Танец пепла (гет)

События той ночи их сблизили. Они, как и прежде, проводили дни напролёт в библиотеке, разбирая бумаги и записи, но теперь в воздухе почти не ощущалось тяготившего их ранее напряжения. Казалось, между ними был заключён негласный договор, по которому они взаимно обменивались своими воспоминаниями и секретами. Хотя Сельвен была уверена, что главные тайны всё ещё держались взаперти.

Их доверие друг к другу было очень неожиданным, а потому хрупким, но от этого ещё более ценным. Сельвен не раз удивляло то, с какой лёгкостью она доверяла своей компаньонке секреты и мысли, до этого так бережно скрываемые в глубине сердца и разума даже от самых близких. Как по крупицам складывалась в единую картину судьба её нежданной собеседницы, так постепенно и ей самой становилось легче справляться с собственным клубком переживаний и воспоминаний. Она поймала себя на мысли, что до недавнего времени ещё ни с кем не делилась и половиной того, что рассказала за последние несколько дней этой странной женщине. Ведь невозможность рассказать и открыться даже брату и заставили её покинуть Лихолесье, а потом и вовсе отдалиться от эльфов, предпочтя общество смертных. Среди чужих глаз оказалось проще хранить молчание. Люди же всегда соблюдали почтительную дистанцию и, в отличие от эльфов, не лезли к ней с расспросами.

«Человеческий век, такой короткий и быстротечный, не оставлял им времени даже на свои страдания, так что уж говорить о чужих», — так она думала вначале, так думали и эльфы о младших детях Илуватара. Но совсем скоро она поняла, что люди переживают так же, как и они, возможно, даже сильнее и острее. Смертные хранят всё глубоко в сердце, открываясь только избранным, кто может понять и прочувствовать боль вместе с ними. Это осознание словно сорвало шоры с её глаз и позволило увидеть человеческую натуру в совершенно другом свете. Печаль, горе, тоска не обходили людей стороной, как думали многие обитатели лесного королевства, но скоротечность жизни заставляла всё переживать ярче. Радоваться — так здесь и сейчас, наслаждаясь каждой секундой счастья, разделяя это чувство с окружающими, чтобы, словно солнечными лучами, осветить всё вокруг. Любить — так сразу и всем сердцем, не думая о последствиях, теряя разум от огня страсти и сладостного безумия в объятиях избранника. А горевать — так только с теми, кто этого достоин, кто понимает, кому доверяешь всем сердцем. Она поняла, что если человек делит с тобой свою печаль, то он тебе действительно верит, а это многого стоит среди смертных.

Поэтому Сельвен не настаивала на всей правде, когда Ирина приоткрыла завесу тайны, скрывающей её жизнь до той ночи в лесу. И пусть воспоминания смертной были намеренно лишены имён, а пересказ событий строго дозирован — именно обрывочные фразы, неуместные молчания и задумчивые взгляды говорили больше, чем любые слова. Среди тех, от кого она убежала, был один, кто ранил её глубже и больнее остальных. Не важно кем он был: соратником, другом или любовником — Ирина ему доверяла, а он её использовал. Возможно, именно это предательство дорогими и близкими людьми и было тем самым, что так сближало эльфийку и смертную? Сельвен не знала, но была уверена, что Лихолесье они покинут вместе.

* * *

Первые несколько дней я жила как на иголках в ожидании того, как вот-вот распахнётся дверь и меня под белы рученьки с позором поведут на допрос. Но прошёл один день, за ним второй, а тишину дома главного королевского лекаря нарушало лишь лёгкое шуршание бумаг в библиотеке, да наши с Сельвен негромкие голоса. Поэтому постепенно я успокоилась и перестала вздрагивать от каждого шороха.

После той ночи изменилось и наше с Сельвен отношение друг к другу, стало более доверительным. Теперь мы больше общались, не томясь в гнетущей тишине, и поэтому неудивительно, что дела в библиотеке пошли быстрее. Я осторожно делилась историями своих странствований в Средиземье, и Сельвен особенно заинтересовало моё путешествие с Миртой и бродячими музыкантами. Как оказалось, о многих городах, в которых мы тогда выступали, она даже и не слышала. Я даже поведала ей что-то из своего прошлого, тщательно подбирая слова, дабы не сболтнуть чего лишнего. Только одна тема так и оставалась табу — мои скитания с гномами и волшебником, а Сельвен, словно чувствуя это, не настаивала.

Она и сама тоже оказалась полна сюрпризов, хотя и рассказывала о себе очень осторожно и неуверенно, будто с непривычки. Так, вечером, на следующий день после моего приступа ночного вуайеризма, она поведала, что покинула Лихолесье больше трёх столетий назад. На мой вопрос о причине Сельвен сначала долго ничего не отвечала, уставившись на огонь, а потом, чуть вздрогнув, прошептала: «У нас с тобой очень много общего, Ирина». Тогда её уклончивый ответ меня озадачил, но чем больше мы общались, чем больше она рассказывала о себе и своей жизни вне королевства, тем яснее части головоломки складывались в единую картину.

Сельвен сначала отправилась в Лориэн, но там не задержалась и вскоре покинула владения Галадриэль. Потом она долго странствовала по Средиземью, собирая знания и навыки в лечении как эльфов, так и людей, и в какой-то момент извилистая тропа судьбы привела её в Минас-Тирит, где она и осталась на правах лекаря. Только раз в десять, иногда и в двадцать лет она возвращалась в лесное царство навестить отца и брата, но неизменно покидала некогда родной дом с приходом весны. На мой вопрос «Почему?» ответом было молчание, отрешённый взгляд и туманная фраза, произнесённая тихим голосом:

— Здесь, во время праздника Йестаре, когда мы приветствуем Новый год, я потеряла что-то очень дорогое. С тех пор вид весеннего Лихолесья не приносит ничего, кроме боли разочарования.

Мы сидели в полумраке библиотеки. С моей нечаянной встречи в лесу прошло три дня. От научного беспорядка, так поразившего меня когда-то, не осталось и следа, и сегодня мы «отмечали» окончание нашей работы по сортировке бумаг. Удобно устроившись в массивных креслах, мы тихо переговаривались, блаженно потягивая сладковато-терпкое вино из серебряных кубков. Возможно, из-за тягучего дурмана крепкого напитка или же из-за того, что вот уже больше недели мы проводили по двенадцать, а то и более часов наедине друг с другом, разговор становился всё более откровенным. Сельвен впервые почти напрямую ответила, почему покинула родной дом, а после замолчала, мыслями уносясь куда-то очень далеко. Отблески пламени освещали её прекрасное лицо золотистым светом, отчего она казалась ещё красивее, но отчего-то старше. Сейчас в её облике не было той обманчивой юности, и, казалось, привычная маска молодой беспечности, которую Сельвен носила день изо дня, исчезла, обнажив истинную душу и переживания. И в этот момент я вдруг поняла, и почему ей с трудом давалось говорить о себе, и почему она покинула родных ей людей, и почему у нас было много общего.

— Ты любила его? — слова сорвались с языка прежде, чем я успела себя остановить. Я ожидала, что она начнёт всё отрицать, но она лишь медленно повернулась ко мне, встречаясь взглядом.

— Это так заметно? — её губы тронула печальная улыбка.

— Нет. Тебе отлично удаётся это скрывать.

— Это хорошо, — проговорила она уже твёрже, залпом осушив бокал, и тут же наполнила его снова. — Тебе тоже.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла я.

— Ты ведь любила того, кто залечил тебя и потом ранил…

Она смотрела на меня этими бездонными мудрыми зелёными глазами, а я неожиданно для себя на мгновение растерялась. «Неужели она говорит о волшебнике?» — удивилась я, но тут же встряхнула головой, будто отгоняя мысли, как назойливых насекомых.

— Нет. Того, о ком ты говоришь, я считала близким другом. Но тот, кого я любила, остался в далёком прошлом, в другом времени и в другой жизни, — теперь была моя очередь залпом выпить остатки вина, и Сельвен повторно наполнила бокал. Она ничего не сказала, только задумчиво покачала головой.

Это был странный вечер, наполненный долгими откровенными и одновременно туманными разговорами, поэтому когда мы наконец-то отошли ко сну, моя голова разрывалась от противоречивых мыслей. Слова Сельвен были полным абсурдом, но пробудили внутри непонятное беспокойство, будто я забыла что-то очень важное, связанное с волшебником.

Позже, я лежала на кровати, чувствуя, как тело расслабляется в истоме после выпитого вина. Мою кожу чуть покалывало от знакомого тепла, которое лёгкими прикосновениями приятно будоражило кровь. Но постепенно ощущения стали более ясными, и мне уже казалось, что чьи-то руки чувственно ласкали тело, заставляя томиться в сладостном ожидании. Сначала прикосновения были едва заметными, порхая по коже, словно шелковистые крылья бабочки, но вскоре ласки стали более настойчивыми и откровенными. Мне показалось, что мою грудь сжали, чуть ущипнув затвердевший сосок сквозь тонкую ткань рубашки. От накатившей волны горячего наслаждения я непроизвольно выгнулась навстречу, желая увеличить контакт, и тут же всё прекратилось. Не сдержавшись, я разочарованно застонала, и в следующее мгновение невидимые пальцы пробежали вниз по животу, настойчиво скользнули по внутренней стороне бедра. В ответ я, повинуясь охватившему меня желанию, чуть раздвинула ноги, позволяя углубить прикосновения.

Мне казалось, что в темноте можно было различить призрачные очертания фигуры, высокой и статной. Длинные волосы прохладным шёлком касались моих плеч и груди, всё сильнее распаляя внутренний пожар. Горячие губы скользнули по шее к мочке уха, чуть прикусив её зубами.

«Ещё немного и я сойду с ума», — пронеслось в голове.

Будто отвечая на мои мысли, невидимые пальцы уверенно сжали возбуждённый бугорок, заставив полностью отдаться наслаждению. По телу электрическим током побежали волны оргазма, от остроты ощущений перехватило дыхание, и в следующее мгновение я резко открыла глаза. Всё сразу прекратилось. Я покоилась на своей же постели, яростно сжав простыню руками. Но комната, освещённая мягким светом камина, была абсолютно пуста. Это из чего же они вино делают? Не иначе, как мешают грибы с испанской мушкой. Тело всё ещё гудело от постепенно отступающего возбуждения, но сознание было мутным и вязким. Казалось, грань между сном и явью стёрлась, и мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Думать о том, что только произошло, не хотелось и, отложив размышления на завтра, мне наконец удалось заснуть.

Я проснулась ещё до рассвета от чувства подступившей тошноты и на ватных ногах поспешила в умывальную, но не успела и порог переступить, как перед глазами поплыло, тело содрогнулось, и меня стало выворачивать наизнанку прямо на пол. «Вот тебе и птичка перепел», — промелькнуло в голове, но тут же меня пронзила ослепляющая боль, от которой ноги подкосились, и я рухнула на пол, лишь в последний момент удержавшись на четвереньках. Было такое чувство, что всё внутри меня объято пламенем и яростно сжимается, перекрывая кислород. Казалось, ещё немного и мои внутренние органы окажутся на полу вместе с выплёскиваемой из меня жидкостью. Как долго это продолжалось — не знаю, но в какой-то момент я не выдержала и повалилась на пол, содрогаясь в конвульсиях. Постепенно рвотные позывы стали отступать, и меня сковала непреодолимая слабость. Безвольно лёжа в позе эмбриона, я только и могла, что жадно глотать ртом воздух. Однако оставаться на полу в ванной было невозможно, и, превозмогая себя, я медленно приподнялась на дрожащих руках и открыла глаза.

В умывальной царил полумрак, разбавленный лишь серыми лучами предрассветного солнца. Я полусидела в луже чего-то тёмного и вязкого. Несмотря на то, что было и так понятно, откуда была жидкость, это меня почему-то насторожило. Что-то было не так. Повинуясь странному импульсу, рука сама коснулась чёрной жидкости. Кое-как я проползла до столпа света, падающего из небольшого окна под потолком, вытянула испачканную руку и поняла, что ошиблась. Жидкость была не чёрной, а тёмно-красной. Взгляд скользнул по телу: моя тонкая белая ночная сорочка теперь была испачкана казавшимися кровавыми пятнами. Опираясь на стенку, я поднялась на ноги и, пошатываясь, подошла к небольшому зеркалу на стене, но от одного взгляда на отражение похолодела от ужаса.

Весь перед некогда белоснежной рубашки стал багрово-бурым, но испугало меня даже не это. От подбородка до груди всё было измазано запёкшейся кровью, что вкупе с мертвенно-бледным лицом выглядело поистине жутко.

— Этого не может быть, — мне больше всего хотелось, чтобы всё оказалось ночным кошмаром, и я даже ущипнула себя для верности, но тщетно. Всё происходило наяву. В зеркале я наблюдала за тем, как моя рука коснулась окровавленного подбородка. — Неужели это кровь? Нет… — но во рту ясно ощущался ни с чем не спутываемый сладковато-металлический привкус.

Отвернувшись от своего отражения, я откинулась на стенку, безвольно сползла на пол и уставилась невидящим взглядом в пустоту. К сожалению, всё происходило не во сне, и, к сожалению, на этот раз Гендальф меня не обманул. Я действительно умирала. Глядя на казавшуюся чёрной лужу крови, мне стало по-настоящему страшно. Как много крови я потеряла? Слишком много… А что будет дальше? Воздух умывальной неожиданно стал ледяным, я задрожала всем телом, чувствуя, как горло сдавливает паника. Меня убивало моё же собственное тело, моя же кровь, текущая по венам, и я ничего не могла против этого поделать. А всё потому, что по чьей-то воле я, всего-навсего, оказалась не в том месте, вернее не в том мире.

— Почему? Ну почему ты не рассказал мне обо всём раньше, Олорин? У меня было бы время узнать правду, найти виновного… А сейчас кто знает, сколько мне осталось?

Под натиском эмоций мысли становились всё сумбурнее, хаотично вспыхивая и тут же обрываясь. Из глаз брызнули слёзы и, уткнувшись лицом в колени, я беззвучно заплакала. В тот момент на полу полутёмной умывальной сидел одинокий, покинутый ребёнок, бессильным и бесполезный. Но нет, мне не хотелось просто так сдаться на волю случая и безвольно ждать, когда смерть заберёт меня к себе.

— Я должна узнать, кто меня сюда затащил.

Это подействовало отрезвляюще, и слёзы быстро высохли. Цепляясь сознанием за эту мысль, как за последнюю соломинку, удерживающую меня от бездны безумия и отчаяния, я заставила себя подняться и, превозмогая слабость, стала старательно отмывать себя от засохшей крови. Вода была почти ледяной, но это помогало прийти в себя и начать думать яснее.

Когда с лицом и грудью было покончено, я решительно стянула в конец испорченную рубашку и использовала её, чтобы смыть следы с пола. После я на цыпочках вернулась в спальню, где избавилась от некогда белой ночной сорочки, кинув её в догоравший камин. Как только тонкую ткань охватило пламя, мне сразу стало легче. Будто избавившись от следов происшедшего, я заработала себе некоторую отсрочку.

За окном среди вековых деревьев ещё струился предрассветный туман. Сейчас мне больше всего хотелось выбежать из дома и как можно скорее скрыться за зелёной завесой леса. Но я решила иначе и, переодевшись в чистое, вернулась в кровать и попыталась повторно заснуть. Однако мой мозг был похож на взбудораженный пчелиный улей, в котором мысли метались, готовые вот-вот вырваться наружу. Перед глазами мелькали картинки из моего прошлого: то из далёкого и родного мира, то из моих Средеземских странствий. Лица, события, города слились в один пёстрый поток, проносящийся перед внутренним взором, как быстро перематываемая киноплёнка, всё ускоряя и ускоряя свой темп, пока стало невозможным что-либо разобрать. И тогда на фоне цветовой какофонии я увидела глаза.

Ясные, голубые, искрящиеся каким-то внутренним светом и мудростью, они поначалу показались мне знакомыми. Силуэт медленно прояснялся, и думалось, вот-вот передо мной покажется Олорин, но этого не случилось. Устремлённый на меня взгляд менялся, бледнел, становясь необычного светло-голубого, почти прозрачного цвета. Сквозь пестроту картинок всё чётче проступали черты красивого, мужественного, чуть надменного лица, обрамлённого светлыми, отливающими серебром волосами. Я невольно задержала дыхание, когда в проявившемся облике с изумлением узнала того самого эльфа из леса. Это было последнее, что моё разгорячённое сознание успело отметить, прежде чем погрузиться в спасительный своим забвением сон.

* * *

Утро выдалось хмурым и дождливым. Плотные серые облака сковали небо, погружая Лихолесье в полумрак, а пробивающийся сквозь кроны деревьев свет был серым и неприветливым. Сельвен подумалось, что это сама природа решила напомнить им всем о приближающейся смене времён года.

Сегодня за завтраком к ним неожиданно присоединился Фаэлон. Он принёс нерадостные вести о новых атаках орков у южных границ и сообщил, что на этот раз, к сожалению, не обошлось без раненых. Но, прежде чем Сельвен успела задать тревоживший её вопрос, королевский лекарь поспешил её успокоить.

— Это не Ровион. Не переживай.

Она облегчённо выдохнула, но тут же заметила:

— Орки становятся всё агрессивнее и бесстрашнее. Раньше они за много лиг обходили наши границы, а сейчас будто и не боятся нас больше. Или чувствуют чью-то поддержку…

Фаэлон задумчиво забарабанил пальцами по тёмному дереву стола.

— Кто знает, дитя моё, кто знает. Однако меня больше беспокоит другое. Они стали использовать какой-то новый яд.

— Яд? — Сельвен нахмурилась.

— Да. Ингредиенты вроде бы знакомые, но ещё никогда я не встречал их в таком соотношении.

— Но откуда у орков эти новые знания, Adar?

— Не знаю, — королевский лекарь устало покачал головой. — Концентрация очень высокая, из-за чего наши обычные противоядия оказались бездейственными. Они лишь замедляют процесс. Поэтому вчера ночью раненых срочно доставили сюда, — он ненадолго замолчал и когда снова заговорил, что-то в его тоне заставило сердце Сельвентревожно сжаться. — Вы ведь уже закончили в библиотеке, не так ли? — Она утвердительно кивнула. — Мне понадобится твоя помощь.

— Конечно, отец. Чем я могу помочь? — Сельвен невольно занервничала, ведь Фаэлон почти никогда её ни о чём не просил.

— Я боюсь, что не смогу отлучиться из больничного крыла до ночи. А мне необходимы новые противоядия.

— И ты хочешь, чтобы я их приготовила? — закончила она за отца, и тот в ответ чуть улыбнулся.

— Кое-что я успел сделать ещё прошлой ночью и сделал бы ещё больше, но не хватило составляющих. Прежде чем приступить, тебе придётся сходить в верхние сады.

— Понимаю, — согласилась Сельвен. — Мы с Даэ всё сделаем.

При упоминании смертной взгляд Фаэлона задумчиво скользнули в её сторону. За всё время женщина не проронила ни звука, за исключением утреннего приветствия, и была на удивление отстранённой. Сельвен, конечно, её понимала, ведь Ирина не знала их языка, но всё же…

— Дитя, ты уверена, что хочешь взять её с собой? — голос отца прервал её размышления.

— То есть?

— Она слишком бледная сегодня. С ней всё в порядке?

Украдкой взглянув на Ирину, она вынуждена была признать правоту лекаря. Та действительно выглядела неважно.

— Я поговорю с ней, Adar.

— Как знаешь. У тебя больше сведений о здоровье смертных, — пожал плечами Фаэлон. — Но мне пора. Список трав на столе в кабинете. Увидимся позже, дитя. И, пожалуйста, поторопитесь, — он поднялся и, кивнув на прощание, спешно удалился.

— Ирина? — тихо обратилась Сельвен к сидящей рядом женщине, но та продолжила хранить молчание, погружённая в свои мысли. — Ирина? — она чуть повысила голос, и в этот раз та её, кажется, услышала. — С тобой всё в порядке? Что-то случилось? — они встретились взглядами. От той эмоции, что промелькнула в глазах Ирины, ей стало не по себе, но мгновение спустя всё исчезло.

— Прости, я что-то замечталась и не расслышала тебя, — тон казался самым непринуждённым.

— Так с тобой всё хорошо?

— Конечно, — ответ прозвучал слишком быстро.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да что ты, Сельвен! Со мной всё в порядке! — Ирина широко улыбнулась. — С чего ты взяла, что со мной что-то не так?

— Ты просто сегодня очень бледная.

Но Ирина лишь небрежно отмахнулась:

— Я плохо спала. Вот и всё. Хотя, возможно, всему виной вчерашнее вино… — каре-зелёные глаза задорно сверкнули, и она весело подмигнула. Сельвен не удержалась и хмыкнула в ответ.

— Вполне возможно. И учти, оно ещё было не из крепких. Ладно, я рада, что всё хорошо, а то было начала беспокоиться. Кстати, ты закончила здесь? — она взглядом указала на опустевшую тарелку, и Ирина утвердительно кивнула. — Тогда нам пора идти.

— Куда?

— Увидишь сегодня красоту и величие верхних уровней дворца короля.

* * *

Лестницы, мосты, переходы, разноцветные витражи, изысканные фонтаны, — всё, что встречалось им на пути, отдавалось внутри эхом воспоминаний. Среди этого утончённого лабиринта она порой лишь каким-то шестым чувством угадывала правильное направление. А ведь когда-то ей был знаком каждый закуток верхнего дворца. Сельвен смотрела на всё с толикой легкой ностальгии и грусти. Как давно это было, кажется, уже совсем в другой жизни и с другой Сельвен. Она встряхнула золотистыми локонами и зашагала быстрее.

По её расчётам до сада оставалось совсем немного, и вход должен был быть в конце извилистого коридора, по которому они сейчас шли. Как только они повернули за угол, её взгляд упал на столь знакомую калитку. Выкованная из золотистого металла, она радовала глаз изысканным узором из цветов и трав даже в такой пасмурный день, как сегодня. Не удержавшись, Сельвен дотронулась до одного из сверкающих металлических листков и улыбнулась.

— Ну вот мы и здесь, — она обернулась, с удивлением отметив, что Ирина сильно отстала. Смертная тяжело дышала, а глаза горели болезненным огнём. — Ты в поря…

Но та не дала ей договорить и только махнула рукой.

— Да. Всё хорошо. Просто отвыкла бегать по лестницам с такой скоростью и в таком количестве, — и иронично дёрнула бровью: — В следующий раз предупреждай заранее, я компас возьму.

— Что?

— А! Не важно. Одно скажу — нам придётся сюда ещё вернуться, потому как ни величия, ни красоты я не успела разглядеть.

Сельвен тихо захихикала.

— Обещаю. Мы ещё вернёмся. Прости, что задала такой быстрый темп, просто отец попросил нас поторопиться.

Вкратце объяснив, зачем они здесь, они рука об руку скрылись в саду.

Ей казалось, что она перенеслась назад во времени. Среди цветущих растений и кустарников она вновь ощутила себя такой, какой была несколько столетий назад. Руки машинально находили нужные травы и листья, передавая их Ирине, которая в молчаливом восхищении шла рядом. Королевский сад было одним из тех мест, по которым она часто скучала вдалеке от родного дома, воспоминания о нём нередко скрашивали её одиночество во время странствий. Здесь легко можно было потерять счёт времени, поэтому Сельвен постоянно мысленно прокручивала данный отцом список. Остановившись на мгновение, она проверила содержимое корзины.

«Кажется, всё. Можно возвращаться», — отметила она про себя.

— Так значит вести о том, что Сельвен, дочь Фаэлона, вернулась, оказались правдивыми, — прозвучал глубокий мужской голос за их спинами.

Эти едва уловимые повелительные нотки она узнала бы где угодно и, быстро развернувшись, почтительно поклонилась новоприбывшему, краем глаза отметив, что Ирина последовала её примеру. Всё-таки неожиданная грация смертной не переставала её удивлять.

— Ваше Величество, приветствую вас. Простите нас, если нарушили ваше уединение и покой. Отец послал меня.

— Поднимись, дочь леса. Тебе не за что просить прощение.

Сельвен послушалась и взглянула на короля. На нём не было короны, и одет он был в свободную мантию из тяжёлого шёлка изумрудного цвета, который ещё больше оттенял его прямые светлые волосы, делая их почти серебристыми. Пронзительные серо-голубые глаза изучающе смотрели на неё из-под тёмных бровей. Эти правильные и благородные, горделивые и немного холодные черты лица короля Трандуила Орофериона лишили не одну эльфийскую деву сна и покоя. Однако до сих пор трон королевы Лихолесья так и оставался пустым. Ходили слухи, что после «ухода» матери наследного принца Леголаса, сердце его отца навсегда закрылось. Но другие голоса шептались по углам, что тот альянс был только политическим, а по сему многие эльфийки всё ещё тешили себя надеждой завоевать сердце властителя. Сказать по правде, мнения и тех, и других мало интересовали Сельвен, и Трандуил всегда оставался для неё только правителем, не более и не менее.

После непродолжительной паузы, он продолжил:

— Тебя долго не было. Возможно, на этот раз весна не прогонит тебя прочь?..

— Ваше Величество, я не могу ответить на этот вопрос, пока зов дорог ещё звучит в моём сердце, — Сельвен чуть склонила голову, про себя отметив, что почти отвыкла от придворного красноречия эльфов, хотя раньше это было почти её второй натурой.

— Смотри, чтобы этот зов не заглушил твоё истинное призвание. Ты — дочь леса, и не можешь вечно скитаться. Твои отец и брат будут рады, когда ты вернёшься и займёшь достойное место среди своего народа.

После этих слов она ответила не сразу.

— Ваше Величество, я искренне благодарна вам за эти мудрые слова. Однако, прежде чем занять место среди своего народа, я должна доказать самой себе, что этого достойна, — она почтительно опустила глаза. — Но моё сердце всегда светлеет от мыслей о лесе и знаниях, что меня здесь ждут.

Трандуил, чуть склонив голову на бок, обдумывал её завуалированный отказ.

— Надеюсь, тебе не потребуется вечность для этого, — его голос прозвучал несколько отстранённо и холодно. — Особенно тогда, когда ты можешь быть полезна здесь.

Услышав последние слова, Сельвен мысленно хлопнула себя по лбу: им нужно было спешить.

— Вы без сомнения правы, Ваше Величество, — она решительно выпрямилась. — Отец поручил мне собрать травы для противоядия. Смею надеяться, что вы простите мою неучтивость и позволите мне и моей служанке удалиться в лабораторию.

— Твоя служанка… Скажи ей, что она может подняться, — король небрежно взмахнул рукой.

Только сейчас Сельвен заметила, что всё это время Ирина продолжала стоять, замерев в поклоне с опущенной головой.

— Даэ, ты можешь подняться, — бросила она через плечо и снова обернулась к королю. Выражение его лица так и осталось отстранённо-надменным, и только взгляд был устремлён за её плечо. Ей вдруг подумалось, что внимание лесного владыки чуть дольше положенного задержалось на смертной, хотя, скорее всего, это ей только показалось.

— Не буду тебя более задерживать, Сельвен. Ты можешь идти. Думаю, твой отец тебя уже заждался.

В ответ она ещё раз низко поклонилась, подала знак своей спутнице следовать за собой и поспешила к выходу. А позади них Трандуил вполоборота внимательно наблюдал за удаляющимися женскими фигурами, уголки его губ приподнялись в еле заметной улыбке, но ни эльфийка, ни человеческая женщина этого уже не увидели.