Огненный цветок (гет)

Прямые и резкие, не по-весеннему горячие лучи солнца играли на поверхности воды, переливались яркими бликами и прогревали мелкий песок на небольшой отмели, к которой сейчас был устремлен взгляд Леголаса. Солнце уже перевалило за середину небосклона, когда он приехал в маленькую рыбацкую деревушку в лиге от Минас Тирита, куда раньше отправились Тинвэ с Пиппином, Мерри и Фарамиром. Стало жарко и душно, и на лбу его быстро выступила испарина. Он спешился, привязал коня возле небольшого строения, в котором хранились лодки, и направился по желтому речному песку к воде. На этом участке спокойное русло Андуина делало небольшой поворот и разливалось широкой дугой. У берега было мелко, что как нельзя лучше подходило для целей Тинвэ. С отчаянным упорством она вознамерилась научить Пиппина плавать и Фарамир любезно согласился показать им подходящее место.

Леголас достиг берега, махнул рукой Фарамиру и Мерри, которые плавали в лодке на середине реки, и сел на теплый песок. Беспардонное солнце припекало и слепило глаза, он никак не мог привыкнуть к гондорскому климату. В Лесном королевстве в это время еще было ощутимо холодно, снег только-только сошел, здесь же уже вовсю чувствовалась близость лета. Пропуская сквозь пальцы нагретый песок, Леголас неотрывно следил за Тинвэ и Пиппином. Она стояла в воде только по пояс, но была вся мокрая, до самой макушки. Пиппин же, видно, боялся, и никак не мог выпустить из рук деревянную доску, держась за которую бултыхал в воде ногами. Она громко убеждала его довериться ей, и на лице ее живо проступали задор и азарт. Увлеченная своим занятием, она не видела Леголаса, а он не смел разрушить момент. Наконец, Пиппин пересилил себя, отпустил квадратный кусок доски, и начал делать гребки руками. Он проплыл несколько метров, и Тинвэ с радостным восклицанием вскинула руки вверх и кажется даже подпрыгнула. Пиппин встал на дно, вода доходила ему до середины груди, и звонко рассмеялся. Тут он заметил Леголаса и сказал об этом Тинвэ. Она посмотрела в сторону берега, нашла его взглядом и широко улыбнулась, поспешив выбраться из реки. Мокрая ткань светлого костюма облегала ее фигуру, солнце играло в волосах миллионом оттенков красного, бурого и охры, и он не мог оторвать от нее глаз.

Тинвэ подбежала и опустилась на колени перед ним, загородив обзор на реку. Она улыбалась, с кончика ее косы и выбившихся у лица прядей капала речная вода. Леголас старательно вглядывался в нее, пытаясь запомнить каждую черту, любую мелкую деталь, чтобы потом спрятать их в самом глубоком и потаенном уголке своего сердца и никогда не забыть. Удивленная тонкая морщинка на лбу, маленькая красная трещина на нижней губе, россыпь желтых мелких точек на зеленой радужке глаз — все отправлялось в сокровищницу его сердца, где уже хранились прикосновения теплых пальцев с мелкими незаживающими ранками у ногтей, плавная линия плеча под вещевым мешком и множество других мелочей, из которых она состояла. Когда она уйдет, он не останется один, его память соберет ее по частям.

Тинвэ протянула руку и провела по его щеке. Ладонь была очень холодная и Леголас перехватил ее двумя руками, чтобы согреть.

— Замерзла? — спросил он.

— Немного.

Он стянул с себя плащ и накинул ей на спину, задержав на несколько долгих мгновений руки у нее на плечах. Ее глаза искрились радостью, и Леголас был так безумно счастлив, что казалось еще немного, и он превратится в большой искрящийся шар и способен будет один освещать всю Арду.

— Скоро приедут остальные. Эовин захотела отобедать на берегу Андуина.

— Вероятно, она более заинтересована в лодочных прогулках, — отозвалась Тинвэ.

— Эомер тоже это понял, — сказал Леголас, сместившись вправо и посмотрев Тинвэ за спину, где Фарамир уже катал на лодке обоих хоббитов. — Потому и отложил все свои дела и тоже едет сюда обедать.

Тинвэ засмеялась, и его сокровищница пополнилась еще одним драгоценным камешком. Они так и сидели на песке, тихо разговаривая ни о чем, пока в самом деле не приехала целая компания людей во главе с молодым роханским королем, нацепившим крайне серьезное выражение лица. Впрочем, Леголаса оно обмануть не могло: он видел за маской серьёзности его растерянность. Внезапно свалившаяся на него корона, очевидно, была непривычно тяжелой даже для такой могучей шеи, и давила ответственностью за судьбу целого народа. Эомер не готовился становиться королем, хотя и был вторым в очереди наследования. Теперь они с сестрой возвращаются домой, в марку, и ему придется доказать, что он достоин короны не только по праву крови.

Он спешился и отдал распоряжение своим людям разбить шатер. Леголас и Тинвэ направились им навстречу. Среди прибывших они быстро заметили две маленькие фигуры, выбивавшиеся из толпы высоких светловолосых рохиррим. Сомнений не было, Эомер привез с собой Фродо и Сэма.

— Как успехи Пиппина? — спросила Эовин, теребя уголок своего рукава, как только они приблизились к приехавшим.

— Он лучше сам тебе расскажет, — ответила Тинвэ. — Фарамир катает их с Мерри на лодке, — продолжила она и указала рукой себе за спину.

Эовин повернула голову в сторону реки и вытянула свою красивую шею. Легкий порыв речного ветра тревожил ее волосы, собранные сегодня в замысловатую прическу и украшенные камнями и лентами в цвет богатого платья. В глазах ее отражалось нетерпение, и Леголасу не нужно было смотреть на реку, чтобы узнать, что лодка Фарамира уже причалила к берегу.

— И правда, спрошу его самого, — ответила Эовин, снова переведя взгляд на Тинвэ, и отправилась к реке.

— Пойдем к Фродо, — сказала Тинвэ, стоило Эовин отойти, и он согласно кивнул.

Хоббит сидел в одиночестве под растянутым зеленым навесом и безучастно разглядывал скрещенные на коленях руки. Люди вокруг суетились, вынимали поклажу из повозки и устанавливали скамьи, но Фродо, казалось, вовсе не замечал мельтешения вокруг и не стремился присоединиться к компании.

— Скучаете, мистер Бэггинс? — задорно окликнула его Тинвэ, оказавшись совсем рядом, и Фродо поднял на них голову. Он робко и словно нехотя улыбнулся и встал на ноги.

— Сэм уговорил меня съездить, развеяться, — продолжил он скомкано, бросив беглый взгляд на тащившего большую плетеную корзину Сэма. — Я думал, здесь будет свежее, чем в городе... Но все равно душно.

Леголас внимательно посмотрел на него. Фродо выглядел плохо, даже хуже, чем много дней назад на Кормалленском поле. На лбу его выступила испарина, глаза покраснели, словно он долго не спал, а взгляд был каким-то боязливым и затравленным. Тинвэ меж тем продолжала разговор.

— Ты можешь покататься на лодке или искупаться, как Пиппин! — было слышно, что она гордится собой, и Леголас не сдержал улыбки.

Он слушал ее, продолжавшую говорить что-то Фродо, но не разбирал слова, а только впитывал словно губка ее мелодичный голос. Теперь, когда все было кончено, Тинвэ стала так ошеломительно, так пьяняще близка, что он почти перестал различать границу между ними. Рядом с ней ему казалось, что время и пространство изменяли свои привычные черты и преломлялись новым причудливым узором. Со стороны он должно быть выглядел потерянным, постоянно отвечая невпопад или вовсе не слыша обращения, но сам еще никогда не чувствовал себя таким цельным и полным.

Вот и сейчас, он совсем не заметил, куда вдруг делся Фродо и когда суетливые люди успели поставить скамьи и развести костер, зато отчетливо ощущал, как солнце, заглянувшее к ним под навес, заигрывает с ее ресницами и заставляет щурить глаза. Горячая узкая ладонь нашла его пальцы, и Тинвэ потянула его за руку и увела к пирсу, на котором они долго сидели вдвоем ни о чем не говоря и ничего не думая, растворившись в солнце, песке и воде, наполнившись чувством правильного и незыблемого счастья.

* * *

Охра пожухлой старой травы смешивалась с новой нежной зеленью, проступавшей то тут, то там на бескрайних широких полях. Золотыми бликами играла вода в полноводной бурной реке. Поля сменялись лесом, лес уступал место могучим монолитным горам, покрытым большими снежными шапками, за горами снова открывались просторы зеленой равнины, неожиданно и резко обрывающейся у бескрайнего ультрамаринового моря. Искорка смотрела на стремительно меняющийся пейзаж внизу и у нее захватывало дух от ощущения необъятного, безграничного простора, цветным водоворотом утягивающего ее за собой. Она ощущала себя легкой, какой-то воздушной, будто была частью самого неба, порывом свежего морского ветра. Перед глазами стали проноситься зеленые заливные луга, и она узнала Шир. Как бы хотелось там побывать! Картинки чередовались с поразительной скоростью, и вот снова мелькнули горы, а потом темно-зеленым ковром распростерся лес. Росгобель! Где-то там должен быть Радагаст! Она попыталась нырнуть вниз, чтобы найти хижину и увидеть волшебника, но невесомое бесплотное тело ее не послушалось и перед глазами продолжили мелькать новые пейзажи.

Теперь она парила над безлесой болотистой низиной и приближалась к темной стране, где среди выжженной равнины стояла огромная башня. Она приближалась к ней все быстрее и вдруг, словно ведомая не своей волей, одним движением спикировала вниз. Стало страшно. Резким порывом она ворвалась в верхнее окно и теперь падала сквозь башню, без труда просачиваясь через каменные перекрытия. Скорость нарастала, она падала все быстрее, и вот перед взором уже замаячил черный гладкий пол. Она вся сжалась от напряжения, неотвратимо приближаясь к преграде, но за секунду до столкновения ее словно рвануло обратно вверх и она проснулась в своей постели.

Сонно потирая глаза, она перевернулась со спины на левый бок и уставилась в стену. На белом камне играли причудливые тени. Расстроенная таким неприятным окончанием прекрасного сна, она обняла подушку и закрыла глаза, стараясь снова представить себя летящей над бескрайними землями Средиземья. Но красочная картинка не вернулась, и до утра она проспала вовсе без сновидений.

Проснулась она поздно и с тяжелой головой, быстро умылась, причесалась и стала одеваться. Сегодняшний день они с Леголасом планировали провести осматривая завалы библиотеки, и ей не терпелось позавтракать и отправиться в северный конец шестого яруса, где располагалось высокое красивое здание с узкими витражными окнами. Во время осады его северное крыло сильно пострадало, под завалами погиб старый хранитель. Его тело, конечно, достали, а вот сотни книг и свитков различной ценности так и остались лежать под грудами камней и мелкой пыли.

Раздался стук в дверь и на пороге ее маленькой комнаты показался Леголас.

— Здравствуй, — отозвалась она на его приветствие, — я почти все, только надену жилет.

— Ты не погасила перед сном свечу? — удивленно спросил Леголас, пройдя в комнату и показав на догорающий огарок на прикроватном столике. — Не стоит оставлять огонь на ночь, это опасно.

— Да, не стоит, — рассеяно согласилась Искорка.

Леголас вышел на балкон, а она завозилась со шнуровкой жилета. Странно, в высшей степени странно! Она могла бы поклясться, что затушила вечером свечу — никогда ведь не спала при свете. Но вернувшись мыслями к своему ночному пробуждению, с удивлением осознала, что помнит желтые отблески и рваные тени, ложившиеся на стену, а значит она действительно забыла вчера погасить огонь. С неприятным неправильным чувством Искорка вышла на балкон и уже хотела поделиться своей озабоченностью с Леголасом, но он взял ее за руку и на сердце сразу стало легко. Не желая тратить время на глупости, она сжала его пальцы в ответ и несмело потянулась к губам. Сегодня будет еще один прекрасный день, а с капризами своей памяти она разберется уж как-нибудь в другой раз.

— Я сегодня летала во сне, летала над всем Средиземьем! Над Мглистыми горами и Широм, над Роханом и Росгобелем... — рассказывала она, наблюдая как Гимли расправляется с гусиной ногой. Они завтракали сегодня втроем: хоббиты, встававшие очень рано, конечно, не дожидались общей трапезы, Арагорн был слишком занят своими сверхважными королевскими делами, ну а Гендальф, кажется, и вовсе ел через день и не интересовался их завтраками. — Правда потом я зачем-то залетела в Барад-Дур, — пожав плечами продолжила Искорка свой рассказ и Леголас, сидевший рядом, перестал крутить в руках апельсин и перевел на нее вопросительный взгляд. — Знаешь, странно, что он все еще стоит... Я думала он рухнет.

— В сущности Барад-Дур просто крепость, Тинвэ. Он держался не только за счет его силы.

Его голос звучал спокойно и убедительно, и Искорка только снова пожала плечами. Вернувшись к трапезе, Леголас взял апельсин и стал его внимательно рассматривать. Покрутив его в руках и, видимо, сделав какой-то вывод, он поднес фрукт к самому кончику носа и втянул воздух, а потом, к немалому удивлению Искорки, попытался укусить оранжевую кожуру. Она заливисто засмеялась, увидев, как он сморщился ощутив горький вкус цедры, ее примеру последовал и Гимли.

— Что?! — возмутился Леголас. — Это едят!

— Никто это не ест! — пробасил сквозь смех Гимли. — Оно здесь для украшения!

Леголас стал спорить, но Гимли все стоял на своем, и Искорка засмеялась еще громче.

— Давай его сюда, — наконец забрала она из рук эльфа апельсин. — Он съедобный! — обратилась она к Гимли и стала чистить фрукт.

Леголас недовольно сложил руки на груди, а Гимли все утверждал, что никому не придет в голову есть круглые оранжевые шары — еда не должна быть такого цвета! Но к этому моменту Искорка уже избавилась от кожуры и стала делить апельсин на несколько частей. Сладкий сок брызнул в разные стороны и воздух наполнил свежий аромат. Она протянула по трети фрукта Гимли и Леголасу.

— Вот теперь можно пробовать!

И будто подавая им пример, она оторвала от своей части одну липкую дольку и отправила ее в рот.

— М-м... Сладкий! — проговорила она с набитым ртом. — Ну же, попробуйте!

Гимли смотрел недоверчиво, а вот Леголас с победным видом и явным удовольствием начал есть апельсин.

— Да чтоб вас, — пробурчал Гимли и сдался. — Хм, хм... Вкусно! — вынес он, наконец, свой вердикт.

Расправившись с оставшимися дольками, Искорка облизала сок со своих пальцев и поймала внимательный взгляд Леголаса. Это смутило, она запоздало осознала, что облизывать пальцы было очень невежливо, и чтобы замять возникшую неловкость, затароторила и замахала руками, призывая всех быстрее собираться. Но к ее немалому удивлению Гимли категорически отказался идти с ними на завалы библиотеки. Он сослался на какие-то срочные дела, пробурчал что-то про Арагорна и свое крайне ценное мнение, и быстро покинул маленькую террасу, на которой они сидели. Искорка проводила его недоуменным взглядом, но сидевший рядом Леголас, казалось, не замечал никакой странности и не предпринял ни малейшей попытки его остановить.

Библиотека предстала перед ними в куда худшем состоянии, чем ожидала Искорка. Вся северная галерея была разрушена, и теперь между главным зданием с красивыми круглыми боковыми эркерами и высокой северной башней был огромный завал. Для того, чтобы разобрать такую груду камней и извлечь из-под нее хоть что-то, понадобится не один десяток людей и не один месяц работы. Они подошли ближе, Леголас направился осмотреть башню, а Искорка остановилась у завала. Сердце тоскливо сжалось, стоило ей увидеть среди каменной крошки огрызки пергамента и изломанные корешки. Наклонившись, она подняла несколько крупных камней и обломки дерева и отбросила их в сторону, откапывая краешек черной обложки. Добытая книга оказалась на синдарине. Передний форзац был надорван, книжный блок в этом месте отвалился от переплета, но в остальном она пострадала не сильно. Искорка встала и ласково провела ладонью по мягкой обложке. Пыль осела у нее на руках.

— Самые ценные экземпляры хранились в башне, — напомнил вернувшийся Леголас и она слабо кивнула в ответ. — Но ты так сильно переживаешь. Почему?

Она улыбнулась этому закономерному вопросу.

— Понимаешь, это же библиотека. Книги были почти всей моей жизнью... Там, — она замолчала, отчего-то почувствовав смущение. Они не говорили о ее прошлом, и лишь однажды, когда Леголас будто бы невзначай спросил о ее родных, она осмелилась скупо и коротко рассказать о своей семье. Это было почти месяц назад, в цветущем Северном Итилиэне, и с тех пор о ее мире он не заговаривал.

— Расскажи мне, — попросил он после короткой паузы. — Я хотел бы узнать о том, что было важно для тебя. Там...

— Рассказывать особенно нечего, — она пожала плечами и уставилась на черную обложку у себя в руках. — Жизнь моя была скучной и одинокой. Я не очень-то сходилась с людьми, с книгами было легче. Работала в библиотеке, изучала старые рукописи, переводила их, оцифровывала... — она запнулась, уловив его смятение. — Как бы тебе объяснить... Библиотеки там немного другие.

Она не знала, что еще рассказать, и потому замолчала и принялась рассматривать запыленную кожаную обложку у себя в руках.

— В библиотеке Минас Тирита наверняка найдется для тебя дело, если ты захочешь этого, — нарушил тишину Леголас.

— Добровольно остаться здесь? — искренне ужаснулась она. — Нет, я не настолько люблю книги.

— Тебе не по душе Белый город?

— Он очень красивый, и действительно величественный, но... — Искорка остановилась, чтобы подобрать правильное слово, и Леголас продолжил фразу за нее.

— Неживой, да?

— Да. Неживой, — закивала она. — Каменный мешок. Мне здесь тяжело.

Она отвела взгляд и присела на корточки, чтобы достать из-под крошки попавшийся на глаза вырванный лист. Откопав его из-под обломков, она пыталась разобрать блеклые буквы, когда за спиной, совсем близко, прозвучал тихий голос.

— Мы уедем куда ты только пожелаешь. Выбирай любой край, что тебе по душе, и я последую за тобой. Если ты конечно... — Леголас сделал паузу, и она поднялась на ноги и развернулась лицом к нему. — Если ты конечно не захочешь вернуться обратно. В свой мир, — закончил он с абсолютно бесстрастным лицом.

Она стояла очень близко и могла рассмотреть каждую синюю черточку на радужке его холодных глаз, смотревших спокойно и даже скучающе. Но это напускное безразличие не могло обмануть: его сердце замерло в ожидании ответа. Волнение, что он испытывал, она ощущала как свое.

— Даже если бы и могла, — заговорила Искорка, посмотрев ему прямо в глаза, — даже если бы и нашелся способ, я бы не желала покинуть тебя. Меня больше нет... Нет без тебя, — она с горечью улыбнулась такому своему откровению и посмотрела вниз, на носки своих сапог.

Слова ее были абсолютно правдивы, и сердце не приняло бы другого, но удушающая волна вины все равно накрыла ее. Она без раздумий бросила всех, кто остался там, в родном ей мире, ради одного его взгляда.

На ее плечи опустились теплые руки и сразу стало спокойнее. Леголас обнял ее, осторожным движением заправил за ухо рыжую прядку и невесомо поцеловал в висок. Искорка знала, он чувствует, как терзается ее сердце, и не стала сдерживать слез.

— Уедем, — тихо говорил он ей в ухо, — уедем в лес. Тень спала с мира, враг повержен, теперь это Лес Зеленых Листьев. Ты, верно, не узнаешь его, а я еще помню, насколько прекрасным он может быть.

Искорка втянула носом воздух и словно почувствовала запах хвои и петрикора. Перед глазами промелькнула темная зелень, подошвы словно ступили на мягкий мшистый ковер, в ушах раздавался шелест потревоженной ветром листвы. Леголас думал о лесе до павшего на него зла и она словно оказывалась в его воспоминании.

— Уедем, — отозвалась она. — Сразу после свадьбы Арагорна.

* * *

Дни стремглав бежали вперед и исчезали в суматохе возвращающегося к жизни города, таяли в миллионе мелких ничего не значащих событий. В Гондоре становилось жарко. Весна, словно выросшая из своего нежно-зеленого платья девчонка, юркая, веснушчатая, заразительно смеющаяся, бежала навстречу яркому и горячему лету и растворялась в его объятиях. Солнце теперь полноправно владело небом, прогревало толстые городские стены и оставляло на коже свой темный след. В городе и на полях все время происходило какое-то движение: люди возвращались на покинутые земли, начинали заново отстраивать свои дома и возделывать разоренные нивы. Минас Тирит с новой стороны показал свою громаду и мощь, и Искорка, потерявшаяся среди всех этих телег, корзин и кульков, маленьких кричащих детей и растерянных женщин, пытавшихся вернуться к прежнему быту, как никогда ощущала свою сопричастность к творившейся истории. Мир словно дышал новым воздухом и сам отсчитывал не дни — мгновения — новой эпохи, свободной и чистой.

Часы года неумолимо приближали Врата Лета — день торжества света, как когда-то давно сказал Радагаст. Искорка, никогда не рождавшаяся в этом мире, не имевшая здесь ни матери, ни отца, думала об этом летнем празднике как о дне своего рождения, и в этом году ожидала его со странным незнакомым чувством, будто предвкушая что-то очень важное, судьбоносное. Но не она одна ждала этого дня. Напустивший таинственности Арагорн никому открыто не говорил, что скоро в город прибудет целая делегация эльфов, но Искорка знала, что именно день середины лета он будет считать самым счастливым в своей жизни. Звать его Арагорном ей было теперь неловко — так преобразился их друг под весом крылатой короны, и лишь в те редкие моменты, когда они собирались с хранителями вместе, на его царственном лице проскальзывало что-то очень простое, что сразу стирало возникшее было между ними расстояние. В такие моменты Искорка вновь видела перед собой немногословного и подозрительного Странника из душного зала "Гарцующего пони", и на душе становилось легко от осознания правильности его судьбы. Она ждала приезда Арвен вместе с ним, радуясь его счастью и не смея праздновать свое.

А Искорка была счастлива, о, как же она была счастлива! Обласканная солнцем, поцелованная южным ветром, она проживала свои самые светлые дни. Мир вокруг, бывший до этого большим и чужим, пугавший ее резкими тенями и звуками, внезапно сузился до одной точки, одного лазоревого взгляда. Все другое казалось ей сейчас неважным и виделось размытым, словно глаз ее вдруг стал избирательно близоруким и мог теперь четко видеть лишь одну фигуру. Все было ей сейчас по плечу, страхи ее отступили и будущее казалось предреченно радостным.

Накрывшая Гондор жара заставила ее сменить свою темную и грубую одежду на легкое светлое платье, и вместе со сброшенной походной рубашкой она словно избавилась от тягот последних месяцев их жизни. Синяки и ссадины ее сошли, голова была ясной и легкой, а на белое лицо вернулся румянец. Она больше не представлялась себе измотанной и старой, наоборот, ей казалось, что еще никогда за всю свою жизнь она не была такой свежей и молодой. Ее перестали мучить кошмары, в своих снах она теперь почти все время видела себя парящей над Средиземьем и с удовольствием всматривалась в проносящиеся под ней поля и леса. Случалось, что воображение переносило ее в лес или заросли камышей у реки, и тогда она словно видела мир глазами мелкого зверя, но это не пугало, а лишь пробуждало любопытство и заставляло ожидать нового такого сна.

Южная весна, казалось, стерла печаль и заботы с лиц всего братства. Леголас, одурманенный тем же чувством, что и Искорка, разве что не светился от счастья и бывало надолго застывал в одной позе с отстраненной улыбкой на лице. Сбросивший всю походную пыль Гимли выглядел важным и энергичным, он активно присоединился к работам по восстановлению города и, занятый делом, был на своем месте. Гордо носивший свои белоснежные одежды Гендальф выглядел наконец расслабленным и умиротворенным, а хоббиты были по-настоящему веселы и с удовольствием шумели, ели и, конечно, курили. Все они преобразились, все обрели покой.

Все, кроме Фродо. Кольцо изменило его сильнее, чем показалось Искорке на первый взгляд. Он весь был каким-то серым, словно краски оставили его черты, и выглядел усталым и испуганным. Больше двух месяцев прошло с момента уничтожения врага, но время не помогало и не стирало боль с лица Фродо. В их компании он держался отчужденно, а иногда и вовсе огрызался и говорил страшные, грубые слова. В такие моменты никто не осмеливался сказать и звука поперек, все только стыдливо опускали глаза, словно в этой жуткой метаморфозе, исковеркавшей славного и доброго Беггинса, была и их вина.

* * *

Теплым желтым отблеском искрилось в бокале вино, раздавался размеренный звон посуды и тихие переговаривающиеся голоса. Тронный зал, в котором Искорка совсем недавно наблюдала страшную смерть Дэнетора, был красиво украшен цветами и наполнен светом и воздухом. Прозвучали слова и она подняла свой бокала и переглянулась с Леголасом. Они сидели рядом, они теперь всегда были рядом, даже если их и разделяло расстояние, и Искорка захлебывалась от восторга при мысли об этом. Вино разливалось по языку сладкой ягодой, и ей хотелось выпить его еще, и еще, и после громко рассмеяться.

Торжество уже подходило к концу, за узкими окнами зала играли закатные лучи. Загремела музыка, и Леголас позвал ее танцевать, а ей и в голову не пришло увильнуть. Не было теперь такой просьбы, в которой она бы отказала ему. Она не врала тогда, в Эдорасе, что не обучена танцам — она не знала ни одной фигуры, не чувствовала ритма и путалась в шагах. Она отдавила ему все ноги, и они были самой странной парой из всех танцующих, но от этого не становилось неловко, а только хотелось еще шире улыбаться.

— Очень душно, — музыка умолкла, Искорка запыхалась и чувствовала, как горят щеки.

— Сбежим? — заговорчески спросил Леголас.

— Арагорн обидится.

— Брось, ему нет до нас никакого дела.

Он потянул ее за руку и в суматохе они вышли из зала.

Двор Фонтана выходил на восток, и потому о заходящем солнце им рассказали только мягкие розовые блики на белом камне. Леголас потянул ее вперед и они ушли на самый конец площадки. Там он легко забрался на стену и едва уговорил ее сесть рядом и свесить ноги вниз.

— Я не дам тебе упасть, — он обещал, и она верила.

Вдали виднелся разрушенный Осгилиат, а за ним — окрашенная золотым и розовым горная гряда.

— Как красив мир, — заговорил Леголас и Искорка положила голову ему на плечо.

"Как красив этот мир!" — вторила она про себя его словам и представляла разные уголки Средиземья. Они побывают везде! Они отправятся в путешествие, она узнает этот мир, каждую его дорожку и городок!

Леголас стал рассказывать о празднике Врат лета и они так и сидели на стене, пока она не начала засыпать и он не проводил ее в комнату с видом на сад.

Подушка приятно холодила горящее лицо, голова кружилась от выпитого вина и Искорка быстро заснула. Сны пришли к ней сразу же, она продолжала кружиться в танце, и смеяться, смеяться так громко, что горло засаднило. Танец начался в просторном зале, но затем ласковые руки перенесли ее на поляну с зеленой мягкой травой. Ноги отчего-то оказались босыми и она сбивала холодную росу, но продолжала танцевать и чувствовала себя Лютиэнью, за которой наблюдал Берен. Но ее Берен был голубоглазым и светловолосым и тоже смеялся с ней там, на поляне. Внезапно она оступилась и упала в зеленую траву, холодная роса пропитала платье. Она закрыла глаза, восстанавливая дыхание и борясь с головокружением.

Но вот что-то вокруг изменилось. Под спиной словно больше не было травы, а был камень, холодный и твердый. Искорка открыла глаза и села. Она посмотрела на свои ноги и вместо ступней в белых бальных туфлях вдруг увидела мохнатые хоббичьи лапы в коротких зеленых штанах. Вокруг больше не было леса, только черный камень стен, да большое прямоугольное зеркало без рамы. Оно притягивало к себе, и Искорка пошла к нему навстречу. В зеркале появилось отражение, и чем ближе она приближалась, тем более странным оно становилось. Наконец, она узнала отраженную фигуру — это был Фродо! Изнеможенный, в какой-то поношенной одежде и весь грязный. Вдруг она поняла, что Фродо в отражении — это вовсе никакой не Фродо, это она! Посмотрев на свои руки, и обнаружив маленькие ладони с короткими пальцами, она убедилась в этом окончательно.

Снова переведя взгляд на зеркало, она вгляделась в его лицо. Было в нем что-то странное. Вдруг Фродо из зеркала подмигнул ей и улыбнулся недоброй кривой улыбкой. Он оскалился и глаза его заполыхали огнем. Искорка отшатнулась, сделала шаг назад, но тут же обнаружила, что комната вокруг нее горит. Загорелось зеркало, а Фродо в отражении засмеялся. Она вновь посмотрела на свои хоббичьи ладони и они тоже принялись гореть.

Очнулась она с криком. Подняв к лицу руки, она осмотрела их и не увидела ни ожогов, ни чужих коротких пальцев. Ее руки были все еще ее руками.

Сев на кровати и свесив ноги, она уставилась в окно. Уже рассвело, но было еще очень рано. Лучи солнца робко проникали в комнату и ложились косым штрихом на каменный пол, заползали на ее вещевой мешок и забирались на прикроватный столик. Она перевела на него взгляд и тут же зло сжала кулаки.

Свеча. Чертова свеча! Она горела, она снова горела, хотя Искорка отчетливо помнила, что не зажигала ее перед сном! По липкой от пота спине пробежала дрожь. Она сидела на кровати и буравила взглядом огарок, но вдруг, разозлившись, резко встала и зажала фитиль пальцами. Огонь погас, она вдохнула дым и потерла кончиками пальцев друг о друга, избавляясь от воска. Этого не может быть! Все кончено, кольцо сгинуло в недрах Ородруина, оно уничтожено! Враг повержен! От его силы не осталось и следа. Она сжала челюсти и порывисто заходила по комнате.

Игнорировать странности больше было нельзя. Еще и этот ее сон... Нужно было немедленно найти Гендальфа и рассказать ему все. Одним резким движением она стянула через голову ночную рубашку и бросила ее на кровать. Утренний воздух неприятно холодил обнаженное тело, она зябко повела плечами и стала натягивать на себя платье. Сердце за грудиной билось очень часто, словно поторапливая ее. "Быстрее! Быстрее!" — отбивал в голове маленький молоточек, и Искорка, едва проведя гребнем по волосам и не собрав их в косу, направилась к двери.

На пороге она вдруг остановилась и замерла. В голове промелькнула отчаянная мысль. Казалось, что-то жгучее и страшное, неистово бурлящее скапливалось внутри, разливалось по жилам и оседало на самых кончиках пальцев. Она прислушалась к себе и узнала — проклятье! — узнала это чувство. Медленно и спокойно Искорка обернулась через плечо и посмотрела на свечу. Крохотное усилие — и сорвалось! Нет! Неужели правда?! Насмешливый рыжий огонек плясал на конце черного фитиля, она зажгла его, она снова могла это сделать! Сердце заколотилось еще сильнее, она сжала кулаки и ринулась на улицу.

Поворот, еще поворот, большое здание Палат Исцеления и, наконец, каменная лестница в скале. Город, праздновавший счастье своего короля всю ночь, только просыпался, ей не встретился ни один человек, и даже стражники Цитадели казались какими-то сонными. Она вихрем пролетела мимо них, выбежала во Двор Фонтана и, обогнув Белую башню, достигла жилых покоев. Ворота, удивленный страж с белым древом на груди, длинный коридор, дверь, еще одна, еще, и вот — нужная.

— Гендальф! — заколотила она по двери. — Гендальф! — крик должно быть перебудил всех гостей, живших здесь, но она не унималась, барабаня по резному дереву.

— Что случилось? — голос внезапно прогремел в другом конце коридора и Искорка увидела стремительно приближающийся к ней белый вихрь.

— Гендальф! — она подскочила к нему и едва сдержала порыв обнять. — Я не знаю, как это произошло, я не знаю, как... — она затараторила, пытаясь найти слова, с которых стоит начать. — Я не виновата! — выдохнула она, наконец, и прикусила губу.

Гендальф окинул ее тревожным взглядом и повел в комнату.

— Говори, — повелел он, едва захлопнулась дверь, и Искорка начала сбивчиво и суматошно вываливать на него все свои страхи и опасения.

Чем дольше она говорила, чем больше странностей вспоминала, тем страшнее становилось. Она ходила по комнате вперед-назад и с каждым сказанным словом в голове будто раздавался щелчок, разрозненные части складывались в общую кристально ясную картину. Ее сны, ее полеты над Средиземьем, уцелевший Барад-Дур, Фродо, с каждым днем все меньше походивший на прежнего себя, вернувшийся огонь... Сомнений быть не могло.

— Мы связаны, Гендальф, связаны! — Искорка почти плакала от отчаяния. — Он не сгинул! И Фродо! Так не должно быть... — она взглянула на Гендальфа с надеждой, но на его лице отражалось тяжелое понимание.

— Пойдем, — сказал он ей. — Надо найти Фродо. Он должен быть в трапезной, хоббиты завтракают рано.

Гендальф был прав: Фродо, в компании Мерри, Пиппина и Сэма, уже сидел за накрытым столом и водил ложкой в тарелке с кашей.

— Гендальф! — воскликнул Мерри, первым заметивший вошедших. — Вот это сюрприз!

— Да, — отозвался Гендальф со спокойной улыбкой, — мы с Искоркой решили присоединиться к вашему раннему завтраку. Приятно начинать день плотной трапезой в компании друзей!

Сказав это, Гендальф как ни в чем не бывало опустился на свободный стул, и Искорка незамедлительно села рядом, оказавшись ровно напротив Фродо. Слуги принесли им красивые серебряные блюда и приборы.

— А где Леголас? — внезапно спросил Пиппин и она резко подняла голову. В отличие от спокойного и невозмутимого Гендальфа Искорка нервничала, ее глаза забегали по лицу Пиппина, но он только светло улыбался и ждал ее ответа.

— Спит... Наверное, — коротко отозвалась она и принялась накладывать себе на тарелку еду, ожидая, когда же наконец Гендальф что-нибудь предпримет. В самом деле, почему она не разбудила Леголаса? Но разве было у нее на это время?! Взволнованная, она неловко накладывала вилкой и ножом с общей тарелки сыр.

— Фродо, — начал доброжелательным тоном Гендальф, но Искорка вздрогнула и уронила свой столовый нож на пол.

— Ничего! — резко сказала она, остановив Пиппина, который собирался позвать слугу. — Я возьму вот этот, мне только для сыра.

— Фродо, — продолжил Гендальф все тем же добродушным тоном, — готов ли ты снова отправиться в путешествие? Торжества отгремели и ты, верно, заждался того момента, когда можно будет увидеть Бильбо.

Искорка слушала разговор, уткнувшись взглядом в стол. Длинный тонкий нож, который она взяла с общей мясной тарелки, был остро заточен. Она тонко нарезала сыр, неотрывно глядя на то, как аккуратно и легко скользит блестящее лезвие по желтому куску, как играют блики на красивой узорчатой рукояти.

— Да, — без энтузиазма отвечал Гендальфу Фродо, — пора бы уже.

— Как ты чувствуешь себя, мой дорогой друг?

Голос Гендальфа звучал спокойно и тепло, и Искорка оторвала взгляд от ножа в своей руке и исподлобья посмотрела на Фродо. Он все также перемешивал ложкой кашу и не смотрел Гендальфу в глаза.

— Все в порядке, — сказал он своей тарелке.

— В суматохе последних дней мы не так часто встречались. Но ты выглядишь измотанным. Может быть есть что-то, что беспокоит тебя?

Гендальф стал говорить строже и тверже, но Фродо отчего-то усмехнулся.

— Беспокоит? О нет, Гендальф, все в полном порядке, разве что спал сегодня плохо, вот и выгляжу усталым.

— Что же тебе снилось? — продолжал Гендальф и Искорка вся напряглась. Теперь она неотрывно следила за хоббитом, который наконец отложил в сторону свою ложку и открыто посмотрел на волшебника.

— Ничего не снилось, — пожав плечами ответил он. — Разве мне должно что-то сниться? Тебе вот, Сэм, снилось что-то этой ночью?

Фродо перевел вопросительный взгляд на сидевшего по левую руку от Гендальфа Сэма и тот невнятно и скомкано проговорил "нет", на что Фродо как-то задиристо улыбнулся.

— Вот видишь. Хоббиты редко видят сны, — продолжил он, теперь уже глядя в упор на Искорку.

Под его внимательным взглядом она занервничала еще больше и сильно сжала приборы в своих руках. На фоне что-то говорил Мерри, ему поддакивал веселый голос Пиппина, но она, прикованная к большим и неожиданно насмешливым глазам Фродо, не различала их слов. По спине пробежал холодок. Отчего он так неотрывно и изучающе смотрит на нее? Словно шкодливый злой ребенок, поймавший жука и собравшийся отрывать по очереди его тонкие лапки. Подступила тошнота. Она отвела взгляд, потянулась к стакану и начала жадно пить воду.

— Я вижу, Фродо, что-то беспокоит тебя, — не унимался Гендальф и на лице хоббита проступило раздражение. — Не замечал ли ты чего необычного? Поделись со мной... Фродо, — сказал Гендальф мягко и будто бы даже ласково, — ты можешь довериться мне. Ведь я твой добрый друг.

И тут Фродо внезапно засмеялся. Раскатистым глубоким звуком отражался голос его от высокого потолка трапезной и оседал мурашками на коже. За столом все застыли в немом изумлении, а Искорка, кажется, даже перестала дышать.

— Никогда не привыкну, — произнес, наконец, Фродо сквозь смех, — никогда я не привыкну к твоей манере выбирать друзей, Олорин... — Фродо покачал головой из стороны в сторону, расплывшись в кривой недоброй усмешке. Слева от нее Гендальф весь подобрался, словно приготовился к прыжку. — Как же ты поглупел в этом дряхлом теле, — продолжал меж тем Фродо. — Ты так увлекся этими играми с полуросликами, что перестал видеть, что происходит у тебя перед самым носом! Что ж, это было даже забавно.

— Вот как, — голос Гендальфа был очень тихим и спокойным.

— Да, вот так, — Фродо сложил руки на груди и посмотрел на Гендальфа с нескрываемым самодовольством. — Тебе ведь нравилось, это, правда, Олорин? Создавал для них иллюзию свободы... Не вмешивался. Заставлял их делать выбор! Как же, это ведь их борьба, не так ли? Сами принимают решения, сами идут на смерть — твои маленькие босоногие солдатики! — Фродо усмехнулся, и Искорку передернуло от внезапно разлившегося в помещении холода. Мерри и Пиппин, которых она видела со своего места, были бледнее белого. Стало очень тихо. — Но теперь вы поменяетесь местами, Олорин. Настало твое время, теперь выбор будет и у тебя.

— Мистер Фродо! — Сэм закричал и вскочил с места. — Что вы такое говорите! — голос его сорвался на плач.

— Угомони его, пока я не уменьшил количество хоббитов в твоей свите, — выплюнул Фродо.

— Сядь Сэм, — прогремел голос Гендальфа, все еще смотревшего на Фродо в упор, и Сэм сразу послушался. — Твой господин больше не слышит тебя.

— До чего же они глупые, правда, Олорин? Как ты не устаешь им все объяснять? — на этих словах он скривился и подался вперед, к Гендальфу.

Искорка смотрела на Фродо и ей казалось, будто она снова оказалась в своем ночном кошмаре. Его глаза под тяжелыми темными веками пожелтели, радужки лишились своего ясного синего оттенка и налились красным — он не был похож сам на себя! Да ведь это и не был он!

— Я хочу посмотреть, какие слова ты найдешь для них, чтобы оправдать свой поступок. Победа ведь стоит этого? Цена не так уж высока.

И тут Искорка внезапно поняла, о каком выборе заговорил враг и что он вынуждает Гендальфа сделать.

— Нет! — она не смогла сдержать крика и все глаза вдруг разом обратились к ней. — Должен быть другой путь! — всхлип застрял у нее в горле, она стиснула зубы и замолчала.

Она смотрела в наполненные черным презрением и осознанием собственного превосходства глаза и с отчаяньем понимала, что Фродо уже не слышит ее. Все было хуже, куда как хуже, чем тогда, с Дэнетором! Фродо слишком долго носил кольцо, он был слаб и измотан, а они были так беспечны, что не заметили его борьбы. Теперь он бесправный немой узник в собственном же теле, он не сможет противиться!

— Глупая, непутевая девчонка, — медленно и властно заговорил он. — Ты была послана мне в помощь, ты была благословением, а превратилась... Какое жалкое зрелище! Но хоть под конец пригодилась, — продолжил он бесстрастно, но Искорке захотелось кричать. — Признаться, это тело такое убогое, — все еще продолжал он, рассматривая вытянутые перед собой руки с девятью короткими пальцами. — Такое мягкое, такое уязвимое... До ужаса маленькое! Но все равно жаль, что придется с ним расстаться, я успел привыкнуть.

Должен быть другой выход! Сердце в ее груди металось как загнанный зверь, по спине стекал липкий пот. Ей стал вспоминаться Дэнетор и его борьба с врагом, его бессилие, его смерть... Неужели Фродо суждено погибнуть так?! Но и это не спасет их! Это она! Она держит его здесь, из-за нее он не исчез!

— Я вернусь! — отчаянно выкрикнула она. — Я вернусь обратно, и ты сгинешь!

— Ну нет же, нет, — он скривился, откровенно потешаясь над ее гневом, — глупая, маленькая девочка, заигравшаяся с темными ритуалами и ничего не понимающая. Ты разорвала все связи! Ты отказалась от родства! В том мире нет ни одной живой души, что ждала бы тебя, что привязывала бы тебя к нему.

— Ты лжешь! Моя бабушка!

— Мертва, — с садистским удовольствием растянул он.

Сердце пропустило удар. Было очень больно, она забегала взглядом по столу и уставилась на свои руки, все еще державшие приборы. Горькая, темная вина разлилась внутри. Она кусала губы и никак не могла сделать глубокий вдох. Она все испортила...

"Ты уже все изменила" — вспомнились слова Радагаста. Изменила... Сломала! Изуродовала!

Звуки доносились до нее словно сквозь толщу воды, Гендальф говорил что-то грозное, голос Фродо отвратительно смеялся, а она никак не могла остановить вереницу воспоминаний, пробегавших перед глазами. Сладкий цвет апельсинов в саду Минас Тирита проникает в ноздри, под величественными сводами Медусельда звучит простецкий мотив. Эовин хлопает в такт хоббичьей песне, а в Росгобеле сходит снег и кроличья упряжка несется, не разбирая дороги. Радагаст бережно достает из-за пазухи ежа... И поверх всего этого — он, он, он! Гордо сидящий в трапезном зале Ривенделла, сосредоточенно смотрящий на нее в Радагастовой хижине, улыбающийся ей после битвы в Хельмовой пади! Его голос, его глаза, шершавые руки — она будто проникла к нему под кожу, просочилась в его мир.

Но она — яд. Она погубит его! Погубит их всех. Ее не должно было быть здесь.

— Это моя вина, Гендальф, — она отчего-то стала странно спокойной и уверенной. Воздух сделался кристально прозрачным. В голове ее монотонно проигрывалась только одна мысль, одно отчаянное "прости" крутилось заевшей пластинкой. На врага в теле хоббита она больше не смотрела, а вглядывалась только в мудрые глаза дорогого друга. Если он не согласится, будет сложно. — Только я держу его здесь. Сделай это.

На лице Гендальфа отразилось понимание, и раньше, чем он успел облечь свои мысли в слова, она осознала, что он откажет.

Ладонь крепко сжала холодный металл. В голове было до ужаса пусто. Малодушная мысль проскользнула на грани сознания — сейчас, вот сейчас, Гендальф все поймет и успеет, отведет ее руку. Но она не дала ему этого времени. Быстро задрав подбородок и вытянув шею, она ударила по ней острым лезвием, ровно туда, где набатом бился пульс. Невыносимая боль пронзила тело, заставив жутко закричать. Боль лишала рассудка, она начала слабеть и падать в темноту.

Темнота забрала ее. Все прекратилось.

В тот момент, как сердце ее перестало биться, в светлой комнате жилых покоев от ужасного сна очнулся Леголас. Оглушенный, он лежал на спине и смотрел в потолок. Мир за окном его комнаты уже отошел от сонной неги и он чувствовал жизнь, растекающуюся по улицам города. Стряхивали с себя ночную сырость редкие деревья, затевали свои песни птицы. Проснувшиеся люди радовались солнцу, лету и новому дню.

За ушами что-то щекотало, и он, запоздало осознав, что плачет, поднес ладонь к лицу и стер с глаз слезы. Пытаясь убедить себя, что все увиденное было лишь его сном, его кошмаром, он вновь закрыл глаза и представил себе ее лицо. Но обмануться не получалось. Тонкая ниточка, что связала их совсем недавно и крепла с каждым днем, оборвалась. Он больше не чувствовал ее, не было даже отголоска, легкого отблеска ее присутствия. Она ушла насовсем и не было во всей Арде силы, способной ее вернуть.