Кто будет таким, как я? (джен)

Со мной — да и много с кем, если честно — достаточно часто случалось такое, что я долгое время не мог решиться на что-либо, от чего могло зависеть моё будущее, чего я боялся и ожидал одновременно, и что совершенно точно не могло пройти без какой-нибудь заминки. Так, летом после второго курса я ожидаемо откладывал разговор со своей роднёй, крайним сроком поставив свой день рождения. Не менее ожидаемо вышло и то, что так до последнего момента я и не смог на него решиться. Конечно же, почти каждый день я думал, что вот, ещё чуть-чуть подождать, выбрать нужный момент — и тогда должен появиться шанс убедить дядю в том непреложном факте, что разрешение для прогулок в Хогсмид мне всё же нужно подписать. И этот знаменательный момент так и не наступал, откладываясь на день, часок-другой, пару минуточек…

В итоге к дяде Вернону я подошёл непосредственно вечером перед днём рождения, когда семья уже собиралась спать. На следующий день я должен был поехать с мистером Петтигрю на Косую аллею, и если ничего не получится, то только тогда просить его помощи в этом нелёгком деле. Поэтому дальше откладывать было уже некуда, и оставалось только положиться на волю случая.

— Дядя Вернон, я хотел бы вас попросить… — голос меня не слушался, а потому речь выходила какой-то негромкой и невнятной, но ничего с этим поделать я не мог.

— Что тебе, маленький паршивец? — сразу же взъелся на меня дядя; слова он, тем не менее, явно разобрал.

— Знаете, в Хогвартсе с третьего курса студентов по выходным выпускают из замка… — начал было я, но дяде было насрать на мои слова — он даже не стал дослушивать.

— Рад за тебя, — отвернувшись, буркнул он и отправился было прочь.

— Подождите, — не смог сдержаться я, — но для посещения Хогсмида нам требуется разрешение от родителей и опекунов, — то, что мне ответят на это, я уже знал заранее, поэтому было самое время исправлять положение. — И я не хотел бы, чтобы вас с тётей потом отвлекали, спрашивая о том, можно ли меня выпускать из школы, и мешали бы работать… — тут я окончательно смешался и мог теперь только смиренно ждать ответа.

— Так… — начал дядя Вернон. — Значит, вас выпускают из школы, но только тех, у кого есть разрешение?

Я уже собирался было начать объяснять, вещать какой-нибудь бред про то, что всё на самом деле несколько сложнее, что никто так просто не оставит отсутствие разрешения, что всё это — пустая формальность, и именно отсутствие его разбирается тщательно и напрягает родителей — в общем, много какой чуши я собирался ему навешать на уши и открыл было даже рот, но дядя Вернон меня опередил.

— И значит, если моего разрешения у тебя, паршивец, не будет, то и тебе не дадут хулиганить и нарушать общественный порядок вне школы? — проявил он свою недюжинную смекалку. — И тогда тебе придётся сидеть в четырёх стенах, в то время как остальные гуляют, и ты тем самым избавишь нормальных людей от своих сумасшедших выходок? О-о-о, и каким, ты думаешь, будет мой ответ? — дядя плотоядно ухмыльнулся.

— Но дядя Вернон! — выкрикнул я в отчаянии, но не успел даже продолжить свою мысль — и надо признать, не только потому, что этой самой мысли ещё не сформировалось. Просто мой дядя продолжил говорить.

— Да я даже готов к тому, что меня отвлекут эти ваши ненормальные, — всё больше распалялся он, — и видишь, на какие жертвы мне приходится идти! — он воздел руки к небу. — И всё это ради того, чтобы нормальные люди могли жить, не опасаясь твоих выходок! Но я готов! — говорил дядя твёрдо, с видом идущего на смерть мученика. — Я готов на это пойти ради людской безопасности — и твоей собственной, кстати, — заметил он как бы между делом. — А если эти ненормальные вздумают прийти ко мне принуждать меня к чему-то, — он выпятил грудь, — что ж, я покажу им достойный отпор!

— Но они… — я уже и сам не помню, к какому здравому смыслу намеревался взывать — всё равно продолжить мне не дали. У дяди с тётей их хвалёная рациональность вообще начинала давать сбои, как только на горизонте вдруг появлялся я. В принципе, я даже со временем начал понимать, почему так происходило — или, по крайней мере, начал думать, что понимал это. Но если подумать, то с моими родителями дядя и тётя сильно повздорили и невзлюбили друг друга ещё до моего рождения, причём невзлюбили настолько, что эта неприязнь перенеслась на магов в целом, и даже на саму магию как способность. А потом эти же маги (как мне тётя рассказала уже чуть позже, когда сказки про автокатастрофу окончательно успели уйти в прошлое и забыться) подбросили младенца прямо под дверь холодной осенней ночью, не оставив тем самым никакого выбора, заставив выращивать нелюбимого племянника вместе с собственным сыном. И всё бы было ничего, не окажись этот племянник ещё и магически одарённым — для родственников это было как пощёчина, как плевок в душу, и каждое моё появление как бы служило для них таким вот своеобразным напоминанием, далеко не самым приятным. Так что побыть любимым племянником мне так и не было суждено.

Но если вернуться к тому моменту, то разговор на нём и закончился. Дядя развернулся и, не слушая более ничего, удалился от меня, бормоча что-то о ненормальных, о неблагодарном мальчишке и о том, что любое доброе дело встречает на своём пути препятствия. А возможно, и ещё о чём-нибудь — разобрать было сложно.

Нет, дальше-то я пошёл с тем же самым вопросом к тёте Петунии, которая скривилась при одном только виде моего лица поблизости от неё. С ней разговор, понятное дело, тоже не задался, и по тем же причинам. На самом деле он закончился ещё быстрее: едва тётя выслушала меня, как и без того вытянутое и кривоватое лицо и вовсе стало каким-то зигзагообразным, и ответ она едва ли не цедила. По смыслу получалось нечто вроде того, о чём мне говорил дядя Вернон, только со спецификой собственно тёти. Так основная часть моего плана (впрочем, можно признаться прямо: планом это назвать было сложно) потерпела сокрушительный провал, и тогда мне пришлось думать о запасных вариантах и переходить к ним.

Тем вечером, поднимаясь по лестнице в свою комнату, я задумался над тем, что видимо, потому я и попал на Хаффлпафф: ученик любого другого факультета добился бы своего в данной ситуации и только простой, как бревно, хаффлпаффец мог пролететь. Гриффиндорец бы добился своего настойчивостью, угрозами и вызовом, сделал бы жизнь родственников невыносимой, пока они не согласились бы подписать бумажку. Райвенкловец просто убедил бы дядю с тётей или договорился с ними, прибегнув к доводам разума и логики, которые дошли бы даже до таких предвзятых ко мне людей, как родственники. Слизеринец наверняка в подобной ситуации просо обманул бы их, обвёл бы вокруг пальца, как Рейнеке-Лис расправлялся со своими врагами. И только у меня, хаффлпаффца, оказалось недостаточно как смелости, как хитрости, так и ума, чтобы получить заветное разрешение, и только мне и оставалось, что идти спать несолоно хлебавши и встречать свой день рождения в грусти и печали — ни о каком праздничном настроении с такими вестями и речи быть не могло.

Комната встретила меня ставшей давно привычной пустотой — вещей у меня было немного, и места они почти не занимали. Когда-то в здесь хранились старые игрушки и вещи моего кузена, в то время как сам он жил в другой, более просторной и лучше обставленной комнате, но с тех пор, как я переехал из чулана, сменив таким образом место обитания, всё, что принадлежало Дадли, отсюда убрали. Подозреваю, сделали так специально для того, чтобы не оставлять меня наедине с игрушками их любимого дитятки, но я и не обижался — так было даже просторнее. Мебели там было тоже немного: всего-то кровать в одном из углов у двери, обычная, одноместная, правда, на взрослого человека. В другом углу — деревянный двухметровый шкаф с двумя дверцами, и чтобы достать до его верхних полок, мне приходилось забираться на стул. Тумбочка возле самой кровати, служившая мне заодно и в качестве стола, и… всё. Поскольку о книжном шкафе или книжных полках — и уж тем более об использовании книжного шкафа родственников — речи не шло, то все мои вещи, включая старые учебники, хранились в шкафу обычном. Просто приходилось сортировать внутри не только одежду, но и школьные принадлежности и учебники.

По поводу отсутствия стола я тоже не особенно огорчался, ведь у меня была гораздо более интересная и многофункциональная вещь — тумбочка. Главным — и, пожалуй, единственным, если сравнивать со столом или другими тумбами — её преимуществом были колёсики, с помощью которых я мог перекатить её в любое удобное мне место, и потому мог, например, поставить клетку с Брамой на стул (она всегда стояла либо на стуле, либо на тумбе — других мест не было). Мог сесть на кровать и передвинуть тумбочку так, чтобы было на ней удобно читать или писать. Именно писать я собирался и сейчас, а потому пошёл за пером, чернильницей и бумагой, а потом сел придумывать послание.

Письмо. Конечно же, предназначалось Сьюзен — в её здравом смысле я был уверен гораздо более, нежели в своём и, тем более, в сидовском. Тут, правда, возникали проблемы и с тем, что она была чистокровной, и с тем, что училась она тоже на Хаффлпаффе, а значит, если верить в глупые предрассудки по поводу факультетов (в которые никто не верит, но все на них ориентируются, включая меня тоже), тоже должна была быть бесхитростной и не умеющей из такой ситуации вывернуться. Нет, так-то можно было написать и какой-нибудь Гермионе, которая была не только магглорождённой, но и гриффиндоркой, — и получить взамен указания на то, что старшим перечить нельзя и что-нибудь ещё в том же духе, что в мои планы не входило. Это ещё не говоря о том, что я не общался с ней достаточно близко, чтобы иметь наглость лезть за советами. Или можно было написать какому-нибудь Нотту, тоже верно. Но тогда надо мной посмеялись бы, ничего дельного не предложив просто по незнанию жизни магглов. Или просто не ответили бы. Наверное.

Помимо здравого смысла, было у Сьюзен и ещё одно преимущество: тётя, которая её, в отличие от моей, действительно любила и помогала по мере сил. Кроме всего прочего, ориентировалась она и в маггловском мире (ну… по крайней мере, для волшебника — так хорошо ориентировалась же), и в магическом законодательстве. Последнее не было, по правде говоря, чем-то неожиданным — тётя Сьюзен была начальником Департамента Правопорядка, а потому для неё это был вопрос профессиональной компетентности. В принципе, можно было и не писать ничего, раз уж профессор Квирелл обещал обо всём позаботиться, если у меня возникнут проблемы, но проблема была скорее в том, что пока у меня не было этой бумажки с подписями, я очень беспокоился, ибо не хотел оставаться в замке, в то время как других выпускали на прогулку.

Самым сложным лично для меня было не обрисовать сложившуюся ситуацию — тут меня явно должны были понять — а намекнуть на то, что сову стоило бы покормить (по крайней мере, я надеялся, что прочитает Сьюзен его до того, как соберётся отпустить Браму обратно), а не отпускать голодной. Тут дело было скорее в моих с сычом взаимоотношениях. В принципе, кормёжка не является для сов чем-то обязательным — достаточно только выпускать их из клетки, чтобы они сами добывали себе пропитание. Тем не менее, от совиного печенья они обычно не отказываются и уплетают его с видным удовольствием, а лично у меня совиное печенье водилось довольно редко в силу хронической нехватки денег. В этом не было чего-либо критичного, но Браме такое положение дел не нравилось, о чём он не стеснялся мне время от времени намекать. Допустим, потребовать печенья — и обидеться, узнав, что его нет, и ещё некоторое время не планируется. В этом случае он мог начать, к примеру, приносить с охоты часть добычи хозяину. А если его не кормить ни перед отлётом, ни по прилёту… в общем, мне крайне не хотелось проснуться под утро от ощущения дохлой полёвки на щеке. Впрочем, как-то раз принёс он мне уже расчленённую им наполовину крупную лягушку… Когда-то в детстве, когда я и не подозревал о своём магическом даре, мечтал я, помимо других профессий стать зоологом или на худой конец врачом. Так вот, после того случая я очень, очень обрадовался, что мечты сбываются далеко не всегда, и что мне в итоге пришлось учиться колдовству, а не копанию в чужих внутренностях.

Вообще, с ним было неплохо: он всегда мог побыть как молчаливым слушателем, понимавшим суть разговора (как и все волшебные совы — иначе и совиной почты в её современном виде не возникло бы никогда), так и почти что собеседником, нехватку речевого аппарата компенсировавшим богатой мимикой. Ещё с ним можно было поиграться — почти как с котом, разве что физиология у сов несколько иная, нежели у кошек, и головокружительным прыжкам они обычно предпочитают полёты. Хотя есть вот нелетающие птицы, которые при этом не столько хорошо бегают, сколько именно прыгают. Точно есть — я об этом в какой-то книжке в школьной библиотеке читал. Правда, на картинках я их тогда так и не увидел, но это же мелочи.

Но так или иначе, отправив своё послание, я наконец успокоился и смог нормально заснуть, начав уже предвкушать вместо провала по убеждению родственников встречу с мистером Петтигрю и грядущий поход на Косую Аллею с целью отметить мой день рождения и закупиться к новому учебному году.

Встреча, как и год назад, произошла на пороге моего дома, и в этот раз тоже после ухода дяди Вернона на работу. Брама вернулся как раз непосредственно перед моим уходом, так что ответ я получить успел, а вот прочесть решил уже после возвращения, дабы не заставлять мистера Петтигрю ждать меня внизу. Поэтому в тот момент, когда я спускался и шёл к выходу, я больше думал, что же мне написали про мою проблему (да и не только), чем про то, какой же сюрприз мне приготовил друг моего отца на этот раз.

— Доброго утра тебе, Гарри, — оторвал меня от размышлений его голос, — и с днём рождения!

— Спасибо, мистер Петтигрю, — поблагодарил его я.

— А подарок по старой доброй традиции я тебе вручу ближе к концу празднования, — тем временем заявил он. — А теперь хватайся за портключ, и мы перенесёмся, наконец, в подобающее для приличных волшебников место.

Видимо, всё-таки, неприязнь Дурслей к волшебникам была взаимной — или это просто у мистера Петтигрю не сложились с ними отношения настолько, что он не желал задерживаться здесь более. Хотя Квирелл вот тоже испытывал к моим родственникам явно не нежные чувства и особенно с ними не церемонился.

— Кстати, в этом году я снова иду с тобой покупать учебники вместо профессора Квирелла, — вспомнил о нём и сам мистер Петтигрю. — А заодно и чего-нибудь вкусненького прикупим, — улыбнулся он, протягивая мне носовой платок, который и должен был, по всей видимости, перенести нас ко входу в Дырявый Котёл.

— А рассказывал ли я тебе, Гарри, откуда Дырявый Котёл получил своё название? — продолжал он вещать, в то время как я справлялся с последствиями путешествия с помощью портключа. — Ты же знаешь, что это заведение далеко не всегда носило такое название? — судя по всем, от меня ожидали ответа.

— Нет, не знал, — честно признался я. — А это такая интересная история?

— О-о-о, этот в высшей степени познавательный рассказ мне довелось услышать буквально на днях от волшебника, чья подкованность в подобных историях не оставляет никаких сомнений. — Я тем временем оправился от ощущений, и мы уже шли к заветному тупику, который должен был вывести нас в настоящий волшебный мир, под аккомпанемент обрывков разговоров в баре и речи мистера Петтигрю. — Так в разговоре сразу можно понять, что человек заслуживает исключительно уважение и доверие, и к его словам стоит прислушаться, равно как и то, что не каждый, к сожалению, этого достоин. Вот ты, Гарри, — повернулся он снова ко мне, — думаю, вырастешь именно в такого храброго, бесстрашного, и что самое главное, благонадёжного и благонравного человека, каким был твой отец…

— Спасибо, — несколько смутился от похвалы в мой адрес от мистера Петтигрю я. — Но что же это за история?

— Так эта история… — наверное, он мог бы по второму разу рассказать о благонравных людях, но тоже стушевался под моим взглядом и перешёл непосредственно к самой истории. — Когда-то, давным-давно, ещё в достатутные времена, когда этот паб только был построен, он носил название Полный Котёл. Это было давно-давно, веке в пятнадцатом, наверное. Ну или в шестнадцатом, — уточнил он. — Во всяком случае, мне это доподлинно неизвестно, но ты же, Гарри, представляешь, что даже скрытое от глаз, пусть и где-то во тьме веков, всегда можно попытаться восстановить. Конечно, не каждый сумеет пройтись по узкой тропке исторических намёков или документов, как настоящие магоисторики… — мистера Петтигрю снова начало заносить, и потребовалось снова напомнить ему вернуться к рассказываемой истории.

— Как я уже говорил, — продолжал он, повторяя все едва ли не сначала, — изначально бар назывался Полный Котёл, и служил он местом, где собирались волшебники со всего Лондона. Тут секрет прост: он был единственным магическим пабом во всём городе, и этот в высшей степени достопримечательный факт приносил ему массу клиентов, и котёл всегда был полон, — он усмехнулся, довольный собственной шуткой. — Поговаривали, что даже магглы из числа тех, что посмелее, заходили испробовать местной экзотики. А возле самого бара вырос в итоге целый переулок, состоявший из волшебных домов. Да, Гарри, — сказал он как раз в тот момент, когда мы оказались перед заветной стеной, — это был как раз Косой переулок.

— Конечно, в то время, — говорил мистер Петтигрю, касаясь палочкой нужного кирпича, — он был совсем небольшим, и волшебники жили много в каких местах внутри Лондона и в его пригородах, но уже тогда это было крайне перспективным местом для основания Магического квартала. К тому же, — мы вошли и я обвёл взглядом ставшие уже знакомыми старинные дома, открывшиеся моему взору, — уже тогда отношения между магами и магглами были довольно напряжёнными и со временем отнюдь не улучшались.

— Но разве это должно было хорошо отразиться на волшебном пабе? — удивился я.

— Ну… — мистер Петтигрю только развёл руками, — это безусловно важный и своевременный вопрос, показывающий, что ты начинаешь проникать в самую суть происходящего, скрытую от беглого взгляда невежды и открывающуюся лишь пытливому исследователю… — на этот раз он осёкся и продолжил историю сам. — В общем, Полный Котёл нормально переживал сложные времена, и даже Великий лондонский пожар его не затронул. Но в итоге отношения с магглами всё ухудшались, а волшебники стали селиться в одном месте. Вам, кстати, об этом ещё расскажут на истории магии, — напомнил мне он. — А потом и вовсе пришлось принять Статут, огородившись от обделённых магией людей. В те смутные дни, хоть в Англии и не было такой ярой охоты на ведьм, как в какой-нибудь Испании, но волшебник не мог чувствовать себя в безопасности в городе вне магического квартала, и иногда ему приходилось скрываться как можно быстрее. И именно в тот период и придумали такое ограничение на вход в Косой переулок. Куда теперь стало возможно зайти с главной улицы только через паб, как и мы с тобой, — назидательно сказал мистер Петтигрю.

— То есть эта стена стоит в переулке со Статута? — уточнил я.

— Именно, и во многом именно она, — объясняли мне, — делает паб культовым местом до сих пор. Но дело не в этом, дело в том, что волшебник, за которым гнались, мог забежать в паб, и преследователи больше не могли его отыскать. Он утекал, как вода сквозь сито. Поэтому Полный Котёл стали называть дырявым, а со временем прозвание так закрепилось, что очередной хозяин просто переименовал заведение.

— Потом уже, — он продолжил, чуть переведя дух, — ставший «дырявым» Котёл тоже скрыли от маггловских глаз, да и сами магглы стали забывать волшебников, но название и функция контроля прохода в Косой переулок за этим местом так и остались, — на этих словах история завершилась, и мы отправились за покупками.

Поскольку я выбрал себе новые предметы для изучения, то в этот день неожиданно для себя обнаружил, что, оказывается, если собрать всю нужную литературу в одну кучу, она становится достаточно тяжёлой для тринадцатилетнего меня. В последний раз я такое ощущал в одиннадцать лет, когда закупался в Хогвартс впервые. Сейчас, перед третьим курсом, менять приходилось всё, за исключением котла и питомца, и потому вес очень даже ощущался — благо, нёс его в основном мистер Петтигрю. Я же, шагая рядом и вполуха слушая его рассуждения, сам почему-то подумал о том, что лето у меня с момента поступления в Хогвартс, стало делиться на две половины, чётко разделяемые днём моего рождения, когда я по традиции посещал Косой переулок и покупал учебные принадлежности на следующий год. Условно говоря, лето делилось на скучную и интересную половину. На самом деле, особенно интересными не были обе, но между собой они в значительной мере различались. Первую половину я обычно сидел угрюмым сиднем, изредка делая вылазки на прогулки в парке, повторяя от безделья прошлогодний материал и читая маггловские книжки, а во второй добавлялись новые учебники к следующему учебному году. Не могу сказать, что когда-либо особенно любил чтение или изучение нового материала по учебникам, но со скуки увлечёшься и не таким. Так обстояло дело и со мной, но всё же учить нечто новое было в разы интереснее, настолько, что именно этот факт делил пополам моё лето.

Тем временем мы под аккомпанемент рассказов, а скорее, рассуждений мистера Петтигрю купили всё, что было мне нужно, и сели перекусить — или празднично пообедать — в кафе Фортескью, где заказали себе сразу по несколько десертов к чаю. Если характеризовать друга моего отца по разговорам с ним, то его смело можно было назвать мастером отступлений от заданной темы. Только начав говорить по делу, он непременно в определённый момент сбивался на то, как должен вести себя правильный, благонравный волшебник, как характеризует кого-либо то или иное действие, какой глубинный смысл и подтекст на самом деле может скрываться в совершенно незаметной на беглый взгляд детали и прочее, и прочее. Я не знал и до сих пор не знаю, было ли это врождённой и потом прогрессировавшей болезнью, а может, у него в жизни случилось нечто эдакое. Ещё в качестве варианта можно было рассмотреть то, что такое его свойство стало приобретённым после работы в Министерстве. И в это время, прямо в процессе поглощения яблочного пирога с мороженым, мне отчего-то представилось, как Гермиона, будучи заучкой, поступает после окончания Хогвартса на работу в Министерство, и там с ней происходит нечто подобное… После особенно яркого представления её речи про то, что освобождение домовиков — долг каждого благонравного и добропорядочного волшебника и лирического отступления на тему благонравности (в отступление на тему нелёгкой жизни домовых эльфов я бы ещё поверил) яблочный пирог попросился изо рта наружу, но я сумел себя побороть. Но нет, если работа и правда так влияла на чиновников, то становилось понятно, отчего некоторые достаточно уважаемые и умелые маги Министерство, мягко говоря, недолюбливали.

Собственно, посиделками в кафе наша встреча, по сути, и закончилась. Дальше оставалось всего ничего — вернуться обратно к дому. На этот раз я позволил мистеру Петтигрю (а точнее, попросил его, когда он в какой-то момент замешкался) доставить меня прямо в Литтл-Уингинг, так что вскоре я стоял и приходил в себя после поездки на Ночном Рыцаре. Рядом примерно тем же самым занимался и мой сопровождающий.

— Ух! Отвык я от такого, Гарри, — сказал он, переводя дух, — прежде, чем мы расстанемся, я должен отдать тебе не только твои вещи, но и специально припасённый по такому торжественному поводу подарок.

С этими словами он начал расстёгивать свой чемоданчик, да так и остановился только на одной его стороне, после чего засунул руку внутрь. А после я стал свидетелем того, как работают правильно наложенные пространственные чары. За кистью мистера Петтигрю, державшей конец древка, из чемодана показалось само это древко метлы, а следом и вся она, во всей своей красе. Это было настолько неожиданно, что я даже не знал, как мне его отблагодарить за подарок.

— Ты писал, что тебе приходится летать на одолженной у кого-то метле, — торжественно говорил мистер Петтигрю, — и я понял, что меньшее, что я могу сделать для сына своего школьного друга — это подарить ему метлу. Думаю, твой отец, — пояснял он тем временем, — не одобрил бы то, что его сыну приходится летать на чьей-то метле, поэтому от всего сердца презентую тебе данную модель.

Пока я рассматривал доставшееся мне чудо, бормоча при этом бессвязные слова благодарности, мистер Петтигрю продолжал объяснять:

— Это Серебряная Стрела, модель ныне больше коллекционная, нежели спортивная. Конкретно эта выпущена где-то в декабре двадцать шестого года — сейчас я достану документацию — и является потому одной из первого десятка удачных моделей мётел изготовившего её мастера. Ты мог бы возразить, что по современным меркам эта метла уже должна была несколько устареть, но я достал её тебе не только в отличном состоянии, но и, что не менее важно, доработанной одним хорошим умельцем, так что сейчас она даже лучше оригинала. Да и сам же понимаешь: перед друзьями и девчонками лучше летать на коллекционной модели, чем на какой-то из стандартных, пусть и новых.

Мне не оставалось ничего кроме как снова рассыпаться перед ним в благодарностях за такой раритет, хоть я и не понимал, почему эта метла должна быть лучше, чем хорошая новая модель.

— На самом деле, Гарри, — прервал поток моих благодарностей мистер Петтигрю, — я хотел изначально купить тебе более современную и потому более обычную метлу, но в один прекрасный момент у меня по знакомству — ну и по работе, не без этого — появилась возможность почти ни за что приобрести такую вот модель, и я сразу же подумал о тебе. Она должна подойти и для игры, и для того, чтобы перед девчонками покрасоваться, — подмигнул он мне. — Но справедливости и честности ради — а я стараюсь быть исключительно честным и справедливым волшебником — мне следует заметить, что она не обошлась мне в баснословную сумму, так что можешь не стесняться подобного подарка и брать его смело. К тому же, повторюсь, это просто моя обязанность перед тобой как перед сыном моего лучшего друга Джеймса, подарить его сыну правильную метлу.

В итоге я всё равно ушёл домой в растроганных чувствах, очень обрадованный подарком, а окончательно оправившийся от путешествия на Ночном Рыцаре мистер Петтигрю собрался возвращаться обратно. Забавно, но намёк на то, как именно ему досталась эта метла, я понял уже позднее, когда задумался над этим фактом на трезвую и холодную голову. Впрочем, мне ли его за это судить, тем более что метла и правда оказалась замечательной. И что тоже немаловажно, документация на неё тоже грела мне сердце.

Дома меня ожидало вечно вытягивающееся в недовольной гримасе лицо тёти Петунии, моя комната, в которую я и понёс се свои свежеприобретённые пожитки, Брама, терпеливо дожидавшийся наконец-то купленного совиного печенья, и так и не прочитанный ответ от Сьюзен, увидев который, я понял, что так и забыл спросить совета у мистер Петтигрю по поводу того, как же мне решать проблему с родственниками и их подписью на разрешении мне посещать Хогсмид по выходным. Это, конечно, не могло меня не задеть, но праздничного настроения не испортило, так что я выдохнул и с нетерпением распечатал конверт достал из него письмо, успешно игнорируя нечто постороннее внутри него.

«Дорогой Гарри! — говорилось в нём. — Я посоветовалась с тётей по поводу твоей проблемы, и у меня для тебя есть известия скорее хорошие, чем плохие. Дело в том, что это разрешение контролируется только для детей волшебников, чьи родители могут проверить, покидает их ребёнок территорию Хогвартса или нет. В случае с магглами разрешение вряд ли является обязательным, потому что магглы прав в нашем мире почти не имеют. Посему тётя рекомендует тебе поговорить с преподавателем, который приходил за тобой к твоим опекунам, и попросить помощи у него, уже в начале учебного года, или же этим летом, когда он должен прийти в очередной раз. Он не должен отказать в помощи. От себя же я поздравляю тебя с днём рождения и желаю, чтобы всё у тебя закончилось хорошо. В качестве подарка высылаю тебе этот вот набор писчих перьев — он прилагается к письму и находится внутри конверта. Ещё раз желаю тебе удачи, увидимся в школе. Твоя Сьюзен».

Действительно, в конверте оставался лежать именно набор перьев, подарок от Сьюзен. В этот момент подумалось, что очень в тему был бы прилетевшие другой совой чернила в качестве подарка от Сида и свитки пергамента от Рейи. Тогда у меня определённо оказался бы собран полный набор для письма.

Наверное, именно в этот момент я по-настоящему поверил, что всё разрешится хорошо, что в Хогсмид меня в итоге выпустят, и что с мы с друзьями там ещё погуляем. Вся нервозность последних дней окончательно уходила на второй план, и я снова становился счастливым.

Оставался ещё месяц до долгожданного возвращения в школу Дела складывались просто замечательно.