A Single Whole (джен)

«Ну что ж поделаешь: человек смертен и, как справедливо сказано было, внезапно смертен».

М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»

Гарри расположился на массивном подоконнике в коридоре и устроил на коленях пухлый учебник по трансфигурации. Сегодня в Шармбатоне начинались занятия после летних каникул. И хотя вчерашний день выдался долгим и утомительным, Гарри проснулся рано. Сначала он читал в гостиной факультета, но вскоре там стало слишком шумно, поэтому он решил пораньше позавтракать и отправиться к кабинету.

До вокзала его доставили по каминной сети. Не привыкший к таким перемещениям Гарри, что называется, ударил в грязь лицом. В данном случае — в сажу. Увидела бы его в тот момент «любимая» mamma, пришла бы в ужас. В самом деле, столько времени было потрачено на придание ему достойного вида, а он, как какой-то сельский мальчишка, вывалился из камина прямо на пол, извалявшись в саже сам да замарав дорогой персидский ковёр в холле магического отделения Ливонского вокзала. Марко Вазари состроил недовольную гримасу, зло сверкнул глазами и лёгким мановением волшебной палочки очистил мантию приемного сына. Гарри хмуро глянул на камин. Этот способ перемещения с первого же знакомства впал у него в немилость. Вазари был столь великодушен, что помог Гарри дотащить его чемодан до самого поезда. На прощание он сдержанно кивнул, демонстративно пожал руку приёмному ребёнку и затерялся в толпе. Гарри проводил papa взглядом. Mamma тоже соизволила в такой день выйти из своей комнаты и даже попрощалась с мальчиком. Она кивнула ему и пожелала удачи. Но при этом вид у неё был такой, словно ей было совсем безразлично, станет ли он лучшим учеником школы или безвременно скончается, не добравшись до места назначения.

На перроне сновали туда-сюда колдуны и ведьмы, громко переговаривались, смеялись, радостно обнимались. Гарри не мог не думать о том, что было ровно год тому назад. Пока он вспоминал, какое чувство неизвестности его тогда терзало, каким несведущим в определённых делах он был, о каких глупостях думал, мимо проплывали какие-то люди, приветливо улыбались ему, махали руками, здоровались. Гарри не замечал этого, уйдя в себя. Поезд засвистел, побуждая всех поторопиться. Жени, сокурсница Гарри, помахала ему рукой из окна вагона. Гарри вежливо кивнул и, сделав вид, что не понял её приглашения присоединиться, с чемоданом наперевес направился к соседнему вагону.

Уже сидя за столом в Трапезном зале рядом со своими однокурсниками, Гарри пытался понять, чего именно ему недостаёт в его окружении.

— … Venit mors velociter,

Rapit nos atrociter,

Nemini parcetur.

Nemini parcetur… — патетично тянули лесные нимфы всё в той же нише.

Зычный голос директрисы раздавался с противоположного конца Трапезной — она воодушевлённо разъясняла что-то своему заместителю, которая уже выглядела довольно утомлённой. Флёр Делакур сидела в окружении своих поклонников и самодовольно что-то им втолковывала. Сидящий рядом с ней Анри Ляпьен взирал на всех окружающих без особого интереса, порой вставляя пару словечек в общий разговор. Сэмюель де Амьен уткнулся взглядом в свою тарелку, изредка отвечая на обращения к нему соседей. Почувствовав на себе взгляд, Сэмюель поднял голову и, пристально глянув Гарри в глаза, сдержанно кивнул в знак приветствия. Гарри кивнул в ответ. Ирвин Гасе рассказывал, какой у него крутой отец, новички факультета Алхимии слушали, раскрыв рот, — всё как обычно. Только…

Гарри ещё раз оглядел своих сокурсников. Кое-кого не хватало. Такого светленького, коренастого и очень неуверенного в себе «кое-кого». Гарри обернулся к своему соседу Луи и поинтересовался у него о местонахождении Этьена. Тот только махнул рукой в сторону стола факультета с оранжевой символикой. Немного растерянный, Гарри посмотрел туда.

Не сразу, но ему удалось разглядеть Этьена, примостившегося в самом конце стола среди первокурсников факультета Истории. Выглядел он, надо признать, жалко. Весь сжался, словно в попытке казаться меньше, сконфузился, будто в чужой компании, куда его не приглашали, лицо красное, всем видом выражающее, как ему неловко находиться в этом месте и насколько чужим он себя там чувствует. Он высунулся вперёд, чтобы увидеть брата, долго и умоляюще смотрел тому в лицо, пытаясь перехватить его взгляд, однако тот его не замечал, увлечённый общением с друзьями. Этьен отвернулся с видом побитой собачонки. Жалкое зрелище, иначе не скажешь. Казалось, что братья снова были в разладе. Не хотелось так думать, уж очень жалко становилось беднягу Этьена: столько сил вложил… Но факты были налицо — Этьен снова вернулся на несколько шагов назад в своём развитии.

В коридоре стояла тишина. Но она не казалась такой мрачной, как в новом доме Гарри. И сам замок был куда более светлым и доброжелательным. Гарри чувствовал себя спокойнее здесь.

— Привет, — робко поздоровался Этьен, высунувшись из-за угла.

— Привет, — Гарри оглянулся на новоприбывшего.

— Рано ты, — заметил Этьен, застенчиво застыв у стены.

— Не спалось.

Сам Этьен, насколько Гарри помнил, любил поспать.

— А, ясно…

Гарри ожидал, что Этьен начнёт стандартный разговор о каникулах, но он смолчал. Постояв немного в нерешительности, он тоже взялся на чтение, при этом перепотрошив всю школьную сумку в поисках книги, от чего сконфузился ещё больше.

Гарри замялся, не зная, как реагировать. Два месяца с лишним назад Этьен перед ним, можно сказать, исповедовался, а теперь казался совершенно чужим. Но Гарри сам не знал, хотел ли он знать, как поживает Этьен и как он провёл своё лето. Скорее всего, нет.

— Так ты всё же решил перейти на факультет Истории? — несколько минут спустя спросил он.

Этьен вдруг вспыхнул от смущения.

— Угу, перешёл, — пробормотал он, не отрываясь от книги.

— Но почему?

Этьен удивлённо воззрился на него.

— Ну, я же тебе говорил.

Гарри в недоумении поднял брови. Какое странное у Этьена вдруг сделалось лицо. Гарри начал подозревать, что он что-то упустил.

— Правда?

— Ну, я хотел сначала у тебя спросить, посоветоваться. Не решался сначала. Потом сказал. Ты, вроде как, не был против…

— Подожди, это когда ты такое говорил? — Гарри даже книгу отложил: неужто у него провалы в памяти? Этьен выглядел ещё более потерянным.

— Ну, в поезде, когда… ну, когда мы уже почти прилетели и потом… — Гарри вспомнил, что, вроде как, Этьен действительно ещё что-то ему говорил после того, как тема Мальчика-который-выжил была закрыта, но… Но разве можно обвинять Гарри в том, что после такого он уже не слушал и не обращал внимания на бурчание Этьена? — ...отправил письмо через совиную почту, но ты не ответил, — закончил Этьен. Обижено закусив губу, он поспешил спрятаться за книгой.

— Письмо? Ты написал мне письмо? — переспросил Гарри, чувствуя себя преглупо.

— Вообще-то, да. Я спрашивал тебя, как мне лучше поступить… — раздалось из-за книги.

Гарри подумал, что мог забыть о письме Этьена, как забыл о письме Боффана Бокка. Или месье Вазари мог перехватить его, как и письмо из школы, и не посчитал нужным отдать Гарри. Он хотел объяснить Этьену, что ничего от него не получал, однако Этьен вдруг убрал книгу и заговорил.

— Знаешь, Гарри, — старательно выговаривая слова, начал он, упираясь взглядом поверх головы Гарри. Выглядел он не просто обиженным, а даже, надо заметить, глубоко оскорблённым. — Я боялся у тебя спрашивать. Боялся, потому что не хотел слышать что-то вроде: «как хочешь» или «переводись». Потому что звучало бы это как: «мне всё равно». Мне казалось… что мы поладили. Признаться, я хотел, чтобы ты начал отговаривать меня. Я бы тогда остался. Но ты ничего не сказал. Просто кивнул. Дома я об этом думал, и мне вдруг в голову пришла мысль, что ты мог меня не понять, — иногда я как-то невнятно говорю… Я нечасто пишу письма. И я долго писал тебе, много раз переписывал, не решался отправить. А потом ждал ответа. Ждал, постоянно искал тебе оправдание. Не хотел думать, что тебе всё равно. А ты так и не ответил. Наверное, ты был очень занят, — медленно и с неприязнью произнёс Этьен и, зло сощурив глаза, посмотрел на Гарри. — Очень занят… — негромко повторил он и, спохватившись, снова уткнулся в книгу.

— Прости, я не получил твоё письмо, — оторопело отозвался Гарри.

— Да, бывает, — примирительно ответил Этьен, делая вид, что он действительно понимает, что, мол, всякое возможно. Но ведь его сова вернулась домой без письма и без ответа. Для себя Этьен уже всё уяснил.

Гарри видел, что Этьен ему не поверил и что он его сильно обидел. Он мог сейчас приняться объяснять, доказывать. Но Гарри действительно было… всё равно. Абсолютно без разницы, на каком факультете учился Этьен. Он не был ему совсем безразличен — Гарри его неплохо узнал за прошедший год и волей-неволей был посвящён в его личные проблемы, к которым не мог остаться равнодушным. Он испытывал к нему участие, как к человеку, но не как к другу. Гарри заприметил за время их общения, что они с Этьеном были очень похожи в одном — оба не умели дружить. Не умели доверять, не умели делиться всеми переживаниями и чувствами и считали, что сами могут справиться со всем. Этьен раскрылся перед ним тогда в лесу, но это произошло под угрозой смерти и далось ему тяжело. И Гарри… его реакция была не совсем такой, какую тот ожидал. Он отреагировал не так, как должен был отреагировать друг. Гарри не испытывал к Этьену никакой неприязни, несмотря на его странности. Он его всецело понимал. Это могло быть подспорьем для крепкой дружбы. Гарри следовало сделать ответный шаг навстречу — крошечного шага было бы достаточно. Но он не был способен и на это.

Поэтому Гарри промолчал. Промолчал, позволяя Этьену думать, что из него не выйдет хорошего друга — это-то было правдой.

Вскоре начали подходить остальные второкурсники. Гарри и Этьен сели за одной партой — но лишь оттого, что оба привыкли сидеть ближе к выходу. Маленький огонёк дружбы потух, так и не успев разгореться.

* * *

Гарри с некоторым волнением ждал окончания занятий. Сегодня ему предстояло встретиться с теми, с кем он уже распрощался навсегда. Он обещал им вернуться и, сам того не ожидая, сдержал обещание. И ему было стыдно за ложь. После занятий Гарри вышел из замка и мысленно просил, чтобы двух его друзей не оказалось в замке. На первое время. Или чтобы его перехватил садовник Филлип. Или вдруг пошёл дождь. Но не случилось ничего из ряда вон, и даже небеса не разверзлись. Гарри, не отвлечённый от своей благой миссии, благополучно добрался до укромной беседки. Оттуда не раздавалось ни звука, если не считать жужжания осы, собирающейся полакомиться пыльцой на цветке астры. Действительно, не будут же Ригель и Антарес безвылазно сидеть под этой чёртовой беседкой. Гарри излишне торопливо повернулся обратно к замку, но тут…

— …ха! Видал? «Ромаш-шка, ромаш-шка» — кто это говорил? А?! Ну что, с-съел? Какой дурень с-сядет на ромаш-шку, когда рядом ас-стра? Только ты можеш-шь быть таким идиотом! Хе-хе! Да, дурень ты, дурень! Хэй, ты чего дерёш-шьс-ся?..

— С-сама дурень! Она хотела с-сес-сть на ромаш-шку! Это ты её с-сбила с панталыку с-своим подз-зуживанием!..

— Ба! Какие новос-сти, я теперь с-стала жуж-жать по-пчелиному! Жу-жу-жу… зовите меня Майей… жу-жу…

— Ос-синому! Как пить дать, яс-сно же, что это ос-са!

— Какая к чёрту ос-са? Они не питаютс-ся нектаром, глупая ты ос-столопина! Иш-шь какой, с-спорить он вс-сдумал…

Гарри невольно фыркнул: до этого он и не осознавал, как ему не хватало постоянных пикировок брата и сестры. Обе змеи сразу замолкли. Гарри понял, что выдал себя. С обречённым вздохом он заглянул под лавку.

— О-го-го! — Ригель даже отпрянула и скатилась с камня, на котором так уютно развалилась. — О-го-го! — выглядывая, повторила она ещё громче. — Мать чес-стная!

Антарес издал какое-то неопределённое прерывистое шипение, схожее с предостерегающим шипением гремучей змеи, но вовсе не приравниваемое к нему по значению. Гарри смущённо улыбнулся, оглядывая друзей: он и забыл, какие они маленькие и… такие родные.

— Гарри! Друг! Ты ли это?! Неужто прош-шло лето! Вот время-то летит! Антарес-с, увалень нес-счастный, ты погляди на это чудо! С-сам, с-собс-ственной перс-соной… — тут Гарри заподозрил что-то неладное: Ригель, конечно, была эмоциональной, от неё можно было ожидать всякого, но она бы не радовалась так их встрече, хоть бы они не виделись лет десять. Гарри перевёл вопросительный взгляд на Антареса.

— Она не?..

— Актрис-са… — негромко прошипел тот, словно это всё поясняет.

— А-а, — протянул Гарри. Та, проследив за их коротким обменом репликами, тут же переменилась в голосе.

— Ну вот, с-снова вы не понимаете творш-шеских порывов моей душ-ши, — скорбно заключила она и, будто бы обиженная, отвернулась.

— Да ладно вам спорить, ребят, я соскучился, а вы? — примирительно сказал Гарри.

«Ребята» сразу забросали его рассказами о своих похождениях в его отсутствие. Больше всего, конечно же, говорила Ригель, но и Антарес вставил пару историй, не боясь быть облаянным собственной сестрой. Где-то к середине разговора Гарри перестал следить за ходом повествования, только внимательно смотрел на их длинные, блестящие туловища, слушал шипящие слова на парселтанге и вновь вспоминал их своеобразную жестикуляцию, почти незаметные модуляции голосов и часто меняющиеся интонации.

— Хей, не с-спи! Ос-совел, что ли? Не, ну ты видел, Антарес-с? Бес-спардонщина! Мы тут рас-с-спинаемся, понимаеш-шь ли… — возмущённо заголосила Ригель, шлёпнув Гарри хвостом по руке.

— А? — Гарри встряхнул головой, собирая расползшиеся мысли обратно в организованную кучку.

— Как жизнь молодая? — насмешливо переспросила Ригель.

— О, вы знаете, а ведь меня ус-сыновили…

— Что? Да ладно!

— Клас-сно! Этого с-следовало ожидать!

— Вот так новос-сть! Поз-здравляю!

— Какое с-счастье, какая радос-сть! Мы так за тебя рады!

— Это… это…

— Это замечательно!.. Замечательнейш-ше!..

— Ага-ага, это просто ш-шикарно! Только это, Гарри, что значит «ус-сыновили»?

Настала очередь Гарри рассказывать. Он довольно сухо поведал им о своём лете: об инциденте в приюте (умолчав об Анжу), о своих новых родителях и новом доме. И сопроводил рассказ пояснительными сносками. Змеи выслушали терпеливо и не перебивая.

— Так, я беру с-свои поздравления обратно, — мрачно высказалась Ригель.

— Когда с-следующий побег? — деловито осведомился Антарес.

Гарри передёрнул плечом.

— Не уверен… Я не знаю, что мне теперь делать. Всё так поменялось.

— Яс-сное дело что! — тут же воскликнула Ригель. — Унос-сить ноги — вот что! Я те говорю — уж лучше пос-слушай немало перетерпевшую за с-свою жизнь змею — там ос-ставаться нельзя! Как пить дать, нельзя.

— Не, нельзя, — поддакнул Антарес, убеждённо кивая маленькой головкой.

— Вот, даже энтот понимает-с! Да мало ли какие у них там проблемы! А вдруг эта с-сумас-сшедшая завтра потребует… выпустить из тебя всю кровь! Ну, мало ли, с-скучно ей с-станет? Это же больной человек, можно с-сказать…

— Можно, но ты не говори: это грубо и невос-спитанно, — ввернул Антарес.

— Цыц! Не перебивай. Мне всё можно. Не о том речь… Так вот, такие люди на всё, что угодно, с-спос-собны! Не, опасно это всё, опасно. Подальше от таких надо. С-слышь, дело говорю?

— Дело-дело… Опас-сно! Как пить да…

— Не преувеличивайте, — с досадой перебил Гарри. — Она, конечно, с-сошла с ума, но она… не опас-сна. Она просто то хорошая, то… никакая.

— Нет, ну и наивный же, не перес-стаю удивлятьс-сся! Меньш-ше людям надо верить, меньш-ше! С-сколько мож-жно повторять? Нет, ну допус-стим, что с-с убийс-ством я хватила лишка, и правда понадобишься ещё — мало ли что они там выдумают. Но, Гарри, эти двое ненормальных… они оба изменят тебя! Да-да, изменят! Они же тебя под себя подомнут, ис-сковеркают под с-свои нужды. Под их влиянием ты с-станешь с-совсем другим. Ты ведь уже изменилс-ся… характером…

— …да и цвета твои переменилис-сь, — уныло добавил Антарес. Обе змеи выглядели такими… удручёнными, словно новое положение Гарри действительно что-то затронуло внутри них. Ригель казалась даже несколько напуганной.

— Переменилис-сь? — переспросил Гарри, опасливо переводя взгляд с одного на другого.

Антарес покрутил головкой, заново оглядывая Гарри.

— Да-с-с, — тихо прошипел он. — Изменилис-сь. Твоя зелень теряет желтизну…

— …А жёлтый, как ты знаешь, делает человека более с-свободным, активным, с предвкушением ожидающим будущ-щего, открытым миру…

— Частью уже с-становится с-синей…

— А с-синий — это потребность в покое, спокойствие, переходящее в замкнутос-сть, уход в с-себя, в с-свой внутренний мир.

— И для тебя это плохо.

— Да-с-с… Очень плохо. Ты был с-совсем как цветок: много зелени, очень много, маленький белый бутончик, местами переходящий в синий, фиолетовый на кончиках лепес-стков, корни тёплого коричневого цвета, желтоватая с-сердцевина, мелкие тёмные крапинки — не больше и не меньше положенного…

— И ещё крас-сновато-оранжевое пятнышко, где-то ближе к с-сердцевине…

— Есть крас-сный, есть с-синий, а жёлтый теряетс-ся — видишь? У всех должны быть эти три цвета как ос-снова. Крас-сный может быть в виде розового, в составе оранжевого, с-синий — в с-сос-ставе фиолетового, вместе с жёлтым — зелёного…

— Видимый недос-статок одного из цветов ведёт к дис-сгармонии, нарушению единства, цельности…

Гарри сглотнул и даже поёжился — звучало пугающе. Но с каких пор эти двое обзавелись таким глубокими познаниями во всём этом деле? Антарес понял немой вопрос Гарри и, самодовольно зашипев, пояснил — напряжённая обстановка разрядилась:

— Мы же тебе рас-сказывали про змею, с которой познакомилис-сь в лес-су. Она тоже видит «цвет» людей. Она из очень древнего и именитого клана, знания о цветах передаютс-ся в её с-семье из поколения в поколения. Её далёкий предок был ручной змеёй змееус-ста. Она рас-сказала нам немного…

— С-совс-сем чуть-чуть…

— Вот-вот, очень мало, а мы уже вон как… ш-шпарим! Нет, не правда ли, тебя впечатлило?

— Ещё бы, — фыркнул Гарри. — Я до с-сих пор отойти не могу.

Змеи принялись болтать о своей умной знакомой, Гарри поведал о гадюке, которую встретил в лесу у дома Вазари. Ригель с неприязнью отнеслась к незнакомке, но объяснить это можно было банальной завистью — Ригель всегда мечтала быть больших размеров и устрашающей внешности, чтобы люди и не думали к ней приближаться. Потом Ригель вызвалась показать Гарри гнездо, над которым она трудится уже немало времени. Это происходило у кромки леса.

— …А с этой с-стороны у меня будут ветки ореш-шника, — хвастала Ригель. — Дуб я уложила у ос-снования — он более крепкий. Вы не с-смотрите, что оно с-сейчас-с походит на кучу барахла, с-скоро я с-себе такой домик выс-строю — обзавидуетес-сь. Кс-стати, Гарри, я уже давно с-смотрю вон на ту ветку березки, больно она мне приглянулас-сь, с-сорви-ка ты её мне — я её куда-нибудь определю.

Гарри потянулся к указанной веточке — и как только можно было выделить её из остальных? Совершенно заурядная ветка — и мельком глянул вглубь леса.

— А знаете, ребята, — начал он от простоты и лёгкости душевной, — я, когда два мес-сяца назад шёл к поезду, всё с-смотрел на этот лес и думал: как же это печально, что я его никогда больше не увижу. А ведь на полном с-серьёзе думал, что никогда с-сюда не вернусь…

Гарри резко оборвал себя и, затаив дыхание, торопливо обернулся. Зря он надеялся, что на его слова не обратили внимания. Очень даже обратили. Обе змеи напряглись, как кобры перед рывком, обе смотрели на Гарри своими немигающими глазками и не двигались. Гарри тоже замер. Вот чем чревато говорить, не думая. Вот что значит слишком расслабиться. Разве когда-нибудь он врал друзьям? Нет. Ну, вот и результат. И одного дня не продержался. Нужно было что-то сказать. Гарри молчал, как дурак, и переводил взгляд с одной змеи на другую.

— Так, — после некоторого молчания протянула Ригель, медленно поворачиваясь к Антаресу. — Мне кажется, кого-то только что облапош-шили, как рас-споследних простаков?

Антарес только молча посмотрел на неё в ответ.

— Значит, он думал, что никогда не вернётс-с-ся? — опасно тихо произнесла Ригель, не смотря на Гарри и будто бы обращаясь к брату.

— Меня… грозились выгнать… — негромко сказал Гарри. — Я думал, что для вас-с будет лучше, если вы останетес-сь здесь.

— Думал? — переспросила Ригель. — Он думал, Антарес-с, ты с-слышал? Он брос-сил нас-с и думал, что с-сделал это ради нас же с-самих. Ну что за логика у этих людей! Знаешь что, Гарри? Индюк тоже думал, что купалс-ся, пока вода не закипела!

Ригель развернулась и, преисполненная праведной обидой, уползла в кусты. Антарес ещё некоторое время смотрел на Гарри. «Ну же, кинь и ты в меня камень. Я заслужил», — всем своим видом говорил Гарри. Антарес качнул треугольной головкой и последовал за сестрой, ни слова не говоря.

Гарри прикусил губу. Взгляд опустился на ветку в руках. Он рассеянно покрутил её и, нагнувшись, аккуратно опустил в маленькое гнёздышко Ригель. Пальцы задели груду веток. Он вдруг вспомнил, что, в довершение ко своей лжи, он не поделился с друзьями своей наивысшей радостью — новостями о Мэттью. А умышленное умалчивание трагедии с Анжу? Боялся ли он, что они его осудят (вполне справедливо, в общем)? Маловероятно. Он просто не почувствовал потребности поделиться с ними своими тревогами. Да, не к добру было всё это, не к добру.

* * *

Как помириться с Ригель и Антаресом, Гарри не имел ни малейшего представления. Они явно обиделись на него гораздо серьёзнее, чем когда бы то ни было. Что уж тут, он сам знал, что оплошал, и надеялся, что это было дело времени, когда они его простят.

Пару дней спустя, перед завтраком, он решил проведать друзей. Он заглянул под близрастущие кусты, но их там не оказалось. Тогда он присел на лавочку, решив немного подождать.

— Зачем ты пришла? — вдруг раздался знакомый мужской голос за его спиной, в некотором отдалении.

— Глупый, ты сам меня позвал, — прозвенел не менее знакомый мелодичный смешок.

— Я надеялся, ты, как всегда, пропустишь мимо ушей мои слова, — недовольно отозвался мужской голос.

Гарри с недоумением огляделся, заглянул через просветы в кустах. От говорящих его отделяла беседка, оплетённая растительностью, и Гарри они видеть не могли. Но что им-то могло понадобиться в саду в такую рань? Да ещё вместе. Гарри неловко поёрзал на месте — подслушивать разговоры подростков у него не было никакого желания. Но он не считал нужным уходить из общественного сада только чтобы предоставить этим двоим приватный уголок — у него было полное право здесь находиться. Он опять поёрзал и даже вздохнул, надеясь обозначить своё присутствие. Но двое подростков не особенно беспокоились о конспирации — Гарри они не услышали.

— Я понимаю, что ты невысокого обо мне мнения, но не принимай меня совсем за дуру. Я же вижу, что в этот раз дело серьёзное, — высокопарно говорила Делакур.

— Удивительно, что в твоём лексиконе присутствует слово «серьёзный», — язвительно отозвался Сэмюель.

— Ха-ха, очень смешно, — театрально рассмеялась Флёр. — Коль снова ты намерен упражняться на мне в остроумии, то я, пожалуй, вернусь в свою комнатку и приму ароматную ванну…

— Вот теперь я тебя узнаю. Но к делу. Ты говорила со своими родителями?

— Эх, дорогуша, если бы всё было так просто! Нужно набраться терпения и подобрать правильный подход.

— Не забывай, что ты не единственная заинтересованная сторона в этом, — холодно оборвал её Сэмюель.

— Знаешь ли, мой милый, твоё отсутствие такта меня убивает… — не без насмешки произнесла девушка. Гарри укололся о колючку и с шипением отдёрнул руку. Но тем хоть бы что, столь сильно они были увлечены пикировкой, ничего вокруг не замечая.

— А меня убивает твоя глупость, — отрезал парень. Девушка возмущённо фыркнула. — Какие у тебя дома настроения?

— Ах, всё по-прежнему, дорогой, — продолжала в той же фривольной манере Флёр. — Бабуля жаждет выдать меня замуж. Временами мне кажется, что ей совсем всё равно, кем будет мой избранник! Мать не может пройти мимо, не кинув на меня осуждающего взгляда, будто я в чём-то виновата!

— Ты виновата, — как приговор произнёс Сэмюель.

Гарри вновь горестно вздохнул — скорее всего, его друзья сегодня не объявятся.

— Дорогой, меня мистифицировали! — возмущённо воскликнула Делакур.

— Тише, не шуми ты, — шикнул на неё парень. — Ты же не хочешь перебудить весь факультет Трансфигурации?

— Ах, даже факультет Трансфигурации тебе дороже, чем я! Бесчувственный чурбан! — И внезапно подобревшим голосом добавила: — Почему бы тебе самому не поговорить с моим отцом?

— Я здесь ни при чём. Если бы не ты, они бы уже окончательно об этом забыли. Ну кто тебя за язык тянул? Молчала бы до последнего, теперь нам… Гарри? — наконец заметил Сэмюель, когда Гарри встал размять мышцы. Он обернулся со скучным выражением на лице.

— А, Сэмюель? Здравствуй, — вяло поздоровался он и снова отвернулся, всем своим видом показывая, как сильно ему плевать на них двоих.

— Ты… ты что тут делаешь?! — оправившись от удивления, воскликнула Делакур, обойдя беседку, чтобы лучше рассмотреть неожиданного (и невольного — запишите в протокол) слушателя. Гарри кинул на неё недоумённый взгляд, словно совершено не понимая причин её возмущения.

— Да так, искал кое-что… — рассеянно пояснил он.

— И-искал? — воскликнула Флёр и повернулась за поддержкой к товарищу: — Сэм?

Сэмюель безразлично пожал плечами, мол, «не вижу здесь проблемы». Флёр некоторое время переводила взгляд с него на Гарри и обратно. Но ей нечего было предъявить маленькому шпиону, и в конце концов она лишь выразительно фыркнула.

— Ну! П’гестон! — И, гордо задрав подбородок, улетела по направлению к главному входу.

Гарри неловко потоптался на месте и вновь присел на лавочку. Скорее всего, ему нужно было дать друзьям какое-то время, чтобы успокоиться. Рано или поздно они к нему вернутся. Сэмюель сел рядом с Гарри.

— Наши родители хотят нас поженить, — беспристрастно пояснил он, кивая в сторону ушедшей Флёр.

Сэмюель несколько изменился за прошедшие два месяца. Возмужал, что ли, черты лица погрубели. И он постригся. Не совсем коротко, но теперь его причёска походила на мальчишескую. Причём, надо заметить, это очень даже изменило образ Сэмюеля. Он словно бы потерял часть своей… загадочности. Половина его поклонниц наверняка, увидев его в новом образе, закрылась по комнатам и полночи прорыдала в подушки. Как Самсон вместе с волосами потерял свою силу, так и Сэмюель потерял свой шарм. Во всяком случае, держался он всё с теми же достоинством и невозмутимостью.

Гарри кивнул, мол, «да, конечно, я понимаю». Но Сэмюель счёл нужным разъяснить.

— Они ещё до нашего рождения договорились. Это было давно, да и наши семьи не столь старомодны; когда стало понятно, что мы не проявляем энтузиазма, они отказались от этой затеи. Но Флёр умудрилась перевернуть всё с ног на голову — она согласилась. Говорит, отец ей так описал ситуацию, что вроде бы и не соврал, но и не разъяснил… что-то такое, у меня даже в голове не укладывается. Теперь пытаемся… выкрутиться.

— Ясно.

Наступила тишина. С Сэмюелем она всегда была не особенно уютной, а порой — неловкой.

— А! — вдруг вспомнил Гарри. — Как там твой цветок?

— Никак. Его уже нет, — пожал плечами Сэмюель, словно ни капли этим не огорчённый.

— Что, совсем? То есть был редкий «божественный цветок», а теперь его нет? Внезапно появился, внезапно исчез?

— Да.

— И совсем ничего после себя не оставил?

— Совсем.

— Жаль, — вздохнул Гарри с некоторым сожалением.

— И мне, — ровным голосом согласился хладнокровный аристократ.

Ещё немного помолчали. Гарри собирал пыль на мантии, Сэмюель барабанил пальцами по деревянной поверхности лавки и смотрел вдаль. Громко прокаркала ворона, взлетая с ветки дерева, что рос у кромки леса. Оба собеседника посмотрели в ту сторону. Сэмюель кашлянул в кулак и спросил:

— Что ищешь?

— Змей.

— Прости?

— Змей, говорю.

— А. Ну да, змей. В такую рань?

— В такую рань.

— Что ж, не затягивай… свои поиски. И не пропусти завтрак.

Сэмюель деловито поправил свой значок старосты курса и прогулочным шагом направился к замку.

* * *

В саду, около южной стены замка, росли гортензии. Такие милые и светлые кустовые цветочки. Их-то и поливал садовник Филлип Бурховец, негромко напевая под нос какую-то мелодию, когда Гарри его нашёл.

— Доброго дня, Гарри! — жизнерадостно произнёс он, не оборачиваясь.

— Здравствуйте, месье, — невыразительно поздоровался Гарри, стоя среди сада. У него было странное состояние, кружилась голова, мысли разбредались, конечности будто налились свинцом.

— Филлип, просто Филлип, ну сколько можно говорить? — обернувшись через плечо, заулыбался старик, обнажая жёлтые зубы. — Как день прошёл?

— Неплохо… — рассеянно ответил Гарри, не вдумываясь.

— Да чего уж тут, день явно не задался, вижу же. Но вы не расстраивайтесь, Гарри, всё наладится, — садовник снова заулыбался. Так безмятежно и спокойно, словно он впервые за долгое время чувствовал себя счастливым.

Гарри никак не прокомментировал его жизнерадостного настроения и огляделся. Было мертвенно тихо, будто кто-то вдруг выключил все посторонние звуки. Вокруг царила странная атмосфера, но Гарри не мог понять, что не так, — в голове будто был некий блок, не дающий ему сконцентрироваться.

— Всему своё время, Гарри, — сказал садовник, и Гарри вновь обратил на него свой взгляд. Он вдруг улыбнулся и лукаво подмигнул ему. — Не правда ли?

Гарри открыл рот, чтобы ответить, но сразу же его закрыл — что он мог на это ответить?

— Гарри, а хотите, я вам кое-что покажу? — прошептал старик, повернувшись и подходя к Гарри с таинственным видом. Тот молчал, неуверенный. Филлип в этот момент походил на озорного мальчишку. — Идёмте, — он поманил Гарри пальцем, направившись вглубь сада. — Идёмте же.

Филлип шёл бодро, чуть ли не вприпрыжку, насвистывая какую-то мелодию и посмеиваясь себе под нос. Гарри едва за ним поспевал. Некоторое время они плутали по саду, Гарри так боялся потерять спину из виду, что не следил за дорогой. В какой-то момент они начали взбираться на холмик. Быстро вбежав наверх, Филлип обернулся к Гарри. У него самого даже дыхание не сбилось, он казался помолодевшим на десятки лет. Гарри же, напротив, чувствовал себя отяжелевшим и неповоротливым — он едва поднялся к старику. Филлип наблюдал за ним с тем же весёлым выражением на лице. Когда Гарри наконец присоединился к нему, тяжело дыша, он одобрительно улыбнулся.

— Нужно уметь преодолевать препятствия самому, — произнёс он с видом учителя, преподавшего первый урок своему ученику. Гарри подумал было отряхнуться, но эта мысль не задержалась у него в голове надолго, как и все прочие. Тут он заметил небольшой фонтан неподалёку. Но воды в нём не было, только довольно скромный бассейн и чаша на ножке. Всё это заросло плющом. Филлип сделал шаг и присел на край бассейна, некоторое время он с грустью рассматривал заброшенное архитектурное строение, а потом начал осторожно убирать ветки плюща с края бассейна. Наткнувшись на что-то, он хмыкнул и поманил Гарри к себе.

— Смотри, — сказал он. Гарри покорно подошёл, сел на корточки и повернул шею, рассматривая надпись, выцарапанную на камне чем-то острым. — Прочти вслух.

— Responsum in manus vitam aeternam, — озвучил Гарри и задумался над переводом. — «Ответ находится в руках вечной жизни»?

Филлип согласно кивнул. Это было похоже на изречение или скорее на послание.

— Кто это написал? — спросил Гарри.

— Не знаю. Но, наверное, что-то он хотел этим сказать. — На лице Филлипа вдруг появилось озабоченное выражение. — Запомни, может, тебе пригодится.

— И как это понимать?

— Как поймешь, так оно тебе и поможет… Знаешь, ведь суть всяких премудростей не только в том, какой смысл они в себе несут, но и в том, как ты их поймёшь. Ты можешь истолковать не так, как хотел того автор, но ты всё равно что-то поймёшь — о себе, о людях, о природе вещей. — Некоторое время старик смотрел вперёд задумчивым взглядом. Затем усмехнулся и посмотрел на Гарри. — Знаешь, как говорят: «Даже тот, кто далеко, стоит рядом, если он в твоём сердце; даже тот, кто стоит рядом, далёк, если твои мысли далеки от него». Красиво, не правда ли? Я твердил себе это многие годы и только недавно понял. В этой фразе два глубоких смысла: перестань губить свою жизнь лишь от того, что любимого тобой человека нет рядом, и цени тех, кто есть. Нас могут окружать поистине удивительные люди — знай это. — Тут он как-то ласково посмотрел на Гарри.

Тот только хлопал глазами, как сонный ребёнок.

— Гарри, а ведь вы необыкновенный молодой человек, — внезапно серьёзно произнёс Филлип. — Вы не верите? А зря. С вашими возможностями вы многое можете сделать. Вы, вероятно, не измените того, как всё делается в мире. Теоретически вы бы могли, я думаю, но вы вряд ли захотите. Однако вы измените жизни многих людей, в этом я не сомневаюсь. Не смотрите так, это не пустые слова. Через пару лет вы вспомните о них и поймёте, что в ваших руках не власть и не сила, у вас в руках гораздо больше — судьба человека. Не понимаете? Гарри, ваше призвание… — он внезапно оборвал себя. — Пожалуй, сейчас не время для этого. Лучше, Гарри, я скажу вам об этом эдак через пару лет. Будьте уверены, скажу, с меня станется… — он внезапно открыто и искренне засмеялся. Гарри отступил, запнулся и полетел вниз, на сухую землю. Падать было недалеко, но он немного ушиб некоторые части тела. Садовник тоже спустился с холмика.

— Вы меня пугаете, — не вставая с земли, сухо произнёс Гарри, потирая ушибленный локоть. Его била мелкая дрожь. Он чувствовал что-то странное, ареальное в происходящем, даже без учёта слов садовника — кстати говоря, обычного садовника, ранее не отличавшегося особой загадочностью. Филлип не выглядел виноватым. Он снова безмятежно заулыбался.

— Учтите, Гарри, и падения нас чему-то учат, — произнёс он назидательно, но неожиданно замер и прислушался к чему-то вдалеке, слегка повернул голову влево. — Что ж, Гарри, мне уже пора. Будьте счастливы! Только не мучайтесь понапрасну, вы вскоре всё поймёте. Сама судьба вам благоволит — запаситесь терпением. И помните — всему своё время.

* * *

— …Всем студентам сегодня настоятельно рекомендуется оставаться в замке. Это не приказ, а лишь просьба, — голос директора дрогнул. Она обернулась в сторону профессоров, те потупили взгляды. В Трапезной стоял гул. Студенты с неверием переглядывались.

— …возился со своими цветами, никого не трогал, — горько вздыхали некоторые.

Другие удручённо-растерянно молчали.

— …но ведь он сам… того… Старый же был… — горячо обсуждали третьи, уже в общем потоке покидая Трапезную.

Неудивительно, что известие о смерти садовника так всех потрясло. Смерть вообще тяжело осознавать, особенно ребёнку: человека, которого вы видели не далее как два дня назад, который говорил, дышал, смеялся, ходил по земле вместе с вами, теперь уже нет. В голове не укладывалось.

Гарри был растерян. Он испытующим взглядом сверил грузную великаншу: нет, шуткой это быть не могло, но наверняка это было какой-то ошибкой. Не мог же он…

«Я только вчера его видел… утром, то есть днём… или вечером», — подумал Гарри и нахмурился. Он неважно чувствовал себя вчера и теперь не мог вспомнить, когда встречался с садовником. Кажется, это было днём, но он не помнил, как решил выйти из замка, как пришёл в сад, как возвращался — всё было словно в тумане. Но он точно с ним разговаривал — это он помнил хорошо. Он был таким весёлым, таким… радостным. И ещё он сказал: «Я скажу вам об этом эдак годика через два, с меня станется». Точно говорил, да так уверенно. Не мог же таким быть человек, которому жить-то осталось… несколько часов. «Да нет, тут точно какая-то ошибка. Не мог он…» — размышлял Гарри, выходя из Трапезной. Но тут его окликнул декан и велел идти за ним: им, мол, нужно кое-что обсудить.

— …так что его время пришло, — эти слова вывели Гарри из состояния задумчивости. Он вздрогнул и вопросительно посмотрел на своего декана. Они уже сидели в его кабинете. Гарри виновато посмотрел на алхимика, молча признавая, что он прослушал начало фразы.

— Гарри, — в очередной раз тяжело вздохнул тот. — У всего есть свой лимит. Месье Бурховец был очень старым человеком. Понимаешь, он и так пробыл на этой земле слишком долго, его время истекло, когда погибла его горячо любимая жена. Он долго жил в одиночестве, но в конце концов это закончилось. Сейчас он, должно быть, вместе с женой, теперь он счастлив. Я говорю тебе это потому, что вы с ним были в тесных отношениях. Он стал для тебя другом…

— Я в порядке, месье, — перебил Гарри. Они все так уверены в смерти садовника… Но Гарри не поверит, пока своими глазами не убедится. А бесполезные слова утешения ему ни к чему.

— В порядке? — недоверчиво переспросил Мерле и покачал головой. — Ну как знаешь, Гарри. В случае чего, ты можешь ко мне обратиться. Если тебе вдруг станет грустно… — Гарри бросил на декана недоумённый взгляд, и тот стушевался. — Кхм… Я хотел бы разъяснить с тобой одну формальность. Извини, что в такой неподходящий момент, это не займёт много времени. Сейчас… — он порылся в бумажках на своём столе. — Тебя усыновили, ведь так? Мои поздравления, меня это порадовало. Твои новые родители очень хорошие люди, я бы не пожелал тебе лучшей участи — они о тебе хорошо позаботятся... — Гарри едва не перекосило. — Теперь ты стал полноценным членом магического общества. Что ж… С нашей стороны только хорошие пожелания. Правда, нужно уладить некоторые формальности — твоя фамилия. По документам тебе присвоили двойную фамилию — Престон-Вазари, так уж устроено магическое сообщество — мы не забываем своих корней. Так вот, мы вполне можем оставить твою изначальную фамилию. Если хочешь, можно добавить «Вазари», можно оставить только «Вазари», это на твой выбор. Твои родители никак это не прокомментировали. Так что если хочешь…

— Я бы хотел оставить свою фамилию, — снова перебил Гарри, нетерпеливо барабаня пальцами по коленке.

— Что ж, отлично, — торопливо подхватил профессор Мерле. — Это облегчит нашу работу. Теперь можешь идти. И, Гарри, не переживай так насчёт месье Бурховца — он в лучшем мире. Всему своё время, сам понимаешь.

«"Всему своё время" — так же говорил Филлип. Но разве он имел в виду то же, что и профессор Мерле?» — размышлял Гарри, торопясь на занятие по чарам. Он должен сходить в сад и убедиться собственными глазами, но только после занятий.

* * *

В саду было необычно тихо. По крайней мере, так показалось Гарри. Сад без садовника выглядел пустым. Они казались единым целым — и если не было больше одного, не должно быть и другого. Это чувство недоумения было единственным, что беспокоило Гарри — не было ни страха, ни тревоги, ни печали. Возможно, он ещё не осознал. Ему нужно было убедиться, что старика уже нет, поскольку только вчера он выглядел живее всех живых. Добравшись до деревянной развалины, являющейся домиком садовника, Гарри внимательно её оглядел. Дверь была заперта, и он заглянул в запыленное маленькое окошко. Внутри царил идеальный порядок. Либо все вещи в кои-то веке были убраны на свои места, либо их уже здесь не было. Но это ещё ни о чём не говорило.

Гарри деловито огляделся и вдруг заметил движение за кустами. Он пригляделся и сделал шаг вперёд. Голова с всклоченной седой шевелюрой виднелась над зеленью куста словно бы обособленно от туловища. Вместо предполагаемой радости и волнения Гарри ощутил глухое понимание и разочарование. Обладатель седой шевелюры наконец полностью показался из-за кустов и, завидев впереди Гарри, встал как вкопанный.

— Гарри! Вот так встреча! — воскликнул он радостно и кинулся к нему поперёк зелёной лужайки и сквозь кусты — месье Филлип никогда бы себе такого не позволил.

— Месье Патрик, — коротко вздохнул Гарри. Кого-кого, а помешанного на близнецах отшельника он ожидал увидеть здесь меньше всего.

— Гарри, как хорошо, что мы с тобой встретились! — Старик чуть ли не подлетел к Гарри и, тут же схватив его руку, принялся активно её трясти, преданно заглядывая мальчику в глаза. — А я вот решил разведать обстановку. Ты ведь уже слышал про смерть нашего дорогого Филлипа? Бедный старик, столько сил вложил в этот сад, да здесь же и загнулся. Пусть земля ему будет пухом… — говоря это, он выглядел — неприлично в данной ситуации — счастливым и всё пялился на Гарри, словно на старого закадычного товарища, внезапно повстречавшегося после долгой разлуки. — А я, Гарри, уж хотел сам тебя искать, а ты вон как — сам пришёл…

— Я приходил к месье Филлипу… — проговорил Гарри, окидывая взглядом опустевший домик — теперь всё в саду казалось опустевшим, осиротевшим.

— Ну, его увезли уже. И к лучшему. Негоже тебе на покойников смотреть… С твоим-то особенным психическим устройством. Ты только не бойся, такое случается. Ты, надеюсь, не был знаком с ним?

— Был. И я говорил с ним вчера днём.

— Ну что ты, он умер-то чуть ли не сутки назад, это его нашли уже вчера вечером… Просто сердце остановилось. Печально, конечно, но что поделать. Я теперь его заменять буду. Мы с Гленом в замке с середины лета. Вот, решил, что нужно быть к тебе ближе, попросился в помощники, меня и взяли. Теперь, думаю, в садовники определят, хотя официального предложения ещё не поступало. У нас, ты представляешь, в моём лесном домике завёлся полтергейст! Ну, может, и не он, я в глаза не видел его, но там явно завелось что-то недоброе: вещи стали пропадать ни с того, ни с сего, а потом появлялись в совершенно непригодном для пользования состоянии, какие-то посторонние шумы раздавались, всякие гадкие существа по полу ползали: змеи, мыши, тараканы… в общем, ерунда какая-то творилась. Ну да ладно… И Глену нашлась здесь работёнка — давно уговаривал я его выйти в люди, а он всё противился. Теперь будет помогать преподавателю магической экологии. Ведь за детьми нужен глаз да глаз, а в лесу двух глаз мало, вот он и будет следить, чтоб никто не потерялся, не покалечился или, чего доброго, не забрёл куда не положено… — Он подмигнул Гарри. За время отшельничества Патрик уж совсем разучился слушать, Гарри не успевал вставить и слова в его монолог.

— Подождите, — всё же ввернул он. — У месье Филлипа остановилась сердце? Но почему?

— Ну, ведь он был уже очень старым, дорогой. Хотя моложе меня был… Но ты не переживай, он в лучшем мире… да-м.

«Был» звучало как приговор. Гарри не знал, что чувствовал. Было такое странное, непривычное ощущение. Старичок был эдаким эталоном спокойствия, постоянности, размерности, поэтому-то его смерть и была наиболее неправдоподобной из всех вероятных, даже несмотря на его возраст. И всё, что Гарри чувствовал по этому поводу, — лишь неверие.

— О чём ты думаешь? — не в силах сдержать любопытства, спросил Патрик.

Гарри искоса посмотрел на него: для этого человека он был объектом изучения, новым видом, подопытным, редким экземпляром, результатом эксперимента — чем угодно, но только не просто мальчиком. Гарри не удивился бы, если б Патрик сейчас достал из кармана блокнот с карандашом и начал бы записывать все его действия и реакции: «Объект находится в состоянии спокойствия, зрачки сужены, дыхание свободное, сердцебиение нормальное. Речь внятная, поведение адекватное, аномалий не наблюдается».

Но о чём думал Гарри, поняв, что садовника больше нет? Люди так боятся смерти, что даже смерть постороннего человека вселяет в них ужас. Гарри же с детства привык реагировать на это спокойно. Ему казалось, он с рождения знал, что всё живое рано или поздно погибает. Его мать, Моника Престон, работала в клинике и порой брала с собой маленького Гарри, когда не с кем было его оставить — малышом быстро завладевали пациенты и медсёстры. Случалось, что люди там умирали. Гарри говорили, что их просто выписали, — а это было хорошей новостью, поскольку означало, что они вылечились. Но когда людей выписывали, они уходили на своих двоих, их не вывозили на каталке, накрыв простынёй. К тому же у Гарри на глазах люди переставали дышать. Со временем слово «выписали» заменилось на «погибли», но детские ощущения, что не произошло ничего ужасного, ненормальное бесстрашие перед смертью остались у Гарри в душе.

— Просто не верится, месье, — наконец ответил Гарри. И добавил, будто бы смущённо: — И несколько не по себе. — Он опустил голову и шмыгнул носом.

Патрик сделал жалостливое лицо.

— Ну-ну, дорогой, не убивайся ты так…

«Увы, это просто простуда», — подумал Гарри, но не стал развенчивать заблуждение старика — пусть думает, что ему плохо. Ведь ему должно быть плохо.

— Скорбь — это естественно. Так и должно быть. Вскоре ты смиришься. Я знаю, о чём говорю, ведь я очень многих потерял в своей жизни, — положив руку Гарри на плечо, он ненавязчиво повёл его в замок, между тем продолжая говорить. — Сейчас у меня есть Глен, на которого я могу положиться, а когда рядом кто-то есть, жизнь уже видится совсем другой. Глен — самое дорогое, что у меня осталось. Он и мои исследования — вот и всё, чем я дорожу. Гарри, я считаю своим долгом помочь тебе облегчить твою проблему одиночества, ты не должен быть совсем один… Ты же понимаешь, о чём я? Так что ты мне всё рассказывай, всё, что с тобой происходит: обычное или нет. Ведь ты умный мальчик и понимаешь, что для того, чтобы помочь, я должен знать о тебе всё…

Старик при этом всё норовил взять Гарри за локоть, положить руку ему на плечо, потрепать по голове… И всё пялился, как на диковинку какую — всё это становилось несносным. Гарри поспешил вернуться в замок.

* * *

Отныне для Гарри сад превратился из уютного местечка уединения в логово дракона, которое он старательно обходил. Чуть позже, после происшествия, прослышав, что старик Патрик занимается инвентаризацией, он вновь вышел в сад для того, чтобы найти фонтан, который показывал ему садовник. Он хотел убедиться, что та последняя встреча не приснилась ему. Сад на самом деле был довольно большим, и раньше Гарри обитал только в одной его части. Теперь же он прошёл его насквозь, забрёл на участки, на которых раньше не бывал, заблудился пару раз. Но фонтан найти так и не удалось.

Зато он обнаружил, что у них в академии была совятня с несколькими общественными почтовыми совами и голубями, которыми мог воспользоваться любой желающий.

Гарри никогда особенно не думал о совиной почте — и только сейчас ему стало любопытно, каким образом птицы узнают, куда им нужно лететь. Он вдруг осознал, что никогда не писал писем. Ни разу в своей жизни он не написал ни одного письма. Он даже не знал, как их надо писать — с чего начать, чем закончить. Он слышал, что в маггловском мире к конверту нужно прикрепить марку. А ещё написать почтовый код городов отправления и прибытия.

От скуки и отчасти из любопытства Гарри написал небольшое письмо. Он не питал ни малейшего доверия к этому виду коммуникации, поэтому не надеялся на какой-либо результат этого письма. Писал он на английском — далось это с трудом, поэтому письмо получилось довольно лаконичным. Он написал: «Уважаемый министр магии Англии, меня зовут Гарри Престон, я родился в семье магглов в графстве Сюррей в 1980 году. В девять лет я переехал во Францию, в одиннадцать лет получил приглашение учиться в академии магии Шармбатон, которое с радостью принял. Позже я узнал о школе Хогвартс, принимающей у себя рождённых в Соединённом Королевстве волшебников. Но я не получил своего приглашения, как положено. Уверен, произошла какая-то ошибка. Я бы очень хотел вернуться на родину. Очень прошу уважаемого министра разобраться в ситуации. Учиться в Хогвартсе является моей заветной мечтой, и я буду вам очень признателен, если вы поможете мне воплотить её в жизнь».

Он усмехнулся, чувствуя себя преглупо за эту самонадеянную выходку — интересно, сколько таких писем получает Министерство в день? Но он всё же прикрепил письмо к лапе совы, внимательно заглянул ей в глаза и твёрдо сказал:

— Мне нужно, чтобы ты отнесла его министру магии Соединённого Королевства.

Сова вдруг встряхнулась, захлопала крыльями и возмущённо запищала. Гарри вздрогнул и отошёл.

— Пожалуйста, это очень важно, — проговорил он, пытаясь перекричать сову. Та сорвалась с жёрдочки и вылетела в окно с возмущённым криком.

К счастью для Гарри, он не воспринимал это письмо всерьёз и не возлагал на него никаких надежд, поэтому отсутствие ответа на него никак не повлияло. Первую неделю он, может, вспоминал об этом, но потом и думать перестал.

Возможно, когда-нибудь он напишет подобное письмо директору Хогвартса. Возможно, с ним у него будет больше шансов. Но только не в ближайшее время. Он не был готов проводить дни и ночи в томительном ожидании ответа, умирая с каждым днём. Или получить отрицательный ответ, чтобы все его надежды были разрушены. О том, чтобы написать Мэттью Поттеру, даже мыли не было — это было слишком важным, чтобы довериться бумаге и какой-то птице.

Шли недели. Началась полноправная унылая осень. Гарри всё больше овладевала апатия. Он стал вялым, сонным — по утрам едва отскребал себя от кровати и часто заваливался подремать после занятий. Иногда просто валялся, смотря в потолок и вздыхая. Пару раз он выходил в сад, чтобы навестить друзей, но тех не было на месте, зато он всегда сталкивался с ненормальным Патриком, который словно бы специально на него настроил сигнальные чары и всегда появлялся рядом, стоило ему ступить в сад, и начинал свою болтовню, приводящую Гарри в ещё большее уныние.

С Этьеном Гарри тоже больше не общался и даже не пытался завязать новых связей, постоянно прячась от товарищей и не ввязываясь ни в какие разговоры. Однокурсники с самого начала знали, что он не очень общительный, хоть и пытались завязать с ним какой-то контакт, но в конце концов это им надоело, они привыкли к его молчаливому присутствию и перестали обращать внимание, будто его и вовсе не существовало.

Сам Гарри не мог понять, что с ним происходит. Происходящее вокруг него в самой меньшей степени задевало его, почти не вызывало отклика в душе. И совсем немногое способно было вызвать подлинный интерес с его стороны. Раньше были такие мелочи, которые имели небольшое, но воздействие на Гарри и в своей совокупности не давали ему вконец уйти в себя. У него были друзья, которые связывали его со всем остальным миром, — пусть они и были змеями. Было много нового в его жизни, что отвлекало его. У него были какие-то надежды, чаяния, он что-то придумывал — то же самое зелье, надежды на него держали его на плаву. Казалось бы, такие мелочи всегда должны быть. Когда одна надежда не оправдывалась, на её место всегда приходила другая.

Однако настало время, когда эти тонкие ниточки связи с реальностью начали натягиваться и рваться — одна за другой. Сам того не осознавая, Гарри всё глубже уходил в себя. И он ничего не мог с этим поделать, он больше не контролировал ситуацию. Подобно валуну, он катился вниз, в пропасть, стремительно набирая скорость, и если что-то и способно было остановить это движение, то ему не посчастливилось на это натолкнуться. Он просто катился свободно и неотвратимо вниз. Патрик, скорее всего, сказал бы, что это было единственным возможным развитием событий — не было шанса, что его жизнь могла сложиться иначе. Всё, что с ним отныне происходило, было предрешено судьбой — всё то, что лишило его нормального сна и отдыха на несколько месяцев и изменило его жизнь навсегда.