Огненный цветок (гет)

Сознание возвращалось медленно. Первым пришел вкус. Во рту было солоно, Искорка сглотнула неприятный комок и в горле запершило. Она поморщилась и ощутила на лице грязь и пыль. В ушах противно звенело, от этого звука внутри головы сотнями маленьких игл расходились волны кусачей боли. Склеившиеся ресницы с трудом распахнулись и взгляд уткнулся в мелкую каменную крошку. Было светло, свет обжег глаза и заставил ее вновь зажмуриться. Воспоминания вернулись резким болезненным ударом, и она с замиранием сердца попыталась пошевелиться. Тело отозвалось болью, и Искорка сориентировалась в пространстве. Она лежала на боку, на правой руке, и каждая ее мышца, каждая косточка и каждый сустав, заявляли о себе мелкими резкими покалываниями. Переместив левую руку вперед, на усыпанный камнями пол, Искорка села. Голова сразу закружилась, ее замутило. В таком положении она просидела долго, до тех пор, пока головокружение не унялось совсем, а через стоявший в ушах звон не начали проникать другие звуки.

Тогда она снова открыла глаза и поняла, что сидит рядом с лестницей, ведущей к их позиции, в груде мелких белых камней. Где-то далеко еще раздавались звуки битвы, но стало ощутимо светлее, сквозь невесомую туманную дымку пробивались лучи яркого весеннего солнца. В поле ее зрения на крепостной стене и улицах третьего яруса не было никакого движения и лишь несколько тел в гондорских доспехах лежали грузными бесформенными пятнами. Искорка повернула голову и скосила глаза. С верхней ступеньки лестницы так и свисала чья-то рука. Она провела ладонью по лицу и сняла помятый роханский шлем. Да, подшлемник сейчас был бы не лишним.

Доспех неприятно давил на грудь и она начала ослаблять кожаные ремни на боку и под мышками. Пальцы плохо слушались и едва шевелились, но она все-таки расстегнула пряжки и развязала ремешки, которым доспех крепился к кольчуге. Сбросив его с себя, она наконец смогла сделать глубокий вдох. Грудь пронзила резкая боль.

Нужно было подниматься. Она попыталась опереться на правую руку, но та еще плохо слушалась, от кисти вверх разошлось неприятное покалывание. Кое-как поднявшись на колени, она сделала усилие и встала на ноги во весь рост. Голова снова закружилась, она пошатнулась, но не упала. Каждый вдох откликался болью в груди.

— Дерьмо, — тихо прошипела она себе под нос.

Еще раз взглянув на остатки требушета, острыми иглами торчащие во все стороны, Искорка пошла к воротам, что вели на четвертый ярус. Нужно было добраться до Палат Исцеления, но путь до них казался сейчас издевательски длинным.

Она медленно шла, борясь с головокружением и тошнотой, и всю дорогу ругала себя за безрассудство. Зачем, зачем ей сдался этот требушет? Почему она не послушала Гендальфа?

— Безумная, — выговаривала она сама себе, обходя завалы камней.

На востоке все еще что-то громыхало, раздавались крики и плачь, но по всему выходило, что битва уже закончилась. Она с тревогой подумала о Леголасе. "Ничего... Он в порядке", — убеждала она себя, отводя глаза от встречавшихся на пути тел павших и раненых. Он цел, не может быть по-другому. Где-то сейчас спорит с Гимли о количестве убитых орков. И он, верно, будет в ужасе от того, в каком виде она встретит его за стенами крепости. Надо успеть добраться до Палат Исцеления и привести себя хоть в какой-то порядок.

Искорка вышла на четвертый ярус с широкой жилой улицей, уходившей резко вверх к туннелю в скале. На середине пути она остановилась и присела на каменные ступени каким-то чудом уцелевшего дома. Сильно тошнило, дышать было тяжело, и она старалась делать короткие поверхностные вдохи. Закрыв глаза, она уперлась затылком в стену, сосредоточенно считая свои вдохи и выдохи.

— Дать вам воды? — прозвучало совсем рядом, и Искорка открыла глаза. Напротив нее стояла женщина в серой запыленной одежде.

— Да, пожалуйста.

Женщина зашла в дом и вынесла кружку. Жадными глотками Искорка выпила ее до дна, а затем попросила еще. И вот, когда она уже запрокинула голову, чтобы сделать последний глоток, до ушей донеслось громкое восклицание.

— Тинвэ! О Эру! — голос Леголаса прозвучал очень близко, и она резко поднялась на ноги. Предсказуемо, ее повело, а тело отдалось болью.

Леголас бежал к ней вверх по улице. Сердце ее сделало кульбит где-то за грудиной, стоило ей разглядеть его тревожное усталое лицо. Поставив кружку на ступеньку, она двинулась навстречу. Яркое ощущение радости будто окрылило ее, она ускорилась, и как только он оказался достаточно близко нырнула в объятия и сомкнула руки у него за спиной.

— Тинвэ, — проговорил он ей в ухо и сжал крепче в руках, отчего ее пронзила сильная боль и она вскрикнула.

Он резко отпрянул и заглянул ей в лицо. По щекам катились слезы, было очень больно, но она выдавила из себя улыбку.

— Все нормально, — заговорила она, громкими всхлипами опровергая только что сказанное. Лицо Леголаса перед ее глазами плыло.

— Я убью тебя.

— Я думала, ты рад, что я выжила, — проговорила она, опустив голову вниз и стараясь как можно более незаметно утереть слезы с глаз. — Знаешь, в нашем расчете, кажется, больше никто не выжил. И даже лорд Хермунд погиб в самом начале...

— Знаю, — сквозь зубы ответил Леголас. — Я ищу тебя уже целую вечность, Тинвэ! Я перерыл все завалы на первом, втором и третьем ярусе! Докопался до трупов под морготовым требушетом!

Искорка чувствовала себя ужасно, безумно виноватой, и это видимо отражалось на ее лице, потому что в следующее мгновение он, словно растеряв весь свой запал, тихо проговорил: "Иди сюда", и привлек ее в свои объятия. Она уткнулась лбом в его жесткий кожаный доспех и силилась справиться с головокружением. У ее уха раздался тихий вздох.

— Надо было запереть тебя в Медусельде, — устало заговорил Леголас. — Когда Боромир рассказал мне... Рассказал, что ты не укрылась в Цитадели... — он не продолжил и только глубоко набрал воздуха в грудь. — Ты не представляешь, как я зол.

Но Искорка, кажется, представляла. Чем дольше она стояла так, недвижимо затихнув, растворившись в теплоте его объятий, тем больше ей начинало казаться, что она в самом деле знает, что происходит у него в душе. Поток странных, чужих, но в то же время — неописуемо своих, чувств растекался у нее по венам и она распознала и отголоски его злобы, давно уже стихнувшей, и волнение, и яркую радость. Но более всего было в этом потоке ледяного тоскливого страха, за который ей стало отчего-то стыдно.

* * *

Леголас покинул город всего через два дня после их встречи, последовав, как и полагалось, за Арагорном к Черным вратам. Искорка простилась с ним на рассвете под сенью благоухающих цитрусовых. Незнакомые южные деревья он рассмотрел очень внимательно еще в первый свой день в Минас Тирите, но лишь следующим вечером, отчего-то сильно смутившись, признался ей, что слышал нежный аромат их белых цветов на корабле в ночь перед началом осады. Тогда Искорка рассказала о подарке Галадриэли. На это он широко улыбнулся и звонко засмеялся, заставив ее густо покраснеть и отвести взгляд. Когда они прощались, он оставил один из белых цветков в ее волосах и пообещал, что вернется раньше, чем тот успеет увять.

Расставшись с Леголасом, Искорка приготовилась коротать дни ожидания в томительном одиночестве, но не учла, что в городе находились целых два решительно настроенных хоббита. Побывавшие в настоящей большой битве Мерри и Пиппин как будто враз сделались старше и выше, и в этом уж точно не было никакой магии энтовой воды. Оба они сыграли по-настоящему важную роль в произошедших событиях, и если судьбоносный удар Мерри не был для Искорки сюрпризом, то рассказ Пиппина заставил ее сильно удивиться.

— Он был огромным, тот урук-хай, и уже заносил меч, — очень буднично говорил Пиппин, сидя рядом с ней на скамейке у крепостной стены шестого яруса. — Ну я и метнул ножичек.

— И попал ровно между шлемом и нагрудником? — потрясенно уточняла Искорка, уже слышавшая эту историю от Гимли.

— Ну да, — просто ответил Пиппин. — Мы, хоббиты, хорошо метаем всякие снаряды. Ножичек метнуть чуть сложнее камня, — закончил он и потянулся к нагрудному карману, чтобы достать свой потрепанный кисет.

Искорка довольно ухмыльнулась, подумав про себя, что теперь-то Эомер точно не сомневается в силе и длине хоббичьей руки. Сложно сомневаться после того, как эта рука спасла твою жизнь.

— Но постой, — снова заговорила Искорка, когда Пиппин уже раскурил свою трубку. — Откуда у тебя вообще взялся тот нож?! Леди Эовин добыла вам обычную экипировку рохиррим!

Пиппин стушевался.

— Пиппин! — призвала его к ответу Искорка.

— Я стащил его из королевской оружейной в тот день, когда мы прибыли в Эдорас, — не гладя ей в глаза ответил он. — Помнишь, уронил щиты? Вот тогда.

— Но Пиппин... Зачем? Теоден предлагал нам взять все, что хотим? Что за глупое воровство?

— И сам не знаю, — заговорил он, выпустив колечки дыма. — Может не хотел, чтобы надо мной насмехались. Зачем неумёхе-хоббиту оружие настоящих воинов, верно?

Искорка сочувственно вздохнула.

— Ты и есть настоящий воин! Не вздумай сомневаться в себе, — сказала она горячо. — И потом... Не все твои битвы позади. Так что прибереги и доспех, и меч, и ножичек, — Искорка подмигнула ему и понадеялась, что открыла не слишком многое из будущего и Пиппин не поймет из ее речи, что за свободу Шира им тоже предстоит побороться. — Ладно, пора бы нам проведать Мерри.

— Нет-нет, — запротестовал Пиппин, — тебя, повелительница огненного требушета, я провожу в комнату, а к Мерри наведаюсь один.

Услышав новое обращение, Искорка звонко рассмеялась.

— И не смейся! Ваш героизм, прекрасная госпожа, войдет в гондорские летописи! — Пиппин смешно нахмурил брови, но затем вынул изо рта трубку и стал говорить серьезно. — Вставай, я провожу тебя в покои.

Искорка пыталась было поспорить, но тщетно. С тех пор как Арагорн и остальные покинули город, Пиппин сделался ее личным надсмотрщиком и ревностно следил за режимом. Такое поведение не было похоже на обыкновенно легкомысленного хоббита и Искорка быстро выяснила, что это Гендальф поручил Пипину не спускать с нее глаз.

Впрочем, никакого стремления к бурной деятельности у Искорки и не было. После битвы она чувствовала себя очень плохо. Судя по всему у нее были сломаны несколько ребер, но гондорские целители не могли предложить особенно эффективного лечения. Оставалось только принимать сомнительного действия порошки, втирать в тело, представлявшее из себя сплошной синяк, пахучие мази, да стараться побольше спать. Последнее получалось скверно. Даже если ей и удавалось выбрать позу, в которой ничего не болело, она все равно часто просыпалась и подолгу ворочалась на сбитой в ком простыне. Поверхностный недолгий сон не приносил отдыха, а лишь рождал странные бредовые видения. Она помнила их только в короткие промежутки усталого ночного бодрствования и никогда не могла детально воспроизвести днем, но они все равно оставляли липкое, мерзкое ощущение, окутывая ее разум и рождая нехорошее чувство в груди. После таких тягостных ночей она весь день страдала от невысокой, но изматывающей температуры, и чувствовала сильную слабость.

Наблюдая за собой сейчас, Искорка с неудовольствием отмечала, что выглядеть она стала также плохо как себя чувствовала. Из маленького прямоугольного зеркала, стоявшего на прикроватной тумбочке, на нее смотрела усталая женщина много старше ее лет — будто бы и вовсе не она. Яркие краски ее волос словно выцвели, кожа потускнела, под глазами залегли печальные тени. Полные губы были покрыты мелкими трещинами, которые никак не заживали, и доставляли ей много неудобства. Она не ощущала себя сильной и молодой — какой на самом деле была. Пытаясь вернуть себе былой задор и кураж, она вспоминала то чувство, что рождалось в груди во время пробежек по узким тропинкам Росгобеля или под светлыми кронами Лориена, но никак не могла ухватиться за него, словно кто-то держал за другой конец и вырывал его из рук.

Искорка говорила себе в утешение, что это состояние пройдет, что сойдут все синяки и ссадины, срастутся ребра и она снова почувствует могучую кипучую жизнь, протекающую в ее жилах. Но синяки сходили, ссадины заживали, а силы так и не возвращались. Жар не проходил, ее стало лихорадить по ночам, и в глубине души она уже призналась себе, что знает истинную причину своего состояния. Она всерьез опасалась, что враг обманет ее, как уже обманул Дэнетора, загонит в ловушку, спутает в ее голове сон и явь.

Осознав эту опасность, она уже сама старалась не оставаться в одиночестве и проводить все свое время с хоббитами. Боясь, что враг подсунет в ее голову какую-нибудь гнусную, исковерканную ложь, она стала вести дневник, куда записывала все произошедшее за день, все свои настоящие мысли. Перечитывая его по утрам, после очередной изматывающей не запоминающимися видениями ночи, она словно освещала себя ярким дневным светом и проводила черту между истиной и ложью.

Об известном ей будущем она думать не смела, и даже хоббитам запретила разговаривать на темы, хоть как-то связанные с войной. Время они коротали за чтением книг, которые утаскивали из опустевшей после гибели хранителя библиотеки, или за дурацкими хоббичьими играми, правила которых были настолько же противоречивы, насколько и нелепы. Предчувствие скорой развязки висело в воздухе, но они, заперев свои самые серьезные страхи глубоко в сердце, стойко игнорировали его.

* * *

— И снова бестолковая хроника, — Искорка отложила в сторону пятый по счету пожелтевший свиток.

Вчера вечером Пиппин притащил целую кипу разномастных рукописей, но ни в одну из них, как видно, заранее не заглянул. Теперь же, когда они устроились втроем в комнате Искорки, чтобы прочитать какую-нибудь новенькую историю, их постигло разочарование: в руки хоббита не попало ни преданий, ни легенд, ни сборников стихов, ни даже поварских книг, сплошные анналы и хроники.

— Давай тогда снова почитаем предание о короле Кирьяндиле, что я украл из библиотеки три дня назад, — оживленно предложил Пиппин.

— Пиппин! — возмутилась Искорка. — Мы не крадем книги! Мы просто берем их почитать, не обременяя лишними заботами и без того занятых управителей города. И мы вернем все обратно, как только будет назначен новый хранитель библиотеки.

— Конечно нет, не крадем, — закивал в ответ хоббит, — просто мы с Мерри любим ходить в библиотеку исключительно вечером, да так осторожно, чтобы уж точно никто не заметил нашу тягу к чтению!

— Что это за намеки, господин Тук?! — Искорка наиграно свела брови на переносице и сложила руки на груди. — Уж не хотите ли вы обвинить меня в организации преступной хоббичьей группировки, промышляющей воровством на руинах разрушенного города?

— Давай уже читать про Кирьяндиля, — прекратил игру Пиппин.

— Сам читай, почему снова я?

— Пусть тогда читает Мерри, — предложил он и обернулся через плечо. Они с Искоркой сидели на полу перед ее кроватью, в окружении стопок книг и лежавших в беспорядке свитков, в то время как Мерри устроился на ступеньке балкона.

— Я еще не достаточно здоров, чтобы читать вслух. Мне не хватит дыхания, — не повернув головы заговорил Мерри.

— Ладно, — прекратила спорить Искорка и потянулась со своего места к маленькому прикроватному столику. — Курить у него дыхания всегда хватает. И почему это я все время читаю?

— Мы крадем — ты читаешь. Все честно, — отозвался Мерри.

Искорка достала со столика книгу, в которую были переплетены три рукописи с легендами из истории Гондора. Эти легенды Искорка про себя уже окрестила морскими, поскольку все они повествовали о времени борьбы Гондора за южные рубежи и были связаны с жизнями "морских королей". Первая рукопись, очень старая, с пропущенными страницами и плохо проступающим текстом, рассказывала о создании гондорского флота и борьбе с черными нуменорцами за Умбар. Она заканчивалась на помпезной ноте и провозглашала величие Гондора, усилиями короля Хьярмендакиля Первого ставшего могучей морской державой. Вторая содержала предание о жизни короля Кирьяндиля и была похожа скорее на биографию, но хоббитов в ней привлекала красочность и полнота описания морского сражения при Харадвайте. Безымянный автор, безусловно отличавшийся литературным талантом, вероятно и сам когда-то наблюдал морские сражения и описал битву очень ярко.

Третья же рукопись, помещенная составителем под общий переплет, странно выбивалась из ряда первых, воспевающих доблесть и величие "морских королей" Гондора. Она была целиком посвящена жизни королевы Берутиэль — жестокосердной жены короля Тараннона, происходившей из черных нуменорцев и шпионившей за гондорцами с помощью своих кошек. Эта последняя история оставляла после прочтения двоякое чувство. Автор, представивший Берутиэль как жестокую тираничную королеву, предавшую истинную веру, не любившую мужа и своих подданных, в самом конце описал ее одиноко сидящей у окна с видом на ненавистное ею море, гладящей кошку на своих коленях. "И не было во всей Арде ни единого живого существа, кроме черной кошки, которое радовалось бы ее прикосновению и желало бы ее любви", — так заканчивалась эта третья история, и Искорка не могла избавиться от мысли, что записавший легенду человек хотел рассказать о ней больше, чем, вероятно, было позволено.

Но сегодня Пиппин хотел послушать про Кирьяндиля, и Искорка открыла рукопись в нужном месте и неторопливо начала читать. "Внемлите же преданию о жизни короля Кирьяндиля", — прозвучал в комнате ее сильный голос, — "сына Эарниля Первого, третьего из "морских королей", строителя гондорского флота. Внемлите же и преданию о храброй его смерти в пучинах вод Умбара, в битве при Харадвайте". Мерри закончил курить, вернулся в комнату и сел на пол напротив нее. "Третьего дня месяца увядания солнца, восемьсот двадцатого года по календарю Королей в полуденный час родился первый сын короля Эарниля благороднейший Кирьяндиль", — размеренно читала Искорка, вскользь наблюдая, как Мерри ерзает на полу, устраиваясь поудобнее.

Но вскоре история так захватила ее, что она и вовсе забыла о присутствии хоббитов. От пожелтевших страниц тонкого пергамента так и веяло древностью, и Искорке доставляло удовольствие само прикосновение кончиков пальцев к шершавой поверхности. Она любила это ощущение знакомства со старой, полной тайн книгой, и по ходу чтения задавалась множеством вопросов, которые, конечно, не озвучивала вслух. Когда были созданы рукописи? Были ли истории записаны свидетелями событий? Или авторы лишь переписали старые легенды? Она была уверена, что у всех трех рукописей были разные авторы, уж слишком непохожим был стиль. Но кто переплел их вместе?

Занятая размышлениями об истории рукописей, Искорка наконец дошла до описания гибели Кирьяндиля — момента, который так ждал Пиппин. Прежде чем перейти к чтению этой сцены, она замолчала и посмотрела поверх книги на хоббитов. Оба они замерли в напряжении.

— Ну вот мы и добрались до сражения! — она подмигнула Пиппину и продолжила читать, добавив в голос театральности.

На страницах бушевали волны, свистели стрелы, гибли большие парусные корабли. Враг наступал темным, бесконечным полчищем, поселяя отчаянье в сердцах защитников гавани. Корабли под черными флагами шли на абордаж, на суда под парусами с белым древом прорывались темные злые люди. Алебарды рубили толстые канаты, алая кровь проливалась на палубы, но смелый Кирьяндиль не отступал и не сдавал Хардвайт.

— Приказав сыну покинуть корабль и вывести команду на берег, Кирьяндиль сам встал за штурвал, — дошла Искорка до кульминации. — "О Манвэ!" — воззвал король к повелителю ветров Арды. — "Благослави замысел мой!". И Манвэ услышал Кирьяндиля, и послал ему в помощь свои ветра, и наполнились паруса корабля, и натянулись толстые канаты. Твердой рукой направил Кирьяндиль свой корабль на таран, и пробил борт черного судна, и погубил предводителя врага, и сам сгинул в белой морской пене. Закончилась жизнь благороднейшего из королей Гондора. Гробницей ему и по сей день служит бескрайнее синее море.

Искорка дочитала и отложила книгу в сторону. Спина ее затекла в неудобной позе, она вытянула руки вверх, сбрасывая напряжение. Но усталость не оставила ее. Уже на последних страницах она стала чувствовать, как напрягаются глаза и тяжелеет лоб, но старалась не подавать виду. Теперь же ей хотелось спать, и она попросила Мерри и Пиппина оставить ее одну. Они неуверенно переглянулись, и предложили побыть в комнате, пока она будет отдыхать. По всем расчетам сегодня был тот самый день. Но они не говорили об этом вслух, и Искорка настойчиво гнала эту мысль из своей головы.

Согласившись с предложением хоббитов, Искорка переместилась на свою кровать и устроилась на боку прямо поверх покрывала. Перед глазами маячила кудрявая макушка Мерри, перебиравшего желтые свитки гондорских хроник. Пергамент монотонно шуршал, хоббиты тихо переговаривались, а под закрытыми веками продолжали плясать причудливые буквы. Едва разбирая, сон это или явь, Искорка следила за переворачивающимися страницами и мелькающими строчками. Взгляд вдруг зацепился за большой красный инициал с вычурно завивающимся хвостиком и нарисованной внутри чайкой. Искорка остановила на ней свой взгляд и чайка вдруг громко вскрикнула, вспорхнула со страницы и полетела прямиком на нее. Она ухватила птицу за желтые перепончатые лапы и та унесла ее к морскому побережью.

Сражение! Настоящее морское сражение разворачивалось в бухте! Она спрыгнула на палубу огромного парусного корабля и сразу ринулась в бой. Отчего-то точно зная, где свои, а где враги, Искорка ловко уворачивалась от ударов и разила темные безлицые фигуры длинной и острой шпагой, которая неведомым образом оказалась у нее в руке. Резко, быстро, четко! Все выпады получались с первого раза — совсем не так, как было в Ривенделле, когда Арагорн учил ее держать меч, сейчас ее тело само знало, что делать. Но вдруг позади раздался громкий протяжный звук, отозвавшийся знакомым тревожным чувством. Звук повторился и она узнала его. Рог, это был звук орочьего рога, а значит где-то здесь идет битва и наступает вероломный враг. Рог прозвучал еще раз, и чувство тревоги и страха затмилось другим — очень сильным и очень ярким, чувством торжества и радостного ожидания.

И вот она уже не на корабле, она смотрит тысячью глаз, трепещет тысячью черных сердец, идущих в бой против армии Запада. Она была каждым из них в отдельности — и в то же время всеми ими вместе, она месила тяжелыми ногами черную землю, она жаждала чужой смерти и стирала алую кровь с зазубренного меча. Если люди, которых она только что разила на корабле, были темными расплывчатыми силуэтами, то враги, падавшие к ее ногам теперь, были до безумия четкими и настоящими. Она видела не свою — но и не чужую! — огромную ладонь, чувствовала на лице будто слившийся с кожей холодный металл. Радость разливалась внутри, и она, запертая в этой черной клетке, начала паниковать.

Но вдруг сильная рука выронила меч. Легкой дымкой предрассветного тумана начало расползаться в груди сомнение, быстро превратившееся в понимание. Внезапной тяжестью на нее обрушился страх — колючий, схватывающий, ледяной, сменившийся разрывающей тело на части болью. С остервенелым отчаянием черная рука рванулась к горлу, но прежде чем достигла его, начала рассыпаться мелкой пылью. Последним резким движением из глотки вырвался громкий гневный крик и покатился гулким эхом по выжженной равнине.

Искорка резко открыла глаза и села на кровати. Кровь стучала у нее в ушах, дыхание сбилось словно после очень быстрого бега. Горло саднило. Она отерла со лба пот и окинула взглядом комнату. Возле ее постели на полу сидели встревоженные Мерри и Пиппин. На щеке у Мерри остался след от пуговицы, Пиппин растерянно тер глаза — они все это время спали. Ее крик разбудил их.

— Всё, — хрипло проговорила она. — Всё. Кончилось. Кольцо уничтожено, Саурон пал.

Произнеся это она резко замолчала и поднесла руку к губам. Она назвала врага по имени, сказала это вслух. Внезапная догадка осенила ее. Она села на кровати и выдвинула маленький ящичек прикроватного столика. В его глубине она нащупала продолговатый гладкий предмет. Зажав в ладони свечу она немигающим взглядом стала смотреть на фитиль. Нужно было попробовать, нужно было убедиться. Сделав глубокий вдох, она тихо проговорила "вспыхни!", но ничего не произошло. Она заговорила громче, но и тогда черная полоска фитиля не изменилась. "Вспыхни!" — выкрикнула она наконец и звонко рассмеялась, когда все осталось по-прежнему.

— Кончено! — сквозь смех говорила она. — Теперь точно! Кончено!

Мерри и Пиппин, до этого ошеломленно глядевшие в ее сторону, повскакивали со своих мест и стали обниматься, а она все смеялась и смеялась, пока они не бросились к ней на шею и не встроили свои звонкие голоса в мелодию ее неуемной радости.