Тьма ведёт меня (джен)

Внутри так холодно и пусто, будто в животе проделали маленькую дырочку и гигантский комар высосал из него все потроха, а потом запустили туда целый муравейник маленьких рыжих муравьев и они обчистили все что осталось, оставляя после себя только желтоватую кость да и только. Аргус чувствовал, что как у него ноет затылок, слишком долго лежавший неподвижно на плоской жесткой подушке. Пахнет больницей. Пальцы на ногах замерзли, ноют колени, а ноги затекли и почти не чувствуются под непонятно откуда взявшейся тяжестью. Открыв глаза мужчина с трудом приподнялся на локтях, осматривая себя. Так и есть, он переодетый в больничную рубашку лежал в Больничном Крыле, отгороженный от мира ширмами. А на его ногах вольготно разлеглась знакомая парочка. И если против Миссис Норрис он ничего не имел, то вот нахальная черная морда в тонкую рыжую полоску явно скоро пожалеет, что посмела разлечься на завхозе.

— Ах ты шерстяной паршивец! — Аргус сам удивился тому, каким слабым и по старчески дребезжащим был его голос. Кот дернул ухом и с насмешкой вперил в него голубой взгляд. Замурчал так громко, что мужчина почувствовал крупную вибрацию даже сквозь тонкое больничное одеяло. Миссис Норрис тоже смотрела на хозяина с выжидающим видом, похожая на дочь, что привела в отчий дом сомнительного кавалера. Глаза ее, обычно круглые и красные, сейчас были почти черные из-за расширенных зрачков.

— Впрочем, не буду торопиться с тобой соррится, — Аргус протянул трясущуюся руку и почти что уронил ее на треугольную, покрытой гладкой жесткой шерстью голову чужого кота, — ведь, возможно, ты и не девочки Грейнджер, а принадлежишь такому важному человеку, как мистер Кассий, а?

Кот смотрел на него не моргая и продолжал мурлыкать, принимая поглаживания человека со стоицизмом аристократа, вынужденного отобедать с простолюдинами.

Погладив кота, Аргус переключился на свою любимицу.

— И что ты в нем нашла, а? Ты же такая красивая, умная и замечательная девочка! А хочешь спутаться с каким-то бандитом, который через четыре года, если мне не изменяет память касательно курса его хозяйки, обязательно тебя бросит! И что будешь делать тогда? Принесешь старику отцу в подоле?

Кошка замурчала, прижала уши и подползла на пузе поближе к хозяину.

— Да Мерлин с тобой, негодяйка! — Аргус бранил кошку нежным голосом, что полностью лишал смысла произносимые им слова. — Ладно уж, вырастим деток твоих. Чай не чужие.

Посмеиваясь, он опять прилег, утомленный разговором и задремал. Разбудил его шорох больничной занавески. Разлепив глаза, он увидел край белого передника мадам Помфри, которая склонившись над больничной тумбочкой, осторожно выкладывала на него какие-то свертки. Коты уже куда-то ушли, оставив его ноги мерзнуть.

— Поппи? — Аргус попытался сесть. — Который час?

— Аргус, ты уже проснулся? — удивилась ведьма, разгибаясь и поворачиваясь к нему лицом.

Аргус с удивлением заметил, что не видит в ее выражении ни капли обычного пренебрежения, густо смешанного с жалостью и брезгливостью. Сейчас его разглядывали с любопытством и настороженностью, будто видели впервые. Даже какая-то легкая настороженность проступила в тоне колдомедика, которой никогда он раньше не слышал от нее. Удивительно.

— Ты должен был спать, как минимум, до обеда.

— Что с мной случилось?

— Тебе бы лучше прилечь, — тихо ответила Поппи и настойчиво уложила его обратно. — У тебя… магическое истощение.

Она будто бы и сама не верила в то, что говорила. Впрочем, Филч тоже не особо верил.

— Понятно. — Он послушно откинулся обратно на жесткую подушку. Особых чувств, связанных с тем, что ему, сквибу, ставят магическое истощение, он не испытывал.

«Хороши же зелья у профессора Снейпа», — вяло подумал он, медленно моргая.

— Тебе бы еще поспать, — тихо сказала Поппи, что-то колдуя над ним.

— Как скажешь.

Он опять почувствовал, как засыпает.

— Что с мальчишкой? — спросил он, уже не открывая глаз.

— С ним все будет хорошо.

Казалось, с того момента, как он закрыл глаза, прошло всего пара минут, однако, когда Аргус опять проснулся, вокруг уже растекалась та особая предрассветная серость. Опять болел затылок от неудобной подушки. Знобило, однако сил прибавилось. А еще внутри, вместе с пустотой и холодом, появилась какая-то особая нервная дрожь, которая не давала просто лежать и наслаждаться пусть и странным и неудобным, но отпуском, когда не нужно возиться с грязными тряпками и щетками, гонять учеников и устранять последствия подросткового вандализма. Филч перевернулся на другой бок и опять закрыл глаза, но нетерпение и какая-то спешка никуда не делись. Ему физически необходимо было что-то делать.

Он опять открыл глаза и решительно сел, поджимая пальцы на ногах, которые он неосмотрительно поставил на ледяной каменный пол. Повозившись, он нащупал свои старые разношенные тапки, сунул в них стопы с перекрученными артритом пальцами и осторожно встал, осматриваясь в поисках халата. Идти по Хогвартсу в одной больничной сорочке желания не было — над ним и так все потешаются, так что не стоит добавлять еще поводов для насмешек. Халат нашелся на спинке больничной койки. В рукава он попал не с первого раза — все же голова кружилась и перед глазами летали мушки.

«Ну и куда я так тороплюсь? Может, мне стоит отлежатся подальше от всей этой суеты?»

Но внутренняя сила, неизвестно откуда в нем взявшаяся и неясно откуда набравшая столько чужой воли, настойчиво толкала его… делать хоть что-то! Он зашаркал к выходу, кутаясь в свой выцветший в серо-зеленую полоску халат. У двери его перехватила мадам Помфри.

— И куда это ты собрался, Аргус? — она ухватила его за руку и попыталась потащить обратно на койку.

— К себе, — он уперся пятками в пол, не желая возвращаться обратно на койку.

— Велено держать тебя на больничном режиме не меньше недели. Сам знаешь кто, сказал.

— Сама-знаешь-кто уж точно не будет интересоваться моим здоровьем. — Съязвил Аргус. — Поппи, если ты не перестанешь меня дергать, я упаду.

— Глупая шутка, Аргус! — Поппи хоть и была невысокой щуплой женщиной, но сила в ее теле была не малая. Мужчина чувствовал, как его тапки почти что заскользили по полу. — Мистер Кассий, — тут она перешла на почти беззвучный шепот, — просил вас отлежатся.

Она даже случайно обратилась к Филчу на «вы».

— Вот когда он сам мне об этом скажет, я обязательно послушаюсь! — неожиданно твердо ответил завхоз и вырвал их цепких руках ведьмы рукав своего халата. — Поппи, я намерен вернутся в свои комнаты. Мне там будет куда уютнее и спокойнее чем тут.

— И когда ты успел стать таким упрямым! — она недовольно поджала сухие губы и скрестила руки на груди.

«Действительно, когда?»

— Обещаю, что не буду напрягаться и если почувствую себя нехорошо, то сразу приду сюда. — Аргус развернулся и зашаркал обратно на выход. — В конце концов я же не бестолковый ученик.

— Порой взрослые хуже детей, — буркнула ведьма, с неодобрением смотря на сутулую спину в полосатом халате.

— Доброго утра, мадам Пофри! — Аргус помахал ей рукой и вышел за дверь, оставив Поппи в ее государстве, пропитанном больничными запахами и хворями.

За порогом его встретил школьный коридор и два хорошо знакомых кошачьих силуэта, которые при виде старика тут же встали и с независимым видом зашагали вперед, указывая дорогу своему подопечному. Филчу ничего не оставалось как подчиниться кошачьей узурпации власти. Портреты на его пути на удивление не спали, а зорко следили за каждым, кто появлялся в коридоре. Филча они провожали подозрительными взглядами и брезгливо отворачивались, как только узнавали школьного сквиба. Коридоры были пусты в этот предрассветный час. Филч по-стариковски шаркал и иногда останавливался у какого-нибудь подоконника, чтобы перевести дух и подождать, пока колени перестанут так отчаянно дрожать.

Коты ожидаемо провели его к его комнатам. Отперев дверь, он переступил порог и зачиркал магловской зажигалкой, чтобы зажечь несколько оплывших свечей на столе. Огарки разгорелись и черные тени высветили каждую складку на морщинистом, желтом лице Аргуса. Отложив зажигалку, он с кряхтеньем уселся на расшатанную и скрипучую узкую кровать с до сих пор разворошенным бельем и окинул свою комнату взглядом. На колени ему тут же запрыгнула Миссис Норрис и заурчала. Кот Грейнджер деловито обходил все углы, то и дело брезгливо отряхивая лапы от налипшей на них пыли и мелкого сора. Филч потянул носом и, после того, как побывал в том месте, где росли души похожие на цветы, он особенно ясно ощутил как затхло в его доме. Воздух был плотный и тяжелый, пропитанный специфическим стариковским запахом, до предела заполненный его собственным дыханием, запахами слежавшейся одежды и давно не меняной постели. Аргус давно не помнил когда последний раз тут проветривал. Единственное окно было почти черным от налипшей на него пыли и грязи, света почти не пропускало. Раньше он на это и внимания особо не обращал — вставая на рассвете и занимаясь школьными делами до поздней ночи. Но сейчас, глядя на серую трещину в окне, он чувствовал что-то вроде гадливости.

Его комната была небольшой, совмещала кабинет и спальню, небольшая дверца вела в крохотный закуток с туалетом и душем. Койка, большой стол, заваленный докладными записками, никому не нужными отчетами и запросами был старый. Под одной из ножек подложены журналы, чтобы он не так шатался. На полу сор, пыль, обрывки бумажек, клочья кошачьей шерсти по углам. И хлам.

«Мерлин, сколько же у меня хлама».

Все стены были плотно заставлены шкафами битком набитые периодикой, брошюрами для сквибов, газетными подшивками за двадцать лет, какими-то ни разу не открываемыми книгами, горой всякой ерунды, конфискованной у учащихся за годы его работы. Половина комнаты заставлена ящиками, что громоздились друг на друга покосившимися башнями все с тем же конфискатом. Он особенно остро почувствовал запах запакованных, но просочившихся навозных бомб. Аргус уже много лет клялся, что обязательно разгребет все это, но… почему-то руки не доходили или же он думал что все это вдруг да понадобится.

В углу что-то зашуршало и кот Грейнджер выполз из какой-то щели вперед задом. В зубах он держал какую-то серую ссохшуюся дрянь. Шерсть его, обычно глянцево черная и блестящая, топорщилась и лохматилась, вся покрытая грязью и шерстью.

— Выплюнул бы ты это. Мало ли что у меня тут валяется. Глядишь, отравишься еще, что я твоему хозяину скажу?

Филч чувствовал, как горло перехватывает тошнота. Ему было внезапно тошно и противно находиться в единственном месте, которое он мог назвать своим домом. Вспомнилась работа под руководством магистра Кассия над душой мальчишки.

«Это место в разных философских системах может называться по-разному. Но в магической традиции принят термин духовный домен. По сути — это самое личное пространство любого разумного существа, у которого есть душа. Духовные домены принято прятать от посторонних и всячески защищать, ведь даже по его внешнему виду уже можно многое сказать о существе».

Аргус задумался, как выглядит его собственная душа и его домен. При мысли о том, что бытие определяет сознание, тошнота усилилась. Он с удивлением и нарастающим чувством гадливости ощутил, что простыня и сбившиеся комками одеяла под его рукой — слегка сырые и такие ветхие, что тряпки порой он получал в лучшем состоянии.

Там, внутри домена Уизли он чувствовал себя таким свободным, чистыми, гибким и способным на чудеса. Тут же, болезненная пустота о которой он раньше даже не подозревал, стала убийственной. Тело не болело, нет. Болела душа, разрываясь от отчаянного желания быть чем-то большим.

Аргус поднес свои задубевшие от тяжелой и грязной работы руки к лицу и вгляделся в неверном свете огарков в синие набухшие вены, на шишковатые пальцы с обломанными желтыми ногтями. Горло сперло. Он уронил лицо в ладони, отгородившись от мира грязными жидкими и давно немытыми пасмами и расплакался. Он плакал навзрыд, как трехлетка, подвывая и размазывая по лицу обильные слезы и сопли. Слезы текли и текли, сначала мутные, густые, похожие на заскорузлый, с трудом плавящийся жир над кухонной вытяжкой, а потом все более жидкие и прозрачные. Они текли и текли, умывая его, вычищая из глубоких пор в его щеках какую-то особую, невидимую глазом грязь, которую ни одно мыло оттереть не сможет. Кот и кошка прижались с двух боков, подпирая подергивающиеся от всхлипов бока с выпирающими ребрами.

Наконец-то слезы закончились и Аругс застыл, опустошенный, чувствующий себя мерзким нарывом, который наконец-то выдавили. Шмыгнув носом, он оторвал руки от лица и поднял голову, щурясь на свечи заплывшими от слез глазами. Опухшие веки тяжелыми складками нависали над его глазами.

— Ну вот, совсем скатился, Филч. Рыдаешь, как девчонка. Хотя… Всякий охотнее согласится плакать, владея здравым умом, нежели радоваться в состоянии помешательства.

Пошарив под кроватью, он вытащил припрятанную полупустую бутылку маггловского виски и вытащил пробку. В нос ему ударил едкий запах дешевого алкоголя. Коты спрыгнули с кровати и уселись на пол, внимательно рассматривая старика перед собой двумя парами светящихся глаз — синими и красными. Он потянулся к лицу рукавом халата, не найдя в кармане платка. Но замер, разглядев затертый до сального блеска и посеревший от грязи рукав.

— С меня хватит!

Бутылка взорвалась осколками, разбившись об стену, сразу стало невозможно дышать из-за паров алкоголя. С мокрым от слез лицом, он подлетел к окну и уцепился в залитые краской ручки, пытаясь открыть, казалось намертво сросшуюся с оконным проемом, деревянную раму. Он задыхался в этом грязном, пропитавшемся старостью и немощью месте. Если бытие определяет сознание, значит ему нужны перемены. С каждым рывком рама поддавалась все больше, осыпаясь на пыльный подоконник крошкой старой краски. Что-то хрустнуло и окно поддалось неожиданно легко, распахиваясь во всю ширь. Стекло, серое и грязное, разбилось, осыпаясь под тощие стариковские ноги в старых тапках, но Аргус не обращал на это никакого внимания. Он высунулся из окна, почти повиснув и дышал глубоко и вольготно. Холодный осенний ветер мгновенно выстудил и без того холодную комнату, нарезая пластами и вытаскивая из всех углов застоявшийся дурной воздух.

Аргус видел, как отступает ночь, сменяясь предрассветными сумерками. Сумерки — серые, лиловые, сизые, все еще скрывают мир, но темнота уступает шаг за шагом и вот постепенно проступают неясные очертания. Что ты видишь за ними? Ссутуленная спина великана оказывается покатой крышей домика лесничего. Неясная громада усеянная острыми пиками — ворота с башенками. Каждый размытый силуэт с каждой минутой обретает все большую ясность. Аргус не обращает внимание на сочащуюся кровь из тонких порезов, что пачкает его голые, бледные, покрытые редкими серыми волосами ноги. Он дышит полной грудью, с хрустом расправляя ребра и с кашлем прощаясь скопившейся внутри себя пылью. Небо на востоке уже совсем светлое. Светлое пятно на горизонте все больше и больше, а утренний туман уже не может утаить пуховую нить из розового света, что протянулась над лесом. Все вокруг замерло, готовясь к ежедневному, такому привычному чуду. Мир все четче, все дальше видно. И неопрятный мужчина в расхристанном халате понимает, что впервые в жизни он действительно начинаем понимать эту ясность, а глаза его, прикованные к горизонту ждут начала нового дня и новой жизни. Тот самый перелом, тот самый миг, который разделяет его жизнь на до и после. Аргус чувствует, понимает всей своей сутью, что изменения внутри него наступили и старой дорогой он уже не пойдет никогда.

Наконец, около самого горизонта вспыхивает ослепительная каемка солнечного круга. Она еще совсем маленькая, но уже поразительная яркая, буквально выжигающая все в душе человека, который с жадностью следит за ней горящими глазами. В тот момент, когда она зажигается на востоке, просыпаются первые птицы, что никогда не покидают Запретного Леса. Слышится первое несмелое чириканье, а откуда-то из курятника, который отсюда совсем не видно слышны петушиные крики. А солнце все больше выглядывает из-за горизонта, вот уже половина его диска видна над землей.

Солнечный диск разгорается все ярче, поднимается все выше, рассылая во все стороны свою солярную гвардию завоевывать мир, чтобы уступить его тьме ночью. Вот уже показался полный круг, и стало до слез больно на него смотреть. Это мгновение показалось Аргусу особенно долгим. Казалось, что солнце сейчас оборвется и опять упадет за горизонт, оставляя его в темноте, холоде и пустоте, пропахшей слежавшимися тряпками.

— Ну же, давай!

Невидимая нить оборвалась и солнце оторвалось от земли, приподнимаясь в небе все выше.

Филч рассмеялся легко и свободно. И начал срывать с себя грязный халат, сорочку.

— Сами!

С хлопком посреди комнаты появился домовой эльф. Каждому завхозу был положен личный домовик, но они никогда не слушались его, не видя в сквибе мага. Когда Фичу крайне редко удавалось поймать Сами, то тот безропотно выполнял его поручения, но на зов никогда не являлся. Но теперь, зов завхоза был полон такой внутренней силой, такой непрошибаемой уверенностью в своей правоте, что магия замка откликнулась, выдергивая домовика из кухни

— Мастер Филч чего-то изволит? — эльф рассматривает завхоза круглыми глазами до самый краев наполнеными удивлением и страхом. Похоже, эльф сам не понимает как так получается, что старый завхоз внезапно стал магом.

— Желаю! — Филч нисколько не смущаясь своей наготы и холода, переступил через осколки и подошел к шкафу. — Вымыть все тут до блеска и выбросить весь хлам в мордредову задницу!

— Хлам, сэр? — испуганно пискнул эльф и сжался, оглядывая нагромождения вещей вокруг.

— Да, Сами! Все — нахер отсюда. Когда я вернусь, желаю чтобы кроме мебели и документов ничего тут не было.

— А как же одежда, сэр? — жалобно пискнул Сами, стараясь не смотреть на поджарый зад завхоза — тот как раз копался в сундуке в поисках свежего полотенца.

— Одежду оставь, — смилостивился завхоз. — Слушай, а можешь мне чистый халат и полотенце организовать?

— Конечно, сэр! — закивал эльф, радуясь, что его новообретенный хозяин не собирается пока что свежевать за годы неповиновения.

— Тогда тащи бегом.

Эльф с хлопком исчез и тут же появился со стопкой свежих полотенец и махровым халатом серого цвета.

— Преподавательская купальня свободна?

— Да, сэр!

— Отлично.

Филч закутался в халат и, подхватив полотенце пошел приводить себя в порядок. Раз Поппи сказала, что у него недельный больничный, то пусть все катятся к черту, но он неделю палец о палец в этой школе не ударит.

— И котов покорми! Самым лучшим!

— Да, сэр!

Стискивая в руках свои мыльно-рыльные принадлежности Аргус пошел отмываться, с трудом шаркая и придерживаясь стены.

— У меня будет новая жизнь и не стоит проситься в ученики воняя стариком и перегаром.

* * *

Гермиона проснулась и совсем не удивилась обнаружив себя на койке Больничного Крыла. Чувствовала она себя странно — вроде и не болит ничего, но тело будто сквозь мелкое сито протерли, оставив только пюре из Гермионы Грейнджер. Она села и прислушалась. Тишина. Встав, она взяла с тумбочки свою волшебную палочку и на цыпочках подошла к ширме и осторожно ее отодвинула. Никого. Только через несколько коек от нее еще одна занятая койка.

«Наверно, там Рон», — подумала она и тихонько прокралась к другу. Сердце стучало где в горле. Она ужасно боялась обнаружить там кого-то другого, ведь последнее что она видела перед тем как ее саму прижал к земле огромный монстр из худших кошмаров, так это то, что к лицу друга присосался дементор. Так и есть. Друг лежал на боку, подперев ладонью щеку и казалось просто спал.

«Раз его не отправили в Мунго, значит все обошлось».

Она прижала пальцы к губам, пытаясь удержать всхлипы. Кто бы мог подумать, что от облегчения тоже можно расплакаться. Подумав, она решила, что лучше бы ей вернуться к себе, а то мало ли что подумают, если застанут ее над постелью мальчика в одной сорочке.

Она исполнила чары тишины и чуть не упала, от внезапно накатившей слабости. Живот скрутило острой болью, к горлу подкатила желчь.

«Точно, это же магическое истощение. Наверно, магистр Кассий переоценил мои возможности».

С трудом поднявшись с пола, она доползла до койки и села, нащупав прохладу браслета на запястье. Погладив пальцем пластину, она ее с тихим щелчком сдвинула.

— Вам бы отлежатся, леди Гермиона, а вы уже колдуете, — голубой шарик заплясал перед ее глазами.

— О, Мерлин, магистр Кассий, у меня нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность за спасение!

— К этому сейчас обязательно вернемся, — сухо ответил он. — Вы лучше подумайте что теперь будете делать?

— Что вы имеете в виду? — захлопала глазами Гермиона.

— Леди, я плохо ориентируюсь в вашем мире и мне сложно судить о том, как должна выполняться охрана детей в учебных заведениях, но меня смущает факт того, что вы, юная леди, оказались на пару со своим таким же юным другом не под защитой замка и взрослых, а в местах, где водятся такие вот опасные животные. Поэтому, раз уж вы вынудили меня принять вас под мою защиту, то потрудитесь объяснить что вы там делали?

— Простите? — пролепетала Гермиона, которая вовсе не ожидала, что ее начнут отчитывать.

— Пока не готов принять ваши извинения, — еще более сухо ответил маг.

— Я не понимаю чем провинилась перед вами! — она чувствовала как щеки горят огнем от несправедливости.

— Да? То есть вы хотите сказать, что забыли о том, что я рассказывал вам о личном ученичестве и как именно происходит заключение магической клятвы?

— Но.. но… Вы правда думаете, что я могла так поступить?! — девушка не смотря на слабость, вскочила с койки, слишком возмущенная обвинениями.

— Леди Гермиона, за время нашего общения вы продемонстрировали мне что у вас более-менее приличная память, так что мне будет сложно допустить, что вы могли забыть о том, что добровольное и полное подчинение магического ядра другому магу есть суть ученическая клятва. И что мне теперь с вами делать, неучем?

— Я не неуч! — возмутилась она.

— Раз формально я теперь ваш учитель, то могу хоть землю вас заставить есть, а вы обязаны с улыбкой и преисполнившись рвения спросить сколько и какую. Вы хоть отдаете отчет что именно вы наделали? Учтите, если я выясню, что вы манипулировали мной и сами создали такую ситуацию, то найду способ заставить вас об этом крепко пожалеть. Вам ясно?

— Но…

— Я жду ответа, леди.

— Да, магистр. Но я и прав…

— А теперь, будьте так любезны немедленно найти верховного мага Альбуса. Думаю, раз вы уже в состоянии сидеть и препираться со старшими, то уж точно найдете в себе силы побеседовать с нами двумя.

Гермиона встала с койки и накинула халат. Все еще пошатываясь, она потихоньку пошла на выход, не забыв сунуть волшебную палочку в карман.

— Куда это вы собрались, мисс Грейнджер? — на нее тут же налетела мадам Помфри и схватила за руку. — Немедленно вернитесь на свое место. На сегодня с меня хватит сбежавших пациентов.

— Простите, но мне… э-э-э… срочно нужно поговорить с профессором Дамблдором, — Гермиона подняла лицо и позволила Помфри рассмотреть свой синий глаз с инеем на ресницах.

— Мистер Кассий, то, что в вашем мире считается нормальным, в нашем — нет. И если ученики получают травмы, они лежат в койке до тех пор, пока я не решу, что они могут уйти отсюда.

— Магистр Поппи, — голубой шарик выплыл вперед и завис перед лицом ведьмы, — я не склонен сейчас вступать с вами в дискуссию и впадать в сравнительный анализ медицинских практик наших миров, но вынужден настаивать на немедленной встрече с верховным магом Альбусом. Впрочем, если леди Гермиона считает, что должна лежать пластом, то разумеет, пусть ложиться.

— Я прекрасно себя чувствую! — быстро ответила Гермиона, слишком напуганная той невысказанной угрозой, что прозвучала в ее адрес от Кассия. Похоже, маг на нее крепко зол и ей придется доказать, что случившееся не было ее виной.

— Мисс Грейнджер! Вы должны лежать! — попыталась настоять на своем Поппи.

— Я действительно чувствую себя хорошо. И нам действительно нужно поговорить с профессором Дамблдором. — Твердо ответила девушка и посмотрела в глаза мадам Помфри, не замечая, как она напрягаясь под льдистым взглядом левого глаза.

— Хорошо. Но я вас провожу.

— А можно я схожу к себе и переоденусь?

— Разговор планируется долгий?

— Думаю, беседа действительно может затянуться, — вместо Гермионы ответил Кассий. — Леди Гермиона, отключите браслет, чтобы не ходить по школе со мной на виду. Позовите меня, когда все соберутся.

— Хорошо, магистр.

Гермиона вздохнула и вышла за дверь. Как-то не так она себе представляла первую встречу с магом после произошедшего. Она то себе представила, как будет благодарить мага, как он в подробностях расскажет что произошло и как он победил жутких дементоров. Вместо этого она получила ужасно злого мага, который отчитал ее как соплячку и, судя по всему, собирается продолжить ее полоскать уже на пару с Дамблдором. А что хуже всего, он назвал ее неучем! Неучем! Ее! Уму непостижимо! Ну ничего, она еще докажет ему на что способна. И хоть она действительно не причастна к случившемуся, а во время нападения напрочь забыла все, что он рассказывал о своем мире, как не существенное.

«Зато он взял меня в ученицы, хоть и не собирался. И даже если мне будет не просто, но теперь-то магистр Кассий точно хоть чему-нибудь меня научит!»

Эта мысль заставила ее приободриться и чуть прямее держать спину. Она теперь не просто школьница, а личная ученица мага из другого мира!

* * *

Дамблдор сидел перед камином в своем кабинете и чувствовал себя полностью выжатым. Тяжелый день в Визенгамоте закончился кошмарным происшествием с нападением дементоров, потом тяжелая магическая операция над мальчиком Уизли, забравшая у него немало сил, а венчало все это вторжение Блэка в Хогвартс и нападение на бедняжку Полную Даму. Попытки утешить и успокоить семью Уизли, хотя он прекрасно понимал что после случившегося ни о каком спокойствии и речи идти не могло. Разборки с Фаджем, который наотрез отказался забирать дементоров от Хогвартса и, судя по тому, как он бледнел и потел, Министерство действительно не обладало всей полнотой власти над этими существами. Хорошо, что хоть получилось выбить из прижимистого министра хоть какую-то компенсацию в пользу пострадавшей семьи. Молли, конечно возмущалась, что жизни детей нынче оцениваются золотом, но после настоятельного убеждения Дамблдора деньги все же взяла. Судиться с Министерством было глухим делом и всего его влияния не хватило бы на то, чтобы добиться нормального разбирательства. В итоге Уизли вообще могли ничего не получить, кроме расходов на своего представителя в суде. Потом он почти всю ночь бегал по Хогвартсу, обновляя защитные чары и проверяя все лазейки, которыми мог воспользоваться Сириус. Хоть Дамблдор и был директором, хоть и сам излазил замок и вдоль и поперек, однако ни одно живое существо не имело над замком власти. Хогвартс жил своей особой жизнью, все время меняясь и перетекая из одного в другое. Замок буквально противился самой идее того, чтобы законопатить себя наглухо, будто бы нуждаясь в каких-то проходах и лазейках, чтобы стравливать из своего тела излишки магии. И вот теперь ему предстоял новый день, хотя больше всего ему хотелось просто лечь спать.

В дверь постучали. Директор тут же сел ровнее и заставил принять себя бодрый вид.

— Входите!

В кабинет вошла все еще бледная мисс Грейнджер в сопровождении мадам Помфри.

— Мисс Грейнджер? — Дамблдлор удивленно поднял брови. — Почему вы не отдыхаете?

— Я требовала, чтобы она оставалась в постели, но мисс Грейнджер настаивала на том, чтобы поговорить с вами.

— Доброе утро, сэр, — вежливо поздоровалась Гермиона и потупилась. — Магистр Кассий очень просил немедленно проводить его к вам, если так можно выразиться.

Дамблдор встряхнулся, усилием воли загоняя усталость куда-то глубоко и вытаскивая на поверхность всю свою собранность.

— Что-то случилось?

— Да… Нет… Впрочем… мы могли бы поговорить… э-э-э… втроем? — она нерешительно подняла на него глаза и переступила с ноги на ногу.

— Конечно. Поппи, можете быть свободны.

— Если мисс Грейнджер почувствует себя нехорошо, я настоятельно рекомендую вернуть ее в Больничное крыло.

— Разумеется.

— Присаживайтесь, мисс Грейнджер.

Дамблдор гостеприимно указал ей на кресло напротив себя и невербально призвал чайник с чашками.

Девочка сидела потупившись и зажав руки между коленями. Вид у нее был крайне растерянный и расстроенный. Выглядела она как хулиганка, которую поймали за особенно гадким поступком.

— Что-то случилось еще, кроме нападения? — попытался подбодрить ее Дамблдор. — Может, сначала вы расскажете что считаете нужным, прежде чем позовем магистра Кассия?

— Нет, — она тут же подняла голову. — Думаю, лучше обсудить все и сразу вместе с моим… э-э-э… соседом.

— Хорошо.

Девочка щелкнула браслетом и тут же возле ее плеча появился голубой шарик света, а левый глаз изменился. Дамблдор внимательно наблюдал за изменениями, но как и всегда выражение лица ребенка не изменилось — ей явно не было больно или неприятно подключение вторженца.

— Верховный маг Альбус, мое почтение.

Они еще ни разу не разговаривали прямо в реальности и Дамблдор готовился к этому разговору в других обстоятельствах и уж ему явно хотелось быть в этот момент с ясной головой.

— Магистр Кассий, добрый день. Что случилось?

— Я бы хотел, чтобы это вам сказала сама леди Гермиона.

Девочка вжала голову в плечи и потупилась.

— И поднимите голову, леди. Я не вижу своего собеседника.

Девочка вздрогнула и посмотрела в добрые внимательные глаза директора, который смотрел на нее спокойно и без осуждения.

— Так случилось, что магистр Кассий вынужден был заключить со мной ученический договор. И я теперь фактически считаюсь его личной ученицей. — на одном дыхании выпалила она и опять потупилась.

— Так.

Директор еще одним невербальным заменил чай в своей чашке на тонизирующее зелье.

— А теперь я хочу выслушать подробности.

— Я тоже хочу послушать, как так вышло, что леди Гермиона поставила меня в положение, которое заставило меня связать себя с ее магическим ядром во имя спасения ее жизни. И уж поверьте, верховный маг Альбус, я крайне. Крайне! Возмущен и недоволен сложившимся положением дел. Я не хотел этих обязательств и при текущем положении дел считаю все это если ни безумием, то идиотизмом точно.

— Не могу с вами не согласиться, но пока еще не совсем понимаю ситуацию. Когда мы говорили с вами последний раз, то об этом и речи не шло.

— Не до того было. А теперь давайте дадим слово леди Гермионе, — голос Кассия был едкий и недовольный. — Давайте, леди, расскажите в точности и с подробностями ваше виденье ситуации с учетом того, что я вам рассказывал в общих чертах об ученичестве и как оно происходит в Азероте. И, Аспектов ради, смотрите на своего собеседника! Вы леди или тирисфальская фермерша?

Девочка покраснела, волосы на ее голове буквально зашевелились от распиравшего ее возмущения. Но внезапно она выпрямила спину и, глядя в глаза Дамблдора, начала сначала сбивчиво, но потом все увереннее говорить.

«Кажется, этот день будет не проще вчерашнего».

* * *

Адалаис’тэль пришел в себя и глухо застонал. В уши ввинчивались какие хлюпающие вздохи, влажное чавканье, бульканье и чей-то монотонный толи крик, толи стон.

— А-а-а-а! — голос был мужской. Он тянул и тянул на одной гнусавой ноте свой вопль и все никак не мог замолчать. — А-а-а-а-а-а!

Адалаис’тэль поморщился и попытался пошевелиться, но не смог и пальцем двинуть. Тело было будто из свинца отлито — тяжелое, холодное и неподъемное. Тело обожженное Светом болело, он буквально чувствовал, как обуглившаяся кожа кусками отпадает с мяса. Раны невыносимо зудели. Воняло паленым и какой-то мерзостью. Открыть глаза не получилось, их, видимо, выжгло напрочь магией и если его не подлечат, то сам он регенерировать такие раны не сможет, разве что в чане с кровью отмокать будет пару недель. Принюхавшись, мракопадший скривился, когда в нос ему ударила потрясающая всякое воображение смесь, с позволения сказать, запахов. Смешались ароматы скотобойни, разрытых могильников и еще чего-то тухлого. Пахло горелой проводкой и аммиаком, еще чем-то химическим.

— А-а-а-а! — гнусавая рулада стала громче. — А-а-а-а-а-а!

Что-то затрещало, послышался звук бьющегося стекла и слюнявые звуки. Завоняло мокрой псиной, послышалась ругань. Голос был знакомый. Адалаис’тэль напрягся. Знакомые голоса уже много лет не предвещали ему ничего хорошего в ситуациях, когда он не мог пошевелиться. Послышалась витиеватая ругань и бормотание. Резко пахнуло озоном. Если бы мог Адалаис’тэль зажмурился. Кажется он начал понимать где оказался. Осталось только понять за что.

— А-а-а-а!.. А! А! А! А-а-а-а-а…

«Ну что же, тогда понятно откуда столько обреченности у соседа, раз уж мы оба оказались в гостях у Профессора».

Послышались шаркающие шаги. На лицо мракопадшего что-то капнуло и потекло по щеке куда-то к обрубку уха.

— Ух ты, а кто тут у нас очухался! — послушалось довольное восклицание. — Ты бы хоть голос подал, а, вампирчик.

— Не хотел отвлекать вас от работы, Профессор, — сухо ответил эльф, сохраняя лицо неподвижным и ненавидя больного ублюдка.

— Ох, какая сознательность от пациента! — захихикал глава Чумного Квартала.

— Надеюсь, вы расскажете как я оказался у вас в гостях?

— А, конечно расскажу. Только давай тебе глазки починим, чтоб ты мог на меня смотреть. А то не вежливо как-то не смотреть в глаза того, с кем разговариваешь. Ты же не свинопас какой, а целый благородный кель’дорай. Вон, даже сережка висит еще. Хе-хе.

Профессор отошел куда-то и загремел инструментами. Адалаис’тэль стиснул зубы.

— А-а-а-а! А-а-аы-ы-ы…. А-а-а-ы-ы-ы…

Профессор вернулся, напевая под нос песенку о том, что, кому, куда и как он пришивал в своей полной потрясающих открытий карьере.

— Давай-ка, дружок, приставим тебе глазик, чтобы ты мог вдоволь полюбоваться своей немного подправленной мордашкой.

— Почему я в Чумном Квартале? Я же выполнил задание Повелителя!

Его голову зажали тисками и в глазницу вторглось холодное железо причиняя мучительную, резкую боль. Эльф заскрипел зубами, кроша клыки.

— О, выполнил, конечно, на высшем уровне. Вот только отряд свой положил и сам вернулся почти по кускам — телепортационная руну тебе отступающая мертвая свита Леди активировала. Твоя Королева посмотрела на тебя и решила, что раз отряда твоего больше нет, а лечить тебя слишком накладно и скучно, то милостиво разрешила мне тебя забрать.

— Но…

— Ну ты же сам хотел искупаться в чане яда Ануб’Арака? Господин услышал твое желание.

— Нет!

Эльф задергался, но много не добился.

— А-а-аы-ы-ы! Аы-ы-ы-а-а!

— Да не дергайся ты, а то неправильно нерв подошью, придется переделывать! — цыкнул на него тот, кто принял в посмертии имя Мерзоцид.

Зрение вернулось внезапно и эльф понял, что закреплен он полусидя так, что видел почти всю лабораторию. Напротив него на похожем столе был привязан пленник — тело его было синюшное, покрыто какими-то зелеными прожилками и сизыми трупными пятнами, из плохо зашитых прорех в животе свисали похожие на червей кишки. Его лицо было раздуто и покрыто каким-то наростами, челюсти разворочены и расщеплены слишком большими для него черными клыками. Распахнув слюнявый рот он опять заунывно заныл на одной ноте, пялясь на эльфа затянутыми бельмами глазами.

— Мой последний эксперимент! — с гордостью указал на него Мерзоцид зажатыми в окровавленной руке щипцами.

— Выглядит не очень. — Скептично сказал Адалаис’тэль не в силах отвести взгляда от блестящей, покрытой ошметками сальных прядей макушке существа, которое извернулось не мысленным образом и начало грызть собственную руку, пытаясь освободиться от оков.

— Зато я смог сохранить разум и ясное сознание в полностью протухшем теле! — профессор снова повернулся к своему новому пациенту и вытащил из кармана помутневший мурлочий глаз. — Извини дружище, но второго глаза в пару у меня нет, так что довольствуйся тем, что я нашел.

«Свет меня испепели, он еще в сознании!» — с ужасом подумал мракопадший, понимая, что за мыслепреступление и его ждет не самая легкая судьба. Хотя казалось бы, куда уж уже.

Мерзоцид плюнул на глаз, и потер об свой фартук, пытаясь оттереть с него налипшую грязь. Адалаис’тэля затошнило.

— Я думаю, что мне и одного глаза хватит.

— Ну как хочешь.

Мерзоцид сунул глаз в рот и принялся его жевать как студень.

— А! А-а-а! Ыа! А!

С хрустом рука оторвалась, разбрызгивая вокруг комковатую гнилую кровь и он свалился со стола. Приподнявшись на четвереньки, он закачался из стороны в сторону, роняя мутную слюну на пол.

— Ну, беги, если уж хочешь, — равнодушно махнул в его сторону профессор и не сдвинулся с места, с любопытством наблюдая.

Тот встал, опираясь на культю с торчащими из нее осколками кости и сделал пять или шесть неуверенных шагов, прежде чем его тело начало разбухать. Его правая рука раздулась, кожа на ней забурлила и почернела, начиная дымиться и вдруг вся конечно до самого плеча яростно взорвалась. Во все стороны полетели осколки костей, ошметки плоти и брызги крови. Пленник закричал все на той же монотонной, жуткой ноте, но его вопли становились всё короче и отчаяннее, наполняясь красками агонии и страдния — остальное тело разбухало на глазах.

— Как думаешь, лопнет или взорвется? — спросил Мерзоцид.

— Взорвется.

Он взорвался, окатив обоих наблюдателей гнилой мерзостью.

— И правда. Ладно, дружок, пора приниматься за работу, раз уж ты пришел в себя.

Его развернули вместе с его столом и Адалаис’тэль увидел огромную стальную раму, в которой было закрпелено… нечто.

— Мой новый сынишка! — с гордостью сказал Мерзоцид. — Назову его… его я назову… Гниломорд! Гордись, ты станешь важной частью моего мальчика.

— А можно меня как того, что лопнул? — Адалаис’тэль рассматривал мерзость перед собой, сшитую из сотен трупов разных существ, очевидно живую и страдающую. На него смотрел глаз размером с мяч, но по сравнению с гигантским телом казавшийся крошечным. Глаз был покрыт мутной пленкой слезы и постоянно моргал. Химера была разумной.

— Господин запретил тебя убивать, а велел приспособить к чему-то великому. Так что…

Мерзоцид подкатил к столу столик на колесиках с разложенными на нем инструментами и выбрал пилу по кости.

— Давай-ка мы тебя сначала размотаем на части, а потом мое вдохновение подскажет что делать дальше, дружочек.

Адалаис’тэль смотрел в глаз химере и чувствовал как единственный глаз застилает слеза. В ребра впилась пила, раскрывая их как цветок наружу. Он еще не кричал, но не обольщался. Все худшее было еще впереди.

«Все равно живые всегда побеждают. Так что и тебя размотают, лордеронская ты гнида!»