Чародейка (джен)

Мне хотелось бы верить, что Герда отыщет Кая.

Что не зря был тот путь через холод, беду и слезы.

И что Маленький Принц, тот рассвет позади оставив,

Не исчез, а вернулся коснуться капризной Розы.

Мне хотелось бы верить, что женщина с инеем в косах,

Просто так смотрит в синюю даль от немого причала.

Что она — дождалась. Просто стала немножко взрослой, —

Но когда-то мелькнул грэев парус на солнце — алым.

Мне хотелось бы верить, что пусто в гробу хрустальном -

Обручилась красавица с принцем холодным утром.

И что Золушка все же блеснула нарядом бальным,

А Елену когда-то не зря нарекали Премудрой.

Мне хотелось бы верить, что где-то одиннадцать принцев

Хоть за миг до беды, но успели рубашки примерить.

И из них ни один не остался навеки птицей!

Я не требую правды. Мне просто хотелось бы верить...

Пятна, вспыхивающие перед глазами, имели цвет крови, разбавленной водой.

Придя в сознание, Джайна обнаружила, что привязана к столбу. Судя по тому, как руки утратили чувствительность, она уже давно на них висит. Но первым чувством был не страх, а облегчение:

«Я не утонула», — подумала молодая женщина. — «Я— жива».

Память, вернувшаяся следом за сознанием, услужливо напомнила, что вовсе она никакая не Джайна, — зовут её Надеждой. Хрупкая сереброволосая девушка, сидящая на покрытом тонкой наледью полу, есть ни кто иной, как Темный Властелин, жаждущий её, Надеждиной, погибели.

Всё это почему-то не пугало. Сердце продолжало ныть, будто и впрямь оплакивало недавно утраченных отца, мужа и сестру.

— Что это было? — Хрипло спросила Надежда, взглянув на вампиршу.

— Откровение, — усмехнулась та. — Тебе не понравилось?

— А должно было?

— Честно говоря, откровения существуют отнюдь не для развлечения, — пропела древняя насмешница голосом звонким и чистым, словно у ребенка.

— Для чего конкретно было дано это?

— Чтобы ты вспомнила.

— Что именно?

— Свою прошлую жизнь. Свою прошлую смерть. И, конечно же — нашу тайну.

— Понятно, — кивнула Надя. — Ты полагаешь, что я и твоя умершая сестра-близнец, Джайна — одно и то же лицо?

— Лица-то у вас, как раз, разные, — очаровательно улыбнулась упырица. — Но суть, то бишь, душа — едины.

— Чудесненько! Мы, наконец-то вместе, после стольких лет и зим? — Саркастично процедила сквозь зубы молодая женщина. — Скажи, почему вместо того, чтобы устроить праздник по поводу семейного воссоединения, ты предпочла привязать меня к этому симпатичному столбику?

Горивэя насмешливо изогнула бровь:

— Потому, что собираюсь принести тебя в жертву.

— Вот те раз! Н-да. Вызывать меня черт знает, откуда; приносить кучу жертв; тратить колоссальное количество энергии на восстановление памяти о том, чего в моей жизни никогда не было и быть не могло, — все для того, чтобы в итоге укокошить? Сестричка, у тебя «того» крыша — поехала?

Надежда, прищурившись, в упор смотрела на снежную королеву здешнего края. Самое пакостное ощущение (или чувство?) — она знала её! Очень хорошо знала. Возможно, вовсе не случайно все её подруги отличались повышенной стервозностью?

— Что осталось в тебе от Джайны из Синего Леса, дочери Наривисса и Мореко Саян?

— Ничего, — честно ответила Надежда.

У Горивэи было множество улыбок: высокомерных и насмешливых, лукавых и обольстительных, вызывающих, дерзких, ласковых, колючих, игривых и кокетливых. Но странное движение губ, усталое и знающее, будто на них скрипел пепел Седой Вечности, и улыбкой-то назвать сложно.

Надежда и Горивэя пристально смотрели друг другу в глаза. Надежда чувствовала, как разум древнего демона просачивается в черепную коробку словно щупальца.

— Две тысячи лет я ждала тебя. — Произнесла вампирша. Она кружила рядом, изящно и хищно, словно акула; то приближаясь, то отходя. — Сначала надеясь разделить с тобой одиночество, полагая, что только утраченный двойник сможет спасти от беспощадного камнепада лет. Потом поняла, — Джайна умерла. По-настоящему. Я тешилась мечтой о мести. Мечтала подарить тебе эту ночь, морозную и бесконечную. — Горивэя тряхнула головой и водопад курчавых, цветом в снег, кудрей, взметнулся, будто подхваченный ветром. — Теперь я хочу только одного: покоя.

В памяти Надежды мелькали картины, накладываясь одна на другую.

Две всадницы несутся по осеннему лесу, комья земли летят из-под копыт: Горивэя и Джайна.

В следующий момент Надежда в машине стоит в многокилометровой пробке. Руки привычно ощущают бархатистую твердость послушного руля. Ярким пятном прорезает набученную влагой серость дня сигнал светофора.

Вот Джайна пересекает залу, в конце которой её ждет человек с вечно юным лицом. Серебристые волосы красивыми волнами лежал вдоль строгого ледяного лица. Отец протягивает к Джайне руки.

Маленькая Надя навзрыд плачет у гроба родителей. Наверное, с тех пор одиночество кажется ей более приятной перспективой, чем возможность потерять того, кого любишь?

Джайна обожает мужа, человека, вытащившего из неё душу, вырвавшего сердце, заставившего предать саму себя и закончить свои дни в вязкой трясине.

Надежда никогда ничего подобного не переживала. Её жизнь — это вечное выполнение долга. Спасать чужие жизни — снова и снова. Вне светового круга и хирургического скальпеля не жизнь, просто существование.

Два мира. Две жизни. Между ними ничего общего. Кроме души, прожившей их.

— Я не могу до конца поверить, что где-то в этом теле действительно живет частичка существа, проклявшего меня. — Шелестел голос Горивэи. — Джайна давно стала не то, чтобы легендой — легенда, это Рай. А она, моя маленькая сестричка, не более, чем тайна. Слишком моя, чтобы ею делиться с кем-то.

Голос Вэи звучал тихо, мелодично, невесомо — «музыка ветра».

— Теперь говорить об этом поздно, наверное? — Вздохнула Надежда. — Скажи, ты хоть любила его? Или он был очередным капризом?

Горивэя наклонила голову. Необыкновенно пышные длинные локоны водопадом потекли вниз.

Страха не было — только грусть. Не горе, неистовое и отчаянное, требующее утоления — спокойная, тихая, мудрая печаль. Изменить ничего не возможно. Никакому раскаянию, никакой любви не преодолеть расстояния, длинной в две тысячи лет — немыслимое количество дней, часов и минут.

То, что явилось Надежде в воспоминаниях и то, что стояло рядом, столь же рознились между собой, как чистая акварель и рисунок, нарисованный скупой тушью. Контур, — не более. Правда ли, что вампиры теряют душу?

— Не отсутствие души — проблема вампиров. — Засмеялась Вэя.— Мы не в состоянии утратить тело. Хочешь знать, на что это похоже? Снег и холод, бесконечные льды, серые призраки и пустая шелуха, в которую превращаются люди, когда выпиваешь их кровь. Вот и все. Ни солнца. Ни тепла. Ни любви.

— Ты ещё способна любить, Вэя?

— Я ещё помню о том, что это такое.

Две женщины стояли друг против друга: живая и мертвая.

— Ты должна вернуть Рая.— Сказала мертвая. — Согласись, два тысячелетия пролежать под гнетом тины — достаточное наказание за маленький адюльтер, что мы некогда с ним себе позволили? Что может быть ужаснее, чем невозможность вздохнуть полной грудью? Представить, что можно лежать на дне и не дышать тысячелетиями… Бр-р!

-Согласна, — кивнула Надя. — И с тем, что это ужасно. И с тем, что этому следует положить конец.

Во взгляде Вэи промелькнуло насмешливое сочувствие:

— Это действительно ты. Порывисто и необдуманно соглашаться на авантюру, последствия которой предугадать невозможно, — как же это на тебя похоже, Джайна! Даже перейдя из одного тела в другое, ты осталась прежней: уязвимой и глупой. Ох, Джайна, Джайна, — покачала головой вампирша. — Я вот, как видишь, изменилась гораздо больше. Но в одном мы по-прежнему солидарны, правда? Тебе ведь любопытно увидеть, каким он стал, наш Рай?

За то, чтобы чудовище никогда не смеялось, Надежда была готова отдать пять лет жизни. Как могут быть вполне мелодичные звуки столь отвратительны?

Приблизившись, вампирша обняла Надежду за талию, почти обвиваясь телом, как змея вокруг шеста — гибкая, холодная кобра.

— Трионский Змей — вот все, что осталось от некогда столь блистательного принца, — выдохнула она Надежде в ухо.

Горивэя усмехнулась краешками губ, отдаляясь. В том, как она перемещалась, плавно скользя по воздуху, ничего человеческого не оставалось.

— Ты готова добровольно сотрудничать?

Надежда закусила губу. Может быть, в Бога она не верила. Раньше. Теперь начинала сильно сомневаться в том, что её атеистические воззрения верны. Но в том, что существует зло, сомневаться не приходилось. В основе зла всегда лежит ложь, — мать демонов.

Горивэя давным-давно играет на стороне «левых», без которых «правых», конечно, быть не может. Но сути дела это не меняет — все, что принадлежит Злу, поведет ко Злу. Заключая договор со слугой Сатаны (Надежда допускала мысль о том, что понятие сие не более, чем аллегория, но все же), нужно понимать, кому после этого придется служить.

Но с другой стороны? С другой стороны Надежда знала, что должна. Должна Горивэе, должна Раю, о судьбе которого думать вообще было откровенно страшно. Сохранил ли он разум, обитая в этих болотах? Лежать на дне, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, под тяжестью ила, мутной воды, кишащей тысячами подобиями жизни, сохраняя способность чувствовать и мыслить?! Кошмар.

Надежда потрясла головой.

— Что ты хочешь сделать, Вэя?

— Я уже говорила: хочу вернуть Рая, снять проклятие и найти покой для моей души. Цель моя настолько благая, насколько ты только могла бы пожелать. Как в прошлой жизни, так и в этой.

Надежда усилием воли подавила тяжелый вздох. Верила ли она? Скорее всего, нет. Края истории не сходились, не стыковались, не сплетались. Правда заключалась в том, что вампирша желает освободить Рая. А раз Надежда, будучи Джайной, сумела его погрести, значит, по логике вещей, способна и извлечь?

— Так ты поможешь мне, Джайна?

Что-то в глубине души, в самом-самом дальнем уголке, не давало возможности отказаться.

— Я сделаю, как ты хочешь, Вэя. Ты ведь не сомневалась, что и так будет, правда?