Огненный цветок (гет)

Зеленый был первым увиденным ею цветом. Как хорошо смотреть на зеленый, как спокойно и радостно уткнуться в него лицом, зарыться в него носом и вдохнуть свежий запах травы, росы и влажной земли. Она перевернулась на спину и пришел синий. Светлый синий, почти лазурный, раскинулся над ее головой бесконечной глубиной. Синий, самый человеческий цвет. Она с трудом заставила себя сесть, и на нее тут же обрушились другие краски: морщинистым спокойствием древесной коры проступил бурый, желтый вспыхнул отблеском солнца на листе, фиолетовый заиграл маленьким луговым цветком.

Голова раскалывалась на части. Попытка потянуться к последнему воспоминанию принесла боль, боль мазнула перед глазами красным. Она снова закрыла глаза и ее окутали звуки. Ветер шумел в кроне деревьев, тихо и как-то печально щебетала птица, в траве жужжал шмель. Где-то далеко затараторил дятел, да, определенно дятел.

— Что за чертовщина? — на грани слышимости проговорила девушка. Вокруг был лес и это, конечно, не было чем-то из ряда вон выходящим — в лесу она бывала часто, но чтобы совершенно не помнить, как в нем оказалась... Нет, такое случается впервые. Судя по затекшему телу и боли в голове она лежала тут довольно давно и была совершенно одна. Никаких вещей тоже не было. Ни рюкзака, ни сумки, ни следов других людей — ничего.

— Спокойно, — продолжила девушка. — Надо найти последнее воспоминание.

Последним оказалось воспоминание о веселом празднике на берегу широкой реки. Был вечер, вокруг было много людей, шума, смеха... Была гитара и зычный варган. Был белый песок и высокий костер, в котором задорно трещали шишки и сосновые ветки. Потом была пустота. А теперь был лес. "Неужто я так надралась, что не помню, как ушла в лес? Надо найти кого-нибудь и выбираться отсюда". И с этим намерением она наконец встала.

Осмотрев поляну, она попыталась найти хоть какой-то различимый ориентир, намек на тропу или выход на открытое пространство. Но ничего подобного не было и в помине. Лес казался старым, густым и очень темным. За пределами небольшой поляны стоял полумрак, а кроны так густо переплетали свои ветки, что казалось слились в единую древесную сеть. "Как-то мало похоже на береговые сосны" — подумалось ей. Но выбора не было. Обогнув поляну по кругу она выбрала наименее густую часть леса и шагнула под кроны.

* * *

Пробираться через лес оказалось занятием не из приятных. В густом подлеске приходилось все время быть на чеку, чтобы не упасть, зацепившись за поваленное дерево или выступающий корень. Вокруг не было никаких следов человека и никаких точных ориентиров, и потому девушка старалась заламывать ветки и оставлять найденным камешком знаки на деревьях. Через добрых пару часов такого пути по лесу она выбилась из сил. Измазанная в паутине, потная и разцарапанная она присела на поваленное дерево, чтобы передохнуть. Лес казался непроходимым, и она уже было подумала, не вернуться ли на полянку и не поискать ли другой путь, как заслышала вдали приглушенные голоса.

Радость и облегчение волной прокатились по телу. "Люди! Меня нашли!" — с такой мыслью она уже готова была закричать, но внезапно остановилась. "А что если это не грибники? И не спасатели? С какой целью человек мог забраться в такую чащу?". На этих мыслях она решила повременить и понаблюдать за развитием событий. Опустившись в ложбину у корней раскидистой липы, она замерла и прислушалась. Голоса приближались.

— Потому что не надо было сходить со старой дороги, вот почему! — зычно пробасил первый.

— Нам было приказано прочесать лес! — огрызнулся второй. — Как мы найдем огненный цветок, если останемся на дороге? Я не хочу вернуться в крепость с пустыми руками, потому что в таком случае командир мне их отрубит!

— Дурень! Теперь мы рискуем вовсе не вернуться в крепость!

Голоса приближались и звучали уже очень близко. Девушка сжалась и затаила дыхание. Обнаруживать себя расхотелось вовсе. Двое прошли мимо ее укрытия, и она увидела их широкие спины. Невысокие, коренастые, они казались вылепленными из глины. На их головах были одинаковые металлические... Хм, каски? Шлемы? Странные головные уборы дополнялись не менее причудливой одеждой. На обоих были надеты металлические доспехи, черт возьми, настоящие доспехи, из-под которых виднелось грязно-бурое тряпье. На спине у странных людей были закреплены круглые деревянные щиты, а на поясе висели огромные зазубренные на концах мечи.

"Может реконструкторы?" — закралась тайная надежда. Разговор меж тем продолжался.

— Это я-то дурень?! — взревел второй и выругался незнакомыми девушке словами. — Да таких олухов как гундабадские орки я еще не встречал!

Это фраза вызвала у первого гнев. Он злобно рыкнул, молниеносно выхватил свой меч и побежал на второго. Но второй будто был к этому готов и ловко отбил атаку. Какое-то время они дрались, пока первый наконец не поставил успешную подножку и не повалил второго на землю.

— На твою радость, Сахтар, я пока не голоден, не то отрезал бы тебе руки вперед нашего командира, — первый убрал меч в ножны. — Вставай. Надо искать выход на старую дорогу пока нас самих не отыскали пауки. Они одинаково рады что эльфийскому, что орочьему мясу.

И тут тот, которого звали Сахтар, повернулся лицом к укрытию под липой. Девушка взглянула на него и преисполнилась отвращением. Уродливое широкое лицо, с мясистым плоским носом и узкими щелками глаз еще более портило злобное выражение, окончательно убедившее девушку в нечеловеческой природе этих двух типов. Сахтар повел головой из стороны в сторону и громко принюхался.

— Чуешь? — спросил он первого. — Пахнет человечиной.

Страх быть обнаруженной сковал тело девушки. Казалось, она разучилась дышать, а сердце звучало так громко, что еще чуть-чуть и его стук выдаст ее. Тут и первый тип повернулся к липе.

— Ничего я не чую, хотя тут и могла сдохнуть какая-нибудь тварь. Пошли.

Но Сахтар не послушал и подозрительно принюхиваясь направился в сторону липы. Мысли метались в голове девушки, и не находилось никакого выхода. У нее не было ни единого шанса против этого уродливого создания. Сахтар был уже в нескольких десятках шагов от укрытия, когда она приняла отчаянное решение. Собрав всю свою волю в кулак, она рванула из-под липы в сторону, противоположную этим двум типам, и со всех ног побежала через лес. Сахтар проревел что-то нечленораздельное и побежал ей вслед. Его товарищ тоже пустился в погоню. И тут одновременно произошло сразу несколько событий. Девушка запнулась и кубарем покатилась в овраг, заросший молодым орешником, Сахтар с ревом отправился за ней, а его напарник издал полный боли крик. Сахтар обернулся и увидел позади себя нескольких огромных пауков, один из которых уже успел насквозь пронзить жалом его напарника. Пауки начали нападать, он выхватил меч и стал обороняться. В это время в овраге девушка уже поднялась на ноги, и обнаружила себя всю измазанной в липкой плотной паутине.

— Паучье гнездо! — в ужасе воскликнула она и стала взбираться вверх по склону оврага. Преодолев сложный подъем, она оглянулась назад и увидела, что пауки уже справились с Сахтаром и пеленали его тело в паутину. Эта новость не добавила ей оптимизма, и с новыми силами она ринулась бежать прочь. Пауки ожидаемо последовали за ней, и к ее ужасу их становилось все больше и больше. Надежда на спасение была призрачной. Девушка повернула в сторону как ей казалось более редкого участка леса, но за ближайшим деревом ее ждала уродливая морда очередного паука. Он клацнул загнутыми челюстями, девушка попятилась назад и упала. Казалось, это конец, паук уже приготовился вонзить в нее жало, как из-за ее спины полился ослепительно яркий свет. Паук сжался и отступил, свет заставил ее зажмуриться. Сзади раздался голос:

— Что ты тут растянулась, быстрее! За этим выползут другие!

Она обернулась, но свет помешал ей четко рассмотреть говорившего. Что-то задвигалось и замельтишило перед глазами, кто-то дернул ее за шкирку, и вот она уже лежала на непонятном транспортном средстве. Краем глаза она увидела полозья.

— Салазки?! — вслух воскликнула она. — И кролики, — ее взгляд метнулся к мелькающим впереди животным. — Росгобельские, мать вашу, кролики! — с этими словами девушка закрыла глаза и не открывала их до тех пор, пока не почувствовала, что салазки замедлили ход, перестали трястись и остановились.

— Я знаю, кто вы! — едва выбравшись из салазок воскликнула девушка. — Вы Радагаст! Радагаст Бурый!

— Тоже мне, новости, — безразлично откликнулся Радагаст. — Все в этом лесу знают кто я. Но мало кто знает, кто ты, — Радагаст оглядел ее внимательным взглядом. Перед ним стояла чумазая, испачканная в паутине и земле высокая молодая женщина. Необычные штаны и рубашка, равно как и причудливая обувь не сильно его удивили. Внимание Радагаста привлекло ее лицо. Темно-рыжие волосы, спутавшиеся и растрепанные, выглядели ярким пятном и сильно контрастировали с черными как смоль широкими бровями. Светлые зеленые глаза смотрели скорее любопытно, чем испуганно, а на правой щеке проступил кровоподтек. Бледное кругловатое лицо девушки не было ни молодым, ни зрелым. Оно было лишено юношеской гладкости и бархатистости, но и не выдавало никаких признаков возраста. Время будто застыло на нем, и невозможно было с какой-либо точностью сказать, сколько ей лет. Радагаст всматривался в него, будто желая убедиться в том, в чем до сих пор не был вполне уверен.

— Что ж, тогда мне стоит назваться, — чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом сказала девушка.

— Нет, время еще не пришло, — остановил ее Радагаст, — а когда придет, я назову тебя сам. Чтобы дать кому-то имя нужно сначала узнать, что он такое. С тобой я пока не разобрался. Но об этом рано. Пойдем, тебе стоит отдохнуть, — и с этими словами он прошел внутрь перекошенной хижины, сквозь которую росло дерево.

— Дать мне имя, — пробурчала девушка, последовав за ним. — Словно я кошка какая.

— Нет, на кошку ты совсем не похожа, — ничуть не смутившись ответил Радагаст.

— Но у меня уже есть имя!

— О нет, нету. Есть набор звуков, на которые ты привыкла откликаться там, откуда пришла. Но здесь имени у тебя еще нет.

— Что ж, значит это правда, — взволнованно отозвалась девушка. — Я действительно в Средиземье, а те типы в лесу были настоящими орками.

— Да, это были два бестолковых орка, отбившихся от отряда, — подтвердил Радагаст. Он прошёл в центр хижины к столу, на котором в беспорядке лежали какие-то склянки, свитки, пучки трав, ветки и камни, кажется виднелось даже птичье гнездо.

— Но как?! — продолжила девушка. — Это невозможно! Средиземье выдуманный мир! Он не существует!

— Да что ты? — хмыкнул Радагаст. — А какой же тогда существует?

— Мой мир, реальный, — начала втолковывать ему девушка, — планета Земля, двадцать первый век, Евразия, Америка, Африка, — она нервно заходила по хижине. — Самолеты, автомобили, электричество и интернет, антибиотики и вакцины, университеты, больницы, школы. Мои близкие, — на этом к горлу подступил ком. Она взглянула на Радагаста и увидела в его глазах сочувствие. — Я их больше не увижу, так?

— Ничего нельзя сказать наверняка, дитя, — Радагаст подошел к ней и протянул чашку с какой-то мутной жидкостью. — Держи вот, выпей. Тебе станет полегче.

Содержимое чашки приятно пахло травами. Она сделала несколько коротких глотков и присела на стоящий у стола стул. Отвар видимо был успокоительным, ее начали охватывать какая-то отрешенность и безразличие. В голове возникали знакомые лица и голоса. Друзья, коллеги, родственники представали перед ее взором и сердце разрывалось на части. Совсем плохо стало, когда разум добрался до любимого старушечьего лица. Ком из горла пополз выше, дыхание перехватило.

— Бабушка, боже мой, моя бабушка! — вырвалось у нее вслух. "Она этого не переживет" — продолжила девушка уже про себя, — "я последняя, самая близкая, единственная ее родная душа".

— Допей отвар и приляг, тебе станет полегче, — почти ласково сказал Радагаст.

"Прилечь, да, надо прилечь. Наверняка это всего лишь сон, я проснусь и наваждение развеется". И она осушила чашку одним большим глотком и проследовала за Радагастом в маленькую комнатку, где обнаружилась довольно уютная кровать. Едва ее голова коснулась подушки, она провалилась в сон.

* * *

Открыв глаза она сразу поняла, что все еще находится в хижине Радагаста. Во рту пересохло, а тело наприятно затекло. Кажется, она спала довольно долго. Поднявшись с кровати, девушка нашла в комнате умывальник, умылась и напилась из него воды, после чего пошла искать Радагаста. Волшебник обнаружился сидящим на пороге хижины и курящим трубку. У его ног столпилась, иначе не сказать, кучка белок, которые беспокойно трещали. Одна из них забралась по рукаву его балахона и начала теребить мочку уха, будто пыталась привлечь внимание и убедить его в чем-то. Волшебника такое бесцеремонное обращение с собственным ухом вовсе не смущало, он по-прежнему внимательно глядел на белок у своих ног и слушал их трескотню.

— Как белки относятся к табачному дыму? — спросила девушка первое, что пришло в голову.

— По-разному, — ответил Радагаст. — Торопыжка вот, — он указал движением подбородка на недовольную белку у себя на плече, — терпеть не может.

— Торопыжка?! — опешила девушка. — Меня ты тоже как-нибудь по-дурацки назовешь?!

— Будешь и дальше так спешить, назову тебя Торопыгой, — откликнулся он.

— Ты не можешь меня так назвать!

— Отчего же?

— Оттого, что так уже зовут белку!

— Да, потому я и сказал Торопыга, а не Торопыжка, — спокойно разъяснил он. Перспектива получить имя от Радагаста стала еще менее привлекательной. Девушка присела рядом и уставилась на беспокойных белок.

— Сколько я проспала? — решила продолжить разговор она.

— Ночь и полдня.

— Да, многовато. Получается часов восемнадцать, — прикинула она. — Почему белки так обеспокоены?

Радагаст серьезно оглядел ее, выпустил колечко дыма и немного помедлив сказал:

— Они почувствовали злую волю, всколыхнувшую лес. И не только они, многие почувствовали.

— Это тень, легшая на Лихолесье, да? — начала вспоминать историю Средиземья девушка. — Какой сейчас год, Радагаст? Куда я попала?

— Ты не знаешь этого?

— Откуда же мне это знать!

— Ну ты многое знаешь, — справедливо возразил он. — Как меня зовут знаешь, кто такие орки знаешь, где ты находишься знаешь.

— Но не знаю, почему, — начала распаляться девушка. — Послушай, Радагаст, я очнулась на какой-то поляне, меня чуть не убили орки, а потом чуть не сожрали пауки. Обо всем, что творится в этом мире я знаю из книг, которые читала до того как очнулась в лесу. Книги эти конечно достаточно подробно описывают события в Средиземье, но не настолько, чтобы я точно знала дату, когда Радагаст Бурый беседовал на пороге своей хижины с кучей белок! Или дату, когда два мерзких орка искали в лесу неведомый огненный цветок!

— Огненный цветок?

— Да, видимо какой-то ценный лихолесский эндемик, — раздраженно продолжила девушка, — который очень понадобился их командиру. Может орочий геморрой лечит, я не знаю! И знать не хочу!

На этом она встала и направилась обратно в хижину. Раздраженно меряя шагами большую комнату с деревом посередине она думала, как быть дальше. Тысячи вопросов всплывали в голове. Как она попала сюда? Сможет ли она вернуться домой? Что ей делать сейчас? Искать Гендальфа? Отправиться в Ривенделл, к Элронду? Рассказывать ли о том, что она знает из книг? О войне кольца? А если из-за нее что-то пойдет не так? Она оперлась руками на стол и опустила взгляд. Радагаст Бурый еще живёт в своей хижине в Росгобеле, а значит, еще не было совета у Элронда или же эти события происходят прямо сейчас.

— Сейчас три тысячи семнадцатый год третьей эпохи, — раздался голос Радагаста. — Сегодня первый день после летнего солнцестояния, то есть, двадцать первое июня.

— Двадцать первое июня, — тихо повторила она. — Еще больше года.

— Стебель нужно обрезать немного ниже самой коробочки, вот так, чтобы сухие стенки не повредились и семена не высыпались на землю, — Радагаст ловко поддел сухой плод, быстро срезал его и спрятал в мешочек на поясе. Стоял конец августа, было самое время заготавливать семена расторопши на зиму. Радагаст срезал еще один плод и передал нож девушке, которая слушала волшебника очень внимательно. Нож срезал еще одну коробочку и она отправилась в мешочек к остальным.

Два месяца, проведенные девушкой в доме у Радагаста, прошли для нее очень тяжело. За первым шоком, испытанным в тот день, когда волшебник назвал ей текущую дату, пришла злость, за ней — отчаяние и апатия. Сперва она не могла до конца поверить, что все происходит на самом деле. Она множество раз прокручивала в голове события, произошедшие с ней "в Средиземье", чтобы найти подвох или какую-нибудь несостыковку, будто бы пыталась заметить плохо выставленную декорацию или отклеивающуюся бороду у Радагаста. Но ничего такого не было и в помине: мир вокруг был непривычным, но определенно реальным. В первые недели в ее душе еще жила надежда на то, что удастся попасть обратно, что стоит только найти правильный способ, нужную последовательность действий и все вернется на круги своя. Но постепенно пришло понимание, что она здесь если и не навсегда, то очень надолго. С этой мыслью на нее навалился груз потери, для нее будто в одночасье умерли все те, кого она знала и любила, будто всю ее жизнь стерли ластиком как неудачный набросок и теперь на ее месте остались некрасивые серые следы от карандаша и шероховатость бумаги. В эти беспросветные дни она подолгу лежала в отведенной ей Радагастом комнате и вспоминала своих близких. Их было не так много, но потеря каждого оставляла глубокий след. Она отрешенно думала, что сейчас ей было хуже, чем после смерти родителей, когда маленькой девочкой она стояла у гробов и видела восковые лица тех, кто был тогда самим ее миром. Принять их уход было сложно, но по крайней мере он был однозначным и ясным, чудовищно неисправимым и потому пережитым. Сейчас же не было никакой ясности, была только смертельная пустота и всеобъемлющее одиночество.

Радагаст не предпринимал никаких попыток вытащить ее из этого состояния или как-то утешить. Он приносил ей поесть, но не настаивал, если тарелка с завтраком не опустошалась до самого вечера. Казалось, Радагаст просто наблюдал и ждал, когда она сама примет какое-то решение. Имени он ей так и не дал, и внешне вообще не интересовался ее делами. Если она обращалась, он всегда отвечал и помогал ей: нашел по ее просьбе сменную одежду, выдал теплое одеяло для прохладных ночей, отвечал на вопросы о жизни в лесу и устройстве хижины, — но не более. Он не пытался выведать, что ей известно о Средиземье, и равнодушно реагировал на ее осведомленность относительно каких-либо событий, и потому когда она обратилась к нему с необычной просьбой помочь выучить синдарин, он согласился, и даже нашел в своей скромной библиотеке, состоящей по большей части из сборников лекарственных трав, несколько подходящих книг.

Теперь жизнь девушки обрела какое-то подобие ежедневного расписания: с утра она помогала Радагасту с завтраком и по хозяйству, а затем усаживалась за книги. Вопрос языка также был из числа тех, что не давали ей покоя с самого первого дня. В своем мире она знала несколько языков, и, признаться, была довольно успешна в их освоении: учеба всегда давалась ей играючи, а языки доставляли особенное удовольствие. Тут она, видимо, говорила на всеобщем наречии, так как без труда понимала Радагаста и тех орков в лесу. Но говорить — одно, ее заботило письмо. Сможет ли она писать? И как будут выглядеть записи, сделанные ее рукой? Как оказалось волнения эти были напрасными. Из-под ее пера выходили вполне понятные и знакомые буквы, легко складывавшиеся в слова. Тенгвар совсем не был похож на буквы ее родного языка, но писать им оказалось очень привычно и естественно.

После этого открытия учить синдарин было не настолько сложно, как представлялось в начале: не пришлось запоминать новое письмо и тренировать руку выводить незнакомые буквы. Девушка начала составлять для себя словарь с основными словами на синдарине, привлекая к этому Радагаста, и периодически включать их в свою речь. К концу августа она уже знала базовые фразы приветствия, названия дней недели и месяцев, местоимения, названия цветов и другую простую лексику.

— Pae-a-odog, — произнесла девушка, отправляя очередную коробочку в поясной мешок. — Семнадцать.

— Pae-ar-odog, — поправил ее Радагаст. — И ударение надо ставит на "е".

— Да, точно. Pae-ar-odog, — повторила девушка. — Pae-a-tolodh, pae-a-neder, taphae, — восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый плоды отправились в мешочек.

Изучение языка отвлекло ее от тягостных мыслей и помогало проживать новую жизнь. Кроме этого, важной частью ее ежедневной рутины стал бег. Привычка бегать по вечерам, сформированная за долгие годы прошлой жизни, сейчас как нельзя была кстати. За время изнурительных пробежек по условно безопасным тропинкам, которые в окрестностях хижины показал ей Радагаст, она проживала и перерабатывала все тяготившие ее эмоции, вымещала гнев и выпускала наружу отчаяние. Иногда она загоняла себя до предела, до того состояния, в котором ноги отказывались держать ее, а легкие готовы были вывернуться наружу. Тогда она садилась на землю и плакала, и с каждой слезинкой освобождалась от боли. Приходила назад с пробежек она всегда спокойной и решительной.

— Нужно возвращаться обратно, — прервал их неспешное занятие волшебник. — Вечереет, а мы находимся почти у южной границы леса. В темноте здесь будет небезопасно. Кроме того, нужно успеть подоить Белошейку.

Белошейкой звали козу, живущую в сарае позади Росгобельской хижины. Кроме нее хозяйство волшебника составляли также несколько кур, несущих неестественно крупные яйца, огородик с неаккуратными грядками редиса, моркови и других овощей, ну и конечно десяток больших кроликов, понимавших волшебника без слов и используемых им в качестве средства передвижения. Такое нехитрое хозяйство, за которым Радагаст с виду и вовсе не ухаживал, было вполне способно обеспечить его необходимым пропитанием. В первые же дни пребывания девушки в хижине он поставил ее перед фактом, что не охотится на животных и птиц, и если она хочет питаться мясом, ей придется добывать его самостоятельно.

— В этом нет никакой необходимости, — ответила ему тогда на предложение поохотиться девушка. — Я не ем мяса уже очень давно и никак от этого не страдаю. Я, так сказать, травоядная, и с удовольствием буду жевать морковку или что у тебя там еще растет.

— Что ж, это хороший знак, — ответил на это волшебник. На ее удивленный вопрос, что еще за знак видит в этом Радагаст, тот промолчал, и у девушки возникло чувство недосказанности, будто волшебник что-то скрывал от нее.

Это чувство возникало у нее за прошедшее время рядом с Радагастом очень часто. Иногда оно скользило во взгляде, которым он окидывал ее фигуру во время работы или изучения синдарина, нередко проскальзывало в словах, обращенных к ней. Она ощущала, что волшебник не до конца искренен и не вполне ей доверяет. И хотя она понимала, что в его положении это было вполне естественным, такое недоверие не могло не уязвлять. Во многом из-за этого она пока ничего не рассказывала Радагасту о будущем и не пыталась расспрашивать его о настоящем, чтобы не вызвать подозрение излишним любопытством. Впрочем, останавливало ее также и то, что она еще не решила открывать ли Радагасту информацию о предательстве Сарумана. Если говорить о будущем, то только предупредив его, иначе он сразу же все расскажет белому колдуну. Но поверит ли Радагаст в ее слова? Она не могла быть в этом уверена и потому все еще сомневалась.

— Давай сюда свой мешочек, — проговорил Радагаст, убирая нож в чехол на поясе. — Пусть все будет в одном месте.

Он пересыпал расторопшу, завязал мешочек и убрал его в мешок побольше, висящий за спиной. Опершись на свой посох, он подозвал девушку:

— Пойдем, путь не близкий, а кроликов я отпустил по их делам.

— Какие у кроликов могут быть дела? — смеясь спросила девушка. — Ищут травку повкуснее? Или перекидываются свежими слухами с белками?

— Не стоит недооценивать маленьких обитателей леса, милочка, — назидательно возразил Радагаст. — Они проживают жизни не менее насыщенные, чем наши, и дела их зачастую играют не меньшую роль в судьбе большого мира.

— Не надоело тебе еще называть меня "милочкой" и "девочкой"? — продолжила она. — Нет, ты не подумай, к обращению "эй, ты" я уже попривыкла, но все же было бы удобнее называть меня по имени.

— Тебе лишь бы усмехаться!

Занятые этим нехитрым разговором они проходили через лес, выбирая еле заметные, одному Радагасту знакомые тропки. Солнце уже совсем плохо освещало лес, наступали сумерки.

— Расскажи еще о расторопше, — продолжала разговор о лекарственных растениях девушка. — Зачем нам столько ее семян?

— Они хорошо лечат отравления и помогают от зубной боли. В прошлом году у Себастьяна разболелся его последний зуб, только отвар из расторопши и помог.

— Себастьян? — вспомнила спасенного в "Хоббите" ежика девушка. — Он до сих пор жив?

— Увы, нет. По ежиным меркам он прожил очень много зим, но прошлой весной старость одолела его. Он был мне дорогим другом, крошка Себастьян, и я продлевал его жизнь как мог. Но и сил волшебника не достаточно, чтобы избежать предначертанного, — он на время замолчал. — Я закопал его возле раскидистого дуба, недалеко от хижины.

— Покажешь мне это место завтра? — ласково спросила девушка, но прежде чем Радагаст успел ответить, воздух пронзил протяжный вой.

— Что это?

— Это вой варга! — ответил Радагаст. — Вперед! Надо убираться отсюда! Мы слишком близко к Дол Гулдуру, должно быть нас учуяли варги-разведчики, — на этих словах он пронзительно просвистел и через мгновение к нему подлетела сойка. Радагаст что-то быстро напел ей, и та сорвалась прочь. — Бежим, если нам повезет, кролики успеют.

И они побежали. Ветки хлестали по лицу, тропинка утопала в густой траве, а местами и вовсе терялась, но они бежали изо всех сил. Прыть, с которой передвигался Радагаст, очень удивила девушку, она едва за ним поспевала. Вся его дряхлость мгновенно испарилась, он был собран и ловок. Вой между тем все приближался, и уже не один волчий голос слышался в сумеречном лесу.

— Они нас настигнут, Радагаст! — в отчаянии прокричала девушка.

— Тогда мы будем от них отбиваться!

"Так себе перспектива" — подумалось девушке, но она решила не тратить дыхание на лишний разговор. Тропинка петляла, ветки ударяли по лицу все чаще, ноги цеплялись за корни. И вот наконец произошло неизбежное: совсем рядом прогремел волчий рык и из-за дерева показались желтые глаза.

— Держись ближе ко мне, — окликнул ее Радагаст и зажег на конце посоха свет.

— Огонь! — прокричала девушка. — Варги боятся огня! Подожги мне ветку, — и она протянула к посоху волшебника крупную ветку найденную под ногами. Вспыхнувшее пламя озарило небольшой участок леса перед ними и девушка увидела еще больше желтых глаз. Три пары глаз, она насчитала трех животных, которые намеревались их убить.

Варги подходили все ближе, Радагаст достал висевший на поясе нож, а девушка начала подбирать крупные шишки из-под ног и складывать в карман. "Лучше, чем ничего", подумалось ей. Сосновая ветка в руке горела обжигающе ярко.

И тут началось. Первая тварь в один большой прыжок преодолела разделявшее их расстояние, но Радагаст был быстрее: он ударил перед собой посохом и варга отогнала ослепительная вспышка света. Девушка подожгла шишку и бросила в другое животное, но не тут-то было: трюк из "Хоббита" не сработал, шишка хотя и попала в варга, не причинила ему никакого вреда. Он оскалился и пошел в сторону девушки. Радагаст и в этот раз был быстрее, он метнул свой маленький ножик и попал варгу прямо в лоб. Большая туша испустила рев и рухнула вниз.

— Минус один! — промолвила девушка, но тут же растеряла свой оптимизм. Первый, самый крупный варг уже оправился от колдовства Радагаста и шел прямо на нее, в то время как Радагаст ввязался в схватку с третьим. Девушка махнула перед мордой зверя зажженной веткой и он отступил на пару шагов, что дало ей возможность поднять с земли большой камень. Камень полетел прямо в морду варгу, тот взревел, но кажется это его только больше разозлило. Девушка перехватила ветку поудобнее и ударила его по морде. Огонь стремительно догорал. Внезапно она услышала скулящий стон третьего варга. Это означало что Радагаст справился и сейчас придет ей на помощь!

Так и случилось. Радагаст привлек внимание варга и тот переключился на него. Волшебник снова ударил посохом о землю, но свет вышел куда менее ярким и не отпугнул тварь. "Истощился!" — подумала девушка, и стала что есть силы кидать камни теперь уже в спину варга. Радагаст ударил того посохом по морде, но варг в один прыжок достиг волшебника и повалил на землю. Посох отлетел в сторону, Радагаст перевернулся и нащупал ветку. Варг сделал решающий прыжок, но Радагаст успел выставить вперед руки с крепкой веткой вставшей поперек шеи зверя.

"Вот бы ветка загорелась, вот бы загорелась!" — думала девушка и внезапно для самой себя, подчиняясь какому-то порыву прокричала: "Вспыхни!", и ветка в руках Радагаста действительно зажглась, а с ней начала гореть и шкура зверя. Он протяжно заскулил, рухнул и начал кататься по траве, пытаясь загасить огонь. Но было уже поздно.

Девушка подбежала к лежащему на земле волшебнику и опустилась перед ним на колени.

— Радагаст! Радагаст! Ты цел? — беспокойно проговорила она.

— Ох, цел, цел. Я в порядке, Искорка, — посмотрев на нее улыбнулся Радагаст. — Вот видишь, и пришло время для твоего имени.

Искорка, ну что за имя в самом деле? Больше похоже на кличку или прозвище, но никак не на человеческое имя! Но именно так после инцидента в лесу и называл девушку Радагаст. Поначалу она злилась. Она не собиралась откликаться на это псевдоимя и игнорировала Радагаста, когда он его использовал. Но уже очень скоро девушка заметила, что новое имя, казавшееся ей сперва нелепым и неподходящим, теперь странно отзывалось теплом и покоем. Из уст Радагаста оно стало звучать уместно и до ужаса правильно, будто отражало самую ее суть. Постепенно оно стало настолько привычным, что она и сама начала себя так называть, ей стало казаться, что Искоркой ее звали всегда, вот только она забыла об этом на время, а теперь снова вспомнила.

Но не одно только имя обрела девушка после встречи с варгами. Тот случай, казалось, растопил лед между ней и Радагастом. Создавалось впечатление, будто волшебник разрешил внутри себя какой-то спор и потому стал доверять ей. Он больше не бросал в ее сторону озабоченных взглядов, стал сам предлагать помощь с синдарином, увлеченно рассказывал ей о травах и учил готовить из них мази и настойки. Волшебник стал ласков и участлив, и у Искорки появился настоящий друг.

— Радагаст, мне нужно с тобой поговорить, — с этих слов в один из погожих сентябрьских дней Искорка наконец начала разговор, на который долго не решалась. Они с волшебником как раз монотонно перебирали ягоды шиповника, собранные на зиму.

— Давно бы уже пора, — хмыкнул Радагаст, — рассказывай.

— Я знаю будущее, — взволнованно начала Искорка. — Знаю, что произойдет в этом мире в ближайшие несколько лет, знаю, что будет война, кто погибнет, а кто выживет. Знаю исход этой войны, понимаешь? — она сделала паузу. — Но не знаю, что с этим делать. Помоги мне, Радагаст. Я совершенно растеряна.

— И какие же варианты ты рассматриваешь? — не отвлекаясь от шиповника спросил он.

— Я могу изменить будущее. Спасти тех, кто в моем варианте истории умер. Могу помочь избежать опасности. Могу предупредить о планах врага Гендальфа и Элронда. Но только...

— Только что? — повторил Радагаст.

— Вдруг я сделаю хуже! — горячо ответила Искорка, поднявшись со стула. — Вдруг из-за меня что-то пойдет не так? А если я все испорчу? В том варианте истории, который я знаю, все закончилось хорошо, добро победило. Саурон пал, Радагаст, — тихо добавила она. Волшебник внимательно на нее посмотрел.

— Какой же твой второй вариант?

— Второй? Ничего не предпринимать, — откликнулась она, — остаться здесь, перебирать, вот, шиповник, доить Белошейку, помогать тебе, — "пока ты примерно через год не исчезнешь из Росгобеля", подумалось ей. — Жить тихо на переферии и не ввязываться ни во что, — произнося эти слова, она уже сама понимала, что это вряд ли возможно. Рано или поздно Саурон доберется до хижины Радагаста и что с ними произойдет тогда одному Эру известно.

— Заманчивый вариант, — ответил Радагаст. — Но если ты действительно хочешь моего совета, Искорка, я скажу, что само твое появление в Лихолесье уже изменило все, хочешь ты этого или нет. В Арде ничто не происходит просто так, и уж точно знающие будущее девушки из другого мира просто так не просыпаются в кишащем темными тварями лесу.

— Что ты хочешь сказать?

— Лишь то, что на самом деле никакого выбора у тебя нет, ты изменишь происходящие в Средиземье события, независимо от своего желания, — Радагаст помолчал. — Единственное, что тебе дано выбирать, это как поступить со своей жизнью здесь и какой стороне остаться верной.

— Вы с Гендальфом удивительно единодушны, — хмыкнула Искорка. — Но это возвращает нас к еще одному вопросу: как я вообще здесь оказалась?

— Для меня это пока такая же загадка, как и для тебя, — Радагаст помедлил, но все же продолжил, — но это определенно не случайность, такие события не происходят без ведома и воли тех, кто сильнее нас.

— Может быть снизишь градус таинственности? — закатила глаза Искорка, но Радагаст ничего не ответил. — Хорошо, — продолжила она, — может быть тогда поделишься своими соображениями по поводу инцидента с варгами?

— Варги — опасные твари, — отозвался Радагаст.

— Не придуривайся, ты прекрасно понял, что я говорю не о самих варгах, а о способе, которым мы одолели последнего. Я подожгла ветку, Радагаст, — озабоченно продолжилп она, — это не входит в набор моих привычных навыков.

— Очевидно, — нехотя начал Радагаст, — что ты обладаешь некоторой связью с огненной стихией. В общем-то, по тебе это заметно, — он посмотрел на нее и улыбнулся. Она заправила рыжую прядь за ухо и нетерпеливо забарабанила пальцами по столу. — Но я не знаю, как эту связь объяснить. Мне надо бы посоветоваться с главой моего ордена, Саруманом. Признаться, надо было давно к нему обратиться по поводу тебя, но я отчего-то все медлил.

— Нет! — прервала его Искорка. — Нет, Радагаст, не нужно. Дай слово, что никому не расскажешь обо мне, пока я сама об этом не попрошу. Сперва мне нужно все обдумать и решить, какие именно действия предпринять. Пока никто не должен обо мне знать.

— Хорошо, — ответил Радагаст, — хотя Саруман и мог бы тебе помочь, он самый мудрый из всего нашего ордена.

— Дай мне немного времени, — только и ответила на это Искорка.

* * *

Так Искорка приняла решение, что все же стоит попытаться изменить будущее в лучшую сторону. После долгих размышлений она пришла к выводу, что лучше всего будет рассказать всю историю войны кольца Гендальфу, а дальше положиться на его чутье и мудрость. Гендальф был тем, кому в Средиземье она могла безоговорочно доверять, на честность и верность кого можно было положиться без всяких раздумий. Может быть он даже сможет пролить свет на ее появление здесь? Даст надежду на возвращение домой? Но сейчас Гендальф был далеко, в Минас-Тирите, и не было никакой возможности встретиться с ним. Самым логичным выходом ей виделось дождаться июня и вместе с Радагастом отправиться в Бри, где должна состояться их встреча с Гендальфом. А до этого времени нужно было хорошо подготовиться к разговору, а также приобрести хоть какие-то навыки выживания. Все же встреча в лесу с варгами оставила неизгладимое впечатление: такой беспомощной и бесполезной она себя еще никогда не чувствовала. Жизнь в Средиземье, а тем более — на западном краю Лихолесья, была полна опасностей, а надеяться, что в критической ситуации вновь сработает трюк с огнем, было по меньшей мере наивно.

Для разговора с Гендальфом Искорка постаралась составить максимально подробную хронологию событий. Сразу решив рассказать волшебнику всю информацию, она записывала все всплывавшие в голове подробности, даты, имена, и в конце концов получила довольно длинное повествование, окончившееся сто двадцатым годом четвертой эпохи и надписью "Леголас и Гимли уплыли в Валинор, последние из братства". Переписав текст убористым почерком на чистовик, она сожгла все черновики, чтобы те не попали в чужие руки, а чистовик всегда носила с собой в потайном кармане рубашки. Некоторые записи в хронологии раздваивались — это были отрывки, различавшиеся в книгах и фильмах. Отдельно она обвела те события, которые намеревалась изменить, и среди которых главной, конечно, была смерть Боромира. Мысль о возможности спасения Боромира преследовала ее все то время, что она решала, вмешиваться ли ей в ход вещей. Она тяжестью легла на ее плечи и постоянно крутилась в голове. "А вдруг получится? Что если выйдет?" — набатом звучало в ее мыслях. Потому сейчас его спасение казалось задачей первостепенной.

За этими раздумьями пролетел теплый сентябрь, затянули дожди. Искорка мысленно готовилась к летнему путешествую в Бри и перебирала в голове, какие еще приготовления необходимо совершить. После недолгих размышлений, она пришла к выводу, что ей нужно обзавестись хоть какими-то своими вещами, особенно удобной одеждой и обувью. До сих пор она носила либо свои старые вещи, в которых очнулась в лесу, либо холщевые странные штаны и рубахи, которые выделил ей Радагаст очевидно из числа своей сменной одежды. Также нужно было решить проблему с обувью. Свои старенькие кроссовки девушка берегла и старалась чаще носить причудливое подобие лаптей, сплетенных для нее Радагастом. Сам он носил такую же странную обувь и по виду не испытывал никаких неудобств. Поразмыслив, она также пришла к выводу, что ей нужно хоть какое-то оружие, чтобы хотя бы попытаться защититься в случае нападения. Конечно, никаким оружием она пользоваться не умела, но небольшой кинжал или нож могли бы быть полезны.

Так у нее в голове возник внушительный список вещей, которыми хотелось бы обзавестись, но была очевидная проблема: ей негде было их взять. Естественно, раздобыть все это в лесу было невозможно, необходимо было добраться до какого-нибудь города или хотя бы мелкого поселения. Но и даже так проблема оставалась нерешенной, ведь у нее не было денег, чтобы эти вещи купить, или чего-нибудь ценного, чтобы их выменять. Конечно, возможно какие-то деньги водились у Радагаста, но она и так нагло воспользовалась его гостеприимством, становиться совсем уж нахлебницей ей не хотелось. План выхода из этого положения родился, когда она разливала по склянкам очередную порцию полынной настойки от головной боли: ей нужно подзаработать, а для этого надо добраться до города. Нужно ехать в Бри.

* * *

Радагаст очень удивился, когда Искорка попросила его помочь ей добраться до Бри.

— Бри?! Зачем тебе в Бри?! — недоумевал он, наливая воду в корыто кроликов.

— Я хочу немного подзаработать и купить себе нужных вещей.

— Подзаработать?! — еще с большим удивлением переспросил волшебник. — И как же ты, позволь спросить, собралась подзаработать?

— Ну, — потупив взгляд начала Искорка, — я думала, что можно заготовить и продать часть лекарственных настоек и мазей... Но я конечно понимаю, что не могу в полной мере распоряжаться ими, — продолжила она, заметив сердитый взгляд Радагаста. — Мы разделим прибыль пополам! Или даже большая часть пойдет тебе, как скажешь!

На этой фразе волшебник закатил глаза и пробормотал что-то неразборчивое. Он закончил раскладывать сено для кроликов и вышел из загона.

— Радагаст, ну не сердись, — продолжила Искорка, — я не хотела тебя обидеть. Я прекрасно понимаю, что моя роль в изготовлении этих настоек минимальная, но мне просто нечем больше заработать денег! А они нужны для реализации моего плана.

— Твоего плана по спасению мира? — уточнил Радагаст и тут же продолжил. — Я не злюсь на тебя, что за глупости. И ты имеешь полное право продать многие мази, настойки и порошки. Но почему ты не решила сперва спросить о помощи меня? Что за вещи такие тебе нужны?

— Неплохо было бы обзавестись удобной походной одеждой, — потупив взгляд ответила Искорка. — Потом плащом, обувью, хорошим вещевым мешком. Наконец, мне нужно хоть какое-нибудь оружие. Для самообороны! — увидев скептическое выражение на лице Радагаста добавила она. На это волшебник ничего не ответил, и молча зашагал в сторону хижины. Через некоторое время он вышел на крыльцо, держа в руках какой-то длинный сверток.

— Вот, держи, — с этими словами из свертка показался длинный лук со снятой тетивой и несколько стрел. — Когда-то я вытащил его из паучьего гнезда недалеко от старой дороги. Предыдущему хозяину он, верно, помочь не смог, может тебе повезет больше.

— Спасибо, Радагаст, но ведь я абсолютно не представляю, что с ним делать! Когда я говорила об оружии, я скорее думала о кинжале или большом ноже.

— Это все, что у меня есть, — ответил Радагаст. — По крайней мере, можешь попробовать научиться стрелять из него. В Бри постараемся найти для тебя что-то попроще, хотя я бы не рассчитывал на большой выбор.

— Значит, мы вместе отправимся в Бри?

— Да, в этом есть смысл. Приготовь все, что рассчитываешь продать, а я займусь сборами поклажи в дорогу. Путь до Бри неблизкий.

* * *

Отправиться в путь им удалось только на исходе октября. Искорка подготовила большую сумку товара, который рассчитывала продать в городе. Здесь были расфасованные по одной унции порошки от зубной боли, маленькие скляночки с полынной настойкой, мешочки с сушеными семенами календулы от болей в горле, ольховые мази, а также многочисленные травяные сборы для приготовления отваров. К каждому мешочку или склянке она прикрепила маленький кусочек бумаги, на котором ее аккуратным убористым почерком был написан рецепт. Радагаст осмотрел результат ее работы и остался доволен.

Путь до Бри предстоял сложный. На кроличьей упряжке они планировали добраться до дома Беорна, а после, оставив у того кроликов, продолжить путь на запад через Высокий перевал по Великому восточному тракту. В дорогу пришлось собрать довольно много вещей. Все приготовленное Искорка по давней походной привычке разложила на полу в комнате и теперь внимательно рассматривала. Перед ней помимо большой сумки с товаром лежал комплект сменной одежды, криво связанные носки, на которые она убила не один десяток вечеров, теплое и довольно толстое одеяло для ночевок на стоянках, тонкое одеяло, маленькая подушка, небольшой мешочек-аптечка, огниво, маленький нож в кожаном чехле, кусок веревки, тетрадь со словами на синдарине, котелок, миска, кружка и ложка, а также фляга для воды. Завершал картину лук и колчан со стрелами. В необходимости последнего она сильно сомневалась и сейчас подняла лук с пола и завертела в руках.

Она, конечно, последовала совету Радагаста и попыталась научиться стрелять, но результат был откровенно никудышным. Первой неожиданной проблемой при знакомстве с этим оружием оказалась тетива. Радагаст хранил лук со снятой тетивой и надеть ее у Искорки получилось далеко не с первого раза, впрочем, как и натянуть. Несколько дней она потратила только на то, чтобы научиться натягивать тетиву в полную силу и вкладывать стрелу так, чтобы она не выпадала. Ну а когда дошло до стрельбы, она и вовсе опустила руки. Ни одна ее стрела не воткнулась в мишень, а большая часть так и вовсе до мишени не долетела. Утешало Искорку только то, что тренируется она без малого три недели, и ждать результата еще рано. В свои ежедневные занятия она добавила больше упражнений для рук и спины и чувствовала, что с каждым днем натягивать тетиву становится проще. Но был ли смысл брать лук с собой? В конце концов, она рассудила, что первую часть пути они с Радагастом все равно поедут на кроликах и лук не сильно ее обременит, а после его можно будет оставить у Беорна как и некоторые другие вещи, чтобы не тащить на себе. Зато на стоянках можно будет понемногу тренироваться.

Упаковав все в заплечный мешок, Искорка вышла во двор, где Радагаст крепил на салазках провизию и свой вещевой мешок — куда меньший, чем мешок Искорки.

— Ну что, в путь? — спросила она. Радагаст кивнул, они забрались на салазки и выехали на лесную тропу.

* * *

Сказать, что путешествия на кроликах не отличались комфортом, значило не сказать ничего. Животные Радагаста были абсолютно непредсказуемы и временами выбирали только им одним понятные пути через лес. Приходилось крепко держаться за салазки и постоянно уворачиваться от веток. На кочках вся конструкция их транспортного средства лихо подпрыгивала вверх и пару раз Искорка чуть не потеряла свой вещевой мешок. После одной из коротких стоянок у ручья, пока неугомонные кролики пили воду, она намертво привязала все вещи к салазкам и на всякий случай понадежнее переложила все склянки, чтобы ничего не разбилось. В конце первого дня путешествия, когда они наконец остановились на ночевку, Искорка почувствовала, что земля под ногами ходит ходуном и с ужасом прикинула, сколько еще дней им добираться до Беорна. Выходило никак не меньше недели, а ей уже напрочь расхотелось ехать на кроликах. Но выбора не было, и поутру она снова залезла подле Радагаста в салазки.

Дни в дороге проходили довольно тревожно. На второй день путешествия лес закончился и их путь продолжился вдоль самого его края на север. Местность стала более открытой, передвигаться стало легче, но и опасностей было больше. Искорка нередко замечала в движениях и позе Радагаста внезапное напряжение, и тогда она тоже замирала, напрягала слух и старалась даже дышать тише и незаметнее. Места для привалов и ночевок Радагаст всегда выбирал очень внимательно и прежде чем основательно расположиться на какой-нибудь полянке, проводил небольшую разведку: насвистывал одному ему известный мотив, и на зов из чащи вылетала птица или выбегал зверь, с которым волшебник вел немой разговор. Случалось, что после таких бесед он быстро командовал Искорке залезать в салазки и они что есть духу неслись дальше, не разбирая дороги. Но даже и на проверенных стоянках, где у Радагаста нередко был припасен запас дров для костра, спалось неспокойно, в исходящих из леса звуках слышались то вой, то скрип, то лязг. Потому путники сразу договорились о дежурствах и спали попеременно.

Ноябрьские ночи на равнинах Глухомани выдались холодными, хотя и сухими, и Искорка в очередной раз порадовалась, что в порыве облегчения содержимого своей поклажи все-таки не выложила дополнительное тонкое одеяло, которое сейчас сильно выручало ее. Шла седьмая ночь их путешествия, по прикидкам Радагаста им оставалось всего два дневных перехода: завтра к вечеру они должны добраться до начала старой Дороги Гномов, а оттуда всего двадцать миль до дома Беорна, которые они также преодолеют в один день. Искорка сидела у корней раскидистого дуба, где они с Радагастом расположились на ночлег, и изо всех сил старалась не задремать. Время было предрассветное и Радагаст только уснул после своего дежурства. Нужно было дать ему возможность поспать хотя бы часа четыре, прежде чем вновь отправиться в путь. Борясь со сном Искорка пыталась в уме спрягать глаголы на синдарине, что выходило не очень успешно. В изучении языка она продвинулась до той части, когда нужно было осваивать общие правила, с которыми Радагаст слабо мог ей помочь. Он мог сказать ей, как правильно будет звучать та или иная фраза, но выявлять закономерность приходилось самостоятельно. Со спряжением глаголов было туго.

— Im lachon, — тихо бубнила она себе под нос, — это "я горю". Ci lachach — ты горишь, Le lachal — Вы горите, Ho lacha — он горит... Mi lachan? Нет, Mi lacham. И дальше во множественном числе те же окончания...

Спать хотелось нестерпимо, Искорка решила убрать одеяло, под которым сидела, чтобы холод не дал ей сомкнуть глаз. На короткое время это подействовало, легкий ветерок заставил поморщиться, но довольно скоро и это перестало работать. Сон все же сморил ее.

Ей снился костер, догорающий в предрассветной дымке на берегу реки. Она смотрела на него словно через мутное стекло. Издалека, будто через какую-то преграду, раздавались звуки: громкий женский смех и настойчивое "Ну расскажи же, расскажи!". Кажется, обращались к ней. Искорка повернула голову в сторону говорившей, но никого не увидела, только со всех сторон звучало: "Расскажи! Расскажи!". Перед глазами плыло, над рекой парило, костер манил своим светом. "Расскажи-расскажи-расскажи, не будь занудой, расскажи" — звучало все настойчивее. И тут Искорка с удивлением обнаружила, что она отвечает голосу.

— Это все глупости, прекрати, в этих пыльных книгах нет ни капли правды, — издалека доносились до нее собственные слова, — это выдумки, исторические мистификации.

— Но ты так похожа на ведьму! — вторил ей голос.

— Прекрати! — рассержено прозвучал собственный голос Искорки, — и вовсе я не похожа на ведьму! Это романтический миф про рыжеволосых и зеленоглазых! Ведьмы описаны не так!

— Ну если ты так в этом уверена, то чего тебе стоит просто попробовать? — звонкий смех разрезал тишину над рекой.

— Да чтоб тебе пусто было! — рассердилась в своем сне Искорка, взяла в руки две палки и продолжила. — Слушай, раз тебе так хочется. Нужно переломить над своей головой палки и разбросать по разным концам света обломки, — она будто со стороны видела, как сама подняла руки и с хрустом разломила сосновые ветки, — одну на Запад, — и первый обломок отправился в реку, — остальные, соответственно, на Север, Восток и Юг, — другие палки последовали по кругу. — Ну а теперь надо прыгнуть через костер, — и она разбежалась и перепрыгнула. — Вот видишь, ничего не произошло, глупое ты создание! А теперь уходи!

Но тут мир ее сна пошатнулся. Пламя, еда теплившееся еще минуту назад, резко разгорелось и начало захватывать берег вокруг. Оно подступало все ближе и ближе, и наконец сомкнуло вокруг нее кольцо. Дым пах горькой травой, трещали шишки, ее охватила паника, а со всех сторон раздавался звонкий смех и настойчивое "расскажи, расскажи, расскажи!".

Она проснулась от своего крика. "Расскажи, расскажи, расскажи" — все еще звучало в ушах. Уже наступило утро, на коленях перед ней сидел взволнованный Радагаст.

— Что тебе снилось? — требовательно спросил он.

— Ничего! — быстро ответила Искорка. — Ничего, просто кошмар.

— Просто кошмар? Да я добрых пять минут не мог тебя разбудить! Ты чуть не подожгла здесь все! — и Радагаст красноречиво указал на подпаленную траву вокруг дерева.

— Черт возьми, — ответила на это Искорка и посмотрела в глаза Радагасту. — Зато я кажется вспомнила, что произошло перед тем, как я здесь оказалась.

После ночного происшествия Искорка и Радагаст уже не могли спать. Они развели костер и решили приготовить скромный завтрак из оставшихся продуктов. Запасы еды они взяли из расчета, что пополнят их у Беорна, поэтому выбор блюд был невелик. Решено было сделать похлебку из овощей, а на вечер и завтрашний день оставить кусок сыра и несколько ломтей хлеба. Счищая шкурку с моркови Искорка удрученно думала, что очень нерационально в долгом походе тащить на себе целую свежую морковь, картошку, свеклу. Куда как логичнее было бы посушить это все заранее. Неужели братство тоже тащило на себе все овощи? Вспомнился хозяйственный Сэм с его картошкой. Должно быть, ему было очень тяжело... Нужно будет подать Гендальфу идею, да и самой не мешало бы насушить припасов для следующего путешествия в Бри. Морковь была отправлена в кастрюлю, за ней последовала картошка, которую покромсал Радагаст, остатки вчерашней репы, несколько зубчиков чеснока и приправы. Хорошие приправы любое блюдо делали съедобным. Искорка кинула в котелок последнюю горсть пшена и хорошо все помешала.

Ели молча. Доставая деревянной ложкой из своей миски очередной кусочек картошки, Искорка прокручивала в голове события из своего сна и все больше убеждалась, что это действительно был недостающий кусочек пазла в ее последнем воспоминании. Выходит она совершила какой-то нелепый ритуал, и что, переместилась в другой мир? Это было настолько несуразно, что она рассмеялась бы над таким предположением во весь голос, если бы сейчас не хлебала на пару с Радагастом жиденькую похлебку на опушке Лихолесья. Там, в ее мире, она была очень рациональна.

Радагаст закончил свою трапезу и закурил трубку. Он задумчиво смотрел куда-то в пустоту и, вероятно, тоже размышлял над ее сном. Искорка вгляделась в его лицо, сейчас оно выражало какую-то безграничную усталость, которая не имела ничего общего с бессонной ночью или долгой дорогой. Казалось, она накопилась за все бесконечные годы его жизни и отражала изматывающую борьбу, которую мир ведет с тенью. Только сейчас Искорка до конца осознала, насколько Радагаст связан с лесом, как глубоко в нем проросли все тропинки и опушки Лихолесья, и насколько личной для него была потеря каждого увядшего из-за тени цветка, погибшей птицы или загубленного дерева. Он не провалил свою миссию, нет, просто понял ее по-другому, и его борьба была нисколько не легче борьбы свободных народов.

— Скажи, Искорка, — прервал ее раздумья Радагаст, — кто был обладателем того голоса у тебя во сне?

— Я не знаю, Радагаст. Я ее не видела, только слышала голос и смех, — ответила Искорка и немного помолчав продолжила. — Признаться, этот голос был каким-то странным. Он будто бы шел отовсюду и ниоткуда одновременно.

Радагаст ничего не ответил и лишь сделал очередную долгую затяжку.

— Пора бы нам собираться, — с этими словами Искорка поднялась с места и начала закапывать костерок.

Водрузив на салазки поклажу, они снова отправились в путь. Кролики резво лавировали в высокой сухой траве, которая изредка хлестко ударяла путников по лицам, что, впрочем, ничуть не смущало ни Радагаста, ни Искорку. Последняя уже чувствовала усталость от дороги и с нетерпением ожидала ночевку на нормальной кровати. Радагаст тоже торопился преодолеть оставшееся расстояние, и потому на восьмой день путешествия лишь дважды останавливался для привала, и то только для того, чтобы дать кроликам отдых. Еще до начала сумерек они достигли старой лесной дороги, и решили продолжить путь до темноты, чтобы расположиться на ночлег подальше от облюбованного орками и прочими темными тварями пути. Впрочем, дорогой легендарный путь гномов можно было назвать с большой натяжкой: не знай Искорка, что это она и есть, никогда бы не распознала в поросшей мхом и лишайником тропе мощеный и когда-то величественный Мен-ин-Наугрим. Путь выглядел едва проходимым, заросли орешника низко опускались над плохо различимой тропой и образовывали темную арку.

Когда солнце начало клониться к закату, путники встали на ночлег. Место для стоянки нашлось как нельзя более удобное: два больших валуна, обнаруженные на поле в нескольких десятках метров от леса, стояли близко друг к другу и образовывали некоторое подобие пещеры, служащей надежным укрытием и от непогоды, и от лишних глаз. Обустроив из наломанных в лесу еловых веток спальное место Радагаст и Искорка быстро поели и приготовились ко сну. Огонь решено было не разводить.

— Сегодня я подежурю первой, — предложила Искорка, и Радагаст не стал отказываться. Он расположился в пещерке и заснул еще до того, как тусклое ноябрьское солнце скрылось за линией горизонта. Искорка вяло наблюдала за тем, как по небосводу плывет Луна и загораются звезды. Чем-то хотелось занять руки и она достала свой лук и принялась тренироваться накладывать стрелу и натягивать тетиву. Так прошло несколько часов. Луна уже высоко сияла в небе, когда Искорку начало одолевать некоторое беспокойство. Она вслушивалась в ночь и не обнаруживала ничего подозрительного: из леса раздавались лишь обычные ночные шорохи, вдалеке ухала сова, спящие кролики изредка просыпались, копошились и вновь устраивались на ночлег. Ночь была спокойной, но чувство, что за ней кто-то наблюдает, никак не покидало Искорку. Она переложила поближе к себе кухонный нож и вся напряглась. Но до самого рассвета ничего не произошло. Проснувшийся Радагаст бранился, что Искорка не разбудила его на дежурство, но она прервала его рассказом о своих тревогах.

— Кто-то наблюдает, говоришь? — задумчиво переспросил он. — Ну-ну, есть у меня соображения, кто это может быть.

— Орки? — забеспокоилась Искорка.

— Нет, конечно, стали бы они наблюдать за нами, — фыркнул Радагаст. — Я думаю, это кто-то из людей Беорна. Мы уже вторглись в его владения. Меня-то они конечно знают, но вот ты не могла не привлечь внимания. Беорнинги не любят чужаков.

— Может нам стоит попытаться заявить о себе? Выйти на контакт?

— Они сами объявятся, когда посчитают нужным, не торопись, — ответил Радагаст.

Так и вышло. Не прошло и часа с тех пор, как они покинули место своей ночевки, как люди Беорна дали о себе знать. Далеко впереди из леса выехали два всадника и быстро преодолели расстояние до салазок Радагаста.

— Кто вы и что делаете на нашей земле? — не потрудившись представиться начал разговор рослый загорелый мужчина с густыми пшеничными волосами едва всадники остановились возле салазок. Его товарищ, не такой высокий, но очень крепкий на вид парень, метал недовольные взгляды из-под сведенных на переносице бровей в сторону Искорки. Рука его лежала на эфесе короткого меча и была готова в любой момент выхватить тот из ножен.

— Не думал, что мое имя забыто среди народа Беорна, — перекладывая посох из одной руки в другую начал Радагаст, — но так уж и быть, я назовусь. Я Радагаст Бурый, давний друг вашего предводителя. Собственно, я здесь для того, чтобы повидаться с ним.

— Что это за девчонка с тобой? — все также неучтиво продолжил первый.

— Ах, вы об Искорке? Это моя ученица, талантливая травница, — и Радагаст указал рукой в сторону своей спутницы. Искорка несколько растерялась при таком представлении, но решила не встревать и вежливо кивнула всадникам.

— Приятно познакомиться, — начала она разговор. — Как мы можем к вам обращаться?

— Обращаться, — передразнил ее второй парень. — Травница она, как же, — но первый прервал его.

— Я Ингольф, — назвался рослый всадник, — а это Грир, — он указал на второго, ставшего при этом еще угрюмее. — Чужаки не передвигаются без сопровождения по нашим землям, — продолжил Ингольф. — Поехали, мы доставим вас к Беорну, а он рассудит, что с вами делать.

Так они продолжили свой путь уже вчетвером. Всадники ехали легкой рысью и не давали Радагасту увеличивать разрыв. Тот, которого звали Гриром, ехал чуть позади и не отрывал своих глаз от салазок. Искорка чувствовала тяжелый взгляд у себя на затылке и уверилась в том, что именно он наблюдал за ней ночью. Он видел в ее руках лук и очевидно не поверил, что она простая ученица Радагаста. Искорка мысленно закатила глаза. Знакомство с Беорном обещает быть непростым.

* * *

Дома Беорна они достигли немногим раньше сумерек. Ингольф и Грир проводили их через двор мимо хозяйственных построек вплоть до большого деревянного крыльца жилого дома.

— Ждите здесь, — с этими словами Ингольф поднялся по высоким ступеням внутрь. Радагаст и Искорка остались в компании Грира, в воздухе повисла напряжённая тишина. Ожидание затягивалось и Радагаст решил присесть на ступени. Наконец из дома показался хозяин. Полностью седой сутулый мужчина двигался неторопливо и при каждом шаге опирался на трость. Облик его сохранил черты былой мощи, но сейчас фигура выглядела скорее грузной, чем статной. Загорелое широкое лицо его с косматыми бровями и густой бородой было покрыто морщинами. Не таким ожидала увидеть Беорна Искорка, но когда он заговорил, вокруг разлился глубокий и чистый голос, не оставлявший сомнений в бодрости и силе духа его обладателя.

— Ну здравствуй, друг леса Радагаст, — обратился к волшебнику Беорн. — Что привело тебя ко мне? И кого это ты привел с собой? — на этих словах взгляд его переметнулся к Искорке.

— О, это моя воспитанница, Искорка, — как ни в чем не бывало ответил Радагаст.

— Воспитанница?! — удивился Беорн. — Когда это у тебя успела появится воспитанница?!

— В самое что ни на есть подходящее время, — невозмутимо ответил Радагаст и широко улыбнулся. — Может быть уже пустишь старого друга в дом? Мы в пути девять дней и изрядно истосковались по мягкой постели и теплой воде.

— Проходите, расскажешь все за ужином, — Беорн посторонился, пропуская их внутрь. — Отведи кроликов в хлев и дай им хорошего сена, — обратился он к Гриру. — А после можете с Ингольфом возвращаться на заставу.

Грир тут же послушался и принялся снимать поводья с кроликов. Радагаст с Искоркой, забрав свою поклажу, последовали в дом за Беорном и оказались в просторной общей комнате, посреди которой стоял массивный деревянный стол. У правовой стены виднелся открытый очаг, на котором висела различная кухонная утварь и пучки сухих трав. Искорка перевела взгляд в другой конец комнаты и увидела молодого высокого мужчину, выходящего из, вероятно, кладовой. Он был похож на Беорна, только выглядел совсем юным, сильным и ловким. В руках мужчина держал большой котелок. "Должно быть это его сын, Гримбеорн" — подумалось Искорке, и будто прочитав ее мысли Беорн воскликнул:

— Познакомьтесь с моим сыном, Гримбеорном. Я совсем недавно забрал его к себе, Радагаст, — уточнил он глядя на волшебника. В глазах того отразилось понимание.

— Сожалею, Беорн. Но я рад знакомству, — Радагаст подошел ближе к молодому мужчине. — Я наслышан о тебе, Гримбеорн. Позволь представиться, меня зовут Радагаст, а это моя воспитанница, Искорка.

В ответ на это Гримбеорн только коротко кивнул и направился в сторону очага, где подвесил котелок над огнем. Беорн пригласил всех за стол и начал разговор.

— Девять дней в дороге, говоришь? — уточнил он у Радагаста. — И что за нужда привела тебя ко мне?

— Вообще-то твой дом не конечный пункт нашего путешествия, — отозвался Радагаст. — Мы направляемся в Бри и надеялись, что ты любезно одолжишь нам лошадей и приглядишь за кроликами пока мы в дороге, — услышав это, Искорка поперхнулась воздухом. Ни о каких лошадях они с Радагастом не договаривались, с чего он вообще взял, что она умеет держаться в седле? Она метнула в сторону волшебника недовольный взгляд и поджала губы, но тот продолжил как ни в чем не бывало. — У меня в Бри неотложное дело, но я не мог оставить Искорку одну в Росгобеле беззащитной. К тому же, нам нужно обзавестись для нее зимними вещами.

— Беззащитной, говоришь, — Беорн прищурился, — по моей информации она не такая уж и беззащитная, коль носит с собой лук.

Искорка не смогла сдержаться и закатила глаза.

— Выходит твои люди или совсем остолопы, или никогда не держали в руках лука, раз не смогли распознать в моих жалких попытках научиться натягивать тетиву отсутствие всякого опыта! — рассердилась она. — Это же просто смешно, я впервые взяла в руки этот лук три недели назад! Да у меня стрелы до мишени не долетают!

Беорн сердито на нее посмотрел.

— А твоя воспитанница не отличается спокойным нравом, — сказал он Радагасту.

— Искрит как костер, — весело отозвался волшебник и Беорн рассмеялся.

— Откуда ты взялась, девочка? — обратился Беорн уже к Искорке.

— Из леса, — пробурчала она. — Меня чуть не сожрали пауки, а Радагаст меня спас.

Говорить Беорну правду она не собиралась, но и лгать ему было чревато. Этот человек-оборотень отличался подозрительностью, потому нужно было быть очень осторожной, чтобы и не солгать ему, но и не рассказать ненароком лишнего.

— Из леса, значит. Ну ладно. Какое дело у вас в Бри?

— Я хочу разведать обстановку, Беорн, — серьезно начал Радагаст. — Тучи сгущаются, я чувствую, что что-то изменилось за последнее время. Тьма все ближе, в лесу неспокойно, — он помолчал. — Кроме того, как я уже сказал, нам нужно сделать кое-какие покупки.

— Ладно. Располагайтесь, скоро будем есть. Я позабочусь о твоих питомцах, Радагаст, и дам вам лошадей, коль обещаете их не обижать и вернуть мне невредимыми.

На этом разговор окончили. Ужин и правда вскоре подоспел, вчетвером они разделили трапезу. Беорн и Гримбеорн были неразговорчивы, а Искорка с Радагастом слишком вымотаны, чтобы начинать беседу. После ужина к несказанной радости Искорки Беорн показал им среди надворных построек баню, в которой было вдоволь горячей воды. Отмыв с себя дорожную грязь и выстирав походную одежду, Искорка переоделась в чистое, вернулась в дом и уютно устроилась прямо на полу единственной комнаты в жилище Беорна. И хотя мечтам о мягкой постели не суждено было сбыться, этой ночью она спала крепко и не просыпалась до самого утра.

* * *

— Какого черта, Радагаст? Какие еще лошади? — гневно шипела Искорка Радагасту за завтраком, когда Беорн вышел во двор, чтобы подготовить для них лошадей.

— Что не так? — искренне удивился Радагаст.

— Что не так?! Все не так, Радагаст! С чего ты вообще взял, что я умею держаться в седле?!

— А ты не умеешь? — глаза волшебника округлились.

— Представь себе! В моем мире это развлечение для богачей, а не досужая необходимость! — прошипев это на грани слышимости Искорка положила к себе в тарелку еще творога и обильно полила его вкуснейшим медом. Кормил своих гостей Беорн поистине щедро, не было никаких сомнений, что эти трапезы запомнятся им надолго. Но сейчас у Искорки совершенно не было настроения наслаждаться вкусной едой, она с ужасом думала, что будет делать с лошадью и уже представляла как та резво ее сбрасывает. Она упадет с лошади, сломает себе шею и все это недоразумение наконец закончится, потрясающий план. За этими мыслями она не заметила, как съела весь творог и теперь водила ложкой по дну пустой тарелки.

— Может быть у Беорна есть повозка? — с надеждой спросила она Радагаста, но по его взгляду сразу поняла, что такого счастья ей не перепадет.

— Успокойся, ты справишься. Ну неужели ты ни разу не сидела на лошади? — решил приободрить ее Радагаст.

— Сидела. Дважды. В первый раз мне было семь, я ела мороженое, а добрая тетя катала меня на лошадке.

— Что такое мороженое? — невпопад спросил Радагаст.

— Да какая разница, — снова закипела Искорка. — Сколько дней нам до Бри?

— Примерно две недели.

— Безумие, — откликнулась Искорка и уронила голову на руки. — Просто безумие, — проговорила она уже своим ладоням.

— Пойдем, — решил взять ситуацию в свои руки Радагаст. — Познакомимся с лошадьми прежде чем ехать.

И они вышли во двор и пошли в сторону конюшни. Там они нашли осматривающего лошадей Беорна. Он заботливо подходил к деннику, долго гладил животное по голове, потом говорил ему несколько ласковых слов, угощал морковкой и шел к следующему.

— Я думаю дать вам Стрелку и Зарянку, они самые резвые из всех моих лошадей, — начал он.

— Не стоит, Беорн, — возразил Радагаст, — нам бы кого поспокойнее. Знаешь ли, в моем возрасте нелегко удержаться в седле.

Беорн удивился, но ничего не ответил. Он провел Радагаста в конец конюшни и показал самого спокойного из своих животных — рыжего жеребца по кличке Эпос. В пару ему была выбрана гнедая кобыла Лира, с любопытством смотревшая на Искорку своими большими влажными глазами. "Возможно, все и не так плохо" — думала Искорка поглаживая лошадь по шее, в конце концов та выглядела действительно спокойной, даже флегматичной.

На помощь Беорну в конюшню пришел его сын и стал седлать лошадей в дорогу. Искорка с интересом наблюдала за его действиями, а потом вызвалась помочь, пока Радагаст с Беорном собирали оставшуюся поклажу. Свои личные вещи она упаковала сразу как проснулась, и теперь осталось только собрать провизию. Повинуясь командам Гримбеорна, она не всегда верно угадывала части конской упряжи и получала удивленные взгляды в ответ.

— Мне никогда не приходилось седлать лошадь, — оправдывалась она. — Но я очень хотела бы научиться.

— Это не сложно. Главное запомнить последовательность. И хорошо относиться к лошади, — Гримбеорн говорил короткими фразами и будто бы неохотно, но без злобы и неприязни.

— Тебе часто приходится это делать? — спросила она, когда они начали седлать Эпоса.

— Да, довольно часто. Раньше я ездил к отцу верхом из нашего восточного поселения... — он замолчал на полуслове, и Искорка сочувственно поджала губы.

— Случилось что-то ужасное, я поняла. Не стоит рассказывать, если не хочешь, — на этом их короткий разговор с сыном Беорна закончился.

Когда в конюшню вернулся Радагаст все уже было готово, стали крепить к седлам вещевые мешки. Оседланные и нагруженные лошади были выведены из конюшни во двор. Искорка в панике посмотрела на Радагаста, и он своим примером показал ей, как забраться на лошадь. Она подошла к Лире слева, взяла в руку поводья и поставила ногу в стремя. Залезть в седло получилось сразу, Лира стояла не шелохнувшись и Искорка сочла это своей первой победой.

— Спокойной вам дороги, — стал прощаться с ними Беорн. — Вплоть до брода через Андуин простираются мои земли и орки не смеют совать в них носа, можете быть спокойны, но ближе к Высокому перевалу держите ухо в остро.

— До свидания, Беорн, Гримбеорн, — попрощалась с хозяевами Искорка. — Спасибо за ваше гостеприимство, — она улыбнулась и попыталась заставить лошадь пойти сжав ногами круп. Получилось не с первого раза, но, кажется, никто кроме Радагаста этого не заметил. Перед ними снова простиралась дорога, а на душе было по-прежнему неспокойно.

— Постарайся надежнее контролировать левую руку, чтобы она не отклонялась, когда спускаешь тетиву, — под эти слова Радагаста Искорка сделала медленный выдох и выпустила стрелу. Тетива снова больно ударила по руке, стрела пролетела мимо сухого дерева, выбранного в качестве мишени. Они встали на ночевку больше трех часов назад, хотя было еще светло, так как Радагаст настаивал, что лошади устали и им нужен отдых. Признаться, отдых после ускоренного курса обучения верховой езде нужен был и Искорке. Болело у нее решительно все, и она предвкушала, что завтра и послезавтра будет только хуже. Она достала еще одну стрелу и натянула тетиву. Сосредоточиться. Дышать ровно. Расслаблять пальцы плавно. Стрела пролетела с легким свистом и по касательной задела дерево. Искорка не смогла сдержать радостного возгласа, подпрыгнула, но тут же болью отозвалась спина и она ухватилась за поясницу.

— Хватит с тебя на сегодня, — осуждающе проговорил Радагаст. — От таких тренировок не будет никакого толку.

— Да, наверное ты прав, — Искорка присела рядом и потянулась к котелку с остатками травяного чая. — Чай у тебя получается восхитительный, Радагаст. Признавайся, наколдовываешь что-то?

— Еще чего, — хмыкнул тот в ответ. — Ложись-ка ты спать. Завтра мы перейдем брод и дорога станет сложнее, а тебе еще не хватает уверенности верхом.

— Хм, не хватает уверенности, как ты корректно выразился, — она встала и пошла собирать стрелы. Вернувшись, продолжила: — Если мы так и будем всю дорогу ехать шагом, доберемся до Бри не раньше, чем через месяц. Мне надо научиться хотя бы рыси, — на этих словах она вспомнила свои сегодняшние жалкие попытки и содрогнулась. Когда лошадь переходила в рысь, Искорка чувствовала себя мешком с картошкой, если не с чем похуже, который вот-вот свалится вниз. Жалко было бедную Лиру, которой на спину плюхалась такая ноша, но Искорка никак не могла научиться двигаться в такт. Радагаст настаивал на том, чтобы попробовать сразу галоп, якобы его освоить легче, но Искорка была в ужасе от одной только мысли об этом.

Устроившись на спине и ощутив приятное расслабление во всем теле Искорка уставилась в небо. Было еще светло, созвездия пока не показались на небосклоне и лишь бледная луна поднималась из-за горизонта. "Интересно, здесь такие же звезды, как дома?" — думалось Искорке. Она вспоминала как августовскими вечерами они с бабушкой пили ароматный травяной чай, совсем не такой, как у Радагаста, а потом выходили на улицу, ложились на уже влажную траву и рассматривали звезды. Сначала бабушка учила ее находить большой ковш, а позже уже ей приходилось рассказывать о других созвездиях, о которых она читала в больших умных книгах. От воспоминаний слезы сами наворачивались на глаза. Они медленно скользили по щекам, неприятно щекотали за ушами и падали куда-то в волосы. Искорка не хотела, чтобы Радагаст заметил, что она плачет, и потому затаила дыхание. Справившись с собой и стараясь больше не думать о прошлом, она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и начала представлять себя на дне океана, под давящей толщей воды, которая поглотила ее. Там, на дне, никакие эмоции не достигали ее сердца и никакие думы не волновали ее разум, была только давящая тягучая пустота. Пустота позволила ей заснуть.

Подниматься следующим утром было поистине тяжело. Они с Радагастом не дежурили в этот раз, поскольку все еще находились под защитой Беорна, и поспать удалось долго. Размяв сведенные ноги и с трудом поднявшись с земли, Искорка начала активно двигаться. Позавтракали и собрались очень быстро, и вот она уже снова оказалась в седле. Знакомство с лошадью продолжилось, и, несмотря на усталость, сегодня Искорка чувствовала себя намного увереннее. Рысь покорилась и до брода через Андуин они добрались за каких-то три часа. Там их встретили охранявшие переправу Беорнинги, но платы не взяли — так повелел Беорн.

К концу второго дня Искорка воспряла духом: на лошадях они передвигались куда быстрее, чем на кроликах, и за день преодолели не меньше тридцати миль. Они приближались к перевалу и окружающий пейзаж постепенно менялся. На горизонте проступала гряда Мглистых гор. Местность становилась холмистой, равнинные зеленые пастбища сменялись более суровыми и каменистыми, и в конце концов совсем исчезли, уступив место хвойному лесу. Дорога закладывала зигзаги и становилась более узкой, местами проходя между краем обрыва и отвесной скальной стеной. К концу дня Радагаст и Искорка уже передвигались по каменистому ущелью, дорога забирала все выше вверх.

Подъем на перевал занял весь третий день их путешествия. Лошади взбирались в крутую гору шагом, а в отдельных особенно узких местах Искорка и Радагаст предпочитали спешиваться. Монотонный подъем закончился в сумерках и место для привала путники искали уже в темноте, что оказалось задачей непростой: зона леса давно кончилась, вокруг были голые камни, устроиться скрытно двум людям и лошадям было сложно. Наконец, они отыскали невысокий, но глубокий грот, в который с трудом загнали лошадей и в котором устроились сами. Костер разводить было не из чего, поели холодного. Спать пришлось на голых камнях, потому было очень зябко. Искорка, уже которую ночь дежурившая второй, долго ворочалась, пытаясь хоть как-то согреться и прогнать пробирающий до костей холод. Несмотря на усталость заснуть все не получалось, и она отрешенно всматривалась в очертания волшебника, сидевшего ближе к выходу из грота. Радагаст сидел согнувшись, обхватив руками колени, и что-то рассматривал у себя под ногами. Рядом с ним лежал его посох с вставленным в него синим кристаллом, в темноте казавшимся почти черным. Минуты тянулись медленно, за пределами грота начал накрапывать дождь. Вскоре мелкая морось превратила пейзаж за выходом из грота в сплошную серость, стало еще холоднее и тоскливее. Прекратив попытки устроиться поудобнее и заснуть, Искорка поднялась со своего места и села рядом с волшебником. Тот ничего не сказал, и какое-то время они сидели молча в темноте не глядя друг на друга.

В конце концов, стремясь себя чем-то занять, Искорка решила выставить под стекающую со скалы струйку котелок. Воды у них оставалось не так уж много, еще один котелок не помешает. Выйдя из грота, она оглянулась по сторонам. Сквозь пелену дождя было почти ничего не видно, только размытые силуэты камней. Недалеко должна была проходить тропа. Искорка подставила котелок под текущий со скалы ручеек и уже направилась обратно, как услышала звук столкновения камней. "Наверное камнепад" — подумалось ей. Но звук не прекращался. Монотонный и размеренный, он становился все громче. Кто-то шел по тропе. Поняв это, Искорка поспешила вернуться обратно в грот.

— Там кто-то есть, Радагаст, кто-то идет по дороге, — зашептала она волшебнику. Тот поднял голову и взглянул на нее затуманенным взглядом. Кажется, все это время он спал. — Кто-то идет по дороге, Радагаст, — вновь повторила она, и тогда с глаз волшебника спала поволока.

— Сиди тихо, — сказал он ей, взял в руку посох и устремил свой взгляд в сторону тропы. Теперь звук был слышен и внутри грота, не оставалось сомнений, что его причиной является топот многих пар тяжелых ног. Радагаст и Искорка затаили дыхание. Через несколько мгновений к топоту по камням начали присоединяться другие звуки: слышался утробный рев, что-то протяжно свистело, лязгал металл. Наконец сквозь пелену дождя проступили очертания идущих по дороге, и, хотя в темноте и без света луны рассмотреть их было сложно, Искорка сразу поняла, что по дороге идут не люди и, конечно, не эльфы. Большой отряд орков — Искорка насчитала не меньше десяти пар — в полном боевом облачении строем продвигался на восток. В гроте все замерло, казалось, даже лошади застыли в немом ужасе. Если орки их обнаружат, им не спастись, крутилось в голове у Искорки. Но ночь и дождь играли им на руку, в мокрой пелене даже предпочитавшим темноту тварям сложно было ориентироваться. Будто в подтверждение этого один из орков в середине колонны запнулся о камень и с грохотом упал. Его товарищи начали смеяться и улюлюкать, а идущий сзади командир выкрикнул что-то на непонятном Искорке языке и ударил упавшего плетью. Тот взревел, но поспешил подняться, и отряд продолжил свой путь. Они скрылись из поля зрения, но топот и лязг еще долго были слышны в гроте. Когда наконец все вокруг затихло Искорка выдохнула и обратилась к Радагасту.

— Орки! Что они здесь делают? Я думала, они используют нижний проход.

— Не думаю, что сейчас в Средиземье найдется дорога, на которой гарантированно не встретишь орков.

— Но куда они идут? Дальше на восток тракт проходит через Андуин, а брод охраняется Беорнингами. Они не могут этого не знать, — продолжала Искорка.

— Вероятно, они не дойдут до брода, и свернут на юг раньше.

— На юг? Выходит, они стекаются в Мордор... — Искорка закусила губу.

— Да, я думаю так. И маловероятно, что это единственный отряд, — многозначительно добавил Радагаст. — Хорошо, что они не любят дневной свет и передвигаются ночью. Мы должны быть очень осторожны.

Остатки ночи прошли в тягучей полудреме. Радагаст дал Искорке возможность отдохнуть и сам просидел всю ночь на входе в грот, но на утро ни он, ни она не чувствовали себя бодрее. Дождь не прекращался и им пришлось выбираться под мелкую морось. Одежда быстро пропиталась влагой, лошади шли неуверенно. Спуск с перевала проходил еще сложнее, чем подъем, и отнимал много сил. Силы уходили и на то, чтобы бороться с тревогой, которая поселилась в сердце после наблюдения за отрядом орков. На четвертый день путешествия погода испортилась окончательно, небо заволокло серыми тучами, опустился туман. Одежда не сохла, но хуже всего было то, что мокрая обувь скользила по камням и, когда дорога вынуждала их спешиваться, была опасность поскользнуться и улететь в пропасть. Несколько раз ноги подводили Искорку и она падала, больно выворачивая лодыжку и обдирая ладони. Погода не улучшалась на всем спуске с перевала, а ночевки, проходившие в постоянном бдении и тревоге, не приносили отдыха. Наконец, на третий день спуска, рельеф стал меняться, начала попадаться скупая растительность, а дорога стала намного более пологой. Стала просматриваться узкая долина, склоны которой покрывал зеленый лес. Это вселяло оптимизм: в долине можно было не только устроиться на ночевку с большим комфортом, но и обеспечить большую скрытность.

На седьмой день путешествия они наконец спустились и заночевали в зоне леса. Искорка давно так не радовалась огню и горячему чаю. Яркие искры от пламени костра разлетались в разные стороны, когда она подбрасывала новые поленья, и на душе становилось легче. Они с Радагастом наконец приготовили горячее и вдоволь наелись. После сытного ужина волшебник кажется тоже повеселел, его лицо расслабилось, а взгляд прояснился. Косматые брови больше не сходились на переносице, рот растянулся в улыбке. Он раскурил свою трубку и выпускал череду дымных колечек после каждой затяжки. Искорка сидела, расслабленно облокотившись на дерево спиной и грея руки о чашку. Тепло и спокойствие разливалось по усталому телу и ей захотелось запеть. На языке завертелись слова старинной песни про зеленые рукава. Первый куплет она медленно пропела про себя, а на втором уже продолжила вслух.

Вы не нуждаетесь ни в чем,

Что Вам когда-то я дарил,

Но я клянусь своим мечем,

Для Вас я пел и Вами жил.

Помню всё — и платья цвет,

Помню всё — и Ваш ответ,

Помню все, все Ваши слова,

О, Зеленые Рукава…

Я лучший Вам дарил атлас,

На платье — изумрудный цвет.

Все было только лишь для Вас,

Но Ваш не знаю я ответ.

Помню всё — и платья цвет,

Помню всё — и Ваш ответ,

Помню все, все Ваши слова,

О, Зеленые Рукава…

Для Вас я покупал шелка,

Чтоб хоть один Ваш взор привлек,

Что ж, я достану облака,

Коль Вам не мил мой кошелек.

Помню всё — и платья цвет,

Помню всё — и Ваш ответ,

Помню все, все Ваши слова,

О, Зеленые Рукава…

Одежды Вашей блеск слепил,

И ткани — с золотым шитьем.

Я сердце Вам свое дарил,

Но Ваше сердце — не мое. ⁽¹⁾

— Красивый мотив, но очень печальные слова, — отозвался Радагаст.

— Все стоящие истории любви полны печали, — возразила Искорка.

— Что за глупости? Это вовсе не так.

— О счастливых возлюбленных не слагают баллад, это слишком скучно. Сладость любви не полна без горечи невзгод. Да и потом, кому нужно слушать истории про счастливых возлюбленных? Встретились, полюбили друг друга, жили долго и счастливо и умерли в один день? — Она скептически изогнула бровь. — И кому это интересно? Ни препятствий, ни борьбы, ни мук, ни страданий!

— А ты, значит, выбрала бы муки и страдания? — спросил в ответ Радагаст.

— Я бы выбрала не попадать в баллады, — резко отозвалась Искорка. — Да и не обо мне речь, — продолжила она мягче. — Мне не до любовных историй, хотелось бы просто выжить и при этом не пустить тут все под откос.

— Ну-ну, не сердись, — примирительно продолжил Радагаст. — Песня действительно красивая, да и поешь ты прелестно, — он улыбнулся. — Иди отдыхать, а я побеседую с ночными птицами. Дальше наш путь должен проходить спокойнее, но разведать обстановку все равно не помешает.

* * *

Как и предсказывал Радагаст, дальнейший путь выдался куда более спокойным и приятным. Извилистые тропы, спускавшиеся сетью со склонов Мглистых гор, привели их в обход Ривенделла прямиком к броду через Бруинен, за которым начинался Великий Восточный тракт. По широкому мощенному тракту продвигаться можно было быстро: лошади уставали меньше, да и дорога казалась более безопасной. На тракте они вставали на ночевки раньше, давая лошадям возможность хорошо отдохнуть и попастись на поросших вереском пустошах. Три дня занял у них путь по тракту до Последнего моста и за все это время они не встретили других путников. В нынешнее неспокойное время редкий путешественник передвигался по тракту восточнее Бри. У Последнего моста Искорка и Радагаст сделали долгий привал, близость вод Седого Ключа радовала и лошадей, и всадников.

После моста тракт проходил через безлесые равнины, и лишь на южной стороне встречались густые кустарники и отдельные группы деревьев. Искорка вспомнила, что где-то на этом участке Арагорн находил для Фродо ацелас, и предложила Радагасту также поискать его и заготовить немного впрок. Несколько раз они останавливались и безрезультатно искали среди кустов королевский лист, но наконец им улыбнулась удача. Они сделали привал, расседлали лошадей и несколько часов к ряду собирали целебные листья с остро-сладким ароматом.

— Можно будет сделать настойку, когда доберемся до Бри, а на обратном пути набрать еще, — вслух размышляла Искорка, укладывая аккуратные мешочки внутрь своей сумки.

— Да, настойки из ацеласа можно будет хорошо продать, — вторил ей Радагаст. — Хотя их действие и не будет таким сильным, как если бы они были собраны руками короля. Но для простых невзгод людей из Бри и этого должно хватить.

Дальше дорога отклонялась на юг, огибая Заверть и Комариные болота, и подходила к границам земель Бри. Покинутой гостиницы Радагаст и Искорка достигли еще через четверо суток, и наконец, к вечеру пятнадцатого дня после своего отъезда из дома Беорна, они увидели первые поселения — Подстенок и Гребешок. Луна уже светила высоко в небе, когда они въехали в город.

* * *

— Давно я не видал никого из магов, — выставляя на стойку две кружки пива сказал Осот Ячмений. — Помнится, еще прошлой зимой ко мне нет-нет, да и захаживал Гендальф, а с тех пор не было вашего брата в Бри.

— Как-то все не по пути, Осот, не обессудь, — принимаясь за пиво отозвался Радагаст. Его запачканная в чем-то зеленом шапка лежала сейчас на стойке, а сам он раскраснелся из-за жара, исходившего от очага в общей комнате гостиницы. Он сделал глоток и пивная пена осела у него на усах. Искорка сидела подле него и увлеченно рассматривала интерьер общей комнаты.

Когда они в ночи подъехали к восточным воротам, караульный долго не соглашался пустить их в Бри, вынуждая остаться ночевать на улице. Но перепалку у ворот, в ходе которой волшебник к немалому удивлению своей спутницы позволил себе пару крепких выражений, очень кстати заметил Осот, знавший Радагаста не один десяток лет. Он поспешил заверить стража, что бурый маг в компании женщины не представляет опасности для города даже ночью.

— Да посмотри ты на него, дурень! Разве этот замшелый старик похож на разбойника? — громко возмущался Осот, убеждая серьезного приземистого мужчину на воротах. — Или тебя испугала девчонка? — в издевательском тоне продолжил он. После этого сторож сдался и пропустил всадников. В конце концов, Осот был не последним человеком в Бри, его гостиница служила центром общественной жизни всего поселения, и потому портить отношения с ним не хотелось.

Сам Осот был рад неожиданной встрече с Радагастом: ноябрь выдался для него убыточным, его гостиница не была заполнена и на треть. Редкие постояльцы не задерживались в это унылое и неприятное для путешествий время дольше, чем на одну-две ночи, и в этих условиях нельзя было не воспользоваться возможностью разместить у себя мага и его спутницу. Он сразу же отвел их в "Гарцующий пони" и даже угостил своим первоклассным пивом за счет заведения.

— На долго ты планируешь задержаться в Бри? — продолжил разговор Осот.

— Пока не знаю, — откликнулся Радагаст. — Зависит от того, как пойдут дела. Видишь ли, мы с Искоркой, — кивнул он в сторону своей спутницы, — привезли кое-какие запасы лекарственных трав, мазей и порошков. Искорка моя талантливая ученица, травница, и так вышло, что в этом сезоне мы с ней заготовили слишком много всего. Нам некуда девать излишки, поэтому я хочу попробовать их продать тут. Наверняка жителям Бри не помешают мази от ушибов и порошки от зубной боли.

— Не самое удачное время для этого дела ты выбрал, Радагаст, — ответил на это Осот. — Нужно было тебе приезжать в сентябре, как раз к празднику урожая открывалась ярмарка.

— Ну что уж теперь об этом говорить, время назад не воротишь, — и он отхлебнул еще один глоток. В это время Искорка уже опустошила половину своей пинты, пиво и вправду было очень вкусным. Сказалось ли длительное отсутствие в ее рационе алкоголя или усталость после долгой дороги, но полпинты ей хватило, чтобы изрядно опьянеть. Она взглянула на Радагаста немного затуманенным взглядом и затем перевела его на Осота.

— Скажите, господин Осот, в какой комнате нам можно разместиться? — промолвила она. — Я, если честно, порядком устала, разговоры можно оставить и на завтра.

— О, я приготовлю для вас, милая леди, две соседние комнаты наверху, с видом на улицу.

— Да ни к чему это, — попыталась было возразить Искорка, она не хотела обременять Радагаста оплатой отдельной комнаты для нее, но Радагаст, разгадав эту мысль, прервал ее.

— Отлично, Осот, две комнаты наверху как раз то, что нам нужно, — отозвался волшебник и Осот ушел давать распоряжения о подготовке комнат.

— Напрасно ты настоял на двух комнатах, я за всю жизнь с тобой не расплачусь, — заговорила Искорка, когда Осот ушел. Она допивала свое пиво и стремительно пьянела. По телу разливалось приятное тепло. Радагаст громко рассмеялся в ответ.

— Какая же ты все-таки гордая, девочка! Неужели ты настолько не привыкла принимать помощь?

— Ну, я ведь тебе совсем никто, — продолжила она. — Абсолютно чужая девчонка, которой посчастливилось встретить тебя в жутком и опасном месте.

— Чужая?! Ничего себе, чужая! — возмутился на это Радагаст и немного помолчав продолжил: — Ты, может быть, первый человек в Средиземье, которому удалось стать мне настолько родным.

Ком встал у Искорки поперек горла, она посмотрела в разрумянившееся лицо Радагаста и увидела на нем широкую улыбку.

— Давай договоримся, что ты будешь мне названной дочерью, хотя нет, скорее внучкой. Идет? — и он опустошил свою кружку, а Искорка впервые за последние полгода почувствовала себя дома.

1) Прекрасный перевод баллады "Зеленые рукава" найден на просторах интернета (https://vk.com/topic-16093267_22379912). Он чудно ложится на мелодию Nolwenn Leroy — Greensleeves

Вернуться к тексту

Конец ноября принес в Бри заметное похолодание, ночью мостовые покрывались тонким слоем льда, а воздух становился кристально прозрачным, каким бывает только в самом конце осени. В это морозное утро рыночная площадь казалась застывшей в ленивой полудреме. Тусклое, уже по-настоящему зимнее солнце едва поднялось над горизонтом, когда Искорка стояла перед торговыми рядами с большой наплечной сумкой, в которой были аккуратно уложены скляночки и мешочки. Она ежилась от холода, наблюдая за тем, как открываются торговые ряды. Рынок сегодня не был заполнен и на треть. Несколько прилавков были заняты молочниками и бакалейщиками, открылся мясной ряд, но в основном продуктовая часть пустовала. Чуть поодаль, за продуктовыми прилавками начинали работу торговцы различными хозяйственными товарами. Хмурые лавочники неторопливо раскладывали дубленые шкуры, меха и ткани, скобяные товары, мелкую утварь и гончарные изделия. Под постоянной вывеской открылась большая лавка старьевщика, которому горожане сбывали ненужный хлам или закладывали свои ценности.

Помимо очевидных недостатков, у небольшой заполненности рынка было и неоспоримое преимущество: Радагасту и Искорке удалось сторговаться с хозяином рядов, высоким тощим мужчиной с серьгой в ухе, о сниженной цене за пользование прилавком. Всего один фартинг — четверть серебряного пенни — взял он за три базарных дня вперед и выделил Искорке прилавок под номером 31, который она сейчас активно искала. К ее удивлению прилавки не были пронумерованы подряд, а располагались хаотично, и ей пришлось заглянуть под добрый десяток из них, прежде чем она нашла написанную желтой краской цифру "31". Место, вопреки ее опасениям, было вполне удачным, оно располагалось недалеко от входа на рынок, в нескольких метрах от старьевщика.

Разложив товар аккуратными рядами, она устроилась позади прилавка и в растерянности взглянула по сторонам. Рынок пребывал все в той же полудреме, что и полчаса назад, а у нее не было никакого представления о том, как продавать свой товар. Признаться, она только сейчас поняла, что не обладает никакими необходимыми для торговли навыками. Ее настоящая профессия была настолько далека от рынка, насколько это вообще возможно. В голову пришла идея, что надо бы как-то зазывать людей, заходивших на рынок, но ей не хватало на это духу. Да и что говорить? Или нужно было кричать? Напряжения добавляло и то, что другие торговцы, очевидно, были привычны горожанам и те шли к ним целенаправленно за каким-то конкретным товаром. Искорка же была никому не знакома.

Мимо ее прилавка прошла полная женщина с большой корзиной, из которой торчала керосиновая лампа. Искорка попыталась ей улыбнуться и было уже открыла рот, чтобы предложить свой товар, как та вскинула тонкую, едва различимую на лоснящемся круглом лице бровь и пробасила:

— Углем что ли брови красишь?!

— Нет, не крашу, — растерянно отреагировала Искорка. Женщина усмехнулась, отвернулась и медленно пошла дальше. Сосед-старьевшик, наблюдавший за этой сценой, надменно хмыкнул.

"Отлично, просто прекрасное начало" — расстроенно подумала она и села обратно на стул за прилавком. Подобным образом, занятая невеселыми мыслями, Искорка провела следующие три часа торговли. Редкие посетители рынка, проходившие мимо нее, либо и вовсе не обращали на ее товар внимания, либо одаривали ее презрительными и высокомерными взглядами. Она пыталась рассказывать проходящим про свои травы, но звучало это скорее жалобно, чем призывно. Солнце уже подходило к зениту, когда она совсем отчаилась и принялась безрадостно собирать свои порошки и мази обратно в сумку. Она замерзла, проголодалась и в конец разуверилась в своей затее. Другие торговцы смотрели на нее надменно, отчего она испытывала злость и беспричинный стыд.

Собирая вещи Искорка отстраненно слушала, как в лавке старьевщика бедно одетая женщина с маленьким ребенком долго выменивала какую-то посуду, пытаясь выручить за нее побольше денег.

— И не прости больше, Бригита, — отмахивался от нее лавочник. — Твои тарелки не стоят и половины того, что я тебе предлагаю.

— Но это только полпенни, — увещевала его женщина. — Это тарелки еще моей матери, они хорошей ширской работы!

— Но они все в трещинах! — распалялся старьевщик. — Не трать времени, я сказал, лучше займись своим сыном. Посмотри, как ты запустила мальчонку! У него глаз распух, а ты ничего не делаешь!

— А то я не вижу, что распух! Да вот что я только с его глазом сделаю?!

— Как будто не знаешь, плюнуть в него надо, да и пройдет! — на этих словах старьевщика Искорка закатила глаза.

— Да плевала уже, только без толку все!

— Значит яйцом надо греть, ты будто и не знаешь, как ячмень извести!

— Нельзя греть глаз ни в коем случае, — не выдержала Искорка и развернулась к спорящим. — От этого воспаление только усилится, он так у вас вообще без глаза останется, — Бригита и старьевщик смотрели на нее агрессивно.

— Да кто ты вообще такая, чтобы советы давать, — начал было лавочник, но Искорка его прервала.

— Вот, — обратилась она к женщине и достала из сумки мешочек с травяным сбором и скляночку с мазью, — сделайте из трав настой и промывайте ребенку глаз каждый час. На ночь заложите за веко вот эту мазь. Дня через три должно все пройти, — протянула она женщине товар, но та не спешила брать. — Бесплатно, — добавила Искорка и тогда женщина все-таки забрала товар со скептическим выражением на лице. Благодарности Искорка не услышала, но ей было уже плевать. Единственное, чего она сейчас хотела, это убраться из чертового Бри как можно скорее.

* * *

Несмотря на фиаско накануне, на следующий день Искорка также собрала весь свой товар и отправилась ни свет, ни заря на рыночную площадь. Все же заплачено было за три дня вперед, нужно было снова испытать удачу. Не глядя на старьевщика она подошла к своему месту и начала споро раскладывать товар, затем зашла за прилавок и уверенно посмотрела в сторону других лавок. Торговец тканями, занимавший прилавок немного дальше к центру рынка, уставился на нее любопытным взглядом. Она сложила руки на груди и внимательно посмотрела на него в ответ. Несмотря ни на что, сдаваться она не собиралась, по крайней мере, не так скоро.

Первые клиенты появились довольно рано, не прошло и четверти часа с открытия рынка, как люди потянулись за покупками. Искорка решила занять более активную позицию, и когда к ее ряду приближался покупатель, с улыбкой на лице предлагала свой товар. К полудню ей удалось продать несколько грудных сборов от простуды, да унцию порошка от зубной боли. Пересчитывая медяки, вырученные к обеду, она бодрила себя тем, что по крайней мере стоимость своего торгового места она возместила. Но большая часть товара так и оставалась на прилавке.

Устыдившись своего вчерашнего бегства с рыночной площади, о котором она понуро рассказывала Радагасту и Осоту за ужином, Искорка решила сегодня не отступаться от цели и оставаться на рынке до самого закрытия. Каково же было ее удивление, когда ближе к концу дня она снова увидела между рядами вчерашнюю неприветливую женщину, Бригиту. Та стремительно лавировала между прилавками и, не обменявшись и словом со старьевщиком, подошла прямо к Искорке.

— Добрый день, — приветливо поздоровалась Искорка. В ее душу закралась мысль, что ребенку Бригиты ее травы не помогли, или (о ужас!) сделали еще хуже, и та пришла ругаться с незадачливой торговкой.

— Здравствуй! — панибратски откликнулась Бригита. — Как зовут тебя, травница? — продолжила она с напором.

— Искорка, — уверившись в худшем отозвалась девушка.

— Я пришла поблагодарить тебя, Искорка, — начала свою речь Бригита очень серьезно. — Твои травы помогли, глаз моего бедного Йохима сегодня совсем открылся! От вчерашнего кошмара почти не осталось следа!

— Рада вам помочь, — удивленно отозвалась Искорка. — Только не прекращайте промывать глаз, чтобы воспаление совсем прошло.

— Мне нечем тебе заплатить, но если тебе от меня что-то понадобится, я живу у западных ворот. Спросишь портниху Бригиту и тебя проводит даже самый бестолковый хоббит.

На этом она развернулась и также стремительно направилась к выходу с рынка. После этой сцены соседи по прилавку уставились на нее с любопытством, но уже куда более дружелюбно.

— Твои порошочки и правда помогают? — как бы между прочим поинтересовался старьевщик.

— Конечно, — отозвалась Искорка.

— А есть у тебя что-нибудь от коленей?

— А что с коленями?

— Ясно что, — хмыкнул старьевщик, — болят.

— Ну да, как я не догадалась... Есть мазь для суставов, на основе корней лопуха. Два фарнинга за пять унций.

— Давай, — старьевщик подошел к ней и положил на прилавок монеты.

— Рецепт прикреплен к склянке, — с этими словами Искорка передала ему баночку мази.

После этого день точно можно было считать более удачным, и до самого закрытия рынка Искорка находилась в приподнятом настроении. Вернувшись в "Гарцующий пони", она с гордостью рассказала Осоту о своих успехах, а тот внимательно слушал ее и подливал своего фирменного пива.

— Это хорошо, что тебе попалась Бригита, — весело комментировал он рассказ, — она та еще сплетница. Теперь она расскажет о тебе всем своим соседкам и народ потянется, вот увидишь. С тех пор как сгинул Олав, ее муженек, она еле сводит концы с концами. Но таких как она тут не один десяток, и мало кто за бесплатно предложил бы помощь.

Искорка отпила еще глоток и обернулась на звук открывающейся двери. Она ждала Радагаста, который последние дни собирал слухи по всем окрестностям и редко находился в гостинице днем. Но в этот раз в общую комнату вошел вовсе не он, а компания молодых и веселых хоббитов. Видимо, пришли пропустить по кружечке пятничным вечером, и Осот поспешил их обслужить. Искорка допила свое пиво и отправилась спать, так и не дождавшись Радагаста.

На следующий день она шла на рынок уже куда увереннее. Гордо подняв голову, она поздоровалась со старьевщиком и прошла к своему прилавку. Было утро субботы и люди начали стекаться на рынок позже, чем вчера. Но к десяти часам было уже не протолкнуться — видимо в выходной день многие направились за покупками.

Торговля пошла бойко. Как и предполагал Осот, Бригита рассказала о ее помощи своим знакомым и люди приходили к Искорке целенаправленно. Между торговыми рядами становилось теснее, поток проходящих увеличился. Неучтиво растолкав других посетителей рынка, к прилавку вплотную подошли двое мужчин не очень опрятного вида.

— Поговаривают, что ты ученица волшебника, — громко осведомился приземистый мужчина.

Искорка насторожилась. Прослыть ученицей мага в этом мире могло быть опасным, обычные люди, такие как собравшиеся перед ее прилавком, бывали невежественны, хотя Бри и отличался терпимостью к разным народам. Но тот же Осот, помнится, опасался, что Гендальф рассердится и заколдует его. Перед ее взором замаячила перспектива народной расправы. Но отрицать очевидное было тоже чревато, все в Бри знали, что она приехала в город с Радагастом.

— Ну, не то чтобы ученица... — осторожно начала она. — Я ведь не маг, а человек.

— Но хоть что-то ты умеешь? — пискляво спросил второй мужчина.

— Эм, конечно, я хорошо разбираюсь в лекарственных травах и могу подсказать от каких недугов они помогают, — уклончиво продолжила Искорка.

— Тогда скажи, что мне сделать с этим? — писклявый закатил рукав и на предплечье показался глубокий порез, похожий на след от ножа. Рана выглядела грязной, кожа вокруг покраснела.

— Для начала нужно хорошо промыть рану, вот, можно использовать эту настойку, — и она протянула мужчине склянку с настойкой из ацеласа. — Разведите чайную ложку в кружке кипяченой воды, и хорошо промойте порез. Потом можно нанести вот эту мазь, — она выставила вперед мазь на основе календулы и зверобоя. — И обязательно следите, чтобы в рану не попадала грязь.

Мужчина посмотрел на нее с недоверием, но все же купил и настойку, и мазь. Кажется, на этом любопытство собравшихся было удовлетворено, двое подозрительных мужчин удалились и ее торговля продолжилась. Приходившие горожане спрашивали в основном средства от простуды, ставшие особенно востребованными из-за резкого похолодания. Женщины приходили за лекарствами для своих детей и Искорка с удовольствием рассказывала им, какие порошки лучше втирать в десна, когда режутся зубы, и какие отвары лучше давать на ночь, чтобы ребенок спал спокойнее. Приходили и покупатели, для которых у Искорки не было товара, тогда она старалась помочь им советом.

— Нет, не нужно свежий ожог сразу мазать маслом, вы сделаете только хуже, — убеждала она кухарку, пришедшую на рыночную площадь со свежим волдырем на руке. — Нужно максимально охладить место ожога, подержите руку в холодной воде подольше, а потом закройте повязкой, только обязательно чистой. Завтра можно будет уже чем-нибудь намазать кожу.

Так к концу третьего дня она смогла распродать почти все свои запасы. В ее комнате в "Гарцующем пони" оставалось только несколько мешков с грудными сборами, да пара унций порошков от зубной боли. Неожиданный успех радовал и позволял впервые за долгое время почувствовать себя полезной. Она с теплотой думала, что не просто заработала денег для себя, но и помогла многим жителям Бри. В приподнятом настроении Искорка вернулась в гостиницу, но Радагаста на месте опять не оказалось. Отужинав в одиночестве, она поднялась к себе в комнату и до позднего вечера просидела там, пока наконец не вернулся волшебник и не постучал к ней в дверь.

Она рада была его видеть и поспешила рассказать о своем успехе. Радагаст смеялся и радовался вместе с ней, но в глубине его глаз не утихала тревога, которую Искорка распознала не сразу. Наконец, закончив свою восторженную болтовню, она спросила его, что удалось выяснить. Радагаст не сразу начал отвечать, но когда заговорил, голос его был спокоен и задумчив.

— Ничего конкретного, с одной стороны, но и много всего — с другой. Даже жители Бри чувствуют наступление тени. В городе стали появляться странные люди, и не просто проездом, а обосновываясь здесь на долгое время. Участились мелкие и, казалось бы, незначительные происшествия. Но эти происшествия селят раздор. В Бри теперь часто дерутся, люди перестают доверять друг другу и плотнее закрывают на ночь ставни. Было несколько подозрительных исчезновений и внезапных смертей, как например с мужем этой самой Бригиты. Он был кожевенником и часто ездил продавать свой товар по соседним поселениям, но однажды его позвали уехать по Зеленому тракту далеко на юг, суля много денег. Из этой поездки, как рассказали мне местные, он вернулся сам не свой. Начал пугаться всякого шороха, сторониться любого путника, бояться темноты. Кончилось все тем, что жена обнаружила его мертвым в мастерской среди бела дня. Как говорят, он сидел за станком с открытыми глазами, пальцами вцепившись в деревянную поверхность стола, а на лице его застыл невообразимый ужас, — Радагаст остановил рассказ и начал раскуривать трубку. Закончив и выпустив пару колечек, он добавил: — Горожане поговаривают, что перед смертью Олав все говорил о жутком черном всаднике, что подковывает своих лошадей так, что те оставляют на дороге кровавые следы.

Искорка тяжело вздохнула. Выходит, назгулы уже ищут кольцо, но не здесь, а на юге. До Шира они доберутся только следующей осенью...

— Но и помимо тревожных вестей, у меня есть что тебе рассказать, — продолжил Радагаст. — Я познакомился с неплохим оружейником, сходим к нему завтра, подберем тебе что-нибудь. Для самообороны, — подмигнул он ей. Искорка заулыбалась и они распрощались до завтра.

* * *

— Разве ты сегодня не торгуешь? — удивился Искорке Осот, когда она позже прежнего спустилась в общую комнату на завтрак. — Воскресенье тоже базарный день, рынок работает.

— Я распродала почти весь свой товар, Осот, у меня осталось совсем чуть-чуть. Нет смысла идти с этим на рынок.

— Ну вот, а я отправил на рынок одного из своих постояльцев. Богатый, судя по одежде, мужчина, он всю ночь мучился от зубной боли. Выходит, у тебя ничего не осталось?

— Ему повезло, есть как раз унция порошка от зубной боли. Я оставлю тебе, передашь ему как он вернется.

После сытного завтрака Искорка с Радагастом, как и планировали вчера, отправились к оружейнику. Прибыль от продажи товара составила чуть больше двенадцати пенни, этого должно было хватить и на необходимую одежду, и на скромное оружие. Брать с Искорки свою долю Радагаст отказался категорически, не на шутку рассердившись такому предложению. Сердитым он выглядел грозно и даже воинственно, с него будто спадала вся лесная поволока. С таким Радагастом Искорка спорить, конечно, не стала.

Оружейная лавка располагалась в одной из подворотен на главной улице. Каково же было удивление Искорки, когда ее хозяином оказался не человек, а молодой и бойкий хоббит. Хоббиты, какими она увидела их здесь и помнила из книг, казались очень далекими от всякого оружейного дела. Но господин Хатчет — таким именем он представился Искорке, казался абсолютно воодушевленным своим ремеслом и чуть заслышав запрос на перебой предлагал ей варианты легких мечей и кинжалов.

— Попробуйте вот этот, он очень изящный. Его будет удобно носить на поясе, а гляньте какая красивая рукоять! — расхваливал господин Хатчет очередной кинжал.

— Рукоять и правда красивая, но уж больно массивная. Она плохо помещается мне в руку.

Так был отбракован еще один вариант.

— Может быть все же попробовать легкие мечи? — и не дожидаясь ответа хозяин начал доставать их с полки. Это выглядело несколько комично, поскольку мечи были великоваты для хоббита, и ему приходилось то и дело перехватывать их поудобнее. Но Искорка не подавала виду, что потешается, и с максимальной серьезностью брала в руки предлагаемое оружие. Но, несмотря на размер, эти мечи все равно были для нее слишком тяжелыми.

— Нет, давайте все же вернемся к тому кинжалу, господин Хатчет. Помните, немного изогнутый. За пять пенни.

Искорка потянулась, чтобы помочь хоббиту убрать короткие мечи на полку, но тот в спешке схватил их все кучей, и с неприятным лязгом один выпал из его рук. Искорка подняла его и поддавшись порыву вытащила из ножен. В противовес всем просмотренным, этот меч показался ей совсем легким, не тяжелее самого массивного кинжала. Она вытянула руку с ним вперед. Вес совсем не ощущался.

— Сколько стоит вот этот, господин Хатчет?

— О, это прекрасный меч! — тут же оживился хозяин. — Как же я не предложил вам его сразу? Он стоит всего двенадцать пенни, но я отдам вам за десять. Очень хорошая цена для меча гномьей работы!

Десять пенни было слишком дорого для нее, особенно с учетом того, что она вовсе не умела обращаться с мечом. Он приятно холодил руку, и ей хотелось его купить, но отдать почти все, что она заработала, только за меч, было глупо.

— Нет, господин Хатчет, это для меня слишком дорого, — сказала она вложив меч в ножны. — Я возьму тот кинжал.

Хоббит попытался поуговаривать ее еще немного, но сразу понял тщетность своего занятия. Из лавки она вышла с кинжалом, удобно пристроенном в ножнах на поясе.

— Зря не взяла тот меч, — сказал ей на выходе молчавший все время до этого Радагаст. — Я видел, он тебе приглянулся.

— Остаться с мечом и без портков так себе идея, — возразила Искорка. — Кстати о портках. Пора бы позаботиться об этом.

— Ты уже нашла подходящую лавку?

— О да, — усмехнулась Искорка. — Но вернее будет сказать, что подходящая лавка нашла меня. Бригита — портниха, — и на этом они распрощались с Радагастом, свернувшим обратно в "Гарцующий пони".

Бригиту Искорка нашла действительно быстро. Ее дом стоял совсем близко к западным воротам и был довольно маленьким, но опрятным. Своей новой знакомой она обрадовалась, и с удовольствием согласилась пошить для нее одежду. Вряд ли в последнее время ей выпадали такие большие заказы, поэтому заработок получался для нее хороший. Правда, Искорка потратила немало нервов, чтобы объяснить напористой портнихе, что она совершенно уверена, что ей нужны только штаны и никак не пригодится юбка. Зато о ткани договорились быстро. Искорка без раздумий согласилась на пошив одежды из того, что осталось у Бригиты в закромах. Так выходило дешевле, чем покупать всю ткань на рынке. Единственным, на чем она не стала экономить, была плотная шерсть для плаща. Наступала зима и хорошая вещь была необходимостью. Договорившись на пять с половиной пенни, Искорка и Бригита распрощались, обе довольные совершенной сделкой. Оставалось еще два пенни, на которые нужно было купить обувь. За этим она отправилась не к кому иному как к своему неприветливому соседу старьевщику. На удивление, он рад был ее видеть. Мазь от боли в суставах начала действовать и в благодарность он даже сделал Искорке скидку на поношенные кожаные сапоги. Они были с мужской ноги, но добротной выделки, и Искорка в кои-то веки порадовалась своему высокому росту и большому размеру.

Счастливая она возвращалась в гостиницу. Бригита обещала пошить все заказанное за три дня, а значит не позднее четверга можно будет отправляться в дорогу. Удивительно, но она скучала по лесу, который про себя уже называла своим. Ей хотелось поскорее вернуться в Росгобель и пробежаться по знакомым тропам в окрестностях хижины. В "Гарцующем пони" она рассказала все Радагасту и начала собирать свои невеликие пожитки. С Осотом обговорили заказ на еду для обратного пути, все приготовления были сделаны, осталось только дождаться, когда Бригита пошьет ей одежду. Вечером, ужиная в общей комнате, они весело переговаривались с волшебником и предвкушали обратный путь.

— Вы та травница, что дала мне порошок от зубной боли? — прозвучал вопрос за спиной и Искорка обернулась. Перед ней стоял статный рыжеволосый мужчина в дорогом синем камзоле. Тонкие губы его были сжаты в упрямую линию и терялись в аккуратной бороде.

— Да, это я, — прозвучало в ответ.

— К склянке был прикреплен кусок бумаги с рецептом, чей рукой он написан?

— Моей конечно, — не понимая, к чему ведет мужчина, ответила Искорка.

— Вы что же, обучены грамоте?

— Конечно я обучена грамоте! — возмутилась Искорка, но поняв, что это может вызвать удивление у собравшихся, поспешно добавила: — Я все же ученица мага, и должна читать много книг, а также записывать рецепты. Как я могу не уметь читать и писать?

Светлая бровь мужчины выгнулась, он продолжил:

— В таком случае у меня есть для вас работа. У вас хороший почерк, а мне нужно переписать книгу. Справитесь?

— Насколько большая книга?

— Около сотни страниц.

Искорка задумалась. Сто страниц были не таким большим объемом, но успеет ли она за три дня?

— Сколько вы мне заплатите? — решила она уточнить главное.

— Перепишите также аккуратно, как рецепт, получите пятнадцать пенни. Полагаю, это больше чем вы заработали на продаже своих порошков, — проницательно заметил он.

— Хорошо, через три дня у вас будет переписанная книга. Приносите ее после ужина мне. Бумагу и чернила, я полагаю, вы захватить догадаетесь, — на этом она отвернулась обратно к столу. В глазах сидевшего напротив Радагаста плясали озорные огоньки.

— Что? — одними губами спросила она, когда мужчина отдалился на достаточное расстояние.

— Лихо ты его, — также тихо отозвался Радагаст. И они весело рассмеялись. Несмотря ни на что, поездка в Бри выдалась успешной.

Темная влажная земля, раскисшая от поздно стаявшего снега и покрытая прошлогодней листвой, приятно пружинила каждый раз, как на нее опускалась стопа. Брызги апрельской грязи капельками разлетались в стороны, из-под сапога раздавался чавкающий звук, но легкая сильная нога, привычная к рутинной пробежке, нисколько не скользила, а делала быстрый толчек вперед, пробуждая чувство эйфории и радости. Тут же ее сменяла вторая, такая же сильная и быстрая нога, и все повторялось по кругу: на землю приземлялась пятка, стопа перекатывалась на носок и тут же кончик ее отрывался от земли. Лицо разгорячилось, по нему каплями стекал пот, но хотелось бежать еще и еще, быстрее и быстрее, чтобы окончательно сбить дыхание и услышать шум крови в ушах. Но Искорка сдерживала себя и не давала ногам ускорить темп. Сегодня она хотела бежать дольше, а не быстрее, и силы нужно было экономить.

Три с половиной месяца отделяли ее теперь от возвращения из Бри, три месяца она день за днем проживала одинаковым образом, подчинив все свое существование одному — ожиданию. Она ждала июня, когда по известному одной ей плану предстояло отправиться с Радагастом на поиски Гендальфа и предоставить, наконец, серому магу право решать, что делать. Разговор с Гендальфом может предотвратить множество плохих событий: узнав будущее, он наверняка отправится прямиком в Шир, за Фродо, а значит не попадет в ловушку Сарумана и доставит хоббита в Ривенделл целым и невридимым. Фродо не будет убегать от назгулов, не будет ранен у Заверти, не будет страдать от моргульского клинка до конца своих дней... О том, что для нее принесет встреча с Гендальфом, она не задумывалась. Она была убеждена, что рассказав все ему выполнит свою цель, сбросит с себя это чудовищное бремя предвидения. Кто знает, может после она спокойно проснется в своей постели? Сейчас Гендальф был ее путеводной звездой и каждый день приближал ее к нему.

Тропинка уходила в низину, а потом начинался некрутой, но долгий подъем, один из самых напряженных участков ее маршрута. На спуске Искорка не рассчитала траекторию своего движения и больно получила еловой лапой по щеке. Отросшие за последнее время волосы выбились из косы и теперь неприятно липли к потному лицу. Она провела в Средиземье уже больше девяти месяцев, скоро минует год. Росгобель стал для нее домом. Она размышляла, что возвратившись с пробежки нужно будет подоить Белошейку и поставить молоко киснуть, чтобы потом сделать из него сыр. Могла ли она подумать, что научится столькому? За прошедшие месяцы она вдоль и поперек изучила всю небольшую радагастову библиотеку и теперь наизусть знала множество способов применения разных трав, особенности их сбора и заготовки. Пожалуй, она действительно стала травницей, как ее когда-то лихо назвал маг. Жаль, читать больше было нечего, временами ее одолевала скука. Тогда она с удовольствием вспоминала три дня в Бри, проведенные за переписыванием книги надменного мужчины в синем, которая оказалась сборником интереснейших сказаний Гондора. Оригинал книги был в красивом кожаном переплете, на обложке красовалось белое дерево. По состоянию было понятно, что томик старый, читанный множество раз. Часть оригинальных страниц была сильно подпорчена, видимо, переписка была единственным способом сохранить ее. Темными январскими вечерами Искорка от нечего делать воскрешала в своей памяти прочитанные и переписанные истории, и это было одним из немногих доступных развлечений.

Подъем в горку наконец закончился и теперь тропа проходила почти по самому краю леса. Здесь было светлее и просторнее, бежать становилось проще. Нагой весенний лес позволял просматривать тропу далеко вперед. Сегодня был погожий день, солнце радостно блестело на распускающейся нежной зелени, заигрывало с невесомой паутинкой и беспардонно щекотало ветки густых елей. Искорка улыбалась. Лес оживал, просыпался ото сна и почти не показывал тревожных знаков тьмы. Она добежала до опушки и снова нырнула в чащу. Через пару километров будет поляна с небольшим озером, там она планировала закончить свою тренировку и искупаться.

Залитая светом поляна встретила ее задорным гомоном соек. Будто переговариваясь между собой, птицы, едва Искорка остановилась перевести дух, вспорхнули с веток и улетели в лес. Она устало вздохнула. Думается, таким образом Радагаст приглядывает за ней и убеждается, что ее глупая голова все еще на ее же плечах. Она улыбнулась и направилась к озеру. Окунуться в ледяную воду после долгой пробежки было очень приятно. Снег только сошел, вода была кристально чистой и очень холодной, от нее сводило ноги. Выбравшись на берег, Искорка поспешила одеться, неловко натягивая вещи на мокрую кожу. Рубашка, как и вся остальная одежда, сшитая Бригитой, была очень добротной и сидела удобно. Закрепив на поясе ножны с купленным в Бри кинжалом, она улеглась на траву и уставилась в небо. Облака неспешно плыли по небосклону, солнечные лучи грели холодную кожу, в деревьях неугомонно перекрикивались маленькие лесные птицы. Уходить с поляны не хотелось и она еще долго лежала, наслаждаясь усталостью своего тела, теплом и весной.

* * *

В лесу сегодня было очень спокойно и Искорке стоило немалых усилий заставить себя наконец подняться с травы и отправиться обратно в хижину. Радагаст будет как всегда ворчать, что она ушла слишком надолго и сегодня, пожалуй, будет прав: ее не было уже часа четыре, солнце за это время успело преодолеть половину своего дневного пути и неуклонно катилось дальше, на запад. Однако возвратившись в хижину, Радагаста она не нашла. Искорка несколько раз громко позвала его, но дом пустовал. Это вызвало неприятное напряжение. Не то чтобы Радагаст все время сидел в Росгобеле, он часто обследовал лес, находил и приносил домой попавших в беду животных, разговаривал с деревьями. Но обычно он ставил ее в известность и иногда даже брал с собой.

— Куда же ты мог отправиться, не предупредив? — сказала она вслух.

Разве что, произошло что-то непредвиденное. Обойдя надворные постройки и не найдя в загоне кроликов, Искорка окончательно в этом уверилась, но решила не паниковать раньше времени. Наверняка Радагаст скоро вернется. Справившись с тревогой, она занялась обедом, потратив с полчаса на жарку картошки. Положив себе полную тарелку еды, она уселась за заваленный всякой всячиной стол и только тогда заметила сложенный домиком листок бумаги с надписью "Искорке". Она поспешно развернула его, и начала читать написанную торопливой рукой записку. "Пришла дурная весть от Сарумана, я немедля отправляюсь в Ортханк. Дождаться тебя не могу. Не покидай хижину, она надежно укрыта. Радагаст". Кровь отлила у нее от лица, она снова пробежала глазами по строчкам, пытаясь уяснить их смысл. "Отправляюсь в Ортханк" — звучало эхом в голове.

— Нет, как же так! — сказала она вслух. — Еще рано!

"Неужели просчиталась?!" — подумала она и напрочь позабыв об обеде начала мерить шагами комнату. Радгаст отправился к Саруману, Саруман передал ему важную новость. О назгулах? Должно быть девять покинули Мордор. Нет-нет-нет, неужели это произошло так рано?! Апрель только перевалил за середину! Она остановилась и достала из-за пазухи свои записи. Пробежав глазами по хронологии событий Искорка поняла, что на самом деле точно знает только дату встречи Радагаста и Гендальфа — конец июня три тысячи восемнадцатого года. Неизвестно, когда состоялся разговор с Саруманом и как долго после этого Радагаст искал Гендальфа. Выходит, он может вовсе не вернуться из Изенгарда в Росгобель, а сразу направиться на поиски серого мага.

— Черт! — в сердцах воскликнула Искорка.

Весь ее план рушился, не успела она и приступить к его исполнению. Что же теперь делать? Хрупкая иллюзия контроля развеялась, в полной растерянности она села обратно к столу и закрыла глаза. Она ошиблась, ужасно ошиблась, нельзя было оставлять Радагаста в неведении. Сейчас он стремглав мчится к тому, кому безоговорочно доверяет и кого считает сильнейшим и благороднейшим из всего своего ордена, не подозревая о страшном предательстве. Расскажет ли он о ней? Вполне вероятно, что Радагаст захочет спросить совета у белого мага. Что победит в его душе: авторитет Сарумана или бегло данное ей обещание, никого не посвящать в ее тайну? Если Саруман о ней узнает, он захочет использовать ее. Оставаться в Росгобеле в таком случае опасно. Но куда ей идти? Она еще раз посмотрела на записку Радагаста. "Не покидай хижину" было подчёркнуто жирной чертой, в конце которой перо порвало бумагу. Радагаст просит ее оставаться здесь, он уверен, что здесь она в безопасности. Вероятно, хижина замаскирована какими-то чарами и случайно на нее не наткнуться.

Но если Саруман все узнает, то он, без сомнений, сбросит любые чары Радагаста и достанет ее в Росгобеле. Что же тогда, уходить? Куда можно уйти с юго-западного края Лихолесья? По единственному знакомому ей маршруту к дому Беорна недели две пешей ходьбы, и путь кишит орками. Спрятаться в лесу — идея еще более самоубийственная, чем отправиться на север. Идти на юг? От Росгобеля должно быть недалеко до Лориэна, но она не знает дороги и не имеет ни одной карты. Да и вероятность встретиться с орками на юге еще больше. Что же, сидеть в Росгобеле и ждать своей участи? Тихо надеяться, что Радагаст не обмолвится о ней ни словом? Искорка устало закрыла лицо руками. Выходит, что это самый здравый вариант: ждать, когда вернется волшебник. Если ее опасения подтвердятся и он сразу поедет искать Гендальфа, ждать придется очень долго. Но по крайней мере здесь, в Росгобеле, опасаться стоит только Сарумана, а вот на дорогах Средиземья вероятность нарваться на неприятности куда больше.

Рассеянно ковыряя вилкой в тарелке с остывшей картошкой, Искорка размышляла о том, насколько она все-таки беспомощна. Без опеки Радагаста она ни на что не способна, даже спустя девять месяцев жизни здесь. Она не может ни спрятаться, ни защититься. У нее было оружие, она купила даже тот легкий меч у господина Хатчета, но что с того? Она не умела им пользоваться, и брать уроки было не у кого. От лука она добилась только того, что каждая вторая ее стрела теперь попадает в мишень. Откровенно говоря, это было так себе достижение. При реальной встрече с орками оно ей не сильно поможет, пригодится скорее умение бегать.

В тяжелых думах прошел остаток дня. Решив ничего не предпринимать, Искорка вяло закончила все свои обычные дела и приготовилась ко сну. Но заснуть долго не получалось, в каждом лесном шорохе за окном ей слышалась надвигающаяся опасность. Ветер завывал как-то особенно пронзительно, в окно основной комнаты билась ветка, будто в отчаянье прося пустить ее в дом. Искорке чудились чьи-то шаги и в усталом сознании возникал образ коварного Сарумана, который врывается к ней и застает ее в одной ночной рубахе, растерянную и безоружную.

— Да что ж это такое?! — прикрикнула она сама на себя и рывком встала с кровати. В тусклом пламени свечи она нашла свои вещи и начала собирать все необходимое для возможной дороги. Аккуратно упаковав свой заплечный мешок, она поставила его рядом с кроватью и уложила рядом лук, стрелы и меч в ножнах. Маленький кинжал лег под подушку. Если уж Саруман, да хоть бы и лично Саурон, явится к ней в хижину среди ночи, он не застанет ее безвольной и беспомощной. С этими мыслями, ощущая затылком твердость кинжала она наконец отключилась.

* * *

Дни в ожидании волшебника тянулись скучно и однообразно. Впервые за все время пребывания в Средиземье Искорка осталась так надолго одна, лишившись единственного друга и собеседника. Но по Радагасту скучала не только она. То и дело в окрестностях хижины появлялись разные птицы и звери, которые, казалось, искали волшебника для каких-то своих целей. Но Искорка не понимала их жалоб, хотя и старалась быть очень внимательной. В конце концов, она решила, что раз уж не может усмирить их беспокойство и помочь с проблемами, для решения которых они, очевидно, искали Радагаста, то будет их хотя бы подкармливать. Так она быстро обзавелась компанией настырных соек и дроздов, переругивавшихся между собой каждый раз, как она подсыпала им в кормушку желудей и зерен, а также обществом каких-то мелких грызунов — не то мышей, не то бурундуков, которые бесцеремонно поселились в корнях дерева, растущего через хижину.

В середине мая вернулись кролики — видимо, Радагаст нашел лошадь и отпустил своих ушастых домой. Шум, с которым кроличья упряжка влетела в Росгобель, снеся по дороге выставленные на солнце ведра с водой, не на шутку напугал Искорку, сидевшую в это время в хижине и занятую составлением текстов на синдарине. Выбежав во двор с мечом наперевес, готовая отбиваться от несуществующего нападения, она звонко рассмеялась увидев ошарашенных мокрых животных. Она освободила их от упряжи и вдоволь накормила, порадовавшись, что ее компания увеличилась.

Недели сменяли друг друга, и вот уже приближался день середины лета, в который год назад она очнулась в Средиземье. Радагаст все не появлялся, и теперь Искорка уже точно не рассчитывала увидеть его до июля. Лето уже полностью вступило в свои права, листья дуба, росшего недалеко от хижины, потеряли свою весеннюю зеленую нежность, выросли и огрубели. В воздухе разливался запах земляники и летних луговых трав, кое-какие из них уже можно было собирать. Искорка сидела на крыльце и переплетала волосы, растрепавшиеся во время ее тренировки. Бегать после отъезда Радагаста она перестала, восприняв очень серьезно его указание оставаться в хижине, но останавливать занятия совсем не хотелось. Пробуя управляться с мечом и делая неловкие выпады, Искорка быстро поняла, что путается в собственных ногах, и совсем не умеет держать баланс. К середине июня она уже проделала большую работу и сегодня осталась довольна собой. Отросшая коса была снова аккуратно собрана и откинута назад. Искорка наслаждалась легким ветром, холодившим лоб и разгоряченные щеки, когда услышала треск и гомон со стороны дуба. С веток начали спрыгивать маленькие рыжие зверьки — белки, как она тут же поняла. Они подбежали к ней и сгрудились у ее ног.

— Хей, привет! — попыталась она ответить на исходящий от них гомон. — Вы, должно быть, ищите Радагаста, но он еще не вернулся, ничем не могу помочь, — развела она руками. Белки продолжали трещать в разнобой. — Если хотите, могу вас покормить, — попыталась она их угомонить, но беличье беспокойство не унялось. Они будто спорили между собой и никак не могли прийти к решению. Наконец, одна из белок отделилась от стайки, забралась по штанине Искорки к ней на колено и начала еще громче трещать.

— Эй, я тебя не понимаю, — пыталась втолковать той Искорка. Но в ответ белка лишь пробежала по ее рукаву до плеча и дернула за ухо. — Ай! Это было больно! — возмутилась Искорка и сняла белку с плеча. — Постой! — взглянув внимательно на зверька в своей руке продолжила она. — Ты — Торопыжка! — на этом восклицании белка издала кромкий писк и даже будто бы закатила глаза. — И нечего возмущаться! Вы все одинаковые! — ответила на это Искорка, но та уже спрыгнула с ее руки и побежала в сторону от хижины. Пробежав несколько метров, Торопыжка остановилась и повернулась обратно к Искорке.

— Ты же не хочешь, чтобы я пошла за тобой?! — ответила на этот маневр Искорка. — Слушай, Радагаст велел мне оставаться здесь, — но белка снова издала нетерпеливый треск. — Ладно, хорошо! Иду я, иду, — и Искорка поднялась с места и все же последовала за белками, которые теперь уже дружно направились в лес.

"Молодец, потрясающе логичный поступок!" — ругала она мысленно сама себя, пробираясь через лес, — "Два месяца безвылазно сидеть в хижине, чтобы потом отправиться в лес, повинуясь — кто бы мог подумать! — требованию белок". Торопыжка подгоняла ее своей трескотней, Искорка пробиралась через густой подлесок не разбирая дороги и цепляя на одежду паутину. Наконец, через добрый час такой гонки они выбрались к ручью, где белки остановились.

— И что мы здесь делаем? — устало проговорила Искорка скорее себе, чем зверькам. Но тут немного в стороне она заметила что-то яркое. Подойдя поближе, она поняла, что ярким рыжим пятном был мех лисицы, красивой, но, увы, уже мертвой. У лисы была разодрана шея и из раны отталкивающе торчало что-то белесое. Вокруг все было в запекшейся крови. Сдержав подступивший к горлу комок отвращения, Искорка осмотрела участок земли ближе к ручью и нашла там несколько разорванных лисят. Кто-то напал на них, но не съел, просто убил. Зверей было жаль.

— Это конечно очень печально, — обратилась Искорка в слух к разбежавшимся по веткам белкам, — но зачем вы притащили меня сюда? Я ничем уже им не помогу, а смотреть на мертвых лис, знаете ли, не самое мое любимое занятие, — на этих словах она уже развернулась спиной к ручью и отправилась обратно, как услышала тихий писк. Остановившись, Искорка прислушалась. Писк повторился. "Ну конечно!" — мелькнуло у нее в мыслях. Она развернулась и вернулась обратно к ручью. Обыскав место расправы, она без удивления нашла у берега ручья еще одного — живого, лисенка. Вытащив его из укрытия, она внимательно осмотрела его шкуру и нашла большую рану, проходящую через весь левый бок.

— Кто же тебя так, а? — спросила она лисенка, посмотрев ему в янтарные глаза. — Посмотрим, что я смогу с этим сделать.

Немного напоив лисенка водой из ручья, Искорка поспешила обратно в хижину. У нее еще оставалось немного сушеного ацеласа, нужно попробовать сделать настой и промыть им рану. За этими думами она осторожно пробиралась обратно через лес. Белки, очевидно, посчитав свою задачу выполненной, разбежались по сторонам и обратно она шла уже в полном одиночестве. Это ее беспокоило: пробираясь к ручью она не запоминала специально дорогу. Сейчас нужно быть осторожнее и не заблудиться. Благо, она примерно представляла себе, в какой стороне от ручья хижина, они не ушли слишком глубоко в лес.

За время, проведенное с Радагастом, Искорка научилась передвигаться по лесу очень осторожно и тихо, не производя лишнего шума. Поэтому она сразу заметила как в обычных лесных шорохах послышались посторонние звуки, какофонией выбивавшиеся из жизни леса. Это был кто-то чужой, нужно было найти укрытие, но вокруг не было ни густых кустов, ни ямы, ни низины, — одни деревья. Наконец, осмотревшись, она приметила большой клен и решила забраться на него. Аккуратно засунув за пазуху лисенка, она забралась на дерево так высоко, как только смогла. С клена неплохо просматривался лес. Наконец, в нескольких десятках метров она увидела нарушителей спокойствия. Ну конечно, орки, она даже не удивилась. Они шли друг за другом и озирались по сторонам, производя слишком много шума, чтобы оставаться незамеченными. Они о чем-то переговаривались, но было далеко и Искорка даже не смогла разобрать, на всеобщем они говорили или нет. Идущий последним орк обратил внимание на что-то в траве, остановился и нагнулся. Поднявшись, он обогнал идущих впереди и показал что-то, зажатое в руке, самому первому. Первый взревел и ударил подошедшего по лицу. То, что было зажато в руке, полетело в траву и орки снова продолжили свой путь. Они быстро отдалились от дерева, но Искорка выждала еще несколько десятков минут, пока в лесу не установилось мрачное спокойствие.

С трудом спустившись с дерева, она, поколебавшись, все же решила удовлетворить свое любопытство и добралась до места, где были орки. Ей отчего-то хотелось узнать, что же такое нашел тот орк и за что получил пощечину. Обыскав примятую траву она, наконец, нашла сорванный и помятый цветок. Это был лилейник, скромный оранжевый цветок, росший у ручьев и в болотистых низинках. Увиденная сцена была странной, но размышлять о внезапно вспыхнувшей у орка страсти к прекрасному было некогда, надо было вернуться в хижину и позаботиться о своей пушистой находке.

* * *

Радагаст вернулся в самый разгар лета, когда земляника уже опала, а смородина еще только налилась соком. Услышав шорохи во дворе и слабый скрип калитки, она сразу поняла — нет, почувствовала, — что это вернулся хозяин Росгобеля.

— Радагаст! — с радостным возгласом выбежала Искорка ему навстречу и порывисто обняла его. — Я уже отчаилась тебя дождаться!

— Хвала Эру, что дождалась, — ответил на это Радагаст, — я боялся, что ты покинешь хижину. Я не ожидал, что оставлю тебя так на долго, но дело было срочное.

И Радагаст начал свой невеселый рассказ. Он поведал ей, и о том, как в спешке отправился на зов Сарумана, хотя все в нем хотело дождаться ее возвращения, и о черных всадниках, отправившихся на поиски ничего не подозревающего порулослика, и о том, как долго и утомительно он искал по всему Эриадору Гендальфа.

— Наконец, я нашел его, — продолжал Радагаст сидя в хижине, пока Искорка разливала ароматный травяной чай по двум разнокалиберным чашкам, — встретил недалеко от Бри. Гендальф был очень обеспокоен новостями, но теперь уже верно они с Саруманом придумали надежный выход из всей этой ситуации, — он на мгновение замолчал. — Знаешь, из всех нас, прибывших в Средиземье, Гендальф и Саруман — самые сильные волшебники, они строго следуют воли Валар и не отступаются от своей миссии... — печальная тень промелькнула в глубине глаз Радагастра. Он, верно, и сам считал себя недостаточно выдающимся майа, и Искорке становилось оттого грустно.

— Ох, Радагаст, — начала она, взяв в свою руку его свободную ладонь. — Прости меня, мой дорогой друг. Я должна была сразу тебе все рассказать. Дело в том, что Саруман давно предал Валар и свою миссию. Его поработил Саурон, — на этом глаза Радагаста расширились, он неверяще уставился на Искорку.

— Этого не может быть! — воскликнул он. — Ты не знаешь Курумо! Он может казаться высокомерным, но он служит свету.

— Он слишком долго вглядывался в палантир, Радагаст. Саурон изучил его, увидел все потаенные желания и страхи и ловко сыграл на них, внушил ему свою волю. А Саруман этого даже и не заметил...

— Но тогда... Что же я наделал?! — воскликнул Радагаст, вставая со стула. — Я поручил всем птицам сообщать новости о передвижении врага в Ортханк! Я отправил туда Гендальфа! Нужно срочно предупредить всех, чтобы они не шпионили на Сарумана.

— Нет, подожди, — прервала его порыв Искорка, — если ты возвратишь птиц, ты погубишь Гендальфа. Он сейчас в плену в Изенгарде, заперт на вершине башни. Но Гваихир, отправившись в Ортханк по твоему поручению, спасет его. Все в порядке, — добавила она. — Лучше скажи вот что: рассказал ли ты Саруману обо мне?

Радагаст внимательно на нее посмотрел и отвел взгляд.

— Почти. Я хотел, но сдержался в последний момент, вспомнив свое обещание тебе, — Искорка выдохнула. — И тут нужно поведать тебе еще кое-что очень важное, что я узнал от Сарумана.

Радагаст поставил чашку с чаем на стол и медленно зашагал по комнате. Он сделал несколько кругов, прежде чем наконец продолжил.

— Помнишь ли ты тот день, год назад, когда очнулась в лесу? Это был день середины лета, время торжества радости и света, когда часы года на короткий миг замирают, и жизнь останавливается в высшей точке веселья и блаженства. Время, в которое ночь коротка как никогда, и свету кажется, что нет конца его могуществу и силе. Но как и все в Средиземье бег времени искажен и мгновение торжества света не может длиться вечно. Длинный день неизбежно угасает, сразу же после своего триумфа он начинает падать во тьму, пока та, наконец, не возьмет верх в день середины зимы и круг не замкнется... Середину лета так или иначе празднуют все народы Средиземья, у многих этот день даже исключен из календаря. Никто не ждет ничего плохого в день середины лета, — Радагаст сделал паузу. — Но в прошлом году именно в этот день в лесу произошло что-то недоброе. Мы, обитатели Лихолесья, уже давно привыкли к тени, проросшей из Дол-Гулдура как плесень и медленно губящей все на своем пути. Но мрак, который опустился на лес тогда, не идет ни в какое сравнение с привычной тенью. В ясный летний день сразу стало по-могильному холодно, солнце будто устало светить и превратилось в блеклое подобие самого себя. Деревья, птицы и звери почувствовали такую тоску и боль, которой не испытывали никогда прежде. Казалось, сами камни страдали в немом крике. Волной по лесу прошелся мрак, и во мраке этом чувствовалась злая воля. Я тут же отправился прочесывать лес, но на много миль вокруг не было ничего подозрительного, пока я, наконец, не нашел тебя — странно одетую женщину, невесть как забравшуюся вглубь леса и, что было еще удивительнее, до сих пор живую, — Радагаст снова замолчал, а Искорка неверяще не него уставилась. Кровь отлила от лица, и она вспомнила, как подозрительно относился к ней волшебник в первые месяцы ее жизни здесь.

— Ты думаешь, это я?! Что это я — источник того зла?!

— Дослушай историю до конца, — остановил ее Радагаст. — Конечно, я отнесся к тебе подозрительно. Но с каждым днем рядом с тобой я уверялся, что ты не служишь ни Саурону, ни самому Мелькору. Ты, конечно, вспылчива и раздражительна, но у тебя доброе и чуткое к чужому горю сердце. Когда ты подожгла ветку, чтобы спасти меня, я окончательно уверился, что ты не собираешься использовать свои силы во вред. Оставалась загадка, откуда они вообще у тебя взялись, и, конечно, откуда взялась ты сама. И теперь, после разговора с Саруманом, у меня есть кое-какие соображения на этот счет, — Радагаст уселся за стол и начал набивать вынутую из-за пазухи трубку. — Когда я приехал в Ортханк, Саруман, помимо своей озабоченности черными всадниками, все расспрашивал меня, как дела в Лихолесье. Я отвечал уклончиво, такой внезапный интерес к жизни зверей и птиц у Сарумана показался мне странным. И, наконец, Саруман рассказал мне, что враг прочесывает лес и ищет — что бы ты думала? — некий цветок судьбы, огненный цветок. Я сразу вспомнил твою историю про орков, которой я не придал изначально никакого значения — совершенно очевидно теперь, что напрасно. Разведчики донесли Саруману, что этот цветок якобы зацветает в середину лета по велению Мелькора и Саурон жаждет его заполучить, чтобы выиграть войну. Последний верит, что именно цветок судьбы принесет ему власть над Средиземьем и поможет вернуть давно утерянное кольцо. Тут-то я, охваченный внезапным пониманием, и хотел рассказать Саруману про тебя, но вовремя прикусил язык.

— Они до сих пор ищут его, — серьезно проговорила Искорка. — Я видела отряд орков в лесу, недалеко от ручья.

— Что ты там делала?! — закашлявшись дымом перебил ее Радагаст.

— Спасала Лучика. Между прочим, по велению твоих белок, — продолжила она. — У ручья кто-то разорвал лису с лисятами, но один смог выжить. Я забрала его и вылечила. К несказанному неудовольствию бурундуков, Лучик теперь постоянно заходит сюда. Вы еще познакомитесь, — на этих словах Радагаст тепло улыбнулся. — В общем, на обратном пути от ручья я услышала орков, залезла на дерево и стала наблюдать. Один из орков сорвал в траве цветок лилейника и принес командиру, за что получил удар по лицу.

— Все же орки очень тупы, — хмыкнул Радагаст. — Чего не скажешь об их хозяине. Никто не говорил, что огненный цветок — это в самом деле цветок, и Саурон прекрасно это понимает. Всё сколь-нибудь в прямом и переносном смысле похожее на огонь истребляется в лесу. По всему Лихолесью почти не осталось лис, их задирают подчиненные врагу варги и обычные волки, да и сами орки убивают, ожидая, что на крови бедных животных прорастет нужный хозяину цветок. На северо-востоке леса болотные кувшинки выкосили под корень... Хорошо, что они не знают про тебя.

— А что им знать про меня?

— Ты неужели еще не поняла? — посмотрев ей прямо в глаза сказал Радагаст. Искорка вопросительно подняла брови и он продолжил. — Ты и есть огненный цветок.

Искорка неверяще смотрела на него несколько долгих мгновений, а потом нервно рассмеялась.

— Ну ты даешь, Радагаст. Что ты там сегодня запихнул в свою трубку, что так торкнуло?

— Я не шучу, — ответил он тихо и очень серьезно. Искорка посмотрела на него и сердце рухнуло в пятки. Внезапно, все сошлось воедино.

— Нет, этого не может быть, — по инерции продолжила она. — Ты говоришь мне сейчас буквально "за тобой гонится вся мордорская рать".

— Да. Но к нашему счастью, они не знают, что гонятся именно за тобой, — Радагаст сделал паузу в которую наконец допил остывший чай. — Я думал об этом по дороге сюда, и хотел предложить тебе отправиться вместе в Ортханк, к Саруману, рассказать ему все и попросить совета. Но теперь, конечно, этот вариант отпадает.

Искорка слушала Радагаста отстраненно. Пока его не было, она, конечно, размышляла, как теперь найти Гендальфа и осуществить свой план. Проблема была в том, что разминуться с серым магом во время его путешествий по Эриадору было проще простого, он в спешке искал Фродо и не задерживался нигде на долго. Выходило, что с абсолютной уверенностью его можно будет застать только в Ривенделле, где он пробудет довольно долго. Отправиться в Ривенделл и дождаться Гендальфа там было бы хорошим планом, если бы не одно но. Фродо. Фродо, раненный у Заверти, хоббит, которого Искорка хотела избавить от мучений. Если ждать Гендальфа в Ривенделле, судьбу Фродо не изменить. Радагаст все еще продолжал что-то говорить, теперь он тоже пришел к мысли о встрече с Гендальфом, но Искорка перебила его.

— Я должна быть в Бри не позднее середины сентября, — решительно сказала она. — А лучше раньше, чтобы точно не упустить их.

— Кого — их? — удивился Радагаст.

— Хоббитов. Четырех очень наивных хоббитов и одного сверх всякой меры серьезного следопыта.

— Искорка! — радостно приветствовал ее Осот, стоило только переступить порог "Гарцующего пони". — Какими судьбами? На ярмарку, да? — Осот вышел из-за стойки и бесцеремонно полез обниматься с только что вылезшей из седла девушкой.

— Эй, полегче, ты мне так все ребра переломаешь! — пыталась прекратить излишне тесное приветствие Искорка, но Осот, кажется, не чувствовал неловкости и только похлопал ее по спине.

— А где же Радагаст? — спросил он, наконец выпустив ее из объятий.

— Я уже большая девочка, Осот, — отшутилась она, — могу путешествовать без сопровождения. У Радагаста полно своих дел, а с продажей порошков и мазей я как-нибудь управлюсь сама.

Конечно, это не было правдой, по крайней мере — не всей правдой. Из Росгобеля они с Радагастом выехали вместе, намереваясь добраться до Бри тем же путем, что и в прошлую осень. Но по прибытию к Беорну их ждала нерадостная весть. Беорн болел, и болел тяжело. Было очевидным, что это его последняя осень. За умирающим отцом ухаживал сын и другие люди из его племени, но они не могли облегчить страдания, в отличие от мага. Искорка с Радагастом пробыли у Беорна с неделю, пока наконец она не уговорила волшебника отпустить ее в путь одну. Медлить было нельзя, иначе она рисковала не застать Фродо в Бри, но и оставить страдающего Беорна без помощи Радагаста было бы жестоко. Радагаст долго не соглашался, но в конце концов, Ингольф — тот самый высокий мужчина, встретивший их у границы владений Беорна в прошлый раз, — предложил сопроводить ее до самого Бруиненского брода, и Радагаст сдался. Прощание с волшебником выдалось тяжелым. Искорка говорила себе, что беспокоиться не о чем, в конце концов Радагаст — бессмертный майа, за него можно не волноваться, но это почему-то не успокаивало и она не сдержала слез. Искорка не знала, что будет с ней дальше и боялась даже предполагать, вернется ли еще в Росгобель и увидит ли когда своего дорого друга.

— Как у тебя с номерами, Осот? Есть ли свободная комната для меня? — решила сразу перейти к делу Искорка.

— Перед ярмаркой гостиница, конечно, заполнена под завязку, но для тебя у меня местечко найдется! — Обрадовал ее Осот. — Комната не самая лучшая, но чистая и теплая.

— Этого мне достаточно, — отозвалась Искорка и Осот лично вызвался проводить ее. Комната оказалась в первом этаже, за кухней и с видом во двор, но ей действительно было все равно. К тому же, стоило такое размещение дешевле просторного жилья на втором и третьем этажах. Направляясь в Бри она опасалась, что вообще не сможет заселиться к Осоту, все же середина сентября — время популярное для путешествий. На этот случай был запасной вариант: попроситься на постой к Бригите, той не помешали бы деньги. Но из дома Бригиты невозможно было бы следить за ситуацией в "Гарцующем пони", это было существенным минусом. Хотя обратиться к ней все же пришлось: у Осота не было места на конюшне, нужно было где-то разместить Лиру, которую очень любезно предоставил ей Гримбеорн.

Разместившись у Осота, Искорка старалась вести себя тихо и не привлекать лишнего внимания. Торговля на рынке, которой она занялась скорее для прикрытия, шла бойко, во многом потому, что жители Бри помнили ее по прошлому году. Стоял поздний сентябрь, деревья облачились в свои золотые наряды, а воздух остывал и становился все тоньше и прозрачнее. Признаться, сентябрь был ее любимейшим месяцем: спокойный и торжественный, он будто служил последнюю панихиду по завершившемуся лету и готовил природу к угасанию. Сентябрь всегда как последний миг перед смертью, немного растерянный, оглушенный и безумно спокойный. Он еще не осознает всей тоски и драмы угасшей жизни, еще не плачет октябрьскими дождями, не опускается ноябрьской мглой. В этом сентябре, проходящем в Бри, ее накрывала беспричинная тоска, заставлявшая подолгу сидеть без движения у окна, уставившись в одну точку, или замирать внезапно по пути к рыночной площади, услышав какой-то отголосок давнего прошлого. В этом сентябре она чаще обычного вспоминала себя прежнюю и лица своих близких, почти уже стершиеся из памяти. Когда-то давно именно в сентябре она праздновала свое рождение, день, о котором теперь и не вспоминала.

Но сентябрь гас, начинались дожди, и с каждым днем Искорка становилась тише и угрюмее. Теперь она сидела в общей комнате гостиницы подолгу, боясь пропустить что-то важное. Чаще всего, она занимала дальнее место у барной стойки и медленно цедила свою пинту, прислушиваясь к разговорам посетителей и улавливая в обычных сплетнях тревожные нотки. Наконец, в один из особенно пасмурных дней, в гостинице появился Арагорн. Она узнала его с самого порога, бросив беглый взгляд в сторону открывшейся двери и поспешно опустив глаза в стол: выдавать свой интерес раньше времени она не собиралась. Арагорн был высоким усталым человеком, в потрепанной одежде и знавшем лучшие времена плаще. Лицо его было загорелым и обветренным, волосы висели мокрыми сосульками, но пронзительные живые глаза, ярко горевшие даже в полумраке гостиницы, не оставляли сомнений в искусственности этого неряшливого образа. В тот вечер, когда Арагорн заселился к Осоту, она поспешила быстро ретироваться в свою комнату и на всякий случай собрала все вещи, чтобы быть готовой к дороге в любой момент.

На следующий день Искорка не пошла на рынок и безвылазно просидела в гостинице, боясь пропустить хоббитов. К вечеру она выбралась в общий зал и, привычно устроившись в дальнем конце стойки, наслаждалась горячим ужином, состоявшим из румяного картофельного пирога и порции свежей сметаны. Она не заметила, как в зал спустился Арагорн и расположился в противоположном от нее конце, глубоко спрятав голову в капюшоне и вытянув длинные ноги. Сейчас он неспешно раскуривал трубку и казался вовсе незаинтересованным в происходящем в общем зале. "Сегодня. Все указывает на то, что Фродо появится сегодня" — проносились в ее голове беспокойные мысли. Она очень волновалась, боялась что что-то пойдет не так, но никакого плана в голове не составила, решив действовать по наитию. В комнате становилось душно, прибывали все новые и новые посетители. Компания гномов за ее спиной уже была довольна нетрезвой, они громко спорили на своем языке и с силой ударяли кружками по столу. По всему помещению душным туманом распространился табачный дым. Пот начал течь по лбу и Искорка расстегнула пару верхних пуговиц у рубашки и закатала рукава.

— Доброго вечера! — внезапно услышала она обращение за своей спиной. — Это вы торгуете зельями от всяких хворей? — Искорка обернулась и не сразу поняла, кто ее окликнул. Наконец, она опустила взгляд и заметила раскрасневшееся лицо хоббита, стоящего подле ее стула.

— Зельями я не торгую, — ответила она. — Я не колдунья, — разговор продолжать не хотелось, ей было не до этого.

— О, — удивился хоббит. — Но вы очень подходите под описание Осота и сидите точно в том месте, что он указал! Разве вы не Искорка?

Отвязаться от хоббита быстро не удалось и Искорка со вздохом сдалась.

— Да, это я, только никакими зельями я не торгую. У меня есть настои, порошки, мази, травяные сборы и все такое.

— Это как раз то, что нужно! — обрадовался хоббит. — Мое имя Гэрри Туполап, приятно познакомиться. Я искал вас сегодня на рынке, но не нашел, и господин Сток отправил меня сюда.

Господин Сток, как Искорка узнала в этот приезд в Бри, был тем самым неприветливым старьевщиком.

— Что вы от меня хотите, господин Туполап? — нетерпеливо спросила Искорка, осматривая общую комнату поверх головы хоббита.

— Нет ли у вас случаем средства от болей в желудке? Знаете ли, последнее время, к моему ужасному разочарованию меня мучают резкие боли в животе, возникающие особенно часто после третьего блюда на ужине, — Искорка осмотрела его упитанную фигуру и округлый подбородок, плавно переходящий в шею, и уже было хотела посоветовать ему меньше есть, но вовремя опомнилась. "Тебя не просили о советах по питанию, не лезь не в свое дело" — одернула она себя. К тому же, нужный порошок у нее действительно был.

— Есть у меня подходящее средство. Пойдемте за мной, — и она прошла через всю комнату миновав очаг и сидевшего в углу Арагорна, вышла в коридор и широкими шагами направилась к своей комнате. Гэрри Туполапу приходилось переходить на бег, чтобы не отстать.

— Ждите здесь, — сказала она, оставив Туполапа на пороге комнаты и закрыв перед ним дверь. Она хотела быстрее покончить с этим и вернуться в общую комнату, но никак не могла найти нужный порошок. Пришлось перерыть все — уже собранные! — вещи, пока наконец на самом дне сумки не обнаружился нужный сверток. Вынув его, она в спешке как попало запихала все назад и вышла.

— Вот, держите. Рецепт написан внутри свертка.

— Большое спасибо! — хоббит убрал сверток и взял ее правую ладонь в обе свои маленькие мягкие ручки и начал активно ими трясти. Этот маневр заставил ее немного наклониться вперед. — Сколько я вам должен? — не переставая трясти руками спросил он.

— Один фартинг, господин Туполап, — на этом она наконец получила свою ладонь назад. Хоббит достал монетку из кармана жилета и распрощался, отправившись к выходу из гостиницы.

Искорка поспешила вернуться в общую комнату и, только переступив порог, сразу поняла, что Фродо уже здесь. Правее двери, стоя на столе спиной ко входу, под взглядами абсолютно всех и каждого из собравшихся, активно жестикулируя и притопывая ногой распевал он свою песню. Искорка прикрыла глаза. Сложно было представить более эффективный способ приковать к себе внимание окружающих, чем выбранный Фродо. Оставшись стоять у двери она обреченно наблюдала, как тот допел, получил новую порцию пива, в конец развеселился и стал еще больше заводить толпу, подпевавшую ему нестройным хором. Народ разгорячился, Фродо выплясывал на столе и наконец это произошло: он упал, перебил посуду, скатился на пол и надел кольцо. Народ затих, все уставились на то место, где только что был хоббит.

— Отличная шутка, господин Андерхилл! — неожиданно даже для самой себя выкрикнула Искорка. — Как он резво перекатился под стол, ну надо же! — продолжила она и подошла вплотную к столу.

— Ничего он не перекатился, он исчез! — послышались отовсюду возгласы.

— Исчез?! Ну даете, — громко начала смеяться Искорка. — Хоббиты, конечно, маленький народец, но исчезать не умеют. Вылезайте уже, господин Андерхилл, развейте их сомнения, — она старалась стоять так, чтобы загородить собой пространство под столом и дать Фродо возможность снять кольцо. К ее облегчению, он ей воспользовался, и вылез на глаза собравшихся.

— А, славная шутка вышла, да? — неуклюже начал говорить он, натянув на лицо искусственную улыбку.

— Славная, а теперь пойдемте, пропустим еще по кружечке пива, да рассчитаемся с Осотом за перебитую посуду, — предложила Искорка и потащила Фродо к барной стойке. Он смотрел на нее испуганно. Из темного угла прожигал спину взглядом Арагорн. Она заказала три кружки и, захватив их, отправилась вместе с Фродо к столу Странника.

Бесцеремонно усевшись за стол она процедила Фродо: "садитесь, не привлекайте внимания", и начала пить свое пиво. Несколько минут прошли в молчании. Наконец, Фродо заговорил.

— Кто вы такая?

— Меня зовут Искорка, — она поймала на себе внимательный взгляд Арагорна. — Я травница, торгую на рынке. Меня здесь все знают. А вот вам лучше бы оставаться здесь неузнанным, господин Андерхилл, — сделав ударение на последнем слове продолжила она.

— Не понимаю, о чем вы, — занервничал Фродо.

— Все вы понимаете. Но говорить об этом сейчас не будем, правда, Странник? — совсем осмелев, обратилась она к Арагорну.

— Верно. Шум еще не улегся, нужно подождать.

— Поговорим с глазу на глаз в вашей комнате, Фродо, — очень тихо проговорила Искорка заглянув ему в лицо и, к своему удивлению, увидев там ужас. — О Эру, неужели вы меня боитесь? — продолжила она и улыбнулась, но Фродо не ответил. — Через час у вас в комнате, — закончила она разговор и встала из-за стола так и не допив пиво.

* * *

Не успела она подойти к гостиной хоббитов и занести руку для стука в дверь, как та отворилась и на пороге показался угрюмый Арагорн. Он посторонился и не проронив ни слова пропустил ее внутрь.

— Вы уже уговорили их взять вас с собой? — начала она разговор с Арагорном.

— Кто вы такая? — вместо ответа спросил он.

— Я сказала вам правду, господин Странник, я действительно травница. Ученица Радагаста Бурого, приехала сюда из Росгобеля.

— Что, торговать на рынке? — язвительно продолжил он.

— В том числе, — уклончиво ответила Искорка. — Я не враг вам, Арагорн, также как и вам, Фродо Беггинс, — на лице Арагорна при этих словах промелькнула только тень удивления, но вот Фродо был обескуражен. Слишком многие незнакомцы сегодня раскрыли его инкогнито. — Более того, — продолжала Искорка, — у нас с вами общая цель. Мне нужен Гендальф, и я знаю, где и когда его найти. Вам он тоже нужен. Мы можем отправиться в путь вместе.

— Слишком уж много вы знаете для простой травницы, — начал озвучивать свои сомнения Фродо, но в дверь постучали и он прервался.

— Откройте Осоту, Фродо, у него для вас важные вести, — заговорила Искорка.

Зашедший внутрь Осот немало удивился и ей, и Страннику, но все же рассказал всю свою историю при них и передал Фродо письмо. Предсказуемо, после чтения письма Фродо поверил Арагорну, но вот про Искорку там не было ни слова и Фродо не спешил менять своего мнения о ней. Выпроводив Осота из комнаты под надуманным предлогом, она села на стул перед хоббитами и заговорила.

— Я не знакома с Гендальфом лично, Фродо, но мне очень важно встретить его, очень! Мне нужно рассказать ему кое-что, что я пока не могу поведать вам. Здесь не могу, поскольку и у стен есть уши. Добравшись до Ривенделла я развею все ваши сомнения, — но Фродо не проникся ее речью. Искорка понуро опустила плечи. — Что сделать мне, чтобы доказать свою честность?

— Не слушайте ее господин Фродо, — вмешался Сэм, — она колдунья, это сразу видно. Она наплетет нам с три короба, успевай только уши подставлять, и заворожит своими словами.

— Ох, Сэм! Разве вы не видели, что я пыталась всеми силами помочь Фродо там, в общей комнате?! Отвлечь внимание от его опрометчивого поступка, — она немного помолчала и затем продолжила, обращаясь уже исключительно к Фродо. — Я знаю, что ты несешь, Фродо, и как тяжело для тебя это бремя. Но я знаю и то, что только ты способен его донести.

Фродо колебался. Все его думы и сомнения проступали на лице. Наконец, он обратился к Арагорну.

— Что скажете вы, Странник?

Арагорн ответил не сразу.

— Я думаю, дорогой Фродо, что кем бы ни была эта девушка, другом или врагом, нам стоит держать ее при себе, — ответил он Фродо. — Пойдете с нами, — обратился он уже к Искорке. — Выступаем утром, будьте готовы.

— Я уже готова, Странник, но боюсь, что до рассвета мы с вами не расстанемся. Давайте дождемся Мериадока.

И они принялись ждать. Не прошло и десяти минут, в гостиную вбежал взволнованный Мерри и начал рассказывать жуткую историю про Черных Всадников. Искорка слушала его вполуха, размышляя, стоит ли предупредить Странника о пони. По всему выходило, что пони им в дороге по извилистым тропам пригодятся мало, все равно они пойдут пешком, а ее лошадь, стоявшая у Бригиты, вполне способна была перевозить их поклажу. Решив, что пропажа пони не причинит им вреда, она послала Ноба за вещами в свою комнату и устроилась вместе с хоббитами на ночлег. Завтра предстоит сложный день, нужно было попытаться нормально поспать.

* * *

Утро следующего дня проходило в спешке. Хоббиты причитали по поводу своих пони, Осот бегал вокруг как ошпаренный, то высказывая извинения за пропажу, то отдавая последние распоряжения о сборе провианта. Арагорн нервничал, хотя и пытался не подавать виду, но по тому, как резко он реагировал на любой звук Искорка поняла, что он крайне напряжен.

Наконец, они готовы были выйти из гостиницы и отправиться в путь. Искорка надела заплечный мешок и закрепила на поясе меч.

— Вы носите оружие? — внимательно оглядев ее фигуру спросил Арагорн. Искорка залилась краской.

— Хм... Вернее будет сказать переношу, — отшутилась она. — Ну, с места на место, — добавила она, забавно жестикулируя руками, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию у Арагорна. Но тот стоял с каменным лицом и абсолютно никак не отреагировал на глупую шутку. Зато за спиной засмеялся кто-то из хоббитов. "Пиппин" — тут же установила Искорка. "Ладно хоть один с чувством юмора попался" — попыталась она мысленно успокоить себя.

— Да, это будет сложное путешествие, — добавила она тихо скорее себе, чем своим спутникам.

Наконец, они выдвинулись в путь. Проходя через город и держа под узцы флегматичную Лиру, Искорка чувствовала на себе множество взглядов, будто иголками впивавшихся в спину, хотя никто не выходил их провожать. Люди украдкой поглядывали на странных путешественников из окон и спешно закрывали шторы, будто стыдясь своего любопытства. По нескольким косым взглядам и тихим шепоткам Искорка окончательно уверилась, что горожане теперь называли ее не иначе как ведьмой и хорошо если не бросали проклятия в след.

Выйдя на тракт и миновав Подстенок и Гребешок они еще немного прошли по дороге, но потом свернули севернее. Теперь их вел Арагорн, выбирая самый безопасный и скрытный маршрут. Искорка очень ждала привала, но не оттого, что устала — признаться, хоббиты передвигались очень медленно, а затем, чтобы поговорить с Арагорном. Ей нужно убедить его не идти к Заверти. Но с доверием у них сейчас было паршиво и она все ломала голову, какие слова подобрать, чтобы он послушал ее. Наконец, хоббиты начали возмущаться отсутствию обеда и после небольшого спора Арагорн объявил привал. Мерри и Пиппин возились с костром, Сэм резал картошку в котелок, а Фродо собирал редкие дрова. Было самое время завести разговор, но Искорка не решалась. Она сидела подле Арагорна и ерзала на месте. В конце концов не выдержал он.

— Ну говори уже, пока хоббиты еще голодны и заинтересованы в обеде больше, чем в подслушивании чужих разговоров, — начал он тихо. Искорка вздохнула и как-то безразлично отметила, что Арагорн перешел с ней на "ты".

— Я не знаю, с чего начать и какие слова подобрать, чтобы ты мне поверил, — призналась она.

— Значит начни с главного.

— На Амон Сул нас будут ждать назгулы. Пятеро. Там Фродо ранят моргульким клинком. Он выживет, но будет страдать до конца своих дней.

— Откуда ты знаешь будущее? — напряженно спросил Арагорн.

— Это очень долго рассказывать, и здесь не самое подходящее для этого место, — понизив голос до шепота ответила она. — Я действительно знаю будущее, и хочу рассказать его Гендальфу, а дальше он будет решать, что с этим делать. Я хотела встретиться с ним раньше, но не смогла. Теперь только в Ривенделле.

— Ты знаешь, где он сейчас?

— Он следует параллельно нам, мы его не отыщем в пути! Но у него та же конечная цель — Ривенделл. Нам стоит сразу отправиться туда, — она помолчала. — Арагорн, прошу.

— Я подумаю над твоими словами, — Арагорн очень внимательно посмотрел ей в глаза. — Но сейчас надо побыстрее закончить обед и идти вперед. Я разведаю путь и скоро вернусь, ешьте без меня.

После этого он встал и отправился осматривать окрестности. Искорка посидела еще немного молча глядя на свои и ладони, а затем отправилась к костру помогать хоббитам с обедом. Впрочем, они без энтузиазма встретили ее предложение о помощи. Сэм настороженно смотрел на нее исподлобья, пока они вместе дочищали картошку и ставили ее на огонь. Неловкое молчание затягивалось, а она все никак не могла придумать, как его разрушить. Ситуацию немного разрядил Мерри, решивший вступить в разговор.

— Откуда вы пришли в Бри, Искорка? — спросил он ее, набивая трубку табаком из аккуратного кисета.

— Я живу у Радагаста Бурого в Росгобеле, это на юго-западной границе Лихолесья, дальше на восток по Великому Восточному тракту, — дружелюбно начала она.

— И сколько дней в пути до Бри из Росгобеля?

— У меня ушло больше месяца. Но неделю из этого времени я провела у Беорна, там же остался и Радагаст.

— У Беорна? — оживился Фродо, заслышав знакомое по рассказам Бильбо имя. — У человека-медведя?

— Да, в его доме, — ответила Искорка севшему теперь подле нее Фродо. — К сожалению, дела его последнее время плохи. Он сильно болеет и вероятно не переживет уже зиму. Потому Радагаст и остался с ним, а не поехал как мы планировали со мной в Бри.

Фродо замолчал. Слышалось только недовольное сопение Сэма, который наверное и вовсе предпочел бы игнорировать Искорку.

— Расскажите мне что-нибудь о Шире, — осмелилась меж тем она попросить хоббитов. — Я никогда не путешествовала дальше Бри, да что там, я почти не представляю Средиземья за пределами Радагастовой хижины.

— О, Шир — прекраснейший край! — бодро начал Мерри под согласные кивки Пиппина. — У нас плодородная земля, и прекрасные пастбища. Мы делаем лучшие в округе сыры, а еще именно Шир — родина трубочного зелья, — Мерри расписывал прелести своего края, а Пиппин бойко дополнял и исправлял его рассказ. Искорка улыбалась, ей нравилось видеть азарт и гордость в глазах хоббитов. Они очень любили свой дом.

— "Старый Тоби", конечно, намного мягче "Лонгботтонского листа", но какое послевкусие у "Листа"! — расписывал преимущества разных видов трубочного зелья Пиппин. — Вы вот, Искорка, пробовали ли "Лонгботтонский лист"?

— О, нет, конечно нет, — созналась она. — Я не курю, Пиппин.

— Но отчего?! — удивился он. — Вы так многое упускаете! Вам нужно будет всенепременно попробовать!

— Может быть, позже, — уклончиво ответила она. У нее начинала болеть голова, напряжение накапливалось в висках и медленно расползалось дальше. Нужно было поесть, тем более, что обед как раз подоспел.

Ели сидя у костровища. Атмосфера стала куда более теплой, хоббиты развеселились, рассказывая ей разные истории из жизни Шира. Искорка доела свою порцию и теперь слушала их, не перебивая, силясь справиться с головной болью.

— Хотите добавки? — обратился к ней сидящий рядом Фродо.

— Нет, спасибо, — ответила она и хоббит отвернулся и потянулся со своего места к котелку. Искорка наблюдала, как он нагнулся, зачерпывая со дна еще картофеля, и тут в вороте его рубашки что-то блеснуло. Тяжелое кольцо, висящее на простой цепочке, оттянуло легкую ткань и силуэтом проступило сквозь нее. В ушах у Искорки зазвенело и головная боль, и так уже ставшая невыносимой, резко усилилась и прострелила виски. Искорка зажмурилась.

— Что с вами? — спросил сидевший напротив Сэм.

— Очень болит голова, — ответила она, потирая виски. — Я думала, пройдет как поем, но боль только разыгралась. Надо поискать порошок, кажется у меня еще оставалось что-то в запасах.

На этом она поднялась с места и направилась к лошади. Достав из поклажи нужный сверток, она развела порошок в чашке и выпила. Но боль не прошла ни к возвращению Арагорна, ни во время монотонного пути, на даже после сытного ужина. Засыпая на стоянке, Искорка очень надеялась проснуться без боли и утро действительно принесло облегчение, хотя голова и не была такой ясной, как прежде. Но к обеду второго дня, в который они пересекали Комариные Болота, в висках снова начало скапливаться напряжение и под вечер голова снова была будто чугунная.

Зато отношения с попутчиками начали налаживаться. Первым, ожидаемо, свое расположение проявил Пиппин, с которым было легко перешучиваться во время пути. Но постепенно оттаивал даже Сэм, которому очень хотелось расспросить ее про лекарственные травы, но напускная строгость не давала показать свою заинтересованность. Только от Арагорна она никак не могла добиться решения по поводу их маршрута, он был мрачен и задумчив. Дни в пути через Комариные Болота проходили утомительно, назойливые насекомые лезли в любую щель и, кажется, даже забирались в глаза. Наконец, на четвертый день их похода Арагорн все же принял решение. Рассудив, что им в любом случае лучше укрыться в Ривенделле, он собрался увести хоббитов от Заверти, и как можно скорее, насколько позволяла скрытность их передвижения, добраться до Последнего Домашнего Приюта. Искорка вздохнула с облегчением. Они обогнули Заверть с юга и шли теперь заросшими тропами параллельно тракту, петляя по вересковым пустошам и небольшим пролескам. Пока что им везло. Они продвигались к Последнему мосту и до сих пор не встретили никаких следов Черных всадников. Верно те пятеро следовали по дороге, а четверо все еще гнались за Гендальфом.

Головная боль, очень некстати возникшая у Искорки в первый день их перехода, так до конца и не покинула ее, лишь на время утихая. В один из дней, после долгого пути через пустоши, голова разболелась настолько сильно, что невозможно было смотреть на свет. Как только они встали на ночлег, Искорка поспешила разложить свое одеяло под ветками большого куста и улеглась даже не прикоснувшись к ужину. Она лежала на спине закрыв глаза и слушала, как переговариваются хоббиты, как трещит костер, как чья-то ложка чиркает по донышку миски, и каждый из этих звуков набатом прокатывался по черепу и оседал пульсирующей болью в висках. Наконец, их маленький лагерь угомонился и наступила тишина.

Измотанная болью и долгой дорогой, она заснула тревожным сном, но тот не приносил облегчения. В липкой полудреме к ней приходили странные пугающие образы, а звуки ночи добавляли в них красок. Она бежала сквозь мглу, падала, поднималась и снова бежала, путаясь в липкой паутине, ложившейся на лицо и застилавшей глаза. Вот она запнулась еще раз, но вместо того, чтобы почувствовать твердую землю, она продолжила лететь куда-то вниз. В ушах зазвенело, падение никак не прекращалось, а со всех сторон начали возникать образы. Вот она смеется и радостно обнимает какого-то человека из своего прошлого, человека без пола и без лица. Только она дотрагивается до него, как он начинает гореть и кричать. Вот снова она, весело кружится и поет, а вокруг громко и радостно смеются люди, но смех вдруг переходит в крик. А теперь перед взором тоже она, маленькой девочкой сидящая на качели, и чьи-то теплые и сильные руки подталкивают ее в спину. Она силится обернуться через плечо и увидеть родное лицо, но ей это никак не удается, и в конце концов руки на спине иссыхаются и рассыпаются пеплом. Боль, звенящая в голове, вдруг начала складываться в свистящие слова, которые долго не получалось разобрать, но, наконец, она услышала: "вернись... вернись...". Она пыталась ответить: "я не могу!", но горло схватил спазм, а свистящий голос продолжил: "возьми его, возьми". "Забери, забери, забери" — уже громче звучал голос, "забери, забери его, и ты вернешься". Она все падала, свист усиливался и начал переходить в высокий смех, через который скороговоркой проступало "забери, забери". И вдруг падение закончилось. Она резко открыла глаза и увидела ветки над своей головой. На лбу проступила испарина, в ушах еще свистело, но головная боль, к ее несказанному удивлению, больше не ощущалась.

Дыша часто и глубоко, Искорка повернула голову на бок и оглядела остальной лагерь. Хоббиты мирно спали, смешно свернувшись калачиками на поляне. Сэм обнимал во сне краешек одеяла, Мерри тихо посапывал, Пиппина с ее места было не видно. Ближе всех к ней лежал Фродо, и она отчетливо видела его лицо. Мягкие черты его искажала упрямая складка на лбу, не разгладившаяся даже во сне. Она с отвращением и ужасом вспомнила свой сон, вызванный — она была в этом абсолютно уверена — близостью кольца. На мгновение ей стало очень страшно. С такими снами ей не место рядом с Фродо. Нужно как можно скорее добраться до Ривенделла и рассказать все Гендальфу. Она села на своем месте, сна не было ни в одном глазу. Тихо поднявшись, она отыскала Арагорна, который нес свою ночную вахту.

— Как твоя голова? — спросил Арагорн, когда она уселась рядом с ним.

— Лучше, — коротко ответила Искорка.

Наступила тишина. В этой тишине она раз за разом прокручивала в голове свой сон и увиденные образы. Хотела ли она вернуться обратно? Нет, не такой ценой. Как бы не тяготилось сердце мыслью об оставленном доме, она не готова была погубить этот мир ради себя. Да и не могло кольцо вернуть ее назад, это была уловка, уловка очевидная, но очень опасная. Она прислонилась головой к дереву за спиной и закрыла глаза. Вплотную подтянув колени к груди, она обхватила их руками и начала медленно засыпать.

Сквозь уже подступающий сон она вдруг почувствовала, как что-то изменилось. С пустошей потянуло холодом, но не обычным ночным похолоданием, нет, холод был каким-то неестественным, непривычным даже для осенних ночей. То погружаясь, то выныривая из дремы, она силилась скинуть с себя этот холод, но вдруг к нему присоединился звук. Топот копыт и звучное ржание лошади отчетливо прозвучали у нее в голове, но она не могла разобрать, был это сон или явь. Усилием воли она открыла веки и увидела Арагорна, припавшего ухом к земле.

— Назгулы, — утвердительно сказала она, и Арагорн кивнул. — Нужно будить хоббитов и уходить отсюда.

С этого момента их путь стал куда более тревожным. Разбуженные среди ночи хоббиты сначала никуда не хотели идти, но Арагорн не особенно церемонясь заставил их подняться и ускорится. Дни в пути проходили в тягостном молчании и почти без привалов. Арагорн был напряжен, он все время убегал далеко вперед, разведывая тропу, и внимательно прислушивался к каждому шороху. В один из пасмурных дней после очередной разведки он сообщил, что Всадники отдаляются, и судя по всему движутся по дороге на запад.

— Глорфиндель! — вспомнила Искорка. — Арагорн, это Глорфиндель гонит их по тракту.

Эта новость приободрила. Дождливым серым днем они наконец добрались до моста через Седой Ключ и быстро преодолели его, после чего поспешили свернуть в лес севернее тракта и продолжили идти через Троллью Пущу. В том месте, где они сошли с дороги, Арагорн оставил найденный на мосту зеленый берилл — знак уже для Глорфинделя. И не напрасно: всего через день их скитаний по лесу Глорфиндель нагнал их, и обнадежил новостью о том, что ему удалось обратить в бегство пятерых из девяти. Появление эльфа воодушевило всех, но особенно хоббитов, которые были измотаны длинными переходами без всякого отдыха.

На оставшемся пути решено было разделиться. Глорфиндель забрал сопротивляющегося изо всех сил Фродо и направился напрямик в Ривенделл. Была надежда, что те четверо, что ранее гнались за Гендальфом, еще не успели добраться до брода через Бруинен и Глорфинделю удастся преодолеть его безопасно. Арагорн же собирался довести оставшихся хоббитов и Искорку в Ривенделл скрытыми тропами, рассудив, что всадникам они не нужны, и их путь будет более спокойным. Через четыре дня скитаний по Пуще они, наконец, вышли на дорогу и быстро достигли брода. Возле переправы, облаченный в серый балахон и остроконечную шляпу, их ждал Гендальф.

Мягко сияющий свет, робкий и неловкий, будто не отошедший от долгого ночного сна, постепенно пробивался сквозь предрассветный туман. Поблескивая на разбивающихся о камни струях воды, заигрывая с закрывшимися на ночь цветами, он кокетливо развеивал ночную тишину и мгновенно оживлял долину. Наконец, вовсе осмелев, он добрался до самых макушек сосен и вершин скал и окончательно сбросил с дерева и камня ночную негу. Это Ариэн подняла свою ладью над горизонтом, и в Ривенделле наступил день. Лучик света добрался до небольшой открытой террасы дома Элронда и начал несмело ложиться на ноги неподвижно сидящего волшебника. Трубка его давно догорела, но он, замерший в созерцании торжества рассвета, так и не выпустил ее из правой руки.

Любопытному глазу, волей случая заставшему Гендальфа в таком положении, могло бы и вовсе показаться, что тот спит глубоким спокойным сном, но это было как никогда далеко от истины. За внешним созерцательным спокойствием скрывался ураган тяжелых мыслей, не дававших ему покоя с тех самых пор, как Фродо поведал о странной попутчице, что сопровождала его от Бри. Тогда, пять дней назад, Гендальфом овладела необъяснимая тревога, а присутствие зла стало ощущаться особенно остро. Волшебник чувствовал, что мир, замерший в хрупком балансе, мог в любой момент рухнуть — тому было множество знаков вокруг. От истории, описанной Фродо, так и веяло чужим недобрым замыслом, и он торопился встретить неизвестную у брода, ожидая самого худшего.

Каково же было его удивление, когда, проведя у Бруинена без малого два дня, он увидел среди направлявшихся к воде путников ту самую девчонку, так обеспокоившею его. "Гендальф! Наконец-то!" — радостно вскричала она при виде его фигуры и начала подгонять измотанных дорогой хоббитов. Чумазая, испачканная в грязи и паутине, носившая старые мужские сапоги и потрепанную одежду, она бросилась к нему на встречу так, будто увидела доброго друга. На ее усталом обветренном лице сияла широкая улыбка, а глаза, несмотря на залегшие под ними тени, излучали радость и спокойствие. Уверенно преодолев брод, она подбежала к нему и начала сбивчиво рассказывать что-то про Радагаста и Росгобель, но он остановил ее.

— Как зовут тебя? — задал он ей очевидный вопрос.

— Искорка, — нисколько не смутившись назвалась она. — Мне нужно тебе все рассказать, Гендальф! Это очень важно.

— Хорошо, но сначала мы доберемся до дома Элронда. И надо наконец помочь Арагорну переправить через Бруинен хоббитов, — показал Гендальф на остальных путников, все еще стоящих на противоположном берегу и недовольно смотрящих в их сторону.

Так Гендальф познакомился с Искоркой и теперь пребывал в абсолютном смятении по поводу нее. Ничто в ее облике, ее словах и поступках не вызывало подозрений, она была открыта и приветлива. Но в то же время, что-то настораживало волшебника, мимолетным дуновением ветра проходясь по краю его сознания. И сейчас, наблюдая за пробуждающимся солнцем, он с нетерпением ждал, когда девушка проснется и наконец расскажет все то, что с таким рвением пыталась поведать вчера у брода.

Но Искорка не знала о нетерпении Гендальфа. В этот рассветный час она крепко спала, так, как можно спать только после долгой дороги и неуютных ночевок на холодной земле. Ничто не тревожило ее этой ночью и сон, наконец, приносил отдых и облегчение. Но вот и до ее подушки добрался луч неугомонного солнца. Пробежавшись по волосам и замерев на секунду на скуле он защекотал ее по носу и тронул сомкнутые веки. Она проснулась. Прислушавшись к себе она еще немного полежала с закрытыми глазами, а затем потянула затекшую спину и встала. Этот день настал: наконец, она расскажет все Гендальфу и сбросит тяготившее ее бремя.

* * *

Когда девушка нашла Гендальфа на террасе, ему уже успели принести завтрак, к которому он, впрочем, так и не притронулся. Близость ее появления он распознал издалека — так изменилась общая гармония утра от ее стремительного движения по коридору. Вихрем влетев в высокий проем и взволновав ткань портьеры, она разрушила его уединение еще до того, как издала первый звук.

— Гендальф! Я ищу тебя уже целую вечность! — порывисто проговорила она за спиной волшебника, и тот даже не глядя ей в лицо заметил радостные всполохи в глубине ее глаз. Она обошла его кресло и села напротив, открытым взглядом посмотрев на него.

— Вечность? — удивленно поднял он брови. — Не слишком ли долго выходит для человеческой жизни?

— Иногда одно единственное мгновение растягивается на целую вечность, а для меня здесь минули уже тысячи таких, — неожиданно серьезно ответила она. — У меня очень важный разговор, — продолжила она и к его удивлению достала из-за пазухи листок бумаги. — Рассказ будет долгим.

И она поведала ему свою историю, с каждым словом становившуюся все удивительнее. Чем больше подробностей о прошлом и будущем она рассказывала, тем в более глубокие раздумья погружался Гендальф. Но волновали его не только и не столько события грядущей войны и вероятные варианты грядущего. Нет, все то время, пока она сбивчиво и торопливо пересказывала ему то, что знала, периодически сверяясь со своими записями, он не отрываясь вглядывался в ее лицо. Девушка была очень бойкой и деятельной, это читалось по тому, как она морщила лоб или закусывала губу во время рассказа, по суматошному поерзыванию в кресле и блеску в глазах. Она старалась заставить его поверить себе, но при этом говорила правду и ничего не утаивала. Из ее рассказа он убедился, что она привязалась к этому миру и — кто бы мог подумать! — к Айвендилу. И тем не менее, что-то в ней не давало ему покоя. Закончив слушать всю историю Войны кольца, он закурил трубку.

— Твой рассказ звучит очень правдиво, — сказал Гендальф после первой затяжки. — Мне сложно поверить в это, но если ты действительно описала наше будущее, меня оно радует.

— Да, но многое уже изменилось, Гендальф! Фродо не был ранен у Заверти, назгулов не смыло потоком и они, вероятно, все еще рыщут по тракту.

— Верно. Но и так ты открыла многое, что было скрыто от наших глаз, — он надолго замолчал и взглянул на горизонт. Сегодня был поистине прекрасный осенний день. Лес раскрасился в золото и охру и выглядел торжественно строгим. Ничто не нарушало его царственного покоя, и Гендальфу хотелось бы долго сидеть так и смотреть на него. — Теперь я должен задать тебе главный вопрос, который естественно возникает в свете твоей осведомленности о будущем, — неспеша продолжил Гендальф. — Возьмешь ли ты кольцо, чтобы отнести его в Мордор? — строго проговорил он и перевел взгляд на Искорку.

— Я?! — недоуменно воскликнула она. — Но почему?

— Ты знаешь очень многое и, безусловно, сможешь выбрать правильный путь и избежать опасностей.

Искорка подняла на него растерянный взгляд, который выдавал, что даже в мыслях своих она не рассматривала такой вариант. На лице ее Гендальф уловил целый калейдоскоп эмоций. Растерянность и недоумение, проступившие в первые минуты, сменились испугом, но за ним неожиданно проступило сомнение, заставившее ее замиреть. Сквозь сомнение медленно проявлялись жажда и страсть, наконец, завладевшие всеми ее чертами. Губы поджались, в глубине глаз зажегся огонь, горячий и недобрый. Гендальф уже успел нахмурить брови и собрался начать говорить, как огонь отступил и на лице девушки отразились ужас и страх.

— Нет, Гендальф! — в тот же момент вскрикнула она. — Не давай мне его, не вздумай даже предлагать его мне! — поспешно продолжила она. — Ты знаешь не все.

И рассказ продолжился. Признаться, эта часть истории взволновала его куда больше. Искорка поведала ему и об орках, ищущих огненный цветок в Лихолесье, и о странном, по ее мнению, предположении Радагаста, что огненный цветок — это она, и о подожженной ветке, и о снах. В конце концов, забравшись с ногами на кресло она начала обеспокоенно рассказывать Гендальфу о своей головной боли и ужасном кошмаре, увиденном на одной из стоянок по пути в Ривенделл.

— Это кольцо, Гендальф, я чувствую его! Оно влияет на меня, мне нельзя и близко подходить к нему!

— Кольцо влияет на всех, Искорка, очень мало кому удается не слышать его зова. Не кори себя.

— Но риск огромен. Я знаю слишком многое, врагу не должно быть обо мне известно.

— И не будет, — попытался успокоить ее Гендальф. — Совет уже завтра. В ближайшее время кольцо покинет Ривенделл, а тебя я попрошу приютить Владыку Элронда.

— Но Гендальф, — немного поколебавшись начала она. — Я хотела тебя спросить, не знаешь ли ты, как отправить меня обратно?

— Не я привел тебя сюда, не мне знать обратный путь, — на этих словах она потупила взгляд. — Но надежда есть. Я думаю, мы можем попробовать найти выход, как только устраним угрозу кольца. Но довольно на сегодня серьезных разговоров. Пора бы нам подкрепиться, ты не считаешь? — и тут он улыбнулся и с удовольствием принялся намазывать масло на ароматный хлеб.

* * *

Искорка стояла в светлой комнате, которую ей отвели в доме Элронда, и всматривалась в большое напольное зеркало. Из него ей в ответ смотрела почти незнакомка. Конечно, она знала, что изменилась, но за год, проведенный в Средиземье, это было первое большое и ясное зеркало, попавшееся ей. У Радагаста в хижине, также как и в "Гарцующем пони", были только маленькие тусклые зеркала. И вот теперь отражение показывало ей кого-то жутко похожего на нее, но не ее прежнюю. Волосы сильно отросли и спускались теперь тяжелым полотном ниже лопаток, кожа на лице огрубела и стала темнее, явственней проступили скулы. Брови, казалось, стали еще гуще и выделялись темными мазками. Фигура ее странно смотрелась в простой холщевой одежде. Она постарела? Да, наверное, хотя ни кожа, ни волосы не были тронуты временем, — следы возраста выдавали глаза. Когда ее глаза стали такими?

Она в задумчивости отвернулась от зеркала и стала дальше собираться к вечернему пиру. Ее сменная одежда, конечно, не подходила для праздников, но, по крайне мере, была сухой и чистой. Хуже было с обувью: сапоги так и не просохли до конца и в мокром было неуютно. Закончив собираться, она затянула пряжку ремня и отправилась в сад, где они условились встретиться с хоббитами. С дозволения Гендальфа и получив клятвенное обещание держать язык за зубами, она рассказала им и Арагорну правду о себе, не открывая ничего из вероятных событий будущего. Ожидаемо, после такой новости ей пришлось провести с хоббитами весь оставшийся день, удовлетворяя их любопытство.

— Чем ты занималась там, в своем мире? — взволнованно спрашивал ее Пиппин.

— Хм, как бы тебе это объяснить... Пожалуй, я рассказывала истории, — наконец подобрала она слова. — Истории о прошлом моего мира.

— Ничего себе! — восторженно отозвался Сэм. — А можно нам тоже послушать какую-нибудь историю?

— Хорошо, Сэм, но как-нибудь в другой раз. У нас осталось мало времени до вечернего пира, а ты, верно, не хотел бы пропустить встречу с таким количеством эльфов.

Искорка конечно знала, что Сэму не терпелось посмотреть на эльфов, он только и мог, что строить различные предположения о них. Какие песни они споют? Во что будут одеты? Станут ли танцевать? Она добродушно потешалась над его нетерпением. Чего ожидала она сама от встречи со старшими детьми Илуватара? Пока что единственным знакомым ей эльфом был Глорфиндель, но их встреча была короткой и по ней нельзя ничего было сказать наверняка. Пожалуй, она — пускай и не так восторженно, как Сэм — ждала этого вечера. И теперь, проходя в сопровождении хоббитов через сад в сторону торжественных залов Последнего Домашнего Приюта, испытывала волнение и трепет.

В трапезном зале их у самого входа встретил Гендальф. И тут им пришлось разделиться — Фродо прошел с Гендальфом к главному столу, а Искорка с остальными хоббитами отправилась за один из боковых. В зале стоял гул от десятков голосов. Сэм только успевал крутить головой, удивляясь множеству окружавших его эльфов, а когда места за их столом заняли одетые в светлые одежды девы, он, кажется, и вовсе перестал дышать. Искорка тепло улыбнулась его смущению и решила попробовать сгладить неловкость.

— Mae govannen, — поприветствовала она их. — Позвольте в этот светлый час представиться вам и назвать моих спутников, — и Искорка по очереди представила каждого из хоббитов и назвалась сама.

— Mae govannen, — откликнулась на приветствие темноволосая девушка в голубом. — Мы рады приветствовать гостей Владыки в Последнем Домашнем Приюте. Мое имя Нинуиэль, а это моя сестра Миримэ, — показала она на свою соседку и улыбнулась одними губами.

— Откуда вы прибыли в Ривенделл? — поддержала беседу Миримэ.

И Искорка стала с удовольствием наблюдать за тем, как оживились хоббиты. Говорить о Шире они могли бесконечно и удавались им эти разговоры лучше прочих. Даже застенчивый Сэм не смог сдержаться и начал рассказывать о прекраснейших садах Шира и своей особой гордости — морозостойких розовых кустах, которые он высадил на лужайке старого дома мастера Бильбо. При упоминании имени Бильбо их собеседницы, слушавшие хоббитов до этого несколько отстраненно, оживились и принялись хвалить его стихи и баллады.

— Мы любим слушать его вечерами в большом зале, — поделилась Нинуиэль. — Интересно, что он приготовил на сегодня?

Слушая как хоббиты на перебой начали расспрашивать девушек о Бильбо, Искорка углубилась в свою трапезу и вдруг почувствовала себя неуютно. Понаблюдав за своими ощущениями, она уловила чей-то внимательный взгляд. С удивлением осмотрев зал, она поняла, что на нее смотрел сам Владыка Элронд. Он сидел во главе большого стола, за которым Фродо что-то увлеченно рассказывал одному из гномов. Искорка поймала его взгляд и робко улыбнулась, после чего тот перестал смотреть на нее и вернулся к беседе.

— Какие из баллад ваши самые любимые? — спросила она у Нинуиэль и Миримэ первое, что пришло в голову.

— Нинуиэль любит балладу о Берене и Лютиэнь, а мне больше по нраву сказания о Гондолине, — отозвалась Миримэ. — Я часто пою их за работой.

— Неужели эльфы работают? — очень бестактно спросил Пиппин.

— Мы вышивальщицы при леди Арвен и это большая честь, — продолжила Миримэ.

Но тут их разговор прервался, поскольку Элронд поднялся со своего места и вместе с Арвен направился в другой зал. Время трапезы закончилось, и теперь им представится возможность самим услышать эльфийское пение и поприветствовать, наконец, Бильбо. Проходя по большому залу, в котором разливалась мелодичная трель арфы, Искорка украдкой рассматривала обитателей Ривенделла. Эльфы, одетые в легкие летящие одежды, сплошь с темными косами, стройные и гибкие как молодая лоза, пели и танцевали под ангельски прекрасную музыку. В их движениях и голосах сплетались скорость и покой, быстрота и размеренность. Каждый из них представлял удивительный сплав несочетаемого: юности и мудрости, беспечености и серьезности, горячности и строгости. Они казались непосредственными, словно дети, но через мгновение уже застывали во взрослой степенности. Было в них что-то потустороннее, так показалось Искорке.

Затерявшись в толпе, она не заметила, как лишилась компании хоббитов и теперь силилась отыскать хоть кого-нибудь знакомого. Нашелся Арагорн, но он, конечно, рад был увидеть Арвен, и Искорка не посмела к нему подойти. Бильбо был центром внимания собравшихся и рядом с ним обнаружился Мерри. После еще одного круга по залу она заметила уснувшего в углу Сэма, рядом с которым также клевал носом Фродо. В конце концов она решила присоединиться к публике, слушавшей Бильбо, и продолжить наблюдать за эльфами. Старый хоббит затянул очень красивую песнь, которую с удовольствием слушали окружившие его эльфы. Искорке было тепло смотреть, как он кокетничает с собравшимися, пытаясь заставить их угадать, какая часть сочинения его, а какая — Арагорна.

— Сложно установить разницу между двумя смертными, — отзывался на показное недовольство Бильбо Линдир. — Смертные нам не интересны, у нас полно своих дел, — продолжил он объяснять хоббиту, почему не может отличить часть, написанную Арагорном, и Искорке вдруг стало горько от этих слов.

В кругу эльфов неожиданно стало не по себе и она решила не дослушивать этот разговор и отправиться поискать еще кого-нибудь из знакомых. Пиппина нигде не было видно, а Сэм и Фродо так и спали в углу зала, утомленные эльфийским весельем. Время здесь и правда будто текло медленнее, неудивительно, что переполненные впечатлениями хоббиты уснули. Наконец, она заметила своих соседок по столу, стоявших к ней спиной возле высокого оконного проема, и отправилась к ним. Подойдя чуть ближе она стала невольной слушательницей их разговора.

— Все же эти хоббиты очень смешные создания, — весело звучал голос Миримэ. — На них нет и отпечатка величия Эру.

— Но за ними интересно наблюдать, — ответила Нинуиэль. — Хотя и сложно представить, как такой короткий век может быть осмысленным. И как жаль беднягу Бильбо! Эта старость, что приходит к смертным, так ужасна.

Услышав это, Искорка поспешила развернуться и пойти в противоположном направлении. С ее глаз будто спала пелена. Восторг и восхищение, которые она испытывала при взгляде на эльфов, теперь сменились досадой и злостью. Им нет дела до смертных. Их очень мало волнует, что станет с лесами и реками Средиземья. Они будут порхать, как райские птицы, и всегда смогут укрыться за морем, окутанные любовью и заботой Валар. Она с горечью оглядела зал и ей расхотелось наблюдать за их весельем. Выйдя через широкий проход она спустилась в сад.

Блуждая между кустов и плодовых деревьев Искорка вышла к небольшому помосту, с которого открывался вид на водопад. Этот край был поистине прекрасен. Шумные воды Бруинена завораживали своей силой, пробивающей дорогу через скалы и перемалывающей большие камни в мелкую гальку. В каждом камне и каждой травинке чувствовалась великая и кипучая жизнь. Неужели зов моря так силен, что эльфы готовы покинуть этот удивительный край? Допустить его забвение? Ей вспомнился Росгобель и окружавший его лес. Даже в нем, погрязшем в паутине и увядающем под тенью, чувствовалась красота и сила. Она предпочла бы вернуться туда, вместо того, чтобы оставаться здесь, в Имладрисе, как предлагал Гендальф. Искорка усмехнулась. Если останется здесь, то станет для таких как Нинуиэль и Миримэ очередной потехой, подобно старому Бильбо. За этими невеселыми думами она не услышала шагов у себя за спиной и потому вдрогнула, когда совсем близко раздался мягкий голос.

— Не печалься, Тинвэ, они не хотели никого обидеть, — Искорка обернулась и увидела перед собой Арвен. От ее красоты перехватило дыхание, так сияли в свете Луны ее черты.

— Почему вы называете меня Тинвэ? — сбросив с себя оцепенение, спросила она.

— Потому что так тебя зовут на нашем языке. Ты же знаешь синдарин.

— Я не в обиде на них, — продолжила разговор на всеобщем Искорка. — Негоже обижаться на слова, не предназначавшиеся для твоих ушей.

Арвен улыбнулась.

— Нинуиэль и Миримэ талантливые вышивальщицы. Они юны, красивы и беспечны, живут мечтами о прекрасном крае, в котором найдут свое счастье, — продолжила Арвен. — Они ничего не знают об истинном величии Бильбо.

— Конечно, — поспешила ответить Искорка и снова устремила свой взор к водопаду. Короткий разговор с Арвен на этом закончился и она осталась одна со своими тягостными мыслями.

* * *

— Я же сказала, что не пойду с вами, — с раздражением ответила Искорка на стук в свою дверь. Мерри и Пиппин, как и она не попавшие на совет у Элронда, с самого утра пытались вытащить ее из комнаты. Но вчерашняя меланхолия никуда не делась, и настроения веселиться, пускай и в дивно красивом месте, у Искорки не было. Стук повторился, и она все же встала с кресла и отправилась к двери, чтобы хоббиты по одному ее лицу смогли понять категоричность отказа. Открыв дверь в боевом настроении, она растерялась, не обнаружив за ней Мерри и Пипа. На пороге стояла спокойная эллет с подносом в руках.

— Госпожа Тинвэ, — обратилась она к Искорке и это нелепое сочетание слов вогнало ту в еще больший ступор, — я принесла вам немного свежих фруктов к завтраку.

И тут Искорке не осталось ничего другого, как посторониться и пропустить девушку в комнату.

— Спасибо, но вдряд ли ко мне уместно обращаться "госпожа". Не могу похвастаться знатностью происхождения.

— Как и другие, вы почетная гостья в доме Владыки, — поставив поднос на стол отозвалась эллет.

— Но я точно не настолько важная персона, чтобы приносить мне еду в комнату.

— Леди Арвен отметила, что вы не спустились сегодня к завтраку, и велела позаботиться о вас.

— О... Прошу передать мою благодарность милейшей леди Арвен, — в конец растерявшись продолжила Искорка. — И вам большое спасибо.

Эллет вежливо склонила голову на прощание и Искорка повторила ее жест.

— Госпожа Тинвэ, — усмехнулась она сама себе, когда осталась одна, — еще чего не хватало.

Но внезапная забота Арвен была приятна и заставила ее устыдиться своих вчерашних мыслей. Искорка надкусила сочную грушу и закрыла глаза от удовольствия. Все же пропустить завтрак было опрометчивым решением, совет никак не кончался, а до его завершения на обед можно было не рассчитывать. Расположившись у окна, она принялась наблюдать за происходившим в саду. Изредка покой тенистых аллей тревожило движение птиц или ветра, и Искорка удивлялась, насколько неспешно проходит здесь время. Медитаивная тишина и наступившая сытость разморили ее, и она погрузилась в сон.

Проснулась Искорка, когда солнце уже перевалило за полдень. Совет наверняка закончился, а она так и не узнала, как все прошло. Спеша найти Гендальфа, она направилась в сторону зала, где сегодня накрывали обед, и, уже проходя в дверь, нос к носу столкнулась с хмурым мужчиной.

— Вы?! — вырвался у нее удивленный возглас, как только она опознала в нем того самого человека из Бри, для которого переписывала книгу. Он выглядел не так представительно, как при их первой встрече: под легким доспехом с древом Гондора виднелась несвежая рубаха, а на лице явственно проступала усталость. Поняв, что ее приветствие прозвучало не очень учтиво, Искорка поспешила исправиться: — Добрый день!

Впрочем, мужчина выглядел не менее удивленным.

— Добрый, — откликнулся он, осмотрев ее с головы до ног. — Поистине, дом Владыки Элронда полон сюрпризов. Не ожидал, что еще когда-нибудь встречу вас.

— Взаимно, — только и ответила Искорка, проходя мимо него в зал и направившись напрямик к Гендальфу. Ей не терпелось расспросить того о совете и тратить время на размышления о старом знакомом из Бри не хотелось. — Как прошел совет? — спросила она волшебника, едва поравнявшись с ним.

— Предсказуемо, — многозначительно улыбнулся он ей. Значит, никаких сюрпризов не было — сделала для себя вывод Искорка. — Хранителем останется Фродо, — будто в подтверждение ее мыслей продолжил Гендальф, — в ближайшее время Владыка Элронд выберет ему спутников. Я поговорю с ним на счет Боромира.

— Хорошо, — откликнулась Искорка. Все шло по плану. — Кстати, кто этот человек, с которым я столкнулась в дверях? — спросила она волшебника.

— Ты разве не узнала его? Это же он и есть, Боромир.

— Боромир?! — брови удивленно поползли вверх по ее лицу. Она обернулась, чтобы еще раз посмотреть на него, но тот уже покинул трапезную. — Я уже встречалась с ним, — поспешила пояснить она Гендальфу, — в Бри, год назад. Подумать только! Почему он не остаётся на трапезу?

— Устал после долгой дороги. По крайней мере, такую причину назвал сам.

В зале появился Владыка Элронд и после этого присутствовавших пригласили к столу. В отличие от предыдущего вечера, когда на ужин собрались, кажется, все обитатели Последнего Домашнего Приюта, сегодня собравшихся было куда меньше, все разместились за одним единственным длинным столом. Искорку Гендальф усадил рядом с собой. Напротив них расположились задумчивый Фродо и радостно ожидающий обеда Бильбо. Подали горячее. Искорка украдкой рассматривала сидящих. Арагорн тихо и серьезно переговаривался с похожими как две капли воды эльфами — близнецами Элладаном и Элрохиром. Арвен сидела рядом с отцом в глубокой задумчивости и, кажется, вовсе не притронулась к еде. Чуть поодаль от Искорки и Гендальфа сидели трое гномов, в самом молодом из которых она опознала Гимли. У Гимли была окладистая рыжая борода, ухоженная и очень аккуратная. Лицо его было широким и гладким и, несмотря на бороду, выдавало в нем юность. Двое его спутников были куда старше, но распознать среди них Глоина Искорка не смогла. Гномы, невысокие и коренастые, с длинными бородами и куститстыми бровями, смотрелись странно среди окружавших их эльфов, которые на контрасте выглядели еще более гибкими и тонкими. Помимо эльфов Ривенделла — темноволосых, одетых в просторные светлые одежды из переливающихся мягких тканей, за столом, почти напротив гномов, сидели двое, в которых Искорка тотчас опознала гостей из Лихолесья. Светловолосые, они были одеты в походные костюмы зелено-коричневых оттенков и сосредоточенно слушали громкий разговор гномов.

— Кто из этих двоих Леголас? — очень тихо спросила Искорка Гендальфа.

— Ближний к нам, — ответил он и Искорка внимательнее вгляделась в черты эльфа. Тот сидел очень прямо. Несмотря на то, что идеальное лицо его казалось расслабленным, ледяные глаза выдавали напряжение. Искорка прислушалась к речам гномов. Они вспоминали события битвы Пяти воинств.

— Нет веры словам эльфов, — говорил Гимли глубоким басом, — мы научены горьким опытом Трора. Они не чтут никаких союзов, — спутник Леголаса в этот момент очень порывисто вдохнул и поджал губы. Гимли же, будто и не замечая внимания лихолесцев, продолжал расписывать доблесть гномов Эребора.

— Не ожидала, что они так похожи, — шепнула Искорка Гендальфу, наблюдая за речью гнома.

— Кто? — переспросил он.

— Гимли и Леголас. Неудивительно, что они станут хорошими друзьями.

Гендальф скептически осмотрел ее.

— И чем же они по-твоему похожи?

— Горячностью, нетерпеливостью, вспыльчивостью, — начала перечислять она.

— Сын Трандуила абсолютно невозмутим, — парировал Гендальф, на что Искорка хмыкнула и хитро улыбнулась. Она смотрела на Леголаса не отрываясь и уже видела, как побелели костяшки на его руке, сжавшей вилку, и какой упрямой стала линия тонких губ.

— Через три... Два... Один... — и тут Леголас взорвался. Он со звоном положил вилку на тарелку и тихо, но резко сказал что-то гномам, и они мгновенно замолчали. Лицо Гимли стало красным, а брови сошлись на переносице. Он хотел что-то сказать, но другой гном — наверное, Глоин — его остановил. Искорка победоносно посмотрела на Гендальфа, а тот поднял брови в удивлении.

— Ну надо же, — на грани слышимости проговорил он. — Нас ждет много сюрпризов.

Кажется, более никто из собравшихся не заметил этой короткой перепалки между Леголасом и Гимли и остаток обеда прошел спокойно и размеренно. Искорка продолжала тихо переговариваться с Гендальфом, и настроение ее с каждой минутой улучшалось. Компания волшебника была необъяснимо приятна, он внушал ей уверенность и спокойствие и одним своим видом прогонял все невеселые мысли. К концу обеда она настолько приободрилась, что согласилась на уговоры хоббитов отправиться вечером в дальний угол сада на открытую площадку, где эльфы ловят лунный свет. В конце концов, хоббиты скоро покинут Ривенделл вместе с братством, и как знать, увидится ли Искорка с ними вновь.

* * *

Ожидание решения Элронда, как Гендальф и предполагал, не растянулось на долго. Предсказания о будущем, которые передал ему волшебник еще до совета, должны были рассеять последние сомнения о составе хранителей и ускорить подготовку к походу. Сейчас Гендальф шел длинным коридором к кабинету, в который его пригласил Элронд, и обдумывал, кого можно предложить на замену Боромиру. Элронда он застал за изучением карты Эриадора и с выражением глубокой задумчивости на лице.

— Я знаю, ты считаешь участие всех четырех хоббитов в этом походе хорошей идеей, но я все еще сомневаюсь на счет младшего из них, — начал Элронд разговор.

— Решение остается за вами, Владыка, но я не вижу причин отказывать Пиппину в участии только из-за его юности, — отозвался Гендальф. — Меня больше волнует предполагаемое участие сына наместника Гондора. Зная, что он не устоит перед искушением кольца, разумно ли отправлять его в поход? Боромир доблестный воин, благороднейший из людей, но он слишком озабочен спасением Гондора и не видит за ним общей цели.

Элронд облокотился на подлокотники своего кресла и сложил пальцы домиком. Пару минут он молчал, обдумывая слова волшебника, и наконец отозвался.

— Хорошо, Гендальф, значит решено: Боромир не пойдет с Хранителем, а отправится обратно в Гондор. Выходит, в вашем отряде не хватает еще одного члена.

— Да, Владыка, и я надеюсь, что Вы выберете искуснейшего из своих воинов нам в помощь. Возможно, сам Глорфиндель окажет нам честь?

— Глорфиндель? Нет, Гендальф, я думал вы заберете с собой Тинвэ.

— Тинвэ? — удивленно уставился Гендальф на Элронда. — Я надеялся вы спрячете девочку, Владыка. За ней ведется охота, вам ли этого не понимать?

— Оставить ее в Последнем Домашнем Приюте? Нет, и не проси, об этом не может быть никакой речи. Я не оставлю ее здесь. Она покинет Имладрис, с вами или без, — отчеканил Элронд. — Она искажена, Гендальф, в ней живет тьма, ты сам это видишь.

— Я вижу огонь, Элронд, — возразил Гендальф.

— И ты знаешь, чья это сила. Она здесь по воле самого Мелькора, неужели ты думаешь, что я допущу такую опасность в последнем пристанище эльфов?

— Но в ней есть и свет! Чистый и сострадательный, она искажена не более, чем всё в Арде.

Элронд стиснул зубы и исподлобья взглянул на Гендальфа. Упрямые глаза его прожигали волшебника насквозь.

— Твоя вера в смертных, дорогой друг, поистине безгранична. Но я видел их слабость и знаю, как переменчивы их сердца. Смертные не ведают мудрости, не видят хрупкости этого мира и не способны жертвовать своими страстями. Ошибка одного — великого! — смертного стоила нам всего. И ты продолжаешь верить в них? Веришь в эту девчонку, вспылчивую и нетерпеливую, не прожившую и полстолетия? Не прошедшую ни одной битвы? Не смиренную горечью потери? Она не выдержит ни одного удара Саурона, не устоит перед искушением тьмы, которая живет в ней, — он сделал паузу, встал и подошел к окну. Устремив взгляд вдаль, на прекрасные водопады своего края, он продолжил: — Во многом поэтому я хотел бы, чтобы она шла с вами и была под контролем, под твоим контролем, Гендальф. Если Саурон начнет искушать ее ты единственный будешь способен понять это и предотвратить.

Гендальф молчал.

— Хорошо, Владыка, — наконец заговорил он. — Если таково твое решение, я его исполню.

— Не думай, что мне не жаль девочку, — повернулся к нему лицом Элронд. — Я хотел бы избавить ее от этого бремени, но тут нет моей власти. При других обстоятельствах она была бы желанной гостьей в Имладрисе. Но сейчас я не могу так рисковать.

Но Гендальф ничего не ответил. Он вежливо поклонился Элронду и вышел из залы.

* * *

Искорка торопилась на открытую террасу в западной части дома Элронда, куда ее попросил после завтрака прийти Гендальф. Он собирался обсудить план грядущего похода, наверное, хотел, чтобы Искорка сама рассказала хранителям то, что знала. Значит, они скоро отправятся в путь и она останется в Ривенделле только в обществе малознакомых эльфов. Эта мысль наводила грусть.

— Искорка, — поприветствовал ее Гендальф. — Проходи, мы тебя заждались. Теперь все в сборе и мы можем открыто поговорить о походе.

Искорка осмотрела присутствовавших на террасе и обрадовалась, не обнаружив среди братства Боромира. Пока Гендальф продолжал говорить об их планах, она искала глазами новое лицо, но не находила. Пересчитав собравшихся, она поняла, что их всего восемь.

— Постой Гендальф, — прервала она волшебника, — но вас только восемь. Я думала, Владыка Элронд захочет выбрать девятерых, по количеству Черных Всадников.

— Нет, Искорка, ты ошиблась, — начал отвечать Гендальф. — Нас девять. Ты отправишься с нами, так решил Элронд.

— И еще раз напомню вам то, что сказал в самом начале: только Хранитель кольца связан клятвой и должен отнести его в огонь Роковой Горы, каждый из членов братства свободен покинуть отряд, когда посчитает свой долг исполненным, — Гендальф продолжал говорить о походе, но Искорка слушала его вполуха, углубившись в свои мысли. Она сидела сейчас на подоконнике высокого оконного проема и рассматривала свои сапоги. Почему Элронд отправляет ее с братством? Она не могла понять такого решения. Гендальф уже знает все, что известно ей, что еще она может? А с учетом всей этой истории с огненным цветком, ее участие только увеличивало опасность для всех. Возможно, стоило прямо сейчас отказаться? Сказать Гендальфу и остальным, что она не готова идти с ними. Она оглядела собравшихся. Вряд ли они с восторгом встретили новость об ее участии. Хоббиты и Арагорн хотя бы знали о ней правду, а для Леголаса и Гимли она вообще была странной человеческой девчонкой в несуразной одежде, волей случая оказавшейся в Ривенделле.

— Как только разведчики, посланные Элрондом вернутся, мы определим наш путь, но вы уже сейчас должны подготовить все к предстоящему походу, — продолжал Гендальф. — Нужно собрать все необходимое, эльфы Ривенделла вам в этом помогут. На этом наше короткое собрание закончено, можете расходиться.

Хоббиты неспешно потянулись к выходу, весело переговариваясь. Для них это было очередным приключением. Мерри вслух размышлял о том, какие испытания выпадут на их долю и будет ли их поход похож на истории Бильбо. Сэм мечтательно улыбался каким-то своим мыслям — наверное, подумала Искорка, представлял как вернется в Шир героем и завоюет сердце своей Рози. И только Фродо, хотя и пытался поддакивать своим товарищам, выглядел скорее печальным, чем воодушевленным. Он думает, что не вернется, понимала Искорка, и ей становилось его безмерно жаль. Она хотела бы облегчить его участь.

— Мы с вами лично еще не знакомы, — отвлек ее от разглядывания хоббитов подошедший Гимли. — Я Гимли, сын Глоина, рад представиться.

— Очень приятно, — ответила она. — Меня зовут Искорка, — она спрыгнула с подоконника и протянула гному руку для рукопожатия. Тот на мгновение растерялся, но все же пожал ее.

— Эльфы называют вас Тинвэ, — проговорил подошедший вслед за Гимли Леголас. — Меня зовут Леголас, — также представился он.

— Эльфы сами придумали такое обращение, — ответила ему Искорка. Краем глаза она отметила, что на террасе остался только Гендальф.

— Почему вы отправляетесь с нами? — спросил ее Гимли.

— Так решил Владыка Элронд и не нам обсуждать его волю, — отозвался подошедший теперь к ним Гендальф.

— При всем уважении, господин волшебник, но она женщина, — не унимался Гимли и Искорка вспыхнула. — Женщины не приспособлены для таких сложных задач.

Несмотря на то, что еще минуту назад она обдумывала, как бы ей поговорить с Гендальфом и отказаться от членства в братстве, речь Гимли вывела ее из себя и уязвила гордость. Теперь об отказе от участия не могло идти и речи: после такого заявления гнома она не отступится.

— Полегче, господин гном, — резко отозвалась она. — Я не так хорошо воспитана, как эльфы, долго делать вид, что не слышу ваших слов не буду.

— Но вы и меча в руках не удержите! — продолжал настаивать Гимли.

— Вы берете с собой четверых хоббитов, вы в курсе? — издевательски проговорила Искорка, сложив руки на груди. Гендальф спрятал лукавую улыбку в глубине бороды, а Гимли побагровел.

— Наш поход планируется скрытным, — заговорил Леголас, — и важно будет не умение владеть оружием. Вероятно, у Владыки Элронда были другие причины включить в отряд Тинвэ.

— Верно, — отозвался Гендальф. — Вы не знаете всего об Искорке, — продолжил он и посмотрел на нее, призывая начать рассказ.

Искорка вздохнула. Ей уже порядком надоело рассказывать одно и то же, потому она сократила всю информацию до необходимого для Гимли и Леголаса минимума и, конечно, умолчала обо всей неразберихе с огненным цветком. Кустистые брови гнома смешно поднимались и опускались во время ее рассказа, выдавая всю его растерянность, но лицо эльфа было непроницаемым.

— Знаешь, Гендальф, — обратилась она к волшебнику, закончив свою историю, — нам ведь нет нужны дожидаться разведчиков, я знаю наперед, какие вести они принесут. Мы можем уже сегодня разложить карты и подумать, какой путь избрать.

— Хорошо. Тогда встретимся после обеда здесь же, — ответил он и на этом их маленькое собрание действительно закончилось.

* * *

Вернувшись на террасу после обеда Искорка обнаружила там нетерпеливо переступающего с ноги на ногу Гимли. Больше никого не было. В неуютном молчании она уселась за стол и принялась рассматривать свои руки. Гимли также не спешил вступать в разговор, и в таком положении их застали явившиеся с картами Гендальф и Арагорн. Последним на террасу зашел Леголас и, наконец, они все расселись за столом.

— Положение наше не завидно, — начал Гендальф. — Чтобы попасть в Мордор и донести кольцо до Роковой горы нам неизбежно нужно преодолеть хребет Мглистых гор. Это можно сделать либо здесь, — Гендальф указал пальцем на карте на Высокий перевал, — либо через Карадрас, либо через Гриву Рохана, — рука Гендальфа поочередно показала на все перевалы.

— Но есть же еще Мория! — ожидаемо возразил Гимли.

— Да, Гимли, ты прав, еще Мория. Итого четыре варианта пути, один опаснее другого.

— Тут нечего и думать, нужно идти через Морию! — начал настаивать Гимли. — Балин давно отвоевал ее и окажет нам поистине королевский прием!

Икорка и Гендальф переглянулись. Гендальф знал, что произойдет в Мории, но пока не спешил отбрасывать этот вариант и Искорка видела в его глазах неуверенность. Он, без сомнения, готов пожертвовать собой и пройти через Морию, но повезет ли всему остальному братству также, как в знакомой ей истории?

— Мория кишит орками, Гимли, — решилась открыть горькую правду гному Искорка. — Балин давно мертв, нас не ждет в Мории ничего, кроме огня.

— Не может этого быть! — взревел Гимли.

— Когда вы последний раз получали от них известия? — парировала Искорка. — Я говорю правду, Гимли. Но смерть Балина и полчища орков не самое страшное, что мы найдем в Мории. Мы рискуем потревожить Балрога, — на этих ее словах Леголас побледнел, — и потерять одного из нас.

— Хорошо, — решил вступить в разговор Арагорн. — Тогда Карадрас. Там есть нахоженная тропа и мы сможем безопасно преодолеть ее.

— За Карадрасом наблюдает Саруман. Он обрушит на нас лавину и разбудит каменных великанов. Через Карадрас мы точно не пройдем, — продолжила Искорка.

— Грива Рохана? — продолжил перебирать варианты Арагорн.

Искорка вздохнула.

— Возможно, но это очень близко к Изенгарду, — указала она пальцем на башню Ортханка, прорисованную на карте. — Саруман наблюдает за всем Эриадором, ему служат вороны из Дунланда, на него шпионят многие звери. Но кроме этого, опасно также то, что ему удалось подчинить себе волю Теодена Роханского. В стране коневодов нас не ждет теплый прием, по крайней мере, пока Теоден под властью Сарумана.

— Можно попробовать проскочить через Гриву Рохана незамеченными, — продолжил Леголас.

— Да, можно, — согласилась Искорка.

— Но не такому большому отряду! — возразил Арагорн. — Если все действительно так, как говорит Искорка, мы окажемся прямо под носом у Сарумана. Нужно уметь превращаться в невидимок, чтобы проскочить.

— Выходит, все же Мория, — проговорил Гендальф с интонацией спокойной обреченности.

— Нет, Гендальф! — не смогла сдержаться Искорка, резко поднявшись со стула. — Только не Мория, — продолжила она. — Не забывай, не все в братстве могут похвастаться близким знакомством с Валар. Если погибнет кто-то из смертных, его не вернут, — закончила она свою речь, глядя Гендальфу напрямую в глаза, и села на свое место. Арагорн и Леголас многозначительно переглянулись.

— Есть еще Высокий перевал, — напомнил Арагорн.

— Именно этого враг и будет от нас ожидать, — возразил Леголас. — Путь на восток через Высокий перевал самый предсказуемый. Кроме того, дорога пойдет вблизи Дол-Гулдура, кишащего орками.

— Не забывайте еще вот о чем, — продолжила Искорка внимательно глядя на собравшихся. — Назгулы. В известном мне варианте событий их смыло потоком Бриунена, они потеряли коней и вернулись в Мордор. Сейчас же они рыщут где-то поблизости и нам стоит их опасаться.

— Верно, — проговорил Гендальф. — Назгулы наверняка стерегут все дороги из Ривенделла, есть большая опасность нарваться на них.

— Получается, безопасного пути через хребет для нас нет? — повис в воздухе вопрос Гимли.

Все замолчали и углубились в изучение карты. Искорка вглядывалась в очертания рек и гор и пыталась рассмотреть самые невероятные варианты. Что если преодолеть весь Эриадор и выйти в море, а там зайти через земли Гондора с юга? Что если наоборот обойти хребет с севера и пройти от истока Андуина? Все это были абсолютно неисполнимые варианты, требовавшие не месяцев — лет — пути, и при этом ничуть не более безопасные. Враг будет ждать их на любом из выходов из Ривенделла, это очевидно. Только если...

— А что если... — начала она рассуждать вслух. — Что если мы отвлечем внимание врага от отряда? Сделаем обманный маневр?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Гендальф.

— Враг не знает, кто именно понесет кольцо. И что важно — куда. Он и не предполагает, что мы можем попытаться его уничтожить. Будь он на нашем месте, он никогда не избавился бы от кольца, он думает мы захотим его использовать. Мы можем пустить его по ложному следу, распустить слух, что собираемся, например, доставить кольцо в Гондор, или Лотлориен, или в Митлонд, — взгляд Искорки зажегся. — И выпустить из Ривенделла ложные отряды под видом хранителей. Хотя это, кончено, поставит их под удар.

— Да, это хорошая мысль, — начал говорить Леголас. — Мы пустим Черных Всадников по ложному следу и выкроим хотя бы немного времени, чтобы покинуть Ривенделл.

— Но какой путь мы все же выберем? — заговорил Гимли.

— Я думаю, стоит идти через Высокий перевал, — сказал Гендальф и Искорка закивала.

— Да, через Высокий перевал на восток. А дальше вдоль Андиуна до Лориена. В Лориене мы сможем взять лодки и спуститься вниз по течению до Эрин Муил, — продолжила Искорка. — А там через болота... Если все пойдет по плану.

— Равнины Глухомани полны орков, — возразил Арагорн.

— Есть ли в Средиземье дорога, на которой гарантированно не встретишь орков? — печально спросила Искорка. — Я проходила через перевал уже трижды, Арагорн, и как видишь пока жива. Если нам удастся отвлечь врага, мы проскочим. А там затеряемся в ивняке правого берега Андуина.

— А вы не так бесполезны, как я подумал сперва! — сделал ей сомнительный комплимент Гимли.

— Ну спасибо, Гимли! — фыркнула в ответ Искорка. — И нам стоит все же обращаться друг к другу на "ты". Поход не будет похож на светский прием.

— Тогда решено, — подвел итог обсуждению Гендальф. — Я поговорю с Элрондом об отвлекающих маневрах и мы выступим при первой же возможности, будьте готовы.

* * *

Искорка в очередной раз перечитывала записанный аккуратной рукой список вещей, который она планировала взять с собой в дорогу. Листок был разделен на две колонки: в левой было все то, что она уже имела при себе, в правой — то, что нужно было как-то раздобыть в Ривенделле. Пробежавшись глазами по правому столбцу и дойдя до пункта "сушеные продукты" она вписала ниже слово "веревка" и отложила листок на залитый солнцем стол. Погода в Ривенделле стояла не по-осеннему солнечная. Для середины ноября такое тепло было непривычным, наверное, влияла защита кольца Элронда.

Отправиться в путь они должны были по всем расчетам на исходе ноября. В оставшиеся две недели из Ривенделла выступали несколько подставных отрядов: Глорфиндель должен выйти первым и попробовать увести назгулов на запад, Элладан и Элрохир выезжали вслед за ним на север и последним в путь отправлялся Боромир, который следовал, как и планировалось, в Гондор через Гриву Рохана. Наибольшую надежду Элронд с Гендальфом возлагали на то, что враг решит будто совет отправил кольцо за море и хранителем выбрал могущественного воина Глорфинделя. Эту легенду Гендальф нашептал многим птицам, прилетавшим в Ривенделл, и надеялся, что через тех она дойдет до Сарумана, а после — и до Саурона.

Настоящий же отряд в оставшееся время должен был завершить последние приготовления и собрать поклажу. После присоединения к хранителям Искорка решила возобновить свои тренировки и теперь каждый день заканчивала долгой монотонной пробежкой по дорожкам Ривенделла, выбирая самые уединенные места. Примерно через неделю после начала тренировок ее ежедневные вечерние отлучки заметили вездесущие Мерри и Пиппин и начали подтрунивать над ней, что она сбегает на свидания с эльфами. Это раздражало Искорку и она быстро рассказала хоббитам, что делает по вечерам. К ее удивлению, те напросились бегать с ней, но продлился их запал недолго. Первая совместная пробежка выявила слабые стороны их физической подготовки. Мерри не пробежал с ней и половины пути и сдался после первых двадцати минут. Пиппин же был куда настойчивее и добежал с ней до конца, до самого горного озера у водопада.

— Ты молодец! — искренне хвалила она хоббита, когда тот отдышавшись сидел вместе с ней на берегу. — Но тренировку рано заканчивать, — продолжала она. — У нас есть прекрасная возможность поплавать, пошли!

— Плавать?! — встрепенулся Пиппин. — Но я не умею плавать!

— Тем более! Нужно тебя научить! — оживилась Искорка. — Часть похода мы по плану должны пройти по реке, очень опасно не уметь плавать, передвигаясь в лодке.

И на этом она встала и направилась к озеру. Пиппин пошел за ней. Рассказав ему у самой кромки озера общую теорию, Искорка скинула свои сапоги и верхнюю рубашку и направилась к воде.

— Теперь я покажу тебе, какие движения выполнять, смотри внимательно, — с этими словами она зашла в воду и проплыла несколько метров брасом. — Здесь совсем не глубоко, безопасно! — проговорила она, опустив ноги на дно. Вода доходила ей всего-то до пояса.

Но Пиппин странно оторопел и пробормотал что-то неразборчивое.

— Да не бойся ты! — призывала его к действию Искорка, выходя из озера.

Но тот в конец стушевался и, сославшись на то, что его уже наверняка заждался Мерри, почти бегом покинул поляну. Такая боязнь воды ее удивила, все же Туки были смелыми хоббитами, а уж Перегрин и подавно был рад любому новому делу. На следующий день она поделилась своим недоумением с Гендальфом и Арагорном, выбиравшими свитки с картами в библиотеке Элронда, но те только странно переглянулись.

— Перегрин еще очень юный хоббит, — сказал ей тогда Гендальф, — не обращай внимания и не бери его больше с собой на пробежки.

Впрочем, ей было не до хоббитов, нужно было собрать свою поклажу. Одежда, сшитая для нее Бригитой, уже нуждалась в починке, а она абсолютно не умела шить. Пришлось обращаться к эльфам Элронда, и, признаться, найденная швея была с ней очень любезна. Вместо починки старой одежды, которая вызвала у прекрасной рукодельницы Лаинэль только оторопь, ей предложили пошить новую, из мягких, но прочных эльфийских тканей очень похожих на замшу. Когда же взгляд Лаинэль упал на ее сапоги, та и вовсе всплеснула руками и предложила вместо них красивую удобную обувь мягкой выделки. Конечно, Искорка не отказалась и теперь радовалась обновкам. А вот ее визит на кухню был не таким простым: эльфам, собиравшим провизию для отряда, пришлось очень долго объяснять логику сушеных продуктов. Конечно, они погрузят все на лошадь, но долго ли она будет с отрядом? В конце концов, Искорке удалось уговорить эльфов посушить хотя бы фрукты и некоторые овощи. Оставались мелочи: собрать аптечку, мелкие личные вещи, карту и маленький компас, которые она с помощью Гендальфа выпросила у хранителя библиотеки, кусок веревки, огниво. Не ясно было, что делать с оружием. В Ривенделл она притащила все, что у нее было: и кинжал, и меч, и даже старый лук. Но брать с собой все было бы смешно, никто из отряда не брал разные виды оружия — хотя в отличие от нее все умели ими пользоваться. Взять меч или лук? Над этим вопросом она раздумывала несколько дней, пока наконец не решила спросить совета у Арагорна.

— Это хороший меч гномьей работы, — покрутив оружие в руках сказал Арагорн, — лук попроще и у него нужно бы заменить тетиву. Но на самом деле все зависит от твоих личных предпочтений. С чем тебе управляться легче?

— Откуда же мне знать? — вздохнула Искорка. — Из лука я попадаю по мишени с десяти метров только через раз. Мечом я вообще не умею пользоваться.

— Тогда бери меч.

— Почему?

— Это более простое оружие. Лук бесполезен в ближнем бою, если ты, конечно, не выдающийся лучник. Не владея ни тем, ни другим, стоит выбрать что попроще.

— Хорошо, спасибо за совет, — ответила Искорка и уже повернулась, чтобы уйти.

— Искорка, — окликнул он ее. — Встретимся вечером после твоей пробежки на той поляне у озера. Я попробую обучить тебя паре приемов.

Уроки Арагорна в очередной раз показали, что с орками ей встречаться не стоит. Она быстро устала, хотя меч и был легким, путалась в своих собственных ногах и пару раз больно упала, поставив сама же себе подножку. В предполагаемом бою на мечах врагу достаточно будет просто чуть-чуть подождать, пока она угробит себя сама. Впрочем, Искорка и не ждала многого, наивно было полагать, что приемы, на отработку которых уходят годы, получатся у нее с первого раза.

— Не расстраивайся, я надеюсь, что тебе, также как и хоббитам, вовсе не придется доставать меч из ножен, — сказал ей после тренировки Арагорн, но, поймав ее угрюмый взгляд, замолчал.

Арагорн и остальные не расспрашивали ее о грядущем, наверное, боялись узнать что-то плохое, а она и не спешила обнадеживать их. Все уже изменилось — так когда-то ответил Радагаст на ее вопрос, стоит ли ей вмешиваться. Никто теперь не может гарантировать, что все кончится хорошо. Она чувствовала жуткую ответственность на своих плечах, и постоянно продумывала варианты будущего и прокручивала в голове известную ей информацию. Как же не хватало Радагаста! Он умел удивительным образом находить именно те слова, что успокаивали ее. Где он сейчас? Разведчики Элронда, как и ожидалось, обнаружили Росгобель пустым, но и у Беорна — точнее, уже у Гримбеорна — по сведениям эльфов волшебника не было. Теперь его судьба от нее скрыта.

* * *

Боромир уходил из Ривенделла ровно через месяц после своего приезда, двадцать пятого ноября. Поначалу, узнав состав хранителей и осознав, что его в отряд не включили, он разозлился.

— Вы доверили кольцо непонятно кому, — именно так, не стесняясь присутствовавших на обеде членов братства, сказал он Элронду. — Большая половина вашего отряда не сможет защитить даже самих себя, не то что оружие врага! А женщина?! Как можно было включить в отряд эту нелепую рыночную торговку?!

— Вы забываетесь, Боромир! — прогремел на весь зал Гендальф одновременно с тем, как Искорка порывисто встала со своего места, уронив стул.

— Вот какова благодарность доблестного гондорца за оказанную ему услугу! — воскликнула она, имея в виду про себя вовсе не зубной порошок и переписанную книгу. Встретившись глазами с упрямым взглядом Боромира она сжала челюсти и направилась к выходу из трапезной. Есть ей больше не хотелось, да и доказывать кому-то свое право на место в отряде тоже.

Больше они с Боромиром не разговаривали, хотя и виделись на обедах и ужинах. Злость Искорки, охватившая ее поначалу после его слов, значительно поутихла, оставив только горькое сожаление. Она прекрасно понимала его, ведь и для нее решение Элорнда было внезапным. Как и все братство она пришла попрощаться с Боромиром в день его отъезда из Ривенделла. Поздний ноябрь уже дышал холодом и Искорка зябко куталась в плащ, стоя во дворе, пока он по очереди подходил ко всем членам отряда для прощания. Последней была она.

— Я должен извиниться перед вами, — начал он говорить и глаза Искорки удивленно расширились. От этого упрямца она не ожидала услышать извинений. — Я был резок, а ведь вы действительно оказали мне неоценимую услугу. Вы превосходно переписали книгу, она очень дорога моему сердцу, — Боромир замолчал. — Желаю вам удачи в походе. Не держите на меня зла.

— Спасибо. И я не злюсь на вас, Боромир. Удачного пути домой, — Искорка улыбнулась ему и на этом Боромир покинул Последний Домашний Приют.

Братство собиралось выждать несколько дней после отъезда Боромира, прежде чем отправиться в путь. Эти дни проходили в угрюмом молчании. Все вещи были давно собраны, провизия подготовлена, заняться было решительно нечем. Эльфы, чувствуя трагичность предстоящего похода братства, не устраивали в эти дни своих обыкновенных развлечений. Кажется, сами воды Бруинена стали течь размереннее и печальнее, а лес застыл в скорбном ноябрьском покое. В эти последние дни Искорка подолгу гуляла по садам Элронда, сбросившим с себя жухлые листья и замершим в обнаженном безмолвии. В вечер перед отъездом ноги сами повели ее к реке, где она долго смотрела на бегущий поток. Ей хотелось попросить темную воду спрятать ее, уберечь, освободить, но она решилась только бросить маленький камешек в реку. Наконец, замерзнув она поднялась с берега и направилась в сторону дома, но проходя мимо скрытой от чужих глаз беседки вдруг остановилась. Внутри кто-то был, и присмотревшись она узнала в темном силуэте Арвен. Верно, она попрощалась с Арагорном и теперь хотела побыть одна. Искорка уже собралась двинуться с места, как Арвен ее окликнула.

— Останься ненадолго, — попросила ее Арвен и Искорка послушалась.

— Доброй ночи, леди Арвен, — сказала она, входя в беседку.

— Не нужно этих церемоний, Тинвэ, мы не в трапезном зале.

Искорка замолчала. О чем говорить с Арвен она решительно не знала и теперь украдкой рассматривала ее. Она была настолько красива, что если бы погасли солнце, луна и все звезды, света ее красоты хватило бы, чтобы озарить весь небосвод. Но сейчас ее прекрасные черты выражали муку и страх. Глаза покраснели — она плакала, вдруг поняла Искорка.

— У вас все будет хорошо, — неожиданно для самой себя заговорила Искорка. — У вас с Арагорном все будет хорошо, я это точно знаю, — Арвен посмотрела на нее и по щеке скатилась слеза. — Не плачь, вы все преодолеете. Ты вышьешь знамя, он станет королем, вы поженитесь и будете очень счастливы, — "хотя и умрете в самом конце" — прозвучало в голове у Искорки, но она вовремя прикусила язык.

— Все еще может измениться, — ответила Арвен.

— Мы должны пустить под откос решительно все, чтобы изменить вашу с Арагорном историю. Правда. Мы конечно тот еще отряд самоубийц, но нам нужно будет очень постараться, чтобы испортить вашу судьбу, — на этих словах Арвен улыбнулась и Искорка посчитала это своей победой. — Вы же как Берен и Лютиэнь, про вас еще кучу баллад напишут.

Кажется, ей все же удалось приободрить Арвен и теперь в беседке потеплело. Атмосфера тоски и обреченности понемногу развеивалась. Искорка продолжала бодро убеждать ее, что все кончится хорошо, хотя и старалась не рассказывать лишнего. В конце концов, ее начало клонить в сон и она распрощалась. Подходя к своей комнате она обреченно думала, что теперь у нее была еще одна крайне весомая причина не испортить тут все к черту — она наобещала счастья прекрасной Арвен.

Сон в эту ночь был очень коротким, Искорка проснулась еще затемно совсем не отдохнувшей и разбитой. Пробежавшись еще раз по списку вещей, в котором уже были вычеркнуты все пункты, она неспешно оделась в новую одежду и встала перед зеркалом. Долго всматриваясь в себя она не заметила, как забрезжил рассвет и играл теперь на ее собранных в тугую косу волосах яркими рыже-каштановыми оттенками. Одернув короткий жилет, который по ее настоянию не доходил и до середины бедра, она закрепила на поясе кинжал и меч, надела свой заплечный мешок и, бросив последний взгляд на комнату, вышла. Миновав длинный коридор она вошла во двор и направилась к уже нагруженной Лире. Взяв лошадь под узцы она приготовилась прощаться и оглядела весь отряд. Лица ее спутников были сосредоточенны и серьезны, даже Пиппин погрузился в какую-то торжественную задумчивость. Братство отправлялось в путь.

Искорка бежала по лесу со всех ног, бежала так, что кровь стучала в ушах, а легкие саднило. Лес был темным, поросшим паутиной, с густым подлеском и множеством завалов. Бежать было неудобно, почти невозможно, но остановиться было немыслимо. Бег значил сейчас жизнь, и хотя она не знала, кто или что гонится за ней, убежать от этого она была обязана. Внезапно лес кончился и она выбежала на широкую заболоченную поляну, сплошь поросшую высокой травой. От неожиданности она запнулась и упала. Перед глазами оказалась земля. Мокрая илистая почва почему-то притягивала к себе и она начала разрывать ее голыми руками. Грязь забивалась под ногти, руки болели, но она с поразительной скоростью выкопала большую яму, куда уже помещалась целиком. И тут на дне ямы что-то блеснуло. В ушах зазвенело. "Возьми, возьми его" — зашептала трава вокруг и Искорка протянула руку и достала запачканное в грязи кольцо. Желтое, круглое — идеальное! — оно тяжело лежало на раскрытой ладони и невозможно было оторвать от него взгляд. "Надень, надень его, и ты получишь то, что хочешь" — завывал ветер в ушах. И она подчинилась. Палец обожгло болью. Искорка в ужасе взглянула на свою руку и поняла, что та горит, и огонь ползет все выше, и выше, и охватывает уже всю ее. Она попыталась снять с пальца кольцо, но оно будто приросло к ней. Отовсюду раздался громкий заливистый смех. Она попыталась выбраться из ямы, но не смогла. Голос смеялся все громче и громче, она горела все ярче и ярче, и наконец закричала не в силах больше бороться с кольцом, огнем и голосом.

Крик разбудил ее. Она лежала на спине — также как и всегда во время сна. Дышать было тяжело, на грудь будто давил камень и она поспешила сесть.

— Ты в порядке? — прозвучало рядом.

Она обернулась на голос и увидела Леголаса. Конечно, он дежурил в эту ночь и не мог не среагировать на ее крик. Оставалось надеяться, что остальные спали достаточно крепко.

— Да, — хрипло проговорила она. Во рту пересохло, горло сдавило. — Обычный кошмар.

Она стерла холодный пот со лба и поднялась на ноги. Сегодня ей уже не заснуть. Братство было в пути уже семь дней и за это время к ней успели вернуться и головная боль, и ночные кошмары. В Ривенделле она не чувствовала близость кольца, но за его пределами оно снова мучило ее, нашептывая страшные мысли и впиваясь острыми иглами в виски. Гендальф знал о возвращении ее кошмаров, но ничего не мог поделать, а перед остальным братством она пыталась делать вид, что ничего не происходит. Но скрывать свое состояние становилось все сложнее: после каждой бессонной ночи она делалась тише и угрюмее, головная боль приводила к раздражительности, а теперь она еще и просыпалась с криком.

Пройдя к тлевшему у входа в маленькую пещерку костру, Искорка села на холодный камень. Сегодня они ночевали почти на перевале, укрывшись в расщелине скалы. Было ощутимо холодно, уже несколько дней подряд к вечеру начинал идти снег, за ночь покрывавший камень и траву белой пеленой. К середине дня его раздувал ветер, потому идти можно было относительно спокойно, но пронизывающий до костей холод изматывал и только усиливал усталость от крутого подъема. Отряд шел медленно, не спасало даже то, что основную поклажу погрузили на лошадь. Хоббиты были непривычны к горным тропам и потому сильно тормозили движение. Обыкновенно Леголас или Арагорн убегали далеко вперед, разведывая путь для отряда, и часто приносили нерадостные вести. По всему тракту было множество орочьих следов, как старых, так и свежих. Утешало только то, что все эти следы принадлежали небольшим группам, а не организованным отрядам. Видимо, это были единичные разведчики, выходившие на перевал для конкретной цели, основная же масса орков для передвижений использовала нижний проход через хребет.

— Держи, — протянул дрожавшей Искорке чашку с горячим чаем Леголас. — Попробуй согреться и еще немного поспать. До рассвета далеко.

Через перевал они решили идти днем, рассудив, что так вероятность наткнуться на орков меньше, а животных и птиц, могущих шпионить для Сарумана, здесь почти нет.

— Спасибо, — Искорка с благодарностью приняла из рук эльфа чай. Он сел рядом с ней у костра и стал вглядываться в тьму за пределами пещеры. — Но вряд ли я смогу еще сегодня уснуть. Я могу сменить тебя на дежурстве, раз уж все равно не сплю.

— Я не устал, — откликнулся Леголас. — Эльфам нужно меньше времени для отдыха. Кроме того, я рад наконец увидеть звезды.

Искорка взглянула на клочок неба, видневшийся из их укрытия, и обнаружила, что облака раздуло и теперь на небе ярко проступали созвездия.

— Такие же, — вслух сказала она. — Они такие же, как в моем мире, — пояснила она для Леголаса, повернувшегося к ней с немым вопросом. — Вот это — три звезды пояса Ориона. Как раз зимой их можно видеть в северном полушарии. А вот, — она показала на небо близко к горизонту, — Кассиопея. Ниже Андромеда. Ну и, конечно, ковш Большой медведицы. Как ярко они здесь видны.

Леголас улыбнулся.

— Эти три звезды, что ты назвала чьим-то поясом, часть созвездия Менельвагор, что зажгла Варда еще перед пробуждением Перворожденных. А эти, — он указал на Кассиопею, — называются "Вильварин" — бабочка.

— Вильварин, — повторила Искорка. — Действительно похоже на бабочку. А где Эарендиль?

— Мы сейчас его не увидим, он покажется над горизонтом ближе к рассвету. Эарендиль никогда не отдаляется далеко от Ариэн и ее ладьи.

— Мне трудно представить, что солнце и луна — это две ладьи, управляемые майар.

— Что же они тогда? — усмехнулся Леголас.

Искорка нахмурилась. Ей не хотелось спорить с эльфом, но упрямство взяло свое.

— Ну Солнце — это тоже звезда, просто оно близко к нам и поэтому такое большое. Это сгусток раскаленного газа и плазмы. А Луна — это спутник Земли, твердое небесное тело. Люди даже летали на Луну.

— Летали? — Леголас тихо рассмеялся. — Люди не умеют летать.

— Не смейся, я говорю правду, — возмутилась Искорка. И она начала рассказывать ему то, что сама знала о звездах и Земле, о мечтах человека о космосе и первых полетах. Леголас не спорил с ней и только снисходительно улыбался, когда она, сведя на переносице брови, пыталась объяснить ему, как действует гравитация.

— Ничто из того, что ты рассказала сейчас, — наконец заговорил он, — не противоречит устройству Арды как видим его мы.

Искорка растерялась. Она ожидала, что Леголас будет с ней спорить и смеяться над ее рассказами.

— В общем-то, — сказала она после небольшой паузы, — ты прав.

— Расскажи что-нибудь еще, — попросил он. — У тебя хорошо получается.

И она стала вполголоса говорить с Леголасом о разном, пока в горах наконец не забрезжил рассвет и не проснулся недовольный Сэм, обвинивший ее в том, что она рассказывает истории без него.

* * *

— Между мной и врагом существует связь, — говорила на стоянке Искорка Гендальфу очень тихо, боясь не столько ушей братства, сколько пролетающих мимо птиц и проползающих рядом мышей. — Я чувствую это. Будто тоненькая ниточка, что проходит сквозь меня...

В кошмарах ей стало теперь являться огненное око и это до смерти пугало. После первого такого сна она весь день была сама не своя, шла по тропе в самом конце отряда, не поднимая головы и не вступая в разговоры. Являвшееся во сне око теперь не просто призывало ее взять кольцо, оно искало огненный цветок, искало ее. "Где ты?" — пытало оно ее уставший разум. "Кто ты?" — завывало оно в ушах. Размышляя о своих снах, она сделала вывод, что враг не знает, что именно она и есть тот проклятый огненный цветок, но уже понял, что это живое и разумное существо.

Гендальф слушал ее очень внимательно и неотрывно наблюдал за игрой теней на ее лице. Они стояли лагерем в хвойном лесу у самого подножья Мглистых гор. На дорогу к броду они так и не вышли, решив затеряться среди деревьев сразу после спуска с перевала. Здесь было небезопасно, но они надеялись, что враг купился на обманный маневр и не ищет отряд восточнее Мглистых гор. Пока братству везло. На крутой спусковой тропе, несмотря на производимый ими шум, они не встретили ни орков, ни шпионов врага.

— Что если он потянет за эту ниточку? И найдет нас через меня? — обеспокоенно продолжала Искорка.

— Если бы он это мог, он давно бы уже нашел тебя, — пытался успокоить ее Гендальф. — Этого не произойдет, если ты сама не захочешь.

Искорка крепче обняла свои колени и уперлась в них подбородком. Она боялась себя, боялась, что не устоит перед тьмой и подчинится врагу. Что она в сущности могла противопоставить такой силе? Она была обычным человеком, не героиней великих легенд и не храброй воительницей. Она была скорее угрозой для этого мира, чем благом, была оружием врага.

— Гендальф, — взволнованно сказала она вдруг. — Ответь мне на один вопрос, только говори правду.

Гендальф выжидательно на нее посмотрел.

— Почему Элронд отправил меня с вами? — спросила она, требовательно глядя ему в лицо, и волшебник не выдержал этого взгляда. Он отвел глаза и это было самым честным из ответов.

— Как же я сразу не поняла. Он не присоединил меня к братству, а просто отказался оставлять в Ривенделле, — грустно сказала она. — Он видит во мне угрозу.

— Я не согласен с ним, — проговорил Гендальф. — И я не стал настаивать на том, чтобы ты осталась у эльфов только потому, что абсолютно уверен в тебе. Если бы я допустил хоть малейшую возможность, что ты поддашься врагу и попытаешься завладеть кольцом, я никогда не взял бы тебя с собой.

Между ними повисло молчание. Искорка смотрела вперед, на поляну, где о чем-то активно спорили Гимли с Леголасом, когда Гендальф снова заговорил.

— Ты должна понять, Искорка, что тьма живет в каждом из нас. Какими бы светлыми и безупречными не казались мы со стороны, внутри каждого есть червоточина, грозящая разрастись в гнилостное пятно. В Арде искажено все, и мудрейшие из эльфов в том числе. А если их гордыня твердит им обратное, это значит только то, что они бегут сломя голову навстречу своей бездне, — Гендальф говорил тихо и торжественно, будто сидел не на лесной опушке, а в самом просторном из праздничных залов. — В конечном итоге, не важно, какие силы живут в наших душах и какие силы привели нас туда, где мы есть, важен только выбор, который мы делаем каждый день, каждую секунду своего существования. Твой выбор — единственное, что имеет значение.

Договорив, Гендальф достал из-за пазухи кисет и трубку и начал набивать ее трубочным зельем. Закончив, он поджег ее и с удовольствием стал выпускать в воздух белесые колечки дыма.

— Какое трубочное зелье ты куришь? — заговорила Искорка.

— О, "Лонгботтомский лист", конечно!

— Дашь мне попробовать? — неожиданно вспомнив один из первых своих разговоров с хоббитами спросила Искорка.

Гендальф удивленно поднял бровь, но протянул ей трубку. Она взяла ее из его рук и сделала затяжку. Мерзкий горький дым наполнил ее рот и горло и она сильно закашлялась.

— Держи, — все еще откашливаясь передала она трубку обратно волшебнику. — Сегодня мой выбор однозначен, — она утерла проступившие на глазах слезы. — Какая же гадость, как вы это курите, — продолжила она отплевываться от мерзкого дыма, и Гендальф заливисто рассмеялся.

Закончив невеселый разговор с волшебником, Искорка направилась поближе к костру. Надо было помочь с ужином, сегодня была ее очередь готовить. В пару ей достался хозяйственный Сэм, чему она была несказанно рада. На Сэма можно было положиться, и готовил он куда лучше ее. Признаться, все в братстве готовили лучше ее, кроме, может быть Гендальфа, о кулинарных способностях которого никому не было известно. В то время как Сэм жарил на огне какое-то мясо, она очищала картошку от шкурки и кидала ее в котелок.

— Что еще нужно добавить к картошке? — спросила она у Сэма и в точности выполнила все его указания.

— Ну вот, почти готово, — говорил он, пробуя получившееся рагу большой ложкой. — В этот раз даже не пересолено! — похвалил он ее.

— Значит, я не безнадежна! — искренне обрадовалась Искорка. — Что послужило причиной перепалки на этот раз? — тихо продолжила разговор она, наблюдая за недовольно рубящим дрова Гимли и гордо вздернувшим подбородок Леголасом.

Сэм бегло огляделся по сторонам и тихо проговорил:

— Гимли сказал, что эльфы не умеют рубить дрова.

Искорка едва сдержала смех и в очередной раз взглянула на гнома.

— Ничего, они скоро подружатся, — не очень уверенно сказала она Сэму, а тот лишь скептически хмыкнул.

За ужином Гимли и Леголас демонстративно не смотрели друг на друга и сидели в разных концах поляны. Впрочем, остальное братство не сильно обращало внимание на их споры. Ночевка в зоне леса всех очень приободрила: здесь можно было хорошо прогреться у костра и устроиться спать на мягком лапнике. Сытный ужин и горячий чай, в который Искорка подмешала немного успокоительных трав, добавили уюта.

— Самое время послушать интересную балладу, — проговорил Пиппин, перекладывая трубку из одного уголка рта в другой.

— Да, Искорка, ты обещала нам историю, — тут же оживился Сэм.

Искорка осмотрела братство и вздохнула. Ей не хотелось ничего рассказывать. После разговора с Гендальфом она чувствовала в груди какую-то тянущую пустоту и думать о том мире, из которого пришла, ей было тяжело.

— Мне что-то ничего не приходит в голову, Сэм, — сказала она хоббиту. — Давай попросим Арагорна спеть о Берене и Лютиэнь.

— Я пел эту балладу уже дважды, — откликнулся Арагорн. — Она всем надоела.

Судя по лицам хоббитов, это было правдой. Искорка хотела предложить Леголасу спеть про Нимродель, но взглянув на его угрюмое лицо прикусила язык. Видимо, придется все же что-то рассказать. Она мысленно перебирала известные ей баллады и легенды, но на ум попадались сплошь трагичные и печальные.

— Сэм, мне вспоминаются только грустные истории, — сказала она, взглянув на замершего в ожидании хоббита.

— Пусть будет грустная, — возразил тот.

— Там сплошь и рядом все умирают! — сказала она, прокручивая в голове сюжеты Шекспира и легенды о короле Артуре.

— Ну и пусть, — не унимался хоббит.

— Хорошо, — сдалась она. — Есть кое-что относительно позитивное. Но только это не песня и не стихи. Это легенда, в прозе.

И она начала свой рассказ.

— Жило на земле одно племя, племя людей. С трех сторон это племя окружал лес, темный, недобрый. И только с одной стороны была степь, которая их и кормила. Но однажды из степи пришли враги и прогнали племя в лес. Долго блуждали люди по лесу, они страдали от холода и темноты, на них нападали хищные звери. Многие погибали. Отчаянье поселилось в сердцах людей, но они были слишком слабы и трусливы, чтобы вернуться обратно и отвоевать свою степь. И тогда красивый и смелый юноша, которого звали Данко, вызвался спасти свое племя. Он проникся любовью к людям и хотел прекратить их страдания. Данко взялся провести племя через темный и страшный лес. И люди последовали за ним. Но дорога была тяжелой. Приходилось идти сквозь непролазные завалы и страдать от различных напастей. Отчаяние вновь затопило их сердца. Они стали гневаться на Данко и обвинять его в своих бедах. На их прекрасных человеческих лицах отражались звериные оскалы. Они пылали ненавистью и уподобились неразумным животным. В них не осталось света разума и мудрости. Но посмотрев на них, Данко не испытал отвращения или злобы, нет. Ему стало жаль свое племя, и из этой жалости выросла любовь, которая воспламенила его сердце, — Искорка прервалась. Она обнаружила, что все как один члены отряда слушают ее очень внимательно.

— Что же было дальше? — напряженно спросил Мерри. — Люди увидели его любовь и перестали восставать против него?

— Нет, Мерри, — печально продолжила Искорка. — Люди увидели отражение огня сердца Данко в его глазах и испугались. Тогда он разорвал руками грудь, вынул свое горящее сердце и осветил людям дорогу. Лесная тьма рассеилась, Данко провел племя насквозь через лес и спас его. Но только его нога ступила на степную почву, как он упал замертво. Его горящее сердце выпало из руки и неосторожная нога какого-то человека раздавила его, — она замолчала.

— Ужасные легенды слагают люди в твоем мире, — проговорил Гимли. — И если эта не самая печальная, то другие я даже знать не хочу.

— Я вас предупреждала. Но мне нравится эта легенда, — Искорка печально улыбнулась. — Мне нравится Данко.

Больше никто не просил ее рассказывать истории. В задумчивом молчании все начали устраиваться на ночлег и только Искорка еще долго просидела у истлевшего костра, размышляя о смелом Данко.

* * *

Дальнейший путь отряда проходил по равнинам Глухомани, поросшим вереском и небольшими группами молодых деревьев. Передвигаться по открытому пространству безопаснее было ночью, и братство сменило свой темп. Теперь они устраивались на стоянку на рассвете и ждали наступления сумерек, чтобы продолжить движение. Путь их проходил по правому берегу Андуина, где не было ни наезженной дороги, ни даже чуть намеченной тропы, поскольку орки, как и любые другие путешественники, попавшие в такое неспокойное время в эти края, пользовались трактом, проходившим с севера на юг вдоль Лихолесья. Но несмотря на это, Арагорн был крайне обеспокоен и постоянно улавливал следы орков. Припадая ухом к земле, он отчетливо различал их тяжелую поступь, и это заставляло его все время пребывать в напряжении. Они теперь постоянно были на чеку и старались раствориться в окружающем ландшафте. На стоянках больше не пели песен и часто не разводили костров. Говорили тихо. Казалось, даже шедшая с ними лошадь ступала теперь особенно осторожно.

На пятнадцатый день после спуска с Высокого перевала они наконец подошли к Ирисной низине — широкому заболоченному месту, где река Ирисная впадает в Андуин. Высокий правый берег Андуина, открытый и продуваемый, с редкими молодыми дубами и порослью ивняка, здесь понижался, переходя в протяженные заливные луга, в которых разрослись желтые ирисы, рогоз и камыш. По весне Ирисная приносила от тающих снегов Мглистых гор много воды и вся низина заиливась и становилась плохо проходимой. Но сейчас, в декабре, и Андуин, и Ирисная не были полноводными, потому низина обмелела и обнажила старые пожелтевшие поросли камыша в человеческий рост. Братство планировало пройти ее насквозь и перейти неширокое устье Ирисной чуть западнее от впадения в Андуин.

Спустившись с высокого обрыва в низину, отряд решил остановиться для отдыха здесь, хотя до рассвета и оставалось еще довольно много времени. Поросшая молодыми дубами и ивами поляна была хорошим местом для стоянки, в отличие от плоской низины впереди. Выбрав место после беглой разведки, братство начало разбивать лагерь.

— Я слышу тяжелую поступь орков, — не унимался Арагорн. — Где-то рядом большой отряд.

— Они постоянно передвигаются вокруг нас, Арагорн, — возразил ему Гендальф, — этот отряд может быть на тракте Лихолесья. Наша задача держаться скрытно, не будем разжигать огня сегодня.

Слушая эти невеселые разговоры Искорка снимала с Лиры поклажу. Лошадь устала за сегодняшний переход, стоило расседлать ее и дать отдохнуть. Но сначала нужно было принести в лагерь воды. Забрав бурдюки и прикрепив их к седлу, Искорка направилась в сторону Андуина.

— Искорка, — окликнул ее Гендальф, — осторожнее. Может быть возьмешь с собой Гимли?

— Лучше ставьте лагерь, здесь недалеко, — ответила она. Ей хотелось немного освежиться и побыть хотя бы короткое время одной.

Она скрылась в зарослях и потеряла братство из виду. Камыши были хорошим прикрытием, ей удалось довольно скрытно подойти к реке. Напоив Лиру, она принялась наполнять водой бурдюки, стараясь не производить лишнего шума. Над рекой стоял туман, было еще очень темно. Сбросив сапоги, Искорка с удовольствием погрузила усталые ноги в воду. Было тихо. Лира, казалось, задремала и только по исходившему от ее дыхания пару можно было понять, что она все еще здесь. Искорка стояла не двигаясь, вдыхая полной грудью влажный речной воздух. Но тут что-то изменилось вокруг. Начало холодать, и хотя зимние ночи и так не отличались теплом, этот холод был каким-то необычным. Она вышла из воды и натянула сапоги. Подойдя к Лире, она прислонилась к ее теплому боку. Может быть, она просто устала? Нет ничего странного в ночном холоде у реки, должно быть у нее от общего напряжения сдают нервы. Успокоив себя, она взяла лошадь под узцы и внимательно посмотрела ей в глаза. Лира не волновалась. Она выдохнула и потянула лошадь, чтобы направить ее в сторону лагеря, как услышала отчетливое ржание. Но Лира не издала ни звука. Искорка затаила дыхание и напрягла слух. В тишине она теперь ясно различила звон подков. И тут картинка сложилась. Она уже чувствовала это! И могильный холод, и отдалённый звук приближения лошадей. Назгулы! Они нашли их!

Вскочив на лошадь, она что есть силы погнала ту в лагерь. Нужно их предупредить и убираться отсюда поскорее. Но едва из-за зарослей камыша и рогоза показалось место их стоянки, как она поняла, что опоздала. Назгулы уже были здесь, и были не одни. Арагорн не ошибся. Большой пеший отряд орков, не меньше трех десятков, нападал на лагерь с высокого обрыва. Встав в низине они загнали себя в ловушку и теперь были как на ладони для орков. Стрелы градом осыпались на отряд, не давая возможности сменить позицию и выбраться наверх. Леголас пытался отбить нападение на подступе, но орков было слишком много, они все равно пробивались. На другом краю поляны Гендальф в одиночку отбивался от пятерых всадников. Переведя на него взгляд Искорка похолодела. Он еле держался против конных противников, еще чуть-чуть и они его одолеют. Ей оставалось до лагеря каких-то сотню метров и она направила лошадь в сторону волшебника. Если он заберется в седло, то сможет хотя бы на время оторваться от назгулов. Ей оставалось совсем немного до Гендальфа, как он обернулся к ней и прокричал:

— Нет! Фродо! Забери Фродо!

Искорка заметалась взглядом по поляне. Орки прорвались вниз и разделили братство. Пиппин и Мерри отбивались от противников вместе с Гимли, Леголас все еще пытался сдержать наступление с обрыва, но его колчан почти опустел. Арагорн не давал оркам добраться до Сэма и Фродо, но их было слишком много! Наконец, Искорка увидела, что Фродо предпринял отчаянный рывок и побежал в сторону пролеска западнее поляны. Это был глупый шаг, за ним погнались орки, и новые наступали с обрыва. Искорка что есть силы погнала Лиру вслед за хоббитом. Увидев всадницу, орки начали выпускать по ней стрелы, но каким-то чудом ни одна ее не задела. Поравнявшись с преследовавшими Фродо орками, она сильнее пришпорила лошадь, до хоббита оставалось совсем немного. Искорка наклонилась влево и свесилась из седла.

— Руку! Фродо, дай мне руку! — кричала она бегущему хоббиту, но как только догнала его что-то острое задело лопатку и резкая боль не дала ей его зацепить. Она закричала и пролетела мимо. Теперь она заметила, что Лира ранена, ее левая задняя нога была в двух местах пробита стрелами. Искорка развернула лошадь и пустилась навстречу Фродо. Она ясно видела трех бегущих за ним орков, они почти настигли его. Свесившись в седле вправо она неотрывно смотрела на Фродо и теперь не промахнулась. Он зацепился за ее руку и она с большим трудом втащила его в седло.

Пролетев мимо орков Искорка погнала Лиру наверх и в считанные минуты была на обрыве. Она окинула взглядом поляну и замерла в охватившем ее ужасе. Назгулы взяли Гендальфа в кольцо. Он ударил посохом по земле и из него полился слепящий свет, но этого хватило только, чтобы в короткой передышке отразить удар моргульского клинка. Выпад, поворот, и вот уже Гендальф остается без посоха. Время будто замерло и Искорка с Фродо увидели, как волшебник упал, из последних сил поднялся, отразил удар меча перед собой, но был насквозь пробит клинком со спины. Из легких Искорки будто выбили весь воздух. Фродо пронзительно закричал и дернулся в седле. На лице Гендальфа отразилось удивление, и он начал будто рассыпаться кусками белого чистого света. Назгул, нанесший решающий удар, поднял голову на обрыв и, казалось, посмотрел своими черными глазницами прямо на Искорку. Отчаяние и гнев затопили ее. На месте, где только что был Гендальф, не осталось ничего, только легкая тень, будто потревоженная ветром портьера, всколыхнулась и тот час угасла.

Назгулы направились в их сторону. "Гендальф погиб" — эта мысль волной прокатилась по телу и разлилась огненной ненавистью в венах. И тут эта ненависть вылилась из нее, потекла бурным потоком огня и заставила загореться траву у нее под ногами, а затем быстро поползла к черным всадникам. Жгучая злость все не утихала, и вот она уже горит стеной между ней и назгулами. Загорались черные лошади, падали в немом крике их наездники и исчезали убегающей тенью с поляны.

Но огонь в ее жилах все не утихал, и она искала слова, чтобы направить его на черных тварей там, в низине.

Слова не понадобились. Хватило желания. Волна жгучей ненависти вновь прошла по телу и будто сорвалась с кончиков пальцев. Ее охватил восторг от осознания собственной силы. Изнеможденная лошадь встала на дыбы и попыталась сбросить наездников, но Искорка удержала поводья. Взглянув поверх головы лошади она увидела, как орки загорались и падали на землю, пытаясь сбить пламя. Но ничего не помогало, по равнине разносились их леденящие душу крики. Запахло паленой плотью, огонь расползался по траве. Искорка чувствовала их страх и боль, и жгучую ненависть — свою ненависть. Эта ненависть питалась чужими страданиями и приносила странное удовлетворение.

Но тут осознание содеянного накатилось на нее и она отвела взгляд от охваченной огнем низины. Прошиб холодный пот, во рту пересохло, пальцы сильнее сжали поводья, а звуки вдруг стихли. Наконец, она обратила внимание на Фродо, что-то кричащего ей и дергающего ее за руку.

— Очнись! — стал доходить до нее смысл срывающихся с губ хоббита слов. — Очнись, Искорка! Все горит! Надо убираться отсюда! — Фродо смотрел на нее, обернувшись через плечо.

Наконец, она сбросила с себя оцепенение и что есть мочи пришпорила лошадь. Раненная Лира из последних сил рванула вперед, но продержалась всего ничего и рухнула на землю, едва они приблизились к берегу Андуина. Искорка и Фродо больно упали на камни, бурдюки с водой разлетелись в разные стороны. Поднявшись на четвереньки, Искорка посмотрела в сторону лежавшей на боку лошади. Она дергалась в судорогах и издавала жалобные звуки. Найдя в себе силы встать, она подошла к Лире и взглянула в ее большие влажные глаза. В них отражались страх и мука. Горло сдавило спазмом, взгляд помутнел от нахлынувших слез. Лира, бедная ее Лира, верная и спокойная, умирала в мучениях, и ее никак нельзя было спасти. Искорка отвела взгляд в сторону. К ним уже бежал Арагорн.

Снова посмотрев на лошадь она положила руку на рукоять меча, который все это время был при ней и про который — подумать только! — она ни разу не вспомнила, и вынула его из ножен. Нельзя было оставлять Лиру умирать в муках. Покрепче перехватив меч двумя руками, она занесла его для удара. Слезы хлынули из глаз и руки безвольно опустилась. "Ты только что убила несколько десятков живых существ из ненависти" — мысленно напомнила она себе. "Пришла пора убить одно из милосердия" — продолжала она уговаривать себя и снова занесла меч. Зажмурившись, она попыталась успокоиться. Меч все также оставался занесенным, но ей не хватало силы его опустить. Все еще не открывая глаза, она сильнее замахнулась, но тут ее меч с лязгом наткнулся на преграду и раздался голос Арагорна.

— Не нужно, — сказал он. — Тебе не нужно это делать.

Искорка взглянула на него и окончательно разрыдалась. Она выронила свой так ни разу не использованный меч, опустилась на колени перед лошадью и начала гладить ее по шее.

— Возьми Фродо и отходите к реке, — продолжил Арагорн. — Сейчас добегут остальные, нужно будет решить, что делать дальше.

И Искорка послушалась. Последний раз взглянув в глаза Лире, она прислонилась лбом к ее бархатистой шее и затем порывисто встала. Она молча подошла к Фродо и они отправились в сторону поросших ивняком берегов великой реки. Пройдя несколько десятков метров Искорка услышала свист и сразу после глухой звук. Она остановилась и прикрыла глаза. Справившись с собой, она ускорила шаг, так что Фродо стал еле поспевать за ней.

Добравшись до берега, Искорка первым делом подошла к реке и умыла лицо. Холодная вода на щеках успокаивала. Слез больше не было, ее охватила апатия. Со спины ее кто-то окликнул. Она обернулась, и увидела, что Арагорн и Гимли перетащили часть вещей и теперь стояли рядом с Фродо на берегу. Мерри, Пиппин и Сэм, подгоняемые Леголасом, были в нескольких десятках метров от них.

— Искорка, — в очередной раз обратился к ней Арагорн, — твой меч.

Он протягивал ей меч — оружие, которым она не сумела воспользоваться для единственной благородной цели. Она вновь разозлилась сама на себя, и порывисто преодолела расстояние до Арагорна. Забрав из его рук меч, она развернулась к реке и, замахнувшись, с криком забросила его далеко на середину.

— Что ты делаешь?! — взревел Гимли.

— Какой мне от него прок?! — закричала она в ответ. — Я не умею им пользоваться! Я бесполезна! Я даже лошадь не смогла убить!

— Это не повод выкидывать хорошее оружие, — спокойно ответил Гимли. — И убить лошадь на самом деле очень сложно.

Она ничего не ответила и подошла к реке, чтобы напиться воды. Сделав несколько жадных глотков, взглянула на пошедшее рябью отражение своего лица. Вглядываясь в него, Искорка силилась найти в себе объяснение той ужасающей ненависти, что заставила ее спалить орков. Боль от смерти Гендальфа была сильна, но закрыв глаза, она призналась себе, что страх, боль и страдания орков в тот момент были приятны ей и вызывали никогда не испытанное раньше чувство могущества. Ее замутило. Она чудовище, чудовище! Ей нельзя было присоединяться к хранителям. Как она теперь посмотрит им в глаза?

— Ты спасла меня, — проговорил за ее спиной Фродо и она порывисто обернулась. Все братство, раздавленное гибелью Гендальфа, уже собралось на поляне, последним прибежал Леголас.

— Как ты это сделала?! — задал главный вопрос Сэм. Вот и настал момент истины. Ей придется рассказать им правду. Она набрала в грудь воздуха и решилась.

— Была причина, по которой Радагаст назвал меня Искоркой. В один из августовских дней, когда мы с ним собирали в лесу расторопшу, на нас напали варги и я, сама не знаю как, подожгла ветку и варга вместе с ней. После были и другие... Происшествия. А потом Радагаст узнал от Сарумана об огненном цветке, который, как верит Саурон, расцвел в лесу в день Середины лета и поможет ему заполучить кольцо и вновь обрести могущество, — Искорка замолчала, пытаясь подобрать слова, чтобы рассказать главное.

— Орки массово истребляли в Лихолесье все желтые цветы, — проговорил Леголас. — Мы думали, они в конец рехнулись!

— Нет, Леголас, они искали... Искали меня. Это я — огненный цветок, — она сглотнула и посмотрела на ошарашенное братство. — И я здесь не просто так, а по прихоти врага.

— Этого не может быть! Что за чушь! — проговорил Гимли. — Какие еще цветы?! В жизни не слышал ничего глупее!

— Ох, Гимли, — устало улыбнулась она. Как бы она хотела, чтобы это все оказалось простой нелепостью. — Как ты думаешь, почему Элронд не оставил меня в Ривенделле?

Проговорив это, она перевела взгляд себе под ноги. Ей не хотелось увидеть отвращение в их глазах.

— Не время рассуждать об этом, Тинвэ, — проговорил Леголас, начав спешно перебирать поклажу. — Мы не можем остаться здесь, нужно срочно уходить. До Лориена далеко.

— Хоббиты и Искорка измотаны, — начал отвечать Леголасу Арагорн, — нам нужен хотя бы короткий привал.

— Я в порядке, — заговорила Искорка, не поднимая глаз.

— Она еще и ранена, — проигнорировав ее возражения сказал Арагорн.

— Мы не можем здесь встать, — продолжая собирать вещи и вручая мешки хоббитам повторил Леголас. — Орки найдут нас здесь, это вопрос времени. Поднимай хоббитов, я достану меч из реки.

— Но куда мы пойдем? До Лориена больше двух дней пути по открытой равнине! — продолжал Арагорн.

— В Росгобель, — перебила Искорка и наконец взглянула на Арагорна с Леголасом. — Мы пойдем в Росгобель. И я сама достану свой меч из реки.

Тусклый рассвет поблескивал на поверхности вод Андуина в тот час, когда братство переходило реку вброд. Переправы в этом месте не было, но другого пути на левый берег все равно было не найти. Ранним утром воды в русле было мало и им не понадобилась даже веревка, чтобы перейти его. Выбравшись из ледяной реки, все задвигались быстро. Отряду предстояло пересечь открытый участок, выйти к тракту Лихолесья и далее углубиться в лес, где Искорка знала все ведущие к Росгобелю дорожки. Передвигаться между рекой и лесом было как никогда опасно, дорога использовалась орками, стекающимися в Мордор с севера. Предлагая братству идти в Росгобель, Искорка рассчитывала, что на хижину все еще действует магия Радагаста, успешно прятавшая ее от орков и других темных тварей. Это позволило бы им хотя бы немного отсидеться и восстановить силы перед броском в Лориен, где уже можно было бы спокойно решить, какой путь избрать дальше.

Наблюдая, как Арагорн подгоняет вымотавшихся хоббитов, Искорка прислушивалась к себе и с неудовольствием отмечала, что чувствует себя очень плохо. Сейчас, когда мандраж после произошедшего спал и кровь успокоилась в венах, она отчетливо ощущала, что падение с лошади не прошло для нее даром. Правая сторона тела очень болела: тянуло ребра при глубоких вдохах, на каждом шаге отзывалось бедро. Она оглядывалась на Фродо и видела, что тот часто касается рукой своей груди и живота — ему во время падения досталось еще сильнее. На щеке у него была ссадина и расползался синяк — он падал вниз лицом и только каким-то чудом приземлился плашмя и не сломал себе шею. Кроме боли от удара, Искорку также все больше беспокоила рана на спине. Показавшаяся сначала небольшой царапиной, сейчас она пульсировала от нарастающей боли под лямкой вещевого мешка. Но несмотря на дискомфорт, Искорка изо всех сил старалась не подавать виду, что ее что-то беспокоит. Сейчас нужно было собраться и максимально быстро преодолеть расстояние до Росгобеля, отдохнуть можно будет потом.

По этой же причине она всячески старалась отгонять от себя мысли о Гендальфе, но они постоянно кружились у нее в голове. Она все время спрашивала себя, был ли вообще хоть какой-то смысл в том, что они решили не идти через Морию. Гендальф все равно погиб, не помогла ни смена маршрута, ни изменения в составе братства, ни их обманные манёвры. Но что еще хуже, Гендальф погиб от моргульского клинка и что теперь с ним будет известно в прямом смысле одному лишь Эру. Не лучше ли было бы позволить ему сгинуть в Мории и гарантированно вернуться назад? Ответа на этот вопрос у Искорки не было.

— Леголас, что случается с майар, погибшими от моргульского клинка? — не удержавшись, спросила она эльфа во время короткого привала. — Ведь убитые назгулами переходят в мир теней.

— Я не знаю, Тинвэ, — ответил он. — У эльфов нет сказаний об этом.

Но хуже мыслей о Гендальфе был только страх, рожденный угрызениями совести за свой поступок. Она страшилась себя, той себя, что упивалась страданиями орков, загоравшихся по ее воле. Да и была ли это ее воля? Что если это была воля врага, имя которого она теперь всерьез опасалась произносить даже в мыслях? Если он уже поработил ее? Она рассматривала лица братства в пути и на привалах и пыталась отыскать в них осуждение и отвращение к себе. Отчего Гимли так морщится, глядя в ее сторону? Может быть вновь хочет сказать, как тогда в Ривенделле, что ей не место среди них? Как же она боялась, что окажется права! За неполный месяц похода, она безумно привязалась к каждому из отряда. Они были больше, чем попутчиками, Искорка чувствовала, как между ними словно ростки робкого вьюна протягиваются нити дружбы.

Тракт Лихолесья они пересекали немногим позже полудня. Ожидаемо, на нем было множество орочьих следов. До леса оставалось не так далеко, не больше, чем они уже прошли, но Арагорн все равно оставил их без обеда и дневного привала. Впрочем, хоббиты, погруженные все как один в скорбное молчание, даже не попытались возразить. Видя это, Искорка тоже не посмела настаивать на остановке, хотя и чувствовала, что совсем выбилась из сил.

Леса они достигли уже в сумерках. Двигаться дальше без привала было невозможно, и Арагорн принял решение остановиться на несколько часов. Едва сбросив со спины свою покалажу, Искорка села возле большого дуба и оперлась на него спиной. Она прикрыла глаза и просидела бы так еще долго, если бы Мерри не принес ей тарелку с какой-то жидкой похлебкой. Есть совершенно не хотелось, но она заставила себя.

— Лес узнал тебя, Тинвэ, — сказал ей вернувшийся к стоянке после небольшой разведки Леголас. — Деревья шепчутся о тебе.

Она криво улыбнулась. Она уже не такая, какой ее знали эти деревья.

— Обсуждают, каким чудовищем я стала? — тихо спросила она.

— Что за глупость ты говоришь? — также тихо сказал он, но Искорка не ответила.

— Послушай, — Леголас сел теперь рядом с ней. — Один только я убил больше орков, чем ты видела или когда-либо увидишь за всю свою жизнь.

— Но не из такой жгучей ненависти, — возразила она.

— О да, конечно, — усмехнулся Леголас, — из большой и светлой любви.

— Ты не понимаешь! — горячо возразила она. — Это было ужасно. Я... — признаваться в этом было сложно, — я наслаждалась их страданиями.

— Все я прекрасно понимаю, Тинвэ. И мне жаль, что тебе пришлось это пережить. Но убивать не из ненависти невозможно, — он замолчал. — Перестань себя корить. Никто из братства не винит тебя и уж точно не считает, что ты служишь врагу.

На этом Леголас встал.

— А деревья рады тебе, — продолжил он уже отходя от нее. — Они соскучились.

* * *

Росгобель они нашли пустым. Завидев издалека покосившуюся крышу хижины, Искорка ускорила шаг, лелея в душе надежду на встречу с Радагастом, но едва приблизившись к калитке поняла, что волшебника здесь нет. Надворные постройки тоже пустовали: не было ни кроликов, ни Белошейки, ни кур. Искорка с горечью подумала, что Радагаст, очевидно, рассчитывал, что долгое время не вернется в Росгобель. А может и вовсе не собирался возвращаться никогда.

— Пойдемте, — сказала она столпившемуся во дворе братству.

Толкнув тяжелую входную дверь хижины, Искорка печально вздохнула.

— Вот и дом, — тихо сказала она, заходя внутрь.

Здесь ничего не изменилось, только было очень пыльно. Хижина застыла в немом спокойствии, будто ждала, когда вернется хозяин. На большом столе в центре был прежний беспорядок. На полках стояли Радагастовы припасы, а у очага также был развешан зверобой. Зайдя в комнату, которую она считала своей, Искорка убедилась, что и здесь волшебник ничего не поменял. Ее кровать была заправлена точно также как и в тот день, когда она покинула ее, стол, стул и маленькое зеркало были на своих местах. У умывальника стояла большая бадья, в которой она обыкновенно мылась. Сдается, Радагаст вовсе не входил сюда после ее отъезда.

— Погреб находится прямо у корней дерева, там должны остаться кое-какие продукты, — сказала она, вернувшись в общую комнату.

Хоббиты и Гимли увлеченно рассматривали обстановку хижины, Арагорн и Леголас были где-то на улице.

— Гимли, пойдем принесем воды из колодца, — устало обратилась она к гному.

— Покажи мне, где ведра и колодец, и иди отдыхать, — ответил он.

Искорка даже не стала спорить. С усталостью больше невозможно было бороться, ноги были ватными, ее ощутимо знобило. Боль в лопатке усиливалась, отдавая в левую руку. Показав Гимли колодец и достав из сарая ведра, она вернулась в хижину, где обнаружила, что Сэм уже скрылся в погребе, а Фродо отыскал у очага посуду и выставил ее на заваленный стол. Скользнув взглядом по комнате в поисках Мерри и Пиппина, Искорка встрепенулась.

— Мерри! — закричала она на хоббита, державшего в руках большую банку и достававшего из нее сушеные грибы. — Немедленно поставь их на место!

Мерри стушевался.

— Я не знал, что их нельзя трогать! — начал он оправдываться, но Искорка уже была рядом с ним и забирала банку из его рук.

— Скажи мне, что ты не успел засунуть ни одного гриба в рот! — требовательно посмотрела она на хоббита.

— Конечно нет! Я хотел предложить их всем!

Искорка вздохнула.

— Мерри, запомни, в доме волшебника нельзя пробовать просто так непонятные грибы. То, что ест и курит Радагаст, способно убить такого хоббита, как ты. Все меня слышали? — обратилась она уже к остальным. Пиппин согласно закивал.

В этот момент пришел Гимли с первыми ведрами воды. Они развели из лежавших у очага дров огонь и поставили греться котел.

— Иди поспи, — уговаривал ее гном, — ты выглядишь очень усталой.

— Мне нужно сначала промыть и осмотреть рану на спине, — возразила ему Искорка. — Сейчас нагреется вода и я эти займусь.

Когда все было готово, она скрылась у себя в комнате и сбросила, наконец, грязную одежду. Руки и ноги плохо слушались ее. Она села в бадью с теплой водой и начала понемногу оттирать грязь. Тело отозвалось болью, казалось все оно было сплошным синяком. Левую руку было больно поднимать высоко. Мышцы и суставы тянуло, очень хотелось набрать полную бадью горячей воды и лечь туда, но этого было делать нельзя. Лопатка не давала покоя, она ныла все сильнее. Искорка дотронулась до нее рукой и боль раскатом прошла по позвоночнику, так, что она едва смогла сдержать крик. Аккуратно вымывшись, она вылезла из бадьи и решила заняться раной. Установив на столик у окна маленькое зеркало, она повернулась вполоборота и стала рассматривать лопатку. Все выглядело хуже, чем ожидалось, лопатка опухла. Чистой тканью Искорка постаралась промокнуть края, белесым показалась кость. Ее замутило. Надо было что-то делать, если начнется нагноение, ей ничего не поможет. Она уже чувствовала себя хуже, поднималась температура.

— Кто из вас умеет накладывать швы? — с таким вопросом она вошла в комнату, где к тому моменту собралось все братство.

Хоббиты, до этого занимавшиеся приготовлением еды, удивленно уставились на нее. Арагорн встал со своего места.

— Швы? Ты уверена, что все так плохо? — заговорил он.

— Более чем, — вздохнула Искорка, — рану на лопатке надо зашить, ты мне поможешь?

— Я не умею накладывать швы, — ответил он, — но если это единственный выход, можно попробовать.

— Это ни к чему, Арагорн, — отозвался от окна Леголас, — я умею. Но это очень больно, Тинвэ.

— Я догадываюсь, — хмуро проговорила она. — Пойдем, пока не передумала. Я сейчас все подготовлю.

И она ушла обратно в комнату, достала из шкафа чистую материю и начала нарезать ее для перевязки. Закончив, она разложила ее на столе, рядом легли самая тонкая из найденных игол и нитки. С бутылкой Радагастового спирта, глубокой миской, тонким ножом и невесть где найденным пинцетом пришел Леголас. Он загнул иглу на конце, положил ее вместе с нитками, ножом и пинцетом в миску и залил спиртом.

— Садись на стул лицом к спинке и покажи рану, — с этими словами он отвернулся. Она почувствовала себя неловко, но быстро собрала высоко волосы, сняла рубашку и села возле стола, опершись на спинку стула.

— Я готова, — позвала она Леголаса. Послышался шорох и звук придвигаемого табурета.

— Посмотрим, — совсем близко раздался голос Леголаса. От неожиданности она вздрогнула. — Не дергайся, — он провел по краям раны смоченной в спирте тканью и Искорка почувствовала пульсирующую боль. — Да, лучше зашить. Не бойся, я сделаю только три стежка. Рана глубокая, но не большая, — на этом он замолчал и повернулся к столу, чтобы подготовить нитки и иголку. Внутри у Искорки все замирало в ожидании сильной боли. Напряжение нарастало, кровь стучала в висках, и чтобы хоть как-то отвлечься, она решила не молчать.

— Откуда ты умеешь накладывать швы? Или это обычный навык для эльфа? — немного взволнованно спросила она.

— Нет, конечно, не обычный, — ответил Леголас у нее за спиной, — но у лесных эльфов довольно неспокойная жизнь. Мне пришлось научиться на ходу.

— Расскажешь мне об этом?

— Это невеселая история, Тинвэ, — вздохнул Леголас. — Первый раз мне пришлось зашивать рану самому же себе. Во время рейда у южной границы на мой отряд напали орки, никто кроме меня не выжил. У меня была сильно рассечена нога, — за спиной Искорка услышала плеск. — Я надеялся получить помощь на нашей заставе, но когда добрался до нее, там уже всех перебили. Я оказался один и выбор был либо истечь кровью, либо зашить себе ногу самому. Остался уродливый шрам, — Леголас замолчал. Он решил не упоминать, что после того, как закончил со швом, отключился и провалялся без сознания добрые сутки, пока его не нашел отряд Таурендиля. Вообще не надо было рассказывать Тинвэ эту историю, она и без нее как натянутая тетива. Он оглядел ее спину. Жуткая рана на лопатке дополнялась мозолями от вещевого мешка, видневшимися на плечах и из-под пояса брюк. На правом боку растекся огромный иссиня-черный синяк. Надо будет ее разгрузить при следующем переходе, она слишком измотана. Он прикоснулся тыльной стороной ладони к ее шее. Жар. Начинается лихорадка, это плохой знак.

— Не переживай, Тинвэ, после того случая я еще немного потренировался. Твой шов постараюсь сделать аккуратным, будет совсем не заметно, — тихо и ласково проговорил он. — Вот, возьми, — он протянул к ее плечу кружку, — выпей это, должно немного помочь.

Искорка протянула руку и взяла кружку. Принюхавшись, она спросила:

— Радагастов спирт? Как же мерзко воняет!

— Уверен, на вкус он еще хуже, — отозвался Леголас, — но это лучше чем ничего.

— Хорошо, — согласилась она, выдохнула и начала делать большие глотки, но тут же закашлялась. — Что за мерзкое пойло? — пыталась возмутиться она, но ощутив рестекшееся в желудке тепло все же решила допить. В голове приятно помутнело. Она вернула кружку Леголасу.

— Все, Леголас, начинай, перед смертью не надышишься, — отозвалась она и почувствовала теплую ладонь у себя на спине чуть левее раны. Последовала боль. Искорка сжала зубы и вцепилась в спинку стула. Она старалась переключить внимание на дыхание, делать глубокий вдох и медленный выдох. По ране снова полоснуло болью. Это Леголас иссекает отмершие ткани, поняла она. Из глаз брызнули слезы, мышцы живота сократились и дышать стало тяжелее.

— Почти все, — сказал Леголас и со звонким металлическим звуком что-то опустилось на стол. Теплая рука исчезла с плеча, и снова пришла боль. Раз-два, раз-два — ходила туда-обратно иголка. Раз-два, раз-два — пронзало лопатку болью. Искорка зажмурилась и еще сильнее вцепилась руками в стул. Костяшки пальцев побелели, внутри все схватило спазмом. Время будто замедлило свой бег и каждая секунда была бесконечной.

— Все, Тинвэ, — наконец проговорил Леголас, — все закончилось, осталось перевязать. Ты молодец.

Искорка ощутила, как все тело расслабляется. Рана все еще пульсировала болью, но напряжение начало спадать. Она разжала руки и устало уткнулась лицом в спинку стула. Кажется жуткое пойло начало действовать в полную силу: голова тяжелела, руки становились ватными. Она отстраненно отметила как опустились ее расслабленные плечи, а теплое дыхание Леголаса стало ближе. Он аккуратно накладывал повязку, и когда его руки перехватывали полотно у нее под грудью, ее охватывало волнение и неуместный жар. Ему пришлось сделать несколько витков вокруг ее корпуса, и при каждом приближении Искорка чувствовала его дыхание в районе шеи.

— Порядок, — хрипло заговорил он, закрепив повязку на спине. И после паузы продолжил: — Теперь тебе стоит поспать. Помочь тебе добраться до кровати?

— Спасибо, я справлюсь, — немного растерянно отозвалась она и, обернувшись через плечо, добавила: — Ты и так очень помог мне.

Он улыбнулся и вышел из комнаты. Какое-то время Искорка еще сидела на стуле, чувствуя, как волнами по телу расходится тепло от выпитого. Наконец, она надела рубашку и заставила себя встать. Ноги едва держали ее, она с трудом проделала несколько шагов к кровати и легла не сняв покрывало. Мир вокруг закружился, и, вспоминая теплое дыхание у себя на шее, она провалилась в сон.

* * *

Проснулась Искорка уже под вечер, когда в комнате установился приятный для глаза полумрак. Повернувшись на спину на сбитом в ком покрывале она уставилась в потолок и прислушалась к себе. Температура, судя по ломоте в уставшем теле так и не спала до конца, но по крайней мере, голова после сна прояснилась. Нестерпимо хотелось пить, нужно было подняться и дойти до умывальника. Усилием воли заставив себя сесть на кровати и облокотиться на подушку, она нашла у изголовья свечу и попыталась зажечь ее, но руки слушались плохо, и огарок упал на пол. Перевесившись через край кровати, она долго шарила рукой по полу, пока, наконец, не нащупала его. И тут ее взгляд упал на изголовье. На нем было что-то нацарапано, но в полумраке она не могла разобрать, что. Наконец, она осветила зажженной свечей все изголовье и уставилась на непонятный знак. Его точно не было, когда она жила здесь. На дереве была нацарапана не то многоконечная звезда, не то фейерверк.

— Это что, "искорка"?! — спросила она сама себя и принялась обыскивать кровать. Наконец, перевернув всю постель и забравшись под матрас она отыскала какой-то сверток из темной материи, внутри которого обнаружила кусок бумаги.

— Радагаст! — обрадовалась она. Это верно было послание от него. Сонливость сняло как рукой, в предвкушении она развернула бумагу, но нашла на ней только непонятные сочетания цифр. — Это что, шифр?!

В полном недоумении она встала с кровати и, взяв в одну руку сверток с письмом, а в другую — свечу, отправилась в общую комнату. Из братства там обнаружились только Мерри и Пиппин, но где были остальные ее сейчас волновало мало. Если это шифр — а чем это могло быть еще?! — то Радагаст составил его так, что разобрать смогла бы только она.

— Искорка! — поприветствовал ее Мерри. — Ты проснулась?

— Да, — машинально отозвалась она, углубившись в раздумья по поводу шифра.

Как Радагаст мог зашифровать послание? Искорка поставила свечу на стол и вытащила бумагу из тряпья. Она пробежалась глазами по письму из шести строчек и установила, что цифр там всего двадцать пять и они написаны небольшими группами. Скорее всего, каждая цифра зашифровывает одну букву. Должен быть какой-то текст для дешифровки, но что это может быть за текст? В комнату с охапкой дров зашел Леголас и спросил ее, как она себя чувствует, но Искорка не услышала и продолжила изучать послание.

— Она сидит так минут пять и не реагирует на нас, — решил уточнить для Леголаса Мерри, но тот не стал ничего выяснять и молча положил дрова у очага.

"Текст, текст, что за текст?" — крутилось в голове у Искорки, но ничего не приходило на ум. Это может быть одна из книг, которая есть здесь, в хижине. Она подошла к полке и сняла с нее все семь имевшихся у Радагаста книг. Отнеся их к столу, она задумалась, какая из них могла бы подойти. Это были в основном справочники, может быть Радагаст сделал шифр на основе названий растений? Не сходилось, в справочнике по лекарственным травам было больше пятидесяти наименований, из них никак нельзя было вычленить двадцать пять. Рядом крутился Пиппин, все пытаясь заглянуть ей через плечо, что, с учетом разницы в росте, было вряд ли возможно.

— Это что, словарь синдарина? — удивленно проговорил Леголас, поднимая со стола ее тетрадь.

— Дай-ка сюда! — проговорила Искорка, осененная внезапным предположением.

— Ты знаешь синдарин? — не унимался Леголас.

— Да, — все также коротко ответила она.

Но со словарем тоже не получалось, записи были слишком хаотичные, чтобы составить по ним шифр.

— Это что, рукава?! — где-то на фоне проговорил Пиппин.

Она все же попыталась выстроить по записям из словаря хоть какую-то закономерность. На границе сознания начала трепыхать мысль, но она никак не могла ее ухватить. А если это не книга? Если это другой текст, это может быть что-то ей хорошо известное.

— Повтори, что ты сказал, Пиппин! — резко обернулась она к хоббиту.

— Что? — растерялся он.

— Что ты только что сказал?

— Эм, я сказал, что если мы и дальше будем пропускать приемы пищи, то в Шир вернется только половина Пиппина, так я похудею.

— Нет, Пиппин, не эту же чушь! Что ты сказал до этого?

— Ну... Я спросил: "Это что, рукава?!", — и Пиппин демонстративно поднял вверх со стола два куска ткани, в которые было завернуто письмо. Искорка взяла их в руки и рассмеялась. Рукава. Это были зеленые рукава.

— Пиппин, ты просто умница, — сказала она обескураженному хоббиту, получив в ответ три недоумевающих взгляда. — Помню всё — и платья цвет, помню всё — и Ваш ответ, помню все, все Ваши слова, о, Зеленые Рукава, — весело пропела она, но Леголас только сильнее выгнул бровь. Она звонко рассмеялась. — Радагаст оставил зашифрованное письмо, и ключ к шифру — песня, которую я когда-то ему пела. Песня про зеленые рукава!

* * *

Двадцать минут ушло у нее на расшифровку письма Радагаста, и теперь она сидела за столом и перечитывала получившийся текст. "Искорка, — писал волшебник, — я оставляю это письмо на случай, если судьба приведет тебя в хижину, хотя и надеюсь, что этого не произойдет. После смерти Беорна в конце сентября я объехал все Лихолесье и собрал тревожные слухи. Лесные эльфы готовятся к войне, также как и гномы Эребора. Животные и птицы в восточной части леса больше не слушают меня, враг окончательно поработил их. В добавок к вездесущим паукам на юго-востоке расплодились варги. Лес сдается, мне удалось сохранить только небольшой участок вокруг Росгобеля. Я отправляюсь в Фангорн, чтобы послушать голоса старого леса и попробовать узнать, что происходит в Изенгарде. Тебе следует укрыться, лучше всего — у эльфов. Росгобель долго не выстоит, мои чары скоро рассеются. 2 декабря 3018 г. Т.Э. Радагаст".

На сердце было тревожно. С момента, как Радагаст покинул хижину, прошел почти месяц, но судя по тому, что они здесь и все еще живы, колдовство еще держится. Рассказав братству о содержании письма, Искорка предложила выдвигаться на рассвете в путь.

— Сколько нам дней до Лориена? — спросил Фродо.

— Около двух. Если будем двигаться быстро, может быть, полтора, — ответил Арагорн.

— Как ты думаешь, насколько большой участок леса защищен Радагастом? — спросила Искорка у Арагорна.

— Судя по всему, довольно большой, пару десятков миль. Сегодня мы с Леголасом пробежали длинный участок южнее хижины и не обнаружили там орочьих следов. Они обходят Росгобель стороной, восточнее в лесу много их троп. Они как будто не видят этот клочок леса.

— Радагаст мастер маскировки, — улыбнулась Искорка.

— Да, и потому нам стоит преодолеть максимальное возможное расстояние лесом, а затем свернуть к Андуину, — согласился Арагорн. — И добраться до реки нужно засветло.

— Тогда выступаем с рассветом? — уточнил план Гимли.

— Да, — отозвался Арагорн. — И в эту ночь постарайтесь хорошо выспаться. Нам понадобятся силы.

Забираясь спать на свою кровать, Искорка пыталась сполна насладиться внезапным уютом мягкой постели и теплого одеяла. От подушки приятно пахло хвоей. Это был запах дома, и он прогонял прочь все тягостные мысли. Она заснула очень быстро, против обыкновенного устроившись на животе и обхватив руками подушку. Но несмотря на спокойствие родной кровати, сны все равно пришли. Ей виделась башня, высокая черная башня, с который был виден безлесый пейзаж. Она будто стояла на ее вершине, но никакой площадки не было, не было и ощущения камня под подошвой, был только ее взгляд, направленный вокруг, во тьму. И вдруг перед взглядом появились черные тени — всадники, будто материализовавшиеся из ничего у подножия башни. Взгляд ее метался от одного всадника к другому и видел, хотя нет, скорее — чувствовал, что пятеро ее боятся. И тут калейдоскопом перед глазами стали пролетать картинки их схватки в Ирисной низине, но не так, как она запомнила. Она будто смотрела чужими глазами. Вот они прорываются на поляну, вот начинается бой с Гендальфом, нападают орки, разделяется братство. Вот Гендальф умирает — как мучительно! И тут вдруг она видит себя верхом на Лире, с искаженным от ужаса лицом и горящим взглядом. С кончиков ее растрепавшихся волос — о Эру! — слетают настоящие искры! И тут картинка останавливается. Она долго смотрит в собственное лицо, и ее охватывает непонятно откуда взявшееся гневное нетерпение. Злость клокочет в жилах и картинка исчезает, возвращая ее обратно в уютную комнату Росгобельской хижины.

Она почувствовала щекой подушку и открыла глаза. Сон взволновал, но не был похож на обычный ее кошмар. Она будто смотрела кино и персонажи, конечно, не знали, что в зрительном зале кто-то есть. Значит, она смогла потянуть за ниточку и увидеть врага, стать его глазами. Искорка перевернулась на спину и зашипела от боли. Рана под повязкой болела. Что она теперь знает? Хорошая новость: пятеро всадников в Мордоре и не скоро смогут вернуться к их преследованию. Еще одна неплохая: враг не почувствовал ее и, вероятно, не догадывается об этой связи. Но есть и плохая, очень плохая новость. Теперь он точно знает, что она — огненный цветок и будет целенаправленно искать ее. Искорка вздохнула. Спать больше не хотелось, она встала, оделась, еще раз проверила свою поклажу и вышла мимо спящих в общей комнате Арагорна и Леголаса во двор. Хоббиты, к ее немалому удивлению, поместились все на одной большой кровати Радагаста, а вот эльфу и человеку пришлось располагаться с меньшим комфортом.

Во дворе Искорка нашла Гимли, дежурившего в эту ночь. Он сидел возле колодца и натирал до зеркального блеска свою секиру. Его борода была аккуратно расчесана и заплетена ровными косами. Он выглядел очень важным за своим занятием и смотреть на него было приятно. Искорка удивленно подумала, что Гимли был красив, даже по человеческим меркам: его лицо было молодым и довольно гладким, широкие скулы и нос с горбинкой добавляли ему выразительности, а глубоко посаженные глаза под густыми бровями горели темным, почти черным, блеском.

— Зачем поднялась в такую рань? — заговорил он, заметив ее на пороге хижины.

— Выспалась, — с улыбкой ответила она.

— Ну, выглядишь уже лучше. Всю дорогу сюда я смотрел на тебя, и думал, что ты вот-вот упадешь без сил. Ты себя совсем не жалеешь, — Искорка удивленно подняла брови в ответ на это заявление. Так вот что означал его взгляд.

— У нас все равно не было выбора, Гимли, от жалости к себе скорость не прибавляется.

Гном только хмыкнул в ответ. За такими неспешными разговорами прошло оставшееся время до выхода.

Покидая Росгобель, Искорка печально обернулась через плечо. Что станет с хижиной, когда чары спадут? Неужели, разграбят орки? Мысль эта резанула по сердцу. Искорка наклонилась, чтобы забрать свой вещевой мешок с земли, но его перехватил Арагорн.

— Нет, ты пойдешь на легке, — строго проговорил он.

— С чего это вдруг?! — возмутилась она, но готовую собраться с губ тираду в защиту ее самостоятельности прервал Леголас.

— С того, что ты ранена. Не упорствуй, — многозначительно посмотрел он на нее и она поджала губы, поняв, что тот прекрасно запомнил ее синюю спину.

Бросив еще один взгляд на дом, она последней вышла со двора и торопливо последовала за уже отдалившимся отрядом. Идти по лесу было приятно, она глубоко вдыхала утренний морозный воздух и старалась как можно тише ступать на покрытую инеем пожухлую листву. Зимний лес далеко просматривался и был хорошо проходимым, потому они двигались напрямик, в полусотне метров от его кромки, не пытаясь отыскать тропу. Еще вчера они условились, что привалов и, соответственно, обеда сегодня не будет, потому хоббиты рассовали по карманам всякую мелкую еду, которую удобно было есть на ходу. Тут-то и пригодились фрукты, которые эльфы Ривенделлла так упорно отказывались сушить: Искорка и сама время от времени залезала в карман, чтобы закинуть в рот кусочек груши или яблока.

Улавливая еле различимые лесные запахи, Искорка удивлялась, насколько легче ей было идти сегодня, чем два дня назад. Лес будто давал ей силы, а может быть ее излечили стены радагастовой хижины. Или сказалось отсутствие мешка за спиной? Сейчас его нес Гимли, потому что Леголас с Арагорном снова убежали вперед разведывать путь. Хоббиты тоже приободрились, и иногда ей даже приходилось призывать их к тишине. За световой день они преодолели довольно большую часть пути по лесу и после ужина и небольшого отдыха продолжили идти в темноте. Теперь их скорость снизилась: пробираться через лес ночью было сложно, ноги постоянно цепляли корни и упавшие ветки. Но вот они достигли убежавшего вперед Леголаса и остановились. Идти дальше было нельзя, лес впереди был скрыт тенью. Теперь предстояло пересечь пустошь и тракт.

* * *

Братство сидело в зарослях колючих кустов в тягостном молчании. Они преодолели большую часть пути до реки по равнине и теперь находились совсем близко к дороге. Они ждали, когда покинувший отряд более часа назад Арагорн вернется с новостями. Всю дорогу по равнине он напряженно вслушивался и часто останавливался, прикрывая веки и будто задерживая дыхание. В конце концов, на одном из переходов он припал ухом к земле и вынес неутешительный вердикт.

— Топот, — проговорил он. — Я слышу шаги на тракте.

— Но ведь орки не передвигаются при свете дня! — встрепенулся Фродо.

— Но не они одни служат врагу, — возразил Леголас.

— Урук-хаи передвигаются и при свете, — решила уточнить для Фродо Искорка. — Кроме того, есть же еще служащие врагу люди.

И вот теперь они сидели в ожидании возвращения Арагорна в единственных на много сотен метров вокруг кустах. От нечего делать, Искорка достала свою маленькую тетрадь со словами на синдарине, которую не смогла оставить в хижине, и пыталась вспомнить забытое. Слова были написаны группами в столбик, и она закрывала ладонью правую часть, написанную на всеобщем, и вспоминала перевод.

— Talaf — Земля, Amrûn — восход, Annûn — закат, — бубнила она себе под нос и это здорово отвлекало ее от тревожных мыслей.

День уже давно перевалил за середину, если они не начнут движение в ближайшее время, закат застанет их еще до реки.

— Давно ты учишь синдарин? — спросил наблюдавший за ней Леголас.

Искорка оторвалась от своей тетради и посмотрела вверх, задумавшись.

— Начала почти сразу как оказалась здесь.

— Зачем? — задал еще один вопрос Леголас.

— Не знаю. Просто я люблю учиться, — пожала плечами она. — Изучение языков развивает мозг. И вообще, я люблю читать, а у Радагаста из семи книг четыре на синдарине.

Леголас ничего на это не ответил и внезапно напрягся, но почти сразу же расслабился, встал и сказал братству:

— Арагорн возвращается.

И действительно, прошло не более пятнадцати минут, как к ним вышел Арагорн.

— Пойдемте, — скомандовал он. — По тракту передвигаются урук-хаи, небольшими группами и с перерывом. Увиденные мной уже далеко. Нам нужно успеть пересечь дорогу, прежде чем появятся следующие.

И братство пришло в движение. Арагорн подгонял их, пришлось перейти на бег. У самой дороги они скрылись в небольшой низине и, убедившись, что вокруг никого нет, преодолели ее и направились к реке. Берег реки встретил их густыми зарослями молодых осин и ив, служившим хоть каким-то прикрытием от чужих глаз.

— И как мы будем переходить реку?! — воскликнул Пиппин увидев бурный поток.

— Арагорн, насколько здесь глубоко? — одновременно с Пиппином спросила Искорка.

— Здесь около метра, — ответил он.

После впадения Ирисной русло Андуина становилось полноводнее. "Хоббиту по шею" — подумала Искорка и продолжила уже вслух:

— Надо попробовать поискать более широкий и мелкий участок, тогда натянем веревку. Хоббиты плавать не умеют.

Искать пришлось долго, но наконец ниже по течению был обнаружен участок, где русло делает поворот и широко разливается. Именно здесь было решено натянуть веревочную переправу. К этому времени на равнину уже опустились сумерки. Преодолевший русло первым Леголас закрепил перила и готовился встречать хоббитов.

— Ну, кто первый? — спросила Искорка у хоббитов, закрепив середину страховочной веревки на перилах и приготовившись объяснять, как переходить реку по веревочной переправе. Но на лицах хоббитов застыло выражение ужаса. Искорка прекрасно понимала, что хоббиты боятся воды, и решила, что нужно их немного успокоить.

— Эй, не бойтесь! — бодро начала Искорка. — Вы никуда не денетесь! Один конец страховочной веревки будут держать Гимли и Арагорн, — и она показала в их сторону рукой, — другой — Леголас. Руками будете держаться за перила, они закреплены на дереве. Даже если снесет потоком, мы вас вытащим. Ну, кто самый храбрый?

Хоббиты переглянулись между собой. Очевидно они не очень доверяли ее словам.

— Хватит возиться! — прикрикнул наконец Арагорн, все это время тревожно вглядывавшийся в темноту. — Мы не на пикнике!

В конце концов Мерри, как самый привычный из них к воде, вызвался быть первым. Завязав вокруг его корпуса страховку, Искорка бодро ему улыбнулась и он ступил в воду. Он быстро перешел реку и такая легкость, кажется, воодушевила остальных. Последовавший за ним Сэм споткнулся на середине, но устоял, ну а Фродо и Пиппин уже преодолели преграду без всяких затруднений. Теперь настала очередь Искорки. Она уже обвязала себя веревкой и приготовилась переходить, когда увидела, как расширились глаза на лице Арагорна. Его рука опустилась на эфес меча.

— Быстрее! — прикрикнул он на нее, и в этот момент мимо пролетела орочья стрела.

Искорка заторопилась. Нужно быстрее перейти и освободить переправу для Арагорна и Гимли. Она посмотрела на другую сторону и увидела, что ее страховочную веревку держат хоббиты, а Леголас уже выпускает стрелы. Она торопилась, подворачивая ноги на скользких камнях. На середине реки течение было сильным, но она устояла и вот уже выбиралась на берег. Посмотрев на оставшихся на той стороне Арагорна и Гимли, она увидела, что они уже вступили в бой. Из ивняка выбегали странные черные твари, каких она еще не видела.

— Урук-хаи! — воскликнула она вслух и все внутри похолодело.

Хоббиты вынули из ножен свои короткие клинки и застыли в нерешительности. Она спохватилась и тоже положила руку на рукоять своего меча.

— Тинвэ! — окликнул ее Леголас между выстрелами. — Быстрее, бегите в Золотой Лес! Они близко!

— Что? — опешила она. — Нет! Даже не думай!

Леголас выпустил еще одну стрелу и обернулся к ней.

— Нужно провести хоббитов в безопасное место! Мы их задержим, — тут мимо ее носа пролетела черная стрела и Леголас снова натянул лук.

— Нет, мы останемся с вами! Я останусь в сами! — в отчаянии проговорила она.

— Тинвэ, не глупи! Хоббиты не знают дороги, — у Леголаса кончились стрелы и он снова развернулся к ней и, положив руку ей на плечо, проговорил. — Кольцо не должно достаться врагу. Бегите быстрее в Лориен, пока они не прорвались на этот берег.

Искорка пыталась возразить, но Леголас уже бежал по веревке на другую сторону.

— Нет! — воскликнула она, наблюдая как на той стороне из кустов на Гимли выскакивает урук-хай, которого едва успевает убить Арагорн.

— Побежали к ним! — это Мерри выскочил из-за ее спины с крайне серьезным выражением на лице и обнаженным клинком. За ним с точно такими же лицами стояли остальные.

— Нет! — резко ответила она ему. — Леголас прав. Быстрее!

И теперь уже она стала перебивать возражающих хоббитов и подгонять их, когда те наконец подчинились. Они сбросили всю свою поклажу и что есть сил побежали на запад. Их отряд разделился.

Глава получилась тяжеловесной, но мне не удалось разделить ее на две. К тому же, мне нравится получившаяся кольцевая композиция: открывается и закрывается повествование сценами перехода через реку, мне такое решение видится удачным.

И да, кажется, к середине работы автор все же решил вспомнить, что пишет гет!)))

Неожиданно для автора в главе будет много песен. Я не виновата, они сами это безобразие устроили.

— Быстрее, — подгоняла Искорка хоббитов, — Золотой Лес должен показаться уже за этим холмом.

По крайней мере, она надеялась, что это так. На бегу она сверялась с картой, но было уже темно, а в лунном свете карта читалась плохо. К тому же, равнина Нандухирион не была прорисована подробно и Искорка только приблизительно могла сказать, где конкретно они находятся. Они бежали быстро, со всех ног, но продвигались все равно медленно. Каменистая равнина поднималась вверх, и подъем давался тяжело. Ночь тоже добавляла преград: на плохо различимой дороге ноги цепляли любой камешек, и один раз Искорка больно упала, содрав в кровь коленки и ладони.

На холм она забралась первая. После крутого подъема она задыхалась, глаза застилал пот, но вид золотых крон вдалеке заставил ее улыбнуться. Опершись на колени руками она наклонилась и восстанавливала дыхание, пока хоббиты взбирались за ней. "Близко, близко, Золотой лес близко" — стучало у нее в голове на каждый удар бешеного сердца. "Успеем, успеем, не можем не успеть!" — уговоривала она себя. Она не питала иллюзий на счет шансов Арагорна, Леголаса и Гимли против большого количества урук-хаев. Им нужна была помощь, нужно было скорее найти эльфов Лориена и уговорить их отправиться к Андуину. О том, сколько уже прошло времени с того момента, как они с хоббитами покинули место переправы, она предпочитала не думать. Если непослушная мысль все же просачивалась в голову, Искорку волнами заполняло отчаяние. Они не могут, просто не могут погибнуть! Арагорн должен стать королем и жениться на своей Арвен! Она обещала ей! Сжав зубы, она оглянулась через плечо и увидела на холме едва живого Мерри.

— Вперед! Вон он, Золотой лес! — сказала она Мерри и снова начала бег.

Он ничего не ответил и лишь тяжело дышал у нее за спиной. Полоска леса на горизонте приближалась мучительно медленно. Но вот уже стали различимы отдельные деревья, они всë росли и росли, пока наконец не сделались огромными, будто достающими до неба. Искорка вбежала в лес. Она прислонилась боком к дереву и, наблюдая за приближающимися к лесу фигурами остальных, с ужасом думала, что понятия не имеет, как найти здесь стражей границы. Паника охватила ее и она закрыла глаза. И тут внезапно ее осенило.

— Галадриэль! — сказала она вслух, и надежда снова ожила.

"Владычица!" — продолжила она про себя, — "Услышь меня! Помоги!". Она ждала, что в голове прозвучит голос, но его все не было. Прибежали хоббиты. Тяжело дыша, они смотрели на нее выжидающе. "Галадриэль!" — закрыв глаза, попробовала еще раз докричаться Искорка. Она просила отправить отряд к Андуину, повторяла про себя из раза в раз ее имя, но на эти мольбы никто не откликался.

— Нужно идти дальше, — сказала она хоббитам, и те не посмели спорить.

Бежать больше не могли и вглубь леса стали продвигаться шагом. Серебристая кора огромных мэллорнов блестела в свете луны, шум крон был торжественно печальным, но Искорка почти не замечала красоты окружающего леса. Она продвигалась вглубь, на юго-запад, рассчитывая, что рано или поздно производимый ими шум дойдет до чуткого уха хоть одного эльфа. Через плечо она оглядела идущих следом хоббитов. Скоростной марш-бросок дался тем тяжело. Они еле переставляли ноги, у Сэма были порваны штаны на колене — выходит, она и не заметила как он упал. Ей было совестно, что она заставляла их бежать из последних сил, но другого выхода не было. Искорка остановила взгляд на Фродо. На его лице залегли тяжелые тени. Она отвела глаза. В голове промелькнула злая мысль, что он слишком слаб, что он не справится, погубит всю миссию, но в то же мгновение она одернула сама себя. "Ты знаешь, что это не так. Он справится, только он и справится!" — говорила она себе, вновь оборачиваясь назад. Поймав взгляд Фродо, Искорка улыбнулась ему.

— Скоро мы должны выйти хоть на каких-нибудь эльфов, — пыталась она приободриться. — Вот увидите, не пройдет и десяти минут как мы услышим грозное "daro" ⁽¹⁾.

Но они все шли, и шли и не находили никаких следов стражи границы. Искорка впала в уныние и ругала про себя на чем свет стоит всех эльфов разом. В сердце вскипала злость. Где они запропастились, когда так нужны?! Но вопреки ее предположениям никакого грозного daro не прозвучало, просто в один момент они обнаружили себя под прицелом трех рослых светловолосых лучников, смотревших на них немигающими взглядами.

— Наконец-то! — не смогла сдержать радости Искорка, но лучники не спешили опускать оружие.

— Назовитесь, — потребовал тот из них, кто держал под прицелом Сэма.

— Я Сэмуайз Гэмджи, — робко ответил Сэм, и вслед за ним начали представляться остальные.

— Искорка, — нетерпеливо назвалась она. — Мы часть отряда, вышедшего из Ривенделла на исходе ноября.

— Следуйте за нами, — отозвался на приветствие эльф.

— Нет, подождите! Дослушайте меня! — продолжила Искорка, но эльфы, сложив оружие, пришли в движение.

— Lasto nin! ⁽²⁾ — выкрикнула Искорка, и лучники наконец остановились. — При переходе через Андуин на нас напали урук-хаи, трое из отряда остались там. Помогите им! — порывисто продолжила она, смотря то на одного, то на другого эльфа. — Время дорого, мы оставили их уже очень давно! Отправьте отряд к Андуину!

— Не слишком ли многого вы требуете? — отозвался все тот же эльф, которого Искорка про себя уже окрестила главным. — Вы без позволения проникли на нашу территорию и еще смеете давать нам указания?

Искорка побагровела и уже приготовилась спорить, как из-за спины раздался громкий возглас Мерри.

— Но они погибнут без вашей помощи!

— И среди них тоже есть эльф! — это продолжил речь Мерри Пиппин. — Леголас из Лесного королевства! И Арагорн! Он человек, но вырос в Ривенделле, неужели вы бросите их?

— Как же вы нетерпеливы! — отозвался теперь второй эльф. — Пойдемте на талан.

Больше эльфы ничего не сказали. В недовольном молчании Искорка и хоббиты следовали за ними, пока не увидели веревочную лестницу, спускавшуюся с одного из деревьев.

— Отряд еще не вернулся? — спросил, забравшись на талан тот эльф, которого Искорка прозвала главным.

— Нет, командир, — ответил ему в тот же миг вставший по струнке стражник, находившийся наверху.

— Вы дождетесь здесь возвращения отряда, вышедшего к Андуину, — обратился командир уже к путникам. — После капитан стражи решит, что с вами делать.

— Так вы все же отправили отряд?! — изумился Фродо.

— Да, Владыки распорядились об этом больше часа назад, — невозмутимо ответил командир. — Располагайтесь, Гватон выдаст вам постели.

Гватоном оказался тот страж, что встретил их на талане. Он один остался с ними, а трое других эльфов, имена которых так и не прозвучали, вновь отправились вниз. Искорка и хоббиты расстелили свои постели прямо на полу. До рассвета оставалось еще несколько темных часов, их нужно было использовать для отдыха. Пиппин причитал, что хоббиты не смогут спать так высоко, но едва его голова коснулась подушки, отключился: усталость пересилила в нем страх высоты. А вот Искорка не могла спокойно уснуть. Она ворочалась с бока на бок, пытаясь выбрать удобное положение. Но это было сложно, лопатка болела под пропитавшейся потом повязкой, а стопы то и дело сводило. Усталость заставляла ее проваливаться в липкий сон, но заснуть крепко все никак не удавалось, все время что-то мешало. Каждый шорох, треск ветки или крик птицы, каждый вздох спящего хоббита вырывал ее из тревожной дремы и заставлял прислушиваться. Вдруг это вернулся отряд? Какие новости принесут эльфы с берега Андуина? Нервозность нарастала и она никак не могла с ней справиться. Несколько раз, уловив то ли во сне, то ли на яву чьи-то шаги, она вскакивала с постели и озиралась по сторонам. Тогда Гватон удивленно глядел на нее, но ничего не спрашивал.

Наконец, в очередной раз проснувшись от какого-то шороха, она услышала внизу голоса. Трое тихо переговаривались между собой на синдарине. Прислушавшись, она едва сдержала радостный возглас. Леголас! Один из голосов точно принадлежал ему. Вскочив с постели и отвлеченно отметив, что уже рассвело, она обогнула спящих хоббитов и торопливо спустилась по лестнице. Внизу у дерева стояли несколько эльфов, среди которых она быстро нашла измотанного, но с виду невредимого Леголаса.

— Леголас! — окликнула она его, не заботясь о покое спящих наверху хоббитов.

Он поймал ее взгляд и устало улыбнулся. Сердце пропустило удар. На душе у нее потеплело, лучистые глаза Леголаса были спокойны и Искорка широко улыбнулась ему в ответ. Вдруг стало очень легко и радостно. Она оглядела пространство под таланом и нашла Арагорна. Улыбка спала с ее лица. Тот выглядел ужасно, на его щеке виднелся глубокий порез, и вся его поза выдавала, что держался он из последних сил. Тревога снова разрасталась в ее груди, она не видела Гимли.

— Где Гимли? — испуганно спросила она, посмотрев на Леголаса, но прежде чем тот успел ответить, сама громко позвала: — Гимли!

И из-за кустов правее дерева послышалось недовольное бормотание. Она быстро оказалась рядом и обнаружила гнома, сидящего на земле с секирой в руках. На лице у него расползался огромный синяк, застилавший левый глаз.

— Ох, Гимли! — проговорила Искорка опускаясь рядом с ним на колени. Она оглядела его и порывисто обняла. — Кто же тебя так? — спросила она, разомкнув объятия.

— Это? Ах, не обращай внимания! — пытался засмеяться он, но выходило так себе. — Видела бы ты того урук-хая! Остроухий не оставил ему ни единого шанса. Хоть на что-то эти эльфы способны! — Искорка оглянулась через плечо и поймала взгляд Леголаса, который, конечно, все слышал. Она заулыбалась. Они все были живы, живы!

— Хвала Эру, вы все целы! — ответила она Гимли. — Прошло столько времени, с тех пор как мы оставили вас. Я почти потеряла надежду.

За спиной она услышала голоса Мерри и Пиппина. Верно, они все же разбудили хоббитов, и те поспешили спуститься. Теперь отряд снова в сборе, и радость от встречи с Арагорном, Леголасом и Гимли, казалось, перекрывала даже печаль от потери Гендальфа. Искорка сидела сейчас на полу талана, поджав ноги под себя, и с удовольствием ела яблоко, пока Арагорн и Леголас уговаривали Халдира пропустить Гимли в Карас Галадон. Последний в это время как раз рассказывал ей о том, как они сначала приняли бой у переправы, а потом попытались увести оставшихся урук-хаев подальше от Андуина и сбить их со следа хоббитов и Искорки.

— Отряд этих эльфов подоспел как раз вовремя, — неохотно признавался Гимли. — Они помогли перебить всех оставшихся урук-хаев и присоединившихся к ним по темноте орков. Потом мы вернулись за поклажей и направились в этот ужасный лес.

Гимли попытался нахмурить брови, но из-за отека это выходило плохо и лицо его приобретало комичное выражение. Искорка незло смеялась над его попытками и возмущением по поводу надменности эльфов и опасности Золотого леса. Он продолжал рассуждать о колдунье, живущей в этих краях, а Искорка только кивала головой. "Ничего" — думалось ей, — "эта колдунья еще завоюет твое сердце".

В конце концов, Арагорну удалось убедить Халдира пропустить Гимли, и отряд снова засобирался в путь. Теперь уже Искорка вдоволь смогла насладиться красотой окружающего леса. Она задирала голову вверх, вглядываясь в кроны, и украдкой касалась серебристой коры. Кора была теплая и гладкая, будто кожа, и Искорка как никогда раньше ощущала жизнь, текущую сквозь деревья. Солнце поднялось высоко в небо, когда сопровождаемый Халдиром отряд вышел из леса к краю обрывистого оврага, с которого открывался вид на большой, сплошь поросший мэллорнами холм. Карас Галадон. Они достигли Карас Галадона.

* * *

Стоя перед Келеборном и Галадриэль на платформе высокого талана, Искорка была напряжена как струна. Она все ждала, что Галадриэль мысленно обратится к ней, но этого не происходило. Отстраненно слушая Келеборна, она пыталась найти этому объяснение. Вдруг это из-за огня? Вдруг Владычица опознала в ней волю врага и решила, что она недостойна разговора? Или вовсе ей стоит ждать, что ее выгонят из Лориена? Помнится, Фродо слышал голос Галадриэли, говоривший, что он несет великое зло. Что если она сама и есть великое зло и потому говорить с ней опасно? Если Галадриэль как и Элронд считает ее оружием врага? Искорка забегала глазами по собравшимся. Все были спокойны и никто не подавал виду, что воспринимает ее как опасного гостя. Что же тогда? Быть может, Владычица просто не может услышать ее?

"Ты так громко думаешь", — раздалось в голове у Искорки, и от неожиданности она даже вздрогнула.

Она поняла, что Галадриэль слышала весь ее панический внутренний монолог, и это смущало.

"Куда ты так торопишься?" — прозвучал вопрос, но паузы для ответа не последовало и Искорка просто продолжила слушать мелодичный голос, — "Ты желанный гость в Лориене, как и все остальные".

"Спасибо" — мысленно ответила Искорка. — "Вы все же слышали мои просьбы отправить отряд к Андуину, да?"

"Голос твой был очень громок. Такая преданность друзьям удивляет. Наверное, и в твоем мире у тебя были друзья?"

Этот вопрос застал Искорку врасплох. Конечно, у нее были друзья. Перед глазами начали проплывать скрытые в самых дальних уголках памяти картинки. Вспыхивая одна за одной, они будто иглой царапали по сердцу. Искорка стиснула зубы.

"Вы можете вернуть меня?"

"Нет, но что если..."

И тут перед глазами Искорки возникли новые образы. Вот она поднимается вверх по лестнице и заходит в залитую солнцем комнату. На софе сидит светловолосая девушка, которая оборачивается на звук открываемой двери. На смуглом лице ярко играет улыбка. Искорка порывисто преодолевает расстояние до софы и обнимает ее.

Видение сменилось. Теперь она уже в другом месте, в маленьком пахнущем стариной доме, сжимает сухие морщинистые руки. Она смотрит на эти руки, такие родные, такие знакомые и видит поверх них свои — белые и гладкие. На указательном пальце правой ее руки поблескивает теплым светом кольцо. Такое красивое. Такое притягательное. Прелестное... И теперь уже она видит только свои руки и кольцо, долго-долго смотрит на него и никак не может оторвать глаз.

Но вот кольцо уже не на пальце, оно на цепочке, простой металлической цепочке. И цепочка висит на чужой шее, на шее маленького хоббита. Маленький хоббит не видит ее жадного взгляда, он крепко спит, свернувшись калачиком на грязном тюфяке, и так просто взять сейчас его, стоит лишь протянуть руку к шее...

"Нет!" — остановила видение Искорка и посмотрела прямо на Владычицу. Глаза напротив были холодными, колючими, почти отталкивающими. — "Не такой ценой!" — проговорила она серьезно.

И Галадриэль отвела взгляд. Видения и голос исчезли, и Искорка обнаружила, что на талане по-прежнему ведется какой-то разговор и, кажется, даже звучит ее имя.

— Тинвэ, — обратился к ней судя по всему уже не в первый раз Леголас, — где ты предпочтешь ночевать?

Искорка с ужасом поняла, что не знает, какие предлагались варианты.

— Эм, мне в общем-то все равно... — как ей показалось, выкрутилась она. — Я как все!

И на этом все поспешили разойтись.

* * *

Прознося свое опрометчивое "я как все" накануне вечером, Искорка и не подозревала, что тем самым обрекает себя на ночевки в одном общем шатре со всем братством. Конечно, за время совместного путешествия она вполне привыкла к их тесной компании, но все же, оказавшись в комфортно обустроенном городе эльфов, рассчитывала на некоторое уединение.

Она перевернулась на живот и обняла подушку. Вчера, вымотанная долгой дорогой, она заснула раньше всех под печальную, но безумно прекрасную песнь о Гендальфе. Сегодня же ей повезло меньше, и теперь она ерзала в постели, пытаясь игнорировать громкий храп гнома. Получалось плохо. В беспокойной голове роились навязчивые мысли. Она все думала о Гендальфе и ругала себя, что вчера во время короткого мысленного разговора с Галадриэлью не спросила о нем. Что если Гендальф стал такой же тенью, как назгулы? Что если он теперь один из всадников, служащих врагу? Эта мысль ужасала ее. Если это так, и врагу удалось подчинить себе волю Гендальфа, то он знает наперед весь их план. Тогда шансов доставить кольцо к Ородруину нет. Искорка снова повернулась на спину.

Но во сне, там, в хижине Радагаста, она видела только пятерых. Если бы Гендальф превратился в черную тень, она бы увидела и его глазами врага. И кроме того, враг знал только то, что видели пятеро. По крайней мере, в момент ее сна. Это обнадеживало. Гимли затих и она облегченно закрыла глаза. Но не прошло и пяти минут, как гном перевернулся на другой бок и снова захрапел. Она открыла глаза и сжала зубы от досады. На спокойный сон можно было и не надеяться.

Решив прекратить свои мучения, она встала и отправилась побродить по спящему городу. Сегодня они имели честь присутствовать на торжественном ужине на талане Владык, и Искорка теперь с удовльствием вспоминала его. Эльфы Лориена показались ей совсем другими, не похожими на эльфов, виденных в Ривенделле. Они были торжественно спокойными, будто сотканными из звездного света, казались почти богами. Искорка чувствовала себя чужестранкой, по счастливой случайности попавшей в их райский сад, невольным свидетелем, которому дозволили лишь одним глазом взглянуть на величие прекрасных мудрых созданий. Двигаясь плавно и размеренно, они будто замедляли время вокруг себя, хотелось смотреть на них не отрываясь и бесконечно долго слушать их переливчатые голоса, которые приносили душе странный холодный покой. Но и это все затмевала собой Владычица. Она была самим светом, самой тканью времени. Казалось, это она вдыхала жизнь во всех остальных. Даже сейчас, сидя в полном одиночестве возле фонтана под мэллорном Владык, Искорка будто ощущала ее присутствие, ее силу и власть.

— Не спится? — раздался за спиной вопрос.

Искорка вздохнула.

— Гимли храпит, — отозвалась она и обернулась через плечо, чтобы увидеть Леголаса.

— Не знаю, зачем ты согласилась жить в одном общем шатре с остальными, — Леголас подошел к фонтану и сел рядом с ней на землю.

— Если честно, я прослушала весь разговор и не предполагала, что были варианты, — Искорка поморщилась и досадливо подумала, что теперь ей не видать спокойных ночей.

— И теперь ты конечно будешь терпеть, не желая признавать свою оплошность, — покачал головой из стороны в сторону Леголас.

— Да, — легко согласилась Искорка. — Я буду терпеть невыносимый храп гнома, лишь бы не признавать свою ошибку, — она посмотрела на Леголаса и развела руками. — Ты-то что не спишь?

— Я слушаю лес. Побывать в этом лесу счастье для любого эльфа.

И Леголас закрыл глаза, будто пытаясь разобрать доступную лишь ему одному музыку. Искорка замолчала, не желая ему мешать, но через несколько минут все же заговорила.

— Знаешь, в Ривенделле я наблюдала за Линдиром и другими и не понимала, как им может быть так безразлична судьба остальных народов Средиземья. "Нам нет дела до смертных" — так он, кажется, сказал. Но здесь, в Лориене, я поняла его. В словах Линдира не было ни капли самодовольства или желания обидеть, просто он озвучил очевидное для себя, — Искорка прервалась и опустила взгляд себе под ноги. — Эльфы видят мир по-другому, живут и чувствуют не так, как смертные. Здесь я поняла это по-настоящему. Наша жизнь для вас будто жизнь бабочки-однодневки: один миг и неизбежный конец. И это не от безразличия или холодности, просто так устроен мир. Вы, верно, и наших лиц-то не различаете, за исключением редких, особенно ярких. В самом же деле, какая эльфам забота о смертных? Я же вот не забочусь делами пчел или муравьёв, что так старательно сейчас ползут по моему рукаву.

Наступило молчание.

— Хотя ты знаешь, — снова заговорила она, — Радагасту вот есть дело до всех. Я уверена, он и заботами муравьёв интересуется. Однажды он сказал мне, что отпустил кроликов по их делам, представляешь? А я засмеялась, мол какие могут быть дела у кроликов, — она тепло улыбнулась. — Где же он сейчас?

— Ты привязалась к нему, — проговорил Леголас.

— Как я могла не привязаться? У меня здесь нет и не было никого ближе, — проговорив это, она погрустнела и уткнулась подбородком в свои колени. Она в который раз убеждала себя, что с Радагастом все в порядке, но поверить в это почему-то не получалось. Не после того, что произошло с Гендальфом.

— Я не согласен с Линдиром, Тинвэ, — нарушил тишину Леголас. — Эльфам есть дело до смертных, должно быть дело. Это и наша война тоже. Это наш мир, и он прекрасен. Мы должны бороться за него, а не бежать на Запад, — на этих словах в глубине его глаз зажегся огонь. — А что до смертных... Многие люди, гномы и хоббиты проживают свои короткие жизни так, что те стоят тысячи эльфийских вечностей. Смертные живут быстро, но ярко и полно. Они не останавливаются в нерешительности, потому что знают, что для долгого раздумья у них нет времени. Эльфы же изнежены, Тинвэ, избалованы Эру. Все-таки, мы его любимые дети, — горько усмехнулся он. — В итоге наши жизни бесконечны, но у многих эта бесконечность холодная и пустая. Возможно, смерть — действительно ценнейший из подарков Единого. Чувствующие неизбежность конца по-настоящему проживают свою жизнь.

Леголас замолчал и Искорка внимательно посмотрела на него. Сожаление и скорбь сменили прежний запал на его лице. Это смутило, и она отвела взгляд. Он говорил о чем-то личном, да, конечно. Наверное вспоминал Битву Пяти Воинств и ту трагическую историю с Тауриэль. Существовала ли она здесь? Этот вопрос Искорка себе никогда не задавала, но, если судить по Росгобельским кроликам, которые были очень даже реальными, вся эта трагедия с неразделенной любовью тоже правда. На этой мысли отчего-то защемило сердце и она снова посмотрела на Леголаса. "Ты уплывешь в Валинор, когда это все закончится, и найдешь там покой" — подумала она, пытаясь избавится от узла в груди, но тот только затянулся крепче.

— Я пойду, пожалуй. Хочется спать, — соврала она, поднимаясь с места.

— До завтра, — тихо ответил Леголас. Искорка уже развернулась к нему спиной и направилась в сторону шатра как услышала позади его голос и замерла.

— И ты не бабочка-однодневка, Тинвэ, — сказал он. — Твоя жизнь значит куда больше, чем ты думаешь.

Но Искорка ничего не ответила, а только зашагала дальше по тропе.

* * *

Арагорн ждал ее, как они и условились, недалеко от тренировочной площадки лориенских эльфов. Он сидел на траве, облокотившись локтями на колени, и не сразу заметил ее приближение.

— Ты ходишь очень незаметно, почти как эльф, — отозвался он, стоило ей только сесть рядом.

— Радагаст научил, — откликнулась она.

— Ты позвала меня, чтобы обсудить наши дальнейшие планы?

— Не совсем так, — ответила Искорка. — Но ты теперь глава нашего отряда, Арагорн, — на этих словах он напрягся. — Теперь ты вместо Гендальфа, и только тебе решать, какой путь мы изберем дальше. Я не вправе тебе что-то советовать, но чувствую, что обязана рассказать все что знаю, также как рассказала об этом ранее Гендальфу.

Арагорн вздохнул.

— Я предполагал, что ты захочешь это сделать, Тинвэ, — Искорка удивилась этому обращению из его уст, но не стала возражать. — Если это необходимо, рассказывай.

— Слушай же. В том варианте истории, который знаю я, Гендальф погиб в Мории, но потом вернулся в облике Гендальфа Белого, — и она не спеша стала рассказывать Арагорну каждую мельчайшую деталь, что помнила. Дойдя до смерти Боромира, она ненадолго прервалась, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Теперь она часто думала об этом, прокуричивала в голове все, что помнила из его истории, и приходила к неутешительному выводу. Она заняла место Боромира в братстве, а история повторяется, несмотря на все их усилия. Они, очевидно, пойдут из Лориена на лодках по Андуину, другого пути просто не было. Выходит, ей суждено погибнуть на Амон-Хен? Да еще и так бесславно, пытаясь отнять у Фродо кольцо?

— Я так и думал, что с Боромиром должно было произойти что-то трагичное, — прервал затянувшуюся паузу в ее рассказе Арагорн. Она внимательно посмотрела в его лицо, раздумывая, высказывать ли свои сомнения.

— Что если заняв его место, я повторю его судьбу? — наконец решилась она.

— Не говори чепухи! Мы не позволим тебе погибнуть!

— Я чувствую кольцо, Арагорн, оно притягивает меня, — очень тихо сказала она. — И не забывай, что во мне живет сила врага.

— Ты думаешь, я не чувствую кольцо? — возразил ей Арагорн. — Ты очень сильно ошибаешься, если полагаешь, что ты одна так подвержена его влиянию... Иногда я думаю, — неуверенно продолжин он, — что если Боромир был прав? Что если мы могли бы использовать его для защиты Гондора? Минас-Тирит долго не выстоит...

— Нет, он выстоит, Арагорн. Но только в том случае, если в нем не появится кольцо, — и Искорка продолжила свой рассказ. Она рассказала ему обо всем, и с каждым ее словом на его лицо ложились новые тени. Она дошла только до конца войны, решив не открывать ему всего будущего, но и это ввело его в печальную задумчивость.

— Теперь тебе нужно решить, как вести отряд дальше, — подытожила она и Арагорн молча кивнул. Посидев еще немного рядом с ним, она поднялась на ноги и уже собралась идти назад к шатру, как он заговорил.

— Сегодня у эльфов большой праздник, Тинвэ. Они будут радоваться заключению новых брачных союзов, мы все приглашены.

— Правда? — удивилась Искорка. — Я не помню такого. Хотя, мы ведь прибыли в Лориен раньше...

— Нас ждут на талане Владык в закатный час. Кто-то из эльфов принесет тебе праздничный наряд, — это заставило ее удивиться еще больше, но она только пожала плечами. Праздничный наряд, так праздничный наряд.

— Тогда до встречи, — попрощалась она и оставила Арагорна одного в глубокой задумчивости.

Праздничным нарядом оказалось красивое светло-зеленое платье, сшитое, очевидно, по эльфийским меркам и потому узковатое для ее фигуры. Впрочем, она все равно его надела, решив, что пренебрегать гостеприимством эльфов будет в крайней степени невежливо. Поднявшись на талан вместе с братством, она обнаружила там множество красиво одетых эльфов, которые образовали широкий круг по периметру площадки. Круг этот разрывался в том месте, где на небольшом возвышении стояли Владыки, давшие вскоре после прихода братства сигнал к началу праздника. Заиграла музыка и в центр круга стали выходить одетые в светлое пары, образовывая красивые танцевальные фигуры.

— Расскажи нам, что происходит, — шепотом обратилась Искорка к стоящему с ними Леголасу. — Ничего не понятно!

— В центре круга танцуют пары, которые недавно заключили брачные союзы. Они обменяли свои серебряные кольца на золотые и теперь считаются супругами, — тихо объяснял он. — Владычица устроила для них праздничный вечер, хотя обычно так не делают. Но многие из них вскоре отправятся за море, некоторые пары разлучатся. Они хотят использовать возможность насладиться праздником, пока еще вместе.

Искорка вновь оглядела танцующих. Они легко кружились по талану, словно танец был обычным для них способом передвижения. Но вот мелодия танца угасла, и музыканты заиграли что-то другое. Пары остановились и образовали круг, взявшись за руки. Они запели песню, которой стали подпевать многие стоявшие по периметру эльфы. Наконец, и песня закончилась, а собравшиеся начали делиться на небольшие группы и разбредаться по залу. Подавали легкие угощения и напитки.

После этого и братство пришло в движение. Арагорн и Леголас отделились от остальных и направились куда-то вглубь талана. Гимли стоял на месте, будто громом пораженный, и Искорка решила не трогать его. Гном не отрывал взгляд от Галадриэли и, видимо, переосмысливал свое отношение к "лесной колдунье". Искорка же вместе с хоббитами отошла в сторону и начала слушать восхищенные речи последних. Сэм так впечатлился происходящим, что решил по возвращению в Шир непременно описать этот свадебный праздник, как он сам его называл. Он подробно расспрашивал подошедшего к ним для приветствия Халдира о песне, которую пели эльфы и даже вызвался спеть ответную — ширскую свадебную.

— Это песня, которую у нас в Шире традиционно поют на свадьбах, — говорил он. — Она, конечно, не сравнится с удивительными песнями вашего народа и, верно, простовата для таких прекрасных созданий, — Сэм засмущался и начал теребить краешек своего жилета. — Право, петь ее здесь неуместно, зря я заикнулся об этом...

— Вовсе нет, — неожиданно для Сэма горячо заговорил Халдир. — Вы наши гости, и мы будем очень рады вашим песням, — он мягко улыбнулся, а стоявшие рядом эльфы согласно закивали. И Сэм набрался смелости и начал петь.

Где венок из остролиста?

Этот день, чтоб веселиться!

Праздничное надеваем,

И кричалку запеваем!

Где венок из остролиста?

Новый день натупит быстро!

Праздничное надеваем,

И кричалку запеваем!

Чтоб глаза сияли снова,

Подпевай же слово в слово!

А теперь веселый танец.

На щеках твоих румянец.

Где венок из остролиста?

Где вино, чтоб веселиться?

Праздничное надеваем,

И кричалку запеваем!

Рядом зааплодировали эльфы, отчего Сэм покрылся густым румянцем.

— Это хорошая песнь, Сэмуайз Гэмджи, — похвалил его Халдир. — Она полна чистой радости. Спойте нам еще что-нибудь, что поют обыкновенно на праздниках в Шире.

И Сэм, обрадованный внезапным успехом, продолжил. Он спел "Под горой стоит трактир", забавно смущаясь на первых куплетах. После него не удержался и Фродо и запел одну из задорных застольных ширских песен:

Когда б ни раздался дверной звонок,

Должен стоять на столе пирог.

И гостю толком не дав присесть,

Заставить его весь съесть.

Гость должен только сыто икать,

Глазами моргать, не мочь привстать.

Не в силах съесть ни кусочка он -

Вот это хороший тон!

Искорка наблюдала за ними и ее сердце наполнялось чистым и незамутненным счастьем. Фродо оживился, и теперь по нему и вовсе нельзя было сказать, что он страдает от тяжкого бремени. Каждый из хоббитов, заслышав слова родных песен, будто преображался и озарялся изнутри теплым и уютным огоньком. Сейчас они уже закончили петь и увлеченно рассказывали каким-то эллет, судя по всему плохо понимавшим всеобщее наречие, о свадебных обычаях Шира. Фродо, немного знавший синдарин, пытался переводить им речь остальных, и у него неплохо получалось.

— Искорка, — внезапно вовлек ее в разговор Пиппин. — А что поют на свадьбах у вас?

Она растерялась.

— Хм, по-разному бывает, Пиппин, но каких-то общих песен нет.

— Спой нам что-нибудь! — подключился к разговору Мерри. — Если вы не поете общих песен, спой приятную тебе.

Искорка задумалась. Ей было так хорошо и радостно на этом празднике, что она решила согласиться. Но нужна была подходящая песня, хотелось спеть что-то доброе и светлое.

— Есть один вальс, — сказала она наконец хоббитам, закрыла глаза и начала петь.

Если бы запер я мир в бутылку,

И все замерло под луной,

Светила бы она для меня без твоей любви?

Если бы я был умен, как Аристотель,

И понимал природу колец вокруг луны,

Какое бы значение это имело, если бы ты любила меня?

В твоих объятиях мир невероятно тих,

И все мечты исполняются,

Пусть до конца танца считанные мгновения...

В твоих объятиях все кажется таким понятным,

И я не боюсь ничего,

Кроме того момента, когда наш танец закончится.

Если бы запер я мир в песочные часы,

И оседлал бы луну, чтобы мы могли кататься на ней,

Пока звезды не померкнут, пока...

Однажды ты встретишь незнакомку,

И все звуки вокруг затихнут.

Ты почувствуешь, что очень близок к тайне.

В свете луны, когда твой мир разобьется вдребезги,

Тебе покажется, что ты знаешь ее всю жизнь.

Это самый старый урок в истории мироздания.

В твоих объятиях мир невероятно тих,

И все мечты исполняются,

Пусть до конца танца считанные мгновения...

В твоих объятиях все кажется таким понятным,

И я не боюсь ничего,

Кроме того момента, когда наш танец закончится.

О, если бы запер я мир в песочные часы

И оседлал бы луну, чтобы мы могли кататься на ней,

Пока звезды не померкнут,

Пока время не остановится,

Пока...⁽³⁾

Прозвучали последние слова, она открыла глаза и обнаружила, что ее слушали не только хоббиты и говорившие с ними эллет, но и другие. На душе было легко, и она заулыбалась, увидев идущего в ее сторону Арагорна.

— Ты прекрасно поешь! — похвалил он ее и Искорка склонила голову в знак благодарности.

— Твоя очередь, — ответила она, и Арагорн не смог отказать.

Он спел красивую балладу о падении Гондолина, и Искорка отметила про себя, насколько завороженно его слушали все собравшиеся эльфы. Конечно, ее песня и песни Шира были им интересны, но сказания об истории своего народа глубже трогали их сердца. Песнь Арагорна подхватили многие, и когда он закончил, очередь перешла к темноволосой эллет в изумрудных одеждах. Она пела на квенья, и Искорка не смогла разобрать ни слова. Мотив ее песни был горестным, он заставил Искорку в задумчивости опустить глаза себе на руки. Какие бы праздники не устраивали удивительные эльфы Лориена, печаль не оставляла их надолго. К ней начали возвращаться тревожные мысли и она поспешила оставить шумный талан. Забравшись в пустой шатер и устроившись на своей постели, она гнала прочь тревогу и воскрешала в памяти мелодию прекрасного вальса, стараясь уловить мимолетное чувство счастья и запечатать его у себя в сердце. Сквозь подступающую дрему, ей виделось, будто это она легко и беззаботно танцует, повинуясь уверенному движению чужих рук и ласковому взгляду лучистых глаз. Улыбка тронула губы и продержалась на ее лице до самого рассвета.

1) Стой

Вернуться к тексту

2) Выслушай меня!

Вернуться к тексту

3) Искорка поет чудесную песню Sting — Until

Вернуться к тексту

Светло-зеленые листья больших мэллорнов, такие непривычные в самой середине зимы, печально шептались над головой Леголаса, повинуясь даже самому легкому движению ветра. Если ему посчастливится вернуться с этой войны, он обязательно придет сюда весной, когда зацветут золотые цветы, а светлые листья будут сброшены, и весь лес застынет в своем благородном величии. Лес говорил с ним, а он, истосковавшийся по нетронутому тенью миру, внимательно слушал. Деревья, несравненно более старые и мудрые, чем он сам, делились с ним слухами, что приносил ветер, вспоминали минувшее, загадывали о будущем.

Говорили они и о своих гостях: потешались над причудливыми суетными хоббитами, в сердцах которых жила простодушная боязнь старого леса, недовольно ворчали о подозрительном гноме, озирающимся на каждый шорох листвы поверх головы. На это ворчание Леголас только снисходительно улыбался. Гимли стал чуть менее невыносим чем обычно, и он готов был признать, что общество гнома бывало даже приятным.

Рассказывал лес и о девушке, совсем девчонке, что так чутко отзывалась на его бормотание. Она тоже говорила с деревьями, делилась с ними своими радостями, но чаще пересказывала свои тревоги, силилась распознать их голоса, слушала, но лишена была дара слышать. Деревья нашептывали Леголасу, как она бывает подолгу стоит под кронами с закрытыми глазами, а потом прикасается горячим лбом к гладкой серебристой коре, проводит по ней ладонью, а затем раскидывает руки для объятий и, обреченная на неудачу, пытается сомкнуть их. На этих рассказах он внезапно для самого себя напряженно замирал и превращался весь в слух, боясь упустить что-то из бурчащего шелеста листьев. Так он узнавал, какие песни она поет в те ночи, что проводит без сна на уединенной поляне у самой окраины города, какие страхи живут в ее душе, что она ждет от своей собственной судьбы. А ждала она — ни много, ни мало — смерти, отчего-то уверившись в неизбежности злого рока.

Это откровение, услышанное от деревьев, оглушило его. Умереть? Она не может умереть! Да, конечно, он понимал, что Тинвэ — смертная, что рано или поздно эта участь должна настигнуть ее, как настигает всех из их племени, но в то же время, это предположение было насколько абсурдным, что никак не помещалось в голове. Умрет? Насовсем? И не будет больше ее звонкого смеха, ее завораживающего голоса, певшего такие чудесные песни? Не будет ее нетерпеливого подергивания плечом и упрямой линии поджатых губ, выдававших крайнюю степень недовольства? Не будет вспыльчивых слов и резких необдуманных поступков? Горящего взгляда? Это было решительно невозможно. Размышляя об этом, он представлял себе смерти других членов братства, ставших ему — что и говорить! — друзьями, и находил их печальными, но вполне укладывавшимися в общий порядок вещей. Да, каждый из них покинет его. Хоббиты станут маленькими и сморщенными, обрастут поколениями детей, внуков и еще каких-нибудь родственников, будут смешно причитать о погоде и, наверняка, обзаведутся теплыми пледами и креслами-качалками. Они умрут в почете и уважении, добрыми соседями и любящими семьянинами. Когда-нибудь поседеет борода Гимли, и он станет еще более несносным и ворчливым, будет задирать его по поводу и без и припоминать старые споры. Гном будет курить свою жуткую трубку, не оглядываясь на его недовольство, и пускаться в отчаянные авантюры, а Леголасу, конечно, придется его останавливать. Он будет долго горевать на могиле друга, но знать, что Гимли покинул его навсегда. Эта мысль оставит горько-сладкое послевкусие, истерзает его сердце воспоминаниями, но не разрушит его мир. Умрет и Арагорн. Храбрым молодым воином или почтенным седым королем, но смерть придет и к нему. Он примет ее стойко и достойно, спокойно попрощается со своим безмерно юным другом и уйдет. Его будут помнить поколения людей, эльфов, гномов и хоббитов, а Леголас будет горевать особенно остро. И тем не менее, совершенно естественно, что Арагорну суждено умереть.

Тинвэ умереть не могла. Это было неестественным и абсурдным. Тинвэ не могла умереть, также как не могли погаснуть все звезды, солнце и луна. Леголас готов был поверить, что исчезнут валар, сама Арда и даже Единый Эру, но не она. "Невозможно" — билась в голове мысль, "это невозможно" — говорило его глупое сердце, не желавшее подчиняться установленному порядку. Он не допустит этого, совершенно точно. Растерянный, но полный решительности, он в конце концов подошел к Арагорну и абсолютно серьезно стал уговаривать его оставить Тинвэ в Лориене, под защитой Владык.

— О, попробуй ей это предложить, — язвительно отозвался тогда Арагорн. — Только позови сперва меня, я не должен пропустить такой скандал, — но увидев его серьезный взгляд продолжил: — Послушай, что бы она ни вбила себе в голову, как бы сильно не верила, что ей суждено погибнуть вместо Боромира, мы этого не допустим, — и Арагорн слишком уж понимающе похлопал его по плечу и закончил на том разговор.

"Не допустим" — отозвалось эхом в голове Леголаса. Но это не уняло тревогу в его сердце.

* * *

В Лориене они провели совсем мало времени, солнце не зашло за горизонт и двадцати раз, как они начали готовиться в дорогу. Арагорн объявил им свое решение спускаться вниз по Андуину на лодках, но так и не сказал, отправится ли отряд в полном составе в Мордор или они разделятся. Следовать в Мордор Леголасу не хотелось, но если так велит долг, он останется с Фродо до конца. День отъезда еще не был назначен, это решение оставалось за Владыками, и Леголас старался как можно полнее насладиться оставшимся временем в Золотом лесу. Кажется, до самого отправления в путь не было ни одной ночи, в которую он спал: все их он проводил либо в беседах с мэллорнами, либо слушая стихи и песни эльфов Лориена. Но и в их компании его сердце не было спокойно, ему будто чего-то не хватало, чтобы сполна разделить радость своих собратьев.

Последние их дни в Лориене занимали заботы о дороге. Они с Арагорном несколько раз расспрашивали Халдира и других стражей границ об обстановке на юге, но все сведения были довольно туманными и сводились к одному: орки и другие слуги врага расплодились повсюду, а на тропах вдоль Андуина их было особенно много. Отряду следовало соблюдать осторожность. Основные сборы и приготовления проходили на поляне возле шатра братства, на которой они теперь проводили почти все время. Даже их обеды переместились сюда и стали походить на беззаботные пикники на природе. Если бы не серьезные разговоры и общая тревожность, можно было бы подумать, что они — просто компания друзей, выбравшихся в лес на легкую прогулку. Вот и сейчас хоббиты весело переговаривались, заканчивая свою обильную трапезу. На поляне была разложена их поклажа: походные одеяла сушились на внезапно выступившем ярком солнце, была собрана и пересчитана вся посуда, здесь же лежала и веревка, разрезанная на переправе на два конца, и аккуратно забухтованная ловкими руками Тинвэ.

Леголас стоял чуть поодаль, изучая карты, раздобытые еще в Ривенделле, и украдкой наблюдал за ней. Она с аппетитом ела какой-то сочный плод и смеялась над чушью, которую нес Пиппин. Ее пухлые губы, обычно бледные и бескровные, сейчас раскраснелись и стали ярко выделяться на белом лице. Рыжая прядь выбилась из косы и теперь мешала ей спокойно есть, и она пыталась откинуть ее движением головы. Во время очередного укуса из мякоти фрукта брызнул сок и капелька потекла по ребру ее ладони. Вопреки всяким приличиям, она поймала ее языком и в завершение облизнула мизинец. Жар накрыл щеки Леголаса и он поспешил опустить глаза обратно на карту, которую, как оказалось, держал вверх ногами.

— Леголас, — окликнул его Арагорн, и он обернулся слишком стремительно и порывисто, чтобы это могло остаться незамеченным. — Леголас, — повторил Арагорн удивленно, — нам нужно собрать провизию.

— Да, конечно, — поспешно отозвался он. — Пойдем. Эльфы Лориена не преминут выделить нам лучшее из своих запасов.

И они вдвоем покинули поляну перед шатром и направились в сторону кухонных таланов. За их спинами разливался звонкий смех Тинвэ и Леголас еще ниже склонил голову, уткнувшись взглядом в носы своих сапог.

* * *

Стоя на причале в день отъезда Леголас пытался изо всех сил заставить себя сосредоточиться на напутствии Владыки Келеборна, но получалось у него очень плохо. Он понимал торжественность и серьезность момента, знал, что Владыка говорит нечто очень важное для всех них, но никак не мог взять себя в руки. Сегодня он наконец перестал бороться с собой и признал очевидное, и теперь силился собрать по частям свой распавшийся на тысячи осколков мир. Это произошло утром, когда братство обсуждало, как расположиться в пути. Арагорн разделил их на три лодки: одной должен был управлять он сам, другой — Леголас, а третьей — Гимли. Тинвэ спорила.

— Арагорн, это не рационально, — пыталась она убедить его. — Гимли придется все время стоять, чтобы грести, ему будет очень неудобно!

— Глупости! — предсказуемо возражал Гимли. — Мы, гномы, очень выносливые, для меня не составит никакого труда грести стоя.

Конечно, все понимали что гном лукавит, и грести стоя ему будет тяжело, но никто не собирался уступать Тинвэ.

— Но я вполне способна грести! И рост позволяет мне делать это сидя! — не унималась она, уговаривая Арагорна.

Но тот был категоричен, и в итоге она понуро согласилась плыть пассажиром. Но когда Арагорн смягчился и предоставил ей право выбрать, с кем плыть, она ответила: "с Леголасом", и его сердце пропустило удар. Он никак не мог усмирить глупой радости, заигравшей в груди множеством светлых колокольчиков, и именно в тот момент наконец признался себе. И вот теперь он стоял в одном ряду со всем отрядом, но мыслями был только с ней.

К нему подошла Галадриэль для прощального напутствия и вручила подарок — восхитительный лук галадримов. Но радость, которую он испытал взяв в руки прекрасное оружие, была лишь блеклой тенью другой его радости и не могла тронуть сердце. Он улыбнулся и вежливо поклонился Владычице, даже сказал какие-то слова благодарности, но все это было лишь внешним, напускным. Он встретился взглядом с Галадриэлью. Ее мудрые глаза, одни из немногих в Средиземье видевшие свет великих Древ, смотрели будто вглубь него и не оставляли сомнений, что она обо всем знает. Но Владычица ничего ему не сказала. Кивнув на прощанье, она направилась к стоящему рядом Гимли, получившему великий дар, в котором Владычица отказала самому Феанору. Что она преподнесла Тинвэ, стоявшей следом за гномом, он не увидел, только заметив, что та убрала за пазуху небольшой мешочек.

Так они простились с Золотым лесом. Теперь Леголас сидел в лодке напротив Тинвэ и силился оторвать взгляд. Смотреть так, как смотрел он — так неотрывно, так близко, так долго — было в высшей степени неприлично. Но отвести глаза было мучительно сложно и, каждый раз, когда он все же выигрывал схватку со своим взглядом и смотрел в сторону, он чувствовал почти физический дискомфорт. Ему нужно было видеть ее, слушать ее, касаться ее, но все это было неуместным, неправильным, несвоевременным, в конце концов. Он не мог разумно объяснить себе, как это произошло и почему от его самоконтроля не осталось и следа. "Когда это случилось?" — спрашивал он себя. Тогда ли, когда его опалила жгучая и смешная ревность, стоило ей только обнять раненного Гимли? Или в тот момент, как он дотронулся до ее горячей кожи, там, в Радагастовой хижине? Или это взгляд ее прекрасных зеленых глаз завязал узел в его груди, когда она печалилась об огненном сердце Данко? А может быть, зерно этого чувства упало на его твердую, промерзшую душу в ту холодную декабрьскую ночь, когда она рассказывала об удивительных людях, летавших к луне? Это зерно проросло, и теперь в его груди едва помещался зеленый побег прекрасного цветка, уже набившего бутон.

Он видел, как она поджимала губы и хмурила брови, когда замечала его пристальный взгляд, и тогда его накрывала целая лавина чувств: горечь — оттого, что ей неприятно его внимание, стыд — оттого, что он не может прекратить это, отчаянье — оттого, что ему не приходится рассчитывать на взаимность. Тинвэ относилась ко всему братству тепло, но чувство это было ровным, дружеским. То же, что зацветало в груди у Леголаса, совсем не походило на дружбу. От этого бутона исходил жар, и, распустившись, он грозил выжечь его до тла. Леголас не знал — чувствовал — глупый цветок погубит его, но задушить росток в своей груди был не в силах. Слишком притягательным был ее взгляд, слишком сладкими казались ее губы, слишком бархатно звучал ее голос. Он готов был сгореть, если это будет ее огонь.

* * *

Дни на реке проходили в напряженном молчании. Сидя в лодке Леголас постоянно прислушивался к звукам по берегам, ожидая и страшась услышать тяжелую поступь или гнусное наречие, но пока не замечал ничего подозрительного. Но Тинвэ боится, что умрет здесь, значит на них рано или поздно должны напасть. Предчувствие беды разливалось по его венам, воздух был наполнен какой-то горькой обреченностью. Леголас убеждал себя, что этого не случится, что нет никакого рока и никакой судьбы, и они спокойно пройдут по Андуину до самого Рауроса, а потом также скрытно преодолеют болота. Она не умрет ни на реке, ни дальше, он не позволит этому произойти.

Первые ясные знаки присутствия на берегу орков он распознал на четвертый день их пути. Они преодолели поле Келебранта и теперь приближались к изгибу реки у Северных отмелей. Леголас отчетливо слышал содрогание земли, через несколько часов его заметил и Арагорн. Еще позднее, когда до уха Леголаса добрались звуки перебранок на темном языке, отряд решил сделать остановку и затаиться на время на правом берегу, у заболоченного устья Лимлита. Они переждали несколько часов, за которые урук-хаи, по их расчетам, должны были продвинутся по тракту и отдалиться от русла реки, и вновь принялись грести.

Но намного сильнее, чем присутствие орков и урук-хаев по берегам, его напрягала тень, иногда проскальзывающая по краю сознания. Он знал эту тень, он чувствовал, что она рыщет где-то по равнине. Назгулы снова покинули Мордор.

Вот и теперь, сидя на небольшой скрытой высокой травой поляне, где они устроились на ночлег, Леголас ясно почувствовал присутствие тени. Она скользила по грани его чувств, но размеренно приближалась и нарастала. Сидевшая в поле его видимости Тинвэ внезапно замерла. Она насторожилась и отставила в сторону тарелку. Понаблюдав за ней и увидев, как она хмурится тем больше, чем ярче становится тень, Леголас убедился, что она тоже ее чувствует. Это удивило его.

— Ты чувствуешь их приближение, — утвердительно проговорил он, подсев к ней.

— Да, — отозвалась она тихо, не посмотрев на него. — Они ищут меня, тень проскальзывает не первый раз.

— Они ищут весь отряд, Тинвэ, — возразил он.

— Да, но из-за меня, — сказала она и поджала губы, будто не желая дать следующей фразе возможность сорваться. Но слова были произнесены: — После моего трюка с огнем в день гибели Гендальфа враг узнал, что огненный цветок — это я. Теперь он ищет отряд именно из-за меня, но не знает, что кольцо тоже с нами.

— Это все только твои выдумки.

— Нет, Леголас, — возразила она, — я видела сон. Еще в Росгобеле. Я видела его глазами, — сказала она на грани слышимости, — и он знает как я выгляжу.

— И ты молчала?! — прошипел Леголас, разозлившись. — Нужно было оставить тебя под защитой, в Лориене!

Тинвэ зло на него зыркнула, но ничего не сказала. Она поднялась и направилась в сторону своего спального места, демонстративно игнорируя его рассерженный взгляд. Леголас отвернулся и уставился перед собой. Тревога за Тинвэ достигла своего апогея, он злился и на нее — за абсолютное отсутствие чувства самосохранения! — и на себя, не решившегося настоять на том, чтобы она осталась в Золотом лесу. Страшные мысли о ее судьбе крутились у него в голове, но он никак не мог их отогнать.

— Остроухий! — окликнул его Гимли, но он не услышал. — Заснул что ли? Леголас! — попытался Гимли привлечь его внимание еще раз, но он сидел также неподвижно. — Арагорн! Кажется, наш эльф сломался, — посетовал Гимли подошедшему Арагорну, на что тот только посмотрел в сторону друга и покачал головой.

— Не трогай его, Гимли, — сказал наконец Арагорн гному и уселся рядом.

Ужин сегодня был особенно вкусным, как бывало всегда, когда готовил Сэм, и Арагорн с аппетитом принялся есть. Разделавшись с похлебкой и достав из-за пазухи трубку, он вновь посмотрел в сторону Леголаса, в позе которого не изменилось решительно ничего. Он устало вздохнул. Это случилось ужасно не вовремя. Неосознанным движением Арагорн дотронулся до цепочки у себя на груди. Случалось ли это когда-нибудь вовремя?

В последующие дни Арагорн пребывал в постоянной задумчивости, было видно, что в душе своей он ведет непрекращающийся спор. Он был хмурым, говорил односложно и Леголас постоянно чувствовал исходившее от него напряжение. Впрочем, напряжение было будто разлито в воздухе. Гимли стал каким-то особенно вредным и постоянно пытался вывести его из себя, то вспоминая рассказы своего отца о темницах в недрах пещер Лесного королевства, то проходясь по самому Леголасу. В один из дней, когда они разгружали лодки и Леголас потянулся за лежавшей на дне секирой гнома, тот позволил себе усомниться, что эльф сможет ее поднять.

— Ваши нежные руки не приспособлены для серьезного оружия, — зло обронил Гимли и Леголас до боли сжал кулаки и едва сдержался. "Это кольцо" — пытался убедить он себя, лелея надменную мысль, что на смертных оно действует сильнее, а ему — эльфу — не пристало уподобляться их низменным страстям.

Но хуже всего вела себя Тинвэ. После их разговора о назгулах, она стала отстраненнее. Ее задор и доброжелательность, что так часто проявляли себя в Лориене, сменились угрюмостью. Она постоянно хмурилась и сводила свои черные прямые брови на переносице, почти не разговаривала с остальными и, кажется, тяготилась их компанией. Раздражение сквозило во всех ее чертах. Леголас стал замечать отблески красного в глубине ее глаз, а один раз на стоянке, когда Гимли долго не мог зажечь отсыревшие дрова от огнива, она, очевидно рассердившись, подожгла их по щелчку пальцев. Никто кроме Леголаса этого не заметил, а она не посчитала нужным рассказать. От ее прежнего расположения к хоббитам, с которыми она была близка на протяжении всего путешествия, не осталось и следа. На стоянках она старалась скорее отдалиться ото всех них и забраться в какой-нибудь темный угол, завернуться в плащ под кустом или деревом и стать такой незаметной, что можно было бы и вовсе подумать, что ее на поляне не было.

Ее раздражительность будто достигла апогея вчера на стоянке, когда она сперва обругала Гимли, по невнимательности промочившего ее вещевой мешок, а затем обрушилась на Пиппина, вместе с которым готовила ужин. Пиппин, по ее мнению, делал все не так: слишком крупно резал картофель, слишком много солил рагу, кажется, даже слишком громко дышал. В конце концов, выведенный из равновесия постоянными замечаниями, он дернулся и перевернул уже наполненный котелок прямо ей на ноги.

— Болван Тук! — отозвалась она и бросила на землю маленький ножик, которым резала морковь. — Гендальф был прав!

— Дура! — обозвал ее в ответ не выдержавший Перегрин.

Она задохнулась от возмущения, встала и резко направилась в сторону от костра. Сэм и Мерри помогли Пиппину закончить с ужином, но когда все было готово, она так и не показалась у костра, затерявшись в кустах возле самого берега. Леголас, надеясь, что она успокоилась, отнес ей ее тарелку горячей еды, но она отказалась ее брать.

— Не глупи, ты не ела весь день, — спокойно пытался он уговорить ее, но Тинвэ лишь сильнее натянула на голову капюшон плаща. Он оставил тарелку и ушел, решив, что в таком состоянии все равно не добьется от нее ничего.

Следующее утро прошло в том же напряжении. Тинвэ и Пиппин даже не смотрели в сторону друг друга, старательно пытаясь оказаться на максимальном отдалении. Но хуже всего было то, что в это утро умудрились переругаться между собой хоббиты. Леголас не понял причину конфликта, но Пиппин теперь озлоблено смотрел в сторону Мерри и, когда тот залезал в свою лодку и неуклюже поскользнулся, даже злорадно ухмыльнулся. Все происходящее было каким-то безумием, и Леголас лишь надеялся, что за время их дневного перехода, пока все рассредоточились по разным лодкам, напряжение стихнет и на вечерней стоянке между ними снова установится мир.

Он монотонно греб и вел сам с собой уже привычную борьбу, стараясь не смотреть на Тинвэ, но сегодня ему было не о чем беспокоиться, настолько глубоко она ушла в себя. Казалось, она не замечает не то что его взгляда, а вообще его присутствия в лодке. Она устроилась на дне на своем вещевом мешке, подтянула к груди колени, укрылась плащом и принялась смотреть в одну точку. Она наверняка уже тысячу раз пожалела о словах, сказанных Перегрину, но взять их назад и извиниться ей, конечно, не позволяла гордыня. Леголас жалел ее, он видел, как она измотана этой борьбой с влиянием кольца.

Весло беззвучно погружалось в воду во время очередного гребка и нос лодки разрезал гладкую поверхность спокойной реки. Два дня назад они преодолели изгиб Андуина у Южных отмелей и к вечеру сегодняшнего должны были дойти до порогов Сарн Гебир. Для только начавшегося койрэ было уже слишком тепло, будто мир окончательно пробудился. Леголасу это было непривычно, в Лихолесье в это время робкие лучи солнца только начинали заигрывать с деревом и камнем, а от теплого дыхания в воздухе по-прежнему разбегался пар. Здесь же по берегам и вовсе не было ни следа снега: видимо, он выпадал очень редко и сразу сходил. Рассматривая окружающий пейзаж Леголас не заметил, как Тинвэ заснула. Во сне ее напряженное лицо расслабилось и с него, наконец, спало выражение недовольства и раздражения. Черты ее разгладились, щеки порозовели от легкого речного ветра, а темные ресницы отбрасывали причудливые тени на нос. Он позволил себе без стеснения любоваться ей и почти перестал грести, отстав от оторвавшихся вперед лодок Гимли и Арагорна.

Но вот впереди послышался какой-то шум, привлекший его внимание и заставивший перевести взгляд. Гимли пробасил что-то недовольное, и Леголас ускорился. Мерри и Пиппин, плывшие вместе с гномом, громко спорили, и их голоса разбудили Тинвэ. Она растерянно огляделась по сторонам, и когда ее взгляд наткнулся на спорящих хоббитов, на лице проступило выражение вины и сожаления. Леголас с тревогой наблюдал за лодкой впереди, ссора распалялась. И вдруг, Мерри, весь красный и злой, вскочил на ноги и начал кричать на Пиппина.

— Я заставлю склочного Тука взять его слова обратно! — яростно вопил он.

— Ах так! — Пиппин также порывисто поднялся на ноги. — Вы Брендибаки совсем зазнались! Не знаете своего места!

И на этих словах Мерри резко толкнул Пиппина в грудь, а тот неуклюже заехал ему кулаком по лицу. Гимли начал кричать на них, но было поздно: хоббиты сцепились, лодка накренилась и Гимли не смог уже ничего сделать. Они перевернулись и в одно мгновение оказались в воде.

— Пиппин! — закричала Тинвэ в ту же секунду вскочив на ноги. — Они не умеют плавать! — скидывая с себя сапоги, с выражением полного отчаяния на лице сказала она Леголасу, и он не успел ничего ответить, как она выпрыгнула из лодки и поплыла вперед.

Одного беглого взгляда ему было достаточно, чтобы оценить обстановку. Их с Тинвэ лодка была ближе всего, Арагорн отошел от них очень далеко, и к тому же был ниже по течению. Леголас сделал несколько сильных гребков и, найдя глазами Мерри, тоже прыгнул в воду. Он принялся сокращать расстояние до хоббита, зная, что Тинвэ наверняка поплыла к Пиппину, а Гимли уж точно умеет плавать. Мерри отчаянно цеплялся за плывшее по воде весло, но его сильно сносило течением. Когда Леголас все же доплыл до него, тот из последних сил бил руками по воде, пытаясь закрепиться. Он подхватил хоббита со спины левой рукой. Осмотревшись, он увидел, что Гимли зацепился за свою лодку и теперь его вместе с ней сносит течением. Леголас поплыл, обхватив Мерри, в сторону гнома, который боролся с течением и направлял лодку к берегу.

Убедившись, что Мерри держится за лодку, Леголас нашел глазами Тинвэ и похолодел. Она плыла к Пиппину, которого снесло вниз по течению, но не успевала: хоббит барахтался в воде, не имея ничего, что помогло бы удержаться на плаву. Вот его макушка окончательно скрылась под поверхностью воды. Тинвэ увидела это, в два гребка доплыла до места, где он скрылся, и нырнула за ним. Леголас поплыл к ней. Вверх по течению продвигалась лодка Арагорна — слишком медленно! Тинвэ вынырнула, держа за шкирку Пиппина. Он был в сознании, в панике хватал ртом воздух и активно махал руками. Тинвэ не хватало сил, чтобы вытащить Пиппина, она еле держалась на воде сама. Наконец, Леголас преодолел разделявшее их расстояние и перехватил хоббита. Тинвэ облегченно легла на спину и тяжело задышала. Он поплыл к берегу, таща за собой Пиппина, и уже на мелководье его догнала Тинвэ.

Они выбрались на сушу. Пиппина трясло, он был весь белый и тяжело хватал ртом воздух. Леголас лежал на спине и никак не мог отдышаться, в висках стучала кровь. Тинвэ сидела на коленях перед Пиппином и плакала. Ее била крупная дрожь.

— Прости, прости меня, — говорила она хоббиту срывающимся голосом, но тот, кажется, был настолько потрясен, что не слышал ее.

Леголас сел и посмотрел вперед на реку. Гимли и Мерри выбрались на берег вместе с лодкой немного ниже по течению и теперь бежали к ним. Арагорн вылавливал из воды вещи, из его лодки виднелись тревожные лица Фродо и Сэма. Где была их с Тинвэ лодка Леголас даже не мог предположить, на обозримом участке реки не было никаких ее следов.

— Это я должен просить прощения, — в конце концов отозвался Пиппин на причитания Тинвэ. — Я был таким дураком, Искорка, — но Тинвэ лишь горче заплакала.

— Теперь я точно должна научить тебя плавать, — сквозь слезы говорила она, — зря ты тогда отказался.

Пиппин обнял ее и она уткнулась носом в его плечо. По лицу хоббита катились крупные слезы. Но вот к ним прибежал испуганный Мерри, который бросился к Пиппину и начал горячо просить у него прощения. Подошедший вместе с Мерри Гимли тревожно посмотрел на все еще тяжело дышавшего Леголаса и сел рядом.

— Я так понимаю, место для сегодняшнего привала мы выбрали, — проговорил гном, а Леголас только усмехнулся в ответ. — А ты неплохо плаваешь, — внезапно продолжил Гимли.

— Похвала от гнома? — искренне удивился Леголас. — Что ты сделал с настоящим Гимли?

И гном рассмеялся в ответ. Но вот наконец причалила лодка Арагорна и из нее выскочил сначала Фродо, а за ним и Сэм. Хоббиты побежали в сторону Пиппина, выслушивающего долгую и сбивчивую исповедь Мериадока, признававшегося во всех своих грехах. Арагорн вытащил лодку на берег и последним подошел ко всей компании.

— Третья лодка уплыла вниз по течению, — хмуро сообщил он. — Но это воистину наименьшая из потерь. Хвала Эру вы все живы! Тинвэ, — обратился он внезапно к ней. Она сидела отдельно от остальных и тихо всхлипывала после схлынувшей истерики, — в какой-то момент, я думал, что вы с Пиппином вместе уйдете под воду! Невероятно, что ты смогла его вытащить!

— Если бы не я, этого бы вообще не произошло, — тихо отозвалась она.

— Чушь! — ответил Арагорн.

— Нет, Арагорн, и вы все это знаете. Я стала невыносима последние дни и постоянно вас задираю. Я подчиняюсь кольцу, и чем мы ближе к стране врага, тем сильнее оно действует.

— Да брось, — ответил Мерри, — если кто и виноват, то это я. Я постоянно злюсь на Пина.

— Тинвэ, — наконец заговорил Леголас. — Я пару раз еле сдержался, чтобы не дать Гимли в ухо в ответ на его придирки, — услышав это Гимли уже было набрал воздуха в грудь, чтобы возмутиться, но вовремя спохватился и сдулся обратно под красноречивым взглядом Леголаса.

— Они правы, Искорка, — неожиданно заговорил Фродо. — Ты не виновата, никто из вас не виноват, — сказал он, по очереди посмотрев на каждого. — Это я. Я источник раздора. Мы все понимаем, что должно произойти.

— Что?! — неверяще переспросил Пиппин. — Да ты ни одного дурного слова никому не сказал!

— Но это я несу его. И только я должен дойти до конца. Арагорн, — Фродо развернулся к нему, — нам пора прощаться.

— Ты не пройдешь один к Роковой Горе! — ответил Арагорн, опустившись на одно колено, чтобы быть лицом к лицу с хоббитом.

— Конечно, он и не пойдет один! — резко отозвался Сэм. — Я дал слово Гендальфу, что буду с ним!

— Сэм... — попытался возразить Фродо, но его перебила Тинвэ.

— Оставь, Фродо. Сэм должен идти с тобой.

Осознание неотвратимости разлуки накрыло их тягостным молчанием. Несколько минут все сидели тихо, замерев на своих местах. Потом началось растерянное движение. Они расселись по двум оставшимся лодкам и направились вниз, в поисках третьей, в которой осталась основная часть поклажи. Им повезло: лодку прибило к берегу несколькими милями выше порогов. Забив мешки Сэма и Фродо лембасом и отдав им часть теплых вещей, отряд приготовился прощаться. Леголас видел, как Тинвэ ведет какой-то внутренний спор, комкая в руках свой плащ. Наконец, они обнялись и хоббиты пошли в сторону лодки, чтобы перебраться на левый берег. Сэм уже залез в лодку и протянул руку Фродо, как Тинвэ окликнула того.

— Фродо! — позвала она и быстро подошла к нему. Присев перед ним, она начала тихо говорить, и один лишь Леголас из всего братства смог разобрать ее сбивчивые слова. — Ты вернешься, Фродо, обязательно вернешься, не сомневайся в себе! — шептала она. — Я знаю, ты думаешь, что идешь к своей смерти, но это не так! И еще: доверяй Сэму. Он предан тебе как никто другой.

Фродо кивнул и слабо ей улыбнулся. Она крепко обняла его, и теперь уже точно простилась.

— Нельзя оставлять это все просто так на берегу, — говорила Искорка отряду, вынимая из своего вещевого мешка дополнительную рубашку, — если слуги врага обнаружат эту груду вещей, то сразу возьмут наш след.

Отряд принял решение избавиться от всего, кроме самого необходимого, и идти налегке. Искорка оставила с собой одно лишь тонкое одеяло, выложив и второе, толстое, и свою маленькую подушку. Избавилась она и от большей части посуды, рассудив, что из одной кружки при необходимости можно и есть, и пить, а также от сменной одежды и других мелких вещей. На дне вещевого мешка лежала теперь только аптечка, да ее тетрадь со словами на синдарине, которую она из сентиментальности не решалась выкинуть. Осмотрев остальных, она убедилась, что и они вынули почти всё. Провиант также решено было максимально урезать, оставив только необходимый минимум. Им предстояли голодные переходы, и Искорка уже заранее жалела хоббитов, крайне болезненно реагировавших на любое изменение рациона.

Вместе с кольцом, покинувшим отряд, с их плеч будто спала тяжелая ноша. Вязкий туман, растекавшийся между ними, рассеялся без следа, и за ним вновь проступили лица дорогих сердцу друзей. Легкость, внезапно возникшую в воздухе, заметили все, и между ними установился тихий и спокойный мир, омрачаемый лишь тревогой за судьбу Фродо и Сэма. Особенно остро изменения вокруг почувствовала Искорка. С ее шеи будто сняли удавку, мешавшую ей все это время дышать полной грудью, а глаза в одночасье стали различать не одни лишь черно-белые тени, а яркий и разноцветный мир. Хоббиты больше не казались ей назойливыми и беспечными, она вновь увидела в них добрых и веселых друзей, способных поднять настроение даже в самый тяжелый час. Арагорн, выглядевший последние дни зазнавшимся и высокомерным, вновь предстал перед ней мудрым и рассудительным. Ворчание Гимли перестало раздражать, в нем прочитались забота и беспокойство. Что же до Леголаса... Всю дорогу от Лориена ей казалось, что он недоволен ее присутствием в отряде. Сидя напротив него в лодке, она ловила на себе изучающие взгляды и думала, что он видит в ней слабую, ни к чему не способную женщину, из одного лишь упрямства идущую вперед. Ей казалось, что он оценивает каждое ее движение, замечает каждый неуклюжий шаг, и это вызывало ужасную злость и необъяснимую горечь. Когда же на стоянке, проболтавшись о своем сне, она услышала от него злое "нужно было оставить тебя в Лориене", у нее внутри и вовсе будто что-то оборвалось. Слышать это жестокое откровение из его уст отчего-то было особенно неприятно. Но теперь, глядя на Леголаса, она не находила и тени того раздражавшего ее недовольства. Он был неожиданно внимателен к ней и она удивленно вспоминала, что в сущности все эти десять дней он все время старался помочь. Сейчас, смотря на братство незамутненным взглядом, она стыдилась своих прежних слов и поступков, но особенно — мыслей. Все они проявляли заботу, а она в ответ лишь щетинилась и злилась.

— Надо собрать все и утопить в реке, — предложил Гимли. — А лодки спустить вниз по течению, пусть их разобьет о пороги.

Предложение Гимли все поддержали. Собрав все в одну кучу на ее теплом одеяле и добавив пару увесистых камней, Арагорн завязал концы и сбросил узелок с лодки на середине реки. Теперь можно было снова пускаться в путь. Расставшись с Фродо, они долго обсуждали, что теперь делать, какой путь избрать. Арагорн, конечно же, стремился в Гондор, но помимо прочего его занимала судьба хоббитов и Искорки. Братство распалось, кольцо более не в их власти и хоббиты могли бы спокойно вернуться домой. Впереди на своем пути Арагорн не видел ничего иного, кроме войны, на которой конечно не место не обученным ратному делу полуросликам и женщине. И если бы путь до Шира или Ривенделла был бы прямым и безопасным, он не раздумывая отправил бы их в дорогу. Но они были далеко от любых безопасных троп. Впрочем, такой вариант Арагорн все же предложил отряду.

— Покинуть тебя, Странник? В такой отчаянный момент?! — возмутился Мерри. Решительные выражения на лицах Пиппина и Искорки выдавали, что они абсолютно с ним солидарны.

— Мой путь ясен, Мерри, и проходит он через поле боя, — возражал Арагорн, — там место воинам.

— Арагорн, это бессмысленно, — вклинилась Искорка, — враг ищет хоббита, Мерри с Пиппином не выберутся отсюда живыми одни. По равнинам Рохана уже рыщет отряд урук-хаев и полуорков, которому приказано доставить любого полурослика в Изенгард.

На этом откровении Мерри и Пиппин переглянулись. Новость их явно не обрадовала.

— Что же, выходит выбора у нас нет, — признал Арагорн. — Сердце мое рвется в Гондор, но я знаю, что Белому Городу не выстоять без помощи Рохана.

— Ты хочешь идти в Эдорас? — догадался Гимли.

— Да.

— Но в Эдорасе нас не ждет теплый прием, — возразила Искорка. — Теоден под властью своего предателя-советника, его разум порабощен Саруманом и с нами нет Гендальфа, чтобы разрушить чары. Теоден будет до последнего сидеть в Медусельде и ждать, когда армия Изенгарда появится у него на пороге.

— И тогда у потомков Эорла не будет ни единого шанса на спасение. А их разгром погубит и Гондор, — возразил Арагорг. — Кроме того, — продолжил он немного помолчав, — в Гондоре я также не буду желанным гостем. Наместник Дэнетор не ждет возвращения короля, он считает род Исильдура недостойным правления. В конце концов, если мы не сможем образумить Теодена, хотя бы убедимся, что клятва Эорла не будет исполнена в этот темный час.

На это Арагорну уже никто не возразил. И вот теперь он снова вел их через равнины и пустоши широких роханских земель, петляя по голому камню и пожухлой прошлогодней траве и скрываясь в редких мелких пролесках. Отряд, лишившийся своей драгоценной сердцевины, старательно обходил любые натоптанные тропы и все время был начеку, опасаясь внезапного нападения. Но передвижение по лысой равнине, помимо своих очевидных минусов, имело и неоспоримые плюсы: также как и они сами, любые приближающиеся путники были для них как на ладони. В таких условиях слугам врага невозможно было застать их врасплох и подойти незамеченными.

Монотонность и однообразность переходов придавали некую обыденность их походу. День ото дня одинаковое солнце всходило на востоке и заходило на западе, день ото дня их ноги топтали сухую роханскую землю. Даже настороженность и нервозность Арагорна вклинились в ежедневную рутину: Искорка могла довольно точно предсказать момент, когда он остановит их, и вновь, как и сотню раз до этого, приложит ухо к земле или отправит Леголаса далеко вперед. Рутина добавляла спокойствия, хотя совсем избавиться от невеселых мыслей не получалось. Прокручивая в голове все произошедшее и сравнивая события со знакомой ей историей, Искорка никак не могла отделаться от ощущения, что все же все испортила. Напрасно они шли в Эдорас — у Рохана теперь нет шансов на победу. Некому сбросить чары с Теодена, некому подговорить энтов. Рохан падет, они просто тратят сейчас свое время на то, чтобы в этом окончательно убедиться. Нужно было сразу идти тропой мертвых... Но как же дунэдайн? Она оглядывала высокую фигуру идущего впереди Арагорна и пыталась убедить себя, что он знает, что делает. В конце концов, его вело не простое знание будущего, его вела сама судьба.

На ночевки теперь устраивались в низинах или в тени больших камней. Костров не разжигали — не было дров, да и готовить было особенно нечего, ели в основном остатки лембаса. Ночи все еще были очень холодными, и Искорка с тоской вспоминала свое теплое одеяло, лежавшее теперь где-то на дне реки. От холода она часто просыпалась ночью, переходя из глубокого сна в утомительную полудрему, не приносившую отдыха. Но по крайней мере, вместе с кольцом ее покинули мучительные видения, и она не жаждала их возвращения. Она не хотела подсматривать за врагом, не хотела укреплять эту связь, и потому старалась даже и не думать о Мордоре, огненном оке и Черных всадниках. Но иногда в ее снах все же проскальзывала беспокойная тень кольца: ей чудилось, будто оно, недоступное прямому взору, осело свинцовой тяжестью у нее на пальце; или виделось, как оно поблескивает где-то рядом, будто на периферии ее зрения. В таких снах она увязала, будто в сладком сиропе, и проснувшись замерзала еще больше. Вот и теперь, очнувшись от липкого видения, она перевернулась на другой бок и еще сильнее прижала колени к груди, пытаясь хоть немного удержать тепло. Кончик носа заледенел и она до самых ушей натянула свое тонкое одеяло, которым была укрыта поверх лориенского плаща. Ей чудилось, когда она погружалась в очередной сон, будто что-то тяжелое и мягкое опустилось на нее сверху. Разом стало теплее, и теперь уже она не просыпалась до самого рассвета. Утром она все также обнаружила себя укрытой одним лишь своим плащом и тонким одеялом. Но теперь уютная теплая тяжесть накрывала ее каждую ночь, стоило ей только чуть провалиться в сон, и дарила такой необходимый после долгого дня в пути отдых.

* * *

Они шли по равнине уже восемь дней и постепенно приближались к Эдорасу, когда размеренное течение их путешествия разрушил тревожный голос Арагорна.

— Всадник, — сообщил он, поднявшись с земли. — Один, но движется в нашу сторону.

Неожиданно все взгляды обратились к Искорке.

— Не смотрите на меня так, я понятия не имею, кто это. Не было никакого всадника, — развела она руками, — был отряд полуорков и урук-хаев, был конный отряд Эомера, что их перебил. Никаких одиночных всадников быть не должно.

Арагорн озадаченно потер рукой подбородок.

— Тогда, пожалуй, найдем укрытие и затаимся на время, — принял он решение. — Посмотрим, что это за конный.

Подходящее место для скрытного наблюдения они нашли не сразу. В конце концов им попалась удобная груда камней, образовывавшая небольшой полузакрытый грот, в котором они устроились, ожидая приближения всадника. Но подпускать его близко к укрытию не понадобилось: лишь только всадник показался на равнине, острый взгляд Леголаса различил его гондорскую броню, а немного погодя и рыжую макушку, и белый рог на поясе.

— Боромир?! — удивленно воскликнула Искорка, услышав описание конного от Леголаса. — Но он уже давно должен был добраться до Минас Тирита!

— Вот и узнаем, что его задержало, — ответил ей Леголас, и они не таясь выдвинулись навстречу Боромиру.

Тот заметил их не сразу — лориенские плащи хорошо маскировали своих владельцев — и потому отряду удалось застать на его лице выражение крайнего изумления.

— Не обманывают ли меня мои глаза? — проговорил Боромир, вплотную подойдя к ним. — Вы часть отряда, покинувшего Ривенделл на исходе ноября!

— Верно, — отозвался Арагорн. — Но ты выдвинулся прежде нашего.

— У меня нашлось много дел в пути, — и Боромир начал рассказывать им, как выйдя из Ривенделла он не последовал по Великому восточному тракту, а сразу свернул на юг и довольно долго шел скрытно. Двигаясь вдоль устья Бруинена, он без сложностей преодолел весь Эрегион и добрался до Лебяжего разлива уже к середине декабря. Однако дальше судьба не была к нему так благосклонна. — Я намеревался пересечь Гвалто вброд у Тарбада, также как и по пути в Ривенделл, но к переправе вышел уже глубокой ночью, — рассказывал Боромир отряду, — и решил дождаться утра. Но едва я прилег для короткого отдыха, как по кустам поползла холодная тень. Вначале я не придал этому значения: гондорского воина не запугать туманом, легшим на берег реки — но холод все надвигался. Наконец, мне почудился вдалеке стук копыт и я решил переходить реку немедля. Я с трудом успокоил лошадь, перебрался на другой берег, и решил более не останавливаться, но продолжить путь удалось лишь до первого густого пролеска. На меня напали дикие племена дунландцев, грабившие путников на Зеленом тракте. И если бы не отряд Теодреда, разведывавший обстановку в долине Гладуина, я бы не отбился от них... — Боромир замолчал и потупил взгляд.

— Теодред достойный сын своей земли, — разрушил повисшее молчание Леголас.

— Был достойным, — откликнулся Боромир. — Он погиб четыре дня назад в битве у Изенских бродов, и я не смог отплатить ему за спасение своей жизни, — и Боромир принялся дальше рассказывать печальные вести.

После спасения от дунладнцев он присоединился к отряду и закончил с ним разведку, показавшую тревожное положение. Саруман, о переходе которого на сторону врага Боромир поспешил предупредить Теодреда, вооружал дунландцев, нанимал их на службу и распускал нелепые слухи о жестоких нравах рохиррим. С этими вестями отряд вернулся в Эдорас, но король Теоден не был доволен докладом сына и не поверил в предательство Изенгарда. Слова Боромира разозлили его еще больше. В Эдорасе Боромир провел почти всю зиму, тщетно пытаясь призвать Теодена к объединению с Гондором перед лицом угрозы с востока. Он присоединился к отряду Теодреда и был с ним во время битвы у Изенских бродов.

— Я принес королю страшную весть о гибели сына, в надежде, что это заставит его одуматься и ответить на нападения Изенгарда, но тем лишь обрушил гнев на себя самого. Теоден обвинил меня в гибели Теодреда, и хуже того, обвинил весь Гондор в моем лице в забвении старых союзов. Он изгнал меня из Рохана, — сквозь зубы проговорил Боромир, — но прежде я еще успел сослужить ему службу. Вчера на закате с отрядом верного марке Эомера мы перебили большую группу темных тварей. На том я распрощался с рохиррим и теперь, наконец, следую по зову своего сердца в Минас Тирит.

— Выходит, Гондору не приходится рассчитывать на исполнение старых клятв, — заговорил Арагорн. Настал его черед делиться новостями, и он кратко рассказал Боромиру об их походе. На рассказе о нападении Черных всадников и гибели Гендальфа Боромир неверящим взглядом уставился на Арагорна, который предусмотрительно умолчал о роли Искорки. Боромир не мог поверить, что отряд почти сразу лишился волшебника, который в его глазах был единственной надеждой на успех всего предприятия. — Теперь мы держим путь в Эдорас, — закончил Арагорн свой рассказ, и Боромир устало вздохнул. Он не верил, что полурослик справится, а значит у Гондора оставалось все меньше шансов в этой войне.

— Не ждите радушного приема, — покачал головой Боромир и бросил угрюмый взгляд на остатки братства. Разношерстная компания, одетая в серо-зеленые лориенские плащи не внушала ему никакой надежды на успех, хотя он и был немало удивлен тем, что они все же выжили и забрались так далеко. Оставалось только надеяться, уговаривал он сам себя, что удачи этих шестерых хватит на весь Гондор.

— Арагорн, — заговорила в наступившей тишине Искорка, — не стоит ли нам последовать вместе с Боромиром?

По лицу Арагорна пробежала тень сомнения. Но уже в следующий миг оно было отброшено, и решительность снова взяла верх.

— Нет, я должен хотя бы попытаться призвать Рохан к союзу! Если король не захочет услышать меня, то может быть его племянник прислушается к голосу разума?

— Теоден заточит Эомера в темницу, ты же знаешь об этом, — возразила ему Искорка.

— Откуда такая уверенность? — спросил внимательно слушавший их Боромир.

Искорка и Арагорн переглянулись. Она не доверяла Боромиру до конца и боялась рассказывать ему правду.

— Я же ученица волшебника, — решилась она на полуправду. — Я могу заглядывать в будущее.

— Потому Элронд отправил тебя с отрядом? — внезапно проговорил Боромир, и она не стала возражать. — Но если это правда, нужно предупредить Эомера! Он движется со своей дружиной обратно в Эдорас, и не ожидает гнева короля!

Так вопреки всем сомнениям Искорки они вместе с Боромиром, рассчитывавшим перехватить по пути Эомера, направились в город. До столицы им оставалось не больше одного дневного перехода, но догнать конный отряд Эомера они, конечно, не смогли. Приближались к Эдорасу они в угрюмом молчании, настороженно ожидая реакции стражи на возвращение Боромира, да еще и в компании странных спутников. Расположенный на холме город хорошо просматривался издалека, и отряд на мгновение остановился, любуясь силуэтом золотого дворца на фоне заснеженных пиков Белых гор. Внутри крепостной стены Леголас уловил оживленное движение, и это всех насторожило. Искорка, не ожидавшая от этого визита ничего хорошего, глубоко вздохнула и надела на голову капюшон, пытаясь остаться неузнанной для шпионов врага.

— Ну что, идем? — обратилась она к отряду и они вышли на дорогу, ведущую к воротам в крепостной стене.

Они приближались к проходу и готовились в любой момент услышать голоса стражников, но их не последовало. Наконец, они подошли вплотную к воротам и обнаружили, что их никто не охраняет.

— Безумие! — воскликнул на это Боромир, и отряд беспрепятственно вошел в город.

Казалось, их появление осталось для всех незамеченным, что, впрочем, вполне объяснялось открывшейся их взглядам картиной. Эдорас был похож на растревоженный осиный улей. Между надворными постройками и домами коневодов, стоявшими прямиком за крепостной стеной, в невероятном оживлении ходили люди, нагруженные тюками и корзинами. На улицах были выставлены телеги, в которые спешно запрягались лошади и грузились корзины с едой и утварью. Все вокруг пребывало в хаотичном движении. Домашняя птица разбегалась по двору какого-то маленького хозяйства, ее ловила простоволосая женщина, причитавшая на незнакомом Искорке языке. Босоногие дети бегали по дороге и получали порцию отменной брани от налетавших на них взрослых. Перед домами выставлялись мешки с зерном и грузились на телеги. У небольшой кузницы, скрывшейся в отходящем от главной улицы переулке, выстроилась очередь из разновозрастных мужчин с простым оружием и даже рабочей утварью в руках.

Проходя мимо очередного двора Арагорн окликнул молодого мужчину, выходившего из сеней.

— Что стряслось в городе? — спросил он, и мужчина неохотно остановился. Вслед за ним из сеней выбежал ребенок, маленькая девочка, которую он подхватил на руки.

— Король отдал приказ собрать всех способных носить оружие, а остальных — отправить в укрытие, в Дунхарроу, — спешно ответил мужчина, усаживая девочку на телегу.

Искорка и Арагорн удивленно переглянулись.

— Но что заставило короля переменить свое решение? — спросил Боромир.

— Спросите тоже, господин. Не моего ума это дело! Да только после прихода волшебника в город все переменилось.

— Волшебника? — встрепенулась Искорка. — Какого волшебника?

Мужчина недовольно осмотрел ее.

— Волшебники не представляются простым конюхам, — ответил он и вернулся ко входу в сени, где стояли мешки, тюки и корзины, очевидно, приготовленные для отправки в Дунхарроу.

— Но как он выглядел? — не унималась Искорка. — Каким он был?

— Придурковатый старик. Как и все волшебники.

— Он был одет в белое? — нетерпеливо спросила Искорка мужчину, пока тот грузил тюки. — В белоснежные одежды?

— Белоснежные? — переспросил он, нагнувшись за корзиной с яблоками. — О нет, он был весь какой-то грязный.

— Серый?

— Скорее зеленый, — усмехнулся конюх. — Я бы даже сказал, замшелый, будто пару сотен лет пролежал под каким-нибудь деревом и теперь наконец выбрался на белый свет.

Но Искорка уже не слушала мужчину, на ее лице расцвела широкая улыбка. Она не могла сдержать нетерпения и ринулась вверх по улице в сторону дворца. Радагаст. Он здесь.

* * *

Искорка стояла перед рядом красиво украшенных копей и с интересом разглядывала их золоченые рукояти. Оказаться в числе остальных членов братства в оружейной комнате королевского дворца было большой честью, о которой она, после своего поистине провального знакомства с королем и его приближенными, не могла и мечтать. В полном соответствии с гордым званием ученицы волшебника, она выставила себя чудоковатой идиоткой перед Теоденом, его племянником и всей королевской стражей, когда вся в мыле после быстрого бега в горку появилась перед Медусельдом. Радость, охватившая ее при мысли о встрече с Радагастом, затмила все доводы рассудка и заставила ее побежать напрямик к хорошо охраняемым дверям дворца. Стражники, стоявшие возле золоченых колон прохода, недоуменно переглянулись, увидев неизвестную.

— Радагаст там? — без предисловий обратилась она к страже, восстанавливая сбитое дыхание.

Стража переглянулась.

— Ну же! Радагаст, волшебник! — повторила она свое восклицание. — Такой... Замшелый! С посохом ходит, — Искорка перебегала взглядом от лица одного стражника к другому. — Мог приехать сюда на кроликах.

— Кто вы такая? — задал наконец вопрос стражник, стоявший справа от входа.

— Я Искорка, — ничуть не смутившись представилась она. — Я ищу волшебника, сообщите ему обо мне!

Тут их разговор по-видимому заинтересовал кого-то более важного, двери открылись и перед Искоркой возник темноволосый мужчина средних лет, одетый в тяжелый доспех.

— Кто вы такая? — неоригинально повторил мужчина вопрос стражника. — И что вы делаете перед дверями дворца?

Искорка уже переминалась с ноги на ногу от нетерпения, она была уверена, что Радагаст где-то рядом.

— Меня зовут Искорка, — повторила она, привставая на носочки и пытаясь заглянуть в открытую дверь дворца. — Я ученица Радагаста, ну же, скажите ему, что я здесь!

Мужчина в ответ лишь внимательно ее осмотрел. Она упрямо посмотрела ему в глаза и поджала губы, сдерживая рвущуюся с языка колкость. Но тут из-за спины мужчины раздался голос:

— Все же стоило назвать тебя Торопыгой! — ворчливо заговорил Радагаст, и Искорка, воспользовавшись моментом, промелькнула мимо обернувшихся на голос стражников и попала внутрь дворца.

— Радагаст! — кинулась она на ему шею и с удовольствием вдохнула запах сладких трав, которым пропахла его одежда, да и сам он. — Радагаст! — повторила она куда-то ему в плечо, когда его левая рука прошлась по ее спине.

Он отстранился и посмотрел ей в лицо. На глаза навернулись слезы, и Искорка стерла их тыльной стороной ладони. Она скучала по Радагасту, безумно скучала, так, как скучают по дому в долгой и опасной дороге, как скучают по спокойной и простой жизни в минуты страха и неустроенности. Радагаст внимательно рассмотрел ее лицо и широко улыбнулся.

— Я тоже скучал, Искорка, — сказал он, и она сглотнула собравшийся у горла комок. — Но мы ведем себя слишком неучтиво для гостей королевского дворца, не находишь?

И только теперь Искорка опомнилась. За разыгравшейся сценой с недовольным выражением лица наблюдал статный мужчина, весь вид которого выдавал в нем королевскую особу. Рядом стояла молодая женщина: ну, конечно — Эовин; и недоуменно оглядывала ее фигуру. Искорка в тот же момент осознала, что это полный провал, и силилась найти слова, чтобы заполнить образовавшуюся паузу. Но и это не было бы такой катастрофой, если бы несколькими минутами ранее, пробегая по единственной мощенной улице Эдораса вверх, она не налетела на высокого роханского воина, не сумевшего вовремя опознать в ней угрозу и отойти с дороги. "Смотри куда идешь!" — недовольно прикрикнула она тогда на него, и продолжила свой бег, не зная, что только что познакомилась с королевским племянником.

И тем не менее, сейчас Искорка стояла в оружейной вместе с остальным братством и выбирала себе доспех. Первое нелестное впечатление от знакомства с ней, видимо, удалось сгладить остальным членам отряда, вошедшим в Медусельд почти сразу после ее воссоединения с Радагастом. Король Теоден был настолько рад возвращению Боромира, что ее фигура в миг перестала его интересовать. Он радушно принял его и учтиво извинился за свои прошлые поспешные слова. Впрочем, и остальные члены отряда заинтересовали короля.

— Хоббиты? — переспрашивал Теоден, с интересом рассматривая стоявших перед ним Мерри и Пина. — В наших краях вы герои детских сказок, не думал, что мне выпадет проверить их правдивость! Вы дорогие гости в Рохане, — обратился он уже ко всему отряду, — и мне жаль, что гостеприимство эорлингов вам придется познать в такой темный час. Но вы вольны укрыться в горах, вместе с моим народом.

— Мы не оставим сынов Эорла! — горячо ответил Арагорн. — Настало время нам поднять мечи вместе.

Так им выпала честь выбрать из личного обмундирования Теодена броню и оружие себе по нраву. Искорка провела рукой по гладким шлемам, украшенным конским волосом, и вгляделась в свое отражение в блестящем металле. Рядом с ней стоял Гимли и она, улыбнувшись, сняла с полки небольшой темный шлем с красивым витиеватым орнаментом и протянула его гному.

— Смотри, кажется этот сделан прямо для твоей головы, — проговорила она с улыбкой, заранее зная, что детский шлем самого короля сядет на голову Гимли как влитой.

— Хм, и правда, — проговорил гном, вертя шлем в руках. — Смотри, Леголас! Кажется, это то, что надо!

Стоявший в другом конце помещения Леголас посмотрел в их сторону и Искорка поспешила вновь перевести взгляд на золоченые шлемы перед собой. С Леголасом они разругались в пух и прах не далее, чем четверть часа назад, и она все еще чувствовала клокочущую в груди злость.

— Хочешь посмотреть на амуницию роханских воинов? — с улыбкой спросил он ее, когда они шли по коридору в сторону оружейной.

— Да, конечно, — улыбнулась она в ответ. — И не только посмотреть. Раз уж король Теоден не выгнал меня после моего неучтивого поведения, я с радостью выберу что-нибудь. Может быть, найдется подходящая для меня кольчуга?

— Но зачем она тебе? Даже лучшие роханские мастера не сделают кольчугу достаточно легкой для тебя, — возразил Леголас, и этот намек ее уколол, но она промолчала. — К тому же, в Дунхарроу она тебе не пригодится.

На это замечание она уже не смогла смолчать.

— С чего ты взял, что я отправлюсь в Дунхарроу? — ощетинилась она, сложив руки на груди.

— Но куда же еще, — недоуменно уставился на нее Леголас. — Это же решенный вопрос, вы с хоббитами присоединитесь к леди Эовин, — Мерри и Пиппин и правда уже приготовились к путешествию в горы и шли в оружейную скорее из любопытства.

— И кто же это решил? — разозлилась Искорка. — С чего это ты взял, что я не отправлюсь с вами в Хорнбург?

Тут уже вышел из себя Леголас. Он остановился и пораженно уставился на нее.

— Ты с ума сошла! Ты не отправишься в Хорнбург!

— Это еще почему? — она тоже остановилась и взглянула на него исподлобья.

— А что, неужели не ясно? — но на это его восклицание ответа не последовало, она лишь сильнее поджала губы. — Ты можешь умереть, Тинвэ! — горячо сказал он.

— Тоже мне, новости! Если ты вдруг еще не знаешь, я смертная! И я абсолютно точно когда-нибудь умру! — зло выплюнула она и широким шагом начала догонять остальных, гневно раздувая ноздри и сжав кулаки.

Признаться, Леголас застал ее врасплох. Она была так рада встрече с Радагастом и так воодушевлена мобилизацией Рохана, что даже и не задумалась, что будет делать сама. Никакого особенного желания ехать в Хельмову Падь, что бы она ни наговорила Леголасу, у нее не было, и уж точно умирать она не спешила. Но его снисходительное и в некоторой степени покровительствующее отношение взвинтило ее до предела. Теперь она активно выискивала себе не только доспех, но и какое-нибудь оружие, поскольку всерьез вознамерилась ехать в Хорнбург. "Что ты будешь делать на поле боя? На что ты надеешься?!" — вопил в ее голове голос рассудка, но она зло стискивала зубы и отмахивалась от него. Во что бы то ни стало, она хотела доказать эльфу... Она и сама не знала, что именно она хотела доказать.

Сзади нее раздался лязг и грохот. Она обернулась и обнаружила, что Пиппин перевернул стоявшие на полу в аккуратном ряду щиты и теперь виновато озирался по сторонам. Леголас и Арагорн уже выбрали кольчужные рубашки, и теперь помогали Пиппину восстановить порядок. Она подошла к ним и не глядя на Леголаса присоединилась.

— Ну что, выбрала себе что-нибудь? — зло спросил Леголас, игнорируя осуждающий взгляд Арагорна.

— О да! — не осталась в долгу Искорка. — Я нашла отличную кольчугу и прекрасную латную кирасу. Тяжелую, — добавила она из одного лишь упрямства. — И пожалуй, я возьму еще вот этот лук, — продолжила она, протягивая руку к висевшему на стене луку.

— Зачем? Ты же не умеешь стрелять!

— Вовсе нет! Все я умею!

— Прекратите перебранку, — не выдержал в конце концов Арагорн, и Искорка вышла из оружейной комнаты, демонстративно задрав подбородок.

На обед, который проходил в невероятной спешке из-за отправления роханских воинов в Хорнбург, Искорка пришла полностью готовая к отъезду, надев кольчугу и кирасу с выгравированной на груди лошадью прямо на свою привычную одежду. Тяжелый металл непривычно сковывал движения и был очень неудобным, но она вовсю делала вид, будто ничего необычного не происходит. Она уселась рядом с Радагастом и, сжав в руке вилку, принялась нанизывать на нее куски картошки и отправлять их в рот. Вилка стукалась о тарелку с неприятным звуком, но она продолжала с силой вонзать ее в картошку.

— Какой прекрасный доспех ты выбрала, — сказал ей сидящий рядом Радагаст.

— Спасибо, — ответила она ему, — но не все согласятся с тобой.

— Вот как? — удивленно поднял брови Радагаст.

— Да, Леголас полагает, что такие доспехи не по мне, — ответила она, поджав губы.

— Я этого не говорил! — упрямо возразил Леголас. — Я лишь сказал, что тебе не место на поле боя!

— О, значит, ты отправляешься в Хорнбург? — невозмутимо уточнил Радагаст.

— Да, ты возражаешь? — с вызовом ответила ему Искорка.

— Что? — удивленно спросил тот. — Нет, конечно нет. Ты будешь там действительно полезнее... Я что-нибудь придумаю, — он отвернулся обратно к своей тарелке.

— Придумаешь? О чем ты?

— Ни о чем, не обращай внимания. Тебе действительно стоит отправиться в Хорнбург, ты сможешь многое сделать. Я справлюсь как-нибудь сам.

— С чем справишься, Радагаст? — спросила она опять и он нехотя снова повернулся к ней.

— Признаться, — медленно начал он, — я рассчитывал, что ты окажешь мне помощь в одном деле и отправишься со мной в Фангорн. Но если ты приняла решение, я, конечно, не могу тебя ни к чему принуждать, — на этих словах Радагаст доел свой картофель, отложил вилку и встал с места. — Но мне пожалуй пора, не стоит задерживаться. Удачи в битве! — и на этом он развернулся и направился в сторону выхода из дворца, на каждый шаг тяжело опираясь на свой посох.

Искорка несколько долгих минут смотрела ему вслед и наконец решилась.

— Радагаст! Стой! — воскликнула она, вскочив с места и направившись к уже достигшему дверей волшебнику.

Наблюдавший за этой сценой с тихим любопытством Арагорн усмехнулся, и посмотрел на обескураженного Леголаса.

— Тебе есть чему у него поучиться, — проговорил Гимли, хлопнув того по плечу, и заливисто засмеялся.

* * *

В Фангорн Искорка и Радагаст направились верхом, планируя преодолеть путь до леса напрямик через равнину быстрее, чем отряды пеших и конных рохиррим доберутся до Хорнбурга. Без помощи леса у Рохана в этой битве было совсем мало шансов, но Радагаст, проведший до этого в Фангорне почти два месяца нисколько не сомневался в Древне.

— Мы с ним здорово поболтали, — делился он с Искоркой своими впечатлениями. — Энты, знаешь ли, мудрый народ, хоть и неторопливый.

В дороге Радагаст рассказал ей весь свой путь с момента их расставания у Беорна в сентябре. Когда Искорка поведала ему, что была в Росгобеле и нашла его послание, он широко улыбнулся, но сразу же погрустнел. Не оставалось сомнений, что он вспомнил свой старый дом и любимый лес, который теперь был потерян.

— Куда ты дел кроликов? — не могла не спросить она, когда речь зашла о Росгобеле.

— Ох, милая, они погибли, все до одного, — печально отозвался волшебник. — Я уехал на них из дома, но на тракте, недалеко от слияния Андуина и Келебранта, на меня напали полуорки. Уходя от погони, мы сорвались с обрыва, я успел в последний момент зацепиться за склон, но они разбились вместе с салазками, — он замолчал и устало прикрыл глаза. — После этого я долго блуждал по равнине, скрываясь от различных слуг врага, пока наконец не добрался до Фангорна.

— Мне так жаль, — искренне отозвалась Искорка, и Радагаст лишь устало кивнул ей.

Она тоже поспешила рассказать ему о своем походе, и история ее выдалась подробной и длинной. Она начала от самой их встречи с хоббитами в Бри, и не утаила ни одной подробности. Она делилась с ним всеми своими страхами, всеми сомнениями, раскрыла мельчайшие червоточины своей совести, и с каждым словом будто освобождалась от тяжкого груза.

— Я боюсь, Радагаст, — поделилась она с ним, когда усталые лошади перешли с рыси на шаг, — огня во мне будто стало больше, теперь я знаю, что смогу выпустить его почти в любой момент, стоит лишь разозлиться. Я превращаюсь в чудовище, да?

— Вовсе нет, — успокаивал он ее, — но ты должна научиться этим управлять. Зажги его сейчас.

— Что? Поджечь что-нибудь? — не поняла его она. — Тогда нужна какая-нибудь ветка или хотя бы трава...

— Нет же, тебе не нужно ничего, чтобы зажечь огонь. Если ты захочешь, он будет гореть у тебя прямо в руках.

Искорка с удивлением посмотрела на свою правую ладонь. Гореть в руках? Она попыталась представить это, но не получалось.

— Ты пытаешься нарисовать его у себя перед глазами, — заговорил наблюдавший за ней Радагаст, — но это неправильно. Ты просто должна велеть ему появиться, также как ты велишь своим пальцам сжаться или векам опуститься.

Она вновь перевела взгляд на руки. "Появись!" — подумала она, но ничего не происходило.

— Представь, как это произошло в предыдущий раз, — сказал Радагаст и она вспомнила, как подожгла дрова на стоянке.

"Зажгись!" — попыталась приказать она, но не выходило. "Зажгись!" — она буравила взглядом открытую ладонь, но ничего не происходило. Тогда она закрыла глаза и вернулась мыслями в тот вечер у Андуина. Было холодно, она вся дрожала, выбравшись из лодки, а Гимли все возился с дровами и никак не мог разжечь их. В груди родилось яркое чувство, это было раздражение. Она поймала его и начала будто распалять. Наконец, оно разлилось по всему телу и она щелкнула пальцами правой руки. Открыв глаза она увидела, как прямо на ее ладони горит огонек, но не обжигает ее, нет. От неожиданности она сомкнула пальцы, и он погас.

— Вот видишь, — сказал Радагаст. — Получилось.

Искорка внимательно посмотрела на свою ладонь.

— Но для этого всегда нужно будет злиться, да? — спросила она Радагаста.

— Нет, конечно нет, — отозвался он. — Просто сейчас тебе так проще. Попробуй в следующий раз воззвать к какому-нибудь светлому чувству.

Прошедший разговор погрузил ее в медитативную задумчивость, и несколько часов они ехали в полном молчании, пока Радагаст все же не сделал краткий привал. Они напоили лошадей и сами решили потратить несколько минут на отдых.

— Скажи честно, Радагаст, — она уселась на мягкую траву, избавившись от тяжелой брони, которую из чистого упрямства все же не сняла, — ты нарочно устроил этот спектакль на обеде, чтобы я поехала с тобой в Фангорн?

— Должна же ты была получить возможность не ехать в Хорнбург, не ударив в грязь лицом перед этим твоим эльфом, — ответил он, посмотрев ей прямо в глаза.

— Что? Никакой он не "мой эльф"! — возмутилась Искорка.

— О. Ну как скажешь, — не стал спорить Радагаст.

Несколько долгих минут они провели в молчании, пока она все же не заговорила.

— Леголас невыносим, — тихо сказала она, пытаясь оправдать в глазах Радагаста свое глупое поведение.

Радагаст изогнул правую бровь в немом вопросе. Под его взглядом Искорка отчего-то густо покраснела. Он усмехнулся.

— Тебе виднее, — сказал он, и это смутило пуще прежнего. — Вставай, надевай свою тяжеленную броню и залезай в седло. Нам надо поторапливаться.

И будто в подтверждение его слов, всю следующую ночь и весь день они провели в седле. Наконец, к вечеру второго дня они достигли границы леса. Лошади, которым Радагаст что-то ласково нашептал в уши, безропотно вошли с ними в лес, и несколько часов они продвигались в самую глубь. Искорке чудились в лесных звуках глубокие голоса, переговаривавшиеся между собой, но она списала это на свою усталость и общую таинственную атмосферу: на лес уже опустились сумерки. Но вот наконец Радагаст остановился сам и остановил ее. Он запрокинул голову и посмотрел куда-то наверх, и Искорка повторила его движение, но не увидела ничего особенного, кроме больших кустистых деревьев.

— Познакомься, Искорка, — внезапно заговорил Радагаст. — Это Древень. Он наша надежда в этот роковой час.

И тут Искорка увидела, как одно из огромных деревьев пришло в движение. Показались руки и ноги, она различила бороду, и, наконец, на морщинистом коричневом лице открылись большие и внезапно яркие глаза. Она шокированно уставилась на него.

— Здравствуйте, — сказала она внезапно осипшим голосом. — Рада познакомиться... Древень, — закончила она и заставила себя улыбнуться.

И, к ее немалому удивлению, Древень улыбнулся ей в ответ.

— Ночь сегодня на диво ясная, — тягучим гортанным звуком раздавалась вокруг речь Древня, и Искорка испытывала от этого звука неожиданное удовольствие. Они шли через лес вдоль небольшого ручья, и Древень рассказывал им, как прошел Совет энтов.

Лес Фангорн поразил Искорку до глубины души. Таинственный и загадочный, он не был похож ни на почти родной ей Росгобель, ни на теплое золото мэллорнов Лориена. Он был живой, но жизнь эта ощущалась не как совокупность жизней его обитателей, а как полная и самодостаточная жизнь единого большого организма. Лес дышал, разговаривал, двигался будто единым порывом, собирая тысячу тихих голосов в одну размеренную речь. Она удивленно слушала ее, но не ухом, а будто бы самим своим сердцем, всей своей душой. И речь эта отзывалась в ней мукой и тоской, лес страдал, оплакивал гибель каждого дерева, и Искорка чувствовала эту боль как свою. Она ощущала, как трепетно и гулко бьется большое и сильное сердце этого старого и мудрого зеленого мира, как оно испуганно замирает, встречаясь с острым топором где-то там, на самой опушке, как гневно клокочет, обнаружив гибель кого-то из своих обитателей. Яростная, отчаянная злость, обостренная болью, разливалась в самом воздухе и Искорка тоже пропиталась ей. Нет, этот лес не был злым, о нет! Он слишком долго был опостыло смиренным, безвольно тихим, но теперь проснулся и жаждал действовать.

Искорка удивленно остановилась, почувствовав, как что-то дотронулось до нее. Гибкая ивовая ветвь, будто рука усталого истощенного создания, опустилась ей на правое плечо. От этого прикосновения стало тоскливо. Она обернулась и окинула взглядом лысые деревья с редкими пожухлыми листьями, сиротливо державшимися за длинные ветки. Ей казалось, будто они обращаются к ней в немом призыве о помощи и смотрят на нее — внутрь ее, тысячью усталых глаз.

Но вот Древень остановился. Они достигли небольшой поляны у ручья, на которой их ждал еще один энт, и его-то уже никак нельзя было спутать с деревом. У него были длинные тонкие ноги, покрытые гладкой серо-бурой кожей. Руки с длинными гибкими пальцами были непропорционально огромными, а на голове, будто корона, выделялась зеленая короткая шевелюра. Тонкие брови его поднимались высоко на лоб, когда он рассматривал неожиданную гостью, а красные яркие губы складывались в кольцо, так, что Искорка все ожидала, когда же он издаст удивленное восклицание.

— Брегалад, — прозвучало его имя, и Искорка сразу его узнала: это тот самый энт, что любил компанию рябин, — волшебник просит нашей помощи, — продолжил Древень неторопливо.

Он чрезмерно подробно стал рассказывать Брегаладу об обстановке в Рохане, грядущей битве в Хельмовой пади и просьбах Радагаста направить в ущелье подмогу. Наконец, Древень перешел к поручению разыскать хуоров, и Брегалад, оправдывая свое имя, согласился быстрее, чем тот закончил предложение.

— Что теперь? — спросила Искорка Радагаста, когда Брегалад попрощался с ними и гигантскими шагами направился в глубь леса, пообещав привести хуоров в ущелье не позднее следующего утра.

— Идем, теперь мы должны торопиться, — ответил Радагаст. — Нужно успеть разыскать остатки людей Эркенбранда и сообщить им о битве.

* * *

Искорка стояла на склоне крутого зеленого холма и смотрела вдаль, в сторону широкой долины. Позади нее виднелся заостренный пик грозного Метедраса, белой иглой врезавшийся в ясное голубое небо. Солнце только поднялось над горизонтом, и Искорке казалось, что тревога в этот час была разлита в самом воздухе, забивалась удушливым туманом в ноздри и горло, и не давала спокойно и трезво глядеть на мир. Несколькими часами ранее они с Радагастом наблюдали, как колонны тяжело вооруженных урук-хаев, людей и полуорков покидают Нан-Курунир и отправляются на битву. Искорку поразило их число, в тот предрассветный темный час они бесконечным потоком лились из устья долины, и все не кончались и не кончались, повергая ее в ужас. Десятки тысяч хорошо оснащенных воинов армии Сарумана шли сейчас на встречу к едва ли двум тысячам защитникам Хорнбурга, половину из которых составляло ополчение, вооруженное чем придется. Искорка вспомнила молодое лицо конюха, встреченного ими по приходу в Эдорас, и скорбно подумала, что ему едва ли посчастливится увидеть вновь свою дочь.

Она оглянулась на Радагаста, что сидел сейчас на траве и курил свою извечную трубку. Искорка удивлялась, где волшебник брал трубочное зелье, по ее расчетам, пополнить запасы ему с начала декабря было негде, а курил он почти постоянно. Впрочем, рассудила она, Радагаст вполне способен был курить что-нибудь похлеще трубочного зелья, в Фангорне наверняка растет множество интересных трав.

— Почему мы медлим? — наконец задала она мучивший ее вопрос. Радагаст остановил ее на этом холме как минимум полчаса назад, и все это время она не находила себе места от тревоги.

— Мы не медлим, мы ждем, — спокойно отозвался он.

— И чего же мы ждем?

— Не чего, а кого, — ответ был полностью в духе Радагаста, и в другой ситуации это заставило бы ее улыбнуться, но не сейчас, когда армия Сарумана быстро продвигалась к Изенским бродам.

— О Эру! Ты неисправим! — воскликнула она и пнула ногой небольшой камешек, покатившийся теперь по траве вниз.

Радагаст не обращал на нее внимания, и она устало легла на траву рядом с ним.

— Нам нужно найти отряд Эркенбранда, он должен успеть добраться до ущелья раньше, чем начнется завтрашняя заря, — сказала она Радагасту.

— Успеем, — ответил он, выдохнув удушливый дым.

Искорка устало закрыла руками глаза, но решила не продолжать спор. В траве послышалось какое-то движение и она посмотрела в сторону звука. Создавая много шума, через траву продвигался маленький зверь. Искорка села и увидела, как Радагаст протянул вперед руку и на нее забралась мышь. Расположившись на открытой ладони, она встала на задние лапки, обнюхала воздух вокруг, смешно двигая черным носом, и, наконец, издала протяжный писк. Волшебник поднес ладонь близко к лицу, к самым своим глазам, и стал внимательно слушать.

— Что ж... — протянул он. — Ясно, — и он аккуратно посадил мышь обратно в траву. — Поторапливайся, что расселась, — обратился он уже к Искорке и она подавилась воздухом. — Быстрее, Эркенбранд стоит в низине, в десятке миль на юго-восток.

Радагаст быстро задвигался и мгновенно оказался в седле, так, что ей пришлось пришпорить свою лошадь, чтобы его догнать. Резвые роханские лошади, казалось, не ведали усталости и шли бодрой рысью много часов подряд, пока наконец среди равнины не показался лагерь людей Вестфолда, разбитый у небольшого ручья. Было уже далеко за полдень, когда они достигли первых сторожевых отрядов и в сопровождении хмурого и неразговорчивого дозорного направились в ставку.

Лорд Эркенбранд оказался подтянутым мужчиной очень высокого роста: такого, что когда при входе Радагаста и Искорки он поднял голову от карты и выпрямился, его макушка почти задевала потолок шатра. Он носил густые бакенбарды — очень нестандартные для Средиземья, подумалось Искорке; но впрочем сейчас они едва выделялись на покрытом многодневной щетиной лице. Одного лишь взгляда на лорда Вестфолда было достаточно, чтобы распознать долгие лишения, в которых он пребывал последнее время. Еще не старое лицо его выглядело измотанным: под глазами залегли тени, густые рыжие брови тяжело нависали, волосы были спутаны и неопрятны.

Он встретил нежданных гостей настороженно и неучтиво, подозревая в любом шпиона врага, но Радагаст, к немалому удивлению Искорки, умел убеждать и быстро завоевал его доверие. Когда же Эркенбранд увидел их лошадей, в которых опознал лучших животных из конюшни самого короля, то сразу расположился к волшебнику и его ученице и предложил разделить с ним трапезу.

— Значит, король лично отправился защищать Хорнбург? — задумчиво переспрашивал Эркенбранд, остановив свой взгляд на одной точке. — Не могу не порадоваться произошедшей перемене.

— Вам нужно выступать в путь как можно скорее, — продолжил Радагаст, — армия Сарумана должно быть уже достигла ущелья.

— Сколько людей вам удалось собрать, лорд Эркенбранд? — спросила Искорка.

— Меньше, чем хотелось бы. И почти все из них пешие, едва ли я наберу сейчас хоть один эоред.

Искорка кивнула. Пешие войны хуже конницы, но им на руку сыграет внезапность и давлеющая высота: враг будет обороняться из низины. Эти мысли она поспешила озвучить.

— Тогда не будем терять время, — поднялся со своего места Эркенбранд. — Благодарю вас за помощь. Куда вы отправитесь теперь?

Искорка посмотрела на Радагаста и под ее внимательным взглядом он заговорил.

— Я собираюсь отправиться в Изенгард. Пора бы нанести визит моему старому товарищу. А Искорка, — он посмотрел на нее, — вполне может помочь вам.

— При всем моем уважении, — подняв брови высоко на лоб начал говорить Эркенбранд, — я сомневаюсь что одна конная единица сможет значительно усились наше наступление.

— Я думаю, лорд Эркенбранд, вашему наступлению не помешает немного огня, — Искорка хитро улыбнулась. — Есть одна идея... Сколько у вас лучников?

* * *

Переброска войска Эркенбранда в Хельмову падь началась при свете заходящего солнца, но основной путь им пришлось преодолевать по темноте. Искорка ехала с отрядом лучников, которых в ополчении Вестфолда нашлось добрых пару сотен. План ее был до неприличия прост: она собралась поджечь стрелы во время наступления лучников и тем самым не только увеличить силу их атаки, но и напугать не ожидающих таких спецэффектов врагов. Когда она поделилась своим планом с командующим, он не поверил ее словам.

— Поджечь разом все стрелы? — скептическим тоном спрашивал он, отдавая суматошные приказы о сборе лагеря.

— Да, — спокойно отвечала Искорка. — Я же ученица волшебника. И имя у меня, так сказать, говорящее.

— У меня нет столько горючего, чтобы пропитать наконечники, — продолжил он. — Да и против живой силы противника это будет малоэффективно. Огонь погаснет еще в воздухе, а небольшое пламя не причинит вреда. Мы лишь зря потратим стрелы.

— Горючее не понадобится. И мой огонь не погаснет, — ответила она и, видя его недоверчивый взгляд, сосредоточилась, зажала кулак и после небольшого усилия раскрыла ладонь с горящим на ней огоньком. Брови Эркенбранда поползли вверх. — Дайте мне пару стрел для тренировки, и я подожгу наконечники безо всякого горючего.

— К чему тогда стрелы? К чему вообще мои воины, если вы можете просто поджечь полчища врага?

— Вы меня переоцениваете, лорд Эркенбранд, — смутилась Искорка и отвела взгляд. — Я на это не способна, — проговорила она, все также смотря себе под ноги, и поспешила откланяться.

Конечно, она вспомнила тот свой поступок в Ирисной низине, но признаваться в совершенном отчего-то не хотелось. Она не раз и не два думала о том случае, но воспоминания приносили только стыдливый страх. Ни слова Радагаста, ни отношение братства не могли убедить ее, что та жгучая разлитая по жилам ненависть была нормальной. Она боялась ее; ей казалось, что стоит ей лишь чуть-чуть поддаться порыву, и ненависть поглотит ее целиком, накроет, словно волна бушующего моря, утащит с собой на самое дно, где не останется ничего от нее — ничего, кроме безудержного огня. И тогда родится чудовище, которое не будет знать ни любви, ни доброты, ни жалости. Закрывая глаза, она видела себя со стороны, с горящими красным огнем глазами, с хищной ухмылкой на лице посреди выжженной черной пустоши. Этого нельзя было допустить.

И вот теперь она ехала с лучниками Эркенбранда и тревожно вглядывалась в темноту впереди. Рядом с ней неспешно переставляла копыта лошадь Эрлинга — очень юного командира отряда лучников, который с неожиданным спокойствием отнесся к ее участию в наступлении и всей этой авантюре с огненными стрелами. Эрлинг был членом личной дружины Эркенбранда, в которой занял место своего погибшего отца, и Хорнбург был его домом. В крепости остались его мать и маленькие братья — об этом он спокойно рассказывал Искорке по пути. Он говорил о войне без волнения, словно описывал что-то, что составляло естественную рутину его жизни. Казалось, он был абсолютно готов к смерти в бою, готов в любую минуту расстаться с жизнью, как до него это делали его предки. Его покорность судьбе и смиренность удивили Искорку и она отстраненно спрашивала себя, все ли воины так спокойно шли в бой. Арагорн, Леголас и Гимли, что чувствовали они? Тревога проскальзывала в сердце, когда она представляла их лица, но она уверенно гнала ее прочь.

Спуска в ущелье войско достигло только ближе к рассвету. Час был темный, луна была уже низко над горизонтом, готовая уступить свое место яркому весеннему солнцу, но пока ни один его луч не пробивал мглу. Войско остановилось и построилось для атаки. Искорка окинула взглядом долину. Вся она, вплоть до самой крепости, была заполнена полчищем вражеских воинов. До сей поры рохиррим проигрывали, но они здесь чтобы переломить ситуацию. Она попыталась рассмотреть, что происходит у крепостных ворот, но было очень далеко и ее глаз не различал ничего, кроме движения множества темных фигур. Тогда она обратила взор к противоположной — восточной — части ущелья. Ее стремительно накрывала расползающаяся тьма, спускавшаяся вниз по склону. Это хуоры, которых привел Брегалад, поняла она. Значит, пора начинать. Искорка оглянулась на Эрлинга и кивнула ему в знак своей готовности.

— Лучники! — выкрикнул он, взметнув в воздух руку. — Стрелы наложить!

Раздался треск сгибаемого дерева и свист натягиваемой тетивы.

— Приготовиться! — на этих словах Эрлинга лучники подняли луки в воздух и Искорка сосредоточилась на наконечниках стрел.

Она закрыла глаза и очень тихо сказала "вспыхни!". По удивленным восклицаниям, доносившимся до уха, она тотчас поняла, что все получилось. Эрлинг отдал команду. Сотня стрел градом обрушилась на позиции врага, огонь охватил темные фигуры внизу и стал расползался по траве. Искорка окидывала взглядом долину и видела, как огонь отвоевывает себе все больше пространства, и как безуспешно орки пытаются его потушить. Лучники снова наложили стрелы, и снова прозвучал приказ обрушить огненную лавину вниз. В темноте предрассветного часа их наступление, внезапно озарявшее позиции врага и выхватывавшее горячим отблеском отдельные фигуры, выглядело устрашающе. Служащие Саруману дунладнцы, не имевшие латного доспеха и вооруженные самым простым оружием, первыми в панике ринулись прочь, в глубь ущелья, но небольшие отряды орков, оказавшиеся в арьергарде, быстро перегруппировались и приготовились обороняться.

Лучники залпами выпускали стрелы, которые Искорка все поджигала и поджигала, но вот, в конце концов, колчаны опустели, стрелы кончились.

— Мечи к бою! — отдал следующую команду Эрлинг, и лучники, превратившиеся теперь в простых пехотинцев, с криком двинулись в атаку.

За ними последовали остальные части войска Эркенбранда. По сравнению с полчищем врагов, их людей было немного, но эффект неожиданности все же сработал: орки и дунландцы, не ожидавшие появления дополнительных сил рохиррим и не знавшие их истинное число, дезориентированные атакой не гаснущего огня, в панике оставляли свои позиции и разбегались прочь. Войска Вестфолда воодушевленно бросались вперед и Искорка чувствовала пьянящий задор, объединяющий ее с окружающими людьми. Повинуясь общему порыву, она тоже пришпорила свою лошадь и стала частью атакующего потока. Она достала из ножен свой меч, следуя скорее примеру других, чем намерению им воспользоваться. И тут наконец забрезжил долгожданный рассвет, настойчивыми и упрямыми лучами ложась на блестящие шлемы и доспехи рохиррим и отражаясь от тысячи стальных мечей. Она гнала лошадь вперед и улыбалась. Атакующие быстро спустились вниз и вот она уже была на поле битвы. Послышался лязг металла. Брошенный поверх головы лошади взгляд выхватывал только отдельные фигуры. Разгоряченная и опьяненная своей силой, быстрая и ловкая, она пустила коня в галоп.

Вражеское войско хаотично разбегалось прочь, но преследовать его никакой необходимости не было — битва была уже выиграна, и она торопилась соединиться с остатками воинства Рохана, там, в западной части плоскогорья, где уже различима была статная фигура Теодена верхом на белом жеребце. Искорка улыбалась. Она пришпорила коня и все старалась увидеть рядом с королем своих друзей. Вот она уже разглядела усталого Арагорна с Андурилем в руках, вот мелькнула рыжая голова Боромира. Она все приближалась к воинам и искала взглядом третьего всадника, которого узнала бы из тысячи. Она приближалась, и уже различала выражения лиц Арагона и Теодена, но так и не находила его.

Тревога закралась в сердце. "Глупости" — успокаивала она сама себя, — "ты-то знаешь, что с ним все хорошо". Но тревога нарастала, ее глаза метались по собравшимся, но никак не находили его, зато ловко выхватывали на поле битвы изуродованные тела. Ее лошадь, перешедшая в рысь, ловко перепрыгивала через порубленные трупы людей, урук-хаев, орков, и тошнота неминуемо подступала к горлу. Трава была залита кровью, как она не заметила этого ужаса раньше?! Их атака, начавшаяся в темноте и продолжившаяся для нее в состоянии безумной эйфории, не дала оценить количество падших воинов, но теперь она никак не могла успокоить бешено бьющееся в груди сердце. "Где он? Где же?!" — забилась в голове мысль. Некстати вспомнилось, как они расстались в Эдорасе, перед глазами встала их ссора и ее упрямые слова, сказанные со злостью и упреком. Как это было глупо!

Она еле успела остановить коня, достигнув основной группы людей, и резко выпрыгнула из седла. К ней направлялся Арагорн, но это сейчас было ей безразлично, она искала глазами только его. Протискиваясь среди пеших и конных, она улавливала любую светловолосую фигуру, но то все были золоченые локоны рохиррим. Перед глазами снова возник угрюмый Арагорн, и кажется, что-то сказал, но она отмахнулась. В отчаянии она выговорила слово, всего лишь имя, и из-за спины, будто в ответ на ее зов, раздался долгожданный голос. Она обернулась и, наконец, увидела его, испачканного в орочьей крови, но живого — о, Эру! — живого! В одно мгновение она оказалась рядом и в порыве неуемной радости кинулась ему на шею. Он крепко обнял ее в ответ и из глаз брызнули непрошеные слезы.

— Ты жив, ты жив! — вырвалось у нее тихое восклицание, но тут она спохватилась и быстро отстранилась. — Я боялась потерять тебя, — начала она оправдываться, но становилось только хуже. — Вас! Я боялась потерять... Кого-то из вас! — неловкость окончательно овладела ей, краска залила лицо и она поспешно опустила глаза. Ей стало очевидно, что со стороны накрывшая ее внезапно паника выглядела в высшей степени странно.

— Мы с Арагорном и Боромиром в порядке, — отозвался Леголас, — я потерял лошадь и долго пробирался сюда. Но я не вижу Гимли... — обеспокоенно закончил он.

— Да что с ним станется, он в пещерах с Эомером, — беззаботно ответила она, но, спохватившись, продолжила: — хотя, конечно, основания для беспокойства есть. Гимли! — прокричала она обернувшись. — Никто не видел тут гнома? — в пустоту спросила Искорка и поспешила отойти от Леголаса, отчаянно делая вид, что ищет Гимли.

Она удалилась от него, стараясь сгладить неловкость и убедить саму себя, что никакой неуместной радости не испытывает. Но в груди будто пойманная птица в руках билась только одна мысль, одно лишь пьянящее разноцветное счастье. Она не видела взгляд, которым проводил ее Леголас, и не знала, как безуспешно тот пытался стереть с усталого лица улыбку.

Гимли вскоре отыскался в толпе рохиррим и Искорка поспешила также крепко обнять его. Она нарочно продержала руки на спине гнома излишне долго, до того момента, пока он сам не начал отстраняться. Гимли выглядел потрепано, его голова была перевязана, и она участливо выслушала рассказ о его ранении. Стоявший рядом Эомер не отрывал от нее изучающего взгляда и наконец заговорил.

— При первой встрече вы не показались мне воительницей, сейчас же я удивлен! Как вы попали на поле боя?

— С отрядом Эркенбранда. Мы с Радагастом нашли остатки его людей и сообщили о битве, — и Искорка кратко рассказала им о произошедшем. — Так что вряд ли меня можно назвать воительницей, лорд Эомер, я всего лишь мелкий поджигатель, — усмехнувшись, резюмировала она.

— Но выглядело впечатляюще, — раздался позади голос Боромира. — Сколько еще тайн хранит ученица волшебника?

— Меня разжаловали из рыночной торговки? — беззлобно усмехнулась она, обернувшись на звук.

— Я в очередной раз готов извиниться за свои резкие слова.

— Не стоит, — поспешила возразить Искорка, — я не держу зла, просто говорю быстрее, чем думаю, — она заправила за ухо выбившуюся из косы прядь и устало улыбнулась.

Только теперь, когда напряжение спало, она поняла насколько вымотана их ночным переходом и атакой. Руки и ноги тяжелели, латный доспех и кольчуга внезапно стали ощущаться на плечах. Сколько она уже не спала? Искорка вернулась к своей лошади и, вынимая из поклажи флягу с водой, прокручивала перед глазами события предыдущих дней. По всему выходило, что на короткий сон они останавливались только в Фангорне. Сделав несколько жадных глотков воды, она вылила оставшееся содержимое фляги себе на лицо и с удовольствием смыла грязь и пот. Ветер приятно холодил мокрую кожу и она закрыла глаза, наслаждаясь этим мимолетным чувством расслабления и покоя.

Подошел Арагорн. Они условились, что отправятся малой дружиной в Изенгард, как только отдохнут после битвы, и Искорка поспешила пройти к месту, где уже разбивались шатры. Отдав лошадь кому-то из рохиррим и забрав невеликую свою поклажу, она сняла наконец свой доспех и устало привалилась спиной к дереву. Оглядев поляну, она поразилась бодрости окружавших ее людей: они спешно разбивали лагерь, готовили еду и ставили шатры, у нее же оставались силы только на то, чтобы перевернуться на бок и устроиться спать прямо под деревом, положив под голову свой лориенский плащ. Едва ее тело приняло горизонтальное положение, она отключилась.

Проснулась она от того, что что-то коснулось ее плеча. С трудом разлепив глаза она увидела перед лицом кусочек зеленого рукава и сразу опознала его.

— Леголас? — спросила она, почувствовав, как на плечи и спину опустилось что-то тяжелое и теплое.

— Прости, не хотел тебя разбудить, — ответил он, посмотрев ей в лицо сверху вниз, — но ты спишь на холодной земле уже несколько часов.

Она протянула руку и ощутила на плече колючую шерсть плаща.

— Может быть, переместишься в шатер? — продолжил он, но она прислушалась к себе и не нашла сил встать.

— Нет, тут не холодно. Все же день. Я еще немного полежу, — ответила она и Леголас поднялся.

Она снова прикрыла веки, готовая вернуться к своим снам, но тут странная мысль пришла ей в голову, и она окликнула его.

— Леголас, — он остановился и обернулся через плечо. — Скажи, это ты? Ты укрывал меня на наших ночевках по пути в Эдорас?

Леголас молча кивнул и отвернулся. Искорка закрыла глаза и прикусила губу. Она натянула плащ на шею и лицо, спрятав самый кончик носа и вдохнув тяжелый запах ткани, и спокойно уснула.

* * *

— Выходит, тебе удалось запереть его в башне? — несколько удивленно спрашивала Искорка угрюмого Радагаста, сидевшего в задумчивости на ступенях Ортханка, пока остальные члены их прибывшего в Изенгард отряда слушали перепалку между Теоденом и его бывшим советником. Периодически до них доносился тягучий голос Сарумана, суливший Теодену и его людям всяческое покровительство.

— Ты спрашиваешь, как у меня хватило на это сил? — нисколько не смутившись переспросил он, повернув голову и посмотрев ей в глаза. — Я и сам не знаю. Саруман намного более сильный майа, он опытнее и искуснее меня. Но он сотворил такое великое зло... — Радагаст поджал губы, опустил взгляд и на мгновение замолчал. — Я не поверил своим глазам, когда увидел, что сделал он с долиной Нан-Курунир. Я бывал тут раньше, здесь жили многие добрые звери. А как дивно распускались на этих склонах ландыши! Долина заполнялась сладким запахом, я любил бывать тут по весне... Он же все уничтожил, прекрасно осознавая, что делает. Он истребил здесь все живое, пошел против воли самой Йаванны. Я не сдержался, когда почувствовал горе и страдания этого места. Я вышел из себя, и кажется обрушил на него всю ту злость, что испытывали жители этой долины и этих лесов.

Радагаст снова отвернулся от нее и посмотрел вдаль. Искорка ничего не ответила и лишь погладила его по плечу. Он шевельнулся, погрузил руку куда-то за пазуху и что-то достал оттуда.

— Вот, смотри, — в ладонях Радагаста оказался небольшой ёж. — Я нашел его здесь, недалеко. Колдовское пламя Сарумана подпалило ему лапы, — он аккуратно перевернул зверя и Искорка увидела красные ожоги на темных кожистых лапах. — Ему очень больно, он не может сам передвигаться. Но его я вылечу, а вот остальным его сородичам не повезло дождаться моего прихода, — Радагаст замолчал и внимательно посмотрел на зверя у себя в ладонях.

— Должно быть, он напоминает тебе Себастьяна, — проговорила Искорка. Радагаст улыбнулся и кивнул. — Кстати, я все хотела тебя спросить, приходил ли, пока ты был в Росгобеле, Лучик?

— Нет, я его давно не видел, — покачал головой Радагаст, — но сойки рассказали мне, что он жив, был жив в начале декабря. Он уходил севернее и охотился вблизи жилищ беорнингов.

Искорка кивнула и уставилась на носы своих сапог. Она все думала, пал ли уже Росгобель, и что стало теперь с лесом и его обитателями.

— Я думаю, чары уже развеялись, Искорка, — будто подслушав ее мысли сказал Радагаст, — но надеюсь, что многим удалось выжить. Лес еще не потерян до конца, я не верю в это, для него еще есть шанс, — он замолчал и убрал ежа обратно за пазуху. — Я собираюсь в Лориен, — заговорил он снова посмотрев ей в глаза. — Я надеюсь, что мне удастся убедить Владык вступить в войну и выступить против Дол Гулдура. Тогда можно будет побороться за спасение Росгобеля.

— Я не просто верю, я знаю, что у тебя получится, — улыбчиво ответила Искорка и положила руку ему на плечо. — Лориен вступит в войну, Лихолесье будет отвоевано.

— Ты можешь поехать со мной, — продолжил Радагаст. — Ты больше не властна над судьбой кольца, отряд ваш распался и дороги разошлись. Может быть, и тебе пора выбрать свою?

Искорка растерялась. Она не думала о том, чтобы покинуть отряд, хотя из уст Радагаста такой вариант звучал логично. Она устремила взгляд в сторону собравшихся возле Теодена и выловила фигуру Арагорна. Он не нуждался более в ней, промелькнула в голове мысль, он все знает и теперь ему осталось только исполнить предначертанное. Глаза переместились на Боромира. Он остался жив, она сделала для этого все, что могла. Если он теперь и погибнет, то как доблестный воин, в лучах славы и почета, и она никак не сможет этого предсказать. Взгляд скользнул дальше по фигурам Леголаса и Гимли. Она стиснула челюсти и опустила глаза. В их судьбе тоже все ясно. Выходит, нет никаких причин ей оставаться с ними. Эта мысль вызвала неприятное тянущее чувство в груди, но она проигнорировала его и уже открыла рот, чтобы ответить согласием. Но Радагаст заговорил раньше.

— Я вижу, многое изменилось с тех пор как ты присоединилась к отряду. Останься, следуй зову своего сердца.

— Может быть, я буду полезна при обороне Минас Тирита? — тихо сказала она в пустоту, перебирая пальцами кончик своей косы.

— Да. Определенно, — ответил Радагаст и она посмотрела на него.

Он улыбался своей доброй широкой улыбкой и в уголках его глаз собирались тоненькие веселые морщинки. Она тоже улыбнулась, подсела ближе, положила голову на его плечо и ощутила крепкую и теплую руку позади себя. Так они сидели в тишине на ступенях башни, пока в нескольких метрах впереди них с грохотом не приземлился черный блестящий шар, разбивший каменные ступени древней башни.

— Какой же Грима все-таки идиот, — спокойно проговорила Искорка.

Она поспешила подобрать палантир и завернуть его в снятый с себя плащ.

— Ты его законный владелец, — сказала она, передавая палантир переместившемуся на ступени башни Арагорну, и почувствовала на себе тяжелый недовольный взгляд. Боромиру, стоявшему рядом, не понравилось это замечание, но Искорка не собиралась сглаживать свои слова. Арагорн станет королем, хочет того Боромир или нет. — Палантир будет подчиняться тебе как королю Гондора, — продолжила она, глядя Арагорну в глаза, — даже враг не имеет над ним такой власти.

Арагорн кивнул и убрал завернутый в кусок ткани шар к себе в мешок.

— Что ж, вам пора возвращаться в Эдорас, готовиться к новому походу, — обратился к королю вставший со ступеней Радагаст. — На этом наши пути расходятся.

— Я безмерно благодарен вам, Радагаст Бурый, за свое спасение. Жаль, что вы покидаете нас, — ответил на это Теоден.

— О, вместо меня остается Искорка, — смеясь ответил он. — Она — куда более ценное приобретение, — на этих словах он подмигнул ей, а она подошла ближе и обняла его.

— Я буду скучать, — сказала она ему в ухо, не разомкнув объятий.

— Я тоже, — ответил он и продолжил очень тихо, — будь осторожна. Враг ищет тебя, не думай, что он забыл об огненном цветке.

— Не беспокойся. Он не знает, где я, — также тихо ответила Искорка и разомкнула объятия. — Ну что, возвращаемся? — обратилась она к стоявшим на ступенях членам братства и Боромиру. — Только нам нужно на обратном пути заглянуть в кладовую стражников у ворот кольца Ортханка.

— Зачем? — пробасил Гимли. — Думаешь, король Теоден внезапно откажется нас кормить?

— Нет, — усмехнулась Искорка, — но я знаю пару хоббитов, которые будут готовы душу продать за бочоночек "Лонгботтомского листа" из этих кладовых.

Гимли громко засмеялся и его смех подхватили остальные. Искорка обернулась и еще раз посмотрела в глаза Радагаста. Она прощалась с легким сердцем.

Орки, вокруг нее повсюду были орки. Они стояли по краям узкого коридора, оторопевшие от ужаса, с безумными глазами на уродливых лицах, с перекошенными ртами и гнилыми отвратительными зубами. Они были ничтожными, маленькими, грязными порождениями тьмы, не достойными даже падать ниц к ее ногам, как это происходило сейчас, когда она продвигалась по коридору. Она смотрела на них будто сверху, с высоты исполинского роста, каким никогда не отличалась, и в груди у нее разливалось омерзение и брезгливость. Запах крови, пота и нечистот проникал в ноздри и заставлял ее пренебрежительно морщиться. Кожу холодил стальной доспех, покрывавший ее всю, до самой макушки, и будто прикипевший к лицу. Один из орков перед ней нерасторопно наступил своему соседу на ногу и тот взревел в крике боли. Волна гнева прокатилась по телу, и, быстрее чем она успела это осознать, громадная правая рука выхватила из ножен меч и опустила его на шею сначала одного нарушившего порядок орка, а затем и на другого. Черная кровь брызнула в разные стороны, вызвав у нее удушающее чувство тошноты, через которое будто изображение на негативе проступало удовлетворение и сладкое наслаждение. Упавшие замертво орки были похожи на грязных изломанных кукол, выброшенных в помои по капризу своего хозяина, и она некоторое время рассматривала их мерзкие тела с жуткими резаными ранами на шеях, обнажавшими черную плоть и белесые хрящи. Она силилась закрыть глаза, но была не властна над ними, ведь это были не ее глаза. Оставалось только затаенно видеть, слышать и чувствовать, сокрывшись в этом ужасном чужом разуме.

Но вот глаза наконец отвернулись от трупов и с жарким нетерпением устремились в конец коридора. Там, за дверью, что-то скрывалось, что-то, что вызывало в душе удовлетворение и наслаждение. Но что же это было? По телу прошлась теплая волна, лицо перекосил оскал улыбки. Она все также продвигалась по коридору, крепко сжимая в руках меч, а орки склонялись к ее ногам. Она напряглась и попыталась разобрать, уловить, что же ждет за дверью, чему он так радуется. Скользя по краю мыслей и чувств, она с ужасом поняла, что за дверью не что-то, а кто-то, что за дверью находится пленник. Пленник, которому он настолько рад, что идет к нему лично, пленник, что представляет большую ценность. "Нет!" — отчаянно пронеслось в голове у Искорки, ужас заполнил ее. Неужели враг схватил его?!

Но не успела эта мысль отгреметь, как что-то вокруг изменилось. Он остановился и замер. Будто прислушиваясь, он невидящим взглядом скользил вокруг и что-то искал — искал ее! — вдруг накатило осознание. Искорка попыталась разорвать связь, попыталась проснуться, но ничего не выходило, только паника, будто студеная вода, парализовывала ее. Паника ее и выдала. Ощутив не свое чувство, он рассмеялся, громко и страшно, и, теперь уже без сомнения, обнаружил, отыскал эту тоненькую ниточку, за которую она посмела уцепиться. Теперь она видела себя, и никак не могла остановить поток картинок. Перед ней разворачивалось ее же воспоминание о сегодняшнем дне: ее светлые покои, ее руки, развязывающие шнурки на ботинках и стаскивающие с усталых ног носки. Она видела, как берет с кровати чистую длинную ночную рубашку, чувствовала холодок, пробежавшийся по позвоночнику, когда к коже прикоснулась легкая ткань. Она боролась, пыталась разорвать связь, но он ухватился крепко, и вот она уже гасит свечу и устраивается на подушке, прокручивая события сегодняшнего дня в голове... Нет! Он не должен видеть! Но он не отпускал, и вот уже ворошил мысли, пробегавшие в голове перед сном: смотрел, как она отдает лошадь королевскому конюху и все думает, сколько же бед пришлось пережить простым подданным Теодена. Видел ее глазами прекрасную Эовин в золоченом доспехе, стоящую на ступенях дворца, и ощущал восхищение и постыдную зависть, растекавшиеся в этот момент в сердце. "Нет!" — прогремело у Искорки в голове, когда он потянул воспоминание дальше. Он не должен узнать самое потаенное, сокровенное, о чем и думать-то можно только перед сном, только на самой грани между дремой и явью. "Нет!" — настойчиво сопротивлялась она, и из глубины души поднялась волна гнева и ненависти, которая вдруг вспыхнула перед глазами ярким пламенем. Она почувствовала удивление — чужое! — и все сильнее распалялась и, наконец, связь оборвалась.

Очнувшись на мокрой простыне и широко распахнув глаза, она едва сдержала крик. Теперь он знает, он знает о связи, теперь он может шпионить за ее мыслями! Крупная дрожь пробежала по телу. Искорка рывком села на кровати. Но и это не все. Кажется, враг схватил Фродо. Или Сэма. Или их обоих. Она часто задышала и забегала глазами по комнате. Что же теперь делать?

Она опустила ноги на пол. Стопы обдало холодом, но это чувство скользнуло лишь по краешку сознания. Враг схватил кого-то, поймал кого-то очень важного и собирался выведать у него его тайны. Искорка встала и заходила по комнате. В отчаянии она опустила руки на лицо и устало потерла глаза. Что же делать? Если это Фродо, если он попался, то это конец для всех них. Все кончится как только враг получит кольцо, им останется лишь выбрать себе симпатичное местечко для могил. Но кольцо не мелькало в его мыслях. Есть ли надежда, что это не Фродо? Она остановилась посреди комнаты и попыталась подробнее вспомнить свой сон. Как же глупо она прокололась! Ведь он не замечал ее раньше, не заметил бы и теперь, если бы не этот ледяной страх. Еще чуть-чуть, и она бы увидела его пленника... А теперь у нее не осталось надежды проникнуть в его разум незамеченной, ей больше не удастся подглядеть его планы.

Искорка села на край кровати и удрученно опустила подбородок. В голове крутились черные мысли, свет от окна косо ложился на пол и выпускал из углов комнаты самые причудливые страхи. Ночь была ясной и луна светила ярко, но в этом свете мир казался еще более враждебным и чужим. Она перевела взгляд на окно. Луна заглядывала ей в лицо полным диском и будто насмехалась над ней блестящими краями идеально ровного шара.

— Если бы ты могла показать мне, что творится в этот миг на востоке, там, в черной башне, — зачем-то обратилась она к луне и резко замолчала.

Внезапная мысль охватила ее и заставила тут же встать с кровати.

— Ну конечно, — тихо проговорила она и быстро направилась в сторону двери, наспех накинув висевший на стуле лориенский плащ.

Миновав порог своей спальни и оказавшись в темном холодном коридоре, Искорка перешла на бег. Она была абсолютно уверена, что события ее сна происходили в реальном времени, нужно было успеть. Добежав до дверей в противоположном конце коридора, она громко забила в них.

— Арагорн! — позвала она одновременно со стуком. — Арагорн, просыпайся! — кричала она на весь коридор, но из-за двери не раздавалось ни звука.

Тогда она еще сильнее забарабанила в дверь, и та поддалась на ее усилие. Было не заперто, но она помедлила, испытав запоздалую неловкость от своего ночного визита. Но дело было срочное, и тревога взяла верх над приличиями, заставив ее распахнуть дверь. Внутри никого не было.

— Черт! — громко выругалась она, обнаружив комнату Арагорна непотревоженной. Заходил ли он сюда вообще?

По щелчку пальцев она зажгла разом все свечи и обнаружила, что здесь все же лежат вещи. Значит, она не ошиблась, и Арагорну просто не спалось.

— Ну и где тебя теперь искать? — все также в слух продолжила она, осматривая комнату и с удивлением отмечая, что та была раза в два, а то и в три меньше ее. Похоже ей выделили лучшие из гостевых покоев. — Без храпящих соседей и то спасибо, — размышляла она вслух, подходя к стоявшему у маленького стола стулу.

Она опустилась на стул и откинулась на спинку. Арагорна не было, значит подглядеть за врагом в палантир не выйдет. Она метнула взгляд на вещевой мешок, лежавший на полу возле кровати. По очертаниям было явно видно, что в нем лежал видящий камень. Мысль вытащить его из вещей Арагорна и взглянуть возникла молниеносно. "Нет, это безумие" — возразил внутренний голос.

— Тебе что, не хватило? — спросила она саму себя возмущенно.

Враг сумел добраться до нее во сне, прикоснись она к палантиру он тем более овладеет ее сознанием. Только Арагорн мог смотреть в него без опаски, но его не было, именно сейчас, когда это так необходимо! Сейчас, когда враг возможно пытает бедного Фродо... Она продолжала буравить взглядом мешок Арагорна и все яростнее сжимала челюсти. В конце концов, она все же выкинула его из своей головы, разве нет? А теперь сидит здесь и упускает драгоценную возможность узнать... Она закрыла глаза и начала вести сама с собой мучительный спор. И вот, когда осторожная и предусмотрительная часть ее уже почти сдалась под напором панического безумия, дверь комнаты со скрипом открылась.

— Арагорн! — воскликнула она, поднявшись со стула и быстро сократив расстояние до двери. Игнорируя его удивленное восклицание, Искорка затароторила, наспех пересказывая ему свой сон. — Посмотри в него! Загляни в палантир! — горячо просила она Арагорна, но по его лицу бегали неуверенные тени. — Неужели ты сомневаешься в себе?! — неверяще спросила она, и он решился.

Достав завернутый в грубую ткань палантир, Арагорн положил его на стол и с минуту медлил, стоя рядом. Но вот он скинул ткань, и Искорка увидела гладкий черный шар, загоревшийся неярким светом, стоило Арагорну коснуться его кончиками пальцев правой руки. Она завороженно наблюдала, как тени и свет играли внутри шара и отражались на сосредоточенном лице Арагорна, но не могла разобрать ни одного образа. Арагорн был спокоен, ни один мускул не шевельнулся на его благородном лице, пока он вглядывался в шар. Он водил рукой по гладкой поверхности добрую четверть часа, и, наконец, оторвал взгляд и снова укрыл видящий камень тканью. Искорка перестала смотреть на Арагорна, посильнее запахнула полы плаща и забралась с ногами на стул, прижав колени к груди. Она и не заметила, как холодно было в комнате, и теперь пыталась хоть чуть-чуть согреть ледяные ноги.

— Ну же? — тихо спросила она у Арагорна, убиравшего палантир обратно в мешок.

— Я не видел пленника, — ответил он и Искорка понуро опустила голову, — но лишь потому, что он бежал. Я не смею утверждать, но не было похоже на то, что этим пленником был Фродо. Враг в ярости, он перебил половину стражи Барад-Дура, но нет никаких знаков, что он обнаружил кольцо. Так что надежда еще жива, — Арагорн устало сел на соседний стул и посмотрел прямо в глаза Искорке. — Но вот что тревожит меня не меньше таинственного пленника, так это твой сон, Тинвэ, — продолжил он и Искорка почувствовала себя виновато.

— Я не могу их контролировать, Арагорн, — попыталась оправдаться она.

— Их? Выходит это не первый? — Арагорн строго поджал губы и покачал головой из стороны в сторону.

Она уткнулась взглядом в свои руки и начала дергать за ниточку, торчащую из рукава ночной рубашки.

— Ладно, что теперь об этом говорить. Постарайся не пускать его больше к себе в голову, — продолжил Арагорн.

— Он теперь знает, что я в Эдорасе, — ответила она. — Наверное, мне стоит покинуть вас как можно скорее.

— Глупости. Завтра утром мы все и так покинем Рохан. Ты сама знаешь, близится развязка. Войска отправятся в Минас Тирит, так или иначе все вскоре разрешится.

Искорка кивнула ему и поднялась со стула.

— Я пойду к себе. Извини, что потревожила тебя среди ночи, — попрощалась она и уже направилась к двери, как Арагорн ее окликнул.

— Вот еще что, Тинвэ, — начал он неуверенно. — Я не знаю, имеет ли это значение и не игра ли это моего воображения, но только в мыслях врага мне почудился промелькнувший белый призрак. Возможно, это призрак нашей надежды?

— Хотелось бы, — улыбнулась она и открыла тяжелую дверь. — Доброй тебе ночи, — попрощалась Искорка, удрученно думая, что ей в эту ночь глаз больше не сомкнуть.

* * *

Последний день в Эдорасе, начавшийся для Искорки слишком рано, прошел в ужасной суматохе. Столица Рохана снова, как и в день их приезда, жужжала подобно осиному улью. Город погрузился в возбужденную возню, и, казалось, стал одним большим организмом, в хаотичном движении которого крылась одному лишь ему понятная логика. Войско Теодена, теперь разместившееся в самом Эдорасе и окрестностях, наспех доукомплектовывалось людьми и оружием. Немногие рохиррим, вернувшиеся из укрытия в Дунхарроу проводить войска, пытались разыскать своих близких, чтобы попрощаться перед новой разлукой.

Весь этот напряженный день, который должен был окончится большим пиром — одновременной радостью по живым и скорбью по мертвым, братство провело порознь. Казалось, что пути их снова расходились. Леголас и Гимли готовились пройти с Арагорном по Тропе Мертвых и с самого утра ожидали появление серого отряда, который так и не показался в столице в этот день. Мерри и Пиппин, не желавшие более оставаться в стороне и наотрез отказывавшиеся возвращаться обратно в Дунхарроу, уговаривали роханских воинов взять их с собой.

— Мы были там единственными здоровыми мужчинами! — возмущался Мерри, в очередной раз получив отказ от дружинника Эомера взять его с собой в бой. — В конце концов, это просто бесчестно, прятаться в горах с женщинами и детьми!

— Нет ничего бесчестного для не обученного ратному делу человека в том, чтобы сохранить свою жизнь, — по инерции отвечала Искорка, не рассчитывая всерьез отговорить его.

— Что же, значит ты последуешь в Дунхарроу? — с вызовом ответил на это Пиппин.

— Я пока не решила куда направлюсь, Пиппин, — серьезно посмотрела она на хоббитов и вспомнила свой сон. — Но вам я бы посоветовала найти подходящие броню и оружие. Ваши битвы наверняка отыщут вас.

Мерри и Пиппин переглянулись. Кажется, слова Искорки приободрили их и они почти бегом направились в сторону оружейного склада во дворе Медусельда. Искорка посмотрела им вслед. Многое изменилось, но отчего-то ей было спокойно за судьбу хоббитов.

Но вот на глаза попался Боромир, с решительным видом вышедший из королевской конюшни, и она поспешила окликнуть его.

— Собираешься в поход с войском Теодена? — спросила она, подойдя ближе.

— Нет, — скривился Боромир, — я полагаю, что достаточно послужил королю Рохана. Я нужен дома как никогда раньше.

— Ты мог бы отправиться с Арагорном, — но только произнеся это, Искорка уже поняла, что напрасно тревожит воздух и лишь раздражает Боромира. — Когда ты хочешь отправиться?

— Как только смогу собраться в дорогу, — ответил он.

— Что же, даже не останешься на пир?

Боромир отрицательно мотнул головой.

— Неужели не почтишь павших, бившихся бок о бок с тобой? — изумилась Искорка.

— Не знаю, — сквозь зубы ответил Боромир. — Если и не сегодня, то завтра на рассвете, непременно, — на этом он закончил беседу и оставил Искорку одну наблюдать за переполохом у королевской конюшни.

Она вернулась в свои покои и собрала все к отъезду. В конце концов, куда бы она ни отправилась, поклажа должна быть готовой. Обед ей принесла прямо в комнату юная девушка, совсем еще подросток, ни слова не понимавшая на всеобщем, и вместе с подносом передала большой сверток. Запивая кусок молодого сыра каким-то странным хмельным напитком, Искорка развернула сверток и обнаружила там одежду. "Ну конечно, меня наверняка ждут на ужине в подобающем виде" — промелькнула в голове мысль и она начала рассматривать содержимое. Там было много вещей, вероятно, на выбор. Белое платье с длинными рукавами было из приятной ткани и поначалу она решила надеть именно его, но взглянув в маленькое зеркало на свое отражение, насторожилась. Оно не было похоже на то, что носили роханские женщины, да и ткань была слишком уж тонкой. Второе платье оказалось зеленым, и было сшито из куда более толстой ткани, но смущало какими-то безумными разрезами по бокам. Все, что она знала об обычаях Средиземья, твердило ей, что так здесь одеваться неприлично. В свертке были еще какие-то ленты, пояски и завязки, но других предметов одежды не обнаружилось. Рассматривая лежащие на кровати платья она ломала голову, что же будет более сносным: полупрозрачная тонкая ткань белого или странные разрезы по бокам зеленого, пока наконец до нее не дошло. Ну конечно, их нужно было носить вместе.

"А ведь могла произвести фурор" — шутила она позже про себя, используя, вероятно, последнюю на много дней вперед возможность помыться в теплой воде. С трудом справившись со странным костюмом и надев свою обувь, она наконец попыталась что-то сделать с волосами. У женщин здесь было принято плести красивые косы и собирать их лентами или гребнями в прически, но она ничего такого не умела. До сих пор она плела простую косу, которую поначалу завязывала вощеным шнурком. Но шнурок уже давно потерялся, и теперь подвязывала волосы она чем придется. В принесенном свертке были ленты, и она попыталась вплести их. Выходило ужасно, и после долгих мучительных минут у зеркала она разозлилась, плюнула на эту затею и осталась простоволосой.

Наконец Искорка посчитала себя готовой. Посмотрев в мутное зеркало, она в очередной раз поправила верхнее платье и чуть туже перевязала пояс. В отражении своих глаз она видела странное волнение и испуг. Вдруг ей показалось, что она выглядит нелепо в этом чужом наряде, который не умеет правильно носить, в удобной, но не изящной обуви, со своими прямыми распущенными волосами. Она говорила себе, что это скорбный праздник военного времени, и большая часть людей, вероятно, будет в своей единственной походной одежде, но это не унимало волнения. Ей хотелось выглядеть хорошо, хотелось быть сегодня красивой, чтобы чужие взгляды останавливались на ней, скользили по ее лицу и фигуре с упоением. И стоило, наконец, признать, что более всего мечталось ей почувствовать один конкретный взгляд. Она сглотнула комок в горле и посмотрела прямо в отражение своих глаз в зеркале.

— Даже думать об этом не смей, — сказала она зеркалу, и оно ничего не ответило.

* * *

В тронный зал, подготовленный для пира многих гостей, Искорка явилась в компании хоббитов, с которыми заранее условилась встретиться в коридоре. Мерри и Пиппин очень галантно поклонились ей и затеяли шуточный спор о том, кто из них удостоится чести сопровождать ее.

— Согласится ли милейшая госпожа, — дурачился Пиппин, — опереться на мой локоть при ходьбе?

И он демонстративно задрал повыше локоть, который все равно был на уровне ее бедра.

— Тогда уж лучше на плечо! — отвечала она, заливисто смеясь. Пиппин и сам едва сдерживал рвущийся наружу смех.

— Понял? — обратился он к Мерри. — Прекрасная дама выбрала меня.

— О, но я смею расчитывать хоть на один танец? — наигранно вопрошал Мерри и Искорка смеялась все задорнее. От их речей волнение поутихло и она с удовольствием подыгрывала шуткам.

По случаю праздника тронный зал был украшен большими стягами с изображением гербов короля и влиятельных лордов марки. Белые лошади на зеленом фоне величественно смотрели с гобеленов и Искорка задирала голову высоко, чтобы получше рассмотреть эту тонкую работу. В тронном зале уже толпился народ, люди степенно проходили по центру в сторону возвышения, где в компании Эовин и Эомера стоял король, и преклоняли головы. Сориентировавшись, Искорка также направилась туда.

— Король Теоден, — учтиво поклонилась Искорка, достигнув возвышения, и то же сделали хоббиты. — Спасибо за оказанную нам честь, мы рады почтить память павших и восславить выживших вместе с вашим народом.

— Это честь для эорлингов принимать в своих стенах таких почетных гостей, — откликнулся король. Искорка, Мерри и Пиппин поклонились и отошли для приветствия к Эовин и Эомеру.

— Увенчались ли успехом ваши уговоры? — обратился Эомер к хоббитам, имея в виду их намерение отправиться в бой.

— Пока нет, но мы не теряем надежды, — проговорил Мерри, гордо задрав подбородок. — Ваши войны принимают нас за детей и потому сомневаются, но мы достойны бороться за то, что любим.

— Они сомневаются лишь в длине ваших рук, — снисходительно ответил Эомер и Мерри вспыхнул. Эовин метнула на брата недовольный взгляд и поспешила перевести тему.

— Я рада, что тебе пришелся в пору присланный мной костюм, — обратилась она к Искорке.

— У меня нет уверенности, что я правильно завязала эти шнурочки, — ответила Искорка, посмотрев на намотанные в районе локтей замшевые завязки. — Но по крайней мере, я все же надела оба платья! — весело продолжила она, всплеснув руками, но остальные не поняли, почему она так рада и только удивленно ждали продолжения. — А, забудьте, — она махнула рукой и уже собиралась поклониться и отойти, как ее окликнул Эомер.

— Искорка, — обратился он к ней. — Рохан благодарен за помощь, для нас большая радость разделить сегодняшний пир с вами. После речей будут танцы, окажи мне честь, станцуй первый из них со мной.

Искорка растерялась, краска залила ее лицо. Она не ожидала никаких танцев и тем более внимания Эомера.

— Это очень лестное предложение для меня, лорд Эомер, но я боюсь, что не могу его принять. Я не обучена танцам, — она поклонилась, стараясь быть учтивой.

— Мы не танцуем сложных фигур, — продолжал настаивать он и ей пришлось снова повторить.

— И все же, я не смогу.

Теперь уже она не стала кланяться и поспешила отойти. Мерри и Пиппин казались недовольными, и она также не стала сдерживаться, позволив раздражению проступить на лице. Предложение Эомера было неожиданно неприятным. Вместе с хоббитами она отошла к стене и наконец нашла в зале Арагорна. Он был в компании Боромира, все же явившегося на пир, и, поймав ее взгляд, направился в их сторону.

— Пойдемте, займем наши места на скамьях, — заговорил Арагорн, и они последовали за ним в центр зала.

Стоя перед отведенной им скамьей Искорка разглядывала людей впереди себя. Их посадили на вторую скамью от королевского трона, а значит впереди были сплошь знатные рохиррим. Чуть наискосок перед ней стояла женщина и Искорка с любопытством рассматривала причудливые косы, украшенные нитями красивых камней. Нет, ей никогда не заплести ничего такого у себя на голове. Впрочем, промелькнула мысль, вряд ли женщина делала это сама. У нее на плечах лежал мех, вероятно, ее прической занимались умелые руки служанки.

Она стояла в ряду перед скамьей крайней, справа от нее были Пиппин и Мерри, затем стоял Боромир, а ближе всех к проходу — Арагорн. Из братства не хватало только Гимли и Леголаса, но вот наконец и они прошли по центру в сторону Теодена и, обменявшись приветствиями, направились к их скамье. Леголас встал рядом и она кивнула ему.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он очень тихо и Искорка широко улыбнулась.

Ответить она не успела, король Теоден начал речь и все замерли, повинуясь торжеству момента. Затем слово молвили знатные лорды, и наконец король призвал собравшихся разделить чашу радости и печали друг с другом и зал пришел в движение. Загремела простая музыка, кажется, играла лютня, и по центру начались танцы. Обрадованная окончанию торжественной программы, Искорка прошла к ближайшему столу и с удовольствием приняла из рук незнакомой женщины кружку пива. Праздник распалялся, люди разделялись на компании и быстро хмелели. Было весело и она с удовольствием притопывала в такт незамысловатой мелодии.

Слушая задорную музыку и рассматривая окружающих людей, она не сразу заметила, как к ней подошли Боромир, Арагорн и, к ее досаде, Эомер. Теперь она чувствовала неловкость в его обществе.

— Ты все же решил не пропускать пир, — обратилась она к Боромиру, когда в разговоре возникла небольшая пауза.

— Да, я счел необходимым разделись скорбь с народом Рохана, — отозвался он. — Уезжаю рано утром.

Арагорн внимательно посмотрел на Боромира и тот ответил на взгляд.

— Ты можешь быть уверен, я приведу подкрепление к стенам Белого города. Мы не дадим врагу ступить на его площади, — сказал Арагорн Боромиру, судя по тону — уже не в первый раз.

— И Рохан откликнется на зов Гондора! — горячо проговорил Эомер. — Клятва Эорла не забыта, — но Боромир только угрюмо кивнул в ответ. — Но то будет завтра, а сегодня оставим мысли о войне! Искорка, — снова обратился он к ней, — не откажи мне в танце.

Ее охватила неловкость. Отказ повторять не хотелось, но и танцевать с ним она не собиралась.

— Прости, мне нужно найти хоббитов. Мы договорились, — сконфуженно ответила она и направилась в противоположный конец зала так быстро, как только могла.

Найдя укромный угол возле большой колонны, она принялась тихо допивать свое пиво. Пир постепенно переходил в ту стадию, когда его прилично было покинуть. Она скользила взглядом по залу. Мерри и Пиппин устроили невообразимую вакханалию на одном из столов и собрали вокруг себя множество веселых и нетрезвых роханцев. Только за те полчаса, что Искорка наблюдала за ними, хоббиты опустошили не меньше бочки пива, но держались твердо и выплясывали свою джигу очень уверенно. Искорка задавалась вопросом, как в них влезает столько алкоголя и почему они до сих пор не упали без чувств. Видимо, хоббичьи организмы привыкли справляться с такими дозами. Вот к столу хоббитов подошла Эовин, раскрасневшаяся из-за духоты и очень красивая в своем расшитом дорогом платье. Она смеялась, но глаза ее оставались печальны. Эовин наблюдала за Мерри и Пиппином и хлопала в такт, кажется даже подпевая простецкой песне.

— Иди тоже к ним, — сказал над ухом неожиданно появившийся рядом Арагорн.

— Нет, я лучше посмотрю со стороны, — отозвалась она, взглянув ему в лицо снизу вверх. Арагорн улыбнулся и отпил еще из своей кружки.

— Ты так и не согласилась станцевать с Эомером? — мимоходом спросил он. Искорка кинула на него испепеляющий взгляд.

— Мне неприятны его внимание и настырность, — ответила она зло. — Я не люблю повторять по несколько раз, особенно, если это отказ.

— Ну-ну, не сердись его горячности, — примирительно продолжил Арагорн. — Он просто не знает.

— Чего не знает?

— Что твое сердце уже занято, конечно, — ехидно продолжил он.

— Что? Что за глупости? — Искорка развернулась к нему всем корпусом, но тот спрятал хитрую улыбку за кружкой. — Что это ты себе напридумывал?

— Можешь отрицать сколько угодно, но я не слепой, — на это Искорка только фыркнула, и отвернулась.

Глаза предательски нашли в толпе гнома и эльфа. Они уже начали свою идиотскую игру. Гимли что-то говорил Леголасу, но тот был невозмутим. Застывший в своем эльфиском совершенстве он будто был выточен из мрамора. Но тут Гимли сказал что-то еще, и холодная красота Леголаса разбилась тысячью осколков. Он засмеялся и черты его, не имевшие ни единого изъяна, вдруг исказились. Маска идеальности была сброшена и проступили неожиданные недостатки: мелкие складки в уголках глаз, кривой нос, слишком тонкие для его лица губы. У Искорки перехватило дух и сердце пропустило удар. Эти мелкие изъяны делали его настоящим, живым, сотканным из плоти и крови. Отрицать очевидное становилось все сложнее и она крепче сжала зубы и попыталась восстановить дыхание. Неужели все видят? Она прикрыла глаза и сделала большой глоток из кружки.

— Эльфы любят только один раз, — невпопад и очень тихо сказала она.

— Вот именно, — недоумевающе отозвался Арагорн.

— Арагорн, я ведь все знаю, помнишь? Он уже любил и наверняка страдает по ней до сих пор.

— По кому? — слишком громко отозвался тот и Искорка зашипела на него.

— Ты не мог бы говорить немного тише и не привлекать к этому разговору ненужных ушей? — она прервалась и подождала пока мимо них протиснутся два еле держащихся на ногах воина. — По Тауриэль, конечно.

Арагорн засмеялся, отчего Искорка подавилась воздухом. Он затеял этот унизительный разговор и теперь смеет смеяться над ней?! Кажется ее гневный взгляд охладил его веселье.

— Не знаю, что ты себе напридумывала, но они выросли вместе, — очень серьезно начал Арагорн. — Она словно сестра ему, Тинвэ. Твое предположение не просто нелепо, оно даже звучит нездорово.

Во рту вдруг пересохло. Она ничего не смогла с собой поделать и снова посмотрела на Леголаса. Они с Гимли целенаправленно и очень упорно опустошали кружки с пивом, и глаза гнома уже разбежались в разные стороны. Но в эльфе не изменилось ничего, казалось, он пил простую воду. В груди робко разгорался огонек глупой надежды, который тут же был потушен следующей мыслью.

— И все равно это ничего не меняет, Арагорн, — печально добавила она. — Я умру, раньше или позже. Это неизбежно.

На это Арагорн ничего не ответил, но собственный взгляд его потух и плечи устало опустились. О да, он понимал, наверное только он и понимал, что это значит. В два больших глотка Искорка опустошила свою кружку и поморщилась. Под пристальным вниманием Арагорна она обернулась к бочке и налила себе еще пинту. Он бросил осуждающий взгляд.

— Это плохая идея, — решил предупредить он.

— Замолчи, — не слишком учтиво откликнулась Искорка. Арагорн вздохнул. — Допью пинту и пойду спать. Хотя бы отключусь быстро.

Следующие полчаса она провела неспешно опустошая свою кружку и рассматривая людей вокруг. В окружавшем веселье она отчего-то чувствовала себя неуютно, будто не имела никакого отношения к празднику. Вокруг были чужие пьяные лица, братство разбрелось по разным углам и даже Арагорн, все это время бывший где-то рядом, внезапно ретировался. Нужно было следовать его примеру. Она допила последний глоток, повернулась к столу за спиной, чтобы поставить кружку, и голова закружилась. Да, Арагорн был безусловно прав: это плохая идея. Надо уходить спать. Завтра она встанет рано и поставит Боромира перед фактом, что тоже едет в Минас Тирит. Тому придется взять ее в попутчики — выбора она не оставит. А после все будет уже не важно. Его позовет море, а она... Она может и не дожить до их следующей встречи. Хотелось посмотреть на него снова, но Искорка не дала себе этого сделать. Она поставила на стол кружку, развернулась, обогнула спорящих светловолосых мужчин — судя по дорогой амуниции, кого-то из дружины Эомера — и направилась к выходу. Сделав очередной шаг, она наступила на подол непривычной для себя одежды и запнулась.

— Позволь, я тебя провожу, — неожиданно возник рядом Леголас, очевидно увидевший ее жалкие попытки разобраться в собственных ногах. Она вспыхнула. Стало неловко.

— Тебе придется спрашивать разрешения у Пиппина, — попыталась она отшутиться.

— Что? У Пиппина? — опешил Леголас.

— Да, он выиграл состязание за мое сердце у Мерри и сегодня имеет честь сопровождать меня, — объяснила она все тем же шутливым тоном.

— О, — протянул Леголас. — Твой кавалер танцует на столе уже почти час, ты в курсе? — продолжил он, показывая рукой себе куда-то за спину. Искорка засмеялась.

— Послушай, — продолжила она уже серьезно, — лучше позаботься о Гимли, которого ты так коварно напоил, — она бросила в сторону храпящего под лавкой гнома расфокусированный взгляд.

— Да что с ним станется, проспится и будет снова меня доставать, — излишне громко ответил Леголас. Искорка взглянула на него внимательнее и снова рассмеялась.

— Эру, да ты спьянел, — беззлобно улыбнулась она. — И кого это еще из нас нужно провожать?!

— Вне всяких сомнений, я трезвее тебя. И если ты хочешь все же избежать компании Эомера, который с очень храбрым и целеустремленным видом направляется в нашу сторону прямо сейчас, то прими мое предложение, — сказал Леголас и подставил свой локоть. Искорка обернулась через плечо и действительно заметила Эомера, рассекавшего толпу и уверенно идущего к ней. Встретившись с ней взглядами он улыбнулся, как вероятно сам полагал — обворожительно, и ускорил шаг.

— Пошли быстрее, — скривившись ответила она Леголасу и положила свою ладонь на его предплечье.

Они спешно направились в сторону выхода и успели переступить порог раньше, чем Эомер преодолел разделявшее их расстояние.

Звук торопливых шагов эхом раздавался по коридорам Медусельда, а Искорка все не могла стереть с лица глупую улыбку. Зайдя за поворот и подойдя к своей двери, она остановилась, прислонилась к стене и звонко рассмеялась.

— Шалость удалась? — сквозь смех спросила она то ли Леголаса, то ли саму себя. Он рассмеялся в ответ.

— Определенно удалась, — откликнулся Леголас. — Ты убежала от грозного змея, можно сказать, ускользнула из его лап в последний момент.

— Спасибо за спасение, прекрасный принц, — шутливо поклонилась она и снова засмеялась.

— Всегда к твоим услугам, — также шутливо ответил он и на несколько долгих мгновений опустил взгляд в пол. — Принцу полагается награда, — продолжил он уже глядя ей в лицо.

— Какие вы принцы меркантильные, — решила не прекращать игру Искорка. — И чего же попросит мой доблестный спаситель?

— Лишь один поцелуй, — нисколько не смутившись ответил он. Искорка опешила и резко перестала смеяться. Краска залила ее лицо, и на языке уже созрел колкий ответ, но она не смогла выдавить из себя и слова. Леголас положил ладонь на ее щеку и наклонился к губам. И вот он уже целует ее, распаляя дремлющее в груди пламя. Наконец, мысль пробилась через сладкий плен в ее голову и она разорвала поцелуй.

— Леголас, — заговорила она, глядя в его нетерпеливые глаза, — это плохо. Ты знаешь, что это плохо.

— Но почему тогда так хорошо? — ответил он и вновь поцеловал ее. И она сдалась. Мысли кончились, доводы разума пали под натиском лавины острых чувств. Мир замер и, кажется, сузился до маленького пяточка перед ее спальней, на котором совершалась невообразимая и чудовищно прекрасная ошибка.

Свет, исходивший в эту ясную безоблачную ночь от последнего серебряного цветка Телпериона, красиво ложился на стены и золоченные колонны дворца роханских королей. Леголас подставлял лицо его лучам и трепетно закрывал глаза, наслаждаясь покоем, исходившим от нетронутого злом светила, и размышлял о судьбе майа Тилиона, выводившего свою ладью на небосвод каждую ночь уже бесчисленное количество лет. Эльфы Запада, пришедшие из Благословенного края и принесшие с собой крупицы мудрости Валар, еще хранили предания о печальной доле правителя этой небесной ладьи. Тайно влюбленный в Ариэн, он был лишен даже самой малости, что могла бы скрасить его бесконечные дни и утолить жажду любящего сердца, и никогда не встречался со своей возлюбленной на небосводе. Лишь в краткий миг пограничного часа между ночью и днем мог он одним глазом уловить ее восхитительный лик и на мгновение ощутить на своем лице тепло ее лучей. Каждую из мучительно долгих ночей своей бесконечной жизни лишенный всякой надежды на взаимность Тилион проводил в ожидании этого мига. И в одно из таких мгновений он не сдержался и подошел к прекрасной Ариэн слишком близко, но она обожгла его своим горячим светом и оставила уродливые шрамы на его сердце. С тех пор луна, видимая детьми Эру на небосводе, навсегда обезображена темными пятнами, напоминавшими всем о мучительном чувстве майа Тилиона.

Леголас вспоминал это и другие предания своего народа и неторопливо обходил Медусельд вокруг. Если бы не легкость эльфийского шага, его монотонное хождение наверняка пробудило бы любопытство у стоявшей внизу под балконом дворцовой стражи. О сне в эту ночь нельзя было и помыслить. Он все еще ощущал тянущую усталость после сражения, и по-хорошему следовало бы отдохнуть перед новым переходом, но это было невозможно. Не сейчас, не в эту ночь. Он до сих пор никак не мог унять биение своего сердца и чувствовал себя беспомощно и растерянно. Он повел себя так несуразно, так... По-человечески? Право же, эльфы не поступают так, они не выигрывают долгожданные поцелуи в смешной хмельной игре, они... И как же поступают они? Леголас спрашивал себя об этом раз за разом, и не мог найти ответа. Он любил Тинвэ, без сомнения, любил так странно, так неподобающе жгуче, так неистово быстро, так... По-настоящему? Это неуместное чувство вытеснило все другие, и заполнило его до краев. Он больше не думал ни о чем: ни о традициях своего народа, ни о войне, во время которой никакой эльф не создаст любовного союза, ни о разнице в их природе, статусе, положении. Ему было решительно наплевать на все, кроме ее мягких губ и ласковых рук. Любовь эльфа не должна была быть такой, думал он сокрушенно, все что он знал о любви расписывалось в эпитетах размеренно торжественных, одухотворенно чистых. Точно тонкие звуки арфы, неуловимая и возвышенная, представала она в балладах и смотрела с полотен картинных галерей. Что же он? Он был неуместно жаден и нетерпелив, он будто всю жизнь желал напиться и, наконец, нашел свой родник. Он даже не сказал ей, что любит! И она наверняка обескуражена произошедшим.

Но ведь она не отвергла его. Она не отстранилась, нет, она обнимала его, запускала свои тонкие нежные пальцы в его волосы, целовала его губы, прижималась к нему так безумно близко. Есть ли у него надежда? Смертные непостоянны, они умудряются за свою короткую жизнь любить не единожды. Они по-другому воспринимают плотское, легче сближаются. Может ли случиться, что их хмельной поцелуй не значит для нее ничего? Внутри словно что-то оборвалось при этой мысли и он с трудом сделал очередной вдох.

Леголас забрался на парапет балкона и сел, свесив ноги вниз. Он устало смотрел на свои руки и раз за разом возвращался к произошедшему и воспоминания приносили ему неописуемое сладко-горькое наслаждение. Ему было и радостно, и грустно одновременно, и это приводило в замешательство. Произошедшее словно что-то перевернуло внутри него, вывернуло его наизнанку и теперь он сконфуженно рассматривал нового себя, так разительно отличавшегося от прежнего.

По балкону кто-то шел, он слышал шаги, но не удосуживался выяснить, кто это.

— Не спится? — проговорил он, наконец опознав в идущем Арагорна.

— Как и тебе, — ответил тот, облокотившись на парапет рядом. — Ты оставил Гимли храпеть под столом, кто-то должен был позаботиться о нем.

— Это всегда так больно? — спросил Леголас невпопад.

— Да, — ответил Арагорн, не имея сомнений о сути вопроса. — Стоит сказать ей, — продолжил он. — У вас мало времени. Дальше будет только больнее.

Арагорн замолчал и Леголас уставился на звезды. Сейчас они казались ему не привычными и любимыми светилами его мира, а далекими и бездушными, раскаленными телами, свет которых — лишь мгновение прошлого. Теперь он смотрел на звезды ее глазами. Может быть и Тилиона с его изуродованным сердцем нет на небе?

— Сложишь о нас балладу, если она ответит на мои чувства. А если нет, сложишь о ней.

Арагорн внимательно посмотрел на его профиль и серьезно кивнул. Он уже знал, что баллада будет о двоих.

* * *

Искорка достала седло и вальтрап и повесила их поверх денника. Она делала резкие, суматошные движения, выдававшие ее волнение и неуверенность. Вчера они с Леголасом скомкано распрощались, едва за поворотом в основной коридор зазвучало гулкое эхо чьих-то шагов. Отстранившись, она посмотрела в его широко распахнутые глаза, поспешно проговорила "доброй ночи" и быстро скрылась у себя в комнате. Не зажигая свечей, она подошла к кровати и легла прямо на покрывало. Ей было жарко, невообразимо горячо, она скинула свою одежду прямо на пол и уткнулась лицом в холодную подушку. На губах все еще чувствовался поцелуй, в голове пульсировало, а плечи и спина будто горели там, где к ним прикасались его руки. Она сбивчиво дышала, зажмуривалась и кусала нижнюю губу, раз за разом возвращаясь к произошедшему.

Засыпала она охваченная пожаром, но проснулась словно на пепелище. Холодное утро вместе с лучами весеннего рассветного солнца принесло горькое осознание всей трагичности ее чувств. Ничего, кроме боли и страданий, не принесут они Леголасу. Она не имела права рассчитывать на взаимность, не должна была так себя вести, так поступать с ним. Кто она такая, чтобы отвечать на его поцелуи? Девчонка, без роду и племени, подруга бродяжничающего волшебника, жившая в покосившейся хижине на лесной опушке — вот кто она в глазах жителей этого мира. Окружавшая их опасность заставила ее забыть свое место, но от этого оно не изменилось. В смятении, она заходила по комнате, пока отчаяние и вина не затопили ее целиком. Тогда на глаза попался собранный вещевой мешок и она больше не медлила, малодушно решив сбежать. Боромира она нашла быстро. Видя ее встревоженность и решительность он не задал ни одного вопроса и согласился подождать, пока она оседлает лошадь.

На конюшне было тихо и холодно. Она долго смотрела во влажные глаза пожалованного ей королем коня и с горечью вспоминала свою Лиру. Она не шла ни в какое сравнение с этим породистым жеребцом и не могла похвастаться ни красотой, ни скоростью, но если бы Искорке пришлось выбирать, она предпочла бы ее самому лучшему из роханских благородных скакунов. Стоявший перед ней конь громко фыркнул и она печально улыбнулась.

— Попробуем подружиться? — спросила она его и вывела в проход.

Нужно было торопиться.

* * *

Леголас нашел ее на конюшне. Тинвэ седлала красивого рыжего жеребца, у ее ног стоял собранный вещевой мешок. Подняв взгляд поверх крупа коня и увидев его напротив, она замерла.

— Леголас, — тихо проговорила она.

— Уже уезжаешь, — вместо приветствия ответил он.

— Да, — она посмотрела себе под ноги. — Боромир отправляется в Минас Тирит, я поеду с ним. Там я буду полезнее, чем в ставке Теодена.

— Может быть, останешься с леди Эовин? Грядет большая битва, тебе ни к чему выходить на поле боя.

Он произносил слова и понимал, что это совсем не то, что требует сказать его сердце. Но других слов почему-то не находилось. Тинвэ все не отвечала, и Леголас обошел коня и приблизился к ней. Она смотрела на щетку у себя в руках и неловко перебирала щетину.

— Поверь, знай ты то, что знаю я, ты не советовал бы мне следовать за Эовин, — наконец проговорила она не поднимая глаз.

— Это все не то, — вдруг сказал он, — мы говорим какие-то не те слова.

Тинвэ резко подняла голову и из легких будто выбило воздух, такой прекрасной казалась она сейчас.

— Леголас, это неправильно, — заговорила она наконец. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Я человек, я смертная. А ты эльф. Мы не можем быть вместе, — спокойно объясняла она ему, и с каждым ее словом внутри у него словно что-то обрывалось.

— Это говорит твое сердце? — тихо спросил он.

Она поджала губы и крепко сжала в руке щетку.

— Какая разница, что говорит мое сердце! Как ты не понимаешь! Я умру! — неожиданно зло закричала она. — Навсегда, насовсем, без остатка. Исчезну! Не буду ждать тебя в чертогах Мандоса, не уплыву в Валинор, растворюсь! А прежде стану старой и немощной. И это произойдет не через тысячу лет, не через сотню, а очень скоро! Что для тебя какие-нибудь пятьдесят лет?! Это мгновение! Моя жизнь — лишь мгновение твоей вечности, как ты не поймешь! — она бросила себе под ноги щетку, и резко отвернулась от него.

— Это все не важно! — горячо ответил он, сократив расстояние между ними и заставив ее развернуться к себе лицом. На ее щеках виднелись дорожки слез, глаза покраснели. — Я люблю тебя, только это важно, — наконец проговорил он, но у нее лишь нервно задрожали губы.

— Я тебе не подхожу. Я рыночная торговка, забыл? Представь, как отнесется к этому твой отец, — говорила она дрожащим голосом глядя ему прямо в глаза, а он в ответ лишь тихо рассмеялся. — Я погублю твою жизнь, — наконец твердо и серьезно сказала она, но он только шире улыбнулся.

— Я без тебя и не жил, — ответил он и привлек ее к себе. — Я не повторю ошибки Аэгнора, сколь бы мало времени не было нам отмерено, я не откажусь от тебя, — проговорил он ей в ухо, вдыхая тяжелый травяной запах ее волос. — Если ты так этого хочешь, поезжай в свой морготов Минас Тирит, но обещай мне, что мы встретимся вновь.

Теперь Леголас не отказывался верить. Теперь он точно знал: она умрет, непременно умрет. Но он больше не боялся.

* * *

Холодный острый камень впивался в спину и причинял ужасный дискомфорт, но Искорка нарочно не убирала его из-под своего одеяла, надеясь, что острая грань куска известняка не даст ей сомкнуть глаз в эту ясную ночь. За сегодняшний день они преодолели большое расстояние верхом и остановились на ночлег недалеко от Амон Анвара, подобравшись к самой границе Гондора. Гора, на которой некогда хранился прах самого Элендиля, возвышалась над всем ущельем и острый глаз мог бы увидеть на ней плоскую площадку с дозорным пунктом. Совсем скоро сигнальному огню суждено было зажечься, но Искорка не стала обсуждать этого с Боромиром, боясь слишком откровенных бесед. С ним — старшим сыном наместника Гондора, который, напоминала себе Искорка, вполне мог бы взойти на престол — они почти не разговаривали в пути. Дождавшись ее у крепостных ворот Эдораса, Боромир бросил внимательный долгий взгляд на ее лицо, которое она пыталась безуспешно спрятать от цепких глаз. Он без сомнения сразу же опознал, что она плакала: красные опухшие глаза и хлюпающий нос выдавали ее с головой, — но не задал ни единого вопроса. Он вообще не проронил ни слова до самого их первого привала, сделанного лишь для того, чтобы напоить уставших лошадей. Но и на привале он ничем не выдал, что заинтересован хоть немного обстоятельствами ее отъезда. Он перекинулся с ней лишь парой фраз и кратко обозначил, какой путь им предстоит проделать и где они встанут на ночлег.

И вот теперь Искорка лежала на своем тонком одеяле и слушала потрескивание поленьев в небольшом костерке, у которого нес свою ночную вахту Боромир. В предыдущую ночь ее сон был совсем коротким и смятенным, и теперь она очень хотела отключиться, но панически боялась впустить в свой разум врага. Вчера, охваченная жаркими переживаниями, она не думала об этом, но сегодня опасность раскрыть все свои самые сокровенные тайны предстала перед ней в новом свете. Рассказывать Боромиру о своих страхах она, конечно, не собиралась, и потому притворялась для него спящей, но сама не закрывала глаз и впивалась взглядом в ночное небо.

В бездонной вечности, простиравшейся над ней, четко проступал Млечный путь и играли холодным светом многие миллионы звезд. Она отыскала созвездие Лебедя. Изящная птица, будто летящая через весь небосвод, легко угадывалась в этих широтах и Искорка с улыбкой думала, что у эльфов наверняка есть подходящее объяснение ее появления среди звезд. Тогда, в декабре, на стоянке вблизи Высокого перевала Лебедя не было на небе и Леголас не говорил о нем. Но она знала, он непременно расскажет и эту легенду, обязательно назовет на незнакомом ей квенья все видимые созвездия и объяснит, как они там оказались, а она, теперь уже безоговорочно, поверит, что по небосводу и в самом деле летит огромная птица, бывшая некогда влюбленным менестрелем или принцем, жившим в Благословенном крае. Ведь она дала ему обещание, что встретит его в Минас Тирите, и тогда уже не будет между ними никакой границы, никакого разрыва, и его мир станет для нее родным.

Искорка на миг закрыла глаза и глубоко вдохнула холодный воздух. Спать хотелось все сильнее. У костра послышалось какое-то движение, кажется, Боромир встал со своего места и решил размять ноги. Несколько мгновений шуршала трава, но потом все стихло. Искорка подумала, что Боромир пересел, но не решилась посмотреть. И тут внезапно раздался его тихий голос. Он запел на самой границе слышимости, но ясно и твердо. Искорка прислушалась.

Юная быль легендарной страны...

Гондор мой, Гондор, давние сны!

Белое Древо на флагах судов,

Море и горы, жизнь без оков.

Для Королей — не великий удел.

Помни о тех, кто бессмертья хотел -

Пал Нуменор, захлестнуло волной

Наши надежды, мечты и покой.

Правы Валары, не стану скрывать,

Только не можем мы братьев предать,

Только проклятия им не звучат -

Слишком уж слезы на сердце горчат.

Слова песни Боромира были смутно знакомы Искорке и ей понадобилось совсем немного времени, чтобы вспомнить, откуда она их знает. Ну конечно, эти стихи были записаны в той самой книге, что она переписывала для него в Бри.

Юная быль легендарной страны...

Гондор мой, Гондор, дивные сны!

Древен прославленный воин-народ,

Море и горы ковали наш род.

Дверью сквозь вечность стоит Цитадель -

Не отпереть эту звездную дверь.

Верю, что Белому Древу цвести,

Чтобы цветущее в мире спасти.

Белые стены от дыма черны.

Меркнет величье во мраке войны.

Пал Нуменор, но не выронил меч,

Ясен наш долг — Средиземье беречь.⁽¹⁾

— Скоро ты увидишь его, Боромир, — сказала Искорка, дослушав песню, и села на своем месте. — Белый город, — уточнила она уже глядя в лицо обернувшемуся на звук Боромиру.

— Прости, я не хотел тревожить твой сон.

— Все в порядке, я уже выспалась.

Искорка поднялась со своего места и села к костру.

— Твоя любовь к родному краю поистине восхищает, — сказала она и надолго замолчала.

Пламя костра еле теплилось и в его бликах черты Боромира причудливо заострялись. Левая, ближняя к ней, сторона его лица была окрашена ярким оранжевым цветом, таким теплым и уютным, что казалось, что сам он сеет вокруг светлый простодушный покой. Но впечатление это ломалось, стоило ему лишь немного повернуть голову в сторону Искорки. Тогда резкая черная тень, бросаемая выделяющимся носом, разрезала желтую щеку на двое и погружала во мглу и без того темный глубоко спрятанный под бровью глаз. Обычная улыбка его в этот момент превращалась в недобрый оскал, выделяя заостренную скулу, и Боромир, бывший в сущности славным человеком и благородным воином, оборачивался опасным чужаком, от взгляда которого хотелось поскорее скрыться. Но мгновение этой иллюзии не длилось долго, и, как только порыв ветра сбивал пламя костра, наваждение пропадало и статная фигура Боромира снова пробуждала чувство умиротворения и тепла.

— Ты так противишься приходу Арагорна, хотя сам поешь о возвращении короля, — нарушила установившуюся тишину Искорка. — "Верю, что Белому Древу цвести, чтобы цветущее в мире спасти", так ты спел, — пояснила она в ответ на недовольный взгляд.

— Арагорн не король, — выделяя каждое слово ответил Боромир.

— Он прямой потомок Исильдура, ты знаешь это, — покачала головой Искорка.

— Ну и что? — резко ответил Боромир. — Исильдур осквернил свой род! Его потомки не достойны трона Гондора.

— Напрасно ты бросаешь тень на Арагорна, он благороднейший из людей. Впрочем, как и Исильдур.

Но на это Боромир лишь крепче сжал зубы. На его лице заходили жевалки, а взгляд стал еще угрюмее.

— Исильдур поддался, — проговорил он. — Он не устоял перед властью кольца, он подчинился оружию врага, а значит — самому врагу.

— Да, но прежде он сокрушил его! — горячо возразила Искорка. — Боромир, именно Исильдур отрубил палец с кольцом!

— И не смог совладать с ним, — покачал головой из стороны в сторону Боромир и Искорка поджала губы.

— Как ты не понимаешь, Боромир. Никто, кроме властелина, не может совладать с кольцом. Рано или поздно его силе покорится любой, потому что она — сам враг, — Искорка пристально смотрела ему в глаза. — Ты бы тоже поддался, — сказала она тихо и Боромир вздрогнул.

— Этого мы никогда не узнаем. Вместо того, чтобы дать защиту моему городу, вы отправили кольцо прямо в руки врага, доверив полурослику, — Боромир проговорил это со спокойной обреченностью и отвернулся от нее. Досада проступала на его лице и Искорка пыталась подобрать слова, чтобы дать ему надежду.

— Гондор выстоит, — сказала она наконец. — Древо зацветет, как и поется в твоей песне из той безумно важной для тебя книги. Росток его принесет в Минас Тирит король Элессар, в силу которого ты так упорно отказываешься верить.

Ответа не последовало и Искорка уже начала подниматься, чтобы снова лечь на свое место, но рука Боромира неожиданно остановила ее движение.

— Эта книга действительно дорога, но не мне, — начал он говорить. — Она принадлежит моему брату, Фарамиру, он получил ее от матери еще мальчишкой. Мать всегда была с ним близка... — Боромир опустил глаза вниз. По его лицу было ясно, что он прокручивает в голове воспоминания о давно минувшей юности и будто решается на что-то. — Я тогда безумно ревновал и выкрал книгу у брата, — наконец продолжил он. — Когда Фарамир обнаружил пропажу, то сразу обвинил меня, но я все отрицал и отец встал на мою сторону. Он всегда и во всем меня защищал, в любом споре с братом он был за меня. А Фарамира всегда защищала мама. Она умерла той же осенью. Книга так и оставалась у меня. Я не смел вернуть ее, не мог посмотреть брату в глаза и сознаться в недостойном поступке. Он так скорбел о матери, что мне казалось, расскажи я ему о своем воровстве, он возненавидит меня. И вот почти два года назад я нашел ее, зачитанную мною до дыр, с посеревшими страницами. Сознаться я уже не боялся, но не решался отдать ее в таком виде. Ты помогла мне, — Боромир поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. — Фарамир был рад увидеть книгу снова. Он простил меня и с моего сердца будто сдвинули тяжелый камень.

— Все мы ошибаемся Боромир, — заговорила Искорка. — Я уверена, Фарамир простил тебя намного раньше. Тебе и самому стоит это сделать.

Боромир снова отвел глаза и она решила не продолжать разговор. Время уже приближалось к рассвету, а значит скоро она снова заберется в седло и начнется еще один день в пути. И пусть она не знала, что ждет ее в Минас Тирите, предвкушение скорой развязки разгоняло кровь и приводило ее в нетерпение. Она подняла глаза к небу и нашла луну. Тилион вел свою ладью близко к горизонту, совсем скоро настанет краткий миг его свидания с Ариэн. Искорка робко улыбнулась и пообещала самой себе никогда больше не называть луну твердым небесным телом.

1) Стихотворение Е. Назаренко

Вернуться к тексту

— Мы находимся с вами в зале иллюминированных рукописей, здесь экспонируются манускрипты раннего и высокого Средневековья, богато украшенные цветной росписью и декорированные золотом, — громкий уверенный голос раздавался в просторном зале, отскакивал от сводов арочного деревянного потолка и долетал до ушей самых далеко стоявших слушателей. Экскурсионная группа была большая и разнородная и молодой высокой женщине, одетой в черное трикотажное платье и длинный темно-зеленый пиджак с вышитой на лацкане эмблемой Национальной библиотеки, приходилось подстраиваться под уровень аудитории и отвечать на самые разные вопросы. На шее ее висел синий бейдж с серьезной фотографией и подписью "сотрудник сектора редких книг". Она рассказывала о традиции рукописных книг и с большой гордостью снимала темную плотную ткань с витрин, в которых были выставлены образцы их коллекции. — В этой витрине вы видите кельтский пенетенциалий, один из древнейших известных нам, — говорила она группе, показывая на очередной манускрипт за толстым стеклом. — Исследователи датируют его VII веком. Его текст украшен богатыми красочными инициалами, и сейчас у нас будет возможность их рассмотреть.

С этими словами она вынула из кармана пиджака небольшой ключ и открыла витрину. Надев белые перчатки, она достала книгу и положила ее на специальный отгороженный стеклом смотровой стол и начала листать страницы. Посетители окружили стекло и заинтересованно слушали ее рассказ об истории исследования рукописи.

— А что на этой картинке? — раздался вопрос, когда она перевернула очередную страницу.

— В этой главе перечисляются виды покаяний за занятия магией и колдовством, а изображение иллюстрирует один из описанных народных ритуалов — ритуал отказа от родства и призыва потусторонних сил, — она перевела взгляд с задавшего вопрос подростка, демонстративно жующего жвачку, на рукопись и стала сосредоточенно рассматривать рисунок. На нем плоский аскетичный человек держал высоко над головой длинные скрещенные предметы. Средневековый иллюстратор лишил его фигуру какого-либо цвета, лишь тонкой чертой обрисовав общий силуэт, но зато на славу потрудился над окружавшими человека языками пламени.

— И как наказывали за такое? Сжигали? — вырвал ее из задумчивости голос все того же подростка.

— Что? Нет, конечно нет, — начала она отвечать на вопрос. — Понимаете, пенетенциалии — это не сборники норм о преступлениях и наказаниях, это покаянные книги, такие пособия для исповедников. В них разъясняли, какое церковное покаяние нужно понести грешнику. Чаще всего, это различные виды строго поста, — подросток почти потерял интерес и стал лишь громче передвигать челюстями. — И в целом, за магические ритуалы в раннее Средневековье не казнили, — продолжила она, переводя взгляд с одного посетителя на другого. — Видите ли, магия была естественным элементом средневековой картины мира. В нее верили все.

— А вы? — внезапно вновь заинтересовался темой жующий подросток. — Вы верите в магию?

Она натянуто улыбнулась. Этот вопрос входил в первую пятерку глупых и надоедливых вопросов, которые ей задают посетители экскурсий и случайные слушатели ее докладов.

— Ну я же не средневековый человек, — со снисходительной улыбкой ответила она. — Но если эта тема вас так интересует, вам наверняка понравится экспозиция соседнего зала. Там выставлены печатные трактаты демонологов, в том числе, печально известный "Молот ведьм" в одном из первых изданий. Пойдемте, — и она аккуратно убрала на место рукопись и направилась в другой зал.

Сейчас, зажигая по щелчку пальцев сложенные на костровище поленья и вспоминая этот эпизод, она не могла не восхититься иронией своей судьбы, воплотившей книжную магию в жизнь. Но тогда, в тот солнечный пятничный день, она лишь со злой усмешкой делилась со своими коллегами, двумя настырными девицами, вечно ходившими парой, своим раздражением по поводу глупых вопросов о магии. Она спустилась в кабинет после экскурсии в большом зале, переоделась и взяла рюкзак, дежурно проигнорировала предложение присоединиться к пятничной тусовке и прямо с работы отправилась на вокзал, с которого поезд должен был увезти ее к реке, в то место, где начинался красивый маршрут и где уже начала собираться группа таких же странно влюбленных в лес и горы людей. Не знала она тогда — как, впрочем, не знала и сейчас, что после ее ухода соседки по кабинету еще долго обменивались колкостями в ее адрес, называя синим чулком и строя предположения о том, в компании скольких кошек она окажется в старости. Не знала, что глупое злословие прервалось приходом их начальницы, заведующей сектором, которая искала ее, чтобы сообщить скорбную новость о смерти бабушки — последнего ее близкого человека. Не знала, как на лицах коллег внезапно проступила вина и как они пытались дозвониться до нее, давно покинувшей зону действия сети. Искорка не знала всего этого ни тогда, ни сейчас, и потому вспоминала последний день своей прежней жизни с тянущим чувством. Она давно призналась себе, что не хочет возвращаться обратно, и это вызывало иррациональный приступ вины, будто она бросала всех тех, кто любил ее там.

— Искорка, — прервал поток ее мыслей Боромир. — Держи, — он протянул ей кусок хлеба, составлявшего весь их нехитрый рацион.

Она кивнула ему в знак благодарности и принялась жевать ароматный мякиш, не чувствуя, впрочем, никакого вкуса. Было раннее утро, на пожухлой траве еще блестели кристалики льда. Им оставалось совсем не далеко до Минас Тирита, и Боромир не скрывал своего нетерпения. Пока Искорка доедала свой хлеб, отстраненно смотря вдаль, он уже оседлал их лошадей и собрал невеликую поклажу. Оставалось только затушить костер. Она ускорилась, засунула последний кусок в рот и принялась затаптывать угли.

— Ну что, в путь? — спросил ее Боромир, уже сидевший в седле, и она кивнула ему, все еще дожевывая хлеб.

Дорога до Минас Тирита проходила вдоль хребта Белых гор и только в самом конце резким спуском уходила в равнину, с которой открывался вид на величественную белую крепость, будто вросшую в сам горный массив. Светлой громадой выдавалась она вперед и Искорка, впервые увидев ее издалека, замерла в немом восхищении. До города было еще не меньше двух, а то и трех часов верхом, но крепость уже представала огромной.

— Восхищает? — увидев ее изумление, спросил остановившийся рядом Боромир, не пряча счастливой улыбки. — Что бы ни говорили другие, это лучшее место во всем Средиземье!

— Потому что это дом, — улыбнулась Искорка на это восклицание и Боромир согласно кивнул. Он наконец вернулся.

* * *

Минас Тирит оказался в прямом смысле слова белым городом. Поднимаясь верхом по серпантину, начинавшемуся от маленькой площади за первой внешней крепостной стеной, Искорка удивлялась сверкающему белому камню, из которого, казалось, было сделано все вокруг: стены домов, оборонительные сооружения, мостовые, маленькие скамейки, чаши фонтанов. Других материалов, кроме белого известняка, в этом городе будто бы вовсе не использовали, ею не было замечено ни одной деревянной скамьи, ни единой соломенной крыши, и только лишь толстая внешняя крепостная стена, воздвигнутая еще нуменорцами из темного камня, да сверкающие металлическим блеском крепостные ворота выбивались из общего белого единства. Монолитная скала, облепленная строениями и башенками, словно береговой камень ракушками, выдавалась вперед и будто разрезала город на две части, объединенные на самой вершине длинной площадкой. Растительности в городе почти не было, только редкие стройные кипарисы вытягивались будто стражники у входов некоторых домов.

Искорка и Боромир монотонно поднимались от яруса к ярусу, то продвигаясь по широким открытым террасам, то ныряя в длинные темные ходы в скале, и каждый дворцовый стражник учтиво преклонял голову перед возвратившимся сыном наместника. На седьмом ярусе, последнем перед цитаделью, им на встречу вышел привратник — загорелый мужчина, с густыми темными волосами, в которых поблескивали стальные нити седины, облаченный в сияющий гондорский доспех. Боромир поздоровался с ним холодно и получил в ответ такое же формально вежливое приветствие. Искорка же удостоилась только твердого взгляда, заставившего ее без причины нервничать. Оставив в конюшне лошадей, они последовали за привратником через узкий освещенный тоннель в скале и вышли во внутренний двор цитадели. Здесь Боромир неожиданно для нее остановился и подошел к самому краю ограничивающей площадку стены. Он облокотился на парапет и устремил свой взор на восток. Искорка последовала его примеру и стала рассматривать темную грозовую тучу, висевшую у самого горизонта, сквозь которую пробивался неестественно яркий свет. Она сразу опознала зарницу огненного ока и по спине ее пробежали мурашки. Но посмотрев на Боромира она обнаружила, что тот рассматривает вовсе не окутанный тенью горизонт, а смотрит куда-то ниже. Снова направив глаза на развернувшиеся перед ними поля Искорка без особого труда поняла, что он рассматривает дымящийся город в нескольких милях к востоку. Враг взял Осгилиат, от его гарнизона осталась жалкая кучка воинов, которые теперь группой мелких черных точек проступали на зелени Пелленорских полей.

— Мой лорд, — разрезал тишину голос привратника. — Наместник ждет.

Боромир посмотрел на Искорку и кивком показал ей следовать за собой в сторону башни Эктелиона. Непонятное беспокойство охватило ее. Она пристроилась за широкой спиной Боромира и старалась стать как можно более незаметной. Боромир делал неспешные шаги и пытался казаться расслабленным, но по напряженно расправленным плечам и неестественно прямой спине Искорка все же сделала вывод, что он волнуется перед встречей с отцом. Но вот они пересекли широкий двор, обогнули засохшее белое древо и начали подниматься по ступеням башни. Двери перед ними раскрылись и вошедший в них привратник громко объявил "Боромир, сын Дэнотора". Его голос, эхом отразившийся от стен тронного зала, зазвенел у Искорки в ушах. Следуя примеру Боромира, она слегка поклонилась и, держась позади, прошла за ним в противоположный конец зала.

— Наместник, — проговорил Боромир, достигнув сидящего человека, и преклонил колено. Искорка на миг растерялась, но тут же сориентировалась и тоже опустилась на одно колено.

— Много времени прошло с тех пор как ты оставил свой дом, — раздался тягучий голос Дэнетора где-то поверх головы Искорки, — но я рад, что ты наконец возвратился, сын. Встань, Боромир, — и на этих словах Искорка услышала шуршание ткани и стук каблуков о каменный пол. Чуть подняв взгляд она увидела, что Дэнетор встал со своего кресла у трона, подошел к сыну и крепко обнял его.

— Поднимитесь, — обратился Дэнетор к ней и она выпрямилась в полный рост.

Наместник изучающе глядел на Искорку и она наконец сама получила возможность рассмотреть его. Он был немолодым полностью седым мужчиной, привыкшим к почести и власти. Статная фигура и крепкое телосложение выдавали в нем сильного воина, но руки, изнеженные и холеные, с аккуратными чистыми ногтями и розовыми мягкими пальцами, не могли скрыть, что он давно не держал никакого оружия. Одет Дэнетор был в темные одежды из мягкой струящейся ткани, спадавшей из-за его плеч на пол и аккуратно ложившейся позади его ног. Лицо его, несмотря на сеть мелких морщин, казалось мягким и лоснящимся, седая борода была аккуратно подстрижена, а густые короткие волосы выдавали тщательный уход.

— Как вас зовут, — задал вопрос Дэнетор, закончив рассматривать ее.

— Искорка, господин, — отозвалась она и он, изогнув правую бровь, перевел вопросительный взгляд на Боромира.

— Искорка ученица волшебника, Радагаста Бурого, — начал представлять ее Боромир и на этих словах наместник поджал губы, едва подавив желание раздраженно скривиться. — В Рохане она отделилась от отряда хранителей, вышедших из Ривенделла на исходе осени, и присоединилась ко мне.

Эти слова будто оживили прежде статичные черты Дэнетора.

— Вы принесли его, — жадно проговорил он, снова посмотрев Искорке в лицо.

— Нет, господин наместник, — покачала она головой в ответ, — совет отринул идею отправить его в Гондор. И не я была выбрана хранителем.

— Что? — Дэнотор поджал губы, лицо его пошло красными пятнами. — Как это понимать? — обратился он уже к Боромиру.

— Отец, совет принял решение, — подтвердил ее слова Боромир.

— Выходит совет обезумел! — гневно воскликнул Дэнетор. — Мы на протяжении многих лет сдерживаем врага, своими жизнями защищаем все свободные народы, а нам отказывают в помощи в решительный час?! — в одно мгновение наместник рассвирепел и Искорка поразилась произошедшей в нем перемене. Маска холодного властного презрения была сброшена, глаза его налились кровью, а мягкие пальцы сжались в кулаки. — Зачем вы тогда явились сюда? — внезапно обратился он к ней.

— Я... — не смогла сразу подобрать слов Искорка, но этого и не потребовалось. Дэнетор сам нашел объяснение.

— Как же, — зло усмехнулся он, — как и любой из этих бродяг-волшебников вы, верно, переоцениваете свои силы. Явились раздавать непрошенные советы? Не надейтесь, что найдете здесь благодарные уши. Я не позволил Митрандиру затуманить себе голову, тем паче не позволю вам.

— Отец, вы несправедливы, — попытался возразить Боромир и Дэнетор перевел на него рассерженный взгляд.

Несколько долгих мгновений он смотрел в лицо любимого сына и, казалось, вел с ним немой разговор. Боромир не опускал глаз и твердо отвечал ему и это столкновение взглядов мгновенно остудило Дэнетора, вернув выражение холодной сдержанности его чертам. Плечи расслабились, челюсти разжались и вся фигура его снова преобразилась, будто и не было никакой вспышки гнева. Он прекратил этот немой диалог и вальяжно подошел к стоящему перед креслом столу. Взяв в руки тяжелый резной кубок он сделал несколько глотков и со стуком вернул его на место, после чего подошел вплотную к Искорке. Под его холодным изучающим взглядом она вся напряглась, будто готовясь к неожиданному нападению, но наместник лишь медленно скользил глазами по ее лицу и волосам. Молчание затянулось, возникшее напряжение становилось все более неуютным, но вдруг, в тот самый миг, когда Искорка уже решилась разрушить эту пытку, на лице наместника проступила легкая тень узнавания. Он как будто собрал воедино какой-то пазл и теперь снова преисполнился надменной уверенности.

— Улрос, — по-прежнему стоя очень близко к Искорке позвал он привратника, остававшегося все это время у дверей, — проводи нашу гостью в покои. Время сейчас слишком дорого, чтобы я тратил его на разговоры с ней. Перед началом осады мне надлежит выслушать доклад военачальника Гондора, — на этих словах он отвернулся и последовал к своему высокому креслу возле пустующего королевского трона.

Искорка сконфуженно посмотрела на Боромира, который едва заметно кивнул ей в ответ. Она коротко поклонилась наместнику, который не удостоил ее прощальным взглядом, и поспешила к выходу.

* * *

Дверь за спиной захлопнулась с громким стуком и Искорка устало бросила под ноги свой вещевой мешок и подседельную сумку. Сделав несколько шагов вперед она опустилась на край кровати и потерла руками глаза. Привратник сопроводил ее в небольшую светлую комнату на шестом ярусе, окна которой выходили в сад возле больничных палат, и в других обстоятельствах она бы вдоволь насладилась свежестью и красотой южной зелени. Но сейчас ее угнетало досадливое и постыдное разочарование, поселившееся в душе после разговора с наместником.

— Неужто ожидала теплого приема? — криво усмехнувшись спросила она саму себя и отняла руки от лица.

Нет, теплого приема Искорка не ожидала, но и к такой резкости готова не была. Она стянула с уставших ног сапоги и откинулась на спину на кровати. Четыре дня в пути верхом с короткими стоянками, в постоянной борьбе со сном, в компании молчаливого и временами враждебного Боромира вымотали ее похлеще недель похода с братством. Ноги и поясница болели, а от тела ощутимо и неприятно пахло конским потом. Ей хотелось поспать, помыться, поесть горячей и сытной еды и забыть обо всех королях и наместниках в мире как о страшном сне.

Она лежала на кровати, раздосадованная и дезориентированная, и никак не могла решить, как же поступить дальше. Ей было невдомек, что если бы по воле случая ее разговор с наместником затянулся еще хотя бы на пару минут, или привратник решился бы отвести ее в другие покои по северной стороне шестого яруса, то она непременно встретилась бы с остатками воинства, оборонявшего Осгилиат и явившегося под предводительством выжившего Фарамира в город. В числе вернувшихся она без сомнения заметила бы старого знакомого, и его появление вселило бы в нее такую необходимую сейчас надежду. Возможно, она даже стала бы свидетельницей и участницей той сцены, что разворачивалась прямо сейчас, когда она погружалась в зыбучий песок долгожданного сна, в тронном зале башни Эктелиона.

Тогда она услышала бы и горячую отповедь Боромира, уповавшего на помощь Рохана и спорившего с отцом о старых союзах, и гневную тираду Дэнетора, обращенную на ни в чем не повинного младшего сына, не удержавшего Осгилиат. Своими собственными глазами могла бы она увидеть как побелело и без того бескровное лицо Фарамира, выслушавшего чудовищный, приговаривающий его к неминуемой смерти приказ отбить потерянный рубеж; и как взревел на это Боромир, тотчас же обвинивший отца в безумии и жестокосердии. Не знала она, охваченная волной мягких грез, какая ярость промелькнула в глазах Боромира и как поспешно побежал он догонять брата, покинувшего тронный зал со спокойным достоинством. Будь она в этот момент там, возле трона гондорских королей, она бы видела, что во всей этой сцене участвовал еще один наблюдатель, ничего не сказавший направившемуся на вершину башни Дэнетору, но осуждающе посмотревший ему в след. Облокотившись на посох, долго стоял он у дверей, пока наконец не заговорил с привратником и не узнал у него все об обстоятельствах появления в городе Боромира. Наблюдатель этот проходил сейчас мимо сада у палат исцеления и не скрывал своей спешки и нетерпения.

Но Искорка, измученная долгой дорогой и неприятными разговорами, спала очень крепко, и настойчивый стук не мог ее разбудить. Так случай, соединивший воедино миллионы вероятных событий, не дал их встрече с Гендальфом произойти именно в этот погожий мартовский день. Облаченный в кипенно-белые одежды волшебник недолго постоял возле двери и решил не разрушать спокойствие ее сна, ошибочно рассудив, что следующая возможность для разговора не отложится надолго.

* * *

Каблук тяжелого сапога звонко отмерял каждый шаг и Боромиру, спустившемуся по извилистой лестнице на безлюдную улицу, становилось до нелепости неловко за этот звук, разрушавший холодную тишину. На Рат Динен, улицу тишины, ступать могли только члены королевских семей или семей наместников, но Боромир уже и не помнил, когда последний раз проходил через Закрытую дверь. Он не любил гладкий камень Дома наместников, по-настоящему могильный, потусторонний, такой ультимативно твердый и совершенно не подходящий для упокоения тела его мягкой и нежной матери. Яркая, как полуденное солнце, она ни единой чертой не была похожа на свою черную статую, лежащую поверх белого камня, и Боромир так до конца и не поверил, что она действительно покоится там. Куда более подходящей гробницей стали бы для нее кипучие воды великой реки, да яркое пламя костра. Но отец, конечно, хотел сделать все подобающе и положил ее сюда, рядом с великими правителями древности. Впрочем, сейчас Боромир пришел не к ней, покинувшей их так поспешно многие годы назад.

— Ей это не подходит, — резко прозвучал его голос, усиленный сводами каменного потолка Дома наместников.

— Смерть не идет никому, — ответил Фарамир, будто ожидавший восклицания брата. Он перевел взгляд от гробницы матери и посмотрел в лицо, что было так похоже на его собственное. — Я рад, что ты наконец вернулся.

— Отец отдал приказ сгоряча. Он остынет и передумает, — продолжил Боромир.

Фарамир печально улыбнулся одними лишь уголками губ и посмотрел себе под ноги. После битвы он успел снять только латный доспех и все еще был в кольчужной рубашке. На мозолистых ладонях запеклась черная орочья кровь, и весь вид его говорил о безмерной усталости.

— Он отдал приказ не как отец, а как правитель Гондора, — тихо заговорил он. — Я должен повиноваться.

— Это безумие, Фарамир, — горячо ответил Боромир. — Выполнить приказ значит добровольно расстаться с жизнью! Не торопись разменивать ее так дешево.

— Часом раньше, часом позже, не все ли равно? — также тихо продолжил Фарамир. — Вероятность пережить эту битву и так ничтожно мала, тебе ли этого не понимать. Армия врага сильна как никогда, у нас нет шансов даже за укрепленными стенами.

Фарамир замолчал и снова посмотрел на гробницу. Он опустил руку на точеные каменные ладони и ласково провел по ним.

— Надежда все еще есть, — Боромир подошел к нему вплотную и положил руку на плечо. — Я поговорю с отцом. Вот увидишь, он остынет и передумает. Не торопись выступать.

Фарамир коротко кивнул в ответ и Боромир улыбнулся. Он образумит отца, непременно. Для его младшего брата время упокоиться рядом с матерью еще не пришло.

* * *

— Я не узнаю тебя, Боромир, — вальяжно говорил сыну Дэнетор, отрывая самыми кончиками пальцев кусок ароматного хлеба от краюхи. — Чувства застилают твой взор.

В тронном зале Боромир отца не застал и отправился в его личные покои. Наместнику как раз подали ужин и он радостно пригласил сына разделить с ним трапезу, хотя она и была по-военному скудной. Кладовые Гондора не пустовали, но Дэнетор готовился к долгой осаде и потому отдал своему стольнику распоряжение беречь провизию.

— Хороший военачальник должен отринуть все свои личные мотивы, — продолжал Дэнетор, — и думать только о благе своего края. А ты, мой сын, не просто военачальник. Ты следующий правитель Гондора, и благо Гондора должно для тебя всегда стоять на первом месте. — Дэнетор сделал паузу и отправил в рот увесистый кусок сыра.

Сидя напротив, Боромир чувствовал себя провинившимся мальчишкой, которому отец в очередной раз объяснял, отчего тот не может посадить за один стол с собой сына конюха. Будто бы ему опять было восемь и приходилось заново разучивать горькие правила должного поведения. В своем далеком детстве, лавируя между тысячью "нельзя" и "подобает", Боромир быстро усвоил разницу между собой и мальчишками, живущими на втором и третьем ярусах города, которые на его глазах из друзей превращались в подданных, а затем и в воинов его гарнизона. Он привык отправлять их на верную смерть, не привязываться к этим десяткам и сотням добрых товарищей, не чувствовать их боли и не колебаться, решая их судьбы. Но Фарамир не был сыном конюха или лавочника.

— Я понимаю, ты привязан к брату, — продолжал Дэнетор, отирая губы белой салфеткой, — поверь, и для меня это решение было не простым. Но Фарамир должен знать цену своим ошибкам. Для него это шанс показать свою доблесть.

— Фарамир достойнейший воин, — возразил Боромир.

— Но не командир! В нем нет твоих талантов, он пошел в мать, — нисколько не смутившись продолжил Дэнетор.

— Вы не справедливы к нему! — разгорячился Боромир. — Люди преданы ему, они видят в нем величие королей древности. Он славный командир и доблестный воин, и он куда мудрее меня.

— Как же, мудрее, — язвительно усмехнулся Дэнетор. — Ты слышал, что он сделал. Попадись полурослик с кольцом тебе, ты не выпустил бы его так просто.

Боромир потупил взгляд и Дэнетор счел это знаком согласия.

— Фарамир подвергся чужому влиянию и забыл о благе Гондора. Как бы ни было скорбно мне от этой мысли, но приходится это признать.

На этих словах Дэнетор отпил из кубка и откинулся на спинку кресла. В спокойной задумчивости смотрел он куда-то за спину Боромиру и тот уже было подумал, что отец не будет продолжать беседу, как он снова заговорил.

— Все эти волшебники преследуют свои цели, Боромир, ты должен быть настороже. Речи Митрандира сладки, он вечно прикрывается борьбой с врагом, но истинная цель его никогда не называется явно. Но он слишком наивен, раз полагает, что способен обмануть наместника великого Гондора. Я вижу дальше, чем он может подумать, мои глаза все еще остры. Я знаю многие планы врага, а что до планов старого волшебника... Разгадать их еще проще, — Дэнетор замолчал и снова взял в руки кубок.

— Что же увидели вы в его планах, отец?

— Он хочет привести бродягу на трон Гондора, — скривившись ответил Дэнетор. — План сколь очевидный, столь и безумный.

— А если это будет возвращением короля? — неожиданно твердо спросил Боромир.

— Что? Что ты такое говоришь? — голос Дэнетора прозвучал громогласно, его седые брови сошлись на переносице, а темные глаза, казалось, стали совсем черными. Он поднялся с места и подошел к сидевшему Боромиру. — Что, эта девчонка уже успела затуманить твой разум? Неужели и ты поверил прислужнице волшебника?

— Искорка тут ни при чем, — опешил от такого предположения Боромир, но Дэнетор в ответ лишь усмехнулся и отошел к окну.

— Искорка, — растягивая звуки проговорил он. — Служительница огня, я так полагаю. Стихии врага.

Боромир изумленно обернулся на отца и неверяще посмотрел ему в спину.

— Вы подозреваете ее в связях с врагом? Это безумие! Она одна из хранителей, она сражалась на нашей стороне!

Дэнетор повернулся к сыну и на лице его заиграла снисходительная улыбка. Он снова смотрел на него как на неразумного мальчишку, и Боромиру было неуютно под этим взглядом. Отец любил хвалить его и подчеркивать его доблесть, но в разговоре часто выдерживал покровительствующий тон, отказывая в праве разойтись с ним в суждениях.

— Враг очень хитер, Боромир, — неторопливо начал он. — Он использует многие уловки, чтобы сбить нас с толку. Но я видел его мысли, я знаю его тайны, — он замолчал и на лице его проступила довольная улыбка. — Когда ты явился в город и вошел в тронный зал после стольких месяцев отсутствия, я почти не обратил внимания на твою спутницу и потому не опознал ее. Но как только я смог внимательно ее рассмотреть, сомнений не осталось. Я уже видел ее лицо, и видел его не один раз. Она занимает мысли врага, он ищет ее.

Дэнетор прервался и снова прошел к своему стулу. Сев напротив Боромира, он поставил локти на подлокотники и сложил пальцы домиком.

— Враг ищет не только ее, — наконец заговорил Боромир. — Тот факт, что Искорка занимает его мысли, указывает лишь на опасность, угрожающую ей.

— О нет, мой дорогой сын, он думает о ней не как о противнике, — усмехнулся Дэнетор. — Она нужна ему, нужна чтобы выиграть войну, чтобы вернуть свое могущество. Задолго до того, как нашлось проклятье Исильдура, до твоего сна и совета в Ривенделле, врагу было видение. И я знал об этом видении, я видел его глазами, как в самую короткую ночь в году в темном густом лесу сквозь мох и лишайник пробивается сильный росток и как он стремительно распускается, раскрываясь ярким огненным цветком. Враг ждал его появления и желал всем сердцем заполучить его. Он верил словам, услышанным от своего побежденного учителя задолго до Последнего союза людей и эльфов, верил, что огненный цветок, посланный из Пустоты, возродит рассеянные силы и поможет ему вновь обрести могущество. И все это время он искал его, и насколько я знаю, до сей поры поиски его были безуспешными.

— Я не понимаю вас, отец. При чем здесь Искорка? — устало спросил Боромир.

— При том, что она и есть этот огненный цветок. И враг давно знает об этом. Она поможет ему вернуться, поможет обрести могущество вновь. Это в ней заключена огненная сила, которая есть сила врага! Он ищет ее, а может статься, что уже поработил ее разум и действует ее руками, — Дэнетор вцепился в подлокотники и весь подался вперед. — Но я не позволю ей соединиться с врагом. Ты не доставил в Минас Тирит кольцо, но твоя спутница всего немногим менее ценна.

— Что вы собираетесь с ней сделать? — похолодев, спросил Боромир.

— О, я всего лишь отправил ее в темницу, — ответил Дэнетор. — У меня пока нет причин казнить ее. И потом, быть может, она нам еще пригодится.

— Я не могу поверить в это! — Боромир рассердился и резко встал со своего места. — Что стало с вами, отец, пока меня не было? Неужели благоразумие изменило вам? Вы отправляете на смерть собственного сына! Вы бросаете в темницу ни в чем не повинную деву, повинуясь видениям о мыслях врага! Что если он сам наслал их на вас? Что если он подчинил вашу волю?

— Не смей перечить мне! — взревел Дэнетор, также поднявшись со своего стула. — Я величайший правитель Гондора, врагу не затуманить мой разум!

Боромир посмотрел в разъяренное лицо отца и лишь сильнее сжал кулаки. Он не мог понять, когда произошла эта метаморфоза, когда на месте его упрямого, но мудрого и стойкого отца появился зазнавшийся безумец, не слышащий никого, кроме себя.

— Выходит, вы не измените решения? Фарамир отправится отбивать Осгилиат? — сквозь зубы проговорил Боромир, но Дэнетор ничего не ответил. — Мудрость покинула вас, отец. Мне жаль.

На этих словах Боромир поклонился отцу и оставил его покои. Чувство горького разочарования накрыло его с головой и ему захотелось запрятаться в самый дальний угол цитадели, в котором никто никогда его не найдет.

* * *

Конный отряд Фарамира, чинный и сдержанный, собрался в рассветный час на площади перед первыми крепостными воротами. Еще вчера Фарамир отдал своим людям приказ попрощаться с родными заранее. Он не любил причитаний и слез, которые неизбежно сопровождали расставание воинов с семьями, и потому сегодня на первый уровень провожатых не пустили. Впрочем, это не смогло развеять душащую тревогу, словно туман расползавшуюся между копыт облаченных в тяжелую защиту лошадей. Тоска никак не хотела рассеиваться, хотя Фарамир и старался выглядеть воодушевленным. Он готовился сказать речь и ждал, когда к отряду присоединится последний воин, только в этом году вставший под его командование. В другой день опоздание разозлило бы Фарамира и он непременно наказал бы провинившегося, но Ингор, оставлявший в городе молодую жену и только что родившегося сына, вызывал в его сердце сострадание.

Самого Фарамира в бой никто не провожал. Отеческого напутствия он и не ждал, а Боромир, вероятно, не нашел в себе сил признать поражение в споре с отцом и найти слова для прощания с братом. Осознав, что он не явится для последнего свидания, Фарамир подавил в себе постыдное сожаление и счел, что это к лучшему. Ни к чему видеть Боромиру его слабость, ни к чему проливать слезы и говорить лживо бодрые речи.

Но вот наконец явился Ингор, отряд построился в аккуратные ряды. Фарамир набрал побольше воздуха в грудь и начал говорить.

— Славный день настал для нас, воины Гондора! — прогремел его голос в наступившей тишине. — Нам выпала нелегкая, но благородная доля. Я вижу страх в ваших глазах, я вижу, вы не верите в наш успех. Братья! Вы боитесь напрасно! Ибо вас веду в бой я, и я не боюсь! Я верю в нашу победу! Я верю в Гондор! Моя горячая вера ведет меня вперед! Так последуйте же за мной к победе! Отриньте сомнения и окропите земли Гондора вражеской кровью! Ура-а-а! — прокричал Фарамир и его воины ответили стройным криком многих сильных голосов.

Он затрубил в рог и повернулся спиной к отряду. Стража начала открывать засовы, ряды стали перестраиваться для прохода через узкие ворота и в этой суматохе к Фарамиру подъехал опоздавший.

— Ингор, что ты хотел? — проговорил Фарамир, увидев его и готовясь принимать извинения за опоздание.

— Ничего особенного, командир, — сказал он, поднимая забрало тяжелого блестящего шлема. — Только пожелать вам удачи в бою, — и на этих словах Фарамир увидел целиком его лицо. Из-под густых бровей на него смотрели улыбающиеся глаза брата.

В темницах Минас Тирита было влажно и холодно. Искорке приходилось крепко прижимать к животу согнутые ноги, чтобы хоть как-то согреться. Соломенный тюфяк, составлявший все тюремное убранство, лежал прямо на каменном полу. От узкого длинного коридора, в котором сейчас раздавался богатырский храп охранника, камеру отделяла только металлическая решетка, а сама она была скорее глубокой нишей в стене, чем полноценной комнатой. Окон в ней не было, и о времени суток можно было судить только по свету, расползавшемуся в коридоре.

Искорка перевернулась на другой бок и сильнее поджала ноги. Где-то вдалеке капала вода и этот звук вместе с размеренным храпом наводил на нее сонную тоску. Будь у нее возможность укрыться сейчас своим лориенским плащом или хотя бы тонким походным одеялом, она бы заснула в тот же миг, но стражники, забравшие ее из светлой комнаты с видом на сад и сопроводившие в казематы второго яруса, не дали ей взять что-то с собой. Она обхватывала себя руками и закрывала глаза, тщетно пытаясь сохранить тепло. Что будет с ней теперь? Грядущая неизвестность пугала. Ее взяли под стражу, не вдаваясь в объяснения, и она терялась в догадках, что именно заставило наместника принять такое решение. В том, что это было решение лично наместника, она не сомневалась.

Охранник всхрапнул особенно громко и внезапно закашлялся. Звук гулко разносился по коридору и камерам, а он все никак не мог справиться с удушливым приступом. Но наконец кашель затих и Искорка услышала, как скрипуче отодвинулся стул и раздались шаркающие шаги, медленно приближавшиеся к ее камере. Охранник, которого ей удалось бегло рассмотреть, когда ее привели в крепостную тюрьму, отличался грузным телосложением и был неожиданно не похожим на других встречавшихся ей в городе людей. Голова его была круглой, словно сыр, и лоснилась от проступавшей испарины, редкие короткие волосы какого-то мышиного цвета топорщились смешным ёжиком, а мелкие черты лица были совершенно невыразительны. Здесь, среди высоких темноволосых гондорцев, отличавшихся строгим и даже аскетичным обликом, он казался каким-то чужим.

Шаги затихли ровно напротив ее камеры. Искорка лежала лицом к стене и не могла видеть охранника, но чувствовала, как его изучающий взгляд скользит по ней. Это бесцеремонное внимание рождало в ее сердце кипучую злость, захотелось встать и прикрикнуть на него, прекратить это наглое разглядывание, но она лишь сильнее сомкнула челюсти. Охранник же все стоял и стоял рядом с решеткой и Искорка наконец решила перестать притворяться спящей. Открыв глаза, она перевернулась на спину и села на тюфяке.

— Что-то не так? — она открыто посмотрела в его лицо и их глаза встретились.

Услышав ее голос мужчина заметно вздрогнул и отчего-то растерялся. Он сделал шаг назад и на его поясе зазвенела связка тяжелых ключей. Испуг на лице сменился гневом.

— Молчи, ведьмино отродье! — прикрикнул он и Искорка устало закатила глаза.

— О Элберет, — прошептала она и откинулась на спину на тюфяке.

"Так и до костра недалеко", — пронеслась в голове неутешительная мысль. По коридору начинала расползаться полоска неяркого света, охранник потушил горевшую у решетки ее камеры свечу и направился дальше по коридору. "Значит, ночь прошла и наступил рассвет", — отстранённо подумала Искорка. Успеют ли они казнить ее до начала осады? Или ей придется дожидаться в этой камере прибытия орков?

Стук тяжелой двери прервал невеселые мысли. Охранник снова прошел мимо и удивленно поприветствовал кого-то.

— Как прошла эта ночь, дядя? — говорил вошедший.

— Спокойно, сынок, спокойно, — добродушно откликался охранник и Искорка по одному только звуку его голоса могла представить, как широко растягивались в улыбке его тонкие губы. Пришедший явно вызывал у него теплые чувства.

— Вам стоит немного отдохнуть, — продолжал звонкий голос, — ночи без сна выматывают.

Услышав это, Искорка ухмыльнулась. Охранник меж тем продолжал.

— Что ты, что ты! Я привычный.

— Как скажете, дядя, а то я мог бы подменить вас ненадолго. Вышли бы во двор, прошлись до рынка. Говорят, Гилборн распродает остатки своего товара за бесценок перед предстоящей осадой.

Наступила тишина.

— А, ладно! — наконец заговорил охранник. — Сбегаю быстро до лавки, раз уж ты оказался здесь. Все равно у нас только одна пленница, ты-то уж с ней справишься, коли чего. А мне давно надо бы сменить свои сапоги. Гилборн — лучший кожевенник во всем городе!

— Вот и я о том, дядя, — смешливо отозвался тот.

— Только смотри! Не разговаривай с ней, Ингор, — придав голосу суровости, продолжил охранник. — Ее речи могут зачаровать.

Искорка подавила желание простонать.

— Хорошо, дядя, — серьезно отозвался Ингор и сразу за его словами раздались торопливые шаркающие шаги и громкий глухой звук закрывшейся двери.

Все стихло. Искорка снова сомкнула веки и стала считать звонко падающие капли воды. На пятом десятке установившуюся тишину нарушил торопливый звук каблуков. Видимо, Ингор не испугался предостережения и решил взглянуть на пленницу своими глазами.

— Госпожа, — раздалось тихое восклицание от решетки и Искорка, до того лежавшая на спине, села и удивленно посмотрела на человека по ту сторону.

Перед ней был очень молодой высокий мужчина в легком гондорском доспехе. Голову его покрывали мягкие темные кудри, а на округлом лице едва проступала щетина. Он казался совсем юнцом, должно быть, ему не было и двадцати.

— Госпожа, — опасливо оглянувшись, снова позвал он и Искорка встала со своего места и подошла к решетке.

— Вы меня знаете? — спросила она, вглядываясь в его лицо.

— Нет, но меня послал к вам господин Боромир. Он велел мне проследить, чтобы вас не обижали. Но я не могу многого, — тихо проговорил он, достал из-за пазухи какой-то сверток и передал Искорке.

— Спасибо, — Искорка взяла сверток и искренне улыбнулась. — Передайте господину Боромиру, что со мной все в порядке. По крайней мере, пока, — закончила она тихо.

На этих ее словах Ингор внезапно изменился в лице. На его щеках заалел румянец, он опустил глаза в пол и словно растерялся.

— Ингор? — позвала Искорка. — Все в порядке?

— Я не смогу передать господину Боромиру ваши слова, — виновато ответил он все еще смотря себе под ноги. — На рассвете он выступил вместе с отрядом командира Фарамира. Его нет в крепости.

— Но как же так? — опешила Искорка. — Он не должен был... — растерянно продолжила она, но увидев, что юноша смутился еще больше, сразу все поняла. — Все равно, спасибо вам, — закончила она.

Ингор кивнул и наконец поднял на нее взгляд. Она снова улыбнулась ему и, посчитав разговор оконченным, отошла обратно к своему тюфяку. Но Ингор кинул взгляд в сторону выхода из коридора и снова заговорил.

— Еще господин Боромир просил меня найти Митрандира, — на этих словах Искорка встрепенулась и снова подошла к решетке.

— Что? Он здесь, в Минас Тирите? — жадно спросила она и Ингор кивнул.

— Да, но только я его не нашел. После того, как мы вернулись из Осгилиата, он как в воду канул, я обыскал всю крепость.

— Вы вернулись из Осгилиата? Выходит, он пришел с вами?

— Да, он был с нашим отрядом во время обороны. Он очень помог командиру Фарамиру, — он замолчал на полуслове и прислушался.

Вдалеке снова раздался звук шагов. Ингор посмотрел на Искорку широко распахнутыми глазами и поспешил вернуться в конец коридора, к столу, и судя по всему как раз вовремя. Стоило его шагам затихнуть, как снова бухнула тяжелая дверь и раздался раздраженный голос охранника, встретившего во дворе коменданта крепости и получившего от него выговор за свою отлучку. Ингор, не ожидавший такого развития событий, распрощался с дядей очень скомкано и будь тот посмышленей, то сразу бы распознал неладное.

Но Искорку это теперь волновало мало. Очень тихо пережевывая хлеб, оказавшийся в принесенном свертке, она обдумывала слова Ингора о Боромире и Гендальфе. Ее охватил страх. Бездействие угнетало и она начала ходить из стороны в сторону по своей камере. Что же выходит, Боромир все же погибнет? От досады она сжала кулаки. Приходилось признать, она привязалась к нему, угрюмому и временами невыносимо заносчивому, но все же доброму и благородному. Нужно было что-то делать, пока еще не поздно. План созрел быстро.

* * *

— Вы нашли его? — нетерпеливо спросил Дэнетор.

Он плохо спал прошлой ночью и как только забрезжил рассвет поднялся со смятых простыней и отправился в покои старшего сына. Но Боромира в спальне не было. Решив, что тот провожает в бой брата, Дэнетор сглотнул неприятный комок и велел подать завтрак на двоих, рассчитывая, что сын вскоре присоединится. Но есть пришлось в одиночестве. Слуги не видели Боромира со вчерашнего вечера и это неприятно озаботило. Он велел разыскать его как можно скорее, но вот уже целый час никаких новостей не было.

— Нет, господин, — бесстрастно ответил привратник на его вопрос. — Но удалось кое-что выяснить у стражи крепостных ворот, — привратник замялся. — Они утверждают, что видели... Что видели как господин Боромир покидает город вместе с отрядом командира Фарамира.

— Что? — переспросил Дэнетор. — Это невозможно! Привести ко мне стражников! — резко проговорил он и привратник откланялся.

Но представшие перед ним мужчины только подтвердили свои слова. Дэнетор несколько раз допросил их и сомнений не оставалось: оба его сына отправились за стены крепости. Он стремительно покинул тронный зал, оставив за спиной удивленных такой резкостью стражников, вышел на площадь и проследовал к самому ее краю. Оттуда открывалась вся панорама Пелленорских полей.

Жадным взглядом окинул он пространство внизу и с ужасом увидел небольшой конный отряд, уже встретившийся с врагом. Руки его вцепились в каменный парапет, подбородок задрожал. Темное полчище врага, превосходившее войско Фарамира, строилось, чтобы обойти противника с флангов и сомкнуть за его спиной кольцо.

— Нет, — едва слышно прошептал Дэнетор и покачал головой из стороны в сторону. — Нет, этому не бывать!

Он резко отступил от парапета и развернулся. Решительным шагом преодолел он площадь и поднялся по ступеням башни Эктелиона. Отпустив привратника и велев никого не пускать, он закрыл за собой двери и поспешил к винтовой лестнице. Там, в потайной комнате на самом верху башни, подносил он дрожащие пальцы к холодной гладкой поверхности и нарочно не таясь всматривался в огонь. И пламя распаляло видящий шар, но чем сильнее оно разгоралось, тем холоднее становилась поверхность. Трясущимися губами шептал Дэнетор страшные, непростительные слова, и шар пульсировал, вторя бешеному ритму его сердца. Он все повторял свою отчаянную просьбу и давал жуткое обещание, но огонь только смеялся ему в ответ.

* * *

Искорка уже не в первый раз поправляла скатывавшийся на глаза гондорский шлем и нервно вглядывалась в небольшое пространство перед крепостными воротами. Легкий мужской доспех, который невесть где умыкнул для нее Гендальф, был безнадежно велик и ей пришлось туго завязать кожаный пояс, чтобы хоть как-то закрепить на себе это одеяние. Рукава кольчужной рубашки закрывали почти целиком ее пальцы, это было безумно неудобно, но выбора не оставалось: нужно было как-то замаскироваться. В молодом гондорском воине, чуть нескладном и не по-мужски миловидном, сложно было опознать рыжеволосую пленницу, сбежавшую из крепостной тюрьмы не более получаса назад.

Сейчас она стояла в тени небольшого сарая рядом с конюшней в первом ярусе и напряженно ждала, когда оттуда появится Гендальф, собиравшийся раздобыть им пару лошадей. Но волшебника все не было и не было, а она волновалась все сильнее. Ей казалось, что фальшь скользит в каждом ее движении и любой мало-мальски внимательный наблюдатель тотчас же заметит этот маскарад и поднимет шум. Но люди спокойно проходили мимо, а некоторые даже и кивали в приветственном жесте.

Было раннее утро, город лениво просыпался и шум, наделанный ей на втором ярусе, не успел еще дойти до ушей всех жителей и стражи. План побега, созревший в ее голове молниеносно, был не без изъяна, но все же сработал. Искорка не ошиблась в охраннике, и когда за тяжелой дверью в конце тюремного коридора заполыхал огонь, он колебался едва ли минуту, прежде чем снять засовы с ее решетки. Простоватый страх перед ведьмой все же уступил в его сердце состраданию, он не смог оставить ее на верную смерть в запертой камере. Едва они оказались в горящем коридоре, Искорка юркнула в первое же ответвление. Наружу ей удалось выбраться не сразу и прежде пришлось поиграть в прятки с целым отрядом крепостной стражи. Но в конце концов по одному из коридоров она вышла в маленький внутренний двор, а оттуда — на узкую базарную улицу, где ей почти сразу посчастливилось наткнуться на Гендальфа.

— Гендальф?! — неверяще прошептала она. — О, Эру! Какое везение!

Гендальф открыл было рот, чтобы ей ответить, но она потянула его за руку и продолжила движение.

— Не останавливайся, не привлекай к нам внимания, — она опустила голову низко и ускорила шаг. — Я сбежала из тюрьмы, меня ищет крепостная стража, — сквозь зубы продолжила она. — Но это не важно, Гендальф, мы должны быстрее действовать!

И она наспех рассказала ему о приказе Дэнетора отбить Осгилиат и решении Боромира отправиться вместе с братом. Гендальф наморщил лоб и ускорился.

— Может быть еще успеем их остановить, — шепнул он и она согласно кивнула.

Но когда они спустились на первый ярус, сразу стало ясно, что время упущено. Площадь пустовала, отряд должно быть покинул крепость на рассвете.

— Черт! — в сердцах воскликнула тогда Искорка. — Ну же, Гендальф, нужно что-то делать! — она посмотрела на волшебника, но на его лице нашла только отражение досады и горечи. — Гендальф?! — неверяще переспросила она. — Ты что, не собираешься ничего делать?!

— Иногда мы ни на что не можем повлиять, дитя. Остается только довериться своей судьбе, — проговорил он мягко и снисходительно, будто уговаривая маленького ребенка.

— Черта с два! — вспыхнула она. — Они еще живы! Их еще можно спасти! — горячо проговорила она, но Гендальф только переложил посох из одной руки в другую и скорбно поджал губы. — Ты сдался, да? А! Плевать! Я так просто не отступлюсь! — и на этих словах она развернулась и резкими шагами направилась прямо к конюшне. С кончиков ее растрепавшихся волос срывались мелкие искорки, чего она, охваченная злой досадой, совершенно не замечала.

Но Гендальф не дал ей сделать глупость. Быстро догнав, он одернул ее за локоть и сердито стал выговаривать за безрассудность. В конце концов, согласившись на авантюру, он затолкал ее в узкий тупик между конюшней и сараем, куда в скором времени принес невесть где взятые доспех, меч и лук. И вот теперь она ждала, когда он раздобудет лошадей и они, надеясь непонятно на что, отправятся спасать упрямого гондорца.

— Держи, — появившийся наконец Гендальф протянул ей поводья. — И прекрати уже так затравленно озираться, ты выдаешь себя с головой.

Искорка заставила себя расправить плечи и забралась в седло. "Расслабься, все в порядке" — повторяла она про себя, но успокоиться не получалось. Гендальф направил коня к воротам, она последовала за ним. "Держись естественно, ты простой гондорский воин, согласившийся сопроводить старика" — продолжала она уговаривать себя, пока они продвигались в сторону выхода. Людей на небольшой площади было немного, через ворота проходили редкие фермеры или пастухи, еще не успевшие покинуть свои жилища на Пелленорских полях и теперь торопившиеся укрыться в крепости. Взгляд ее зацепился за стражника, стоявшего у входа на стену и лениво перекатывавшего носком сапога маленький камешек у себя под ногами. Его размеренное спокойствие будто передалось Искорке и она заставила себя выше поднять голову.

Они спокойно пересекли площадь и уже почти проехали в открытые ворота, когда из прохода на стену вдруг появился привратник башни Эктелиона. Едва увидев его Искорка оцепенела и низко опустила голову. Он мог узнать ее. Дыхание перехватило, а на лбу выступила испарина, когда привратник окликнул Гендальфа, и им пришлось остановить лошадей. Искорка старалась не смотреть в его сторону и с замирающим сердцем вслушивалась в разговор. Но Гендальф был спокоен, он уверенно и дружелюбно отвечал на вопросы и вскоре привратник потерял к ним всякий интерес. Он кивнул, обозначив конец разговора, и Гендальф с Искоркой продолжили свой путь и покинули крепость.

* * *

— В бой! В бо-о-ой! — глубокий баритон Боромира встраивался в мелодию многоголосого эха, которым отряд отозвался на призыв командира.

Они не достигли даже и восточной части Раммас Эхор. Враг встретился им на пологой террасе, поросшей сухой прошлогодней травой, в лиге от города. Еще вчера орков здесь не было, очевидно, они перебросились под покровом тьмы, что сейчас наползала с востока, и начали ставить лагерь и развертывать осадные орудия для подготовки наступления. Внезапность появления сыграла отряду Фарамира на руку, враг был дезориентирован и они быстро смели первый оборонительный рубеж.

— Ура-а!

Боромир с трудом различал свой голос в общем воодушевляющем крике. Из под копыт его коня вылетали клочья сухой травы, перед глазами мельтешили бликующие доспехи. Быстрее! Звонче! Звено Боромира с наскока разбило небольшую группу орков, преодолело свежую траншею и прорвалось в лагерь. Он вонзил свое копье в спину убегавшего от копыт его лошади врага. Черная кровь брызнула в стороны и запачкала доспех. Фигуры вокруг него смешались в какой-то немыслимый водоворот, из которого глаз с трудом выхватывал отдельные детали.

Но вот ухо различило средь звона метала и криков резкое "построиться!" и Боромир огляделся. Враг сгруппировался и выставил вперед организованную колонну лучников.

— Сомкнуть ряды! — вновь разрезал воздух голос Фарамира и Боромир встал в строй и выставил вперед копье. Он закрылся щитом и ждал. — К бою! — прозвучала команда и он со всех сил пришпорил коня.

Лучники открыли огонь. Градом на них посыпались стрелы, но Боромир ловко закрывался от них. Громкий свист — и рядом что-то глухо стукнуло, но он не обернулся. Вокруг него то и дело падали лошади, стонали люди, но все эти звуки заглушал стук крови в ушах. О наколенник звонко ударилась и отлетела в сторону стрела. Орки были все ближе и он поудобнее перехватил копье, чтобы наконец нанести удар. Кони налетели на ряды пеших и смели первую линию лучников. Боромир рвался вперед и только успевал вынимать окровавленное копье из тел падавших орков.

Но за первым отрядом их встретил следующий. Орков было так много, что Боромиру они начинали казаться огромным черным морем, бурлящим и неспокойным. Рокот сотен орочьих голосов не оставлял сомнений — успех их наступления продлится недолго. Боромир стиснул зубы и метнул свое копье в орка, занесшего меч над упавшим гондорцем. Копье настигло свою цель, но это продлило жизнь упавшего лишь на несколько мгновений. Стоило ему только подняться на ноги, как прицельно выпущенная стрела пробила кольчугу у его шеи.

Но Боромир уже не видел этого. Лишившись копья, он достал из ножен меч и стал обрушивать его на приближавшихся врагов. Конь ловко перескочил через очередной труп, но вот и ему изменила удача: стрела пробила шанфрон, он резко упал и Боромир вылетел из седла. Из легких выбило воздух, он встал на четвереньки и едва успел отразить удар орочьего меча.

Выпрямившись в полный рост оглядел он поле битвы. Их отряд храбро сражался, но с востока и севера на них все наступали и наступали орки. В нескольких метрах от него двое напали на потерявшего коня гондорца и Боромир побежал ему на выручку. Резкий удар со спины — и вот уже по его мечу заструилась черная кровь. Из прорези гондорского шлема на него взглянули испуганные карие глаза и он что-то крикнул, выводя незнакомого воина из оцепенения. На них уже шел следующий враг.

Снова удар, еще удар, выпад — и меч с хлюпающим звуком покинул чужую плоть. Боромир обернулся на крик, отразил новый удар и отстраненно отметил блеск гондорского шлема под ногами. "Пал" — мелькнула в голове мысль, прежде чем его меч снова встретился с вражеским. Пот застилал его глаза, но рука все еще была легка и он не пропустил ни единого удара. К ногам упала очередная черная туша, на короткий миг наступила передышка. Он огляделся, чтобы оценить положение. Где-то правее звучал ровный голос брата, отдававшего команды, и Боромир заулыбался. "Жив" — теплотой разлилось в груди.

Но вот пауза закончилась. К Боромиру приближались двое. Он огляделся, но своих рядом не было, его звено распалось и рассредоточилось по полю. Он поудобнее перехватил меч и закрылся щитом, ожидая нападения. Враги с криком побежали на него и вот на щит обрушился первый удар. Он оборонялся, ловя каждый выпад и следя за коридором атаки. Руки начали наливаться тяжестью. Орк, что нападал справа попытался обойти его со спины, но ошибся и сам пропустил удар. Боромир сделал точный укол между нагрудником и шлемом и враг пал.

Остался один. Он выжидал. Боромир увеличил расстояние между ними, сделав пару широких шагов назад, и оглядел противника. Орк был коренастым и приземистым, но смотрел спокойно и уверенно. Несмотря на невеликий рост, это был опасный противник, и Боромир решил дождаться, когда он начнет бой. Но вдруг воздух пронзил резкий высокий звук. По голове будто ударили чем-то тяжелым и Боромир едва не пропустил нападение. Он увернулся в последний момент, и враг оказался у него за спиной. Разворот, выпад, коренастый орк со спокойным взглядом пошел на него и снова зазвенел металл.

Резкий звук разрывал голову и будто давил на глазницы, отчаянье подкрадывалось к сердцу. В криках и лязге металла вокруг ему вдруг стало чудиться собственное имя и звук его отзывался внутри болью. Холодным откровением на него накатила мысль о собственной смерти и он упрямо стиснул зубы, борясь с ней. Поле боя на мгновение накрыла жуткая темная тень и Боромир пропустил очередную атаку. Враг нанес сильный удар и поставил подножку, Боромир упал и потерял свой щит, но быстро поднялся. Снова удар, поворот, и вот он ошибается — оставляет открытым левый бок, и меч врага пробивает броню на его руке. Брызнула алая кровь, но он отразил очередную атаку. Он тяжело дышал, пот градом скатывался по лицу, но хуже всего было то отчаянное щемящее чувство, что рождалось в сердце из-за растекшейся в воздухе тьмы. Мир вокруг будто лишился красок. Скрипящий высокий звук давил на уши, Боромир стискивал зубы, пытаясь его прогнать, но ничего не выходило. Враг же не выдавал никаких признаков усталости. Он спокойно смотрел на него и Боромир ждал неизбежного. Ему снова слышалось, что где-то вдалеке отчаянно звонко звучит его имя.

Собрав все свои силы, Боромир поднял меч и с криком побежал вперед. Враг оскалился. Боромир нанес удар, но тот ловко отразил его. Удар, еще удар, но вот над ними снова пролетела черная тень. Боромир запнулся, упал и потерял свой шлем, а орк только сильнее оскалил зубы. Он уже заносил меч, но тут небо пронзил яркий белый луч. Он будто дал Боромиру сил для последнего движения. Перекатившись на бок, он ушел от удара и быстро поднялся. Еще не кончено! Снова зазвенел металл, у него будто открылось второе дыхание. Режущий звук пропал и голова прояснилась, Боромир смело посмотрел в лицо врага и увидел страх. Он улыбнулся. Несколько точных ударов и этот страх навсегда застыл в широко открытых остекленевших глазах.

Боромир посмотрел в небо и увидел, что белый луч ударяет прямо в черную тварь и гонит ее назад.

— Боромир! — раздалось совсем рядом и он неверяще обернулся на звук.

В его сторону галопом неслась лошадь с всадником в гондорсокм доспехе. Звонким голосом всадник выкрикивал его имя и что-то в его чертах казалось Боромиру знакомым.

— Быстрее! — прокричал всадник, приблизившись вплотную и остановив коня, и Боромир с изумлением узнал Искорку. С его губ уже почти сорвался вопрос, но Искорка снова закричала. — Да не стой же ты! Быстрее!

Боромир сориентировался и быстро забрался в седло позади нее. Искорка развернула коня и сильно пришпорила его, снова пустившись в галоп.

— Отступаем! — крикнула она чуть обернувшись. — Фарамир дал команду!

— Жив? — не мог не переспросить Боромир, но она не отозвалась.

Конь несся через поле битвы и Боромир внезапно осознал, как много их людей пало. Вокруг них была черная взрытая земля, местами дымившаяся от подпаленной травы. Он огляделся вокруг и на сколько мог увидеть его глаз не нашел ни одного живого гондорского воина. Вокруг были сплошные орки, они продвинулись далеко вперед. Конь перепрыгнул через обломки не то требушета, не то катапульты, и внезапно за ними показалась перекошенная орочья морда. Искорка рванула поводья влево и Боромир успел рубануть по врагу мечом. Сориентировавшись, он снял со спины Искорки лук и начал выпускать стрелы, поражая врагов впереди.

Взмыленный конь перешел в рысь, но Искорка резко пришпорила его и что-то тихо зашептала, и он снова пустился в галоп. На горизонте светлело, они удачно лавировали между орками, не успевавшими прицелиться по движущейся мишени, и вот Боромир завидел вдалеке слева конный отряд. Искорка повернула к нему.

— Подкрепление? — выкрикнул Боромир.

— Имрахиль, — запыхавшись, ответила Искорка. — Прикрывает отступление.

Они пронеслись через разгромленный орочий лагерь, обогнули с тыла наступавших на отряд Имрахиля орков и соединились с остатками отряда Фарамира на юге. Встроившись в ряды отступавших, Икорка наконец дала уставшему коню перейти на шаг.

— Фарамир! Я должен найти его! — бойко заговорил Боромир.

— В арьергарде. С ним Гендальф, — отрывисто отвечала Искорка. — Все в порядке. Встретитесь в крепости, — на этих словах она обернулась к нему и неловким движением поправила сползший на глаза шлем.

Боромир смотрел на нее и не мог поверить, что остался жив. Он улыбался.

* * *

"...Не ведают мудрости, не видят хрупкости этого мира, не способны жертвовать своими страстями", — слова Элронда всплывали в голове Гендальфа бесконечным круговоротом, пока он сидел на ступенях выходящего в больничный сад балкона и вслушивался в шорохи за своей спиной. Искорка была в комнате: устроилась за столом перед маленьким зеркалом и оттирала с лица грязь. Он не видел ее глазами, но мог с большой точностью по одному только движению воздуха вокруг восстановить все ее действия. Прикрыв веки, он живо представил, как она сосредоточенно опускает кусок ткани в миску с теплой водой и проводит ей по лбу, а затем опускается вдоль щеки к шее и наконец отрывает руку, чтобы снова смочить ткань. Раздалось тихое шипение — это она прошлась по ссадине на подбородке и теперь, отставив в сторону миску, потянулась к своей сумке, на дне которой в маленьком мешочке лежала жирная заживляющая мазь. Это значило, что в покое ему оставалось пребывать от силы несколько минут. Как только она смажет ссадину, он увидит ее подле себя и вступит в долгий и непростой разговор.

Ей понадобилось всего полторы минуты. Она вышла на балкон, но заговорить не решалась. Пришлось поднять на нее глаза и тогда уже она села подле него, опустила подбородок на согнутые ноги и посмотрела таким открытым и жалостливым взглядом, что Гендальф вмиг растерял все свое созерцательное спокойствие.

— Ох, дитя, — вздохнул он и взял ее маленькую ладонь в свои руки.

Гендальф видел в ее взгляде больше, чем можно было сказать словами, но она все равно заговорила.

— В местной тюрьме очень паршиво. И кажется, меня все еще могут сжечь, — тихо усмехнулась она, стерев со скулы едва заметную слезу.

— Не успеют, — подняв на лоб брови сказал Гендальф и теперь Искорка улыбнулась широко и открыто и начала сумбурный рассказ о пути отряда после Ирисной низины.

Несколько раз она сбивалась и останавливалась, решая, что ему нужно обязательно услышать, а что можно и опустить, и из этих пауз Гендальф узнал куда больше, чем она хотела сказать. Сопоставив алый румянец на ее щеках и то, насколько старательно она избегала называть одно конкретное имя, он пришел к занимательному выводу. Разгадав эту маленькую тайну, он тихо усмехнулся в бороду.

Но вот Искорка скомкано закончила и уткнулась взглядом в пол.

— Теперь твоя очередь, — она посмотрела выжидающе. — Что было после того боя с назгулами? Как ты спасся?

— После того, как меня пронзил моргульский клинок, мое сражение не закончилось, — тяжело вздохнув, Гендальф начал аккуратно подбирать слова, — бой продолжился в мире теней, и мне казалось, что не было ему ни начала, ни конца. Пятеро, что напали на нас в Ирисной низине, не преследовали меня, но стоило мне лишь перейти черту и раствориться в мире теней, я увидел огненное око, от которого не было укрытия. Оно терзало меня, сожгло мои одежды и я оказался нагим в темноте... Пока не услышал голоса ветра, остудившего мою кожу и вернувшего мне ясность мысли. Очнувшись, я обнаружил себя на черной выжженной земле Долины Ужаса, — Гендальф подумал про себя, что нужно воздать отдельную хвалу Манвэ за то, что тот позаботился и о белых одеждах, но Искорке об этом, конечно, не сказал. Он продолжил историю о своих скитаниях по Горгороту, рассказал, как его схватили слуги врага и как ему удалось бежать, вновь получив помощь от орлов Манвэ. На этой части глаза Искорки расширились и она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент передумала. — Когда я выбрался из страны врага, я вознамерился добраться до Лориена, надеясь, что застану вас там. Но судьба распорядилась иначе. На Мертвых болотах я обнаружил диковинный, совсем не похожий на орочий след. Не иначе как провидение заставило меня пойти по нему, потому что в конце пути я обнаружил двух изнеможенных хоббитов, которые сперва приняли меня за видение.

— Фродо?! И Сэм! — воскликнула Искорка. — Они в порядке?

— О да, да! Были в порядке не далее чем трое суток назад. Я провел их через болота в Северный Итилиэн, где на нас напали орки. Но отряд Фарамира подоспел вовремя. А дальше наши пути разошлись. Я отпустил их... — Гендальф снова прервался, вспомнив, насколько велико было в этот раз искушение.

Он не рассказал Искорке, каких усилий стоило ему отказать Фродо в его просьбе и остаться с отрядом Фарамира в Осгилиате. Не упомянул Гендальф и о том, что остановил руку лучника, уже взявшего на прицел жалкое склизкое существо, идущее по следам Фродо и Сэма. Все это до сих пор лежало на его сердце тяжким бременем, но он лишь в очередной раз напоминал себе о той роли, что была уготована ему в этой войне Валар.

Искорка выслушала его рассказ и между ними на несколько долгих мгновений повисла тишина. В этой тишине Гендальф снова попытался почувствовать в дуновении ветра и движении воздуха знаки грядущего, но будущее скрывалось от него, ускользало тончайшим шелком сквозь пальцы. Мир замер в неопределенности и предвкушении скорой развязки, которая — Гендальф чувствовал — на сей раз окажется окончательной.

— Я не сказала тебе еще кое-что, — отвлекла его от размышлений Искорка и он перевел свое внимание на нее. — С тех пор как мы потеряли тебя очень многое изменилось. Моя связь с врагом... Она стала прочнее. Мне снились сны, которые были и не снами вовсе, а реальностью, что была открыта врагу. Я видела его глазами, Гендальф, знала о его мыслях, о его чувствах, была будто частью него, и поначалу он не замечал меня. Но последний раз... В Эдорасе, — она прервалась и опустила глаза на носки своих сапог. — Я не смогла остаться незаметной, и он обнаружил эту связь и проник в мой разум.

— Что ему удалось узнать? — едва слышно спросил Гендальф.

— Ничего важного, он увидел только несколько моих последних воспоминаний. Я разорвала связь, но с большим трудом.

Установилось молчание. Гендальф сидел рядом с Искоркой неподвижно. Он смотрел на нее, сквозь нее, и пытался разгадать очередную загадку, вычленить из полифонии мироздания ту мелодию, что расставит все по местам и даст ответы на его вопросы. Она вся: ее движения, слова, мысли, само ее присутствие здесь — резко вклинивалась в единый мотив. Разрушает ли это общую гармонию? Или дополняет замысел Эру?

В его лице и позе не изменилось ничего, когда он заговорил.

— Часть общей силы, — сказал он вслух, но будто бы не ей.

Искорка подождала пока он начнет развивать свою мысль, но продолжения не последовало.

— Что ты имеешь в иду, Гендальф?

— Что? — очнулся он от своих размышлений и будто бы с удивлением обнаружил, что она еще здесь.

— Ты сказал "часть общей силы", что ты имел в виду?

Гендальф перевел взгляд от ее лица на затянутый тьмой горизонт и медленно продолжил.

— Только то, что мы и так знаем. Ты — часть той силы, что была растрачена Морготом в Арде. Моргот, еще до того как получил это черное имя, был одним из величайший айнур, но его противные замыслу Единого деяния истощили его. Побежденный в Войне Гнева, он превратился в жалкую тень, изгнанную в Пустоту. Изгнанную, но не исчезнувшую... Он постоянно пытается проникнуть обратно, и твое появление может быть одной из его неудавшихся попыток, — Гендальф произнес слова и сразу же об этом пожалел. Искорка изменилась в лице, тысяча вопросов промелькнула в ее глазах, но Гендальф не дал ей возможности их задать. — Хватит об этом. В нашем положении не стоит лишний раз вспоминать врага. И вообще, вести такие разговоры на пустой желудок... — он поднял брови высоко на лоб и призывно улыбнулся. — Пойдем. Нужно по-тихому раздобыть что-нибудь съедобное.

Искорка не стала спорить. Они покинули сад и, пройдя через комнату, вышли на улицу шестого яруса. Мимо них, будто вовсе их не замечая, пробегали какие-то возбужденные люди.

— Как-то рановато для паники, — удивленно сказала Искорка и Гендальф кивнул.

Они дошли до небольшой площади с фонтаном, в противоположном конце которой одновременно с ними появилась испуганная женщина с опухшим красным лицом.

— Что с вами? — проговорила Искорка, но женщина не отреагировала и быстро пошла в сторону палат исцеления. — Постойте! Что случилось? — Искорка все же задержала ее, ухватив за рукав. — Ответьте!

— Разве не ясно? Мы все погибнем! — зло ответила она.

— Но еще не кончено! — жарко начала Искорка, но женщина резко выдернула свой рукав.

— Как же, — скривилась она, — была бы надежда не было бы приказа.

Искорка растерянно оглянулась на Гендальфа, но тот только пожал плечами. Женщина уже отвернулась от нее и продолжила свой путь.

— Какого приказа? — нервно выкрикнула Искорка, когда женщина уже почти скрылась в проулке.

Она остановилась и замерла. Обернувшись, она безумным взглядом посмотрела на Искорку и со злобой выплюнула:

— Приказа оставить посты. Сдать город!

И она быстрым шагом продолжила свой путь, оставив Искорку и Гендальфа в полном одиночестве на пустой площади.

Это была какая-то бесконечно тяжелая глава, но, надеюсь, читалась она легче, чем писалась. Наверное, это нормально для конца текста, я пытаюсь собрать все ружья и при этом не загубить логику повествования. Осталась пара очень важных сюжетных поворотов, даже страшно к ним как-то подбираться. Ответственно, черт возьми)

Отзывам как всегда рада.

— Прошу... Прошу, — сухие губы произносили отчаянные слова очень тихо, но тот, кому они предназначались, мог бы и вовсе обойтись без звука.

Кончики заледеневших пальцев касались толстого гладкого стекла, под ними разгоралось сотнями алых прожилок жуткое огненное око, цепкое, манящее, такое властное, что отвести взгляд было невозможно.

— Прошу, — некогда твердый голос превращался во всхлип, горло сводило горьким спазмом, но безжалостный собеседник оставался немым.

Дэнетор произносил свою мольбу снова и снова, палантир пульсировал в такт ударам его сердца, но холодное пламя внутри лишь посмеивалось над его глупой просьбой. Но что могла значить насмешка врага, когда на кону стояла жизнь его сына? Дэнетор зажмурился и с силой сомкнул челюсти. Недостойно, он поступал недостойно! Он был жалким обезумевшим стариком, но разве жизнь Боромира не ценнее его чести?! "Трус! Трус!" — билась в голове мысль, но руки все сильнее сжимали проклятый камень, а глаза жадно взирали на огненное око.

— Всё... Всё, что угодно... Всё, что угодно! — проревел он и пламя внутри видящего камня вдруг вспыхнуло алой искрой и вырвалось за его пределы.

Дэнетор отбросил от себя палантир и неуклюже повалился на пол маленькой потайной комнаты на самом верху башни Эктелиона. Пламя разгоралось вокруг, но он не чувствовал жара, напротив, его будто бы окатило ледяной водой. Трясущимися руками прикрыл он глаза, но это не избавило его от видения огненной стены, сомкнувшейся кольцом вокруг его жалкой распластавшейся по полу фигуры. Огонь трещал, пожирая деревянный пол, и в треске этом Дэнетору ясно послышались шипящие тихие слова. "Принято... Твое обещание принято" — сказал огонь и его пробила крупная дрожь, — "исполнишь мою волю, получишь его живым".

— Х-хорошо, — запинаясь ответил Дэнетор и в тот же миг огонь погас.

Он провел своей мягкой ладонью по деревянному полу, только что трещавшему под натиском пламени, но доски были невредимы и на руке его осталась только серая пыль. Изумленно оглядевшись вокруг, он не заметил и следа произошедшей вспышки и лишь лежащий у ног видящий камень был немым свидетелем его сделки. Дэнетор подполз к палантиру и неуверенно взял его в руки. Блестящую поверхность рассекала глубокая трещина. Он встал с пола и аккуратно положил разбитый шар на стол. Медленно проведя рукой по волосам и оправив одежду, он сделал несколько глубоких вдохов и направился к лестнице.

Спустившись в маленькое светлое помещение под потайной комнатой, он прошел к окну, из которого открывался вид на широкое пространство перед городом. Сгущающаяся тьма почти поглотила солнце, но даже сквозь нее зоркие глаза Дэнетора видели огромные осадные машины врага и широкие огненные рвы.

— Напрасно, — прошептал он, — всё напрасно, — он вцепился руками в маленький подоконник и глухо рассмеялся.

Никто не придет к ним на помощь. Рохан давно предал старые союзы, а сил южных провинций не хватит, чтобы противостоять полчищам врага. У Гондора нет будущего, нет ни единого шанса! Отчаяние затопило его сердце. На нетвердых ногах он спустился вниз, в тронный зал, и велел страже позвать привратника.

Улрос явился весь взмыленный. Он стремительно пересек тронный зал и опустился перед сидящим в кресле наместником на одно колено.

— Мой господин, — начал он, тяжело дыша. — Отряд командира Фарамира вернулся в город.

— Говори, — повелел Дэнетор.

— Капитан Белой Башни, господин Фарамир, жив, но ранен, тяжело ранен, — Улрос нехотя поднял на наместника глаза и увидел как сжались в тонкую линию его губы.

— Продолжай, — проговорил Дэнетор, но Улрос больше ничего не сказал. — Боромир, — с придыханием выговорил он имя старшего сына.

— Он в Палатах Исцеления, рядом с господином Фарамиром. Невредим.

Дэнетор не смог сдержать облегченного вздоха. Он откинулся на спинку кресла и прикрыл веки. Данное ему обещание было исполнено, Боромир был жив. "Твоя очередь" — внезапно прозвучало в голове и Дэнетор вздрогнул. Его взгляд заметался по залу, перебегая от склонившего голову Улроса к статуям великих королей древности. Их строгий лик породил в его душе мучительное чувство стыда, удушающее сожаление. Что он сотворил? Он предал Гондор, постыдно отдался врагу... Трус! Жалкий трус!

Но у Гондора не было будущего, ведь так? Оборона города обречена, что мог он еще сделать в этот отчаянный миг?! "Боромир", — раздался приглушенный шепот. Боромир... Да... Да! Боромир! Его сын, его сильный смелый мальчик, он выжил и он будет жить! Боромир — вот то будущее, что есть у Гондора, он спасется, он возродит их цветущий край. А он, Дэнетор, — уже прошлое. Он уйдет, сгинет в огне этой войны, отправится к праотцам вместе с Фарамиром, выросшим — будто в насмешку над безутешным отцом! — таким похожим на мягкую мать. Да, они уйдут, они оказались слишком слабы.

— Да... да... — тихо проговорил Дэнетор и Улрос вопросительно посмотрел, но он не продолжил. Расфокусированным взглядом смотрел наместник сквозь пространство тронного зала и на лице его робко начала расползаться улыбка.

— Мой господин? — неуверенно переспросил привратник и Дэнетор, наконец, посмотрел на него.

— Поднимись. Вели собрать на Рат Динен погребальный костер и перенести к нему моего умирающего сына, — твердо заговорил он. — Мы с Фарамиром достойно покинем этот мир.

— Господин! — прервал было наместника Улрос, но получил в ответ строгий взгляд и не посмел продолжить.

— Далее. Распорядись накрыть стол для моего последнего обеда и позови ко мне Боромира, — Дэнетор замолчал и глубоко вздохнул, будто набираясь смелости перед прыжком в холодную воду. — И, наконец, — продолжил он спокойно, — передай мой приказ страже Цитадели и командованию гарнизона. Я велю им оставить посты и спасать свои жизни. Я освобождаю их от присяги.

На этих словах лицо Улроса побелело. Он неверяще уставился на наместника.

— Вы приказываете оставить позиции и сдать город? — тихо переспросил он.

— Именно, — бесстрастно ответил Дэнетор. — Исполняй.

Но Улрос не двинулся с места. Широко раскрытыми глазами смотрел он на наместника и остолбенело слушал стук собственного сердца.

— Исполняй! — прикрикнул на него Дэнетор.

Крик вывел Улроса из ступора, он опомнился, коротко поклонился и на негнущихся ногах покинул тронный зал.

* * *

Узкая дорога, ведущая с шестого яруса на седьмой, прямиком во Двор Фонтана, была необычайно тиха и безлюдна. Обычно высокую арку, от которой начиналась крутая лестница, охраняли двое стражей Цитадели, но в этот раз Искорка и Гендальф никого возле нее не встретили, что только подтвердило их самые худшие догадки. Спешно преодолев проход в скале, они вышли на широкую площадь. Пусто. На выдающемся вперед отроге скалы, во Дворе Фонтана и даже на входе в Белую Башню не было ни единого человека. Искорка и Гендальф переглянулись и быстро направились в Башенный зал.

— ...сбежать, когда мой город в огне! Безрассудная трусость! — донеслись до уха Искорки резкие слова Боромира, стоило Гендальфу аккуратно открыть дверь Белой Башни. — Предательство, отец, вот как это называется! Подлость!

Боромир уже вовсю кричал, стоя напротив наместника и опираясь руками на высокий темный стол. Позади него лежал перевернутый на бок стул. Стол, за противоположным концом которого сидел Дэнетор, был богато накрыт для трапезы: в хрустальном кувшине алело вино, по обоим концам стояла начищенная до блеска серебряная посуда, а в центре, будто вишенка на торте, красовалось большое блюдо с какой-то дичью и лежал длинный филейный нож.

— Не смей говорить мне о предательстве! — взревел в ответ Дэнетор, тоже поднявшийся со своего места. — А-а-а, — протянул он, завидев наконец в дверях Гендальфа и Искорку. — Явились к столу! — выплюнул он ядовитые слова.

— Воины должны оборонять крепость, а не строить погребальные ложа! — громогласно прозвучал в ответ голос Гендальфа. — Останови это безумие, Дэнетор!

— Погребальные ложа? — встрепеннулся Боромир. — О чем вы, Митрандир?

Широкими шагами направился Гендальф к столу и Искорка последовала за ними.

— Вы не рассказали сыну о своем плане, наместник? — вместо ответа проговорил Гендальф, приблизившись к ним вплотную.

Под вопрошающим взглядом Боромира Дэнетор растерялся. Гримаса злости оставила его черты и они сразу смягчились, а глаза словно прояснились и посветлели.

— Отец? — озвучил свое ожидание Боромир, но Дэнетор лишь посмотрел в сторону и опустился обратно в кресло.

— Мои дни сочтены, Боромир, — заговорил он, медленно подбирая слова. — Также как и дни твоего брата. Мы уйдем в прошлое, подобно великим предкам, очистительный огонь заберет нас и сотрет все наши ошибки.

Дэнетор замолчал, сложил руки в замок и, будто преодолевая безмерную усталость, закрыл глаза.

— Отец, — тихо заговорил Боромир. — Неужели надежда совсем оставила вас? — он замолчал, но наместник не откликнулся, только поднял веки и с сожалением посмотрел на сына. — Но ведь мы еще живы! Белый город не взять, пока за его стенами есть хоть один воин!

Боромир распалялся. Он говорил горячо и заразительно, и Искорке стало казаться, что еще немного и наместник послушает его.

— Это же дом, отец, наш дом! Мы не должны отдавать его без борьбы, — отчаянно закончил Боромир.

В зале повисла тягучая вязкая тишина.

— Твой сын мудр, наместник, — прервал молчание Гендальф. — Послушай его. Еще есть время отменить твой безумный приказ.

На этих словах затихший было Дэнетор резко поднял голову.

— Не тебе говорить мне о безумии, Митрандир, — прошипел он сквозь зубы и встал с кресла. — Подлец! Вознамерился не только отнять у меня трон, но и свести в могилу моего сына? Нет, я видел, я все видел! Я знаю обо всем... Обо всем... — он начал расхаживать вдоль стола, сложив руки у себя за спиной.

— Одумайся, наместник, — снова обратился к нему Гендальф, — ты внемлишь ядовитым речам врага! Сдашь Минас Тирит, и Гондору не нужны будут ни наместники, ни короли! Послушай меня, Дэнетор, Саурон манипулирует тобой. Не знаю, чем он тебя прельстил, но он не сдержит слова. Вспомни Нуменор!

На этих словах Дэнетор замер на месте и внезапно рассмеялся.

— Не сдержит слова? Он уже его сдержал! — торжествующе проговорил Дэнетор с искаженным кривой усмешкой лицом. — Мой мальчик жив, а ты предлагаешь послушать тебя? Старого интригана, ведущего на трон бродягу? Может еще послушать ее, — он кивком указал на Искорку, — сбежавшую из темницы чародейку?

— Открой же глаза, отец! — взмолился Боромир. — Она спасла мне жизнь!

— Я! — прогремел голос Дэнетора. — Это я спас тебе жизнь, неблагодарный мальчишка!

Искорка испуганно уставилась на Дэнетора. Облаченная в черные мягкие одежды фигура вселяла ужас. Удушливыми волнами расходилась от него надменная злоба, лютая ненависть. Не отличавшийся исполинским ростом, сейчас он показался ей непомерно высоким, а сама она чувствовала себя рядом жалкой букашкой. Ей захотелось сжаться и исчезнуть.

Но вот он повернул перекошенное в гримасе лицо и посмотрел прямо на нее своими безумными темными глазами. Искорка могла бы поклясться, они горели красным. Крупная дрожь пробила ее, но отвести глаз она не могла и как зачарованная смотрела в его лицо, пока наконец белым щитом перед ней не встала спина Гендальфа.

— Прозрей, Дэнетор! Сбрось наваждение! — Гендальф ударил посохом, и зал наполнил ослепительный белый свет, заставивший Искорку зажмуриться.

Но Дэнетор лишь вновь засмеялся.

— Как самонадеянно, — зазвучал холодный бесстрастный голос. — Никак не можешь смириться с поражением?

— Изыди, Саурон! — прогремел голос Гендальфа и в грудь Дэнетора ударил еще один белый луч.

Это отбросило его назад, но он устоял. Звон металла разрезал воздух — это рука Дэнетора вынула из ножен висящий на поясе меч. Искорка метнула на него испуганный взгляд и сделала несколько шагов назад. Из-под густых бровей смотрели яростные красно-желтые глаза, в которых не осталось и тени теплого каштанового отблеска. Теперь уже не было никаких сомнений — в обличии наместника Гондора перед ними стоит сам Саурон.

— Думаешь, тебе хватит сил одолеть меня, Олорин? — издевательски сказал Дэнетор и резко топнул ногой.

Волна сокрушительной силы всколыхнула воздух и сбила Искорку с ног. Она упала, больно ударилась о черную резную колонну и какое-то время не могла сориентироваться. В ушах стучала кровь, она подняла потяжелевшую голову и увидела, что Гендальфа также отбросило назад. Он лежал на полу, а посох его отлетел в сторону. Время словно замедлилось, и она заторможено наблюдала, как Дэнетор перехватывает обеими руками меч и идет вперед, на Гендальфа, который пытается подняться на ноги и вытащить из ножен Гламдринг.

— Отец! — раздался вдруг голос Боромира. Он поднялся на ноги и теперь стоял с обнаженным мечом в руках позади Дэнетора, возле накрытого для последней трапезы стола.

— О, это будет даже интересно, — сказал Дэнетор и в считанные мгновения преодолел разделявшее их расстояние.

— Ты можешь бороться с ним, — продолжал Боромир, но ответом ему стал только сильный удар, который он едва успел отразить.

— Глупый мальчишка, — Дэнетор играючи сделал несколько выпадов вперед. — Такой же глупец как его старый отец. Ох, он так молил меня пощадить твою жизнь!

Голос Дэнетора звучал издевательски и Искорка видела, как Боромир упрямо стискивал зубы. Он стойко отражал все более и более опасные удары, но не делал ответных выпадов.

— Отец, я знаю, ты слышишь меня! Еще ничего не кончено! — не унимался Боромир. — Нет!

Боромир взревел, когда холодная сталь прошлась по его не защищенному броней бедру. Боль пронзила ногу, он стал заваливаться назад и упал. Носок черного сапога выбил из его руки меч.

— Прошу, отец! Это твой сын, Боромир! — вскричал он, увидев над собой занесенный клинок, но лицо Дэнетора искажала безумная улыбка.

Искорка зажмурилась, не в силах смотреть как меч в руках Дэнетора опускается точно в сердце его сына, но тут по ушам ударил противный лязг и Дэнетор вскрикнул. Она резко открыла глаза и облегченно выдохнула, увидев, что вставший на ноги Гендальф выбил из рук Дэнетора меч. Он успел подобрать свой посох и теперь приставил его к груди наместника, вынужденного опираться на тяжелый стол за спиной.

— Изыди, Саурон! — прокричал Гендальф. — Я, Гендальф Белый, повелеваю тебе оставить разум Дэнетора!

Дэнетор вскрикнул. На лице его отражалась мука, но Гендальф только сильнее давил на посох.

— Ничего у тебя не выйдет, — сквозь зубы проговорил Дэнетор, опиравшийся руками на стол за спиной.

Но в тот же миг будто против собственной воли, словно преодолевая сопротивление повернул он голову в сторону и посмотрел вниз, на лежащего у его ног раненого Боромира. Его лицо скривила судорога, по щекам потекли слезы. Гримаса боли искажала его черты и сквозь стиснутые зубы стали вырываться приглушенные всхлипы.

— Вернись, Дэнетор! — снова прогремел голос Гендальфа.

— Поздно, — тихо прошипел он в ответ и в следующий миг сделал быстрое и резкое движение.

Искорка не сразу смогла понять, что произошло. Лишь мгновением позже, когда Гендальф отступил на несколько шагов назад и она увидела уродливую красную линию, пересекшую обрюзгшую шею наместника, пришло осознание. Дэнетор, в миг растерявший свою устрашающую мощь, стал грузно опускаться вниз, словно тяжелый мешок. Свободной левой рукой старался он зажать жуткую рану на шее. Но ничего уже не могло помочь: с мерзким хлюпающим звуком из нее вырывалась кровь, алая, горячая, почти огненная. Искорка закрыла себе рот обеими руками, силясь сдержать рвущийся из глотки крик, но никак не могла оторвать глаз и все смотрела, и смотрела, как жизнь пульсирующей струей покидает тело наместника, как расслабляется его рука с зажатым в ней филейным ножом, как расползается красным цветком пятно на белом мраморном полу Башенного зала.

Где-то далеко, будто под толщей воды, кричал что-то Боромир, но она не разбирала слов и все смотрела, и смотрела на тело Дэнетора, пока на ее плечи не опустились теплые руки и возле самого уха не прозвучал глубокий успокаивающий голос.

— Пойдем, — говорил Гендальф, — пойдем отсюда, дитя, — но Искорка все не вставала, рассматривая фигуру Боромира, сидевшего у тела отца и прижимавшего к груди его голову.

Наконец, что-то потянуло ее вверх. Она встала и покорно пошла с Гендальфом к выходу из Башни Эктелиона, оставив за спиной безутешно рыдающего нового наместника Гондора.

* * *

Руки дрожали. В Палатах Исцеления, где ее оставил тревожный и молчаливый Гендальф, Искорка выпила две больших пузатых чашки какого-то горячего отвара, но это не согрело. Ее узкие ладони, всегда сухие и горячие, сейчас совсем заледенели и она пыталась отогреть их под мышками.

Холодно, как же было холодно. Минас Тирит был безумно холодным городом, пожалуй, самым холодным местом во всем Средиземье. Скажи Искорка об этом кому-нибудь, ее, верно, подняли бы на смех. Столица Гондора, южного королевства людей, славилась своим мягким теплым климатом. Снег выпадал здесь только в самые суровые и долгие зимы, а яркое солнце начинало ощутимо прогревать воздух уже в марте. Искорка понимала это, и разум так и подсовывал ей сравнение с далекой страной, название которой непривычным сочетанием звуков ложилось на язык, страной, оставшейся где-то во сне. Но солнечная Италия, несмотря на внешнюю схожесть, была совсем другой. Там было светло и беззаботно, там пахло морем и солью. Здесь же она чувствовала себя словно замурованной в холодный могильный камень.

Гладкий и безмолвный, город словно сдавливал ее в своих белокаменных тисках, лишая всякой возможности сделать вдох полной грудью. На узкой мостовой, ведущей из Палат Исцеления к жилым постройкам, сквозь которую не пробивался ни один даже самый упорный цветок, она тоскливо вспоминала лес. В Росгобеле, где зимой толстой белой подушкой лежал снег, а на тропах могли повстречаться темные твари, ей всегда было тепло. Жизнь, горячая и сильная, ощущалась там очень остро.

В Минас Тирите же единственным по-настоящему живым местом был сад у Палат Исцеления. Она свернула туда почти неосознанно, выбрав, вопреки здравому смыслу, длинную дорогу к своим покоям. В саду было темно и тихо. По узким гравийным дорожкам она подошла к крепостной стене шестого яруса и посмотрела вдаль. Был уже поздний вечер, на землю давно опустилась тьма, но Искорка знала — она не рассеется к утру. Солнце не взойдет над городом, не прогреет толстые стены, пока вражеское войско не будет обращено в бегство.

Она отвела глаза от Пелленорских полей, где уже ярко горели костры, и снова углубилась в сад. Среди тонконогих устремленных вверх кипарисов и узловатых седых можжевельников маленькими всполыхами оранжевых солнц выделялись кроны цитрусовых деревьев. Искорка подошла ближе. Тонкий, едва различимый аромат апельсинового цвета разливался в воздухе. Найдя глазами низкую ветку с маленькими белыми звездочками, она поднялась на носочки и коснулась носом нежных лепестков. Порывом свежего ветра ворвался в ее грудь резкий цветочный запах и она закрыла глаза, хватаясь за мимолетное наслаждение.

Немногим позже, уже в своей постели, лежа под двумя одеялами и своим лориенским плащом, Искорка все также не могла согреться. Сон не шел. Стоило ей опустить веки, перед глазами возникало перекошенное от боли лицо Дэнетора и жуткая рана на его шее. Она вновь и вновь видела, как с чавкающим звуком выплескивается алая кровь, как она струится сквозь белые пальцы, как расползается пятном на полу. Кровь, кровь, кровь — она была везде, она словно въелась в глаза, словно растеклась под веками. Как, должно быть, это было сложно! Каким мучительно тяжелым должно было быть это резкое движение и сколько же мужества понадобилось для этого Дэнетору!

Искорка зажмуривалась, силясь сбросить видение, но ничего не выходило. Было страшно, до безумия страшно. Ей чудилось, что за ее спиной неуловимой тенью лежит сама смерть и до ее появления остался лишь краткий миг. Ужасная кончина Дэнетора казалась ей сейчас пророческой предвестницей ее собственной гибели. А она так не хотела умирать! Не сейчас, не завтра, не в этой битве. Не после произошедшего в Эдорасе. Но завтрашний день обещал только тьму и страдания, оборона города казалась делом обреченным. Сможет ли Боромир, принявший командование, вернуть надежду своим воинам? Да и есть ли у них еще надежда? В сердце Искорки ее почти не осталось.

Она перевернулась на правый бок и посмотрела перед собой. На тумбочке лежала маленькая веточка с пучком белых нежных цветов, которую она, не устояв перед соблазном, сорвала в саду. Внезапно ей вспомнился Лориен и тихие слова Владычицы, почти забытые в суматохе последовавших событий. Осененная воспоминанием, она резко свесилась с кровати и потянула рукой задвинутый под тумбочку вещевой мешок.

— Да где же, — тихо проговорила она, роясь внутри.

Рука нащупала так ни разу и не пригодившийся кинжал, нашла склянки и мешочки с травами, запуталась в рукавах сменной рубашки, но никак не могла выискать маленький шелковый мешочек. Но вот наконец на самом дне она отыскала его и, ухватив за длинные завязки, вытащила из груды других вещей. Закинув вещевой мешок обратно, Искорка полусидя устроилась на кровати и начала рассматривать зеленую гладкую ткань с красивым растительным орнаментом. "В самый темный час нужно лишь сыграть", — прозвучали у нее в голове слова Галадриэли, сказанные на причале, — "и твой голос будет услышан". Она потянула завязки и холодными пальцами достала из мешочка маленькую резную флейту. "Она сделана мастером моего народа из ветки дерева, растущего в садах Оромэ", — говорила ей Владычица. "Но я не умею играть", — сконфуженно отвечала тогда Искорка, но Владычица лишь загадочно улыбалась. "Твое сердце знает мелодию", — сказала она напоследок и невесомой поступью двинулась дальше, к следующему члену братства.

Видно, самый темный час настал. Искорка неумело расположила пальцы на маленьких отверстиях и поднесла флейту к губам. Набрав воздуха в грудь, она сделала долгий протяжный выдох и флейта отозвалась сиплым звуком. Искорка дунула еще раз, но обещанной магии не произошло.

— Кажется, мое сердце не знает никаких мелодий, — понуро сказала она сама себе, крутя флейту в руках.

Искорка тихо усмехнулась. Отчаяние снова затопило сердце, она откинулась назад, уперлась головой в стену и глубоко вздохнула. Зажмурившись, она стала искать в своей памяти осколки радости, мгновения счастья и тепла, чтобы спрятаться в них от тяжелых мыслей. Память услужливо воскресила воспоминание о дне ее отъезда из Эдораса.

Тем утром в королевской конюшне стояла непривычная для военного времени умиротворяющая тишина, нарушаемая лишь редким перестуком копыт. Рассветные лучи, свободно проникавшие сквозь открытые ворота, мягко подсвечивали каждую летавшую вокруг пылинку. В воздухе разлился запах прелого сена, было еще по-зимнему свежо, но рано пробудившееся солнце уже звало весну и обещало воскрешение всяких надежд. В то ранее морозное утро она размазывала по горячим щекам слезы, которые никак не получалось остановить, а он лишь глупо и светло улыбался. Она прижималась к его плечу, давая тяжелой шерстяной ткани впитать всю влагу со своего лица, и глубоко вдыхала дегтярный запах его одежды, до нелепости не подходящий ему. Там они были безумно близки, настолько, что казалось еще немного — и его руки проникнут ей под кожу, его губы поглотят ее, а сама она целиком растворится в нем. В тишине конюшни пронзительно звонко звучало ее обещание. Тогда не было сомнений — она встретит его в Минас Тирите, дождется за стенами белой крепости.

Не открывая глаз, повинуясь какому-то внутреннему порыву, она поднесла к губам резное дерево. Легко выдохнув согретый легкими воздух, она начала поднимать и опускать тонкие пальцы, выбирая единственно правильную последовательность. Тишину разрезала прекрасная мелодия и Искорка погрузилась в нее. Прозрачной дымкой вырывался звук из-под пальцев и растворялся в пустоте, пронизывал само пространство и время. Она все играла, и играла, и музыка словно меняла мир вокруг нее. Ей чудилось, что на лице мелкими росинками оседает вода, а волосы треплет озорной речной ветер. В очередной раз втянув носом воздух она вдруг отчетливо уловила соленый свежий аромат. Так пахло далекое море. Она все играла, и играла, и сквозь гулкий звон флейты до ушей ее начал доноситься крик чайки, а под закрытыми веками проступали мокрое темное дерево и белый лен паруса. Снова вдохнув полной грудью, она потрясенно уловила запах дегтя, смешавшийся с ароматом горькой травы, дыма и еще чего-то неуловимого, не имеющего строго названия, но ясно принадлежавшего лишь ему одному. Сердце ее наполнилось торжеством и радостью и будто расширилось и заняло все пространство в груди. И когда уже стало казаться, что еще чуть-чуть и оно разорвется, музыка смолкла.

Искорка открыла глаза и потрясенно посмотрела на флейту у себя в руках. Она и не заметила, как могильный холод отступил и пальцы ее снова наполнились теплом. Под одеялом ей вдруг стало жарко, она скинула его и широко улыбнулась. Еще не кончено, еще не потеряно! Надежда снова окрылила ее, пробудила жажду действия, и когда за дверью раздались торопливые шаги и мерный стук, она была полностью готова к новому дню.

— Искорка, — обратился к ней с порога Гендальф. — Осада началась. Пора.

* * *

Пот застилал глаза, в колючем подшлемнике было жарко, и Искорка в который раз пожалела, что согласилась на уговоры Гендальфа и надела полный доспех. Стеганная поддоспешная одежда была не только излишне теплой, но и делала ее неповоротливой, кольчуга натирала у шеи, а латная кираса тяжело давила на плечи. Радость приносило лишь то, что кольчуга была подогнана по фигуре еще в Эдорасе и ей не приходилось постоянно одергивать слишком длинные рукава.

Сегодня на рассвете, когда Гендальф пришел к ней, чтобы сообщить об осаде и отвести в Цитадель, она со спокойной решимостью заявила, что хочет быть полезной и знает, чем помочь обороне.

— Они не прорвутся на третий ярус, Рохан придет раньше, — отвечала она Гендальфу, который устало убеждал ее укрыться. Он говорил с ней тихо и ласково, словно доказывал неразумному ребенку, что десерт никак нельзя съесть раньше супа. Но Искорка стояла на своем. — Послушай! В южной части третьего яруса стоят метательные орудия. Большой требушет — как раз над воротами второго яруса.

— В гарнизоне есть кому заряжать орудия, справятся и без тебя.

— Да, но я могу поджигать заряды, — Искорка старалась звучать убедительно, но Гендальф сидел рядом поджав губы и сложив руки на груди. — Все лучше, чем прятаться за толстыми стенами и трястись от страха и неизвестности!

На этом Гендальф прекратил спор. Он заставил ее надеть полный доспех и взял обещание, что как только враг прорвется на первый уровень, она скроется в Цитадели.

Обороной третьего яруса командовал лорд Хермунд — грузный невысокий мужчина с покрытым щетиной красным лицом. Гендальф представил ему Искорку и кратко рассказал о плане.

— Искорка? Та чародейка, что вчера сбежала из темницы? — переспросил лорд Хермунд, и Искорка сконфуженно опустила глаза. Он усмехнулся. — Можете не волноваться. Наместник Боромир отменил приказ о вашем заключении под стражу. Колдовство нам тут не помешает... — добавил он тихо, переведя взгляд на горизонт.

И вот теперь она стояла у крепостной стены в ряду гондорских воинов и с замирающим сердцем следила за движением вражеского войска. Оно было еще слишком далеко, и даже большой требушет не позволял нанести удар, но орудийный расчет под командованием юркого гондорца с красивым именем Фелатир, уже зарядил и прицелил машину. От вида вражеских осадных башен, обшитых спереди металлом, по спине Искорки пробегали мурашки, но леденящий душу ужас, что сковывал ее ночью, отступил, да так и не вернулся. Она была спокойна и собрана.

Защитники крепости выжидали. До их ушей доносился звук орочьего рога и топот многих тысяч ног, но все еще было слишком далеко для удара.

— Страшно? — тихо прозвучал где-то справа голос, и Искорка было подумала, что обращаются к ней. Она немного скосила глаза, пытаясь опознать говорившего, но тут услышала такой же тихий ответ.

— Вовсе нет, — едва слышно прошептал стоявший рядом с ней человек.

Искорка снова устремила взгляд вперед. На первом уровне, обороной которого командовал сам Боромир, началось какое-то движение.

— А вчера вечером ты едва ли не дрожал, — ехидно проговорил первый, но потом, словно извиняясь, продолжил: — нет ничего в этом постыдного.

Двое справа так и продолжали свой тихий разговор, но Искорка перестала прислушиваться. Движение на первом уровне все больше привлекало ее внимание. Из-за отрога скалы показались несколько всадников и она напрягла зрение. На гнедом коне, облаченный в блестящий доспех, сидел верно Боромир, а рядом с ним белым пятном выделялся Гендальф. Были и другие всадники, но Искорка никого из них не знала настолько хорошо, чтобы определить с такого расстояния. Но вот они остановились. Кажется, Боромир что-то говорил, по крайней мере, все движение на первом уровне прекратилось. Вот он поднял что-то в правой руке и поднес к губам — город огласил гулкий звук рога Гондора, которому вторили воодушевленные воины. Окружавшие ее люди тоже пронзительно закричали.

— Вот и начало, — сказала Искорка себе под нос.

На первом ярусе продолжилось движение. Лучники, стоявшие на стене, наложили стрелы и стали обрушивать лавину на врага. Значит уже близко! Еще чуть-чуть, и вступит в бой их расчет. Искорка оглянулась на Фелатира, который не отрываясь смотрел на Пелленорские поля. Он должен был дать ей команду.

— Это все матушка, — до ушей Искорки долетел продолжавшийся справа тихий разговор. — Она явилась мне сегодня ночью и забрала мой страх.

Прозвучал смешок.

— Не смейся! — чуть громче, чем до этого, продолжил говоривший и сразу понизил голос, так что Искорка разобрала только середину фразы: — ...музыка, тонкая и светлая, и головы коснулась матушкина рука, совсем без язв, какой была до болезни. И страха больше не было, и сейчас нет! — он снова стал говорить слишком громко и это заметил командир.

— Прекратить разговоры! — прикрикнул сосредоточенный Фелатир, и говорившие разом замолчали.

Он снова посмотрел вперед. Атака лучников первого уровня продолжалась, начали стрелять орудия.

— Приготовиться! — крикнул Фелатир и все стоявшие у стены задвигались.

Искорка переместилась к требушету и уставилась на снаряд в кожаной "сумке", как она назвала ее про себя. От концов "сумки" к рычагу шли веревки, уложенные под требушетом. Она осмотрела всю конструкцию и стала буравить взглядом снаряд, пока не услышала команду "пли!".

— Вспыхни! — переполненная волнением, она сказала это вслух, и снаряд загорелся.

Стоявший у спускового рычага воин резко опустил его и снаряд полетел далеко за стены города. Искорка проводила его взглядом. Обернувшись обратно она увидела, что трое воинов с помощью лебедки уже успели взвести рычаг.

— Пли! — снова раздалась команда, и Искорка не мешкая подожгла очередной снаряд.

Команда звучала снова и снова, и Искорка все поджигала и поджигала снаряды. Вокруг постоянно что-то грохотало, но она не могла отойти от орудия и посмотреть, что происходит внизу. Внезапно недалеко от их позиции раздался жуткий шум. Она посмотрела в сторону ближней к горе части третьего яруса, где было еще несколько позиций, и увидела, что крепостную стену пробил вражеский снаряд.

— Нижний, короче на два! — прозвучала непонятная Искорке команда и расчет задвигался, перевязывая веревки на кожаной "сумке". — Пли! — опять прозвучала команда и все закрутилось снова.

Один за одним отправлялись за стену снаряды, но она даже и не видела, наносят ли они урон врагу. Вокруг все кружилось и звенело, еще несколько раз совсем рядом с их позицией рушились стены, но их расчет был невредим. Сколько времени прошло? Небо застилала огромная тяжелая туча, солнца не было видно. Кажется, был еще день? Серый сумрачный свет ложился на лица ее товарищей и она впервые за все время осады решилась внимательнее их рассмотреть. Без нее в расчете было пятеро, по имени она знала только командующего Фелатира. Кроме него был еще толстый мужчина, на котором не сходился до конца его доспех, с виду старый, но очень бойкий воин, да двое молодых парней, за чьим разговором она украдкой наблюдала в самом начале осады. Рассмотрев их внимательнее, она поняла, что они совсем еще юнцы, гладкокожие подростки. Но рассуждать о судьбе защитников Минас Тирита не было времени, Фелатир снова прокричал "пли!" и Искорка зажгла следующий снаряд. В этот раз ей понадобилось больше усилий, он загорался как-то медленно и словно неохотно.

— Что-то не так? — распознав ее напряжение, спросил сероглазый парнишка.

— Мана кончилась, — ответила она ему, вытирая пот с глаз. Он смотрел непонимающе. — Устала, — разъяснила она. — Надо отдохнуть. Стреляйте пока не подожженными.

На этих словах Искорка села прямо на пол и привалилась спиной к неподвижному основанию требушета. По лбу струился пот, голова кружилась. Она сняла шлем и стянула с потной головы ненавистный стеганный подшлемник. Свежий воздух коснулся лба и стало словно легче дышать. Звуки битвы сразу стали ярче: она начала слышать не только громоподобные удары орудий, но и крики, и стоны, доносившиеся со всех сторон.

Вдруг послышался звук копыт. Искорка увидела, как в их строну продвигается лорд Хермунд. Он уже в третий раз объезжал позиции, но теперь на его лице красовался огромный красный порез. Его лошадь резво взобралась по ступеням к их требушету и он оказался прямо перед Искоркой.

— Фелатир, — не спешиваясь, окликнул он командующего и тот мигом оказался рядом. — На южной стороне вы остались единственным орудийным расчетом. Направьте все силы на оборону ворот. Я пришлю вам подкрепление, — на это Фелатир коротко кивнул и лорд Хермунд перевел взгляд на Искорку. — Вы все еще можете укрыться, — проговорил он ей.

— Нет, я в порядке, — ответила она, поднимаясь с места. — Правда.

— В таком случае, наденьте шлем, — он показал указательным пальцем себе на голову и вдруг замер.

Воздух пронзил резкий писклявый звук, и сердце сразу словно сжалось в груди.

— На-а-згул! — крикнул лорд Хермунд. — Все в укрытие!

Взгляд Искорки заметался по их позиции. На полукруглом пятачке, возвышающимся над общей линией крепостной стены, не было ни единого места для укрытия. Она оглянулась. Двое из их расчета забрались под требушет, толстый мужчина просто сел у края стены и зажал уши руками. Лестница! Она кинулась вниз, куда уже спустился лорд Хермунд на своем коне. Забившись в нишу позади лестницы, она наспех надела зажатый в руках шлем и сжалась в комок. Темная тень промелькнула над ними и по ее плечам пробежала крупная дрожь. Перед ее глазами была удалявшаяся спина лорда Хермунда, который с криком "назгул" гнал коня дальше по стене. И тут он порывисто обернулся и его лицо перекосило от ужаса. Огромная тварь с черными перепончатыми крыльями настигла его и подхватила своими сильными лапами вместе с лошадью. Он громко и жутко закричал, а Искорка только и смогла, что уставиться на удаляющуюся черную тень.

На негнущихся ногах поднялась она обратно на позицию. Фелатир сам заряжал орудие, прикрикивая на старика и молодого парня, которые возились с лебедкой. Возле требушета сидел тот сероглазый и тихо всхлипывал.

— Что случилось? — спросила Искорка, осмотрев расчет.

— Он... Он спрыгнул, — проговорил парень. — Не выдержал.

И тут Искорка заметила, что не хватает толстого мужчины. Она растеряно поджала губы.

— Мы думали, ты не вернешься, — говорил парень дальше.

— Еще чего! — возмутилась Искорка. — Как тебя зовут?

— Малборн.

— Ну и чего ты расселся, Малборн? Вставай, надо держать ворота!

И все снова закрутилось. Фелатир стал прицеливаться и отдавать команды от стены, Малборн, продолжая всхлипывать, загружал снаряды в "сумку". Искорка старалась выглядеть бодрой, хотя видение лорда Хермунда, висящего в черных лапах, так и преследовало ее.

Пли! Пли! Пли! Искорка почти перестала разбирать другие звуки и замечать, что происходит вокруг. Она не отходила от орудия, перед глазами бегали мелкие мушки, а руки тряслись. Малборн, стоявший все время напротив нее, с другой стороны требушета, обливался потом, но загружал на кожаную "сумку" очередной снаряд в одиночку. Снова огненный залп — и Фелатир дал команду "верхний, короче на три". Она уже знала: это значит, нужно укоротить верхнюю веревку на три узла, чтобы сместить направление атаки. Малборн попытался развязать узел трясущимися руками, но у него все никак не выходило и Искорка бросилась ему на помощь. Готово.

Она присела на пол у орудия, чтобы перевести дух и снова посмотрела на небо. Кажется, стало темнее. Наверное, все же наступила ночь. Значит продержаться надо еще совсем чуть-чуть, уже на рассвете должен прибыть Рохан! На рассвете... Она встала и подошла к краю стены и посмотрела вниз. На втором уровне все орудия были выведены из строя, стена тоже пострадала, но ворота были целы. На первом шли ожесточенные бои за крепостную стену. Из осадных башен нескончаемым потоком, словно черная саранча, расползались вражеские воины. Двор первого яруса горел. Искорка перевела взгляд дальше, на простор Пелленорских полей и сердце ухнуло в пятки. Все пространство, которое только мог охватить ее глаз, было заполнено движущимися темными фигурами.

Из-за ее спины полетел очередной снаряд. Он попал за стену и придавил много орков, но не разбил осадную башню. Она вернулась к требушету, который теперь заряжал Фелатир.

— На втором не осталось действующих орудий, — сказала она ему и он сосредоточенно кивнул.

— Знаю. Уже давно. Мы последние на первых трех ярусах.

Вернулась прежняя монотонность, но у орудия их оставалось только четверо: старый мужчина совсем ослаб и сидел теперь, привалившись спиной к стене. Очередной снаряд занял свое место и Искорка уставилась на него, чтобы поджечь, но ничего не выходило. "Вспыхни", — говорила она про себя, — "Вспыхни! Вспыхни!", — но результата не было.

— Вспыхни! — прокричала она, наконец, но ничего не произошло. Фелатир отправил снаряд не подожженным.

У нее опустились руки. Вдруг стало очень страшно и тоскливо, она посмотрела в глаза Фелатира, замершего у требушета, и увидела в них отражение своих мыслей. Тоска нарастала и она совсем не удивилась, когда воздух снова пронзил мерзкий писк. Теперь никто уже не крикнул "назгул", но все, кроме старика, пришли в движение. Черная тень была совсем рядом, когда Искорка бросилась к лестнице. Стоило ей опустить ногу на первую ступеньку, сзади раздался грохот и что-то ударило в спину и сбило ее с ног. Она кубарем покатилась вниз. Из легких выбило воздух. Остановившись внизу, она посмотрела наверх и увидела свесившуюся с лестницы руку. Чья это была рука, она не знала — не видела, кто бежал за ней.

С трудом поднявшись на ноги, Искорка огляделась вокруг. Наверху кто-то истошно кричал и от этого звука замутило. Она прикрыла рот тыльной стороной ладони. Сглотнула комок в горле. В ушах снова раздался невыносимый писк, и она резко подняла голову вверх. Назгул, улетевший после атаки на их позицию куда-то вдаль, возвращался с огромным куском стены. В груди похолодело. Он решил разрушить все еще стоявший на месте требушет, он был совсем близко. Она развернулась спиной и попыталась убежать, превозмогая боль в колене. Сзади снова закричала черная тварь, раздался чудовищный грохот, Искорка запнулась и упала. Обернувшись, она увидела мелкие раздробленные камни, летящие в ее сторону, и затем все померкло.

Сознание возвращалось медленно. Первым пришел вкус. Во рту было солоно, Искорка сглотнула неприятный комок и в горле запершило. Она поморщилась и ощутила на лице грязь и пыль. В ушах противно звенело, от этого звука внутри головы сотнями маленьких игл расходились волны кусачей боли. Склеившиеся ресницы с трудом распахнулись и взгляд уткнулся в мелкую каменную крошку. Было светло, свет обжег глаза и заставил ее вновь зажмуриться. Воспоминания вернулись резким болезненным ударом, и она с замиранием сердца попыталась пошевелиться. Тело отозвалось болью, и Искорка сориентировалась в пространстве. Она лежала на боку, на правой руке, и каждая ее мышца, каждая косточка и каждый сустав, заявляли о себе мелкими резкими покалываниями. Переместив левую руку вперед, на усыпанный камнями пол, Искорка села. Голова сразу закружилась, ее замутило. В таком положении она просидела долго, до тех пор, пока головокружение не унялось совсем, а через стоявший в ушах звон не начали проникать другие звуки.

Тогда она снова открыла глаза и поняла, что сидит рядом с лестницей, ведущей к их позиции, в груде мелких белых камней. Где-то далеко еще раздавались звуки битвы, но стало ощутимо светлее, сквозь невесомую туманную дымку пробивались лучи яркого весеннего солнца. В поле ее зрения на крепостной стене и улицах третьего яруса не было никакого движения и лишь несколько тел в гондорских доспехах лежали грузными бесформенными пятнами. Искорка повернула голову и скосила глаза. С верхней ступеньки лестницы так и свисала чья-то рука. Она провела ладонью по лицу и сняла помятый роханский шлем. Да, подшлемник сейчас был бы не лишним.

Доспех неприятно давил на грудь и она начала ослаблять кожаные ремни на боку и под мышками. Пальцы плохо слушались и едва шевелились, но она все-таки расстегнула пряжки и развязала ремешки, которым доспех крепился к кольчуге. Сбросив его с себя, она наконец смогла сделать глубокий вдох. Грудь пронзила резкая боль.

Нужно было подниматься. Она попыталась опереться на правую руку, но та еще плохо слушалась, от кисти вверх разошлось неприятное покалывание. Кое-как поднявшись на колени, она сделала усилие и встала на ноги во весь рост. Голова снова закружилась, она пошатнулась, но не упала. Каждый вдох откликался болью в груди.

— Дерьмо, — тихо прошипела она себе под нос.

Еще раз взглянув на остатки требушета, острыми иглами торчащие во все стороны, Искорка пошла к воротам, что вели на четвертый ярус. Нужно было добраться до Палат Исцеления, но путь до них казался сейчас издевательски длинным.

Она медленно шла, борясь с головокружением и тошнотой, и всю дорогу ругала себя за безрассудство. Зачем, зачем ей сдался этот требушет? Почему она не послушала Гендальфа?

— Безумная, — выговаривала она сама себе, обходя завалы камней.

На востоке все еще что-то громыхало, раздавались крики и плачь, но по всему выходило, что битва уже закончилась. Она с тревогой подумала о Леголасе. "Ничего... Он в порядке", — убеждала она себя, отводя глаза от встречавшихся на пути тел павших и раненых. Он цел, не может быть по-другому. Где-то сейчас спорит с Гимли о количестве убитых орков. И он, верно, будет в ужасе от того, в каком виде она встретит его за стенами крепости. Надо успеть добраться до Палат Исцеления и привести себя хоть в какой-то порядок.

Искорка вышла на четвертый ярус с широкой жилой улицей, уходившей резко вверх к туннелю в скале. На середине пути она остановилась и присела на каменные ступени каким-то чудом уцелевшего дома. Сильно тошнило, дышать было тяжело, и она старалась делать короткие поверхностные вдохи. Закрыв глаза, она уперлась затылком в стену, сосредоточенно считая свои вдохи и выдохи.

— Дать вам воды? — прозвучало совсем рядом, и Искорка открыла глаза. Напротив нее стояла женщина в серой запыленной одежде.

— Да, пожалуйста.

Женщина зашла в дом и вынесла кружку. Жадными глотками Искорка выпила ее до дна, а затем попросила еще. И вот, когда она уже запрокинула голову, чтобы сделать последний глоток, до ушей донеслось громкое восклицание.

— Тинвэ! О Эру! — голос Леголаса прозвучал очень близко, и она резко поднялась на ноги. Предсказуемо, ее повело, а тело отдалось болью.

Леголас бежал к ней вверх по улице. Сердце ее сделало кульбит где-то за грудиной, стоило ей разглядеть его тревожное усталое лицо. Поставив кружку на ступеньку, она двинулась навстречу. Яркое ощущение радости будто окрылило ее, она ускорилась, и как только он оказался достаточно близко нырнула в объятия и сомкнула руки у него за спиной.

— Тинвэ, — проговорил он ей в ухо и сжал крепче в руках, отчего ее пронзила сильная боль и она вскрикнула.

Он резко отпрянул и заглянул ей в лицо. По щекам катились слезы, было очень больно, но она выдавила из себя улыбку.

— Все нормально, — заговорила она, громкими всхлипами опровергая только что сказанное. Лицо Леголаса перед ее глазами плыло.

— Я убью тебя.

— Я думала, ты рад, что я выжила, — проговорила она, опустив голову вниз и стараясь как можно более незаметно утереть слезы с глаз. — Знаешь, в нашем расчете, кажется, больше никто не выжил. И даже лорд Хермунд погиб в самом начале...

— Знаю, — сквозь зубы ответил Леголас. — Я ищу тебя уже целую вечность, Тинвэ! Я перерыл все завалы на первом, втором и третьем ярусе! Докопался до трупов под морготовым требушетом!

Искорка чувствовала себя ужасно, безумно виноватой, и это видимо отражалось на ее лице, потому что в следующее мгновение он, словно растеряв весь свой запал, тихо проговорил: "Иди сюда", и привлек ее в свои объятия. Она уткнулась лбом в его жесткий кожаный доспех и силилась справиться с головокружением. У ее уха раздался тихий вздох.

— Надо было запереть тебя в Медусельде, — устало заговорил Леголас. — Когда Боромир рассказал мне... Рассказал, что ты не укрылась в Цитадели... — он не продолжил и только глубоко набрал воздуха в грудь. — Ты не представляешь, как я зол.

Но Искорка, кажется, представляла. Чем дольше она стояла так, недвижимо затихнув, растворившись в теплоте его объятий, тем больше ей начинало казаться, что она в самом деле знает, что происходит у него в душе. Поток странных, чужих, но в то же время — неописуемо своих, чувств растекался у нее по венам и она распознала и отголоски его злобы, давно уже стихнувшей, и волнение, и яркую радость. Но более всего было в этом потоке ледяного тоскливого страха, за который ей стало отчего-то стыдно.

* * *

Леголас покинул город всего через два дня после их встречи, последовав, как и полагалось, за Арагорном к Черным вратам. Искорка простилась с ним на рассвете под сенью благоухающих цитрусовых. Незнакомые южные деревья он рассмотрел очень внимательно еще в первый свой день в Минас Тирите, но лишь следующим вечером, отчего-то сильно смутившись, признался ей, что слышал нежный аромат их белых цветов на корабле в ночь перед началом осады. Тогда Искорка рассказала о подарке Галадриэли. На это он широко улыбнулся и звонко засмеялся, заставив ее густо покраснеть и отвести взгляд. Когда они прощались, он оставил один из белых цветков в ее волосах и пообещал, что вернется раньше, чем тот успеет увять.

Расставшись с Леголасом, Искорка приготовилась коротать дни ожидания в томительном одиночестве, но не учла, что в городе находились целых два решительно настроенных хоббита. Побывавшие в настоящей большой битве Мерри и Пиппин как будто враз сделались старше и выше, и в этом уж точно не было никакой магии энтовой воды. Оба они сыграли по-настоящему важную роль в произошедших событиях, и если судьбоносный удар Мерри не был для Искорки сюрпризом, то рассказ Пиппина заставил ее сильно удивиться.

— Он был огромным, тот урук-хай, и уже заносил меч, — очень буднично говорил Пиппин, сидя рядом с ней на скамейке у крепостной стены шестого яруса. — Ну я и метнул ножичек.

— И попал ровно между шлемом и нагрудником? — потрясенно уточняла Искорка, уже слышавшая эту историю от Гимли.

— Ну да, — просто ответил Пиппин. — Мы, хоббиты, хорошо метаем всякие снаряды. Ножичек метнуть чуть сложнее камня, — закончил он и потянулся к нагрудному карману, чтобы достать свой потрепанный кисет.

Искорка довольно ухмыльнулась, подумав про себя, что теперь-то Эомер точно не сомневается в силе и длине хоббичьей руки. Сложно сомневаться после того, как эта рука спасла твою жизнь.

— Но постой, — снова заговорила Искорка, когда Пиппин уже раскурил свою трубку. — Откуда у тебя вообще взялся тот нож?! Леди Эовин добыла вам обычную экипировку рохиррим!

Пиппин стушевался.

— Пиппин! — призвала его к ответу Искорка.

— Я стащил его из королевской оружейной в тот день, когда мы прибыли в Эдорас, — не гладя ей в глаза ответил он. — Помнишь, уронил щиты? Вот тогда.

— Но Пиппин... Зачем? Теоден предлагал нам взять все, что хотим? Что за глупое воровство?

— И сам не знаю, — заговорил он, выпустив колечки дыма. — Может не хотел, чтобы надо мной насмехались. Зачем неумёхе-хоббиту оружие настоящих воинов, верно?

Искорка сочувственно вздохнула.

— Ты и есть настоящий воин! Не вздумай сомневаться в себе, — сказала она горячо. — И потом... Не все твои битвы позади. Так что прибереги и доспех, и меч, и ножичек, — Искорка подмигнула ему и понадеялась, что открыла не слишком многое из будущего и Пиппин не поймет из ее речи, что за свободу Шира им тоже предстоит побороться. — Ладно, пора бы нам проведать Мерри.

— Нет-нет, — запротестовал Пиппин, — тебя, повелительница огненного требушета, я провожу в комнату, а к Мерри наведаюсь один.

Услышав новое обращение, Искорка звонко рассмеялась.

— И не смейся! Ваш героизм, прекрасная госпожа, войдет в гондорские летописи! — Пиппин смешно нахмурил брови, но затем вынул изо рта трубку и стал говорить серьезно. — Вставай, я провожу тебя в покои.

Искорка пыталась было поспорить, но тщетно. С тех пор как Арагорн и остальные покинули город, Пиппин сделался ее личным надсмотрщиком и ревностно следил за режимом. Такое поведение не было похоже на обыкновенно легкомысленного хоббита и Искорка быстро выяснила, что это Гендальф поручил Пипину не спускать с нее глаз.

Впрочем, никакого стремления к бурной деятельности у Искорки и не было. После битвы она чувствовала себя очень плохо. Судя по всему у нее были сломаны несколько ребер, но гондорские целители не могли предложить особенно эффективного лечения. Оставалось только принимать сомнительного действия порошки, втирать в тело, представлявшее из себя сплошной синяк, пахучие мази, да стараться побольше спать. Последнее получалось скверно. Даже если ей и удавалось выбрать позу, в которой ничего не болело, она все равно часто просыпалась и подолгу ворочалась на сбитой в ком простыне. Поверхностный недолгий сон не приносил отдыха, а лишь рождал странные бредовые видения. Она помнила их только в короткие промежутки усталого ночного бодрствования и никогда не могла детально воспроизвести днем, но они все равно оставляли липкое, мерзкое ощущение, окутывая ее разум и рождая нехорошее чувство в груди. После таких тягостных ночей она весь день страдала от невысокой, но изматывающей температуры, и чувствовала сильную слабость.

Наблюдая за собой сейчас, Искорка с неудовольствием отмечала, что выглядеть она стала также плохо как себя чувствовала. Из маленького прямоугольного зеркала, стоявшего на прикроватной тумбочке, на нее смотрела усталая женщина много старше ее лет — будто бы и вовсе не она. Яркие краски ее волос словно выцвели, кожа потускнела, под глазами залегли печальные тени. Полные губы были покрыты мелкими трещинами, которые никак не заживали, и доставляли ей много неудобства. Она не ощущала себя сильной и молодой — какой на самом деле была. Пытаясь вернуть себе былой задор и кураж, она вспоминала то чувство, что рождалось в груди во время пробежек по узким тропинкам Росгобеля или под светлыми кронами Лориена, но никак не могла ухватиться за него, словно кто-то держал за другой конец и вырывал его из рук.

Искорка говорила себе в утешение, что это состояние пройдет, что сойдут все синяки и ссадины, срастутся ребра и она снова почувствует могучую кипучую жизнь, протекающую в ее жилах. Но синяки сходили, ссадины заживали, а силы так и не возвращались. Жар не проходил, ее стало лихорадить по ночам, и в глубине души она уже призналась себе, что знает истинную причину своего состояния. Она всерьез опасалась, что враг обманет ее, как уже обманул Дэнетора, загонит в ловушку, спутает в ее голове сон и явь.

Осознав эту опасность, она уже сама старалась не оставаться в одиночестве и проводить все свое время с хоббитами. Боясь, что враг подсунет в ее голову какую-нибудь гнусную, исковерканную ложь, она стала вести дневник, куда записывала все произошедшее за день, все свои настоящие мысли. Перечитывая его по утрам, после очередной изматывающей не запоминающимися видениями ночи, она словно освещала себя ярким дневным светом и проводила черту между истиной и ложью.

Об известном ей будущем она думать не смела, и даже хоббитам запретила разговаривать на темы, хоть как-то связанные с войной. Время они коротали за чтением книг, которые утаскивали из опустевшей после гибели хранителя библиотеки, или за дурацкими хоббичьими играми, правила которых были настолько же противоречивы, насколько и нелепы. Предчувствие скорой развязки висело в воздухе, но они, заперев свои самые серьезные страхи глубоко в сердце, стойко игнорировали его.

* * *

— И снова бестолковая хроника, — Искорка отложила в сторону пятый по счету пожелтевший свиток.

Вчера вечером Пиппин притащил целую кипу разномастных рукописей, но ни в одну из них, как видно, заранее не заглянул. Теперь же, когда они устроились втроем в комнате Искорки, чтобы прочитать какую-нибудь новенькую историю, их постигло разочарование: в руки хоббита не попало ни преданий, ни легенд, ни сборников стихов, ни даже поварских книг, сплошные анналы и хроники.

— Давай тогда снова почитаем предание о короле Кирьяндиле, что я украл из библиотеки три дня назад, — оживленно предложил Пиппин.

— Пиппин! — возмутилась Искорка. — Мы не крадем книги! Мы просто берем их почитать, не обременяя лишними заботами и без того занятых управителей города. И мы вернем все обратно, как только будет назначен новый хранитель библиотеки.

— Конечно нет, не крадем, — закивал в ответ хоббит, — просто мы с Мерри любим ходить в библиотеку исключительно вечером, да так осторожно, чтобы уж точно никто не заметил нашу тягу к чтению!

— Что это за намеки, господин Тук?! — Искорка наиграно свела брови на переносице и сложила руки на груди. — Уж не хотите ли вы обвинить меня в организации преступной хоббичьей группировки, промышляющей воровством на руинах разрушенного города?

— Давай уже читать про Кирьяндиля, — прекратил игру Пиппин.

— Сам читай, почему снова я?

— Пусть тогда читает Мерри, — предложил он и обернулся через плечо. Они с Искоркой сидели на полу перед ее кроватью, в окружении стопок книг и лежавших в беспорядке свитков, в то время как Мерри устроился на ступеньке балкона.

— Я еще не достаточно здоров, чтобы читать вслух. Мне не хватит дыхания, — не повернув головы заговорил Мерри.

— Ладно, — прекратила спорить Искорка и потянулась со своего места к маленькому прикроватному столику. — Курить у него дыхания всегда хватает. И почему это я все время читаю?

— Мы крадем — ты читаешь. Все честно, — отозвался Мерри.

Искорка достала со столика книгу, в которую были переплетены три рукописи с легендами из истории Гондора. Эти легенды Искорка про себя уже окрестила морскими, поскольку все они повествовали о времени борьбы Гондора за южные рубежи и были связаны с жизнями "морских королей". Первая рукопись, очень старая, с пропущенными страницами и плохо проступающим текстом, рассказывала о создании гондорского флота и борьбе с черными нуменорцами за Умбар. Она заканчивалась на помпезной ноте и провозглашала величие Гондора, усилиями короля Хьярмендакиля Первого ставшего могучей морской державой. Вторая содержала предание о жизни короля Кирьяндиля и была похожа скорее на биографию, но хоббитов в ней привлекала красочность и полнота описания морского сражения при Харадвайте. Безымянный автор, безусловно отличавшийся литературным талантом, вероятно и сам когда-то наблюдал морские сражения и описал битву очень ярко.

Третья же рукопись, помещенная составителем под общий переплет, странно выбивалась из ряда первых, воспевающих доблесть и величие "морских королей" Гондора. Она была целиком посвящена жизни королевы Берутиэль — жестокосердной жены короля Тараннона, происходившей из черных нуменорцев и шпионившей за гондорцами с помощью своих кошек. Эта последняя история оставляла после прочтения двоякое чувство. Автор, представивший Берутиэль как жестокую тираничную королеву, предавшую истинную веру, не любившую мужа и своих подданных, в самом конце описал ее одиноко сидящей у окна с видом на ненавистное ею море, гладящей кошку на своих коленях. "И не было во всей Арде ни единого живого существа, кроме черной кошки, которое радовалось бы ее прикосновению и желало бы ее любви", — так заканчивалась эта третья история, и Искорка не могла избавиться от мысли, что записавший легенду человек хотел рассказать о ней больше, чем, вероятно, было позволено.

Но сегодня Пиппин хотел послушать про Кирьяндиля, и Искорка открыла рукопись в нужном месте и неторопливо начала читать. "Внемлите же преданию о жизни короля Кирьяндиля", — прозвучал в комнате ее сильный голос, — "сына Эарниля Первого, третьего из "морских королей", строителя гондорского флота. Внемлите же и преданию о храброй его смерти в пучинах вод Умбара, в битве при Харадвайте". Мерри закончил курить, вернулся в комнату и сел на пол напротив нее. "Третьего дня месяца увядания солнца, восемьсот двадцатого года по календарю Королей в полуденный час родился первый сын короля Эарниля благороднейший Кирьяндиль", — размеренно читала Искорка, вскользь наблюдая, как Мерри ерзает на полу, устраиваясь поудобнее.

Но вскоре история так захватила ее, что она и вовсе забыла о присутствии хоббитов. От пожелтевших страниц тонкого пергамента так и веяло древностью, и Искорке доставляло удовольствие само прикосновение кончиков пальцев к шершавой поверхности. Она любила это ощущение знакомства со старой, полной тайн книгой, и по ходу чтения задавалась множеством вопросов, которые, конечно, не озвучивала вслух. Когда были созданы рукописи? Были ли истории записаны свидетелями событий? Или авторы лишь переписали старые легенды? Она была уверена, что у всех трех рукописей были разные авторы, уж слишком непохожим был стиль. Но кто переплел их вместе?

Занятая размышлениями об истории рукописей, Искорка наконец дошла до описания гибели Кирьяндиля — момента, который так ждал Пиппин. Прежде чем перейти к чтению этой сцены, она замолчала и посмотрела поверх книги на хоббитов. Оба они замерли в напряжении.

— Ну вот мы и добрались до сражения! — она подмигнула Пиппину и продолжила читать, добавив в голос театральности.

На страницах бушевали волны, свистели стрелы, гибли большие парусные корабли. Враг наступал темным, бесконечным полчищем, поселяя отчаянье в сердцах защитников гавани. Корабли под черными флагами шли на абордаж, на суда под парусами с белым древом прорывались темные злые люди. Алебарды рубили толстые канаты, алая кровь проливалась на палубы, но смелый Кирьяндиль не отступал и не сдавал Хардвайт.

— Приказав сыну покинуть корабль и вывести команду на берег, Кирьяндиль сам встал за штурвал, — дошла Искорка до кульминации. — "О Манвэ!" — воззвал король к повелителю ветров Арды. — "Благослави замысел мой!". И Манвэ услышал Кирьяндиля, и послал ему в помощь свои ветра, и наполнились паруса корабля, и натянулись толстые канаты. Твердой рукой направил Кирьяндиль свой корабль на таран, и пробил борт черного судна, и погубил предводителя врага, и сам сгинул в белой морской пене. Закончилась жизнь благороднейшего из королей Гондора. Гробницей ему и по сей день служит бескрайнее синее море.

Искорка дочитала и отложила книгу в сторону. Спина ее затекла в неудобной позе, она вытянула руки вверх, сбрасывая напряжение. Но усталость не оставила ее. Уже на последних страницах она стала чувствовать, как напрягаются глаза и тяжелеет лоб, но старалась не подавать виду. Теперь же ей хотелось спать, и она попросила Мерри и Пиппина оставить ее одну. Они неуверенно переглянулись, и предложили побыть в комнате, пока она будет отдыхать. По всем расчетам сегодня был тот самый день. Но они не говорили об этом вслух, и Искорка настойчиво гнала эту мысль из своей головы.

Согласившись с предложением хоббитов, Искорка переместилась на свою кровать и устроилась на боку прямо поверх покрывала. Перед глазами маячила кудрявая макушка Мерри, перебиравшего желтые свитки гондорских хроник. Пергамент монотонно шуршал, хоббиты тихо переговаривались, а под закрытыми веками продолжали плясать причудливые буквы. Едва разбирая, сон это или явь, Искорка следила за переворачивающимися страницами и мелькающими строчками. Взгляд вдруг зацепился за большой красный инициал с вычурно завивающимся хвостиком и нарисованной внутри чайкой. Искорка остановила на ней свой взгляд и чайка вдруг громко вскрикнула, вспорхнула со страницы и полетела прямиком на нее. Она ухватила птицу за желтые перепончатые лапы и та унесла ее к морскому побережью.

Сражение! Настоящее морское сражение разворачивалось в бухте! Она спрыгнула на палубу огромного парусного корабля и сразу ринулась в бой. Отчего-то точно зная, где свои, а где враги, Искорка ловко уворачивалась от ударов и разила темные безлицые фигуры длинной и острой шпагой, которая неведомым образом оказалась у нее в руке. Резко, быстро, четко! Все выпады получались с первого раза — совсем не так, как было в Ривенделле, когда Арагорн учил ее держать меч, сейчас ее тело само знало, что делать. Но вдруг позади раздался громкий протяжный звук, отозвавшийся знакомым тревожным чувством. Звук повторился и она узнала его. Рог, это был звук орочьего рога, а значит где-то здесь идет битва и наступает вероломный враг. Рог прозвучал еще раз, и чувство тревоги и страха затмилось другим — очень сильным и очень ярким, чувством торжества и радостного ожидания.

И вот она уже не на корабле, она смотрит тысячью глаз, трепещет тысячью черных сердец, идущих в бой против армии Запада. Она была каждым из них в отдельности — и в то же время всеми ими вместе, она месила тяжелыми ногами черную землю, она жаждала чужой смерти и стирала алую кровь с зазубренного меча. Если люди, которых она только что разила на корабле, были темными расплывчатыми силуэтами, то враги, падавшие к ее ногам теперь, были до безумия четкими и настоящими. Она видела не свою — но и не чужую! — огромную ладонь, чувствовала на лице будто слившийся с кожей холодный металл. Радость разливалась внутри, и она, запертая в этой черной клетке, начала паниковать.

Но вдруг сильная рука выронила меч. Легкой дымкой предрассветного тумана начало расползаться в груди сомнение, быстро превратившееся в понимание. Внезапной тяжестью на нее обрушился страх — колючий, схватывающий, ледяной, сменившийся разрывающей тело на части болью. С остервенелым отчаянием черная рука рванулась к горлу, но прежде чем достигла его, начала рассыпаться мелкой пылью. Последним резким движением из глотки вырвался громкий гневный крик и покатился гулким эхом по выжженной равнине.

Искорка резко открыла глаза и села на кровати. Кровь стучала у нее в ушах, дыхание сбилось словно после очень быстрого бега. Горло саднило. Она отерла со лба пот и окинула взглядом комнату. Возле ее постели на полу сидели встревоженные Мерри и Пиппин. На щеке у Мерри остался след от пуговицы, Пиппин растерянно тер глаза — они все это время спали. Ее крик разбудил их.

— Всё, — хрипло проговорила она. — Всё. Кончилось. Кольцо уничтожено, Саурон пал.

Произнеся это она резко замолчала и поднесла руку к губам. Она назвала врага по имени, сказала это вслух. Внезапная догадка осенила ее. Она села на кровати и выдвинула маленький ящичек прикроватного столика. В его глубине она нащупала продолговатый гладкий предмет. Зажав в ладони свечу она немигающим взглядом стала смотреть на фитиль. Нужно было попробовать, нужно было убедиться. Сделав глубокий вдох, она тихо проговорила "вспыхни!", но ничего не произошло. Она заговорила громче, но и тогда черная полоска фитиля не изменилась. "Вспыхни!" — выкрикнула она наконец и звонко рассмеялась, когда все осталось по-прежнему.

— Кончено! — сквозь смех говорила она. — Теперь точно! Кончено!

Мерри и Пиппин, до этого ошеломленно глядевшие в ее сторону, повскакивали со своих мест и стали обниматься, а она все смеялась и смеялась, пока они не бросились к ней на шею и не встроили свои звонкие голоса в мелодию ее неуемной радости.

Прямые и резкие, не по-весеннему горячие лучи солнца играли на поверхности воды, переливались яркими бликами и прогревали мелкий песок на небольшой отмели, к которой сейчас был устремлен взгляд Леголаса. Солнце уже перевалило за середину небосклона, когда он приехал в маленькую рыбацкую деревушку в лиге от Минас Тирита, куда раньше отправились Тинвэ с Пиппином, Мерри и Фарамиром. Стало жарко и душно, и на лбу его быстро выступила испарина. Он спешился, привязал коня возле небольшого строения, в котором хранились лодки, и направился по желтому речному песку к воде. На этом участке спокойное русло Андуина делало небольшой поворот и разливалось широкой дугой. У берега было мелко, что как нельзя лучше подходило для целей Тинвэ. С отчаянным упорством она вознамерилась научить Пиппина плавать и Фарамир любезно согласился показать им подходящее место.

Леголас достиг берега, махнул рукой Фарамиру и Мерри, которые плавали в лодке на середине реки, и сел на теплый песок. Беспардонное солнце припекало и слепило глаза, он никак не мог привыкнуть к гондорскому климату. В Лесном королевстве в это время еще было ощутимо холодно, снег только-только сошел, здесь же уже вовсю чувствовалась близость лета. Пропуская сквозь пальцы нагретый песок, Леголас неотрывно следил за Тинвэ и Пиппином. Она стояла в воде только по пояс, но была вся мокрая, до самой макушки. Пиппин же, видно, боялся, и никак не мог выпустить из рук деревянную доску, держась за которую бултыхал в воде ногами. Она громко убеждала его довериться ей, и на лице ее живо проступали задор и азарт. Увлеченная своим занятием, она не видела Леголаса, а он не смел разрушить момент. Наконец, Пиппин пересилил себя, отпустил квадратный кусок доски, и начал делать гребки руками. Он проплыл несколько метров, и Тинвэ с радостным восклицанием вскинула руки вверх и кажется даже подпрыгнула. Пиппин встал на дно, вода доходила ему до середины груди, и звонко рассмеялся. Тут он заметил Леголаса и сказал об этом Тинвэ. Она посмотрела в сторону берега, нашла его взглядом и широко улыбнулась, поспешив выбраться из реки. Мокрая ткань светлого костюма облегала ее фигуру, солнце играло в волосах миллионом оттенков красного, бурого и охры, и он не мог оторвать от нее глаз.

Тинвэ подбежала и опустилась на колени перед ним, загородив обзор на реку. Она улыбалась, с кончика ее косы и выбившихся у лица прядей капала речная вода. Леголас старательно вглядывался в нее, пытаясь запомнить каждую черту, любую мелкую деталь, чтобы потом спрятать их в самом глубоком и потаенном уголке своего сердца и никогда не забыть. Удивленная тонкая морщинка на лбу, маленькая красная трещина на нижней губе, россыпь желтых мелких точек на зеленой радужке глаз — все отправлялось в сокровищницу его сердца, где уже хранились прикосновения теплых пальцев с мелкими незаживающими ранками у ногтей, плавная линия плеча под вещевым мешком и множество других мелочей, из которых она состояла. Когда она уйдет, он не останется один, его память соберет ее по частям.

Тинвэ протянула руку и провела по его щеке. Ладонь была очень холодная и Леголас перехватил ее двумя руками, чтобы согреть.

— Замерзла? — спросил он.

— Немного.

Он стянул с себя плащ и накинул ей на спину, задержав на несколько долгих мгновений руки у нее на плечах. Ее глаза искрились радостью, и Леголас был так безумно счастлив, что казалось еще немного, и он превратится в большой искрящийся шар и способен будет один освещать всю Арду.

— Скоро приедут остальные. Эовин захотела отобедать на берегу Андуина.

— Вероятно, она более заинтересована в лодочных прогулках, — отозвалась Тинвэ.

— Эомер тоже это понял, — сказал Леголас, сместившись вправо и посмотрев Тинвэ за спину, где Фарамир уже катал на лодке обоих хоббитов. — Потому и отложил все свои дела и тоже едет сюда обедать.

Тинвэ засмеялась, и его сокровищница пополнилась еще одним драгоценным камешком. Они так и сидели на песке, тихо разговаривая ни о чем, пока в самом деле не приехала целая компания людей во главе с молодым роханским королем, нацепившим крайне серьезное выражение лица. Впрочем, Леголаса оно обмануть не могло: он видел за маской серьёзности его растерянность. Внезапно свалившаяся на него корона, очевидно, была непривычно тяжелой даже для такой могучей шеи, и давила ответственностью за судьбу целого народа. Эомер не готовился становиться королем, хотя и был вторым в очереди наследования. Теперь они с сестрой возвращаются домой, в марку, и ему придется доказать, что он достоин короны не только по праву крови.

Он спешился и отдал распоряжение своим людям разбить шатер. Леголас и Тинвэ направились им навстречу. Среди прибывших они быстро заметили две маленькие фигуры, выбивавшиеся из толпы высоких светловолосых рохиррим. Сомнений не было, Эомер привез с собой Фродо и Сэма.

— Как успехи Пиппина? — спросила Эовин, теребя уголок своего рукава, как только они приблизились к приехавшим.

— Он лучше сам тебе расскажет, — ответила Тинвэ. — Фарамир катает их с Мерри на лодке, — продолжила она и указала рукой себе за спину.

Эовин повернула голову в сторону реки и вытянула свою красивую шею. Легкий порыв речного ветра тревожил ее волосы, собранные сегодня в замысловатую прическу и украшенные камнями и лентами в цвет богатого платья. В глазах ее отражалось нетерпение, и Леголасу не нужно было смотреть на реку, чтобы узнать, что лодка Фарамира уже причалила к берегу.

— И правда, спрошу его самого, — ответила Эовин, снова переведя взгляд на Тинвэ, и отправилась к реке.

— Пойдем к Фродо, — сказала Тинвэ, стоило Эовин отойти, и он согласно кивнул.

Хоббит сидел в одиночестве под растянутым зеленым навесом и безучастно разглядывал скрещенные на коленях руки. Люди вокруг суетились, вынимали поклажу из повозки и устанавливали скамьи, но Фродо, казалось, вовсе не замечал мельтешения вокруг и не стремился присоединиться к компании.

— Скучаете, мистер Бэггинс? — задорно окликнула его Тинвэ, оказавшись совсем рядом, и Фродо поднял на них голову. Он робко и словно нехотя улыбнулся и встал на ноги.

— Сэм уговорил меня съездить, развеяться, — продолжил он скомкано, бросив беглый взгляд на тащившего большую плетеную корзину Сэма. — Я думал, здесь будет свежее, чем в городе... Но все равно душно.

Леголас внимательно посмотрел на него. Фродо выглядел плохо, даже хуже, чем много дней назад на Кормалленском поле. На лбу его выступила испарина, глаза покраснели, словно он долго не спал, а взгляд был каким-то боязливым и затравленным. Тинвэ меж тем продолжала разговор.

— Ты можешь покататься на лодке или искупаться, как Пиппин! — было слышно, что она гордится собой, и Леголас не сдержал улыбки.

Он слушал ее, продолжавшую говорить что-то Фродо, но не разбирал слова, а только впитывал словно губка ее мелодичный голос. Теперь, когда все было кончено, Тинвэ стала так ошеломительно, так пьяняще близка, что он почти перестал различать границу между ними. Рядом с ней ему казалось, что время и пространство изменяли свои привычные черты и преломлялись новым причудливым узором. Со стороны он должно быть выглядел потерянным, постоянно отвечая невпопад или вовсе не слыша обращения, но сам еще никогда не чувствовал себя таким цельным и полным.

Вот и сейчас, он совсем не заметил, куда вдруг делся Фродо и когда суетливые люди успели поставить скамьи и развести костер, зато отчетливо ощущал, как солнце, заглянувшее к ним под навес, заигрывает с ее ресницами и заставляет щурить глаза. Горячая узкая ладонь нашла его пальцы, и Тинвэ потянула его за руку и увела к пирсу, на котором они долго сидели вдвоем ни о чем не говоря и ничего не думая, растворившись в солнце, песке и воде, наполнившись чувством правильного и незыблемого счастья.

* * *

Охра пожухлой старой травы смешивалась с новой нежной зеленью, проступавшей то тут, то там на бескрайних широких полях. Золотыми бликами играла вода в полноводной бурной реке. Поля сменялись лесом, лес уступал место могучим монолитным горам, покрытым большими снежными шапками, за горами снова открывались просторы зеленой равнины, неожиданно и резко обрывающейся у бескрайнего ультрамаринового моря. Искорка смотрела на стремительно меняющийся пейзаж внизу и у нее захватывало дух от ощущения необъятного, безграничного простора, цветным водоворотом утягивающего ее за собой. Она ощущала себя легкой, какой-то воздушной, будто была частью самого неба, порывом свежего морского ветра. Перед глазами стали проноситься зеленые заливные луга, и она узнала Шир. Как бы хотелось там побывать! Картинки чередовались с поразительной скоростью, и вот снова мелькнули горы, а потом темно-зеленым ковром распростерся лес. Росгобель! Где-то там должен быть Радагаст! Она попыталась нырнуть вниз, чтобы найти хижину и увидеть волшебника, но невесомое бесплотное тело ее не послушалось и перед глазами продолжили мелькать новые пейзажи.

Теперь она парила над безлесой болотистой низиной и приближалась к темной стране, где среди выжженной равнины стояла огромная башня. Она приближалась к ней все быстрее и вдруг, словно ведомая не своей волей, одним движением спикировала вниз. Стало страшно. Резким порывом она ворвалась в верхнее окно и теперь падала сквозь башню, без труда просачиваясь через каменные перекрытия. Скорость нарастала, она падала все быстрее, и вот перед взором уже замаячил черный гладкий пол. Она вся сжалась от напряжения, неотвратимо приближаясь к преграде, но за секунду до столкновения ее словно рвануло обратно вверх и она проснулась в своей постели.

Сонно потирая глаза, она перевернулась со спины на левый бок и уставилась в стену. На белом камне играли причудливые тени. Расстроенная таким неприятным окончанием прекрасного сна, она обняла подушку и закрыла глаза, стараясь снова представить себя летящей над бескрайними землями Средиземья. Но красочная картинка не вернулась, и до утра она проспала вовсе без сновидений.

Проснулась она поздно и с тяжелой головой, быстро умылась, причесалась и стала одеваться. Сегодняшний день они с Леголасом планировали провести осматривая завалы библиотеки, и ей не терпелось позавтракать и отправиться в северный конец шестого яруса, где располагалось высокое красивое здание с узкими витражными окнами. Во время осады его северное крыло сильно пострадало, под завалами погиб старый хранитель. Его тело, конечно, достали, а вот сотни книг и свитков различной ценности так и остались лежать под грудами камней и мелкой пыли.

Раздался стук в дверь и на пороге ее маленькой комнаты показался Леголас.

— Здравствуй, — отозвалась она на его приветствие, — я почти все, только надену жилет.

— Ты не погасила перед сном свечу? — удивленно спросил Леголас, пройдя в комнату и показав на догорающий огарок на прикроватном столике. — Не стоит оставлять огонь на ночь, это опасно.

— Да, не стоит, — рассеяно согласилась Искорка.

Леголас вышел на балкон, а она завозилась со шнуровкой жилета. Странно, в высшей степени странно! Она могла бы поклясться, что затушила вечером свечу — никогда ведь не спала при свете. Но вернувшись мыслями к своему ночному пробуждению, с удивлением осознала, что помнит желтые отблески и рваные тени, ложившиеся на стену, а значит она действительно забыла вчера погасить огонь. С неприятным неправильным чувством Искорка вышла на балкон и уже хотела поделиться своей озабоченностью с Леголасом, но он взял ее за руку и на сердце сразу стало легко. Не желая тратить время на глупости, она сжала его пальцы в ответ и несмело потянулась к губам. Сегодня будет еще один прекрасный день, а с капризами своей памяти она разберется уж как-нибудь в другой раз.

— Я сегодня летала во сне, летала над всем Средиземьем! Над Мглистыми горами и Широм, над Роханом и Росгобелем... — рассказывала она, наблюдая как Гимли расправляется с гусиной ногой. Они завтракали сегодня втроем: хоббиты, встававшие очень рано, конечно, не дожидались общей трапезы, Арагорн был слишком занят своими сверхважными королевскими делами, ну а Гендальф, кажется, и вовсе ел через день и не интересовался их завтраками. — Правда потом я зачем-то залетела в Барад-Дур, — пожав плечами продолжила Искорка свой рассказ и Леголас, сидевший рядом, перестал крутить в руках апельсин и перевел на нее вопросительный взгляд. — Знаешь, странно, что он все еще стоит... Я думала он рухнет.

— В сущности Барад-Дур просто крепость, Тинвэ. Он держался не только за счет его силы.

Его голос звучал спокойно и убедительно, и Искорка только снова пожала плечами. Вернувшись к трапезе, Леголас взял апельсин и стал его внимательно рассматривать. Покрутив его в руках и, видимо, сделав какой-то вывод, он поднес фрукт к самому кончику носа и втянул воздух, а потом, к немалому удивлению Искорки, попытался укусить оранжевую кожуру. Она заливисто засмеялась, увидев, как он сморщился ощутив горький вкус цедры, ее примеру последовал и Гимли.

— Что?! — возмутился Леголас. — Это едят!

— Никто это не ест! — пробасил сквозь смех Гимли. — Оно здесь для украшения!

Леголас стал спорить, но Гимли все стоял на своем, и Искорка засмеялась еще громче.

— Давай его сюда, — наконец забрала она из рук эльфа апельсин. — Он съедобный! — обратилась она к Гимли и стала чистить фрукт.

Леголас недовольно сложил руки на груди, а Гимли все утверждал, что никому не придет в голову есть круглые оранжевые шары — еда не должна быть такого цвета! Но к этому моменту Искорка уже избавилась от кожуры и стала делить апельсин на несколько частей. Сладкий сок брызнул в разные стороны и воздух наполнил свежий аромат. Она протянула по трети фрукта Гимли и Леголасу.

— Вот теперь можно пробовать!

И будто подавая им пример, она оторвала от своей части одну липкую дольку и отправила ее в рот.

— М-м... Сладкий! — проговорила она с набитым ртом. — Ну же, попробуйте!

Гимли смотрел недоверчиво, а вот Леголас с победным видом и явным удовольствием начал есть апельсин.

— Да чтоб вас, — пробурчал Гимли и сдался. — Хм, хм... Вкусно! — вынес он, наконец, свой вердикт.

Расправившись с оставшимися дольками, Искорка облизала сок со своих пальцев и поймала внимательный взгляд Леголаса. Это смутило, она запоздало осознала, что облизывать пальцы было очень невежливо, и чтобы замять возникшую неловкость, затароторила и замахала руками, призывая всех быстрее собираться. Но к ее немалому удивлению Гимли категорически отказался идти с ними на завалы библиотеки. Он сослался на какие-то срочные дела, пробурчал что-то про Арагорна и свое крайне ценное мнение, и быстро покинул маленькую террасу, на которой они сидели. Искорка проводила его недоуменным взглядом, но сидевший рядом Леголас, казалось, не замечал никакой странности и не предпринял ни малейшей попытки его остановить.

Библиотека предстала перед ними в куда худшем состоянии, чем ожидала Искорка. Вся северная галерея была разрушена, и теперь между главным зданием с красивыми круглыми боковыми эркерами и высокой северной башней был огромный завал. Для того, чтобы разобрать такую груду камней и извлечь из-под нее хоть что-то, понадобится не один десяток людей и не один месяц работы. Они подошли ближе, Леголас направился осмотреть башню, а Искорка остановилась у завала. Сердце тоскливо сжалось, стоило ей увидеть среди каменной крошки огрызки пергамента и изломанные корешки. Наклонившись, она подняла несколько крупных камней и обломки дерева и отбросила их в сторону, откапывая краешек черной обложки. Добытая книга оказалась на синдарине. Передний форзац был надорван, книжный блок в этом месте отвалился от переплета, но в остальном она пострадала не сильно. Искорка встала и ласково провела ладонью по мягкой обложке. Пыль осела у нее на руках.

— Самые ценные экземпляры хранились в башне, — напомнил вернувшийся Леголас и она слабо кивнула в ответ. — Но ты так сильно переживаешь. Почему?

Она улыбнулась этому закономерному вопросу.

— Понимаешь, это же библиотека. Книги были почти всей моей жизнью... Там, — она замолчала, отчего-то почувствовав смущение. Они не говорили о ее прошлом, и лишь однажды, когда Леголас будто бы невзначай спросил о ее родных, она осмелилась скупо и коротко рассказать о своей семье. Это было почти месяц назад, в цветущем Северном Итилиэне, и с тех пор о ее мире он не заговаривал.

— Расскажи мне, — попросил он после короткой паузы. — Я хотел бы узнать о том, что было важно для тебя. Там...

— Рассказывать особенно нечего, — она пожала плечами и уставилась на черную обложку у себя в руках. — Жизнь моя была скучной и одинокой. Я не очень-то сходилась с людьми, с книгами было легче. Работала в библиотеке, изучала старые рукописи, переводила их, оцифровывала... — она запнулась, уловив его смятение. — Как бы тебе объяснить... Библиотеки там немного другие.

Она не знала, что еще рассказать, и потому замолчала и принялась рассматривать запыленную кожаную обложку у себя в руках.

— В библиотеке Минас Тирита наверняка найдется для тебя дело, если ты захочешь этого, — нарушил тишину Леголас.

— Добровольно остаться здесь? — искренне ужаснулась она. — Нет, я не настолько люблю книги.

— Тебе не по душе Белый город?

— Он очень красивый, и действительно величественный, но... — Искорка остановилась, чтобы подобрать правильное слово, и Леголас продолжил фразу за нее.

— Неживой, да?

— Да. Неживой, — закивала она. — Каменный мешок. Мне здесь тяжело.

Она отвела взгляд и присела на корточки, чтобы достать из-под крошки попавшийся на глаза вырванный лист. Откопав его из-под обломков, она пыталась разобрать блеклые буквы, когда за спиной, совсем близко, прозвучал тихий голос.

— Мы уедем куда ты только пожелаешь. Выбирай любой край, что тебе по душе, и я последую за тобой. Если ты конечно... — Леголас сделал паузу, и она поднялась на ноги и развернулась лицом к нему. — Если ты конечно не захочешь вернуться обратно. В свой мир, — закончил он с абсолютно бесстрастным лицом.

Она стояла очень близко и могла рассмотреть каждую синюю черточку на радужке его холодных глаз, смотревших спокойно и даже скучающе. Но это напускное безразличие не могло обмануть: его сердце замерло в ожидании ответа. Волнение, что он испытывал, она ощущала как свое.

— Даже если бы и могла, — заговорила Искорка, посмотрев ему прямо в глаза, — даже если бы и нашелся способ, я бы не желала покинуть тебя. Меня больше нет... Нет без тебя, — она с горечью улыбнулась такому своему откровению и посмотрела вниз, на носки своих сапог.

Слова ее были абсолютно правдивы, и сердце не приняло бы другого, но удушающая волна вины все равно накрыла ее. Она без раздумий бросила всех, кто остался там, в родном ей мире, ради одного его взгляда.

На ее плечи опустились теплые руки и сразу стало спокойнее. Леголас обнял ее, осторожным движением заправил за ухо рыжую прядку и невесомо поцеловал в висок. Искорка знала, он чувствует, как терзается ее сердце, и не стала сдерживать слез.

— Уедем, — тихо говорил он ей в ухо, — уедем в лес. Тень спала с мира, враг повержен, теперь это Лес Зеленых Листьев. Ты, верно, не узнаешь его, а я еще помню, насколько прекрасным он может быть.

Искорка втянула носом воздух и словно почувствовала запах хвои и петрикора. Перед глазами промелькнула темная зелень, подошвы словно ступили на мягкий мшистый ковер, в ушах раздавался шелест потревоженной ветром листвы. Леголас думал о лесе до павшего на него зла и она словно оказывалась в его воспоминании.

— Уедем, — отозвалась она. — Сразу после свадьбы Арагорна.

* * *

Дни стремглав бежали вперед и исчезали в суматохе возвращающегося к жизни города, таяли в миллионе мелких ничего не значащих событий. В Гондоре становилось жарко. Весна, словно выросшая из своего нежно-зеленого платья девчонка, юркая, веснушчатая, заразительно смеющаяся, бежала навстречу яркому и горячему лету и растворялась в его объятиях. Солнце теперь полноправно владело небом, прогревало толстые городские стены и оставляло на коже свой темный след. В городе и на полях все время происходило какое-то движение: люди возвращались на покинутые земли, начинали заново отстраивать свои дома и возделывать разоренные нивы. Минас Тирит с новой стороны показал свою громаду и мощь, и Искорка, потерявшаяся среди всех этих телег, корзин и кульков, маленьких кричащих детей и растерянных женщин, пытавшихся вернуться к прежнему быту, как никогда ощущала свою сопричастность к творившейся истории. Мир словно дышал новым воздухом и сам отсчитывал не дни — мгновения — новой эпохи, свободной и чистой.

Часы года неумолимо приближали Врата Лета — день торжества света, как когда-то давно сказал Радагаст. Искорка, никогда не рождавшаяся в этом мире, не имевшая здесь ни матери, ни отца, думала об этом летнем празднике как о дне своего рождения, и в этом году ожидала его со странным незнакомым чувством, будто предвкушая что-то очень важное, судьбоносное. Но не она одна ждала этого дня. Напустивший таинственности Арагорн никому открыто не говорил, что скоро в город прибудет целая делегация эльфов, но Искорка знала, что именно день середины лета он будет считать самым счастливым в своей жизни. Звать его Арагорном ей было теперь неловко — так преобразился их друг под весом крылатой короны, и лишь в те редкие моменты, когда они собирались с хранителями вместе, на его царственном лице проскальзывало что-то очень простое, что сразу стирало возникшее было между ними расстояние. В такие моменты Искорка вновь видела перед собой немногословного и подозрительного Странника из душного зала "Гарцующего пони", и на душе становилось легко от осознания правильности его судьбы. Она ждала приезда Арвен вместе с ним, радуясь его счастью и не смея праздновать свое.

А Искорка была счастлива, о, как же она была счастлива! Обласканная солнцем, поцелованная южным ветром, она проживала свои самые светлые дни. Мир вокруг, бывший до этого большим и чужим, пугавший ее резкими тенями и звуками, внезапно сузился до одной точки, одного лазоревого взгляда. Все другое казалось ей сейчас неважным и виделось размытым, словно глаз ее вдруг стал избирательно близоруким и мог теперь четко видеть лишь одну фигуру. Все было ей сейчас по плечу, страхи ее отступили и будущее казалось предреченно радостным.

Накрывшая Гондор жара заставила ее сменить свою темную и грубую одежду на легкое светлое платье, и вместе со сброшенной походной рубашкой она словно избавилась от тягот последних месяцев их жизни. Синяки и ссадины ее сошли, голова была ясной и легкой, а на белое лицо вернулся румянец. Она больше не представлялась себе измотанной и старой, наоборот, ей казалось, что еще никогда за всю свою жизнь она не была такой свежей и молодой. Ее перестали мучить кошмары, в своих снах она теперь почти все время видела себя парящей над Средиземьем и с удовольствием всматривалась в проносящиеся под ней поля и леса. Случалось, что воображение переносило ее в лес или заросли камышей у реки, и тогда она словно видела мир глазами мелкого зверя, но это не пугало, а лишь пробуждало любопытство и заставляло ожидать нового такого сна.

Южная весна, казалось, стерла печаль и заботы с лиц всего братства. Леголас, одурманенный тем же чувством, что и Искорка, разве что не светился от счастья и бывало надолго застывал в одной позе с отстраненной улыбкой на лице. Сбросивший всю походную пыль Гимли выглядел важным и энергичным, он активно присоединился к работам по восстановлению города и, занятый делом, был на своем месте. Гордо носивший свои белоснежные одежды Гендальф выглядел наконец расслабленным и умиротворенным, а хоббиты были по-настоящему веселы и с удовольствием шумели, ели и, конечно, курили. Все они преобразились, все обрели покой.

Все, кроме Фродо. Кольцо изменило его сильнее, чем показалось Искорке на первый взгляд. Он весь был каким-то серым, словно краски оставили его черты, и выглядел усталым и испуганным. Больше двух месяцев прошло с момента уничтожения врага, но время не помогало и не стирало боль с лица Фродо. В их компании он держался отчужденно, а иногда и вовсе огрызался и говорил страшные, грубые слова. В такие моменты никто не осмеливался сказать и звука поперек, все только стыдливо опускали глаза, словно в этой жуткой метаморфозе, исковеркавшей славного и доброго Беггинса, была и их вина.

* * *

Теплым желтым отблеском искрилось в бокале вино, раздавался размеренный звон посуды и тихие переговаривающиеся голоса. Тронный зал, в котором Искорка совсем недавно наблюдала страшную смерть Дэнетора, был красиво украшен цветами и наполнен светом и воздухом. Прозвучали слова и она подняла свой бокала и переглянулась с Леголасом. Они сидели рядом, они теперь всегда были рядом, даже если их и разделяло расстояние, и Искорка захлебывалась от восторга при мысли об этом. Вино разливалось по языку сладкой ягодой, и ей хотелось выпить его еще, и еще, и после громко рассмеяться.

Торжество уже подходило к концу, за узкими окнами зала играли закатные лучи. Загремела музыка, и Леголас позвал ее танцевать, а ей и в голову не пришло увильнуть. Не было теперь такой просьбы, в которой она бы отказала ему. Она не врала тогда, в Эдорасе, что не обучена танцам — она не знала ни одной фигуры, не чувствовала ритма и путалась в шагах. Она отдавила ему все ноги, и они были самой странной парой из всех танцующих, но от этого не становилось неловко, а только хотелось еще шире улыбаться.

— Очень душно, — музыка умолкла, Искорка запыхалась и чувствовала, как горят щеки.

— Сбежим? — заговорчески спросил Леголас.

— Арагорн обидится.

— Брось, ему нет до нас никакого дела.

Он потянул ее за руку и в суматохе они вышли из зала.

Двор Фонтана выходил на восток, и потому о заходящем солнце им рассказали только мягкие розовые блики на белом камне. Леголас потянул ее вперед и они ушли на самый конец площадки. Там он легко забрался на стену и едва уговорил ее сесть рядом и свесить ноги вниз.

— Я не дам тебе упасть, — он обещал, и она верила.

Вдали виднелся разрушенный Осгилиат, а за ним — окрашенная золотым и розовым горная гряда.

— Как красив мир, — заговорил Леголас и Искорка положила голову ему на плечо.

"Как красив этот мир!" — вторила она про себя его словам и представляла разные уголки Средиземья. Они побывают везде! Они отправятся в путешествие, она узнает этот мир, каждую его дорожку и городок!

Леголас стал рассказывать о празднике Врат лета и они так и сидели на стене, пока она не начала засыпать и он не проводил ее в комнату с видом на сад.

Подушка приятно холодила горящее лицо, голова кружилась от выпитого вина и Искорка быстро заснула. Сны пришли к ней сразу же, она продолжала кружиться в танце, и смеяться, смеяться так громко, что горло засаднило. Танец начался в просторном зале, но затем ласковые руки перенесли ее на поляну с зеленой мягкой травой. Ноги отчего-то оказались босыми и она сбивала холодную росу, но продолжала танцевать и чувствовала себя Лютиэнью, за которой наблюдал Берен. Но ее Берен был голубоглазым и светловолосым и тоже смеялся с ней там, на поляне. Внезапно она оступилась и упала в зеленую траву, холодная роса пропитала платье. Она закрыла глаза, восстанавливая дыхание и борясь с головокружением.

Но вот что-то вокруг изменилось. Под спиной словно больше не было травы, а был камень, холодный и твердый. Искорка открыла глаза и села. Она посмотрела на свои ноги и вместо ступней в белых бальных туфлях вдруг увидела мохнатые хоббичьи лапы в коротких зеленых штанах. Вокруг больше не было леса, только черный камень стен, да большое прямоугольное зеркало без рамы. Оно притягивало к себе, и Искорка пошла к нему навстречу. В зеркале появилось отражение, и чем ближе она приближалась, тем более странным оно становилось. Наконец, она узнала отраженную фигуру — это был Фродо! Изнеможенный, в какой-то поношенной одежде и весь грязный. Вдруг она поняла, что Фродо в отражении — это вовсе никакой не Фродо, это она! Посмотрев на свои руки, и обнаружив маленькие ладони с короткими пальцами, она убедилась в этом окончательно.

Снова переведя взгляд на зеркало, она вгляделась в его лицо. Было в нем что-то странное. Вдруг Фродо из зеркала подмигнул ей и улыбнулся недоброй кривой улыбкой. Он оскалился и глаза его заполыхали огнем. Искорка отшатнулась, сделала шаг назад, но тут же обнаружила, что комната вокруг нее горит. Загорелось зеркало, а Фродо в отражении засмеялся. Она вновь посмотрела на свои хоббичьи ладони и они тоже принялись гореть.

Очнулась она с криком. Подняв к лицу руки, она осмотрела их и не увидела ни ожогов, ни чужих коротких пальцев. Ее руки были все еще ее руками.

Сев на кровати и свесив ноги, она уставилась в окно. Уже рассвело, но было еще очень рано. Лучи солнца робко проникали в комнату и ложились косым штрихом на каменный пол, заползали на ее вещевой мешок и забирались на прикроватный столик. Она перевела на него взгляд и тут же зло сжала кулаки.

Свеча. Чертова свеча! Она горела, она снова горела, хотя Искорка отчетливо помнила, что не зажигала ее перед сном! По липкой от пота спине пробежала дрожь. Она сидела на кровати и буравила взглядом огарок, но вдруг, разозлившись, резко встала и зажала фитиль пальцами. Огонь погас, она вдохнула дым и потерла кончиками пальцев друг о друга, избавляясь от воска. Этого не может быть! Все кончено, кольцо сгинуло в недрах Ородруина, оно уничтожено! Враг повержен! От его силы не осталось и следа. Она сжала челюсти и порывисто заходила по комнате.

Игнорировать странности больше было нельзя. Еще и этот ее сон... Нужно было немедленно найти Гендальфа и рассказать ему все. Одним резким движением она стянула через голову ночную рубашку и бросила ее на кровать. Утренний воздух неприятно холодил обнаженное тело, она зябко повела плечами и стала натягивать на себя платье. Сердце за грудиной билось очень часто, словно поторапливая ее. "Быстрее! Быстрее!" — отбивал в голове маленький молоточек, и Искорка, едва проведя гребнем по волосам и не собрав их в косу, направилась к двери.

На пороге она вдруг остановилась и замерла. В голове промелькнула отчаянная мысль. Казалось, что-то жгучее и страшное, неистово бурлящее скапливалось внутри, разливалось по жилам и оседало на самых кончиках пальцев. Она прислушалась к себе и узнала — проклятье! — узнала это чувство. Медленно и спокойно Искорка обернулась через плечо и посмотрела на свечу. Крохотное усилие — и сорвалось! Нет! Неужели правда?! Насмешливый рыжий огонек плясал на конце черного фитиля, она зажгла его, она снова могла это сделать! Сердце заколотилось еще сильнее, она сжала кулаки и ринулась на улицу.

Поворот, еще поворот, большое здание Палат Исцеления и, наконец, каменная лестница в скале. Город, праздновавший счастье своего короля всю ночь, только просыпался, ей не встретился ни один человек, и даже стражники Цитадели казались какими-то сонными. Она вихрем пролетела мимо них, выбежала во Двор Фонтана и, обогнув Белую башню, достигла жилых покоев. Ворота, удивленный страж с белым древом на груди, длинный коридор, дверь, еще одна, еще, и вот — нужная.

— Гендальф! — заколотила она по двери. — Гендальф! — крик должно быть перебудил всех гостей, живших здесь, но она не унималась, барабаня по резному дереву.

— Что случилось? — голос внезапно прогремел в другом конце коридора и Искорка увидела стремительно приближающийся к ней белый вихрь.

— Гендальф! — она подскочила к нему и едва сдержала порыв обнять. — Я не знаю, как это произошло, я не знаю, как... — она затараторила, пытаясь найти слова, с которых стоит начать. — Я не виновата! — выдохнула она, наконец, и прикусила губу.

Гендальф окинул ее тревожным взглядом и повел в комнату.

— Говори, — повелел он, едва захлопнулась дверь, и Искорка начала сбивчиво и суматошно вываливать на него все свои страхи и опасения.

Чем дольше она говорила, чем больше странностей вспоминала, тем страшнее становилось. Она ходила по комнате вперед-назад и с каждым сказанным словом в голове будто раздавался щелчок, разрозненные части складывались в общую кристально ясную картину. Ее сны, ее полеты над Средиземьем, уцелевший Барад-Дур, Фродо, с каждым днем все меньше походивший на прежнего себя, вернувшийся огонь... Сомнений быть не могло.

— Мы связаны, Гендальф, связаны! — Искорка почти плакала от отчаяния. — Он не сгинул! И Фродо! Так не должно быть... — она взглянула на Гендальфа с надеждой, но на его лице отражалось тяжелое понимание.

— Пойдем, — сказал он ей. — Надо найти Фродо. Он должен быть в трапезной, хоббиты завтракают рано.

Гендальф был прав: Фродо, в компании Мерри, Пиппина и Сэма, уже сидел за накрытым столом и водил ложкой в тарелке с кашей.

— Гендальф! — воскликнул Мерри, первым заметивший вошедших. — Вот это сюрприз!

— Да, — отозвался Гендальф со спокойной улыбкой, — мы с Искоркой решили присоединиться к вашему раннему завтраку. Приятно начинать день плотной трапезой в компании друзей!

Сказав это, Гендальф как ни в чем не бывало опустился на свободный стул, и Искорка незамедлительно села рядом, оказавшись ровно напротив Фродо. Слуги принесли им красивые серебряные блюда и приборы.

— А где Леголас? — внезапно спросил Пиппин и она резко подняла голову. В отличие от спокойного и невозмутимого Гендальфа Искорка нервничала, ее глаза забегали по лицу Пиппина, но он только светло улыбался и ждал ее ответа.

— Спит... Наверное, — коротко отозвалась она и принялась накладывать себе на тарелку еду, ожидая, когда же наконец Гендальф что-нибудь предпримет. В самом деле, почему она не разбудила Леголаса? Но разве было у нее на это время?! Взволнованная, она неловко накладывала вилкой и ножом с общей тарелки сыр.

— Фродо, — начал доброжелательным тоном Гендальф, но Искорка вздрогнула и уронила свой столовый нож на пол.

— Ничего! — резко сказала она, остановив Пиппина, который собирался позвать слугу. — Я возьму вот этот, мне только для сыра.

— Фродо, — продолжил Гендальф все тем же добродушным тоном, — готов ли ты снова отправиться в путешествие? Торжества отгремели и ты, верно, заждался того момента, когда можно будет увидеть Бильбо.

Искорка слушала разговор, уткнувшись взглядом в стол. Длинный тонкий нож, который она взяла с общей мясной тарелки, был остро заточен. Она тонко нарезала сыр, неотрывно глядя на то, как аккуратно и легко скользит блестящее лезвие по желтому куску, как играют блики на красивой узорчатой рукояти.

— Да, — без энтузиазма отвечал Гендальфу Фродо, — пора бы уже.

— Как ты чувствуешь себя, мой дорогой друг?

Голос Гендальфа звучал спокойно и тепло, и Искорка оторвала взгляд от ножа в своей руке и исподлобья посмотрела на Фродо. Он все также перемешивал ложкой кашу и не смотрел Гендальфу в глаза.

— Все в порядке, — сказал он своей тарелке.

— В суматохе последних дней мы не так часто встречались. Но ты выглядишь измотанным. Может быть есть что-то, что беспокоит тебя?

Гендальф стал говорить строже и тверже, но Фродо отчего-то усмехнулся.

— Беспокоит? О нет, Гендальф, все в полном порядке, разве что спал сегодня плохо, вот и выгляжу усталым.

— Что же тебе снилось? — продолжал Гендальф и Искорка вся напряглась. Теперь она неотрывно следила за хоббитом, который наконец отложил в сторону свою ложку и открыто посмотрел на волшебника.

— Ничего не снилось, — пожав плечами ответил он. — Разве мне должно что-то сниться? Тебе вот, Сэм, снилось что-то этой ночью?

Фродо перевел вопросительный взгляд на сидевшего по левую руку от Гендальфа Сэма и тот невнятно и скомкано проговорил "нет", на что Фродо как-то задиристо улыбнулся.

— Вот видишь. Хоббиты редко видят сны, — продолжил он, теперь уже глядя в упор на Искорку.

Под его внимательным взглядом она занервничала еще больше и сильно сжала приборы в своих руках. На фоне что-то говорил Мерри, ему поддакивал веселый голос Пиппина, но она, прикованная к большим и неожиданно насмешливым глазам Фродо, не различала их слов. По спине пробежал холодок. Отчего он так неотрывно и изучающе смотрит на нее? Словно шкодливый злой ребенок, поймавший жука и собравшийся отрывать по очереди его тонкие лапки. Подступила тошнота. Она отвела взгляд, потянулась к стакану и начала жадно пить воду.

— Я вижу, Фродо, что-то беспокоит тебя, — не унимался Гендальф и на лице хоббита проступило раздражение. — Не замечал ли ты чего необычного? Поделись со мной... Фродо, — сказал Гендальф мягко и будто бы даже ласково, — ты можешь довериться мне. Ведь я твой добрый друг.

И тут Фродо внезапно засмеялся. Раскатистым глубоким звуком отражался голос его от высокого потолка трапезной и оседал мурашками на коже. За столом все застыли в немом изумлении, а Искорка, кажется, даже перестала дышать.

— Никогда не привыкну, — произнес, наконец, Фродо сквозь смех, — никогда я не привыкну к твоей манере выбирать друзей, Олорин... — Фродо покачал головой из стороны в сторону, расплывшись в кривой недоброй усмешке. Слева от нее Гендальф весь подобрался, словно приготовился к прыжку. — Как же ты поглупел в этом дряхлом теле, — продолжал меж тем Фродо. — Ты так увлекся этими играми с полуросликами, что перестал видеть, что происходит у тебя перед самым носом! Что ж, это было даже забавно.

— Вот как, — голос Гендальфа был очень тихим и спокойным.

— Да, вот так, — Фродо сложил руки на груди и посмотрел на Гендальфа с нескрываемым самодовольством. — Тебе ведь нравилось, это, правда, Олорин? Создавал для них иллюзию свободы... Не вмешивался. Заставлял их делать выбор! Как же, это ведь их борьба, не так ли? Сами принимают решения, сами идут на смерть — твои маленькие босоногие солдатики! — Фродо усмехнулся, и Искорку передернуло от внезапно разлившегося в помещении холода. Мерри и Пиппин, которых она видела со своего места, были бледнее белого. Стало очень тихо. — Но теперь вы поменяетесь местами, Олорин. Настало твое время, теперь выбор будет и у тебя.

— Мистер Фродо! — Сэм закричал и вскочил с места. — Что вы такое говорите! — голос его сорвался на плач.

— Угомони его, пока я не уменьшил количество хоббитов в твоей свите, — выплюнул Фродо.

— Сядь Сэм, — прогремел голос Гендальфа, все еще смотревшего на Фродо в упор, и Сэм сразу послушался. — Твой господин больше не слышит тебя.

— До чего же они глупые, правда, Олорин? Как ты не устаешь им все объяснять? — на этих словах он скривился и подался вперед, к Гендальфу.

Искорка смотрела на Фродо и ей казалось, будто она снова оказалась в своем ночном кошмаре. Его глаза под тяжелыми темными веками пожелтели, радужки лишились своего ясного синего оттенка и налились красным — он не был похож сам на себя! Да ведь это и не был он!

— Я хочу посмотреть, какие слова ты найдешь для них, чтобы оправдать свой поступок. Победа ведь стоит этого? Цена не так уж высока.

И тут Искорка внезапно поняла, о каком выборе заговорил враг и что он вынуждает Гендальфа сделать.

— Нет! — она не смогла сдержать крика и все глаза вдруг разом обратились к ней. — Должен быть другой путь! — всхлип застрял у нее в горле, она стиснула зубы и замолчала.

Она смотрела в наполненные черным презрением и осознанием собственного превосходства глаза и с отчаяньем понимала, что Фродо уже не слышит ее. Все было хуже, куда как хуже, чем тогда, с Дэнетором! Фродо слишком долго носил кольцо, он был слаб и измотан, а они были так беспечны, что не заметили его борьбы. Теперь он бесправный немой узник в собственном же теле, он не сможет противиться!

— Глупая, непутевая девчонка, — медленно и властно заговорил он. — Ты была послана мне в помощь, ты была благословением, а превратилась... Какое жалкое зрелище! Но хоть под конец пригодилась, — продолжил он бесстрастно, но Искорке захотелось кричать. — Признаться, это тело такое убогое, — все еще продолжал он, рассматривая вытянутые перед собой руки с девятью короткими пальцами. — Такое мягкое, такое уязвимое... До ужаса маленькое! Но все равно жаль, что придется с ним расстаться, я успел привыкнуть.

Должен быть другой выход! Сердце в ее груди металось как загнанный зверь, по спине стекал липкий пот. Ей стал вспоминаться Дэнетор и его борьба с врагом, его бессилие, его смерть... Неужели Фродо суждено погибнуть так?! Но и это не спасет их! Это она! Она держит его здесь, из-за нее он не исчез!

— Я вернусь! — отчаянно выкрикнула она. — Я вернусь обратно, и ты сгинешь!

— Ну нет же, нет, — он скривился, откровенно потешаясь над ее гневом, — глупая, маленькая девочка, заигравшаяся с темными ритуалами и ничего не понимающая. Ты разорвала все связи! Ты отказалась от родства! В том мире нет ни одной живой души, что ждала бы тебя, что привязывала бы тебя к нему.

— Ты лжешь! Моя бабушка!

— Мертва, — с садистским удовольствием растянул он.

Сердце пропустило удар. Было очень больно, она забегала взглядом по столу и уставилась на свои руки, все еще державшие приборы. Горькая, темная вина разлилась внутри. Она кусала губы и никак не могла сделать глубокий вдох. Она все испортила...

"Ты уже все изменила" — вспомнились слова Радагаста. Изменила... Сломала! Изуродовала!

Звуки доносились до нее словно сквозь толщу воды, Гендальф говорил что-то грозное, голос Фродо отвратительно смеялся, а она никак не могла остановить вереницу воспоминаний, пробегавших перед глазами. Сладкий цвет апельсинов в саду Минас Тирита проникает в ноздри, под величественными сводами Медусельда звучит простецкий мотив. Эовин хлопает в такт хоббичьей песне, а в Росгобеле сходит снег и кроличья упряжка несется, не разбирая дороги. Радагаст бережно достает из-за пазухи ежа... И поверх всего этого — он, он, он! Гордо сидящий в трапезном зале Ривенделла, сосредоточенно смотрящий на нее в Радагастовой хижине, улыбающийся ей после битвы в Хельмовой пади! Его голос, его глаза, шершавые руки — она будто проникла к нему под кожу, просочилась в его мир.

Но она — яд. Она погубит его! Погубит их всех. Ее не должно было быть здесь.

— Это моя вина, Гендальф, — она отчего-то стала странно спокойной и уверенной. Воздух сделался кристально прозрачным. В голове ее монотонно проигрывалась только одна мысль, одно отчаянное "прости" крутилось заевшей пластинкой. На врага в теле хоббита она больше не смотрела, а вглядывалась только в мудрые глаза дорогого друга. Если он не согласится, будет сложно. — Только я держу его здесь. Сделай это.

На лице Гендальфа отразилось понимание, и раньше, чем он успел облечь свои мысли в слова, она осознала, что он откажет.

Ладонь крепко сжала холодный металл. В голове было до ужаса пусто. Малодушная мысль проскользнула на грани сознания — сейчас, вот сейчас, Гендальф все поймет и успеет, отведет ее руку. Но она не дала ему этого времени. Быстро задрав подбородок и вытянув шею, она ударила по ней острым лезвием, ровно туда, где набатом бился пульс. Невыносимая боль пронзила тело, заставив жутко закричать. Боль лишала рассудка, она начала слабеть и падать в темноту.

Темнота забрала ее. Все прекратилось.

В тот момент, как сердце ее перестало биться, в светлой комнате жилых покоев от ужасного сна очнулся Леголас. Оглушенный, он лежал на спине и смотрел в потолок. Мир за окном его комнаты уже отошел от сонной неги и он чувствовал жизнь, растекающуюся по улицам города. Стряхивали с себя ночную сырость редкие деревья, затевали свои песни птицы. Проснувшиеся люди радовались солнцу, лету и новому дню.

За ушами что-то щекотало, и он, запоздало осознав, что плачет, поднес ладонь к лицу и стер с глаз слезы. Пытаясь убедить себя, что все увиденное было лишь его сном, его кошмаром, он вновь закрыл глаза и представил себе ее лицо. Но обмануться не получалось. Тонкая ниточка, что связала их совсем недавно и крепла с каждым днем, оборвалась. Он больше не чувствовал ее, не было даже отголоска, легкого отблеска ее присутствия. Она ушла насовсем и не было во всей Арде силы, способной ее вернуть.

Вне всякого сомнения, туйлэ было лучшим временем года в Минас Тирите. Холодные дожди обыкновенно уже заканчивались к началу сезона, умытый город казался юным и свежим и словно проживал свои самые радостные дни. Раскрывались нежные бутоны на цитрусовых, молодые зеленые побеги тянулись вверх и даже старые деревья словно становились светлее, гибче и тоньше. Солнце, владевшее небом большую часть суток, уже заигрывало с листом и камнем, но все еще не обжигало и не прогревало воздух до удушающего зноя. Приезжать в город в это время было почти приятно.

— Мама, смотри! — прозвучал где-то справа громкий голос и Леголас нашел взглядом мальчишку, показывавшего на него пальцем. — Это же эльф!

Он усмехнулся и остановил коня. К мальчику подбежала женщина — мама, очевидно — взяла того на руки и стала выговаривать за неучтивость.

— Все в порядке, — сказал ей Леголас. — Ваш сын прав, я действительно эльф. Как тебя зовут? — спросил он ребенка и дружелюбно улыбнулся.

— Брего.

— Брего? Славное имя, — отозвался Леголас. — Так звали второго роханского короля.

— Мой муж из рохиррим, он чтит традиции своего народа, — пояснила женщина.

— Пусть судьба будет милостива к вашему сыну.

— А как зовут тебя? — спросил мальчик, внимательно разглядывавший все это время его лицо и уши.

— Леголас.

— Эльф Леголас! Как из той баллады! — восторгу мальчика не было предела, казалось, еще немного, и он протянет руку и дотронется до него.

Но прикосновения чужого, пускай и ребенка, Леголас терпеть не желал и, выдавив из себя вежливую улыбку, коротко кивнул и направил коня вверх по улице. Проехав через ворота шестого яруса, он тяжелым взглядом посмотрел влево, туда, где за Палатами Исцеления была маленькая принадлежавшая когда-то ей комната, и резко направил коня вправо, в сторону конюшен и перехода в цитадель. Оставив коня, он прошел сквозь узкий каменный коридор и попал во Двор Фонтана. Привратник вежливо встретил его и повел в Белую Башню. Это был уже одиннадцатый знакомый ему привратник башни Эктелиона, но имени его он узнать не трудился, в этом не было никакого проку. Лиц и имен людей он старался больше не запоминать, не желая наслаивать их на воспоминания о единственно важных и уже давно покинувших его смертных. Вот и имя того неугомонного мальчишки с третьего яруса он тотчас же выбросил из головы, страшась отдать ему, будто бы отобрав у других, даже крохотный кусочек своей памяти.

Эльдарион встретил его в тронном зале тепло и учтиво, протянув против правил свою большую крепкую ладонь. Леголас пожал ее и едва подавил порыв привлечь этого так похожего на его доброго друга юношу для крепкого объятия. Но молодой король Гондора, во всем облике которого чувствовалось величие предков, не был Арагорном, обнять его было немыслимым. Леголас помнил его мальчиком, маленьким шкодливым ребенком, купающимся в нежной любви величественного отца и трепетной матери; членом большой семьи, за счастьем которой — и в этом Леголас имел смелость признаться хотя бы себе — наблюдать было мучительно больно. Теперь же король Элессар умер, Арвен разделила его судьбу, а Леголасу осталось только растерянно наблюдать за человеком с чужими юными глазами на лице его друга.

С Эльдарионом они беседовали с четверть часа и все это время Леголас подавлял в душе нетерпеливое раздражение. Приличия требовали, чтобы он непременно засвидетельствовал свое почтение перед королем, прежде чем сделать то, для чего на самом деле приехал. Когда все вежливые фразы были сказаны, он без промедления покинул зал, спешно пересек Двор Фонтана и спустился обратно, на шестой ярус. Дойдя до Палат Исцеления он прошел в сад и безо всякого сожаления сорвал с большого цитрусового дерева несколько веток с пучками только-только распустившихся белых цветов. Свежий запах комом застревал в горле, но он все равно зарывался носом в шелковые лепестки и вдыхал его полной грудью. Все также спешно он прошел дальше по улице, пока наконец не оказался у своей цели. Остановившись возле большой кованной двери он замер. Несколько долгих минут ему понадобилось, чтобы унять сердцебиение и избавиться от горького комка в горле. Затем он опустил руку за пазуху и достал из маленького внутреннего кармана изящный ключ. Такой был всего у нескольких человек во всем Гондоре, и кроме него все они принадлежали к семье короля.

Замок жалобно скрипнул и он переступил порог. Дверь за спиной затворилась, оставив Леголаса наедине с его смертными.

* * *

Она не любила Минас Тирит, но упокоилась именно здесь. Вариантов у Леголаса было немного, ему пришлось согласиться с Арагорном и оставить ее лежать на улице Тишины. Но если не в его власти было избавить ее от этого проклятого города, он мог изменить сам город. Несколько десятков людских лет потратил он на монотонную работу, но все же добился своего. В Минас Тирите не осталось ни единой улицы, где не распустилась бы буйным цветом молодая зелень, ни одного проулка или двора без дерева и кустарника. Жители города не могли поверить, что в нем прижились и зазеленели все эти деревья, и списывали все на эльфийскую магию, но сам Леголас знал, что его сады — лишь жалкое подобие, подражание настоящему лесу. Но он сделал все, на что был способен, и более всего постарался над усыпальницами. Белый мрамор был безжалостно сметен его рукой, и Арагорн не посмел возразить. Взамен его на узком пространстве перед горой Леголас высадил молодые дубы, которые выкопал в Росгобеле и каким-то чудом довез до Гондора. К моменту смерти короля Элессара ничего в этой роще уже не напоминало о белом мраморе дома Королей и дома Наместников и "Улица Тишины" превратилась в "Лес Тишины".

Он медленно спустился вниз по крутой лестнице и вышел на узкую вытянутую площадку. Нога в мягком кожаном сапоге ступила на свежую траву, и он остановился, окидывая взором свой лес. Деревья, освещенные мягким утренним солнцем, зашептались в тихом печальном приветствии. За прошедший год они изменились, хотя ни один смертный этого бы не заметил. Но острый эльфийский взгляд выловил каждую молодую веточку, каждый свежий побег, приметил новые гнезда, свитые в раскидистых кронах. Неслышной поступью прошел он вперед и остановился у пышной гробницы Арагорна. У ее каменного подножия белыми мелкими капельками расцветала гондорская сорная трава — королевский лист, и Леголас светло улыбнулся. Но стоять здесь долго он не мог, его тянуло вперед, в самую глубь этой маленькой рощицы, и потому он быстро миновал могилы Мерри и Пиппина, бросив лишь короткий взгляд на две черные фигуры, лежащие поверх белого камня.

Но вот и она. На секунду Леголас замер в нерешительности, но затем опустился вниз и провел ладонью по камню, лежащему почти вровень с землей, стирая своими длинными пальцами серую пыль.

— Suilad, — тихо проговорил он и положил поверх камня белые цветы.

Дыхание перехватило привычным спазмом и он потер шею рукой, будто пытаясь протиснуть застрявший в гортани воздух глубже, внутрь, к своему в пустую бьющемуся сердцу. Сделанный наконец вдох отозвался давящей болью, он закрыл глаза и сел рядом с камнем прямо на землю. Не одну тысячу раз подняла Ариэн над горизонтом свою ладью с того дня, как оборвалась ее жизнь, не одна тысяча листьев упала на надгробный камень и рассыпалась в труху, но Леголас так и не смог унять свою боль. Когда-то давно, когда она была так обескураживающе близко, что он едва мог провести между ними границу, Леголас наивно верил, что смирился с неизбежностью ее ухода, что воспоминания о ней и мгновения, проведенные вместе, позволят ему пусть и не принять, но пережить ее смерть. Он горько ошибся. Боль не ушла и не притупилась, обмануть самого себя было невозможно, — для него она умерла будто вчера.

Первые несколько людских лет после ее ухода он совсем не помнил, и из череды произошедших событий мог выхватить только сочувственный голос Гендальфа, уговаривавший его уплыть на Запад. Словно в доказательство правильности своих слов Гендальф передал ему сложенный в несколько раз желтый лист, на котором легкой рукой были выведены даты и подписаны события. Он указывал длинным узловатым пальцем на последнюю строчку, где было выведено "Леголас и Гимли уплыли в Валинор, последние из братства" и просил его покориться судьбе. Но Леголас не послушал волшебника, также как не послушал его Радагаст, и остался здесь, в Минас Тирите, подле Арагорна.

Из Гондора его в конце концов увез отец, совершивший такое дальнее путешествие под предлогом знакомства с новым правителем южного государства людей. Произошедшее они не обсуждали, но его молчаливое присутствие помогло Леголасу научиться делать вид, что он по-прежнему занят какими-то делами, по-прежнему чувствует вкус еды и запах цветов, видит краски окружающего мира и слышит пение птиц; делать вид, что он по-прежнему живет. С той поры к ней он приезжал только поздним туйлэ, и никогда не делал этого в одиночестве. Он также как и сейчас недвижимо сидел перед холодным камнем и, погруженный в свою печаль, не замечал бега времени. В какой-то момент за ним приходил Гимли, и произнося ворчливое: "Ну все, парень, довольно", заставлял его подниматься на ноги и не оглядываясь отходить от гробницы. Но сегодня Гимли за ним не придет, он стал слишком стар для путешествий и ждет его в Агларонде, откуда они вдвоем отправятся дальше. Леголас должен был найти силы подняться сам.

Стемнело. На землю опустился вечерний холод, и это вывело из оцепенения — он стал замерзать. Вдохнув воздух полной грудью, он ощутил аромат апельсинового цвета и, разогнав кровь в заледеневших пальцах, полез к себе за пазуху за маленьким шелковым мешочком. Помнится, много лет назад молодой еще Арагорн просил его не делать этого в городе, но сегодня он не мог сдержаться. Из мешочка показалась резная флейта. Впервые взяв в руки этот небольшой кусок дерева после ее смерти, Леголас преисполнился глупой, безумной надеждой, что магическая вещица, подаренная самой Владычицей, если и не оживит ее, то хотя бы залечит его изувеченное сердце. И пронзительная мелодия, рождаемая флейтой в его дрожащих руках, действительно на мгновение наполняла красками ее образ, переносила его назад, в короткое время их беспечного счастья, но не дарила покоя. Когда он играл, музыка разливалась вокруг тонкой дымкой его боли и скорби, и ложилась на город темной вуалью. Жители Минас Тирита слышали ее и чувствовали беспричинную печаль.

Он поднес холодное дерево к губам и закрыл глаза. С первыми же нотами хрустальной мелодии в его ноздри ворвался запах ее волос, а в ушах зазвенел заливистый смех. Он играл, и играл, и ладони будто бы снова дотрагивались до ее горячей гладкой кожи, а губы невесомо касались мягких губ. Но образ ее, складывавшийся из обрывков воспоминаний, не мог обмануть, он утекал сквозь пальцы, убегал от него, прятался, и никакая сила во всей Арде не могла задержать его.

Пошел дождь. Тяжелые капли падали на кроны деревьев, разбивались о мрамор надгробий, пропитывали его одежду, но он так и продолжал играть, пока горько-сладкая мелодия не оборвалась сама. Вода стекала по лицу, застилая глаза, ветер срывал листья с дубов, а он все сидел на мокрой земле у ее могилы. Дождь прекратился. С тяжелым чувством он поднялся на ноги и не оборачиваясь ушел.

* * *

Корабль и команда ждали их в гавани Митлонда. Гимли, впервые увидевший огромную махину парусного судна, долго щурил подслеповатые глаза и рассматривал белые высокие мачты, а затем криво усмехнулся в седую бороду и пробормотал: "Ну хоть на что-то ты способен, парень". Леголас, давно привыкший к гномьей манере делать комплименты, расплылся в широкой улыбке и положил руку другу на плечо.

В пустом Митлонде они прожили целую неделю и все это время Гимли пребывал в восторженном ожидании, а Леголас всячески поощрял его. Он подолгу рассказывал своему старому другу, рядом с которым теперь без всяких возражений мог называться "парнем", все, что сам знал о Валиноре. Гимли завороженно слушал о прекрасных садах Йаванны, в которых не увял еще ни один из расцветших цветков, бескрайних чертогах Манвэ и Варды, прекраснейших сводах пещер Ауле, которые особенно радовали сердце гнома, а Леголас все говорил, говорил и никак не мог наговориться. Если бы гному не нужен был отдых и сон, то он, пожалуй, не расстался бы с ним ни на минуту и рассказал бы еще множество преданий.

Но Гимли был стар, очень стар. Он стал медленно ходить и тяжело дышать, поднимаясь по лестнице, лицо его покрылось сетью глубоких морщин-трещин, какие обычно разрезают высохшую на жарком южном солнце глину. Гимли стал дольше спать и, бывало, начинал сопеть после обеда прямо за столом. Его подводили и глаза, и некогда острый слух, так, что Леголасу приходилось все время следить, что он говорит достаточно громко. Старость, настигшая гнома так неожиданно, вовсе не казалась эльфу ужасной или отвратительной, она, в некотором смысле, была понятной и закономерной. Подобно крепкому дубу, что теряет по осени свои листья и предстает серым и нагим перед холодным безмолвием зимы, менялся и Гимли на пороге своего ухода. Но каким бы естественным не казалось Леголасу это угасание, видеть смерть последнего своего друга ему не хотелось, и потому он в тайне малодушно радовался своему решению.

Гимли он осмелился сказать только накануне. Они закончили ужинать, Леголас в очередной раз рассказал гному все, что знал о чертогах Ауле, и, наконец, решился.

— Завтра важный день, Гимли, — начал он тяготивший душу разговор.

— О да, — не дал ему перейти к сути гном. — Завтра очень ответственный день! Я должен хорошенько отдохнуть, потому что не хочу пропустить ни одного мгновения нашего последнего путешествия! Не хватало еще заснуть по дороге, чтобы твоя эльфийская команда насмехалась над старым гномом!

— Я не об этом, Гимли, — проговорил Леголас и отвел взгляд. — Мы с тобой остались последними, простились со всеми. Но и нам суждено расстаться.

Гимли прищурил глаза и внимательно посмотрел на него.

— Ты что это, остроухий, раньше времени меня хоронить собрался? — насупился гном. — Ты не смотри, что я совсем седой! Ты от меня так просто не отделаешься, уж точно не теперь! До этого вашего Благословенного края я уж как-нибудь дотяну!

— Нет, Гимли, ты не понял... Я не взойду на корабль. Ты уплывешь один.

Гимли посмотрел на него широко открытыми глазами, брови его поползли вверх.

— Ты что, сдурел?! — воскликнул гном. — Все твои давно уплыли! Ты что тут делать будешь, скажи мне на милость? Останешься тощей тенью бродить по пустым землям?! И потом, а как же я? Что я там буду делать — один среди всех этих эльфов! — Гимли распалялся, лицо его пошло некрасивыми красными пятнами. — Бросаешь меня, значит? Вот чего стоит эльфийская дружба!

— Я не могу! — внезапно выкрикнул ему в ответ Леголас. — Я не могу, — повторил он по словам со спокойным злым отчаянием и Гимли сразу будто бы сдулся. — Не заставляй меня... Не заставляй объяснять.

Гимли сочувственно посмотрел на него и под этим взглядом Леголас смутился. Он не хотел смотреть на гнома, не хотел снова видеть его участливого, всепонимающего лица и потому уставился на горизонт, где клонившееся к западу солнце уже раскрашивало поверхность моря своими теплыми красками.

— Леголас, — тихо начал Гимли. — Твоя боль не станет здесь меньше. Ты должен уплыть. Ведь море зовет тебя! Ты слышишь его, где бы ты ни был, я знаю, я видел это в твоем взгляде.

— Ты не понимаешь, — стал возражать Леголас.

— Да уж куда мне! — возмутился на это гном, но сразу же смягчился. — Да я имени ее при тебе не произносил, — продолжил он мягко. — Поплыли, нечего тут тебе делать.

Леголас посмотрел на него и упрямо сжал губы.

— Я не могу, — снова повторил он. — Пока я здесь, я будто чувствую ее, будто слышу ее голос в шелесте листвы и скрипе ветки под ногой. Она... Она не исчезла, Гимли, как ты не понимаешь! Она все еще здесь! И я не могу оставить ее, пусть даже и превратившуюся в робкую тень.

— Это тень твоих воспоминаний! — безжалостно продолжил Гимли.

— Пусть так, — спокойно согласился Леголас. — Но это ничего не меняет.

Гимли устало выдохнул и надолго замолчал. Он рассматривал сидевшего напротив себя эльфа и все думал об их странном народе. Годы дружбы с Леголасом развеяли все его гномьи предубеждения против них — хотя он, конечно, никогда бы в этом не признался.

— Что ж, — нарушил тишину Гимли, — если ты так тверд в своем решении, то придется мне стать первым гномом, отказавшим самим Валар.

Сказав это, Гимли ощутил неприятный укол в сердце. Мысль, что он никогда не ступит на земли Валинора, не увидит всех живущих там во благе и процветании эльфов, разливалась внутри горькой досадой, но он прогонял ее. Оставить Леголаса было немыслимым, ведь эльф был несоизмеримо большим, чем другом.

— Не говори глупостей, — скривился в ответ Леголас. — Мы оба знаем, что ты хочешь уплыть.

— Вовсе нет! Я согласился лишь из-за тебя! — попытался возмутиться Гимли, но и сам чувствовал, как фальшиво звучали слова.

— Это ведь она уговорила Валар пустить тебя, — зачем-то напомнил Леголас и Гимли нахмурился.

— Ну и что.

Леголас внимательно на него посмотрел, подался вперед через стол и медленно заговорил.

— Ты хочешь увидеть ее, мой друг, увидеть хотя бы один последний раз перед неминуемой смертью, пока твои глаза еще способны различать свет и тень. Не будь там ее, ты послал бы куда подальше и Йаванну с ее цветущими садами, и Ауле с его пещерами. Ты согласился плыть только из-за нее, — Леголас замолчал и снова откинулся на спинку стула.

Сейчас он казался невообразимо, чудовищно старым, совсем таким же, как в первый год после ее смерти, и в этом было что-то неестественное, что-то жуткое и неправильное. Будто на ссохшееся мертвое дерево в попытке скрыть всякое отсутствие жизни нацепили фальшивую листву и нежные цветы, и оно стояло теперь изуродованным и потерянным среди своих благоухающих собратьев. Да, ему не было места среди эльфов, Гимли вдруг увидел это ясно и отчетливо.

— Гимли, — сказал Леголас тихо, но он все равно вздрогнул. — Если бы мне выпал хоть один шанс, одна-единственная призрачная надежда увидеть ее, я без раздумий покинул бы тебя, — Гимли опустил голову низко на грудь и глубоко вздохнул. — Корабль отходит на рассвете. Простимся на причале.

На этих словах он ушел, и воздух, потревоженный его легким движением, невесомо коснулся лица, оставляя едва уловимый запах леса. Гимли, еще не до конца осознавший принятое решение, уже начал рыться в кладовых своей памяти, переносясь в самые благополучные дни их дружбы и подолгу представляя счастливое, не тронутое потерями лицо эльфа. В тихой задумчивости сидел он на маленькой уютной террасе, вдыхая соленый морской воздух, пока наконец не забылся в беспокойной дреме. Во сне ему виделся улыбающийся Леголас, пробовавший под заливистый смех Искорки яркий, словно закатное солнце, апельсин.