Изменяя все (гет)

— Знаешь, что меня больше всего ранит? Что он даже не попрощался. Может, все еще злился или посчитал, что так будет лучше для меня. Теперь это уже не важно. Он должен был попрощаться со мной.

Они стояли возле могилы Северуса. Гарри, который занимался похоронами, решил, что урну с прахом следует подзахоронить в прежнюю могилу — ту, что с пустым гробом. Даты на памятнике изменили заклинанием. «Как практично», — горько подумала Гермиона, узнав об этом. В последний раз она была здесь в январе, на день рождения Северуса. Тогда памятник был едва различим под снежными сугробами. Сейчас же вся могила заросла травой и полевыми цветами и выглядела совершенно заброшенной.

— Как он выглядел, когда?.. — Гермиона неопределенно махнула рукой.

— Умиротворенным, — тихо ответил Гарри.

Они никогда не говорили об этом. И Гарри, и Джинни, часто навещавшие Гермиону, старались лишний раз не упоминать Северуса и особенно все, что касалось его смерти. Наверняка боялись спровоцировать новый виток страданий Гермионы. Чего уж там, она и сама до сих пор не была уверена в стабильности своего психического состояния.

Восстановление шло медленно и сложно. Почти полтора года она оправлялась от смерти Северуса, впрочем, казалось, что от всепоглощающей пустоты внутри она уже не избавится никогда. И ведь давно знала, что такой конец более чем вероятен, даже готовилась к нему, но... Вероятно, к такому подготовиться просто невозможно.

Хуже всего то, что она сама была виновата. Северус погиб из-за нее, из-за ее необдуманной, сумасбродной идеи изменить прошлое. Вообразила себя вершителем судеб, спасительницей! И вовсе не задумалась о последствиях, даже не попыталась заранее изучить вопрос о перемещениях во времени. Просто решила убежать от своей скучной, никчемной жизни в мир приключений, хотела вернуться в прошлое, в котором она была кому-то нужна и совершала по-настоящему значительные поступки. Идиотка.

А каково было бедному Северусу? Знать, что из-за него пострадали ни в чем не повинные люди, осознавать, что должен умереть? И как он смог решиться на самоубийство? Что чувствовал в тот момент, когда варил для себя яд, о чем думал, когда делал роковой глоток? Вспоминал ли он о ней — или проклинал ее? Она об этом никогда не узнает. Северус не оставил после себя ничего, кроме старых записей об экспериментальных зельях. Но даже это был слишком щедрый подарок для Гермионы. И слишком незаслуженный.

— Пойдем, — выдохнула она наконец, — уже темнеет, а тебе надо возвращаться к Джинни.

Гарри бросил на нее быстрый взгляд, но ничего не сказал. Всю дорогу до кладбищенских ворот они провели в тяжелом молчании. После случившегося рядом с ней Гарри чувствовал себя неловко и растерянно — Гермиона кожей ощущала напряжение, возникшее между ними. Он боялся сделать или сказать что-то не то, до боли в груди жалел ее, но совершенно не знал, чем ей помочь. Забавно, что, даже несмотря на пройденную войну, они не научились проявлять сочувствие чужому горю. Как и справляться с собственным. Слава Мерлину, что не научились.

Когда они аппарировали на верхнюю ступеньку крыльца дома Блэков, Гарри неуверенно посмотрел на нее и сказал:

— Хочешь, я...

— Нет, все нормально, Гарри. Я в порядке, правда, можешь идти. Спасибо, ты и так много для меня делаешь.

Гермиона даже попыталась выдавить из себя улыбку. Получилось жалко. Гарри вздохнул, сжал ее плечо на прощание и аппарировал домой. Гермиона же, постояв еще некоторое время на пороге, невидяще глядя на то место, где только что был ее друг, с шумом выдохнула воздух, потрясла головой, словно избавляясь от морока, и вошла в дом.

Хватит. Надо уже перестать себя жалеть и скорбеть о прошлом. Нельзя повторять ошибки Северуса. Он этого не хотел. Хватит.

* * *

Гермиона сидела за столиком уютного маггловского кафе, то и дело нервно оглядываясь на вход. Только бы он пришел! Латте, который подала ей улыбчивая молоденькая официантка, оказался на удивление вкусным. «Молоко с привкусом кофеина», — вдруг вспомнились слова Северуса, и она улыбнулась. Действительно, точнее и не скажешь.

Год прошел мучительно: в невеселых размышлениях о будущем и выматывающем душу копании в прошлом. Между тем, нужно было всерьез задуматься о настоящем, потому что до того момента, как ее более юная копия должна будет отправиться в прошлое, оставались считанные дни. И это обязательно должно произойти. Иначе... что случится иначе, Гермиона точно не знала, но понимала, что это будет что-то крайне нежелательное и опасное. Поэтому сегодня она здесь. Пришло время исправлять ошибки, как бы тяжело это ни было.

Наконец тот, кого она с таким нетерпением ожидала, вошел в кафе и, остановившись у двери, завертел рыжей головой.

— Рон! — позвала Гермиона, приветственно махая рукой.

Он, заметив, направился к ее столику, по ходу попросив пробегающую мимо официантку принести ему чай с пирогом. Это приободрило Гермиону. Значит, он готов был выслушать ее. По крайней мере, пока не закончится его пирог.

— Привет, — осторожно улыбнулась она. — Спасибо, что согласился встретиться.

— Привет.

Настороженный, недоверчивый, но не слишком агрессивный. На большее она не могла и рассчитывать.

— Как дела? Гарри сказал, тебе доверили самому вести серьезное дело?

— Ничего такого, — с напускной скромностью ответил Рон, но Гермиона заметила, как покраснели его уши от удовольствия, — небольшая группка подростков, сохнущих по Тому-кого-нельзя-называть. Но, кажется, их курирует кто-то из оставшихся последователей, так что, может, выйду на след серьезной группировки.

— Здорово! Поздравляю! — искренне порадовалась за него Гермиона.

— Дома тоже все отлично, — вдруг с вызовом сказал Рон. — Кажется, нам удалось наладить отношения. И дом, что я купил, она очень любит, все там... обустраивает. И... у нас все хорошо, понятно?

Гермиона вздохнула: не было смысла заниматься самообманом, несмотря на кажущееся спокойствие, Рон по-прежнему злился на нее. Разговор обещал быть тяжелым.

— Рон, я действительно рада, что у вас все хорошо, — заверила его Гермиона. — Когда я выходила за тебя замуж, я очень надеялась, что мы будем счастливы.

— Так и есть, мы счастливы, — и снова вызов в голосе.

— И, конечно, меня радует эта новость, Рон! Я как никто заинтересована в том, чтобы у нас с тобой была счастливая семья.

— А, теперь, когда он умер, ты вспомнила, что у тебя есть семья?

Это было чересчур даже для Рона. Гермиона отшатнулась от него, как от удара, и побледнела. Рон виновато вздохнул и потер лицо ладонями.

— Прости, Гермиона. Я не хотел... Я не знаю, почему это сказал. Просто... я очень тебя ревновал, и мне было больно думать... о вас. Понимаешь?

Она не понимала. Она и раньше его не очень понимала, сейчас же он и вовсе казался ей далеким и чужим. И крайне неприятным. Было сложно поверить, что она когда-то любила его, прожила с ним в браке целых шесть лет и считала его самым близким на свете человеком. Но, по словам Рона, у них в семье все было хорошо. Возможно, Гермиона из этого времени и сама изменилась? Вот, даже дом с удовольствием обустраивает.

— Все... нормально, Рон, — через силу улыбнулась она.

— Нет, не нормально. Я и сам понимаю, что веду себя с тобой, как последняя свинья, — горячо возразил Рон. — И... это ведь из-за меня он... ну, то есть это же я рассказал журналистам, что Снейп жив.

— Северус умер не из-за журналистов, — покачала головой Гермиона. — Пожалуйста, давай не будем об этом говорить.

Рон открыл рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент благоразумно передумал. Тем временем официантка принесла его заказ, и он, неуверенно косясь на Гермиону, приступил к поглощению пирога. На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая только чавканьем Рона. И Гермиона никак не могла себя заставить начать разговор.

— Так жачем ты меня пожвала? — наконец спросил Рон, дожевывая остатки пирога.

Гермиона наблюдала за ним с легким отвращением. Ее всегда бесила эта его привычка говорить с открытым ртом. Но только сейчас она осознала, насколько мерзко это выглядело. Она устало потерла глаза.

— Рон, я хочу попросить тебя кое-о-чем. И я понимаю, что не имею никакого права просить у тебя это, но... другого выхода нет.

Рон заметно напрягся.

— Помнишь, я тебе рассказывала о том, как переместилась в прошлое? Это произошло 2 мая 2004 года.

— И что?

По его быстрому ответу, полному агрессии, Гермиона поняла, что он уже обдумывал это раньше. Значит, она правильно поступила, что назначила ему встречу сегодня. Гермиона сделала глубокий вдох. Он должен понять ее, иначе случится страшное.

— Я понимаю, что совершила ужасную ошибку, пытаясь изменить прошлое, — медленно произнесла она. — Но я сама жестоко за это поплатилась, верно? И все же, несмотря ни на что, Гермиона — твоя Гермиона — тоже должна отправиться в прошлое. Выслушай меня, пожалуйста, — взмолилась она, видя, что Рон собирается возражать. — Если в тот момент, когда я отправилась в 1998 год, Гермиона из этого времени не воспользуется хроноворотом, произойдет нечто ужасное. И не только со мной — со всем миром, с самим временем. Может случиться все что угодно, любая катастрофа!

Рон молчал, угрюмо глядя на нее.

— И это и есть моя просьба к тебе: не мешай Гермионе отправиться в прошлое. Пожалуйста, это очень важно!

— С чего ты взяла, что я собираюсь ей мешать?

— Перестань, Рон, — устало сказала она, — я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы предполагать, как бы ты поступил в этой ситуации.

Нахмурившись, он смотрел на нее с недоверием и вдруг спросил:

— То есть ты не знаешь наверняка, что именно произойдет, если Гермиона не отправится в прошлое?

— Нет, наверняка не знаю. Знаю только, что что-то непоправимое.

— А если ничего не произойдет? — продолжил Рон. — А если просто ты исчезнешь — и всем станет лучше от этого?

— А если исчезнет твоя Гермиона? А если исчезнет весь мир? Рон, ты готов рискнуть?

Она начала раздражаться, потому что вдруг поняла, что Рон вполне может отказаться выполнить ее просьбу.

— Ты понимаешь, о чем меня просишь? У нас только-только начало все налаживаться, мы наконец-то счастливы, а ты хочешь, чтобы я собственноручно отправил любимую жену развлекаться в объятиях этого мерзкого, сальноволосого...

— Развлекаться? — жестко перебила его Гермиона. — Развлекаться? Рассказать тебе о том, как я развлекалась? Когда он умер, я думала, что не выживу. Вначале казалось, будто дементор высосал мою душу. Настолько внутри было пусто и холодно. А потом пришла боль. Я никогда не думала, что душевная боль ощущается физически. Как будто вот сюда, — она показала рукой на грудь и живот, — кто-то просунул когтистую лапу и пытается вырвать сердце, сдавливая его все больше и больше. От боли я не могла есть, спать, даже дышать. Каждую ночь я проводила в бреду, а, когда приходила в сознание, думала, что мне все приснилось, что я вот-вот увижу его. И бегала по всему дому и звала его. Каждое утро мне приходилось переживать его смерть заново! Раз за разом. И это сводило меня с ума. Я хотела, чтобы это все прекратилось, я сотни раз хотела покончить жизнь самоубийством, как и он, но мне просто не хватало сил. И до сих пор каждое утро мне приходится заставлять себя вставать с кровати, и думать о чем-то, и строить какие-то планы, хотя все это бессмысленно, потому что его нет и никогда не будет. Ну что, Рональд Уизли, нравится тебе это развлечение?! Я достаточно повеселилась, как ты думаешь?

Она не смогла сдержать слез и разрыдалась. Магглы за соседними столиками уже начали обращать на них внимание, но ей было все равно.

— И думаешь, я поверю, что ты сейчас хочешь заставить мою Гермиону пройти через это? — закричал Рон. — Я не идиот, Гермиона! Наверняка у тебя есть какой-то хитрый план, как все переиначить, как сделать так, чтобы твой долбаный Снейп все-таки выжил!

— Да пойми же ты: что бы я ни делала, как бы я ни старалась, какие бы планы я не придумывала, Северус все равно умрет, он должен умереть! Мне больно даже думать об этом, но это должно произойти. Северус умрет. И будет умирать снова и снова, каждый раз, когда все новая и новая Гермиона будет пытаться спасти его. И ничто не может это изменить!

Слезы градом катились по ее щекам, и она резкими, грубыми движениями размазывала их по лицу, тщетно пытаясь прекратить рыдания. Это было слишком больно, слишком невыносимо. Рон пораженно, с ужасом смотрел на нее. Когда она немного успокоилась, он недоумевающе спросил:

— Тогда зачем ты хочешь отправить Гермиону в прошлое? Если Снейпа все равно нельзя спасти?

— Потому что это судьба, Рон, — обреченно произнесла она. — Нет у меня никаких запасных планов. Нет никаких надежд. Все должно случиться так, как должно: Гермиона должна переместиться в 1998 год, а Северус Снейп должен умереть.

Некоторое время они оба молчали. Посетители кафе, разочарованные тем, что скандал странной парочки так быстро утих, вновь вернулись к своим праздным разговорам. Потом Рон вдруг тихо спросил:

— И что будет дальше? Я имею в виду, как ты собираешься жить после всего этого? Что теперь будет с нами?

— Не знаю, — пожала плечами Гермиона. Она чувствовала себя виноватой перед мужем. — Честно говоря, я вообще не собиралась жить дальше, пока...

Она прервалась, неуверенно посмотрев на Рона. Тот подбадривающе кивнул.

— В общем, однажды я увидела его во сне. Он лежал рядом со мной, гладил мои волосы, убаюкивал и говорил: «Ты же такая сильная, Гермиона, ты справишься. Ты должна жить. Тебя ожидает такое прекрасное будущее. Не повторяй моих ошибок, Гермиона. Не трать себя на бессмысленную скорбь о прошлом. Живи эту жизнь за нас двоих». Ну, или что-то подобное, — неловко закончила Гермиона, бросив быстрый взгляд на Рона. — Так что теперь я в некотором роде чувствую себя обязанной жить дальше. Но насчет наших с тобой отношений, Рон... я... не уверена, что мы сможем продолжать.

— Ты очень любила его, да?

— Да, — тихо ответила она, избегая его взгляда. — И мне очень его не хватает.

И снова они замолчали, погруженные каждый в свои невеселые мысли. Наконец Рон прочистил горло и сказал:

— Гарри и Джинни рассказывали мне о твоем состоянии. Я злился и затыкал их. Был уверен, что они преувеличивают, потому что в моей голове не укладывалось, как моя здравомыслящая, рассудительная Гермиона могла сойти с ума от любви. Но оказалось, что они не рассказывали мне и половины того, что с тобой происходило на самом деле. Однажды я пришел в дом Блэка, чтобы посмотреть... эм... навестить тебя. Ты, наверное, и не помнишь этого, да? — Гермиона неуверенно кивнула, и Рон продолжил: — Как только я вошел в дом, ты пулей сбежала ко мне с верхних этажей с криками: «Северус? Северус?». Когда ты меня увидела, ты остановилась как вкопанная и долго-долго всматривалась в мое лицо, пока я говорил, что нет, это я, Рон, я пришел проведать тебя и все такое. А ты вдруг, даже не дослушав меня, развернулась и пошла обратно. И вид у тебя был такой... несчастный, что у меня сердце кольнуло. Я пошел за тобой следом, что-то говорил, но ты не обращала на меня внимания, как будто меня там не было. В гостиной ты забилась в кресло, обняла себя руками и что-то тихо забормотала, какую-то бессмыслицу. Я подошел, взял тебя за плечи, и ты посмотрела на меня. Вот тогда я испугался: твои глаза... они были как бы пустые, понимаешь? В них была только боль, столько боли, что даже мне стало плохо. А ты медленно прошептала: «Се-ве-рус». Так жалобно, как маленький ребенок. Ты была похожа на сумасшедшую, честное слово, Гермиона, ты была сумасшедшей! Мне стало так жутко, я сразу же убежал из того дома и потом еще несколько часов ходил по улицам, пытаясь успокоиться.

Я пришел домой поздно, Гермиона заполняла какие-то документы, карты больных, или как они там называются, и даже не спросила, где я был все это время. Ужин не приготовлен, везде бардак. Я попытался ее обнять, но она отстранилась и сказала, что у нее еще много работы, и начала ворчать, почему я постоянно лезу к ней в самое неподходящее время, завтра ей сдавать отчет, а я никогда о ней не думаю, ну и дальше в таком духе. И знаешь, что самое ужасное? Она ведь всегда вела себя так! И я всегда думал: ну да, бывают же и такие жены, не слишком ласковые. Я же и сам не подарок, ты знаешь. Она просто очень целеустремленная, для нее работа много значит. Мне это, конечно, не нравится, но что делать. Поэтому я иногда и домой-то стараюсь рано не возвращаться, хожу с друзьями в бар — чтобы ей не мешать, чтоб она не начинала ругаться.

Но когда я увидел, как ты страдаешь из-за Снейпа, я понял, что дело не в том, что ты карьеристка и не особо любишь нежности. Просто ты меня не любишь. По крайней мере, не так сильно, как его. Мерлин, два с половиной года прошло, а ты все еще его оплакиваешь! — голос его дрогнул, но, взяв себя в руки, Рон продолжил: — Да, сейчас мы меньше ругаемся, чем обычно. Но только потому, что я изо всех сил стараюсь быть хорошим мужем. Я убеждаю себя, что у нас все нормально и уже даже почти поверил в это, но... я устал, потому что моя жена никак мне не помогает. Ей просто плевать на меня. Не уверен, что она вообще заметила, что что-то изменилось.

Гермиона пристыженно молчала. Рон в течение всего рассказа прятал взгляд, глядя только на кружку с чаем, которую вертел в руках. Но Гермиона все равно заметила, как на его глазах проступили слезы.

— А я всегда думала, что это ты меня не любишь, поэтому постоянно шляешься по барам, изменяешь мне и не обращаешь на меня никакого внимания, — тихо призналась она. — О, Рон...

Он с болью в глазах посмотрел на нее:

— Почему мы никогда не говорили об этом друг другу? Почему просто не сели, вот так, как сейчас, и не обсудили все спокойно и без скандалов? Почему у нас ничего не получилось?

— Не знаю, Рон, — печально помотала головой она. — Не знаю. Наверное, мы просто принимали друг друга как должное. Наивно думали, что хорошо знаем друг друга. Или просто не подходили друг другу, но не смогли этого понять, пока бегали по лесам в поиске хоркруксов, грабили Гринготтс и изображали из себя героев.

Вспомнив о прошлом, они оба невесело засмеялись, и напряжение между ними наконец ушло. Рон перегнулся через стол и взял Гермиону за руку.

— А знаешь, я всегда буду любить тебя.

— Знаю. Потому что я тоже всегда буду тебя любить. Ты мне очень дорог, Рон, и мне жаль, что я вспомнила об этом только сейчас.

Рон сильнее сжал ее руку, а затем вдруг улыбнулся — просто, добродушно, по-доброму, как мог улыбаться только он.

— Кстати, насчет дела, которое мне дали, — почти весело сказал он. — Видимо, из-за него мне придется уехать отсюда на несколько дней. А потом я вернусь, и мы с тобой на свежую голову обсудим детали развода.

Гермиона благодарно улыбнулась ему в ответ:

— Может быть, нам и не придется. Кто знает, каким будет наше будущее?

* * *

Гермиона нервно мерила шагами гостиную в доме Блэков, периодически посматривая на напольные часы.

— Гермиона, прекрати, у меня уже голова кружится из-за тебя, — взмолилась Джинни, уже больше получаса наблюдавшая за ее перемещениями. — Все будет хорошо. Гарри приведет ее сюда с минуты на минуту. Ну что может пойти не так?

— Да все, что угодно! — воскликнула Гермиона. — Гарри может ее не найти, она может не поверить, что я — это я, она может отказаться сделать то, что должна, может произойти какой-нибудь магический взрыв... Ведь не зря же правилами запрещено встречаться с собой в прошлом!

— По-моему, ты как-то поздновато о правилах вспомнила, — глубокомысленно заметила Джинни и автоматически погладила свой уже очень заметный живот. — Да и потом, вы трое всю свою жизнь все мыслимые и немыслимые правила нарушаете — и ничего, все живы и даже не в Азкабане.

— Да уж, раньше это даже казалось забавным. А сейчас что-то совсем невесело.

— Стареешь, — бодро сказала Джинни, надкусывая очередное яблоко.

Во время беременности она ела их килограммами. Гарри уже даже жаловался, что от запаха яблок его тошнит. «Даже такие мелочи в любом времени остаются неизменными», — горько подумала Гермиона.

Вдруг камин зашипел, и из зеленого огня в гостиную, отряхиваясь, вошли Гарри и младшая копия Гермионы, которая тут же замерла, с опаской глядя на себя повзрослевшую.

— Ну что ж, не будем вам мешать, — скороговоркой проговорил Гарри, помогая жене подняться с дивана, — мы пошли домой.

Было очевидно, что Джинни предпочла бы остаться и понаблюдать за тем, как все пройдет, но Гарри почти силком затащил ее в камин, и через мгновение они оба были поглощены зеленым пламенем. В комнате остались только две Гермионы.

— Привет, — неловко начала Гермиона-старшая.

— Привет. Очень странно видеть себя такой повзрослевшей.

— Более странно, чем разговаривать с самой собой? Вот уж не думала, что мой голос со стороны звучит так пискляво.

Они синхронно улыбнулись, и старшая Гермиона, вздохнув, указала рукой на диван:

— Давай лучше сядем, разговор будет долгим...

Когда Гермиона планировала этот разговор, она сразу решила, что не будет вдаваться в лишние подробности. Незачем было ее младшей копии знать о ее романе с Северусом и обо всех сложностях, через которые им пришлось пройти. Да она бы просто не поняла, как можно было полюбить угрюмого, желчного профессора. Она не знала настоящего Северуса — и сейчас это было даже на руку Гермионе. Тем легче будет ее убедить сделать то, что требуется.

— Помнишь неожиданное воскрешение Северуса Снейпа? В Пророке тогда писали, что на самом деле он никогда и не умирал, а просто несколько лет скрывался, боясь правосудия. Но правда в том, что это я его спасла. Ровно шесть лет назад, 2 мая 2004 года, с помощью хроноворота я переместилась в день Битвы за Хогвартс и, воспользовавшись своими навыками целителя, реанимировала уже умершего Северуса. — Младшая Гермиона ахнула от удивления, но промолчала, внимательно слушая. — После этого несколько лет мы благополучно прятались, чтобы не вносить изменений в прошлом. Потому что в моей реальности профессор Снейп никогда не оживал. И первое время у нас получалось скрываться, окружающая действительность была в точности такая, какой я ее помнила. Но потом... потом начались проблемы. Беды, несчастные случаи, трагические случайности — одно за другим. Северус постоянно оказывался в опасности. Реальность начала меняться, все узнали о том, что Северус жив, на него начали охоту, пострадал Гарри — ну, это ты знаешь. И в конце концов мы выяснили, что я не должна была спасать Северуса. Дело в том, что есть определенный план смерти, который предопределяет, кто и когда должен умереть. Я знаю, в это сложно поверить...

Гермиона сама не верила, что на полном серьезе это говорит. А ведь какой чушью казалась ей эта теория с «планом смерти», когда Северус впервые озвучил ее! Мерлин, с тех пор прошла целая вечность.

— ...Так вот, есть определенный план смерти, и в соответствии с ним Северус должен был умереть тогда, в 1998 году. Из-за того, что я вмешалась в этот план, начали происходить ужасные вещи, и все, кто оказывался рядом с Северусом, подвергались опасности. Смерть будто хотела любыми средствами забрать его себе. Я понимаю твой скептицизм, — добавила Гермиона, видя, как скривила губы ее копия, — я тоже до последнего отказывалась принять это, но факт остается фактом: как только Северуса не стало, все несчастья прекратились.

— Он правда покончил с собой?

— Да. Как только убедился в существовании плана смерти. Северус... не мог позволить, чтобы из-за него страдали другие.

Ей нелегко дался этот разговор. Особенно сложно было оставаться безэмоциональной и не предаваться воспоминаниям. Младшая Гермиона нахмурилась:

— Но ты же нарушила все возможные правила! Переместилась во времени, изменила прошлое, наконец, разговариваешь сейчас со мной. Профессор Макгонагалл же предупреждала, что...

— Я помню, — нетерпеливо прервала ее Гермиона. Времени оставалось все меньше. — Но что сделано, то сделано. Я совершила ошибку.

Она действительно понимала, что это было ошибкой. Если бы не ее безрассудство, узники Азкабана не умерли бы жуткой смертью, Эмили все еще была бы красавицей, Гарри не прошел бы через чудовищную пытку заклинанием Вечного кошмара, Северусу не пришлось бы принимать тяжелое решение о самоубийстве, а сама Гермиона... так никогда бы и не узнала, как сильно ее сердце способно любить, и какую боль оно может в себе вместить.

— И сейчас ты хочешь, чтобы эту ошибку совершила я? — недоверчиво спросила Гермиона-младшая. — Ты же для этого позвала меня сюда: сказать, что я должна отправиться в прошлое? Нет, я, конечно, понимаю, что это необходимо, чтобы петля времени замкнулась. Если я не воспользуюсь хроноворотом, последствия могут быть ужасные... Но ты, ты бы сделала это еще раз? Зная, что все окажется бессмысленным и профессор Снейп вынужден будет покончить с собой?

Стала бы Гермиона снова спасать Северуса? Воспользовалась бы она шансом увидеть его еще хоть на мгновение, прикоснуться к нему, услышать его низкий, обволакивающий сознание голос, понаблюдать за тем, как он вдохновенно работает над зельями... прижаться к нему — и почувствовать себя дома, в безопасности, под надежной защитой? Захотела бы снова влюбляться в него, готовить его любимый кофе с корицей, сидеть у него в ногах, положив голову ему на колени, читать, уютно примостившись у его жесткого бока, заботиться о нем и видеть ненавязчивые проявления заботы с его стороны?

...И была бы она готова вновь заставить его принять решение о самоубийстве — и тем самым еще раз потерять часть свой души?

— Нет, — ответила она после долгого молчания. Слова давались с трудом. — Я бы не стала повторять свою ошибку. Не станешь этого делать и ты.

— Но ведь нельзя изменять...

— Прошлое? — горько закончила за нее Гермиона. — Ты разве не поняла? Я уже его изменила. Сейчас же я просто хочу вернуть все на круги своя. Исправить свою ошибку.

Гермиона-младшая недоумевающе нахмурилась:

— То есть мне не надо отправляться в прошлое? Не то чтобы я горела желанием, конечно...

— Нет, ты воспользуешься хроноворотом, — тихо сказала Гермиона. — Ты очутишься в Визжащей хижине и, спрятавшись под мантией-невидимкой, увидишь, как Вольдеморт убьет Северуса Снейпа. И позволишь ему умереть.