A Single Whole (джен)

«Существуют вопросы, на которые нет ответов; но есть ответы, вызывающие массу вопросов».

Э. Севрус

«— Но это только предположение. — Нет, Ватсон, это больше чем предположение — это гипотеза».

х/ф «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона»

Гарри редко видел сны. Он всегда со странным чувством слушал, как его соседи привычным образом делятся друг с другом своими сновидениями, часто весьма нелепыми. Вероятно, поэтому те редкие сны, которые он видел, казались ему странными и до такой степени беспокойными, что он не мог представить, что люди переживают подобное каждую ночь и всё ещё могут нормально функционировать.

Его сны были разными. Иногда он чётко фиксировал происходящее и подмечал все детали, он контролировал свои действия и осознавал, что спит. И всегда, раз за разом, он возвращался в один и тот же коридор, но лишь стоял там, дожидаясь, когда это закончится, и не предпринимая попыток подойти или покинуть коридор. Утром он просыпался словно полночи не спавший, разбитый и рассеянный. Но чувствовал в себе что-то… новое, неясное и безотчётное. Он называл это снами лишь только потому, что видел их ночью, и пока не имел представления, какое название им можно дать.

Были ещё иного рода «сны», совсем непонятные. В противоположность крайне реалистичным снам эти состояли лишь из цветных всполохов, похожих на взрыв фейерверка. Если они были яркими и слепящими, Гарри просыпался утром в хорошем настроении и чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. А если они были похожи на маслянистые пятна грязных цветов, перетекающие один в другой, Гарри просыпался в тревожном состоянии, нервный и даже порой злой.

После того как он частично потерял память почти три года назад, во сне к нему возвращались некоторые воспоминания. Одно из них повторялось чаще всего и порой даже преследовало Гарри: он видел толпу народа, цветные вспышки, пугающую зелёную полосу света, зловещие глаза насыщенного красного цвета и слышал холодящий душу смех.

А с некоторых пор он часто видел кошмары, в которых присутствовало странное сгорбленное существо в капюшоне и со стекающим по подбородку непонятным серебряным веществом. Этот кошмар вызывал острую головную боль — ему казалось, что боль концентрировалась в его старом шраме. Он даже ходил в больничное отделение по этому поводу, но целительница, толком не осмотрев его, сказала, что это у него на нервной почве и ему нужно просто хорошо спать и питаться.

Но сегодня его коллекция странных ночных видений пополнилась ещё одной диковинкой. Перед ним мелькал каскад расплывчатых картинок, некоторые периодически фокусировались, становясь чётче и яснее, — он видел шахматную доску, тёмную комнату с зельями, метлу, летающую среди множества снитчей, и зеркало. Гарри имел возможность внимательно разглядеть последнее — оно было массивным, в гравированной раме, выше даже взрослого человека. И он стоял перед этим зеркалом... Он плохо осознавал происходящее и не был способен контролировать своё тело. Он как будто бы видел своё отражение, но живущее своей жизнью, — оно что-то протягивало Гарри. Он помнил ощущение чего-то тяжёлого в руке, помнил лёгкие прикосновения к чему-то тёплому, далёкие непонятные слова; помнил, как купался в море тепла, в лаве, окружившей его плотным коконом, он упивался ощущениями, охватившими его в этот момент. И просыпаться не хотелось. Никогда больше.

А потом всё закончилось. На Гарри словно накинули плотное лассо и резко дернули, оттягивая назад. Он отчаянно сопротивлялся, чувствуя, что момент совсем неподходящий, что он ещё нужен здесь… Но он ничего там не решал. Вдруг голову охватила острая боль, и — снова пустота. Пусто.

Искорка — пиф, и снова тьма.

А в груди что-то прожигало дыру.

* * *

Очнулся от своего странного сна Гарри как обычно дезориентированный, только в этот раз непроницаемая тьма и странные звуки кругом не помогли ему сразу же прийти в себя. Он заворочался в плотном коконе одеял и вдруг почувствовал падение, при этом ударившись лбом о какой-то выступ. Рядом тут же раздался неизвестный женский голос, ласково забормотавший какие-то нежности, какие говорят напуганному малышу, при этом чья-та ручка погладила его по голове. Гарри инстинктивно замер.

Невесомо перебирая тонкими пальчиками одной руки лохматые локоны Гарри, другой рукой незнакомка ненавязчиво, но настойчиво подталкивала мальчика обратно на его ложе. Ударился Гарри вроде бы несильно, но лоб горел так, будто он растревожил свежую рану.

Кругом была тишина, холод, темнота словно напирала, давила. Место было совершенно ему не знакомо. В подобных ситуациях люди начинают паниковать, метаться из стороны в сторону и рваться к выходу — куда бы он ни вёл, важно было найти хоть что-то определённое. Но Гарри всё ещё не отошёл от своего сна, он очнулся в странном состоянии, ослабевший, опустошённый — пожалуй, даже пушечные выстрелы не заставили бы его сейчас убежать. Он не стал хватать незнакомку за грудки, в попытке вытрясти из неё информацию, а молча последовал её указаниям, вернувшись на плоскость, служащую ему кроватью.

— Ш-ш, всё хорошо, не бойся, — успокаивающе повторял ласковый голос над его головой и вдруг ворчливо пробурчал: — Ну что за беспомощные создания эти люди… Как только они доживают до старости, если все из них бывают такими маленькими?

Что-то мокрое и мягкое коснулось ноющего лба Гарри, он непроизвольно вздрогнул.

— Что такое, болит что-то? — заворковала женщина, смачивая его лоб влажной тряпкой. Тот чуть кивнул. — Не беспокойся, это специальные лечебные настойки, скоро тебе станет гораздо лучше. — Тут она заметила, что он мелко дрожит. — О, великая Гейя, да ты, должно быть, напуган до смерти! — воскликнула она. Тряпка исчезла. — Не бойся, мальчик, ты в безопасности. Всё хорошо. Здесь принять тебя всегда почтут за радость. А здесь — это в лагере нимф. Ты ведь знаешь о нас? Мы живём недалеко от замка, в лесу. Лес — наш дом. Но наш лагерь особенный! С нами живут люди! Да-да… Ты удивлён? Нимфы очень любят людей, а особенно с тех пор, как у нас появились свои люди!

— У нимф… — повторил Гарри слабым голосом.

— Да-да, у нимф — у нас. Мы любим людей. Нимфы любят людей, — убеждённо говорила… нимфа, надо полагать. Она разговаривала с ним как с несмышлёным ребёнком, который не может нормально воспринимать обычную речь. Гарри даже подумал было обидеться, но решил, что это не со зла, поэтому не было смысла обижаться. Может, она со всеми людьми так разговаривала?

— Эй, ты спишь? — тихо окликнул голос. Гарри снова лишь промычал. — Ага, с тобой всё в порядке? Как себя чувствуешь? Хочешь чего?

Гарри прислушался к своему организму. Чувствовал он себя плохо. Всё тело ломило, как после изнурительных физических тренировок, и словно налилось свинцом. Голова раскалывалась надвое, болезненно пульсировал старый шрам на лбу, а каждое прикосновение жёсткой одежды к коже вызывало неприятные ощущения.

— Я… — он прочистил горло, — где я? — спросил Гарри растерянно.

— Ты — в лагере нимф, — внятно повторила невидимая собеседница, тщательно выговаривая слова. — В лесу. Недалеко от…

— Простите, я не понимаю, что это за место. Это дом, шалаш, э-э… бунгало? — неуверенно предположил он.

Озадаченное молчание было ему ответом. Но потом нимфа опомнилась.

— Ну, я не совсем… как ты сказал? Шалаш? Вроде так это называется. Это жилище… для людей. Здесь отдыхали заблудившиеся путники. «Гостевая» — так у нас это назвали.

Послышались шуршание, стук, снова шуршание, приглушенный звон, неразборчивое бормотание. Ноги обдуло ветерком — на Гарри не было обуви. Он инстинктивно поджал пальцы, пытаясь укрыться от сквозняка.

— Так что же? Что-то беспокоит? — переспросила нимфа.

— Э-э… — Гарри хотел было протереть глаза, но обнаружил, что обе руки чем-то обмотаны. — Да, мне… ничего не видно.

— О! — последовал рассеянный возглас, а после — понимающий. — А! Как же я сама не додумалась! Сейчас! — снова движение, но уже более суетливое и создающее куда больше шума. Что-то звякнуло, брякнуло, шаркнуло. — Я к этому так и не привыкла. Обычно они — люди — сами беспокоятся об этом… ну, что вам постоянно нужно? Эти человеческие… надобности. И свет… Как же я забыла, что вы ничего не видите без света. Только... — чертыханье, чирканье, снова чертыханье. — Ох, непривычно мне это… Только бы… — бормотание прекратилось одновременно с появлением маленькой искорки, которая подмигнула и исчезла. Но за ней последовала другая, и вскоре маленький огонёк мягко окрасил всё вокруг приглушённым оранжевым светом и перекинулся на фитиль толстой восковой свечи, скорчившейся в почерневшем низком стакане с погнутой ручкой.

Гарри моргнул и огляделся — для этого ему не пришлось даже крутить головой, настолько помещение было маленьким. Оно походило на каморку смотрителя месье Рафу: было заставлено какой-то старой мебелью, непонятными вещами, утварью, начиная с поварёшек и кастрюль и заканчивая мётлами и одеждой. Повсюду в беспорядке располагались чашки, тарелки, коробки, ткани, пуговицы, расчёски, ножницы, перья, пергамент, старые лопаты и многое другое — всё это занимало столько пространства, что поместиться здесь могло не больше двух человек, при условии минимальных удобств.

Гарри окинул всё это быстрым взглядом и присмотрелся к незнакомке. Она была очень похожа на других нимф, не выделялась никакими особыми приметами, вроде горбатого носа или широкой нижней челюсти, — это было миловидное лицо, не блещущее выдающейся красотой, как у Флёр Делакур, но в то же время нежное, добродушное и наивное, особенно при таком тусклом свете. Гарри мог бы спутать её с Каллисто, если бы не более глухой голос.

Нимфа неловко улыбнулось ему, а после продолжительного молчания забеспокоилась.

— Ах да, совсем забыла сказать, дурёха, из головы вылетело! Я здесь для того, чтобы обеспечить тебя всем необходимым. Видишь ли, кое-кто из наших встретил тебя и твоего друга в лесу, где вас не должно было быть. На вас напал Невидим, но мы его прогнали. Мальчик-то другой напугался шибко, но поплакал немного и успокоился. Мы хотели вас отвести в замок, да только ты в сознание всё не приходил, а вскоре понятно стало, что с тобой что-то непонятное творится. Друг твой всё больше нервничал, и мы решили его отвести в замок, а тебя у нас оставить на ночь. Он сначала ни в какую не хотел от тебя отходить. Говорил, мол, спокойней ему так. Но мы его убедили, что ты в надёжных руках. Наш посланец должен передать вашему директору, что ты на некоторое время останешься у нас, поскольку плохо себя чувствуешь и нуждаешься в небольшом отдыхе, перед тем как отправишься в обратную дорогу. Мадам Максим нам доверяет, поэтому, я уверена, она не будет против. Вот так ты здесь и очутился. Но больно долго ты в себя не приходил — уж утро скоро! Мы и бояться-то начали, что поговорить с тобой не успеем, — заберут тебя, свои-то, — Гарри слушал сбивчивую речь нимфы, замечая, как нелегко было ей всё правильно сформулировать и как она косилась на него, опасаясь, что он не поймёт. Переведя дыхание, она продолжала: — Мы только вот переживали из-за твоего здоровьица. С тобой непонятное что-то творилось: тебя то в жар бросит, то в холод, то ты весь дрожишь, то цепенеешь, а порой и шептать что-то начинал — невнятно очень, то так… как-то… ну, проникновенно, что ли, словно жаловался кому-то, — нимфа внезапно смутилась, словно выдала что-то сокровенное, причём не своё, — что, в общем-то, так и было.

Гарри задумчиво теребил тонкую повязку на руке. Силы постепенно возвращались к нему.

— Ах, забыла совсем! — встревоженно воскликнула нимфа. — Нужно же повязку сменить!

Она неодобрительно покачала головой и потянулась к руке Гарри — той, на которую он упал и будто бы чем-то её проткнул. Прикосновение тёплых пальцев заставило Гарри вздрогнуть. Но нимфа не обратила на это внимания и, внимательно щурясь, от усердия чуть ли не высовывая кончик языка, принялась аккуратно разворачивать старенькую, растянутую, в каких-то разводах ткань, под которой обнаружился небольшой лист, приложенный к больному месту, — прямо в середине ладони.

— Подорожник, — пояснила нимфа. — Мы ещё смазали рану лечебной смесью с листьями тысячелистника, она уже должна впита… О! — она потрясённо ахнула и провела подушечками пальцев по небольшой детской ладошке и озабоченно пробормотала: — Мы, конечно, хорошие целители… но не до такой же степени…

После чего она осмотрела кисти рук мальчика, где красовались тонкие и чуть красноватые царапины.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она. — Впрочем, не моё это дело.

— Спасибо, — подал голос Гарри, легко растирая раненую руку, которая неприятно ныла и слегка чесалась. — А… можно вопрос? — неуверенно спросил он.

Нимфа радостно закивала, кажется, испытав облегчение, что мальчик наконец начал приходить в себя.

— Конечно, спрашивай!

— Что за люди в вашем лагере, которых вы упомянули?

Нимфа слегка нахмурилась и неуверенно оглянулась.

— Ну, с недавних пор среди нас появился человек, — медленно начала он. — Для нимф это небывалое событие; нет, мы слышали от своих предшественников, что люди и раньше возникали в жизни нимф, но только в нашем лесу, в наше время — это… необычно. Но этот человек был странен не только тем, что он человек, но ещё и тем, какой он человек! А ещё… он мужчина! — неловко добавила она. — И он и его появление у нас — необычная и очень интересная история. Я её не расскажу, потому что не умею это делать, только испорчу всё, а если бы и умела, всё равно не рассказала — он сам это сделает, лишить его этого равносильно предательству. Знаешь, ведь разговора, который вам предстоит, он ждал большую часть своей жизни! Да-да, не удивляйся, он сам так говорил! Он расскажет всё, что ты пожелаешь, только позже немного, давай? Сейчас ночь. Ночью людям принято спать. Ты очень слаб и… бледен-то как! Нет-нет, нужно отдохнуть! — решительности в её голосе позавидовала бы самая скрупулезная нянечка. Улыбнувшись, она напоследок сказала: — Поспи пока.

Гарри поморгал, пытаясь осознать новые подробности, — некий таинственный человек, живущий с нимфами, желал иметь с ним разговор. О чём, собственно, с ним можно говорить? Мог им быть тот самый загадочный мужчина? Но тогда зачем он убегал от Гарри? Это не имело смысла.

Нимфа дала Гарри воды из железного стакана, погнутого и с подпаленным донышком, но вода в нём была холодной и вкусной. А потом она ушла, дав ему возможность снова заснуть. Но не так уж это было легко, при подобных-то обстоятельствах.

«Поспи пока», — вздыхая, уныло повторил Гарри про себя, меланхолично наблюдая за размеренно шествующей напротив его глаз шеренгой муравьёв на стене хижины, — свечку нимфа решила не тушить. Когда насекомые скрылись, ему оставалось лишь бездумно пялиться в потолок — ждать он привык, а терпения для этого — хоть отбавляй. Днём раньше, днём позже. Вся нервозность и раздражение прошедших недель исчезли без следа, опустошив его до капли. Не было сил ни нервничать, ни гадать, что к чему, ни даже двигаться и думать.

За спиной периодически раздавался шорох — нимфа уходила и снова возвращалась, проверяла, спит ли мальчик, трогала его лоб, при этом что-то бормоча про себя, — Гарри притворялся спящим и не вслушивался.

До рассвета он пролежал в оцепенении без сна, но и без мыслей, свернувшись в комочек от холода. С первыми лучами солнца он обнаружил, что всего его трясло мелкой дрожью, холодный пот покрывал тело.

— Гарри, — тихо позвала нимфа. Голос её был не громче шелеста листьев в ветреный день, но мальчик вздрогнул. — Мы можем идти, раз уж ты всё равно не спишь, — с некоторым детским упреком в голосе сказала она. Затем ласково добавила: — Ты как, в порядке?

Гарри тряхнул головой — конечно, не в порядке, ясное дело, зачем спрашивать? Но ему стало заметно лучше, чем прежде.

— Ничего, — пробурчал он, переворачиваясь на спину. — Откуда вы знаете моё имя?

Нимфа сделала неловкие взмахи руками, пыталась помочь ему встать, но он вполне был способен обойтись своими силами.

— Ах это, да так… друг твой говорил. Да мы и так о тебе знали…

У кровати висела сумка Гарри, и он машинально перекинул её через плечо. Нимфа отодвинула в сторону некое подобие двери, сотворённое из нескольких слоёв жёсткого тряпья, и в лицо тут же ударил яркий красно-оранжевый свет и прохладный ветерок. Гарри прикрыл глаза с непривычки, переждал несколько мгновений и вышел из домика. С темноты необычайно ярко воспринималась зелень кругом. Они были в лесу, но не за границей Трёх дубов, а в ярком и живом лесу «Эдем». Кругом шелестели листья и щебетали всевозможные пташки со всех концов леса, создавая целый оркестр. Гарри глубоко вдохнул свежего воздуха. Было по-утреннему прохладно, он вжал голову в плечи, ёжась и кутаясь в мантию.

— Что значит «знали»? — спросил он.

— А, ну… было дело, — нимфа на мгновение глянула на него, её лицо было серьёзным и сосредоточенным, что это даже могло показаться забавным. Вопросы Гарри сбивали её, словно она была неспособна одновременно заниматься двумя делами: вести мальчика и отвечать на его вопросы. — Ты у нас как бы известен… Ты, должно быть, знаком с Каллисто? Она о тебе говорила. Но она ещё очень молода и не могла бы определить в тебе это. О тебе нам поведал Глен. Он-то тебя и разглядел.

Гарри откровенно не понимал, о чём идёт речь. «Глен? Ага, Глен, конечно, ну разве не понятно? Каллисто, Глен…» — пробурчал он про себя, внимательно смотря себе под ноги, — буквально на каждом шагу его поджидали коварные ямки, кочки, камни.

— Мы идём к нему? — спросил он.

— К кому? — недоуменно отозвалась нимфа.

— К Глену?

— Хм! Нет, другой человек хотел с тобой познакомиться.

Гарри даже запнулся от неожиданности — у них тут целый штаб мужчин, что ли?

— Так у вас тут их много?

— Только двое.

Они миновали премилую полянку, сплошь заросшую цветами, окаймлённую рядом стройных берёзок, и дошли до небольшого домика за небольшим холмом. Домик был очень похож на тот, в котором только что ночевал Гарри, только чуть больше и надёжнее. Розовые лучи солнца, которое уже успело подняться над горизонтом, выглядывали из-за деревьев, освещая маленькое окошко с треснутым мутным стеклом, изнутри криво занавешенное старой тряпкой.

— Вот. Здесь он живёт, — с нотками гордости сказала нимфа, тонкими руками обведя границы домика. Говорила она тихо, словно боялась кого-то потревожить. — Ах, совсем забыла тебе объяснить! Наш дедушка... — Брови Гарри поползли вверх, но он спешно вернул их на место. Нимфа продолжала: — ...человек старый и… своеобразный, он немного глуховат — говори погромче. И будь с ним… ну, не знаю, помягче, пожалуйста.

Гарри кивнул с серьёзным видом, хотя всё ещё ничего не понимал.

— Почему здесь никого нет? — спросил Гарри, пока они спускались с холмика, заметив, что по дороге им не встретилось никого живого. Он ожидал обнаружить нечто вроде поселения нимф.

— А кому здесь быть? — пожала плечами нимфа, заправив прядь тёмных волос за ухо. — Для нимф их дом — этот лес. Нам не нужны дома, кровати, печки и всё прочее. Мы свободны, мы там, где хотим быть. Здесь живут наши люди. Домик Глена в другой части лагеря, — она махнула рукой в противоположную сторону поляны. — Дедушка живёт здесь, — кивок головы в сторону домика. — Нам нравится собираться на этой поляне по вечерам, общаться и веселиться.

Они остановились перед низкой перекосившейся дверцей. Гарри на всякий случай спрятался за спиной нимфы, в то время как она нерешительно мялась у порога. Смущённо обернувшись к Гарри, она подняла руку к дверце.

— Ну чего встала, входи уж! — нетерпеливо прозвучал хрипловатый старческий голос изнутри.

Щёки нимфы покрылись лёгким румянцем, и она торопливо схватилась за поржавевшую ручку двери. С неприятным скрежетом та отворилась.

Внутри оказалось несколько просторнее и опрятнее, чем во временном пристанище Гарри. Мебели было побольше, но и та ненадёжного вида — того и гляди развалится. Большую часть пространства занимал дубовый письменный стол, сплошь заваленный стопками книг и ворохами пергамента. Тут и там по комнате размещались всевозможные мелочи — часы, монеты, схемы, карты, коробки, статуэтки и прочее барахло. Но первое, что бросалось в глаза, — это бесчисленные стопки книг, громоздившиеся повсюду, местами высившиеся до самого потолка, создавая своего рода дополнительные стенки и защиту от холода. Местами поблёскивали серебристые нити паутины.

Хижинка была скупо освещена: треснутый ночник на столе не давал много света, одинокий лучик света пробивался через щель занавески и падал прямо на высунувшуюся из-под стола седую голову с причёской, напоминающей Альберта Эйнштейна, и с реденькой седой бородкой. На длинном крючковатом носу громоздился странный прибор, напоминающий очки, но несколько отходящий от привычных стандартов. Одна сторона «прибора» состояла из двойной линзы и громоздкой оправы, а другая — из одной толстой линзы в круглой оправе. Лицо старика, изрытое морщинами, походило на печёное яблоко.

Гарри неловко потоптался на месте — огромные глаза выцветшего серого цвета, увеличенные линзами, пристально уставились на него. А этот благоговейный взгляд вызвал странное чувство дежа вю. Но Гарри Престон никогда прежде не мог становиться объектом столь явного восхищения, как некая сошедшая с обложки книги… легенда.

Старичок издал непонятный булькающе-ахающий звук. Оправившись от первого потрясения, он вылез из-под стола и плюхнулся своим сухоньким телом на кресло у стола.

— Д-доброе утро! — преувеличенно весело прощебетала нимфа. Но голос выдавал её волнение.

— Здравствуйте, — неловко добавил Гарри. Нимфа одобрительно ему кивнула и продолжила, обрадованная тем, что не одна из всех троих, находящихся в хижине, чувствовала себя не в своей тарелке.

— Я привела мальчика… как ты просил. Он ещё не совсем оправился… но, думаю, он будет в порядке… — старичок не удостоил её ни взглядом, ни кивком, застыв, словно статуя, всё тем же взглядом глядя на Гарри. Нимфа смущённо хмыкнула и поспешила раскланяться. — Ну, не буду вам мешать, — не успел Гарри возразить, как дверца уже закрылась с обратной стороны, возмущённо скрипнув напоследок.

А вот старичок от волнения совсем потерял дар речи. Взгляд его, казалось, намертво прилип к Гарри, которые еле удержался от того, чтобы не последовать за нимфой.

Но, к его огромному облегчению, хозяин жилища вскоре отмер и засуетился. Вопреки первому впечатлению рассыпающейся древности, он легко поднялся со стула и резво подскочил к мальчику — так, что тот даже опешил. Годы согнули его и иссушили, но держался он очень даже живо. Цепко обхватив ладонь Гарри обеими руками, старик принялся приветственно её трясти, заглядывая ему в лицо. При этом он заговорил хрипловатым голосом:

— Добро пожаловать, месье Престон, добро пожаловать, мы ждали вас! — Фамилию он произнёс правильно, без акцента, от чего Гарри уже отвык. — Очень, надо сказать, рад встрече с вами. Очень рад! Вы уж извините старика за столь неадекватный приём. Видите ли, ваше присутствие в моём скромном жилище выбивает меня из колеи. Я немного… огорошен, так сказать. Этот год вообще был необыкновенным… Да вы не стойте на пороге, присаживайтесь, прошу, — он проворно спихнул с ближайшего стула ворох пергаментов прямо на пол. — Сюда, прошу. Удобств предоставить не могу, к сожалению. Вот так я и живу.

От его мешковатой, залатанной и потёртой одежды пахло сыростью и пылью, как и от всей комнаты. Гарри примостился на краешке стула, затравленно озираясь. Сказать прямо, не любил он такие крошечные, захламлённые помещения, похожие на чулан. Поёжившись, он с неподдельным вниманием посмотрел на старичка, который уже успел снова занять своё место и снова уставиться на Гарри.

Гарри не удержался и оглядел странные очки на носу старичка.

— Ах, это, — заметив взгляд, тот поспешил снять с себя «агрегат», который тонким прутиком охватывал седую голову. — Я, знаете ли, кое-что почитывал до вашего прихода, а без этого… кхм, никак не обойтись — годы, что б их, аха!.. — после очков его глаза казались совсем крошечными. Сощурившись, он порылся в полочке стола. Выудив оттуда обычные овальные очки, перемотанные скотчем, он нацепил их себе на нос. — Так лучше, полагаю? Что ж, я, пожалуй, должен представиться, — пробормотал старик, рассеянно пробежав взглядом по столу, заваленному пергаментом. Он казался растерянным даже больше самого Гарри. — Звать меня Ансельм Арчибальд Патрик Четвёртый Аудейсский. Или просто дедушка Ханс — они все меня так зовут, — старик обвёл рукой пространство вокруг себя, очевидно, имея в виду нимф. — Хотя по лицу твоему вижу — тебе это будет неловко. Тогда зови просто месье Патрик, — он с ходу перешёл на «ты».

Гарри кивнул, хотя, как ему показалось, ничего в его лице не изменилось при словах «дедушка Ханс» — дедушка так дедушка, какая ему, по сути, разница?

— Гарри Престон, — громко, как советовала нимфа, представился он.

Старик счастливо закивал.

— Да-да-да! Я знаю! Ты только не пойми нас неправильно, не подумай, что мы вмешиваемся в твои дела или следим за тобой, или ещё чего недоброго. Мы стараемся держать себя в рамках, — Патрик серьёзно сдвинул седые брови и, сцепив руки перед собой, по-деловому начал: — Тебе говорили, о чём я хотел с тобой поговорить?

Гарри покачал головой.

— Мне только сказали, что для вас это очень важно.

— Кхм, да, — старик смущённо кашлянул и сообщил: — Нимфы добрые и чуткие создания. Так и есть — я готовился к этой встрече много лет. Сейчас я тебе всё расскажу и объясню. Дело в том, что я считаю, что ты тот, кого я ищу на протяжении всей своей жизни. Хоть я и не всегда понимал, кого именно ищу.

Гарри оторвал взгляд от рук старика и недоуменно взглянул ему в глаза: бледно-серые радужки почти сливались с белками глаз, но взгляд у него горел — он смотрел на мальчика перед ним со жгучей надеждой, глаза вопрошали о чём-то и словно даже умоляли. Гарри вдруг понял, что сейчас произойдёт нечто необычайное, судьбоносное. Казалось, что эта встреча не была случайной, будто всё, что было в его жизни до этого, вело его к этому месту, к этой самой минуте, случайной неслучайной встрече со странным стариком, живущим в лесу. Он не мог знать, о чём будет этот разговор, но, возможно, глубоко в душе он догадывался, оттого и почувствовал тревогу и волнение. На краю сознания вспыхнуло сомнение — а действительно ли ему это было нужно? Не принесёт ли этот разговор больше вреда, чем пользы? «Знания не бывают лишними», — рассудил Гарри, кивнув самому себе, и устроился на стуле поудобнее, готовясь к долгой и сложной беседе.

— Гарри, я надеюсь, тебя не слишком напугали всеми этими секретами, тайнами и прочим? — озабоченно спросил старичок. Гарри отрицательно помотал головой. Не напугали, но удивили и привели в недоумение, это уж точно. — Хорошо-хорошо, я вправду не хотел, чтобы ты волновался… — старик мучительно подбирал слова, не зная с чего начать. Он не знал, а Гарри и подавно. — Э-э, знаешь, а Парацельс был одним из самых известных магов, которые не признавали магического сообщества, и всю свою деятельность проводил среди магглов, — с умным видом, словно доктор каких-то там наук, готовящийся прочесть лекцию, начал он.

Гарри непонимающе поморгал: при чём тут Парацельс?

— Нет, не знаю, — осторожно отозвался он.

— Кхм… но это к делу не относится, — тут же стушевался старик и пояснил: — Пытаюсь разрядить обстановку. Забавно, столько лет думал, представлял эту встречу, а сейчас не знаю, как начать. Но, чтобы не занимать у тебя слишком много времени, я постараюсь объяснить тебе это в максимально сжатой форме. Для начала я, наверное, должен рассказать тебе о том, как я дошёл до такой жизни, что навело меня на этот путь. Признаться, я думаю, что такова была моя судьба…

— А может, вы объясните, в чём конкретно суть этого, — несколько недовольно перебил Гарри.

— Да-да, ты прав, надо ввести тебя в курс дела, — серьёзно отозвался старик. — Дело в том, Гарри, что я почти всю жизнь посвятил изучению феномена рождения близнецов. Как маггловских, так и магических — то есть магов-близнецов, а это, поверь мне, большая разница…

Гарри уставился на старика как на пришельца с другой планеты — откуда, чёрт подери, он знает?! А тот как ни в чём ни бывало начал рыться в каких-то бумажках в столе. Некоторое время он перебирал книги, что-то бормоча, и вскоре выложил на стол небольшую стопку фотокарточек. Одну из них — пожелтевшую, надорванную и в чернильную крапинку — он вручил мальчику. Возможно, не будь Гарри таким вялым и флегматичным сегодня, его эмоции и реакция на такой поворот событий были бы ярче и… ну, он даже не знал, что мог бы сделать в такой ситуации, но теперь он лишь покорно взял карточку и внимал.

— Вот, здесь мне семнадцать, — пояснил старик, перегнувшись через стол и тыкая костлявым пальцем в крепкого подростка в тёмном фраке. Вопреки магическим стандартам, молодой человек на фотографии не двинулся, продолжая стоять за спинкой стула, в котором неподвижно восседала пышная дама «рубенского» телосложения, одетая в пышное платье и огромную шляпу, из-под которой торчали тёмные кудри. «Прям как в конце… прошлого века? — Гарри покосился на старичка. — Не может же он быть настолько старым? Или же..?» Месье Патрик начал свой рассказ:

— Я был обычным подростком магического мира: моя мать была магглой, а отец — чистокровным волшебником. В семье не было разногласий по этому поводу, как обычно бывает, особенно в то время: у отца уже был до этого брак с колдуньей и чистокровные наследники. Если не считать моих единокровных братьев и сестру, в семье я был единственным ребёнком: когда отец женился на моей матери, его дети уже были вполне взрослыми и жили отдельно. Я родился, когда отец был в достаточно преклонном возрасте, поэтому он баловал меня. В молодости я был тем ещё разгильдяем: тратил деньги, не беспокоясь о семейном капитале, веселился, жил без забот, — старичок смущенно покашлял и продолжил: — Но опустим ненужные подробности. Женился я довольно рано. Началось всё, когда моя первая жена во вторые роды родила мне вторых близнецов. Первые близнецы были неожиданностью для нас, но мы знали, что бывает и такое. Во второй раз я задумался. Вспомнил и детей отца от первого брака — у него было их четверо: близнецы и разнополая двойня. В третий раз моя жена родила тройню. Представь себе моё положение, мне не исполнилось ещё и тридцати, а я уже был отцом семерых детей! Родителей уже не было в живых, и я получил лишь часть наследства, разделенного между моими братьями и сестрой, с которыми я почти никак не поддерживал связь. Тогда я и заинтересовался феноменом рождения близнецов. Ты знаешь, что вероятность рождения двойни у магглов — один к ста, а у магов и того меньше — один к пятистам? А если ещё учесть неравномерное соотношение магглов и магов, то выходит, что у нас это необыкновенная редкость! И тут вдруг столько! Тогда я сильно напугался, только и мог думать о том, как прокормить такую ораву ребятишек. Но случилось горе… Из-за этих политических потрясений в начале столетия я потерял свою семью: я стал вдовцом, а из детей в живых остались только старшие близнецы… — уголки его губ скорбно опустились, а глаза увлажнились. — Я смог это пережить… Думаю, что в те далёкие времена мужчины моего класса не умели любить своих детей… должным образом. Они не занимались их воспитанием, редко разговаривали и почти не проводили с ними времени наедине. Всё больше беспокоились о своём социальном статусе, продвижении по службе, даже зачастую занимались общественными проблемами больше, чем семьёй. Я тогда старался не отставать от других, особенно интересовался науками о человеке, связанными с психологией, генетикой, эмбриологией. Это помогло мне пережить мою потерю. Через какое-то время я женился повторно. После того, как моя вторая жена родила двойню, я уверился, что всё дело именно во мне, в моей наследственности. В одном журнале я однажды наткнулся на статью об одном иностранце, который жил в восемнадцатом веке. У него было восемьдесят семь детей! Можешь себе это вообразить? И он был вовсе не арабским шейхом с десятью жёнами: обычный бедный маггл, женатый всего дважды. Жёны родили ему двадцать две двойни, девять троен и четыре четверни!(1) И что странно, почти все из детей выжили!

— Разве такое возможно? — не сдержался Гарри. — Я имею в виду, разве физически женщина может родить… столько детей?

— Понимаю твои сомнения, я бы и сам не поверил, если бы не увидел своими глазами, — задумчиво отозвался старик. — Представь себе, женщины рожают по четыре, пять, а то и шесть детей за одни роды. В моём случае четверня была только однажды, остальные — двойни и тройни. Моя вторая жена родила мне ещё две тройни и… — он снова взялся за фотокарточки и начал суетливо их перебирать. — …четыре двойни, а у… — он бросил на Гарри смущённый взгляд и пробормотал, возвращаясь к фотографиям: — …ну, у меня были ещё две двойни на стороне, но одна не выжила, а о второй я ничего больше не слышал.

Гарри в руки попала ещё одна маггловская карточка больших размеров, всё также неподвижная, но заметно лучшего качества, хоть и более замусоленная.

— На этом фото я со своей второй женой и всеми живыми на тот момент детьми. Вот эти двое — самые старшие, от моей первой жены.

Два абсолютно идентичных взрослых парня смотрели на Гарри совершенно одинаковыми взглядами: один, словно отражение другого.

— Очень похожи, не правда ли? Честно признаюсь, я их никогда не различал. Рядом я и моя вторая жена. Перед нами — наши первые тройняшки, — он указал на трёх худых подростков, очень похожих между собой. — Они, на самом деле, идентичные близнецы, но до такой степени различные по характерам, что и внешне стремились отличаться друг от друга. Рядом — двойняшки, они хоть выглядели непохоже, думали, как один человек, и были очень дружны. Чуть в сторонке — двойня, мальчики, но сразу и не скажешь, что они братья. Одно их роднило — оба были бойкими мальчуганами. Вот эти трое… — он указал на хмурого мальчика и двух робко улыбающихся девочек. — …тоже были дружны — и между собой, и с остальными братьями и сёстрами; добродушные и простые, помогали матери с младшенькими — вот они, здесь им и двух годков нет. Это, — он указал на двух схожих парня и девушку, — старшая двойня — они только на два года старше тройняшек. Ну, и мои любимчики — четверня, — старик вздохнул и обвёл грязным ногтем группку из двух мальчиков и двух девочек лет шести, — невероятные личности. Ты слышал о темпераментах человека? У этих четверых были ярко выражены по одному темпераменту, словно именно по ним Гиппократ составлял свои архетипы.

— И что же с ними всеми стало? — поинтересовался Гарри, разглядывая малолетнего холерика, уставившегося в объектив фотоаппарата, словно бык на красные ворота.

— Погибли, — сказал старик.

Гарри уставился на него — как, и эти тоже?

— Все?

— Теперь да, — угрюмо кивнул тот. — Несколько лет назад в больнице умер малыш Жак, помешавшийся рассудком после смерти близнеца, но переживший его почти на десять лет… Была ещё Сара, которая после всех этих трагедий бросила всё, связалась с какой-то то ли труппой, то ли сектой и ушла странствовать по миру — я не знаю, жива ли она или уже нет. Все погибли по разным причинам. Будто злой рок навис над нашей семьёй или проклятье какое… Сначала погибли младшенькие — нелепый несчастный случай, затем драконья оспа забрала мою жену и близнецов… Четверня оказалась очень патриотичной, несмотря на разность характеров, это их всех и сгубило — ввязались в политику и погибли на баррикадах. Поль пал жертвой любовного увлечения, а его две сестры после этого закрылись в своей алхимической лаборатории и уже никогда оттуда не вышли. Троих сыновей и дочь я потерял в войне с Гриндевальдом. Жаннет тоже участвовала в ней — о, она была талантливейшей из всех! Но была захвачена в плен и через несколько дней умерла в тюрьме. Говорят, сама… сама сделала это… Софи, моя любимица Софи не выдержала горя — безмерно она любила всех до единого своих братьев и сестёр… Все ушли, покинули меня, — голос его ослаб, дрогнул. Старик опустил голову, сгорбился и сидел так некоторое время, уставившись перед собой невидящим взглядом.

Гарри стало не по себе от такого количества смертей. Подобное сломило бы кого угодно. Он внимательно посмотрел на старика. В его голосе, во взгляде, лице он чувствовал тоску, грусть, сожаление — но была ли в них неизлечимая боль? Трагедия души? Но он не казался Гарри сломленным всеми этими трагедиями. Старик довольно быстро справился с нахлынувшими эмоциями и продолжил:

— Я не ценил своих детей, не осознавал, какими особенными они были и как безмерно должен был я быть благодарен судьбе за них… А я только роптал — почему их так много? Чем я буду кормить их? Как я смогу дать им хотя бы самое простецкое образование? И больше всего меня интересовало — почему это произошло именно со мной? Всё свободное время я посвящал научной деятельности — ездил по свету, встречался с разными учёными, мастерами, разыскивал людей, редкие книги, манускрипты… ответы, в общем. Я был полностью погружён в разгадывание загадочного феномена, а о самих близнецах забыл. Мне тогда казалось, что это наказание. Сейчас только я понимаю, что это был дар, который я не смог оценить по достоинству… за что и поплатился, — он горько выдохнул, провёл ладонью по лицу и, словно очнувшись, виновато посмотрел на собеседника. — Извини, Гарри, я отвлёкся. Сколько лет прошло…. Так о чем бишь я? А, так вот, видишь ли, Гарри, рождение близнецов как у магглов, так у магов — неразгаданный вопрос. С ними связано множество легенд, мифов, сказок. Близнецы встречаются среди язычных богов, святых, в древних культурах, о них пишут древнеримские философы, их изображают в идиллиях, выделяют целые культы близнецов. Всё это я изучал многие годы и сделал интересные заключения, которыми и хотел бы с тобой поделиться. Чаю? — внезапно предложил он.

Гарри не успел отреагировать, как Патрик подскочил со словами:

— Ну конечно, ты будешь чай, наверняка проголодался. Извини, ничего более сытного пока предложить не могу, по утрам я не ем, и мне всегда готовят к позднему завтраку. Зато точно где-то должно быть печенье.

Две пузатые чашки с тонкими ручками выкатили из-под завалов пергамента, из-за стола была выужена маленькая белая вазочка в цветочек. Патрик ловко достал из-за пазухи свою волшебную палочку и разлил по чашкам кипяток, затем бросил в них несколько чаинок. Проделывая всё это привычными движениями, он говорил:

— Столько лет уж живу отшельником в лесу, скучаю порой по человеческой компании. Иногда я выбираюсь в город, на площадь схожу, куплю кой-чего. Нимфы мне здорово помогают. Я им по гроб жизни обязан. Ведь я здесь почти три десятка лет живу — я изменил весь их привычный уклад, а они даже не подумают упрекнуть старика. Поначалу я в академии работал — смотрителем, да только не моё это, совсем не моё — я ведь учёный, так сказать. Семьи у меня тогда уже не было. Все деньги ушли на исследования, путешествия… детей. Научная деятельность не сочетается с работой смотрителя — просто деньги были нужны, — но долго я там не продержался. Надо сказать, работа смотрителя немудрёная, но я её воспринял слишком несерьёзно, поэтому-то меня и погнали с места. Но в академии собрана уникальнейшая библиотека, в которой, как мне казалось, я должен был найти хоть что-то стоящее, — но я был уверен, что там что-то есть... по моей специальности. В то время как раз я и узнал, что за народ эти нимфы. Такие милые, дружелюбные, игривые, с диковинкой какой-то, а главное — естественные. Вот и повёлся я на одну из них — светленькая, ясноглазая, маленькая, звали её Селена. И я влюбился. Старик стариком, а влюбился, как последний юнец. Да, жён своих так не любил, как… кхе-кхе. Но ничто не могло меня заставить забыть о главной цели моего появления на территории академии. Одно могу сказать точно — до встречи с Селеной я был фанатиком, помешанным, проще говоря: ночами мог не спать, если удавалось найти что-то интересное, не ел, не пил. Готов был на что угодно: украсть или обмануть — кхм, чем я не горжусь, — но только ради науки, не ради себя... Когда меня уволили из замка — и поделом мне, — я поселился в лесу. Состряпал домик, привёз сюда всё оставшееся у меня барахлишко. Путешествовал уже нечасто — и возраст не тот, и финансы не позволяли… Так что окопался здесь и, кажется, задался целью прочесть все книги из библиотеки академии… — старик собирался было отхлебнуть чая, но внезапно ему в голову что-то пришло, и, резко опустив чашку, что чай плеснул ему на одежду, он шепотом сообщил, пригнувшись над столом: — Ты только никому не говори, но я один проход нашёл, с помощью которого можно обойти главный вход. На нём наложена цепочка заклятий, которая сбрасывается в два счёта, если подумать немного. А библиотеку так вообще охраняет только одно простенькое заклятье — им и в голову не придёт, что хоть один из учеников захочет посетить библиотеку ночью, — они-то и днём не шибко как ходят.

Гарри кивнул, отпив немного чая. Тёплый пар приятно щекотал в носу, а в хижине витал аромат шалфея и мяты, чуть сбивая неприятный запах затхлости.

— Нимфы приняли меня в свой круг, — продолжал тем временем Арчибальд Патрик Четвёртый Адуе… впрочем, он продолжал: — Для них я стал своим, а значит, они готовы были ради меня на многое. Я стал ближе к лесным жителям, а они стали ближе к людям. В их компании я сильно изменился: остепенился, так сказать, уже не с жаром набрасывался на новую информацию, а осторожно, церемонно, обдумывая, взвешивая. Я стал чуть мудрее и заглядывал не только в прошлое, но и в будущее. Но не только общий дом сделал нас ближе: у меня родился ребёнок. От нимфы. Само явление хоть и вполне возможное, всё ж достаточно редкое; и ребёнок родился не просто полунимфой, а полунимфой мужского пола! Нимфа произвела на свет мальчика! Что за чудеса! Но и для меня он стал необычным — он был моим единственным ребёнком, у которого не было близнеца! Ни одного!

— Глен? — негромко уточнил Гарри, машинально кроша песочное печенье над столом. Рассказ и вправду его захватил.

— Глен, — отстранённо подтвердил старик, невидяще смотря перед собой. — После рождения Глена нимфы напросились работать в академию, ребёнка ведь нужно кормить и одевать: их сначала хотели взять в помощь домовым эльфам, но нимфы — это вам не хухры-мухры, у них тоже гордость есть, да и такими делами они заниматься не умеют — они в лесу живут, что с них взять? Олимпия прониклась нашим положением и придумала им занятие по душе — голос у нимф ангельский, лучшего пения я не слышал, а главное, они это и сами любят. С тех пор и поют нимфы в замке — по особым дням только, но тоже заработок. Вот и появились деньги для воспитания маленького Глена. Эх, как же я восхищался малышом! — умилённо воскликнул Патрик. — Не видывал я таких детей — не человек и не нимфа — нимфы ведь и детьми не бывают, знаешь. Он рос не по дням, а по часам — и это вовсе не образное выражение. В возрасте шести недель — только представь! — он уже ходил, в два месяца побежал, а в полгода — лазал по деревьям, как белочка. Чуть позже начал говорить, и как начал! Сначала ни звука не произносил, прислушивался к другим. Нимфы его с полувзгляда понимали, с ними и разговоры были не нужны, но я-то болтал с ним, как с равным. А потом он вдруг как затараторит чистой, внятной речью, и взрослый так не скажет! К году он выглядел как шестилетний, умом превосходил подростка. Бывало, зачитаюсь я какой-нибудь умной книжонкой, потом вдруг захочется мне обернуться — глядь! — а он из-за моего плеча тихонько читает. Понимал, не понимал, не знаю, а читал всё. Он рос, как маленький волчонок — диковатый и неуправляемый, но с самого рождения умнёхонек, даже страшновато порой становилось. Со временем рост замедлился и вскоре совсем прекратился — годам к десяти он перестал расти. Он-то и стал моим советником — я ему рассказывал всё, что знал, делился догадками, предположениями. Порой мы спорили, не сходясь во мнениях. А он жуть какой самостоятельный! Хотя я его всему и научил, мне теперь постоянно кажется, что он больше меня знает. Но он всегда причислял себя к нимфам, к ним был ближе, человеческого в себе не признавал. Подростком стал, заметно охладел ко мне. Мне тогда несладко пришлось, — старик сидел, упершись локтями в стол и обхватив голову руками, сжимая в кулак лохматую шевелюру. Мутный взгляд его упёрся в стену над плечом Гарри. — Он стал смотреть на некоторые вещи реально: к примеру, на своего человеческого отца-неудачника. Я больше не казался ему таким уж умным, он стал понимать, что я всего-навсего ненормальный маг, маниакально исследующий одну и ту же идею. Нимфы и лес были его миром, а я был в совсем ином, соседнем мирке. Кстати, знаешь, откуда взялось его имя? Это я его так назвал. Глен — почти как Гелен, в честь брата-близнеца знаменитой провидицы Кассандры. Первоначальный вариант имени уже никто не использует, а Глен — более современно, как думаешь? Я тогда надеялся, что он станет полноправным магом. Но он не захотел идти в школу. Ты знаешь, Гарри, — задумчиво сказал он, вновь резко перескакивая с одной темы на другую, — эти древнегреческая, древнеримская мифологии просто изобилуют знаменитыми и не очень сестрами и братьями-близнецами. Одни противопоставлены друг другу, вроде бога солнца Феба, или более распространённое его имя — Аполлона, и его сестры-близнеца, богини луны — Артемиды. Противопоставленные, но не противоборствующие, в отличие от близнецов Панопея и Криса, начавших враждовать ещё до появления на свет. Или взять хотя бы Ификла и Геракла — единоутробных близнецов. Ификл был человеком, а Геракл — полубогом, а значит, превосходил брата по силе и могуществу. Но, несмотря на различия, братья были дружны.

— Вы и это изу… кхе-кхе… чали? — Гарри всё-таки взял в рот кусочек неприглядного печенья, и оно застряло у него в горле — недаром его называют песочным. Он спешно запил его чаем.

— Изучал?! Разумеется! — вскричал старичок. Глаза его блестели, лицо оживилось. Сравнивая этих двух старичков — нынешнего и того, что был минуту назад, действительно начинало казаться, что месье Патрик был фанатиком — о своих детях он не говорил с таким бескрайним восторгом. Гарри тяжко вздохнул украдкой — ему вообще везло на ненормальных. — Мифология, конечно, не наука вовсе — там всё туманно, неясно, с большими пробелами, белыми пятнами, она основана на догадках, сомнительных письменах, которые вообще считаются выдумкой, но, тем не менее, она меня завлекла. Для общего развития, так сказать. Эти близнецы — Диоскуры, Алоады, Алкиды и прочие… Они все обладали особыми силами! А это именно то, чем я занимаюсь: пытаюсь разгадать магический потенциал близнецов. Их связь между собой, то, на что эта связь способна, — ведь это совершенно неизведанная, но необыкновенно значительная область! Поразительно, что этому уделяют так мало внимания. Близнецы — о них говорят, как о двух людях с одной душой: между ними существует сильнейшая эмоциональная связь — они чувствуют друг друга на расстоянии, разделяют между собой боль и радость — и не я это придумал! Это научный факт! — глаза Патрика блестели, он лихорадочно метался по комнатке — три шага вперёд, поворот, три шага назад.

Глядя на чрезмерно эмоционального старика, Гарри вдруг забеспокоился, как бы у него сердце не прихватило; с этими стариками нужно держать ухо востро — они хоть порой и выглядят бодрячком, как этот Патрик, но кости да сердечко уже не те — и голова не та, по всему видно.

— Не только мифология ими полна: история, в правдивой истории их… во как, — Патрик махнул рукой поверх головы, изображая предел этих примеров; от очередного его шага скрипнула старенькая половица. — Что вы думаете, поднялся бы… этот самый… Элвис Пресли так высоко не будь у него близнеца? Ага! Не знал? Ребёнок погиб, в общем-то, не начав жить, но сам факт! Казалось бы, в чём связь между тем, что у Элвиса Пресли был брат-близнец, погибший при рождении, и тем, что он стал легендой в музыке? А я уверен, что не будь близнеца, не было и короля… рон-ке… роке…

— Рок-н-ролла, — рассеянно подсказал Гарри.

— …да, его самого. Здесь присутствует тонкий, глубоко психологичный момент, который, я уверен, ни один обычный психолог не разберёт. Или взять хотя бы известного писателя Шарля Перро — стал бы он писать детские сказки, если бы его брат-близнец не погиб, не прожив и года? Хех, если вы меня спросите, я глубоко убеждён, что свои сказки он написал для своего брата, который запечатлелся в его подсознании как младенец, даже если сам этого не осознавал! Представь себе, истории известны случаи, когда близнецы, не обладающие магией, разделённые в детстве, проживали практически идентичные жизни, — представь себе, они одинаково учились, интересовались одними предметами, получили одинаковое образование, устроились на одинаковую работу, в одно и то же время женились на чрезвычайно похожих людях, завели одинаковое количество детей и даже назвали их идентично! И каким-то непостижимым образом, даже не зная друг о друге, они всё же встретились! Знаю, что ты думаешь сейчас — ага, ври больше, старик! Разве это не звучит как сюжет некого романа? Хотя даже романист не взялся бы такое описывать, боясь, что читатель ему не поверит. Но представь себе, это чистейшая правда — я сам с ними встречался, да-да! Разве это не чудо?! Но как такое возможно, какая же сила ими движет?

Дедушка буквально заражал своим энтузиазмом, так увлечённо он рассказывал: невольно заинтересуешься, даже если ты сам далёк от темы. Но Гарри ведь не был… Он хмурился и смотрел на старика внимательным и подозрительным взглядом — к чему он всё-таки вёл? Старик вдруг остановился, замолчал, поправил сползшие очки и уставился на мальчика в ответ, пригвождённый его тяжелым взглядом. Напряжённым голосом Гарри сказал:

— Это всё, конечно, чрезвычайно интересно, месье, но позвольте спросить, — он сделал паузу — закончил он, буквально проталкивая слова сквозь стиснутые зубы: — К чему. Вы. Это. Мне. Говорите?

Старик озадаченно поморгал.

— Как же, Гарри, ведь это напрямую относится и к вам. Я ведь знаю про вас, вас двоих, не к чему скрывать правду от меня.

Если до этого у Гарри и оставались какие-то иллюзии насчёт того, что он был здесь исключительно в качестве благодарного слушателя и всё вышесказанное не имело к нему ни малейшего отношения, то теперь они рассыпались в прах. Страшные слова были озвучены. Сердце ухнуло в пятки, голова пошла кругом. Какой-то чокнутый старик, которого он видит впервые в жизни, живущий чёрт-те-где-в-лесу среди нимф, оказывается столь беспардонно осведомлённым о самой сокровенной и дражайшей тайне его души и отчего-то превозносит этот сугубо личный факт родословной Престона на опасную высоту — что он хотел от него — от них? Чего ждал так долго?

— Вы что, провидец? — недоверчиво бросил Гарри, скрещивая руки на груди в защитном жесте.

Старик улыбнулся, поняв его растерянность и страх. Он снова сел на стул.

— Мерлин меня упаси, нет, разумеется. А вот у Глена что-то есть. Он почувствовал в тебе эту необыкновенную связь, как только увидел, — может, ты и не веришь мне пока, но эта связь, безусловно, есть. Но даже я бы заметил, хотя точно не обладаю ясновидческими способностями. Я полжизни посвятил изучению таких, как ты… — Гарри передёрнуло от такого выражения — словно о цирковых уродцах каких-то шла речь, — но смолчал. — А ведь у тебя, Гарри, всё в глазах написано. Да, как говорится, глаза — зеркало души. А у тебя они необыкновенные — в них отражается… это, — Патрик неопределённо взмахнул руками. Он вновь начал волноваться: часто задышал, весь напрягся и обжигал Гарри многозначительным взглядом. — Я почти физически ощущаю эту связь. Вашу особенную связь с близнецом. Только подумай, Гарри… Если на такие чудеса способны близнецы без магии, то… на что они будут способны в магическом мире?! — он преподнёс это таким дрожащим и дребезжащим от переизбытка эмоций голосом, что Гарри содрогнулся. — Говорю тебе, магия близнецов — это особенная магия. Она создаёт особый род волшебников! Два близнеца — это как единое целое, расколотое пополам. В человеке изначально заложены всевозможные качества, а развитие или смерть дают им обстоятельства. В магии то же самое, она не менее сложна, чем психология: не существует людей с одинаковыми характерами, так же как нет и магов с одинаковым набором магических способностей, — на это влияют и наследственность, и воспитание, и окружение, и желания самого обладателя… В маггловской генетике даже есть такой метод исследования роли наследственности и окружающей среды в развитии организмов — близнецовый. При определённом влиянии одно качество доминирует над другим — так формируется личность. Подумай только, какой сложнейший и тончайший это процесс! — хрипло прокаркал старик, сверкая своими глазками-пуговками. — Понимаешь ли ты меня?

Гарри молчал, пытаясь осмыслить сказанное.

— Вы хотите сказать, — осторожно начал он, — что мы с… что… — непривычно было произносить слово «брат», горло сдавил спазм, мешая говорить. Гарри помолчал несколько секунд, борясь с собой, и начал заново: — Что если бы у меня был… близнец — чего я не подтверждаю, — то у нас была бы какая-то особенная сила?

— Да-да, так точно! — воскликнул старик, только и успел Гарри закрыть рот, словно только и ждал этого вопроса. — Моя теория такова, что близнецовая магия совершенно иного качества. Она может быть могущественной, а может и не быть — но она особенная. Ох, как же тебе объяснить! Ведь, знаешь, магия близнецов, она направленная — ориентированная. В основном она действует между близнецами — для них самих, в зависимости друг от друга, но не на других людей. Все мои близнецы были волшебниками, но не выдающимися. Они могли быть очень хороши, но не более. Они были способны на необычные фокусы, зачастую бессознательные, — понимали друг друга без слов, чувствовали на расстоянии, один пользовался заклинаниями, которые учил другой, могли нейтрализовать некоторые проклятья, сбросить чары. У них были особенные силы, но всё же они не обладали истинным могуществом. Я долго думал над этим и не мог понять, почему они не развивались, не росли. И однажды меня осенило: всё потому, что они всегда были вместе! Всегда вместе! Они вместе, и их магия спокойна, она действует со средней силой большую часть времени и действительно просыпается лишь при особой необходимости. А разлучи близнецов — магия взбунтуется, она будет бушевать, расти, она будет развиваться в необходимую для воссоединения сторону! Ничто другое не заставит этот процесс тронуться с места. Стоит потревожить близнецов столь бесцеремонно — и их магия проявит себя во всём своём величии и многообразии. О, этот процесс как движение тектонических плит в недрах земли — так необычайно сложно за ним уследить, но насколько мощным будет эффект единения! Землетрясения, цунами, извержения вулканов! Мощь этой магической силы поразит всех — поразит, говорю тебе! Она особенная, ни с чем не сравнимая… она неподражаема в своей красоте!..

Старик словно бы весь вибрировал изнутри от переполняющих его эмоций — он не мог усидеть на месте, размахивал руками, пальцы его дрожали, голос дребезжал, а лицо кривилось так, будто по нему то и дело пробегала судорога. Гарри слышал прежде выражение «говорить взахлёб», но только сейчас он увидел, что это означало, ибо старик буквально захлёбывался словами, спеша поделиться своими горячо любимыми, годами лелеянными и взращёнными теориями и домыслами. Гарри казалось, энергетические волны расходились от старика как радиация и, достигая его, вызывали покалывания на его коже. Это было… завораживающе.

Однако казалось, значение его слов трогали его меньше, чем способ их передачи. Старик продолжал:

— Подумай об этом в таком ключе: если человеку всю жизнь было всё дано — и дом, и постоянный доход, и тёплое местечко — только живи да радуйся! — то к чему этот человек будет стремиться? Чему этот человек сможет научиться? Если у него будет всё, что ему нужно, что он будет делать? Сможет ли он сам заработать состояние, если для него это сделал кто-то другой? Сможет ли он сам построить дом, если у него он всегда был? Сможет, в конце концов, человек защитить самого себя, если на него никто никогда не нападал?! Нет, он ничего не сможет! Он так и не узнает, на что он способен, весь его потенциал будет спать всю его жизнь вместе с ним. Не преодолевая препятствия, проведя всю жизнь в тихой гавани, человек никогда не познает океана и никогда не поймёт, кто он есть. Согласен ли ты со мной?!

Гарри медленно помотал головой. Чего ради этот чудак рассказывает ему всё это? Всё слишком сложно. Слишком много всего. Слишком… просто слишком для адекватного восприятия — его мозг отказывался понимать.

Старик уставился на него выпученными глазами. Только теперь он заметил отчуждённость и недоверие молчаливого собеседника. Он мигом сдулся.

— А-а, ты не поймёшь. Это не объяснишь на словах. Ты сам всё почувствуешь… время придёт, ты почувствуешь. — Патрик упал на свой стул, как мешок с картошкой, — давно он не переживал такой всплеск эмоций, это его вымотало. Прикрыв глаза, он стянул очки и принялся устало тереть переносицу.

Внезапно Патрик вздрогнул — Гарри инстинктивно отпрянул от стола — и, снова водрузив на нос очки, повернулся к высокому стеллажу. Зашуршали пергаменты, застучали фолианты, безжалостно отброшенные в сторону. Пробормотав нечто вроде: «Вот дубина, не там же», он переметнулся к столу, принявшись торопливо выгребать на пол содержимое полочек.

— У меня есть заметки… Я начал их составлять, когда мой ум занимало разнообразие связей между близнецами, — он пачками начал вываливать на стол клочки пергаментов разных цветов и размеров. — Я вроде как пытался классифицировать самые яркие из известных мне связей. И у меня есть догадки, к какому типу относитесь вы. Подожди-ка минуточку…

Сосредоточенно хмурясь, старик перебирал бумажки, бегло просматривая каждую и засовывая их в руки Гарри. Тот смотрел на них как на опасных существ. Вдруг старик радостно воскликнул:

— О, вот, глянь сюда — довольно сильная связь: «Связь Каина и Авеля. Эта связь основывается на противопоставлении двух неразрывных целых земных составляющих: воды и огня. Близнецы полные противоположности друг друга, начиная с предпочтений в еде, заканчивая фундаментальным восприятием мира. Один из близнецов может быть тёмным магом, а другой — светлым: по силе они равны, вражда между «стихийными» близнецами неминуема…» Эй, с тобой всё в порядке? — спросил Патрик, заметив выражение ужаса на лице мальчика, вцепившегося в край стола и резко побледневшего, и поспешно объяснил: — Нет-нет, я уверен, что это не касается вас двоих. Не нужно так пугаться. У меня есть кое-что другое… давно собирался привести эти записи в порядок, да всё руки не доходили…

Гарри медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы. У него даже голова закружилась. Разве можно говорить подобное неподготовленному человеку? Может, все эти россказни и были бредом сумасшедшего, в которые Гарри слабо верил, но его вдруг будто молотом по голове огрели, когда слова «вражда», «противоположности» вдруг встали между ним и братом, — никогда ранее он не подпускал подобные мысли так близко. Гарри был убеждён, что, каким бы ни был его брат, он сделает всё, чтобы найти с ним общий язык, — переступит через себя, если понадобится, перечеркнёт прошлое, забудет себя и всех, кого знает… Да, именно так думал Гарри, не отдавая себе отчёта в ошибочности подобного образа мыслей.

Патрик тем временем щурился, почти касаясь носом поверхности листиков, торопливо перелистывал, просматривал свои записи, пытаясь найти нужную.

— А… эти близнецы, о которых вы читали, — осторожно спросил Гарри, успокоившись, — они… существуют?

— А? — рассеянно отозвался старик, смаргивая накатившие от напряжённого чтения слёзы, и, не поднимая головы, ответил: — Ну, знаешь, здесь обобщённые характеристики, доведённые до крайности. Я как-то встречал подобных близнецов: эти двое жили в соседних домах, постоянно собачились из-за каждого клочка земли; оба, ты представляешь, работали аврорами, вот только один — в нападении — жестокий был малость, а другой — в защите — я бы даже назвал его добряком. Чувствуешь разницу? Но по большей части они предпочитали избегать прямых столкновений, не враждовали, но никогда и ни в чём не могли сойтись во мнении, не умели разговаривать друг с другом иначе чем спорами. Спорить могли до посинения. О! — наткнувшись на некую запись, он внезапно замер, неловко покряхтел и сказал: — У меня были близнецы с… довольно необычными отношениями, — он запустил руку в стопку фотографий на столе и передал мальчику небольшую серую колдографию: на ней были изображены симпатичные девушка и парень, держащиеся за руки, мило улыбающиеся и, поскольку фигурки были подвижными, частенько переглядывающиеся. — Знаешь, обычно говорят «будто созданы друг для друга» по отношению к двум влюблённым, предназначенным друг другу судьбой. Представь себе, они при этом бывают самыми близкими родственниками, — Патрик развёл руками, словно извиняясь за то, что вынужден рассказывать и об этом. — Что, в общем-то, не так уж плохо. Известно, что, кхм, инцест между близкими родственниками отрицательно сказывается на последующих поколениях, однако, по моей теории, у такого рода магических близнецов это влияние отсутствует. То есть я хочу сказать, что нет ничего предосудительно в такой связи, пусть даже другие люди не поймут и даже осудят их, но ведь они ничего не знают! Такая связь возможна и между однополыми близнецами… Не смотри на меня так, не я это придумал, — вдруг рассердившись от своего же смущения, старик отбросил стопку бумажек в сторону. — Впрочем, мне нет надобности в этих каракулях — они больше для моих статей, я же всё помню наизусть. Я скажу тебе на словах, до чего я дошёл. Ты, конечно, можешь и не верить, что это относится к вам, но я… кхм…

— Полагаете, — нетерпеливо помог Гарри, но Патрик покачал головой.

— Утверждаю, — деловито поправив очки, возразил он и торжественно начал: — Гарри, у меня есть основание считать, что ваша с близнецом связь относится к, так сказать, «истинной» связи. Она характеризуется идеальной совместимостью двух близнецов: тождественностью характеров и магической гармонией. Они принадлежат к схожим соционическим типам, однако имеют магию противоположных свойств: магия одного близнеца ориентирована на внешнее проявление, другого — на внутреннее. Особо заметна крепкая психологическая связь, её «дуальный» характер, — дуальность это идеальная гармония противоположностей, как инь и янь. В этой паре нет сильного и слабого, как во многих парах, — оба близнеца равны по силе, нет доминирующего и подчиняющегося, нет противоборства различий, воды и огня. Они больше похожи на пару огня и воздуха, земли и воды — они различны между собой, но дополняют друг друга. Они не могут существовать друг без друга — со смертью одного другой погибнет сразу же. Также существование на большом расстоянии друг от друга для них губительно. Понимаешь? — закончил Патрик и внимательно посмотрел в лицо мальчика.

Гарри мелко дрожал. Во вменяемость старика он верил всё меньше и меньше, однако эта его теория задела его очень глубоко внутри, там, где жил маленький «Аесли», который всегда возникал со своим фирменным: «А если это правда?» Гарри хмуро смотрел на свои колени, не желая встречаться с горящим взглядом старика, слушая его тяжёлое дыхание.

— Что значит «внешнее проявление и внутреннее?» — задумчиво спросил он, решив начать разбираться в этой куче с мелочей. Старик с готовностью взялся объяснять.

— К внешней магии относят магию прямую, направленную на внешний мир, — это палочковая магия, все заклятья, алхимия; а внутренняя — это своего рода косвенная магия, она связана с эмоциями. К ней относится прорицание, ясновидение, анимагия, целительство, эмпатия и тому подобное. Внешняя магия, в отличие от внутренней, проявляется у каждого мага, а сила её зависит от волшебника.

— Хм… — Гарри покрутил в руке маленькую чайную ложечку и медленно сказал, осторожно поглядывая на старичка. — Месье Патрик, я, конечно, не всё понимаю, но… видите ли… Мне интересно… Я тоже слышал выражение, что близнецы — это две половинки одного целого. Но я всегда считал, что это относится к так называемым идентичным близнецам: когда одна клетка делится надвое, вместе… с душой, и на свет появляются два идентичных близнеца — и внешность у них одна, и душа. Я считаю, это имеет принципиальное значение в вашей теории.

Подняв брови, отчего на лбу образовалось множество складочек, Патрик внимательно — даже, можно сказать, с чрезвычайным вниманием — слушал мальчика.

— Ага, да-да, есть такое, — поддакнул он, не понимая, в чём суть проблемы.

— Так во-от, — протянул Гарри. — Таким образом получается, что эта связь… истинная связь, как вы сказали, она невозможна в случае с… двойней — они ведь совсем по-другому устроены. Они схожи не больше, чем обычные браться и сёстры, у них своя индивидуальная внешность, свой набор генов, свои особенности и свои, цельные души. Они разделяют разве что день рождения.

— Да как же, Гарри! — возмущённо перебил Патрик. — Они не только родились в один день, но они ещё и развивались в единой утробе — а важность утробного развития невозможно переоценить! Ну вот ты когда-нибудь слышал о материнском инстинкте? О нём тоже много говорят и пишут: у матери с ребёнком своя, особенная связь, какой нет у ребёнка с отцом; мать чувствует своё дитя, как бы далеко оно не находилось. И в магическом плане она также на многое способна. И откуда, по-твоему, идёт эта связь? Из утробы, разумеется! Оттуда же идёт и связь двойняшек. Однако я понял, что ты имеешь в виду: я тоже считаю, истинная, чистая связь возможна только между идентичными близнецами.

— Хорошо, — расслабился Гарри. — Значит, если допустить, что у меня есть брат — чего я не подтверждаю… — Гарри понимал, как бессмысленно было это отрицать, но и подтвердить словами всё же был не в состоянии. Поэтому он позволил себе эту маленькую слабость, эту оговорку «допустим», которую Патрик, впрочем, совершенно пропускал мимо ушей, — возможно, понимая, чем это было продиктовано. Гарри закончил: — …то мы вполне можем оказаться лишь двойняшкой.

— Как? — хрипловато воскликнул старик, стукнув кулаком по столу, отчего Гарри вздрогнул и нахмурился. — Говорю же, я утверждаю, что между вами настоящая, наивысшая связь! Я чувствую это!

Гарри сжал зубы и процедил:

— Мы можем отличаться…

Он дословно помнил, как мать рассказывала об их рождении, — она говорила, что уже тогда они отличались и цветом волос, и размером.

— Глупости! — фыркнул старик, внимательно глядя мальчику в глаза на случай, если тот решил соврать. — Повторяю: я утверждаю…

— Допустим, я видел его, — холодно перебил Гарри, буравя старика взглядом. — И мы не очень-то похожи.

Старик пытливо вглядывался в его лицо, Гарри отвечал уверенным взглядом.

— Гарри, — начал Патрик со вздохом. — Ладно, можно допустить, что вы и в самом не выглядите одинаково…

— Это сомнительно, — вставил Гарри.

— …но это ещё не говорит, что вы только двойня, — словно маленькому объяснял Патрик. — Видишь ли, Гарри, вы — волшебники. Магические близнецы не обязательно должны быть полной копией друг друга, поскольку магия оставляет отпечаток на внешности волшебника. И бывает, это нечто большее, чем просто «незначительные отличия». А у близнецов вашего типа свойства магии очень разные, в отличие от набора генов. Бывает, что, например, плод наследует какие-то магические способности от одного из родителей, это может сделать его внешне больше похожим на этого родителя. Вот ты разве никогда не встречал магов, которые выглядели очень необычно и имели какую-то внешнюю особенность, благодаря которой ты с уверенностью мог сказать, что этот человек маг? Я знаю волшебницу с вертикальными зрачками, как у орла, — она превосходно владеет полётами на метле; метаморфы рождаются с синим или даже с красным цветом волос; врождённые анимаги необычайно похожи на свою анимагическую форму в образе человека; у эмпатов, как правило, с рождения необычный цвет глаз. Если посмотреть на тебя, Гарри, то я вижу, что у тебя мощный потенциал внутренней магии. Я почти уверен, что твой брат не жалуется на здоровье и недостаток физических сил. А заклинания выходят у него с первых попыток, в отличие от тебя…

Последние предположения больно кольнули Гарри: и не из-за того даже, что они ущемляли его достоинство, но лишь потому, что он не знал, насколько правдивы были слова старика в отношении его брата, — тогда как он должен был знать как никто другой. Но он ничего не знал, даже не мог утверждать, насколько они были внешне похожи, — а старик безжалостно давил на больное место.

— И всё же я в этом сомневаюсь, месье, — Гарри упрямо отвернулся, разглядывая труху под кроватью, не желая признавать его правоту. Ему не хотелось, чтобы старик принимал их за «тех самых», за каких-то «особенных».

— Не будем спорить, Гарри, — примирительно сказал старик. — Как говорил один маггловский писатель: «В мире есть две загадки: как родился — не помню, как умру — не знаю». Жизнь всё расставит по своим местам.

Они замолчали. Старик приуныл, задумавшись. Вдруг он опять о чём-то вспомнил.

— Кстати, я хотел дать тебе кое-что ещё...

Пока Патрик искал это «кое-что» по всей хижине, Гарри угрюмо молчал, погружённый в себя. Да, если мыслить логически, то совпадения с теорией старика были: например, Гарри действительно плохо давалась магия, которую он называл внешней; а эти самые сны могли быть проявлением его внутренней магии. Тут ему в голову пришла мысль, что странное настроение последних недель, тревога и тоска, могли являться отголосками чувств другого человека… Его брата? От возможности того, что он всё-таки не потерял связи с братом и мог чувствовать его, у Гарри потеплело на душе: ещё не всё было потеряно, они ещё смогут встретиться! Другое дело, что чувства эти были отрицательного качества, что огорчало. Однако…

Мечты-мечты. Гарри спешно списал эти мысли на секундную слабость — нужно мыслить трезво и не отягощать себя призраками надежды: старика явно было сложно назвать адекватным человеком, он больше походил на фанатика, который склонен подгонять факты к своей теории, нежели видеть реальную правду. И что уж таить, Гарри не совсем понимал его логику.

Он рассеянно посмотрел на сгорбленную спину Патрика — что он от него теперь ждал? Подтвердить сказанное? Если да, то он этого делать не собирался. Или было что-то ещё?

Но от ответа его избавил стук в дверь, от которого он вздрогнул и обернулся. Пригнувшись, в хижину заглянул парень, с которого и началась эта история, — как теперь знал Гарри, полунимфа по имени Глен. Не удостоив Гарри и взглядом, тот обратился к отцу:

— Простите, но вынужден вас прервать. Мальчика нужно вернуть обратно в замок, о нём беспокоятся.

Старик, который уже нашёл то, что искал — сложенные вместе и скрученные в трубочку пергаменты, — прикусил тонкую губу и кивнул с недовольным видом.

— Ещё минуту, сынок, только минуту, — и, когда Глен вышел, обратился к мальчику: — Гарри, я понимаю, что в это всё сложно поверить. Тебе нужно время, чтобы обдумать мои слова. Я понимаю, что вмешиваюсь не своё дело, это твоя жизнь и всё такое, но, прошу, пойми меня, это дело всей моей жизни — я должен знать… Я имею право знать, что за магию вы в себе таите, на что она способна. Я пытаюсь сказать тебе, Гарри, что ты не должен сейчас искать брата…

— Что? — выдохнул Гарри, замирая. — Вы же… Вы только что говорили, что это может нас у-убить.

— Может, — нетерпеливо покивал головой Патрик. — Но не сейчас. «Всё — яд, всё — лекарство; то и другое определяет доза», — так говорил Парацельс. Время — ваш яд и лекарство. Я всё рассчитал: у вас в запасе ещё есть время. Время, которое необходимо для того, чтобы ваш силы пробудились, восстали из самой глубины души, потревоженные до основания. Чтобы они раскрылись на всю свою ширину, чтобы задействовали каждый кусочек, каждую крошечную струнку… У вас особенный вид связи, Гарри, и так уж вышло, что сложились идеальные условия её максимального развития, — надо использовать этот редчайший шанс. Ваша связь недостаточно прочная сейчас для того, чтобы разлука убила вас, поскольку вас разлучили очень рано, не дав этой связи окрепнуть. Но её природа настолько сильна, что её невозможно разорвать, но можно существенно растянуть. И только теперь, только в разлуке, по отдельности эти силы способны пробудиться, засиять во всей своей мощи и… только затем окрепнуть в единстве, только потом. Вам всего по одиннадцать, Гарри, ваша магия только начала формироваться в своём высшем слое. Понимаешь ли, что, если она будет формироваться в единстве, это уже будет магия совсем иного качества, иной пробы. Не только я, Гарри, многие учёные по всему миру ждут этого редкостного момента, когда магия двух разлучённых близнецов воссоединится, — это приведёт к невиданным результатам! А в вашего рода связи эти результаты будут ослепительными. Гарри, для этого тебе всего-навсего нужно сейчас сосредоточиться на себе, увидеть в себе этот скрытый потенциал… понять свои силы и позволить им раскрыться. Не сдерживай их, Гарри. Нет, не отвечай сейчас, просто подумай. Ведь от этого будет лучше не только тебе, но и твоему брату…

Гарри уже отступил к двери и упрямо мотал головой из стороны в сторону, не желая даже задумываться над словами старика, — способности? Потенциал? Подождать? Какое ему до этого дело? Зачем ему это нужно? Нет, ему единственное нужно… И он сорвётся с места при первой же возможности, не ожидая никаких чудес. Патрик же, уже не в силах сдерживаться, говорил на повышенных тонах, размахивал руками и, вновь выпучив глаза, буквально падал на колени перед Гарри, пытаясь объяснить, доказать, убедить:

— Гарри, это не займёт много времени, тебе только нужно прислушаться к себе, Гарри! Совсем немного, Гарри! Твои силы сами разберутся, как действовать, только немного их подтолкни и — всего-то — дай им время! Дай им время, Гарри, не губи их на корню, дай им шанс! Неужели ты до сих пор не почувствовал в себе этого? Разве магия не бурлит в тебе, разве ты не слышишь, как она клокочет и просится наружу?

В данный момент у Гарри разве что чай с печеньем просился наружу. На старика было страшно смотреть — он был в таком страшном исступлении, что Гарри приготовился в любой момент броситься в бега, огрев того стулом, — пусть даже в тот же лес за границей Трёх дубов. Но старик вдруг резко сдулся, замер и опустил голову, успокаиваясь. Тут он вспомнил про оставленные на столе пергаменты, которые хотел отдать Гарри.

— Извини, ради Мерлина, что-то я разгорячился! Возьми-ка ты эти свитки, они должны подтвердить мои слова. Прочтёшь их и поймёшь, — он принялся совать свитки Гарри в руки, но тот не принимал. И тогда Патрик бесцеремонно запихал скрученные пергаменты в его сумку, Гарри не стал спорить. — Прочтёшь, а потом можешь делать с ними что хочешь, хоть сожги, а пепел по ветру развей… Только прочти!

Гарри потянулся к ручке двери.

— Рад был познакомиться… спасибо, прощайте, — выпалил он, буквально вываливаясь из помещения.

— Ну что ты, Гарри, не прощаемся, мы с тобой ещё свидимся — не думаешь же ты, что я так просто тебя отпущу? — снисходительно улыбнулся старик, успокоившись, — надо заметить, что разгон от припадочного сумасшедшего до дедушки-божьего-одуванчика и наоборот был у него буквально за считанные секунды.

Гарри взглянул на него, как на полоумного, и наконец захлопнул дряхлую дверцу. «Ну и чокнутый старикашка!» — потрясённо подумал он.

Глен стоял неподалёку. Когда появился Гарри, он обернулся и, оценив состояние мальчика — взъерошенный, с ошалелыми глазами, — кивнул головой в сторону поляны.

— Не мог бы ты немного подождать меня? Я хотел ему кое-что сказать, — тихо спросил он, причём, что странно, в самом деле ждал ответа Гарри. Того не надо было упрашивать, он спешно кивнул и кинулся прочь от хижины.

_______________________________________

(1) реальная история, произошедшая с русским крестьянином Фёдором Васильевым в восемнадцатом веке, этот случай зафиксирован в Книге рекордов Гиннесса.

* * *

Гарри сидел на брёвнышке и уныло ковырял землю сухой палкой. Из домика не было слышно ни звука: может, Заглушающие чары? Гарри читал о них. Но, в общем-то, ему было всё равно, о чём говорили эти двое: настало время возвращаться обратно в замок, и Гарри морально готовился к этому событию. Какой разнос устроят ему преподаватели, и подумать было страшно. Его столь злостное нарушение правил может даже грозить ему отчислением!

Его отвлекло тихое шуршание в траве неподалёку, где копошилась небольшая змея, не намного больше Ригель или Антареса. Она медленно ползла, извиваясь, в сторону Гарри, находясь всего в двух-трёх шагах от него, при этом нисколько этим не озабоченная. Для пробы Гарри передвинул ногу, а потом и потопал, но змея никак не отреагировала. Немного удивлённый, Гарри прокашлялся, привлекая внимание странной рептилии, — обычно змеи сторонились людей. Та наконец повернула к нему плоскую головку, высунула язык, обнюхивая территорию. Но тут же отвернулась, словно не заметив его. Гарри с любопытством обратился к высокомерной змее:

— Кхм, прос-стите, вы что-то ищите?

Змея замерла на пару секунд — Гарри уже решил, что добился нужного эффекта — и поползла дальше, не сразу ответив ему.

— Еш-шть, — прошипела она невнятно. Получилось очень по-змеиному, как бы парадоксально это не звучало. Ригель и Антарес, да и сам Гарри, всегда говорили так, что ему казалось, словно речь вполне человеческая, лишь с добавлением специфических шипящих ноток. А незнакомая змея говорила так, словно шипела, а в её шипении угадывались буквы и слова.

— Есть, — тихо повторил Гарри, не сразу поняв смысл. — Вы ищите еду? А разве вы не охотитес-сь ночью?

— Нош-шью, — повторила змея. — Да-с-с, — ответила она, кончиком хвоста откидывая в сторону кучку листьев.

Заинтересованный, Гарри повернулся к неизвестной. Обычно змеи реагировали на него по-другому, всегда удивляясь его способности разговаривать с ними.

«Может, ей обо мне Ригель говорила?» — подумал он.

— Вы знаете меня? — Гарри услужливо помог змее разгрести небольшую горку земли. Та замерла и какое-то время раздумывала, лишь двупалый язычок высовывался из-за острых клыков и снова исчезал.

— С-Симеон, — прошипела она.

— Э-э, нет, меня зовут Гарри, я из зам… — начал было объяснять Гарри, но змея его перебила.

— С-Симеон ос-снач-чает «ус-слыш-шанный», глупыш-ш, — если бы эту фразу произнесла Ригель, прозвучало бы это снисходительно; если бы Антарес — ласково; если бы сам Гарри, на парселтанге, — язвительно; а тон, каким это сказала незнакомая змея, не имел никакой интонации или же Гарри не расслышал.

— Это на каком-то древнем языке?

— С-с-с, — неопределённо отозвалась змея.

— Почему вы назвали меня так? — не унимался Гарри.

Змея снова сделала паузу, прежде чем ответить.

— Я с-слыш-шала-с-с…

— Откуда?

— От предков-с-с.

— Вам родители рас-сказывали?

— Ш-што? — кажется, змею уже начал раздражать приставучий человек, но выражалось это нервными движениями кончика хвоста, а не голосом.

— Вы не знаете, кто такие родители? — удивился он.

— Это те двое, ш-што баламутят лес-с?

— Баламутят?

— Да-с-с. С-смеи, — отозвалась змея, с презрением, как показалось Гарри, махнув хвостом. — Нас-сывают с-себя шеловечес-скими именами-с-с, глупые-с-с.

— Ригель и Антарес? — предположил Гарри.

— Да-а, — тихо протянула змея.

Тут Гарри осенило: кажется, это была какая-то дикая лесная змея, которая не пересекалась с людьми и не водилась с сородичами. Ригель и Антарес были совсем не такими — они были похожи на людей в змеиных шкурках.

Гарри озадаченно помолчал.

— Нет, они не родители.

— С-с-с, — только и прошипела змея, скрываясь в кустах. Всё правильно — это была обычная змея — животное, движимое инстинктами и природой, не знающее, не понимающее, не интересующееся, безразличное. Что ей за дело до человеческого отпрыска, хоть и понимающего её язык? Одна её забота — выжить, занимая положенное место в пищевой цепочке. А Ригель с Антаресом были совсем другими: любопытными, сочувствующими, понимающими, со своими недостатками и достоинствами — что же поделать, и люди не безгрешны.

Скрипнула дверь, и вскоре Глен показался на поляне. Гарри по-новому оглядел его — вблизи, при свете дня и ввиду открывшихся обстоятельств его родословной. У него была вполне человеческая внешность, кроме зеленоватого оттенка тёмных волос, что было особенно заметно при ярком падающем свете. Кожа у него была до странности бледная, учитывая, что он жил на юге и всё своё время проводил на природе; глаза были ярко-голубого цвета, как небо. Как и у всех нимф, в его фигуре прослеживались грациозность и некоторая лёгкость, однако, в отличие от его родственниц, его нельзя было назвать женственным и миловидным; у него были достаточно мужские, твёрдые черты лица, которые делали его не мальчиком или парнем, а взрослым мужчиной. А ещё Гарри показалось, что он был похож на своего отца: слегка удлинённый нос, низко опущенные брови, широкий лоб, ямочка на подбородке. Он остановился на порядочном расстоянии от Гарри и сказал, прежде чем тот успел хотя бы раскрыть рот:

— Я отведу тебя обратно в замок, следуй за мной.

И, не дожидаясь реакции, двинулся вперёд, минуя Гарри. «А одежда у него всё же дурацкая», — подумал тот и, вздохнув, последовал за ним.

Глен прекрасно ориентировался в лесу, ведя мальчика почти по натоптанной тропинке, и прекрасно справлялся с препятствиями на пути, в отличие от Гарри, который вынужден был перейти на лёгкий бег, поспевая за широко шагающим провожатым, из-за чего порой не замечал корней деревьев и ямочек, коварно запрятанных под листвой. Глен то и дело замедлял шаг, оглядываясь на него, но очень скоро опять ускорялся — скорее всего, так ему было привычнее.

Разок Гарри даже растянулся на земле, запнувшись о корень дерева. Таким образом он заметил, что где-то растерял последние повязки, заботливо наложенные нимфой, а на некогда красивую атласную мантию было жалко смотреть — лохмотья да и только. Глен подошёл к нему и помог подняться, несмотря на то, что тот и сам вполне мог справиться.

— Осторожнее, — спокойно посоветовал он. — Не на прогулке.

Тон его был ровным, без раздражения и тени насмешки. Но и дружелюбным он Гарри не показался. Он нахмурился и, упрямо поджав губы, опустился на поваленное деревце.

— Я устал, — сообщил он, вызывающе глядя на Глена, словно говоря «с места не сдвинусь». Глен и не думал спорить: он молча отошёл и облокотился о дерево.

— Отдохнём, — только и сказал он.

Гарри придумывал, что бы такого ему сказать, пока восстанавливал дыхание. Искоса глянув на твёрдый профиль соседа, он немного обиженно сказал:

— Вы могли бы мне хоть что-нибудь объяснить.

Глен обернулся.

— Что? — спросил он невинным тоном.

Гарри пожал плечами.

— Ну, например, почему вы от меня убежали тогда? Я такой страшный?

— Ты приятный, — спокойно отозвался тот.

Гарри опешил. На комплименты он не напрашивался, да и не ожидал. «Вот это прямолинейность. Ясно, больше никаких риторических вопросов лесным жителям», — подумал Гарри.

— Кхм… Это оборот такой… Почему всё же вы убежали?

Глен снова отвернулся и пожал плечами.

— Я не общаюсь с людьми. В тот раз, когда я увидел тебя впервые, я не сдержался — сам не знаю, что на меня нашло. Но я об этом пожалел.

Гарри прикусил губу.

— То есть, по-вашему, можно вот так вот запросто огорошить человека, сказать нечто подобное, а потом скрыться, ничего не объясняя? — парень промолчал. Гарри недобро сощурился и пробормотал: — Так по-человечески, если честно, — Глен покосился на него — он понял, что Гарри умышленно пытался его уколоть, но всем своим видом показывал, что не считает должным возражать.

— Это вы нашли нас с Этьеном в лесу? Но как? Вы следили за нами?

— Да, — коротко бросил Глен.

Вздохнув, Гарри отвернулся и поджал ноги к груди — в бок упёрлось что-то твёрдое.

— А разве мы не должны проходить через Границу? — спросил Гарри, заглядывая в сумку, откуда выпирал злосчастный свиток пергамента.

— Границу можно обогнуть, что мы и делаем.

Гарри покрутил свиток перед носом, разглядывая его по сторонам: ничего необычного, пергамент как пергамент — жёсткий, желтоватый, перевязанный голубой ленточкой. Глен тоже взглянул на него.

— А-а, он отдал тебе это, — пробормотал он.

— Что «это»? — Гарри не решался пока заглянуть внутрь.

— Письма.

— Письма? Чьи? — не понял Гарри.

— Письма давнишнему хозяину замка от его жены.

— Письмо давнишнему хозяину замка от его же… — тупо повторил Гарри и, сообразив, поражённо уставился на полунимфу. — Подождите, это не те самые, что были украдены из академии?

— Нет, это всего лишь перевод, — спокойно отозвался Глен, смотря куда-то в сторону.

Гарри молча на него уставился.

— А где оригинал? — подозрительно спросил он.

Глен обернулся.

— Ну, мы взяли письма из замка, — признался он. — Но никому не говори, мы обязательно их вернём. Нам надо было лишь перевести их, а мадам Олимпия отказывалась предоставить нам оригиналы — впрочем, неудивительно: странные учёные-самоучки, я бы на её месте тоже не доверил бы какие-либо ценности таким, как мы. Когда-то давно их уже переводили, перевод хранится в Министерстве, но наши официальные множественные запросы не давали результатов.

Гарри опасливо глянул на пергаменты — теперь он ещё был вовлечён в криминал.

— И зачем вам это понадобилось? — он спешно спрятал перевод на дно сумки, настороженно оглянувшись, — не видел ли кто? Их бы выкинуть надо в ближайшие кусты, стерев платочком отпечатки пальцев, но чёртово любопытство...

— Отец считает их интересными, — пожал плечами Глен. — Ты уже отдохнул? Тогда пойдём, преподаватели уже ждут тебя, — и он двинулся дальше.

— Эй, стой, — Гарри догнал Глена. У него ещё были вопросы. — Почему они понадобились ему только сейчас? Твой отец живёт здесь уже… много лет. Почему он именно сейчас решил, что их надо перевести?

— Может, озарение на него снизошло. Возможно, потому что появился ты. Ведь это тебя касается.

— Меня? — не понял Гарри. — Как?

— Прочитаешь — поймёшь.

Гарри вздрогнул — точно так же говорил и месье Патрик. Он покосился на Глена, пытаясь понять, не унаследовал ли он психических заболеваний своего отца. Но тот выглядел спокойным как удав. Некоторое время они шли молча. В размышлениях Гарри и не заметил, как впереди завиднелись башенки замка.

— Я слышал, в замке появился Божий Дар, — вдруг прервал молчание Глен.

— А? А, да… — рассеянно отозвался Гарри.

— И как он тебе?

— Как? — тупо переспросил Гарри. — Ну, занимательное растение, — пробурчал он, покосившись на Глена, который фыркнул на его ответ. Этот почти-маугли уже успел немного привыкнуть к непривычной компании человека и немного смягчился.

— Занимательное, — почти весело повторил Глен и тут же припечатал: — Неправда, — и сразу продолжил, не дав Гарри возразить: — Думаю, он не переживёт это лето…

— Стойте, что значит «неправда»?

— Ведь он тебе не нравится.

— Допустим, но откуда вам знать? Каллисто сказала? — допытывался Гарри.

— Нет, просто логика. Природа твоих способностей такова, что тебе не может понравиться влияние цветка, — спокойно разъяснял Глен. — Это как отталкиваются друг от друга магнитные полюса с одинаковыми зарядами. Или представь ситуацию, когда одного учителя другой учит его же предмету — намерения, может, и хорошие, но гордость страдает. Твоя магия по структуре напоминает магию этого цветка и, взаимодействуя с твоей собственной магией, раздражает её.

Гарри столбом встал посреди тропинки, широко открытыми глазами глядя в пространство. Не удивишься тут, когда тебя сравнивают с редчайшим, чудодейственным цветком.

— Вовсе не поэтому, — сказал он, впрочем, не совсем уверенно. — Это потому, что влияние цветка кажется мне искусственным, как наркотическое опьянение, и… — он замолчал, поскольку Глен смотрел на него с таким снисходительным видом, что его шаткая теория вдруг рассыпалась в прах. В самом деле, цветок не лишал людей рассудка, не сводил их с ума и по своему действию скорее напоминал хорошего психотерапевта.

— Что-то я не замечал, чтобы рядом со мной люди чувствовали умиротворение, — растерянно сказал он.

Глен пожал плечами.

— Во-первых, потому что не замечал — видел бы своего друга вчера: стоило ему отойти от тебя, он тут же начинал трястись и икать. Во-вторых, потому что твои способности ещё нераскрыты, совсем ещё юны, как и ты сам. Я не утверждаю, что ты сможешь делать то же, что Божий Дар, но ваша магия «одного поля ягоды». Кому-то с тобой в самом деле становится спокойнее. Возможно даже, что когда-нибудь, при должном развитии, ты и в самом деле будешь способен на подобное. Сейчас же ты в неком роде располагаешь к себе людей, с тобой люди в действительности чувствуют себя спокойнее. Я чувствую. И этот твой друг тоже чувствует.

— Откуда ты столько обо мне знаешь? — в отчаянии спросил Гарри. Голова болела и, казалось, пульсировала — слишком много информации за такой короткий промежуток времени.

— Я отчасти магическое существо, у нас как бы нюх на это.

— А Каллисто? Твой отец говорил, что она не смогла понять, но она же чистокровная нимфа…

— Каллисто глупышка. Она чувствует, но не может сложить два и два… А я с детства изучаю теорию магии. Могу найти объяснения тому, что чувствую.

Гарри вдруг подумал о Делакур.

— Флёр Делакур на четверть вейла, — задумчиво протянул он, — но она, однако, меня терпеть не может.

— Возможно, магическое существо в ней тоже чувствует в тебе эту магию. Но разум человека ищет объяснения и не находит. А когда люди чего-то не понимают, они боятся и порой нападают. Скорее всего, она не ненавидит тебя, а лишь сбита с толку.

Снова стало тихо. Гарри не хотел больше что-либо спрашивать, поскольку внезапно понял кое-что — знаний бывает много. Возможно, иногда лучше не знать чего-то и наслаждаться безмятежным неведением.

Они почти вышли на полянку недалеко от квиддичной площадки, приближаясь к цивилизации, а значит, заканчивалась территория Глена.

— Я надеюсь, Гарри, с тобой всё будет в порядке, — прошелестел он, прежде чем скрыться среди деревьев.

Гарри огляделся, но того и след простыл. Однако его сменил другой провожатый. Каллисто скромно стояла в сторонке, невинно хлопая глазками.

— Ты не переживай, вы ещё не раз увидитесь, — подбодрила она.

Гарри кивнул, не сказать, что очень уж обрадованный этим.

— Вот теперь я переживаю, — пробурчал он и продолжил свой путь, не обращая внимания на нимфу, которая шла рядом с ним, пританцовывая.

— А ты что, злишься на меня, да? Это из-за тех свитков? Из-за клятвы? Так я же не врала тебе, глупенький, я же не крала их. Моя сестра взяла их, а я отнесла их дедушке. А по сути, это не кража была вовсе — мы одолжили никому ненужные бумажки для мирных целей и вернём их со дня на день… — простодушно щебетала она.

— А ты не так проста, как хочешь казаться, — заметил Гарри, искоса глядя на нимфу.

— Нет, ну что ты! — искренне возмутилась та. — Дедушка просто не велел кому-либо говорить об этом. Но ты же не расскажешь? Ты же понимаешь, что нас за такое накажут.

— Разумеется, — пробурчал он. «А укрывательство, между прочим, тоже уголовно наказуемо», — ехидно вставил внутренний голосок. «Ну что поделаешь, если уж уродились такими благородными», — пожал плечами Гарри. Они начали подниматься по лестнице.

— У тебя есть сестра? — вяло спросил он, лишь бы только нимфа перестала болтать о свитках, чокнутых стариках и прочей ерунде.

— Разумеется! Все нимфы сёстры между собой — у нас единая родительница, — наставительно произнесла Каллисто. — И, Гарри, хватит тебе грустить! У тебя словно вечный траур. На тебя как посмотришь, так самой плакать хочется. Нельзя же быть таким кислым! Я вот не понимаю, почему люди грустят и думают о плохом, когда в мире столько всего прекрасного! Только глянь на это лазурное небо, на этих прелестных пташек, а какие милейшие создания бабочки!..

У Гарри в душе шевельнулось что-то вредное, требовавшее немедленно накинуться на беззаботное счастье нимфы, которое она пыталась навязать, но вот впереди показался вход в замок, и Гарри придержал парочку острых словечек, готовых сорваться с языка.

В дверях стоял не кто иной, как декан факультета Алхимии собственной персоной, недовольно поглядывающий на наручные часы и строго — на приближающуюся парочку. «Ну вот, пришла моя погибель», — обречённо подумал Гарри, на прощанье махнув Каллисто рукой, что выглядело скорей как «брось меня, я всё равно погибну». Та лучезарно улыбнулась ему, сделала лёгкий реверанс профессору — тот сдержанно кивнул в благодарность за доставку ученика — и упорхнула прочь. Вот уж существа: никаких тебе забот, никаких проблем, никаких желаний. Все бы так жили.

* * *

Динь-дон, динь-дон

Магические часы тикали, каждую минуту бесшумно выбрасывая в воздух мелкие красноватые искорки, которые тут же таяли, не успевая достигнуть пола или хотя бы высокого дубового стола. Эти искорки казались сейчас аляпово-красными в жутковатой серости директорского кабинета.

Динь-дон, динь-дон

Воздух наэлектризовался, словно перед грозой. Глаза директора вот-вот должны были начать метать молнии. Она сверлила мальчика суровым взглядом, застыв каменным изваянием за директорским столом.

Динь-дон, динь-дон

А Гарри сейчас не хотелось даже делать вид, что он раскаивается: он чувствовал себя опустошённым, донельзя вымотанным, безучастно наблюдая за движением маятника на злосчастных часах, которые привлекали его в данный момент не больше всего остального. «Интересно, они работают на батарейках? Хотя нет, совсем не интересно», — меланхолично размышлял он.

Динь-дон, динь-дон

Самое неприятное для любого нормального ученика было бы присутствие в одном кабинете почти всех преподавателей, включая злого декана его факультета.

— И как вы можете это объяснить, месье П’гестон? — грудной голос директора Максим обошёл каждый уголок кабинета, сотрясая барабанные перепонки всех присутствующих.

Гарри снова ограничился лишь очередным вздохом: что тут скажешь? Виноват. Ждёт приговора. Положенную порцию объяснений он уже выдал: мол, заметил странного человека, любопытство взыграло, хотел его догнать, заблудился. Что? Этьен? А что Этьен? Никто его не принуждал, он добровольно последовал за ним — зачем? Это вы его спросите.

Однако строгие профессора не были удовлетворены: оправданием простой детской любознательностью от них не отделаешься — знали ведь, что рядом с границей Трёх дубов всякое любопытство мигом улетучивается. Директор хмуро, чуть ли не скрипя зубами, говорила, что такая легкомысленность ученика может говорить о его несерьёзном отношении к школе, к её правилам, о нежелании того следовать этим правилам, что — в случае с магглорождённым сиротой — может повлечь за собой исключение из академии магии Шармбатон. И, судя по обвиняющим, упрекающим, пренебрежительным, разочарованным взглядам профессоров, некоторых из которых мальчик даже не знал, многие готовы были поддержать решение об исключении. Гарри вздрогнул и поёжился — не надо его из школы, — но продолжал с пассивным равнодушием смотреть на часы, представляя их внутренний механизм: мелкие колёсики, размерено двигающиеся вокруг своей оси, вроде тех колёсиков, что сейчас двигались в голове Олимпии Максим, решающей участь мальчика. В ней сейчас шла борьба между праведным директором, требующим справедливости, и просто женщиной: первый негодовал — сколько можно было нарушать правила? За обучение ребёнка платит попечительский совет, давая ему шанс стать полноценным магом, а он топчет этот шанс ногами, выказывая столь явное неуважение. А женщина умилённо вздыхала, не в силах лишить ребёнка — и так лишённого слишком многого — последней надежды выйти в люди, а не пропасть в трущобах не лучшей части маггловской Франции. Кто победит?

— Месье П’гестон, вы не в вашей маггловской начальной школе, никто вас за ручку водить не собирается, — резко заметила профессор магической экологии. — Не нравится учиться — милости просим, пожалуйте обратно.

— И очень непредусмотрительно с вашей стороны втягивать в свои авантюры других детей, — пробасил неизвестный Гарри профессор.

— Не забывайте, господа, перед вами всего-навсего ребёнок, — заговорил профессор Ламмот, стараясь заглянуть в глаза кому-нибудь из взрослых. — Вспомните своих детей, какой ребенок способен устоять перед любопытством?

Кто-то после этих слов потупил взгляд, кто-то неловко заёрзал на месте; некоторые поумерили свой пыл, вверив судьбу мальчика в руки директора.

Директор устало вздохнула.

— Вы правы, профессор, ребёнок, — согласилась она. — Однако, месье П’гестон, когда вы в последний раз были в моём кабинете, я вас предупредила, что это было последнее замечание, в следующий раз будет решаться вопрос о вашем исключении. К сожалению, «следующий раз» представился нам слишком скоро, — она замолчала, ожидая ответной реакции Гарри, но тот словно ничего не слышал. Она снова вздохнула. — Что ж, месье П’гестон, если вам больше нечего сказать, можете идти. Поскольку занятия уже закончились, мы дождёмся результатов ваших экзаменов и обсудим вопрос с попечительским советом.

В тишине Гарри встал и, попрощавшись со всеми, вышел.

Динь-дон, динь-дон — звучало вдогонку.

— Гарри! — воскликнул Этьен, как только тот вошёл в гостиную. — Я волновался. Ты как? Что они тебе говорили? Они тебя ругали? Они злились? — забрасывал он вопросами.

Гарри поморщился от такого напора. Заметив это, Этьен стушевался и отступил.

— Меня собираются исключить. Они дали мне время до конца семестра, пока не получат результаты экзаменов.

Этьен шокированно замер, смотря на Гарри округлившимися глазами. Тот неспешно обошёл застывшего мальчика и побрёл в комнату первокурсников, не замечая любопытных взглядов товарищей по факультету.

— Быть того не может! — очнулся наконец Этьен и присоединился к Гарри. — Как так-то? Нет, не может быть, они просто пугают тебя! Меня всего лишь наказали месяцем взысканий, и то перенесли их на следующий учебный год, а значит — спустили: они же потом не вспомнят, а если и вспомнят, всё равно ничего не станут делать. Ну, и предупредили, маме сказали… но разве можно — исключить? — взволнованно говорил он.

— Можно. У меня уже было предупреждение, — устало опускаясь на высокую кровать, вздохнул Гарри. «Исключат, как пить дать… исключат».

— Ну дела, — уныло подытожил Этьен, примостившись на краешке своей кровати, напротив Гарри и неловко разглядывая носки своей обуви, — дела-а… И что ты… что будешь делать? — смущённо помявшись, спросил он.

— Сейчас я хотел бы отдохнуть.

— А-а… А! — Этьен вскочил с кровати. — Конечно, я, это, пойду, — но, остановившись у выхода, он участливо сказал: — Ты, это, не переживай. Всё обойдётся. С тобой всё хорошо? — обеспокоенно спросил он, разглядывая потухшее лицо товарища.

Тот кивнул.

«Хорошо? Что хорошего со мной может быть?» — подумал Гарри, падая лицом в подушку.