Драко Малфой и Кровь Обречённого (гет)

Драко…Драко…ДРАКО!

Он дернулся и открыл глаза. Чуть привыкнув к темноте, привстал с кровати, осматривая комнату.

Неужели просто послышалось?..

Раздался легкий шелест, словно бы кто-то ворошил листы бумаги. Драко вертел головой в разные стороны, но не мог найти источника шума. Быстро облачившись в одежду, он окончательно встал с кровати и подошел к письменному столу. Ничего…

Тттссск….ттсск…тттсск…

Драко резко развернулся, выставив руки вперед, словно бы защищаясь от нападения озлобленного пса.

В комнате никого не было.

Драко взял в руки палочку и шаг за шагом обследовал комнату. Прятаться здесь было решительно негде. Кровать, письменный стол, шкаф, тумбочка, трюмо с большим зеркалом, вот, собственно, и все.

Проклиная себя за глупые мысли, подошел к шкафу, и, крепко держа в руке палочку, распахнул дверцу шкафа, тут же отпрыгнув на шаг назад.

Это был, несомненно, очень загадочный и мрачный, но все же просто шкаф.

«Ага, неслыханное по наглости нападение женского платья с целью изъятия палочки» — пронеслись в голове у Драко ехидные мысли на свой счет.

Ттск…ттск…

Это уже было не смешно.

Драко подошел к окну, выглянул в сад. Было очень темно, деревья покачивали своими ветвями, как…

Покачивали?..

Драко в голову закралась нехорошая мысль. Он открыл нараспашку окно и высунулся на улицу. Деревья действительно покачивали своими ветвями, вперед-назад, как зачарованные путники, только в отличие от путников они не были живыми. А ветра не было. Вообще никакого.

Ттск…ттск…

Прямо за спиной. Драко неожиданно понял, где уже слышал такой звук. Это было в конце прошлого года, в Хогвартсе. Пенси Паркинсон. Она вечно вешалась на него. И в тот день она задержала его в кабинете, когда все остальные уже вышли. Она была чрезвычайно раздосадована тем, что Драко в последнее время не уделяет ей внимания и смотрит словно бы сквозь нее. А в подтверждение своей чрезмерной тоски по нему она подняла свою руку с длинными коготками, покрашенными в темно-зеленый цвет (она считала, что это стильно – по цвету факультета), и, едва нажимая, провела ими по гладкой поверхности доски. Царапин она избежала, но вот этот звук…

Ттск…ттск…

Драко развернулся, не надеясь обнаружить Пенси, но хотя бы нечто похожее. Оказалось, что вариант с Пенси был намного лучше.

Драко повернул голову и встретился с взглядом глаз с серебряным зрачком своего двойника. Именно что с серебряным – зрачок его словно бы только что отлили из этого металла, и они даже не успели затвердеть. И вовсе он не такой… Это девушка!

Зеркало словно бы было покрыто слоем пыли, хотя Драко был готов поклясться, что оно блестело до этого. Отражение расплывалось, но понять, что это девушка, он все же смог. У нее были довольно длинные белокурые волосы, похожие на его, глаза темнели на фоне нежной кожи персикового цвета. Нет, не красавица, только цвет волос довольно привлекателен да глаза светились притягательным светом — как пламя свечи для мотылька. И еще синие крапинки в ее зрачках…

Вот она то и стояла по ту сторону зеркала и водила по его поверхности коготками – ттск, ттск, как зачарованные деревья за окном, в своем особенном ритме, не подчиненном никакими законами. Ттск, ттск, словно бы пытаясь выбраться наружу. И она больше не разговаривала. Пока что.

Драко не чувствовал страха, только любопытство, огромное любопытство.

«Я сплю», — пронеслось у него в голове.

Потом он просто вообще перестал думать и подошел к Зеркалу вплотную.

…Гермиона лежала в своей кровати и думала. О разном. Хотя бы о том, что ее последние мысли были столь чудовищны, что помешали ей заснуть.

Чудовищные, жуткие мысли, которые, конечно, никак, просто никак не могли зародиться в ее голове, у кого-то другого – да, но не у нее…

Одной из этих мыслей было то, что… то, что…

Драко Малфой был симпатичен.

Опять подумав об этом, она глупо захихикала.

За последние недели произошло столько всевозможных событий, что голова шла кругом, и, как это ни чудовищно странно звучит, они так и не улучили момента, чтобы лучше… познакомиться. Действительно, то он как снег на голову им свалился, то провалялся в постели, потом отправился в Имение, и вот он снова здесь…

Ее мнение о нем резко колебалось.

Сначала она увидела измученного парня, который дошел до такой степени морального разложения, что не пожалел «выплеснуть» это наружу, а для Драко это было очень-очень странно. Она знала. Потом… потом он стал более менее похож на сволочь, но еще не до конца. Потом исчез, появился, и опять – загадка.

Он был чем-то вроде карандашного рисунка, очень четкого, но все равно без красок выглядящего как-то… нереально. Странно, возможно.

Гермионе нравилось именно это слово – странно. На их долю выпало не так уж и мало странного, но это «странно» было другим, чем остальные.

Поняв, что ее размышления приближаются к первой стадии шизофрении, Гермиона вздохнула и укрылась одеялом с головой, надеясь, что так ее мысли не просочатся наружу и не достигнут чьего-то разума.

К тому же Драко был обаятелен, как ни странно было признать это Гермионе. Не обязательно даже красив, просто обаятелен. Ненавидели ли его или любили, но к нему редко оставались равнодушными, а самое главное, что его не особо волновало это мнение. Оно просто есть, и все, а сам Драко живет своей особенной жизнью. В его глазах, жестах, походке Гермиона видела что-то такое, чего никогда не было у них, но что являлось, несомненно «притягательным» качеством, а уж что получится в результате, зависит разве что от заряда притягиваемого предмета. Но он был абсолютно другим, и ее тревожила мысль, что они могут не научиться ладить друг с другом, и это нарушит ход их жизни.

Она говорила об этом с Гарри. Нет, не о том, что Драко симпатичен, а о том, что он… какой-то другой. Не такой как раньше. И спросила, доверяет ли ему Гарри.

«Знаешь, Гермиона, — ответил он ей тогда, — наверное, все что ни делается, делается к лучшему. Нас с ним столкнула судьба, и, быть может, таким образом мы спасаем друг друга, и иначе никак. Я просто боюсь, что мы берем воду не из того колодца, что на самом деле все совсем по-другому. А насчет доверия… пока я не вижу повода для беспокойства, хотя Рон, знаю, нервничает. Но пока кончик его палочки не уткнется мне под лопатки, я не буду пытаться проделать то же самое».

В этом весь Гарри.

Гермиону беспокоила и скрытность Драко. Словно бы он знает что-то такое, чего не знают они. И не хочет им рассказывать. И…

Шшшшшшшшшшшшшшшш

Словно бы скольжение стальной нити через ткань.

Гермиона чуть вскрикнула, но одеяло заглушило крик. Запутавшись в одеяле, которое вдруг превратилось в ловушку, она насилу вырвалась и чуть не упала с кровати.

Шипение не повторилось. Сердце Гермионы резко увеличило свой темп. Вроде бы не произошло ничего устрашающего, на нее не свалил ведро со слизнями и крысами, но…

В этом что-то было.

Гермиона потянулась было к стакану с водой, который стоял на ее прикроватном столике, и тут же убрала руку. Вода в стакане подрагивала, подчиняясь воле вибрации, заставляющейся ее двигаться. Гермиона поднесла стакан к глазам, и он тут же отобразил ее изуродованное стеклом отражение, вызвав у нее ухмылку. Сделав пару глотков, Гермиона хотела поставить стакан обратно, как вдруг то, что она увидела перед собой, в кресле, заставило её разжать пальцы, и стакан с громким стуком упал на пол и покатился под кровать, оставив на полу несколько сиротливых капель воды.

…Рон даже не расстилал кровать. Он сидел в кресле, закутавшись в мантию, словно бы герой мистического романа, ожидающий в замке появления своей пленницы. Он хмурился и ерзал в кресле, не в силах найти себе место.

Малфой.

Признаться, он заставил его понервничать. Рона ужасно злило то, что, собственно, придираться к нему не было причин. Никакой… хотя, почему нет?..

При всей своей ненависти к Малфою, даже с учетом происходящих событий, Рон ЗНАЛ, что он – не предатель. И это сводило его с ума. Гораздо приятнее было бы молчать и не обращать внимания, а потом в один из прекрасных дней, когда Драко сбежит отсюда, к примеру, с найденным крестражем, покачать головой и сказать: «Гарри, как же так, ведь я думал об этом…» или что-то в этом роде.

Но это было нечестно.

Но Драко от них что-то скрывает, он был в этом уверен, причем что-то очень важное, очень. Наверняка.

Рону даже хотелось вытрясти из него эту информацию, заставить его заговорить, но что именно спрашивать?.. Да и навряд ли бы Рону удалось это сделать… Драко знал все слабые места, ниточки, за которые стоит дернуть, чтобы заставить Рона нервно трепыхаться, как марионетку. Рону же за все время их вражды не удавалось сказать ничего более менее путного – казалось, у Драко подобных ниточек не существовало, он был сам по себе, и слова вроде «высокомерный ублюдок», «выскочка», «белобрысый» и тому подобное вышиты у него крестиком на подушках в спальне. В общем-то, наверное, у каждого человека имелся подобный набор ниточек, за которые окружающие люди при наличии воображения могли подергать и вывести человека из себя. У Драко они тоже наверняка были, но тщательно скрываемые, что наталкивало на мысль о его более развитом интеллекте, чем поначалу думал Рон.

Самому же Рону было очень грустно в последнее время. Он чувствовал себя лишним… Абсолютно бесполезным, вроде часов с кукушкой на стене – полезная вещь, и что-то правильное кукует своё, а обойтись без них запросто можно – одев, к примеру, хорошие дорогие наручные часы… Вот такими-то вот часами и представлялся Рону Малфой. Вдруг он правда сыграет важную роль, и про него, Рона Уизли, все позабудут? Война окончится, Гарри и Гермиона кинутся к Драко на шею, будут поздравлять, а его тело будет лежать под какой-нибудь березкой, никем не обнаруженное и забытое…

От подобных мыслей жалость к самому себе захлестнула Рона, и он чуть было не заплакал, но сдержал себя – все же это было слишком.

Нет, его друзья так бы не поступили… Рон бы чувствовал себя последнею сволочью, если бы в столь тяжелое время для них всех подошел бы к Гермионе или Гарри и спросил, друг ли он им. Перед глазами представали их изумленные лица, которые превращались в презрительные гримасы, и… Рон закрывал глаза и переставал думать об этом. Особенно ему было жаль Гарри, ведь в смерти Дамблдора он наверняка винил себя, а то, что он не говорит об этом еще не свидетельствует о том, что он об этом не думает… Рон помнил, как однажды застал Гарри в одной из комнат, держащего в руках магический шар с находящимся внутри макетом Хогвартса, помнил его затравленный взгляд, столь пугающий, словно бы его сознание покинуло тело и бродило где-то отдельно. Рон хотел подойти и сказать что-нибудь утешительное, но в голову не пришло ничего подходящего, и он с еще большей горечью осознал свою бесполезность. Он не винил Драко, он винил себя! Рон чувствовал, что между ними сейчас пропасть-обманка, или же болото – вроде бы твердая почва, все в порядке, но стоит ноге ступить в его пределы, и она с громким всхлипом погружается в грязь… Вроде бы внешне все было также невинно, но на самом деле в этом болоте жило чудовище, грозящееся пожрать их дружбу, их отношение друг к другу.

Нет, все же доверяет Гарри Драко или не доверяет, но он ему ни друг, он не знает Гарри так, как он, не был с ним заодно в опасных ситуациях, не пытался помочь и понять, прочувствовать. Он, Рон, настоящий друг Гарри.

Он все еще надеялся на это.

Что-то между ними произошло… что-то…

Рон засыпал, голова его наклонилась, волосы закрывали лицо.

— Воды бы, — тихо прошептал он самому себе, чувствуя сухость во рту, и ту же перед ним материализовался стакан с водой. Разум его еще не прояснился, он схватил стакан и поднял голову, чтобы выразить благодарность, да так и замер с открытым ртом и стаканом в руках.

…За столом стояло четыре фигуры. Они не имели четких форм, их движения были похожи на движения куклы.

— Начинается новая Эпоха, новая Эра в жизни всего человечества. Грядет время перемен, и оно будет сопровождаться как войнами, так и нахождением новых ценностей и идеалов, новых символов и мечтаний. Меняются люди, их мысли, значит, настало время новых Миссий, новых Проводников. Том Реддл больше не может выполнять свою обязанность. Последняя война в этом году покажет, кто есть сильнейший, кто смелый, а кто трус, и мы выявим, годятся ли выбранные нами Миссии. Сумеют ли они не потерять свой облик, не позволят ли Зверю взять контроль над собой. И когда окончится война, на одной из выжженной солнцем и изуродованной оружием земле распустится цветок, и лепестки его будут черны, как ночь, и вода, орошающая землю, будет окрашена кровью погибших, и цветок этот будет знамением новой жизни.

Голос, казалось, шел ото всех сразу, хотя ни один из них не открывал рта, представляющего собой нитяную полоску.

Война эта не будет написана человеческими сценаристами, у нее есть куда более важная миссия, чем та, которую преследует человечество.

Цель же проводников – воспитать и выявить новое поколение людей и назначить им «пастухов» — Обреченных. Как заставить человека поверить в призраков? Надо привести его в заброшенный дом и показать, как разлетаются по комнатам книги и столы, движимые невидимой силой.

Не важен итог, лишь действие, но не следствие, не сам призрак.

Проводники дают понять людям, кто они есть способами, которые сами люди приемлют для себя, и никак иначе.