения Гарри убрал опору из-под его головы, которая тут же снова очутилась на земле.

— Без представлений, пожалуйста, — сухо сказал Гарри, деловито отряхиваясь. — Пока ты тут разыгрываешь умирающего, Этьен, мы можем оказаться на прицеле какого-нибудь хищника.

Его слова оказались чудодейственными: некогда умирающий снова зашевелил конечностями и мигом установился в вертикальном положении. Этьен не совсем притворялся, просто сам немного переоценил силу своей боли. Ладонями вытерев лицо и стряхнув с волос часть песка, он потерянно огляделся, отползая в сторону. Руки у него сильно дрожали, а брови сошлись на переносице, как у ребёнка, собирающегося заплакать.

— Г-где мы? — едва проговорил он.

Гарри посмотрел по сторонам и внятно резюмировал:

— Мы в лесу. Упали в овраг. Довольно глубокий.

Этьен всхлипнул, но решил на этом ограничиться. Взгляд его бегло бродил по окрестностям, вскоре замерев на лице Гарри.

— У тебя кровь. На губе, — тихо и отрывисто сказал он.

Гарри кивнул. У него и во рту, и на губах был прилипчивый песок. От глотка воды не отказался бы сейчас никто из них двоих.

— А у тебя синяк под глазом, — оказал он ответную любезность.

Этьен коснулся века и, вздрогнув, сразу же отдёрнул руку.

— И щека поцарапана, — надув губы, сказал он.

Гарри прищурился.

— Ты весь чумазый.

— А ты…

— Ладно, всё, хватит, — перебил Гарри и тихо пробормотал: — Это глупо.

Некоторое время они сидели молча, приходя в себя и оглядываясь. Кругом царила зловещая тишина. Между густыми кронами извилистых деревьев пробивалась полоса бледной лазури неба, которая отбрасывала на землю яркую полосу света, разделяющую овраг на две половины.

— Надо подняться наверх, — сказал Гарри, оглядывая кручу. — Не помнишь, с какой стороны мы… прикатились?

— Э-э… я столько раз перекувырнулся, что не понял сразу — на земле я или на небе. Так что… — Этьен развёл руками, при этом болезненно поморщившись.

— Не беда, — вздохнул Гарри и подтянул к себе валяющийся неподалёку мешочек, который ему выдали перед экзаменом. — Я в книге вычитал одно очень полезное заклятье. Оно показывает направление и… о, чёрт.

— Что? — испуганно воззрился на него Этьен.

Гарри продемонстрировал свою волшебную палочку. Впрочем, не такую уж уже и волшебную. Теперь она стала пригодна лишь для разжигания каминов. Почти посередине отполированная палочка разламывалась, являя миру острые, как колючки, зазубрины.

«Так вот что за хруст я услышал при падении».

— О, мне жаль, — сочувственно сказал Этьен.

— А вот мне не очень — капризная деревяшка была. Вот только не вовремя она как-то… — Гарри уныло покрутил «подругу жизни» — как выражались изготовители волшебных палочек — в руках и на пробу пробормотал:

— Aguamenti.

Палочка одарила его реденьким брызгами воды, да так это сделала, словно презрительно сплюнула, прежде чем величественно удалиться в палочковый рай. Гарри не прочь был бы сейчас же и захоронить её поглубже, но счёл разумным вернуть её обратно в сумку.

— Без палочки направление определить весьма непросто. Ты не… — обратился он к Этьену, но договаривать не пришлось: по виноватому и напуганному лицу Этьена и так было понятно. — У тебя что, нет палочки? — медленно проговорил Гарри.

Этьен оправдательно забормотал:

— Я же не мог знать, что… На экзамене она всё равно не нужна. В поисках магических существ и растений моя магия не поможет. Я ею и пользоваться толком не умею. И я подумал: зачем брать палочку? Ещё потеряю или сломаю ненароком…

— Этьен, ты волшебник или маггл? — недоверчиво спросил Гарри, смотря в простодушное лицо товарища.

— Я-я? В-волшебник, — неуверенно протянул тот. Выглядел он до того напуганным и жалким, что Гарри расхотелось его отчитывать. Он сделал глубокий вздох, собираясь с мыслями.

— Ладно, будем как магглы. Но ты прав, от палочек мало толку. Разве что можно было бы узнать точное направление, — он не удержался и бросил на Этьена колючий взгляд, от которого тот втянул голову в плечи.

Гарри огляделся и предпринял попытку подняться. Сперва его повело в сторону, а в руке отдалось болью, когда он на неё опёрся — скорее всего, растяжение. Также во время падения он болезненно ушиб коленку, и какой-то проворный камень заехал ему прямо в ребро. Но, казалось, в целом он был в порядке.

— Тебе помочь? — Этьен уже был на ногах и выглядел даже благополучнее своего товарища.

— Справлюсь, — проворчал Гарри.

Встав, он повторно оглядел крутой склон, по которому им предстояло подняться.

«Высоко, однако», — пришла в голову обоим одна и та же мысль. Они переглянулись. Этьен решил первым попытать счастье. Выбрав наиболее удобное для подъёма местечко, он схватился за небольшое углубление, зафиксировал ногу на торчащем камне и начал подтягиваться. Потревоженные камни шумно скатились вниз, но первый шаг Этьена удался. Несмело взглянув на Гарри через плечо, он принялся карабкаться дальше, но тут уж камень не выдержал, и Этьен скатился вниз вместе с новой порцией мелких камней и песка.

— Слишком круто, — прохныкал он.

В иной раз эта задача не представлялась бы для мальчишек особенно трудной, но падение вышибло из них дух, у них всё ещё дрожали конечности.

— Ладно, — вздохнул Гарри после неудачной попытки самому взобраться наверх по осыпающейся поверхности. — Если это и в самом деле овраг — а овраги образуются временными водотоками, которые стекают сверху вниз, а в нашем случае в речку, — значит, что, двигаясь вниз, можно дойти до реки. А там — вдоль неё против течения, и мы дойдём до замка, — предложил он.

Этьен поморгал здоровым глазом.

— Что? — переспросил он.

— Пойдём вперёд, Этьен. Может, найдём место, где склон пониже.

Они спешно потопали вперёд и вскоре в самом деле наткнулись на резкий поворот, где с одной стороны обвал намного увеличивался, а с другой же, наоборот, уменьшался. Совместными усилиями им удалось вытащить друг друга на ровную поверхность. Этьен как ребёнок домашний, выросший в городе, дрожал не то от усталости, не то от страха, а скорее всего, от того и другого.

— Нужно скорее добраться до границы, — упрямо сказал он, отказываясь от передышки.

Несколько минут он шёл с угрюмо-озабоченным выражением лица, изредка бросая на Гарри нерешительные взгляды.

— Нет, и всё-таки я спрошу, — твёрдо сказал Этьен, внезапно останавливаясь. Гарри обернулся и выжидающе посмотрел на него. Тот глубоко вздохнул и начал: — Ты знаешь, Гарри, что я стараюсь не вмешиваться в чужие дела и не надоедать своим «дружеским» участием. Я не задавал тебе личных вопросов, которые ты не очень любишь, — я это понимаю, поскольку сам не люблю. Но в данном случае я считаю, что мой вопрос уже не будет «личным», — он перевёл дыхание и, не смотря на Гарри, торопливо продолжил упрямым тоном, словно тот собирался его перебить. — Мне просто интересно… Из-за чего или из-за кого я нахожусь сейчас за — чёрт, поверить в это не могу — нахожусь за… за границей Трёх дубов?

— Вероятно, из-за того, — бесстрастно отозвался Гарри, смотря в лицо отводящего взгляд Этьена, — что, несмотря на то, что ты «стараешься не вмешиваться в чужие дела», ты бездумно бросился вслед за мной, прекрасно осознавая, куда именно попадёшь.

Этьен в замешательстве посмотрел на приятеля: он не ожидал, что тот станет оспаривать факт, что происходящее — вина Гарри.

— О чём… Что? Но… э-э… Появился этот человек, а ты так внезапно бросился за ним, что я и осознать-то ничего не успел! И вообще, что мне ещё оставалось делать? Ты на моих глазах… пересёк границу!

Гарри скрестил руки на груди в защитном жесте.

— Да, и ты не придумал ничего умнее, как самому сделать то же самое? У тебя есть своя голова на плечах, ей-то и нужно было думать.

Этьен покраснел, возмущённый реакцией Гарри и упрёком в его голосе.

— Как ты можешь так говорить? Я… я… С тобой могло что-нибудь случиться! — отчаянно воскликнул он, не скрывая своей обиды.

— Могло, — усмехнулся Гарри. — Этьен, вот скажи: если бы я бросился со скалы, ты также последовал бы за мной? Ведь со мной могло что-нибудь случиться, — иронично проговорил он.

«Мог бы оставить меня… как это сделали те, которые действительно считались моими друзьями, — Гарри метнул взгляд себе под ноги, обнаружив там только уныло-коричневые веточки, отдалённо напоминающие чешуйчатые тельца змей. — Вот ведь… уж у них-то нет сердобольных родителей да разномастных родственников различных степеней родства». Гарри понимал, что его поступок был в крайней мере безрассуден — броситься через границу Трёх дубов, которую строго-настрого запрещено пересекать и где он вполне может лишиться жизни. Но у него были на то веские причины и… Как он мог поступить иначе? Как бы он потом спал спокойно ночами, зная, что упустил шанс? А Этьен — это другое дело. Его поступок был глупым.

Этьен снова всхлипнул и, опустив голову, быстро побрёл дальше.

— Я просто хотел знать, что это был за человек, — вскоре пробормотал он. Он уже не чувствовал ни обиды, ни злости, а молча признавал, что должен идти той тропой, на которую ступил, не обвиняя в своём выборе других.

«Слишком впечатлительный», — мысленно вздохнул Гарри, всматриваясь вперёд в надежде на лучик света, который должен появиться за пределами границы.

— Сам не знаю, был ли это человек, — ответил он всё же. — Я видел его в прошлом году. Тогда он говорил мне странные слова… И я лишь хотел узнать, что они означали.

— А-а, — удивлённо протянул Этьен и замолчал. Гнетущая тишина установилась в лесу. Ни одна птица не давала знать о своём пребывании в этом месте, ни одна белка не промелькнула мимо; никого не было поблизости. — Странно, что он так резво убежал, — только и сказал Этьен.

Гарри не мог не согласиться.

* * *

— Хм, — глубокомысленно изрёк Гарри, нагнувшись над чем-то, поблескивающим в кустах.

— Э-э, Гарри, ты же не собираешься это подби… ты уже это сделал, — сказал Этьен, опасливо покосившись на клочок серебристой шерсти в руках товарища.

— Очень напоминает шёлковые нитки. Думаю, что существо, сбросившее эту шерсть, было магическим. А если магическим, то это может быть весьма полезным, — прагматично заметил Гарри.

— Ладно-ладно, бери. Только давай пойдём быстрее, — со страхом оглядываясь, пробормотал Этьен.

Идти прямой дорогой у них не вышло. На пути попадались непроходимые заросли кустов, которые приходилось огибать, а также овраги и канавы. Оба мальчика не могли не почувствовать враждебность тех сил, которые пронизывали лес, покрытый зловещим мраком, словно сейчас и не разгар дня вовсе, а сумрачный вечер. Гарри считал, что они шли уже около часа; Этьену же это время представлялось в виде не менее чем четырёх часов. Оба знали, что так быть не должно. Но ни один не решался озвучить свои предположения вслух. Пока Этьен вдруг не сорвался.

— Этого не может быть, — захныкал он. — Мы идём уже… бесконечно! За это время мы успели бы и до замка дойти, и экзамен по экологии провалить, и выговор получить, если бы… — он шмыгнул носом и повысил голос. — …если бы мы шли в правильном направлении!

Гарри остановился.

— Ты прав, мы заблудились, — признал он.

Этьен посмотрел на него круглыми от ужаса глазами.

— Что? — выдохнул он. — З-заблудились? Да нет же, не шути так, — нервно засмеялся он, смотря на Гарри молящим взглядом, мол, «смотри, до чего ты меня довёл; ну же, пора прекращать эту шутку».

— Ты сам только что признал, что мы идём в неправильном направлении, — пожал плечами Гарри.

Этьен подозрительно часто задышал, глаза его заблестели.

— Нет-нет, Этьен, только не вздумай плакать, — предупредил Гарри. — Ты многое сегодня пережил, ты устал и напуган. Нужно отдохнуть. Присядь.

Он подтолкнул оцепеневшего товарища в сторону поваленного неподалёку дерева.

— Ш-ш, — подскочил тот, сев на колючий сучок. Он подвинулся. — Я в порядке. Правда, в порядке, — улыбнулся он, но в этой улыбке не было ни капли успокоения. Так, ироническая ухмылка, всё не угасающая и не угасающая. — Нет, серьёзно, что такого-то? Мы всего-то потерялись в лесу… Всё бы ничего, если бы это было не за границей… Там как-то приятнее было бы потеряться. Ха-ха, а я-то думал, чёрт возьми… Нет, серьёзно, можно было… — говорил он, не прекращая улыбаться, голосом, предвещающим истерику.

Гарри предложил:

— Может, лучше поплачешь?

Но тот не обратил внимания на его слова, продолжая бормотать:

— Мы всего лишь в тёмном-тёмном лесу, о котором рассказывают в детских страшилках, которого боятся и взрослые, и старики, и обходят за километр. Разве есть в этом что-нибудь ужасающее? Пробирающее до костей? Заставляющее пальцы на ногах сжиматься, а чему-то там в животе нервно ёкать…

Нет бы подивиться такому изложению своих чувств одиннадцатилетним товарищем, Гарри вместо этого несильно, но ощутимо залепил ему пощечину. Этьен сразу же умолк, рассеянно заморгав.

— Эм… — то ли он хотел возмутиться, то ли поблагодарить — неизвестно, он просто замолчал, нахмурился и погрузился в размышления.

— Ноэль будет волноваться, — изрёк он таким странным тоном, что Гарри недоумённо на него оглянулся. Тот сидел с отрешённым видом, глаза остекленели. Гарри покоробило.

— Ладно уж, — прочистив горло, сказал он. — Нечего и переживать. Этот лес только кажется таким страшным, а на самом-то деле здесь даже никого нет. Ты прислушайся… Тишина. Атмосфера тут такая, что и живность бежит от этого места подальше.

Этьен уныло прислушался, сам не осознавая, чего он хочет: услышать хоть какой-нибудь звук, напоминающий, что они находятся в лесу, а не в долине мёртвых, или наоборот — боялся что-то услышать, поскольку в таком месте это «что-то» могло быть не слишком дружелюбным и несколько голодным. Во всяком случае, вне зависимости от его желаний внезапно где-то вдалеке послышался шорох. Послышался и умолк. Оба мальчика так и замерли, обратившись в слух, не уверенные, взаправду ли был этот звук. Но вскоре шорох прозвучал снова, уже немного ближе, и мальчишки синхронно повернули головы в ту сторону, откуда он раздавался. У Этьена, казалось, вся кровь схлынула с лица. Долгое время ничего не было слышно, они не двигались. Когда лёгкое шуршание раздалось из-за дерева почти в семи шагах от них, Этьен подскочил и раскрыл рот, готовый закричать в случае чего. Гарри замер, напряжённо смотря на дерево. Шорох — такой тихий и аккуратный, словно это было не страшное существо, питающееся мясом, а просто курица, разыскивающая зерно в листве, — не прекращался, но тот, кто создавал этот шум, не спешил показываться из-за скрывающего его дерева.

Внезапно всё прекратилось. Слышно было только постукивание зубов Этьена друг о друга. И тут напряжённое ожидание достигло своей кульминации. Неторопливо и безмятежно из-за выступающего сухого корня высунулось маленькое существо. До того маленькое, что на таком расстоянии, что разделяло его и мальчиков, разглядеть его было нелегко. Тем не менее, это была небольшая птичка размером с ладонь с пушистым и весьма ярким, как у попугая, оперением, что придавало ей форму шара, с коротким оранжевым клювом, маленькими чёрными глазками-бусинками, короткими ножками, едва выглядывающими из-под перьев, походивших на пух. На её спине виднелись маленькие ярко-зелёные крылышки. Двигалась птичка медленно, вразвалочку, как пингвин, нагибаясь до земли, и, шурша сухими листьями и ветками, что-то выискивала. Людей она не замечала, полностью поглощенная своим делом.

Этьен шумно выдохнул. Птичка мигом отпрыгнула от дерева, уставившись на источник шума. И сразу же повернула маленькую головку на другого. И снова на Этьена. Пару секунд те могли наблюдать за растерянностью птицы. После чего она необычайно проворно крутанулась вокруг себя, а в следующую секунду на её месте осталась только парочка коротеньких пёрышек, взметнувшихся вверх и медленно оседавших на землю. Через мгновение пташка появилась в нескольких шагах влево от предыдущего места пребывания. Мальчики уставились на неё, раскрыв рот. Некоторое время она копошилась в листве и только после заметила, что те, от кого она скрывалась, были всё на том же от неё расстоянии, но с другой стороны. С возмущённым вскриком (или, скорее, писком) она снова крутанулась, более не появившись поблизости.

— Вау, — восхищённо присвистнул Этьен. — Это было что-то…

— Не «что-то», а дириколь*, — со знанием дела произнёс Гарри.

— А, точно. Я как-то читал о них. Исчезают при опасности, так?

— Угу… глупая птица, оказывается, — пробормотал Гарри. Он подошёл к дереву и осторожно подобрал маленькие пёрышки, оставленные дириколем.

— Хочешь оставить на память? — предложил он Этьену. Тот замотал головой.

— Я и так ввек не забуду об этом.

— Как хочешь, — Гарри аккуратно спрятал перья в сумке. Будучи алхимиком, он не мог не прикарманить ценный ингредиент.

— Говоришь, никто не водится? — уныло спросил Этьен через минуту, разглядывая место последнего пребывания дириколя.

— Ошибся, — пожал плечами Гарри, присаживаясь обратно на засохшую древесину.

Этьен шмыгнул носом и, вздохнув, заговорил отстранённым голосом:

— Я читал в учебнике «Академия Шармбатон: всё, что нужно знать юным студентам», что за границей Трёх дубов несколько сотен лет назад жила группа Тёмных колдунов. Они ставили различные эксперименты, опыты и… тёмно-магические ритуалы. Жестокие и кровавые… Чаще — на животных, но, когда сюда забредали потерянные путники… их потом так и не находили. Оттого эта местность столь отталкивающая — слишком много Тёмной магии она в себе носила. Столько, что и по сей день она не развеялась. Существуют различные версии того, что же стало с этими колдунами. Первая, и самая правдоподобная, — это то, что однажды один из экспериментов пошёл не так, и произошёл сильный взрыв магии, уничтоживший всё в округе — самих волшебников в том числе. На этом месте был огромный пустырь, словно сгоревший при пожаре. Долгое время и деревья здесь не росли, а обычные животные не появляются и сейчас. Зато здесь обитают те, которых Министерство магии относит в разряд «магические твари» — не обычные магические животные, а те, которые обладают какими-то способностями и чем-то ценным. Вроде того же дириколя… Второй вариант произошедшего — это конфликт колдунов с лесными нимфами. Известно, что эти существа обитают здесь с незапамятных времён. С людьми они никогда не связывались. И даже тогда, когда в их лесу появились эти колдуны. Они не препятствовали путникам, когда те появлялись в лесу, а скорее помогали им, как существам беспомощным, неразумным. Не вмешивались, если люди не причиняли вреда их Природе. Но вот пришли эти колдуны, принося в их дом «грязь». Миролюбивые существа, эти нимфы, они хоть и были недовольны, но не мешали, пока Тёмные колдуны не использовали одну из них в своих «грязных» делах. Для них это было что-то… небывалое, немыслимое. Нимфы умирают вместе с породившим их деревом или другой составляющей природы, которая их создала. Смерть от руки человека, колдуна… и такая ужасная смерть... Они были поражены тем бездушием, жестокостью, которые присутствовали в тех магах. Весь лес — это их владения, и они за ним присматривают. Смерть одной из них заставила нимф принять радикальные меры по отношению к колдунам. Неизвестно точно, что стало с этими людьми, как неизвестно и то, что сделали с ними нимфы, — либо убили, либо просто изгнали. Но колдуны не сдавались так легко. Перед этим они использовали все свои тёмные… изобретения и прокляли это место. И третья версия — это то, что колдуны всё ещё обитают в этих лесах. Ведь и по сей день известны случаи пропажи людей...

Всё это Гарри тоже читал в той же книге, и Этьен это знал. Но сейчас ему нужно было отвлечься, только и всего. Гарри мог бы назвать ещё не одну версию случившегося. К примеру, также предполагали, что в лесу появилась ещё одна компания Тёмных колдунов, и эти две группки были непримиримыми врагами — вот и уничтожили друг друга, оставив после себя немалые сгустки Тёмной магии.

— Слушай, мы не заблудились, — как бы между прочим сказал Гарри. Этьен обернулся, выражая удивление. — Ну да, невелико дело — отклонились от курса. Я могу сейчас пройтись кругом — может...

— Нет-нет-нет, — поспешно воскликнул Этьен, не дав ему договорить. — Нет, правда, не стоит. Не думаю, что ты увидишь отсюда замок… Что? — испуганно спросил он, заметив, как Гарри изменился в лице.

— Действительно, — кивнул он. — Ты подал мне идею: отсюда мы замок не увидим, а вот если взобраться повыше… — он иным взглядом посмотрел на ветвистых великанов кругом. Этьен же посмотрел на них с ужасом.

— Ты же не собираешься?.. — тревожно спросил он.

— Почему нет? Этьен, замок находится на возвышенности. Если залезть на дерево, то сразу станет понятно, куда надо идти.

Гарри осмотрел ближайшие деревья, выбирая то, на которое будет проще всего забраться и какое из них будет повыше. Но задача предстояла не из лёгких. Более-менее крепкие ветки росли высоко, а стволы были покрыты мхом и лишайниками.

— Обычно с северной стороны кора темнее и мох растёт гуще, — заметил Гарри.

— О!.. Откуда ты знаешь? — удивился Этьен.

— Да так. В детстве я не был домашним ребёнком. Иногда мне приходилось лазить по деревьям.

«Чаще — не приходилось, но я всё равно лазил, — вздохнул Гарри. — Вот было времечко…»

— Да? А я, наоборот, был ниже воды, тише травы… э-э… то есть тише воды, ниже травы, — нервно засмеялся Этьен. — Ноэль же перелазил через забор, если мама не отпускала его гулять… Эй, только осторожнее.

— Угу, — пробурчал Гарри, хватаясь одной рукой за выступающий сучок, а другой… Как он мог забыть, что повредил её? Запястье побаливало и немного опухло — он решил, что это было небольшое растяжение. Но сейчас он попытался игнорировать острую боль, мгновенно распространившуюся от кончиков пальцев до позвонков.

Медленно Гарри начал взбираться на дерево, обхватив его руками. Ногами он выискивал неровности и выступы, от которых отталкивался. Он почти добрался до ближайшей ветки, когда что-то, словно тонкая иголка, вонзилось ему в ладонь здоровой руки. Не ожидая такого подвоха от недвижимого дерева, Гарри инстинктивно отдёрнул руку, чем вызвал своё незамедлительное падение. Расстояние до земли было ещё небольшим, а ворох сухих листьев смягчил приземление, но всё равно приятного было мало.

— Гарри! Гарри! — испуганно восклицал Этьен.

— Я в порядке, — поморщившись, отозвался Гарри, попутно отдирая от своих плеч ручонки до чёртиков напуганного товарища.

— Как это «в порядке»? Как «в порядке»! Ты всегда так говоришь, но это неправда! Не нужно было туда лезть, это безнадёжно! Всё равно до верха не долезть! — причитал Этьен. — А если б ты с верхушки упал, что б я с тобой делал?! Ты подумал об этом?

Гарри опёрся спиной о не желающее покоряться дерево и посмотрел на ладонь неповреждённой руки — лишь пара неглубоких царапин, ничего страшного.

— Что ты так волнуешься? В самом деле, я же не стеклянный.

Этьен стушевался.

— Э-э… прости. Просто ты выглядишь… эм, как это сказать — на тебя когда смотришь, кажется, что тебя легко поранить…

— Нет. Вовсе нет, не легко, — сухо отозвался Гарри.

— Знаю-знаю, — поспешно исправился Этьен. — Прости, я… глупости говорю, не слушай меня. Просто когда я переживаю, то начинаю много болтать.

— Этьен, — Гарри взглянул на оборванного, осунувшегося, с припухшим глазом товарища и серьёзно сказал: — Я думаю, что на дерево нужно обязательно залезть. Так мы сможем определить направление.

Этьен побледнел и, громко сглотнув, зашептал молящим голосом:

— Гарри… ты ведь не полезешь снова? Ты не сможешь. А я никогда не умел и никогда не смогу, даже если за мной погонится о-оборотень. Даже в экстренных ситуациях я не способен на подобное. Прошу тебя, давай… давай придумаем что-нибудь другое?

Гарри нахмурился — Этьен выглядел на грани, жалко было на него смотреть. А его собственная рука выглядела не лучшим образом. Гарри принялся обдумывать иные варианты.

— Ладно, — в конце концов сказал он. Этьен с надеждой взглянул на него, не прекращая заламывать руки. — Попробуем повернуть обратно. Дойдем до того оврага. А там — напрямую и… Будем у замка ещё до ужина.

Этьен страстно закивал, но затем нахмурился.

— А если мы идём по нужной дороге? Ну, может, надо только взять немного вправо или влево. А может, это всё магия — что, если лес не хочет нас отпускать... Или колдуны не хотят… — озабоченно забормотал он.

— Не трусь, скоро мы будем в замке. Нас наверняка уже ищут, — махнул здоровой рукой Гарри.

Этьен мялся и сомневался до тех пор, пока Гарри не предложил научить его лазить по деревьям. Обратно они пошли ещё медленнее, а по дороге у них завязался весьма познавательный, если не сказать интересный, разговор, в ходе которого Гарри узнал много нового и о «товарище», и о себе самом.

* * *

— Не молчи, — продолжая идти, с мольбой попросил Этьен.

Ненадолго же его хватило. Вся эта гнетущая тишина леса и безучастность попутчика не обнадёживали его. Выражение лица Гарри сейчас не отличалось от того выражения, с которым он помогал Этьену искать яйцо «няньки» некоторое время назад.

— Меня коробит от этого места, — пожаловался Этьен. — Если я не разговариваю, то я думаю. А думать я сейчас могу только об одном — о том, что мы тут заблудились и что никто нас не найдёт. Я в красках представляю, как мы умрём: либо нас сожрут здешние обитатели — а это самая предпочтительная смерть, несмотря на то, что мне становится тошно, когда я думаю о том, как какая-нибудь тварь с мощной челюстью будет похрустывать мной, как деликатесной жареной лягушкой, и как мои кости будут ломаться внутри, протыкая внутренние органы, и так далее в том же духе, бр-р. Либо мы умрём в страшных муках, не имея ни воды, ни еды, поскольку среди всех этих деревьев нет ни одной яблони, и даже грибы нормальные не растут! Либо… У меня ещё много вариантов, озвучить все?

— Да ты пессимист, Этьен, — Гарри мельком взглянул на него из-за плеча, аккуратно отодвигая в сторону колючую ветку какого-то куста.

— Не пессимист, — возразил Этьен. — Просто мне страшно. К тому же я привык, что какие-то события происходят не так, как я их себе представляю. Поэтому стараюсь представить все самые… неблагоприятные варианты.

Гарри ничего не ответил. У него в голове творилось нечто странное — он не чувствовал страха и сомневался в том, что кто-то здесь действительно захочет ими закусить, как и в том, что их никто не найдёт, — это у них не было волшебных палочек, а у преподавателей были, и с их помощью они наверняка отыщут пропавших учеников. Но всё же некое беспокойство не покидало его, и исходило оно, казалось, извне.

— Если не хочешь говорить, я сам начну, — упрямо сказал Этьен. — В общем, так, Гарри, я многого о тебе не знаю. И тебя самого я тоже почти не знаю. И, раз уж нам суждено умереть вместе, так давай узнаем друг друга получше, а? Ведь в шаге от смерти начинаешь больше ценить жизнь. А особенно тех, кто находится с тобой рядом в этот момент. И этот человек — последний, кого ты увидишь в жизни. И ты понимаешь, что этот человек… он такой же, как ты сам. В этот момент ты осознаёшь, что не так уж вы и различны, как ты когда-то думал. У вас одинаково по две руки и две ноги, у вас один и тот же набор органов — и все они работают одинаково, — и вы оба в одном и том же положении. А те различия, что между вами, — они в голове. В восприятии. В понимании вещей… — он ненадолго замолчал, усиленно размышляя о том, что собирался сказать.

Гарри вздохнул.

— Этьен, ты что, в самом деле собрался здесь умирать?

— Просто стараюсь рассмотреть всякие варианты, — надулся Этьен. — Если не хочешь рассказывать, то я, пожалуй, начну первым. Чужой пример, как говорится, заразителен, — он прочистил горло и, подумав немного, начал: — Так вот, я человек не слишком общительный… Э-э, кхм… да… В жизни у меня было мало друзей. Всего трое. Причём только одного из них я могу назвать хорошим другом — я его плохо помню, поскольку был тогда очень маленьким. Мы жили по соседству и были одногодками. У него тоже был старший брат — примерно того же возраста, что и Ноэль. Я помню, как однажды я и Эван — так звали моего друга — поссорились, а наши братья нас мирили, угрожая поднять за уши. Нас это смешило, и мы уже не сердились друг на друга, но всё равно продолжали говорить, что мириться не будем, — взгляд Этьена затуманился, и он не прекращал улыбаться, медленно следуя за Гарри. — Я помню, что мы тогда дружили. Все вчетвером. Помню, как Эван учил меня раскрашивать картинки, а Ноэль помогал их оживлять. Только потом семья Эвана уехала из нашего города. Они были магглами, — добавил он. — Наша семья, в общем-то, отчасти маггловская: наши предки — да и нынешнее поколение от них не отстаёт — не избегали браков с магглами, и мы как бы смешанные. Мы живём в маггловском городе, в маггловском доме и, как большинство колдунов, живущих среди немагического населения, скрываем нашу магию, но не пытаемся стать магглами на самом деле. С детства мы с братом знали, что мы не такие, как все вокруг, и что в одиннадцать лет мы пойдем в особенную школу, где не нужно будет скрывать, кто мы есть. На меня эта скрытность несколько давила, и я мало с кем дружил. У Ноэля же всегда было полно друзей. Как-то он дружил с одной девчонкой по соседству. Я постоянно ходил с этими двоими и даже подружился с Ташей — её так звали, — но она порой сильно мне не нравилась. Я даже помню, что первое моё слово, за которое родители обычно дают подзатыльники, я сказал именно ей. Помню, как я был зол и в бессильной ярости назвал её дурой. Да, кстати, она тоже потом уехала. Если честно, мне нисколько не жаль, что у меня было так мало друзей. Я с детства был очень тихим и спокойным, и мне хватало одной игрушки, чтобы занять себя на весь день. Я считал, что моя семья — это мой мир. Остальные — лишь неизбежность, с которой мне приходится периодически сталкиваться. И все люди были для меня, как… «другие люди». Все были такими далёкими и чужими, я представить не мог, что кто-то из них сможет меня понять… Так было до тех пор, пока я не встретил тебя… Рядом с тобой мне спокойно, будто только ты меня понимаешь. Глупо звучит, да? — поспешно спросил он, со страхом заглядывая Гарри в лицо. Тот что-то невнятно промычал, не подтверждая, но и не отрицая.

— Этьен, я не думаю, что дело во мне, — медленно начал он. — Ты просто взрослеешь и учишься общаться с окружающими. В детском возрасте люди вызывали у тебя отторжение, потому что они не были похожи на твою семью. И ты, возможно, в силу своего характера, не мог с этим смириться. А сейчас… ты начинаешь понимать, что «другие люди» такие же, как и ты, каждый имеет свою жизнь, у каждого из них есть свой мир, который крутится вокруг них. Это люди со своими проблемами и мечтами, мыслями и взглядами. Каждый из них — уникален и необычен: разве это не интересно? И ты... я думаю, что ты просто начинаешь отвыкать от семьи.

Этьен поразмыслил над его словами и серьёзно ответил:

— Я очень привязан к своей семье, не отрицаю, но и окружающих меня людей я вижу ясно. Они живут своими жизнями. У них есть родители, братья, сёстры. Они ездят в горы и на море летом. Одни мечтают о деньгах, о счастье, о славе. У кого-то год назад умерла бабушка, у кого-то — любимая жаба. Кто-то съехал в учёбе и скрывает это от родителей, кто-то на «отлично» сдал экзамены, но не может похвастаться, потому что именно это он обязан был сделать. Кто-то страдает от излишнего внимания, а кого-то никто не замечает. У всех у них свои жизни, свои особенности, свои проблемы, но мне нет до них дела. А с тобой по-другому, Гарри. И мне в самом деле интересно, какой ты и чем живёшь… Я хочу узнать тебя получше.

Гарри передёрнул плечами.

— Ничего интересного, в самом деле.

— Ну а мне интересно, я хочу узнать тебя поближе, — убеждённо повторил Этьен.

Гарри тяжко вздохнул.

— Я такой же, как и все. Во мне нет ничего необычного, — Гарри говорил тоном, каким матери обычно пытаются объяснить своим любопытным малышам сложные вещи доступным языком. — Я думаю, что ты читаешь слишком много маггловских романов.

Этьен покраснел.

— Может, и читаю, но, знаешь ли, отличаю романы от реальности, — упрямо покачал головой он. — Ты, возможно, действительно так думаешь. Но я не верю. Когда я впервые увидел тебя на станции, я сразу понял, что ты не такой, как все.

— И чем же я такой «особенный»? — насмешливо поинтересовался Гарри.

— Чем? — задумался Этьен. — Ну, ты странный во всех отношениях. Ты выглядишь слишком маленьким, а ведёшь себя слишком взросло, и это сбивает с толку. Ты обращаешь на себя внимание всем своим видом — сложно сказать, чем конкретно. Что уж говорить, даже Флёр Делакур тебя заприметила! Или взять хотя бы Сэмюеля де Амьена: он аристократ до мозга костей, в академии он славится своей отшельнической жизнью, ни с кем не дружит, ни во что не вмешивается, а разговаривает так, что у собеседника сразу отпадает желание поговорить. Рядом с ним чувствуешь себя жалким червяком — ничтожным человечком. Ко всему он относится с презрением и так величественно держит себя, словно он король, посетивший своих подданных в их убогих хибарах. Ни у кого не возникает желания ни подружиться с ним, ни придраться. От него хочется держаться подальше. А вот к тебе он относится дружелюбно — разговаривает с тобой по-человечески и даже помогает. Ты на него чем-то похож: тоже постоянно в сторонке, ни с кем не общаешься и даже не выказываешь такого желания. Но это только на первый взгляд. Амьен ведёт себя высокомерно, а у тебя этого нет. Ты не смотришь на людей презрительно, ты вообще на них не смотришь. Да сам Амьен будто прячется за маской равнодушия, а ты… естественный, что ли, тебе словно действительно безразлично, что о тебе думают и как к тебе относятся, и выражение лица у тебя всё время такое отстранённое, словно ты находишься где-то не здесь, а в своём мирке. А ещё, если честно, мне сначала казалось, что ты не человек, — выпалил Этьен и смущённо покраснел.

— И кто же я, по-твоему? — фыркнул Гарри.

— Нет, серьёзно, — запальчиво продолжил Этьен. — Ты мало ешь, мало отдыхаешь, и я никогда не видел, как ты спишь. Да-да, когда я ложусь спать, ты обычно ещё сидишь в гостиной, а если ты в спальне, то полог твоей кровати уже тщательно задёрнут, но непонятно, спишь ты или нет. А когда я просыпаюсь, ты уже на ногах. Я никогда не видел, как ты получаешь почту. На выходные и на каникулы ты никуда не ездишь. А после учёбы ты всё время куда-то внезапно пропадаешь. Ты слишком часто бываешь в больничном отделении, но при этом выглядишь больным и утомлённым. Обычные забавы ребят тебя не прельщают, ты даже к конфетам равнодушен. Но вопреки всему этому и несмотря на то, в каком настроении ты находишься — а в этом семестре ты какой-то нервный, не находишь? — и всё же мне хочется находиться с тобой рядом. Кажется, словно от тебя исходят волны спокойствия. Такие свежие и прохладные, как осенний ветерок. И не только я тянусь к тебе… Ты располагаешь к себе людей, заставляя их бессознательно тянуться ближе к тебе.

«…Располагаешь к себе людей».

Гарри возвёл глаза к небу: где-то он уже слышал нечто подобное. Вспомнить бы только, где именно.

— Этьен, у тебя богатое воображение, — вклинился он в речь товарища, пока ещё тот не начал его обожествлять. — Во-первых, в том, что я провожу день вне гостиной, нет ничего странного — я провожу это время в библиотеке. Я просто люблю читать, а в гостиной шумно. А то, что я часто болею, уж точно не говорит о моей исключительности. Это, кстати, и служит причиной моего унылого состояния. У меня просто слабое здоровье, только и всего. И во-вторых, я не считаю Сэмюеля «аристократом до мозга костей», как ты выразился. Он просто высокомерный подросток, — «и сволочь корыстная», — которого воспитали как главу древнего рода чистокровных магов, это типичное поведение чистоплюев… то есть чистокровок.

Этьен интенсивно помотал головой.

— Нет-нет, ты можешь не признавать: если тебе приятнее считать себя обычным — считай, но не старайся меня переубедить. Возможно, я и преувеличиваю, но по-иному объяснить те ощущения, возникающие рядом с тобой, я не могу, — не терпящим возражений тоном сказал он. — Даже де Амьен отметил тебя, а ты говоришь...

— Этьен, ты сегодня такой разговорчивый! — вздохнул Гарри.

— Это всё стресс. Он виноват… — пробормотал тот и, помолчав, робко спросил, готовый сей же час получить отказ. — Так ты не расскажешь… о себе? О своей семье?

Гарри пожал плечами.

— По-моему, об этом все знают.

Этьен удивлённо моргнул и даже споткнулся.

— Подожди, не хочешь же ты сказать… То есть это всё правда?

Гарри взглянул на ошарашенного товарища.

— Чему ты так удивляешься? Разве это такая редкость?

— Ты в самом деле из приюта? — ахнул Этьен.

— Это странно? — приподнял брови Гарри.

— Э-э, в каком-то роде, — пробормотал Этьен, смутившись. — В академии есть сироты, кажется, но они все… — он понизил голос. — …магглорождённые!

— Почему?

— Ну, даже не знаю, так уж принято считать. Наверное, потому что смертность среди магов намного ниже маггловской, и магов в несколько раз меньше магглов. Они не погибают от обычных болезней вроде гриппа, у нас медицина куда более эффективная. Реже погибают маги и от простых случайностей вроде автомобильных аварий. Маги понимают, что их и так мало, чтобы убивать друг друга без причин или, например, по пьяни — ведь есть отрезвляющее заклятье, зелье, да и алкоголь действует на нас иначе. И, если подумать, отношение к детям у магов немного другое. Как ни странно, в мире магии не существует приютов и детских домов, волшебники ответственно относятся к образованию семьи и не отказываются от своих детей. Исключения наверняка есть, но они весьма редки. Есть ещё полукровки — даже если такого ребёнка родит маггла, для магических его родственников это не пройдёт незамеченным. У вполне устоявшихся магических семей есть «Семейное древо», где этот ребёнок обязательно появится. Маги не могут относиться безучастно к членам своей семьи, каким бы дальним родством они не были соединены. И если у ребёнка-волшебника погибнут оба родителя, то у него обычно остаются хоть какие-нибудь родственники. Если всё же нет, то какие-нибудь небезучастные знакомые заберут его к себе. Вообще, магическое сообщество — это довольно сплочённая, хоть и разношерстная семья. А магглорожденные — это приёмные дети. Разумеется, в каждой семье есть и отщепенцы, и «белые вороны», и враждующие. Мы хоть разные, но нас объединяет магия. Но я бы никогда и не подумал, что ты…

— Магглорождённый?

— Нет-нет, — торопливо пробормотал Этьен, опасаясь, как бы Гарри не заподозрил его в чём-то неладном, — я не думал, что ты… ну, сирота. Я недавно слышал, что ребята болтают, но… они постоянно глупости говорят. Сирота, это… Мерлин, так странно!

— Я бы не хотел об этом говорить, Этьен, — сухо сказал Гарри.

— Конечно-конечно, я понимаю! — воскликнул этот тактичный ребёнок и виновато умолк. Через какое-то время он угрюмо пробормотал: — Кстати, я прочёл не так уж и много романов.

* * *

По подсчётам Гарри, овраг мог встретиться на их пути в любую минуту. А если верить другим подсчётам, Этьен мог до него не дойти. С каждой минутой он становился всё мрачнее и мрачнее, постепенно впадая в отчаяние. Он невнятно бормотал что-то о безнадёжности их попытки выбраться из леса, о тварях, которые следуют за ними по пятам и рано или поздно проглотят их вместе с одеждой и зубами, жаловался, что проголодался, устал и хочет пить. Гарри попытался было успокоить его, но тот словно бы и не слышал ничего, смотря себе под ноги, но всё равно спотыкаясь и часто оглядываясь назад. Когда на их пути неожиданно возникло вязкое болото, сплошь заросшее мхом, Этьен не выдержал.

— Мы умрём, — безжизненным голосом изрёк он, резко остановившись. — Умрём в страшных мучениях, а наши разлагающиеся тела будут пожирать черви и насекомые, если этого не сделают хищники. Я так часто думал о будущем; а ведь я немногого хотел! Я мечтал о тихой спокойной жизни в маленьком городке, о скромной работе в министерстве. У меня не было желания путешествовать, сделать что-то выдающееся, стать знаменитым. Я просто хотел быть обычным человеком. А сейчас… у меня нет будущего. Я никогда не увижу Колизей Рима, пирамиду Хеопса, Большого Бена, статую Свободы, статую Христа-Искупителя; не побываю в Лувре или в музее Прадо; не увижу ни кенгуру, ни носорога, ни слона… Но поделом мне. Я это заслужил. Это моя карма, я сделал плохо, и меня наказывают… Ясное дело. Я поступил ужасно, — взволнованно ходя из стороны в сторону, бормотал Этьен. — Ужасно поступил. О, мама… как она это переживёт? А… Ноэль… он… Мерлин, как же он отреагирует? Он… погрустит, наверное, но забудет… да-да, как же… Он возненавидит меня ещё больше. Я ведь… заставлю маму страдать. Сделаю ей больно… А папа? Папа будет рядом, но он же такой… тихий-тихий, сначала с работы возвращаться не будет, чтобы не смотреть на мамины слёзы, потом… тихо-тихо, да поселится в маггловских барах… А Ноэль… он потом отдалится от семьи. Будет своей жизнью жить… Ведь только этого он и хотел бы, только об этом и мечтает — отделаться от нас…

Гарри со стороны наблюдал за истерикой Этьена, размышляя, как к нему подступиться, чтобы залепить очередную пощёчину. Но больной буйно махал руками и метался из стороны в сторону. Поэтому Гарри принялся оглядываться в поисках чего-нибудь твёрдого, чтобы зашвырнуть в Этьена. Неподалёку в листьях валялся увесистый камень с гладкой поверхностью. Гарри внимательно пригляделся — что-то в нём было странное. Он покосился на Этьена и снова глянул на булыжник. Взяв камешек поменьше, он тщательно прицелился и запустил его в Этьена. Тот охнул и схватился за голову. Гарри же поднял ещё один камень и со всей силы кинул его в подозрительный булыжник с гладкой поверхностью, что вызвало странный эффект.

Булыжник резко подскочил, словно отпружинившись, а из-под него быстро выросло небольшое мохнатое туловище: на поверхности «камня» засияли блестящие глазки. Гарри тут же пнул существо ногой, после чего оно, быстро перебирая длинными лапками, без единого звука скрылось в кустах.

Этьен, стоявший спиной к Гарри, медленно обернулся, непонимающе моргая.

— Ты кинул в меня камнем? — недоверчиво спросил он.

— Да. Этьен, сядь, отдохни, — хмуро велел Гарри. Но тот не двинулся, всё ещё не придя в себя. — Ладно, ты только что имел возможность «пообщаться» с демоном, которого называют «Погребин»*. Ты знаешь такого?

— Э-э… Он преследует человека в виде камня, внушая чувство обречённости, а потом пожирает его? — наморщив лоб, вспоминал Этьен. — От него на его родине отказалась организация НУИ ДОСТАЛИ*, а академики НИИЧАВО* бросили его на произвол судьбы, позволяя нападать на иностранцев?

— Он самый. А теперь присядь уже наконец, — устало сказал Гарри. Этьен недоумённо на него посмотрел, но послушно присел на поваленное дерево, коих в этом лесу было предостаточно.

— А почему он пристал ко мне, а ты даже не почувствовал?

— Откуда мне знать? — раздражённо ответил Гарри. — Может, он воздействует только на эмоционально неустойчивых.

— А-а, наверное, — не зная, о чём сейчас думает Гарри, Этьен, радостный, что его не сожрал какой-то там демон с головой в виде камня, простодушно говорил: — А всё-таки в этом лесу полно нехороших тварей, просто они умеют скрываться и живут поодиночке. Этот Погребин — жуткое создание. Я столько глупостей наговорил. Но я как бы вовсе не имел в виду всего того… Хотя я переживаю за маму — я ведь помню, какой она была после моего отравления. Ведь мне всего-навсего нездоровилось, и моей жизни ничего не угрожало. Она каждую ночь рыдала, а рано утром, даже до того, как я просыпался, она уже была у моей кровати с красными от слёз и недосыпа глазами. Она пила успокоительные, отчего делалась странной, и заменяла еду питательным зельем. Мне тогда было очень стыдно, что это всё из-за меня… Я ведь не думал, что… Я не хотел…

— Не хотел он, — пробурчал Гарри. — Кстати, если уж ты заговорил про отравление… Этьен, ты думал о том, кто мог тебя отравить? — спросил он деланно небрежным тоном.

— Э-э… я… не… — Этьен покраснел и опустил голову. — Н-не знаю даже.

— Не знаешь, — повторил Гарри и, помолчав, сказал: — Мне тут только что в голову пришло… Мне кажется, что я знаю, кто это сделал.

Этьен вскинул голову, жадно вглядываясь Гарри в глаза, пытаясь понять, насколько он был серьёзен.

— Д-да? — напряжённо спросил он.

Гарри прямо смотрел в его побелевшее лицо, открыто и пристально, и тому казалось, словно ему заглядывают прямо в душу.

Иногда, когда Гарри одолевало странное беспокойство, он старался отвлечь себя, думая о происходящем вокруг, а не в его голове. Он часто думал о братьях Жизо, поскольку они постоянно были у него перед глазами, и об их странных отношениях. Ему хотелось верить, что, несмотря на разногласия, братья любили друг друга. По крайней мере в Этьене сомневаться не приходилось — он был внимательным к брату, понимал его, старался чем-то радовать, поднять настроение. Но ничего этого Ноэль не замечал. Он вел себя поразительно равнодушно по отношению к родному брату. Он мог веселиться и без умолку болтать со всеми подряд, но стоило ему увидеть младшего брата, он строил гримасы и никогда не разговаривал с ним по доброй воле — только по-деловому. Было сложно не заметить, что Ноэль терпеть не мог брата, и даже сам Этьен не мог притворяться, что это неправда, — не от этого ли он время от времени рыдал в подушку?

— Да, — сказал Гарри, и прозвучало это как приговор. — Я знаю его. И ты его знаешь, — многозначительно сказал он.

На лице Этьена отразилась сильнейшая мука.

— Не пон-нимаю, о ч-м-ты, — проскрежетал он сквозь плотно стиснутые зубы.

— Этьен, эта академия такая же, как и большинство средних школ мира, — снисходительно объяснял Гарри. — Здесь люди учатся, живут, веселятся, расстраиваются, заводят друзей и неприятелей. Студенты могут обзывать друг друга или устраивать магические дуэли. Могут подшутить или поиздеваться. Но это же просто школа! Никто не пытается никого убить, разве что среди нас есть сумасшедшие... — Даже Флёр Делакур не могла ненавидеть Гарри так, чтобы попытаться его убить. А Сэмюель, насколько мог судить Гарри, не был психом. — У тебя довольно непростые отношения с братом, не находишь? Кажется, у тебя появилось нервное расстройство на этой почве…

Этьен всхлипнул и закрыл лицо ладонями, сползая с бревна на землю, он уткнулся в колени. Гарри отвел взгляд. Ноэль Жизо, быть может, не мог любить своего младшего брата, как положено, но психика его от этого не страдала. В отличие от его брата.

— Я… п-п-правда не хотел, чтобы так по-получилось, — через некоторое время раздался приглушённый голос Этьена. Он приподнял голову и, обхватив себя руками и раскачиваясь взад-вперёд, начал рассказывать, как он до такого докатился. — П-помнишь, тогда, когда ты упал с метлы? А-Амьен… Я слышал, как он спрашивал потом о твоём здоровье. Он, казалось, в самом деле беспокоился… Амьен-то! А вы ведь д-даже не родственники и н-не друзья… А он т-так беспокоился, п-переживал, начал к тебе по-доброму относиться. И тогда… тогда я и подумал: а что, если?.. Что, если и Ноэля напугать? Он с-станет ко мне добрее? Будет переживать за меня? Глупость, но эта мысль не выходила у меня из головы. Перед Рождеством мы всей с-семьёй ездили на площадь Моди. Мама разрешила нам ходить по одному. Я-я случайно забрёл в какой-то проулок и наткнулся на магазинчик с зельями. Там было темно и полно всяких ядов и противоядий к ним. И я… я купил этот яд и… противоядие тоже купил. Я подумал, что… что, если Ноэль испугается того, что он может потерять меня, он вспомнит, что я его брат, в конце концов, а не чужой человек. Будет лучше… относиться к-ко мне. И продавец сказал, что яд довольно слабый. И противоядие я купил. Когда мы вернулись в академию, у меня не хватало смелости… выпить. А позже… в тот день… всё так сошлось. Сначала Ирвин ткнул носом в то, что моему б-брату плевать на меня. По дороге на завтрак какая-то старшекурсница случайно толкнула меня, а её подружка — сокурсница Ноэля — посмотрела на меня снисходительно и сказала подруге, немало меня не стесняясь, будто я пустое место: «Посмотри-ка, братик Ноэля, с которым его заставляют возиться. Он его еле терпит…». А п-потом я встретил Н-Ноэля, он сказал, что у него п-появились дела и с чарами он мне помогать не будет. Причём когда он говорил это, то даже ни разу не взглянул на меня. А яд был у меня в сумке. Я был расстроен. И, не успев подумать… выпил, — Этьен вытер выступившие слёзы, размазывая грязь по лицу. — Я думал, что мне станет плохо, схожу в больничное отделение. Ноэль будет волноваться, переживать. Я думал, что... что до мамы это не дойдёт. У-у меня в запасе было больше недели… то есть я думал, что больше недели, — так продавец говорил. А медики потом сказали, что яд был давно сварен и успел настояться, что укрепило его свойства, и доза была слишком большая… В общем, я думал, что, если что-то пойдёт не так, я выпью противоядие — и всё. Я не знал, что будет… так. Я вдруг отключился, а когда очнулся — всё уже прошло. И противоядие мне дали и маме сказали. Я не хотел, чтобы так… Т-ты презираешь меня? — с жалким видом спросил вдруг он, с отчаянием глянув на Гарри.

Тот пожал плечами.

— Нет.

До чего только не доводит людей отчаяние.

Этьен внезапно вскинул голову и сказал более твёрдым голосом и с упрямым видом:

— Но я не жалею! Да, мне стыдно. Я виню себя за то, что моей маме пришлось пережить из-за меня… Но если бы мне сказали, что всё выйдет именно так, и дали шанс исправить это, я бы всё равно поступил так же! Потому что… потому что… Он улыбается мне, представляешь? — всхлипнув, умилённо прошептал Этьен. — Он помогает мне с учёбой. Спрашивает, как у меня дела. Шутит. Даже конфеты приносит. Это… это… Ты не знаешь, каково мне было — видеть презрение на лице дорогого человека, чувствовать, что ты только мешаешь ему, что он хотел бы, чтобы тебя не было. Смотреть на него и… понимать, что без тебя он был бы счастливее…

— Это ужасно… — невольно выдохнул Гарри. По спине пробежали мурашки, когда он представил… Он старался не задумываться о том, как к нему отнесётся его собственный брат, нужен ли он ему. А сейчас он так живо представил себя на месте Этьена, что внутри всё застыло, сердце сжалось до размеров грецкого ореха, а противный голосок в голове тут же проснулся: «Думаешь, найдёшь брата, и заживёте вы душа в душу? Как бы не так! Подумай только — зачем ты ему нужен? Он понятия не имеет о твоём существовании! Ох, какой же ты наивный и жалкий».

Этьен поднял на него удивлённый взгляд, уловив в его голосе не сочувствие, а настоящую боль. Гарри поймал этот взгляд. Подобные страхи всплывали в его голове не впервые — если быть точнее, то они маячили на краю его сознания каждый раз, когда он становился свидетелем перебранки братьев Жизо. Но эти страхи были столь глубокими и пугающими, что он научился спешно загонять их обратно в дальний уголок своего сознания, стоило им только мелькнуть на горизонте. Справившись с собой и в этот раз, он продолжил, не меняя выражения лица и интонаций голоса:

— Это ужасно. Этьен, хочешь, в следующий раз я запущу в тебя Смертельным проклятьем? Прямо на глазах твоего брата. Может, он даже сам купит венок на твою могилку…

Этьен обиженно надулся.

— Я же говорю, я не собирался убивать себя. И я не какой-нибудь Мальчик-Который-Выжил, чтобы ловить смертельные проклятья.

— Мальчик-Который-Выжил? — тут же подхватил Гарри, воспользовавшись шансом поменять тему разговора, тем самым давая Этьену понять, что он в общем-то понимает его позицию (хотя, надо признать, у товарища не всё было в порядке с психикой).

Этьен облегчённо выдохнул, глянув на него с благодарностью.

— Ты не слышал? О нём все маги знают.

— Ну, я же магглорождённый, забыл?

— А, ну да. В общем, говорят, что этот мальчик выжил после того, как его проклял могущественный Тёмный маг. Говорят даже, что это было Смертельное проклятье. Оттого его и стали называть Мальчик-Который-Выжил. Проклятие отразилось от него и убило злого колдуна.

— Убило? Бедный ребёнок, не успел вырасти, а уже стал убийцей, — рассеянно заметил Гарри.

— Ну почему убийцей? Это произошло случайно — говорят, он сильный волшебник, — к тому же Тёмный колдун был тираном и не жалел ни врагов, ни сторонников.

— Всё равно, жаль парня. Что с ним теперь?

— Не знаю точно. Вроде как его прячут от доступа общественности.

— Наверное, люди бы хотели на него поглаз…

Гарри умолк на полуслове, перед глазами внезапно всё поплыло, он схватился за ветку дерева, чтобы не упасть. Но мир быстро обрёл чёткость.

— Что такое? — заволновался Этьен.

Тут только Гарри заметил, что у него дрожат руки. Он вдруг подумал, что они в этом лесу уже целую вечность, и только сейчас он почувствовал, как устал. У него кружилась голова и накатила слабость.

— Да так, что-то я услал, — ответил он негромко.

— И я, — кивнул Этьен. — Гарри, а мы… — начал было он, но замолчал.

Внезапно из леса послышались странные звуки. То ли бормотание, то ли хрюканье. Гарри медленно поднялся с дерева, прислушиваясь. Этьен нервно сглотнул и встал рядом. Идущий явно не заботился о тишине: фыркал, хрюкал, чавкал и топал.

— Может… — тихо начал Этьен.

— Да, думаю, лучше не ждать.

Бочком они принялись отходить в сторону. Но не успели они отдалиться от болота, как увидели того, кто был причиной неприятных звуков. То был крупный кабан или бородавочник пепельного цвета с крупными мутно-серыми клыками, грязным рылом, который копошился в листве достаточно далеко от них.

Этьен весь сжался и паническим голосом прошептал:

— Это же Тембу*! Мамочки, что он тут делает. Он же должен быть в Африке!

Существо остановилось и повело волосатыми ушами. Этьен задышал быстрее. А у Гарри голова шла кругом. Он плохо осознавал, что столкнулся с опасным хищником (не совсем хищником, но тем не менее опасным), его штормило, и перед глазами мелькали тёмные пятна. Тембу тем временем резко поднял голову, посмотрел прямо на застывших людей и тоже замер.

Так, не двигаясь, они стояли некоторое время, пока нервы Этьена не выдержали. Он быстро повернулся и бросился наутёк, толкнув по пути Гарри, чтобы тот следовал за ним. Он лишь покачнулся. Кабан, то есть Тембу, воинственно хрюкнул и пошёл прямо на Гарри, постепенно ускоряясь. Тот же лишь отстранённо наблюдал, как существо бежит на него: тёмные копытца мелькали под мощным телом, жалкое подобие гривы вздыбливалось при каждом прыжке, короткий хвост мотылялся из стороны в сторону и изредка выглядывал из-за спины. И вдруг черты животного потускнели, и вскоре оно совсем растворилось в воздухе. Однако злое хрюканье не умолкало, звук ломающихся веток не прекращался, а кусты странным образом раздвигались. Ах, да — существо было способно становиться невидимым.

Гарри сделал шаг назад и споткнулся. Падая, он рефлекторно выставил руки, смягчая падение, но в многострадальную ладонь опять что-то сильно впилось, и Гарри готов был обнаружить не только иголку, но целого ёжика. Но не успел он оглянуться, как голова его взорвалась болью, краем сознание он ещё слышал хрюканье неподалёку. Из глаз чуть ли не сыпались искры, в ушах зазвенело, затрещало, застучало. Болел старый шрам на лбу. В ту же секунду Гарри потерял сознание.

___________________________________

* Существа и понятия, помеченные звёздочкой, заимствованы из книги «Волшебные твари и где их искать» всё той же Дж. К. Роулинг в переводе «Росмэн».

«Существуют вопросы, на которые нет ответов; но есть ответы, вызывающие массу вопросов».

Э. Севрус

«— Но это только предположение. — Нет, Ватсон, это больше чем предположение — это гипотеза».

х/ф «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона»

Гарри редко видел сны. Он всегда со странным чувством слушал, как его соседи привычным образом делятся друг с другом своими сновидениями, часто весьма нелепыми. Вероятно, поэтому те редкие сны, которые он видел, казались ему странными и до такой степени беспокойными, что он не мог представить, что люди переживают подобное каждую ночь и всё ещё могут нормально функционировать.

Его сны были разными. Иногда он чётко фиксировал происходящее и подмечал все детали, он контролировал свои действия и осознавал, что спит. И всегда, раз за разом, он возвращался в один и тот же коридор, но лишь стоял там, дожидаясь, когда это закончится, и не предпринимая попыток подойти или покинуть коридор. Утром он просыпался словно полночи не спавший, разбитый и рассеянный. Но чувствовал в себе что-то… новое, неясное и безотчётное. Он называл это снами лишь только потому, что видел их ночью, и пока не имел представления, какое название им можно дать.

Были ещё иного рода «сны», совсем непонятные. В противоположность крайне реалистичным снам эти состояли лишь из цветных всполохов, похожих на взрыв фейерверка. Если они были яркими и слепящими, Гарри просыпался утром в хорошем настроении и чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. А если они были похожи на маслянистые пятна грязных цветов, перетекающие один в другой, Гарри просыпался в тревожном состоянии, нервный и даже порой злой.

После того как он частично потерял память почти три года назад, во сне к нему возвращались некоторые воспоминания. Одно из них повторялось чаще всего и порой даже преследовало Гарри: он видел толпу народа, цветные вспышки, пугающую зелёную полосу света, зловещие глаза насыщенного красного цвета и слышал холодящий душу смех.

А с некоторых пор он часто видел кошмары, в которых присутствовало странное сгорбленное существо в капюшоне и со стекающим по подбородку непонятным серебряным веществом. Этот кошмар вызывал острую головную боль — ему казалось, что боль концентрировалась в его старом шраме. Он даже ходил в больничное отделение по этому поводу, но целительница, толком не осмотрев его, сказала, что это у него на нервной почве и ему нужно просто хорошо спать и питаться.

Но сегодня его коллекция странных ночных видений пополнилась ещё одной диковинкой. Перед ним мелькал каскад расплывчатых картинок, некоторые периодически фокусировались, становясь чётче и яснее, — он видел шахматную доску, тёмную комнату с зельями, метлу, летающую среди множества снитчей, и зеркало. Гарри имел возможность внимательно разглядеть последнее — оно было массивным, в гравированной раме, выше даже взрослого человека. И он стоял перед этим зеркалом... Он плохо осознавал происходящее и не был способен контролировать своё тело. Он как будто бы видел своё отражение, но живущее своей жизнью, — оно что-то протягивало Гарри. Он помнил ощущение чего-то тяжёлого в руке, помнил лёгкие прикосновения к чему-то тёплому, далёкие непонятные слова; помнил, как купался в море тепла, в лаве, окружившей его плотным коконом, он упивался ощущениями, охватившими его в этот момент. И просыпаться не хотелось. Никогда больше.

А потом всё закончилось. На Гарри словно накинули плотное лассо и резко дернули, оттягивая назад. Он отчаянно сопротивлялся, чувствуя, что момент совсем неподходящий, что он ещё нужен здесь… Но он ничего там не решал. Вдруг голову охватила острая боль, и — снова пустота. Пусто.

Искорка — пиф, и снова тьма.

А в груди что-то прожигало дыру.

* * *

Очнулся от своего странного сна Гарри как обычно дезориентированный, только в этот раз непроницаемая тьма и странные звуки кругом не помогли ему сразу же прийти в себя. Он заворочался в плотном коконе одеял и вдруг почувствовал падение, при этом ударившись лбом о какой-то выступ. Рядом тут же раздался неизвестный женский голос, ласково забормотавший какие-то нежности, какие говорят напуганному малышу, при этом чья-та ручка погладила его по голове. Гарри инстинктивно замер.

Невесомо перебирая тонкими пальчиками одной руки лохматые локоны Гарри, другой рукой незнакомка ненавязчиво, но настойчиво подталкивала мальчика обратно на его ложе. Ударился Гарри вроде бы несильно, но лоб горел так, будто он растревожил свежую рану.

Кругом была тишина, холод, темнота словно напирала, давила. Место было совершенно ему не знакомо. В подобных ситуациях люди начинают паниковать, метаться из стороны в сторону и рваться к выходу — куда бы он ни вёл, важно было найти хоть что-то определённое. Но Гарри всё ещё не отошёл от своего сна, он очнулся в странном состоянии, ослабевший, опустошённый — пожалуй, даже пушечные выстрелы не заставили бы его сейчас убежать. Он не стал хватать незнакомку за грудки, в попытке вытрясти из неё информацию, а молча последовал её указаниям, вернувшись на плоскость, служащую ему кроватью.

— Ш-ш, всё хорошо, не бойся, — успокаивающе повторял ласковый голос над его головой и вдруг ворчливо пробурчал: — Ну что за беспомощные создания эти люди… Как только они доживают до старости, если все из них бывают такими маленькими?

Что-то мокрое и мягкое коснулось ноющего лба Гарри, он непроизвольно вздрогнул.

— Что такое, болит что-то? — заворковала женщина, смачивая его лоб влажной тряпкой. Тот чуть кивнул. — Не беспокойся, это специальные лечебные настойки, скоро тебе станет гораздо лучше. — Тут она заметила, что он мелко дрожит. — О, великая Гейя, да ты, должно быть, напуган до смерти! — воскликнула она. Тряпка исчезла. — Не бойся, мальчик, ты в безопасности. Всё хорошо. Здесь принять тебя всегда почтут за радость. А здесь — это в лагере нимф. Ты ведь знаешь о нас? Мы живём недалеко от замка, в лесу. Лес — наш дом. Но наш лагерь особенный! С нами живут люди! Да-да… Ты удивлён? Нимфы очень любят людей, а особенно с тех пор, как у нас появились свои люди!

— У нимф… — повторил Гарри слабым голосом.

— Да-да, у нимф — у нас. Мы любим людей. Нимфы любят людей, — убеждённо говорила… нимфа, надо полагать. Она разговаривала с ним как с несмышлёным ребёнком, который не может нормально воспринимать обычную речь. Гарри даже подумал было обидеться, но решил, что это не со зла, поэтому не было смысла обижаться. Может, она со всеми людьми так разговаривала?

— Эй, ты спишь? — тихо окликнул голос. Гарри снова лишь промычал. — Ага, с тобой всё в порядке? Как себя чувствуешь? Хочешь чего?

Гарри прислушался к своему организму. Чувствовал он себя плохо. Всё тело ломило, как после изнурительных физических тренировок, и словно налилось свинцом. Голова раскалывалась надвое, болезненно пульсировал старый шрам на лбу, а каждое прикосновение жёсткой одежды к коже вызывало неприятные ощущения.

— Я… — он прочистил горло, — где я? — спросил Гарри растерянно.

— Ты — в лагере нимф, — внятно повторила невидимая собеседница, тщательно выговаривая слова. — В лесу. Недалеко от…

— Простите, я не понимаю, что это за место. Это дом, шалаш, э-э… бунгало? — неуверенно предположил он.

Озадаченное молчание было ему ответом. Но потом нимфа опомнилась.

— Ну, я не совсем… как ты сказал? Шалаш? Вроде так это называется. Это жилище… для людей. Здесь отдыхали заблудившиеся путники. «Гостевая» — так у нас это назвали.

Послышались шуршание, стук, снова шуршание, приглушенный звон, неразборчивое бормотание. Ноги обдуло ветерком — на Гарри не было обуви. Он инстинктивно поджал пальцы, пытаясь укрыться от сквозняка.

— Так что же? Что-то беспокоит? — переспросила нимфа.

— Э-э… — Гарри хотел было протереть глаза, но обнаружил, что обе руки чем-то обмотаны. — Да, мне… ничего не видно.

— О! — последовал рассеянный возглас, а после — понимающий. — А! Как же я сама не додумалась! Сейчас! — снова движение, но уже более суетливое и создающее куда больше шума. Что-то звякнуло, брякнуло, шаркнуло. — Я к этому так и не привыкла. Обычно они — люди — сами беспокоятся об этом… ну, что вам постоянно нужно? Эти человеческие… надобности. И свет… Как же я забыла, что вы ничего не видите без света. Только... — чертыханье, чирканье, снова чертыханье. — Ох, непривычно мне это… Только бы… — бормотание прекратилось одновременно с появлением маленькой искорки, которая подмигнула и исчезла. Но за ней последовала другая, и вскоре маленький огонёк мягко окрасил всё вокруг приглушённым оранжевым светом и перекинулся на фитиль толстой восковой свечи, скорчившейся в почерневшем низком стакане с погнутой ручкой.

Гарри моргнул и огляделся — для этого ему не пришлось даже крутить головой, настолько помещение было маленьким. Оно походило на каморку смотрителя месье Рафу: было заставлено какой-то старой мебелью, непонятными вещами, утварью, начиная с поварёшек и кастрюль и заканчивая мётлами и одеждой. Повсюду в беспорядке располагались чашки, тарелки, коробки, ткани, пуговицы, расчёски, ножницы, перья, пергамент, старые лопаты и многое другое — всё это занимало столько пространства, что поместиться здесь могло не больше двух человек, при условии минимальных удобств.

Гарри окинул всё это быстрым взглядом и присмотрелся к незнакомке. Она была очень похожа на других нимф, не выделялась никакими особыми приметами, вроде горбатого носа или широкой нижней челюсти, — это было миловидное лицо, не блещущее выдающейся красотой, как у Флёр Делакур, но в то же время нежное, добродушное и наивное, особенно при таком тусклом свете. Гарри мог бы спутать её с Каллисто, если бы не более глухой голос.

Нимфа неловко улыбнулось ему, а после продолжительного молчания забеспокоилась.

— Ах да, совсем забыла сказать, дурёха, из головы вылетело! Я здесь для того, чтобы обеспечить тебя всем необходимым. Видишь ли, кое-кто из наших встретил тебя и твоего друга в лесу, где вас не должно было быть. На вас напал Невидим, но мы его прогнали. Мальчик-то другой напугался шибко, но поплакал немного и успокоился. Мы хотели вас отвести в замок, да только ты в сознание всё не приходил, а вскоре понятно стало, что с тобой что-то непонятное творится. Друг твой всё больше нервничал, и мы решили его отвести в замок, а тебя у нас оставить на ночь. Он сначала ни в какую не хотел от тебя отходить. Говорил, мол, спокойней ему так. Но мы его убедили, что ты в надёжных руках. Наш посланец должен передать вашему директору, что ты на некоторое время останешься у нас, поскольку плохо себя чувствуешь и нуждаешься в небольшом отдыхе, перед тем как отправишься в обратную дорогу. Мадам Максим нам доверяет, поэтому, я уверена, она не будет против. Вот так ты здесь и очутился. Но больно долго ты в себя не приходил — уж утро скоро! Мы и бояться-то начали, что поговорить с тобой не успеем, — заберут тебя, свои-то, — Гарри слушал сбивчивую речь нимфы, замечая, как нелегко было ей всё правильно сформулировать и как она косилась на него, опасаясь, что он не поймёт. Переведя дыхание, она продолжала: — Мы только вот переживали из-за твоего здоровьица. С тобой непонятное что-то творилось: тебя то в жар бросит, то в холод, то ты весь дрожишь, то цепенеешь, а порой и шептать что-то начинал — невнятно очень, то так… как-то… ну, проникновенно, что ли, словно жаловался кому-то, — нимфа внезапно смутилась, словно выдала что-то сокровенное, причём не своё, — что, в общем-то, так и было.

Гарри задумчиво теребил тонкую повязку на руке. Силы постепенно возвращались к нему.

— Ах, забыла совсем! — встревоженно воскликнула нимфа. — Нужно же повязку сменить!

Она неодобрительно покачала головой и потянулась к руке Гарри — той, на которую он упал и будто бы чем-то её проткнул. Прикосновение тёплых пальцев заставило Гарри вздрогнуть. Но нимфа не обратила на это внимания и, внимательно щурясь, от усердия чуть ли не высовывая кончик языка, принялась аккуратно разворачивать старенькую, растянутую, в каких-то разводах ткань, под которой обнаружился небольшой лист, приложенный к больному месту, — прямо в середине ладони.

— Подорожник, — пояснила нимфа. — Мы ещё смазали рану лечебной смесью с листьями тысячелистника, она уже должна впита… О! — она потрясённо ахнула и провела подушечками пальцев по небольшой детской ладошке и озабоченно пробормотала: — Мы, конечно, хорошие целители… но не до такой же степени…

После чего она осмотрела кисти рук мальчика, где красовались тонкие и чуть красноватые царапины.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она. — Впрочем, не моё это дело.

— Спасибо, — подал голос Гарри, легко растирая раненую руку, которая неприятно ныла и слегка чесалась. — А… можно вопрос? — неуверенно спросил он.

Нимфа радостно закивала, кажется, испытав облегчение, что мальчик наконец начал приходить в себя.

— Конечно, спрашивай!

— Что за люди в вашем лагере, которых вы упомянули?

Нимфа слегка нахмурилась и неуверенно оглянулась.

— Ну, с недавних пор среди нас появился человек, — медленно начала он. — Для нимф это небывалое событие; нет, мы слышали от своих предшественников, что люди и раньше возникали в жизни нимф, но только в нашем лесу, в наше время — это… необычно. Но этот человек был странен не только тем, что он человек, но ещё и тем, какой он человек! А ещё… он мужчина! — неловко добавила она. — И он и его появление у нас — необычная и очень интересная история. Я её не расскажу, потому что не умею это делать, только испорчу всё, а если бы и умела, всё равно не рассказала — он сам это сделает, лишить его этого равносильно предательству. Знаешь, ведь разговора, который вам предстоит, он ждал большую часть своей жизни! Да-да, не удивляйся, он сам так говорил! Он расскажет всё, что ты пожелаешь, только позже немного, давай? Сейчас ночь. Ночью людям принято спать. Ты очень слаб и… бледен-то как! Нет-нет, нужно отдохнуть! — решительности в её голосе позавидовала бы самая скрупулезная нянечка. Улыбнувшись, она напоследок сказала: — Поспи пока.

Гарри поморгал, пытаясь осознать новые подробности, — некий таинственный человек, живущий с нимфами, желал иметь с ним разговор. О чём, собственно, с ним можно говорить? Мог им быть тот самый загадочный мужчина? Но тогда зачем он убегал от Гарри? Это не имело смысла.

Нимфа дала Гарри воды из железного стакана, погнутого и с подпаленным донышком, но вода в нём была холодной и вкусной. А потом она ушла, дав ему возможность снова заснуть. Но не так уж это было легко, при подобных-то обстоятельствах.

«Поспи пока», — вздыхая, уныло повторил Гарри про себя, меланхолично наблюдая за размеренно шествующей напротив его глаз шеренгой муравьёв на стене хижины, — свечку нимфа решила не тушить. Когда насекомые скрылись, ему оставалось лишь бездумно пялиться в потолок — ждать он привык, а терпения для этого — хоть отбавляй. Днём раньше, днём позже. Вся нервозность и раздражение прошедших недель исчезли без следа, опустошив его до капли. Не было сил ни нервничать, ни гадать, что к чему, ни даже двигаться и думать.

За спиной периодически раздавался шорох — нимфа уходила и снова возвращалась, проверяла, спит ли мальчик, трогала его лоб, при этом что-то бормоча про себя, — Гарри притворялся спящим и не вслушивался.

До рассвета он пролежал в оцепенении без сна, но и без мыслей, свернувшись в комочек от холода. С первыми лучами солнца он обнаружил, что всего его трясло мелкой дрожью, холодный пот покрывал тело.

— Гарри, — тихо позвала нимфа. Голос её был не громче шелеста листьев в ветреный день, но мальчик вздрогнул. — Мы можем идти, раз уж ты всё равно не спишь, — с некоторым детским упреком в голосе сказала она. Затем ласково добавила: — Ты как, в порядке?

Гарри тряхнул головой — конечно, не в порядке, ясное дело, зачем спрашивать? Но ему стало заметно лучше, чем прежде.

— Ничего, — пробурчал он, переворачиваясь на спину. — Откуда вы знаете моё имя?

Нимфа сделала неловкие взмахи руками, пыталась помочь ему встать, но он вполне был способен обойтись своими силами.

— Ах это, да так… друг твой говорил. Да мы и так о тебе знали…

У кровати висела сумка Гарри, и он машинально перекинул её через плечо. Нимфа отодвинула в сторону некое подобие двери, сотворённое из нескольких слоёв жёсткого тряпья, и в лицо тут же ударил яркий красно-оранжевый свет и прохладный ветерок. Гарри прикрыл глаза с непривычки, переждал несколько мгновений и вышел из домика. С темноты необычайно ярко воспринималась зелень кругом. Они были в лесу, но не за границей Трёх дубов, а в ярком и живом лесу «Эдем». Кругом шелестели листья и щебетали всевозможные пташки со всех концов леса, создавая целый оркестр. Гарри глубоко вдохнул свежего воздуха. Было по-утреннему прохладно, он вжал голову в плечи, ёжась и кутаясь в мантию.

— Что значит «знали»? — спросил он.

— А, ну… было дело, — нимфа на мгновение глянула на него, её лицо было серьёзным и сосредоточенным, что это даже могло показаться забавным. Вопросы Гарри сбивали её, словно она была неспособна одновременно заниматься двумя делами: вести мальчика и отвечать на его вопросы. — Ты у нас как бы известен… Ты, должно быть, знаком с Каллисто? Она о тебе говорила. Но она ещё очень молода и не могла бы определить в тебе это. О тебе нам поведал Глен. Он-то тебя и разглядел.

Гарри откровенно не понимал, о чём идёт речь. «Глен? Ага, Глен, конечно, ну разве не понятно? Каллисто, Глен…» — пробурчал он про себя, внимательно смотря себе под ноги, — буквально на каждом шагу его поджидали коварные ямки, кочки, камни.

— Мы идём к нему? — спросил он.

— К кому? — недоуменно отозвалась нимфа.

— К Глену?

— Хм! Нет, другой человек хотел с тобой познакомиться.

Гарри даже запнулся от неожиданности — у них тут целый штаб мужчин, что ли?

— Так у вас тут их много?

— Только двое.

Они миновали премилую полянку, сплошь заросшую цветами, окаймлённую рядом стройных берёзок, и дошли до небольшого домика за небольшим холмом. Домик был очень похож на тот, в котором только что ночевал Гарри, только чуть больше и надёжнее. Розовые лучи солнца, которое уже успело подняться над горизонтом, выглядывали из-за деревьев, освещая маленькое окошко с треснутым мутным стеклом, изнутри криво занавешенное старой тряпкой.

— Вот. Здесь он живёт, — с нотками гордости сказала нимфа, тонкими руками обведя границы домика. Говорила она тихо, словно боялась кого-то потревожить. — Ах, совсем забыла тебе объяснить! Наш дедушка... — Брови Гарри поползли вверх, но он спешно вернул их на место. Нимфа продолжала: — ...человек старый и… своеобразный, он немного глуховат — говори погромче. И будь с ним… ну, не знаю, помягче, пожалуйста.

Гарри кивнул с серьёзным видом, хотя всё ещё ничего не понимал.

— Почему здесь никого нет? — спросил Гарри, пока они спускались с холмика, заметив, что по дороге им не встретилось никого живого. Он ожидал обнаружить нечто вроде поселения нимф.

— А кому здесь быть? — пожала плечами нимфа, заправив прядь тёмных волос за ухо. — Для нимф их дом — этот лес. Нам не нужны дома, кровати, печки и всё прочее. Мы свободны, мы там, где хотим быть. Здесь живут наши люди. Домик Глена в другой части лагеря, — она махнула рукой в противоположную сторону поляны. — Дедушка живёт здесь, — кивок головы в сторону домика. — Нам нравится собираться на этой поляне по вечерам, общаться и веселиться.

Они остановились перед низкой перекосившейся дверцей. Гарри на всякий случай спрятался за спиной нимфы, в то время как она нерешительно мялась у порога. Смущённо обернувшись к Гарри, она подняла руку к дверце.

— Ну чего встала, входи уж! — нетерпеливо прозвучал хрипловатый старческий голос изнутри.

Щёки нимфы покрылись лёгким румянцем, и она торопливо схватилась за поржавевшую ручку двери. С неприятным скрежетом та отворилась.

Внутри оказалось несколько просторнее и опрятнее, чем во временном пристанище Гарри. Мебели было побольше, но и та ненадёжного вида — того и гляди развалится. Большую часть пространства занимал дубовый письменный стол, сплошь заваленный стопками книг и ворохами пергамента. Тут и там по комнате размещались всевозможные мелочи — часы, монеты, схемы, карты, коробки, статуэтки и прочее барахло. Но первое, что бросалось в глаза, — это бесчисленные стопки книг, громоздившиеся повсюду, местами высившиеся до самого потолка, создавая своего рода дополнительные стенки и защиту от холода. Местами поблёскивали серебристые нити паутины.

Хижинка была скупо освещена: треснутый ночник на столе не давал много света, одинокий лучик света пробивался через щель занавески и падал прямо на высунувшуюся из-под стола седую голову с причёской, напоминающей Альберта Эйнштейна, и с реденькой седой бородкой. На длинном крючковатом носу громоздился странный прибор, напоминающий очки, но несколько отходящий от привычных стандартов. Одна сторона «прибора» состояла из двойной линзы и громоздкой оправы, а другая — из одной толстой линзы в круглой оправе. Лицо старика, изрытое морщинами, походило на печёное яблоко.

Гарри неловко потоптался на месте — огромные глаза выцветшего серого цвета, увеличенные линзами, пристально уставились на него. А этот благоговейный взгляд вызвал странное чувство дежа вю. Но Гарри Престон никогда прежде не мог становиться объектом столь явного восхищения, как некая сошедшая с обложки книги… легенда.

Старичок издал непонятный булькающе-ахающий звук. Оправившись от первого потрясения, он вылез из-под стола и плюхнулся своим сухоньким телом на кресло у стола.

— Д-доброе утро! — преувеличенно весело прощебетала нимфа. Но голос выдавал её волнение.

— Здравствуйте, — неловко добавил Гарри. Нимфа одобрительно ему кивнула и продолжила, обрадованная тем, что не одна из всех троих, находящихся в хижине, чувствовала себя не в своей тарелке.

— Я привела мальчика… как ты просил. Он ещё не совсем оправился… но, думаю, он будет в порядке… — старичок не удостоил её ни взглядом, ни кивком, застыв, словно статуя, всё тем же взглядом глядя на Гарри. Нимфа смущённо хмыкнула и поспешила раскланяться. — Ну, не буду вам мешать, — не успел Гарри возразить, как дверца уже закрылась с обратной стороны, возмущённо скрипнув напоследок.

А вот старичок от волнения совсем потерял дар речи. Взгляд его, казалось, намертво прилип к Гарри, которые еле удержался от того, чтобы не последовать за нимфой.

Но, к его огромному облегчению, хозяин жилища вскоре отмер и засуетился. Вопреки первому впечатлению рассыпающейся древности, он легко поднялся со стула и резво подскочил к мальчику — так, что тот даже опешил. Годы согнули его и иссушили, но держался он очень даже живо. Цепко обхватив ладонь Гарри обеими руками, старик принялся приветственно её трясти, заглядывая ему в лицо. При этом он заговорил хрипловатым голосом:

— Добро пожаловать, месье Престон, добро пожаловать, мы ждали вас! — Фамилию он произнёс правильно, без акцента, от чего Гарри уже отвык. — Очень, надо сказать, рад встрече с вами. Очень рад! Вы уж извините старика за столь неадекватный приём. Видите ли, ваше присутствие в моём скромном жилище выбивает меня из колеи. Я немного… огорошен, так сказать. Этот год вообще был необыкновенным… Да вы не стойте на пороге, присаживайтесь, прошу, — он проворно спихнул с ближайшего стула ворох пергаментов прямо на пол. — Сюда, прошу. Удобств предоставить не могу, к сожалению. Вот так я и живу.

От его мешковатой, залатанной и потёртой одежды пахло сыростью и пылью, как и от всей комнаты. Гарри примостился на краешке стула, затравленно озираясь. Сказать прямо, не любил он такие крошечные, захламлённые помещения, похожие на чулан. Поёжившись, он с неподдельным вниманием посмотрел на старичка, который уже успел снова занять своё место и снова уставиться на Гарри.

Гарри не удержался и оглядел странные очки на носу старичка.

— Ах, это, — заметив взгляд, тот поспешил снять с себя «агрегат», который тонким прутиком охватывал седую голову. — Я, знаете ли, кое-что почитывал до вашего прихода, а без этого… кхм, никак не обойтись — годы, что б их, аха!.. — после очков его глаза казались совсем крошечными. Сощурившись, он порылся в полочке стола. Выудив оттуда обычные овальные очки, перемотанные скотчем, он нацепил их себе на нос. — Так лучше, полагаю? Что ж, я, пожалуй, должен представиться, — пробормотал старик, рассеянно пробежав взглядом по столу, заваленному пергаментом. Он казался растерянным даже больше самого Гарри. — Звать меня Ансельм Арчибальд Патрик Четвёртый Аудейсский. Или просто дедушка Ханс — они все меня так зовут, — старик обвёл рукой пространство вокруг себя, очевидно, имея в виду нимф. — Хотя по лицу твоему вижу — тебе это будет неловко. Тогда зови просто месье Патрик, — он с ходу перешёл на «ты».

Гарри кивнул, хотя, как ему показалось, ничего в его лице не изменилось при словах «дедушка Ханс» — дедушка так дедушка, какая ему, по сути, разница?

— Гарри Престон, — громко, как советовала нимфа, представился он.

Старик счастливо закивал.

— Да-да-да! Я знаю! Ты только не пойми нас неправильно, не подумай, что мы вмешиваемся в твои дела или следим за тобой, или ещё чего недоброго. Мы стараемся держать себя в рамках, — Патрик серьёзно сдвинул седые брови и, сцепив руки перед собой, по-деловому начал: — Тебе говорили, о чём я хотел с тобой поговорить?

Гарри покачал головой.

— Мне только сказали, что для вас это очень важно.

— Кхм, да, — старик смущённо кашлянул и сообщил: — Нимфы добрые и чуткие создания. Так и есть — я готовился к этой встрече много лет. Сейчас я тебе всё расскажу и объясню. Дело в том, что я считаю, что ты тот, кого я ищу на протяжении всей своей жизни. Хоть я и не всегда понимал, кого именно ищу.

Гарри оторвал взгляд от рук старика и недоуменно взглянул ему в глаза: бледно-серые радужки почти сливались с белками глаз, но взгляд у него горел — он смотрел на мальчика перед ним со жгучей надеждой, глаза вопрошали о чём-то и словно даже умоляли. Гарри вдруг понял, что сейчас произойдёт нечто необычайное, судьбоносное. Казалось, что эта встреча не была случайной, будто всё, что было в его жизни до этого, вело его к этому месту, к этой самой минуте, случайной неслучайной встрече со странным стариком, живущим в лесу. Он не мог знать, о чём будет этот разговор, но, возможно, глубоко в душе он догадывался, оттого и почувствовал тревогу и волнение. На краю сознания вспыхнуло сомнение — а действительно ли ему это было нужно? Не принесёт ли этот разговор больше вреда, чем пользы? «Знания не бывают лишними», — рассудил Гарри, кивнув самому себе, и устроился на стуле поудобнее, готовясь к долгой и сложной беседе.

— Гарри, я надеюсь, тебя не слишком напугали всеми этими секретами, тайнами и прочим? — озабоченно спросил старичок. Гарри отрицательно помотал головой. Не напугали, но удивили и привели в недоумение, это уж точно. — Хорошо-хорошо, я вправду не хотел, чтобы ты волновался… — старик мучительно подбирал слова, не зная с чего начать. Он не знал, а Гарри и подавно. — Э-э, знаешь, а Парацельс был одним из самых известных магов, которые не признавали магического сообщества, и всю свою деятельность проводил среди магглов, — с умным видом, словно доктор каких-то там наук, готовящийся прочесть лекцию, начал он.

Гарри непонимающе поморгал: при чём тут Парацельс?

— Нет, не знаю, — осторожно отозвался он.

— Кхм… но это к делу не относится, — тут же стушевался старик и пояснил: — Пытаюсь разрядить обстановку. Забавно, столько лет думал, представлял эту встречу, а сейчас не знаю, как начать. Но, чтобы не занимать у тебя слишком много времени, я постараюсь объяснить тебе это в максимально сжатой форме. Для начала я, наверное, должен рассказать тебе о том, как я дошёл до такой жизни, что навело меня на этот путь. Признаться, я думаю, что такова была моя судьба…

— А может, вы объясните, в чём конкретно суть этого, — несколько недовольно перебил Гарри.

— Да-да, ты прав, надо ввести тебя в курс дела, — серьёзно отозвался старик. — Дело в том, Гарри, что я почти всю жизнь посвятил изучению феномена рождения близнецов. Как маггловских, так и магических — то есть магов-близнецов, а это, поверь мне, большая разница…

Гарри уставился на старика как на пришельца с другой планеты — откуда, чёрт подери, он знает?! А тот как ни в чём ни бывало начал рыться в каких-то бумажках в столе. Некоторое время он перебирал книги, что-то бормоча, и вскоре выложил на стол небольшую стопку фотокарточек. Одну из них — пожелтевшую, надорванную и в чернильную крапинку — он вручил мальчику. Возможно, не будь Гарри таким вялым и флегматичным сегодня, его эмоции и реакция на такой поворот событий были бы ярче и… ну, он даже не знал, что мог бы сделать в такой ситуации, но теперь он лишь покорно взял карточку и внимал.

— Вот, здесь мне семнадцать, — пояснил старик, перегнувшись через стол и тыкая костлявым пальцем в крепкого подростка в тёмном фраке. Вопреки магическим стандартам, молодой человек на фотографии не двинулся, продолжая стоять за спинкой стула, в котором неподвижно восседала пышная дама «рубенского» телосложения, одетая в пышное платье и огромную шляпу, из-под которой торчали тёмные кудри. «Прям как в конце… прошлого века? — Гарри покосился на старичка. — Не может же он быть настолько старым? Или же..?» Месье Патрик начал свой рассказ:

— Я был обычным подростком магического мира: моя мать была магглой, а отец — чистокровным волшебником. В семье не было разногласий по этому поводу, как обычно бывает, особенно в то время: у отца уже был до этого брак с колдуньей и чистокровные наследники. Если не считать моих единокровных братьев и сестру, в семье я был единственным ребёнком: когда отец женился на моей матери, его дети уже были вполне взрослыми и жили отдельно. Я родился, когда отец был в достаточно преклонном возрасте, поэтому он баловал меня. В молодости я был тем ещё разгильдяем: тратил деньги, не беспокоясь о семейном капитале, веселился, жил без забот, — старичок смущенно покашлял и продолжил: — Но опустим ненужные подробности. Женился я довольно рано. Началось всё, когда моя первая жена во вторые роды родила мне вторых близнецов. Первые близнецы были неожиданностью для нас, но мы знали, что бывает и такое. Во второй раз я задумался. Вспомнил и детей отца от первого брака — у него было их четверо: близнецы и разнополая двойня. В третий раз моя жена родила тройню. Представь себе моё положение, мне не исполнилось ещё и тридцати, а я уже был отцом семерых детей! Родителей уже не было в живых, и я получил лишь часть наследства, разделенного между моими братьями и сестрой, с которыми я почти никак не поддерживал связь. Тогда я и заинтересовался феноменом рождения близнецов. Ты знаешь, что вероятность рождения двойни у магглов — один к ста, а у магов и того меньше — один к пятистам? А если ещё учесть неравномерное соотношение магглов и магов, то выходит, что у нас это необыкновенная редкость! И тут вдруг столько! Тогда я сильно напугался, только и мог думать о том, как прокормить такую ораву ребятишек. Но случилось горе… Из-за этих политических потрясений в начале столетия я потерял свою семью: я стал вдовцом, а из детей в живых остались только старшие близнецы… — уголки его губ скорбно опустились, а глаза увлажнились. — Я смог это пережить… Думаю, что в те далёкие времена мужчины моего класса не умели любить своих детей… должным образом. Они не занимались их воспитанием, редко разговаривали и почти не проводили с ними времени наедине. Всё больше беспокоились о своём социальном статусе, продвижении по службе, даже зачастую занимались общественными проблемами больше, чем семьёй. Я тогда старался не отставать от других, особенно интересовался науками о человеке, связанными с психологией, генетикой, эмбриологией. Это помогло мне пережить мою потерю. Через какое-то время я женился повторно. После того, как моя вторая жена родила двойню, я уверился, что всё дело именно во мне, в моей наследственности. В одном журнале я однажды наткнулся на статью об одном иностранце, который жил в восемнадцатом веке. У него было восемьдесят семь детей! Можешь себе это вообразить? И он был вовсе не арабским шейхом с десятью жёнами: обычный бедный маггл, женатый всего дважды. Жёны родили ему двадцать две двойни, девять троен и четыре четверни!(1) И что странно, почти все из детей выжили!

— Разве такое возможно? — не сдержался Гарри. — Я имею в виду, разве физически женщина может родить… столько детей?

— Понимаю твои сомнения, я бы и сам не поверил, если бы не увидел своими глазами, — задумчиво отозвался старик. — Представь себе, женщины рожают по четыре, пять, а то и шесть детей за одни роды. В моём случае четверня была только однажды, остальные — двойни и тройни. Моя вторая жена родила мне ещё две тройни и… — он снова взялся за фотокарточки и начал суетливо их перебирать. — …четыре двойни, а у… — он бросил на Гарри смущённый взгляд и пробормотал, возвращаясь к фотографиям: — …ну, у меня были ещё две двойни на стороне, но одна не выжила, а о второй я ничего больше не слышал.

Гарри в руки попала ещё одна маггловская карточка больших размеров, всё также неподвижная, но заметно лучшего качества, хоть и более замусоленная.

— На этом фото я со своей второй женой и всеми живыми на тот момент детьми. Вот эти двое — самые старшие, от моей первой жены.

Два абсолютно идентичных взрослых парня смотрели на Гарри совершенно одинаковыми взглядами: один, словно отражение другого.

— Очень похожи, не правда ли? Честно признаюсь, я их никогда не различал. Рядом я и моя вторая жена. Перед нами — наши первые тройняшки, — он указал на трёх худых подростков, очень похожих между собой. — Они, на самом деле, идентичные близнецы, но до такой степени различные по характерам, что и внешне стремились отличаться друг от друга. Рядом — двойняшки, они хоть выглядели непохоже, думали, как один человек, и были очень дружны. Чуть в сторонке — двойня, мальчики, но сразу и не скажешь, что они братья. Одно их роднило — оба были бойкими мальчуганами. Вот эти трое… — он указал на хмурого мальчика и двух робко улыбающихся девочек. — …тоже были дружны — и между собой, и с остальными братьями и сёстрами; добродушные и простые, помогали матери с младшенькими — вот они, здесь им и двух годков нет. Это, — он указал на двух схожих парня и девушку, — старшая двойня — они только на два года старше тройняшек. Ну, и мои любимчики — четверня, — старик вздохнул и обвёл грязным ногтем группку из двух мальчиков и двух девочек лет шести, — невероятные личности. Ты слышал о темпераментах человека? У этих четверых были ярко выражены по одному темпераменту, словно именно по ним Гиппократ составлял свои архетипы.

— И что же с ними всеми стало? — поинтересовался Гарри, разглядывая малолетнего холерика, уставившегося в объектив фотоаппарата, словно бык на красные ворота.

— Погибли, — сказал старик.

Гарри уставился на него — как, и эти тоже?

— Все?

— Теперь да, — угрюмо кивнул тот. — Несколько лет назад в больнице умер малыш Жак, помешавшийся рассудком после смерти близнеца, но переживший его почти на десять лет… Была ещё Сара, которая после всех этих трагедий бросила всё, связалась с какой-то то ли труппой, то ли сектой и ушла странствовать по миру — я не знаю, жива ли она или уже нет. Все погибли по разным причинам. Будто злой рок навис над нашей семьёй или проклятье какое… Сначала погибли младшенькие — нелепый несчастный случай, затем драконья оспа забрала мою жену и близнецов… Четверня оказалась очень патриотичной, несмотря на разность характеров, это их всех и сгубило — ввязались в политику и погибли на баррикадах. Поль пал жертвой любовного увлечения, а его две сестры после этого закрылись в своей алхимической лаборатории и уже никогда оттуда не вышли. Троих сыновей и дочь я потерял в войне с Гриндевальдом. Жаннет тоже участвовала в ней — о, она была талантливейшей из всех! Но была захвачена в плен и через несколько дней умерла в тюрьме. Говорят, сама… сама сделала это… Софи, моя любимица Софи не выдержала горя — безмерно она любила всех до единого своих братьев и сестёр… Все ушли, покинули меня, — голос его ослаб, дрогнул. Старик опустил голову, сгорбился и сидел так некоторое время, уставившись перед собой невидящим взглядом.

Гарри стало не по себе от такого количества смертей. Подобное сломило бы кого угодно. Он внимательно посмотрел на старика. В его голосе, во взгляде, лице он чувствовал тоску, грусть, сожаление — но была ли в них неизлечимая боль? Трагедия души? Но он не казался Гарри сломленным всеми этими трагедиями. Старик довольно быстро справился с нахлынувшими эмоциями и продолжил:

— Я не ценил своих детей, не осознавал, какими особенными они были и как безмерно должен был я быть благодарен судьбе за них… А я только роптал — почему их так много? Чем я буду кормить их? Как я смогу дать им хотя бы самое простецкое образование? И больше всего меня интересовало — почему это произошло именно со мной? Всё свободное время я посвящал научной деятельности — ездил по свету, встречался с разными учёными, мастерами, разыскивал людей, редкие книги, манускрипты… ответы, в общем. Я был полностью погружён в разгадывание загадочного феномена, а о самих близнецах забыл. Мне тогда казалось, что это наказание. Сейчас только я понимаю, что это был дар, который я не смог оценить по достоинству… за что и поплатился, — он горько выдохнул, провёл ладонью по лицу и, словно очнувшись, виновато посмотрел на собеседника. — Извини, Гарри, я отвлёкся. Сколько лет прошло…. Так о чем бишь я? А, так вот, видишь ли, Гарри, рождение близнецов как у магглов, так у магов — неразгаданный вопрос. С ними связано множество легенд, мифов, сказок. Близнецы встречаются среди язычных богов, святых, в древних культурах, о них пишут древнеримские философы, их изображают в идиллиях, выделяют целые культы близнецов. Всё это я изучал многие годы и сделал интересные заключения, которыми и хотел бы с тобой поделиться. Чаю? — внезапно предложил он.

Гарри не успел отреагировать, как Патрик подскочил со словами:

— Ну конечно, ты будешь чай, наверняка проголодался. Извини, ничего более сытного пока предложить не могу, по утрам я не ем, и мне всегда готовят к позднему завтраку. Зато точно где-то должно быть печенье.

Две пузатые чашки с тонкими ручками выкатили из-под завалов пергамента, из-за стола была выужена маленькая белая вазочка в цветочек. Патрик ловко достал из-за пазухи свою волшебную палочку и разлил по чашкам кипяток, затем бросил в них несколько чаинок. Проделывая всё это привычными движениями, он говорил:

— Столько лет уж живу отшельником в лесу, скучаю порой по человеческой компании. Иногда я выбираюсь в город, на площадь схожу, куплю кой-чего. Нимфы мне здорово помогают. Я им по гроб жизни обязан. Ведь я здесь почти три десятка лет живу — я изменил весь их привычный уклад, а они даже не подумают упрекнуть старика. Поначалу я в академии работал — смотрителем, да только не моё это, совсем не моё — я ведь учёный, так сказать. Семьи у меня тогда уже не было. Все деньги ушли на исследования, путешествия… детей. Научная деятельность не сочетается с работой смотрителя — просто деньги были нужны, — но долго я там не продержался. Надо сказать, работа смотрителя немудрёная, но я её воспринял слишком несерьёзно, поэтому-то меня и погнали с места. Но в академии собрана уникальнейшая библиотека, в которой, как мне казалось, я должен был найти хоть что-то стоящее, — но я был уверен, что там что-то есть... по моей специальности. В то время как раз я и узнал, что за народ эти нимфы. Такие милые, дружелюбные, игривые, с диковинкой какой-то, а главное — естественные. Вот и повёлся я на одну из них — светленькая, ясноглазая, маленькая, звали её Селена. И я влюбился. Старик стариком, а влюбился, как последний юнец. Да, жён своих так не любил, как… кхе-кхе. Но ничто не могло меня заставить забыть о главной цели моего появления на территории академии. Одно могу сказать точно — до встречи с Селеной я был фанатиком, помешанным, проще говоря: ночами мог не спать, если удавалось найти что-то интересное, не ел, не пил. Готов был на что угодно: украсть или обмануть — кхм, чем я не горжусь, — но только ради науки, не ради себя... Когда меня уволили из замка — и поделом мне, — я поселился в лесу. Состряпал домик, привёз сюда всё оставшееся у меня барахлишко. Путешествовал уже нечасто — и возраст не тот, и финансы не позволяли… Так что окопался здесь и, кажется, задался целью прочесть все книги из библиотеки академии… — старик собирался было отхлебнуть чая, но внезапно ему в голову что-то пришло, и, резко опустив чашку, что чай плеснул ему на одежду, он шепотом сообщил, пригнувшись над столом: — Ты только никому не говори, но я один проход нашёл, с помощью которого можно обойти главный вход. На нём наложена цепочка заклятий, которая сбрасывается в два счёта, если подумать немного. А библиотеку так вообще охраняет только одно простенькое заклятье — им и в голову не придёт, что хоть один из учеников захочет посетить библиотеку ночью, — они-то и днём не шибко как ходят.

Гарри кивнул, отпив немного чая. Тёплый пар приятно щекотал в носу, а в хижине витал аромат шалфея и мяты, чуть сбивая неприятный запах затхлости.

— Нимфы приняли меня в свой круг, — продолжал тем временем Арчибальд Патрик Четвёртый Адуе… впрочем, он продолжал: — Для них я стал своим, а значит, они готовы были ради меня на многое. Я стал ближе к лесным жителям, а они стали ближе к людям. В их компании я сильно изменился: остепенился, так сказать, уже не с жаром набрасывался на новую информацию, а осторожно, церемонно, обдумывая, взвешивая. Я стал чуть мудрее и заглядывал не только в прошлое, но и в будущее. Но не только общий дом сделал нас ближе: у меня родился ребёнок. От нимфы. Само явление хоть и вполне возможное, всё ж достаточно редкое; и ребёнок родился не просто полунимфой, а полунимфой мужского пола! Нимфа произвела на свет мальчика! Что за чудеса! Но и для меня он стал необычным — он был моим единственным ребёнком, у которого не было близнеца! Ни одного!

— Глен? — негромко уточнил Гарри, машинально кроша песочное печенье над столом. Рассказ и вправду его захватил.

— Глен, — отстранённо подтвердил старик, невидяще смотря перед собой. — После рождения Глена нимфы напросились работать в академию, ребёнка ведь нужно кормить и одевать: их сначала хотели взять в помощь домовым эльфам, но нимфы — это вам не хухры-мухры, у них тоже гордость есть, да и такими делами они заниматься не умеют — они в лесу живут, что с них взять? Олимпия прониклась нашим положением и придумала им занятие по душе — голос у нимф ангельский, лучшего пения я не слышал, а главное, они это и сами любят. С тех пор и поют нимфы в замке — по особым дням только, но тоже заработок. Вот и появились деньги для воспитания маленького Глена. Эх, как же я восхищался малышом! — умилённо воскликнул Патрик. — Не видывал я таких детей — не человек и не нимфа — нимфы ведь и детьми не бывают, знаешь. Он рос не по дням, а по часам — и это вовсе не образное выражение. В возрасте шести недель — только представь! — он уже ходил, в два месяца побежал, а в полгода — лазал по деревьям, как белочка. Чуть позже начал говорить, и как начал! Сначала ни звука не произносил, прислушивался к другим. Нимфы его с полувзгляда понимали, с ними и разговоры были не нужны, но я-то болтал с ним, как с равным. А потом он вдруг как затараторит чистой, внятной речью, и взрослый так не скажет! К году он выглядел как шестилетний, умом превосходил подростка. Бывало, зачитаюсь я какой-нибудь умной книжонкой, потом вдруг захочется мне обернуться — глядь! — а он из-за моего плеча тихонько читает. Понимал, не понимал, не знаю, а читал всё. Он рос, как маленький волчонок — диковатый и неуправляемый, но с самого рождения умнёхонек, даже страшновато порой становилось. Со временем рост замедлился и вскоре совсем прекратился — годам к десяти он перестал расти. Он-то и стал моим советником — я ему рассказывал всё, что знал, делился догадками, предположениями. Порой мы спорили, не сходясь во мнениях. А он жуть какой самостоятельный! Хотя я его всему и научил, мне теперь постоянно кажется, что он больше меня знает. Но он всегда причислял себя к нимфам, к ним был ближе, человеческого в себе не признавал. Подростком стал, заметно охладел ко мне. Мне тогда несладко пришлось, — старик сидел, упершись локтями в стол и обхватив голову руками, сжимая в кулак лохматую шевелюру. Мутный взгляд его упёрся в стену над плечом Гарри. — Он стал смотреть на некоторые вещи реально: к примеру, на своего человеческого отца-неудачника. Я больше не казался ему таким уж умным, он стал понимать, что я всего-навсего ненормальный маг, маниакально исследующий одну и ту же идею. Нимфы и лес были его миром, а я был в совсем ином, соседнем мирке. Кстати, знаешь, откуда взялось его имя? Это я его так назвал. Глен — почти как Гелен, в честь брата-близнеца знаменитой провидицы Кассандры. Первоначальный вариант имени уже никто не использует, а Глен — более современно, как думаешь? Я тогда надеялся, что он станет полноправным магом. Но он не захотел идти в школу. Ты знаешь, Гарри, — задумчиво сказал он, вновь резко перескакивая с одной темы на другую, — эти древнегреческая, древнеримская мифологии просто изобилуют знаменитыми и не очень сестрами и братьями-близнецами. Одни противопоставлены друг другу, вроде бога солнца Феба, или более распространённое его имя — Аполлона, и его сестры-близнеца, богини луны — Артемиды. Противопоставленные, но не противоборствующие, в отличие от близнецов Панопея и Криса, начавших враждовать ещё до появления на свет. Или взять хотя бы Ификла и Геракла — единоутробных близнецов. Ификл был человеком, а Геракл — полубогом, а значит, превосходил брата по силе и могуществу. Но, несмотря на различия, братья были дружны.

— Вы и это изу… кхе-кхе… чали? — Гарри всё-таки взял в рот кусочек неприглядного печенья, и оно застряло у него в горле — недаром его называют песочным. Он спешно запил его чаем.

— Изучал?! Разумеется! — вскричал старичок. Глаза его блестели, лицо оживилось. Сравнивая этих двух старичков — нынешнего и того, что был минуту назад, действительно начинало казаться, что месье Патрик был фанатиком — о своих детях он не говорил с таким бескрайним восторгом. Гарри тяжко вздохнул украдкой — ему вообще везло на ненормальных. — Мифология, конечно, не наука вовсе — там всё туманно, неясно, с большими пробелами, белыми пятнами, она основана на догадках, сомнительных письменах, которые вообще считаются выдумкой, но, тем не менее, она меня завлекла. Для общего развития, так сказать. Эти близнецы — Диоскуры, Алоады, Алкиды и прочие… Они все обладали особыми силами! А это именно то, чем я занимаюсь: пытаюсь разгадать магический потенциал близнецов. Их связь между собой, то, на что эта связь способна, — ведь это совершенно неизведанная, но необыкновенно значительная область! Поразительно, что этому уделяют так мало внимания. Близнецы — о них говорят, как о двух людях с одной душой: между ними существует сильнейшая эмоциональная связь — они чувствуют друг друга на расстоянии, разделяют между собой боль и радость — и не я это придумал! Это научный факт! — глаза Патрика блестели, он лихорадочно метался по комнатке — три шага вперёд, поворот, три шага назад.

Глядя на чрезмерно эмоционального старика, Гарри вдруг забеспокоился, как бы у него сердце не прихватило; с этими стариками нужно держать ухо востро — они хоть порой и выглядят бодрячком, как этот Патрик, но кости да сердечко уже не те — и голова не та, по всему видно.

— Не только мифология ими полна: история, в правдивой истории их… во как, — Патрик махнул рукой поверх головы, изображая предел этих примеров; от очередного его шага скрипнула старенькая половица. — Что вы думаете, поднялся бы… этот самый… Элвис Пресли так высоко не будь у него близнеца? Ага! Не знал? Ребёнок погиб, в общем-то, не начав жить, но сам факт! Казалось бы, в чём связь между тем, что у Элвиса Пресли был брат-близнец, погибший при рождении, и тем, что он стал легендой в музыке? А я уверен, что не будь близнеца, не было и короля… рон-ке… роке…

— Рок-н-ролла, — рассеянно подсказал Гарри.

— …да, его самого. Здесь присутствует тонкий, глубоко психологичный момент, который, я уверен, ни один обычный психолог не разберёт. Или взять хотя бы известного писателя Шарля Перро — стал бы он писать детские сказки, если бы его брат-близнец не погиб, не прожив и года? Хех, если вы меня спросите, я глубоко убеждён, что свои сказки он написал для своего брата, который запечатлелся в его подсознании как младенец, даже если сам этого не осознавал! Представь себе, истории известны случаи, когда близнецы, не обладающие магией, разделённые в детстве, проживали практически идентичные жизни, — представь себе, они одинаково учились, интересовались одними предметами, получили одинаковое образование, устроились на одинаковую работу, в одно и то же время женились на чрезвычайно похожих людях, завели одинаковое количество детей и даже назвали их идентично! И каким-то непостижимым образом, даже не зная друг о друге, они всё же встретились! Знаю, что ты думаешь сейчас — ага, ври больше, старик! Разве это не звучит как сюжет некого романа? Хотя даже романист не взялся бы такое описывать, боясь, что читатель ему не поверит. Но представь себе, это чистейшая правда — я сам с ними встречался, да-да! Разве это не чудо?! Но как такое возможно, какая же сила ими движет?

Дедушка буквально заражал своим энтузиазмом, так увлечённо он рассказывал: невольно заинтересуешься, даже если ты сам далёк от темы. Но Гарри ведь не был… Он хмурился и смотрел на старика внимательным и подозрительным взглядом — к чему он всё-таки вёл? Старик вдруг остановился, замолчал, поправил сползшие очки и уставился на мальчика в ответ, пригвождённый его тяжелым взглядом. Напряжённым голосом Гарри сказал:

— Это всё, конечно, чрезвычайно интересно, месье, но позвольте спросить, — он сделал паузу — закончил он, буквально проталкивая слова сквозь стиснутые зубы: — К чему. Вы. Это. Мне. Говорите?

Старик озадаченно поморгал.

— Как же, Гарри, ведь это напрямую относится и к вам. Я ведь знаю про вас, вас двоих, не к чему скрывать правду от меня.

Если до этого у Гарри и оставались какие-то иллюзии насчёт того, что он был здесь исключительно в качестве благодарного слушателя и всё вышесказанное не имело к нему ни малейшего отношения, то теперь они рассыпались в прах. Страшные слова были озвучены. Сердце ухнуло в пятки, голова пошла кругом. Какой-то чокнутый старик, которого он видит впервые в жизни, живущий чёрт-те-где-в-лесу среди нимф, оказывается столь беспардонно осведомлённым о самой сокровенной и дражайшей тайне его души и отчего-то превозносит этот сугубо личный факт родословной Престона на опасную высоту — что он хотел от него — от них? Чего ждал так долго?

— Вы что, провидец? — недоверчиво бросил Гарри, скрещивая руки на груди в защитном жесте.

Старик улыбнулся, поняв его растерянность и страх. Он снова сел на стул.

— Мерлин меня упаси, нет, разумеется. А вот у Глена что-то есть. Он почувствовал в тебе эту необыкновенную связь, как только увидел, — может, ты и не веришь мне пока, но эта связь, безусловно, есть. Но даже я бы заметил, хотя точно не обладаю ясновидческими способностями. Я полжизни посвятил изучению таких, как ты… — Гарри передёрнуло от такого выражения — словно о цирковых уродцах каких-то шла речь, — но смолчал. — А ведь у тебя, Гарри, всё в глазах написано. Да, как говорится, глаза — зеркало души. А у тебя они необыкновенные — в них отражается… это, — Патрик неопределённо взмахнул руками. Он вновь начал волноваться: часто задышал, весь напрягся и обжигал Гарри многозначительным взглядом. — Я почти физически ощущаю эту связь. Вашу особенную связь с близнецом. Только подумай, Гарри… Если на такие чудеса способны близнецы без магии, то… на что они будут способны в магическом мире?! — он преподнёс это таким дрожащим и дребезжащим от переизбытка эмоций голосом, что Гарри содрогнулся. — Говорю тебе, магия близнецов — это особенная магия. Она создаёт особый род волшебников! Два близнеца — это как единое целое, расколотое пополам. В человеке изначально заложены всевозможные качества, а развитие или смерть дают им обстоятельства. В магии то же самое, она не менее сложна, чем психология: не существует людей с одинаковыми характерами, так же как нет и магов с одинаковым набором магических способностей, — на это влияют и наследственность, и воспитание, и окружение, и желания самого обладателя… В маггловской генетике даже есть такой метод исследования роли наследственности и окружающей среды в развитии организмов — близнецовый. При определённом влиянии одно качество доминирует над другим — так формируется личность. Подумай только, какой сложнейший и тончайший это процесс! — хрипло прокаркал старик, сверкая своими глазками-пуговками. — Понимаешь ли ты меня?

Гарри молчал, пытаясь осмыслить сказанное.

— Вы хотите сказать, — осторожно начал он, — что мы с… что… — непривычно было произносить слово «брат», горло сдавил спазм, мешая говорить. Гарри помолчал несколько секунд, борясь с собой, и начал заново: — Что если бы у меня был… близнец — чего я не подтверждаю, — то у нас была бы какая-то особенная сила?

— Да-да, так точно! — воскликнул старик, только и успел Гарри закрыть рот, словно только и ждал этого вопроса. — Моя теория такова, что близнецовая магия совершенно иного качества. Она может быть могущественной, а может и не быть — но она особенная. Ох, как же тебе объяснить! Ведь, знаешь, магия близнецов, она направленная — ориентированная. В основном она действует между близнецами — для них самих, в зависимости друг от друга, но не на других людей. Все мои близнецы были волшебниками, но не выдающимися. Они могли быть очень хороши, но не более. Они были способны на необычные фокусы, зачастую бессознательные, — понимали друг друга без слов, чувствовали на расстоянии, один пользовался заклинаниями, которые учил другой, могли нейтрализовать некоторые проклятья, сбросить чары. У них были особенные силы, но всё же они не обладали истинным могуществом. Я долго думал над этим и не мог понять, почему они не развивались, не росли. И однажды меня осенило: всё потому, что они всегда были вместе! Всегда вместе! Они вместе, и их магия спокойна, она действует со средней силой большую часть времени и действительно просыпается лишь при особой необходимости. А разлучи близнецов — магия взбунтуется, она будет бушевать, расти, она будет развиваться в необходимую для воссоединения сторону! Ничто другое не заставит этот процесс тронуться с места. Стоит потревожить близнецов столь бесцеремонно — и их магия проявит себя во всём своём величии и многообразии. О, этот процесс как движение тектонических плит в недрах земли — так необычайно сложно за ним уследить, но насколько мощным будет эффект единения! Землетрясения, цунами, извержения вулканов! Мощь этой магической силы поразит всех — поразит, говорю тебе! Она особенная, ни с чем не сравнимая… она неподражаема в своей красоте!..

Старик словно бы весь вибрировал изнутри от переполняющих его эмоций — он не мог усидеть на месте, размахивал руками, пальцы его дрожали, голос дребезжал, а лицо кривилось так, будто по нему то и дело пробегала судорога. Гарри слышал прежде выражение «говорить взахлёб», но только сейчас он увидел, что это означало, ибо старик буквально захлёбывался словами, спеша поделиться своими горячо любимыми, годами лелеянными и взращёнными теориями и домыслами. Гарри казалось, энергетические волны расходились от старика как радиация и, достигая его, вызывали покалывания на его коже. Это было… завораживающе.

Однако казалось, значение его слов трогали его меньше, чем способ их передачи. Старик продолжал:

— Подумай об этом в таком ключе: если человеку всю жизнь было всё дано — и дом, и постоянный доход, и тёплое местечко — только живи да радуйся! — то к чему этот человек будет стремиться? Чему этот человек сможет научиться? Если у него будет всё, что ему нужно, что он будет делать? Сможет ли он сам заработать состояние, если для него это сделал кто-то другой? Сможет ли он сам построить дом, если у него он всегда был? Сможет, в конце концов, человек защитить самого себя, если на него никто никогда не нападал?! Нет, он ничего не сможет! Он так и не узнает, на что он способен, весь его потенциал будет спать всю его жизнь вместе с ним. Не преодолевая препятствия, проведя всю жизнь в тихой гавани, человек никогда не познает океана и никогда не поймёт, кто он есть. Согласен ли ты со мной?!

Гарри медленно помотал головой. Чего ради этот чудак рассказывает ему всё это? Всё слишком сложно. Слишком много всего. Слишком… просто слишком для адекватного восприятия — его мозг отказывался понимать.

Старик уставился на него выпученными глазами. Только теперь он заметил отчуждённость и недоверие молчаливого собеседника. Он мигом сдулся.

— А-а, ты не поймёшь. Это не объяснишь на словах. Ты сам всё почувствуешь… время придёт, ты почувствуешь. — Патрик упал на свой стул, как мешок с картошкой, — давно он не переживал такой всплеск эмоций, это его вымотало. Прикрыв глаза, он стянул очки и принялся устало тереть переносицу.

Внезапно Патрик вздрогнул — Гарри инстинктивно отпрянул от стола — и, снова водрузив на нос очки, повернулся к высокому стеллажу. Зашуршали пергаменты, застучали фолианты, безжалостно отброшенные в сторону. Пробормотав нечто вроде: «Вот дубина, не там же», он переметнулся к столу, принявшись торопливо выгребать на пол содержимое полочек.

— У меня есть заметки… Я начал их составлять, когда мой ум занимало разнообразие связей между близнецами, — он пачками начал вываливать на стол клочки пергаментов разных цветов и размеров. — Я вроде как пытался классифицировать самые яркие из известных мне связей. И у меня есть догадки, к какому типу относитесь вы. Подожди-ка минуточку…

Сосредоточенно хмурясь, старик перебирал бумажки, бегло просматривая каждую и засовывая их в руки Гарри. Тот смотрел на них как на опасных существ. Вдруг старик радостно воскликнул:

— О, вот, глянь сюда — довольно сильная связь: «Связь Каина и Авеля. Эта связь основывается на противопоставлении двух неразрывных целых земных составляющих: воды и огня. Близнецы полные противоположности друг друга, начиная с предпочтений в еде, заканчивая фундаментальным восприятием мира. Один из близнецов может быть тёмным магом, а другой — светлым: по силе они равны, вражда между «стихийными» близнецами неминуема…» Эй, с тобой всё в порядке? — спросил Патрик, заметив выражение ужаса на лице мальчика, вцепившегося в край стола и резко побледневшего, и поспешно объяснил: — Нет-нет, я уверен, что это не касается вас двоих. Не нужно так пугаться. У меня есть кое-что другое… давно собирался привести эти записи в порядок, да всё руки не доходили…

Гарри медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы. У него даже голова закружилась. Разве можно говорить подобное неподготовленному человеку? Может, все эти россказни и были бредом сумасшедшего, в которые Гарри слабо верил, но его вдруг будто молотом по голове огрели, когда слова «вражда», «противоположности» вдруг встали между ним и братом, — никогда ранее он не подпускал подобные мысли так близко. Гарри был убеждён, что, каким бы ни был его брат, он сделает всё, чтобы найти с ним общий язык, — переступит через себя, если понадобится, перечеркнёт прошлое, забудет себя и всех, кого знает… Да, именно так думал Гарри, не отдавая себе отчёта в ошибочности подобного образа мыслей.

Патрик тем временем щурился, почти касаясь носом поверхности листиков, торопливо перелистывал, просматривал свои записи, пытаясь найти нужную.

— А… эти близнецы, о которых вы читали, — осторожно спросил Гарри, успокоившись, — они… существуют?

— А? — рассеянно отозвался старик, смаргивая накатившие от напряжённого чтения слёзы, и, не поднимая головы, ответил: — Ну, знаешь, здесь обобщённые характеристики, доведённые до крайности. Я как-то встречал подобных близнецов: эти двое жили в соседних домах, постоянно собачились из-за каждого клочка земли; оба, ты представляешь, работали аврорами, вот только один — в нападении — жестокий был малость, а другой — в защите — я бы даже назвал его добряком. Чувствуешь разницу? Но по большей части они предпочитали избегать прямых столкновений, не враждовали, но никогда и ни в чём не могли сойтись во мнении, не умели разговаривать друг с другом иначе чем спорами. Спорить могли до посинения. О! — наткнувшись на некую запись, он внезапно замер, неловко покряхтел и сказал: — У меня были близнецы с… довольно необычными отношениями, — он запустил руку в стопку фотографий на столе и передал мальчику небольшую серую колдографию: на ней были изображены симпатичные девушка и парень, держащиеся за руки, мило улыбающиеся и, поскольку фигурки были подвижными, частенько переглядывающиеся. — Знаешь, обычно говорят «будто созданы друг для друга» по отношению к двум влюблённым, предназначенным друг другу судьбой. Представь себе, они при этом бывают самыми близкими родственниками, — Патрик развёл руками, словно извиняясь за то, что вынужден рассказывать и об этом. — Что, в общем-то, не так уж плохо. Известно, что, кхм, инцест между близкими родственниками отрицательно сказывается на последующих поколениях, однако, по моей теории, у такого рода магических близнецов это влияние отсутствует. То есть я хочу сказать, что нет ничего предосудительно в такой связи, пусть даже другие люди не поймут и даже осудят их, но ведь они ничего не знают! Такая связь возможна и между однополыми близнецами… Не смотри на меня так, не я это придумал, — вдруг рассердившись от своего же смущения, старик отбросил стопку бумажек в сторону. — Впрочем, мне нет надобности в этих каракулях — они больше для моих статей, я же всё помню наизусть. Я скажу тебе на словах, до чего я дошёл. Ты, конечно, можешь и не верить, что это относится к вам, но я… кхм…

— Полагаете, — нетерпеливо помог Гарри, но Патрик покачал головой.

— Утверждаю, — деловито поправив очки, возразил он и торжественно начал: — Гарри, у меня есть основание считать, что ваша с близнецом связь относится к, так сказать, «истинной» связи. Она характеризуется идеальной совместимостью двух близнецов: тождественностью характеров и магической гармонией. Они принадлежат к схожим соционическим типам, однако имеют магию противоположных свойств: магия одного близнеца ориентирована на внешнее проявление, другого — на внутреннее. Особо заметна крепкая психологическая связь, её «дуальный» характер, — дуальность это идеальная гармония противоположностей, как инь и янь. В этой паре нет сильного и слабого, как во многих парах, — оба близнеца равны по силе, нет доминирующего и подчиняющегося, нет противоборства различий, воды и огня. Они больше похожи на пару огня и воздуха, земли и воды — они различны между собой, но дополняют друг друга. Они не могут существовать друг без друга — со смертью одного другой погибнет сразу же. Также существование на большом расстоянии друг от друга для них губительно. Понимаешь? — закончил Патрик и внимательно посмотрел в лицо мальчика.

Гарри мелко дрожал. Во вменяемость старика он верил всё меньше и меньше, однако эта его теория задела его очень глубоко внутри, там, где жил маленький «Аесли», который всегда возникал со своим фирменным: «А если это правда?» Гарри хмуро смотрел на свои колени, не желая встречаться с горящим взглядом старика, слушая его тяжёлое дыхание.

— Что значит «внешнее проявление и внутреннее?» — задумчиво спросил он, решив начать разбираться в этой куче с мелочей. Старик с готовностью взялся объяснять.

— К внешней магии относят магию прямую, направленную на внешний мир, — это палочковая магия, все заклятья, алхимия; а внутренняя — это своего рода косвенная магия, она связана с эмоциями. К ней относится прорицание, ясновидение, анимагия, целительство, эмпатия и тому подобное. Внешняя магия, в отличие от внутренней, проявляется у каждого мага, а сила её зависит от волшебника.

— Хм… — Гарри покрутил в руке маленькую чайную ложечку и медленно сказал, осторожно поглядывая на старичка. — Месье Патрик, я, конечно, не всё понимаю, но… видите ли… Мне интересно… Я тоже слышал выражение, что близнецы — это две половинки одного целого. Но я всегда считал, что это относится к так называемым идентичным близнецам: когда одна клетка делится надвое, вместе… с душой, и на свет появляются два идентичных близнеца — и внешность у них одна, и душа. Я считаю, это имеет принципиальное значение в вашей теории.

Подняв брови, отчего на лбу образовалось множество складочек, Патрик внимательно — даже, можно сказать, с чрезвычайным вниманием — слушал мальчика.

— Ага, да-да, есть такое, — поддакнул он, не понимая, в чём суть проблемы.

— Так во-от, — протянул Гарри. — Таким образом получается, что эта связь… истинная связь, как вы сказали, она невозможна в случае с… двойней — они ведь совсем по-другому устроены. Они схожи не больше, чем обычные браться и сёстры, у них своя индивидуальная внешность, свой набор генов, свои особенности и свои, цельные души. Они разделяют разве что день рождения.

— Да как же, Гарри! — возмущённо перебил Патрик. — Они не только родились в один день, но они ещё и развивались в единой утробе — а важность утробного развития невозможно переоценить! Ну вот ты когда-нибудь слышал о материнском инстинкте? О нём тоже много говорят и пишут: у матери с ребёнком своя, особенная связь, какой нет у ребёнка с отцом; мать чувствует своё дитя, как бы далеко оно не находилось. И в магическом плане она также на многое способна. И откуда, по-твоему, идёт эта связь? Из утробы, разумеется! Оттуда же идёт и связь двойняшек. Однако я понял, что ты имеешь в виду: я тоже считаю, истинная, чистая связь возможна только между идентичными близнецами.

— Хорошо, — расслабился Гарри. — Значит, если допустить, что у меня есть брат — чего я не подтверждаю… — Гарри понимал, как бессмысленно было это отрицать, но и подтвердить словами всё же был не в состоянии. Поэтому он позволил себе эту маленькую слабость, эту оговорку «допустим», которую Патрик, впрочем, совершенно пропускал мимо ушей, — возможно, понимая, чем это было продиктовано. Гарри закончил: — …то мы вполне можем оказаться лишь двойняшкой.

— Как? — хрипловато воскликнул старик, стукнув кулаком по столу, отчего Гарри вздрогнул и нахмурился. — Говорю же, я утверждаю, что между вами настоящая, наивысшая связь! Я чувствую это!

Гарри сжал зубы и процедил:

— Мы можем отличаться…

Он дословно помнил, как мать рассказывала об их рождении, — она говорила, что уже тогда они отличались и цветом волос, и размером.

— Глупости! — фыркнул старик, внимательно глядя мальчику в глаза на случай, если тот решил соврать. — Повторяю: я утверждаю…

— Допустим, я видел его, — холодно перебил Гарри, буравя старика взглядом. — И мы не очень-то похожи.

Старик пытливо вглядывался в его лицо, Гарри отвечал уверенным взглядом.

— Гарри, — начал Патрик со вздохом. — Ладно, можно допустить, что вы и в самом не выглядите одинаково…

— Это сомнительно, — вставил Гарри.

— …но это ещё не говорит, что вы только двойня, — словно маленькому объяснял Патрик. — Видишь ли, Гарри, вы — волшебники. Магические близнецы не обязательно должны быть полной копией друг друга, поскольку магия оставляет отпечаток на внешности волшебника. И бывает, это нечто большее, чем просто «незначительные отличия». А у близнецов вашего типа свойства магии очень разные, в отличие от набора генов. Бывает, что, например, плод наследует какие-то магические способности от одного из родителей, это может сделать его внешне больше похожим на этого родителя. Вот ты разве никогда не встречал магов, которые выглядели очень необычно и имели какую-то внешнюю особенность, благодаря которой ты с уверенностью мог сказать, что этот человек маг? Я знаю волшебницу с вертикальными зрачками, как у орла, — она превосходно владеет полётами на метле; метаморфы рождаются с синим или даже с красным цветом волос; врождённые анимаги необычайно похожи на свою анимагическую форму в образе человека; у эмпатов, как правило, с рождения необычный цвет глаз. Если посмотреть на тебя, Гарри, то я вижу, что у тебя мощный потенциал внутренней магии. Я почти уверен, что твой брат не жалуется на здоровье и недостаток физических сил. А заклинания выходят у него с первых попыток, в отличие от тебя…

Последние предположения больно кольнули Гарри: и не из-за того даже, что они ущемляли его достоинство, но лишь потому, что он не знал, насколько правдивы были слова старика в отношении его брата, — тогда как он должен был знать как никто другой. Но он ничего не знал, даже не мог утверждать, насколько они были внешне похожи, — а старик безжалостно давил на больное место.

— И всё же я в этом сомневаюсь, месье, — Гарри упрямо отвернулся, разглядывая труху под кроватью, не желая признавать его правоту. Ему не хотелось, чтобы старик принимал их за «тех самых», за каких-то «особенных».

— Не будем спорить, Гарри, — примирительно сказал старик. — Как говорил один маггловский писатель: «В мире есть две загадки: как родился — не помню, как умру — не знаю». Жизнь всё расставит по своим местам.

Они замолчали. Старик приуныл, задумавшись. Вдруг он опять о чём-то вспомнил.

— Кстати, я хотел дать тебе кое-что ещё...

Пока Патрик искал это «кое-что» по всей хижине, Гарри угрюмо молчал, погружённый в себя. Да, если мыслить логически, то совпадения с теорией старика были: например, Гарри действительно плохо давалась магия, которую он называл внешней; а эти самые сны могли быть проявлением его внутренней магии. Тут ему в голову пришла мысль, что странное настроение последних недель, тревога и тоска, могли являться отголосками чувств другого человека… Его брата? От возможности того, что он всё-таки не потерял связи с братом и мог чувствовать его, у Гарри потеплело на душе: ещё не всё было потеряно, они ещё смогут встретиться! Другое дело, что чувства эти были отрицательного качества, что огорчало. Однако…

Мечты-мечты. Гарри спешно списал эти мысли на секундную слабость — нужно мыслить трезво и не отягощать себя призраками надежды: старика явно было сложно назвать адекватным человеком, он больше походил на фанатика, который склонен подгонять факты к своей теории, нежели видеть реальную правду. И что уж таить, Гарри не совсем понимал его логику.

Он рассеянно посмотрел на сгорбленную спину Патрика — что он от него теперь ждал? Подтвердить сказанное? Если да, то он этого делать не собирался. Или было что-то ещё?

Но от ответа его избавил стук в дверь, от которого он вздрогнул и обернулся. Пригнувшись, в хижину заглянул парень, с которого и началась эта история, — как теперь знал Гарри, полунимфа по имени Глен. Не удостоив Гарри и взглядом, тот обратился к отцу:

— Простите, но вынужден вас прервать. Мальчика нужно вернуть обратно в замок, о нём беспокоятся.

Старик, который уже нашёл то, что искал — сложенные вместе и скрученные в трубочку пергаменты, — прикусил тонкую губу и кивнул с недовольным видом.

— Ещё минуту, сынок, только минуту, — и, когда Глен вышел, обратился к мальчику: — Гарри, я понимаю, что в это всё сложно поверить. Тебе нужно время, чтобы обдумать мои слова. Я понимаю, что вмешиваюсь не своё дело, это твоя жизнь и всё такое, но, прошу, пойми меня, это дело всей моей жизни — я должен знать… Я имею право знать, что за магию вы в себе таите, на что она способна. Я пытаюсь сказать тебе, Гарри, что ты не должен сейчас искать брата…

— Что? — выдохнул Гарри, замирая. — Вы же… Вы только что говорили, что это может нас у-убить.

— Может, — нетерпеливо покивал головой Патрик. — Но не сейчас. «Всё — яд, всё — лекарство; то и другое определяет доза», — так говорил Парацельс. Время — ваш яд и лекарство. Я всё рассчитал: у вас в запасе ещё есть время. Время, которое необходимо для того, чтобы ваш силы пробудились, восстали из самой глубины души, потревоженные до основания. Чтобы они раскрылись на всю свою ширину, чтобы задействовали каждый кусочек, каждую крошечную струнку… У вас особенный вид связи, Гарри, и так уж вышло, что сложились идеальные условия её максимального развития, — надо использовать этот редчайший шанс. Ваша связь недостаточно прочная сейчас для того, чтобы разлука убила вас, поскольку вас разлучили очень рано, не дав этой связи окрепнуть. Но её природа настолько сильна, что её невозможно разорвать, но можно существенно растянуть. И только теперь, только в разлуке, по отдельности эти силы способны пробудиться, засиять во всей своей мощи и… только затем окрепнуть в единстве, только потом. Вам всего по одиннадцать, Гарри, ваша магия только начала формироваться в своём высшем слое. Понимаешь ли, что, если она будет формироваться в единстве, это уже будет магия совсем иного качества, иной пробы. Не только я, Гарри, многие учёные по всему миру ждут этого редкостного момента, когда магия двух разлучённых близнецов воссоединится, — это приведёт к невиданным результатам! А в вашего рода связи эти результаты будут ослепительными. Гарри, для этого тебе всего-навсего нужно сейчас сосредоточиться на себе, увидеть в себе этот скрытый потенциал… понять свои силы и позволить им раскрыться. Не сдерживай их, Гарри. Нет, не отвечай сейчас, просто подумай. Ведь от этого будет лучше не только тебе, но и твоему брату…

Гарри уже отступил к двери и упрямо мотал головой из стороны в сторону, не желая даже задумываться над словами старика, — способности? Потенциал? Подождать? Какое ему до этого дело? Зачем ему это нужно? Нет, ему единственное нужно… И он сорвётся с места при первой же возможности, не ожидая никаких чудес. Патрик же, уже не в силах сдерживаться, говорил на повышенных тонах, размахивал руками и, вновь выпучив глаза, буквально падал на колени перед Гарри, пытаясь объяснить, доказать, убедить:

— Гарри, это не займёт много времени, тебе только нужно прислушаться к себе, Гарри! Совсем немного, Гарри! Твои силы сами разберутся, как действовать, только немного их подтолкни и — всего-то — дай им время! Дай им время, Гарри, не губи их на корню, дай им шанс! Неужели ты до сих пор не почувствовал в себе этого? Разве магия не бурлит в тебе, разве ты не слышишь, как она клокочет и просится наружу?

В данный момент у Гарри разве что чай с печеньем просился наружу. На старика было страшно смотреть — он был в таком страшном исступлении, что Гарри приготовился в любой момент броситься в бега, огрев того стулом, — пусть даже в тот же лес за границей Трёх дубов. Но старик вдруг резко сдулся, замер и опустил голову, успокаиваясь. Тут он вспомнил про оставленные на столе пергаменты, которые хотел отдать Гарри.

— Извини, ради Мерлина, что-то я разгорячился! Возьми-ка ты эти свитки, они должны подтвердить мои слова. Прочтёшь их и поймёшь, — он принялся совать свитки Гарри в руки, но тот не принимал. И тогда Патрик бесцеремонно запихал скрученные пергаменты в его сумку, Гарри не стал спорить. — Прочтёшь, а потом можешь делать с ними что хочешь, хоть сожги, а пепел по ветру развей… Только прочти!

Гарри потянулся к ручке двери.

— Рад был познакомиться… спасибо, прощайте, — выпалил он, буквально вываливаясь из помещения.

— Ну что ты, Гарри, не прощаемся, мы с тобой ещё свидимся — не думаешь же ты, что я так просто тебя отпущу? — снисходительно улыбнулся старик, успокоившись, — надо заметить, что разгон от припадочного сумасшедшего до дедушки-божьего-одуванчика и наоборот был у него буквально за считанные секунды.

Гарри взглянул на него, как на полоумного, и наконец захлопнул дряхлую дверцу. «Ну и чокнутый старикашка!» — потрясённо подумал он.

Глен стоял неподалёку. Когда появился Гарри, он обернулся и, оценив состояние мальчика — взъерошенный, с ошалелыми глазами, — кивнул головой в сторону поляны.

— Не мог бы ты немного подождать меня? Я хотел ему кое-что сказать, — тихо спросил он, причём, что странно, в самом деле ждал ответа Гарри. Того не надо было упрашивать, он спешно кивнул и кинулся прочь от хижины.

_______________________________________

(1) реальная история, произошедшая с русским крестьянином Фёдором Васильевым в восемнадцатом веке, этот случай зафиксирован в Книге рекордов Гиннесса.

* * *

Гарри сидел на брёвнышке и уныло ковырял землю сухой палкой. Из домика не было слышно ни звука: может, Заглушающие чары? Гарри читал о них. Но, в общем-то, ему было всё равно, о чём говорили эти двое: настало время возвращаться обратно в замок, и Гарри морально готовился к этому событию. Какой разнос устроят ему преподаватели, и подумать было страшно. Его столь злостное нарушение правил может даже грозить ему отчислением!

Его отвлекло тихое шуршание в траве неподалёку, где копошилась небольшая змея, не намного больше Ригель или Антареса. Она медленно ползла, извиваясь, в сторону Гарри, находясь всего в двух-трёх шагах от него, при этом нисколько этим не озабоченная. Для пробы Гарри передвинул ногу, а потом и потопал, но змея никак не отреагировала. Немного удивлённый, Гарри прокашлялся, привлекая внимание странной рептилии, — обычно змеи сторонились людей. Та наконец повернула к нему плоскую головку, высунула язык, обнюхивая территорию. Но тут же отвернулась, словно не заметив его. Гарри с любопытством обратился к высокомерной змее:

— Кхм, прос-стите, вы что-то ищите?

Змея замерла на пару секунд — Гарри уже решил, что добился нужного эффекта — и поползла дальше, не сразу ответив ему.

— Еш-шть, — прошипела она невнятно. Получилось очень по-змеиному, как бы парадоксально это не звучало. Ригель и Антарес, да и сам Гарри, всегда говорили так, что ему казалось, словно речь вполне человеческая, лишь с добавлением специфических шипящих ноток. А незнакомая змея говорила так, словно шипела, а в её шипении угадывались буквы и слова.

— Есть, — тихо повторил Гарри, не сразу поняв смысл. — Вы ищите еду? А разве вы не охотитес-сь ночью?

— Нош-шью, — повторила змея. — Да-с-с, — ответила она, кончиком хвоста откидывая в сторону кучку листьев.

Заинтересованный, Гарри повернулся к неизвестной. Обычно змеи реагировали на него по-другому, всегда удивляясь его способности разговаривать с ними.

«Может, ей обо мне Ригель говорила?» — подумал он.

— Вы знаете меня? — Гарри услужливо помог змее разгрести небольшую горку земли. Та замерла и какое-то время раздумывала, лишь двупалый язычок высовывался из-за острых клыков и снова исчезал.

— С-Симеон, — прошипела она.

— Э-э, нет, меня зовут Гарри, я из зам… — начал было объяснять Гарри, но змея его перебила.

— С-Симеон ос-снач-чает «ус-слыш-шанный», глупыш-ш, — если бы эту фразу произнесла Ригель, прозвучало бы это снисходительно; если бы Антарес — ласково; если бы сам Гарри, на парселтанге, — язвительно; а тон, каким это сказала незнакомая змея, не имел никакой интонации или же Гарри не расслышал.

— Это на каком-то древнем языке?

— С-с-с, — неопределённо отозвалась змея.

— Почему вы назвали меня так? — не унимался Гарри.

Змея снова сделала паузу, прежде чем ответить.

— Я с-слыш-шала-с-с…

— Откуда?

— От предков-с-с.

— Вам родители рас-сказывали?

— Ш-што? — кажется, змею уже начал раздражать приставучий человек, но выражалось это нервными движениями кончика хвоста, а не голосом.

— Вы не знаете, кто такие родители? — удивился он.

— Это те двое, ш-што баламутят лес-с?

— Баламутят?

— Да-с-с. С-смеи, — отозвалась змея, с презрением, как показалось Гарри, махнув хвостом. — Нас-сывают с-себя шеловечес-скими именами-с-с, глупые-с-с.

— Ригель и Антарес? — предположил Гарри.

— Да-а, — тихо протянула змея.

Тут Гарри осенило: кажется, это была какая-то дикая лесная змея, которая не пересекалась с людьми и не водилась с сородичами. Ригель и Антарес были совсем не такими — они были похожи на людей в змеиных шкурках.

Гарри озадаченно помолчал.

— Нет, они не родители.

— С-с-с, — только и прошипела змея, скрываясь в кустах. Всё правильно — это была обычная змея — животное, движимое инстинктами и природой, не знающее, не понимающее, не интересующееся, безразличное. Что ей за дело до человеческого отпрыска, хоть и понимающего её язык? Одна её забота — выжить, занимая положенное место в пищевой цепочке. А Ригель с Антаресом были совсем другими: любопытными, сочувствующими, понимающими, со своими недостатками и достоинствами — что же поделать, и люди не безгрешны.

Скрипнула дверь, и вскоре Глен показался на поляне. Гарри по-новому оглядел его — вблизи, при свете дня и ввиду открывшихся обстоятельств его родословной. У него была вполне человеческая внешность, кроме зеленоватого оттенка тёмных волос, что было особенно заметно при ярком падающем свете. Кожа у него была до странности бледная, учитывая, что он жил на юге и всё своё время проводил на природе; глаза были ярко-голубого цвета, как небо. Как и у всех нимф, в его фигуре прослеживались грациозность и некоторая лёгкость, однако, в отличие от его родственниц, его нельзя было назвать женственным и миловидным; у него были достаточно мужские, твёрдые черты лица, которые делали его не мальчиком или парнем, а взрослым мужчиной. А ещё Гарри показалось, что он был похож на своего отца: слегка удлинённый нос, низко опущенные брови, широкий лоб, ямочка на подбородке. Он остановился на порядочном расстоянии от Гарри и сказал, прежде чем тот успел хотя бы раскрыть рот:

— Я отведу тебя обратно в замок, следуй за мной.

И, не дожидаясь реакции, двинулся вперёд, минуя Гарри. «А одежда у него всё же дурацкая», — подумал тот и, вздохнув, последовал за ним.

Глен прекрасно ориентировался в лесу, ведя мальчика почти по натоптанной тропинке, и прекрасно справлялся с препятствиями на пути, в отличие от Гарри, который вынужден был перейти на лёгкий бег, поспевая за широко шагающим провожатым, из-за чего порой не замечал корней деревьев и ямочек, коварно запрятанных под листвой. Глен то и дело замедлял шаг, оглядываясь на него, но очень скоро опять ускорялся — скорее всего, так ему было привычнее.

Разок Гарри даже растянулся на земле, запнувшись о корень дерева. Таким образом он заметил, что где-то растерял последние повязки, заботливо наложенные нимфой, а на некогда красивую атласную мантию было жалко смотреть — лохмотья да и только. Глен подошёл к нему и помог подняться, несмотря на то, что тот и сам вполне мог справиться.

— Осторожнее, — спокойно посоветовал он. — Не на прогулке.

Тон его был ровным, без раздражения и тени насмешки. Но и дружелюбным он Гарри не показался. Он нахмурился и, упрямо поджав губы, опустился на поваленное деревце.

— Я устал, — сообщил он, вызывающе глядя на Глена, словно говоря «с места не сдвинусь». Глен и не думал спорить: он молча отошёл и облокотился о дерево.

— Отдохнём, — только и сказал он.

Гарри придумывал, что бы такого ему сказать, пока восстанавливал дыхание. Искоса глянув на твёрдый профиль соседа, он немного обиженно сказал:

— Вы могли бы мне хоть что-нибудь объяснить.

Глен обернулся.

— Что? — спросил он невинным тоном.

Гарри пожал плечами.

— Ну, например, почему вы от меня убежали тогда? Я такой страшный?

— Ты приятный, — спокойно отозвался тот.

Гарри опешил. На комплименты он не напрашивался, да и не ожидал. «Вот это прямолинейность. Ясно, больше никаких риторических вопросов лесным жителям», — подумал Гарри.

— Кхм… Это оборот такой… Почему всё же вы убежали?

Глен снова отвернулся и пожал плечами.

— Я не общаюсь с людьми. В тот раз, когда я увидел тебя впервые, я не сдержался — сам не знаю, что на меня нашло. Но я об этом пожалел.

Гарри прикусил губу.

— То есть, по-вашему, можно вот так вот запросто огорошить человека, сказать нечто подобное, а потом скрыться, ничего не объясняя? — парень промолчал. Гарри недобро сощурился и пробормотал: — Так по-человечески, если честно, — Глен покосился на него — он понял, что Гарри умышленно пытался его уколоть, но всем своим видом показывал, что не считает должным возражать.

— Это вы нашли нас с Этьеном в лесу? Но как? Вы следили за нами?

— Да, — коротко бросил Глен.

Вздохнув, Гарри отвернулся и поджал ноги к груди — в бок упёрлось что-то твёрдое.

— А разве мы не должны проходить через Границу? — спросил Гарри, заглядывая в сумку, откуда выпирал злосчастный свиток пергамента.

— Границу можно обогнуть, что мы и делаем.

Гарри покрутил свиток перед носом, разглядывая его по сторонам: ничего необычного, пергамент как пергамент — жёсткий, желтоватый, перевязанный голубой ленточкой. Глен тоже взглянул на него.

— А-а, он отдал тебе это, — пробормотал он.

— Что «это»? — Гарри не решался пока заглянуть внутрь.

— Письма.

— Письма? Чьи? — не понял Гарри.

— Письма давнишнему хозяину замка от его жены.

— Письмо давнишнему хозяину замка от его же… — тупо повторил Гарри и, сообразив, поражённо уставился на полунимфу. — Подождите, это не те самые, что были украдены из академии?

— Нет, это всего лишь перевод, — спокойно отозвался Глен, смотря куда-то в сторону.

Гарри молча на него уставился.

— А где оригинал? — подозрительно спросил он.

Глен обернулся.

— Ну, мы взяли письма из замка, — признался он. — Но никому не говори, мы обязательно их вернём. Нам надо было лишь перевести их, а мадам Олимпия отказывалась предоставить нам оригиналы — впрочем, неудивительно: странные учёные-самоучки, я бы на её месте тоже не доверил бы какие-либо ценности таким, как мы. Когда-то давно их уже переводили, перевод хранится в Министерстве, но наши официальные множественные запросы не давали результатов.

Гарри опасливо глянул на пергаменты — теперь он ещё был вовлечён в криминал.

— И зачем вам это понадобилось? — он спешно спрятал перевод на дно сумки, настороженно оглянувшись, — не видел ли кто? Их бы выкинуть надо в ближайшие кусты, стерев платочком отпечатки пальцев, но чёртово любопытство...

— Отец считает их интересными, — пожал плечами Глен. — Ты уже отдохнул? Тогда пойдём, преподаватели уже ждут тебя, — и он двинулся дальше.

— Эй, стой, — Гарри догнал Глена. У него ещё были вопросы. — Почему они понадобились ему только сейчас? Твой отец живёт здесь уже… много лет. Почему он именно сейчас решил, что их надо перевести?

— Может, озарение на него снизошло. Возможно, потому что появился ты. Ведь это тебя касается.

— Меня? — не понял Гарри. — Как?

— Прочитаешь — поймёшь.

Гарри вздрогнул — точно так же говорил и месье Патрик. Он покосился на Глена, пытаясь понять, не унаследовал ли он психических заболеваний своего отца. Но тот выглядел спокойным как удав. Некоторое время они шли молча. В размышлениях Гарри и не заметил, как впереди завиднелись башенки замка.

— Я слышал, в замке появился Божий Дар, — вдруг прервал молчание Глен.

— А? А, да… — рассеянно отозвался Гарри.

— И как он тебе?

— Как? — тупо переспросил Гарри. — Ну, занимательное растение, — пробурчал он, покосившись на Глена, который фыркнул на его ответ. Этот почти-маугли уже успел немного привыкнуть к непривычной компании человека и немного смягчился.

— Занимательное, — почти весело повторил Глен и тут же припечатал: — Неправда, — и сразу продолжил, не дав Гарри возразить: — Думаю, он не переживёт это лето…

— Стойте, что значит «неправда»?

— Ведь он тебе не нравится.

— Допустим, но откуда вам знать? Каллисто сказала? — допытывался Гарри.

— Нет, просто логика. Природа твоих способностей такова, что тебе не может понравиться влияние цветка, — спокойно разъяснял Глен. — Это как отталкиваются друг от друга магнитные полюса с одинаковыми зарядами. Или представь ситуацию, когда одного учителя другой учит его же предмету — намерения, может, и хорошие, но гордость страдает. Твоя магия по структуре напоминает магию этого цветка и, взаимодействуя с твоей собственной магией, раздражает её.

Гарри столбом встал посреди тропинки, широко открытыми глазами глядя в пространство. Не удивишься тут, когда тебя сравнивают с редчайшим, чудодейственным цветком.

— Вовсе не поэтому, — сказал он, впрочем, не совсем уверенно. — Это потому, что влияние цветка кажется мне искусственным, как наркотическое опьянение, и… — он замолчал, поскольку Глен смотрел на него с таким снисходительным видом, что его шаткая теория вдруг рассыпалась в прах. В самом деле, цветок не лишал людей рассудка, не сводил их с ума и по своему действию скорее напоминал хорошего психотерапевта.

— Что-то я не замечал, чтобы рядом со мной люди чувствовали умиротворение, — растерянно сказал он.

Глен пожал плечами.

— Во-первых, потому что не замечал — видел бы своего друга вчера: стоило ему отойти от тебя, он тут же начинал трястись и икать. Во-вторых, потому что твои способности ещё нераскрыты, совсем ещё юны, как и ты сам. Я не утверждаю, что ты сможешь делать то же, что Божий Дар, но ваша магия «одного поля ягоды». Кому-то с тобой в самом деле становится спокойнее. Возможно даже, что когда-нибудь, при должном развитии, ты и в самом деле будешь способен на подобное. Сейчас же ты в неком роде располагаешь к себе людей, с тобой люди в действительности чувствуют себя спокойнее. Я чувствую. И этот твой друг тоже чувствует.

— Откуда ты столько обо мне знаешь? — в отчаянии спросил Гарри. Голова болела и, казалось, пульсировала — слишком много информации за такой короткий промежуток времени.

— Я отчасти магическое существо, у нас как бы нюх на это.

— А Каллисто? Твой отец говорил, что она не смогла понять, но она же чистокровная нимфа…

— Каллисто глупышка. Она чувствует, но не может сложить два и два… А я с детства изучаю теорию магии. Могу найти объяснения тому, что чувствую.

Гарри вдруг подумал о Делакур.

— Флёр Делакур на четверть вейла, — задумчиво протянул он, — но она, однако, меня терпеть не может.

— Возможно, магическое существо в ней тоже чувствует в тебе эту магию. Но разум человека ищет объяснения и не находит. А когда люди чего-то не понимают, они боятся и порой нападают. Скорее всего, она не ненавидит тебя, а лишь сбита с толку.

Снова стало тихо. Гарри не хотел больше что-либо спрашивать, поскольку внезапно понял кое-что — знаний бывает много. Возможно, иногда лучше не знать чего-то и наслаждаться безмятежным неведением.

Они почти вышли на полянку недалеко от квиддичной площадки, приближаясь к цивилизации, а значит, заканчивалась территория Глена.

— Я надеюсь, Гарри, с тобой всё будет в порядке, — прошелестел он, прежде чем скрыться среди деревьев.

Гарри огляделся, но того и след простыл. Однако его сменил другой провожатый. Каллисто скромно стояла в сторонке, невинно хлопая глазками.

— Ты не переживай, вы ещё не раз увидитесь, — подбодрила она.

Гарри кивнул, не сказать, что очень уж обрадованный этим.

— Вот теперь я переживаю, — пробурчал он и продолжил свой путь, не обращая внимания на нимфу, которая шла рядом с ним, пританцовывая.

— А ты что, злишься на меня, да? Это из-за тех свитков? Из-за клятвы? Так я же не врала тебе, глупенький, я же не крала их. Моя сестра взяла их, а я отнесла их дедушке. А по сути, это не кража была вовсе — мы одолжили никому ненужные бумажки для мирных целей и вернём их со дня на день… — простодушно щебетала она.

— А ты не так проста, как хочешь казаться, — заметил Гарри, искоса глядя на нимфу.

— Нет, ну что ты! — искренне возмутилась та. — Дедушка просто не велел кому-либо говорить об этом. Но ты же не расскажешь? Ты же понимаешь, что нас за такое накажут.

— Разумеется, — пробурчал он. «А укрывательство, между прочим, тоже уголовно наказуемо», — ехидно вставил внутренний голосок. «Ну что поделаешь, если уж уродились такими благородными», — пожал плечами Гарри. Они начали подниматься по лестнице.

— У тебя есть сестра? — вяло спросил он, лишь бы только нимфа перестала болтать о свитках, чокнутых стариках и прочей ерунде.

— Разумеется! Все нимфы сёстры между собой — у нас единая родительница, — наставительно произнесла Каллисто. — И, Гарри, хватит тебе грустить! У тебя словно вечный траур. На тебя как посмотришь, так самой плакать хочется. Нельзя же быть таким кислым! Я вот не понимаю, почему люди грустят и думают о плохом, когда в мире столько всего прекрасного! Только глянь на это лазурное небо, на этих прелестных пташек, а какие милейшие создания бабочки!..

У Гарри в душе шевельнулось что-то вредное, требовавшее немедленно накинуться на беззаботное счастье нимфы, которое она пыталась навязать, но вот впереди показался вход в замок, и Гарри придержал парочку острых словечек, готовых сорваться с языка.

В дверях стоял не кто иной, как декан факультета Алхимии собственной персоной, недовольно поглядывающий на наручные часы и строго — на приближающуюся парочку. «Ну вот, пришла моя погибель», — обречённо подумал Гарри, на прощанье махнув Каллисто рукой, что выглядело скорей как «брось меня, я всё равно погибну». Та лучезарно улыбнулась ему, сделала лёгкий реверанс профессору — тот сдержанно кивнул в благодарность за доставку ученика — и упорхнула прочь. Вот уж существа: никаких тебе забот, никаких проблем, никаких желаний. Все бы так жили.

* * *

Динь-дон, динь-дон

Магические часы тикали, каждую минуту бесшумно выбрасывая в воздух мелкие красноватые искорки, которые тут же таяли, не успевая достигнуть пола или хотя бы высокого дубового стола. Эти искорки казались сейчас аляпово-красными в жутковатой серости директорского кабинета.

Динь-дон, динь-дон

Воздух наэлектризовался, словно перед грозой. Глаза директора вот-вот должны были начать метать молнии. Она сверлила мальчика суровым взглядом, застыв каменным изваянием за директорским столом.

Динь-дон, динь-дон

А Гарри сейчас не хотелось даже делать вид, что он раскаивается: он чувствовал себя опустошённым, донельзя вымотанным, безучастно наблюдая за движением маятника на злосчастных часах, которые привлекали его в данный момент не больше всего остального. «Интересно, они работают на батарейках? Хотя нет, совсем не интересно», — меланхолично размышлял он.

Динь-дон, динь-дон

Самое неприятное для любого нормального ученика было бы присутствие в одном кабинете почти всех преподавателей, включая злого декана его факультета.

— И как вы можете это объяснить, месье П’гестон? — грудной голос директора Максим обошёл каждый уголок кабинета, сотрясая барабанные перепонки всех присутствующих.

Гарри снова ограничился лишь очередным вздохом: что тут скажешь? Виноват. Ждёт приговора. Положенную порцию объяснений он уже выдал: мол, заметил странного человека, любопытство взыграло, хотел его догнать, заблудился. Что? Этьен? А что Этьен? Никто его не принуждал, он добровольно последовал за ним — зачем? Это вы его спросите.

Однако строгие профессора не были удовлетворены: оправданием простой детской любознательностью от них не отделаешься — знали ведь, что рядом с границей Трёх дубов всякое любопытство мигом улетучивается. Директор хмуро, чуть ли не скрипя зубами, говорила, что такая легкомысленность ученика может говорить о его несерьёзном отношении к школе, к её правилам, о нежелании того следовать этим правилам, что — в случае с магглорождённым сиротой — может повлечь за собой исключение из академии магии Шармбатон. И, судя по обвиняющим, упрекающим, пренебрежительным, разочарованным взглядам профессоров, некоторых из которых мальчик даже не знал, многие готовы были поддержать решение об исключении. Гарри вздрогнул и поёжился — не надо его из школы, — но продолжал с пассивным равнодушием смотреть на часы, представляя их внутренний механизм: мелкие колёсики, размерено двигающиеся вокруг своей оси, вроде тех колёсиков, что сейчас двигались в голове Олимпии Максим, решающей участь мальчика. В ней сейчас шла борьба между праведным директором, требующим справедливости, и просто женщиной: первый негодовал — сколько можно было нарушать правила? За обучение ребёнка платит попечительский совет, давая ему шанс стать полноценным магом, а он топчет этот шанс ногами, выказывая столь явное неуважение. А женщина умилённо вздыхала, не в силах лишить ребёнка — и так лишённого слишком многого — последней надежды выйти в люди, а не пропасть в трущобах не лучшей части маггловской Франции. Кто победит?

— Месье П’гестон, вы не в вашей маггловской начальной школе, никто вас за ручку водить не собирается, — резко заметила профессор магической экологии. — Не нравится учиться — милости просим, пожалуйте обратно.

— И очень непредусмотрительно с вашей стороны втягивать в свои авантюры других детей, — пробасил неизвестный Гарри профессор.

— Не забывайте, господа, перед вами всего-навсего ребёнок, — заговорил профессор Ламмот, стараясь заглянуть в глаза кому-нибудь из взрослых. — Вспомните своих детей, какой ребенок способен устоять перед любопытством?

Кто-то после этих слов потупил взгляд, кто-то неловко заёрзал на месте; некоторые поумерили свой пыл, вверив судьбу мальчика в руки директора.

Директор устало вздохнула.

— Вы правы, профессор, ребёнок, — согласилась она. — Однако, месье П’гестон, когда вы в последний раз были в моём кабинете, я вас предупредила, что это было последнее замечание, в следующий раз будет решаться вопрос о вашем исключении. К сожалению, «следующий раз» представился нам слишком скоро, — она замолчала, ожидая ответной реакции Гарри, но тот словно ничего не слышал. Она снова вздохнула. — Что ж, месье П’гестон, если вам больше нечего сказать, можете идти. Поскольку занятия уже закончились, мы дождёмся результатов ваших экзаменов и обсудим вопрос с попечительским советом.

В тишине Гарри встал и, попрощавшись со всеми, вышел.

Динь-дон, динь-дон — звучало вдогонку.

— Гарри! — воскликнул Этьен, как только тот вошёл в гостиную. — Я волновался. Ты как? Что они тебе говорили? Они тебя ругали? Они злились? — забрасывал он вопросами.

Гарри поморщился от такого напора. Заметив это, Этьен стушевался и отступил.

— Меня собираются исключить. Они дали мне время до конца семестра, пока не получат результаты экзаменов.

Этьен шокированно замер, смотря на Гарри округлившимися глазами. Тот неспешно обошёл застывшего мальчика и побрёл в комнату первокурсников, не замечая любопытных взглядов товарищей по факультету.

— Быть того не может! — очнулся наконец Этьен и присоединился к Гарри. — Как так-то? Нет, не может быть, они просто пугают тебя! Меня всего лишь наказали месяцем взысканий, и то перенесли их на следующий учебный год, а значит — спустили: они же потом не вспомнят, а если и вспомнят, всё равно ничего не станут делать. Ну, и предупредили, маме сказали… но разве можно — исключить? — взволнованно говорил он.

— Можно. У меня уже было предупреждение, — устало опускаясь на высокую кровать, вздохнул Гарри. «Исключат, как пить дать… исключат».

— Ну дела, — уныло подытожил Этьен, примостившись на краешке своей кровати, напротив Гарри и неловко разглядывая носки своей обуви, — дела-а… И что ты… что будешь делать? — смущённо помявшись, спросил он.

— Сейчас я хотел бы отдохнуть.

— А-а… А! — Этьен вскочил с кровати. — Конечно, я, это, пойду, — но, остановившись у выхода, он участливо сказал: — Ты, это, не переживай. Всё обойдётся. С тобой всё хорошо? — обеспокоенно спросил он, разглядывая потухшее лицо товарища.

Тот кивнул.

«Хорошо? Что хорошего со мной может быть?» — подумал Гарри, падая лицом в подушку.