Необратимые (гет)

Пасмурное утро едва виднеется в просвете между тяжелыми шторами, и Гермиона держится поближе к окнам, как будто это поможет контролировать ситуацию. Она слышит мягкие шаги по лестнице и оглядывается, заранее зная, что увидит: два мирных вампира ведут под руки дикаря, а вокруг них, если присмотреться в темноте, и вся остальная община, окружающая конвой.

Дикарь идет вяло, но горделиво; черная одежда слилась бы с длинными, спутанными черными волосами, если бы не грязный красный платок, в несколько раз обернутый вокруг шеи — множество зацепок и дырок затейливо, но не совершенно спрятаны в складках. Он пытался нарядиться, как привык, но вряд ли ему дали достаточно времени на сборы.

Трое пересекают холл, чужак задерживает взгляд на Гермионе. Оценивает ее и, кажется, решает, что здесь ничего особенного, — она хладнокровно переносит этот акт высокомерия, потому что кто только не смотрел на нее с пренебрежением, десятки раз. «Ничего особенного», как отражение, читается в ее глазах.

— Авроры на месте? — тихо спрашивает Гермиона у Джереми, когда за тремя вампирами закрывается дверь.

Джереми тоже стоит у окна, но ему приоткрытая створка действительно помогает быть в курсе событий.

— Да, четверо. Поттер тоже тут.

— Хорошо, — кивает Гермиона.

Ей жаль, что она не может выйти. Как минимум потому, что хотелось бы поделиться с Гарри новостью о камне, а сделать это в письмах, которые мгновенно становятся общественным достоянием, представляется нереальным. Впрочем, передача дикого пленника тоже не самый удобный повод, чтобы уводить главу аврората в сторонку для личной беседы.

— Надо было проверить его, — вдруг говорит Людовик, прислонившийся к стене и все это время контролировавший вывод дикаря.

— Кого? — нахмурившись, уточняет Гермиона.

— Этого красавца, — отвечает Людовик. — На предмет вашей с ним связи. — Заметив, что только сильнее обескуражил собеседницу, он поясняет: — Не он ли тебя превратил? Хорошо бы задержать его ненадолго, чтобы ты прислушалась к ощущениям или даже поговорила с ним, а потом сделала вывод.

— Мог бы предложить чуть раньше, — холодно реагирует Элмерс.

Людовик оборачивается к нему с видом самоуверенным и слегка оскорбленным.

— Гениальные мысли не приходят вовремя. Тем более к таким, как я, — не гениям.

— Какая скромность — откуда она в тебе? — без особого энтузиазма спрашивает Эмиль.

Он тоже у окна, только у другого. И, кажется, оттуда что-то видит.

— Думаю, этот меня не кусал, — бросает Гермиона. — К нему я ничего специфического не испытываю.

— Авроры с пленником аппарировали, — сообщает Джереми, едва втянув носом заскользающий в дом уличный воздух. — Наши возвращаются.

— Да, — подтверждает Эмиль, и как раз в этот момент в центральных дверях появляются два мирных вампира. — Все прошло нормально.

* * *

Разложив документы, не так давно полученные от Гарри, Гермиона с ногами забирается на высокую кровать. Еще чуть-чуть — и между ней и общиной снова вырастет стена, которую не обойти при всем упорстве и рвении. Она станет человеком, вернет в руки узды правления в отделе Министерства, но навсегда потеряет прямой доступ к более ценному — самим вампирам. Часы, ход которых можно расслышать во всем замке, с насмешкой отсчитывают часы и минуты, которые, если быть честным, бесполезны.

Взаимодействие осуществляется строго с разрешения и под контролем вожака…

Список добросовестных приемщиков также обновляется исключительно вожаком…

Все этапы и сам факт отправки крови носят тайный характер и не подлежат огласке.

В соглашениях, которые проходили через Министерство, нет ни одного упоминания про «приемщиков крови» от общины (что неудивительно, не могла же Гермиона просто забыть такой неожиданный и важный пункт). С другой стороны, запрет на дальнейшую транспортировку крови после того, как она достигает замка, тоже не обсуждался. Вообще запреты вампирам никогда не нравились, скрипя зубами, Гермиона правила формулировку за формулировкой. Что же касается операций с кровью — тут она, кажется, даже не задумывалась о лишних предосторожностях. Замучилась — да и что тут можно натворить?

Но Элмерс же придумал… нечто. Он отправляет кому-то часть крови. Зачем?

Может, она зацикливается на незначительном звене этого и так замкнутого круга?..

Гермиона обхватывает руками голову, больно вжимая локти в бедра. Вакуум, созданный постоянной окружающей легилименцией, подчеркнутое нежелание Элмерса отвечать на вопросы и при этом нескрываемая готовность вернуть ее к людям (впрочем, зачем скрывать? Разве она сама все время хотела не этого?). Смерть Петры. Все размышления делают виток и возвращаются к исходной точке. Неизменными остаются опустошение, чувство вины и сжатое в тиски сердце.

Одна она не справляется, а зазывать в сообщники других членов общины опасно или не имеет смысла.

Из коридора слышится голос Малфоя, коротко переговаривающегося с Чарльзом, и Гермиона с тоской оборачивается к двери. Второй день от Драко веет холодом, который, кажется, он вырабатывает специально для неё. Но попробуй она заявить о том, как воспринимает его отношение, — получила бы подробную лекцию о чувстве собственного величия. И это при всем том, что по популярности в послевоенном мире она вообще-то была второй после Поттера. Как же она жила в такой несправедливом мире, с ее-то навязчивым суждением, что даже Драко Малфой «вырабатывает холод» специально для неё?

Осознав, что уже позволила Драко устроиться вместе с его едкими комментариями у нее в голове, Грейнджер пытается снова вернуться к документам.

Но даже быстрые шаги и звук хлопающих дверей с первого этажа отвлекают от тщетных попыток.

* * *

Гермиона с трудом догоняет Дору на пятом круге и без удивления отмечает, что вампирша бежит особенно рьяно, как будто конкурирует с давним врагом или борется со смертельной болезнью, которую можно «выгнать» из организма только через упражнения и мировые рекорды по скорости.

Прошедший приступ и слезы, которые Дора позволила себе после смерти Петры, оставили на ее лице заметный след, приправленный сейчас выражением яростной борьбы с сопротивлением воздуха. Какое-то время они продолжают бежать вместе, потом Гермиона начинает отчаянно отставать, и Дора притормаживает.

— Становится легче? — мягко спрашивает Грейнджер.

Дора дергает головой, отвечая разочарованным отрицанием.

— Хорошую скорость набрала, — хвалит она Гермиону. — У твоего вампирского тела большой потенциал.

— Ума не приложу, что со мной будет, когда я вернусь… в человеческую форму, — отзывается та, не в силах сейчас скрыть свое непрерывное беспокойство.

— Вернешь вместе с формой всю слабость и тщедушность, — беззлобно бросает Дора.

— Ты бы хотела вернуться?

— Нет. Мне некуда.

Они обегают замок ещё несколько раз в более комфортом темпе, и Гермиона позволяет себе насладиться моментом. Она никогда не была фанаткой спорта, а потом и вовсе торопливость напрямую ассоциировалась с погоней, грозящей Непростительными, — но сейчас, в эту секунду, всё по-другому. Она знает, что быстрее проклятий. И все существо поёт и дышит, когда даруешь ему простую физическую свободу.

— А Драко очень хочет вернуться, — делится Гермиона. — Но я не могу ничего поделать, кроме как пойти на жертву, в нашем случае совершенно бессмысленную.

— Отдать камень ему? Вот уж точно бессмысленно. Возвращайся и делай свою работу. Драко справится.

— Это не дает мне покоя.

— У тебя привилегированное право, — бросает Дора. — Такие вещи никогда не дают покоя совестливым людям. Но я бы не сказала, что тебе сильно повезет — будешь работать без сна и отдыха, пока не найдешь вампиров-убийц. Потому что от этого зависит жизнь общины и то, получится ли ей быть мирной дальше. Потому что Петра уже погибла. И потому что Драко все еще здесь.

Гермиона соглашается, но не говорит ничего в ответ, а Дора не требует комментариев.

На подходе к дверям Грейнджер поднимает глаза к небу и разглядывает «сопровождающих» на метлах. На этот раз за их безопасность Джереми отвечает не один, его страхует другой, малознакомый вампир. К списку изменений, которые точно затронут ее после возвращения к человеческому обличию, Гермиона добавляет новый пункт: больше никто не будет ее так защищать.

* * *

Несмотря на легкое чувство нереальности, когда Гермиона задумывается о пока не привезенном в замок камне, часы все отсчитывают и отбивают время, которое осталось ей в общине, и это сильно напрягает. Она снова встает, теперь уже собираясь вернуться к документам общины, хранящимся в библиотеке. Немедля выходит из комнаты, но замечает шум воды в ванной и чуть приоткрытую дверь Драко.

Она прислоняется к стене, решая подождать.

Драко появляется через несколько минут — с мокрыми волосами и почти умиротворенным видом.

— Привет, — тихо произносит Гермиона, когда он замечает ее, стоящую чуть в стороне.

— Привет, — спокойно отвечает Малфой.

— Прости меня.

— За что опять? — спрашивает Драко, лениво приподняв брови.

— За то, что создаю впечатление невозмутимой стервы, когда речь идёт о моем обратном превращении.

Он отворачивается с недовольным видом, как будто через силу заставляет себя продолжать этот разговор.

— Полагаю, на войне это не раз тебя спасло.

— Случалось. Но это не значит, что мне не было страшно. И больно, и жутко тоскливо. Как и сейчас не значит, что мне на тебя плевать.

— Я это уже слышал, спасибо.

— Чего ты от меня хочешь? — спрашивает Гермиона, подойдя к Малфою почти вплотную. Драко нехотя опускает на нее взгляд. Слова у Гермионы просятся наружу — как светлячки, приманенные огнем, они летят на угрюмое бесчувствие Малфоя. — Чтобы я осталась здесь? Чтобы передала свое право на зелье тебе? Скажи прямо, хватит истерить и мучить меня, — Драко заметно раздражается, но Грейнджер продолжает: — Или давай вернемся к обычным приятельским отношениям, которые чудом сложились в мои первые дни здесь.

Она очевидно хочет сказать что-то еще, но прерывается и только отстраняется. Малфой хмурится, замечая блеснувшие в ее глазах слезы.

— Я ничего не прошу у тебя, Грейнджер. Но и делать вид, как будто я счастлив и готов запускать в небо фейерверки в честь твоего превращения… я не готов. Никогда не относился к лицемерному типу слизеринцев. Притворяться — не мое.

— Я понимаю, — выдавливает Гермиона. — Все это ужасно. И я не вижу правильного выхода, его просто нет. Оставить тебя здесь, остаться самой или остаться обоим — это все варианты.

— Ни один меня полностью не устраивает.

— Меня тоже. Но это действительно всё.

Повисает тяжелое молчание, почти зримой становится большая ноша на плечах обоих — неидеальная действительность, сотканная из скорби.

— Знаешь, мне ведь страшно и сейчас, — наконец решается Гермиона, встретившись взглядом с несколько озадаченным Драко. — Ты мне нужен. — Она опять делает паузу, собираясь с мыслями. — Я постараюсь вытащить тебя с той стороны. Неужели ты правда думаешь, что я не буду пытаться?

Удивление на лице Малфоя сменяется болезненной печалью.

— У тебя ничего не выйдет, Грейнджер. Община буквально совершила чудо — специально для тебя, — потому что отчаянные времена требовали отчаянных мер. Я не знаю, как так случилось, что камень действительно нашелся. И, — вдруг добавляет он с неожиданной резкостью, — если уж на то пошло, мне тоже страшно. Остаться здесь навсегда.

Гермиона решительно шагает вперед, обхватывает Драко обеими руками и утыкается носом ему в грудь. Малфой замирает, с трудом справляясь с этими резкими эмоциональными всплесками в их коридорной беседе, но все же медленно опускает напряженные руки на ее плечи.

— Когда камень доставят сюда, — не разрывая объятий, глухо заговаривает Гермиона через какое-то время, — я готова подождать, пока ты изучишь его сам. Может быть, у нас получится сделать зелье для двоих.

Драко отвечает не сразу.

— Рецепт и так чертовски сложный, — усталость и уныние снова берут власть над его голосом. — А ни ты, ни я не доросли до Снейпа, знаешь ли, чтобы экспериментировать, да еще и при отсутствии второй попытки. Чистой воды самоубийство. Представляешь, что со мной сделает Элмерс, если я испорчу камень?

Вдыхая его запах, пряча лицо в черноте его рубашки, Гермиона чувствует себя чуть спокойнее и даже ощущает легкую блаженную сонливость.

— Заметь, Драко, — тихо бросает она, — ты говоришь о самоубийстве как о чем-то нежеланном. Значит, где-то в глубине души ты мечтаешь оставаться в безопасности до того момента, пока тоже не сможешь снова стать человеком. — Он не отвечает, и лица не видно тоже, поэтому Гермиона шепотом заключает: — Я этому рада.

После пары минут необычной тишины Малфой первый отодвигает ее от себя.

— Когда я был в библиотеке в последний раз, нашел коллекцию старинных книг по трасфигурации. По-моему, в Хогвартсе таких не было. Сразу подумал… что тебе понравится.

Он рассказывает это с непроницаемым выражением, но Гермиона не может сдержать легкую улыбку и старается быстро стереть следы слез.

— Пойдем? — спрашивает Драко, и его темно-серые глаза словно вспарывают что-то внутри нее, лишний раз делая отметку, напоминая, что, снова становясь человеком, она не потеряет память и привязанности, которые обрела в замке. — Отвлечемся.

Гермиона молча кивает и плетется вслед за Малфоем, стараясь быть к нему как можно ближе.