Цвет веры (гет)

А когда все закончится, мы непременно останемся.

Мы восстанем из пепла, из крошева, из осколков.

Мы, чужие и новые, в чем-то, конечно, раскаемся,

Но во всех этих «если бы» больше не будет толку.

Ничего не изменится. Сожаленья о не случившемся

Не вернут нам погибших и веривших в это утро.

Только мир — нарисованный, юный, едва родившийся —

Нам придется беречь и лелеять. Нам — не кому-то.

Мы, конечно, наивные, часто не знаем правила,

Но мы учимся верить, прощать и любить как прежде.

Так случилось, что вечность на нас в этой битве поставила.

Ну а мы? Не с добром, не со злом. Мы друг с другом. Между.

Тысячи волшебников по всему миру, которые еще миг назад не могли найти себе места от непонятной тревоги и падали без сил, едва цепляясь за сознание, вдруг будто очнулись от дурмана. Многолетняя власть, которую многие даже не осознавали, не замечали — лишь слепо ей подчинялись, исчезла в одно мгновение, когда Адское пламя ворвалось в старый лондонский особняк и в считаные секунды превратило его и всех, кто в нем находился, в пепел.

Роберт Моран любил свою семью. Именно об этом он думал в последние секунды в доме на улице Гриммо. Но от его семьи ничего не осталось стараниями существа, стоявшего сейчас рядом с ним в заваленной обломками гостиной дома Блэков. Если бы Роберт был великим волшебником, он бы непременно изобрел маховик времени такой силы, чтобы повернуть историю вспять. Всю историю. Чтобы Темный Лорд никогда не рождался и на руках сотен волшебников не появилось уродливой татуировки, чтобы его кузен был жив, чтобы тетушка Софи не таяла с каждым днем, чтобы мама не сходила с ума от страха, чтобы их с отцом дорогам не пришлось разойтись на долгие годы, чтобы отец не был вынужден исполнять прихоти безумца, который проклял его сестру и от которого теперь зависела ее дальнейшая жизнь. Роберт любил свою семью и мечтал ее защитить. Но он не был великим волшебником и, конечно, никогда не смог бы изобрести ничего даже отдаленно похожего на маховик времени и предотвратить сотни трагедий. Зато в нем было достаточно силы и упорства, чтобы не подчиниться и попытаться скинуть навязанную власть. Осознавал ли он, что Исчезающее пламя однажды обязательно вернется и приведет за собой первородное Адское пламя?

«Я все об этом прочитал. Риски минимальны», — сказал он Ричарду, согласившемуся его подстраховать.

Друг отнесся скептически, но Роберт умел убеждать. В конце концов, он был одним из сильнейших легилиментов и точно знал, какие аргументы подействуют на собеседника. Ричард сдался, а потом притащил его, изуродованного и почти бездыханного, в госпиталь имени Святого Мунго.

«Прочитал?! Минимальны?» — орал он позже, когда сбежавший из Мунго Роберт отлеживался в его доме втайне от своих и его родителей.

«Прочитал», — шептал Роберт непослушными губами.

Он ведь правда прочитал и узнал об этом заклинании все, что сумел найти. Просто между подчинением и гибелью выбрал второе.

Жизнь — это всего лишь путь к смерти. Так думал он про себя все последние годы, прислушиваясь к пространству и гадая, в какой момент магия отомстит глупцу, покусившемуся на древнейшие заклятия. Пугала ли его такая жизнь? Пожалуй, нет. Роберт Моран умел принимать неизбежное.

А потом он познакомился с Пэнси Паркинсон — смешной девчонкой, которая очень не хотела замуж за Пожирателя и у которой не было ни одного шанса избежать этой участи. Роберт изучал статистику: Пожиратели Смерти составляли абсолютное большинство среди совершеннолетних чистокровных волшебников. Хватило бы у Пэнси духу бросить вызов системе? Сбежать из дома и выйти замуж за полукровку или вовсе за маггла? Роберт не хотел это проверять. Он хотел, чтобы она жила. Она и десятки других таких же девчонок-волшебниц по всей Англии и не только.

У него не было плана, но были решимость и упрямство.

— Без фокусов! — требовательно сказал ему отец перед тем, как они отправились на Гриммо.

— Само собой, — кивнул Роберт, усиливая ментальный блок, потому что отец не оставлял попыток докопаться до того, что происходит в его «дурной башке».

Роберт усмехнулся про себя. Отец очень любил свою сестру. И его любил, и маму. Просто не знал, как справиться с тем, во что превратилась их жизнь.

А Роберт знал.

Жизнь — это всего лишь путь к смерти. Но только от тебя зависит, каким именно будет этот путь.

— Сюрприз! — рассмеялся он, глядя в глаза Темному Лорду.

Там, на дне этих глаз, совершенно не похожих на человеческие, плескался чистый ужас.

«Я тебя переиграл», — хотелось сказать Роберту, но он видел, что Том Реддл и так это понимает.

Да, великий и ужасный Лорд Волдеморт в мгновение ока превратился в простого изуродованного самим собой до неузнаваемости Тома Реддла: волшебника с весьма средним потенциалом, но запредельными амбициями.

«Так кто из нас глупец?» — успел подумать Роберт, смеясь в лицо этому человеку. И он точно знал, что его смех для Лорда Волдеморта в эту минуту звучит страшнее рева Адского пламени. Видел это в его сознании.

Роберт Моран был счастлив в эти секунды, зная, что ему наконец удалось то, что не удавалось до него ни одному, даже самому сильному волшебнику: он сумел остановить зло. И злу за миг до гибели было страшно. Так же страшно, как всем его жертвам.

* * *

В жизни Гермионы Грейнджер уже были ночи, когда она сходила с ума от страха и неизвестности. Одну такую она провела в кабинете Дамблдора в ожидании возвращения Снейпа и Драко из поместья Малфоев в последний день летних каникул. Тогда она не знала, что будет с Гарри, вернется ли Драко, с которым все оказалось вдруг так непросто. Потом она сходила с ума на рождественских каникулах, потому что ей казалось, что их с Драко размолвка — это конец всего. Сейчас Гермионе очень хотелось вернуть то время, потому что Драко тогда еще не стерли память о ней и все они были в относительной безопасности. А главное, отец Рона был еще жив.

Рон дремал на диване в гостиной, положив голову Гермионе на колени, после принятого успокаивающего зелья. Нет, никаких внешних признаков беспокойства он не проявлял. И это было страшнее всего. Он ведь не отличался спокойным нравом: легко заводился и всегда прямо высказывал все, что думал. Но после новости об отце вдруг замолчал и даже не стал спорить, когда Гермиона накапала ему зелья.

И вот теперь Рон спал, а она, не в силах терпеть вынужденную неподвижность, то поправляла на нем наколдованный плед, то приглаживала рыжие вихры, разметавшиеся по ее коленям.

Гермиона уже успела поплакать о мистере Уизли, который был, наверное, самым безобидным и добрым волшебником из всех, кого она знала, и теперь морально готовилась к тому, что утром придется утешать Джинни. А что будет с миссис Уизли, невозможно было даже представить. Война становится особенно страшной, когда в скупых строчках статистики появляются знакомые имена.

То и дело ее мысли перескакивали на Паркинсон, которая в эту минуту, вероятно, так же пыталась утешить Забини. Паркинсон ушла в подземелье Слизерина почти сразу, как стало понятно, что камин пропустил мальчишек на Гриммо. Гермиона заколдовала два галлеона, чтобы была возможность сообщить о новостях. Галлеон в ее кармане оставался холодным, а значит, ни в лазарет, ни в подземелье Слизерина никто не возвращался. Гермиона с тоской оглядела пустую гостиную.

Вдруг дверь открылась, заставив ее вздрогнуть, отчего Рон тут же проснулся.

Пламя камина освещало только небольшое пространство, поэтому стремительно вошедшая в гостиную мадам Помфри их не заметила. Она почти бегом бросилась к лестнице, ничуть не заботясь о производимом шуме, хотя время давно перевалило за полночь.

— Что еще случилось? — хрипло спросил Рон.

Это «еще» больно резануло слух Гермионы. «Ничего ведь пока не закончилось», — напомнила она себе. Как знать, сколько человек прибавится сегодня к списку погибших?

— Я не знаю, — прошептала она и автоматически провела ладонью по его волосам, будто пытаясь успокоить. Хотя рука у самой дрожала.

Рон сел, путаясь в пледе, и повернулся к ней. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и Гермиона знала, что в ее взгляде такие же боль и страх, как и у него.

— Пойдем узнаем? — предложил он и, отбросив плед, потянул ее за руку.

Дверь в покои декана Гриффиндора была заперта, но Рон громко постучал. Несколько секунд ничего не происходило, а потом дверь едва приоткрылась и непривычно сердитая мадам Помфри прошипела:

— Что вам здесь нужно? Ночь на дворе.

— Кто там, Поппи? — раздался голос Макгонагалл.

— Мисс Грейнджер и мистер Уизли, — с негодованием ответила целительница.

— Пусть войдут.

Надо отдать должное мадам Помфри, дверь она распахнула тут же, хоть и поджала губы с явным неодобрением.

В небольшой гостиной декана было не развернуться, потому что в воздухе висело сразу несколько носилок.

— Что случилось? — воскликнула Гермиона и бросилась вперед, еще даже не представляя, что она будет делать и чем может помочь.

Ее тут же перехватили чьи-то руки и с силой сжали, не давая вырваться.

— Успокойся! Все будет хорошо. С ними все будет хорошо!

Гермиона не сразу узнала голос профессора Люпина, потому что в этот момент ее взгляд замер на светлых волосах, в беспорядке разметавшихся по ткани носилок.

Люпин встряхнул ее и сжал плечи так, что ей стало больно. Только тогда Гермиона наконец перевела взгляд на него.

— С ними все будет хорошо. Они все живы.

Она кивнула и осмотрелась. Носилок было четверо. Ближе всех к Гермионе находился Драко, рядом с ним Снейп, чуть дальше — Гарри и Сириус Блэк. Все были без сознания.

Рядом с носилками, на которых лежал Снейп, стоял Том Уоррен. Он выглядел таким напуганным, что Гермионе немедленно стало стыдно. Высвободившись из рук Люпина, она шагнула к мальчику, что в тесной гостиной сделать было непросто, и осторожно тронула его за руку, обещая себе ни за что не смотреть на бледное лицо Драко.

— Все будет хорошо, — дрожащими губами улыбнулась Гермиона, но Том даже не поднял головы. Он все так же стоял рядом с носилками своего декана и не отрывал от него взгляда.

— Мисс Грейнджер, посторонитесь. Мы сейчас левитируем всех в лазарет, — голос Макгонагалл звучал незнакомо.

— С ними точно все будет в порядке? — спросила Гермиона и все-таки посмотрела на Драко. Тот был перепачкан сажей, а еще на его щеке оказалась широкая ссадина.

— Мисс Грейнджер, вы мешаете, — строгим тоном сказала мадам Помфри и взмахнула палочкой.

Носилки поплыли по воздуху, Рон вышел в коридор, давая им дорогу. Том за носилками не пошел, потому что его перехватила за плечи… Нарцисса Малфой.

— Здравствуйте, — произнесла Гермиона, только сейчас заметив мать Драко.

Та в ответ только кивнула, и Гермиона, оглядев женщину с ног до головы, поняла, что на улице Гриммо совершенно точно случилось что-то страшное. Некогда светлая одежда Нарциссы была испачкана, брюки порваны на коленях, а волосы казались серыми от пыли и сажи.

— Том, милый, давай мы попросим профессора наколдовать чаю, — ласково предложила Нарцисса мальчику.

— Я не хочу. Я хочу к папе.

Гермиона сперва решила, что ослышалась, но миссис Малфой продолжила:

— Папе сейчас нужно отдохнуть. Как только он проснется, мы…

— Я хочу к нему! — вдруг закричал Том, вырываясь из ее рук, однако профессор Люпин тут же перехватил его за плечи, как недавно саму Гермиону.

Склонившись к мальчику, он начал что-то ему шептать. Том почти сразу перестал вырываться, и его плечи опустились.

— …а потом мы попросим волшебного шоколада, выпьем теплого чаю и пойдем проведаем наших выздоравливающих.

Улыбка у Ремуса Люпина была такой, что у Гермионы перехватило горло. Том, скорее всего, этого не понимал, но Гермиона видела, что профессор Люпин знает: выздоравливающие там не все.

Повернувшись к Нарциссе Малфой, она спросила:

— Мы можем что-то сделать?

Говоря «мы», она имела в виду себя и Рона, который так и не вернулся в комнату, но это было неважно: она-то знала, что они всегда будут вместе — в горе, и в радости. Потому что дружба бывает не только в безоблачные дни.

— Мы можем только ждать, — по-своему поняла ее бледная и уставшая Нарцисса Малфой.

И они стали ждать.

Сперва в гостиной Макгонагалл, где после ухода мадам Помфри повисла гнетущая тишина, потом в лазарете, потому что маленький Том, действительно оказавшийся — с ума сойти! — сыном Северуса Снейпа, желал быть рядом с отцом.

Гермиона до последнего боялась, что их с Роном туда не пустят, и приготовилась упрашивать мать Драко. Ей казалось, что если кто и сможет пойти навстречу, то это она. Но упрашивать никого не пришлось. Все настолько были заняты помощью пострадавшим, что на Гермиону никто не обратил внимания.

Внимание обращали на Рона. Профессор Макгонагалл нашла минутку на разговор с ним. Гермиона, не рискнувшая без разрешения заглянуть за ширмы, отгораживавшие кровати, стояла в углу лазарета и с сочувствием смотрела на то, как друг без остановки кивает в ответ на слова декана Гриффиндора, явно почти не слушая. На смену Макгонагалл пришел профессор Люпин, который после короткого разговора увел Рона за собой, и Гермиона осталась одна.

Она долго стояла, прислушиваясь к тихим шорохам и негромким голосам, пытаясь определить, за какой ширмой Драко и Гарри. Однако с ее места это было невозможно.

Наконец одна из ширм отодвинулась, и из-за нее появилась миссис Малфой. С ее одежды, лица и волос исчезли грязь и пыль, но от этого женщина не стала выглядеть лучше. А ведь Гермионе всегда казалось, что мать Драко намного моложе ее собственной. Но сейчас они выглядели ровесницами.

К удивлению Гермионы, Нарцисса направилась прямиком к ней.

— Гарри и Драко за третьей ширмой справа, — сказала она. — Они пока спят. Возможно, это надолго.

— Они в порядке? — вглядываясь в уставшее лицо женщины, спросила Гермиона.

— С ними все будет хорошо, — без улыбки ответила та.

— А там кто? — Гермиона указала на ширму, из-за которой появилась миссис Малфой.

Та оглянулась на миг, будто ширма была прозрачной и позволяла увидеть того, кто лежит на кровати.

— Там… Сириус Блэк. Ты ведь его знаешь?

Вопрос был совершенно бессмысленным. Весь волшебный мир знал имя Сириуса Блэка.

— Мы виделись, — выдавила из себя Гермиона, чувствуя, как в груди что-то сжимается от взгляда Нарциссы Малфой. — А с ним все в порядке?

— Да, — отрывисто кивнула женщина и чуть улыбнулась: — Мальчики будут рады тебя видеть, когда проснутся. С твоего позволения.

И, больше ничего не добавив, Нарцисса вышла из лазарета, а Гермиона осталась подпирать стену и гадать, уместно ли будет заглянуть к спящим мальчишкам. Ей казалось, что Драко будет не в восторге от мысли, что кто-то навещал его, пока он был без сознания. Впрочем, они так много едва не упустили, что, наверное, такой мелочью, как его предполагаемое недовольство, можно было пренебречь.

* * *

Потолок лазарета казался отвратительно белым. Настолько, что хотелось вновь закрыть глаза и больше их не открывать. Было холодно и тоскливо. Драко попытался пошевелиться и понял, что не чувствует левую руку. Опустив взгляд, он поморщился. Гипс на руке был таким же белым, как потолок.

— Невеселая традиция, — раздался рядом голос Поттера, и Драко, вздрогнув, повернул голову.

Тело тут же отозвалось волнами боли, сбежавшимися отовсюду в центр груди. Но повернуть голову все-таки удалось. Облаченный в больничную пижаму Поттер сидел на соседней кровати и близоруко щурился. Очков на нем не было.

— Как… все? — спросил Драко и задержал дыхание в ожидании ответа.

Последнее, что он помнил: грохот ревущего пламени и то, как его подбросило в воздух. За этим следовала чернота. Но он ведь был там не один. И в эту минуту Драко замер, пытаясь по лицу Поттера понять, какие новости его ждут. Оказалось, что его волнует судьба не только мамы. Он боится за всех.

— Пока непонятно, но все вернулись, — Поттер потянулся к тумбочке, стоявшей между их кроватями, и нацепил на нос очки, а Драко вдруг вспомнил, как видел на его лице десятки оттенков бледности, и сглотнул.

— А ты как?

Поттер посмотрел на него очень внимательно, а потом пожал плечами:

— Волдеморт погиб. Так что я… наверное, хорошо.

Его голос звучал равнодушно. Драко некоторое время молчал, ожидая продолжения, а потом неловко заметил:

— Ты отомстил за смерть своих родителей. Твой отец гордился бы тобой.

Он не знал, зачем это говорит. Ему просто хотелось, чтобы Поттер ожил, перестал напоминать самого себя там, в доме на Гриммо, когда он лежал на полу бледный и, кажется, даже не дышал.

Гриффиндорец наконец криво усмехнулся:

— Я не знаю, чем бы мог гордиться мой отец, Малфой. У меня не было шанса с ним пообщаться.

Он опустил голову, и свесившаяся челка полностью закрыла его лицо. Драко вдруг отчетливо вспомнил их разговор в лазарете некоторое время назад. Тогда ему показалось, что Поттер не знает, как жить дальше в мире, который больше не нужно спасать. Видимо, Драко не ошибся в своем предположении: Поттер был уверен, что погибнет в этой войне так же, как его отец. А вот теперь все вроде бы закончилось, вот только он жив-здоров и нужно думать о будущем.

Драко привстал на подушках и тут же был вынужден зажмуриться от прострелившей спину боли. Кажется, он застонал сквозь зубы, потому что Поттер тут же оказался рядом и сжал его плечи.

— У тебя несколько переломов. Ты куда вскакиваешь?

Драко выдохнул и с поддержкой Поттера опустился на кровать. Только сейчас он понял, что его грудь туго перевязана и левая нога тоже в гипсе. Поттер, как заправская сиделка, поправил на нем одеяло и вернулся на свою кровать.

— Поттер, жизнь можно просто жить, — немного отдышавшись, произнес Драко, думая, что двигаться, пожалуй, он не будет. Вообще. Никогда. По вискам от боли катился пот, но поднять здоровую руку, чтобы его утереть, он не рискнул. — Как жил бы твой отец. Или мой, когда все это закончилось бы.

Поттер открыл было рот, явно собираясь огрызнуться, но потом растрепал волосы на затылке и промолчал. Огрызаться на человека, чьего отца также унесла война, по его мнению, видимо, было недостойно. Драко усмехнулся про себя, умиляясь предсказуемости Поттера. Предсказуемости и надежности. А еще несгибаемости и уверенности в своей правоте. У Поттера была масса качеств, за которые его стоило уважать. Грейнджер явно не слишком умная, раз не пожелала все это оценить.

Драко прикрыл глаза, злясь на себя за то, сколько эмоций поднимается в душе от мысли о Грейнджер и Поттере. Вообще от мысли о Грейнджер. «Жизнь можно просто жить» — это ведь для Поттера, а не для человека, чью семью обвиняют в пособничестве Лорду. И как теперь со всем этим разбираться?

— Как отец Морана? — спросил он, желая сменить тему.

— Он… остался на Гриммо, — после паузы сказал Поттер.

— Как? — сипло выдавил Драко. — Я же левитировал его… Я точно помню. Роберт просил его забрать…

— Насколько я понял, нас переправляли сюда Ремус Люпин и твоя мама. Спроси у них. Я точно не знаю.

Драко зажмурился, чувствуя, как жжет в груди. Он дал слово Морану. Вернее, не дал, нет, но это ведь было его последней просьбой: позаботиться об отце. Получается, Драко ее не выполнил. Мерлин!

— Я сожалею насчет Крэбба и Нотта, — меж тем произнес Поттер, и Драко, распахнув глаза, вновь уставился в потолок.

Тактичный Поттер понял его терзания по-своему.

— Ты не обязан это говорить, — ответил Драко на случай, если гриффиндорец говорит, только чтобы не молчать, потому что тишина лазарета его тоже пугает.

Отчего-то вдруг вспомнилось, как слаженно они действовали там, на Гриммо, как понимали друг друга по одному только взгляду. Как так вышло, что человеком, который понимает его лучше всех, оказался… враг? Хотя, разве враг?

— Я знаю, что не обязан, — тихо ответил Поттер. — Мне действительно жаль. Мадам Помфри сказала, что слезы феникса им не помогут.

— Потому что они не больны и не ранены, — прошептал Драко. — Они просто умирают от чар. Тупость эти чары, на самом деле. От них ведь никак не защитишься. И что толку быть сильным волшебником, если кто-то может поступить с тобой вот так?..

Драко сбился с дыхания и поморщился от боли в спине. Это был бессмысленный разговор. И скорбь по его однокурсникам… по друзьям, да, все-таки друзьям, была не то чтобы бессмысленной, но безнадежной, бесполезной. Скорбь не могла ничего исправить. Если бы только ее можно было обратить в созидание…

Драко прикрыл глаза. Реальность после победы выглядела такой же паршивой, как и до нее. Тогда зачем это все? Ради чего?

— Что случилось с Мораном? — ворвался в его мысли негромкий голос Поттера.

— Он вызвал Исчезающее пламя, а за ним пришло Адское, — медленно произнес Драко. — Однажды он уже вывел Исчезающим Метку, но, говорят, оно всегда возвращается к тому, кто хоть раз его призывал. Я всегда думал, что это просто страшилки. Ну, чтобы ни у кого не хватило глупости в это играть.

— Понятно, — протянул Поттер.

— Он сам его призвал, — прошептал Драко, не в силах об этом промолчать. — Он сказал мне уходить и начал отсчет. Он понимал, что делает. Можешь себе представить? Он… пожертвовал собой, чтобы мы… — его голос сорвался, и пришлось прокашляться.

Поттер молча смотрел в пол.

— Я бы так не смог, — невпопад закончил Драко.

Признаваться в этом Поттеру было странно, а еще почему-то совсем не стыдно. Как будто эта ночь расставила все по своим местам, показала, что на самом деле важно, а что всего лишь шелуха.

— Ты бы смог, — уверенно ответил Поттер. — Ты ведь пошел туда, хотя мог этого не делать. Это то же самое.

— Да, но у меня был шанс вернуться. И у него был бы шанс выжить, если бы он не…

— Не было у него шансов, — отозвался Поттер, глядя в одну точку. — И ты сам это прекрасно знаешь. Наверное, Моран решил, что лучше вот так, чем жить в страхе, что однажды оно вернется и уничтожит не только его, но и того, кто будет рядом с ним. На самом деле, это был, наверное, единственный способ остановить Волдеморта. Я бы на его месте тоже им воспользовался.

— Ну, ты у нас герой, — зачем-то сказал Драко, хотя прекрасно понимал, о чем речь.

— И ты бы воспользовался, Малфой. И любой нормальный человек... — проигнорировав его фразу, серьезно сказал Поттер, а потом вдруг, сняв очки, сжал переносицу и, зажмурившись, прошептал: — Нужно сообщить о случившемся Пэнси.

Драко не знал, что на это сказать. К счастью, оказалось, что им с Поттером не обязательно было прибегать к словам, чтобы понять друг друга.

* * *

Если бы несколько лет назад Нарциссе кто-то сказал бы, что она сможет проявить такие чудеса выдержки, такие стойкость и несгибаемость, она бы ни за что не поверила. Все эти слова — «выдержка», «стойкость» — они ведь были не про нее, а про Северуса. Про Северуса, который принял главный бой в своей жизни и почти сумел выстоять против концентрированной древней магии, к которой в своей агонии обратился Лорд.

Сама Нарцисса, разумеется, это все никогда не поняла бы, но Ремус объяснил ей, что именно так Темный Лорд удерживал власть над волшебным миром: черпал силы магических родов через Метки их представителей. Впрочем, не власть, нет, — иллюзию власти, потому что каждый из его последователей в решающий миг обернулся против него. Кроме, разве что, Альфреда Морана, хотя истины они теперь так и не узнают.

Нарцисса остановилась у окна и прижала ладони к лицу. Завтра, вернее уже сегодня, волшебный мир будет ликовать. Такое уже было много лет назад, когда Лорд исчез. Да, Люциус, Фред и многие волшебники понимали, что это не насовсем, что он еще возьмет реванш, но тогда уставший от войны волшебный мир праздновал, не размениваясь на скорбь о тех, кто оплатил ту победу своими жизнями. Нарцисса не сомневалась, что в этот раз все повторится. Мир будет праздновать, ни на миг не задумавшись о Фреде, упавшем в шаге от победы, об Уизли, чей сын сейчас бродил тенью по лазарету рядом с Ремусом, о Северусе, который впал в магическую кому и по поводу которого даже мадам Помфри, привычно находившая слова ободрения для любого случая, лишь покачала головой. В истории колдомедицины не бывало случаев выхода из магической комы. Об этом Нарцисса знала и сама, поскольку много лет финансировала отделение Святого Мунго, для части пациентов которого ничего не менялось годами. Они оставались безжизненными оболочками, в которых магия поддерживала основные жизненные функции, но не более. Второй магический паралич обернулся для Северуса комой, которая может продлиться вечность.

Нарцисса утерла побежавшие по щекам слезы. И никто не вспомнит о Сириусе, который отдал всю свою магию для того, чтобы род Блэков смог защитить Драко. Мадам Помфри, оценив состояние Сириуса, сказала, что видит подобное впервые. Бывали случаи, когда сквибы могли развить минимальные волшебные способности, но вот чтобы сильный маг превратился в сквиба, такого на ее веку не было. Утром она собиралась вызвать колдомедиков из Мунго, но по ее растерянному взгляду Нарцисса поняла, что шансов на возвращение магии у Сириуса нет.

Как он это воспримет, было страшно даже представить. Счастье, что пока он просто спал, погруженный в сон без сновидений. Ей бы тоже хотелось вот так: уснуть, чтобы не видеть всего этого, чтобы проснуться тогда, когда Драко, ее храбрый, безрассудный мальчик, не будет лежать без сознания, переломанный рушащимся домом.

Нарцисса зажмурилась изо всех сил. У нее появился персональный кошмар: тело ее сына под обломками старинной мебели дома Блэков.

Она никак не могла перестать воспроизводить в памяти последние минуты в доме на Гриммо. Нарцисса не училась на аврора, она не была сильна в защитных заклятиях, более того, Ремус Люпин, успевший переправить через открытый ею камин Сириуса, Северуса, Тома и Гарри Поттера, кричал ей, чтобы она уходила. Он требовал, умолял, угрожал. Какой-то частью сознания она понимала его правоту: дом рушился, шанс спастись с каждой секундой становился все более призрачным, но ей было откровенно плевать на разумные доводы. Стоило Тому вслед за остальными исчезнуть в камине, как Нарцисса бросилась прочь из комнаты под крик оставшегося у камина Люпина. Она знала этот дом как свои пять пальцев, а ее сын был здесь впервые. Он мог просто не найти нужную дверь, заблудившись в полуразрушенных коридорах.

Дом Блэков дрожал. Со стен падали картины, с потолка осыпалась лепнина. И на фоне всего этого диким зверем ревело магическое пламя, готовое убивать.

Сквозь пыль и дым Нарцисса увидела тело старшего Морана, плывущее в ее направлении. Она предпочла бы не видеть Морана среди спасенных, однако, подняв палочку, перехватила тело, направила его в сторону нужной двери и тут же увидела чей-то силуэт, споткнувшийся на последней ступени лестницы.

Ее сердце едва не выскочило из груди, когда она поняла, что это Драко. В этот момент внизу что-то грохнуло, пламя заревело еще сильнее и дом содрогнулся до основания.

Драко упал, и с сорвавшихся со стены полок на него посыпалась коллекция фарфоровых лебедей Вальбурги Блэк. Нарцисса взмахнула палочкой, надеясь, что там, в комнате, Люпин перехватит тело Морана, а если нет, то, что ж, его спасать она не обещала.

Еще один взмах, и осколки фарфора с обломками полок взмыли в воздух, поднимая столб пыли. Драко, оказывается, и сам уже успел наполовину выбраться.

Он вскочил на ноги, пошатнулся и бросился вперед, прикрывая голову руками. Нарциссу он не заметил, потому что полностью сосредоточился на том, чтобы добежать до спасительной двери.

Дом снова вздрогнул, но Драко успел вбежать в комнату. Успел за доли секунды до Нарциссы. Ее эти доли секунды спасли, а ему едва не стоили жизни. Массивный старомодный шкаф, подброшенный в воздух взрывной волной, обрушился на Драко всем своим весом.

Нарцисса закричала, но ее крик утонул в реве пламени. Обломки шкафа взметнулись в воздух, как листы пергамента. И это была она, ни разу в жизни не применявшая боевую магию, не двигавшая в жизни ничего тяжелее чайной пары, ну, максимум небольшого кресла?

Люпин не мог пользоваться палочкой, поэтому он подхватил Драко под мышки и совсем по-маггловски потащил его к камину, крича:

— Быстрее, сейчас все обрушится!

Нарцисса, оглушенная и не пришедшая в себя от страха, бросилась за ним. У нее было несколько секунд на то, чтобы попытаться спасти Морана-старшего. Она… не стала.

И вот теперь, глядя на свое отражение в темном окне, Нарцисса думала о том, что еще не раз вспомнит случившееся сегодня. И, наверное, пожалеет. Наверное.

— Нарцисса, — раздался позади нее негромкий голос, и она вздрогнула всем телом.

Ремус Люпин выглядел измотанным и настороженным, как будто до сих пор держал под контролем обстановку. Он окинул взглядом полутемный коридор и кивком указал на дверь лазарета.

— Там Сириус проснулся. Я думаю, тебе лучше…

Что лучше, он не сказал. Наверное, потому что в их случае «лучше» — это очень расплывчатое понятие.

— Тебе нужно отдохнуть, Ремус, — заметила Нарцисса и коснулась его плеча.

— Не вини себя, — неожиданно произнес он, и их взгляды встретились.

Ремус Люпин был аврором. Судя по тому, что Нарцисса успела увидеть за последние дни, очень хорошим аврором. А еще он умел чувствовать людей и понимать даже невысказанное. Нарцисса ведь в таких подробностях прокручивала случившееся раз за разом отчасти потому, что… винила себя?

— Я могла левитировать его в камин. Драко ведь пытался его спасти. Значит, это было важно. Но… он едва не убил Северуса и… Мерлин! — Нарцисса судорожно вздохнула.

— Ты не могла, Нарцисса, — спокойно ответил Люпин, глядя ей в глаза.

— У меня было несколько секунд, — уверенно произнесла она.

— Их не было, — все так же не отводя взгляда, сказал он.

— Но…

— Их не было, Нарцисса. У неподготовленного человека, который и так совершил невозможное, этих нескольких секунд не было.

— Но я могла попробовать…

— А могла и не попробовать. У этой задачи нет правильного ответа и никогда не будет. Трагедия любой войны заключается в том, что точно знают, как нужно поступить, только те, кто в ней не участвует. А когда ты в самой гуще, решать имеешь право только ты. И что бы ты ни решил, всегда будут те, кто осудит. Поэтому давай договоримся сразу: этих нескольких секунд не будет. Ни в моем рассказе, ни в твоем.

У Ремуса Люпина был очень серьезный взгляд. Нечеловечески серьезный. Нарцисса зябко повела плечами и кивнула. В ответ он слабо улыбнулся и произнес:

— Пойдем к Сириусу?

* * *

Ширма, отодвигаемая ее рукой, тихо скрипнула, и Гермиона замерла. Память услужливо подсунула сцену из рождественского вечера. Тогда она так же пробралась в лазарет к Драко. Только в тот раз он был там один, их отношения были разрушены и ей хотелось попробовать все исправить. Знала бы Гермиона в те минуты, что ждет их впереди.

Первым она увидела Гарри, сидевшего на кровати и сжимавшего переносицу. Испугавшись, что он плачет, Гермиона шепотом воскликнула:

— Гарри!

Друг вздрогнул и повернулся.

— Привет, — сказал он. Его глаза были сухими.

— Гарри, — повторила Гермиона и наконец посмотрела на вторую кровать.

Драко лежал на подушках, глядя на нее именно так, как она и предполагала. Только она думала, что он будет недоволен, если она застанет его спящим. Оказывается, неспящим он тоже не горел желанием никому показываться.

— Вы как? — неловко спросила она, не решаясь подойти ни к одному из них.

— Я в порядке, — ответил Гарри, поскольку Драко продолжал молчать. — А Малфой почти труп.

После этих слов Гермионе показалось, будто комната взбесилась. Во всяком случае, следующее, что она осознала, — руки Гарри вокруг ее талии и его испуганный шепот:

— Да я же пошутил. Чего ты?

Он успел усадить ее на свою кровать и сунуть в руки стакан воды. Гермиона приняла стакан дрожащей рукой и посмотрела на Драко.

Тот именно в эту минуту, закусив губу, осторожно опускался на подушку.

— Ну Малфой! Ну ты-то куда опять скачешь? — прошипел Гарри и, к удивлению Гермионы, бросился помогать слизеринцу укладываться на подушку. А тот позволил себе помочь, даже не огрызнувшись в ответ. Все настолько плохо?

Поправив на Малфое одеяло, Гарри повернулся к Гермионе и неловко почесал затылок.

— Я пойду… Пэнси поищу, — сказал он и, оглянувшись на слизеринца, добавил: — Только он у нас в состоянии фарша, с кучей переломов и… Короче, двигаться ему нельзя.

— Поттер, — сказал Драко предупреждающим тоном.

Вышло бы более внушительно, если бы его голос не был таким слабым.

— В общем, ты за него отвечаешь, пока меня нет, — закончил Гарри, указав пальцем на Гермиону, и вышел за ширму.

Несколько секунд Гермиона смотрела на светлую ткань, вслушиваясь в шаги Гарри и негромкий голос мадам Помфри, которая его о чем-то спрашивала. Но бесконечно смотреть на ширму было невозможно, поэтому, задержав дыхание, она перевела взгляд на Драко. Тот смотрел в ответ настороженно и недовольно. Почти так же, как в тот рождественский вечер, когда она пришла все исправить. И у нее ведь получилось.

— Хочешь пить? — спросила Гермиона первое, что пришло в голову, и чуть приподняла стакан, к которому так и не притронулась.

Ее сердце при этом колотилось так громко, что было удивительно, почему по лазарету не гуляет эхо этого стука.

— Если только это не костерост, — очень серьезным тоном ответил Драко, и она, невольно улыбнувшись, понюхала жидкость.

— Пахнет водой.

— Мерлин, ну ты же волшебница, — едва слышно ответил он, демонстративно закатывая глаза. — То, что пахнет как вода, не обязательно является водой. Первый курс зельеварения.

— А то, что вещает с кровати с презрением истинного Малфоя, не обязательно является Малфоем? — приподняла она бровь.

Драко фыркнул, впрочем, тут же зажмурился, и у Гермионы сжалось сердце.

— Что у тебя сломано? — шепотом спросила она.

— Вероятно… что-то, — невразумительно озвучил он. — Мадам Помфри я, к счастью, пока не видел.

— Почему к счастью? Она может хотя бы обезболивающее дать. Хочешь, я схожу попрошу? — Гермиона с готовностью вскочила с кровати, чудом не расплескав воду из стакана.

— Нет! — воскликнул он, даже не дав ей договорить, и после паузы чуть слышно добавил: — Не уходи… пожалуйста.

Он смотрел так, что Гермиону накрыло жуткой неловкостью. Когда они все выяснили в ее комнате и она не знала, увидит ли его еще, поцеловать его, даже при всех, казалось правильным и естественным. Да и он тогда чутко отзывался на каждый взгляд, каждый жест. А что делать теперь с этим настороженным мальчишкой, она понятия не имела. Чтобы как-то скрыть смущение, Гермиона поднесла к губам стакан и сделала маленький глоток.

— Это точно вода, — заключила она.

— Ну, раз ты не упала замертво, можно и мне попить? — с серьезным видом спросил Драко.

Гермиона подошла ближе и осторожно присела на краешек его кровати, стараясь не задеть лежавшую поверх одеяла руку. На руке не было повязки, зато было несколько порезов и ссадина.

— Тебя попоить? — спросила она, и Драко медленно опустил ресницы, потому что кивнуть, видимо, не мог.

Чувствуя, что отчаянно краснеет, Гермиона перехватила стакан правой рукой и поднесла к его лицу, внимательно глядя на его губы, чтобы успеть убрать стакан, если вода польется мимо. Сосредоточившись на том, чтобы не пролить воду, она вздрогнула от неожиданности и подняла на него взгляд, когда он накрыл ее руку своей поверх стакана. Несколько секунд Драко смотрел ей в глаза, а потом сжал пальцы, заставляя ее повернуть запястье. Не понимая, что именно он делает, Гермиона, тем не менее, последовала за этим движением, чтобы ему не приходилось прилагать усилий. Ведь Гарри сказал про кучу переломов.

Когда до нее дошло, что Драко разворачивает стакан той стороной, к которой минуту назад прикасались ее губы, Гермиона замерла. Не отводя от нее взгляда, он сделал маленький глоток и чуть улыбнулся:

— Спасибо!

— Смотрю, ты не очень хотел пить, — растерянно произнесла она, немного сердясь на то, что он заставил ее покраснеть еще сильнее.

Или не сердясь. Она уже не понимала, что происходит в ее душе. Страх, скорбь, надежда, радость от их возвращения, ужас от того, что могло случиться и частично случилось, — все это смешалось в ней в такой клубок, размотать который она уже даже не надеялась.

Он все еще не отпустил ее, поэтому Гермиона перехватила стакан левой рукой и поставила его на тумбочку. Ее правая рука так и осталась в плену его пальцев. В этот момент она чувствовала себя самым счастливым и самым испуганным человеком в мире. Посмотрев на порезы на его кисти, она прошептала:

— Мадам Помфри занята. Хочешь, я уберу это, чтобы шрамов не осталось? Я умею.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся он. — Но мадам Помфри тут же почувствует, что кто-то колдует над ее пациентами, ворвется сюда, увидит, какой ты отличный колдомедик, и заберет тебя себе в помощницы. А Поттер оставил тебя присматривать за мной.

Он говорил медленно, перемежая слова короткими вдохами, и Гермиона разрывалась между дикой нежностью и сочувствием.

— Ей помогает профессор Люпин и, насколько я поняла, твоя мама. Так что вряд ли я буду ей нужна.

— Ты их видела? — тут же спросил он, сильнее сжав ее руку.

— Да. С ними все хорошо. Твоя мама долго была у тебя, но ты спал. Хочешь, я ее позову?

После раздумья он осторожно качнул головой.

— Пусть занимается теми, кому нужна помощь. А что с остальными?

— У профессора Снейпа, насколько я поняла, волшебный паралич. Но я читала, что это нестрашно. Он проходит сам, просто нужно время. Сириус Блэк… Впрочем, тебя, наверное, он не интересует… — волнуясь под его внимательным взглядом, Гермиона говорила, говорила и не могла остановиться.

— Интересует, — тихо сказал Драко, когда она запнулась.

— Он пока спит. Тебе, наверное, тоже лучше поспать. Во сне не будет так больно. Вообще, мой папа всегда говорит, что во сне хорошо выздоравливается.

Она окончательно стушевалась, потому что он смотрел так, будто хотел сказать что-то очень важное. И ей было немного страшно.

Наконец Драко чуть потянул ее руку на себя. Она собиралась сказать, что ему нельзя двигаться, что так он будет дольше выздоравливать и еще кучу прочей правильной ерунды, но вместо этого вновь последовала за ним, как в танце, чутко, повинуясь малейшему движению, чтобы ему было не так больно. Гермиона поняла, что он хочет сделать, за секунду до того, как это произошло, и ее окатило жаром.

Драко Малфой, глядя ей прямо в глаза, поднес их руки к лицу и коснулся губами ее пальцев. Это был очень короткий поцелуй: просто легкое движение губ, но он не убрал их руки, и теперь она чувствовала его теплое дыхание.

— Я очень боялась, что вы не вернетесь, — прошептала Гермиона, зажмуриваясь.

Ей хотелось сказать «ты», но он ведь не тот, кого можно обмануть. Она боялась за них за всех. Даже за Снейпа.

— У нас не было шансов не вернуться, — глухо сказал он, обдавая дыханием ее руку. — В нас верили.

Он снова коснулся губами ее пальцев, и Гермиона зажмурилась сильнее, чувствуя, как по щекам бегут слезы.

Наверное, главная трагедия Волдеморта заключалась в том, что он так и не понял: невозможно сломать того, в кого верят и кого очень ждут.

— Мисс Грейнджер, мистеру Малфою нужно принять лекарство.

Застигнутая врасплох Гермиона попыталась вскочить, но Драко не выпустил ее руку, и вышло так, что она резко дернула его за собой.

— Мисс Грейнджер! — воскликнула мадам Помфри.

— Драко! — Гермиона рванулась обратно, потому что он все так же держал ее за руку. Крепко-крепко. Ей было одновременно страшно оттого, что ему станет хуже, стыдно оттого, что их застали вот так, и жарко от осознания того, как сильно он сжимает ее пальцы, будто не может выпустить.

— Я в порядке, — прошептал Драко, зажмурившись.

Он скатился с подушки и теперь лежал вполоборота.

— Вам нельзя двигаться! Мисс Грейнджер, отойдите. Вы мешаете.

— Я не могу, — взмолилась Гермиона, указывая взглядом на их руки. Она вмиг позабыла о неловкости, потому что ему было больно, и все остальное уже не имело значения.

— Дети… — вдруг едва слышно произнесла мадам Помфри и устало покачала головой. — Какие же вы еще дети. Мерлин!

Она поставила лекарство на тумбочку и, направив палочку на Драко, осторожно переместила его в прежнее положение.

— Спасибо, — выдохнул он, не открывая глаз.

— Выпейте, Драко, — ласково сказала целительница и протянула ему стаканчик с лекарством. — Это обезболивающее зелье с добавлением слез феникса.

Драко распахнул глаза и посмотрел на нее мутным от боли взглядом, а потом сказал то, чего Гермиона никак не ожидала. Хотя нет. Ожидала, потому что, что бы там о себе ни думал этот глупый мальчишка, он был самым лучшим на свете.

— Это всего лишь переломы. Они заживут и так. Оставьте слезы феникса для тех, кому они действительно нужны.

По осунувшемуся лицу мадам Помфри скользнула усталая улыбка:

— Не волнуйтесь, Драко. Мы привыкли расходовать зелья рационально.

Гермиона взяла у нее стаканчик и поднесла к его губам.

— Пей — и будешь как новенький, — с улыбкой сказала она и шмыгнула носом, потому что, кажется, по лицу все еще текли слезы.

Мадам Помфри снова покачала головой и вышла, а Драко поднял на Гермиону взгляд и улыбнулся тенью своей прежней улыбки:

— У тебя будет минут пять-десять на то, чтобы убежать, пока зелье не подействует и я не стану как новенький.

— Не дождешься, — улыбнулась Гермиона в ответ и переплела свои пальцы с его.

Он медленно выдохнул и выпил зелье одним глотком.

— Время пошло, — прошептал он, закрывая глаза.

— Не дождешься, — едва слышно повторила Гермиона и, пользуясь тем, что он на нее не смотрит, коснулась его губ своими.

Сил ответить на поцелуй у него, конечно же, не было. Даже слезы феникса не действуют при таких повреждениях мгновенно. Но… это ведь Драко Малфой. Он всегда играет против правил. Его губы дрогнули, и мир вокруг Гермионы просто исчез на бесконечное мгновение. Оказывается, за несколько минут можно прожить целую жизнь. Если выбирать жить.