Кто будет таким, как я? (джен)

Грязный паб представлял собой весьма странное зрелище. Странность его заключалась не только в толстом слое пыли на подоконниках, грязных окнах и серых занавесках, в кривых, некогда разноцветных, стульях, в шатких столах. Она чувствовалась в людях. Они, казалось, пришли, чтобы наблюдать. Почти все столики были заняты одинокими людьми, которые внимательно следили за происходящим, словно ждали чего-то, словно по условному сигналу были готовы сорваться с места. Тому, кто зашел сюда случайно, должно было стать не по себе. Но Северус Снейп был частым посетителем в "Кабаньей голове". Он, как и другие, наблюдал.

В этом пабе, при желании и должном умении, можно было купить и продать необходимое, найти соратников для не совсем законного дела. Постоянных посетителей знали в лицо. И Северус знал: чтобы достать редкие ингредиенты для зелий — нужно обратиться к старику, что сидит у самого дальнего окна справа. Общаться с остальными ему не приходилось.

Северус уже собирался уходить, сделав свой заказ, когда услышал знакомый и нелюбимый с детства голос.

— Сибилла, подождите меня в самой первой комнате на втором этаже...

Снейпу никогда не доводилось останавливаться в комнатах ни в "Кабаньей голове", ни в "Дырявом котле". Ему казалось, что такие места пользуются популярностью лишь у любовников, не знающих, где провести ночь. Удивившись, Северус все же решил проследить. Благо, до сих пор он остался незамеченным, да и стоял сейчас довольно близко к лестнице, и мог проскочить на второй этаж перед Сибиллой, набросив на себя по дороге дезиллюминационные чары.

Затаившись в узком проеме у лестницы, Северус поморщился, когда мимо него прошла женщина в огромных очках и нескольких теплых накидках, от которой заметно пахло дешевым одеколоном и хересом. Сибилла оставила дверь приоткрытой, но рассчитывать на удачу не приходилось. Наверняка, Дамблдор не только закроет дверь, но и набросит кучу различных чар от прослушки.

Не успел еще Снейп понять, зачем ему все это нужно, за дверью комнаты послышался сильный кашель, после которого Сибилла заговорила хриплым басом:

"Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда... рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца..."

Северус подпрыгнул от неожиданности и попятился назад, едва не скатившись с лестницы. Эта Сибилла была определенно ненормальной! Но отчего-то от ее слов стало не по себе. Вроде бы бред, но... слушать ее разговор с Дамблдором как-то перехотелось. Северус представил, как доносит Темному Лорду, что подслушал какую-то ерунду и получает насмешку в лучшем случае, Круцио — в худшем. Нечего здесь терять время.

Оставаясь под чарами невидимости, Снейп спустился на первый этаж, когда Дамблдор общался с барменом.

— В военное время трудно найти хороших преподавателей. У меня два вакантных места, Слагхорн тоже хочет уволиться и уехать из Британии. Еле удалось его уговорить остаться хотя бы на год.

— Отмени прорицания, будет меньше проблем, — усмехнулся бармен.

— Не будет, Аберфорт. Люди всегда стремятся знать свое будущее. Пусть лучше дети пытаются его узнать под присмотром преподавателя.

— Под присмотром этой жабы?

— Она внучка известной прорицательницы Кассандры Трелони.

— И после Кассандры в их роду дара ни у кого не наблюдалось.

Дальше Снейп не слышал разговор. Он выбежал на улицу, вдохнул воздух, которого почему-то стало не хватать, и прислонился к стене паба. Простояв так пять минут с закрытыми глазами, Северус аппарировал, все-таки решив рассказать о подслушанном Темному Лорду.

* * *

— Лили, послушай, это важно...

— Если это важно, то говори. Ну же, — Лили скрестила руки на груди, стоя у порога своего дома. Впускать Снейпа она не собиралась, даже несмотря на то, что Джеймса не было дома.

— Я не смогу тебе сказать, пока ты не принесешь Непреложный обет. Потому что я... Да я хочу жить, черт возьми!

— Если ты решил помочь Ордену, то можешь идти сразу к Дамблдору. Это будет правильнее. Если ты пришел покрасоваться передо мной и показать, на какой шаг ты готов пойти и какую ценную информацию предоставить, и считаешь, что я должна оценить этот ход, то ты ошибаешься. Я не оценила! Убирайся!

— Лили...

— Убирайся!

Лили захлопнула дверь перед носом Снейпа. Некоторое время он постоял у порога, после чего аппарировал к себе домой. Только поздним вечером он понял, что совершил ошибку. Нужно было начать разговор с того, что это касается ее сына, ведь тогда бы она, как мать, обязательно его выслушала. С этой мыслью и желанием снова отправиться к Лили утром, Снейп и лег спать.

Но утром было уже поздно. «Ежедневный пророк» был доставлен точно по расписанию, на первой странице Снейп увидел подзаголовок: «Семья Поттеров стала жертвой очередного нападения Пожирателей смерти».

* * *

Вечером того же дня, когда Снейп запивал свое горе огневиски, в окно его, ненавистного с детства дома постучала сова. Проклиная сову и покачиваясь, Снейп поднялся из кресла со второй попытки, подошел к окну и открыл его. Свежий ночной воздух был приятным, а птица казалась какой-то нелепой. И кто вообще ему может писать?

— Ладно, давай свое письмо, — Снейп неаккуратно отвязал письмо от лапки так, что сове, должно быть, стало больно. Она тут же ущипнула его за палец и поспешила улететь.

— Вот же сука пернатая! Б.Л. Это еще кто?

Снейп вернулся в кресло, которое покинул минуту назад, разорвал конверт и, сощурив глаза, которые отказывались читать мелкий текст после выпитого огневиски, все же смог понять, что ему пишут:

«В полночь в поместье Лестрейнджей. Это важно! Б.Л.»

— Белла... и что тебе от меня нужно?

* * *

— Мы все заметили, что метки на руках постепенно светлеют. И теперь уже глупо отрицать, что это значит только одно... — Беллатрикс гордо подняла голову и осмотрела всех присутствующий. — Нам нужно решить, что мы будем делать.

— Сматываться, что еще, — сказал кто-то из дальнего конца стола.

— Я так не думаю, — возразил Люциус Малфой.

— Я тоже, — согласилась Беллатрикс. — Пока лучше не предпринимать ничего. Еще несколько недель, по крайней мере. У нас будет время подумать и принять окончательное решение. Сейчас лучше, чтобы никто не знал о Его исчезновении.

— И что нам делать эти несколько недель?

— То же, что делали до этого. Чтобы отсутствие нашей активности не было подозрительным, можно устроить несколько незначительных стычек с орденовцами, но постараться не нарываться на авроров.

— Какая разница? — спросил Крэбб.

— Если ты ее не видишь... Аврорат — структура министерства, а Орден Феникса — такая же неофициальная организация, как мы. Если ты не в состоянии понять разницу между пьяным мордобоем в баре и преступлением против чиновника, то мне нечего тебе объяснять.

— И какие стычки нам устроить?

— Да любые. Устройте разгром магазина той грязнокровки-портнихи из Хогсмида, или сами придумайте что-нибудь.

— Ага, пока мы будем вам подыгрывать, вы скроетесь из страны, а нам отвечать, — усмехнулся Макнейр.

— Ты полагаешь, мы бросим все: свои дома, дела, счета, только чтобы скрыться? — усмехнулся в ответ Рудольфус Лестрейндж. — Тогда к чему было все это? Мы пытались бороться потому, что хотели сохранить то, что имеем. Не для развлечения, не для того, чтобы все бросить и просто уехать.

— Если станет ясно, что продолжать нашу деятельность бессмысленно, я сообщу об этом. Пока же мы постараемся найти Его или понять, что с Ним могло произойти.

Крутившийся в головах у многих вопрос, зачем вообще Его искать, никто так и не решился озвучить. Как не сказал никому и Снейп о пророчестве, как возможной причине исчезновения Лорда. Ведь тот сам просил его не говорить никому.

* * *

По Косой аллее, странно оглядываясь, шли несколько магов. Прохожие сторонились их, многие старались уйти, кто-то закричал. Женщина с густой каштановой шевелюрой почему-то не засмеялась в ответ убегающему, а именно такой реакции от нее можно было ожидать. Казалось, она удивилась этому, посмотрела на хмурое небо и улыбнулась чему-то своему. Вслед за ней улыбнулся и светловолосый мужчина, после чего упал на колени и засмеялся.

— Не двигайтесь! — перед волшебниками аппарировали несколько человек.

Женщина с густой шевелюрой бросила на землю палочку и подняла руки, показывая, что в них ничего нет. Следом за ней это сделали остальные, а тот мужчина, что был на коленях, просто поднял голову.

— Схватить их! — скомандовал человек с искусственным глазом.

Никто не оказывал сопротивления, только женщина так и продолжала улыбаться, повторяя шепотом: «Свобода!».

С чего бы начать? Пожалуй, с того момента, как моя жизнь внезапно изменилась. Право, до этого со мной не происходило ничего особенно приятного — того, о чём стоило бы вспоминать. Жизнь была скучной, рутинной и безрадостной, — и что особенно обидно, — без малейшей надежды на изменения. Но, как оказалось, невероятное все же может произойти... или оно было вероятным?

Зовут меня Гарри Поттер, и в раннем детстве я остался сиротой. Ну как в раннем — в младенческом, по сути, возрасте. Приютили меня родственники по материнской линии, — и здесь необходимо заметить, что сердобольными они отнюдь не были, и вообще ничем хорошим, по моему мнению, не выделялись. Худая и абсолютно невыразительная тётя Петуния и дядя Вернон, напоминающий по комплекции моржа, держали меня то ли в качестве мальчика на побегушках, то ли как прислугу. По факту, получалось нечто среднее, никакое, как и вся моя жизнь. Жил я в чулане под лестницей, питался наиболее дешёвой частью покупаемой пищи, одет был в обноски, а взамен предоставлял свои услуги в качестве повара при приготовлении несложных блюд, посудомойки, газонокосильщика и просто мальчика, способного выполнять любые несложные поручения. А заодно являлся главным развлечением для родного сына моей приёмной семьи, Дадли Дурсля, пошедшего в отца в плане габаритов, и являющегося откровенным мудаком в плане воспитания и отношения к окружающим. Моё мнение, естественно, не учитывалось никогда и ни в чём. Я думаю, этого вполне достаточно для начала, чтобы самую малость заглянуть в мою жизнь до судьбоносного дня, и чтобы немного лучше представить последующие события и моё восприятие этих событий.

Тот странный день, когда всё изменилось, сохранился в моей памяти навсегда. Это произошло утром, когда дядя Вернон ещё не успел уехать в свою фирму на какое-то важное совещание, но как раз в это время собирался покинуть дом. Он уже прощался с женой, как вдруг раздался звонок и ему пришлось открыть дверь неожиданному гостю. Некоторое время они беседовали о чём-то, я мог их видеть из гостиной, но не разбирал, о чем они говорят. Под конец дядя Вернон просто взорвался от негодования:

— Нет! Что за чушь! Не бывает никакого волшебства, убирайтесь прочь! Я не подпущу вас к мальчишке!

Я подумал, что это, наконец-то, кто-то решил пожаловаться на проделки Дадли, который никогда не был образцовым ребёнком. Правда, причём здесь волшебство? Вряд ли Дадлик мог сотворить что-нибудь эдакое, необыкновенное. Но как выяснилось практически сразу, начинать надо было с совершенно других догадок. В прихожей вспыхнул яркий столп пламени, дядя Вернон с визгом отскочил на несколько метров и съёжился в страхе, а я смог разглядеть незнакомца, в мгновение потушившего пламя так, что оно исчезло, не оставив никаких следов, словно и не было ничего. Незнакомец оказался немного моложе моих опекунов. Он мне показался довольно красивым. Одет он был почему-то в сорочку, какие я видел до этого лишь в старых фильмах, брюки и шляпу-котелок, отчего выглядел весьма экстравагантно. Он был довольно высоким, а в чертах лица проступало что-то арабское, впрочем, тогда я не приглядывался, и это наблюдение сделал, скорее всего, уже позже.

— Вот видите, очень даже бывает. Правда, соседям и прочим знакомым я бы не рекомендовал об этом рассказывать, полагаю, не стоит объяснять, почему. Гарри — волшебник, и при отсутствии соответствующего обучения, он скоро станет опасен для окружающих, а потому, увы, но мне необходимо с ним поговорить.

Дядя к этому моменту слегка отошёл от шока и, весьма вероятно, попытался бы поспорить, но тётя Петуния кинулась объяснять Вернону, что «она же говорила», что нельзя доводить дело до проблем с «этими ненормальными», семья, действительно, может пострадать, поскольку «все там сумасшедшие». Ее речь оказалась достаточно убедительна, чтобы дядя согласился, крича: «Забирайте этого ненормального и делайте с ним, что хотите». Возможно, на его столь быстрое решение повлияло и то, что он опаздывал на совещание, о важности которого говорил весь прошлый вечер. Поэтому почти сразу после этого он вылетел из дома, хлопнув дверью. На крик выбежал Дадли, которого Петунье пришлось силой загонять обратно на второй этаж. В тот момент концентрация хаоса в прихожей достигла своего апогея, и я почему-то решил, что самое время выйти из относительно спокойной гостиной. Незнакомец сразу позвал меня по имени. Я не стал приглашать его в дом, знал, что не имею на это права. Поэтому первый наш разговор состоялся в прихожей, хоть мне и было неловко от этого.

— Итак, здравствуй, Гарри. Меня зовут профессор Квиррелл. Для начала я хотел бы узнать, прочитал ли ты письмо из Хогвартса.

— Здравствуйте. Простите, какое письмо?

Здесь надо сделать маленькое отступление. Дело в том, что я немного лукавил и про наличие письма всё же знал. Оно было доставлено предыдущим утром вместе с остальной почтой, и стало для меня такой неожиданностью, что я просто стоял и смотрел на него, вместо того, чтобы спрятать. В итоге письмо отобрали до того, как я его вскрыл, порвали на мелкие кусочки и сожгли, из чего я сделал вывод, что оно было важным для меня. Содержимое осталось тайной, но я знал, что отправили его из неизвестного мне Хогвартса.

— Это нехорошо. Но я догадывался, что такое может случиться. Поэтому у меня есть с собой копия, — профессор Квиррелл протянул мне такой же конверт, какой я видел вчера утром. — Прочитай. После этого ты захочешь как-то выразить свои эмоции: восторг, неверие. Но я бы попросил этого не делать, пока я не проясню некоторые моменты.

Так он вручил мне письмо из Хогвартса. Сейчас для меня нет ничего удивительного в том, что собой представляет пригласительное письмо первокурснику: список необходимого оборудования, одежды, учебников, некоторые правила — в конце концов, всё это не так важно, что сейчас, что в тот момент. Важным было то, что я был зачислен в школу чародейства и волшебства. Честно сказать, пригласи меня в тот момент учиться в любое сколько-нибудь приличное учебное заведение, я бы прыгал от счастья, поскольку младшие классы я тем летом закончил, и Дурсли определили меня в государственную среднюю школу Литтл Уингинга, которая считалась весьма неблагонадежным местом, и почти все приличные люди в городе отдавали детей в частные школы. Я уже говорил, что у меня замечательные родственники? Дадли-то они устроили в престижный пансион, который окончил дядя Вернон. До сих пор интересно, как он смог пройти вступительные испытания. Впрочем, неизвестно, что было бы худшим для меня: пойти в государственную школу или учиться вместе с Дадли, поскольку его развлечения относительно меня не отличались ни большой разнообразностью, ни особой гуманностью, и заканчивались, как правило, использованием меня в качестве мальчика для битья, если мне не удавалось сбежать. Это не считая мелких подстав, которые влекли за собой наказание родственниками. Так что со сменой школы незнакомец попал в яблочко, если хотел произвести на меня положительное впечатление. Сложность заключалась в том, что школа оказалось именно школой чародейства и волшебства.

Приглашение в Хогвартс недвусмысленно намекало, что я, оказывается, чародей и волшебник. Это само по себе должно насторожить любого, даже ребёнка без нескольких дней одиннадцати лет, а в моём случае это было еще и самой заветной мечтой. Ну, после карьеры супергероя, конечно. В то, что твоя заветная мечта вдруг начинает исполняться... нет, в такое не сможет поверить никто. Слишком похоже на злую шутку. И мистер Квирелл явно о чём-то подобном догадывался.

— Прочитал, Гарри? Теперь, позволь мне сразу ответить на самые часто задаваемые первые вопросы. Да, Гарри, ты волшебник, и волшебство существует. Кстати, я его только что продемонстрировал. Думаю, ты сможешь вспомнить какие-то странные, необъяснимые события, происходившие с тобой на протяжении всей твоей жизни. Ведь случалось же с тобой что-то, что ты никак не можешь объяснить.

Конечно же, со мной случались странные вещи — иначе бы за мной не пришли. Я сразу же вспомнил, как тетя Петунья побрила меня налысо одним вечером, но утром волосы оказались такой же длины, какими были до бритья. Или был другой случай, когда я, убегая от Дадли и его дружков, неудачно забежал в тупик, уже приготовился к тому, что меня будут бить, но этого не произошло. Я зажмурился и неожиданно оказался на крыше школы. Позже оказалось, что это было не лучшим выходом, так как слезть оттуда самостоятельно я не смог. Из школы позвонили тете, и в тот вечер меня побили не Дадли с друзьями, а дядя Вернон. Какие-то странности происходили вокруг постоянно, и когда тётя с дядей замечали что-то подобное, их это сильно злило, и меня всегда ждало наказание. Обо всём этом я сообщил профессору Квиреллу. В конце концов, он же, наверное, добрый волшебник, раз пришёл за мной в дом моих родственников, которых добрыми я никогда не считал.

— Именно, Гарри. Такие вещи как раз говорят о том, что ты тоже волшебник. Не только они, но они в первую очередь, — профессор усмехнулся. — Это называется стихийной магией, и она случается во время сильного волнения или опасности. Такое волшебство недподконтрольно тебе, оно скоро станет опасным для тебя и окружающих. Поэтому для волшебников и созданы специальные школы. В Британии это Хогвартс. Там тебя научат не только использовать магию, но и контролировать ее. Мне нужно объяснять, почему это необходимо?

Собственно, пояснение он привёл только что, и его было вполне достаточно. Да и в тот момент — вообще не важно. Я, наконец, понял, что может быть, действительно, являюсь волшебником, и теперь больше меня интересовало то, что же делать дальше, где достать всё, что указано в списке, как попасть в Хогвартс, и откуда мне вообще взять на всё это деньги.

— Нет, спасибо, профессор, но у меня есть другие вопросы. Вы не могли бы рассказать, как мне всё это приобрести? Всё то, о чём мне сообщили в письме.

— Отлично! — профессор Квиррелл, казалось, обрадовался тому, что я так быстро поверил. Должно быть, ему часто и подолгу приходилось объяснять о волшебстве другим. — Поскольку купить всё, что тебе нужно, можно только в магазинах Магической Британии, то идти туда в первый раз нужно с волшебником. Сопровождать тебя буду я.

— И когда мне надо будет пойти туда?

— Да хоть прямо сейчас, если ты готов. Если нет, просто договоримся на более удобное время.

— Видите ли, я готов в любое время, но есть одна небольшая проблема, — я смутился. Неудобно, неприятно и очень стыдно говорить о подобном. — Мне ведь необходимо взять с собой деньги для покупок, а дядя с тётей никогда не выделят мне ни пенса на что-то подобное...

— Насчёт этого можешь не беспокоиться. Деньги будут в любом случае. Поскольку учиться магии нужно обязательно, то для малоимущих студентов Попечительский совет выделяет средства.

— Тогда я готов пойти сейчас, — конечно же, мне не терпелось посмотреть на волшебные магазины. — Что мне делать?

— Для начала лучше всего немного подождать на улице, поскольку мне надо сказать пару слов твоей тете, — с этими словами он без приглашения поднялся по лестнице, вызвав у меня странное чувство — смесь восхищения и ужаса.

Я не знаю, что именно профессор Квиррелл решил сообщить моей тете, но явно что-то, что могло показаться ей не самым приятным известием. А вот самому Квирреллу это, судя по всему, доставило какое-никакое удовольствие, если судить по его довольному на момент выхода из нашего дома лицу. Наверное, разговор с магглами — родителями и родственниками магглорожденных — может быть своеобразным развлечением.

— Гарри, возьми меня за руку и приготовься испытать на себе магию. Обещаю, тебя ждут незабываемые ощущения. Готов?

Первое использование портключей, в особенности нестационарных, действительно приносит незабываемые ощущения неподготовленному человеку. Забегая вперёд, стоит сказать, что и остальные виды магического транспорта при первом использовании производят... впечатление. Путешествие же с помощью портключа характеризуется неожиданным рывком в районе живота вверх и шумом в ушах, похожим на очень сильный свист ветра. Через секунду «путешественника» ждет приземление, от которого я в первый раз едва устоял на ногах и не сразу вспомнил, где я, кто я и зачем я тут стою. Профессора это, судя по всему, немного забавляло, и я не могу его за это осуждать.

— В порядке? — иронично спросил он, и дождавшись моего не слишком уверенного кивка, продолжил. — Это хорошо, бывает и хуже. Тогда продолжим разговор. Сейчас мы находимся возле входа в бар «Дырявый Котёл». Здесь часто собираются волшебники, магглы — так мы называем обычных, не обладающих магическим даром людей, — не могут увидеть бар, как и остальные волшебные места. Внутрь мы пока не будем заходить, лучше я сначала расскажу тебе немного... обо всем. Мы пройдем в бар и дальше оттуда — на Косую аллею, являющуюся главной торговой улицей в Британии. Во всех магазинах я буду сопровождать тебя, поскольку бюджет наш весьма ограничен, и я должен убедиться, что мы купим всё необходимое для школы. Не бойся, сверх этого тоже немного денег должно остаться — на карманные расходы. Я думал, что наша беседа произойдет в твоем доме, но мне там были не слишком рады. Открывая дверь бара, ты попадаешь на территорию Магической Британии, и прежде чем это произойдет, ты должен узнать некоторые вещи о магах. Я начну рассказ, а ты задавай вопросы, если будет что-то непонятно, только не слишком много, а то мы тут и до вечера можем простоять.

Прежде чем начать, профессор Квиррел глубоко вздохнул и облокотился о стену «Дырявого котла». Я же в этот момент думал о том, почему люди, проходящие мимо нас, не обращают внимание на странный вид моего сопровождающего.

— Прежде, чем мы приступим собственно к тому, что сейчас нас ожидает, надо прояснить несколько вещей. Что ты знаешь о своих родителях? Ты ведь сирота, да?

— Почти ничего. Их звали Джеймс и Лили, мама была сестрой тёти Петуньи, тётя говорила, что мои родители были алкоголиками и наркоманами, они погибли в автокатастрофе.

— Считай, что тебе не повезло, — усмехнулся профессор. — Я про Джеймса и Лили тоже почти ничего не знаю, мне пересекаться с ними не доводилось, но кое-что тебе о них рассказать могу. Во-первых, они были волшебниками, и это будет очень важно для тебя в дальнейшем. Скажем так, волшебников, рождённых от магглов, любят не все. Если ты вырос у магглов, возможно, некоторые причислят к таковым и тебя. Это лучше понять сразу, чтобы не питать лишних иллюзий. Про пристрастие твоих родителей к алкоголю или чему-то иному я не знаю, но умерли они не в автокатастрофе. Они убиты приспешниками одного злого волшебника, который пытался захватить власть в Магической Британии. Если не ошибаюсь, Поттеры были одними из последних жертв, потом тот злой маг бесследно исчез, скорее всего, став жертвой своей же магии, темной и безумной. Тебя после смерти родителей отправили к родственникам. По поводу этого мага: его имя предпочитают не называть, это считается дурным тоном. Многие боятся его до сих пор. Волшебники в этом плане немного суеверны. Они используют прозвище «Сами-знаете-кто» или «Тот-кого-нельзя-называть», а иногда «Тёмный Лорд», но последнее я не рекомендую.

— Почему его не называют по имени? Почему его боятся, если он исчез?

— Это не принято, — профессор Квиррелл нахмурился, пытаясь отыскать подходящий пример. — Смотри, если ты дома будешь грубить родственникам, то тебя от этого уважать не станут, даже если твои родственники — не самые приятные люди. Точно так же и здесь, если ты будешь называть его по имени, на тебя будут коситься, а иногда это может осложнить жизнь. Видишь ли, тот волшебник успел доставить всем очень, очень много неприятностей. Считается, что он обманом и угрозами собрал за собой последователей, а потом вынудил наиболее талантливых служить ему, просто подчинив их с помощью магии. Он оставил одно из самых страшных воспоминаний на страницах истории всего магического мира, так что прошу отнестись к моей просьбе с пониманием. Имя этого волшебника я сейчас тебе, конечно, назову, просто потому, что знают его по большому счёту все, так что это необходимая информация, хоть и неиспользуемая. Звали его Волдеморт.

Я несколько раз повторил про себя это слово, думая, что для имени оно звучит немного по-дурацки. Тогда мне и в голову не пришло, что и это имя ненастоящее, и я даже попытался представить его отца, говорящего беременной жене: «Если родится мальчик, назовем его Волдемортом». Я все же сдержал улыбку, хоть и удалось мне это с трудом.

— Ещё одной важной вещью, которую стоит запомнить сразу, является то, что попал ты, конечно, в волшебный мир, но никак не в сказку — это абсолютно разные вещи. Волшебники, выросшие у магглов, часто путают эти два понятия, и потом разочаровываются в магическом мире, а в результате только портят себе жизнь. Наш мир стоит воспринимать как другую страну, лучшую, нежели обычная Англия — это, на мой взгляд, но как вполне себе реальную, а не сказочную.

— О чистоте крови. Дело в том, что наиболее влиятельными в нашем мире людьми являются волшебники, выросшие в поколениях семей волшебников, и я не буду объяснять почему. Впрочем, если ты был наблюдательным, то мог заметить, что и у магглов так же. За редкими исключениями, — профессор Квиррелл посмотрел на яркое голубое небо. Наверное, ему было скучно объяснять мне такие элементарные для него вещи. — Формально все волшебники равны, так что если ты окажешься талантливым, то никто не помешает тебе занять высокое положение в обществе. Постарайся это понять, некоторые магглорождённые считают иначе, но, полагаю, это от нехватки ума, либо от лени. В маггловском мире бедные лентяи тоже завидуют богатым и удачливым, ничего удивительного в этом нет. Но это лишь мое мнение. Ты вправе считать иначе.

— Так, что еще... — профессор Квирелл на секунду задумался, вспоминая. — Денежная система... Монополией на производство денег в нашей стране обладают гоблины. Вернее, ею обладает наше министерство, но фактически производят деньги гоблины. Монеты бывают трёх типов: медные кнаты, а также серебряные сикли и золотые галеоны более крупных размеров. В одном галеоне семнадцать сиклей, а в одном сикле двадцать девять кнатов. Так что волшебники обычно неплохо считают в уме, и тебе придётся. Главное, что такое умение тебе всё равно пригодится для заклинаний и зельеваренья. Маггловские деньги можно обменять у гоблинов на волшебные и наоборот, правда, этим стараются пользоваться нечасто, поскольку курс не самый выгодный для клиента. Главное, запомни, что в других местах производить размен запрещается, и санкции к нарушившим это правило тоже применяются такие, что желания так делать ни у кого не возникает.

— Хранят деньги волшебники тоже у гоблинов, в их банке. Это самое массивное белое здание в конце аллеи, так что тут сложно ошибиться. Но мы туда не пойдем, деньги у меня с собой. Поскольку твои родители были волшебниками, у тебя теперь есть счёт в гоблинском банке, Гринготтсе, но тут возникают проблемы. Дело в том, что забрать деньги из банка может только тот, кому они принадлежат и только с ключом. Но ключа от твоего сейфа ни у кого сейчас нет, так что тебе придётся ждать совершеннолетия, то есть семнадцати лет, чтобы его восстановить. До этого времени ни у кого доступа к сейфу не будет. Обычно ключ передается из поколения в поколение, иногда члены семьи имеют несколько дубликатов. Неделю назад заместитель директора Хогвартса профессор МакГонагалл пыталась узнать, как ты можешь воспользоваться сейфом, но что гоблины ответили ей: никак. Сейф принадлежал Поттерам, твоими опекунами являются родственники со стороны матери, а в хранилище Поттеров имеет доступ только Поттер, либо лицо, которому добровольно передали ключ. Когда произошло нападение на твоих родителей, о сохранности ключа никто не подумал. Неизвестно, где именно его хранили, и узнать об этом сейчас уже нет совершенно никакой возможности. Поэтому нам пришлось обращаться в Попечительский совет, чтобы тебе выделили деньги.

В этот момент я не знал, рад я этому или расстроен. Я хотел задать множество вопросов, но когда профессор продолжил свой рассказ, позабыл о них. Хотя забыть о внезапном известии о наличии денег можно лишь ненадолго. Еще много и много раз я буду вспоминать об этом, даже обращаться к гоблинам, но это будет позже.

— Также тебе нужно знать, что Хогвартс основали четыре великих волшебника своего времени, по именам которых и названы факультеты. Отбор происходит по тем качествам, по которым отбирали к себе учеников основатели. По крайней мере, это наиболее распространённая версия. Не бойся, на какой-либо факультет попадает каждый, по программе обучения факультеты не отличаются, так что лучшего и худшего среди них нет, но многие считают иначе. Из-за желания гордиться хоть чем-нибудь — такое случается часто.

Тогда Квиррелл рассказал мне многое, чтобы сформировать у меня хотя бы какое-то представление о магическом мире, сказав наиболее важные, с его точки зрения, для выросшего с магглами первокурсника вещи. Он сообщил, что обычно собирает по несколько магглорождённых детей и рассказывает им о мире, после чего, тоже вместе, они идут на Косую Аллею. Но мой случай был особенным, поскольку я вроде как и не магглорождённый, хоть и вырос с магглами.

— Профессор, разрешите ещё вопрос?

— Да, конечно. Задавай.

— А какой предмет в Хогвартсе преподаёте вы?

— Маггловедение. Магический и маггловский мир — существуют параллельно, и маги стараются как можно реже появляться там, где им никогда не были рады, в силу разных причин. Но все же в Хогвартсе полезен такой предмет, который может дать всем желающим некоторое представление о маггловском мире. Здесь у тебя есть преимущество перед чистокровными. А теперь пора закругляться с введением и прогуляться по магазинам.

Профессор зачем-то махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху, и позже я пойму, что он снимал чары, благодаря которым прохожие не обращали на нас внимания. Но тогда я думал лишь об одном: мне казалось, что я забыл почти все, что услышал. Я совершенно не помнил, сколько сиклей в галеоне, и из серебра или золота сделан кнат. Зато я хорошо запомнил имя того волшебника, которое произносить не следует.

Вводная лекция была закончена, и мы зашли внутрь бара. Пожалуй, именно под такие места магглы часто пытаются делать стилизацию своих питейных заведений: почерневшая от времени массивная дубовая мебель, дощатый пол и стены, полумрак, керосиновые светильники на стенах, барная стойка, тоже почерневшая и исцарапанная. Здесь было довольно тихо и немноголюдно, как и в маггловском баре утром в будний день, и бармен за стойкой откровенно скучал. Они с Квиреллом кивнули друг другу, и мы, не задерживаясь, пошли к противоположному выходу из заведения. Там находился проулок, загороженный кирпичной стеной, перед которой мы и остановились.

— Сейчас будет фокус. Смотри внимательно, Гарри, — с этими словами профессор ударил по нескольким кирпичам, и стена разъехалась в разные стороны, открыв за собой Чудо.

Мы стояли перед входом на самую удивительную улицу из всех, которые я когда-либо видел. Она была не слишком широкой, как и многие средневековые улочки в старых городах. Невысокие разнообразные здания чем-то напоминали сказочные. Некоторые из них уже покосились набок, и, казалось, только волшебство могло спасти их от обвала. Именно в этот момент я понял, почему магглорождённые, попадая в волшебный мир, полагают, что попали в сказку. Собранные в небольшие венки сухие травы, живые совы и метлы в витринах магазинов, люди, одетые в пестрые мантии — мне казалось, что пейзаж вокруг меня сюрреалистичен. Косая Аллея была тем местом, которое, увидев лишь однажды, любишь всю жизнь, куда хочется возвращаться снова и снова. Прежде чем вновь заговорить, Квирелл дал мне немного времени, чтобы осмотреть улицу, видимо, зная, какие именно чувства испытывает человек, впервые оказавшийся здесь.

— Налюбовался? Пора закругляться с этим, — сказал профессор спустя несколько минут, — Нам ещё по магазинам пройтись нужно успеть, так что идем. Итак, вначале мы купим тебе одежду в магазине мадам Малкин, это чуть ниже по улице. Волшебники, как ты уже заметил, одеваются в мантии. В маггловском мире мы не заявляем о себе, поэтому там мы носим обычную одежду. Правда, многие маги не в состоянии подобрать себе нормальные вещи, поэтому часто они выглядят странно. Что особенно обидно, получившие хорошие оценки по маггловедению тоже этим страдают. Но в Хогвартсе не носить мантии позволяют себе два человека: я и наш лесничий Хагрид, в силу специфики своей должности. Мог бы себе позволить такое ещё и директор Дамблдор, но у него несколько другие странности. Когда купишь мантии, можешь надеть одну из них сразу.

Это было логичным. Потому что среди волшебников в мантиях, я чувствовал себя белой вороной, человеком, по ошибке оказавшимся на Косой Аллее. Тем, кого в волшебном мире не ждали и кому здесь были не рады. Тогда я не придал этому значения, но еще много раз я буду ощущать себя именно так.

— Финансы у нас довольно ограничены, — продолжил Квирелл, — На некоторые вещи придётся потратить строго определенную сумму. На другие можно потратить больше или же, наоборот, меньше. Это решать уже тебе. Остаток денег мне положено вернуть в Попечительский совет, но я этого никогда не делаю, так как понимаю, что человеку нелегко чувствовать себя ущемленным в чем-то, ему хочется иметь долю свободы, а иногда она — это деньги. Так что поступай, конечно, как хочешь, но если одежда для тебя не играет существенной роли, то имеет смысл купить самый бюджетный вариант. И помни, что дороже всего тебе обойдётся палочка, а вместе с учебниками она сделает наш бюджет вдвое меньше. О, вот мы как раз и пришли, заходим.

Магазин, в который мы вошли, был самым обычным и располагался на первом этаже в доме, на вид семнадцатого или восемнадцатого века постройки. Наверняка такие встречаются и в маггловском Лондоне. Профессор поговорил с хозяйкой заведения — мадам Малкин, назвал ей список того, что нам необходимо приобрести и после сообщил, что подождёт меня на улице. Мадам Малкин отвела меня в примерочную, где был ещё один посетитель, и тут началось... странное. Дело в том, что в магическом мире измерения для пошива одежды делаются не людьми, а зачарованными инструментами, и это весьма удивляет, когда сталкиваешься с таким впервые.

Посетитель, который находился в примерочной в одно со мной время, и про которого я успел позабыть, наблюдая за измерительной лентой, оказался мальчиком моего возраста, с тонкими чертами лица, зализанными светлыми, почти белыми волосами и скучающим взглядом. Он посмотрел на меня без особенного интереса, но разговором всё же решил удостоить. Говорил он забавно, растягивая иногда слова. Тогда я не понял, зачем он это делает, но позже догадался, что таким образом он просто пытался подражать взрослым, по его мнению, важным и высокомерным. Получалось у него это не очень хорошо.

— Привет. Тоже в Хогвартс? — спросил он меня первым. И правильно, я ведь первым бы никогда не заговорил — всегда стеснялся разговаривать с незнакомцами.

— Привет, ага. Ты, судя по всему, тоже?

— Да. Родители мне сейчас покупают то, что можно приобрести без моего присутствия. Потом мы пойдём смотреть гоночные мётлы. Жаль, что первокурсникам запрещено привозить их с собой. У тебя есть метла, кстати?

— Не-а.

— Тогда ты и в квиддич, наверное, не играешь? Ты уже знаешь, на какой факультет попадёшь?

— Это можно знать заранее?

— Нет, конечно, знать наверняка нельзя, но думаю, что я попаду на Слизерин, поскольку вся моя семья там училась. Райвенкло тоже неплох, но попасть на тот же Хаффлпафф... лучше сразу уйти из школы.

— И чем же так плох Хаффлпафф? — про факультеты я пока не многое знал.

— Скажешь ещё! Факультет неудачников! Да и грязнокровок там немало. Постой, а твои родители, они из наших?

Я не сразу ответил, потому что поначалу не понял суть вопроса. Спустя секунду я решил, что он хочет узнать, не грязнокровка ли я.

— Они волшебники, если ты это имеешь в виду.

— А тот человек, с которым ты пришёл, это твой отец, да?

— Нет, это профессор Квирелл, преподаватель в Хогвартсе. Мои родители умерли.

— Извини, мне жаль, что я затронул эту тему, — судя по голосу, жаль ему не было, разве что мой собеседник немного смутился. — Я считаю возмутительным, что грязнокровки учатся в одной школе с нами. Они и о волшебстве-то ничего не знают, пока не получат письмо из Хогвартса.

Говорить о том, что до этого момента тоже не знал о волшебстве, я не стал, тем более, ему уже сделали все, что было необходимо и он мог спокойно уйти. Удерживать его своим разговором я не стал, поэтому он быстро вышел из магазина с покупками, — видимо, пошёл смотреть мётлы. Я же купил самые дешёвые мантии и остальную одежду из списка, переоделся там же и с покупками вышел на улицу, где меня ожидал профессор Квирелл.

— Отлично, Гарри. Покупки только начались, а вещей у тебя уже немало, — сказал профессор, глядя на три моих бумажных пакета в руках. — Пока ты был в магазине, я купил тебе сундук, он довольно вместительный. Я решил, что не следует тебе заходить в тот магазин, иначе мы задержимся там надолго. Сундук я заколдовал так, что он будет легче, но учти — эта вещь тебе на все годы обучения, только в первый год Попечительский совет готов выделить больше денег, так как необходимо купить и те вещи, которыми ты будешь пользоваться постоянно, но нет нужды приобретать их ежегодно.

— Теперь пора купить самую важную вещь в жизни каждого мага — волшебную палочку. После её приобретения владелец обычно не расстаётся с ней до смерти, для многих палочка является едва ли не лучшим другом. Для этого мы с тобой пойдём к Олливандеру, легендарному мастеру с мировой известностью. Помимо некоторых странностей, позволительных для столь выдающейся персоны, Гаррик Олливандер обладает феноменальной памятью и имеет очень трепетное отношением к палочкам. Так что я думаю, что тебе стоит на него посмотреть, пойдём.

Этим Квирелл меня очень заинтриговал. Я не знал, чего ожидать и по каким критериям волшебник приобретает палочки. Если на стоимость мантий мне было плевать, то быть владельцем самой дешевой палочки я точно не хотел. Сам магазин, к которому мы подходили, снаружи выглядел немного запустевшим: вывеску не обновляли, наверное, с самого основания, витрина давно покрылась пылью и разнообразием товаров не привлекала. Там лежала всего одна палочка, которую, казалось, положили туда только за тем, чтобы витрина не оставалась абсолютно пустой. Лавку легендарного мастера с мировым именем я представлял иначе.

Внутри магазин казался не менее запустевшим. В центре стоял одинокий табурет, высокие полки с множеством небольших пыльных коробок располагались у стен. Я вопросительно посмотрел на Квирелла, но тот только загадочно улыбнулся, что меня несколько успокоило.

— Девять дюймов ровно, ольха и волос единорога, довольно гибкая, — седой, как лунь, продавец появился неожиданно, а его тихий голос после такого появления пробирал до костей. — Сколько лет прошло с того момента, как она выбрала вас? Пятнадцать?

— И я рад вас видеть, мистер Олливандер, — поприветствовал старика Квирелл.

— Так, а ты, должно быть, мистер Поттер. Похож на своего отца, но глаза — как у матери. Девять дюймов с четвертью, ива, гибкая и элегантная... Кажется, только вчера мисс Эванс покупала её у меня. Джеймса же выбрала палочка из красного дерева, одиннадцать дюймов ровно, немногим менее гибкая. Нет, ты не ослышался, я действительно сказал, что палочка выбирает волшебника, а не наоборот.

— Только оплачивает выбор почему-то волшебник, — я зачем-то ляпнул первое, что пришло в голову, однако Квирелл шутку оценил, да и Олливандер выдал мне скупую улыбку.

— Но давайте приступим к измерениям. Какой рукой вы держите палочку?

— Ээ... я правша.

— Отлично, — и вот меня второй раз за день начали изменять волшебными инструментами, но если в необходимости снятия мерок для мантии я был уверен, то к чему это сейчас — не имел представления. Впрочем, не знаю этого до сих пор.

— Внутри, — объяснял структуру своих изделий Олливандер, — обязательно должна находиться магическая составляющая, без которой палочка будет обычной деревяшкой. Обычно это частицы волшебных зверей, причём именно составляющая палочки определяет то, какое волшебство лучше дается магу. Я использую волосы с хвоста единорога, перья феникса, тоже хвостовые, и сердечные жилы дракона. Двух одинаковых палочек не бывает, как не бывает двух одинаковых деревьев или зверей. Каждая палочка — особенная, она обладает своим характером. И, конечно, чужой палочкой колдовать гораздо сложнее. Начнём с этой: бук и сердечная жила дракона, девять дюймов ровно, — с этими словами мастер вручил мне палочку, к которой до этого несколько секунд пристально приглядывался.

Я взял её, помахал перед собой, но ничего не произошло, кроме того, что Олливандер выхватил её у меня и тут же вручил следующую. Она тоже не подошла, также как третья, четвёртая, пятая...

— Всё интереснее и интереснее, — я уже успел сбиться со счёта, а Олливандер распалялся, с каждой отвергнутой палочкой становясь всё более довольным, в то время как я готов был выть от отчаяния и представлял, как ухожу ни с чем, — А что скажет эта палочка? Одиннадцать дюймов, перо феникса, остролист. Очень гибкая.

Когда палочка, которую я взял в руки, стала неожиданно тёплой, а при взмахе испустила сноп красно-золотых искр, я очень сильно удивился и даже испугался. Не сразу понял, что это значит, что палочка выбрала меня, ведь Олливандер не предупредил, какой реакции ожидает.

— Прекрасно! Превосходно, мистер Поттер. Однако это ещё и очень любопытно.

— Простите, но что именно любопытно? — задал я вопрос, скорее по инерции, не ожидая ответа, потому что в этот момент смотрел только на палочку и не мог ей налюбоваться, хоть в ее внешнем виде не было ничего особенного.

— Все дело вот в чем, мистер Поттер, — Олливандер наклонился ко мне слишком близко и заглянул в глаза, словно пытаясь в них что-то разглядеть, заглянуть через них в саму душу. — Феникс обычно дает одно перо, но тогда у меня их было два. Два совершенно одинаковых пера. Пятьдесят лет назад та палочка, почти идентичная вашей, нашла своего хозяина. Тис, тринадцать с половиной дюймов, тоже гибкая, как и ваша. Мальчик, которого она выбрала, Том Риддл, вырос, окончил Хогвартс, и через десятилетия стал известен как Сами-знаете-кто. С вас семь галеонов.

Квирелл уже отсчитал деньги и попрощался с Олливандером, я кивнул мастеру напоследок и постарался улыбнуться, хоть и вышло это у меня тогда с трудом, когда до нас донёсся тихий шепот мастера, который исходил, словно отовсюду, из самих стен.

— Не знаю, что можно ожидать от этой палочки, и как вы будете её использовать. Но ее сестра творила великие дела. Ужасные, но великие.

Наверное, именно тогда в моей жизни появился Волдеморт. Я забыл о нем сразу, как только увидел Косую Аллею и, возможно, никогда бы его не вспоминал. Но после покупки палочки он преследовал меня всегда и везде, я начал интересоваться им, его жизнью. Чего он добился, чего он хотел добиться, но не смог, не успел, что с ним произошло, зачем он делал те или иные вещи — всё это стало для меня интересным. Только из-за одной палочки, только из-за слов мастера. Наверное, если меня спросят сейчас, кто в большей степени определил мою жизнь, я скажу — Олливандер. Человек, которого я видел лишь раз, который зачем-то сказал эти проклятые слова напоследок, когда я уже почти покинул лавку. Подумать только, какая мелочь может сделать меня в чём-то подобным великому страшному волшебнику! С тех пор я всегда сравнивал себя с ним, будто он наблюдал за мной из вечности. Я называл его в своих мыслях только Волдемортом или Томом Риддлом, потому что мне казалось, что я имею право на это, а прозвища вроде "Сами-знаете-кто" — звучат нелепо. Да, именно таким образом он появился в моей жизни, чтобы навсегда стать незримым спутником и наблюдателем.

— Так, Гарри, хватит об этом думать! — Квирелл, конечно, понял, что слова Олливандера заставили меня задуматься. — То, что у тебя такая палочка, ничего не значит. Соглашусь, изначально я рассчитывал на несколько иное впечатление от похода за палочкой, но ничего не изменишь. И чтобы ты не заблуждался, принято считать, что именно волшебник выбирает палочку, а не наоборот — слова Олливандера не обоснованы, и большинство волшебников не согласится с ним в этом вопросе. Это его заморочки и, в конце концов, он может себе их позволить. Уверен, тебе подошло бы еще полдюжины палочек в этом магазине.

— Ага...

— Теперь нам нужно купить котел, флаконы для зелий и весы, — Квирелл сверился с бумажкой, не походившей на официальное письмо из Хогвартса. Возможно, он носит с собой собственный список. — Потом мы купим телескоп, а под конец зайдем в «Флориш и Блоттс» за книгами. Всё устраивает?

— Ага, — тогда мне было уже безразлично, я все продолжал думать о палочке.

Поход за котлом и телескопом не оставил каких-либо значимых воспоминаний. Помня слова профессора о деньгах, я экономил на оборудовании — мне казалось, что раз оно учебное — то и такое сгодится. В целом, позже я пойму, что поступил верно. Но несмотря на ухищрения, количество денег стремительно уменьшалось, и я прекрасно понял правоту Квирелла: чтобы из выделенных денег осталось хоть что-то, экономить надо на всём. К счастью, из обязательного списка вещей в Хогвартс нам оставалось купить только учебники.

— За книгами мы пойдём в «Флориш и Блоттс» — это крупнейший книжный магазин во всей Магической Британии. Если останется немного денег, можешь купить и книги не входящие в обязательный перечень. Но учти, что практически всё необходимое можно найти в библиотеке Хогвартса.

В «Флориш и Блоттс», помимо обязательных книг, я купил ещё «Историю Хогвартса», а заодно пролистал несколько фолиантов с заклинаниями. Книг там, действительно, было немало для магического мира. Но размеры магазина меня не впечатляли, поскольку я знал, что в Лондоне есть книжные магазины гораздо крупнее, с огромным ассортиментом. Зато обложки были очень разнообразно оформлены, некоторые оказались чуть ли не живыми, и это вызывало неподдельный интерес. Все учебники из списка и почти все прочие книги были посвящены тем дисциплинам, которые в моей повседневной жизни до этого не встречались, а потому их навязчиво хотелось приобрести. Никогда я не чувствовал такой острой необходимости в покупках в маггловских книжных. Но финансовые возможности не способствовали удовлетворению моего внезапного интереса к литературе, и пришлось покинуть магазин неудовлетворённым. Когда мы вышли из магазина, профессор в очередной раз меня удивил.

— Ну что ж, времени немало прошло. Если ты проголодался, предлагаю зайти в кафе-мороженое Флореана Фортескью или в Дырявый Котёл, в зависимости от того, хочешь ли ты больше десерт или обычные блюда. Только учти, что есть тебе придётся за свой счёт. Я, знаешь ли, в ожидании зарплаты, а будет она только через несколько дней.

Недолго думая, я выбрал кафе-мороженое — Дурсли не слишком часто баловали меня десертами. Там Квирелл и выдал мне остаток денег, выделенных ему на поход со мной по Косой Аллее, — очень небольшую сумму, которой едва бы хватило хоть на одну книгу, и поинтересовался, не осталось ли у меня к нему вопросов. Вопросы имелись.

— Интересно, как магические деньги соотносятся с маггловскими... — не то спросил, не то просто произнес я то, над чем думал последнюю минуту, ведь Дурсли редко давали мне деньги на карманные расходы. Обычно только тогда, когда уезжали на весь день, а тетя не успевала приготовить обед.

— Тут всё довольно просто. Магглы печатают деньги на бумаге, а волшебники расплачиваются золотом, отсюда никакого твёрдого курса нет и быть не может. Какая сейчас у магглов цена на золото, я не знаю, но здесь оно дешевле, по определенным причинам, связанным с особенностями его добычи, насыщенностью им рынка, а так же просто из-за отличий экономики от маггловской. Вынести волшебное золото за пределы магического мира, минуя гоблинов, весьма сложно. Вернее, проблемы начнутся, как только тебя отследят, а это произойдет обязательно. Я думаю, один галеон будет стоить порядка тридцати-сорока фунтов стерлингов, хотя гоблины менять деньги тебе будут в разы менее выгодно. Ещё какие-то вопросы?

— Да, пожалуй... — я вспомнил о странности, замеченной мною в книжном, — Я просмотрел несколько книг с заклинаниями и, кажется, все они на латыни?

— Маги Европы, по большей части, являются наследниками магии Древнего Рима. Какие-то отголоски кельтской магии тоже можно найти, но латынь сейчас стала мировым стандартом. Есть ещё другие магические системы, в которых заклинания формируются на других языках. Большое влияние в общемировую магическую культуру оказали ещё арабский язык и фарси. В принципе, вы это узнаете на уроках по истории магии. Хотя... — Квирелл усмехнулся, — Нет, не узнаете.

— Почему?

— Увидишь... После первого урока тебе сразу станет ясно.

В копилку интересных вопросов, помимо тех, которые касались Волдеморта, таким образом прибавился и этот.

— Кстати, почти забыл. Гарри, колдовать тебе дома будет нельзя. С твоей тетей я поговорил, так что проблем с родственниками возникнуть не должно. Когда пойдёшь на вокзал, помни, что вход расположен в стене между платформами 9 и 10, возле десятой. Если вдруг что-то не сложится с поездом: я тебе покажу, что делать, как только мы выйдем. Вроде бы, всё. День выдался довольно плодотворным и не таким утомительным. Все-таки в будний день здесь гораздо спокойнее.

Когда мы вышли из Дырявого Котла в маггловскую часть города, профессор особым образом — он попросил обратить на это внимание — вскинул палочку в сторону дороги, после чего раздался рёв, визг шин, и прямо перед нами появилось синее нечто — трёхэтажный автобус, выпущенный, судя по внешнему виду, лет сорок назад. Магглы вокруг при этом делали вид, как будто ничего необычного не произошло. Это удивило меня лишь на миг, пока я не вспомнил, что такие вещи защищены от внимания обычных людей.

— Это Ночной рыцарь — автобус для тех, кто попал в неприятное положение, — пояснил Квирелл. — Альтернативный способ добраться до места назначения, но пользуются им, как правило, только в крайнем случае. Я думаю, ты сам поймешь, почему.

Весь месяц до поездки в Хогвартс прошёл для меня абсолютно спокойно и совершенно иначе, чем предыдущие десять лет жизни. Да, я по-прежнему выполнял часть работы по дому, и уважением ко мне никто из родственников не проникся, но появилось одно весьма существенное отличие: больше никаких лишений не было. Меня перестали наказывать по малейшему поводу, и даже как-то удерживали Дадли от особо активных и неприятных попыток развлечься за мой счёт. Дурсли старались просто не замечать моё существование, насколько это было возможным. Таким образом, у меня теперь оказалось в распоряжении большое количество свободного времени, которое приходилось проводить в комнате, читая учебники или просто размышляя и мечтая о том, как изменится моя жизнь с появлением в ней волшебства. Я не могу сказать, что испытывал в то время особую страсть к чтению учебников, но другие перспективы были ещё безрадостнее. Теория, как и всегда, способна нагнать лишь тоску, когда нет возможности попробовать все на практике.

В размышлениях, когда они были о ком-то, самые большие роли отводились Квиреллу и Волдеморту, которого я почему-то не мог называть про себя Сами-знаете-кем. Это казалось мне каким-то изощрённым предательством, его и, в первую очередь, себя самого. Вероятно, таким образом я хотел показать какую-то дань уважения волшебнику, с которым имел что-то похожее. Пусть это что-то — всего лишь палочки. Мне представлялось, что мой путь, возможно, тоже будет каким-то похожим, но быть известным в прошлом, живой трагичной легендой, я точно не хотел. Злодеи из фильмов мне никогда не нравились, и при просмотре я чаще всего переживал за супергероев, спасающих мир. Однако некоторую долю несправедливости, отрешенности злодеев от мира, их одиночество в попытках противостоять устоям — замечал всегда.

Квирелл же за один день смог стать самым близким мне человеком. И именно после его разговора с тетей Петуньей ко мне дома стали относиться несколько лучше. Это не значило, что появилось что-то приятное, но мне было с чем сравнивать, и я знал: сейчас Дурсли относятся ко мне лучше, чем когда-либо. Кто-то может сказать, что невозможно привязаться к незнакомому человеку так быстро, что он не сделал для этого ничего — просто выполнял свою работу. И сказавший это будет абсолютно прав. Сейчас я уже не могу привязываться к людям так быстро. В детстве все проще: люди либо плохие, либо хорошие, либо друзья, либо враги. Никаких полутонов. Квирелл был первым, кто просто отнесся ко мне, как к человеку! Не как к сыну алкоголиков, который должен быть благодарен родственником за приют, не как к ученику, пропустившему урок, а причины — то, что дружки Дадли порвали мою домашнюю работу и сказали не появляться в классе потому, что они собираются сказать учителю, что он ничего не задавал, — не важны. Именно, как к человеку. Который может думать, интересоваться, переживать, волноваться, у которого, в конце концов, есть выбор. Выбор... как много и мало в этом слове. Его никогда нет, и он есть всегда. Но тогда кандидатов в друзья у меня, в принципе не было, и спроси меня кто-нибудь, кого я считают самым лучшим человеком на планете, я бы сразу сказал — профессора Квирелла. Попроси он меня сделать тогда что угодно, даже какую-нибудь подлость — бы это сделал, не раздумывая. Я тогда твёрдо решил, что постараюсь общаться с ним в Хогвартсе, даже если я не должен буду ходить на его предмет.

Среди воспоминаний о прогулке по Косой Аллее самым неоднозначным был поход к Олливандеру, а самые яркие впечатления оставила поездка на Ночном Рыцаре. Вообще-то, работал автобус круглосуточно на территории всей Магической Британии, но пользовались его услугами преимущественно ночью, — и только в крайнем случае! — так он и получил своё не слишком строго соответствующее реальности название.

Изнутри автобус был похож на передвижной мотель с одной большой комнатой и множеством кроватей. Когда он только подъехал, я принял его за трехэтажный автобус, но этажей там было всего два, и то, в самом центре, там, где свисала огромная люстра — один, но очень высокий. Все окна были занавешены, и источником света являлись магические светильники, если не считать той люстры. Но я так и не понял, использовалась ли она по прямому назначению или находилась просто для красоты. Водителем был уже пожилой, невысокий и при этом довольно полный мужчина, которого Квирелл представил как Эрни Стенга. Кондуктор же представился сам — его звали Стенли Шанпайк, а по внешнему облику он словно дополнял водителя и был его полной противоположностью: высокий, худой, в растрёпанной одежде и скошенной набок фуражке. Такие люди всегда вызывали презрительный взгляд у тети Петуньи, а мне казались искренними, теми, кто не прячется за искусственную обертку.

Квирелл назвал адрес, передал деньги за проезд кондуктору по минимальной таксе, не включающей в себя дополнительные услуги, и сказал мне располагаться, посоветовав переодеться в маггловскую одежду, так как наличие мантии могло не понравиться моим родственникам. Я попрощался с профессором, и автобус тронулся. Вернее, он стартовал настолько резко, насколько это вообще возможно, даже ещё резче, и на безумных скоростях понёсся по улице среди потока автомобилей. Меня кинуло к стене, а потом просто болтало туда-сюда, пока я пытался в этом аду переодеться, чувствуя себя попавшим в блендер. Люстра ходила ходуном, вращаясь под немыслимыми углами во все стороны, и едва ли не впервые в жизни, я молился. Потому что, какой бы ни была моя жизнь, я ее, в принципе, ценил, а уж потерять ее тогда, когда все только начало налаживаться...

В последние дни перед днем икс — первым сентября, я все чаще вспоминал эту ужасную поездку, и понял, что я готов умолять дядю, чтобы тот отвез меня на Кингс-Кросс, лишь бы не ехать на «Ночном рыцаре». К моему удивлению, тот согласился. Наверняка в надежде, что, наконец, он сможет прожить с женой и сыном без меня почти год, не иначе. Но если раньше подобная мысль показалась бы мне обидной, я снова начал бы размышлять над несправедливостью жизни по отношению ко мне, то сейчас меня это только забавляло. «Ну и оставайтесь!» — думал я. «А меня впереди ждут великие свершения, я стану великим волшебником, а ваш сын, в лучшем случае, — будет так же руководить фирмой по продаже дрелей. Или не сможет даже этого, потому что он — идиот. В кого, только, интересно?» Дядя и тетя были далеко не самыми порядочными людьми, но идиотами отнюдь не являлись. Иначе бы Вернон не смог руководить своим бизнесом, а он неплохо справлялся. Дурсли не бедствовали, и могли дать своему сыну лучшее образование, но я не был уверен, что у того хватит мозгов поступить в колледж. Я злорадствовал немного, чего уж лукавить. Если честно, мне тогда казалось, что я выиграл билет в рай, самый настоящий. И если я захочу, у меня будут деньги, и мне для этого придется только научиться магии. Это ведь не сложнее математики, как я думал.

Сундук я собрал с вечера, и несколько минут любовался им. Аккуратным, простым и необычным одновременно. Он был доказательством того, что я особенный. Я часто задумывался над тем, почему ко мне так относятся Дурсли, — ведь даже если бы мои родители были алкоголиками, погибшими в автокатастрофе, находясь в нетрезвом состоянии, — я был в этом не виноват. Это родители могут быть виноваты в том, что их ребенок — алкоголик и наркоман. Не уследили, не заметили вовремя, не обратились за помощью, когда было еще не поздно. Но не наоборот! Порой мне казалось, что мир мне не рад и я в нем — помеха. Но 31 августа я думал иначе. Я не помеха, я — особенный. Да, не единственный, но и быть единственным мне никогда не хотелось. Меня устраивала роль одного из лучших.

Утром первого сентября дядя пробурчал что-то невнятное вместо приветствия, и я принялся готовить яичницу с беконом. Сколько себя помню, у Дурслей всегда был одинаковый завтрак, они жили в доме, который ничуть не отличался от соседского, а Петунья одевалась так же, как ее подруга, живущая в двух кварталах отсюда — миссис Полкинс, сын которой на пару с Дадли доставлял мне всегда много хлопот. Они гордились своей обычностью, а я с этого дня решил гордиться тем, что отличаюсь от них. Мне хотелось сразу, еще в доме, надеть мантию, но я решил этого не делать, мне ведь еще было нужно, чтобы дядя отвез меня в Лондон.

Вернон слишком быстро, подозрительно озираясь, закинул мой сундук в багажник, будто само наличие немного необычной вещи могло повлиять на имидж семьи в городе. Я невольно улыбнулся. Сейчас уже могу с уверенностью сказать, что я нормально отношусь к своим родственникам. Просто знаю, что они меня всегда боялись. Тогда же я, продолжая улыбаться, забрался на заднее сидение.

Ехали на вокзал молча, а я — так вообще словно подсознательно прощался с этим миром. Почему — не знаю, ведь мне было известно, что вернусь на каникулы к Дурслям, поскольку выбор-то невелик. И мысли мои тогда занимала различная ерунда: то я думал о том, почему где-то газоны аккуратно выстрижены, а где-то высокая трава, то я по машинам пытался угадать, куда и зачем едут люди. На работу — на более современных моделях, люди старшего поколения — на старых авто, едут за покупками либо по каким-нибудь визовым делам. Иногда среди этих мыслей закрадывалось что-то страшное: я ведь встретил того белобрысого мальчика, который почти принял меня за грязнокровку. Вдруг все будут так относиться ко мне? Или вдруг именно среди волшебников я снова окажусь серой посредственностью? Ничего не изменится, кроме обстановки, я буду ходить в мантии и считаться волшебником, у которого волшебство получается через раз, а все окружающие будут считать меня неудачником.

Наверное, именно мое детство у Дурслей отчасти определяло мои цели. И делало их противоречивыми. Они всегда были такими, сколько себя помню. То я хотел жить незаметно и мечтал быть ничем не отличимым от того же Пирса Полкинса, то я жаждал стать знаменитым, даже если слава моя была бы несколько... своеобразной. Позже это только углубилось.

Раньше бы я внимательно следил за пейзажем — любил смотреть на города и поселки, мимо которых мы проезжали, но сейчас я пропустил все. Я даже не помню, как мы приехали. Мне показалось, что это произошло слишком быстро. Я очнулся от собственных мыслей, когда дядя Вернон сообщил:

— Приехали.

— Да... Спасибо.

Я даже представить не мог, что мой дядюшка может решиться на подобное, но он достал из багажника сундук и потащил его к платформам. Я-то думал, что он вышвырнет меня из машины, и я буду сам плутать по вокзалу, благо, время еще было. Видимо, в Лондоне он чувствовал себя увереннее: здесь вероятность быть замеченным со странным чемоданом в руках стремилась к нулю.

— Какая там у тебя платформа?

— 9 и 3/4, — произнес я неуверенно. Знаете, возможность проходить сквозь стены — это не то, во что можно поверить в одночасье.

— Какая-какая? — переспросил Вернон.

— 9 и 3/4, — как можно более невозмутимо постарался сказать я, уже представляя себе реакцию на эти слова.

— Такой платформы не существует! Вот платформа 9, рядом 10. Удачи, — дядя усмехнулся так, что от его пожелания захотелось исчезнуть.

— Спасибо, что довезли... — все же сдержался я, перехватил сундук, и направился вдоль платформ искать нужный барьер.

Люди спешили на девятую платформу, от которой, должно быть, скоро отходил поезд, он уже был подан к посадке. Они меня смущали: если бы их не было, я бы не так боялся протаранить барьер и опозориться. То и дело оглядываясь, я подошел к стене, потрогал ее — твердая, кирпичная. Да, будет забавно, если я сейчас с разбегу в нее впишусь, с огромным чемоданом в руке, который хоть и не сильно тяжелее, чем мой школьный рюкзак, зато впечатление создает внушительное.

«Так, Гарри, не волнуйся! В крайнем случае, ты воспользуешься «Ночным Рыцарем», — постарался успокоить я самого себя, прежде чем решиться на то, что ещё пару месяцев назад показалось бы мне совершеннейшим бредом — проход сквозь стену.

Я решил разбежаться, — видимо, чтобы в случае неудачи удар был более сильным. Другой логики в разбеге мне сейчас не видится. Хотя, должно быть, я таким образом спасал себя от банальной остановки на полпути, потому что когда ты бежишь — остановиться сложнее. Я зажмурился, побежал, и...

И ничего не произошло. Я не почувствовал совершенно ничего и решился открыть глаза. Наверное, платформа 9 и 3/4 занимает по праву второе место после Косой Аллеи среди излюбленных мест, подаривших мне мечту. Тогда же я увидел мечту своими глазами: старинный красный паровоз, испускающий клубы дыма. Таких, пожалуй, даже в старых фильмах не существует. Самые древние маггловские поезда выглядят более обычными и реальными. То есть, поезд во многом повторял старые, если не столетней, то шестидесяти-семидесятилетней давности точно, но весь его вид был при этом каким-то нереальным. Будто кто-то взял несколько действующих моделей разных лет, объединил их в одну, а после этого отдал на доработку внешнего вида дизайнеру... непонятно чего. Но наиболее похожим на то, что в итоге получилось, был один паровоз из коллекции игрушек Дадлика, подаренный ему... не помню точно, когда он был подарен, наверное, ещё до его шестилетия, если судить по обрывочным детским воспоминаниям.

На самой платформе было пока не так много людей, потому что до отправления поезда оставалось еще больше тридцати минут. Многие уже, по всей видимости, занесли свои вещи и вышли на улицу, чтобы проститься с родными. Мантии, много пестрых мантий: зеленые, красные, синие, черные. Это производило на моё неподготовленное сознание ошеломляющий эффект, усиливавшийся из-за погодных особенностей. Дело в том, что на небе тогда было немало облаков, из-за которых показывалось время от времени яркое летнее солнце, особенно подчёркивающее в эти моменты пестроту окружающей меня толпы, толпы самых настоящих волшебников, носящих эти мантии. Они сливались в какое-то цветовое пятно, словно персидский шелковый ковер, а из-за яркости цветов я не мог различить лица магов и улыбался, как идиот.

— Ты уже знаешь, на какой факультет поступишь?

Дежавю. Именно этот вопрос был главным среди первокурсников, он был настолько значимым, что даже я, будучи всего второй раз в магическом мире, — второй раз слышал его. Сейчас я понимаю и суть его значимости, и суть иллюзорного и глупого выбора, тогда — не понимал. Возможно, воспитывай меня Дурсли так же, как своего сына, и я осознавал бы его значимость. Ведь и среди магглов очень часто бывает так, что дети оканчивают те же школы, что и родители, а выбор места для получения среднего образования — едва ли не главный выбор в жизни человека. Я не понимал. Потому что не будь я волшебником, сидел бы я в государственной школе, основной контингент которой составляли те, чьи родители не сильно пеклись об образовании детей и не имели возможности платить за школу.

— Хотелось бы попасть на Райвенкло, там учился мой отец.

Я оглянулся, чтобы посмотреть на говоривших. Разговаривали две девочки, одна из которых была одета в простую черную мантию — видимо, чтобы не переодеваться в поезде. Вторая, рыжеволосая и слегка полная, — в ярко зеленую. Сразу видно, что ее родители были волшебниками — даже мне тогда было ясно. И в тот момент стало немного грустно и боязно, ведь многие первокурсники уже знали друг друга.

— У меня почти все родственники учились на Хаффлпаффе, — сказала девочка в зеленой мантии, — Только дед по материнской линии — на Гриффиндоре. Но мне не так важно, куда я поступлю. Лишь бы не Слизерин.

— Потому что это факультет, где учился Сама-знаешь кто?

— Нет, наверное, нет. Потому что это важно для мамы и тети, хоть они сказали мне иначе. Но я знаю, они бы расстроились, поступи я на Слизерин.

Стоять посреди платформы так долго было неудобно, даже эти девочки уже странно начали на меня коситься, отчего я сразу почувствовал себя по-дурацки. Будто специально подслушивал их разговор. Я сразу поспешил к поезду. В первых двух вагонах свободных купе уже не было, поэтому я обосновался в третьем, почти в самом конце. Хотел пройти подальше — там наверняка целые вагоны пустые — но все же ходить с сундуком, вес которого хоть и облегчен магически, но не настолько, чтобы можно было назвать его совсем уж лёгким, было неудобно. Он практически волочился по полу — явно был рассчитан на то, что его носить будет взрослый человек.

Чуть не завалившись с сундуком на пол, мне все-таки удалось поставить его на верхнюю — багажную полку. До отправления поезда оставалось 20 минут, и я решил выйти на улицу, обозначив свое присутствие в купе бутылкой с водой, которую оставил на столе.

Народу на платформе прибавилось, с шумом через барьер на платформу буквально вывалилось несколько разновозрастных рыжих людей. Они выглядели настолько забавными, что я улыбался, глядя на них. Взрослая женщина была чем-то недовольна, маленькая девочка плакала, двое одинаковых подростков смеялись, а мальчик, примерно моего возраста, казался обиженным.

— Сын, веди себя в школе хорошо, старайся избегать неприятностей... — мимо меня прошел высокий светловолосый маг, держа в руках клетку с белой совой, а за ним волочился тот самый белобрысый паренек, которого я встретил в магазине мадам Малкин.

Он посмотрел на меня, сделал вид, что не заметил, — а может быть, действительно не узнал, — и не стал здороваться. От этого я перестал улыбаться, было обидно. Пусть он показался мне немного неприятным и высокомерным, но я хотя бы его запомнил, а он меня — нет.

Вернувшись в купе, я поначалу подумал, что ошибся дверью. На сидении, моем сидении — как я люблю, по направлению движения, чтобы видеть не удаляющийся пейзаж, а приближающийся, — сидела лохматая девочка и читала. Она, как ни в чем не бывало, посмотрела на меня, и снова уткнулась в книгу. Это несколько выбило меня из колеи, но надо отдать должное Дурслям, хоть какие-то манеры они мне привили — я не начал кричать, возмущаться, что она села на мое место, хоть сам факт меня расстроил.

— Ээ... привет, — решил я как-то начать разговор.

— Привет. Я сопоставила наличие одного чемодана на багажной полке с тем, что здесь едет один человек, и решила остаться. Полагаю, ты не возражаешь. Мои родители не могли попасть на платформу, а я везу целых два чемодана, мне было тяжело идти дальше по вагонам, — прояснила ситуацию девочка. — Я Гермиона Грейнджер, кстати.

— Гарри Поттер, — я решил не стоять, как идиот, и сел напротив. В ненавистном направлении спиной по ходу движения, обойдя один из чемоданов, который почему-то остался стоять посреди купе.

— Он тяжелый, — проследила за моим взглядом Гермиона.

— Помочь? — решил я зачем-то предложить свою помощь.

Гермиона скептически на меня посмотрела и покачала головой.

— Не стоит. Во-первых, если ты не знаешь необходимое заклинание, у тебя все равно не получится. Во-вторых, там мои вещи, в которые я планирую переодеться, поэтому не вижу смысла убирать его. Ты ведь идешь на первый курс, верно?

— Да, а ты?

— Тоже. Для меня это так неожиданно: я уже сдала вступительные экзамены в школу лондонского Сити для девочек, а потом пришел профессор Квиррелл. Мои родители — они стоматологи, даже предложить не могли, что волшебство возможно, и если я им рассказывала, что у меня иногда получается делать что-то особенное — они считали меня выдумщицей. Я уже выучила все учебники, прочитала несколько дополнительных книг, и полагаю, этого будет достаточно, чтобы быть лучшей ученицей в Хогвартсе.

— Наверное...

Не то, чтобы я не читал учебники, но выучить их — мне и в голову не пришло. Да если бы и пришло, я бы не стал так бесполезно тратить время. Гермиона мне не понравилась: она говорила таким тоном, будто считала себя на голову выше других. Это чувствовалось, а такие люди всегда меня немного раздражали. Наверное, потому, что я не хотел считать себя хуже них.

— Ты знаешь, на какой факультет поступишь? — решил я поддержать разговор, задав самый распространенный и волнующий абсолютное большинство будущих первокурсников вопрос.

— Я прочитала все о факультетах в «Истории Хогвартса» и полагаю, идеальным вариантом был бы Гриффиндор. Там даже сам Альбус Дамблдор учился! Еще неплохим вариантом было бы попасть на Райвенкло, там ценят ум. А ты бы куда хотел?

— Понятия не имею, — почти честно ответил я.

Почти честно потому, что все же варианты у меня были. Они до того смешны и нелепы в своей противоположности, что я не решился бы озвучить их. Я сомневался между Слизерином и Хаффлпаффом, и даже если бы мне разрешили выбрать — я не знаю, что бы выбрал. Поэтому я искреннее надеялся, что Распределяющая шляпа знает лучше, чем я.

Гермиона была не единственной, кто прочитал «Историю Хогвартса». Пусть я пропускал многие страницы, потому что некоторые легенды напоминали обычные страшилки, но о факультетах я читал подробно. Из Слизерина, действительно, выходило много известных волшебников, как и из Гриффиндора. Но как бы я смог объяснить Гермионе, что хотел бы попасть туда, потому что у меня палочка такая же, как у Волдеморта, который там учился? Абсурд, я сам это понимал. Остальные же причины были какие-то вообще труднообъяснимые, даже для самого себя.

В Хаффлпаффе мне нравилось спокойствие и дружба, если верить описанию. У меня никогда не было друзей, не считая Квиррелла, но он был каким-то далеким другом, и его наличие просто было фактом. Он бы никогда не смог стать тем человеком, с которым мы вместе бы смеялись, играли, учились — это я прекрасно понимал. Многие описания известных выходцев из Хаффлпаффа гласили, что вот те двое путешественников подружились с первых дней учебы, двое других магов-однокурсников вместе изобрели... Они часто и многое делали вместе — это было так непривычно для меня, что казалось почти невозможным. Мне всегда хотелось невозможного.

— А хотя бы варианты у тебя есть? Не мог же ты не думать об этом!

— Я думал, просто... Все равно Распределяющая шляпа решит, зачем лишний раз думать о том, что от тебя не зависит.

— А вот и нет! Зависит! Я читала, что иногда человеку предлагают выбрать. Считаю это большим преступлением, не думать о своем будущем и полагаться лишь на судьбу. Потому что в таком случае не было бы великих преобразований, реформ, научных открытий, и мы бы до сих пор жили в каменном веке!

Об этом я как-то не думал. Ни тогда, ни теперь. Но в этот момент я понял, что не хочу учиться на одном факультете с этой девочкой. Я только-только избавился от контроля Дурслей, которые всегда считали, что имеют право решать, каким я должен быть, а теперь вот Гермиона считает, что я неправильно мыслю и не думаю о будущем.

— Это не имеет значения, если мне предложат выбрать, я выберу, если нет — значит, так и должно быть.

— Именно поэтому всегда будет регресс, — пожала плечами Гермиона, хотя я так и не понял, к чему она это сказала, — Когда профессор Квиррелл сказал мне, что нельзя колдовать на каникулах, я спросила его, почему. В общем, суть не в этом. Я выяснила, что в поезде колдовать разрешается!

Гермиона открыла свой тяжелый чемодан и достала оттуда учебник по чарам, едва запихнув в чемодан все остальное — казалось, там книг больше, чем у меня было учебников за все годы моего обучения в начальной школе. Это сколько же дополнительной литературы она купила?

— Мне так не терпелось попробовать! — весело сказала она, листая книгу левой рукой. В правой она уже держала палочку. — Думаю, нужно начать с чего-нибудь простого. Люмос! У меня получилось!

На конце ее палочки появился маленький шарик света, который продержался несколько секунд. В этот момент в коридоре начали продавать сладости, из которых Гермиона купила всего понемногу, объяснив, что ее родители-стоматологи всегда были против сладкого, а она его очень любит. Я же взял лишь какой-то батончик, пару шоколадных лягушек и кусок тыквенного пирога — это было одним из немногих блюд, которым можно было наесться так, чтобы особо не голодать до вечера. Мне ведь никто с собой не давал никакой еды в дорогу, вот и приходилось довольствоваться тыквенным пирогом, который — надо отдать ему должное — на тот момент казался лакомством по сравнению с моей повседневной пищей. Мы испробовали множество заклинаний. Самые простые, вроде Люмоса, — получались у меня с легкостью; если не с первого раза, то после правильного выполнения инструкции — всегда. А вот с какой-нибудь Аллохоморой у меня возникли сложности, и удалась мне она не с первого раза, и даже не с десятого. У Гермионы почти все выходило намного быстрее, нежели у меня, и было от этого очень обидно. Даже подумалось, что и в волшебном мире я, возможно, так и буду никчемным человеком. Погода за окном тем временем будто уловила моё настроение, и в стекло ударили капли первого осеннего дождя. Увлёкшаяся волшебством соседка по купе не обратила на это ни малейшего внимания, продолжая мне чего-то втолковывать.

— Ты просто неправильно произносишь! — советовала Гермиона, чем немного меня раздражала. — И ты не совсем на замок направляешь палочку. Возможно, это из-за плохого зрения.

Я досчитал до пяти. Нет, меня часто дразнили очкариком, и в этом не было ничего особенного, но, знаете, неприятно каждый раз слушать о своих недостатках. Ведь я же не сказал Гермионе, что у нее кривые зубы! А они действительно такие, и это сразу заметно, особенно, когда она улыбается.

После того, как Аллохомора мне все-таки удалась, у меня разболелась голова. То ли от духоты в купе, то ли от советов Гермионы, но я решил, что с заклинаниями пока достаточно. Я почесал лоб и откинул с него взмокшие пряди — все-таки первое сентября выдалось аномально жарким для Британии, а перед дождём стало совсем душно.

— Какой у тебя странный шрам на лбу.

Я прикрыл глаза, решив проигнорировать слова Гермионы. Меня столько раз спрашивали, откуда он взялся, что я просто уже не знал, что и отвечать. Тем более, раньше я говорил, что получил его в автокатастрофе, в которой погибли мои родители, а что отвечать теперь — неизвестно. Ну, есть он и есть. Почему-то все замечают, что у меня плохое зрение, странный шрам, лохматые волосы, хоть я их каждый раз причесываю. Не могут люди не говорить об этом — ведь не думают они, что я мог не заметить, что ношу очки, а на лбу у меня шрам в виде молнии? Я и сам себя в зеркале вижу и прекрасно об этом знаю.

Остаток пути разговор не клеился: иногда Гермиона пыталась что-то рассказывать про выбор старост, школьных приведений, Запретный лес, я тоже добавлял что-то свое, но в целом, атмосфера в купе была немного напряженной. Пока речь шла о заклинаниях, это не было сильно заметным, зато сразу проявилось, как только мы отошли от темы учёбы. Кажется, с соседом по купе мне не особо повезло: вместо того, чтобы найти себе первого друга из числа учеников, я только нашёл девочку, которая своими действиями и словами напоминала мне о моей ущербности, и которой явно нравилось решать за меня, как же мне лучше жить. Общих интересов у нас, судя по всему, не было. И я, и Гермиона прекрасно понимали, что говорить нам не о чем, и все попытки сводились к общим темам, лишь бы неловкая пауза не затягивалась.

— Кажется, мы скоро подъезжаем, — Гермиона посмотрела на свои наручные часы. — Давай, ты выйдешь, чтобы я переоделась. Потом выйду я, идет?

— Хорошо, — пожал я плечами и, прежде чем выйти, пригладил челку. Вдруг в коридоре тоже найдется кто-нибудь наблюдательный, который заметит, что я в очках, со шрамом, в старых, широких не по размеру джинсах и лохматый.

Подъезжали мы уже поздним вечером, в сумерках, и дождь к этому времени давно прекратился. Конечным пунктом оказалась станция Хогсмид, названная так в честь располагавшегося поблизости поселения магов. Оттуда старшекурсники уходили в какую-то одну сторону, а нас, первокурсников, кто-то созывал мощным то ли басом, то ли баритоном, перебивавшим весь шум и гам подростковой толпы.

— Первокурсники! Все сюда, ко мне! Все первокурсники, идите ко мне!

Выйдя на перрон, я повернулся по направлению к источнику голоса, пытаясь выделить его и по возможности добраться туда через толпу, и тут я увидел его. Он возвышался над толпой учеников, как Гулливер над лилипутами. Огромная массивная фигура была раза в два выше меня, а в обхвате, пожалуй, могла достигнуть немногим меньше десятка моих тел. Огромный человек махал единственным на платформе фонарём и пытался созывать к себе в кучу первокурсников. Казалось, нас вышел встречать самый настоящий великан, если они в этом мире вообще бывают. Первым желанием при виде этого заросшего бородой и огромной плохо расчёсанной шевелюрой гиганта было стремление развернуться и убежать как можно дальше, продираясь через людской поток вокруг, и только серьёзным усилием воли я смог взять себя в руки и направиться в нужную сторону.

Когда народ удалось-таки собрать, — а подходили остальные, должно быть, как и я, неохотно, — великан представился Хагридом и сказал, что именно он будет нашим провожатым до входа в Хогвартс. После этого мы дружной колонной побрели за ним, а точнее, за удаляющимся по тропе фонарём. Поскольку нас было много, фонарь был один, а погода стояла пасмурная, то шли мы почти наощупь, интуитивно по какой-то спускающейся непонятно куда тропинке. Как так получилось, что до берега озера, куда нас и вели, мы дошли все в целости и сохранности, я не знаю — магия, не иначе. Чувствуя всю торжественность момента, а может, просто боясь ослабить бдительность, никто не вёл никаких разговоров в это время, и весь переход прошёл в молчании, изредка прерываемом репликами великана. Когда Хагрид понял, что мы уже подходим к нужному месту, он не преминул сообщить об этом нашему нестройному ряду.

— Так, приготовьтесь к тому, что через несколько мгновений вы увидите Хогвартс. И не забывайте смотреть под ноги!

Вряд ли под ногами можно было заметить Хогвартс, а увидеть его все-таки не терпелось, поэтому в ряду первокурсников то и дело кто-то начинал спотыкаться. Не зря первокурсников водят именно этой тропой, а потом — через озеро. Потому что спустя несколько мгновений мы увидели... С берега, куда мы спустились, огромный замок на противоположной стороне, освещённый огоньками света в окнах, казался сказочным, завораживал. Разглядеть его полностью мы не могли из-за темноты, но и те причудливые очертания, которые были освещены, впечатляли. Позже я замечу, что замок этот по-настоящему волшебный, некоторые его башни построены таким причудливым образом, что никакие маггловские архитектурные возможности не позволили бы этого сделать. Но пока мы не видели всего его великолепия — только очертания неизвестности ждали нас впереди. Хагрид посадил нас в лодки — по четыре человека в одну — и те, в свою очередь, сами тронулись и повезли нас к противоположному берегу. Яркие огоньки света из окон отражались в воде, и мы, вначале просто выплывшие в освещённое озеро, вскоре уже просто плыли по какому-то пожару.

Поскольку я ещё в поезде понял, что с Гермионой нас связывает очень немногое — да почти ничего, — то постарался попасть в другую лодку, нежели она. Я, таким образом, оказался в одной лодке с ещё двумя мальчиками и девочкой. Естественно, они, как и все кроме Гермионы, были мне незнакомы. Я бы мог молчать и дальше, всю дорогу любуясь красотой замка впереди и чёрно-жёлтой водой вокруг, но девочка решила зачем-то взять инициативу по знакомству в свои руки.

— Привет, ребята. Раз мы оказались вместе, давайте познакомимся.

— Ну, давай. Я Терри Бут.

— Сьюзен Боунс.

— Слушай, а это не твоя родственница заведует отделом магического правопорядка? Я Сид Шеклтон, кстати.

— Да, это моя тётя. Она же и воспитывает меня с тех пор, как... Так, а тебя как зовут?

— Гарри Поттер — обо мне всё же вспомнили, а то бы я, может, так и не представился.

— Всем пригнуться! Всем пригнуться! — голос Хагрида разносился над водной гладью. Действительно, мы уже подплывали к какому-то утёсу, за которым начинался тоннель, ведущий прямо к замку. Сам тоннель был скрыт зарослями плюща, что заставило не видящих, где же именно кончается плющ и начинается потолок, детей пригнуться как можно ниже, во избежание столкновения с твёрдой поверхностью. Впрочем, судя по тому, что сам великан ни за что не зацепился, эта мера была излишней, и мы даже вполне могли бы просто сидеть, как и сидели до этого, и ничего бы с нами не случилось. Может, это только Хагриду и надо было пригибаться?

Так или иначе, но разговор наш после этого так и затих на представлении, к тому же и плыть нам оставалось совсем недолго. Тоннель, просторный — я не мог достать руками до его стен — тёмный, скоро закончился выходом к песчано-галечному берегу с построенной на нём пристанью для лодок, куда мы и пришвартовались. Пристань оказалась совсем вблизи замка — какой-то лестничный пролёт, пусть и не самый короткий, и мы уже стояли перед огромной дубовой дверью, ведущей в Хогвартс. Каменная громада нависала над нами так, что я почувствовал, будто мы все, включая нашего огромного проводника, какие-то букашки или муравьи перед лицом чего-то вечного и незыблемого, на фоне которого мы — никто, и нас вообще не существует. Судя по тому, что только-только начавшиеся после прибытия к берегу шёпотки сами собой стихли, проникся не только я.

Хагрид тем временем, убедившись, что все его подопечные дошли до места назначения, трижды постучался своей тяжёлой рукой в дверь, издавшую от этого довольно-таки гулкий звук. Долго ждать не пришлось — дверь распахнулась почти сразу, представив нашему взору немолодую волшебницу в тёмно-зелёных одеждах. Ее лицо казалось строгим; я бы точно несколько раз подумал, прежде чем задавать ей какие-либо вопросы. Здесь-то Хагрид и покинул нас, передав этой женщине, которая велела следовать за ней внутрь каменного чудовища — по крайней мере, я в тот момент воспринимал замок именно так. Пока мы шли по каменным коридорам, хотелось спросить, почему нас не повели в огромные двери, за которыми доносился мерный гул множества голосов и, вероятно, там находились остальные ученики. Но когда я вспоминал вид ведущей нас преподавательницы, желание как рукой снимало. Таким образом мы дошли до другого зала, оказавшегося соседним с тем, откуда раздавались голоса. Помещение оказалось не слишком большим, и было нам в нём, откровенно говоря, тесновато. Строгая женщина тем временем начала говорить для нас вступительное слово. Ничего особенного она нам не сказала, кроме того, о чём мне уже успел поведать Квирелл, — правда, она говорила об этом немного по-другому и, возможно, чуть более подробно. Про наличие четырёх факультетов, на которые нас через несколько минут должны распределять, про то, что факультет станет нашим домом и чем-то вроде семьи, что все факультеты равнозначны... Из нового я узнал про соревнование между факультетами, проводящееся путём набора баллов за правильные поступки и снятия — за неправильные. После этого нас на некоторое время оставили одних в помещении. Тогда же она и назвала свое имя, но оно почему-то тут же вылетело из моей головы. Я лишь запомнил, что она является деканом Гриффиндора и заместителем директора. Спустя некоторое время я вспомнил ее фамилию — ведь именно она прислала мне пригласительное письмо.

Перед тем, как выйти, она попросила собравшихся вести себя тихо, но где вы видели одиннадцатилетних детей, которые такие предупреждения слушают, тем более, находясь в пяти минутах от одного из важнейших событий в своей жизни? Сам я больше молчал, думая, что на Гриффиндор мне при таком декане поступать как-то совсем боязно. Тем временем, многие мои будущие однокурсники начали, не стесняясь, обсуждать услышанное, дополняя его теми фактами, которые они знали сами.

— Да всё это неправда про равнозначность! Посмотрел бы я на желающих учиться на том же Хаффлпаффе, — кто-то не воспринял слова профессора всерьез.

— Я хочу там учиться, можешь посмотреть на меня! Тем более, один из самых знаменитых директоров Хогвартса — Квентин Тримбл — учился как раз на Хаффлпаффе. Он был одним из известнейших специалистов в методах противодействия проклятиям и, более того, при нём Хогвартс даже за пределами Магической Британии был признан лучшим учебным заведением в Европе! — кажется, Сьюзен не на шутку разозлилась.

— Эй, ребят, кто-нибудь знает, как вообще проходит отбор на факультеты? — спрашивал как раз Терри.

— Мне Фред говорил, что будет очень больно, — просветить однокурсника решил рыжий мальчишка, семью которого я уже, кажется, видел на платформе, — и что это действительно тяжело. Могут, например, тролля выпустить...

Конечно, многим из нас рассказывали до поступления, что это не страшно, что все куда-либо поступают, но после такого опуса все как-то притихли, ибо воображение у нас было развито достаточно. Ведь то, что распределит нас шляпа, не значит, что никакого испытания не будет, правда? Может быть, шляпа просто судья... Только Гермиона продолжала говорить что-то про свои успехи в изучении заклинаний и просто какие-то знания о волшебстве и волшебном мире тем, кому посчастливилось оказаться рядом с ней в этот момент. Довольно забавно, учитывая то, что она была магглорождённой, и окружали её в том числе и те ученики, которые с детства жили в волшебном мире. Точнее, это сейчас мне ситуация кажется забавной, а тогда, учитывая то, что она мне пыталась проесть такими же репликами плешь всю дорогу на поезде... как же она задолбала! Ну как, как можно всё время говорить об учёбе, о важности выбора, о правильности того или иного... ну как?! Неужели это только я такой неправильный, а всем остальным слушать о ее достижениях интересно?!

Когда рассказы Гермионы были прерваны её же визгом, я как-то злорадно порадовался. Правда, когда я увидел причину визга, мне тоже стало не до смеха: на нас надвигалось скопление призраков, и не все из них выглядели дружелюбно. Всё-таки, когда человека убивают, он явно не испытывает любви к окружающим. Призраки тем временем не спешили делать с нами ничего предосудительного и вели себя довольно спокойно, так что паника снова сменилась обычным волнением. Помогло нам также то, что большинство призраков были больше заинтересованы не нами, а поведением какого-то Пивза. Однако некоторые представители их братии нас поприветствовали, а одно особо добродушное привидение представилось Толстым Монахом и выразило надежду на то, что многие из нас попадут на его факультет — Хаффлпафф.

Мы уже начали отходить от шока, когда профессор Макгонагалл вернулась за нами и позвала пройти за собой в Большой Зал на церемонию распределения. Идя вместе с остальными вслед за ней, я начал судорожно думать, на какой же всё-таки факультет я хочу попасть: на Слизерин или на Хаффлпафф. Гриффиндор я отмёл, потому что особо храбрым себя никогда не считал, да и вряд ли я буду интересен таким ученикам, и это было ещё до того как я увидел декана этого факультета. Райвенкло мне тоже не подходил, потому что, как я не считал себя храбрецом, так же не считал и умником. А быть в хвосте по успеваемости на своём факультете я не хотел — тем более, подозревал, что именно туда направят Гермиону. Казалось бы, всё понятно: если я больше хочу признания и хорошего места в жизни, стоит пойти на Слизерин, а если хочу, чтоб меня приняли таким, какой я есть, если хочу иметь много друзей, то выбирать лучше Хаффлпафф. Но я... я не знал, а что мне, собственно, нужно, и именно в этот момент, когда пора бы уже было определиться с основным стремлением в жизни, противоречия одолевали меня сильнее, чем когда-либо.

Нет, я всё же хотел величия... Несомненно, хотел. Быть всю жизнь никем, человеком, существование которого если и замечали, то лишь когда я мешал. Конечно, я хотел быть великим, добиться многого, чтобы смело сказать в лицо всем, кто меня когда-либо обижал всё, что я о них думаю.

— Потолок Большого зала похож на настоящее небо, я читала об этом...

Как и почему снова оказался рядом с Гермионой в тот момент, я не знаю. Сейчас я могу с уверенностью сказать, Гермиона — неплохой человек. С возрастом жизнь научила ее держать свое мнение при себе. Но тогда она была самой большой занудой, которую я только встречал, а потому в дальнейшем я всеми силами старался ее избегать, чтобы поберечь свои нервы.

— Не читал, но это итак как бы видно, — сказал я очевидное, рассматривая звездный потолок, на котором в свете луны видны были даже проплывающие облака.

Когда Распределяющая шляпа начала петь, я удивился. Уставился на древний предмет гардероба во все глаза, но снова не узнал снова ничего нового. О факультетах я уже слышал в третий раз, а мне и с первого раза все примерно было ясно.

— Тот, чье имя я называю, выходит вперед и садится на табурет — профессор МакГонагалл держала в руках список, очевидно, с нашими именами. — Аббот, Ханна!

Светловолосая худая девочка неуверенно села на табурет, МакГонагалл надела живую шляпу ей на голову.

— Хаффлпафф!

И никаких троллей. Я оглянулся на рыжего, который грыз в этот момент ногти. Идиот! Только зря панику развел.

Хаффлпафф или Слизерин... Хаффлпафф или Слизерин? Захотелось рассмеяться прямо на месте от гениальной идеи, которая пришла мне в голову. Но я лишь улыбнулся и продолжил следить за ходом распределения.

Сьюзен, как и хотела, отправилась на Хаффлпафф. Терри Бут — на Райвенкло. Гермиона просидела на табурете не меньше пяти минут, после чего шляпа отправила ее на Гриффиндор. Видимо, ей предоставили выбор, важность которого она мне доказывала. Белобрысый мальчишка, который так и не представился мне в магазине мадам Малкин, поступил на Слизерин. Прям не распределение, а исполнение желаний какое-то!

За преподавательским столом я увидел профессора Квирелла, но тот не смотрел в мою сторону. Почему-то одет он был как-то вызывающе странно, даже среди волшебников в мантиях — в фиолетовой бархатной накидке и с тюрбаном на голове. Примерно так я представлял себе джина из бутылки. После привычного для меня немного старомодного маггловского костюма и даже после мантий разных расцветок, которые я уже успел понаблюдать в волшебном мире, этот образ всё равно не вписывался в рамки «правильной» одежды, словно доказывая мне, что ничего-то я не знаю о своём новом месте обитания, чего бы там мне не рассказывали до этого.

— Поттер, Гарри!

Пока плелся к табурету, едва не споткнулся о полы мантии. Не то чтобы на меня все смотрели, и от этого было неуютно — ведь моя фамилия далеко не самая первая в списке, а старшекурсники уже разговаривали друг с другом. Скорее, за каждым названным первокурсником наблюдали другие, чьи имена еще не назвали, ведь только их пока еще интересовал процесс распределения, от которого зависела их дальнейшая судьба. Среди тех, кто сидели за столами, лишь единицы продолжали смотреть на первокурсников. Но даже десяток-другой наблюдателей — и такая мелочь способна сбить с толку. Всегда замечал за собой такую неприятную особенность, особенно в школе: как только учитель становился позади меня, из головы мигом улетучивались нужные формулы и идеи решений.

— Так-так-так... Какие интересные сомнения... — услышал я голос в своей голове, от которого вздрогнул. До этого в моей голове всегда говорил только я сам — никогда не заводил себе воображаемых друзей, даже если настоящие были в дефиците, а в дефиците они несомненно были.

— Да я уже вроде бы не сомневаюсь.

— Знаешь, от этого еще интереснее. Только за двумя зайцами сложно угнаться.

— Я не то, чтобы собираюсь за ними гоняться... В общем, я сделал выбор.

— Сделать выбор, оставив два итога — это очень по-слизерински.

— Нет. Я сделал окончательный выбор, что для меня в приоритете.

— Пусть будет по-твоему, только это далеко не окончательный выбор. Еще много и много раз ты будешь возвращаться к этому моменту и думать, правильное ли решение ты принял. Я, конечно, не всеведуща, но такие вещи предсказать могу.

— А... можно спросить, почему все, с кем я успел пообщаться, поступают только туда, куда хотят. Для чего тогда нужно распределение?

— Оно нужно для того, чтобы человек мог решить и сделать выбор сам. Хаффлпафф!

Видимо, шляпа не захотела разговаривать со мной больше. До сих пор не дает покоя вопрос, зачем же все-таки нужно распределение в том виде, в котором оно существует, и Годрик ли сделал Распределяющую шляпу. Ведь среди гриффиндорцев больших любителей пофилософствовать над проблемами выбора никогда не водилось, если не считать Гермионы и, возможно, Альбуса-дальше-я-не-запоминал Дамблдора, а уж некоторые исторические справки относительно биографии Годрика наталкивают на мысли, что и за ним сей грех замечен не был. Может быть, шляпа на самом деле была плодом коллективного труда основателей? Вот те же райвенкловцы — большие любители неоднозначных вопросов и не менее неоднозначных ответов, даже пароль у них в гостиной своеобразный. Как-то нужно было мне на старших курсах туда попасть — простоял у входа минут двадцать, пытаясь ответить на вопрос, что общего у камня и дементора. Ответы в духе того, что оба способны помочь телу расстаться с душой, если бросить камень в висок, не принимались.

Но что-то я отвлекся. Тогда я спрыгнул с довольно высокого табурета и направился к столу, ставшему внезапно моим, под не особо громкие аплодисменты. Я заметил, что только гриффиндорцы хлопали громче других, приветствуя новых учеников.

— Привет, садись туда, — девушка с ярко-фиолетовыми волосами рукой показала мне на свободное место, почти напротив нее. Она выглядела милой и доброй, и я уже начал думать, что, кажется, шляпа направила меня на нужный факультет.

— Шеклтон, Сидни, — распределение тем временем еще не закончилось.

Мой сосед по лодке — лохматый русоволосый мальчишка, выглядел так, словно распределение его вообще не волновало, и всё происходящее было самым обычным делом в его жизни. Впрочем, как я узнаю позже, его вообще не сильно многое волновало, какой бы сферы это не касалось. Если бы существовал на свете факультет профессиональных пофигистов, его стоило бы распределить именно туда.

— Хаффлпафф!

Сид, подойдя к столу, не стал слушать указания девушки с фиолетовыми волосами о месте, которое ему бы отводилось, поэтому плюхнулся как раз между мной и Сьюзен, хотя расстояние этого, в принципе, не позволяло. Мне пришлось подвинуться в сторону.

— А вот и я, — радостно сообщил очевидное Сид. — Вот же завтра родители расстроятся, что я к вам поступил.

— Почему? — спросила Сьюзен.

— Потому что отец окончил Райвенкло, а мать — Слизерин. Я попросил шляпу отправить меня на тот факультет, где ценится лень как естественное состояние человека, но она сказала мне, что такого факультета нет, и отправила сюда.

— У меня тоже мама окончила Слизерин, а отец — Райвенкло, — с усмешкой сказала девушка, цвет волос которой не давал мне покоя. Зачем она их красит в фиолетовый? Но вынужден признать, что смотрелось это эффектно.

— Вот черт, я не уникален! Поттер, а ты что тут делаешь? Поттеры же потомственные гриффиндорцы, если я правильно помню.

О том, что Поттеры — потомственные гриффиндорцы, я слышал впервые, поскольку как-то не сообразил спросить у Квирелла, на каком факультете учились родители, а других шансов узнать этот факт мне не представилось.

— Я в поезде встретил Гермиону, которая не только много читает, но и любит рассказывать об этом другим. А я тоже довольно ленив, да и чтение всё-таки не кажется мне самым интересным времяпрепровождением, — о том, что другие развлечения у меня если и бывали, то очень нечасто, я благоразумно решил пока не рассказывать.

— И в этом я не уникален! А мне говорили, Хаффлпафф — факультет, где ценят трудолюбие. Лгали!

— Так, все, распределение закончено, можно и представиться, — начал подросток, у которого на груди помимо факультетского значка был еще один.

— Только не включай зануду, прошу тебя. Я Тонкс. Брайан Фосетт мой, можно сказать, коллега. Мы старосты. Я на седьмом курсе, он на пятом, остальные старосты, — Тонкс посмотрела в противоположный конец стола, — В общем, ладно. Потом познакомитесь.

Тем временем, из-за своего трона, не иначе, поднялся сам Альбус Дамблдор. Выглядел он до того забавно, что я заулыбался, глядя на его фиолетовый колпак со звездами.

— Добро пожаловать! Прежде чем мы начнём наш банкет, я хотел бы сказать несколько слов. Вот эти слова: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Всё, всем спасибо!

— Это он сейчас кого олухом назвал? — не понял Сид.

— Тебя, — усмехнулась Тонкс. — Ешь уже.

— О, еда!

Никогда в жизни не видел столько еды! Жареная курица, отварной картофель, сладости, овощи и фрукты — и при том больше всего блюд было приготовлено с участием тыквы. Стол буквально ломился от обилия яств. Мне хотелось попробовать все сразу, и только физическая невозможность подобного удерживала от столь необдуманного шага.

— На ночь вредно столько есть! — слегка надменно заметил мальчишка, которого распределили сразу после Сида.

— Тебя как зовут? — поинтересовался Шеклтон.

— Смит. Захария Смит.

— Отличная фамилия! У меня для тебя есть подарок, — с этими словами Сид вынул из кармана мантии маленький пузырек с желтой жидкостью и протянул его Захарии.

— Что это?

— Мне мама тоже сказала, что на ночь вредно столько есть, и дала это зелье, для лучшей... как ее там... усвояемости. Бери — мне не жалко — и не порть людям торжественный момент. И аппетит тоже не порть.

Смит, видимо, настолько растерялся, что взял флакончик, и только после этого сообразил.

— Зачем это мне? У меня нет проблем с услевяемостью.

— Усвояемостью, — поправила Сьюзен.

— Тогда чего было умничать? Давай обратно зелье, а то вдруг у меня желудок завтра разболится.

В тот момент у меня было отличное настроение. Шутили не надо мной, как часто бывало, а над кем-то другим, и это... это было просто прекрасно! Да и ребята казались мне веселыми, поэтому в первое время после поступления я точно не задумывался над тем, правильное ли принял решение. Тем более, тогда я решил, что достичь величия можно на любом факультете, раз уж программа обучения везде одинаковая. А на Хаффлпаффе можно еще и друзей найти — все же лучше быть великим с друзьями, чем великим одиночкой. Одиночкой вообще быть довольно скучно — это-то я чётко успел для себя уяснить за одиннадцать лет своей никчёмной жизни.

Когда влетели привидения, я уже не испугался, хотя некоторые все же снова завизжали, несмотря на то, что видели призраков перед распределением. Сид, однако, всё-таки оказался уникальным хотя бы в том плане, что смог удивить Толстого Монаха, поздравившего нас с поступлением, попытавшись схватить того за руку и поблагодарить за поздравление.

Под конец дня я был настолько вымотан, что мозг отказывался запоминать дорогу до спален. Двигающиеся картины впечатлили бы меня еще пару часов назад, но сейчас я с трудом различал лица волшебников на портретах. Судя по тишине, в которой мы шли по коридорам и лестницам, устали абсолютно все, даже старшекурсники.

— Чтобы попасть в гостиную факультета, нужно назвать пароль рыцарю и пожать ему руку. На самом деле это не рыцарь, а простые доспехи, но... — объяснял первокурсникам необходимые действия Брайан.

— Но все предпочитают называть его рыцарем, потому что здороваться с доспехами — это немного странно, — подхватила Тонкс.

— Я сам мог объяснить, Нимфадора.

— Не называй меня Нимфадорой! — волосы Тонкс из фиолетовых превратились в красные.

— Да она горячая штучка! — шепотом сказал Сид, облокотившись на мое плечо, и плечо Смита. Я усмехнулся, а Захария посмотрел на Шеклтона, как на идиота.

Гостиную факультета я запомнил как, пожалуй, самое уютное место из всех, где мне когда-либо доводилось бывать. Возможно, я сделал этот вывод далеко не в первый день, а лишь тогда, когда мог смело назвать ее и спальни факультета — домом. Честно, уже и не вспомню. В первый день в глаза бросился только огромный камин и множество кресел, диванов и пуфков, стоящих на пушистом ковре. Потом уже, немного позже, я обращу внимание на книжный шкаф, где у каждого студента есть отведенное место, куда он может поставить понравившиеся ему книги — в качестве совета почитать остальным, и на шкаф со сладостями и прочей едой, которой также принято делиться — очень и очень полезное начинание для студентов вроде меня. О, этот волшебный шкаф, в котором я позже находил столько всего, начиная от домашней выпечки, присланной Ханне Аббот, заканчивая огневиски, поставленным Сидом, не иначе. Один раз даже кто-то догадался поставить туда Оборотное зелье с запиской: «Вдруг кому-то пригодится». Ну, в общем-то, мне и пригодилось.

Но тогда, первого сентября 1991 года, я готов был уснуть прямо на ковре. Не помню, как мне удалось донести свое тело до спальни и переодеться в пижаму. Но раз проснулся я все-таки не в мантии, значит, я мог делать некоторые вещи, не осознавая их.

Мне снился какой-то совершенно дурацкий сон, в котором мы с Сидом играли в футбол, и я попал мячом в промежность Драко Малфою, — тому мальчишке из магазина мадам Малкин, — согнувшемуся от этого пополам, а Гермиона показывала мне красную карточку. Мне же от этого почему-то стало так обидно, что я так и не узнал конец этой истории, проснувшись от возмущения.

Наверное, стоит рассказать о первых уроках и впечатлении от учёбы. Что тут можно вспомнить? Первые два курса у всех учеников всего семь предметов: гербология, зельеварение, ЗОТИ или защита от тёмных искусств, чары, трансфигурация, астрономия и история магии. Отдельно надо упомянуть уроки полёта на мётлах, под которые каждую неделю на первом курсе тоже выделялось время, хотя желающие могли попытаться сдать экзамен в любое время и потом освобождались от посещения этих занятий. Впрочем, все досрочно сдавшие этот предмет предпочитали на дальнейшие уроки приходить и летать на них в своё удовольствие — всё равно на первом курсе других разрешённых способов полетать на метле предусмотрено не было. Но стоит рассказать о начале учёбы чуть подробнее.

Начну, пожалуй, с самого Хогвартса — это всё-таки не самый обычный замок. В первые дни удивляло в нём буквально всё: движущиеся лестницы, живые, в некотором роде, портреты разных людей, которые могли спокойно перемещаться с одной картины на другую, а заодно и общаться, как между собой, так и с обычными людьми. Сам замок изнутри был явно больше, чем снаружи, хотя он и снаружи впечатлял своими размерами, и его точную карту не знал никто — хорошо хоть дорогу всегда можно было спросить у тех же портретов или привидений. Некоторые кабинеты и закоулки появлялись не всегда или могли время от времени менять своё местоположение — в общем, исследовать замок можно было бесконечно. Привидения, несмотря на не самый презентабельный внешний вид, довольно-таки охотно помогали ученикам, и только местный полтергейст Пивз стремился делать пакости. Впрочем, его всегда можно было отпугнуть, прибегнув к помощи Кровавого Барона, если полтергейст слишком сильно раздражал своим поведением. Однако ладить с Бароном я научился далеко не сразу — все-таки слизеринское приведение, оно и есть слизеринское. С типичной гордостью на пустом месте.

За дисциплиной следили учителя и старосты, а также мистер Филч, немолодой и недобрый завхоз, чьей обязанностью было поддержание порядка в школе. Почему он предпочитал, чтобы его называли завхозом — неясно, но никаким хозяйством он никогда не заведовал, этим занимались домовые эльфы. Видимо, старику было приятно думать, что школьники — это хозяйство, имущество, а не люди. Иногда он занимался уборкой, но и это не входило в его функции, скорее, он делал столь неблагодарное дело, чтобы лишний раз подчеркнуть, какие мы все неаккуратные слюнтяи, приносящие в замок грязь с улицы. В общем, пусть дракклы разбирают его логику. Мистер Филч не любил учеников и всегда старался запретить как можно больше развлечений — список запретов висел на двери его подсобного помещения. Помогала ему кошка по имени Миссис Норрис, часто появлявшаяся там, где её не ждали, предвещая приход за ней самого Аргуса Филча, который, несмотря на возраст, перемещался удивительно резво — сам замок, наверное, ему помогал, не иначе. Также, именно в помощь Филчу нередко отправляли на отработки провинившихся, чтобы они мыли полы или протирали кубки в зале наград, или ещё что делали — работа всегда находилась. Сами же уроки... их стоит вспомнить чуть подробнее.

Первый урок по зельям прошёл воистину незабываемо. Зелья у нас были совмещённые с Райвенкло — и вообще, все предметы были совмещены с тем или иным факультетом, а астрономия была сразу у всего курса. Это становилось понятным, если вспомнить, что на каждый предмет приходился один преподаватель, который за шесть учебных дней должен был провести уроки у всех семи курсов. Но вернёмся к зельеварению. Когда все пришли в кабинет, расселись по местам и достали котлы с учебниками, начали, как обычно, создавать фоновый шум вокруг себя, из подсобки в класс вышел он, профессор Селвин. Это был высокий человек, который носил небольшую тёмную бородку и усы — и за своей растительностью на лице, судя по всему, аккуратно ухаживал. Голова его была гладко выбрита. И когда он показался перед нами, он как-то так оглядел кабинет, что желание шуметь и переговариваться с соседями по партам само собой отпало — не только у меня, но и у всех, кто находился на тот момент на уроке.

— Итак. Здравствуйте, ученики. Меня зовут профессор Селвин, и я буду вести у вас курс зельеварения, как в этом году, так и, надеюсь, последующие четыре года, а у тех, кто покажет способности и желание заниматься углублённым курсом, до конца обучения в Хогвартсе, — профессор говорил не особенно громко, но слышно его было всем очень отчётливо, и, несмотря на то, что речь его нельзя было назвать очень быстрой, паузы он делал довольно редко, говорил размеренно, спокойным и уверенным тоном. — Перед началом урока позвольте объяснить несколько правил, которые вы могли ещё не понять. Во-первых, на уроках разрешается говорить только в двух случаях. Либо со мной, когда вы поднимете руку и ждёте, пока я вас спрошу, либо во время изготовления зелий, с соседом. Во втором случае говорить желательно тихо, чтобы я мог услышать в первую очередь не вас, а кипение ваших зелий. Во-вторых, к тому моменту, когда я захожу в кабинет, всё необходимое для урока должно лежать на столах. В третьих, при подходах за ингредиентами для вам нужно самоорганизоваться тихо и быстро, так, чтобы толпы у шкафов не возникало. — На этом моменте Селвин наконец сделал небольшую паузу и обвёл аудиторию взглядом. — Если вы чего-то не поняли, отнятые баллы, а в особо выдающихся случаях, отработки и прочие радости, быстро помогут вам эти правила осознать. Теперь пора просмотреть ваши списки...

К этому моменту до меня начало доходить, что я мог что-то прослушать или недооценить из того образа профессора, который сформировался у меня. Особенно помогал в этом тон, в котором мистер Селвин говорил, и который не предвещал ничего хорошего тому, к кому обращались. Даже потом, когда мы уже привыкли и стали обращать внимание на оттенки интонаций в голосе зельевара, некоторый страх перед ним никуда не исчез. Пожалуй, это единственный человек из всех, кого я знал, который умел, не повышая голоса, не поджимая губы и никак не выражая мимикой свои эмоции, не делая оскорблений, дать собеседнику почувствовать, что он здесь — никто, пустое место. Перекличка прошла без инцидентов и насмешек, как я уже начинал того опасаться, только нескольким студентам, в том числе и мне, сделали замечание по поводу внешнего вида — криво завязанного галстука. Селвин не слишком жаловал на своих уроках нерях, хоть и никогда не снимал за это баллы. Он просто делал замечание, но ученик после этого сам старался исправиться. Во избежание.

— Хм. Теперь, когда мы почти познакомились, позволю себе задать вам один вопрос. Должно быть, многие из вас уже открывали учебник — просто из любопытства, и хотя вы в своей массе, наверняка, видели в нём только буковки, некоторые смогли и что-то оттуда вынести. Возможно, кто-нибудь может догадаться, чем мы будем заниматься сегодня?

Даже если у кого-то и имелись на этот счёт предположения, их предпочли оставить при себе. Профессор только ухмыльнулся такому результату.

— Ладно. Хорошо хоть никто не ляпнул про варку какого-нибудь зелья от прыщей, а то были прецеденты. Но на будущее: обычно, если я задаю вопрос, я ожидаю, что кто-нибудь найдёт в себе силы подумать и попытаться ответить на него. Но на вводном занятии мы ограничимся тем, что я расскажу вам о предмете зельеварения и о технике безопасности, которой стоит придерживаться всем, кто не хочет оказаться в больничном крыле, если не повезет, или на отработках — если не повезет еще больше.

Дальше до конца урока нам, действительно, рассказывали какие-то базовые вещи про зельеварение, а мы их записывали. Заодно мы узнали, что курс в первую очередь практический, какие-то базовые закономерности и теория нам объясняться будут, но подробно это можно вычитать в соответствующих материалах самим. Также некоторые вещи будут более понятны взявшим на третьем курсе арифмантику. Экзамены по предмету также будут практические: на них нужно сварить то или иное зелье. Было немного сказано про технику безопасности и про необходимость следовать точно по инструкции, если только преподаватель не скажет что-то иное. После урока мы вышли из класса переполненными информацией и смешанными ощущениями. А заодно с предупреждением, что если кто-либо забудет те основы, что были даны за урок, то может лишить свой факультет нескольких баллов. Мне казалось, что эти основы я забыл прямо там — на месте. Судя по лицам многих моих однокурсников — так казалось не мне одному. Домашнее задание прилагалось, слава Мерлину, что не письменное!

Преподавателем трансфигурации оказалась профессор МакГонагалл, а потому урок прошёл в не менее строгой обстановке. Начался он довольно-таки эффектно: сидевшая на преподавательском столе кошка внезапно спрыгнула с него, обернувшись при этом в человека. Сказать, что народ в классе удивился, значит ничего не сказать. Нет, конечно, некоторые восприняли этот факт со стоическим спокойствием, но те, кто рос у магглов либо по каким-то причинам не был до этого наслышан про анимагию (что не слишком удивительно, учитывая крайне малое количество зарегистрированных в министерстве анимагов — а все анимаги должны по закону проходить регистрацию в министерстве; правда, далеко не все это делают), удивились очень сильно и едва не развели панику. Сид, бывший на этом уроке моим соседом, быстро шепнул, что, кажется, у него есть идея, как сдобрить строгую МакГонагалл. Успокоились, тем не менее, быстро — отчасти этому способствовал не предвещавший ничего хорошего вид преподавательницы. Она, тем временем, подправила мантию и начала свой урок.

— На моих уроках вы будете изучать трансфигурацию, один из самых трудных и опасных разделов магии, — изучать её мы должны были вместе с Гриффиндором, чьим деканом преподаватель данного предмета и являлась. Профессор тем временем продолжала, — поэтому дисциплина на моих уроках должна быть идеальной. Предупреждаю: после первого же замечания нарушитель покинет класс до конца урока для того, чтобы прийти потом на отработку. Советую это вам уяснить до того, как испытаете на собственном опыте.

Дальше... дальше снова началась техника безопасности. Профессор довольно долго распиналась про то, какие превращения делать не стоит, после чего перешла к собственно занятию. В качестве примера того, что можно сделать при помощи трансфигурации, стол был превращён в свинью. К сожалению, как выяснилось, по сложности преобразования это являлось едва ли не пределом в этом искусстве, и превратить стол или свинью в человека нельзя было при всём желании. Более того, нам до таких результатов надо было учиться ещё... где-то до седьмого курса в Хогвартсе, и это не вдохновляло на дальнейшее изучение предмета. Только-только возникшая в головах юных учеников мотивация тут же и пропала. Далее нам стали расписывать необходимые упражнения, которые требовалось проделать, дабы превращения стали получаться у нас более эффективно, и это тоже заняло немало времени. Объясняла профессор не слишком интересно по сравнению с Селвином (а не сравнивать преподавателей между собой я не мог, да и остальные, как выяснилось, тоже), но зато у неё получалось это делать немного более доступно.

— Хорошо, я вижу, вы все думаете, когда же мы, наконец, перейдём к практической части нашего занятия... — эта фраза немного приободрила меня, потому что слушать технику безопасности для одиннадцатилетнего мальчишки — весьма тоскливо. — Сейчас я раздам вам каждому по спичке, — с этими словами профессор взмахнула палочкой, левитируя спички к каждому студенту, — ваша задача будет заключаться в том, чтобы попробовать превратить их в иголки. Сразу это ни у кого не получится, но при должном старании вы сможете сдвинуться с мёртвой точки к концу урока. Всё. Можете приступать.

Задание действительно оказалось не просто сложным — непосильным для первого урока. Как бы я не пытался сконцентрироваться, спичка меняться не хотела. Были попытки проделать то одно, то другое упражнение, после чего, применяя их, воздействовать на спичку снова, но все мои усилия были бесполезны. Этот факт ввёл бы меня в крайне подавленное состояние, если бы я вовремя не заметил, что особых результатов-то пока нет ни у кого. Впрочем, именно у Сида какие-то сдвиги все же были: головка спички из серной в итоге стала металлической, приобретя какой-то бронзовый цвет. Что меня особенно удивляло, Сид при этом явно прослушал часть объяснений профессора, да и не напрягался так сильно, как я. Когда я задал ему вопрос, почему же так происходит, сосед сказал мне только то, что это у меня, оказывается, недоразвитое воображение. Я на такое заявление сначала хотел обидеться, но потом решил, что оно того не стоит.

К концу урока у Сида, правда, иголки всё равно не получилось, но зато на металлической головке появился маленький шип, и когда Макгонагалл взяла получившуюся вещь в руки, то больно о неё укололась, не успев заметить опасности. Сид получил за свои выдающиеся результаты целый балл в копилку факультетских очков, равно как и Сьюзен, придавшая спичке более похожую на иголку форму и заострившую её с одного конца. Больше — целых два балла — получила только Гермиона, которая не только заострила спичку с одного конца, но и при этом покрыла её тонким и неровным, прерывающимся местами, слоем серебра. Профессор настолько впечатлилась достижениями, что даже показала результат всем присутствующим и подарила Гермионе одну из своих редких улыбок. Что интересно, улыбаться она всё-таки умела, а то у меня начинали закрадываться подозрения, что понятие «улыбка» в списке доступных ей отсутствует.

История магии... После похода по Косой Аллее с Квиреллом меня заинтересовало, что же он тогда имел в виду, когда сказал, что всё, касающееся истории возникновения заклинаний на латыни мы должны узнать на истории магии, но не узнаем. Перед уроком мы с Сидом пошли не по той лестнице и заплутали, а потому по прибытии нами в кабинет, все места впереди уже были заняты, и пришлось довольствоваться одним из задних рядов. Как показали дальнейшие события, нам в какой-то мере даже повезло.

Урок начался с того, преподаватель вышел... прямо из стены. Профессор Биннс оказался призраком. Он подошёл к кафедре (он был единственным призраком в Хогвартсе, который ходил, а не летал. Почему так — я не знаю, все время хотел поинтересоваться этим вопросом, но забывал), поздоровался с аудиторией, и начал что-то вещать монотонным голосом про свой предмет. Голос, что интересно, был не просто монотонным и скучным — если пытаться в него вслушиваться, очень хотелось спать. Примерно половина пришедших так в итоге и поступила, а вторая половина спасалась от сна, как могла. Нам повезло оказаться неподалёку от нашего однокурсника со Слизерина, Теодора Нотта, который первые минуты сверял текст с учебником, а потом растолкал нас с Сидом, когда мы уже думали, как бы поудобнее устроиться. Видимо, одиночество и сон казались ему менее приятной перспективой, чем наша компания, несмотря на то, что вряд ли мы были самыми желанными собеседниками для слизеринца.

— Эй, парни, вы в курсе, что этот призрак читает едва ли не точно по учебнику?

— Нет, но он в любом случае говорит слишком занудно, чтоб его слова можно было воспринимать больше, чем пять минут, — поделился своим впечатлением я.

— Слу-у-ушай, у меня есть идея насчёт того, как провести время, — взгляд Сида внезапно прояснился, стал осмысленным и незамутнённым. Видимо, спать он не сильно хотел. — Я знаю одну интеллектуальную игру; только нам нужен четвёртый участник.

Теодор растолкал, уже спящего, ещё одного слизеринца, Рэймонда Пристли, после чего спросил, что за игру Сид нам всем хотел показать. Оказалось, у моего товарища возникла идея замутить партию-другую в вист. Я об этой игре до того дня не слышал вообще, а слизеринцы знали лишь название. Тогда Сид извлёк из карманов мантии колоду магических карт — от обычных они отличались, на самом деле, только «живыми» картинками.

— Э-э-э... Сид. Ты их с собой всё время носил, что ли? — я был откровенно удивлён, что у него именно в такой подходящий момент нашлась нужная вещь.

— Ну да. Мало ли, представится внезапно случай поиграть. А так, карты всегда на месте. Сейчас, как видишь, случай представился. И чего ты так серьёзно это всё воспринимаешь? Расслабься! Этому призрачному профессору вообще плевать.

Весь оставшийся урок меня со слизеринцами учили играть в вист, а точнее, в упрощённый вариант его магической версии. Сам урок под обучение сложной игре промелькнул незаметно. Под конец мы даже начали что-то понимать и условились в итоге на следующей истории магии повторить.

Про гербологию, астрономию и чары сказать особо нечего — то есть первые уроки не вызывали у меня каких-либо ярких воспоминаний. Гербологию вела наш декан, профессор Спраут, немолодая уже, полная женщина, любимым местом которой были теплицы, где наши уроки и проходили. С ней мы познакомились ещё во второй день пребывания в Хогвартсе, когда она лично зашла в нашу гостиную поприветствовать нас, немного рассказать о порядках на факультете и напомнить, что со своими проблемами лучше всего обращаться к старостам, а если они не могут помочь, то к ней лично. Но вернёмся к собственно гербологии. По сути, этот предмет должен был научить нас различать различные магические растения, знать, для чего эти растения нужны и как их правильно собирать, заготавливать и хранить, а также выращивать их. Профессор Спраут во время занятий делала упор на последнее, говоря, что, научившись ухаживать за растениями, мы заодно и узнаем о них всю необходимую информацию. Должен признать, что права она была если не во всём, то во многом.

Астрономия проходила ночью на самой высокой башне Хогвартса, носившей из-за этого название Астрономической, каждую среду по ночам. На первом курсе большую часть времени нам рассказывали про ночное небо и учили правильно пользоваться телескопами — ничего особенно интересного. Только по утрам в четверг весь первый курс зевал на уроках.

Чары у нас вёл профессор Флитвик, по совместительству декан факультета Райвенкло. Роста он был настолько небольшого, что даже мы, первокурсники, были значительно выше. Ходили слухи, что это из-за наличия гоблинской крови. Поэтому каждый наш урок начинался с того, что учитель едва ли не вбегал в класс своей коронной походкой и прыгал на подставку перед кафедрой аки тигр... или белка. Учитывая, что возраст у него был уже преклонный, смотрелся профессор при этом не только комично, но и бойко, настолько, что только за это к нему можно было проникнуться уважением. Но были у него и другие достоинства: предмет его начинался с довольно обширного теоретического раздела перед собственно выучиванием заклятий, и он рассказывал свою теорию не только наиболее интересным образом, но и общаясь с аудиторией, раздавая баллы за самые смелые догадки, хорошее запоминание материала и умение решать не самые тривиальные задачки. Как говорил он сам, хорошее воображение и умение думать — вот что важно для составления и наложения чар прежде всего. Более интересного и живого изложения учебной информации я, пожалуй, больше не слышал никогда. Возможно, дело было ещё и в том, что я ни разу не встречал больше учителя настолько увлечённого своим предметом и имеющего при этом явные преподавательские способности и желание этому предмету научить. Или всему виной его темперамент?

Первые полёты на мётлах — это то, что не забывается никогда. То есть, если ты не любишь летать, а встречается такое нередко, или если ты часто летал до Хогвартса, то можешь и забыть про свои первые разы, не видя в них ничего особенного, но я... Впрочем, начнём по порядку.

Первое занятие проходило на ровной травянистой площадке, залитой в тот день лучами ещё тёплого сентябрьского солнца — это был как раз первый действительно погожий день в череде дождей. Мы с райвенкловцами вышли к лежащим на земле школьным мётлам, за нами вышла преподавательница, мадам Хуч, женщина с короткими жёсткими волосами и лицом, выражавшим все чувства сержанта-инструктора перед желторотыми новобранцами в американских фильмах. Интонации она тоже использовала похожие.

— Чего ждёте?! Встали ровно рядом со своей метлой. Правши вытянули правую руку, левши — левую!

Через полминуты все действительно встали именно так и именно в той позе, которую тренер по полёту на мётлах хотела видеть. Я тем временем успел быстро осмотреть метлу, доставшуюся для полётов мне. Она выглядела старой и потрёпанной, прутья из неё торчали едва ли не во все стороны — в общем, ничего особо привлекательного. Судя по всему, деньги на школьный инвентарь высчитывали исходя из тех же соображений, что и на покупки неимущим студентам. А может, для обучения полётам приличные мётлы просто не были нужны — лишь бы летали. Мало ли кто с нее свалится, попортив школьное имущество.

— А теперь дружно кричим «вверх!» — мадам Хуч продемонстрировала это на своей метле, и та прыгнула ей в руку. То же получилось у меня и ещё пары человек, а у остальных возникли сложности, вплоть до полного игнорирования метлой приказа. — Так! Больше уверенности в голос, и тогда метла должна вас послушаться.

В конце концов, это нехитрое действие удалось всем, и можно было, наконец, приступать к полётам. На первом уроке нам только объяснили общие принципы полёта на метле и сказали, что вначале все делают только пробные полёты.

— Так. Все готовы взлетать? Все помнят, что я вам только что объясняла и зачем вообще распиналась? Так давайте! Готовы? Стартуем! Вперёд и вверх! — позже я выяснил, что это был девиз сборной Хаффлпаффа по квиддичу, и он мадам Хуч понравился настолько, что она решила перенять его для своих занятий.

Сам первый полёт действительно ничего особенного из себя не представлял, и многим хотелось большего, нежели просто плавно наматывать круги над площадкой на высоте полутора метров. Однако, мадам Хуч чётко отслеживала перемещение учеников в воздухе и не позволяла отклоняться от намеченной программы ни на йоту, вовремя пресекая самостоятельную деятельность учеников. Мне же запомнилось прежде всего это непередаваемое чувство свободы, отсутствие всяких ограничений вроде дурацких законов земного притяжения, чувство единения с метлой, будто ты с метлой составляешь одно целое, несущееся метеором по воздуху... хорошо, на первых уроках просто плавно плывущее над поляной по кругу — но это по большому счёту ничего не меняет. Уже на втором уроке я сдал необходимый экзамен и смог летать вволю на этих уроках сам. Пока я, как и все остальные, наматывал свои круги.

Последним предметом, с которым мы познакомились на первом курсе, была защита от тёмных искусств, которую вёл профессор Крауч. Вряд ли он был значительно старше того же Квирелла, но выглядел немного более... помятым, что ли. Как я тогда думал, это связано со спецификой его профессии — столкновением с этими самыми тёмными силами. Потом я, конечно, узнал, что дело немного в другом, в особенностях детства мистера Крауча, которое, как известно, существенно влияет на формирование личности. Например, имя своё он не слишком-то любил, и от всех, кроме Дамблдора, добился того, что если его звали по имени, то сокращали Бартемиуса до Барти — да он даже был готов откликаться на Малыша Барти! Этим моментом он мне потом стал напоминать Нимфадору Тонкс. Он спокойно мог вести уроки с недельной щетиной или не причесавшись с утра, как следует, — он вообще не слишком много внимания уделял своему внешнему виду, разве что старался по возможности не выглядеть слишком официальным. Не слишком длинные мантии с закатанными по локоть рукавами, помятые довольно широкие брюки, торчащие из под этих мантий, нечищеные ботинки, что было особенно заметно в период дождей, — вот типичный вид профессора Крауча.

Ещё из интересного по поводу личности нашего преподавателя ЗОТИ, помню какую-то его абсолютную непробиваемость на уроках, да и не только. Он с совершенно невозмутимым выражением и интонацией отвечал на уточняющие вопросы любой степени глупости, подавал материал, награждал баллами отличившихся и проводил демонстрации — и с такой же невозмутимостью он снимал баллы у отличившихся, но не тем, чем следовало бы, с такой же невозмутимостью он вручал работу с выведенным на ней «троллем» и сообщал, что это худшее из того, что ему за этот год приходилось видеть. Если в начале обучения этот факт не был для нас слишком примечательным, то чем дальше, тем больше мы проникались такой невиданной невозмутимостью. Помнится, когда я в первый раз узнал, что у него бывают и другие состояния — вне Хогвартса, по крайней мере, — у меня случился самый настоящий разрыв шаблона, хотя ничего удивительного в этом факте, по идее, не должно быть.

Тогда, на первом уроке, профессор Крауч поведал нам, что этот курс у нас как минимум в первый год будет больше теоретическим, нежели практическим, и этим отличается от большинства остальных предметов. Но это не значит, что ЗОТИ менее важна, чем чары или трансфигурация, а у тех, кто думает иначе, могут впоследствии возникнуть серьёзные проблемы. Стоит заметить, что у тех, кто не стал относиться серьёзно к его предмету, проблемы действительно возникли. Рассказывал Крауч, может, и не так занимательно, как Флитвик, но не стеснялся пояснять непонятные места и отвечать на возникающие вопросы, а иногда даже рассказывать истории из жизней замечательных волшебников на заданную тему и проводить демонстрации.

Структурно курс делился на две большие части: на защиту от различного рода волшебных существ как животного, так и магического происхождения, и на защиту от враждебно настроенных волшебников и их заклинаний, в первую очередь, использующих так называемую «тёмную магию». Про саму тёмную магию профессор сказал, что под это определение могут попасть в различных странах совсем разные заклинания, но в Магической Британии их классифицируют чуть ли не наиболее широко по сравнению с другими странами, да и запрещают тоже, не скупясь на запреты. А так, к тёмной магии относятся искусства с неточно предсказуемыми результатами, вроде большинства обрядов ритуальной магии (но их всё равно никто давно не использует из-за сложности, опасности и неэффективности; правда, магические школы многие столетия назад, когда магия ещё не была так развита, заколдовывали именно с помощью опасных ритуалов с множеством жертвоприношений, и в этом плане Хогвартс построен на крови и костях) и заклинаний, опасных не только для противников, но и для самого колдуна.

Мы на ЗОТИ первые годы проходили ту часть, которая была связана с магическими существами, а не с тёмной магией как таковой, но и её я бы не назвал лёгкой, хоть у меня этот предмет очень даже неплохо получался.

После первой недели обучения я понял, что магия — это очень и очень сложно. Мне сразу представился весь путь, который предстоит пройти для того, чтобы можно было гордо именоваться магом, а не мудаком, размахивающим палочкой. И самое обидное порой заключалось в том, что чем больше я прилагал усилий, тем быстрее все давалось кому-то другому. Тому же Сиду, который никогда не заморачивался с учебой, мог сделать домашнее задание за пять минут до начала урока, и получить в итоге высший балл.

С Сидом мы начали общаться как-то сразу, и долгое время я старался не отставать от него, пока, наконец, у меня не стало получаться многое лучше. В той же ЗОТИ, я преуспевал больше, хотя в зельеварении я так и не проявил выдающихся успехов за всю историю учебы. Старался я не отставать не только в учебе, во всем. Но не всегда мог.

Невозможно в один прекрасный момент решить стать другим человеком. Вернее, решить-то можно, а вот выполнить это... После долгих лет жизни с Дурслями, сомнительного их отношения ко мне, я просто не мог. Не мог не оглядываться на прошлое, не завидовать, не мечтать быть лучше, чем я есть. В каком бы смысле слово «лучше» не употреблялось. Даже если в самом что ни на есть противоположном прямому его значению.

Отдельно стоит упомянуть способ знакомства, который придумала для нас Тонкс. Фамилии и имена многих я, после первого дня обучения, уже знал. Но всё же, не со всеми однокурсниками удалось пообщаться, да и кроме фамилий из списков, которые зачитывал каждый преподаватель, мне о них было почти ничего неизвестно. Ни того, кто из нас вырос в семьях волшебников, а кто, так же как и я, узнал о существовании волшебства месяц назад. Правда, это легко можно было заметить по удивлению и даже восторгу перед движущимися лестницами, совиной почтой и живыми картинами.

Так, ещё утром, перед началом первых занятий, когда совы влетели в Большой зал, почти всем родители прислали поздравления с поступлением. Почти всем, чьи родители знали о совиной почте и регулярно ей пользовались. А вот одна из моих одноклассниц завизжала, когда птицы впервые полетели прямо над столами. Джастин Финч-Флетчли, хоть имени его я тогда ещё и не знал, серьёзно задумался, прежде чем выдать вопрос:

— А если они насрут мне в сок?

— Ничего, поживешь тут, перестанешь удивляться не только совиному помету в своей чашке, — совершенно серьёзно ответил Сид.

Он шутил, конечно. Волшебные совы за все время учебы в Хогвартсе так ни разу и не нагадили на стол. Но именно в тот момент и я задумался над таким серьезным вопросом наличия помета в тыквенном соке.

Но что-то я отвлекся... Вечером первого учебного дня старосты попросили нас собраться в гостиной факультета. Уже без жарких мантий, в которых в начале сентября было невыносимо душно, в уютной обстановке мы расселись на креслах. Кое-то со старших курсов тоже присутствовал, что немного смущало, но... возможно, смущало это только меня.

— Итак, — начала Тонкс, хлопнув в ладоши. — Вы уже познакомились друг с другом, немного пообщались на переменах и в спальнях, но всё же не настолько хорошо и не со всеми. Мы придумали, как это исправить. Сейчас каждый будет по очереди рассказывать немного о себе, а потом мы будем выяснять, как много у вас общего друг с другом, и что же это.

— Как в обществе анонимных алкоголиков, — усмехнулся Джастин.

— И ты почти прав, — ответила Тонкс, — Поэтому мы и начнем с тебя. Имя, фамилия и буквально несколько слов о себе.

— Но я не знаю, что говорить о себе. Я ничего не сделал, ничем не отличаюсь от остальных, мне так же, как и всем тут, одиннадцать лет.

— Подумай о том, что считаешь своим достоинством, отличающим тебя от остальных. Наверняка, у всех найдутся хобби, любимые книги, свои странности.

— Ага, я вот, например, часто ковыряюсь в носу, сойдет за особенность? — спросил Сид, хотя, по-моему, на его месте стоило бы в качестве особенностей назвать невозмутимость: далеко не каждый может вот так просто в незнакомой обстановке выдавать перед будущими однокурсниками такие шедевры.

Я в тот момент тоже думал, что можно рассказать о себе. Знаете, это довольно сложно делать в обществе людей, где все одного возраста, учатся в одном классе, носят одинаковые мантии и ещё ничего особенного не умеют. Дадли любил играть в компьютерные игры, ходил в секцию бокса, и это могло бы выделить его — вряд ли тот же Сид занимался каким-либо спортом. Но я не имел, собственно, никаких увлечений. Дурсли и не думали отдавать меня в секции, в школьном театре я не выступал по причине отсутствия актерских способностей, в школьный же музыкальный кружок не ходил по причине отсутствия слуха, близко к компьютеру меня не подпускали, поэтому в компьютерные игры я тоже не играл. Жизнь в чулане — так себе особенность, как и любовь к комиксам про супергероев. Не то чтобы я сильно разобрался за один день в том, куда попал, но даже тогда я уже понял, что про супергероев говорить глупо — придется ещё и объяснять, что это такое и с чем их едят.

Судя по задумчивым лицам однокурсников, над подобным размышлял не я один. На самом деле это хороший тренинг. Очень хороший. Даже сами старосты, придумавшие его, так и не осознали всей его значимости. Но в тот момент я понял, что мне нечем гордиться. Я — посредственность, ничем не отличающаяся от остальных. Грустно, но зато есть куда стремиться.

— В носу ковыряются многие, боюсь тебя расстроить, но...

— И снова я не уникален. Да что ж такое, — притворно-грустно сказал Сид.

— В общем, начинай, — Тонкс улыбнулась, стараясь подбодрить Джастина.

— Ну... меня зовут Джастин Финч-Флетчли. Я должен был поступать в Итон и в этом году даже успел сдать первые вступительные экзамены, а потом узнал, что я волшебник. Даже не знаю, что еще сказать... Окончил начальную школу в Бристоле, там же живут мои родители. У них своя клиника, и отец мечтал, чтобы я стал хирургом, как и он. Мать обрадовалась, что я буду учиться в Хогвартсе, а отец злился, потому что я единственный сын, и ему некому будет передать свой бизнес. Вроде бы всё. Я не знаю, чего такого ещё сказать.

— Хорошо, — Тонкс обвела взглядом всех первокурсников, выбирая следующую «жертву». — Сьюзен, давай ты.

Судя по лицу самой Сьюзен, следующей быть она не хотела. Впрочем, выбора особого у неё не было. Она отчего-то покраснела; волнение вообще всегда заметно по лицам рыжих. Они почему-то, как правило, очень сильно краснеют или бледнеют, сильнее, чем другие.

— Я Сьюзен Боунс. Мои родители... погибли, и меня воспитывала тётя. Она работает в министерстве. Я не окончила никакой школы и вообще, меня учила писать... старая тетка-сквиб моей тёти... даже не знаю, кем она мне приходится.

— Это ещё ерунда, — перебил Сьюзен Сид, — меня учил писать и считать наш старый домовик, который кланялся при встрече и нещадно бил меня книжкой по голове, если я не сделал домашнее задание. Мне казалось, что я его домовой эльф, а не наоборот.

Сьюзен улыбнулась. Странное дело, но, кажется, чистокровные даже больше стеснялись, чем магглорожденные. Они, действительно, до школы не посещают никаких учебных заведений — нет никаких курсов, секций, ничего вообще. Даже писать и считать их учит, кто придется и как придется. Поэтому на тот момент, и я, и Джастин, могли хотя бы заявить, что окончили начальную школу и вполне успешно прошли испытательные экзамены для поступления в среднюю. В моем случае, не Итон, конечно, но тест для поступления я тоже сдавал. Да, представьте себе: даже в самую завалящую маггловскую среднюю школу требуется сдавать тест для поступления. Такие дела.

— Ну да, должно быть, мне повезло, раз меня не били книжками по голове, — с сарказмом продолжила Сьюзен. — Наверное, мне больше и нечего рассказать...

— Вспомни какую-нибудь забавную или интересную историю, которая произошла с тобой, — предложила Тонкс.

— Однажды я нашла новорождённого котенка. На улице, недалеко от нашего дома в Лондоне. Я не знаю, что он там делал. Я принесла его домой и долго боялась рассказать тёте, поскольку мне казалось, что она будет недовольна. Поэтому я сама его выкармливала. Мне тогда было восемь. Сейчас я привезла кота с собой в Хогвартс, его зовут Снег, потому что он абсолютно белый. И глухой. Когда тётя узнала, что я завела котенка и сама выкормила его — она похвалила меня. Зря переживала.

— Ты очень добрая, — заметила Тонкс, отчего Сьюзен еще больше покраснела. Вообще, как позже я пойму, она не любила, когда говорили о ней. Но если дело касалось чего-то другого и её интересов, могла отстаивать их очень твердо. Как и её тётка — не зря она заняла такой высокий пост в министерстве.

— Я тогда не знала, что он глухой. Он ведь был совсем маленьким, у него даже глаза еще были закрыты.

В этот момент я думал только о том, чтобы меня не попросили рассказать какую-нибудь забавную историю из жизни. Конечно, истории были. Например, я как-то залез на дерево, когда убегал от Пирса, а слезть самостоятельно не смог, как и в случае с попаданием на крышу. Так и просидел весь вечер на ветке, плача. Мне казалось, что моя жизнь на этом дереве и закончится. Не то чтобы я хотел рассказывать всем о подобных историях.

Забавно. Этот вечер знакомств был придуман, чтобы все узнали друг друга получше, но половина людей, уверен, думала над тем, что же они скажут о себе, — их не интересовали чужие истории.

— Так, Эрни. Теперь ты.

— Я Эрни Макмиллан. Учился один год во Франции, в подготовительной школе. Отец работает в Британском представительстве Международной квиддичной ассоциации, мама — в совятне на Косой аллее. Из-за отца я ненавижу квиддич, потому что только о нём почти все разговоры дома. Причем не о самом спорте, а о его подноготной. Кто, кому и что в раздевалке подлил в питьевую воду, кого сняли с чемпионата из-за Феликс Фелициса, кто чью метлу заколдовал. Если просто полетать на метле и находиться в составе школьной сборной — это ещё ничего, но профессиональный спорт — такая помойная яма. Ну, вроде бы всё.

— Спасибо, — Тонкс встряхнула головой, и у нее волосы приобрели ярко голубой оттенок, что меня немного шокировало.

— Ты метаморф, да? — спросил Сид.

— Ага.

— Круто! Всегда мечтал о такой способности, но что не дано, то не дано.

— Кто такие метаморфы? — поинтересовался Джастин. Прям с языка вопрос снял — мне тоже стало интересно.

— Мы умеем менять внешность по своему усмотрению без заклинаний. Например, вот так, — на месте головы Тонкс появилась голова самого Джастина, отчего мой одноклассник нахмурился, а остальные рассмеялись.

— Тебе идут сиськи, Джастин! — вставил Сид своё веское замечание.

— Сид, прекрати! — Тонкс вернула свой прежний облик, — Вот ты и будешь следующим.

— Да без проблем. Я Сидни Шеклтон. Мои родители всегда хотели, чтобы я был умным и начитанным, поэтому с детства приставили ко мне грамотного домовика, в лучших слизеринских традициях. От нашего у меня нервный тик развился: крадёшься после обеда к мётлам, а прямо перед тобой это ушастое чудо аппарирует и вкрадчиво так интересуется, а уж не летать ли молодой хозяин собрался? А прочитал ли он об исключениях Гэмпа? В общем, у меня есть мечта: поймать нашего домовика и бить его головой об книгу. То есть, книгой об голову. Один раз я даже попытался эту мечту воплотить в реальность, прокрался ночью в каморку, стою, значит, с книгой в руках, а это ушастое создание открывает один глаз и спрашивает: А что это молодой хозяин тут делает? Пришлось оправдываться и срочно искать в той книге какой-то якобы непонятный момент. Да, в общем-то, и всё. Или ещё чего поведать надо? А то я про ковыряние в носу ещё недорассказал.

— Кем ты мечтаешь стать? — спросила Тонкс.

— Богом, — не задумываясь, ответил Сид.

— И ты что-то делаешь для того, чтобы воплотить свою мечту? — зачем-то ляпнул я, настолько меня поразила серьезность тона, которым Шеклтон ответил на вопрос.

— Конечно. Для этого я не делаю ничего, потому что Бог никому и ничем не обязан.

— А ты забавный, — как-то немного пренебрежительно заметила девочка с длинными вьющимися волосами, Меган Джонс.

— Видишь, Поттер, девушкам нравятся Боги! — ничуть не смутившись, ответил Сид.

— Ладно, с мечтами разобрались. Меган, давай ты и будешь следующей.

Из всего, что говорила Меган, я запомнил только то, что она сочиняет стихи, и ее родители владеют оптовой компанией, занимающейся продажей тканей из Восточных стран и то, что раньше они продавали еще и ковры-самолеты, но теперь это запрещено. Позже, гораздо позже, я узнаю, что они продают их до сих пор, но по ценам, значительно более высоким, так как за провоз товара через границу, приходится заплатить приличную сумму одному из министерских чиновников, а провести такой ковер без связей, купив его за копейки в том же Иране, невозможно — попадешь на очень крупный штраф. Впрочем, ничто не препятствует появлению поддельных ковров, отличных от настоящих временностью его летательной способности. Так заколдовать ковер может любой шестикурсник, но есть риск свалиться кому-нибудь на голову. Поэтому правило, которое я усвою позже, гласит: если ты летаешь на какой-то фигне, обязательно надо брать с собой метлу или уметь аппарировать прямо из воздуха.

— Гарри, теперь ты.

Несмотря на моральную подготовку, я всё же непонятно зачем надеялся, что до меня очередь не дойдет, станет внезапно очень темно, начнётся гроза, в дверь ворвется Дамблдор и закричит, что в Хогвартсе пожар, а ещё жуткий тролль проник в замок через подземелья и бродит теперь по первому этажу, и все срочно эвакуируются, но ничего это не произошло, поэтому...

— Я Гарри Поттер. И я полное ничтожество, — решив говорить все, как есть, заявил я. Зачем? Сам не знаю. До сих пор.

— О, да мы с тобой подружимся. Бог и ничтожество — звучит круто! — тут же подхватил Сид.

— Так, ребят, давайте серьезнее.

Хотелось сказать, что я вполне серьезно, но мне показалось, что это будет слишком жалко. А раз это восприняли как шутку, то не все для меня потеряно.

— А серьезно будет скучно. Родители погибли, жил у магглов — у тети по материнской линии. Окончил младшую школу, писать и читать меня научили там же, без домовиков и ударов книгами по голове. О том, что волшебник, узнал, когда профессор Квирелл пришел ко мне в дом. Тетя скрывала это и о родителях ничего не рассказывала. Как-то так.

— И кем ты мечтаешь стать?

— Не знаю. Я еще не знаю, кем вообще можно стать в мире волшебников.

— Кем бы ты не стал, тут профессии слишком скучные. Я думаю, магам давно пора осваивать новые горизонты, — мечтательно произнес Сид, и я так и не понял тогда, к чему он это сказал. По его речи вообще сложно понять, шутит он или говорит серьезно — он всё делает как-то... одинаково.

Нет, я однозначно хотел кем-нибудь стать. Кем-нибудь очень значимым и известным. Не Богом, конечно, хотя... если бы я знал, что это возможно; но я и в одиннадцать лет понимал, что это маловероятно даже с магией. Но, как я сейчас думаю, кроме Ханны Аббот и Сьюзен, все о себе на самом деле рассказали правду лишь наполовину. Ханна призналась, что мечтает стать колдомедиком. Им ей стать так и не суждено, потому что она не сдала достаточно хорошо СОВ по зельеваренью и не продолжила обучение на последних курсах, а этот предмет был необходим для колдомедицины. Но тогда, будучи студенткой первого курса, она точно хотела лечить людей.

— Захария, что ты можешь о себе рассказать?

— Мое имя Захария Смит. В отличие от некоторых, — в этот момент Смит бросил мимолетный взгляд на Сида, — я всегда мечтал поступить на Хаффлпафф, здесь учились все мои предки по отцовской линии. В коридоре, ведущем в нашу башню, даже есть их портреты. Меня так же обучал домовой эльф, но, видимо, я не настолько ленив и глуп, поэтому книгами по голове меня не били.

— Ты просто зануда, — пренебрежительно бросил Сид.

— Можешь и так считать. Мой отец заведует продуктовым рынком, — с непонятной мне гордостью в голосе продолжал Смит.

Не понял я его гордость тогда потому, что для меня кто-то с рынка, пусть и заведующий, представлялся кем-то вроде моего одноклассника-араба, говорящего на английском с жутким акцентом, и ходящего вечно в грязной одежде. Он был восьмым ребенком в семье, и всем было плевать, как он выглядит. Вот его отец как раз владел палаткой на рынке в Литтл-Уингинге, в которой торговал фруктами. Сейчас, конечно, я понимаю эту гордость Смита. В Магической Британии продуктовый рынок был единственным, мало кто из магов там вообще бывал, разве что — очень небогатые люди. В основном, за покупками отправлялись домовые эльфы. Даже Хогвартс закупал продукты только там. И должность управляющего вряд ли была меньшей, чем должность главы одного из отделов министерства. Впрочем, мало кто там и работал — быть продавцом в таком месте считалась довольно унизительным, поэтому там чаще всего трудились эльфы. Владельцы лавок просто арендовали ещё и домовиков.

Вообще, рабский труд домовиков используют довольно часто и на очень многих производствах. Многие волшебники вообще нигде не работали, сдавая эльфов в аренду на ту же золотодобычу гоблинам. Купить эльфа довольно непросто: домовик, рожденный в семье, считает только эту семью хозяевами, продажу он может воспринять как предательство и либо не полностью честно служить новым хозяевам, либо, напротив, возненавидит предыдущих владельцев и может выдать многие тайны, доставив тем самым немало хлопот. Продажа новорожденных домовиков не могла решить эту проблему, так как тут уже такую сделку обычно предательством считала эльфийка-мать, оставшаяся у прежних хозяев. Поэтому сдача в аренду практиковалась часто, и домовика на какую-либо службу отправляли его владельцы, получая за работу существа деньги. Помню, как на втором курсе Гермиона боролась за права эльфов, так и не поняв, что борется против целой экономической системы. Тогда и я этого не понимал, но от значка Г.А.В.Н.Э отказался, правда, по причинам более приземлённым.

Наверное, не стоит говорить в подробностях обо всех моих однокурсниках, а о тех, кто запомнился мне уже тогда, я рассказать успел. Нет, далеко не все они стали моими друзьями; насколько я понял, тот же Захария вообще так и не нашёл себе друзей в школе в силу своего идиотского характера и высокомерия, но моя школьная и не только жизнь была в той или иной степени связана с этими людьми, про одну часть которых я поведал, а про другую — лучше рассказать позднее.

После того, как все представились и сказали пару слов о себе, Тонкс предложила назвать события, интересы или что-либо ещё, и те, кто эти интересы разделяет — должны встать. Пожалуй, в этой части нашего необычного знакомства, я вставал всего пару раз — когда Тонкс спросила, кто окончил начальную школу, и кто знает, как из двух пятых отнять восемь третьих. Как оказалось, волшебники привыкли считать лишь что-то реально измеряемое (и зачастую умели это делать лучше большого количества магглов, к слову), и о том, что из меньшего можно отнимать большее, знали только я, Джастин и Меган Джонс.

Зато Сид почти всегда стоял: когда Тонкс спрашивала, кто любит квиддич, плюй-камни, петь, танцевать, плавать, ничего не делать. Разве что среди любителей читать его не оказалось (я же на этом вопросе долго раздумывал, люблю я чтение или нет — оно у меня занимало позицию развлечения от безысходности, — и в итоге встать всё равно не успел).

Потом Тонкс немного рассказала о себе, решив, что будет несправедливым, если она столько о нас узнала, а мы о ней — ничего. Сказала, что собирается стать аврором, умеет играть на гитаре — её отец научил, и хочет получить маггловские права, чтобы ездить на машине. Считает, что это круче, чем метлы. Хотя, метла у неё тоже имелась и не лежала без дела.

Поздним вечером, когда мы шли в спальни, казалось, что этот способ знакомства не прошёл даром. Все что-то друг у друга спрашивали, разговаривали, создавая вокруг себя довольно много шума.

— Сид, — толкнул я под бок Шеклтона, — слушай, а можно стать метаморфом?

— Не-а, это врожденная способность. Вроде того же умения говорить со змеями, которое приписывают потомкам Слизерина. Если не умеешь, то и не научишься.

— Метаморфом быть круче, — действительно, многое бы отдал за возможность менять свою внешность по усмотрению.

— Да сейчас уже вообще никаких способностей не осталось. Это, можно сказать, уникально. Последним змееустом в Магической Британии был Сам-Знаешь-Кто, а Тонкс, наверное, последний британский метаморф, хотя в этом я не уверен.

Я на секунду остановился, услышав это. Змееуст, потомок Слизерина... Надо будет подробнее узнать. Потом я пойму, что искать информацию о Темном Лорде не очень просто, да и вызывает ненужные подозрения: мадам Пинс начала приглядываться ко мне очень быстро, так что пришлось помимо нужных книжек набирать еще кучу учебников. Правда, думаю, ей в принципе был подозрителен интерес к войне конца 70-х годов со стороны первокурсника.

Надо признать, что устроенное Тонкс знакомство нам очень помогло, и за первую неделю мы все довольно-таки неплохо друг друга узнали именно благодаря такому подарку со стороны старосты. Мы сразу оказались как бы в коллективе сколько-то знакомых ребят, о которых мы можем чего-то сказать, а не каких-то случайных попутчиков, и это было очень важно. На других факультетах, как я позже узнал, процесс первоначального знакомства мог растягиваться чуть ли не на месяцы — а ведь Хаффлпафф едва ли не самый многочисленный факультет, и именно здесь проблема ознакомления учеников друг с другом должна стоять острее всего. В нашей же группе за первые недели у каждого проявились какие-то черты, по которым его стали отличать от остальных. У кого-то это была особая манера общения, у кого-то — запоминающиеся случаи и выступления, у меня же...

Если на первом курсе и наступил мой звёздный час, то им был наш второй урок по полётам. Уже догадываясь после первого занятия, что ничего по-настоящему интересного, пока мы не сдадим норматив, нам не грозит, несколько учеников решили не тянуть кота за хвост и попытаться сдать экзамен сразу. Возглавил нашу делегацию к мадам Хуч Захария Смит. Всего желающих нашлось четыре человека: сам Захария, Лиза Турпин и Рэймонд Скотт с Райвенкло и я. Я решил присоединиться к этой компании уже под конец, после того, как Захария со свойственным ему высокомерием заявил, что вряд ли на всём Хаффлпаффе найдётся ещё кто-либо, кто может летать лучше пьяного шмеля — куда уж им проходить какой-то лёгкий тестик на полёты. От этих слов стало почему-то обидно, и судя по одобрительным похлопываниям меня по плечам, не только мне.

— Значит, вы уверены, что хотите сдавать экзамен?

— Да, конечно, и давайте уже приступим, — Захария был в своём репертуаре.

Мадам Хуч произнесла несколько заклинаний и над полем появились цветные кольца из дыма на разной высоте, метра по два в диаметре. Кажется, суть задания становилась уже понятной.

— Итак, это будет вашей трассой. Вот первое кольцо, а вон то — последнее. Ваша задача при полёте на метле пролетать внутри колец в последовательности от первого к последнему. Обычно норматив составляет полторы минуты, но раз уж вы у нас такие профессионалы, то вам и минуты хватит. Ты, светленький, — обратилась мадам Хуч к Смиту, — полетишь первым, так что готовься. У тех, кто не сдаст сейчас, следующая попытка будет не раньше ноября. Ну чего ты там возишься?! Метлу в руки и на старт! Давай! Давай! Три, два, один, старт! Следующим будешь ты, очкастый. Сопли не жевать, метлу в руки и бегом к старту!

Захария летал объективно неплохо, но ему не хватило шести секунд, чтобы экзамен по полётам зачли — всё же, чтобы пройти трассу за минуту, лететь надо было действительно довольно быстро. Как он там огорчался и сокрушался о несправедливости, я уже не слышал, поскольку мне самому дали команду стартовать, а жаль — к этому моменту он уже успел основательно меня достать.

Не знаю, как полёты ощущаются другими людьми, но лично со мной дело обстоит таким образом: как только я сажусь на метлу, окружающий мир отступает куда-то на второй план, оставляя нас с метлой наедине. Само ощущение свободы и полёта не стоит даже пытаться передать, — всё равно любые слова будут для этого слишком блеклыми — поэтому можно ограничиться коротким «это непередаваемо прекрасно». И в полной мере я это ощутил сейчас, когда передо мной мелькали цветные кольца, в ушах свистел ветер, и не было в мире больше ничего, кроме меня с метлой, колец и ветра.

— Пятьдесят пять секунд. Зачтено. Можешь теперь на полётах летать, как хочешь, только не мешай другим. И слишком далеко от площадки не улетай.

Толпа взорвалась аплодисментами, и только Захария смотрел на меня, как на врага. Кажется, первого недруга в школе я себе уже нажил, но не сказать, чтоб это было прямо-таки неприятно. Всё равно он был чересчур высокомерным, чтоб с ним было приятно общаться. Может, надо было свести его с Гермионой, чтоб они поучали друг друга? Но в тот момент его неприязнь не представлялась сколько-то важной — я впервые в жизни купался в лучах славы. Если учесть, что до этого со стороны сверстников я получал в лучшем случае равнодушие (в первую неделю в Хогвартсе, конечно, было и дружелюбие, но всё равно это не то), то в происходящее не верилось.

Остальные? А что остальные? Лиза Турпин взяла нужный темп, для того чтоб успеть выполнить задание, но под конец не смогла справиться с управлением и не вписалась в очередное кольцо. Скотт прошёл трассу за пятьдесят девять секунд, и стал вторым героем дня. По количеству аплодисментов и общему восторгу до меня он, конечно, не дотянул, ибо проходил трассу уже после, но и на его долю выпало немало. Всё дальнейшее занятие мы с ним летали в своё удовольствие, и Рэймонд даже показал мне парочку трюков. У нас с ним была идея поиграть в салки на мётлах, но к сожалению, мадам Хуч к подобной инициативе отнеслась резко отрицательно. Впрочем, настроения мне это тогда испортить не могло — жизнь была прекрасна и удивительна, Хогвартс был самой замечательной школой на свете, а метла — самым великолепным средством передвижения и развлечения одновременно.

Когда что-то происходит впервые, это всегда запоминается очень чётко: первые уроки, первое знакомство с однокурсниками, первые отработки... К слову, об отработках. Большинство отработок получаются каким-то совершенно нелепым образом, и вспоминая обстоятельства, при которых ты их получил, можно только удивляться и разводить руками — кажется, что сам додуматься до такого не в состоянии, вестимо, кто-то другой думал за тебя в те моменты. Но нет, проходит какое-то время, и ты снова выдаёшь что-нибудь эдакое. Как? Уму непостижимо.

Свою первую отработку я получил глупо. Мы с Сидом поспорили, кто первым сможет выучить произвольное заклятие из учебника чар для первого курса — всё равно ничего действительно опасного там находиться не могло. Так вышло, что я вообще с Сидом общался чаще и больше, нежели с остальными. Методом «тыка» было выбрано «инсендио» — поджигающее заклятье. Проигравший должен был писать и давать списывать свои конспекты по астрономии до конца месяца. Поскольку состязание было придумано спонтанно, то и начато было прямо на месте, то есть в пустом коридоре возле выхода на одну из лестниц. Действительно, кому из учителей или старост может взбрести в голову ходить в середине дня по таким местам? Так мы и пытались что-то сотворить, направляя палочки в пол, махая руками и выговаривая слова. Заклинание оказалось, однако, не самым простым в освоении, и нам пришлось потратить приличное количество времени, пока у нас не начало что-то получаться, к слову, практически одновременно. Выходило, правда, дракклы пойми что: то вылетали сплошные искры, то показывался маленький огонёк, как у зажигалки, то вылетал и потухал резкий язык пламени длиной от полуметра и более, то...

О том, что что-то пошло не так, нас оповестил дикий вопль откуда-то из-под ног. Мгновением позже к нему добавился запах чего-то палёного, а к следующему моменту мы увидели, что же произошло. От стенки к стенке с громкими криками носилось что-то мохнатое с пылающим хвостом, и этому нечто, видимо, не нравилось гореть — интересно, с чего бы? А дальше мы увидели, как может бежать на крейсерской скорости хромающий и ковыляющий пожилой человек — таковым оказался, конечно, мистер Филч.

— Что тут происходит?! Миссис Норрис! Нет!

— Агуаменти! — это донеслось уже с противоположной стороны, в то время как мы только начинали понимать, во что же вляпались. Автором заклятия оказался профессор Селвин.

Само заклинание исторгло струю воды, мигом погасившую пламя. Увидев обгоревшее и потерявшее по этой причине где-то половину шерсти животное, Филч разрывался между желанием утешить своего питомца и уничтожить нас, но поскольку нами уже занялись, то он все же решил заняться осмотром миссис Норрис. Селвин в это время методично допрашивал нас: что случилось, как случилось, и чем мы вообще занимались в коридоре перед самим инцидентом. В отличие от завхоза, он был совершенно спокоен, смотрел на нас взглядом всего лишь чуть суровее своего обычного, уничижающего, и оттого его совет не пытаться ничего приврать был ещё более убедителен. Выслушав наши сбивчивые пояснения насчёт того, как оно случилось, профессор вынес свой вердикт.

— Колдовать в коридорах запрещено, и если вы прослушали вступительную речь, полный список запретов висит на двери в кабинет мистера Филча. За это ваш факультет теряет по пять баллов с каждого. Ещё по... два балла я снимаю за порчу имущества, то есть школьной кошки, — на этом моменте Селвин начал было улыбаться, видимо, кошка ему не нравилась, раз он оценил ее сгоревшую шерсть в четыре балла, но сразу же себя одёрнул, — и за то, что вас на этом поймали, ещё по два. Заодно выдаю вам два дня отработок с мистером Филчем, начнёте прямо с сегодняшнего вечера. А теперь идите в свою гостиную. С мистером Филчем встретитесь сразу после ужина у дверей его кабинета.

Мы направились в гостиную и, удаляясь, слышали, как Селвин втолковывает что-то Филчу. Не знаю, что именно он говорил, но тогда казалось, что профессор убеждает завхоза не убивать нас за надругательство над животным. Сид, судя по всему, тоже думал о чём-то подобном.

— Никогда бы не подумал, что от неминуемой расправы нас спасёт Селвин...

— Ага, осталось теперь Макгонагалл собрать. Для коллекции.

— Главное, чтобы на нас вечером не отыгрались. Боязно что-то.

— Да не всё так страшно. Вряд ли Филч може реально чего-то сделать, — Сид явно переживал по этому поводу куда меньше меня. — И вообще, телесные наказания в Хогвартсе отменили ещё тогда, когда мои родители детьми были. Ты лучше представь себе, что произошло бы, если бы вместо миссис Норрис там оказалась Макгонагалл...

Представив себе горящую и носящуюся по коридору декана Гриффиндора, я не смог удержаться от смешка. Правда, боюсь, случись такое в действительности, неприятности были бы куда как больше.

— Кстати, я выиграл, — действительно, первым результат, сколько-то напоминающий то, что требовалось, получился у меня, — так что, если выживем, готовься давать списать свои конспекты. Нормальные, а не несколько строк, как это у тебя обычно бывает.

— Ладно-ладно. Спор, как и карточный долг — святое!

Вечером поджидавший нас у кабинета Филч выглядел очень, очень недовольным. Он смотрел на нас так, как будто собирался растерзать собственными руками или скормить диким зверям, или сварить заживо.

— Явились? Тряпки в руки и сегодня ночью вы будете протирать кубки и прочие знаки отличия в зале наград. Чего стоите?! — рявкнул завхоз совсем уже суровым голосом. — Никто за вас это не сделает. Жаль, что телесные наказания отменили: вот я бы вам показал, как правила нарушать и над смотрителем издеваться! У меня в подсобке такая коллекция есть... Ничего, я верю, что их однажды вернут, и тогда вы у меня ещё попляшете!

Филч бормотал про себя всё то, что хотел бы с нами сотворить, всю дорогу до Зала трофеев, и мы успели много раз благословить тот день, когда к учениками запретили применять телесные наказания. Интересно, кто вообще набирает в Хогвартс персонал с настолько ярко выраженными садистскими наклонностями? Или просто больше никто не соглашался на подобную работу?

Полирование тряпками разного рода полочек, значков, кубков и витрин — занятие скучное, ничего особенного из себя не представляющее. Вернее, для меня такая работа была в порядке вещей — сидишь себе, трёшь, что нужно, и о чем-то своем думаешь. Сиду-то, выросшему в нормальной магической семье, приходилось сложнее, и он нашей отработкой был явно недоволен. Тем более, палочки у нас на всякий случай отобрали, и всю работу приходилось делать руками. Да и они нам вряд ли помогли бы, только если в недавно разученной Вингардиум Левиосе попрактиковаться и покидаться тряпками в полки.

Я же во время работы заинтересовался всеми наградами, которые находились в пределах моей досягаемости: кубками, медалями, грамотами — чего там только не было. Хорошо хоть, что награды там хранились не со времён основателей, а за последние лет сто, не больше.

Удача улыбнулась мне, когда я вдруг увидел имя Тома Риддла на награде «За особые заслуги перед школой», датированный 1943-м годом. Наконец-то нашлось новое упоминание о Нём, том человеке, который преследовал меня в моих собственных мыслях. Это выглядело, как настоящий знак свыше. Значит, он оставил упоминания о себе в Ховартсе, и надо только хорошо их искать, если хочешь получить информацию. Это мотивировало на дальнейший поиск упоминаний, по которым, возможно стало бы понятно, в каком направлении двигаться по жизни.

Вскоре завхозу надоело всё время наблюдать за нами — или у него просто обнаружилась недоделанная работа — и он временно нас покинул, напоследок сказав, что через некоторое время придёт проверить, как мы справляемся, и лучше бы нам к этому моменту закончить работу, причем сделать все качественно. Когда он, наконец, ушёл, захотелось отдохнуть, лечь на стол и просто ничего не делать, но угроза держать нас здесь, пока всё не будет вычищено до блеска, возымела действие и, тихо переговариваясь, мы продолжили заниматься своей работой. Вскоре оказалось, что наличие в зале наград будущего ужаса всея Магической Британии не является единственным сюрпризом за этот вечер.

— Гарри, говоришь, ты ничего не знаешь о своих родителях? — задумчиво произнес Сид, глядя на одну из полок, где стояли спортивные кубки.

— Нет. Вообще ничего, кроме того, что их убил Сам-знаешь-кто или его слуги. А что такое?

— Да тут вот есть квиддичные кубки середины семидесятых, их Гриффиндор получал. И там в списках команды в качестве ловца вписан Джеймс Поттер. Это твой отец?

— Не знаю, но скорее всего да. Надо будет уточнить. Дай я тоже гляну!

— Да я-то что. Смотри, мне не жалко.

Вот так я впервые узнал что-то о своих родителях, а точнее, об отце. Он действительно оказался игроком гриффиндорской команды по квиддичу, ловцом. В этот же вечер Сид просвещал меня по поводу самой игры — до этого у меня не было особых поводов интересоваться. Правила, в целом, довольно просты, но при этом сама игра, если рассматривать её с маггловской точки зрения, довольно странная. Играют в квиддич командами на мётлах, по семь человек в каждой. На противоположных концах стадиона находятся кольца — всего по три кольца с каждой стороны — и в эти кольца забрасывается квоффл, достаточно большой кожаный мяч, зачарованный на замедленное падение. Забрасыванием и отбиранием квоффла друг у друга занимаются по трое человек из каждой команды — охотники. Кольца команды защищает вратарь — функция у него такая же, как и у вратарей в маггловских играх с мячом. Помимо квоффла по полю летают два мяча поменьше, зачарованные на удар по ближайшему игроку — бладжеры. По ним бьют битами два человека из каждой команды, пытаясь попасть по противнику, и такие игроки зовутся загонщиками. Но это ещё не всё: существует ещё один маленький и плохо заметный мячик, снитч, летающий на больших скоростях. Его поимкой занимается ловец. Как только снитч пойман, игра прекращается, а команда, чей ловец поймал снитч, получает сто пятьдесят очков. Для сравнения, за каждый закинутый квоффл дают по десять очков. Поэтому чаще всего выигрывает команда, чей ловец поймал снитч, то есть по сути один игрок значит немногим меньше, сколько остальные члены команды, вместе взятые. Магглы посчитали бы подобное дикостью, появись что-то такое в их играх, но волшебники не жаловались, и квиддич был самой популярной игрой.

Так вот, отец мой, оказывается, занимал в гриффиндорской команде ключевую роль, начиная, кажется, с третьего курса — и всё это время кубок оказывался у его факультета. Да, таким достижением действительно можно гордиться! Если я что-то и понимаю в жизни, то девчонок у него должно было быть немерено. Тогда я, правда, думал не о девчонках, а о том, что он, наверняка, был очень известным в школе человеком. Забавно вышло: отец мой был школьной знаменитостью, владелец палочки с такой же начинкой, как у меня, стал печально известен далеко за пределами Магической Британии, а обучаясь в Хогвартсе, получил высшую из возможных наград. А я, что я могу сказать про себя — даже если сравнивать меня с отцом, а не с Томом Риддлом? Сейчас я, конечно, понимаю, что глупо сравнивать себя-первокурсника с кем-либо, но тогда хотелось успеть все сразу, и думалось, что времени впереди то слишком мало, то целая жизнь.

Остаток отработки, как и следующий вечер, прошли без эксцессов. Оказалось, что у моего отца была ещё пара медалек, помимо имени в списках команды Гриффиндора, да и Риддл получил за время учёбы не только "особыми заслугами перед школой", но и имел несколько наград помельче. Впрочем, после увиденного, такое уже не впечатляло, а скорее было в порядке вещей. Ради интереса поискали награды и нынешних учителей, и что интересно — нашли. Например, профессор Бартемиус Крауч, оказывается, получал медаль «За безупречную учёбу». Когда мы попытались представить себе Крауча, тогда ещё совсем юного, принимающего награду из рук директора, с обычным выражением «морда кирпичом», нас с Сидом пробрал смех, и не вовремя вошедший мистер Филч был крайне недоволен нашим хорошим настроением.

Следующую отработку я получил куда более банально, но всё равно глупо. Зазевался на зельях и не обратил внимание на слова профессора, что перед добавлением последнего ингредиента в гербицидное зелье (то есть слизи флоббер-червя) надо обязательно дать зелью постоять на среднем огне. В результате жидкость внутри котла запузырилась и вверх поднялся столб пены фиолетово-зелёного оттенка, осевший на стол вокруг и запачкавший мне руки и мантию.

— Ну что, оттенок правильный. Так что мистер Макмиллан, — обратился профессор к моему соседу с легкой иронией в голосе, — получает «удовлетворительно», забирает котёл и убирается с глаз моих, пока я не снял с него баллы. В следующий раз советую вам контролировать деятельность своего напарника, и возможно, у вас получится что-то более приемлемое. А вот мистер Поттер за свою невнимательность получает минус балл в копилку Хаффлпаффа и отработку сегодня же вечером, у меня, — Селвин смерил меня взглядом, от которого хотелось провалиться сквозь землю. — И сейчас без помощи магии очищает все, что испачкал. Тряпки в дальнем шкафу. И настоятельно рекомендую вам управиться до конца урока.

На отработку в тот день помимо меня пришёл ещё один первокурсник — гриффиндорец Невилл Лонгботтом, слегка полноватый и довольно скромно выглядящий мальчик с соломенными волосами. По его внешнему виду сложно было сказать, что происходит он из старинной магической семьи, но дело, тем не менее, обстояло именно так. Сид, по моей просьбе просветивший меня немного в первый месяц учёбы по поводу наиболее известных магических семей, также упоминал, что родители его занимают относительно высокие посты в министерстве.

Сама отработка заключалась в том, что мы, придя в кабинет зельеварения со своими котлами, занимались изготовлением тех зелий, что были нами испорчены, время от времени отвечая на вопросы профессора Селвина и объясняя, почему мы совершаем те или иные действия. Если наши ответы его не устраивали, тогда он пояснял нам, что и как на самом деле происходит, и зачем то или иное действие нужно. Правда, если отвечать на его вопросы плохо, можно было схлопотать очередные снятия баллов с факультета. Как профессор умудрялся общаясь с нами, параллельно проверять чьи-то эссе, я не знаю — видимо, у преподавателей имеется суперспособность делать множество дел сразу, не иначе.

Когда мы закончили варку гербицида и нас, наконец, отпустили, Невилл собрался и ушёл почти сразу, а я немного замешкался. Произошло данное событие менее чем через месяц после натирания кубков под надзором Филча, и стремление выяснить информацию о своих родителях было на волне случившегося очень даже сильным, а Селвин, насколько я мог заметить, учился в Хогвартсе примерно в то же время, плюс-минус несколько лет. При этом спрашивать его самого было, наверное, ещё более боязно, чем задавать подобные вопросы профессору Макгонагалл. Селвин, тем временем, заметил мое замешательство.

— Что случилось, мистер Поттер? Вас здесь что-то задерживает? Вы что-то хотели что-то узнать? Так спрашивайте, не нужно тратить свое, и тем более, мое драгоценное время.

— Э-э-э... а-а-а... видите ли... я слышал, вы учились в одно время с моими родителями... я ничего о них не знаю — я сирота. Я подумал, что вы, возможно, сможете что-то рассказать. Я слышал, что Поттеры были известной семьёй, и вы можете что-то о них знать, — примерно так, сбивчиво и запинаясь, я рассказал, что именно меня интересует. К концу моей речи в глазах преподавателя блеснул огонёк, как я надеялся — интереса. Или недоумения. Или чего-то еще, я так и не понял.

Но, тем не менее, профессор Селвин акуратно и, как будто нарочито медленно отодвинул от себя эссе, которое проверял в тот момент, и внимательно посмотрел на меня, будто решая, стоит ли тратить на меня свое время.

— Знаете, нет ничего постыдного в желании узнать больше о родителях и семье, которой вы лишились, — начал Селвин, слегка склонив голову на бок, продолжая на меня смотреть. — Вызывает презрение, скорее, нежелание этого делать. Лично я о вашей матери ничего не знаю вообще, даже имени. Об отце, Джеймсе Поттере, тоже могу сказать очень мало, — на этом моменте профессор ненадолго задумался, сделав паузу. — Что я про него помню? Учился он на Гриффиндоре, на три курса младше меня, дружил с Сириусом Блэком — не самая приятная компания, скажу я вам. Его потом изгнали из рода. Блэки, конечно, строгие в этом плане, но определённые выводы из этого факта сделать можно. Кто-то ещё в их компанию входил, но про них я не могу ничего вспомнить. Самого вашего отца с Блэком я, будучи старостой, несколько раз ловил за нарушением правил, они такое практиковали, — он внимательно посмотрел на меня. — Лучше вам подобного не повторять. Играл в квиддич, учился вроде бы хорошо, но точно сказать не могу. Рекомендую спросить профессора Макгонагалл или Крауча, они должны знать больше. Минерва, правда, больше скажет про его учёбу и квиддич, а мистер Крауч сможет рассказать, как они выглядели со стороны учеников другого факультета, Райвенкло. Спрашивать на эту тему в подходящий момент их не бойтесь — они прекрасно поймут ваше желание, как его понял бы любой приличный волшебник. Я вам всё пояснил, или осталось что-то непонятное?

— А Блэк, который Сириус... вы что-нибудь знаете про него?

— Погиб в самом конце войны. Подробностей не знаю.

— Спасибо. Я тогда пойду? Спокойной ночи, профессор Селвин.

Так образ моего отца начинал формироваться немного более чётко, обрастать хоть какими-то деталями. Теперь он представлялся мне эдаким смелым парнем, которому всё по плечу. Наверняка популярный, весельчак, превосходно летал на метле и не боялся нарушать правила. Неужели из всего этого меня с ним объединяет только любовь к полётам, или есть ещё что-то?

Памятуя о своём успехе с профессором Селвином, Крауча я спросил не во время отработок — на отработки по ЗОТИ я вообще на первом курсе не попадал, — а просто после очередного занятия под его руководством.

— Значит, вы хотите узнать, что мне известно о твоих родителях? Лили Эванс и Джеймс Поттер, да? — мистер Крауч ненадолго задумался, и кивнул на стул рядом со своим столом. Лицо его, по прежнему, не выражало никаких эмоций, и понять, хочет он об этом говорить или нет — было невозможно, — Садись, что стоишь-то, я тебе не выговор читать буду. Только сразу вопрос: ты хочешь узнать, какими они были в действительности, или нарисовать в голове образ тех людей, которых ты мог бы любить?

Я задумался, и даже не сразу понял, о чем это Крауч говорит. Но все же сказал, что хотел бы узнать, какими они были на самом деле.

— Что тебе о них уже известно? — профессор посмотрел мне в глаза, как всегда безразлично. Наверное, в светской беседе о погоде он будет смотреть в глаза собеседнику точно так же. В то время от этого было не посебе, ведь я спросил о родителях и это было важным для меня, а Крауч, казалось, ничего важного в этом не нашел. Еще одно объяснение, как и на уроках. Не более того.

Я изложил все скудные сведения, которые только смог обнаружить к этому моменту, после чего Крауч поведал мне то, что знает сам.

— Лили Эванс... магглорождённая, хорошо училась, насколько мне известно. Была дисциплинированной, очень любила справедливость, и ее раздражало, когда кто-то нарушал правила. До какого-то момента дружила со слизеринцем, Северусом Снейпом, — он говорил ровным тоном, как будто читал с листка. — Это запомнилось потому, что встречается такая ситуация весьма редко. Как ты мог заметить, факультеты Гриффиндор и Слизерин находятся в перманентном противостоянии, а прошлая война такое положение вещей усугубила ее больше. Что здесь творилось ближе к её концу, тебе лучше не знать, но со вступлением в должность профессора Селвина и исчезновением Сам-знаешь-кого всё более-менее успокоилось.

Говорил он, действительно, довольно долго, время от времени прерываясь на вставки о событиях, не относящихся к жизни моих родителей напрямую, но косвенно на неё повлиявших. Так, например, я узнал, что Северус Снейп впоследствии стал Пожирателем смерти — так называли себя слуги Волдеморта. После исчезновения Волдеморта и оправдания на процессе, он уехал из Британии, кажется, в маленькую магическую деревню на Фолклендские острова и живёт теперь там, периодически заявляя о себе в научных кругах. Сам Барти неплохо знал слизеринцев, по его словам, потому, что довольно много общался и дружил с младшим братом Сириуса Блэка, Регулусом.

Про маму и папу своих я узнал немало, больше, конечно, про отца. Если сократить ту информацию, которую мне рассказали, то получается примерно такая картина. Джеймс Поттер действительно был из числа людей, которые считают, что им по плечу всё или почти всё — и что интересно, у него действительно практически всё получалось. Возможно, это было даже не к лучшему. Лучший квиддичный ловец, симпатичный и неплохо сложенный, учащийся по большинству предметов на «превосходно», при этом весёлый и наплевательски относящийся к правилам — неудивительно, что он был самой популярной персоной в Хогвартсе, особенно, на старших курсах. При этом, правда, развилась самовлюблённость и самоуверенность, как заметил Крауч, — но большинство поклонников и поклонниц не замечали этого или не обращали внимания. Джеймс привык, что ему можно всё. В его компанию входило всего четыре подростка — все с одного курса Гриффиндора — они называли себя мародёрами. Довольно неприятное название, если вдуматься. Помимо Поттера и Блэка, которые были лидерами компании, туда входили Ремус Люпин и Питер Петтигрю. Ремус на старших курсах был старостой, а что стало с ним после выпуска, Крауч не знал. Петтигрю, по его словам, работал где-то в министерстве, но точной должности профессор назвать не мог.

Мародёры в школьные годы больше всего любили развлекаться и быть в центре внимания — по крайней мере, это было верно для Джеймса и Сириуса, а остальные им потворствовали. В перечень их развлечений входили, в том числе, и шутки над окружающими, далеко не всегда безобидные. С тем же Снейпом они всегда были чуть ли не на ножах, а потому слизеринцу перепадало особенно часто. Примеров мне приводить не стали, просто упомянув о том, что случалось... разное. В общем, картина, на мой взгляд, выходила не самой приятной: отец был кем-то вроде Дадли, но с мозгами. Или наоборот, приятной. Все таки лучше быть клевым «плохим» парнем, чем незаметным идиотом, каким я видел себя.

Про маму всем было известно гораздо меньше. Видимо потому, что она была магглорожденной, но не такой занудой, как Гермиона, чтобы ее запоминали. На пятом курсе она, как и Ремус, стала старостой. Примерно в то же время они разругались со Снейпом. Училась она почти по всем предметам на «превосходно», ещё лучше отца. Учителя её очень любили и нередко ставили в пример даже юному Барти, что не сказывалось положительно на его самолюбии. Моего отца учителя тоже в основном хвалили за успеваемость, но в меньшей степени, если не считать Макгонагалл, которая в нём души не чаяла и нередко могла спустить с рук не слишком серьёзные шалости. В школьные годы Лили постоянно воевала с мародерами, шутки которых казались ей не то жестокими, не то просто глупыми. Тем удивительнее, что к концу обучения родители нашли друг друга и, как слышал Крауч, поженились вскоре после окончания школы, но к тому моменту и Джеймс стал более... сдержанным. Вроде бы это все, что я тога смог узнать.

После рассказа Крауча я понял, что мой отец не был идеальным, зато образ его стал мне гораздо ближе и гораздо более объёмным. Он как-будто стал для меня, в некотором смысле живым, ведь, наверняка, если бы отец был жив, он бы мне тоже рассказывал свои школьные истории. Но я сразу посчитал, что с отцом мы совершенно разные люди. Зато теперь я знал, что они точно не алкоголики и наркоманы, как о них рассказывала тётя Петуния, и этот факт радовал непередаваемо. И волшебниками они, скорее всего, были выдающимися, раз так хорошо проявляли себя во время учёбы — и мне хотелось хоть в этом, по возможности, соответствовать, как им, так и Волдеморту.

По поводу Снейпа, наверное, стоит сказать, что его справочник, состоящий из четырёх томов, больших и толстых (и напечатанных мелким шрифтом), изданный в 1988-м году при поддержке Люциуса Малфоя — отца белобрысой слизеринской моли, не иначе, входил в перечень рекомендуемой дополнительной литературы от профессора Селвина, который назвал его наиболее полным и грамотно составленным справочником по данному предмету, который он когда-либо видел.

К Макгонагалл я подойти всё же побоялся — сам затрудняюсь объяснить, почему. Тем не менее наш с ней разговор на эту тему состоялся, хоть и значительно позже, ближе к весне.

На одном из уроков по полётам, когда я летал в своё удовольствие и отрабатывал различного рода приёмы, декан Гриффиндора просто проходила мимо и сделала мне комплимент, сказав, что летаю я так же хорошо, как мой отец, после чего я выровнял метлу, спрыгнул перед профессором, и задал все же свой вопрос.

— Извините, а можно попросить вас рассказать о нём? Дело в том, что я очень мало знаю о своих родителях...

— Да, конечно, — казалось, МакГонагалл даже немного растерялась, правда, не знаю отчего, — Как же я могла забыть, что тебя воспитывали магглы, которые ничего не знали о школьных годах родителей?! Такие замечательные волшебники! Гарри, приходи сегодня после урока ко мне в кабинет, и я расскажу тебе немного о них.

— Спасибо, профессор Макгонагалл, я обязательно приду, — выпалил я и на радостях понёсся покорять новые вершины в управлении метлой.

Сама информация, полученная от Макгонагалл, не оказалась по-настоящему ценной, после того, что я уже успел узнать: что-то мне рассказывали до неё, что-то я смог додумать сам. Тем не менее, к портретам моих родителей после разговора с профессором трансфигурации добавилось не так уж и мало интересных штрихов. Но больше всего поход к Макгонагалл запомнился мне, конечно, не этим. Когда я подошёл к кабинету, меня встретили, поправили на мне мантию, чтобы я «соответствовал облику приличного молодого волшебника», усадили за стол и напоили чаем с печеньем. Это само по себе было довольно-таки удивительным, но когда такое исходит от Макгонагалл... было ощущение, что ветер высушил море, в пустыне полил ливень и где-то в далёкой Антарктиде выросла дубрава. До этого дня профессор представлялась мне главным поборником правил в Хогвартсе, вечно строгой, редко кого-либо хвалящей или просто улыбающейся. А теперь она угостила меня чаем с печеньем, принесла альбом с колдографиями и нахваливала моих родителей (хоть и признавала, что Джеймс с Сириусом были теми ещё сорванцами) .Чем не разрыв шаблона. Наверное, только после этого вечера я стал относиться к ней сколько-то тепло — раньше всё больше боялся заслужить её немилость.

Сейчас, конечно, все это кажется ерундой. Ну, естественно, все учителя — такие же люди, со своими тараканами в голове, интересами, любимыми блюдами, а то и выпивкой. В одиннадцать лет воспринимаешь их иначе. Они — не люди, а образы.

Из новой полученной информации стоит упомянуть, что родители мои сражались после окончания школы, как и многие достойные волшебники, против Сами-знаете-кого, но когда я попросил рассказать об этом подробнее, профессор стушевалась и объяснила мне, что об этом стоит поговорить, когда я подрасту — сейчас слишком рано. Ещё она, хоть ничего и не знала о судьбе Ремуса Люпина в послевоенное время, пообещала напомнить обо мне Питеру Петтигрю. Наконец, перед тем, как мы расстались, она отдала некоторые колдографии родителей мне, и когда я уже собирался уходить, тихо спросила.

— Ты сам выбрал Хаффлпафф? Я думала, что ты будешь учиться на моем факультете.

— Да, сам, — я оглянулся, и посмотрел на МакГонагалл. Вопрос мне показался странным: неужели ей не все равно?

— Почему?

— Я... я так хотел, — довольно твердо ответил я, сам от себя не ожидал.

— Хорошо, — профессор улыбнусь, — ступай.

Я вышел из кабинета, прижимая к себе самое ценное — фотографии. Потом, когда мне будет грустно, одиноко, когда будет требоваться поддержка или нужно принять решение — я всегда буду смотреть на колдографии родителей, вечно молодых и счастливых, из тех времён, когда всё было замечательно, мир прекрасен и наверняка понятен, а я существовал разве что в планах. И знаете, это помогает. Такое ощущение вечности...

Про уроки говорить я не стану. В какой-то момент вступления везде закончились и началась рутина, и не сказать, чтоб это было очень уж интересно. Хотя, конечно, учиться волшебству гораздо более увлекательно, чем маггловским наукам. Тем не менее, давалась учёба довольно тяжело, особенно, предметы вроде зелий, да и та же трансфигурация продвигалась со скрипом. В гербологии было мало особенно сложных вещей, но ковыряние в земле лично мне не доставляло особенного удовольствия, и я уже тогда понял, что свое будущее с чем-то подобным никогда не свяжу. Астрономия, наоборот, скорее нравилась, но возможно, это из-за обстановки, в которой мы ей занимались. Чары были интересны, но теоретическое обоснование плавило мозги только так — тут дело обстояло чуть ли не сложнее, чем с зельями. Вроде бы, объясняют тебе хорошо и понятно, а как только требуется повторить материал, в голове какая-то абсолютная пустота.

Первые уроки полётов после сдачи экзамена мы на пару со Скоттом или по отдельности пытались отрабатывать какие-то трюки или просто летать в своё удовольствие, но вскоре обнаружили, что вдвоём летать не слишком интересно. По крайней мере, Рэймонду — я-то рад был находиться в воздухе чуть ли не сутками напролёт, не уставая, пусть даже и в одиночку. Вскоре к нам, правда, присоединился третий сдавший, а точнее третья — это была Эвелин Черри-Гаррард, с Райвенкло. Мне она запомнилась в том числе своим рассказом про то, что родители дали ей имя в честь маггловского писателя — я даже поставил себе мысленную заметку выяснить что-нибудь про писателя с именем Эвелин*. Можно было, конечно, просто спросить у самой Эвелин, но я в таких ситуациях всегда боялся показаться идиотом. Вдруг окажется, что все его знают и читали, а я нет. Выяснил, правда, несколько позже окончания первого курса. Забавно, но оказалось, что читал и нежно любит его книги даже не Квиррелл, а профессор Крауч — довольно-таки интересный факт, учитывая изолированность среднестатистического чистокровного волшебника от маггловской культуры. Возвращаясь к теме полётов: мы подумали и решили, что если помогать тем, кто с чем-то из программы не справляется, то мы приблизим тот момент, когда вся группа сдаст задание и можно будет вволю налетаться. Так что после получения разрешения от мадам Хуч мы помогали отстающим ученикам выполнять несложные упражнения, которые должны были развить у тех контроль над метлой. Поскольку Сид, в общем-то, нормально справлялся, если даже не шёл с опережением, то мне досталась Сьюзен. Удивительно, но несмотря на то, что она, в отличие от меня, с детства росла в магической семье, мётлы почему-то вызывали у неё некоторый испуг, и вот теперь, с моей помощью, она его преодолевала. Не знаю, насколько это моя заслуга, но после того, как контролировать её начал я, результаты действительно стали улучшаться довольно-таки быстро. К концу полугодия страх её перед полётами практически исчез, а программу она уж если не перегнала, то догнала точно. Вообще, если кому-то от нашего рвения и прибавилось мороки, так это мадам Хуч, потому что ей теперь приходилось смотреть ещё и за нами.

На истории магии, когда все четверо из нашей, случайно сложившейся на первом занятии компании, более-менее освоились с правилами, вдруг оказалось, что присоединиться к увлечению желают ещё несколько человек. По совету предприимчивого Нотта было решено во время этого скучного и вызывающего зевоту урока обучать игре не просто так, а за коробку шоколадных лягушек или чего-то подобного с каждого, кто хотел научиться играть. Видимо, слизеринец решил преподать жизненный урок нехитрым хаффлпаффцам — ничего не должно быть бесплатно, но поедались сладости всеми сразу, включая того, кто оплачивал ими наш труд, прямо во время самого процесса, на уроке. Такое распределение оплаты казалось нам тогда правильным. К зиме, когда многие уже научились игре и поток желающих несколько иссяк, была придумана новая забава с вистом. Теперь при подсчёте очков проигравший должен был на спор прямо при остальных съесть дюжину драже «Берти-Боттс», а это, скажу я вам, то ещё испытание. Эти драже являются по сути хулиганским, шуточным продуктом. Они могут иметь какой угодно вкус, от шоколада до полыни или даже нефти. При этом в одной пачке все драже имели разные вкусы, так что можно представить себе, какие ощущения должен испытать человек после дюжины разных «берти-боттсин». Я вот разок проиграл и точно могу сказать, что чувства далеки от приятных. Хорошо хоть, даже от самых противных вкусов рвоты ни с кем из нас не случилось — наверное, производители предусмотрели такой момент.

По ЗОТИ, равно как и по полётам на мётлах, я обнаружил себя в числе успевающих, несмотря на то, что остальные в своей массе считали теорию по этому предмету не сильно легче тех же чар. Мне же по каким-то причинам данный предмет давался легко и казался понятным едва ли не интуитивно (когда те же тексты по варке зелий и влиянию на них тех или иных условий, компонентов и материалов оборудования приходилось перечитывать много раз, прежде чем до меня начинал доходить смысл написанного, а не только рецепт микстуры), и нередко я на этих уроках зарабатывал баллы своему факультету и активно задавал непростые вопросы преподавателю. Крауч, тем не менее, отвечал на своих уроках на любые относящиеся к делу вопросы, практически не меняя интонации, но я чувствовал, что на самом деле ему нравится мой интерес и понимание происходящего.

Кстати, на Хеллоуин мы выяснили, что весьма своеобразное чувство юмора у нашего профессора было, несмотря на то, что по его типичному поведению сложно было заподозрить у него наличие каких-либо чувств вообще. Тогда же, днём, во время урока, он раздавал нам результаты проверочной работы на усвоение материала, и Меган Джонс, не слишком обрадованная своим «троллем» за незнание предмета, решила давить на жалость.

— Но, но... профессор, у меня сегодня День Рождения! Вы же можете накинуть за это пару баллов, в качестве подарка?

Крауч, не произнося ни слова, одним взмахом палочки, призвал обратно к себе ее работу. Произвел над ней еще несколько жестов, и вернул Меган, с нехитрыми словами:

— С Днём рождения!

Мы подбежали посмотреть, действительно ли профессор прислушался к просьбе ученицы, и увидели там довольно странную картину. Теперь на листе, вместо банальной надписи «тролль» красовался тролль настоящий, хоть и нарисованный. В руках у него были дубинка и букет цветов, которыми он пытался жонглировать, и, видимо, не умея особо это делать, перебегал от одного края листа к другому, чтобы поймать то букет, то дубинку. Лицо выражало всю свойственную горным троллям тупость.

Меган была готова разреветься от обиды. И Крауч, должно быть, решил помочь ей с этим.

— Мой предмет имеет своей целью научить вас самозащите. Вы ведь не думаете, что если встретите горного тролля, вам будет достаточно сказать: «Не убивай меня, у меня сегодня День Рождения?» — совершенно ровным тоном заметил профессор Крауч, не обращая внимания ни на наши смешки, ни на обиженную Джонс.

Меган все-таки разревелась и выбежала в слезах из кабинета, оставив там лежать свою разрисованную работу, но профессор на это никак не отреагировал — Крауч, в принципе, на моей памяти, как правило, ни на кого не давил, но и утешения от него дождаться было сложно. Мы же тем временем всё ещё рассматривали работу, хотя кто-то из девчонок и побежал утешать подругу. В этот момент Сид выдал весьма странный, но в целом довольно логичный вопрос:

— Интересно, а на такие рисунки могут действовать какие-нибудь чары? Не на бумагу, а на самого тролля.

— По идее, наиболее простые заклинания будут действовать именно так, как запланировано, — это профессор Крауч после секундной заминки решил ответить на адресованный в никуда вопрос. — Главная проблема будет именно в том, чтоб направить их непосредственно на рисунок. На втором курсе у вас по такому методу будет практика на чарах, когда вы должны будете попасть в движущуюся точку на плакате. Помогает улучшить меткость заклятий.

— Вингардиум Левиоса! — Сид решил попробовать последнее, выученное нами на уроках чар, заклинание на рисунке. Лист бумаги взмыл в воздух, и вскоре разочарованный Сид приземлил его обратно на стол.

Но сдаваться мой приятель не пожелал, и с третьей попытки эффект, наконец, удался. Правда, пришёлся он почему-то не на тролля, а на его дубинку: она поднялась на несколько строчек и начала выписывать вензеля по всему листу. Позже мы вспомним, что произошло такое недоразумение потому, что на живых существ взаимодействовать таким заклинанием нельзя. С другой стороны, а можно ли считать нарисованного и оживлённого чарами тролля живым существом, и если да, то в какой степени? После того, как Сид случайно угодил дубинкой по заду тролля и тот начал смешно и нелепо подпрыгивать, придерживаясь за ушибленное место, Шеклтон нашёл себе новое развлечение: теперь он специально бил и пинал несчастное существо по тем местам, по каким удавалось попасть. Продолжилось это — увы — недолго. Через несколько ударов Сид угодил троллю точно по голове, и тот рухнул как подкошенный, потеряв сознание.

— Один балл Хаффлпаффу за нейтрализацию опасного монстра, — подал голос из-за спины профессор Крауч, про существование которого в кабинете мы уже успели забыть. — Надо было бы ещё снять парочку за издевательство над бедным животным, но пусть этим занимаются преподаватели по другим предметам. Главное, в бою применяйте что-нибудь более эффективное, если что-то подобное приключится.

Забрать с собой работу Меган мы с Сидом не решились, и дальнейшая её судьба мне неизвестна, но отношение моего друга к профессору ЗОТИ явно совершило качественный скачок, о чём он мне не преминул сообщить мне на пути в Большой зал к ужину.

— Знаешь, а ведь Крауч реально крут! Я и не думал, что он на что-то подобное способен. Было весело.

— Ну, он мог бы как-то менее резко с Меган... хотя, ему виднее, наверное...

— Да ладно тебе! Не хватало ему только каждую сопливую ученицу утешать! Не думала же она, что ей в честь дня рождения поставят «превосходно» ни за что? Забей и не думай об этом, каждого жалеть — сил никаких не хватит.

Я не стал с этим спорить. Хотя, Меган было всё-таки жалко. Но когда мы вошли в зал, все предыдущие мысли вылетели у меня из головы: такого великолепия я не видел раньше никогда, даже когда тётя с дядей украшали дом к Рождеству или дню рождения Дадлика. Да что уж там Дурсли, даже на Косой Аллее я не видел ничего настолько нереального! Огромный зал, в котором мы каждый день ели, тот самый, со звёздным небом на потолке, теперь был полностью украшен атрибутикой наступившего праздника. Особое впечатление производили тыквы размером с кареты (да, таких бы не постеснялась любая Золушка!), скалящиеся жуткими вырезанными по мякоти рожами сверху. Как выяснилось, такой вот урожай вырос на огородике Хагрида — всё любовью и драконьим навозом, как он сам комментировал подобное. Хеллоуин, пожалуй, можно было назвать днём триумфа лесничего — не так уж и мало волшебников хотело выразить ему восхищение результатом «любви и драконьего навоза», а наш декан рассыпалась в комплиментах даже более прочих, сама-то она, видимо, знала, каких усилий требуют такие вот плоды. И, наверняка, профессор Спраут и подозревала, что дело далеко не в навозе.

Почти все блюда на столах в этот вечер содержали в качестве одного из ингредиентов тыкву (видимо, туда девалось всё, что было вырезано для страшных рож, кружащих под светом свечей над залом), и такое меню выделялось даже на фоне обычного обилия тыквенных блюд в Хогвартсе. Тяжело, наверное, приходилось тем, кто терпеть не может блюда из этих плодов. Но я мог — после жизни с Дурслями будешь рад любой съедобной и хорошо приготовленной пище, а кормили в школе очень даже хорошо. Фирменным блюдам тёти Петунии здешние яства, может, и уступали, но по сравнению с обычной пищей были лучше на порядок. А тётка моя вообще хорошо готовила — жалко только, что старалась она исключительно для Дадлика. Тогда я был счастлив побывать на этом празднике жизни, и даже отсутствие культурной программы при таких приготовлениях обстановки меня ни капельки не смутило. Даже Меган, придя в Большой зал, немного повеселела, по-видимому, оставив печальные мысли за его пределами.

Вечером, после ужина, в честь праздника в гостиной факультета устроили чемпионат в плюй-камни, но я получил за день слишком много впечатлений и не дождался его окончания — принять в нём участие у меня даже мысли не возникло. Если говорить об игре вкратце, то целью в ней является выбивание камней противника своими за пределы расчерченного поля. Броски производятся с одного края по прописанным правилам. Коронной фишкой игры является то, что при выбивании фишки зачарованные камни способны довольно прицельно «плюнуть» в проигравшего жидкостью. Собственно, отсюда и название. Следующим утром я успел пожалеть о своём скоропалительном решении пропустить игру, поскольку победителем оказался Брайан Фосетт, который на факультете слыл одним из самых чтящих правила учеников. Собственно, по этой причине его, скорее всего, и избрали в старосты. Тем удивительнее лично для меня оказалось его увлечение данной игрой. Говорили, что одной из частей главного приза был бочонок сливочного пива производства пивоварни острова Мэн, и во время отмечания победы было устроено торжественное распитие оного — Фосетт оказался совсем не жадным и поделился призом с болельщиками и менее удачливыми участниками состязания. Я же всего этого не застал, а жаль.

В принципе, старшекурсники время от времени устраивали какие-то развлекательные мероприятия для себя (и мы потом тоже стали, но об этом как-нибудь позже), и на такие вещи никто особо внимания не обращал. Профессор Спраут, конечно, нередко навещала подопечных, но не появлялась в гостиной каждый вечер, так что время после ужина, и даже после отбоя, можно было проводить в своё удовольствие. Правда, никто не гарантировал, что там будет удобно учиться и писать эссе, но тумбочки и парочка маленьких столиков были и в спальнях, так что до отбоя можно было заниматься и в них, не говоря уже о таком помещении как библиотека. Впрочем, конкурсы в гостиной устраивали не так уж и часто, так что учиться в обычное время по вечерам можно было и здесь. На самом деле, если есть на нашем факультете то, что мне нравится безоговорочно, то это наша гостиная. В ней всегда уютно, редко когда бывает скучно и почти всегда кто-то есть. Например, иногда какой-нибудь чересчур утомившийся старшекурсник мог заснуть прямо на одном из пуфиков (и мы, мы тоже... немного позже засыпали там же, хоть и поняли, что дело, скорее, не в утомлении, а в хорошем огневиски), а кто-то просто засиживался до поздней ночи.

Старосты относились к подобному философски: пока никто не буянил или не начинал сильно мешать остальным, его не трогали. Зато, как только что-то неправильное случалось или грозило случиться, виновника отлучали от развлечений на довольно-таки долгий срок. Поэтому почти все подвиги и сомнительные достижения происходили за пределами гостиной. В общественном шкафчике всегда лежало что-нибудь полезное, и мы, первокурсники, тоже клали туда иногда, что могли, в основном что-то из сладостей. Многие делились присланным из дома, кто-то тем, что достал или сделал сам, а мне делиться в то время было просто нечем — поэтому я положил туда за полгода только единственную коробку выигранных в вист шоколадных лягушек (очень понтовая карта в тот день пошла) и изредка приносимые вкусности с обеда или ужина, из тех, что подавали не каждый день и что не портились долгое время. Больше я положить всё равно ничего не мог, так что старался пользоваться шкафчиком на первом курсе пореже — очень не нравилось чувствовать себя живущим за счёт других, было в этом что-то неправильное. Не положено таким образом поступать, и точка.

Тогда я в общественной жизни факультета практически не участвовал, так что мало что интересного вспоминается по этому поводу, да и праздники, ранее мной не виданные, затмили большинство полученных впечатлений. А так, я общался с учениками своего факультета, потихоньку узнавал студентов со всего курса и не только... что тут рассказывать?

Разве что надо упомянуть, что в зимний период времени никакого отопления на весь замок не предусмотрено, а зимы в Шотландии будут похолоднее, чем в южной части острова. Поэтому зимой вне гостиных становилось довольно холодно, а на уроках ученики мёрзли и каждый старался согреть себя, чем мог. Когда во время зелий, отличавшихся тем, что проходили они в наиболее холодной части школы, кто-то не выдержал и спросил, можно ли наложить согревающие чары, профессор снизошёл до некоторого пояснения.

— Конечно же, нельзя. Молодые волшебники должны вырасти неприхотливыми и готовыми применять полученные навыки в любой обстановке. Но совсем замёрзнуть вам никто не даст, в замке на самом деле есть обогревающие чары, но согревают они строго до нужной температуры. Здесь поддерживается температура в четыре-пять градусов по Реомюру и семь-восемь — в коридорах. А теперь пора прекратить спрашивать глупости и заняться делом.

Кстати, в волшебном мире с температурными шкалами дела обстояли несколько иначе, нежели в маггловском. О принятой здесь системе нам рассказывал тот же Селвин, когда говорил о варке зелий, требующих поддержания определённой температуры. Как он рассказывал, в литературе по зельеварению, если не написано по какой шкале измеряется та или иная температура, этот момент зависит от страны, в которой рецепт напечатан. В Великобритании и бывших колониях, равно как в Китае и Японии, шкалой по умолчанию принята шкала Фаренгейта. В странах континентальной Европы и её бывших колоний и стран-сателлитов принята шкала Реомюра. Если же подразумевается температура по шкале Цельсия, то это всегда обязательно оговорено. Я долго к этому привыкал, так как до этого, если и интересовался погодой, то большинство градусников, которые я встречал, показывали температуру именно по Цельсию, гораздо реже — по Фаренгейту, но никогда — по Реомюру. Последней шкалой в маггловской Британии не пользовались, и о ее существовании я не знал.

23 декабря — последний день, который школьники проводят вместе перед зимними каникулами. Следующим утром все, кроме тех, кто по тем или иным причинам решил остаться в Хогвартсе, разъезжаются по домам и в замке наступает относительное спокойствие. Признаться, я тоже хотел бы уехать куда-нибудь, к каким-либо друзьям — только не к дяде с тётей. Слава Мерлину, к магглам меня отправлять не стали, но всё равно было немного обидно — кажется, подсознательно я надеялся провести каникулы с друзьями, пусть даже в Хогвартсе, но напрашиваться было бы совсем невежливо, а сам меня никто не позвал. Даже дружба имеет свои границы.

Рождественское утро началось для меня совершенно традиционным образом, если не считать того, что поблизости не было Дурслей. На столике одиноко лежал какой-то плоский бумажный конверт, в который оказалась завёрнута десятипенсовая монетка — подарок от любящих родственников нашёл адресата даже в волшебном мире, разом омрачив настроение. Так я бы и не вспоминал об их существовании, но после того, как их послание нашло меня — уже не мог просто взять и выбросить их из головы. Но когда я вошёл в гостиную, мне вновь стало не до грусти — на меня внезапно набросилась здоровая крыса странного вида и расцветки. Я хотел было её отпугнуть поджигающим заклятием, но вовремя заметил записку, которую та держала в зубах.

«Привет, Гарри!

Зная, что ты остаёшься здесь на каникулы, решила оставить тебе спутника, чтобы ты не заскучал. Это такой вот умный и милый крыс (я хотела вначале наколдовать вомбата, но не помню, как он выглядит). Кормить его не надо — он трансфигурированный и к вечеру снова станет твоим подарком. Зато ухаживать за ним тоже не придётся.

Счастливого Рождества!

Тонкс».

Как выглядит вомбат, я в тот момент тоже не помнил, просто потому что понятия не имел, кто это. Но было неудобно, что Тонкс мне подарок оставила, а я ей — нет. Впрочем, стоит быть откровенным: никому я подарков не оставил, мне нечего было дарить и не на что. Я был беден, как церковная мышь, а до момента, когда я мог бы вступить в наследство, оставалось ещё более пяти лет. Крысовомбат же оказался действительно забавной тварью и весь день до вечера я провёл, играясь с ним и давая ему те или иные несложные задания — это животное меня понимало. Было очень жалко его, созданного на один день, чтобы к вечеру снова кануть в небытие, превратившись в какой-то неодушевлённый предмет. Когда он, кстати, прекратил своё существование в виде живого существа, то стал наручными часами, которые я с тех пор всегда носил на себе. Я старался по возможности расставаться с ними пореже — казалось, там, внутри, это всё тот же зверёк, который всё видит и понимает, только говорить не умеет.

Рождественский пир оказался почти таким же запоминающимся, как и тот, что был устроен на Хеллоуин. Хагрид в последние дни перед праздником притащил в зал несколько хвойных деревьев: пихт, ёлок и сосен — от десяти футов и выше, и теперь вокруг столов рос настоящий маленький бор, украшенный всеми присутствующими преподавателями. Еды оказалось приготовлено столько, сколько потребовалось, если бы в школе осталось не меньше полусотни учеников, хотя нас едва ли набралось хотя бы на пару десятков. Если судить по ассортименту, то тыква уступила первое место индейке, которая теперь входила в состав большинства местных блюд. В качестве развлекательной части были хлопушки (гораздо забавнее маггловских, они окутывали выпускавшего их разноцветным дымом, а изнутри могло вылететь множество вещей, от фуражек до синиц и мышей), сваленные в несколько куч на миски. Наверное, половину из них забрали на свои нужды близнецы Фред и Джордж Уизли, братья Рона, тоже с Гриффиндора, только с третьего курса. Это они рассказали ему перед поступлением про испытание с троллем — они вообще считали себя первыми шутниками Хогвартса и старались всеми силами этот статус поддерживать. И эти хлопушки наверняка пошли потом на новые шутки.

После отбоя я привычно пошёл в факультетскую спальню, снова один, если не считать своего то ли живого, то ли неживого друга в виде наручных часов. Но если раньше, живя у родственников, я скорее расслаблялся в такие моменты — всё же остальные варианты были по большей части ещё хуже — то сейчас было даже немножечко грустно и тоскливо. Никаких неприятелей, конечно, не было, но все друзья находились где-то далеко, и им там уж явно было не до меня, в своих любящих семьях и родных уютных домах. А я снова ничего не мог поделать, поэтому долго сидел, смотря в яркое пляшущее между стенами пламя камина, теребя в руках новые часы — первый вещественный подарок на моей памяти — и погружаясь в размышления о родителях, Волдеморте, магической войне — обо всём, что я не знал, но что так вот определило моё детство.

Сейчас, вспоминая себя того возраста, я понимаю, что был жутким эгоистом. И могу с полной уверенность сказать, верно говорят: человеку всегда и всего мало. Скажи мне кто-то еще год назад, что я буду встречать Рождество вот так, сидя у камина в мягком кресле, с пирожками с малиновым джемом в руках, найденными в нашем шкафчике — я бы прыгал от счастья до потолка. Но так было бы именно, что год назад. Я даже отказался от приглашения Рона пойти к ним в гостиную и поиграть с ним в шахматы — мне казалось, что у него есть братья и ему с ними весело, а зовет он меня просто из жалости. Сейчас-то я понимаю, что, скорее всего, Уизли тоже хотел встретить Рождество с кем-то из своих одногодок, а не со старшими братьями, которые вечно указывают, как и что делать.

И почему-то именно тогда вспоминались разговоры ребят о предстоящем празднике, в которых я не участвовал.

— Мы, как обычно, поедем к бабушке с дедушкой, — говорила Меган, — а я не люблю бывать у них дома. Они владеют питомником, где разводят и дрессируют служебных собак, в том числе и для аврората, и мне жутко в их доме, потому что он граничит с этим питомником.

— Разве волшебникам нужны служебные собаки, как и магглам? — удивился тогда Джастин. Он многому удивлялся, как и я, но в отличие от меня, никогда не стеснялся спрашивать.

— Конечно! — убежденно заявила Меган, — Основа магии — человеческое восприятие. Можно выследить человека по запаху и с помощью магии, но для этого нашими, человеческими органами чувств нужно этот запах уловить. Это не всегда возможно, сам ведь понимаешь.

— У нас наоборот, к нам съедется вся родня, — сказал Сид, зевая, — Поначалу было весело наблюдать, как они подкалывают друг друга, ведь почти все по материнской линии — бывшие слизеринцы, а по отцовской — райвенкловцы. Но со временем это становится скучно. Тетя Энджи, кстати, выиграла спор на пять галеонов. Когда родня решала, куда я поступлю, она сказала, что ставит на Хаффлпаф. Но в это Рождество мы с моим кузеном точно стащим со стола огневиски!

— Как будто вас не вычислят, — ехидно заметила Меган.

— Главное, пить быстро, чтобы когда вычислили — было уже поздно! — с видом мудрого старца заключил Сид.

— А мои родители просто будут расспрашивать меня обо всем, что происходит в школе, — сказал Джастин, — и я буду делать вид перед остальной родней, что посещаю обычную среднюю школу в Бристоле и готовлюсь к повторным экзаменам в Итон. Отец не оставляет надежды, что я стану нормальным человеком.

И сейчас, в половине двенадцатого ночи, я представлял, как бабушка с дедушкой Меган рассказывают о своих собаках, родственники Сида спорят, и тетя Энджи получает выигранные галеоны, а Джастин усердно пытается придумывать простые школьные истории, которых никогда не было. Со мной что-то подобное могло произойти, разве что в мечтах, все больше и больше заполонявших тогда моё сознание...

А потом я встал и пошёл спать, когда часы показывали без пяти двенадцать.

*имеется в виду, конечно, маггловский писатель EvelynWaugh

Каникулы... Интересно, что я думал по поводу всего, что со мной случилось, именно тогда? Сейчас уже и не вспомнить всё в подробностях. Но начиналось-то всё довольно буднично.

Ещё когда Хагрид расставлял перед Рождеством свои хвойные деревья по Большому залу, я, возвращаясь в гостиную по коридору, случайно на него налетел, не успев вовремя заметить его тушу. К счастью, ни я, ни дерево, ни, тем более, Хагрид не пострадали.

— Ты, эта, малыш, в порядке?

— Да, со мной всё нормально, извините, что помешал.

— Ничего, только будь осторожнее в следующий раз, а то я же не могу, ну, того, увидеть за деревом всё, что впереди меня. Тебя, кстати, как зовут-то?

— Г-г-гарри. Поттер.

— Поттер, сын Джеймса и Лили?! Да я ж твоих родителей знал, ещё когда они такими, как ты, были... эх, замечательные были люди... просто замечательные...

— А вы... можете про них что рассказать?

— Ох, конечно. Сейчас я немного занят — надо принести тут всё до этого самого... Рождества — а так, заходи ко мне на чай в любой вечер, и я всегда буду рад, ну, твоей, эта, компании.

Да, началось всё именно с этого момента — я успел о нём забыть к Рождеству, но оказалось, что заняться на каникулах совсем нечем. Из оставшихся в замке однокурсников я в этот период довольно много общался с Роном Уизли — он оказался вполне нормальным парнем, хоть и своим поведением перед распределением заставил меня думать о себе не лучшим образом. Его любимым развлечением были магические шахматы — отличались от обычных они тем, что обладали собственным, хоть и специализированным, разумом и мимикой. Так, они старались по возможности не сопротивляться хозяину, но мешали гостю и непрофессионалу вроде меня — а потому и без того нулевые шансы обыграть оказавшегося неожиданно хорошим игроком Рона не увеличивались. Покажите мне того, кому не надоест играть постоянно против соперника, разделывающего тебя под орех, и при этом не могу сказать, что Рон очень хорошо меня обучал, хотя, безусловно, за эти пару дней мой уровень игры должен был неплохо подняться — учитывая, что раньше играть в шахматы мне было как-то не с кем.

Решение зайти в библиотеку и поискать, наконец, что-нибудь о Томе Риддле, умерло там же, в библиотеке. Пройдя мимо стеллажей и осмотрев большие фолианты, я понял, что вряд ли тут найдется полная биография Темного Лорда. Решив найти что-то из развлекательного чтива, вроде комиксов про супергероев, я полчаса блуждал по рядам, не находя ничего подобного. Да, библиотека в Хогвартсе была огромной, он даже внушала какой-то трепет перед находящимися в ней книгами, но все они были учебными или научными изданиями. Видимо, в волшебном мире не принято заниматься такой ерундой, как чтение приключенческой литературы. Вот тут-то я и вспомнил о лесничем и его предложении заходить в любое время.

Солнце уже зашло и на предгорья опустились сумерки, когда я вышел из Хогвартса в направлении хижины, в которой Хагрид и обитал. Помимо собственно хижины у него имелся курятник, дворик и те самые огороды, на которых выращивались огромные хеллоуинские тыквы. Сейчас, конечно, угодья лесничего были покрыты тонким слоем снега, и никаких тыкв уже давно не было. Когда я постучал в массивную дубовую дверь, с другой стороны донёсся лай и тяжёлые шаги хозяина хижины.

— Фу, Клык! Назад, назад, — Хагрид удерживал огромного пса с явным трудом. — Гарри, ты не бойся, заходи. Он дружелюбный, на самом деле, просто хочет поздороваться.

Когда на тебя бросается такая огромная псина, как-то не очень умиляешься, думая о том, как поздороваться с эдакой дружелюбной собачкой — вот и мне было боязно. Тем не менее, как только Хагрид выпустил Клыка, он тут же облизал меня едва ли не с ног до головы, и вот я, обслюнявленный и стушевавшийся, сидел в огромном кресле, вместившем бы троих ребят вроде меня, и ждал, пока Хагрид нальёт мне чай. Хижина была небольшой — особенно для кого-то размером с двух обычных людей — и потому казалась забитой чуть ли не под завязку. Большой стол, кровать в углу, кресло и несколько стульев вокруг стола, камин — казалось свободного места просто не оставалось, но Хагрид вроде бы не испытывал никаких неудобств при перемещении, да и его здоровенную псину ничего не стесняло. Сверху места оставалось тоже не слишком много — под потолком висели тушки птиц и чьи-то аппетитно выглядящие окорока. Можно сказать, что единственное помещение совмещало в себе функции прихожей, гостиной, кухни, спальни и даже кладовки. Смотрелось это весьма специфически, но я тогда не жаловался — было непривычно, но уютно и тепло.

— Гарри, а ты, эта, не хочешь отведать моих кексов? Держи чай.

Насколько хорош был предложенный радушным хозяином напиток с ароматными травами, засушенными и добавленными туда, судя по всему, самим лесничим, настолько ужасными оказались его кексы. Каменные, неразгрызающиеся, будто полгода пролежавшие и высохшие до состояния сухарей — их можно было считать самым настоящим испытанием. Отказываться было неудобно, поскольку я боялся разочаровать или огорчить хозяина, так что я начал тщетно пытаться их разгрызть. К счастью, решение пришло в мою голову до того, как я лишился зубов, и оно было очень простым: вымочить кекс перед употреблением в чае. Да, я знаю, что эту задачку можно назвать пустяковой, но нетрудно себе представить, какое я испытал облегчение после её решения.

Клык оказался действительно дружелюбным псом — правда, чересчур тяжёлым и слюнявым, а потому через какое-то время возникало желание, чтобы он чуть поменьше выражал своё расположение. В чём-то он сильно походил на хозяина: грозный с виду, но наивный, дружелюбный и добродушный внутри. Сам же Хагрид тем временем расспрашивал меня про учёбу и рассказывал понемногу обо всём: о своём быте, об отношении к учителям, и даже о моих родителях, ради рассказа о которых я к нему и пошёл, упомянул. Однако, ничего подробного и интересного о них я от Хагрида не узнал. Зато услышал о его увлечении животными, обычно опасными, о его нелюбви к Филчу (но будем откровенны: не знаю никого, кто любил бы школьного смотрителя), подозрительности к Слизерину в целом и профессору Селвину в отдельности, и просто по мелочи о других его интересах. В общем, ничего особенного, но по сравнению с одиночеством это было очень и очень хорошим времяпрепровождением — про Дурслей же лучше и вовсе забыть.

— Гарри, скажи, а ты вот какого питомца себе хотел бы? Или уже купил. А то я вот и посоветовать чего могу — у меня опыт очень, эта, богатый.

— Ну, я не знаю. У меня же и денег-то нет, — тоскливо заметил я. Он был первым человеком в Хогвартсе, кому я пожаловался на финансовое положение, и при этом не испытал неловкости. Только досаду.

Казалось, Хагрид и его дом не располагали к стеснению. Сам лесничий выглядел радушным, как раз тем человеком, кто не испытает злорадной жалости. Когда вроде бы и сочувствуют человеку, но при этом довольны, что у них все гораздо лучше.

— Как это?! Поттеры же всегда были небедной семьёй! Джеймс никогда недостатка ни в чём не испытывал, любил покрасоваться новыми метлами последних моделей. А летал он отменно, да.

— Так деньги все у гоблинов. Мне сказали, они без ключа к сейфу не пускают. А ключа ни у кого нет. До совершеннолетия мне его не восстановят... Ну, Квирелл так сказал — он говорил, что они выясняли этот вопрос в Гринготтсе, — сказал я, и глубоко вздохнул, осознав, что новых метел мне, в отличие от отца, не светит.

В дальнейшей тираде Хагрида содержалось две мысли: в первой он говорил, что Квиреллу вроде как можно доверять, но лучше проверить это самому, а второй он выражал всё то, что думает о гоблинах. Точнее, выражать он начал, но вскоре вспомнил о наличии меня рядом и стушевался — всё-таки, ругаться при детях выходит за рамки любых приличий.

— Так что я себе ничего сверх списка купить не смогу, увы, — тихо сказал я, и отпил чай, пряча смущение за большой кружкой.

Хагрид неожиданно от моего рассказа так растрогался, что предложил помочь мне несколькими накопленными галлеонами и отказ принимать не хотел. И у меня возникла дилемма: с одной стороны, лишних денег к лету мне очень хотелось, но брать их при этом ни за что у человека с и без того не особо высокой зарплатой было настолько неправильно, что лучше уж и вовсе отказаться. Да и унизительно это как-то... Но Хагрид бы обиделся. Внезапно мне в голову пришла замечательная, как мне казалось, идея.

— Слушай, а давай я тебе хоть помогать тогда с хозяйством и делами на каникулах буду, я умею по дому там работать, ещё по всего по мелочи... Получится, что я вроде как отработаю... — неуверенно произнес я; галлеоны уже стояли перед глазами, но я сам знал, что просто так их не возьму.

Хагриду, судя по всему, тоже было неудобно меня напрягать, но он быстро сдался — видимо, моё предложение действительно оказалось кстати.

Фактически моя помощь лесничему мало чем отличалась от работы у Дурслей, если касаться самого процесса как такового — разница была совсем в другом. Родственники платить мне даже и не думали, да и стимуляция носила исключительно принудительный характер. А Хагрид не только спрашивал меня предварительно, чем именно я хочу ему помочь, но и искренне меня хвалил и отпаивал в конце чаем, неизменно с каменными кексами. Кажется, у него был большой запас этих угощений, а о наличии сроков годности у подобных продуктов он не думал. Чем они нравились лично ему, я так и не понял. Но обижать его отказом не хотел — и раз а разом размачивал их в чае до съедобного состояния. В основном моя помощь заключалась расфасовке трав, которые он собирал осенью, готовке и просто различных мелочах, которые мне могли доверить. Но однажды взяли меня и в Запретный лес.

— Гарри, не хочешь сегодня помочь мне в Запретном лесу? — будничным тоном спросил лесничий, словно в его просьбе не было ни нарушения школьных правил, ни опасности. Подумаешь, это нам про тварей в Запретном лесу на ЗОТИ ерунду всякую рассказывают.

— Конечно, а что мы будем делать? — естественно, я не мог не воодушевиться.

— Ну, я хотел собрать эти самые... грибы.

— А разве зимой они растут? Или они под снегом?

— Это пепельные трутовики. Они растут на деревьях, и много где применяются. Сейчас я пойду собирать их, ну, для профессора Кеттлбёрна, ему для огнекрабов нужно.

— А крабы разве едят древесные грибы? Или это особый вид? — я был настроен скептично.

— Нет, конечно. Но всех животных же кормят не только исключительно той пищей, которую они едят на воле. И вот, для огнекрабов эти грибы чуть ли не изысканное лакомство. Там эти... как их там, полезные вещества всякие, вот.

До леса мы шли друг за другом — точнее, это я шёл за Хагридом, вернее, даже не шел, а прыгал в следы лесничего, чтобы не ступать по щиколотку в снег. Клык трусил впереди всех. В самом лесу снега стало поменьше, а кое-где вообще проглядывала голая мёрзлая земля в опавшей листве и местами хвое. Для сбора грибов надо было отойти от опушки — Хагрид знал, куда именно, и по пути проводил то ли ликбез, то ли внеплановую лекцию для единственного слушателя. Рассказывал в основном про лес, про местную живность и растения, про грибы в целом и трутовики конкретно: чем они отличаются от остальных трутовиков, как их узнать, где они растут и на каких деревьях...

— Лучше всего срезать их как раз зимой и ранней весной. К осени они вырастают до конца и начинают портиться, — лесничий был до крайности увлечён собственной речью, да и сама речь внезапно стала на удивление чистой, нехарактерной для него. — Сейчас, когда мы подойдём, я покажу тебе, как именно лучше их резать, а точнее, рубить, и какие стоит выбирать. Старые, прошлогодние, в общем-то, заметны и сильно отличаются от молодых грибов. А именно молодые нам с тобой и требуются.

Менее чем за час мы добрались до нужных мест, и Хагрид показал мне цель нашего путешествия, почти обычного вида трутовики размером с кулак. Точнее, молодые и нужные нам были где-то с мой кулак или чуть больше, а старые — начиная с кулака Хагрида. Именно он срезал их тесаком. Я тоже попробовал снять таким образом несколько штук, но у меня дело продвигалось значительно тяжелее. Пёс, пока мы собирали нужные грибы, носился поблизости. Чтобы я одновременно был доволен и полезен, лесничий нередко брал меня на руки и поднимал до толстых веток, чуть выше которых зачастую и находились грибы. В целом было весело — едва ли не впервые в жизни помощь в работе приносила мне настоящее удовольствие, чистое и ничем не замутнённое. Про сами трутовики надо сказать, что это один из немногих видов, встречающихся только в магическом мире, и чаще всего, именно в таких, считающихся опасными, лесах. В целом, как я выяснил позже, это очень полезный ингредиент, и стоит в продаже весьма и весьма немало.

В какой-то момент Клык, сунувшийся в ближайший овраг, стрелой вынесся оттуда и, скуля, подбежал к нам. Из оврага раздавались непонятные то ли стучащие, то ли скрежещущие звуки. Хагрид заметно напрягся.

— Так, Гарри, я схожу и проверю, чего это оно там. С тобой оставляю Клыка. Он, если что, дорогу обратно знает.

Когда мой спутник ушёл в овраг, оставив меня наедине с псом, в ошейник которого я вцепился, было страшно. Однако, самое интересное поджидало нас не в овраге. Хагрид уже скрылся из виду, как стрекот раздался уже за моей спиной. Я обернулся, и сердце моё ушло в пятки, да и дышать резко расхотелось: в нескольких метрах от нас находился гигантский паук, достававший мне едва ли не до пояса.

Спасителем оказалась псина, резко, взвизгивая, метнувшаяся вперёд — куда глаза глядят — а я уже, мёртвой хваткой вцепившийся в ошейник, волочился следом. Мы несись между деревьев, по каким-то кустам, пересекли один или два овражка, но останавливаться никому не хотелось, особенно псине. Подозреваю, Клык спасал исключительно свою шкуру, и до меня ему не было ровным счётом никакого дела, но тогда все мои силы уходили только на то, чтобы не отцепиться. И некоторое время мне это удавалось — потом я влетел в какое-то деревце, мимо которого пёс пробежал вполне нормально, и руки разжались, больше от неожиданности, чем от боли. Я остался один в лесу, тёмном, холодном и страшном, населённом ужасными тварями — кто знает, что там могло скрываться, помимо гигантских пауков.

В тот момент я прекрасно понимал, почему один из главных школьных запретов накладывался на посещение этого леса — вид гигантской твари вразумит кого угодно, правда, для некоторых такое вразумление может оказаться последним в недолгой жизни. А я, хоть и не считал свою долю слишком лёгкой и прекрасной — жить-то хотел всё равно. Я шёл, ориентируясь на звуки удаляющегося Клыка, и думал о том, как же мне повезло. Однако, Клык удалился быстро, издаваемый им шум стих, а я, некоторое время пройдя по инерции, понял, что не знаю, где Хогвартс, хижина лесничего или хотя бы просто граница леса.

Мантия была безнадёжно порвана, в ботинки забился снег, и ноги начинало сводить от нестерпимого холода — хорошо хоть очки каким-то чудом оставались на месте, без них всё стало бы совсем грустно. Впрочем, всё и без того было очень плохо: один в лесу, неизвестно где, неизвестно, куда идти и сколько. Честно говоря, до этого момента я ни разу не слышал историй о потерявшихся в лесу, разве что совсем уж детские ужастики, в которые никто не верил, и которые я сейчас вспомнить не смогу. Как и что мне делать — не имел ни малейшего представления. Очень хотелось сесть прямо на снег и заплакать, завыть, протяжно и долго, и я не знаю, почему так этого и не сделал. Возможно, помешало то, что сидеть на снегу было бы холодно. Или ещё что. В любом случае, я решил, что как раз сидеть так можно до бесконечности, и надо идти. Так я и шёл по лесу, между чёрных голых деревьев, проваливаясь в овраги и спотыкаясь о корни. Со стороны я, наверное, смотрелся деревянным болванчиком (в то время пришло именно такое сравнение) или просто бредущим по лесу в поисках чего-то дурачком. Куда шёл, кого искал? Кого-то глупее себя, что ли?

Я не знаю, как долго бродил с неясными даже для себя целями — вряд ли я надеялся действительно выбраться из леса. На самом деле, я очень плохо помню, о чём тогда думал — видимо, эти фрагменты интуитивно хотелось забыть, вырезать из жизни. Прервалось моё путешествие уже в сумерках, когда я нос к носу столкнулся ещё с одним странным существом. Прямо передо мной стоял самый настоящий кентавр, будто сошедший со страниц книжек греческих легенд. До сего момента я об этой расе в магическом мире не слышал ровным счётом ничего, а потому от неожиданности, избытка чувств и просто вселенской обиды на весь мир, обошедшийся со мной так несправедливо, сел прямо в снег, во все глаза таращась на невиданное создание. Создание тем временем таращилось на меня — вероятно, тоже немного удивлённо. Ну да, не каждый день можно посреди Запретного леса наткнуться на школьника. Впрочем, я до сих пор считаю, что выглядел куда менее удивительно, чем животное с лошадиным телом рыжей в подпалинах масти и человеческим торсом, массивной тоже почти человеческой головой с роскошной копной каштановых волос и растительностью на лице, находящейся в переходном состоянии из пушка в бородку. Возможно, именно поэтому кентавр пришёл в себя гораздо быстрее.

— Зачем ты пришёл сюда, человек, и что делаешь здесь? — голос его был ровным, но дружелюбием не лучился.

— Я... ну... заблудился... извините — кажется, я отвечал примерно таким образом, невнятно и растерянно, иногда даже заикаясь.

— Ты находишься на землях кентавров, куда люди не должны ступать без спросу, — кентавр был хмур и не очень-то приветлив, что пугало меня. — Ты говоришь, что заблудился?

— Ну, да... Я раз-з-минулся с Хагридом... это лесничий...

— Народ кентавров несомненно уважает Хагрида, большого человека, но ты нарушил правила, и я не могу тебя просто так отпустить или отвести к Хагриду.

— Но я не... не... не виноват!

— Это будет решено на совещании. Но думаю, ничего серьёзного тебе не грозит — это вина других людей. Мы, кентавры, справедливы, и не судим жеребят, в том числе людских, особенно, за проступки взрослых, — на этих словах голос его чуть ли не лучился гордостью. Меня эти слова, по правде говоря, как-то не сильно утешили — к своим одиннадцати с половиной годам я уже успел уяснить, что под справедливостью каждый может понимать что-то своё. И у меня — увы — не было уверенности, что справедливость в моем понимании совпадет с таковой у кентавров — тем более, что они вообще не люди. Наверное, даже Волдеморт во время своего террора мог быть уверен в собственной справедливости.

Пришлось мне пойти с ним — а что мне ещё оставалось? Кто я такой, чтобы перечить кому-то в несколько раз массивнее и быстрее меня? Тем более, в тот момент, когда мне не на кого больше надеяться — сам-то в Запретном лесу я мог только умереть, и это явно раньше произошло бы от холода, а не голода. Или от того гигантского паука. Что хуже, не знаю — но послушаться в этом случае не слишком дружелюбного встречного, естественно, куда предпочтительней, пусть он и немного не человек.

Шли мы медленно, потому что идти быстро для меня было к тому моменту уже тяжело, так что кентавру приходилось подстраиваться под мой темп. По пути я рассказывал кентавру свою историю похода в лес, как он меня в какой-то момент попросил. Нашей целью оказалась большая поляна в лесу, сплошь застроенная деревянными зданиями по типу «стойла». Забегая вперёд, надо сказать, что изнутри они и оказались чем-то вроде них, только «класса люкс».

— Кромин, ты почему привёл с собой человека? — вопрос задал первый же встреченный кентавр, постарше и вороной масти.

— Я встретил его возле поселения, Бейн. Он рассказал, что заблудился и рассказал мне, как это произошло. Я подумал, что совет должен решать, что делать с этим людским жеребёнком, и чем считать его проникновение на нашу территорию.

— В первую очередь его надо разместить и дать ему тёплые вещи, чтобы он не простудился. Я пока соберу кого надо.

Меня проводили в какой-то сарайчик, пристройку, в которой хранилось сено. Из того же сена мне и соорудили лежанку, мягкую, но колючую, принесли несколько тряпок и шерстяной плед, чтоб укрыться — и я не преминул воспользоваться открывшейся возможностью. Все вещи мои были мокрыми и холодными, и переодеться было не во что — оставалось только закутаться как можно сильнее и ждать дальнейшего развития событий. Несколько позже мне принесли миску с какой-то кашей и кружку чая. Из чего была приготовлена каша, я не знаю, но тогда она показалась мне съедобной и весьма вкусной, хотя ещё за полчаса до этого я думал, что мне кусок в горло не полезет. Вскоре, у меня забрали пустую посуду.

— Отхожее место в будке прямо от выхода, яма, если понадобится. Сейчас же совет будет решать, что с тобой делать. Твоё присутствие там не нужно, раз уж ты успел рассказать, что с тобой произошло. Можешь ложиться спать.

А мог бы и поинтересоваться, не нужно ли мне ещё что-нибудь... ну да ладно. Я всё равно никогда не был особо привередливым и, как правило, обходился тем, что имелось. Кентавр вышел, на улице давно стемнело, а сон всё не шёл и не шёл. Я размышлял о том, как же так получилось, что я оказался в эдакой заднице, и что теперь со мной вообще будет, что со мной сделают. Выпустят ли, или приговорят к штрафу, или вообще «справедливо» побьют камнями? Сердце учащённо билось, толчки отдавались в жилке на шее и на виске — мне впервые в жизни стало страшно по-настоящему. С Дурслями было безнадёжно, бывало боязно, но такого страха я там не испытывал никогда — страха неопределённости в жизни с моими родственниками попросту не существовало, тем более, в таком сильном виде. Я внезапно осознал, что просто ценю жизнь. Пока она есть, есть и будущее, есть то, что можно исправить, сделать. И почему-то в тот момент мне казалось, что я не успел сделать столько всего... В голове мелькали картины прошлой жизни, и с Дурслями, и уже в Хогвартсе. Сколько раз я обещал самому себе взяться за голову, начать что-то делать, доучить то, что не понял, узнать как можно больше в жизни, и столько же раз откладывал все на потом. Вот именно там, в лесу, в поселении кентавров я понял, что смерть реальна. Просто может быть так, что отложенного на потом уже не сделать.

Позже мои опасения были вытеснены совсем уж бредовыми мыслями. Подумалось, что раз уж меня заточили кони с торсами людей, то спасти должен, например, человек с головою коня. Он придёт в этот забытый богом сарайчик, сквозь ночь и пронзительный вой ветра, и разгонит тоску, мы с ним посидим до рассвета и ранним утром уйдём от этого недружелюбного народа, туда, где... Примерно на этом моменте я заснул.

Снились мне в эту ночь многие знакомые по Хогвартсу лица, но не ровесники, а учителя. Помню МакГонагалл, Крауча, Селвина — и у всех у них были лошадиные головы, и все они спасали меня от злых и кровожадных кентавров. Предводителем был Дамблдор, почему-то с головой горного козла — не знаю, что это должно было означать, но лично я его козлом вроде бы не считал, так с чего бы... Смешно выглядел пони-Флитвик, отбивавший меня у кентавров — он же почему-то наносил наиболее опасные и даже смертоносные удары. Обратно меня вела Тонкс, то лиловая и со смешной чёлкой, то розовая и со звёздочкой на лошадином лбу, то оранжевая... Где-то в момент самого триумфа я и проснулся.

Меня знобило, даже под толстым шерстяным пледом было холодно, и я свернулся в комок. Так я лежал ещё довольно долго, но никто всё не шёл — ни Дамблдор, ни Тонкс, ни даже просто конеголовый друг. В конце концов я снова забылся.

Когда я очнулся в следующий раз, меня кто-то тряс. Я открыл глаза: надо мной склонился давешний кентавр и мягко потряхивал просыпающееся тельце.

— Вставай, за тобой уже пришли. Мы договорились, и ты можешь уйти с ними.

Меня это обстоятельство уже не слишком удивляло или радовало — я чувствовал себя совсем усталым и разбитым для этой жизни. С некоторым трудом я поднялся, в глазах поплыло, но до выхода я доковылял. Там меня поджидал профессор Крауч. Выглядел он так, словно ничего и не случилось, будто он так, прогуляться вышел. На прохладный зимний воздух, видимо.

— Готов? Всё с тобой нормально? — голос и интонации тоже были ровными, как и всегда. — Дойти сможешь?

Я пожал плечами и пошёл. Профессор пригляделся, подошёл, положил руку на лоб.

— Так. Стоп. Извини, но похоже, что придётся тебе смириться с тем, что тебя понесут. Левикорпус, — тело взмыло в воздух в горизонтальном положении, а профессор в этот момент накинул на него тёплый плащ. — Дёргаться не надо, заклинание разработано специально для переноски людей, которым тяжело идти своим ходом. А теперь, пока Макгонагалл, как представитель директора, улаживает формальности, нам пора в Хогвартс, — на этом моменте мы двинулись с места. — Предлагаю, пока мы идём, рассказать мне, как так вообще вышло. Лучше правду.

Я не знал, подставлю ли своим рассказом Хагрида или нет — тогда вообще чувствовал себя не слишком хорошо, и о подобных проблемах сил думать не оставалось. Так что рассказ получился именно, что правдивым — хорошо хоть бред про людей с конскими головами рассказывать не стал.

— Думаю, больше тебя помогать Хагриду в лесу не пустят, и сомневаюсь, что пустят кого-либо ещё. Пауки — это, скорее всего, акромантулы, и как с ними бороться, я обязательно расскажу в своём курсе. Навскидку, они боятся огня, так что огненные заклинания посильнее банального «инсендио» должны их отпугнуть, — профессор ненадолго задумался. — Но можешь успокоиться, на ноги тебя наша медсестра поставит быстро, да и ничего по-настоящему серьёзного не случилось. Потом, может, ещё будешь этот эпизод с улыбкой вспоминать, — Мерлин, как он тогда был прав. Сейчас я уже отношусь к этому незапланированному приключению довольно спокойно и не без юмора. Впрочем, в тот момент я сильно сомневался, что впечатления ослабнут.

— По поводу кентавров, — возможно, чтобы развлечь меня, Крауч начал выдавать информацию о других героях моего приключения. Или он просто воспринял это как шанс преподать внеплановый урок? Не знаю. — Запомни, они в большинстве своём горды и от этого довольно ограничены. Старейшины ещё хорошо гадают по звёздам. В людские дела в основном они стараются не лезть: ни помогают, ни мешают. Нас они не любят, но их мнение никто не спрашивает, — он ненадолго прервался и ещё с полминуты шагал в тишине. — Хорошо, что ты не предложил ему тебя подвезти. Такое поведение они бы припомнили. А так всё прошло гладко, с вызволением взрослого волшебника было бы куда больше проблем, — он продолжал что-то рассказывать, но я к тому моменту окончательно успокоился и снова забылся, снова придя в себя только в больничной палате.

Здесь пахло травами и чистым, недавно выстиранным постельным бельем. Видимо, проспал я немало и сбил свой режим, потому что за окнами было снова темно, а уснуть больше я так и не смог. Я все думал, думал. О кентаврах, акромантулах, и этих проклятых грибах. В этот момент мне казалось, что узнать волшебный мир невозможно. Если есть кентавры — маггловские мифические существа, то кто еще есть? Мне показалось, что моя жизнь такая маленькая, и мир вокруг такой огромный, самобытный, и у меня нет ни времени, ни сил, ни возможностей его... не понять даже, а просто узнать о нем. Как-то я случайно подслушал разговор двух старшекурсников: в нём было что-то о том, что Волдеморт мечтал о бессмертии. Тогда я понял, что тоже согласился бы на вечную жизнь. Жить интересно, а умирать страшно. И главное, что именно смерть, ну и лень немного, могут помешать мне понять этот большой мир.

Появилось такое отчаянное желание действовать. Оно было пропорциональным осознанию собственной беспомощности. Бежать, делать, узнавать как можно больше всего. Сидеть на месте, не думать, просто жить. Первое — какая-то недоступная, нереальная мечта, второе — действительность.

Мне казалось в тот момент, что Волдеморт наблюдает за мной. Я взял с тумбочки свою волшебную палочку, присмотрелся к ней в полумраке. И на меня напала такая вселенская тоска от осознания того, что я бессилен по сравнению с огромным миром. Видимо, поход в Запретный лес дал мне это понять.

— И что? Тебя покусали? — Меган как раз рассказывала, как дедушка решил показать гостям питомцев и заставил её тоже посмотреть. В итоге одному из них она пришлась совсем не по нраву.

— Нет, дедушка в последний момент остановил собаку. Но меня чуть не покусал цербер, греческий, дракклы его подери, цербер!

— Интересно, он разорвал бы тебя на три равные части, или каждая голова старалась бы ухватить кусок побольше?

— Сид, прекрати! Зато я теперь знаю, что церберов можно успокоить и даже усыпить музыкой. Так-то! Но лучше вообще не встречать.

— А меня всё-таки волнует вопрос насчёт голов... Но кого бы нам еще послушать?

— Эй! Теперь твоя очередь рассказывать!

— Ну, ладно, ладно. Помните, я говорил про нашу с кузеном идею про празднование Рождества? Которая заключалась в том, чтоб стащить огневиски? Спалили нас, в общем, с кузеном, но поздно.

— И что? Дальше было самое плохое, наказание?

— Да, дальше было самое плохое. Я узнал, что если я много пью, то потом меня много тошнит, — честно говоря, я не понимал, зачем Сид рассказывает этот момент, но вся наша группа внимала его словам, затаив дыхание. Действительно, первый раз напиваются дети обычно гораздо позже, так что в одиннадцать и двенадцать лет подобные откровения едва ли не на вес золота.

— И теперь ты предпочитаешь такие вещи, как ганджа, грибы и кислота? — Джастин решил предложить альтернативные источники удовольствия.

— Нет, а что это такое? Где и как достать эти штуки?

— Ну... я, эта... не знаю. Слышал, так различную наркоту называют... — наш магглорождённый товарищ откровенно стушевался, разочаровав Сида.

— Ребята, а может, кто ещё знает? — обратился Шеклтон к оставшимся магглорождённым нашей группы. Но, увы, из них никто тоже не знал, как провернуть такое вот незаконное дельце. Впрочем, если всё это действительно вреднее алкоголя, то я даже почти не жалею, что мы были лишены возможности попробовать такие вещи.

— А я слышал, если скурить труху пепельных трутовиков, будет интересно. — Откуда такие познания у Эрни, я не догадывался тогда и не знаю до сих пор.

Мне же эта фраза напомнила моё собственное приключение на каникулах, о котором я предпочёл умолчать. Всё-таки, пленение кентаврами, акромантулы в лесу, какое-то беспомощное и потому позорное блуждание между деревьев — всё это не слишком приятно было и вспоминать-то, не говоря уж о том, чтоб поведать общественности. Тем более, если бы я об этом сказал, то потом вряд ли при мне стеснялись бы говорить о моём приключении — то есть напоминали бы каждый день. Да, я хотел стать известным, но не таким же образом — лучше уж как супергерой. Да что там — даже Волдемортом быть лучше. Его-то хоть все боятся до сих пор, а быть кем-то нелепым или вообще посмешищем... покажите мне того, кто хотел бы себе такой участи. Впрочем, дело было не только в этом.

Вечером того же дня, когда я пришёл в себя в больничном крыле, ко мне заглянули профессора. Интересовалась моим самочувствием не только профессор Спраут, которая была моим деканом, а потому считала это своим долгом, но даже профессора МакГонагалл и Квиррелл. Я ни разу не мог заподозрить их в беспокойстве за себя, однако факты были неопровержимы. Правда, МакГонагалл больше отчитывала меня за непредусмотрительность, хоть и откровенно радовалась, что со мной всё в порядке. Квиррелл же просто зашёл подбодрить — уж не знаю, из-за чего. Заглянуть к нему в мозги у меня возможности не было. Но первым визитёром оказался вообще Крауч.

— Гарри, ты как, пришёл в себя? Всё в порядке?

— Да, спасибо...

— Отлично. Тогда не будем тянуть кота за хвост. В общем, рассказываю всё один раз, так что слушай внимательно, — профессор не стал делать никакой тайны из цели своего визита.

— Да, я слушаю, — я же начинал опасаться маячившего впереди наказания.

— Думаю, ты не хочешь праздного внимания к своей персоне? Тем более, по такому поводу? — разговор, однако, оказался немного на другую тему, чем, с одной стороны, принёс облегчение, а с другой — несколько выбил из колеи… Крауч тем временем ждал ответа.

— Д-д-да... Вы правы... Наверное...

— Отлично. Как ты можешь понять, никто не хочет. Проблемы могут возникнуть не только у тебя, но у Хагрида, у твоего декана, у Дамблдора, у меня и даже у кентавров, — профессор говорил быстро, чётко и не выражая никаких эмоций. — Конечно, никому, исключая Хагрида, ничего, кроме небольшого количества дополнительной мороки, не грозит, но у всех и без того немало дел. Тебе, поверь, внимание по такому поводу тоже надоест очень быстро, и будет исключительно неприятно.

— Вы... Вы хотите, чтоб я никому не рассказывал?

— Лучше вообще не упоминать о данном инциденте. Если вдруг что вскроется, ты просто потерялся в лесу и простудился. Справишься?

— Д-да.

— Отлично. Тогда не буду тебя обременять, к тебе тут и так очередь из визитёров собралась. Выздоравливай.

— Спасибо, — на этом Крауч покинул помещение, оставив меня на попечение остальных навещающих.

Таким образом, было решено не рассказывать ни о чём, да я и не протестовал, даже скорее наоборот. И потому больше слушал, как провели каникулы остальные, пытаясь отмолчаться. Надо признать, тактика оказалась успешной и отмолчаться мне удалось. Из рассказов же по поводу празднования Рождества история Сида выделялась если не как самая интересная, то уж как самая запретная — точно.

— И как оно было потом? Хорошо? — не отставали тем временем от отличившегося одногруппника остальные, не испробовавшие ещё запретный плод.

— Да нет, я, кажется, не рассчитал, — продолжал Сид. — Отец потом запретил лечить меня до утра. Дескать, пусть я сначала пострадаю, чтоб неповадно было. Мама потом утром давала надёжную таблетку, от головной боли.

— И? Помогло?

— От головы? Ну, да. Но не залечишь таблеткой душевную рану, — товарищ настолько вдохновился рассказом, что даже перешёл на высокий слог. — Ведь, ничего-то ты, мама, не знаешь.

В общем, всем было весело, даже мне. Особенно, мне, потому что закончилось, наконец, моё вынужденное одиночество, и нас снова стало много. А то, что вместе с этим опять началась учёба — ну, должны же у всего быть свои минусы.

Постепенно обсуждение того, кто как провёл своё время на каникулах, перетекло в разговор о предстоящем матче по квиддичу хаффлпаффской команды, втором в этом учебном году: прогнозы, обсуждение игроков, своих и противника. Противником на этот раз должна была стать гриффиндорская команда. Но о квиддиче надо бы рассказать подробнее, и, наверное, сразу про весь год.

С чего начать? О самой игре и её правилах я узнал во время первой своей отработки вместе с Сидом. Равно как и о том, что уже на втором курсе мне стоит пробоваться в команду — с моими-то навыками полёта на метле. Но в тот момент стало понятно, что это здесь главное развлечение, и на каждый матч надо по возможности попадать — в конце концов, кто захочет пропустить главную тему обсуждения на ближайшие дни? И это помимо собственно развлечения. Конкретно для меня игра все годы обучения оставалась одной из важнейших составляющих школьной жизни — при любви к полётам иного и не бывает, насколько мне известно. Но пока не об этом.

В мою жизнь квиддич вошёл холодным днём в начале ноября, когда снег ещё не выпал, но иней и изморось покрыли местами всё ещё зелёную, а местами уже пожелтевшую и пожухшую траву, с деревьев опадали последние, даже не красно-жёлтые, а бурые листья, и чувствовалось, что осень скоро закончится, передав эстафету коротким зимним дням. Что, впрочем, не помешало осенней погоде затянуться ещё дольше, чем на месяц. Тогда состоялся первый в учебном году матч — играли Слизерин и Гриффиндор, и достаточно вместительные трибуны школьного стадиона были забиты под завязку. Мы с Сидом пришли далеко не последними, но хорошие, верхние ряды были забиты целиком, так что нам пришлось довольствоваться серединкой, где мы кое-как смогли найти два свободных места.

— Слушай, эти команды что, настолько популярны?! Всё ж забито! — я был действительно ошеломлён подобным аншлагом.

— Да нет, я поинтересовался составом, и обе команды довольно слабые по сравнению с нами или райвенкловцами.

— Но почему тогда столько народу? Нет, ты-то мне обещал проиллюстрировать свой рассказ про игру на реальном матче — вот мы и пришли. Так что с нами всё понятно. Но почему тут так много людей с нашего факультета и Райвенкло?!

— О, друг мой, — Сид сделал серьёзное лицо и напустил на себя важный вид, — это очень просто: настоящие ценители не пропускают матчи. Особенно, если их всего шесть в год. Особенно, если поход в Хогсмид выпадает не на день матча.

— Разве что. И не забудь: ты грозился мне всё объяснить, — за два месяца я почти перестал стесняться просить товарища пояснить мне непонятные вещи или подсказать что-нибудь. В конце концов, он не особо сопротивлялся, да и сам меня частенько напрягал по тому или иному вопросу.

— Что же мне тебе рассказать на этот раз?

— Ну... ты говорил, что что-то узнал про команды?

— Да, не так уж и много, на самом деле.

— Зато, если вам интересно, кое-что знаю я, — раздался рядом знакомый голос. — Вы уж извините, я случайно услышала, но готова пока разъяснить, что нужно.

— О, Тонкси! — отметил очевидное мой друг.

— Привет, Тонкс. Спасибо, я был бы признателен, — команды уже вышли на поле, а я про них до сих пор ничего толком не знал.

— Начнём со Слизерина. Капитан у них Маркус Флинт, один из охотников, вон тот верзила. Рядом Пьюси и третий — не помню, как его зовут. Эта троица не первый год играет, так что выдаёт неплохие результаты.

— А остальные?

— Загонщики Деррек и Боул, оба пятикурсники.

— О, а у меня кузен вроде с Боулом дружит, — перебил рассказчицу Сид. — Говорил, что забавный парень. Но легендарным загонщиком пацан не станет.

— Вратаря зовут Блэтчли, ловец — Хиггс, — Тонкс пустила в моего приятеля гневный взгляд, но рассказывать продолжила. — Но я про этих знаю немного. Вроде с младших курсов ребята, но я с ними не знакома и их игр ещё не видала. Новенькие.

— А ты так интересуешься квиддичем?

— Сид, я вообще-то охотник в нашей сборной, так что мог бы проявить и больше уважения. И это тоже в том числе моя забота — смотреть за матчами противника — думаю, не надо пояснять, почему.

— Вау. Ты такая разносторонняя, — Сид говорил это с явным восхищением. Точнее, так показалось бы тому, кто не очень хорошо его знает, у меня же возникли смутные подозрения. — Слушай, ты же внешность почти как угодно можешь менять? Я прав?

— Ну... да.

— А можешь волосы сделать сине-зелёными, чуть длиннее, носик вздёрнутый... нет, не так, чуть уже... так, подбородок чуть массивнее, немного бледнее щёки, рост тоже нужен чуть выше, — Сид разошёлся и смело давал указания, Тонкс поначалу преображалась спокойно, а потом с видимой неохотой, и в конце концов даже решилась спросить.

— А что ты вообще хочешь делать? Я не собираюсь вечно играться.

— А мы почти закончили. В общем Гарри, смотри: вот у нас в шкафчике я сегодня утром нашёл журнальчик. Наверное, кто из старшекурсников оставил. И там вот такая девушка, только мантия на ней другая. А потом вообще без мантии... — выражение лица Тонкс при этом надо было видеть, по крайней мере, передать эту цветовую гамму, каждый миг меняющуюся, и сами гримасы я не могу.

— Сид, давно ли ты был на отработках? — девушка практически шипела; лицо её вернулось в обычную форму, волосы стали красными и, казалось, шевелились на голове. — Завтра же к Филчу.

— Э-э-э... Тонкс, извини его. И я бы очень хотел узнать про Гриффиндор, — я не знал, как сгладить момент, и получилось всё как-то... не очень.

— А, ну ладно. Надеюсь, в следующий раз он подумает перед такими шутками, — ещё один плюс Тонкс заключался в удивительной отходчивости; по крайней мере, если нанесённая обида была не слишком сильной.

— И всё же, оно того стоило, — шепнул мне тем временем на ухо Сид. Что ж, я почему-то не сомневался.

— У этих капитан Оливер Вуд, он же вратарь, — рассказ тем временем продолжался. — Говорят, кроме квиддича ему ничего от жизни не надо. Наверное, потом в профессиональный спорт пойдёт. Вратарь из него, конечно, хороший. Но про его одержимость на Гриффиндоре вроде как слагают анекдоты.

— Расскажешь?

— Спроси кого оттуда. Мне пока Сида хватило. Ловца их я не знаю, но это кто-то новенький. Вот до него эту позицию занимал Чарли Уизли. Его младшие братья тоже играют, — Тонкс показала мне на пару игроков, — но они загонщики. Кстати, очень слаженные, возможно, из-за того, что они близнецы и всегда вместе. Впрочем, их, думаю, ты и сам знаешь.

— С нами на курсе ещё один его брат учится, — вставил своё Сид, — Рон, может, тоже познакомился уже. Он тоже рыжий и тоже веснушчатый. Так вот. Чарли был, несмотря ни на что, капитаном — я-то на кубки смотрел, когда мы их драили.

— А что ему мешало?

— Позиция. Он был ловцом, Гарри. Ты дятел, что ли? — мой друг не в силах был терпеть, что я пока не понимаю таких вещей. — Ловцу надо за снитчем смотреть, чтоб ринуться, как только можно, а не за игроками наблюдать. Так что среди них и капитанов никогда не бывает. Ну, почти никогда.

— А он от безысходности так?

— Уж не знаю отчего, но кубок его команда брала не раз. И прошлогодний они чем-то заляпали, уроды. Задолбался его отскребать.

— А что там за девушки?

— Охотницы. Все три — новенькие, насколько мне известно, — Тонкс снова вернулась к объяснениям. — Имя знаю только у одной. Кэти Белл со второго курса. Собственно, самое слабое звено гриффиндорской команды.

— Думаешь?

— Конечно. У них же нет ни опыта, ни физической силы, ничего нет. Не, назабивать им вряд ли удастся — у соперника вроде нормальные ребята на позициях. И, наверное, стоит немного прерваться — я хочу повнимательнее посмотреть на матч, а то нам же ещё встречаться с этой командой.

И действительно, пятнадцать мётел уже взмыли вверх, в воздух. Пятнадцатой, конечно же, была метла судьи, чью роль выполняла мадам Хуч.

Квоффл в первые секунды оказался у Гриффиндора, но был очень быстро перехвачен слизеринцами — Флинт буквально снёс достаточно хрупкую охотницу, вырвав у неё мяч.

— Но что же это?! Куда смотрит судья?! Такое грубое нарушение правил против Спиннет со стороны Флинта! Это возмутительно! — негодовал на трибуне комментатор. Им был гриффиндорский третьекурсник Ли Джордан, который при этом не стеснялся активно болеть за свою команду, так что подобного рода реплики не были для него чем-то из ряда вон выходящим. Время от времени его даже приходилось одёргивать сидевшей рядом МакГонагалл.

Первый опасный момент возник сразу же после этого: никем не остановленный Флинт пролетел низом, ринулся наверх и сделал попытку пробить, неудачную попытку — Оливер Вуд был на месте. Впрочем, квоффл гриффиндорцы удерживали снова недолго, на этот раз их атаку прервал бладжер в спину Кэти Белл, заставивший её выпустить мяч из рук (естественно, противник воспользовался шансом и тут же его подобрал, чтоб пойти в атаку — снова неудачную)

— Надо по затылку было, или по макушке. А то в спину — это не интересно.

— Сид, а это разве не опасно, бладжером по голове?

— Да что ей сделается? Все мячи зачарованы на непричинение смертельного вреда при попадании уже не первый век, так что максимум ей грозила бы пара дней в больничном крыле. Зато зрелищно же!

Пожалуй, в этом плане квиддич выигрывал у того же маггловского футбола — по крайней мере, я слышал, что игроки в футболе иногда неделями и месяцами не могут прийти в форму после травм, в то время как в квиддиче дело ограничивается парой дней. Когда я позже нашёл и прочитал какую-то книгу по истории квиддича, я выяснил, что подобные чары на мячи стали накладывать уже сильно после принятия статута, примерно два века назад. Дело было в том, что из-за развития мётел и зачарования мячей стало происходить много несчастных случаев на поле, и внезапно выросла смертность среди игроков. Естественно, такого себе магический мир позволить не смог, и потому проблема безопасности при игре была решена тем образом, который описал мне Сид. Зрелищности это решение почти не убавило, зато стимулировало дальнейшее развитие спорта. Наверное, правильность этого решения подтвердил рывок мётельной индустрии уже в двадцатом веке, когда скорости игры резко выросли.

В игре счёт открыли гриффиндорцы, вызвав ликование Джордана, урезонивать которого очередной раз пришлось профессору МакГонагалл. Правда, их ликование продолжалось не слишком долго, ибо противник в скором времени сравнял счёт, а потом и вовсе вырвался вперёд, заставляя комментатора кусать локти. Перебрасывался квоффл, летали бладжеры, время от времени находя добычу, где-то маячил невидимый пока снитч, а мой товарищ рядом начинал откровенно зевать.

— Что-то как-то тухленько. Игра не очень.

— А ты их много видел? — меня-то происходящее действо увлекало.

— Ну, на паре игр был, меня родители водили. Но там профессиональные команды играли, так что было поинтереснее.

В этот момент ловцы, один за другим, заметили снитч и рванулись в его направлении; первым летел Хиггс, а за ним уже поспевал гриффиндорец. Оставалось уже немного, когда полёт слизеринца был прерван метким попаданием бладжера, пущенного то ли Фредом, то ли Джорджем Уизли (близнецы — кто их разберёт?) Попадание было настолько удачным, что игрок закружился волчком со своей метлой, чуть не сшибив при этом гриффиндорского ловца. Последний из-за этого даже упустил из виду снитч, а мгновением позже упустил его из виду и я — ибо отвлёкся полюбоваться на зрелище.

— Итак, Хиггс, кажется, увидел снитч и полетел за ним, но почти не отстаёт и ловец Гриффиндора, Джо Даркер. Кто же победит в упорной борьбе? — примерно так комментировал происходящее Ли Джордан. — Но, кажется, Хиггс выбывает из гонки, спасибо меткому попаданию бладжера. Но почему он мешает Даркеру?! Кажется, из-за этого возмутительного — простите, профессор — случая, никто уже не может различить, где же снитч.

— О, неплохо. Жалко, они не сцепились так, чтоб на землю долбануться, — Сид в этом моменте оценивал совсем другое. — Если так продолжится, то может, игра будет даже очень и очень ничего.

Следующий момент оказался завершающим: Хиггс снова заметил снитч, который оказался гораздо ближе к нему, нежели к ловцу противника, от выпущенных в его сторону бладжеров он кое-как уклонился, а дальше поймать золотой мячик было делом техники — и слизеринец справился. Со счётом 210:40 Слизерин выиграл, вызвав торжество у своих болельщиков и разочарование у поклонников гриффиндорской команды. Надо признать, что лично для меня игра, казалось, закончилась очень вовремя — уже начал проходить запал и интерес от начала первого в жизни матча, а сквозь зимнюю мантию после долгого сидения на месте стал пробираться и нетипичный для начала ноября холод. Теперь же можно было спокойно размяться после сидения на месте и возвращаться в замок, попутно обсуждая только что прошедшую игру: удачные и неудачные решения, интриги, моменты, упущенные и реализованные, итоги, в конце концов.

Сначала мы решили уйти вместе с Тонкс, но она на выходе умудрилась на ровном месте поскользнуться, упасть и сломать при этом сиденье — и осталась его ремонтировать. Дожидаться мы не стали. Тонкс вообще иногда бывала удивительно неуклюжей, и с ней могло произойти что угодно. Зато с нами пошёл наш одногруппник Эрни.

— Ну, как тебе? — мне интересно было мнение Сида про матч.

— Да по сравнению с матчами профессиональных команд не так интересно. Но лучше, чем сидеть и скучать в замке, чего уж.

— А сами команды как?

— Да как-то не очень. У Гриффиндора слабые охотники, а ловец так и просто говно.

— Рон мне говорил, что Вуд в этом году очень долго пытался отобрать на роль ловца хоть кого-то приличного, — вклинился в нашу беседу шагавший рядом Эрни.

— Может считать, что не нашёл. Девчонки хоть летают прилично, только не слаженно как-то, а этот меня вообще не впечатлил. Ты, Гарри, точно лучше него летаешь, — обнадёжил меня Сид.

— Ну, это точно. Но слизеринцы тоже что-то не блистают, — Эрни был настроен довольно-таки скептично, — только Флинт у них хорош. Хоть и жёстко играет.

— Зато фейлов у них практически нет. Да и играют довольно дружно, — защитил Слизерин Сид, — хотя, лучше бы они это делали поинтересней.

— А мне понравилось, — мне действительно понравилась игра, и я не преминул об этом сообщить.

— И как она по сравнению с маггловскими? — поинтересовался Эрни.

— Да я особенно и не знаю. Мне ж маггловские не давали смотреть, когда я у тёти жил. Им-то вроде что-то нравилось.

— А чего так?

— Да так, — рассказывать про жизнь в качестве прислуги у Дурслей что-то совсем не хотелось, да и было как-то стыдно, так что я решил сменить тему. — Слушай, а по времени там что, совсем ограничений нет? Просто я уже к концу этого-то матча подмерзать начал, а если б они неделю снитч ловили?

— Ну, формально ничего такого в общих правилах нет, — Эрни, как более знающий, решил меня просветить, — и игра заканчивается поимкой снитча, хоть через час, хоть через день, неделю или месяц. Но поскольку столько времени всё равно никто не сможет играть, то каждый чемпионат вводит какое-то своё время, когда игра прекращается, даже если снитч не пойман.

— И какое же?

— Ну, в хогвартсском чемпионате игра, насколько мне известно, длится до темноты. Правда, прецедентов давно уже не было.

— Последний прецедент был ещё при прошлом директоре, я интересовалась, — Тонкс тем временем нас догнала, и как всегда, спешила на помощь. — Кстати, а как вы проявили себя на полётах? Неужто есть сдавшие норматив? — Тонкс лукаво улыбнулась.

— Да Гарри прямо на втором занятии сдал — меня сразу же заложили.

— Правда?

— Ага, — я не знал, что ещё ответить.

— Слушай, — Тонкс обняла меня за плечи, развернула к себе и наклонилась так, что её лиц оказалось прямо напротив моего. Был бы я немного постарше... а так я скорее испугался, ибо произошло всё слишком неожиданно для меня, и в голове всё спуталось, не оставив ни единой целостной мысли. — Гарри, тебе обязательно, просто обязательно надо пробоваться на втором курсе в сборную. Это же просто талантище! Почти невероятно!

Я мог разве что кивать, не вникая в происходящее.

— Главное, не трусь, ведь подчас в нас скрываются самые неожиданные таланты, — Тонкс всё не останавливала свою тираду, — и просто нельзя их не развивать.

Она бы могла долго ещё так распинаться, но я тем временем стал совсем пунцовым и решил, что пора себя выручать.

— Да, слушай. А если игра остановлена по таймеру, снитч потом так и летает?

— Да нет, — Тонкс переключалась между темами мгновенно, мне так не удавалось никогда. — Его можно поймать с помощью каких-то специальных заклинаний.

— То есть, теоретически игроки или болельщики могут его призвать?

— Не, там вроде как стоит защита от заклинаний, которая спадает по таймеру. То есть, когда отведённое время кончается, призвать его с помощью заклинаний может кто угодно. А до этого — ни-ни.

Так, обсуждая нюансы игры и выступавших команд, мы в тот день и доплелись до гостиной, поэтому на состоявшуюся через неделю игру уже нашей сборной я пришёл куда более подготовленным. Но, по правде говоря, Сида это от вопросов не спасло нисколечко — было же столько вещей, о которых я забыл поинтересоваться!

— Слушай, а с ним всё будет нормально? — один из загонщиков Райвенкло получил бладжером по маковке от нашей загонщицы, Эрин Моусон, после чего плавно, словно в замедленном повторе в кино, соскользнул с метлы и устремился вниз, к земле. Естественно, Эрин била по мячу со всей силы, так что парню можно было только посочувствовать. Ну, или поволноваться, как я.

— Да всё под контролем, ты что. На землю на стадионе накладывают чары смягчения удара, так что ничего серьёзного ему не грозит. Оклемается себе в больничном крыле и на следующей игре будет более внимательным, — Сид был абсолютно спокоен по поводу перспектив сбитого игрока. — Но ещё пара таких ударов, и я вступаю в её фан-клуб. В следующий раз только пусть лучше в нос бьёт — так кровищи больше.

Кровищи мы в том матче так и не увидели, но Эрин смогла проявить себя и в финале игры: когда оба ловца устремились за снитчем, именно она направила в райвенкловского бладжер. Как и в матче Слизерин-Гриффиндор, можно было наблюдать в воздухе волчок из игрока, но нашему ловцу это не помешало. Игра закончилась со счётом 220:160. Наш факультет ликовал, райвенкловцы грустили — всё было, как полагается. Сама игра получилось значительно более зрелищной, нежели первый матч года, и даже Сид не жаловался. Сбитый игрок Райвенкло, кстати, действительно вскоре оклемался и пришёл в форму — я интересовался.

Если говорить о командах по квиддичу Слизерина и Гриффиндора того года, то надо упомянуть и оставшиеся два факультета. Райвенкло считались фаворитами в состязании из-за того, что их игроки, может, и не хватали звёзд с небес, но были опытными и за годы совместных матчей отлично сыгрались друг с другом. В прошлые годы они не занимали первого места по причине наличия более ярких конкурентов, но в этом году собирались блеснуть.

Наша сборная тоже считалась достаточно сильной и главным конкурентом Райвенкло: опытные семикурсник-ловец, шестикурсник-вратарь, по одному из загонщиков и охотников тоже были с седьмого курса. Учитывая, что семикурсником-охотником была Тонкс, это поднимало команду в моих глазах ещё выше. Более того, если говорить о времени после Рождества, я был готов болеть за любую команду с ней — в конце концов, как ещё выразить признательность за крысовомбаточасы, я не знал. Но очень хотелось, да, — но когда вам дарят в одиннадцать лет первый сколько-то приличный подарок, наверное, вы будете очень признательны такому человеку. Особенно, если дарит его добрая симпатичная девушка. Про четверокурсницу Эрин Моусон, которая была вторым загонщиком и новенькой в команде (как и двое охотников, кроме Тонкс) всем было мало что известно в начале года, а потому её выдающаяся игра стала сюрпризом. Таким, что уже ко второй игре у неё даже появились фанаты.

Если говорить о самой структуре чемпионата, то из четырёх команд каждая играет с каждой. Первые игры проходят в начале ноября, следующие — через некоторое время после зимних каникул, а финальные встречи проводятся ближе к лету, незадолго до экзаменов. После всех игр победитель чемпионата определяется по количеству побед. Если побед у нескольких команд одинаковое количество, то в подсчёт вступают ничьи, а в случае если находятся две команды с одинаковым числом побед и ничьих, то победителем считается та команда, которая за три проведённых матча набрала большую разность очков.

В том году победитель определялся именно последним способом: у Райвенкло и Хаффлпаффа после игр было по две победы, но наш факультет проиграл по разнице очков. Было обидно.

Возвращаясь к самим играм, не только в первых я видел различного рода нюансы. Так уже во второй игре Оливер Вуд шокировал болельщиков своей перестановкой.

— Слушай, а почему у них позицию у ворот занял ловец? — судя по шёпотку, прокатившемуся по стадиону, этим вопросом задавался не только я, но и большая часть болельщиков.

— Класс… Кажется, Вуд поменялся с ним местами, — Сид обращал больше внимания на поле, чем на меня, и потому отвечал, не поворачиваясь. — Никогда ещё такого не видел. Чтобы поменять вратаря, да с ловцом… офигеть.

Если подводить какое-то резюме, то даже к концу первого курса, когда я, кажется, многое уже знал о квиддиче, оказывалось, что выросшие среди магов сверстники всё равно знают больше, и в игре мог всё равно проявиться тот или иной нюанс, о котором я ранее не слышал. Правда, даже мои чистокровные однокурсники тоже не всегда о них слыхали. Но мне казалось, что, чтобы в следующем году не позориться незнанием фактов об игре, надо купить себе историю квиддича — если, конечно, смогу сэкономить для этого деньги.

Ко второй половине учебного года я уже совсем привык к жизни в замке, среди говорящих портретов, летающих привидений и движущихся лестниц, и даже среди постоянного обитания с детьми потомственных магов не чувствовал себя лишним. Ну то есть как, накатывало иногда, но в целом я уже вполне освоился — даже с игрой в вист освоился, даже не по упрощённым, а по нормальным правилам, которые нам всё же показали. Хотя Сид всё равно играл лучше меня. Уже думалось, что вряд ли что может выбить меня из накатанной колеи...

Эту отработку мы получили, как и большинство остальных, глупо. Малфой в коридоре поцапался с Роном (что у них время от времени происходило), а рядом оказались, я Сид и Сьюзен (после моей помощи с освоением метлы она стала несколько ближе к нашей компании), объяснявшая нам какую-то фигню по астрономии. Зачем, зачем я полез тогда их разнимать, чуть не получив «инсендио» в лицо и втянув в это дело приятелей? Я и сам не могу толком ответить, но продолжалась куча-мала недолго.

— Брейк! — после окрика все действительно разошлись. — Два балла с Гриффиндора и по пять — со Слизерина и Хаффлпаффа. И отработки в воскресенье у Филча. Всем. Драки и колдовство в коридорах запрещены.

— Но профессор Крауч, мы только разнимали их! — Сьюзен была обижена на вселенскую несправедливость.

— Не-е-е-ет... Только не Филч. — Сид же был немного более практичным.

— Хорошо, отдельно вам будут отработки у Кеттлбёрна. — Честно говоря, нас это всё равно не слишком сильно обрадовало. Но делать было нечего.

Снаружи замка тем временем весна давно вошла в свои права, растопив весь снег и сначала обнажив голые чёрно-бурые холмы и скалы, а потом и покрыв их новой, ярко-изумрудной зеленью. Когда мы вышли из замка, светило тёплое майское солнце, отчего сам факт отработки представал каким-то ещё более нежелательным и унизительным. Профессора Кеттлбёрна среди нас пока никто не знал, так что чего он нам там должен придумать, можно было только гадать.

Зверинец, как его называли, находился чуть в стороне и от замка и от хижины Хагрида, хоть и близко к Запретному лесу. Это был целый небольшой комплекс зданий и вольеров, внутри которых содержались питомцы. Некоторые, вроде гиппогрифов, обитали вообще на воле — как какие-нибудь домашние коровы или лошади — правда, все они контролировались. Нам надо было направиться к маленькой центральной хижине этого комплекса, являющейся скорее административным сооружением. На подходе к месту нас поджидал... человек, определённо человек. Правда, вместо одной ноги у него был протез, да и на второй чего-то такое просвечивало, из рук тоже только одна была настоящей, а старое лицо, кроме морщин пересекало ещё и несколько шрамов. Возможно, без всего этого профессор выглядел бы обычным миловидным старичком, но так... он пугал. На отработку идти расхотелось от слова совсем: а вдруг он и из нас что-то такое сделает. Если он не жалеет себя, то с чего бы ему бережно относиться к нам? Немного успокаивал тот факт, что если бы за время его работы произошёл бы настоящий несчастный случай (с потерей конечностей, например), то вряд ли его оставили бы на посту школьного учителя — всё же, в Магической Британии считалось, что преподавать должны не только лучшие специалисты по предмету, но и следящие за своими подопечными люди.

— Итак, вы мисс Боунс, мистер Поттер и мистер Шеклтон?

— Да, сэр.

— Хорошо, — после этого профессор Кеттлбёрн принялся нам объяснять, что же собственно требуется. — Дело вот в чём: сегодня мне необходимо отлучиться до вечера, договариваться о поставках животных, а значит, я не всё успеваю сделать по и уходу. Раз уж вас послали мне помочь, то я придумал вам задание покормить животных. Тех, которых можно относительно безопасно кормить, конечно, — он сделал небольшую паузу, оглядев нас.

— Но как же и чем нам их кормить? — не выдержала Сьюзен.

— Все инструкции я оставил вам на столе, на листах пергамента. Расписал вроде всё подробно, проблем возникнуть у вас не должно. Напоминаю, что производить действия, иные, нежели указано, воспрещается. И караться такое будет потерянными баллами, и не только. Думаю, отработки у Филча у вас вызовут меньший энтузиазм, чем кормёжка животных.

Мы вместе с профессором зашли в хижину, где профессор дал нам свитки с инструкциями, пояснил, что и где лежит (хотя основную часть он приготовил), поотвечал на наши вопросы (их было немного) и сам немного рассказал того, что теоретически может пригодиться. После этого выдал необходимые ключи и спокойненько ушёл себе прочь, оставив нас одних.

— Итак, что у нас есть... — как самая ответственная, начала Боунс. — Ирландские фениксы, только бы они не запели, а так сойдёт…

— А почему они не должны запеть?

— Это... мерзко. Поверь, Гарри, я такое как-то раз слышала в гостях у тётиной подруги.

— А зачем эта подруга их тогда вообще держала?

— Они вроде как предсказывают дождь. В тот раз предсказание было точным.

— Да, — вклинился в беседу Сид, — эти авгуреи и правда те ещё твари, когда поют. Впрочем, наш домашний низл иногда орёт не хуже. Бесит. Особенно, если он так ночью вздумает.

— Ладно, продолжим, проехали. Сид, это тебе, ладно? О! Карликовые пушистики! Они такие милые...

— И неплохо заменяют собой мячики.

— Эй! Нельзя с ними так жестоко обращаться! И вообще, их кормить тогда буду я!

— Ну и ладно. Давай дальше по списку.

— Лукотрусы... никогда их раньше не видела. Гарри, ты согласен? Хотя, нет, давайте лучше все на них посмотрим? Дальше у нас упыри... ой! Я их не очень-то люблю.

— Ну, давай я покормлю. — Не мог же профессор дать нам что-то действительно опасное? Или мог? Ну, если судить по нехватке конечностей, то он явно не всегда правильно просчитывал свои действия.

— Так, нюхлеры. Никто не возражает против моей кандидатуры? Ну и отлично. Импы...

— Я возьму. Всегда хотел на них посмотреть, — активизировался Сид.

— Смотрите, он нам и флоббер-червей поручил. Издевается, небось.

Примерно в таком ключе и проходило обсуждение того, кому какие животные достанутся для прокорма — решено было, что таким образом мы все освободимся раньше. В принципе, отработка была достаточно интересной, и зачем это вот «освободиться пораньше» — я не могу сейчас внятно объяснить, а уж тогда не мог тем более. В итоге мы, конечно же, договорились и разошлись по своим зверям. Мне первым делом досталась кормёжка погребина. Увидев это похожее на мохнатый камень существо, я сразу вспомнил первое своё знакомство с этим видом, на уроке ЗОТИ.

В тот раз, когда профессор Крауч вошёл в кабинет поприветствовать класс после начала урока, за ним по пятам следовало какое-то небольшое серое мохнатое существо с непропорционально большой лысой головой. Это непонятное создание смотрело на нашего преподавателя с каким-то выжидательным выражением, будто Крауч пообещал ему скормить кого-то из студентов.

— Добрый день. Смотрю, все на месте? Тогда начнём, — и профессор начал рассказывать нам про жизнь и повадки этого создания. Тогда же мы поняли, что выжидало оно всё-таки сигнала набрасываться не на нас, а на самого профессора — погребины следуют за жертвой, психически на неё воздействия до тех пор, пока та не сдастся от безысходности, генерируемой им.

— Что же до методов борьбы... Вначале я покажу вам тот, который на экзамене от вас принимать не стану, — всё же, Крауч иногда выдавал нечто из закромов своего странного чувства юмора. — Но жизнь этот способ вам, если вдруг приключится наткнуться на погребина, спасёт. И главное, волшебная палочка не требуется.

После этих слов профессор приступил к демонстрации чудодейственного способа: он резко развернулся и быстро ударил ногой прямо по голове погребина, потом ещё и ещё... Бедное существо летало к стенке и обратно, пыталось убежать — но не тут-то было. Крауч его вскоре обездвижил, и мы приступили уже к магическим методам противодействия.

Дальше же у меня были и скучные (и довольно противные с виду) флоббер-черви, и фвуперы, пёстрые, но почему-то совершенно молчаливые птички (уже позже я узнал, что пение фвуперов вызывает сумасшествие, а потому без заглушающих заклятий держать их запрещено), и шишуги — это такие терьеры с раздвоенным хвостом. Они вообще настолько всеядны, что я скармливал им всякий мусор и отходы, отложенные Кеттлбёрном специально для кормёжки. Шишуги же ластились ко мне и пытались играть — в общем, было довольно весело. И именно от этого занятия меня оторвали тоненькие возгласы.

— Ахтыжёбныйтынахуй!

— Жрачкаебатьжрачка! Ануотдайсука!

Я уже, по сути, закончил свои дела и теперь только игрался с шишугами, а потому быстро подбежал к источнику шума. Там перед небольшим вольером с гигантскими хорьками стоял Сид с немного растерянным выражением лица. Видимо, такой реакции он не ожидал. Я, в общем-то, тоже.

— Так вот ты какой, зверь джарви...

— Самтыпидоргнойный!

— Пошёлнахуйурод! — зверьки верещали довольно тонким голосом, несмотря на размеры с приличную собаку. И откровенно говоря, не произносили ни одной сколько-то приличной фразы.

— Гонижрачкуипроваливай! — ну, или почти ни одной.

Сиду, кажется, хорьки-переростки нравились тем временем всё больше и больше. Возможно, ему не хватало знания непечатных выражений? В любом случае, просто гнать жрачку и проваливать он явно не собирался, а потому пытался в процессе вступать с животными в словесный контакт, провоцируя их тем самым на всё новые и новые фразочки. Возможно, под конец они даже стали относиться к нему более доброжелательно — по крайней мере, вступали в перепалку с ним с всё большей и большей охотой. И изобретательностью, не без этого.

— Мальчики, вы там скоро закончите? Я не могу уже это слушать! — Сьюзен набралась храбрости и решила нас поторопить. Наверное, джарви её и правда достали.

— Ну, на самом деле мы уже... — спалил своего друга я.

Пришлось отходить от этих зверушек. Хотя, не то чтобы я сильно жалел. Тем более, дальше по плану мы должны были общаться с лукотрусами — не могу сказать, что они сильно заинтриговали меня названием, но вот Сьюзен очень, очень желала их, наконец, увидеть.

— А у тебя было что-нибудь интересное, Сьюзен?

— Интереснее карликовых пушистиков? Нет, Гарри, ничего не может быть интереснее и милее карликовых пушистиков! Ну, разве что котята книззлов... или щенки шишуг...

— А мне авгуреи понравились. Они так смотрят на тебя, когда ты их кормишь... наверное, я так смотрел на нашего домовика, когда он пытался меня учить. Наконец-то почувствовал себя с другой стороны, так сказать. И жрут они очень меланхолично. Забавно, знаешь.

— А погребины жадно на мясо набрасываются, — вставил своё я, — а по виду тоже сплошная унылость.

— А ты их пинками, пинками! — кажется, Сид был из тех, кому понравилось представление на ЗОТИ.

Вскоре, оставив в покое сытых к тому времени зверей, мы пошли к опушке Запретного леса, где и обитали лукторусы, которых никто из нас до сего момента не видел. Лес там по сути был дубравой, снизу поросшей кустами, уже распустившими свои листья и налившими бутоны. При нашем приближении раздался тихий шум и несколько странного вида существ быстро-быстро полезли верх по стволам.

— Так, здесь написано положить вниз мокриц и отойти хотя бы на несколько шагов...

Отходить потребовалось сосем недалеко: уж не знаю, что происходит с лукотрусами при виде мокриц, но осторожность свою они во многом теряют, и вот мы уже имели удовольствие лицезреть, как с деревьев спускаются существа весьма странного вида. Сами они были мелкими — уж точно меньше фута — тела их было покрыто какими-то чешуйками так, что казалось, будто это на самом деле кора, а тонкие конечности напоминали прутья. Мокриц они уплетали с завидным аппетитом, и, в конце концов, удавалось кормить их даже чуть ли не с рук. Впрочем, не могу сказать, что это были самые приятные в эстетическом плане животные — те же шишуги были и привычнее, и вызывали больше умиления. В случае Сида, думаю, самыми понравившимися оказались джарви — по крайней мере, идея ругающихся больших хорьков ему явно очень и очень понравилась. Хорошо хоть он не пробовал им подражать.

Дальше... а дальше у нас оставалось ещё свободное время, отработка уже, по сути, закончилась, и даже в предписаниях было написано, что мы можем в этом случае спокойно возвращаться к себе в гостиную. Мы так и собирались сделать, и даже направились уже к замку, но почему-то самое неожиданное случается в такие вот неподходящие моменты.

— Гарри, осторожно, тут змея, — змея, до этого нежившаяся на солнышке, уже пыталась уползти от нас подальше, что, правда, не слишком успокаивало Сьюзен.

— Ш-ш-шас-стают-с-с тут вс-с-сякие-с-с, — а вот это было внезапно.

— Стоп. Ты говорящая? — я в первый раз видел говорящую змею (да я всего-то видел их пару раз — и то в зоопарке), а потому понять моё любопытство очень просто.

— Говорящ-ш-шая-с-с? Нет-с-с, это ты-с-с говорящ-ш-ший-с, — в общем-то, речь её не слишком отличалась от человеческой, если учесть тот факт, что говорила она будто бы громким шёпотом, а также растягивая и вставляя в паузы шипящие звуки.

— Но ты же разговариваешь! — я, если честно, не очень понимал тогда, что имеет в виду змея.

— Конечно-с-с я раз-с-сговариваю-с-с! Но главное-с-с, что ты раз-с-сговариваеш-ш-шь, — этот ответ мне ничего не прояснил. Причём здесь то, что я разговариваю?

— Но змеи же не говорят!

— Какой-с-с глупый говорящ-ш-ший! З-с-смеи вс-с-сегда-с-с говорят-с-с. А вот-с-с вы, люди-с-с... никогда-с-с не вс-с-стречала говорящ-ш-щего, — за глупого говорящего было обидно, и не менее обидно было потому, что змея явно врала мне, и я тоже хотел уже сказать что-то эдакое в ответ...

— Эй, Гарри, эта не та тема, на которую стоит шутить, — Сьюзен нахмурилась.

— Что не та тема? Ты тоже хочешь отвечать мне так, чтоб ничего не было понятно?! — я, признаться, был раздражён тем, что приятели словно поддерживают игру этой змеи. — Я вот никогда раньше говорящих змей не видел, да и вы не упоминали о таких.

— Вообще-то, Сьюзи права. Лучше уже закруглиться с шуткой, — это меня удивило ещё больше, ибо в плане шуток Сид не сходился в мнениях со Сьюзен почти никогда.

— Говорящ-ш-ший, будет-с-с что-то ещ-ш-щё?

— Да, сейчас, — я повернулся к уже Сиду и только тогда начал что-то подозревать. — Ты хочешь сказать, что вы вдвоём её не понимаете?!

— Подожди, то есть ты реально понимаешь?! На самом деле?!

— Ну, да... то есть получается, что это не змея такая странная? — было ощущение, что я крепко влип, а с каждой секундой впутываюсь ещё глубже.

— Ну, если ты не шутишь, — у Сида появилась какая-то идея, которую он и изложил, — то давай ты спросишь, как её зовут, хотя бы? Или ты уже узнал? — Сьюзен в это время просто надулась и отвернулась от нас.

— Нет, не узнал... — подумалось, что имя спросить у неё и правда надо, а то я веду себя, как какой-то совсем невоспитанный волшебник. — Какое у тебя имя, змея?

— Имя-с-с? Мне никто-с-с не давал-с-с имени-с-с. Ты хочеш-ш-шь дать мне-с-с имя-с-с?

— А какое имя ты бы хотела? — если я собираюсь давать кому-то имя, то, наверное, приятнее дать то, какое этот кто-то хочет, так ведь?

— Я-с-с хотела бы с-с-стать Пожирательницей.

— Сид, она говорит, что имени у неё нет, но если выбирать, то ей нравится Пожирательница.

— Смерти, что ли?

— Пожирательница смерти? — этот вопрос я адресовал уже змее.

— З-с-сачем с-с-смерти? С-с-смерть не такая-с-с вкус-с-сная. Мне нравитс-с-ся пожирать жиз-с-снь.

— Она говорит, ей нравится пожирать жизнь, а смерть невкусная, — после этого я-таки подарил животному имя. — Хорошо. Теперь ты Пожирательница. Жизни.

— С-с-спасибо, Говорящий.

— Слушай, Гарри, я придумал, как ты можешь доказать, что говоришь правду, — Сьюзен, как и я, заинтересованно посмотрела в сторону однокурсника. — По идее, змеи не могут сами причинять вред змееустам и подчиняются им. Сечёшь? Если ты попросишь её заползти тебе на руки, он не сможет отказать. Классно я придумал, да?

— Но Сид, она может его укусить! К тому же ты уверен, что знаешь наверняка? Не байки ли это?

— Пожирательница, ты можешь забраться мне на руки? — страх был гораздо слабее желания проверить и доказать, что я не вру.

— Хорош-ш-шо, Говорящ-ш-ший, только убери-с-с от с-с-ебя человека-с-с. Он пахнет-с-с хорьком и с-с — смертью, я боюс-с-сь.

— Сид, она хочет, чтоб ты отошёл. Говорит, что боится тебя. И что ты пахнешь хорьком, — товарищ действительно послушался меня и отошёл. На развитие событий посмотреть хотелось всем.

После этого змея действительно послушалась и заползла ко мне, обвившись вокруг левой руки. Она оказалась довольно-таки небольшой, наверное, чуть больше пары футов в длину, абсолютно чёрная, без всяких рисунков на шкуре. Веса её я почти не чувствовал, но ощущения были немного непривычными. Почему-то в этот момент захотелось задать совершенно дурацкий вопрос.

— Пожирательница, а ты ядовита?

— Да-с-с, мой яд отлично-с-с убивает-с-с крыс-с-с и лягуш-ш-шек, — было отвечено явно не без гордости, вскоре, правда, сменившейся сожалением. — Но человеки с-с-слишком больш-ш-шие...

Я порадовался, что мои размеры слишком велики, чтобы умереть от её укуса, если он вдруг случится, а приятели пытались как-нибудь осмыслить увиденное. Сида перспективы приводили, насколько я понял, в восторг, в то время как лицо Сьюзен особой радости не выражало. Змею я, в конце концов, отпустил, и она неторопливо уползла себе внутрь леса.

— Гарри, ты понимаешь, что змееусты — настолько редкое явление...

— Да, друзья, мне надо попросить вас никому этого не рассказывать, — мозг живо нарисовал мне картину, когда меня считают вторым тёмным лордом, и она мне не понравилась. То есть я, конечно, хотел стать известным, и в некоторые моменты был не против даже дурной славы, зиждящейся на страхе, но чтобы сразу заявлять о себе, что у меня талант волшебников, обычно считающихся тёмными? Да ещё последним в Магической Британии, кто этим талантом обладал, был Волдеморт, и заявлять на первом курсе, когда я ничего толком не умею... Нет, того, что моё умение говорить со змеями раскроется, я испугался не на шутку, и теперь просил и в то же время дико боялся — а вдруг расскажут.

— Торжественно клянёмся, что никому про твои способности не расскажем, — несмотря на общий пафос слов, Сид говорил неожиданно серьёзно.

— Это что, магическая клятва?

— Вообще-то, нет. Как заключается непреложный обет и всё в этом духе, мне ещё не показывали.

— А с меня тётя взяла обещание, что я не буду до совершеннолетия заключать магических контрактов, — сказала Сьюзен. — Разве что она лично их одобрит. Вот так.

— Но как же тогда удостовериться?!

— Ну, тебе придётся поверить нам, — спасибо, Сид, но кажется, я догадался. — Ты, главное, сам так не спались, как нам только что, а то все точно узнают про твои тёмные способности.

— Но мы, правда, не скажем.

В общем-то, я им верил. А главное, выбора всё равно не было: заставить друзей сделать что-то, противоречащее их воле и нормам магического мира я не мог в принципе — ни физически, ни даже с точки зрения морали. Так что, удовлетворившись клятвенными заверениями в том, что никто больше о случае не узнает, мы направились в замок, где было решено найти больше информации.

Дело в том, что змееусты встречались в Британии так редко, что ни Сид, ни Сьюзен толком ничего о них не знали, кроме их способности разговаривать со змеями и того, что змеи их слушаются. Правда, как показало происшествие, слушаются в некоторых пределах и не стесняются при этом демонстрировать свои пожелания, когда они возникают. Так что поискать информацию про людей с такими необычными способностями было принято решение среди библиотечных книг. Я, правда, по дурости предложил вначале спросить Тонкс — дескать, если она обладает уникальным даром, то, может, и про другие такие умения что-то знает, но мне быстро объяснили мою ошибку. Действительно, с чего бы ей знать про змееустов, если сама она метаморф, и к змеям не имеет ни малейшего отношения. Честно говоря, я и сам предпочёл бы уметь менять внешность по желанию, а не говорить со змеями, но кто ж меня спрашивал-то. Другие вот вообще ни того, ни другого не умели. Тем не менее, про практическую пользу своего таланта в повседневной жизни я ничего не знал, что удручало. А вот проблем при огласке этой информации могло возникнуть немало.

Нужную нам литературу мы в библиотеке отыскали довольно быстро, за пару дней. Книга была посвящена волшебникам, которые умели разговаривать с теми или иными животными, и в Британии из них были только змееусты. Самым известным оказался, конечно же, Салазар Слизерин, один из основателей Хогвартса, в честь которого был назван один из факультетов. Среди легенд про него самой известной оказалась та, что он, рассорившись с остальными тремя основателями, покинул Хогвартс, напоследок оставив в нём какое-то своё чудище, специально для потомков. Тогда я обратил мало внимания на эту историю, и гораздо больше заинтересовался тем, что практически все змееусты Британии были его потомками, и след обрывается на неких Гонтах. Ну а последний известный змееуст — Волдеморт — называл себя именно наследником Слизерина. Возможно, и я был как-то связан с этим великим магом, и может, мне действительно стоило тогда выбрать другой факультет. Не то чтоб я жаловался, но может, именно Слизерин принёс бы мне величие, известность и признание? Не знаю, но в любом случае выбор уже был сделан, и он был окончательным.

Если брать страны за пределами Британии или забыть про Слизерина, то змееусты чаще всего встречались в Индии — но всё равно редко. Вне Индии и Юго-восточной Азии насчитывалось вряд ли больше десятка-полутора таких семейств, причём часть из них, я так подозревал, была связана со Слизерином. Впрочем, возможно, моя мать не была на самом деле магглорождённой, и тётя Петунья умеет разговаривать со змеями? Но нет, вряд ли. То есть, это, конечно, многое объясняло бы: и ненависть тёти ко всему магическому (как и у всех сквибов), и желание как можно меньше вспоминать об этом мире. Но всё же, её родители, мои бабушка с дедушкой, были самыми что ни на есть обычными магглами — я же много раз уже слышал. Но почему-то подобные сцены представлялись, навязчиво залезая в голову.

Про саму способность написано было довольно мало, и практически всё я успел узнать и без книги. Да, змееусты умеют говорить со змеями и понимать их, да, они могут даже приказывать какие-то вещи змеям (некоторые считают, что управлять), но ничего подробного про это написано не было. И да, змееусты в магическом мире были печально известны, их боялись.

Про то, как я мог обрести свою способность, я так и не узнал. Если отбросить идею о родстве со Слизерином, Волдемортом и ещё какими-нибудь волшебниками, то получается, умение образовалось у меня как-то само? Очень странно, но если посмотреть на ситуацию с другой стороны: должны же были когда-то существовать первые змееусты, чьи предки не обладали подобным талантом? А чем я хуже? Тем более, про родителей Волдеморта мне ничего известно не было — возможно с ним произошла такая же история. Может быть, нас вообще значительно больше, чем принято считать, — просто никто не афиширует подобные способности, опасаясь слухов? Ответы на все эти вопросы я не знал. В очередной раз магический мир подкинул мне какой-то сюрприз, задачку, решить которую самостоятельно я был не в силах.

В Хогвартсе сдаются два основных вида министерских экзаменов: СОВ после пятого курса и ТРИТОН после седьмого. Поэтому каждое лето в школу приезжает министерская комиссия, которая и экзаменует студентов. Но помимо этих кошмаров любого ученика все остальные сдают внутришкольные экзамены, коими преподаватели весь год и пугают. По крайней мере, на первом курсе эти угрозы достаточно эффективны, и в начале лета в факультетской гостиной обычно не продохнуть, да и библиотека неожиданно почти заполняется.

Нас, первокурсников, этот предэкзаменационный мандраж тоже не мог не затронуть: денно и нощно повторяли мы рецепты зелий, упражнения при трансфигурации, теорию по чарам и многое другое. Пожалуй, именно в этот момент я оценил преимущества дружбы с прилежными учениками вроде Сьюзен, и даже едва не пожалел, что не подружился с Гермионой — вот кто должен был выучить всю программу назубок! Но вовремя вспомнил про её назойливость, постоянное стремление вывалить как можно больше информации на собеседника — и понял, что нет, кажется, жалеть тут не о чем. В отличие от этой лохматой зубрилы, Сьюзен редко проявляла инициативу в беседе, если ей эту самую инициативу не отдавали. Мы с Сидом, правда, старались отдавать, когда речь заходила об учёбе, да и об неизвестных реалиях магического мира она просвещала меня с охотой. С остальными она вела себя несколько более замкнуто, кроме, наверное, Ханны Аббот, бывшей её лучшей подругой на курсе.

Конечно, не все предметы ей приходилось нам объяснять: на зельях никто из нас не блистал на «превосходно», а ЗОТИ почему-то легко давалась только мне. Сид же желанием учиться не горел, но объяснения слушал неожиданно внимательно, но насчёт него я почему-то не испытывал никакого беспокойства — несмотря на свою лень, практические задания он выполнял довольно легко, да и памяти его можно было только позавидовать. Мне кажется, если бы ему было интересно выучить программу целиком, то у него были бы все шансы переплюнуть Гермиону. Но у моего друга были совершенно иные интересы, и потому самой лучшей ученицей на курсе считалась именно она.

Что же до самих экзаменов, то они оказались значительно проще, нежели можно было подумать, перечитывая свои конспекты и эссе за год. Практическими из них оказались только зельеварение, трансфигурация и чары. Да, если сортировать их по убыванию сложности, порядок для меня, да и большинства остальных, если судить по результатам, оказался таким. Правильно сварить зелье, не заглядывая в рецепт, не получилось почти ни у кого — Гермиона не в счёт — хотя, всем, кто доходил до финальной стадии, профессор Селвин ставил «превосходно», даже если под конец допускались ошибки. На трансфигурации надо было превратить мышь в табакерку, но поскольку задание было чрезмерно сложным, то и принимали его очень и очень мягко. Заставить же ананас танцевать на столе мог любой, кто посещал уроки Флитвика в течение учебного года, хотя, я слышал, что у некоторых проблемы всё равно возникали.

Теоретические задания по остальным предметам содержали, как правило, достаточно общие вопросы, которые не было необходимости зубрить, а потому затруднения возникали только с небольшой их частью. Единственным, кто в этом плане отличился, оказался профессор Крауч — но он, признаться, вообще отличался.

— Так, есть среди вас те, кто претендует на «превосходно»? — спросил профессор, войдя в аудиторию.

Некоторые, включая меня, подняли руки. Нам были розданы одни листы пергамента, а тем, кто руки не поднимал, другие, после чего сказано было приступать.

— Тем, кто претендует на высшую оценку, я дал немного творческое задание, — Крауч разъяснил суть. — Все остальные отвечают на стандартные вопросы из программы, но потолок для вашей оценки — выше ожидаемого. Ну а претендентам на «превосходно» доступен весь спектр оценок. У вас два часа. Удачи.

То, что было написано на пергаменте, на стандартные вопросы действительно не походило: там не было заданий вроде «напишите, где живёт такой-то вид магических животных» или «напишите, как правильно защищаться от такого-то врага», нет — первым же пунктом стояло совершенно иное.

1. Идя по брусчатой дороге, вы постепенно понимаете, что дела ваши плохи, а сами вы лишь мешаете другим. Да и успеха в жизни никогда не достигнете. Ваши действия?

Надо было догадаться, что это симптомы воздействия погребина, придумать, как отыскать его среди камней брусчатки и нейтрализовать. Были вопросы и более изощрённые, так же как и те, которые вызывали недоумение. В любом случае, к концу экзамена ответы я написал, но насколько они правильные, мог только догадываться.

Как выяснилось в итоге, никто из нас троих ни одного экзамена не завалил. У Сида было «удовлетворительно» по истории магии и астрономии (и он не расстраивался по этому поводу совершенно), у меня — по травологии (а я вот, в отличие от друга, надеялся на лучшее), а Сьюзен закрылась только на хорошие и высшие оценки, с чем мы её и поздравили. Но были и несдавшие, правда, не сдавали, в основном, ЗОТИ. Тем, кто не прошёл, надо было писать заявления на имя директора, чтобы им позволено было пересдать заваленный предмет, а как это было организовано, я узнал уже значительно позже. И хорошо, что не на своём опыте.

Что интересно, результаты объявляли уже после пира в честь окончания учебного года. Среди блюд на столах преобладали, как и всегда, тыквенные — уж не знаю, почему в Хогвартсе такая традиция. Может быть, директор так любил этот овощ, а может быть, когда-то давно, более тысячи лет назад тыкву заповедали есть сами основатели — не знаю. Если же говорить об итогах года, то победил в ежегодном соревновании Райвенкло, вероятно, из-за выигрыша квиддичного турнира. Наш факультет занял последнее место, но почему-то никого этот факт не огорчал, кроме, возможно, меня — я так и не решил, грустно мне от осознания малого количества баллов в соревновании или нет. С одной стороны, выигрыш мало на что влияет, а с другой — от выступления в общем зачёте во многом зависит престиж факультета. А кто не хотел бы учиться на самом престижном факультете?

Уезжать мы должны были на следующий день, но с утра меня вызвала к себе профессор МакГонагалл. Когда я зашёл за ней в кабинет трансфигурации, оказалось, что там находится ещё один волшебник. Он был небольшого роста, пониже МакГонагалл, но не то чтоб совсем низким, его нельзя было назвать толстым, но и худым он не был совершенно точно. Одет он был в мантию не особо вычурную, но даже я понимал, что она не из самых дешёвых.

— Итак, Гарри, позволь мне представить тебе мистера Петтигрю, — начала говорить профессор. — Как я уже рассказывала, он был одним из близких друзей твоих родителей, и конечно, узнав о возможности встретиться с тобой, немедленно согласился.

— Здравствуй, Гарри, — поздоровался мистер Петтигрю. — Я так рад, что смог с тобой познакомиться; и можешь звать меня дядей Питером. Ты же знаешь, мы были очень дружны с твоим отцом, и я надеюсь подружиться с тобой тоже.

Что я знал к тому моменту о Питере Петтигрю? Да практически ничего, кроме того, что он действительно входил в компанию моего отца, но явно не был в ней на первых ролях. После войны стал чиновником в министерстве и... всё, больше я о нём ничего, собственно, и не знал. Можно было утешиться разве что тем, что сам мистер Петтигрю (ну какой он мне, ко всем дракклам, дядя Питер, когда я первый раз его вижу?!) знал обо мне ещё меньше.

— Здравствуйте, приятно познакомиться, — а что я ещё мог ему сказать? «Дяденька, а вы кто?» или «Какой вообще дядя Питер?!» — а больше особо ничего в голове и не вертелось. Никогда не умел заводить знакомства, и собеседнику приходилось брать инициативу на себя.

— Гарри, уж можешь меня не стесняться, — заметил моё смущение мистер Петтигрю, — уж мы-то с твоим отцом, и, кстати, ты очень на него похож, были едва ли не лучшими друзьями и учились на Гриффиндоре в одно время. Профессор МакГонагалл мне сказала, что ты мало что знаешь про своих родителей — вот я и принёс немного колдографий, что смог достать.

Этому факту я был очень рад. Мы посидели в кабинете, рассматривая колдоснимки, причём неожиданно объявившийся друг отца рассказывал мне истории, с этими снимками связанные, и иногда его дополняла профессор МакГонагалл. На этот раз чай с печеньем не разорвал сложившиеся шаблоны, но всё равно появилось ощущение, будто происходит что-то нереальное — я всё ещё не мог привыкнуть к тому, что могу говорить о родителях, о которых ничего не помнил, а потому стремился узнать всё возможное. Очень нравилось и возникающее чувство причастности, привязанности к волшебному миру.

Мне казалось, что мы находились в кабинете совсем недолго, когда профессор сказала, что пора уже расходиться — иначе я опоздаю на поезд. Этого допускать не стоило хотя бы потому, что после прибытия меня должны были встретить Дурсли, а дядя Вернон, если выяснилось бы, что ехал забирать меня он зря, был бы осень сердит и зол на меня. Пришлось попрощаться и направиться к выходу. Напоследок, правда, мистер Петтигрю (или дядя Питер?) решил обсудить со мной планы на следующую встречу.

— Гарри, — он говорил, когда мы уже стояли в коридоре, в то время как МакГонагалл осталась сидеть в кабинете, — послушай. Я не очень хорошо знаю твои предпочтения, но что бы ты хотел в подарок на День Рождения? И как ты его предпочитаешь отмечать?

— Я, честно говоря, никак… Ну, мои родственники не очень-то хотят его праздновать, — он казался приятным человеком, так что я решил сообщить правду.

— Что? Как?! Неужели ты до сих пор не праздновал день своего рождения?! — Петтигрю выглядел шокированным. — Да как Петунья вообще… — он оборвал себя на полуслове, немного стушевавшись. Возможно, решил, что мне не стоит слышать полную версию монолога.

— Да я не то чтобы очень сильно страдаю, — мне показалось, что собеседник может пойти объясняться с родителями методом Квиррелла, если не жёстче — а что, прецедент уже был; так что стоило немного его успокоить. — Всё равно особо не с кем, да я и… ну, мне достаточно комфортно в одиночестве…

— Так. Гарри, — продолжил он после небольшой паузы, — в таком случае торжественно объявляю тебе, что тридцать первого июля мы с тобой пойдём праздновать. Если ты, конечно, не против. И думаю, нам лучше отпраздновать в магическом мире, так что стоит сразу одеть мантию.

Против?! Да разве я мог быть против того, чтобы выбраться куда-нибудь подальше от своих родственников! Да скорее при таком предложении можно было удавиться от счастья. Нет, я, конечно, мог сколько угодно и кому угодно вешать лапшу на уши про то, что мне нормально живётся в доме на Тисовой (да и после визита Квиррелла мне действительно стало гораздо комфортнее), но в сравнении с подобной перспективой…

Надо признать, слово своё он сдержал и утром моего дня рождения, как раз когда дядя Вернон уже покинул дом, раздался звонок. Я бегом бросился собираться, в то время как мистер Петтигрю стоял на пороге и о чём-то разговаривал с тётей. Судя по взглядам, которые та на меня бросала, когда я, переодевшись и собравшись (это выразилось в том, что я взял с собой всю оставшуюся у меня наличность — очень небольшие по меркам магического мира деньги), шёл к выходу, она была очень недовольна, но наказ профессора Квиррелла запомнила хорошо. По крайней мере, активно протестовать не пыталась — одного случая с дядей Верноном хватило.

— О, привет, Гарри! — поздоровался со мной папин друг. — С днём рождения тебя! И пусть подарок пока побудет сюрпризом некоторое время.

— Здравствуйте, дядя Питер, — у меня в этот момент настроение было настолько приподнятым, что я и правда его так назвал. Более того, дядей Питером мистер Петтигрю стал для меня, пожалуй, именно в этот момент, хотя, если рассуждать логически, то это должно было случиться либо после его предложения отметить праздник, сделанного перед моим отъездом из Хогвартса на лето, либо уже позже — когда тот самый подарок мне и достался. Почему именно в тот момент? Не знаю, но тогда я был практически счастлив — это был самый долгожданный день рождения в моей жизни — хоть я и не мог пригласить на него друзей. То есть, я не знал, конечно, мог бы или нет, но попросить об этом мистера Петтигрю, которого я к моменту предложения знал первый день, мне казалось откровенным хамством и наглостью, и мне приходилось отмечать его наедине со взрослым, бывшим лет на двадцать старше меня. Зато — не в одиночестве, да и вообще, это был первый мой день рождения, который я в принципе отмечал.

— Ну и дырища же у вас, — поведал мне теперь уже дядя Питер. — Камина общественного поблизости ни одного, пришлось вот портключ заказывать — хорошо хоть по долгу службы мне это сделать не так затратно.

— А можно попросить вас, — мне стало любопытно, и я решил, что — почему бы и нет, — рассказать про вашу службу?

— Конечно. Ты знаешь что-либо про то, где я работаю?

Мы уже отошли от дома и остановились в небольшом тупичке рядом с белой «коробкой» небольшого магазина и телефонной будкой. Наверное, в этом маггловском антураже мы вдвоём, в мантиях, смотрелись так, как будто тут проходят съёмки какой-нибудь фантастики про путешествия во времени, и вот мы материализовались и ниоткуда, из воздуха, прямо под летнее солнце современного Литтл-Уингинга. А тогда, столетия назад, здесь наверняка была какая-нибудь дубрава, куда местный лорд или какой-нибудь барон ездили охотиться на кабана… хотя, нет, кабанов в Англии вроде как давно уже не водится… Но может, на оленей ездил охотиться или на зайцев — кто их, этих баронов, знает. А может, здесь всегда были какие-нибудь пшеничные или конопляные поля, на которых трудились крестьяне этого барона — всё равно я это вряд ли узнаю.

— Я только слышал, что вы работаете в министерстве, — действительно, ничего другого я не знал, так что рассказ известных мне фактов вышел совсем коротким, — а где и кем именно, мне неизвестно.

— На самом деле, это может показаться не особо интересным, — дяде Питеру же, судя по всему, казалось, по крайней мере, речь его в значительной степени оживилась, да и слова эти были произнесены не без гордости, — но поверь, это тот случай, когда первое впечатление может показаться ошибочным, особенно молодым людям вроде тебя. Ну, ты не обижайся, это я для примера только привёл — я совсем не подразумевал, что тебе это не понравится. Возможно даже, что ты, наоборот, оценишь и объёмы и необходимость этой работы, и даже сможешь проявить интерес… Так, давай пока берись за ручку, — он действительно протянул мне с этими словами перьевую ручку. — Это портключ, и он сейчас должен сработать.

Действительно, мгновение неприятных ощущений — и мы приземлились возле входа в «Дырявый Котёл». В такие моменты мне нередко казалось, что магический транспорт специально не делают комфортным — чтобы волшебники сначала подумали, стоит ли им куда-либо перемещаться, а не сновали постоянно туда-сюда. Тем временем мы прошли через тёмное полупустое помещение к выходу в Косую Аллею, а дядя Питер продолжал рассказывать о своей работе в министерстве — а то в первой части я так и не понял, чем же он там вообще занимается.

— Так вот, работа наша на самом деле очень важна, — вещал мой собеседник, — и без неё всё министерство, да и вся Магическая Британия встанет. Это только издали, да и то только если не задумываться, может показаться, что мы играем какую-то совсем второстепенную и вспомогательную роль — нет, на самом деле всё совсем не так. Только на нас всё и держится, скажу я тебе, если спросишь. Конечно, остальные отделения зачастую не менее важны, но про их важность все знают, а про нас, скромных тружеников, могут и не подозревать — вот что я тебе скажу. Ты наверняка слышал про такие подразделения, как аврорат или комитет по выработке объяснений для магглов, или взять ту же группу аннулирования результатов случайного волшебства… Да, везде, безусловно, есть свои важнейшие обязанности и каждое важно…

Косая Аллея встретила меня почти так же, как и год назад: погода была хорошей, что придавало и без того сказочному антуражу поистине удивительный вид аккуратных (а изредка и не очень) домиков трёхвековой давности, сохранивших, наверное, свой первозданный вид. На улицах, поскольку день не был выходным, наблюдалось не слишком много волшебников — да и списки с необходимой для следующего года литературой ещё не прислали, так что некому было осаждать магазины и книжные прилавки. По довольно чистой истоптанной, но всё равно не очень ровной брусчатке я снова входил в место, с которого для меня начался магический мир… и до сих пор не услышал первоочерёдной для меня информации по заданному вопросу.

— Простите, — я всё же не сдержался и решил спросить напрямую ещё раз, — дядя Питер, но всё-таки, вы обещали рассказать, где и кем вы работаете…

— Ах, да… конечно же. Извини, что увлёкся, — вначале мой собеседник чуть смутился, но потом продолжил в том же темпе. — Просто хотелось сразу сказать про смысл и качество нашей работы. Хотя, ты как сын Джеймса и Лили — до чего ж ты похож на своего папу — должен сам понять из объяснений, но всё же не лишним было бы и сразу сказать о таких вещах. Работаю я на первом уровне в отделе управления Министерством Магии — это такие службы, которые отвечают за работу всего министерства и правительственных учреждений в принципе. Теперь ты должен понять всю важность этого отдела: от него напрямую зависит работа каждого в Министерстве — хотя некоторые относятся к отделу без должного уважения, скажу я тебе, и очень, очень зря. Лично я отвечаю за материальное обеспечение как в самом здании министерства, так и во всех региональных отделениях различных министерских служб. Это можно назвать заведованием логистикой и финансами, хотя всё немного сложнее; но теперь сам понимаешь — ты же, насколько я вижу, блестящий и умный молодой человек, как и твои родители — насколько это важная и необходимая нашей структуре служба и какую ответственную должность я занимаю. И справляюсь, смею тебя заверить — когда кто-то на такой должности не справляется, это сразу становится видно, возникают перебои в работе… наверное, более ответственная должность только у управителя, то есть начальника нашего управления. Нет, конечно, у остальных трёх подразделений нашего отдела — то есть у отдела кадров, отдела, заведующего всеми принадлежащими министерству помещениями, и налоговой службы — не менее важные роли, просто хотелось бы, чтобы ты представлял примерно объём нашей работы и степень ответственности.

Я уже, честно говоря, начинал путаться в его речи, хотя, безусловно, на этот раз из неё можно было вычленить его должность в министерстве и чем он, собственно говоря, занимается, как нельзя было не заметить и главный посыл — важность его работы. Возможно, управление министерством действительно казалось обывателям несущественным подразделением — уж не знаю почему. Хотя, возможно, это из-за того, что непосредственно с его сотрудниками контактирует далеко не каждый житель Магической Британии, и результатов его работы извне структуры не видно — но кто его знает. Тем временем мистер Петтигрю продолжал рассказывать примерно теми же словами про свою работу, про Министерство, про нового — относительно нового — министра по фамилии Фадж, которого он поддерживал и назвал человеком достаточно разумным и аккуратным, фигурой, которая может устроить все значимые политические силы — кроме, вероятно, тех, кто также метил на этот пост. Впрочем, вскоре он заметил, что я немного устал, поспрашивал меня немного об учёбе, общении с друзьями… на этом моменте он узнал, что я с ними не переписывался, ибо не имел совы — купить и кормить её было просто не на что.

— Как нет? — удивился дядя Питер. — Так ты же в этом случае, живя у магглов, не сможешь ни с кем полноценно общаться письмами. Тебе ж на общественную совятню так просто не сходить.

— Ну, да… наверное…

— Гарри, тогда я знаю, что мы купим тебе в качестве подарка, — дядя Питер улыбнулся, слегка покровительственно. — И сейчас мы пойдём тебе его выбирать, — я после этих слов, наверное, аж просиял, когда понял, о чём пойдёт речь (на самом деле, очень хотелось расплакаться и обнять его, но я сумел вовремя себя остановить — не уверен, что дяде Питеру понравилось бы подобное проявление моих чувств).

Сову мы выбирали в «Совином торговом центре Илопса» — это было не слишком большое здание, если сравнивать, к примеру, с тем же «Флориш и Блоттс», довольно-таки тёмное внутри, но зато сверху донизу заставленное клетками с пернатыми почтальонами. Честно говоря, мне в этой сумрачной мгле, временами ухающей и разрываемой резкими вскриками, было немного страшновато — но желание приобрести себе питомца перевешивало. А питомцев там было о-го-го!

Были и огромные филины в просторных клетках, которые всё равно казались малы для них, и какие-то совсем маленькие совиные (из подписей к клеткам этих помню «сычика-эльфа») — я плохо себе представлял, как им хватит сил переносить корреспонденцию. Были обычные сипухи, отличающиеся бело-жёлтым кругом лица, и полностью белоснежная полярная сова — в общем, птицы на любой вкус и кошелёк. То есть, на мой кошелёк, конечно же, не было просто никого, но можно было найти сову и за весьма скромную цену. Каждая клетка была подписана, и можно было прочитать, представитель какого вида там обитает и совсем немного, несколько строк, про него в дикой природе.

— В общем, Гарри, выбирай себе питомца, какого хочешь, — дядя Питер сделал очень широкий жест, если учесть, что были там и те, что стоили не один десяток галлеонов. — Я оплачу.

Я тем временем рассматривал обитателей клеток одного за другим и решал, а кого же мне всё-таки надо. Очень хотелось взять себе какого-нибудь, скажем, непальского филина из-за его выдающихся «ушей» или огромную, размером с половину меня, белоснежную полярную сову, а может, рыбного филина, такого же огромного, но при этом чистого золотистого цвета… Но среди них сколько-то подъёмной по цене была разве что полярная сова — да и она стоила совсем недёшево. Остальные варианты так вообще выходили больше трёх десятков галлеонов, а на такие расходы подписывать и без того слишком доброго ко мне дядю Питера я готов не был — уж больно это выходило нагло и неправильно.

В итоге подумалось, что надо бы взять птицу не очень большого размера, но и не одну из самых маленьких — чтобы точно не возникало проблем с переноской почты. Такой вариант должен был получиться относительно бюджетным (дабы не заставлять платить за подарок слишком много), да и ухода требовал наверняка меньшего. Так что я направился к сычам как к недорогому и приемлемому варианту — к тому же, при рассмотрении они оказались весьма забавными. Там возле пары клеток с европейскими сычами я заметил и некого браминского, обитающего, если верить бумажке, на территории едва ли не всей Южной Азии, от Ирана до Малайзии, и мне внезапно вспомнился профессор Квиррелл, который, когда я, однажды наткнувшись на него в коридоре, набрался смелости спросить про тюрбан, заявил, что родился он на территории современного Ирана (когда-то, в колониальную эпоху, некоторые магические семьи перебирались в колонии вслед за магглами), который в семидесятом году пришлось покинуть, — а тюрбан он предпочитает носить как напоминание об азиатском детстве. И я решил выбрать эту птицу как напоминание о Квиррелле, открывшем для меня магический мир, — в конце концов, он же того заслуживал, правда? Да, по сравнению с шестью галлеонами за обычного домового сыча девять за браминского казались существенной разницей — но ведь не так уж и дорого-то, в конце концов. Как обычная сипуха из тех, что разносят письма из Хогвартса.

После покупки сыча мы решили уже отпраздновать сам повод, из-за которого мы и встретились, и пошли к Фортескью — не иначе как отдавая дань традиции. На этот раз счёт оплачивал не я, а потому был заказан немаленьких размеров (для двоих) торт, для которого дядя Питер жестом фокусника извлёк из-под мантии двенадцать свечек.

— Ну что, Гарри, — начал он свою речь, — поздравляю тебя с двенадцатилетием, и пусть на факультете будут хорошие друзья, такие, каким когда-то для меня был Джеймс. А теперь, чтобы желание исполнилось надо дунуть и задуть свечи. А то, если не дунуть — чуда не произойдёт.

И я задул все свечи.

…Впрочем, когда я уходил на станцию, ещё после первого разговора с тогда ещё мистером Петтигрю, я и думать не мог, что этот человек подарит мне такие приятные часы, да и весь первый отмечаемый мной день рождения в моей жизни, что он на самом деле добрый и душевный, этот отцовский — да и мой, чего греха таить, — друг, хоть и немного странный из-за своей работы (если я в тот день выбирал бы себе работу в министерстве, я бы всё же пошёл в какой-нибудь другой отдел, речь сотрудников которого более привычна для меня). Но тогда, в день отъезда, я просто дошёл до поезда, нашёл купе, в котором ехал Сид (также там были Нотт и Пристли — и они как раз поджидали меня для партии в вист), сел, как и по пути туда, против движения поезда (а что делать — самые любимые мной места уже были заняты), и мы начали игру. Про мистера Петтигрю я тогда как-то подзабыл — ибо игрой мы все четверо увлеклись очень быстро. Не вспомнил я про него и после прибытия, когда мы распрощались, а мне надо было двигаться к дяде Вернону (вот уж к кому чувства у меня были противоположны относительно дяди Питера), с хмурым и недружелюбным видом увозившим меня в скучное суррейское лето.

…А сыча я, особо не мудрствуя, назвал Брамой — кажется, у индусов был такой бог, да и если сыч браминский, то кем ему ещё в нашей Англии быть? Это в Индии этих «Брам» может быть немерено, а в Европе — что-то не очень. Да и имя неплохое. Я думаю, ему понравилось.

Про то лето можно мало чего такого рассказать, впрочем, как и про те, что ему предшествовали. Нет, в отличие от предыдущих одиннадцати лет у нас с родственниками установилось нечто вроде вооружённого нейтралитета: меня особо не заставляли заниматься делами по дому и вообще старались поменьше трогать, а я не должен был отсвечивать и доставлять неприятности. Я такому повороту событий был откровенно рад, дядя с тётей и кузеном — не очень; зато они помнили прошлогодний визит Квирелла в наш дом, так что готовы были немного поступиться своими желаниями. Из других отличительных особенностей можно было вспомнить аномально жаркую июльскую погоду, из-за которой Дадли приходилось много времени проводить на улице (кондиционера у нас не было — до того момента он был как-то не нужен), а мне, поскольку запрещено было открывать окна в своей комнате, приходилось корпеть над домашним заданием по волшебным предметам, ибо больше заняться было особенно не чем. Задания эти заключались в основном в том, чтобы перечитать ещё раз какие-то главы в учебнике и рассчитать то или иное заклинание — ну, или написать эссе на какую-то там тему.

По вышеизложенным причинам дня своего рождения я очень ждал, и как выяснилось, совсем не зря. Поход с дядей Питером на Косую Аллею и впрямь претендовал на место лучшего дня в моей недолгой пока жизни — а уж лучшим днём рождения был и подавно. Да и подарок, хоть и не был таким забавным, как недовомбат, но зато не заставил своим исчезновением испытать острый приступ жалости — ввиду того, что никуда исчезать не собирался и скрашивал своим присутствием серые будни.

Тогда же случилось и ещё одно приятное событие. Дело в том, что перед летними каникулами на Хаффлпаффе у первокурсников было принято обмениваться своими почтовыми адресами — служило это для повышения коммуникабельности учеников в целом и во время летних каникул в частности. И вот как раз после праздника меня настигло первое за лето письмо. Я был так удивлён этим событием, что не сразу вспомнил, что про свой день рождения я так никому и не сказал, так что вряд ли письмо было поздравлением. И действительно, оно не было.

«Привет, Гарри!» — гласила первая строчка.

«Надеюсь, твоё лето проходит отлично, и ты получаешь удовольствие от того, что не нужно каждый день ходить на уроки. Касательно темы письма: дело в том, что я так и не смогла отблагодарить тебя за то, что ты уделил мне время и силы, занимаясь со мной полётами на метле. Поэтому высылаю тебе эти значки с гербами нашей школы и факультета соответственно. Ещё раз спасибо за то, что помогал мне.

Приятно тебе провести лето. Увидимся в школе. Сьюзен».

Можно было выдыхать: дата моего рождения так никому известна и не была (кроме дяди Питера, конечно), но от этого стало даже капельку обидно, хотя, казалось бы, с чего. Мне скорее полагалось радоваться, что о моей помощи вообще вспомнили, и не только вспомнили, но и оценили: вряд ли у Сьюзен было много карманных денег, чтобы тратить их на значки (какие-то волшебные, между прочим, — жаль только, что об их свойствах сам я не знал, а Сьюзен написать не догадалась). Правда, её отношения с тётей были явно лучше, чем в моём случае, судя по тому, что карманные деньги у неё имелись. Моей вот в голову не пришло бы потратить на меня лишний пенни. Я вот тоже хотел бы кому-нибудь что либо подарить, но у меня к тому моменту не осталось уже ничего...

Список книг, которые нам нужны ко второму году обучения, прибыл с совой в первой половине августа. Он оказался довольно внушительным, как бы напоминая, что покупать мне всё это не на что. Если рассуждать логически (а мне, честно говоря, больше всего хотелось как раз паниковать от безысходности), то оставалось два сколько-то приемлемых выхода: ждать, пока мне выделят деньги на покупку учебников через попечительский совет или министерство (если они вообще собираются это делать) или спрашивать друзей (как же всё-таки хорошо, что на Хаффлпаффе существовала такая традиция!). Я выбрал первое и... не прогадал.

Через несколько дней после списка в наш дом снова пожаловал Квирелл — то ли по традиции, то ли ещё по какой причине одетый во всё тот же старомодный костюм. Увидев его, тётя едва ли не позеленела, но не вымолвила и слова против его пребывания у нас — она неплохо помнила его предыдущий визит и явно не горела желанием испытывать его терпение. В этот раз наша беседа была недолгой.

— Здравствуй, Гарри, — начал разговор профессор. — Ты, наверное, получил уже список книг на следующий год, не так ли?

— Да, профессор Квирелл, — не только получил, но и места себе не находил от того, что мне не на что всё это купить. И я очень сильно надеялся, что профессор Квирелл пришёл сюда по этому вопросу.

— Видишь ли, Гарри, как ты, наверное, догадался, я пришёл сюда для того, чтобы сопровождать тебя на Косую Аллею, — по его словам стало понятно, что с целью визита я не ошибся. — В этом году тебе, конечно же, снова выделили сумму денег на покупки, и я её тебе сейчас передам, — он вынул мешочек с монетами и вручил его мне. — Теперь по поводу сопровождения: я ведь не ошибусь, если скажу, что ты хотел бы совершить покупки сам, без моего надзора?

— Ну... — признавать это было немного неудобно, но дела обстояли именно так. Мне очень нравился профессор Квирелл, и даже присутствие его внушало некоторую уверенность, но в то же время возможность потратить деньги без строгого контроля воодушевляла не в меньшей степени.

— Тогда, думаю, ты сможешь справиться с этим и без меня — всё равно всё самое важное я тебе объяснил и показал, — он сделал небольшую паузу. — Впрочем, если ты поторопишься, то я могу аппарировать на место вместе с тобой.

— Аппарировать? — слово было мне незнакомо, а потому я несколько удивился.

— Так называется мгновенное перемещение с помощью магии, — пояснил профессор.

Естественно, я поторопился. Настолько, что только и схватил первую попавшуюся сумку, забыв даже переодеться в мантию, и пулей подлетел к профессору Квиреллу.

— Ты уже готов, да? Тогда давай руку.

— Профессор, — меня внезапно осенила идея, — а вы можете пройти со мной в Гринготтс, узнать про мой счёт? Возможно, гоблины подскажут, как действовать в моей ситуации... ну... и я не хотел бы идти к ним в одиночку, без сопровождения.

— Вряд ли они вам чем-то помогут, — он слегка нахмурился и выглядел теперь несколько недовольным происходящим, — но если ты так хочешь, я провожу тебя. Только постарайся не задерживаться там.

Я дал ему руку и впервые испытал на себе все прелести этого способа перемещения. Пожалуй, аппарация в этом плане оказалась ещё хуже, чем портключи — по крайней мере, неприятные ощущения рывка в районе живота показались мне не такими уж и плохими по сравнению с тем чувством, когда тебя сжимает в пространстве, а потом «разжимает» уже на нужном месте. И если второе происходит мгновенно и не чувствуется, то первое хоть и быстро, но ощущается в полной мере.

Мы появились как раз недалеко от входа в банк, и я впервые смог по-настоящему увидеть это сооружение. По сравнению со зданиями маггловского Лондона Гринготтс не впечатлял — но находился-то он е среди небоскрёбов и монументов, а на Косой Аллее, где и дома в три-четыре этажа кажутся высокими, а потому завораживал. На самом деле в нём тоже было всего-то три или четыре этажа, но они были едва ли не вдвое выше обычных (что несколько удивляло, учитывая то, что рост у гоблинов отнюдь не высокий), само здание было сложено из огромных блоков то ли белого, то ли выкрашенного в белый камня, а массивные бронзовые двери у входа (настолько высокие, что в них мог бы пройти, не пригибаясь, Хагрид — и ещё осталось бы немало места сверху) демонстрировали незыблемость и величие. В общем, сказать после этого, что Гринготтс выделялся среди остальных сооружений на Косой Аллее, значит не сказать ничего.

Чтобы дойти до входа в банк, надо было ещё подняться по мраморной лестнице (ах, эти ступени, несущие на себе отпечатки сотен тысяч ног, ещё со времени основания банка, наверное; когда поднимаешься по ним к дверям, кажется, что если земные дороги ведут в Рим, то дороги в магическом мире приводят в Гринготтс), наверху которой стоял гоблин — существо ростом с профессора Флитвика, но несколько менее похожее на человека, в первую очередь, из-за удлинённых по сравнению с остальным телом конечностей и пальцев, острых черт лица и явно большей мышечной массы, чем у меня тогда — хотя, как раз у них она смотрелась очень даже гармонично, не вызывая ощущения, что что-то не так. Поприветствовав клерка на входе, Квирелл как-то неожиданно легко отворил створку двери (не иначе как та была зачарована — иначе сдвинуть чего-либо подобной массы с места просто нереально), и мы вошли. Оказалось, за бронзовыми дверьми есть и серебряные, да ещё и с высеченными на них стихами-предупреждением для недобросовестных клиентов: гоблины, судя по всему, не скупились на то, чтобы показать своё богатство — а за ними располагался огромный холл с множеством стоек, за каждой из которых работали клерки маленького народца, и не сильно меньшим количеством дверей, ведущих неизвестно куда.

— И что мне теперь делать, профессор? — я был так растерян и впечатлён, что плохо понимал, куда мне идти и чего там спрашивать.

Квирелл остановил первого попавшегося гоблина.

— Добрый день, сэр. Не могли бы вы подсказать, куда следует обращаться при утере ключа?

— Третья дверь от входа, слева, — буркнул гоблин и убежал куда-то по своим делам.

За искомой дверью располагалось куда более скромное по размерам и отделке помещение, в котором было всего две стойки, и мы, конечно же, подошли к первой попавшейся.

— Добрый день. Не подскажете, это к вам положено обращаться в случае утраты ключа? — задал вопрос клерку Квирелл. Гоблин, что удивительно, казался одного с ним роста, даже немного выше, а профессора нельзя было назвать низким человеком — видимо, с другой стороны стойки находилась специальная ступень или подставка для служащих.

— Да, для начала нужно будет написать заявление... — с равнодушным видом начал объяснять служащий. — Кстати, это вы потеряли или ваш подопечный? — он взглядом указал на меня.

— Мой подопечный. Хотя, всё не совсем так, но думаю, лучше не вдаваться в подробности.

— Тогда образец заявления я сейчас выдам. Также нужны документы, подтверждающие то, что вы являетесь его опекуном, — продолжил гоблин.

— Здесь имеется одна проблема... — перешёл к сути профессор Квирелл. — Видите ли, я не являюсь его опекуном, и более того, его опекуны — они магглы.

— Сожалею, но только хозяин сейфа или, в случае несовершеннолетия оного, его опекун восстановить доступ, — гоблин говорил об этом с явно издевательской интонацией. — А с магглами мы не можем вести никаких финансовых дел. Равно как с несовершеннолетними волшебниками можно только осуществлять обмен денег, — клерк, отвечая, прямо-таки лучился довольством.

— Но что же можно предпринять в случае моего подопечного? — не сдавался Квирелл.

— Увы, у нас нет никаких инструкций на этот счёт. Но разговаривать по поводу восстановления доступа к сейфу мы можем только с опекунами вашего подопечного, и только с волшебниками.

Квирелл расспрашивал и уточнял детали у гоблина ещё некоторое время, но ему пришлось сдаться. Всё подтвердилось — до совершеннолетия никаких родительских денег мне не видать. Но должен же я был хотя бы попытаться? Уже выходя из банка, я решил поинтересоваться таким поведением клерка.

— Профессор, скажите: а гоблины действительно настолько ненавидят волшебников, что готовы злорадствовать при каждой возникающей проблеме или это нам такой попался?

— И это в том числе, — начал мне объяснять Квирелл. — Но тут дело не только в ненависти и злорадстве. С точки зрения гоблинов ситуация выглядит весьма забавно. Если вы будете внимательно слушать лекции по истории магии, хотя, — профессор скривился и на этот раз я знал, почему, — скорее всего, не будете, или заинтересуетесь этим предметом позже, что уже более вероятно, то вы обратите внимание, в том числе, на одну деталь: очень многие ограничения деятельности гоблинов ставились именно волшебниками. Конечно, это верно не только в случае гоблинов, но и с остальными волшебными народами, но тут дело несколько запутанно и долго объясняется, так что мы остановимся только на интересующей нас расе. Так вот, запрет на ведение деятельности с магглами или на обслуживание несовершеннолетних — это всё как раз придумано волшебниками, я думаю, вы сами можете догадаться, зачем это было сделано, — он говорил ровно и вполне понятно. — И с точки зрения этого народца мы сами, что называется, вырыли себе яму. А в таких случаях у них принято злорадствовать не только над волшебниками.

После выхода из банка Квирелл убедился, что я знаю, где и на что мне тратить выделенные деньги и аппарировал куда-то по своим делам — больше задерживать его я не мог. Да и зайти-то мне, по правде, нужно было всего в одно место — в магазин «Флориш и Блоттс», за учебниками к следующему году. Что удивительно, шли в ту сторону едва ли не толпы людей, и чем ближе я подходил к цели, тем больше их становилось — как у входа в начальную школу за пять минут до начала уроков. Причина обнаружилась вблизи: на вернем окне над дверью в магазин висел огромный плакат, раскрашенный в самые причудливые цвета, и он гласил, что именно в тот день, который был выбран для вручения мне финансов на покупки, в помещении магазина проводит встречу с читателями некто Гилдерой Локхарт — и далее шло перечисление длинного списка его достоинств. Происходило сие событие в честь выхода новой и пока единственной его полной автобиографии «Я — волшебник».

Я бы, пожалуй, с радостью предоставил толпе образовывать себе очередь из желающих попасть на мероприятие, но мешала одна маленькая проблема: в других книжных магазинах волшебного мира я ещё не был и понятия не имел о том, можно ли там взять и купить всю необходимую литературу. Так что пришлось мне пробираться внутрь вместе со всеми.

Гилдерой Локхарт сидел в самом конце зала, а на подходах к нему было довольно тесно и с каждой минутой становилось ещё теснее. Он оказался довольно молодым мужчиной высокого роста и крепкого для волшебника телосложения, одетым в странную голубого цвета мантию. Как оказалось, когда я подобрался поближе, её цвет, по всей видимости, подбирался под необычно яркий оттенок его глаз, тоже голубых, — хотя, кого это я обманываю: не разбирался я в то время в таких тонкостях при выборе одежды. У него был правильный овал лица, золотистые волосы, его обрамляющие, прямой, но не слишком длинный нос и щетина, совсем короткая, но отчётливо проступающая на щеках, под носом и на чуть выдающемся вперёд подбородке — словом, его облик являл собой, наверное, классического хорошего героя какого-нибудь популярного кинофильма. Ну, или принца из дамского романа, на худой конец. Завершала образ ослепительная улыбка, обнажающая ровные крупные белоснежные зубы. Возле героя дня возился, прыгал и щёлкам своим агрегатом, какой-то коротышка с колдокамерой — репортёр.

Всю необходимую литературу я успел набрать по пути к возвышению, на котором, как на пьедестале, сидел за массивным деревянным столом писатель, — всё равно касса располагалась рядом. Сам Локхарт тем временем как раз начал приветственную речь — каюсь, я её не запомнил, но примерно половина её была посвящена его несомненным достоинствам, в то время как вторая половина уже была информативной. Зато я приблизительно узнал, кем же его считает абсолютное большинство собравшихся на презентации: уникальный борец со злом, совершавший подвиги по всему миру и написавший об этом чуть более десятка различных произведений. В общем, его послужной список очень впечатлял, но речь... я её всё-таки решил пропустить мимо ушей. Впрочем, о том, что я выбрал для своего похода в магазин именно это время, не пожалел, потому что вскоре увидел ещё одно замечательное представление — и на сей раз, с совершенно другими главными действующими лицами.

Я уже расплатился за книги и хотел потихоньку слинять из этого забитого людьми места, когда услышал рядом очень интересную фразу...

— У нас с вами разные представления о том, что позорит имя волшебника, мистер Малфой, — говорил какой-то рыжеволосый мужчина интеллигентного вида в очках и поношенном, но отчётливо маггловском костюме, хоть и выглядящем странно — как и всё маггловское, выбираемое волшебниками.

— Ну да, мистер Уизли, — голос с отчётливо различимой издёвкой принадлежал явно отцу Драко Малфоя, и вот он как раз был одет по правилам магического мира, в дорогую мантию. Также сильно выделялась вычурная трость с интересным и явно серебряным наконечником.

— Вы, насколько я знаю, почитаете за честь якшаться с разными магглами, поклоняться им, — продолжал он тем временем. — Интересно, вам за это хоть доплачивают, чтобы не приходилось одевать свою семью в обноски? Или, может, вы ждёте что сами объекты вашего поклонения дадут вам денег за то, что вы позорите гордое имя волшебника? Вынужден вас разочаровать: вряд ли они хотят заниматься прокромом вашего выводка.

Этого мистер Уизли вынести уже не смог и ринулся на обидчика, а дальше я стал свидетелем воистину замечательной сцены: два взрослых и, вроде бы, здоровых волшебника дрались, мутузя друг друга кулаками, и даже не подумали достать палочки и попытаться применить волшебство или ещё чего в этом духе. Нет, неистово и самозабвенно колотили и хватали они друг друга за что попало, а рядом, словно рефери, носился владелец магазина и насчитывал им очки, следя за соблюдением правил... то есть он просил их остановиться и прекратить портить его имущество и друг друга, но так при этом неистово прыгал вокруг и взывал то к Мерлину, то к Моргане, что вызывал у меня, у которого кузен начал увлекаться боксом, вполне понятные ассоциации.

— Что вы стоите?! Снимайте, снимайте это скорее! — главный герой Магической Британии тоже обратил внимание на творящееся под боком непотребство и по всей видимости предлагал альтернативное разрешение конфликта... или просто в нём проснулся бойцовский азарт зрителя. — Это же станет изюминкой сегодняшней встречи! Что же вы не торопитесь?! — он чуть ли не пинками подгонял бедного коротышку-оператора, дабы тот зафиксировал, что же происходит.

В конце концов драчунов всё же разняли, и теперь все могли любоваться итогами их мастерства в традиционном английском виде спорта, коим бокс безусловно является: разбитые носы, синяки и ссадины, помятая и местами рваная одежда — хорошо хоть выбитых зубов, вроде бы, не имелось. На этом бесплатное представление кончилось — мистер Малфой подобрал вывалившуюся, видимо, книгу, принадлежащую Уизли, кинул её им в котёл, прижимаясь к которому, стояла рыжеволосая девочка (наверное, их дочь), сказал напоследок что-то едкое, и обе враждующие стороны разошлись. Мне уже тоже было особенно нечего делать в магазине — Локхартом я вроде как не увлекался — и я поспешил покинуть это чересчур людное место.

У меня ещё оставалось некоторое количество денег, и в тот момент было самое время решать, как мне их потратить. Можно было купить себе какую-нибудь фигню — ибо на что-то серьёзное оставшейся наличности не хватало, можно было сходить в какое-нибудь кафе на Косой Аллее (к тому же Фортескью, например), можно... и тут вспомнились сразу несколько вещей. Во-первых, поездка в Ночном Рыцаре оставила у меня в своё время не самые лучшие впечатления, а потому я всё-таки выяснил, как из Лондона добраться до дома, используя маггловский общественный транспорт. Во-вторых, фунтов у меня с собой не было, зато банковский клерк в разговоре упоминал, что операции вроде обмена валют мне не запрещены. А в-третьих, в маггловском Лондоне я был-то до того момента не более пары раз. Поэтому я твёрдой, уверенной походкой направился обратно в Гринготтс.

Второй раз заходить туда было, наверное, даже страшнее, чем в первый, поскольку сопровождения в виде Квирелла со мной не было. Но я набрался храбрости и смог спросить на первой попавшейся стойке в главном зале, где же можно обменять магические деньги на маггловские. Оказалось, что операции можно было произвести прямо на месте, что несказанно меня порадовало. Галлеоны на фунты меняли в отношении один к девяти и, помня про слова Квирелла ещё во время первого визита на Косую Аллею, я даже попытался прикинуть, сколько же они зарабатывают на обмене. Увы, как часто этой возможностью пользуются, я не знал, хотя у меня начали закрадываться подозрения, что деньги бы меняли чаще, будь курс более выгодным. Но так или иначе, прикинув, что мне при обмене денег хватит, я обменял почти весь остаток на фунты.

Когда же я вышел из Дырявого Котла в маггловский Лондон, я перестал понимать, зачем же я это сделал. Вокруг меня расположился людный город, совершенно не сказочный, шумный, со множеством машин и просто людей, заполоняющих пространство вокруг, — будто я так и не покинул магазин с презентацией новой книги Локхарта. Почему-то вместо его исследования гораздо больше хотелось домой, нежели куда-то идти в людском потоке. Непонятно только было, а ради чего я менял тогда деньги, не потратив их в местах куда более приятных и уютных...

Напоследок я зашёл в какое-то небольшое кафе, заказал себе чай с пирожными и штруделем и сел в самый дальний угол. Когда у меня не было ни пенни своих денег и родственники не позволяли мне никаких развлечений и даже вкусностей, иногда я мечтал не об игрушке, а например, о том чтобы посидеть так вот в кафе, на свои деньги, которые у меня никто не мог бы отобрать — и вот одно из многих моих маленьких мечтаний сбылось, но нельзя сказать, что меня это прям-таки сильно радовало.

— Мальчик, а что это у тебя за значок? — обслуживающая меня официантка некоторое время разглядывала меня, прежде чем задать неожиданный вопрос. — Ты же из Хогвартса, верно? Я угадала?

— Откуда вы знаете?! — когда эти слова вырвались чуть ли не против моего желания, я понял, что уже не смогу отвертеться и отрицать свою причастность к волшебному миру.

— Элементарно, мальчик, — она улыбнулась. Это оказалась довольно молодая невысокая женщина, про которую я не запомнил ничего особенного. Я даже имени её уже не могу вспомнить, хотя в процессе беседы она представлялась. — Я там тоже когда-то училась.

— Но... вы... — я замешкался и не мог сформулировать вопрос должным образом.

— Почему я работаю здесь, да? Увы, это не связано с каким-то секретным заданием или чем-то похожим, — улыбка на этом несколько завяла. — Видишь ли... а как тебя, кстати говоря, зовут, мальчик?

— Г-гарри.

— Замечательно, а меня... — поскольку имя её вскоре вылетело из моей памяти, то будем звать её мисс Икс. — Так вот, видишь ли, Гарри, после окончания школы надо устраиваться куда-то работать...

— И вы решили устроиться сюда?

— Немного не так, — мисс Икс рассмеялась; надеюсь, я немного поднял ей настроение. — Дело в том, что волшебнику, рождённому от магглов — вроде меня и, скорее всего, тебя, потому что иначе ты бы тут вряд ли сидел — довольно непросто найти работу в магическом мире.

— И многие уходят оттуда в маггловский?

— Да не то чтобы многие... Просто у меня были не самые лучшие оценки, а что касается работы... — мисс Икс ненадолго задумалась. — Нет, можно быть работником в хозяйствах по выращиванию флоббер-червей или делать что-то подобное; я вот сподобилась найти работу продавца на рынке Магической Британии — возможно, ты не представляешь, что это такое, но торгуют там в основном домовые эльфы. И оборотни иногда, — она сделала небольшую паузу. — Вот так я и решила... — она неожиданно встрепенулась, словно ото сна. — Хотя, знаешь, не бери в голову. Удачи тебе, Гарри. Учись в Хогвартсе хорошо и наслаждайся.

Вскоре я расплатился, ушёл из кафе и поехал домой, половину пути рассматривая подаренные Сьюзен значки, сыгравшие со мной такую вот шутку. Что бы там эта мисс Икс не думала, а я вполне неплохо понимал, почему она ушла из магического мира: очень стыдно находиться на самом низу социальной лестницы и иметь весьма призрачную возможность подняться выше. Тем более, ей и о работе своей в магическом мире говорить было неприлично: в конце концов, как можно упасть в глазах общества больше, чем работая вместе с домовыми эльфами?! Быть официантом, конечно, тоже не верх престижа, но не идёт ни в какое сравнение — к тому же немало людей работают подобным образом многие годы и не видят в этой ситуации ничего плохого. Да и общество вроде не видит...

Я же после нашего разговора понял, что без связей у меня есть реальный шанс после учёбы ничего не добиться — а ещё я очень, очень сильно хочу не возвращаться в маггловский мир, к той не слишком завидной судьбе, которая у меня была бы, если б я так и не получил письмо из Хогвартса, закончил бы местную среднюю школу средней (хотя, пожалуй, выше, а может и значительно выше среднего) паршивости и стал бы в итоге каким-нибудь водителем или уборщиком или ещё кем. Нет. Я хотел из себя что-то представлять — и желательно утереть нос дяде с тётей в плане успехов в обществе. А для этого надо было после окончания учёбы становиться не продавцом на рынке или какой-нибудь лавке, не помощником аптекаря и даже не младшим клерком, и что-то предпринимать стоило незамедлительно.

Рассуждая примерно так, я пришёл к выводу, что даже в ситуации с сейфом пока рано говорить о чём-либо окончательно — ещё ничего не решено. В конце концов, у меня же был козырь — я был знаком со Сьюзен, и более того, мы очень даже неплохо и дружно общались. А у Сьюзен была тётя, про которую я помнил то, что она высокая шишка в департаменте правопорядка, а ещё я знал, что её отношения с племянницей едва ли не противоположны тем, что были у меня с моей тётей.

Первое, что я сделал, придя домой, — написал письмо, в котором излагал ситуацию с сейфом и просил Сьюзен поговорить с тётей по поводу этого вопроса: вдруг там найдётся какая-то лазейка, которая поможет мне получить сейф до совершеннолетия, а то и, чем дракклы не шутят, какую-нибудь там компенсацию... Брама с посланием на лапке улетел, а я сел читать учебники, дабы успокоиться, и ждать ответа.

Несмотря на то, что начало учебного года было для меня самым настоящим праздником после поступления в Хогвартс, в том году я ехал на вокзал скорее с грустными мыслями — на днях я получил ответ от Сьюзен. Она действительно обрисовала мою ситуацию тёте и попросила её посмотреть, что же я могу сделать, и ответ вскоре был получен. Увы, но до совершеннолетия я не мог предпринять в отношении завещанного мне сейфа ровным счётом ничего. Наверное, если бы в Магической Британии чаще возникали ситуации, сходные с моей, то законы были бы несколько иными, но чистокровные волшебные дети в моё положение попадали крайне редко (Сьюзен написала, что тётя не смогла сколько-нибудь быстро вспомнить хотя бы один прецедент). Как она написала в письме, то будь тётя Краучем, у неё были бы шансы ввести новый закон на эту тему — но при нынешнем положении вещей пытаться было бесполезно.

Поэтому я ехал в машине дяди, уставившись из окна на проносящиеся мимо пригородные, а затем и городские пейзажи, казавшиеся в тот день какими-то бесцветными под пасмурным, хоть и не извергающим вниз воду, небом. Иногда, правда, лучи прорывались сквозь бреши в обороне облаков и неожиданно ярко освещали то один, то другой кусочек окрестностей или даже начинали светить в глаза, заставляя прищуриться. Вернон всю дорогу бубнил о том, что теряет на доставке меня к вокзалу драгоценное время, которое стоило бы посвятить фирме, то начинал ещё о чём-то — но я не слушал, воспринимая его речи скорее как фон поездки. Казалось, что я еду даже не в неизвестность, а навстречу судьбе официанта или уборщика или ещё кого-то такого, и что надвигающееся неотвратимо — нет никакого шанса его изменить, только с каждым ярдом, с каждым футом продвижения вперёд, приближается и судьба после Хогвартса, жалкая и незавидная. Умом я понимал, что всё совсем не так, но часто ли побеждают доводы разума?

Дядя в этот раз тоже был в смурном настроении, и даже понятно, почему это случилось: если в предыдущую поездку на вокзал он мог хотя бы позлорадствовать по поводу номера платформы и лишить меня уверенности в себе, то теперь-то было уже точно понятно, что каким бы странным этот номер не был — до Хогвартса-то я добрался, так что шутки на эту тему больше не будут болезненными. Вот и оставалось бубнить чего-то там про то, что я отвлекаю его от работы, что я вообще вырастаю совершенно ненормальным и неблагодарным мальчишкой, что зря они с Петунией вообще меня взяли на воспитание... В принципе, в этом не было ничего хорошего, но я к подобному уже давно привык и даже находил иногда свою особенную прелесть — конечно, только с тех пор, как после визита Квирелла родственники лишились возможности шпынять меня без повода. Без этого нюанса никакой прелести и в помине быть не могло.

Поскольку дядя торопился выехать пораньше (пропускать из-за какого-то дрянного мальчишки добрую половину рабочего дня?! вот ещё!), то и на место мы приехали с приличным запасом времени до отправления. Вернон пробурчал что-то напоследок про неблагодарного меня, попрощался и укатил, наконец, продавать свои дрели, а я взял свои вещи и поплёлся сквозь людскую массу (впрочем, какую-то жидкую и разреженную) навстречу неизбежности. Почему-то захотелось, чтобы кто-нибудь помешал мне добраться до Хогвартса: например, сломал бы дяде машину, поставил бы какой-нибудь магический барьер на проход к платформе девять и три четверти — или просто (хотя это, если вообще возможно, то наиболее сложно реализуемо) зачаровал его так, чтоб не пропускать только меня. Впрочем, тут же я вспомнил о “Ночном Рыцаре” и понял, что пришлось бы сломать и его тоже. Стиснув зубы, зажмурившись, я вошёл прямо в кирпичную стену и оказался по другую сторону барьера.

...И случилось чудо. Только я снова увидел эту старинную часть вокзала и паровоз, словно игрушечный, но увеличенный до размеров реального, как сразу прошли тревоги и страхи оказаться после Хогвартса не у дел — словно внутри магического мира, каким его знаю я, такие чувства были просто неуместны или даже не существовали вовсе. Это был уголок сказки, не испорченный реальностью взрослых несостоявшихся людей, одно из тех мест, что навсегда прочно ассоциируются со счастливыми моментами детства (такими же для меня оставались Косая Аллея и сам Хогвартс). А поезд уже стоял, поджидая сотни учеников, которые должны будут занять места, попрощавшись с родственниками и друзьями — и только тогда он тронется, оставляя каменный и асфальтовый Лондон позади. На платформе в этот момент находилось всего две или три семьи.

Найти свободное купе в это время не составляло никакой сложности — удивительно было скорее то, что оное отыскал только с третьей попытки, что означало, что некоторые ученики, причём не в единичном количестве, прибыли на платформу ещё до меня. Но никого знакомого среди них не было, так что в своём купе я занял место первым. Памятуя о прошлогоднем неудачном опыте, я сразу же кинул вещи на сиденье так, чтоб смотреть в окно по ходу движения поезда, а не против. Оставалось надеяться, что теперь в моё отсутствие условная Гермиона не будет их перетаскивать туда-сюда, ибо оставаться контролировать этот процесс не хотелось. К тому же у меня было куда более интересное задание — найти на платформе кого-нибудь знакомого (и лучше в количестве более одного человека) и затащить его к себе в купе, дабы не скучать всю дорогу. Всё-таки одиночества мне и летом хватило на весь год вперёд. Примерно с такими мыслями, оставив вещи, я вышел обратно на платформу, дожидаться прибытия остальных.

— Поттер? — окликнул меня знакомый, немного насмешливый голос. — Привет. Готов уже проиграться? — несколько ядовито добавил он. Я обернулся. Голос принадлежал Теодору Нотту, однокурснику со Слизерина, и говорил он явно об игре в вист — не в плюй-камни же.

— Привет, Тедди, — он не слишком любил это сокращение его имени, так что мне показалось хорошей идеей поддеть его в ответ таким вот незатейливым способом. — Не, не готов.

Нотт скривился.

— Так неинтересно. С чего это ты так?

— Не на что пока, — почему-то я испытал от ответа едва ли не наслаждение; возможно, потому что обламывал Нотта. — Я нынче на мели. Впрочем, это моё обычное состояние, — добавил я чуть позже.

— Какая жалость! — его голос на этих словах буквально сочился сарказмом, однако дальше он взял нормальный тон. — Но если всё будет совсем грустно, я смогу тебе одолжить немного, — он усмехнулся.

— И что-то мне подсказывает, что лучше по возможности отказаться, — съязвил я.

— Думаю, это был не здравый смысл, — в тон мне ответил Нотт. — Ты в какое купе закинулся?

Я показал ему на окно, возле которого лежали мои вещи.

— Если будет совсем скучно, приду, — он направился в сторону входа в вагон, — наверное.

Я тем временем увидел Скотта: он уже попрощался с родителями и теперь направлялся к вагонам, с чемоданом в одной руке и с метлой в другой. На ручку метлы была повешена клетка с совой, что придавало моему знакомому совсем уж чудной вид.

— Привет, Гарри, — поздоровался Рэймонд. — Уже кинул вещи, да?

— Ага. Вон возле того окна, если что, — отозвался я. Рэй был не слишком занудлив — он вообще был не самым многословным из однокурсников, хоть и не молчуном, так что я ничего не имел против, если б он захотел находиться в одном купе со мной во время поездки. — Взял с собой метлу, да? — заметил я очевидное.

— Буду пробоваться в факультетскую команду — вот и попросил родителей купить новую метлу, — пояснил мне Рэй. — Даже если и не возьмут — хоть полетать смогу в свободное время. А то эти школьные мётлы — такой мусор. Ну, ты меня понимаешь.

— Так я на других и не летал, — разницу между плохой и хорошей метлой мне почувствовать шанса пока не предоставлялось, о чём я честно и сообщил. Товарищ мой решил проявить великодушие (по правде говоря, и без того свойственное ему) и дать, если что, полетать на своей, когда та будет свободна, конечно. Метла у него оказалась из спортивных, не самая дорогая на рынке, но считающаяся, тем не менее, очень даже приличной — по крайней мере, это он так пояснил. Называлась она «Чистомёт-7», но мне это тогда ничего не сказало, и когда я признался в этом собеседнику, он, поняв, что про мётлы я знаю до смешного мало, предложил пройти в моё купе (действительно, ему, наверное, было неудобно так стоять у входа в вагон с вещами) и там уже просветить меня по основам того, какие же мётлы бывают, для чего и кто их использует, и прочим нюансам. Естественно, мне оставалось только согласиться — и мы пошли к моим вещам.

— Смотри, — говорил он тем временем, запихивая чемодан на полку, — если брать школьные мётлы, то когда-то они были неплохими, наверное, по всем возможным характеристикам, — он закончил пихать чемодан и обернулся ко мне. — Когда их закупали. То есть, давно, весьма и весьма давно. С того времени они в результате пользования приобрели кучу изъянов, часть чар тоже стала работать не совсем правильно, — он запнулся. — Ну, понятно, да? В общем, сейчас это скорее малоуправляемый мусор.

— Тем не менее, испытания-то на них мы проходили… — начал было возражать я.

— И что? — меня перебили. — Мы там ползали над землёй, как улитки под нами, потому и получалось чего-то делать. А до хороших скоростей ты уже на них и не разгонишься, а когда наберёшь скорость — обязательно что-нибудь пойдёт не так.

— Ну, может, ты и прав… хотя, у меня вроде особых сложностей не возникало.

— Я думаю, это потому, что ты буквально создан для полётов, — ответили мне на мои «но».

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что у тебя получаются с первого-второго раза многие вещи, которые даже довольно-таки талантливые в обращении с метлой ребята, — он сделал многозначительную паузу, видно, желая показать, что имеет в виду себя, — могут оттачивать день за днём.

— Думаю, это из-за того, что ты просто крупнее меня, — я всё не сдавался.

— Так не только ж со мной такая фигня, — возражения не принимались. — Не, тебе просто необходимо пробоваться в команду, помяни мои слова. Если забьёшь — это будет твоей самой большой ошибкой.

— Тогда попробую, — поспешил я успокоить товарища. — Хотя не думаю, что у меня будет много шансов, если остальные претенденты притащат свои мётлы, а я полечу на школьной.

— Если ты себя очень хорошо покажешь, то, скорее всего, чего-нибудь тебе придумают, — утешили меня.

— Думаешь?

— Да точно тебе говорю, — мне бы его уверенность. — Ведь найти хорошего члена команды сложнее, чем метлу, — Рэй ненадолго задумался. — …Разве что если соперник будет на новом «Нимбусе»… да и то, только если он не будет шибко уступать тебе.

— Спасибо, утешил, — я издал смешок. — Теперь буду молиться, чтоб на испытания не пришёл какой-нибудь претендент с новым «Нимбусом». И в качестве запасного варианта не пришлось разрабатывать операцию по выводу из строя этого самого «Нимбуса» вероятного противника, — и мы засмеялись.

— Ладно, — отсмеявшись, продолжил Рэймонд, — я, кажется, обещал тебе рассказать про мётлы. Вообще, они делятся на семейные или транспортные и на спортивные. Первые, — пояснял он, — нужны в первую очередь для комфортного перемещения с места на место, в то время как вторые изготавливаются с претензией на то, что на них будут играть в квиддич.

— Дай угадаю: первые делают более прочными и стабильными, а также комфортными, а вторые — с упором на скорость и маневренность, да? — решил проявить смекалку я.

— Примерно, — скривился Рэй. — То есть прочность играет важную роль в обоих случаях, но в остальном ты прав. Нас будут интересовать спортивные мётлы.

— Вроде твоей?

— Да, вроде моей, — подтвердил он мою догадку. — В Магической Британии на данный момент есть четыре производителя гоночных мётел, — начал он свой рассказ. — То есть на самом деле можно найти и больше марок, но они будут устаревшими, и в данный момент не производятся.

— А что по поводу импортных мётел? — поинтересовался я.

— Давай не будем про них, — он скривился снова. — Тут и без того есть про что рассказать. В общем, смотри, — продолжение следовало после небольшой паузы, — современные марки мётел, изготавливаемые в нашей стране — это «Веник», «Нимбус», «Чистомёт» и «Комета». Первые два выпускают более дорогие и профессиональные модели, в то время как «Чистомёт» и «Комета» конкурируют ну… в производстве более дешёвых видов мётел… как-то так.

— Примерно понятно, — отозвался я. — теперь будет подробнее, да?

— Подробнее… — Рэй запнулся, но потом снова продолжил. — В реальности самой быстрой на сегодняшний день метлой является «Нимбус-2001», то есть самая новая их модель. По сути это улучшенная версия «Нимбус-2000», но не будем об этом. Новые «Веники», — мой собеседник прищурился, — хороши по сравнению с ней разве что с эстетической точки зрения.

— И почему тогда их покупают? — действительно, если метла хуже, но продаётся по дорогой цене, почему конкуренты не выбили их с рынка?

— Ну… — пауза. — Ну, они действительно в эстетическом плане приятнее, наверное. И говорят, с безопасностью там лучше. Правда, точно не могу сказать.

— Ладно-ладно. Судя по всему, — старался я свести разговор к шутке, — «Веников» мне тоже стоит опасаться.

— Думаю, тебе ничего не стоит опасаться, а надо просто взять и проявить себя, — подбодрили меня в очередной раз. — Но что касается «Комет» и «Чистомётов», то у них тоже в целом есть свои нюансы. На «Кометах» хорошо обучать полётам на гоночных мётлах, да и в целом они более легки в управлении при похожих характеристиках, — продолжились тем временем разъяснения, — в то время как в «Чистомётах» упор чаще всего делается на скорость. Хотя разные бывают модели. Да и в принципе мётлы обеих марок в управлении легче тех же «Нимбусов»… — он задумался, и беседа на этом прервалась.

Мы посидели ещё немного в тишине, и тут я обнаружил, что прошло уже приличное количество времени, и поезд, издав гудок, преисполненный безысходности, грусти и печали, тронулся с места. Было жалко, что Сида я так и не дождался — вот уж с кем нельзя было заскучать, так это с ним. Впрочем, оказалось, что это ненадолго. Не знаю, сколько бы ещё продолжалось молчание, если бы дверь не распахнулась, и мой друг Сид не появился бы у входа собственной персоной.

— Уф! Вырвался, наконец, — начал вместо приветствия он. — Очень хорошо, что я вас отыскал.

— Чего-то случилось? — забеспокоился я.

— Ты ещё спрашиваешь! Ещё как случилось! — голос его был преисполнен экспрессии. — И ты даже не представляешь, что... По правде говоря, у меня в этом году идёт на первый курс кузина.

— Это такое плохое известие? — ядовито поинтересовался Скотт. — Или мы не знаем чего-то ещё?

— Да, не знаете, — это было произнесено так трагически, что я неволей подумал, что в моём друге помирает великий актёр (оставалось только надеяться, что не Нерон — кажется, как-то так его звали). — Мама попросила поехать вместе с ней. У меня не оставалось выбора, — он едва ли не всхлипывал.

— Она настолько ужасна или там чего-то ещё?

— Ну... она своеобразная, — Сид ненадолго призадумался. — Я даже затрудняюсь объяснить. Впрочем, если она каким-то чудом не попадёт на Слизерин, — его лицо исказила усмешка, — у тебя, Рэй, будет неплохой шанс познакомиться с ней поближе. Не на Гриффиндор с Хаффлпаффом же ей идти.

— Ты меня прям заинтриговал, — откликнулся Рэймонд, — но что-то мне подсказывает, что лучше бы она избавила наш факультет от своего присутствия, — все рассмеялись. — Иногда лучше наблюдать со стороны, чем вблизи. И кстати, покажи её потом, что ли... когда выходить будем, например.

— Ага, — и тут взгляд Сида упал на метлу. — Ух ты! Седьмая модель Чистомёта, да? Весьма неплохая вещица. Будешь на охотника пробоваться или на загонщика?

— Думаю на обе позиции, — ответил Рэй несколько задумчиво. — А там уж кем возьмут.

— Лучше загонщиком, конечно, — отозвался Сид. — Хочу посмотреть, как ты будешь ловцов мочить.

— Э-э-э... Ну, я не кровожадный, вообще-то, — Рэй смутился.

— Тогда лучше охотником, а то так неинтересно.

— Кстати, — я решил поинтересоваться по повод моего друга, — ты сам-то собираешься пробоваться?

— Собираюсь ли я? — он посмотрел на меня, как на умалишённого. — Нет, не собираюсь.

— Но... но ты же вроде как очень даже неплохо летаешь, — я решительно не понимал причины, — по крайней мере, по сравнению с большинством остальных. И играть должно быть весело...

— Пф-ф! Мне лень. Нашли дурака, — он глубоко вздохнул. — Гарри, ну ты сам подумай: вставать рано утром или ходить по несколько раз в неделю на какие-то там тренировки после уроков — и нужно мне всё это? Заметим, всего лишь ради того, чтобы три раза в год сыграть по-настоящему.

— Да, про это я как-то забыл, — а вот Сид был в своём репертуаре.

Мы в это время уже успели выехать за пределы Лондона, и теперь мимо проплывали поросшие травой или рощицами холмы, поля и сады, иногда были видны чьи-то домики с газончиками и заборами. Чем дольше мы ехали на север, тем больше прояснялась погода, и облака перестали закрывать почти всё небо, слой их перестал быть сплошным, и даже пейзаж вокруг начал казаться каким-то радостным.

— Интересно, а бывают ещё средства передвижения по воздуху, кроме мётел и ковров? — я смотрел на небо, и мне почему-то захотелось добраться до Хогвартса таким путём — смущало только то, что на метле это было бы неудобно. — Ну, там летающие кареты какие-нибудь... или ещё чего.

— Да чего сможешь зачаровать, то и полетит, — Рэй был немного удивлён моим вопросом. — Но остальные средства не особенно прижились, — он ещё задумался. — Хотя, я слышал, что некоторые зачаровывают какие-нибудь маггловские средства... эти вот... машины? автобимоли?

— Автомобили. От “автоматик” и “мобиле”, — пояснил я плохо представляющему маггловские реалии однокурснику, а сам в это время задумался. Интересно было бы так полетать, ну... на мотоцикле было бы круто, к примеру. А вот на легковушке — уже не так, хотя снизу это выглядело бы не менее эффектно. Как только я вспомнил про эффектность, мне сразу представилось, как над нами пролетает какой-нибудь дальнобойщик на своём грузовике... вот это было бы... это было бы просто нереально.

— Гарри? Гарри! — кто-то тряс меня за плечо; кажись, я слишком глубоко ушёл в себя.

— А?! Что? — я снова вылез в действительность. — Что такое? Извините, я, кажется, прослушал.

— Да ничего, — Сид выглядел обиженным, но готов поспорить, что внутри он смеялся. — Мы пытались узнать, что за сову такую ты купил. И как его — или её — зовут.

— Я назвал его Брамой. В магазине было написано, что они водятся в районе Индии и окрестных стран.

О чём меня хотели спросить дальше, я так и не узнал, поскольку в этот момент дверь купе открылась и нам предложили купить перекус в дорогу, чем мои компаньоны и предпочли заняться. Мои сбережения в этот момент были сильно меньше даже одного галлеона, а посему ничего покупать не стал. И не то чтобы я пожалел о своём решении — Сид и Рэймонд не стали жадничать и сами предложили мне угощаться. Дальше у нас был перерыв на еду, в процессе чего мы почти не говорили, а потом я больше смотрел в окно, а мои товарищи то говорили между собой, то тоже занимались своими делами. Иногда я даже присоединялся к их беседе. Примерно так мы и доехали до Хогсмида, где и покинули поезд. Стремительно темнело, над вокзалом летал гулкий голос Хагрида, собиравшего первокурсников, а всех остальных собирали старосты, после чего вели в другую сторону.

— Рэй, вон там, — Сид показал в толпу. — Видишь?

— Не-а. А что я там должен увидеть? — Скотт выразительно посмотрел на товарища.

— Ну, я тебе кузину обещал показать, — пояснил Сид. — Ну да ладно. Потом полюбуешься, — и мы пошли прочь.

В этот год нас везли к месту назначения в каретах, по виду самых обыкновенных, если бы не одно “но”: они не были никем запряжены, причём, когда я обратил внимание спутников на этот момент, они ничего не смогли мне пояснить по этому поводу. Я забил на эту странность и предложил пойти поискать карету со Сьюзен, дабы залезть туда.

— Гарри, а тебе зачем? — спросил меня Сид.

— Да так... хотел у неё спросить кое-что...

В общем, моё маленькое желание можно было считать сбывшимся — мы довольно быстро наткнулись на Сьюзен и Ханну и даже присоединились к ним, впихнувшись впятером в одну карету. Впрочем, спросил я далеко не сразу: сначала был больше разговор о лете и ни о чём.

— Слушай, Сьюзен, — не выдержал в конце концов я, — у меня по поводу последнего письма остался вопрос.

— Ты смог ещё что-то придумать по своей ситуации? — она казалась слегка удивлённой.

— Да нет, я немного о другом, — теперь пора было сказать, о чём я собственно завёл речь. — Ты вот написала, что твоя тётя, к сожалению, не Крауч. Я вот и хотел узнать, при чём здесь Крауч.

— А-а-а... Ты ничего не знаешь про отца нашего преподавателя ЗОТИ, да? Про Барти Крауча-старшего? — она посмотрела на меня испытующим взглядом.

— Н-нет, не слышал, — ответил я после паузы, когда не смог ничего про это вспомнить.

— Всё с тобой понятно, — она собралась с мыслями и продолжила. — Ну, у мистера Крауча был отец, который во время войны с Сам-Знаешь-Кем стал главой Департамента Правопорядка, и, будучи на нём, стал легендой. За что? — Сьюзен снова нужно было собраться, чтобы пояснить. — Понимаешь, его предшественник, да и министр ничего не могли сделать с развитием деятельности Пожирателей Смерти, как называли себя подчинённые Сам-Знаешь-Кого, и Министерство оказалось едва ли не беспомощно перед ними.

— А что Крауч? — мне и правда было интересно.

— Он смог убедить министра, что ему необходимы расширенные полномочия, и знаешь что? — она посмотрела на меня и дождалась кивка. — Ему их предоставили, после чего он расширил полномочия авроров вплоть до применения непростительных в схватках, а заодно лично стал контролировать некоторые операции. И вскоре это дало результаты: большей частью сидящих ныне в Азкабане сподвижников Сам-Знаешь-Кого мы обязаны именно Краучу, — она ненадолго замолчала. — Жаль, он умер не вовремя. Если б он только был жив, когда Сам-Знаешь-Кто исчез, его слуги так просто не отмазались бы, — добавила она жёстко. Впрочем, учитывая то, что её семья сама пострадала от Пожирателей, это не было чем-то удивительным.

— И моя кузина воспитывалась бы вместе со мной, — кисло, скривившись, добавил Сид — а вот это уже было неожиданно. То, что его кузина оказалось дочкой бывших Пожирателей, стало внезапным известием. Оставалось надеяться, что она больше походила не на заносчивого Малфоя, а на Тедди Нотта (тот тоже был сыном одного из пожирателей), язвительного, но в целом более-менее нормального в общении, — иначе я вполне понимал, почему же Сид с такой кислой миной каждый раз о ней вспоминает.

— А твоя кузина... — Сьюзен ненадолго задумалась. — А, я поняла. Извини, но сам понимаешь, — и воцарилось неловкое молчание, которое было прервано только тогда, когда кареты подъехали к входу в замок, и пора уже было выходить. Вокруг нас тоже стояло множество этих транспортных средств, выгружавших своих пассажиров, которые тем временем под присмотром Селвина, Флитвика и Спраут поглощались разверзнутой пастью Хогвартса и исчезали в освещённом факелами, но от этого только более зловещем коридоре, проходя в Большой Зал. Мы тоже проследовали туда и сели за факультетский стол, и стали ожидать прибытия первокурсников. Последними сели сопровождавшие нас профессора. Я, сев, уставился в потолок, отображавший состояние неба над нами — будто мы сидели на открытом воздухе — и стал наблюдать, как зажигаются звёзды, одна за другой проявляясь из глубин космоса, словно это мы летим к ним навстречу, приближаясь с огромными, непостижимыми скоростями. Сначала по одной, а потом целыми бриллиантовыми россыпями, они появлялись почти повсюду — погода в Шотландии этим вечером стояла на удивление хорошая, к тому же я слышал, что в горах количество видимых небесных тел в разы, если не в десятки раз больше, нежели в городах, том же Лондоне или Литтл-Уингинге, и сейчас я в этом убеждался. И надо признать, моё занятие мне нравилось. Казалось, будто я нахожусь в море святящихся точек, а вокруг один только космос и бесконечность его звёзд, а разговоры вокруг— это всего лишь фоновый шум каких-нибудь космических волн, что нет ничего: ни забот, ни тревог, ни горестей… Так я и просидел, пока профессор МакГонагалл не ввела толпу новеньких, смущённых и явно немного напуганных важностью предстоящей процедуры.

— Ну что, Гарри, — ткнул меня в плечо Сид, — теперь у тебя есть возможность лицезреть её величество, — последние слова были сказаны по-настоящему саркастическим тоном.

— Всё настолько грустно? — я приготовил себя к созерцанию. — Ну, показывай.

— Посмотри вон туда, — он показал в толпу. — Рядом с этим ярко-рыжим мальчишкой стоит.

Действительно, рядом с мелким восторженным мальчишкой, выделявшимся, помимо прочего, яркими рыжими волосами, стояла черноволосая девочка, с видом... ну, когда она смотрела на своего соседа, взгляд её излучал неприязнь (если он был настолько же назойливым, насколько та же Гермиона, то я понимал почему), а так... немного скучающий, несколько высокомерный, но в то же время любопытный. В какой-то момент мне показалось, что она смотрит прямо мне в глаза, и я даже смутился, но вскоре до меня дошло, что рядом сидит Сид, являющийся её кузеном, и скорее всего, она просто нашла его и за нашим столом и пригляделась. В общем, ничего особенного в этом как раз не было. Но всё же, мне показалось, что в глазах её мелькнула какая-то искринка... отблеск факела или это мне на очки чего-то попало?

— Слушай, а её родители, — это было как-то неправильно спрашивать, но я не мог ничего с собой поделать, — ну, они действительно... ну, ты понял...

— Действительно, — отозвался Сид. — На самом деле, в этом нет ничего удивительного. Сам-Знаешь-Кто переманил то ли силой, то ли обманом на свою сторону множество талантливых волшебников, в основном, правда, консервативного мировоззрения, — собственно, ничего нового в его словах не содержалось, и это я, в общем-то, и сам знал. — Ну а Лестрейнджи считались даже одними из главных в их организации...

— Но если так, то почему их отпустили? — это тоже был некорректный вопрос, но думаю, Сид не обиделся.

— Ну а как ты собираешься их судить, если их тоже заставили подчиняться силой и магией? — он был искренне удивлён, а мне показалось, что кто-то так мог и слукавить. — Это вроде даже считается доказанным, что своё близкое окружение он подчинял заклинаниями, — Сид ненадолго запнулся, и в это время шляпа начала петь. — Мерлин, опять эта грёбаная, не умеющая петь шляпа.

— А мне даже понравилось немного в прошлом году, — сознался я.

— И как такое может нравиться? — он опять взял паузу. — Нет, конечно, я слышал, не все верят в искренность бывших пожирателей, и их можно понять: они пострадали, в конце концов. Но я думаю, примерно так оно и было. Зачем уважаемым семьям заниматься бессмысленными убийствами и пытками? — он посмотрел на меня. — Если б ты пожил в какой-нибудь такой семье, которая чтит традиции, то думаю, понял бы меня. И кстати, да, — он усмехнулся, — предугадывая твой следующий вопрос: меня эти традиции нередко бесят.

— Дай угадаю: они скучные и неинтересные? — спросил я.

— В точку, — и мы рассмеялись, сняв начавшее было появляться напряжение. Всё-таки, Сами-Знаете-Кто и связанная с ним война до сих пор были больной темой почти в любом разговоре, и каждый раз, когда я на это натыкался, у меня тут же пропадало появляющееся временами желание пойти стопами Волдеморта. Конечно, известности можно добиваться по-разному и многими способами можно оставить след в истории, но сделать так, чтобы по результатам твоей деятельности о тебе постарались забыть — в любом случае не самая лучшая идея, не правда ли?

— А почему, всё-таки, её величество? — вернулся я к кузине Сида. — Она и впрямь настолько высокомерна?

— Ну, не то чтобы прям настолько, — у Сида на лице застыло оценивающее выражение, — но не без того, не без того. Впрочем, если б моей матерью была Беллатрикс Лейстрендж, — его аж передёрнуло, — то я, может, тоже смотрел бы на всех вокруг свысока. Хотя... бр-р-р! Не надо это представлять.

— Э-э-э... может ей стоит посочувствовать, что у неё такие родители? — я был немного смущён реакцией Сида.

— Это мне стоило бы посочувствовать, если б у меня были такие родители! — его ещё раз перекосило. — Как только представляю, накатывает, — пояснил он. — А ей-то что — она с ними вроде как очень даже неплохо уживается. Так что можешь за неё порадоваться, если хочешь, — Сид издал смешок. — А я лучше порадуюсь, когда она попадёт на свой Слизерин, что её не засунули к нам, — пауза. — Или над Рэймондом позлорадствую на худой конец, если к нему распределят. Кстати, они там начали...

И действительно, первокурсники теперь стали выходить из толпы, надевать шляпу, и та определяла для них факультет по совместному выбору.

— А прикинь, если она к нам попадёт? — пошутил я.

— Сплюнь! Срочно сплюнь, к дракклам! — Сид в шутку постучал по дереву. — Не дай Мерлин! Это ж мало того, что я даже среди родственников перестану быть оригинальным — так ещё и она рядом постоянно будет!

Я натурально заржал и не сразу угомонился — только когда словил строгий взгляд от профессора МакГонагалл, которая так зыркнула... в общем, смеяться сразу перехотелось.

— Лейстрендж, Рейя, — тем временем сказала профессор, и из группы оставшихся новичков вышла твёрдой походкой та самая кузина моего друга. Я же пока шёпотом продолжал подтрунивать над Сидом, а он злился — тоже в шутку, конечно же. Я даже не сразу заметил, что шляпа не выдаёт вердикт как-то необычно долго.

— Хаффлпафф! — внезапно раздалось на весь зал, от чего лицо только что распределённой девочки приняло какое-то вконец шокированное, если не затравленное выражение, а рядом смачно ударил себя ладонью по лицу Сид. Впрочем, кузина его сразу же, словно оправившись, вернула себе вид, на этот раз даже более высокомерный, чем вначале, и, не обращая ни на кого внимания, направилась к нашему столу. Я же, не в силах больше сдерживать смех, стал биться лбом об стол, сдавленно то ли похрюкивая, то ли повизгивая, стараясь не расхохотаться на весь зал.

— Убью гада! — донеслось мне от товарища на ухо.

А Рейя... а что Рейя? Она просто спокойно подошла и с царственным видом (кстати, немного с этим перестаралась, так что смотрелось оно даже немного забавно — или это моему испорченному смехом сознанию так показалось) уселась рядом с нами.

От автора:

1) В данной главе содержится сцена рейтингом не ниже R. Если вы беременная кормящая женщина до 16 лет, возможно, вам не стоит читать эту главу.

2) Отдельно хотелось бы выразить благодарность пользователю МТА, чью идею по поводу одной небольшой проблемы Рейи я нагло взял на вооружение из его фика «Гости из зазеркалья». Кстати, возможно он вас заинтересует.

Следующим утром мне пришлось хорошенько вспомнить давешний разговор со Скоттом: когда я покинул спальню, то обнаружил, что в гостиной полно народа, а один из старшекурсников готовится чего-то вещать. Естественно, я предпочёл задержаться и послушать, о чём же пойдёт речь.

— Итак, буду короток, дабы никого не задерживать, — начал он своё объявление. — В субботу будет отбор для желающих вступить в квиддичную команду нашего факультета, — речь пришлось ненадолго прервать из-за бурной реакции слушателей, выражавших свои радостные чувства по данному поводу. — Набор ведётся сразу на три позиции: охотник, загонщик и ловец — и каждого из них надо по одному, — и снова радостные возгласы и аплодисменты. — Пожалуйста, дослушайте! Потом будете радоваться, — кажется, оратор был не в восторге от всеобщего внимания. — На отбор приходить со своими мётлами, иначе придётся летать на школьных, чего многие из вас вряд ли хотели бы. Всё понятно? Если нет вопросов, можно расходиться. Всем удачи и до субботы, — и сам последовав своему же совету, он развернулся и быстрым шагом покинул помещение, оставив остальных обсуждать новость.

Остальные, надо признать, не стеснялись и обсуждали громко, со вкусом, так что расслышать при этом можно было только тех, кто говорил поблизости. Обсуждали то, как оные испытания будут проходить, кого будут брать и по каким критериям, кто и на каких мётлах будет пытаться попасть в команду. Оказалось, что из желающих испробовать свои силы (из тех, кто находился рядом, конечно, и потому был слышен мне) не нашлось никого, кто, как и я, не имел своей метлы, что меня несколько опечалило. А вокруг говорили о каких-то там финтах Вронского, о том, что претенденты на роль охотников и ловцов должны будут показывать умения, уворачиваясь от бладжеров претендентов на роль загонщиков — и, дескать, кто останется последним в этом соревновании на выбывание, тот и пройдёт. Были и ещё более дикие и неправдоподобные теории, но находились и верившие в них или, по крайней мере, воспринимавшие их всерьёз.

— Так, ребята, давайте не толпиться, расходимся, — в гостиную вошёл Фосетт, чем-то недовольный; по крайней мере, когда народ стал расходиться, он всё ещё бурчал себе под нос. — Финт Вронского, финт Вронского... Вот нам про вронскиан на арифмантике объясняли — вот это финт, а то заладили со своими дрыганиями на метле...

Что он имел в виду, я тогда не понял (и иногда мне кажется, что лучше бы я этого не понимал сейчас), а потому просто пошёл прочь из гостиной вместе со всеми — у нас первым уроком как раз была ЗОТИ, и было довольно-таки интересно, что же нам собираются показать в этом году, а для лучшего погружения в материал следовало занять места поближе — не история магии же это была, в конце концов.

В тот раз кое-что из изменений было заметно сразу при входе в аудиторию: в одном из углов стояло что-то большое, покрытое огромным отрезом какой-то ткани синего цвета, и ученики, рассаживаясь по местам, тихо переговаривались между собой на тему того, чем же то, что под тканью, может оказаться. Впрочем, как оказалось чуть позже, до точного правильного ответа никто из присутствующих не додумался.

— Доброе утро, — войдя, поздоровался с аудиторией своим безэмоциональным голосом профессор Крауч. Вообще, если говорить о нём, то после поездки в карете со Сьюзен его образ внутри меня приобрёл какой-то трагический ареол, не в последнюю очередь из-за того, что он крайне редко проявлял свои эмоции.

— Не сомневаюсь, что летом вы в основном отдыхали, — продолжил он свою речь, пока я сидел в задумчивости, — но вполне возможно, что-то из первого года обучения вынесли. В любом случае, вам потребуется, чтобы втянуться в процесс, вспомнить если не всю теорию, то хотя бы основные заклинания, — Крауч обвёл аудиторию взглядом. — Чтобы вам помочь с этим, я решил сделать урок практическим, посвятив его при этом борьбе с кровожадными и опасными монстрами, — зная уже, что Крауч шутит не очень часто, зато очень своеобразно, ученики, включая меня, заметно напряглись; но я лично всё равно был уверен, что, если что-то случится, то профессор сможет оперативно устранить любую проблему. — Готовы?

И тут он сдёрнул ткань — и народу сразу полегчало, настолько, что раздались смешки, сначала неуверенные, а потом уже, не скрываясь, отдававшиеся во всём помещении. В клетке завозились, запищали какие-то мелкие крылатые существа, довольно уродливые на вид. Как заметил кто-то из зала, это оказались «всего-то пикси».

— Смотрю, кому-то очень весело, — как ни в чём не бывало, продолжил Крауч, — наверное, они очень хорошо себе представляют, как с ними бороться, с корнуэлльскими пикси. Давайте тогда проверим, — он приготовился открыть клетку. — На всякий случай рекомендую вам убрать свои вещи, — некоторые даже последовали совету, — и приготовиться к сражению. Разрешаю выводить противника из строя любым способом, до тех пор, пока оный не наносит ущерба вашим однокурсникам, — он сделал паузу. — Все готовы? Начали, — и клетка открылась.

То, что началось дальше, правильнее всего описать словом хаос: дико вереща, вся эта куча моментально оказалась снаружи клетки и набросилась прямо на не готовых, конечно же, ни к какому столкновению учеников. Очень подсобили себе и товарищам те, кто так и не внял совету убрать со столов свои вещи, оставив их тем самым на растерзание этим адским посланникам самого Сатаны, не иначе — думаю, никто и предположить не мог, какой фурор могут произвести всего-то пара десятков мелких существ. У меня на лице уже через несколько секунд оказались чернила Захарии Смита, а Сид пытался то ли отодрать от уха, то ли просто разорвать напополам вцепившееся в него существо — правда, быстро догадался ткнуть прямо в него «инсендио», расправившись тем самым с пикси, ставшим распространять вокруг себя горелый запах. Пара слишком глупых или наглых созданий попробовала даже напасть на самого профессора, но тот мигом уложил их чем-то невербальным и продолжил наблюдать за залом. Повсюду ученики и ученицы пробовали прятаться от диких и необузданных существ, отбиваться всеми конечностями, некоторые, включая меня, вспоминали все известные заклинания и пытались, как это подобает волшебнику, решить проблему с помощью них — с переменным успехом. Очень напрягало также то, что спустя некоторое время оглушённые и остановленные пикси почему-то приходили в себя и снова были готовы к бою.

— Сонорус! — раздалось тем временем голосом Крауча. — Смотрю, некоторые уже заметили необычно быстрое восстановление ваших противников, — а вот здесь, я готов поспорить, он стал издеваться над нерадивыми и самоуверенными учениками. — Я вот, как и вы, подумал, что какие-то пикси — слишком легко для профессионалов вроде вас, так что позаботился о том, чтобы они кончились не сразу. Продолжаем.

Количество мусора, бывшего чьими-то вещами совсем недавно, тем временем всё увеличивалось, а количество пикси уменьшалось как-то слишком, чересчур медленно. Я же обнаружил, что обычные чары, которые мы проходили на первом курсе, помогают очень плохо, а потому пытался вспомнить, о чём же ещё успел уже прочитать в учебниках. Был «петрификус тоталус», но пока произнесёшь его, а было...

— Редукто! — дракклы! Кажется, не получилось, и надо делать по-другому. И почему заклинания не с первого раза получаются?! И почему теперь снова один из этих уродцев так нагло приближается?! — Редукто!

Я до сих пор не понимаю, почему меня никто не попытался остановить — возможно, Крауч отвлёкся на что-то другое или не думал, что заклинание получится у меня всего-то со второй попытки... Раздался чпокающий звук — словно кто-то решил бутылку пива, не сливочного, взболтать, а потом открыть — только «открылась» не ёмкость с божественной жидкостью, а летящее прямо на меня существо. Сразу же после произнесения заклинания я заметил, что помещение вокруг, включая меня и соседей, окрасились в неаппетитные цвета — как будто кто-то взял и лопнул полиэтиленовый пакет, наполненный красной краской различных оттенков, смешанной с мусором и грязью. На импровизированные сопливо-мясные гирлянды смотреть, конечно же, не хотелось, но вид слишком завораживал — и был слишком противным, чтобы его выносить дольше нескольких секунд. В горле и носу что-то мешалось, словно стремилось, застряв, вырваться наружу — и надо признать, очень быстро вырвалось. Этим чем-то оказался завтрак, вывалившийся на пол жидкой красно-жёлто-белой массой, а сверху на него, освободив, наконец, ноздрю, выпал оторванный кусок пальца. Судя по доносившимся до меня звукам, битва приостановилась и облегчались теперь уже остальные в помещении.

— Экскуро! Эванеско! — голос Крауча, несмотря ни на что, всё ещё спокойный и бесстрастный, разносился повсюду едва ли не в полной тишине, будто он был один живым на кладбище, но вскоре тоже затих — для увеличения скорости он перешёл на невербальные чары. Надо признать, очищение кабинета заняло не сильно больше времени, чем его пачкание.

— Чего стоите? — подал после окончания работ голос профессор. — Продолжаем. Остальных-то ещё не нейтрализовали, — казалось, пикси только и ждали команды, чтобы снова наброситься на студентов, правда, уже не так нагло — а меня и вовсе пытались теперь избегать. — Мистер Поттер получает три балла в копилку факультета за находчивость и изобретательность, а следующий, кто попытается повторить его достижение, получит минус десять баллов и отработки на недельку-другую. На всякий случай: «экспульсо» и всё похожее караться будет ещё больше — даже если вам удастся сейчас каким-то чудом их воспроизвести.

Оставшаяся часть урока прошла без подобных инцидентов (жалко только, что домашнего задания нам задавали по полной программе — в том числе, касающегося этих самых пикси), и я был очень рад, что никаких административных последствий для меня эта история не имела. Правда, однокурсники начали на меня заглядываться, как-то подозрительно и возможно, немного брезгливо. А мне было весь день после этого не очень хорошо, что, впрочем, несложно объяснялось тем, что произошло во время урока. На обеде и ужине в тот день я особо не задерживался — кроме тыквенного сока внутрь ничего не лезло. И смотреть тоже хотелось гораздо больше не на еду, усеивавшую все столы, и даже не на сами столы и лица знакомых (и не очень) студентов, а вверх. На потолок, а точнее, на небо, отображавшееся на нём. Оно было светло-серым, с небольшими и редкими просветами, по которым можно было отследить движения самих покрывавших его облаков, направляющихся за горизонт неведомо куда. Хотелось сбежать туда от неприятных, врезавшихся в память сюрреалистических (или наоборот, слишком реалистичных) картин недавнего урока, от подозрительных взглядов однокурсников и шёпотков за спиной, даже от шуточек Сида — особенно от шуточек поддевавшего меня теперь при каждом удобном случае Сида. Ну да, далеко не каждому понравится, если ему дадут кличку «потрошитель».

Вообще, что касается Сида, то я, признаться, даже завидовал его умению отвлечься от неприятных мыслей, когда ему было надо — вот я так не умел, а тоже хотел бы уже к следующему уроку острить на эту тему.

Хорошо хоть, что на следующий день я уже мог не вспоминать о неприятном инциденте — тем более, что случились новые события, заполонившие собой сознание и мысли. Когда мы вернулись в гостиную после уроков, то к Сиду сразу подошла его кузина.

— Эй! — поприветствовала она кузена. — Мне тут мама ответила на письмо по поводу моего распределения...

— И ты ещё жива? — не остался в долгу Сид. — Или я вижу иллюзию?

— Не дождёшься, — после чего она кровожадно улыбнулась. — Зато у меня для тебя есть новость.

— Она мне уже не нравится... — товарищ мой приготовился скиснуть уже заранее.

— А уж как я-то рада! — её голос прямо-таки сочился патокой. — Мне тут написали, что, раз уж я попала на этот, — она выделила последнее слово с особенной, нежной брезгливостью, — факультет, то пусть теперь тренирую чары с тобой. Ах да, и твоя мама должна тебе написать об этом.

— Ну... может, сова не долетит? Или письмо потеряется в дороге? Или...

— Я бы на твоём месте даже не надеялась, — её издевательская улыбка выглядела даже в чём-то милой. — Но лучше учти, что если мои успехи в чарах окажутся недостаточно хороши, то недовольны тобой будут не только мои родители. Так что я бы постаралась, будь я тобой.

Сид, конечно же, стараться особо не хотел — тем более, что для этого по сути надо было дополнительно заниматься учёбой, что, опять-таки, было ему не слишком-то по вкусу. Но насколько я понял, он был лишён возможности выбирать, так что ему оставалось только посочувствовать. Впрочем, конечно же, Сид быстро нашёл какой-никакой выход из положения — не менее верным предположением было бы, что предполагалось в данном случае использовать меня.

— Гарри, слушай, Гарри, — начал он вкрадчиво, — ты же, конечно, поможешь мне с занятиями, да? Ну а то, ну... сам же понимаешь, что у тебя лучше получится, — Сид задумался ещё ненадолго. — К тому же, втроём повторять все эти заклинания будет явно проще, нежели вдвоём...

Мог ли я отказаться? С одной стороны, мог, но кидать ни за что ни про что товарища было как-то совсем не сподручно и неправильно — гораздо лучше выглядело разделить с ним его нелёгкую участь. Да и с другой стороны, проживая с Дурслями, я привык к постоянным подколам и отсутствию благодарности за проделанную работу, так что этому я бы мог подучить и самого Сида, если его кузина решила бы над нами издеваться.

— Ну... В принципе... — нельзя же было взять и согласиться сразу? — Я могу, наверное, — и кивнул. — Ты ток объясни, почему ей эта помощь требуется, и кто мешает ей заниматься самой.

— Хех. Как тебе сказать... — теперь настала очередь Сида злорадствовать. — У неё есть некоторые проблемы с чарами, а потому ей надо заниматься ими гораздо больше, чем обычному, среднему волшебнику.

— А что, так бывает? — я о подобном ещё не слышал.

— Ну да, ещё как бывает, — мой друг на меня как-то странно посмотрел.— Хочешь, открою тебе страшную тайну? У нас в волшебном мире даже сквибы бывают...

— Не, ну про сквибов-то я знаю.

— Ну вот, — продолжил Сид. — У каждого могут быть разные проблемы с контролем магии. Но я этим не сильно интересовался, так что если хочешь узнать этот вопрос подробнее, то тебе лучше спросить кого другого. Мне-то как-то всё равно. Главное, что теперь с ней заниматься придётся.

— Ну ладно... — я немного призадумался, чего же ещё надо выяснить. — А когда тогда и чем именно мы будем заниматься? А то ты ж ничего не объяснил мне ещё, а готовиться-то надо.

— Завтра после уроков, например, — сказал товарищ и хитро прищурился. — А вот чем, предстоит решать тебе, а не мне. А то я в этом как-то не силён.

В общем, это была подстава, натуральная такая подстава. А мне теперь надо было думать, как же выкручиваться и что вообще показывать, как заниматься... Я стал вспоминать, а что мне вообще известно о Рейе. Выходило, что совсем немного — за исключением того, что она дочь пожирателей смерти, кузина Сида, что они с Сидом друг друга подкалывают и недолюбливают, почти ничего и не оставалось. Когда она села рядом со мной и Сидом за стол, то так и промолчала весь остаток церемонии и праздничного ужина, сидя с застывшим выражением холодного превосходства на своём лице, лениво ковыряя во время трапезы тарелку со всем содержимым, а после вместе с остальными первокурсниками ушла в сопровождении старост в факультетскую гостиную. С тех пор я до того самого разговора её с Сидом с ней и не сталкивался. И как на основании этой информации мне надо было решить, что же ей подавать на занятии?

Когда Рейя в условленное время и в условленном месте, коим оказался какой-то пустующий кабинет на третьем этаже, узнала, как решил поступить Сид, то капельку вздрогнула и недобро прищурилась — могло даже показаться, что она была разъярена. Впрочем, тут же она прикрыла глаза, простояла так, замерев, несколько секунд, а потом подняла веки и с шумом выдохнула.

— Хорошо, — тоном, ничего хорошего не предвещавшим, сказала она своему кузену, — я с тобой ещё поговорю на эту тему после занятия. А ты, значит, Гарри Поттер? — я кивнул. — Тогда можешь называть меня по имени. Рейя. Наверное, так будет лучше.

— А... э-э... очень приятно, — выдавил я из себя. — Гарри.

— Спасибо, но я уже знаю, — она говорила это совершенно невинно, но я отчего-то чётко видел в её фразах издевательский подтекст. Она у профессора Селвина, что ли, училась? — Мы начнём?

— Х-хор-рошо, — я был настолько взволнован и смущён ответственностью, что аж запинался. — Но... давай ты вначале покажешь или расскажешь, что уже знаешь и умеешь? — наверное, это было самым логичным из всего, что приходило в голову, когда я пытался представить, как же с ней нужно заниматься. — И ты уже прочитала начало вашего учебника по чарам? Там, где всякого рода общая теория...

— Конечно! — она говорила с едва ли не с возмущением. — Ты что, думал, что я не удосужилась проштудировать этот учебник уже от и до? — действительно, и как это я не догадался? — И не только его, кстати. Ещё учебники Гольценфихтена и Модиевича, — если второй я, кажется, видел до этого в магазине, и он был знаком мне из списка дополнительной литературы, то про первый я ранее даже не слыхал. Внезапно оказалось, что подставили меня совсем по-крупному, и заниматься мне придётся с ученицей, которая сама знает в теории гораздо больше меня по предмету, хоть она и на курс младше. И надо признать, заниматься с таким подопечным меня пугало гораздо больше.

— Ладно. Наверное, проверять знание теории нет смысла, да? — я дождался утвердительного ответа (выданного, конечно же, снисходительным тоном). — Тогда расскажи и продемонстрируй то, что у тебя вообще получается, хорошо? — главное было не думать, что меня снова воспринимают как прислугу, и всё было вполне терпимо и даже не так уж дискомфортно.

— Ну... — я впервые увидел смущение на лице Рейи. — Тут есть одна маленькая проблема. С первого раза у меня получается разве что «люмос» или искры пускать, или... — и вот тут она и правда по-настоящему смутилась. Я до того момента знал её... ну... где-то пару дней, но уже мог догадаться, что случилось что-то не свойственное ей — по-моему, даже Сид заметно удивился.

— Ладно. Давай тогда попробуем, — что же у нас было первым практическим заклинанием? — левитирующие чары — «Вингардиум левиоса» — ты пробовала уже? — я стал ждать ответа.

— Да. Получается только с самыми лёгкими предметами вроде перьев или листов бумаги, — помрачнев, выдала Рейя. — Начнём с него, да?

— Давай. Заодно посмотрю, насколько правильно ты его выполняешь, — я, может, и не помнил идеальное движение палочки для него в точности, но грубые недочёты заметил бы обязательно.

А дальше я увидел, как безукоризненно произнесённое и выполненное заклинание может заставить подняться разве что пишущее перо — а какой-нибудь учебник только колебался в окрестности поверхности стола. Наверное, её стоило наказать за высокомерие и выдать шуточку про то, что она ближе к магглам и сквибам, чем какие-то грязнокровки, но почему-то этого не хотелось делать совершенно. Подозреваю, не в последнюю очередь потому, что на своего собственного кузена я быть похожим не хотел, а этот поступок был бы как раз вполне себе в его стиле. Если говорить о Рейе, то во время занятия, когда она начала снова и снова тренировать заклинание, высокомерие в её облике и повадках стало почти незаметным, и она стала казаться обычной девочкой, причём неуверенной в своих силах. Правда, через некоторое время она в какие-то моменты переставала контролировать, насколько сама хотела этого, и тогда можно было заметить, что она едва ли не в отчаянии. Сейчас я думаю, что это было из-за того, что она показывала свои слабые места, и достаточно откровенно, перед кем-то незнакомым — в конце концов, вряд ли она до этого приходила в отчаяние при каждом занятии магией. Тогда же я ни о чём таком, связанном с причинами, не думал, а просто понял, что надо её как-то успокоить. Но решил я это сделать по куда более прозаичной причине, нежели сочувствие ближнему: просто было бы очень неудобно, если б она психанула и разревелась.

— Рейя, — начал я как можно более спокойным и ласковым голосом (подозреваю, получилось странно — по крайней мере, она напряглась), — насколько я вижу, движение и произношение у тебя правильные. Наверное, тут нужно другое... — всё это время я в срочном порядке придумывал, что бы предложить, и какая-никакая идея, наконец-таки, пришла в голову. — Я думаю, нам стоит увеличивать нагрузку не так быстро. Давай начнём, ну... ну вот с чернильницы, хорошо?

На меня бросили затравленный взгляд, но послушать всё же соизволили. Хотя, честно говоря, результат в первом приближении не выглядел сильно лучше: чернильница дёргалась, иногда подымаясь на несколько дюймов — но тут же падала обратно. Тем не менее, я говорил снова и снова успокоиться, взять палочку и повторить нужное движение — у меня была надежда, что, может, после десятого-двадцатого раза, что-то изменится, но и в двадцать первый раз качественно результат не отличался. Дальше я сбился со счёту, но ещё раз -дцать было точно. А потом вернулся вышедший за пятнадцать минут до этого на ужин Сид, и ему очень повезло, что он не забыл принести перекус и нам.

Мой друг, как оказалось, не кушал в зале, а, понабрав с собой то, что можно было спокойно унести, ушёл ужинать к нам. Отдав нам наши порции, он забрался на неожиданно широкий подоконник и начал хомячить булочку. Я пристроился на самый большой, то бишь учительский, стол, а с другого его конца присела Рейя, и мы дружно предались чревоугодию. Стол был широким, деревянным и вообще массивным — мне казалось, будь он живым, даже не заметил бы тогда присутствия на нём двух учеников — подумаешь, мелочь какая! Кузина Сида вначале выглядела подавленной, но быстро вернула себе прежний вид, говорящий о том, какое же она делает одолжение, находясь в одном помещении с нами.

— Гарри, — вдруг с немного задумчивым и даже почти не высокомерным видом начала она, — а можно задать тебе не совсем корректный вопрос?

— Задавай, — я, честно говоря, вначале не понял, чего сейчас услышу.

— А что у тебя за шрам на лбу? — думаю, после этой фразы меня заметно перекосило (но меня можно понять, зная, сколько раз меня спрашивали про него до этого, учитывая, что ответ был мне неизвестен), потому что Рейя аж прыснула. — Я далеко не первая задаю его, да? И тебе уже все надоели этим вопросом?

— Ага. Не первая, и действительно поднадоело уже, — я уже успел взять себя в руки. — А главное, что я сам не знаю ответа, но шрам у меня был, сколько себя помню.

— А-а... спасибо, — она улыбнулась — конечно же, не без снисхождения. Думаю, именно эта черта бесила в ней Сида — мне же она не то чтобы нравилась, но после жизни у Дурслей я придавал таким вещам меньше значения, а потому мог при желании не обращать внимания. Или почти не обращать.

Так или иначе, но Рейя за время перекуса явно повеселела, и к тому моменту, когда мы закончили и были готовы ещё чуточку позаниматься напоследок (всего-то ещё несколько попыток), она даже казалась жизнерадостной. Она снова взяла в руки палочку, сконцентрировалась, последовал идеальный взмах с безупречным выговором — как и в прежние разы — и вдруг случилось чудо: чернильница медленно, дрожа и качаясь, поднялась сначала на пару дюймов, потом ещё на пару — и вскоре зависла уже под самым потолком, возле одного из факелов, бросающим теперь на неё ярко-оранжевые отблески. Снизу на левитируемый предмет завороженно смотрела Рейя, боясь даже вздохнуть лишний раз, и мы с Сидом — тоже с нескрываемым удивлением. Рейя, уже практически забыв, что находится в классе с непонятно кем, с фанатично блестящими глазами повторила заклинание — и снова успешно. Так же хорошо вышел и третий раз — получалось даже почти без проблем переносить чернильницу по воздуху в пределах комнаты, а кузина Сида буквально светилась, что-то бубня себе тихо под нос.

— Ребята, я, конечно, понимаю вашу радость, — донёсся внезапно возглас Сида, — но если мы не поторопимся, то можем не успеть в гостиную до отбоя, — и мы, забрав с собой свои вещи, припустили.

Мы успели, наверное, минута в минуту — когда наши ноги коснулись пола в гостиной, часы как раз начали бить отбой. В общем, занятие было окончено и можно было со спокойной совестью расходиться. Главное, что результат был, и был далеко не нулевым.

— Гарри, спасибо, — Рейя дёрнулась, но как будто она вначале хотела обнять меня, и процесс уже был запущен, но в последний момент его решили прервать, вспомнив о своей роли. — Тогда продолжим завтра?

— Давай в другой день, хорошо? — я хотел на следующий день засесть за домашку и повторение. — Мне ещё домашнюю работу надо делать. И повторять зелья, а то профессор Селвин обязательно спросит с нас.

— Тогда в субботу?

— Только после отбора, ладно? — в принципе, я ведь тогда должен быть свободен, да?

— Хорошо. Сразу после отбора и начнём, — подтвердила она. — Тогда спокойной ночи, Гарри, — она развернулась и пошла к себе в спальню.

— Ага. И тебе приятных снов...

— Да я смотрю, вы поладили, — Сид, сказавший это мне, как только она исчезла из виду, выглядел слегка удивлённым. — И как тебе удаётся?

— Иногда мне кажется, — в тон ему ответил я, — что после жизни с моими родственничками я с кем угодно могу поладить, знаешь...

— Ха! Понимаю тебя, — Сид широко улыбнулся и пошёл подбивать присутствующих в гостиной на игру в плюй-камни, а я просто сел на пуфик и закрыл глаза, отдыхая от напряжённого дня.

Говоря о начале нового учебного года, сразу стоит упомянуть, что больше инцидентов, подобных тому, что имел место быть на первом уроке ЗОТИ, не наблюдалось. Учителя привычно сетовали на дырявую, когда не надо, память учеников (ну, за исключением профессора Селвина — после его замечаний на эту тему любой мог почувствовать себя ничтожеством), иногда вкратце повторяли те или иные куски прошлогоднего материала, начинали объяснять новый — ничего, по сути, необычного. Несколько отличилась от коллег наш декан, которая сразу повела учеников работать не с чем-нибудь, а с мандрагорами. Конечно же, некоторые особенно внимательные слушатели предпочли не заметить тот момент, что при работе с этим растением необходимо надеть наушники, но профессор Спраут, видимо, решила, что не стоит наказывать недостаточно внимательных детей, и проверила, что бы у всех наушники сидели, как требовалось.

В общем-то, в пересаживании саженцев этих растений тоже не было ничего особенного, но весь урок после инструкции пришлось провести в полной тишине, что немного утомляло. А ещё сами мандрагоры за что-то невзлюбили волшебников (может, за то, что те используют их в качестве ингредиентов?) и очень не хотели пересаживаться, пытаясь сопротивляться этому процессу по мере возможности. Попытки оказались бесплодными, но зато нам было обеспечено некоторое количество неприятных минут., так что после выхода из злополучной теплицы номер три я, как и все остальные, был просто счастлив окончанию этого мучения — по-моему, единственным, кто не разделял подобных убеждений, был Невилл Лонгботтом с Гриффиндора — именно с данным факультетом и проходило наше совместное занятие.

Главным же мероприятием для неравнодушной к квиддичу публики стал отбор в факультетскую команду, который всё-таки прошёл согласно объявлению. День тогда выдался облачный, но в чём нам всем, и претендентам, и простым зрителям, очень повезло — дождя не было, не было с самого начала и до самого конца. На настоящих матчах плохая погода не является чем-то проблемным, но если бы защиту от дождя на весь стадион попробовали бы наколдовать старшекурсники, то, весьма вероятно, могли облажаться. В общем, испытывать такое на себе не хотелось.

Всех претендентов — с мётлами или без (да, без собственной метлы явился, оказывается, не один я) — поставили в ряд на стадионе, в то время как зрители, пришедшие поболеть за того или иного кандидата или просто полюбоваться, заняли приглянувшиеся места на трибунах. Перед строем разномастных учеников встал капитан команды, коротко стриженый черноволосый парень довольно крепкого телосложения с чуточку приплюснутым носом. Рядом с ним стояли оставшиеся три члена команды и лежало несколько мётел. Кашлянув в кулак, он призвал собравшихся к молчанию и начал вступительную речь.

— Добрый день, что ли, — немного смущённо высказал он. — Будем считать, что все, кто хотел, пришли. А кто не пришёл, — он ненадолго задумался, — тот не слишком-то и хотел, наверное, — народ начал улыбаться. — Меня зовут Уильям Лэшли, и я являюсь капитаном нашей команды, а также её вратарём, — он окинул взглядом всех собравшихся. — Ну... если кто вдруг не знает или подзабыл, мало ли... Наверное, стоит представить и остальных членов команды: загонщица Эрин Моусон, — и тут его выступление было прервано аплодисментами, поскольку после прошлого сезона Эрин стала очень популярна благодаря своей игре. — ...Загонщица Эрин Моусон, — а вот капитан немного занервничал, — и охотники Малколм Прис и Тамсин Эпплби.

Эрин Моусон была пятикурсницей, с прошлого года (впрочем, как и охотники) находившаяся в команде. Носившая раньше длинные светлые волосы, теперь она решила обновить имидж и постриглась, оставив их... меньше десяти дюймов точно, что, по мнению многих пришедших на отбор (особенно, курса с четвёртого и старше), выглядело довольно мило, хотя находились и противники новой причёски. Сейчас она, впрочем, уже привыкла к повышенному вниманию и даже не особо смутилась под взглядом толпы, в которой немало было её почитателей. Остальные двое представленных только что игроков чувствовали себя несколько неуютно под рассматривающими их взглядами. Долговязая и темноволосая Тамсин аж зарделась, в то время как Малколм просто отвёл глаза в землю.

— Поскольку вас тут много, — а нас действительно пришло пробоваться девять человек, — то поступим следующим образом. Каждый сейчас называет мне своё имя и фамилию, и место, на которое хочет пройти. Один человек — одно место. Начнём. Кто из вас самый смелый?

— Седрик Диггори, пятый курс, — вперёд вышел рослый довольно парень, — хочу пробоваться на ловца.

— Хорошо, — Лэшли записал сказанное. — Следующий.

Так, по одному, мы и рассказывали, кто из нас какую позицию хочет занять. Естественно, дошла очередь и до меня, хотя, видит Мерлин, я этого не очень-то желал.

— Гарри Поттер, второй курс, — а дальше начиналось то место в моём ответе, которого я стеснялся, — и я не знаю, на кого именно хотел бы пробовать... — раздались смешки; но я правда не знал, что необходимо сразу определиться, а думал, что нас будут брать, исходя из каких-то таких условий, чтобы каждый мог попасть на любое место, так что после стыдного признания затих, боясь, что меня развернут.

— Тогда, — капитан команды как-то странно вгляделся в меня и не сразу ответил, — я считаю, что тебе лучше пробоваться на охотника. А раз возражений у тебя нет, то так тому и быть.

В общем, его выбор был понятен: большинство пришедших хотели стать ловцами или хотя бы загонщиками, что было предсказуемо: ловец был самым важным, если так можно выразиться, членом команды, в то время как о месте загонщика мечтали те, кто любил лупить по бладжерам... или по спинам товарищей. По правде говоря, у меня в конкурентах был только один ученик, четверокурсник, которого звали... вроде бы, Альберт. Или как-то похоже — какая разница. В любом случае, тогда я не обратил на его имя особого внимания.

— Теперь сделаем так, — объяснял нам, когда все назвались, Лэшли. — У кого нет своей метлы? — оказалось, что, кроме меня, таковой оставалась ещё одна девушка с третьего курса, Максин О'Флаэрти. — Поскольку я догадывался, что такие случаи будут, то отобрал наиболее близкие к нормальным, — стали раздаваться смешки, — да-да, я знаю, что это забавно звучит, но на отобранных мной хоть летать можно! — На этом месте уже многие засмеялись, не сдерживая рвущиеся наружу позывы, в голос. — В общем, выбирайте, — он указал на пять мётел, которые он наскрёб по сусекам... то есть на школьном складе.

Я не очень хорошо представлял себе, каким именно образом их лучше выбирать, так что взял ту, что приглянулась чисто внешне, можно сказать, практически наугад, а вот Максин возилась немногим дольше. Но через минуту и она была готова к дальнейшим подвигам.

— Итак, — стал вещать Лэшли, — вроде бы, все ометлились, можно продолжать, — он сделал небольшую паузу. Сейчас у нас четыре претендента на роль ловца, три — на роль загонщика, и два — на роль охотника. — Я же говорил, что на это место в команде был наименьший конкурс? — И вот что мы сделаем: испытание будет проходить для всех одновременно, — раздались удивлённые вздохи, возгласы типа «какого драккла?!» и прочие выражения нахлынувших эмоций. — Спокойно. Так вот, я буду стоять на кольцах, команда из Альберта, — я не очень хорошо помню, но надо же ему дать какое-то имя, — и Тамсин будет охранять меня, а Поттер с Присом — нападать. Потом поменяетесь...

Далее он распределил по командам троих претендентов на роль загонщиков вместе с Эрин, причём последняя, что обидно, досталась не нам, а ловцы должны были просто ловить снитч независимо от остальных, а потом отпускать его обратно. Кто поймает больше снитчей, тот и должен стать новым ловцом. Выпускать мячи подрядили кого-то из зрителей (точнее, спросили, кто желает, а этот кто-то уже сам вызвался). И вот, все претенденты и настоящие члены команды взмыли в воздух, заняли свои места, зрители приготовились наблюдать, Уильям взял в рот свой капитанский свисток, дунул... и началось испытание.

Стыдно в этом признаваться, но ощущения во время испытания я не то чтобы хорошо помню. Я был очень взволнован, а потому вряд ли так уж сильно наслаждался встречным ветром, треплющим волосы, или фигурками людей в мантиях внизу... Более того, мне было совсем не до этого хотя бы потому, что я первый раз играл с кем-то в команде, и надо было при этом не облажаться. Странно, когда я только готовился и шёл пробоваться, у меня не было цели обязательно попасть в команду, но когда мы уже взмыли в воздух, сразу подумалось, что было бы всё-таки очень обидно прийти, выступить — и не пройти. Нет, если проводить параллели с тем же Реддлом — он не играл в квиддич, но ведь отец-то играл! Да и мне говорили, что у меня имеются все задатки, и бездарно их потерять... не самая лучшая перспектива.

Что сказать? Страхи мои не оправдались, и с Малколмом мы нашли общий язык (или общую игру) неожиданно быстро, и я не знаю, сказались ли здесь мои таланты или его опыт игры (а может, оба фактора) — но я мог предугадать, куда и как он направится, а у него получалось то же в отношении меня. Также оказалось, что летать на метле, пытаясь отобрать квоффл у соперников либо удержать его и одновременно уворачиваться от бладжеров не так сложно, как я себе представлял до этого. То есть на школьной метле это определённо составляло немалые трудности (и по мне иногда попадали этим диким мячом — было больно, как и всегда, когда получаешь со всей силы чем-то тяжёлым, но в игру после этого возвращаться удавалось), а уж улепётывать от противника, использующего ту же новую модель «Кометы» или «Чистомёта» было и вовсе заданием за гранью возможного, но в целом... я опасался, что может быть хуже.

Нельзя сказать, что мы в паре с Присом показали выдающийся результат и разделали соперников под орех, нет. На самом деле мы даже проиграли в общем зачёте, забив на один или два мяча меньше соперника, а каким-то огромным счётом не блистали обе пары — по правде говоря, я плохо понимал, как у нас вообще получается забивать такому вратарю. Возможно, в этом было даже больше заслуг загонщиков, нежели нас, потому что меня не покидало ощущение, что Лэшли каким-то внутренним оком предвидит наши действия и может предсказать, что любой из нападающих может сделать в тот или иной момент.

Когда мы закончили и приземлились, уже темнело и деревянные трибуны, окружающие стадион, стали казаться зловещим остовом неведомого сооружения или корабля, а потом и вовсе разверзнутой пастью самого большого из ископаемых чудовищ, какое только существовало на этой планете. Тёмные, поднимающиеся ввысь, они готовы были через какое-то мгновение захлопнуться над головами спешащих убраться в замок нас или ненадолго задержавшихся на месте действительных членов факультетской команды, проводящих подсчёты и делящихся своими впечатлениями друг с другом и с капитаном. Результаты обещали объявить тем же вечером в гостиной факультета, когда будет принято окончательное решение. Я уходил, оставив школьную метлу прямо на месте, вместе с Сьюзен, Сидом и его кузиной. Первые два пришли посмотреть на моё выступление и поддержать меня (впрочем, Сид явился скорее именно полюбоваться на зрелище), а последняя — потому что я обещал с ней позаниматься после отбора, о чём не преминула ехидно напомнить, пока мы шли обратно.

— А-э-а-о... Ну... — мне стало до крайности неловко: мало того, что я показал себя на отборе не самым лучшим, как я думал, образом, так ещё и позаниматься мы теперь явно не успевали (не то чтобы я прямо жаждал учить Рейю колдовать, но всё равно это было неправильно — обещал же). — Извини, наверное... Кажется, мы уже не успеем нормально позаниматься... Но правда, я не думал, что отбор будет происходить так долго.

— Вообще-то, я тоже, — насупилась кузина Сида. — Хорошо хоть, ты прошёл, а то зря бы пришла...

— В каком смысле прошёл? — её замечание совсем выбило меня из колеи. — Ты заранее знаешь результаты или что-то такое, о чём не догадываюсь я? Да и к тому же, — было немного горько это признавать, но это было действительно так, — наша с Присом пара выступила объективно хуже — мы же меньше квоффлов забили.

— Скажи, Гарри, — она посмотрела на меня с каким-то особенным презрением, — вот ты сколько раз играл в квиддич, а до сих пор делаешь вид, что ничего не понимаешь. Или ты правда такой тугодум, каким пытаешься казаться? — а вот это было уже обидно.

— Я, между прочим, ни разу не играл в квиддич! — кажется, с возмущением в интонациях я переборщил.

— Да ладно, — она не обратила вначале на мои слова внимания, но потом внезапно развернулась и как-то странно посмотрела мне в лицо. — Нет, подожди, ты что, правда, ни разу не играл до этого в квиддич?!

— Конечно, — я искренне не понимал её удивления. — Не у магглов же мне в него играть.

— Действительно, — она успокоилась и вернула себе прежний надменный вид. — Я, конечно, не большой специалист в этом вопросе, но мне показалось, ты быстро втянулся в игру, гораздо быстрее твоего соперника, то есть конкурента. А если всё так... — она чуть задумалась. — Если капитан не примет тебя в команду, то это будет самой большой ошибкой, которую он совершит, находясь на своей должности.

— Подожди, — настала моя очередь приходить в шок, — ты... ты мне льстишь?! — она надулась, отвернулась и не обращала больше на меня никакого внимания. Сьюзен, которая шла рядом вместе с Сидом, даже прыснула в кулачок, но взяла себя в руки до того, как Рейя это заметила (ну или после того — но до того, как она обратила внимание на эту выходку).

— Гарри, — Сьюзен сказала это ласково, но почему-то снисходительно, отчего мне пришлось приложить некоторые усилия, дабы не вспылить на ни в чём неповинную подругу, — я вот тоже не слишком хорошо разбираюсь, но мне показалось, ты держался очень достойно. Особенно для того, кто первый раз играет. Ты просто слишком сильно переживаешь, и мне кажется, зря.

— Наверное, — буркнул я, и дальше беседа у меня не клеилась.

В молчании, как и Рейя, я дошёл до гостиной. Сид со Сьюзен, наоборот, о чём-то переговаривались вполголоса, кажется, о выступлении претендентов в загонщики. Сьюзен не очень хорошо понимала, как же оценивать их игру и пыталась уточнить этот вопрос у товарища, благо, на эту тему говорить он был готов если не всегда, то очень часто. Сид считал, что возьмут, скорее всего, Максин, ту девушку, что выбирала себе метлу из притащенных Лэшли школьных, как и я. Объяснял он это не слабостью, своей и капитанской, к тем, кто летает на школьных мётлах, а тем, что Эрин играла на отборе далеко не в полную силу и старалась особо не выкладываться, давая всем претендентам раскрыть себя, и именно её напарнице это удалось лучше всех.

— Сид, признайся, тебе просто нравятся девушки на мётлах, — поддела его Сьюзен, когда мы уже подходили.

— Хм-м... — он задумался. — Нет, знаешь, мне больше нравятся загонщики, которые играют зрелищно, всего-то.

— Тогда уж и остальные члены команды, что играют как загонщики? — она издала смешок, и в примерно этот момент мы и вошли в гостиную.

— Знаешь... а так даже интереснее, — в этот раз смеялись оба.

— Гарри, — снова обратилась ко мне Сьюзен, — и всё-таки, ты зря так переживаешь.

— Да я тут сейчас подумал, — а я действительно думал о чём-то таком, — что, наверное, оно даже и к лучшему, что я не пройду. Так бы обязательно встал бы вопрос о метле, которую надо подыскивать себе неизвестно где, неизвестно как, потом доказывать, что я этого места в команде достоин... А так что? Один раз опозорился, конечно, но зато больше не придётся мучиться, правда.

— Во-первых, — подала голос Рейя, — ты пройдёшь, точно. А во-вторых, когда ты так ноешь, то так жалок, как мокрый, брошенный всеми умирающий котёнок, — правда, во взгляде, направленном на меня, жалости почему-то не чувствовалось, — что хочется взять и утопить тебя из сострадания, — она развернулась и ушла в спальню, но на пороге обернулась. — Хотя, нет, знаешь... скорее, как дождевой червяк.

— М-да... — раздалось рядом от её кузена. — Возможно, я несколько погорячился, сказав, что вы поладили.

— А с ней вообще как-нибудь можно поладить? — выразила своё удивление Сьюзен. — Мне кажется, если человек считает всех остальных ниже себя, то ничего хорошего и такой затеи не выйдет.

— Не знаю, — отозвался Сид. — Хотя, в одном она права: ныть тебе, Гарри, не стоит.

Я ничего не сказал. Не потому, что потерял дар речи от ярости иди от отчаяния, и даже не потому, что обдумывал месть. Просто фраза Рейи выбила меня из колеи, и я трепыхался, будто рыба, выброшенная на берег и теперь, постигая сквозь не приспособленные для этого жабры воздух, стремившаяся толчками и прыжками вернуться обратно в привычную среду. Наверное, я бы так долго пребывал в какой-то растерянности и оторванности от мира, если бы вскоре не появились в помещении главные герои дня, которые собрались объявить результаты сегодняшнего мероприятия. Они вошли резко, сразу все вместе, плотной группой, встали по центру — и вокруг них в одно мгновение образовалась толкучка из претендентов на места и просто праздных любопытствующих. Я тогда не особо стремился подойти поближе и узнать свой результат, ибо уже почти смирился с тем, что меня вряд ли выберут в команду.

— Спокойно, — кажется, это было любимым словом капитана. — Сначала все расходятся по местам, занимают пуфики, — он обвёл их рукой, — и только потом мы объявляем результаты, — нехотя, медленно, бурча что-то непонятное — но толпа повиновалась и постепенно освободила место, рассевшись по самым разным углам гостиной и приготовившись внимать словам великого и ужасного.

— Отлично, можно начинать, — произнёс Лэшли и кивнул на Приса. — Я решил отдать честь объявлять наших новых теперь уже членов команды моим, если так можно выразиться, соратникам. Начнёт Малколм Прис.

— Ну, э-э-э... спасибо, — он явно чувствовал себя немного не в своей тарелке или просто не готовым к такой ответственной роли. — На место ловца принимается Седрик Диггори, — гостиная утонула в аплодисментах — Седрик оказался крайне популярной личностью. — Надеемся, в настоящих играх ты проявишь себя не хуже, чем сегодня, Седрик, — произнёс он уже лицом к прошедшему отбор ловцу.

— Спасибо, — откликнулся этот счастливчик. — Приложу все усилия, чтоб не разочаровать вас.

— На место охотника, — начала Тамсин, когда народ немного отошёл от первого и считающегося самым важным объявления, а некоторые даже освободили от своего присутствия помещение, — принимается Гарри Поттер, — сердце моё подпрыгнуло. — Поздравляю, и желаю и впредь проявлять свои таланты.

— С-спасибо, — наверное, я тогда должен был покраснеть как варёный омар на блюде. — П-постараюсь, — я даже заикаться начал, что, в принципе, было мне несвойственно, — оправдать доверие...

Сид тем временем хлопнул меня по плечу, сказав что-то про то, что мне не стоило волноваться и переживать, а может, ещё чего-нибудь, а Сьюзен едва не обняла, но сдержала свои эмоции, вероятно, бьющие через край, как и у меня. Я же от переизбытка чувств так и стоял недвижимый, словно окаменел. Аплодисменты на этот раз были куда как пожиже, и скорее больше для приличия, чем из всамделишней радости за товарища (хотя немало было и таких, кто действительно был рад за меня: те же Сид и Сьюзен, к примеру). А раздача мест в команде счастливчикам всё ещё продолжалась.

— Место загонщика в команде получает, — это объявление слушать с большим интересом стоило хотя бы из-за того, что давала его Эрин, чьим партнёром этот второй загонщик и должен был стать, — Максин О'Флаэрти. Сработаемся. А за то, как ты себя покажешь, — добавила она, — я не переживаю.

Узнав, кого же выбрали, я постарался получше рассмотреть эту девушку, но не успел. Меня прервал подошедший незаметно от основной массы учеников в гостиной Лэшли.

— Гарри, — обратился он ко мне, — давай выйдем — есть разговор, — под вопросительными взглядами друзей мы покинули помещение, оставшись наедине в коридоре.

— Во-первых, поздравляю тебя ещё раз, — начал он издалека, — на этот раз лично. Но я хотел немного не об этом... — он взял паузу, а я предпочёл молчать, стесняясь перебить своего теперь уже капитана. — Видишь ли, Гарри, — продолжил он, собравшись с мыслями, — у нас в команде сейчас два человека без метлы. Одалживать для игр чужие мётлы годится только в крайнем случае. — Когда он перевёл разговор на эту тему, из голоса исчезла неуверенность, да и сам он, будучи до этого слегка нервничающим, стал выглядеть гораздо более спокойно. — Хотя бы потому, что для хорошего результата нужна одна постоянная метла и для тренировок, и для матчей. Да и мало ли что может случиться... — он запнулся, а потом перешёл уже к сути. — Мы, конечно придумываем, как бы члены команды обзавелись мётлами, поскольку, сам понимаешь, далеко не каждый может позволить себе хорошую метлу. Но дело в том, что вас двое, а купить мы её можем, скинувшись по средствам, максимум на одного человека...

— И им окажусь не я, — констатировал я факт. — Спасибо, я уже понял. Это ничего.

— Нет, — не был со мной согласен капитан, — это вполне себе «чего». Но на позиции загонщика действительно более важно иметь хорошую метлу, чем на позиции охотника, — пояснил он своё решение. — Поэтому, если ты не можешь достать себе метлу, попроси кого-либо из друзей. Если они будут мяться... в общем, если возникнут проблемы, обязательно скажи мне, и мы придумаем, как нам решить вопрос. В крайнем случае можно подключить профессора Спраут — она обязательно поможет.

— Спасибо, — честно говоря, я был тронут. — Но если метла — это так важно, то почему вы приняли именно меня, а не того, у кого она есть, и неплохая? — задал я вертящийся в голове вопрос.

— Что за идиотский вопрос? — Лэшли был возмущён. — Потому что ты себя отлично показал — вот почему. Теперь я вижу, что Тонкс была права насчёт тебя, что у тебя выдающийся талант игрока в квиддич. Немного тренировок — и ты покажешь себя в полной красе. А метла — дело наживное, — он заговорщицки мне подмигнул, и мы вернулись обратно к остальной массе факультета.

Естественно, после этого ко мне сразу же прицепился с расспросами Сид, но и Сьюзен, которой прирождённая вежливость и ненавязчивость не позволяла прямо спросить о теме нашего разговора, тоже приноровилась послушать так, чтобы не пропустить ни крупицы, ни словца. Так же естественно и то, что я рассказал им, о чём же мы с капитаном вели беседу, и они же стали первыми, у кого я спросил про возможность одолжить метлу. Действительно, у кого же ещё я должен был это в первую очередь спрашивать? Не у Скотта с Райвенкло же — тем более, что он наверняка попал прямиком в команду конкурентов. Хотя идея просить о помощи какого-нибудь Захарию Смита казалась мне ещё менее радужной — просто потому, что я следом за Сидом не очень его полюбил из-за вечного желания показать себя самым умным, а других — дураками, а ещё из-за самоуверенности, а ещё... в общем, поводов хватало — надо было только немножко их поискать.

— Извини, — первой ответила мне Сьюзен, — но у нас в семье просто нет гоночных мётел. Тётя же, конечно, может тебе немного помочь при необходимости, — сказала она со смущением, — но не настолько.

— Дай подумать, — это сказал уже Сид. — У нас дома была «Комета-200», но она безнадёжно устарела. Нет, если у тебя будет безвыходная ситуация, то сойдёт, а так... Ещё есть «Дубрава-86», но коллекционную метлу мне никто не даст, — добавил, чуть погодя, он. — Так что, кажется, с друзьями тебе не повезло, — Сид ухмыльнулся, — даже мётлами ни у кого в семьях не увлекаются.

— Ну... — Сьюзен о чём-то задумалась, — ты можешь попробовать попросить Рейю — у неё наверняка чего-то более подходящее дома найдётся, — и на этом моменте Сид заржал-таки в голос.

Так что первый вечер поиска метлы я закончил несолоно хлебавши. Было, конечно, и очень радостное известие, что я прошёл испытание, но и оно несло с собой новую проблему — как можно быстрее отыскать себе то, на чём я буду летать в команде. Так что я поднялся по лесенке и прошёл по узкому слабо освещённому коридорчику в мужскую спальню второкурсников, лёг на тяжёлую вековую кровать, заправленную мягкими перинами, и уснул. Последними мыслями были те, что отчего-то Хогвартс может себе позволить комфортное проживание для нас, но вот хорошие мётлы — увы. И это печалило.

Весь следующий день я изначально хотел посвятить домашнему заданию, но моя бедная измученная совесть напомнила мне, что я обещал ещё вчера позаниматься с Рейей, но не сделал оного. Возможно, стоило бы наказать её за «дождевого червяка» и перестать заниматься после такого, но решиться на это было гораздо сложнее, чем очередной раз сделать доброе дело. Да и не так уж я на неё и злился, по правде сказать. Так что несколько вечерних часов я честно посвятил практике махания палочкой и выговаривания слов с кузиной Сида. С «вингардиум левиоса» дело сдвинулось с мёртвой точки, и Рейя постепенно улучшала свои показатели, а с другими заклинаниями успех приходил после совершенно различного количества попыток. Однако то же «инсендио» получилось у неё довольно быстро после того, как в начале занятия к ней прилетела сова с письмом (я тактично не стал спрашивать, что в нём было написано) и в глазах её зажёгся огонёк довольства и радости. Именно в тот момент мне впервые пришло в голову, что на начальном этапе освоения заклинания достаточно большую (а в случае с Рейей — так и вовсе ключевую) роль играет настроение и эмоции, чувства волшебника, а также его уверенность в своих силах. Потом я немало наблюдений посвятил развитию этой гипотезы, но тогда это просто показалось мне любопытной мыслью.

— Гарри, — сказала на мне, когда мы вернулись, — у меня есть для тебя небольшой презент. Я сейчас схожу за ним и вернусь, — и ушла к себе в комнату, а вскоре действительно вернулась, неся с собой... метлу?

— Я ещё вчера написала маме и попросила её помочь с этим вопросом, — пояснила она свой сюрприз. — Конечно, мной очень недовольны, — в её взгляде промелькнуло что-то кислое, — но когда речь идёт о чести факультета, мама готова пойти навстречу...

— С-спасибо... — я был в тот момент настолько признателен ей, что не мог облечь чувства в слова. Я за этот день так и не решился подойти к сверстникам или просто ученикам одного со мной факультета с просьбой об одалживании метлы. Было в этом нечто сродни попрошайничеству, унизительное и постыдное, и мне было крайне тяжело заставить себя совершать такие поступки.

— Ты на самом деле можешь радоваться не так выразительно, — готов поспорить, Рейя смутилась при взгляде на шокированного таким подарком небес меня. — Это «Вихрь», но эксклюзивный выпуск, можно сказать, — рассказывала про метлу она. — У них были отличные характеристики, но при наборе высоты скорость падала. Так вот, эта модель была немного доработана: она немного лучше стандартной модели ведёт себя на высоте, да и сами чары обновлялись, чтобы метла не потеряла в скорости и управлении... Ну что ты на меня так смотришь, — внезапно занервничала она, — написали мне так — я тебе это и говорю. Но важно не это... — она замолкла.

— А что тогда? — я догадался, что от меня ожидается, что я сам задам вопрос.

— Это метла Регулуса, кузена моей мамы, — ответ был произнесён немного мечтательно. — Вот, видишь, здесь гравировка? — и действительно, на древке было золотом выведено «RAB». — Он умер много лет назад, поэтому метла дорога нам как память. Другими словами, если с ней что-то случится по твоей вине, мама тебя убьёт. Вообще-то, — продолжила она после небольшой паузы, — если б это было можно, тебе бы дали другую метлу, но у нас в семье нет больших любителей квиддича или полётов — по крайней мере, из волшебников хотя бы школьного возраста — а старые «Кометы» или «Чистомёты» просто хуже.

— Всё равно, — в горле даже пересохло от волнения, — я тебе очень благодарен...

— Не стоит, — прервала она меня. — Лучше покажи на ней хорошую игру — мама написала, что сам Регулус такое её использование точно одобрил бы, — Рейя замолкла, но потом добавила. — А ещё, когда у тебя появится возможность — через год там или два, или когда ещё — добудь себе свою метлу. Как-нибудь.

Реакция общественности на мою новую метлу была — и была достаточно бурной. По крайней мере, мне её хватило для того, чтобы притомиться — не очень удобно, когда окружающие постоянно стремятся тебя поздравить (особенно с этим усердствовали члены нашей команды, которым было неловко из-за того, что человек без мётел было изначально двое, а наскрести средства возможно было только на одну метлу). Пожалуй, единственной, кто настороженно отнёсся к такому роскошному подарку, была Сьюзен.

— Знаешь, — поясняла мне она, — всё бы замечательно, но я не понимаю, чем вызвана такая щедрость...

— Думаешь, факта наших занятий с Рейей недостаточно? — насторожился я.

— Для Рейи, может, достаточно, — Сьюзен посмотрела на меня едва ли не обвиняюще. — Только не забывай, что родители её в своё время поддерживали Сам-Знаешь-Кого...

— И как это связано? — удивился я. — Тем более что считается, что их заставили...

— Моя тётя так не считает, — резко высказалась Сьюзен. — То есть Сам-Знаешь-Кто безусловно был выдающимся, пусть даже гениальным магом, но тётя думает, что его возможности переоценены. Если б он действительно мог заставить с помощью магии десятки, — она сделала упор на это слово, — волшебников, входивших в ближний его круг, следовать за собой, то вряд ли ему что-то помешало выбрать для этой цели, условно говоря, весь Визенгамот и спокойно стать министром, — она сделала паузу. — По крайней мере, тётя так считает. Правда, мне она говорит далеко не всё. Понятное дело, так думают единицы, но повод насторожиться есть.

— Так как это связано с метлой? — действительно, связи я пока не увидел.

— Вряд ли её родители будут давать какому-то знакомому дочери такую действительно ценную вещь просто ради какой-то чести факультета, — последние слова она произнесла с издёвкой. — Тем более, что это не Слизерин, а какой-то там Хаффлпафф. Хотя, может, это я неправильно о них думаю.

Нет, с позиции Сьюзен такой шаг казался очень даже подозрительным, но чуток поразмыслив, я решил, что знаю слишком мало, чтобы делать те или иные голословные выводы. Более того, другую метлу со сколько-то похожими характеристиками мне было всё равно не достать, так что лучшей идеей показалось перестать заморачиваться из-за чужих подозрений и понадеяться на лучшее в людях.

На первой же тренировке состоялось долгожданное знакомство с моим «Вихрем», в то время как Максин О'Флаэрти была подарена «Комета-260». Было решено сравнить наши две метлы, просто ради интереса. Заодно, как выразился капитан, можно было оценить и то, насколько мой экземпляр действительно улучшили. Нам заранее составили список упражнений, которые надо было выполнить, и приготовились оценивать. Мы же взяли наши мётлы, вышли на старт, оседлали их... и Лэшли дал команду.

Когда я взлетел первый раз на «Вихре», то мгновенно понял, что до этого я скорее ползал — настолько быстрее он разгонялся, настолько замечательные ощущения дарил. Свист ветра, развевающего мои лохматые волосы, падающие на стёкла очков лучи солнца, очень быстро движущаяся назад и вниз трава подо мной, на которую лучше было не смотреть, и самое главное, настоящее чувство единения с метлой, с самых первых секунд — всё это было неповторимо. Как будто я с воздухом начал глотать счастье вместо его заменителя, как это было во время предыдущих полётов. То, что раньше зачастую казалось практически невозможным, сейчас стало получаться едва ли не с лёгкостью. Я был в полном восторге.

— Ну что, — сообщил мне Лэшли, когда мы приземлились, — весьма и весьма хороший у тебя экземпляр. Но с набором высоты он всё-таки начинает подтормаживать.

— Спасибо, — улыбнулся я, всё ещё пребывая на седьмом небе от счастья, — но как по мне, он замечательный.

А потом началась сама тренировка. И меня первый раз гоняли до седьмого пота, равно как и всех остальных, заставляя то выполнять те или иные трюки, оттачивая при этом точность и скорость их выполнения, то отрабатывать встречу с противником или двумя в воздухе, то уворачиваться от бладжеров, которые запускали наши доблестные загонщицы, тоже тренируясь. А иногда надо было делать первое или второе одновременно с третьим — и вот это уже была дикая, чудовищная пытка, и только наличие чудесного средства для полёта спасало меня, но к сожалению, не всегда. Когда мы в итоге закончили, казалось что болело у меня всё, да и та же Максин с трудом держалась на ногах.

— Вилли, ты нас точно убьёшь такими темпами, — пожаловалась она, — и тогда некому будет играть на матчах... Все игроки кончатся.

— Ничего, привыкнете, — с готовностью отозвался капитан. Утешил, так сказать.

— Или у нас будет команда инферналов, — вставила своё веское Эрин. Все засмеялись, кроме меня.

— Кажется, я не в теме, — надо же было признаться, — но кто такие эти ваши инферналы?

— Оживлённые магией мертвецы, — пояснил мне Прис.

— То есть что-то вроде зомби? — решил уточнить я.

— Это по-маггловски они зомби, — снова исправили меня, — а у нас — инферналы, и лучше это запомнить.

Так мы и добрались до раздевалки, где можно было принять душ, переодеться и отправиться спокойно по своим делам. Собственно, вся раздевалка состояла из личных шкафчиков из лакированного дерева, с индивидуальными запирающими чарами (отсек для метлы в шкафчике был, и потому подобные заморочки были оправданы), и отдельного помещения с душевыми кабинками, маленькими каменными мешками, испещрёнными водоносными трубами да самими душевыми насадками.

Что можно сказать о дальнейших тренировках? Проходили они действительно примерно в том же ключе, что и первая, и мы всё ещё адски на них уставали, но... мы и правда к ним привыкли. Как пошутил по этому поводу Прис, в неволе гибнет всякое там зверьё или даже трава, и только человечеству гибель не грозит — человек привыкает ко всему. Вышло немного грустно, но кабального рабства у капитана никто не отменял. Да и новый образ жизни, в которой надо было теперь выкраивать время не только для домашних заданий, но и для квиддича, и для занятий с Рейей, тоже перестал вскоре выбивать из колеи. У кузины Сида, кстати, наблюдался определённый прогресс, так что была надежда на то, что когда у них на уроках чар закончится теория и начнётся практика, она задаст всем жару. Точнее, продолжит задавать жару, ибо теорию она знала назубок.

Вообще, если говорить о ней подробнее, то взаимоотношения со сверстниками у неё немного не задались, больше из-за её упрямства и высокомерия, чем от нежелания однокурсников с ней общаться. То есть не то чтобы Рейя с ними не говорила, просто у меня сложилось впечатление, что с Сидом и мной она была более раскованной и живой, особенно тогда, когда у неё получались отрабатываемые заклинаниями.

— Кстати, мне тут Нотт по секрету поведал, — начал на одном из занятий Сид, припозднившийся как раз именно из-за того, что Теодор после очередной партии в вист на истории магии попросил его на минутку, — по поводу мётел и команды Слизерина... Догадаешься?

— Нет, не догадаюсь, — прервал его я. — Поэтому лучше сам расскажи.

— Ну, ты подумай, — продолжал тем временем он, — у них новый ловец, и знаешь, кто это? — он выдержал театральную паузу. — Драко Малфой, прикинь.

— А что в этом такого? — я не видел повода для радости или удивления. — Он же вроде как увлекается квиддичем... да и хвастался тем, что на метле дома летает часто...

— Ладно, скажу, а то всё равно не догадаешься, — махнул рукой мой друг. — Его отец сделал команде королевский подарок, купив всем её членам новые «Нимбусы».

— Позёр, — откомментировала ситуацию доселе молчавшая Рейя, — пожалуй, кузен из него ещё хуже, чем ты, — обратилась она к Сиду. — А если так подумать... это единственный плюс распределения сюда.

Постой, — новость про родство Рейи с Малфоями меня шокировала, — ты хочешь сказать, что Малфой — тоже твой кузен, что ли?!

— Конечно, — невозмутимо ответила она. — Мать Драко — младшая сестра моей мамы. Но это не отменяет того, что он чересчур самовлюблённый позёр.

— Уж кто бы говорил, — прошептал мне в это время на ухо Сид так, чтобы кузина его не слышала.

— Слушай, — мне пришёл в голову новый вопрос, — это ж получается, сколько у вас родственников?

— Чистокровные семьи, — менторским тоном начала она, — уважаемые, конечно, а не всякие проходимцы — чаще всего состоят в том или ином родстве между собой, — она сделала паузу. — Вот ты, к слову, хоть и полукровка, — не могла не уколоть она, — приходишься мне четвероюродным родственником, потому что твоя бабушка была из Блэков, — Рейя ненадолго задумалась. — Кажется, она была сестрой моего прадеда.

Это замечание оказалось весьма интересным, ведь из него следовало, что на самом деле я связан с магическим миром значительно теснее, нежели думал до этого. То есть несмотря на то, что я полукровка, несмотря на то, что воспитывался я магглами, я всё равно оказывался частью этого мира, и здесь у меня всё ещё оставалось приличное количество родственников. Правда, эти связи значили не слишком много — хотя бы потому, что никто из родственников меня на воспитание не взял. По крайней мере, если б они этого хотели, вряд ли какие-то магглы могли им существенно помешать.

Весть о том, кто и как оказался новым ловцом Слизерина, облетела школу довольно быстро — думаю, громче войти в состав команды у Малфоя не получилось бы, как бы он ни старался. Реакцию это породило совершено разную: слизеринцы радовались новым мётлам у их команды на халяву (и их можно было понять), к тому же летал Драко достаточно хорошо, что давало надежду на то, что он сможет проявить себя. В других команде злые языки не преминули заметить про то, как покупаются места в команде одного отдельного факультета (и их тоже можно было понять — они тоже хотели себе «Нимбус-2001», но шансы на то, что и им что-то подобное перепадёт в качестве подарка, были крайне малы), Прис прямо признался в своей зависти, сказав, что лучше бы и у нас нашёлся какой-нибудь спонсор, на что Лэшли посоветовал ему тренироваться более усердно, чтобы никаких там «Нимбусов» не потребовалось, и действительно увеличил нам нагрузки. Народ единогласно взмолился — но нет, всё было тщетно.

Мне же думать об обновке команды конкурентов не хотелось, поскольку оные мысли радостными быть не могли по определению. Зато становилось интересно, как отреагировала бы Рейя, узнав о таких моих сходствах с Волдемортом, как начинка палочки или, что гораздо более интригующе, возможность говорить со змеями, которую я, боясь показывать на людях, с того весеннего случая так и не использовал. В общем-то, это был бы неплохой способ проверить, как она относится к Волдеморту и его идеям, будь я более убедительным в подобной роли или не ограничивайся наши сходства только этими двумя вещами. С другой стороны, когда я думал о такой проверке, что-то мне начинало подсказывать, что ничего такого из неё всё равно не вышло бы.

За заботами с Рейей и обновлением факультетских команд пролетел сентябрь. Октябрь, пришедший ему на смену, принёс с собой дождливую погоду и укороченный световой день, из-за чего наш капитан решил, чтобы использовать всё выделяемое под тренировки время, с пользой, заниматься иногда в темноте или под затяжными дождями, не пользуясь никакими средствами спасения от вездесущей воды — «игроки должны быть готовы биться в любых условиях, и на игре всё равно никакими оставляющими одежду сухой чарами пользоваться нельзя». Остальные шесть членов команды выступали резко против, хотя, думалось мне, будь на его месте какая-нибудь условная Эрин или ещё кто, вряд ли что-либо поменялось бы. Всем было понятно, что если мы хотим добиться результатов, то и выкладываться надо по полной не только на играх, но постоянно, дабы набирать форму, а не терять её. Но нельзя же было не пожаловаться на измотанность, на то, что нас не берегут, и просто на весь мир, когда тебя рано утром поднимают и велят через четверть часа быть на поле, причём готовым к перегрузкам, финтам, бладжерам в рёбра...

Нет, даже зная, что всё происходящее необходимо в процессе подготовки меня как игрока, требовались немалые усилия, чтобы заставить себя, только проснувшегося и умывшегося, выйти с метлой в густой утренний туман, в котором летать было всё равно практически невозможно и приходилось обсуждать тактику. Конечно, когда туман поднялся, нас погнали вверх, отрабатывать трюки и взаимодействие с другими игроками, но тогда же началась и мелкая, но становящаяся с каждой минутой всё крупнее морось. А в конце концов и она перешла в дождь, капли которого, казалось, проходили сквозь мокрую тогда мантию и особенно отвратно стекали по спине. Впрочем, по волосам, свисавшим от них мокрыми чёрными сосульками, тоже. Не менее приятны были и запотевающие очки — по-моему, только в тот момент я впервые по-настоящему задумался, а что же мешает мне исправить зрение, дабы не испытывать неудобства с протиранием стёкол во время полёта. Как только выдаётся для этого несколько секунд. Увы, когда я подошёл к мадам Помфри, которая заведовала больничным крылом в Хогвартсе, с мучающим меня вопросом, то получил от ворот поворот.

Мы не можем давать детям такого рода средства, — пояснила мне она, — только различного рода восстанавливающие лекарства и заклинания. И даже не потому, что вы тогда начнёте постоянно менять внешность ради забавы или чего ещё, — продолжала она свою речь, — просто у них может быть масса побочных эффектов, которые не всегда удаётся предугадать.

В этих словах была определённая логика и даже смысл, и умом я понимал, откуда могли пойти такие запреты, но когда я метался над стадионом, слепой, как крот, и должен был при этом уворачиваться от бладжеров, кидать и ловить от условного Приса квоффлы и не врезаться при этом ни в трибуны, ни в кольца, ни в других членов команды (вот была бы хохма: вывести из строя своей метлой своего же — думаю, на реальном матче такое бы особенно тепло оценили) — тогда приведённые мадам Помфри доводы уже не казались настолько убедительными. А ещё менее убедительным казался запрет на использование посторонней магии во время матчей. Правда, я не знал, как далеко он распространяется, так что позже подошёл спросить капитана.

— Уильям, у меня есть к тебе вопрос... — я всё ещё немного стеснялся его расспрашивать.

— Валяй, — лениво ответил он. — Кстати, сегодня ты не слишком хорошо себя показал.

— Я в том числе по этому поводу. Видишь ли, — я собрался с духом и продолжил, — у меня в такую погоду запотевают очки. А без них, — пояснил я свои проблемы, — я ничего не вижу. Более того, с ними, но когда они запотели, я тоже ничего не вижу...

— Плохо быть тобой, — Лэшли явно надо мной издевался.

— Я просто хотел узнать, можно ли их зачаровать как-нибудь... — я задумался. — Ну, чтоб они не запотевали, например. Или чтоб вода на них не попадала... И можно ли такие вещи применять на матче?

— У нас — вроде бы... нет, — огорчил меня капитан. — По крайней мере, я не помню, чтобы в правилах разрешалось чем-то подобным пользоваться. А накладывать особые чары на одежду запрещено. Как обстоят с этим дела в профессиональном квиддиче, точно сказать не могу, но мне думается, что и там такого рода вещи не применяются, — он взял паузу. — Извини.

Для меня это было весьма неприятным известием, поскольку в непогоду никто не заботится о том, чтобы командам было удобнее играть, а надеяться на то, что все игры пройдут при хорошей погоде, было как-то глупо.

Так незаметно пролетело время и до Хеллоуина, перед которым у нас как раз была последняя тренировка перед матчем, «размяться по дождичку», как это назвал Лэшли, выгоняя нас под ливень со снегом. Вернулись мы уже затемно, но к праздничному ужину ещё успевали — пришлось только буквально на ходу переодеться и бегом, всё ещё мокрыми, припустить к Большому Залу. Там, как и в прошлом году, летали тыквы Хагрида с огромными оскаленными ртами, светящимися адским пламенем, свечи, которые почему-то не капали воском на всё вокруг, болтались украшения, навевающие воспоминания о самых страшных сказках, связанных с волшебством, которые входивший только знал. И над всем этим висела кромешная тьма на потолке, то и дело освещавшаяся молниями (грома в зале, слава Мерлину, слышно не было) — да, мы очень вовремя покинули стадион. А может, это гроза только и ждала, когда же мы, наконец, уберёмся и прекратим маячить в воздухе.

— Чего-то ты мокрый какой-то,— заметил очевидное Сид, потягивая тыквенный сок из кружки, когда я сел рядом и постарался переключиться со спортивного на правильный, праздничный настрой.

— Тебя б так под дождём погоняли, — пожаловался ему я.

— Надеюсь, ты помнишь, что метла должна остаться в сохранности? — это Рейя решила меня поддеть.

— Если на ней нет чар защиты от воды, — напомнил кузине моего друга я, — то ты поздно спохватилась: я должен быть мёртвым уже почти месяц как...

— Считай, что с чарами тебе повезло, — и с невозмутимым видом она продолжила ковыряться в тарелке.

Наверное, зная о последующих событиях, стоило бы вспомнить этот праздничный ужин как последнее тихое и уютное время перед чередой не самых замечательных событий, которые начали твориться уже тогда, когда мы, беззлобно подтрунивая друг над другом, занимались чрезвычайно важным процессом поглощения питательных — и вкусных — веществ. Проблема заключалась только в том, что этот вечер отнюдь не воспринимался таковым, чему способствовала и недавняя тренировка, после которой не оставалось даже лишней секунды на отдых, и занятия с Рейей, и что особенно не радовало, домашние задания, которые отнюдь не уменьшались из-за внеклассных увлечений и тоже отнимали драгоценное время. Но с тем, с чем мы столкнулись, всего-то выйдя, наевшись и напившись, в коридор, это ни в какое сравнение не шло.

Мы уже хотели направиться к себе в гостиную, дабы с пользой провести остаток вечера, как делали и многие другие ученики, возвращавшиеся с ужина, но услышали вопли со второго этажа. Естественно, мы не могли не побежать и не посмотреть, что же произошло, и когда мы прибыли к месту, откуда предположительно и доносился крик, оказалось, что мы не одни такие — в коридоре возле женского туалета собиралась немалых размеров толпа. Впрочем, это было неудивительно — какой ещё реакции можно было ожидать в наполненной детьми школе? На каменном полу коридора, прямо в вытекающей из входа в помещение туалета луже, стоял на коленях Аргус Филч, уже не вопящий, а бормочущий вполголоса про то, что надо «убить мелких выродков» или «сгноить их в Азкабане», рядом стоял сам директор, успокаивающий завхоза, а завершал композицию профессор Селвин, разглядывающий то, что должно было стать потом школьной историей, которую не один год передавали из уст в уста, лучше всего, в тёмном-тёмной спальне, в качестве страшилки.

— Всё не так страшно, Аргус, — тихим и ясным голосом говорил Дамблдор. — Ваша кошка определённо жива.

— Жива? — суд по тону, которым это было произнесено, с Филчем случился катарсис. — Я... я не мог и надеяться... Но что же тогда с ней, и когда она будет... вылечена?

— Пока, — директор выделил это слово, — я могу только сказать, что она точно будет вылечена, но вот когда, — он сделал паузу, — это нам пока только предстоит узнать. Возможно, понадобится мандрагоровое зелье... — Дамблдор задумался и замолчал.

— А виновные?! Вы найдёте маленьких гадов, совершивших злодеяние?! — теперь, удостоверившись, что свою кошку живой он ещё увидит, Филч, наконец, вспомнил, про то, что он ничего не прощает. — Думаю, это должен быть кто-то с первых трёх курсов, — проявил он неожиданную смекалку, — если судить по высоте, на которой её повесили.

— Едва ли, — покачал головой директор. — Это слишком сильное колдовство, чтобы его мог сотворить младшекурсник. Такое и редким выпускникам под силу...

— Определённо, — изволил открыть рот профессор Селвин, — это либо кто-то из старшекурсников, либо какая-то неведомым образом пробравшаяся в замок сущность, — он нахмурился. — И я очень хотел бы надеяться, что не последнее.

А перед ним — да и перед всеми нами — прямо под факелом на стене была выведена то ли кровью, то ли просто красной краской надпись: «ТАЙНАЯ КОМНАТА СНОВА ОТКРЫТА. ТРЕПЕЩИТЕ, ВРАГИ НАСЛЕДНИКА!»

Мы не знали, что это за тайная комната (ну не сортир же имелся в виду!), кто этот наследник, что у него за враги, не знали мы и то, кто и каким образом заставил оцепенеть кошку (она, конечно, была премерзким животным, но так ей мстить никто из наших знакомых даже не думал), и что из этого выйдет — но понимали совершено точно, что с этого момента и до находки виновника учебный год сильно изменится...

В том злополучном месте возле неработающего, как мы тогда и выяснили, туалета вскоре никого, кроме преподавательского состава не осталось, а ученикам было сказано расходиться по гостиным, и по пути обратно можно было услышать перешёптывание студентов, тихое и пугливое, или отдельные более громкие возгласы. В числе издававших последние отличился Малфой, счёвший, что теперь школа избавится, наконец, от «недостойных», и вообще достаточно бурно радующийся увиденному. Недостойными в его понимании считались магглорождённые и отдельные предатели крови, что, признаться, было не слишком очевидно даже для Рейи, которая сама таковых недолюбливала... хотя, немного не так: она скорее предпочитала их по возможности не замечать, как предметы обстановки. Я, конечно же, не преминул воспользоваться возможностью узнать, а с чего это Малфой вообще до подобного додумался — возможно, это у меня нехватка информации. Как выяснилось, я действительно не знал одной местной легенды, которую знали представители немалого количества чистокровных семейств (снова, снова давало о себе знать моё маггловское воспитание!).

Если пересказывать её вкратце (а именно так, по-быстрому, мне эту историю и поведали), то получается примерно следующее. В отличие от остальных основателей школы, Салазар Слизерин считал, что не стоит обучать маггловских детей с магическим даром («осознавал всю опасность и нежелательность такого обучения» — это если по Рейе), и на этой почве вступил с остальными тремя своими соратниками в конфликт, по итогам которого ему пришлось удалиться, покинув Хогвартс. Но перед этим он оставил в нём какое-то своё чудовище, которое должно повиноваться только его мифическому «Наследнику» — или просто всем его потомкам, об этом никаких точных сведений не сохранилось. И вот теперь, спустя тысячелетие, считалось, что когда наследник явится, Хогвартс будет очищен от «грязнокровок», то бишь магглорождённых. Впрочем, это считалось своего рода страшилкой, и до того вечера никто и подумать не мог, что вот эта последняя часть истории может неожиданно оказаться правдивой.

Естественно, не один я был таким, кто не знал данной легенды, равно как и не один я интересовался, что же это такой за наследник, и теперь знающие товарищи просвещали по этому поводу остальных. Тем же, кто по какой-то причине не слишком близко сошёлся с однокурсниками со своего факультета, были открыты и другие пути приобретения сакрального знания — так Гермиона, к примеру, раскрутила на рассказ про легенду о Слизерине и его чудовище с Наследником самого профессора Биннса, и это бы первый его урок, который все присутствующие слушали целых десять минут, затаив дыхание и боясь перебить. Правда, когда он закончил, всё снова вернулись на круги своя, и мерное посапывание вкупе с тихими разговорами вновь разнеслись по аудитории, создавая фоновые шумы (или саундтрек — кажется, оно так называется?) к очередной лекции. Но в любом случае версия призрака оказалась несколько более подробной — в частности, она утверждала, что существует некая «Тайная Комната», где вышеназванное чудовище и обитает, что, надо признать, было довольно логично — должен же этот «Ужас Слизерина» где-то жить? Не материализуется же он из ниоткуда? Версия про комнату породила потом массу шуток, как смешных, так и не очень. К примеру, какой-то умник догадался назвать так тот самый туалет, возле которого и обнаружили полудохлую кошку, а оттуда название перекочевало и на остальные туалеты, хоть в так называемом «широком смысле» это понятие употреблялось гораздо реже.

Несколько более жестокой была другая шутка. Те, кто уже успел не только узнать о том, что туалет не используется по назначению, но и причины оного, распространили своё сакральное знание, и тогда выяснилось, что причиной этому было привидение какой-то девушки по имени Миртл. Миртл была бы обычным привидением, если бы после смерти не сохранила пришедшую прямиком из подросткового возраста, в котором она и покинула сей бренный мир, способность к резким перепадам настроения, вызванным исключительной неуравновешенностью и самокритичностью. А также умением находить в словах собеседника намёки на её уродливость и психованность, что бы тот не пытался говорить. Иными словами, чтобы поговорить ней больше нескольких минут, не вызвав у неё приступ плача и причитания над своей убогой судьбой, надо было быть настоящим асом в этом деле. Некоторые считали доведение её до слёз забавным, когда это происходило раз первый или второй... или десятый. Но после двадцатого даже самым упорным вид этого привидения приносил только желание оказаться как можно дальше и не вступать с ней в контакт, и только Пивз всё ещё мог получать от процесса плача Миртл удовольствие. Особенно, если слышал его не только он, а кто-то оказавшийся рядом — собственно, именно ради такого невезунчика всё и затевалось. А привидение за такую свою исключительную особенность и привычку плакаться в туалете, ставшим из-за этого своеобразной зоной отчуждения, получило кличку «Плакса Миртл». Но возвращаясь к шутке... Когда народ додумался назвать Тайной Комнатой неработающий туалет, нашёлся умник, который провёл нужные аналогии и выдал, что раз в Тайной Комнате обитает Ужас Слизерина, то кто же им является? Конечно же, Плакса Миртл! Учитывая, что не так мало учеников боялись встречи с ней больше, чем с Пивзом, прозвище было принято на ура.

Что же касается самой истории, произошедшей с кошкой завхоза, то несмотря на то, что присутствовало в коридоре в тот злополучный вечер уж никак не больше двух-трёх десятков человек, к утру о случившемся знали в замке абсолютно все. Видимо, даже самых что ни на есть социопатов их упорствующие однокурсники решили просветить — и преуспели. Когда я вышел из спальни в гостиную, все разговоры были только об этом, ну... и ещё обо всём, что напрямую относилось к данному событию. Чаще всего ученики либо пересказывали друг другу расправу над животным, дополняя показавшиеся им недостаточно правильными детали от себя, либо придумывали гипотезы, что же именно сделали с Миссис Норрис, кто же этот «Наследник Слизерина» и кто станет следующей жертвой, а нередко совмещали первое со вторым. Меня эта дискуссия тоже не миновала, но началась она не в том ключе, в каком я себе представлял.

— Гарри, — спросила меня Сьюзен; мы в этот момент втроём (третьим предсказуемо был Сид) шли по коридору, и никого вокруг не было в наличии, — а это точно не ты? Ну, парселтанг... сам понимаешь...

— Ты и правда подумала на меня? — я был шокирован.

— Нет, — пояснила Сьюзен, — ты не так понял. Скорее, я хочу окончательно убедиться, что это точно, ни в каком гипотетическом случае, не мог быть ты, — она немного нервничала.

— Ну ладно-ладно, — я тоже немного занервничал, но скорее от раздражения, — есть у меня это... как его... нет, как же эта фигня всё-таки называется? — я с надеждой посмотрел на спутников.

— У тебя есть алиби? — надо признать, Сьюзен после моих слов заметно полегчало.

— Да, спасибо, оно, — откомментировал я. — Так вот. Алиби. У нас перед пиром была тренировка, и сразу после её конца мы всей командой, переодевшись, понеслись в зал, — рассказывал я и в этот момент был даже рад решению Лэсли полетать в предыдущий день. — У меня просто не было времени.

— Принимается, — у Сьюзен, видимо, окончательно отлегло от сердца, и она заметно расслабилась. — Но постой... это получается, что вы летали в такую погоду?! — на её лице отобразился ужас.

— И не говори, — согласился я, но с облегчением. — Но в любом случае, я просто не успевал совершить ничего с Миссис Норрис. Это не говоря о том, что я не знаю ничего, что давало бы такой эффект.

— Да... — подтвердил Сид. — Тут простым «петрификусом» явно не обойдёшься...

На этом все подозрения ко мне в данном преступлении отпали, и можно было смело переключаться на других кандидатов в будущие тёмные лорды, «Наследники», и «Чудовища Слизерина». Теоретически, если судить по сложности достигнутого результата, это должен был быть кто-то из старшекурсников, но в этом случае мы наталкивались на некоторые логические проблемы. Например, почему он так долго выжидал, прежде чем совершить своё злодеяние. Или он просто узнал о таком оригинальном способе выведения кошки из строя сравнительно недавно и только на Хеллоуин решился его опробовать? Впрочем, главной проблемой выявления кандидатов было то, что старшекурсников мы знали крайне немного, и это были как правило старосты либо игроки квиддичных команд. А вот кому из них и зачем могло понадобиться продолжение дела одного из Основателей, ни я, ни мои друзья не знали.

С другой стороны, если уж совершил злодеяние не кто иной как наследник самого Слизерина, то логично было предположить (ну... по крайней мере, абсолютному большинству подростков это показалось бы логичным), что и таланты у него могут быть покруче, чем у остальных сверстников. Или даже старшекурсников — чего тут стесняться. Либо у него мог быть какой-то свой хитрый способ или особый талант (вроде того же парселтанга), с помощью которого и получалось совершать сложные для обычных студентов действия. А вот кому из сверстников было сподручно сделать такое предупреждение, кто не любил магглорождённых и сам был крайне высокого о себе мнения — на своём курсе таких учеников мы знали. В принципе, похожих взглядов придерживались не так уж и мало учеников, но — вот беда — наиболее бурную радость от увиденного изображал только Малфой — по крайней мере, из тех, кого мы знали. Впрочем, на нашем курсе такими умными оказались не одни мы — ту же версию старательно продвигал гриффиндорец Рон Уизли, мнению которого, к сожалению, в данном вопросе нельзя было однозначно доверять, поскольку именно Малфоя он в школе не любил больше остальных, и их отношения в принципе отличались удивительной взаимностью.

Когда мы поделились своими предположениями с Ноттом и Пристли, последний только скептически хмыкнул, и больше они наше предположение никак не прокомментировали, что поубавило в нас со Сьюзен энтузиазм. Сид же с самого начала сказал, что Драко на такой поступок просто не хватило бы, мы же не то чтобы не верили другу, но мог же он ошибиться — тем более что других приемлемых кандидатур у нас всё равно не было. Но ведь наложил же кто-то на филчевскую кошку неизвестные чары? В итоге я подумал и решился спросить у Рейи.

— Ты считаешь, что это может быть Малфой? — вначале, когда я только начал говорить, она едва не вспылила, но всё же милостиво разрешила закончить начатый вопрос, а теперь, услышав его, задумалась, сразу растеряв не только готовый прорваться наружу гнев, но и привычное высокомерие. — А если подумать... Если подумать, он действительно может быть связан с этим... — наверняка в её голове строились фантастические предложения и моделировались самые разнообразные варианты развития событий, но до нас тогда никаких внятных итогов — увы — не дошло, так что вопрос с повестки дня окончательно снят не был.

Темы тогда хватило на ближайшие несколько дней, когда она наплодила основную массу всяких слухов и вариантов, а дальше появились обычные, типичные для тех дней события, которые стоило обсуждать, так что происшествие с кошкой отошло на второй план. А дело всё было в том, что вскоре после Хеллоуина проходят первые в учебном году матчи по квиддичу, которые обычно и обсуждаются в это время. В том году первыми играли команды Гриффиндора и Слизерина. И как нетрудно было догадаться, с новыми мётлами слизеринцы победили: при более-менее равных умениях сказалось качество мётел, на которых они теперь летали, и отрыв, который и до поимки ловцом снитча был в их пользу, окончательно закрепился. А Малфой, кстати, оказался действительно неплохим ловцом — а если учитывать и преимущество в виде «Нимбуса-2001», то и вовсе становился по-настоящему опасным соперником, чего нельзя было сказать о ловце гриффиндорской команды.

В тот вечер Лэшли собрал нас на очередной разговор, обсудить увиденную нами тактику слизеринской команды, какие места у них слабые, и как им надо противостоять. Так что мозги мои оказались забиты различного рода схемами и предписаниями на случай «а что делать, если». Я был совершенно вымотан этим мозговым штурмом, всю ночь мне снились летающие по воздуху мячи — и я совсем, ну ни капельки не вспоминал ни про «Ужас Слизерина», ни про послание на стене... ровно до следующего завтрака.

— Кхм, — многозначительно кашлянул директор на весь зал, призывая собравшуюся в поисках пищи публику к молчанию. Уже к этому моменту, оглядевшись по сторонам и посмотрев на учительский стол, можно было заметить, что выглядел преподавательский состав тем утром как-то хмуро и обеспокоенно, а особо внимательные, возможно, смогли бы отыскать в выражениях лиц учителей нотки непонимания, страха или даже паники. Только Дамблдор был, как и всегда миролюбив и спокоен. А, нет, ещё профессор Крауч сидел со своим фирменным каменным лицом, но и его выражение как-то неуловимо отличалось от обыкновенного.

— Студенты, — обращался директор Дамблдор тем временем к ученикам, — вчера вечером произошло нападение на ученика первого курса Гриффиндора Колина Криви, — зал затих окончательно. — Сейчас он находится в том же состоянии, что и Миссис Норрис, кошка нашего глубокоуважаемого завхоза, Аргуса Филча, — здесь по рядам уже должны были пойти шёпотки, но из-за уважения к говорившему народ себя сдерживал. — Если у кого-либо есть информация, которая может быть связана с нападением на мистера Криви, прошу безотлагательно сообщить её мне. Всем спасибо за внимание.

— И ещё, — внезапно встал угрюмый в это утро профессор Селвин, пока не начался гам, вызванный столь шокирующими новостями, — поскольку нам пока неизвестно, кто, как именно и с какой целью совершил данное действие, мы вам настоятельно, — профессор выделил интонацией это слово, — рекомендуем воздерживаться от нахождения в одиночестве вне своих гостиных, — Селвин сделал небольшую паузу, дабы убедиться, что слова его донеслись до каждого, кто находился в это время в зале. — За сим всё, — он закончил, сел обратно, а галдёж в помещении возобновился в двойном размере.

Магглы могли бы назвать то, что стало твориться после объявления, эффектом взорвавшейся бомбы (или разорвавшегося снаряда?): все галдели, шептались, выражали все чувства и мысли, пришедшие к ним в голову по данному поводу — в общем, начался такой кавардак, что директору пришлось снова подняться и призвать зал к тишине, просто чтоб можно было спокойно позавтракать. Я же почему-то подумал сначала не о том, какие же опасности на самом деле таятся в нашей школе, а о том, что теперь наша игра с Райвенкло — моя первая настоящая игра в квиддич — будет второстепенной темой обсуждения, а не главным событием недели. И когда мне стало немного обидно и грустно — это случилось именно из-за квиддичных мыслей, а не из-за несчастного случая, произошедшего с Колином Криви. И не то чтобы я меньше других был заинтересован в том, чтобы понять, что же происходит, просто... в общем, я и сам затруднялся объяснить такой вот странный факт.

Кое-как доковыряв тыквенный пирог, мы, как и все, вышли из зала — тоже для поглощения, но на сей раз — знаний. Хотя на самом деле мы больше предавались выяснению того, что же именно случилось, и кто в этом виноват. Я, проверяя свою гипотезу, стал незаметно (или надеясь не быть замеченным) следить за Малфоем, как только представлялась такая возможность. Наш слизеринский однокурсник был очень рад происходящим в Хогвартсе переменам, а главное, не стеснялся эту радость активно выражать, гадая при этом, кто же следующий будет объявлен недостойным. Подозрение крепло.

На этот же день у нас с Рейей было запланировано очередное занятие, что привело к довольно неожиданному событию, напомнившему лишний раз нам об опасности пребывания в школе теперь. Кстати, говоря о кузине Сида, надо было признать, что у них уже начались к тому моменту практические задания на чарах, а она продолжала всё так же активно зарабатывать на них баллы для Хаффлпаффа — так что о её особенных проблемах с магией никто на курсе пока не знал. А может, кто-то и знал, но не показывал этого. Так что можно было сказать, что наши совместные занятия давали нужный результат, и посему отменять их, пусть и из-за нападений на магглорождённых, не хотелось совершенно. А вот Фосетту, занимавшемуся в тот день какими-то своими делами в факультетской гостиной, не понравилось, что несколько второкурсников собираются её покинуть, в то время как в Хогвартсе может быть очень опасно.

— Ребят, — он встал и загородил нам выход, — а вы вообще куда направляетесь?

— Что-то не так? — спросила исключительно холодным тоном Рейя, приподняв бровь.

— Ну, мы... вообще-то... — я помялся, но всё же решил сообщить о том, что по большому счёту мы собрались нарушать школьные правила. — Собирались попрактиковаться в магии...

— Хм... — многозначительно заметил староста, в то время как Рейя раздражённо на меня зашипела. — Я, конечно, всё понимаю, но постарайтесь только не разделяться, — он сам немного замялся, прежде чем продолжить. — Сами понимаете, если что, не дай Мерлин, случится... В общем, будьте поосторожнее.

Мы сначала обрадовались, что пронесло, и можно спокойно выйти из гостиной ради того. Чтобы провести занятие, а потом, уже в коридоре, я получил-таки пинок от кузины Сида за свою неосторожность и непредусмотрительность. А также за то, что я вообще стал «палить контору». Впрочем, на мои пояснения, что «это же Фосетт» и «он только кажется довольно строгим, но на самом деле вполне понимает своих подопечных», она повелась и перестала выказывать своё неудовольствие моим поведением.

Я же во время разучивания Рейей очередного заклинания вдруг вспомнил, что на самом деле могу многого не знать, что можно спросить у неё — а то я с другими первокурсниками не слишком-то общался. В частности, у них могли быть какие-то свои кандидатуры на роль преступника или на то, каким образом совершены нападения... хотя нет, кандидатуры-то быть могли, но вряд ли они додумались до чего-то сверхъестественного, что не знали мы, не говоря уже о старшекурсниках. Зато было и другое: если Миссис Норрис была известна всей школе, то о Криви до этого происшествия помнили немногие. А ведь он тоже учился на первом курсе и с остальными однокурсниками точно сталкивался каждый день, а значит, и Рейя должна была про него что-то знать — что-то такое, чего я, Сид и Сьюзен знать не могли.

— Слушай, Рейя, — обратился я к ней, — а то можешь мне рассказать, кем был этот... Криви, Колин?

— А что именно тебя интересует? — ответили мне. — Не то чтоб я хорошо знаю всяких... — она тактично не стала заканчивать, но продолжение и без того было ясно. — Но что-то рассказать могу.

— Ну... что он за человек был, — я задумался, прежде чем схватил вертящуюся в мозгах мысль. — Хотя нет, даже не так. Скорее, кому именно он мог помешать, кто мог на него затаить злобу — именно на него, а не на какого-то абстрактного магглорождённого.

— Все, — Рейя не выдержала и засмеялась. — Ну или почти все, — всё ещё продолжая улыбаться, она пояснила свои слова. — В самом деле, если б я была Наследницей и начинала бы с тех... магглокровок, что мешают больше всего лично мне, он возглавлял бы список, — она аж причмокнула, — и с большим отрывом. Ты-то с ним особо не сталкивался, ибо не школьная знаменитость, да и сам не слишком интересен... извини, — неожиданно сказала она, посмотрев на мою скисшую физиономию. — Просто ему смогли купить колдокамеру, а сам он ещё в маггловском мире очень увлекался такой аппаратурой, — она перевела дыхание и продолжила. — Вот он в Хогвартсе и стал изображать из себя Риту Скиттер.

— Извини... — я такого имени раньше не слышал, так что решил перебить и уточнить, что же это за знаменитость такая, о которой я предположительно должен был знать.

— Скиттер? — переспросила собеседница. — Это такая известная репортёрша у нас... печально известная, — она снова взяла паузу. — В общем, он занимался тем, что ходил и снимал везде всё, что его только могло заинтересовать. И доставал всех этим, — добавила Рейя, чуть погодя.

— А Малфой... — я решил перейти к наиболее интересовавшей меня кандидатуре. — Его тоже фотографировали и доставали? Для него была актуальна эта причина не любить Криви?

— Гарри, ну что ты к нему так привязался, — вклинился в нашу в беседу Сид. — Да кишка у него тонка — сколько тебе можно повторять очевидные вещи!

— А если так подумать... — Рейя действительно задумалась после моей реплики. — Может, ты и прав. То есть Драко точно пытались снимать как нового ловца Слизерина, и думаю, достать его этот мелкий гадёныш точно успел, — она вновь замолкла ненадолго. — Другое дело, что он много кому надоел. И как ему только камеру не сломали... не понимаю.

— Да что тут понимать, — ответил Сид. — На отработки просто никто не хочет.

— Если только, — подтвердила Рейя. — Но почему ты думаешь именно на Малфоя?

— Просто он слишком активно радуется, — пояснил свои мысли я. — А ведь даже чистокровные немного опасаются происходящего, понимаешь?

— Ещё бы я не понимала, — согласилась она со мной. — Пожалуй, он действительно ведёт себя подозрительно. Но я согласна с Сидом, — она посмотрела на своего кузена, — что он не мог бы сам так сделать, никогда. Разве только... — Рейя внимательно вгляделась мне в лицо. — Разве только он знает что-то такое, чего не знаем мы, а потому думает, что может не опасаться.

— То есть, — продолжил я недоформулированную мысль, — на самом деле мы можем как-то узнать, чего же такое он от нас скрывает? И вычислить на основе этого неизвестные доселе факты о преступлениях?

Идея нам неожиданно понравилась. Хоть Рейе этот её кузен и не особенно нравился, но и в ссоре с Драко она не была, так что велика была вероятность, что он расскажет ей если не всё, то хотя бы намекнёт, что именно знает по поводу нападений. Мы решили поступить так: Рейя подходит и спрашивает Малфоя в каком-нибудь коридоре, а мы слушаем беседу за углом и, если что-то пойдёт не так, можем подстраховать подругу. Это должно был помочь выяснить новые, неведомые ещё факты о преступлениях... или хотя бы о Малфое, если он нам ничего нового не скажет.

Тем же вечером в факультетской гостиной мы стали свидетелями нового витка развития событий и слухов. Выяснилось, что наш магглорождённый одногруппник Джастин Финч-Флэтли прикупил у кого-то из старшекурсников какой-то амулет, который должен был защитить его от «Чудовища Слизерина», и теперь кто-то ему завидовал, а кто-то потешался. В принципе, Джастин был нормальным парнем, приятным в общении и неглупым, и мы с ним неплохо ладили, но вот его суеверность стала для меня неприятным открытием.

— Ну, — «успокаивал» Джастина какой-то шутник, — главное, что теперь мы сможем проверить работоспособность этой фигни, когда на тебя нападут. Может, оно напитает тебя особенной силой, — продолжал он величественным тоном, — и ты голыми руками порвёшь им всем пасти!

— Но всё-таки, — вставил своё веское Сид, — я бы взял более проверенное средство... кроличью лапку, например.

— Слушай... – мне, стоящему немного в стороне от основной части компании, в голову пришла безумная мысль, которую я решил проверить с помощью Рейи — мне казалось, в этих делах она понимала больше Сида. — Я тут подумал: но если я вырос у магов, может ли Наследник посчитать меня тоже недостойным?

— Гарри, — на меня посмотрели ласково, как на идиота, — ты действительно веришь, что пострадать могут только магглокровки? Мы же ничего не знаем наверняка, — озвучила она очевидное. — Что же касается твоего статуса... хороший, на самом деле, вопрос, но, — она с превосходством уставилась на меня, — думаешь, будь ты «недостойным», я бы позволила тебе со мной заниматься, даже учить меня?

Что ж, хотя бы здесь можно было быть относительно спокойным: с учётом близости Рейи к магическим традициям можно было с некоторой уверенностью утверждать, что вряд ли этот самый «Наследник» будет покушаться именно на меня... если он вообще смотрит на статус крови, как мне правильно намекнули. И надо признаться, то, что логически следовало из этого намёка, мне совсем не нравилось.

Что же касается самого нашего плана... почему-то у нас ничего не выходило без каких-либо накладок, и тот раз не стал исключением. Действительно, на следующий же день после уроков мы действительно подкараулили Малфоя, когда он со своими дружками, Винсентом Крэббом и Грегори Гойлом, возвращался с уроков, по всей видимости, в гостиную. Что касается его компании, то он пребывал с ними почти всё время, а посему можно было не бояться заговорить с ним на те или иные интимные темы в их присутствии — ходили слухи, что эти два парня, похожие по комплекции на шкафы-недоростки, вообще играли роль его телохранителей, и это воспринималось если не правдой, то чем-то к ней близким. Так что Рейя подошла к Драко, дабы выведать у него секретную информацию, а я и Сид, который пошёл с нами скорее в целях борьбы со скукой, остались стоять за ближайшим углом, всего в нескольких ярдах, готовясь подслушать разговор. Впрочем, даже если бы мы чего-то не разобрали — всегда же можно было спросить саму Рейю. Ну... или обычно можно было — в тот день она оказалась на редкость мрачной, и все попытки разговорить её по дороге успеха не имели, если не считать за этот самый успех свирепые либо высокомерно-холодные взгляды, которыми она осаживала собеседника.

— Привет, Драко, — поздоровалась она; кому-то тон мог бы показаться снисходительным, но тот, кто её неплохо знал, сразу бы мог догадаться, что она действительно пытается говорить нормально, как обычные люди. — Не был бы ты так любезен прояснить мне один вопрос?

— А, привет, — а вот Малфой здоровался как-то лениво. — Ну выкладывай.

— Ну... он по поводу Наследника, если ты понимаешь, о чём я... — судя по интонации, она слегка замялась.

— Что такое? — в тоне её собеседника появилась издёвка. — Только не говори, что ты его не поддерживаешь.

— Дело даже не в этом, — и она стала пояснять. — Мне интересно, откуда ты вообще так твёрдо уверен, что тебе или мне, например, ничего, совершенно ничего не грозит? Я б тоже хотела знать, — она стала сердиться.

— Ха! Да ты меня забавляешь — опасаться Наследника! — Малфой едва не расхохотался. — Рейя, а может... а может, ты не уверена в собственной чистокровности?! — он со своими товарищами заржал.

Как Малфой мог бы догадаться, знай он чуть побольше о такте, шутку его не оценил бы на месте Рейи никто, а уж сама она её не оценила особенно, в превосходной, если так можно сказать, степени. Где-то секунду, наверное, Сид, а значит, и Рейя, не могли поверить своим ушам, а потом...

— Инсендио! — донёсся до нас яростный возглас. — Что ты там, такое говоришь, увидел?! — и в этот момент мой товарищ, сообразивший действовать несколько раньше нерасторопного меня, вытолкнул меня в коридор и вышел сам, в то время как Рейя продолжала неистовствовать. — Повторишь?! Или язык обжёг?!

Малфой, судя по издаваемым воплям, действительно обжёг с помощью заклинания своей разъярённой кузины язык и теперь валялся на полу, не в силах дать разборчивый ответ на её вопрос. Самой Рейе тоже должно было в скором времени крупно не повезти, но мы успели выскочить раньше, а посему кинувшегося к ней Крэбба (Гойл оставался смотреть, что же произошло с Драко) принял на себя Сид. Я пока пытался удержать равновесие после толчка, полученного от своего своевременного товарища.

— Слагулус Эрукто! — как признавался потом мой друг, выкрикнул он первое, что пришло в голову — такого развития событий он не предвидел, а посему действовал исключительно экспромтом.

Крэбб так и не успел ничего сделать с обидчицей Малфоя — он остановился, и изо рта его начали потоком извергаться слизни. Не слишком приятное зрелище, надо сказать, а уж самому Винсенту неприятно должно было быть вдвойне. Теперь за нами было явное преимущество, но развить нам его не дали.

— Всем прекратить безобразие и объяснить мне, что же у вас здесь произошло, — раздался голос профессора Селвина. По всей видимости, он услышал, когда в ход вместо слов пошли заклинания, и теперь старался как можно быстрее разрулить проблему. В общем, тошнить слизнями Кребба перестало быстро.

— Он оскорбил Рейю... — оправдывался перед деканом Слизерина Сид; Рейя в это время оскорблённо молчала.

— А вы пустили в ход заклинания, — закончил за моего друга Селвин. — Это я уже понял. По пять баллов с факультета за каждого, — огласил он нам свой вердикт. — И по отработке вам троим у меня. С мистером Малфоем я разберусь потом, — он перевёл взгляд на троих слизеринцев, — после того, как вы доставите его в больничное крыло. Чего стоим? Кого ждём? — и они повели прочь своего стонущего и беспомощного товарища.

— Но Гарри не применял заклинаний! — с возмущением, достойным «Оскара» за актёрскую игру, воскликнул Сид.

— Хорошо, отработка мистеру Поттеру отменяется, — неожиданно смилостивился профессор Селвин. — А баллы всё равно снимаются, за то, что он вас не остановил, — он развернулся и пошёл прочь, но посреди пути обернулся. — Ах, да... Ещё два балла с Хаффлпаффа за пререкание с преподавателем.

— С тебя должок, — хлопнул меня по плечу Сид, когда профессор скрылся из виду. Несмотря на потерю баллов, он выглядел странно довольным.

— Да ладно, — ответил я. — Но по идее я должен был разделить наказание со всеми... правильнее же?

— Да ну тебя! — выдал мой друг. — Ты ж даже и не повеселился, считай.

— Всё равно... — я ненадолго замолк. — Но вообще, Рейя... зря ты. Малфой того не стоит, чтобы за каждое его оскорбление на отработки попадать...

— К тому же, — заметил Сид, — если об этом узнают родители — и неважно, твои или его — то он так просто не отделается за свои шуточки.

— Пожалуй, я немного погорячилась, — частично согласилась со мной Рейя. — Но писать из-за каждого мелкого мерзавца родителям... это больше похоже на самого Драко. Так что проехали, — мы синхронно кивнули.

— И давайте пойдём отсюда, — озвучил давно вертевшуюся в голове мысль я. — А то я сейчас от вида этих тварей меня самого стошнит... — и мы ушли, оставив слизких и копошащихся слизняков прямо на полу. Хорошо, что профессор забыл от нас потребовать их уборки...

Автор выражает признательность пользователю Rubycon, согласившемуся стать первым читателем первой половины главы.

Профессор Селвин прекрасно знал, как ему извлечь из отработок как можно больше пользы для себя, доставив при этом максимум неудовольствия ученикам. Обычно его отработки были связаны с приготовлением или обработкой ингредиентов для тех зелий, которые ученик должен проходить в данном учебном году: так польза выходила и непосредственно в подготовке ингредиентов к урокам, и в некоторой подготовке ученика. А ещё он мог выбрать какое-нибудь крайне неудачное для отрабатывающих время – так, Сид и Рейя не смогли из-за этого посетить наш с Райвенкло матч.

А что до игры... это был мой первый матч в факультетской команде, а потому он просто не мог не запомниться. Предыдущим вечером мы сидели допоздна, обсуждая в очередной раз предположительные сильные и слабые стороны соперника, против которого нам предстояло играть. У них тоже был новый ловец (какая-то девушка с третьего курса), новый охотник (тот самый Скотт, в одном купе с которым я ехал в Хогвартс в том году) и новый загонщик. Так что в этом плане баш приходился на баш. Зато у нас были Эрин и Лэшли, а у них были более хорошие охотники.

С погодой нам повезло: в этот день дождя не было, а пелена туч к началу события разошлась ровно настолько, что солнечные лучи падали, светя прямо нам в лицо, когда мы выходили на поле. Мне тогда казалось, что сейчас должен начаться то ли ритуальный, исполненный особенного смысла поединок, то ли настоящая битва в воздухе. Не знаю, что чувствовали все остальные, но мне казалось, что предстоящее событие — первое и последнее, единственное в своём роде.

Я тогда шёл на поле, как на последнюю битву, ради которой и были все прелюдии в виде уроков полётов на первом году обучения и тренировок в предыдущие два месяца. Забегая вперёд, необходимо отметить, что так оно и было — ни одна последующая игра не могла дать таких ощущений, а в тот момент... я точно знал, что не вернусь после матча — тот Гарри Поттер, что шёл под трибунами с метлой в руке, так и должен остаться на поле. Я не понимал, откуда это во мне появилось, но кажется, именно тогда почувствовал то, что доступно лишь идущему на смерть. Или на подвиг. То чувство Свободы и Любви, всеобъемлющей, всепоглощающей, рвущейся наружу и заполняющей пространство вокруг... Я не мог дождаться свистка, который должен начать игру.

— Вперёд и вверх! — и мы взмыли в небо, в божественных ветрах, словно, как мне тогда казалось, в свой последний и самый главный, ради которого была прожита вся предыдущая жизнь, полёт. Райвенкловцы тоже прокричали какой-то свой девиз (какая разница, какой именно, — в тот момент это было совершенно не важно!) и тоже поднялись вровень с нами. Ещё миг — и битва началась.

Дальнейшее мало походило на тренировки: нет, мы всё так же летали, перекидывая друг другу квоффл, пытаясь забить его в кольца или отнять у противника, всё так же пытались увернуться от проносившихся бладжеров — но ощущения были совершенно иные. Я как будто становился частью единого целого, и при этом в него входила не только наша команда, но и райвенкловцы, а может... а может, даже вопящая под комментарии Дина Томаса масса на стадионе, воздух вокруг нас, небо и земля.

Так я в любой момент чем-то знал, что должно случиться дальше: я знал, куда и зачем направлюсь сам, что будут делать мои партнёры, охотники противника, вратари, загонщики и ловцы, и знание это не было тем, которое получается при обработке мозгом происходящих событий, нет. Оно было иным, пришедшим в большей степени снаружи, а не изнутри. Когда мой пас на Тамсин оказался прерван одним из охотников команды Райвенкло, который сразу же свершил передачу за спину Прису, я не мог видеть ни передачи, ни первого забитого мяча в наши кольца, который последовал далее — но почему-то я совершенно точно чувствовал, как это происходит.

Всё вокруг было настолько реальным, что не могло быть ничем иным, как сном. Возможно, сном была и вся предыдущая жизнь, жалкое и бессмысленное существование у Дурслей, скорее всего сном была почти сказка первого года обучения в Хогвартсе — но матч не мог быть наяву совершенно точно, и он мог закончиться только пробуждением. Этот сон нельзя было контролировать — думаю, у всех игроков должно было быть подобное ощущение (тогда это казалось естественным) — словно все наши судьбы летели зёрнами в жернова, где и должны были перемолоться. Потому и оставалось чувство беспредельной свободы, которое я больше не чувствовал никогда, и это была свобода продвигаться к неизбежному финалу, по запланированному некой божественной сущностью или образовавшемуся самостоятельно (какая разница!) сценарию. Возможно, это и было абсолютной степенью свободы — когда ничто не стесняет тебя, и потому остаётся на самом деле только один путь.

Понимание любви пришло сразу после свободы — и я был носителем этой частицы божественного, прорывающейся наружу, не в силах вынести заточение в теле, и освещающей лежащий во мгле мир. Наверное, так же она наполняла и остальных, делая на первый вид малоосмысленный процесс игры с мячами культовым и прекрасным, а человеческие фигурки, отмеченные касанием Высшего (чем бы это ни было — Богом, Вселенной, Солнцем... мне в тот миг казалось, что именно им), имеющими Цель. И самым страшным в те мгновения было эту цель забыть (или потерять — но это в принципе не было возможно).

Не знаю, чувствуют ли что-либо подобное профессиональные игроки в квиддич, но мне представляется, что нет. Скорее я поверил бы в то, что такие чувства могли испытывать во время Магической войны авроры или последователи Волдеморта. Впрочем, последние — вряд ли. По крайней мере, если они и впрямь присоединились по принуждению (магией или ещё как), а не добровольно. Для этого надо полностью добровольно пройти свой предопределённый путь.

— Назад! — это Тамсин, которой я передал квоффл, пытается пробить, и мне на всякий случай дают сигнал, дабы я успел прикрыть Скотта, если бросок вдруг окажется неудачным (хотя «вдруг» он может оказаться именно что удачным). И я устремляюсь за противником. И не зря, потому что их вратарь сумел извернуться, поймать квоффл и перекинуть его на бывшего ещё секунду назад свободным Рэймонда. Теперь, когда мяч оказался у меня, надо было рваться вперёд — и так бы я и поступил, если бы не пришлось в последний момент резко затормозить, пропуская мимо несущийся бладжер. Дальше надо нырнуть под успевшего развернуться и теперь летящего на меня Скотта, потом резко забрать вправо и снова выйти вверх, неудачно долбанувшись при этом головой о ручку скоттовской метлы. Впрочем, ему должно быть хуже: я-то просто больно ударился о деревянную палку, рассёк себе лоб до брови, и теперь тоненькая струйка крови могла стекать прямо к левому глазу, а вот Рэймонда-то должно было неплохо тряхнуть, а значит, он не сразу сможет продолжать борьбу. Ещё несколько мгновений — и я, несущий свою божественную частицу, уже перед кольцами. Вратарь рвётся навстречу — да, я здесь! Прими мою любовь!

Наверное, со стороны трибун наше представление казалось непредсказуемым, и никто не мог просчитать, что же будет в следующий момент: действительно, команды были почти равны, а того чувства принадлежности к великому у них, в отличие от меня, не было. По крайней мере, когда я был зрителем, ничего похожего не испытывал и не мог испытать. Порядок и Смысл мог существовать только для того, кто смотрел на игру изнутри, равно как и Любовь, частицами которой мы все и были.

Снитч впервые был замечен, когда счёт был восемьдесят-шестьдесят не в нашу пользу, и к сожалению, увидела его первой девушка-ловец Райвенкло. Малкольм, первым понявший, что должно случиться, попытался помешать, но уже не успевал. Седрик находился слишком далеко, и ему тоже не хватало времени, а потому следующим игроком, который должен был помешать ей завладеть снитчем, был я. И я ринулся наперерез. От бладжера, отбитого в её сторону Эрин, она смогла увернуться, не прервав полёта за золотым мячиком, а вот я не был бладжером, и на всей возможной скорости нёсся прямо на неё. Забавно, я тогда мог стать мертвецом целых два раза: в процессе непосредственно столкновения и уже после него, от общения с Рейей (до её мамы я мог бы и не дожить), которая убила бы меня за порчу метлы. Но я тогда совершенно точно знал, что нужно делать — равно как и то, что столкновения не будет, если его не должно быть. А если должно — то значит, так и случится.

И действительно, в последний момент девушке пришлось сменить свою траекторию, и получить по своему лицу не жёсткой деревянной ручкой, а всего лишь прутьями. А мы получили штрафной удар в свои ворота и новую попытку переиграть ловца соперника, пребывающего в ярости, то ли от упущенного снитча, то ли от исцарапанного в результате моей опасной игры лица. На самом деле, в том, чтобы действовать как камикадзе, было что-то непередаваемое, восхитительное. Особенно тогда, когда выбора, кроме как лететь на противника, не было — потому что только это и могло быть логичным завершением для той частицы, что находилась в тот момент внутри меня. И что-то неправильное было как раз в том, чтобы уйти в последний момент от столкновения...

Впрочем, не стоит думать, будто завершение не могло быть правильным — ни в коем случае. Через несколько минут гонка за снитчем возобновилась, и теперь к цели оказался ближе уже Седрик. А вот к обоим бладжерам оказались ближе загонщики противника, а значит, без посторонней помощи у нашего ловца не было шанса. Если от одного точно пущенного бладжера можно уйти и тут же вернуться на нужную траекторию (и Седрик на тренировках мог служить наглядной демонстрацией этого утверждения), пусть это и совсем не тривиальная задача, то от двух снарядов — уже невозможно, если те, кто отобьёт их в тебя, не облажаются. По крайней мере, ни я. ни наш ловец такого трюка выполнить не могли совершенно точно. Зато вся команда должна была по возможности помогать ему, когда он преследует снитч (ибо потерять при этом можно десять очков, а приобрести — все сто пятьдесят), а ещё я по некоему замыслу оказался поблизости.

Всё случилось так, как и должно было. Я мог только закрыть Седрика от одного из бладжеров, подставившись точно под удар, и райвенкловский загонщик не стал меня жалеть. Действительно, с чего бы — если самому себя не жалеть, то с чего бы этим должен заниматься противник. Тяжёлый мяч на всей скорости врезался в руку, которой я прикрывался, а в следующее мгновение я уже падал вниз, как звезда — разве что желание при этом вряд ли кто загадывал. Я не уверен, было ли мне больно или нет — помню только, что Солнце завертелось с какой-то явно большой скорости, осветив меня на прощанье своим лучом. Хотелось помазать ему на прощанье рукой — а может, я и махал, не помню. Впереди меня ждала земля, тоже вертевшаяся — весь мир вращался вокруг меня.

...Проснулся я в больничной палате, в постели, в совершенно нормальном состоянии. То, что было во время матча внутри, безвозвратно покинуло моё тело. И действительно, в лазарете лежал уже другой я, не тот, что был перед игрой (и, конечно же, не тот, что во время). Время снова стало монотонным и линейным, предопределённость исчезла вместе с ощущением свободы и какой-то частью меня. На тумбочке возле кровати я нащупал очки, но видеть от этого лучше не стал — была ночь, и никакого света в палате не предвиделось. Заодно там же были нащупаны оставленные, судя по всему, лично для меня подарки: открытки и гостинцы, насколько я понял.

Эту ночь я так и провёл: лёжа на кровати, поглощал шоколадных лягушек (аппетит дал о себе знать очень быстро) и размышлял о том, что же всё-таки произошло. Наверное, именно тогда я смог частично осознать свои чувства несколько часов назад, хотя понять до конца не получилось и позднее. В какой-то момент подумалось, что можно дождаться следующей игры, но нет — мысль о повторении подобного опыта я отмёл почти сразу. Это было чем-то, что не повторяется никогда: после подобных ощущений человек должен либо умереть, не в силах вместить в себе высшее, либо... тоже частично умереть, наверное. Хотя бы потому, что это самая частица сверхчеловеческого не может находиться внутри долго, равно как и не может покинуть носителя, не забрав часть его с собой и не оставив внутри свой след.

Утром меня практически сразу выписали, предварительно убедившись в том, что я полностью здоров и не желаю поваляться ещё денёк. Как оказалось, у меня был перелом руки (от попадания бладжера) и сотрясение (от попадания уже меня — в землю), но в отличие от неизвестного проклятия, которому подвергся Колин Криви из Гриффиндора, такие повреждения мадам Помфри лечила очень быстро. А потому я даже успел на завтрак, попасть на который хотелось как никогда в жизни (дал о себе знать переизбыток шоколада в организме, и очень хотелось пить).

— О! Ты уже в норме? — спросил меня Сид, как только я к нему подсел.

— Ну, вроде бы, — ответ я на несколько секунд прервал, дабы залить в себя большими глотками горячий чай, едва не обжигаясь во время этого процесса, — в норме, — и действительно, после чая внутри стало немного горячо, но лучше — жажда чуть успокоилась.

— Тогда поздравляю тебя... — мой друг выдержал театральную паузу, — ты говнюк, — добавил он грустно.

— Э-э-э... — я попытался подумать, в чём же причина его утверждения, и озвучил первое, что пришло в голову. — С метлой что-то случилось? Рейя будет меня убивать? — я даже успел испугаться, пока говорил.

— Нет, там вроде всё в порядке, — успокоил меня Сид, — Так что экзекуция отменяется, и вообще-то она, кажется, за тебя волновалась... Только не вздумай с ней об этом говорить, — он опять запнулся перед сменой темы. — Просто я же пропустил самое интересное! Не мог так на следующем матче устроить?! — после такого опуса мы оба могли только засмеяться.

Вообще меня в этот день многие подходили поздравить или поинтересоваться здоровьем. Когда это проделал Скотт, я даже воистину почувствовал себя звездой. Были на эту тему и подтрунивания, но незлые, а просто шуточные — злиться на меня было особо некому. Или почти некому.

— Тебя Чжоу знаешь, как поносила! — выдавал мне инсайдерскую информацию Рэймонд, обсуждая матч.

— Чжоу? — удивился я незнакомому имени.

— Ах, да... ты же не знаешь её? — он дождался моего кивка и продолжил. — Это наш новый ловец, которую ты чуть не убил своей атакой, — Скотт хлопнул меня по плечу. — Она теперь тебя, кажется, реально боится, представь себе, — интересно, что мой собеседник тоже не злился на меня за тот самоубийственный налёт, считая его нормальным игровым эпизодом. А ведь если бы никто из нас не свернул, то итог мог быть препакостнейшим.

Рейя мне по данному поводу тоже ничего не сказала, хотя именно её реакции я действительно опасался... Но обошлось. Можно было и дальше продолжать заниматься с ней разучиванием заклинаний, больше вспоминая о Наследнике Слизерина, чем о квиддичных матчах. Если говорить о самих занятиях, то вскоре я заметил ещё один из их интересных, но весьма закономерных, если задуматься, итогов: оказалось, что после отработки заклинаний первого курса качество исполнения росло не только у Рейи, как это и было задумано, но ещё и у меня. Действительно, всё, что мы отрабатывали, и в прошлом году, и в начале этого, у меня могло правильно получаться не с первого раза, либо не совсем так, как надо. Но теперь, после нескольких десятков повторений одних и тех же движений палочкой (для чего в прошлом году у меня далеко не всегда хватало терпения), тело начало выполнять их автоматически, что значительно улучшало получаемый результат.

Также из-за частого общения с кузиной Сида я стал замечать, что нередко первокурсники относятся к ней как-то странно, с опаской и даже пару раз спрашивал её о причинах. На первый раз мой вопрос остался без ответа, но потом она всё же соизволила рассказать.

— Какой-то умник пустил слух, что Наследницей могу быть я, — по её взгляду во время ответа я понял, что очень не хотел бы оказаться на месте этого выдумщика, — а некоторые в это даже поверили, — она сделала небольшую паузу, — или почти поверили — это не так важно.

— Ужас, — согласился я, — тебе ж должно быть теперь жутко неудобно...

— Давай не будем об этом, — попросила меня Рейя, и я, послушавшись, ушёл с неудобной темы.

Позже, размышляя над этим вопросом, я пришёл к выводу, что этот некто, пустивший слух, на самом деле мог применить какую-то свою логику. То есть, учитывая то, что он был первокурсником, знал он явно мало кого сильно старше себя, что сужало круг подозреваемых до ровесников. А кто с первого года обучения лучше всего подходит на роль Наследника? Если подумать, то Рейя, будучи рождённой в семье одних из наиболее известных слуг Волдеморта, на данную роль очень даже подходила. Наследница Слизерина на Хаффлпаффе — это, конечно, странно, но если прорабатывать данную версию, то считающийся наиболее безобидным факультет мог быть выбран специально, для маскировки. Нет, я не верил в такое развитие событий, но стоило признать, что определённая логика в том, что подозрение падало на Рейю, была.

Да и если считать, что Наследник владеет какой-то супер-магией, то искать его среди первокурсников тоже имело смысл — тем более, что происшествия случились именно в этом учебном году, тогда что мешало преступнику совершить свои злодеяния в прошлом, если он тогда уже проходил обучение? А если искать его среди поступивших в этом году... да, моей знакомой в этом плане однозначно не повезло.

Но по сути после матча количество упоминаний об этом самом неуловимом злодее стало постепенно снижаться, уступив место более привычным проблемам и заботам. Так, для нашей команды главной темой всё равно оставался квиддич — особенно когда мы отмечали успешное завершение матча, уже в полном составе, то есть со мной. После моего героического (или самоубийственного, или ещё какого — можно найти массу самых разнообразных эпитетов, в зависимости от отношения к моему поступку) досрочного ухода с матча Седрик сумел-таки поймать шустрый золотой мячик, тем самым вырвав победу из лап орла Райвенкло. Наш факультет, конечно, отметил такой исход матча небольшой вечеринкой, но не могли же мы не повторить это дело ещё раз, после выписки из больничного крыла героя этой игры, то бишь меня. В общем, в тот момент я понял, что быть героем и звездой на самом деле неудобно и утомительно, хоть не обходится и без приятных моментов. Но хорошо, что я не был ловцом — иначе точно стал бы «публичной фигурой», или как это называется.

— Ты, Гарри, только в следующий раз будь, это, — говорил мне изрядно поддатый по случаю повторного празднования Лэшли, — поосторожнее, что ли. А то мы перетрухнули, если честно.

— Э-э-э... ладно, — я отвечал смущённо, ибо к повышенному вниманию не привык,— спасибо.

Нет, мне действительно было приятно, что за меня переживали, но в то же время — как себя вести, я не знал. Понятно было только то, что свои ощущения во время матча лучше не пересказывать: всё равно передать их в точности (да и даже приблизительно, если честно) я не мог, а после самого факта попытки они бы потеряли большую часть своей ценности, превратившись из сокровенного и сверхъестественного в обычный, если можно так назвать, «срыв башни» во время игры. В принципе, любые подобные ощущения стоят того, чтобы потом о них не рассказывать, только отшучиваться при вопросах о том, чего же чувствовал в это время, или говорить какие-нибудь нелепицы...

В тот же вечер я впервые попробовал сливочное пиво. Что я мог про него сказать? Напиток оказался неожиданно вкусным, а опьянеть от него я так и не опьянел — мне дали безалкогольный сорт, который по умолчанию и продаётся в Хогсмиде. Нет, старшекурсники иногда доставали там и алкогольный вариант этого продукта, но для этого надо было либо заработать себе очень хорошее отношение мадам Розмерты, либо покупать его в Кабаньей Голове, трактире, который пользовался известностью самого неоднозначного места в Хогсмиде. Но в нём предпочитали покупать либо огневиски, либо обычное пиво, а вот сливочная его разновидность, как мне пояснили, там была не очень. А я... я тогда мог только поверить на слово — всё равно выпускали на прогулки только начиная с третьего курса.

Впрочем, моя известность отказалась кратковременной: о конце матча поговорили, обсосали тему, как персиковую косточку, и забыли до лучших времён. Разве что на тренировках меня теперь стали нагружать ещё больше, чтобы я «по максимуму использовал свой потенциал». Так что теперь после каждого такого занятия чувствовал себя выжатым и ни на что не годным.

Списки тех, кто остаётся на Рождество и последующие каникулы в Хогвартсе, собирали в первой половине декабря, и опять я попал в число тех неудачников, которым из школы поехать некуда. Несколько пугало то, что злоумышленника так и не нашли, но с этим фактом я ничего поделать не мог. Ни Сид, ни Рейя, ни Сьюзен по понятным причинам не должны были остаться в замке. Джастин Финч-Флэтчли, наслушавшись в прошлом году от меня о праздновании Рождества здесь, вначале хотел присоединиться, но внезапное появление Наследника после Хэллоуина внесло коррективы в его планы, что лично меня печалило. Зато была и ещё одна крайне интересная новость.

— Прикинь, — поделился ей со мной Пристли на очередном уроке по истории магии, — а у нас Малфой хочет остаться здесь на каникулы, вместе с Креббом и Гойлом.

— А чего так? — в свою очередь, поинтересовался я, поскольку ещё не сбросил его со счетов.

— Да говорит, что хочет понаблюдать за боящимися всего на свете грязнокровками, которым теперь указали на их место, — дальше слизеринец, наверное, хотел высказать, что он сам думает о Малфое, но сдержался, а потому образовалась пауза. — И дались ему они...

Сам Пристли, как и Нотт, относился к магглорождённым примерно так же, как и большинство с его факультета: он их замечал, мог с ними говорить об учёбе и даже иногда общаться, но принять их в свою компанию — никогда. В компанию принимали если не ровню, то тех, кто мог этой ровней стать. Мне вот помогла принадлежность к семье Поттеров и то, что я близко сошёлся с Сидом, который был наследником весьма уважаемого в Магической Британии семейства. А вот Драко вёл себя неправильно хотя бы потому, что уделял магглокровкам слишком много внимания. Нет, нельзя сказать, что на их факультете поставить выскочку из мира магглов на место считалось чем-то предосудительным — даже наоборот — но слишком частое повторение этого не приветствовалось. Ещё один пункт в копилочку. Правда, уже на следующем уроке стало не до этого: теперь всё внимание поглотило другое событие. Объявили об открытии дуэльного клуба.

Новость о возрождении дуэльного клуба была воспринята большинством учеников с воодушевлением, хотя некоторые проявляли скорее обратные чувства. Для меня же это было скорее поводом разузнать, что же это за дуэльный клуб и почему же и когда его закрыли в первый раз. К сожалению, мои однокурсники мало что про это знали, равно как и Рейя. Им было только известно, что когда-то такой клуб существовал и был даже достаточно популярным среди учеников (действительно, кто же не хочет применить свои таланты к магии на практике, приложив, к примеру, не нравящегося тебе ученика носом об пол или о потолок, что ещё и зрелищно) — но больше мне ничего не могли рассказать. Лэшли знал чуть больше — он рассказал мне о том, что руководил клубом в своё время Флитвик, который лет эдак больше пятидесяти назад был даже чемпионом Европы по дуэлям, но ничего о причинах закрытия не помнил, да и не существовал этот клуб уже ко времени его поступления. С этой информацией смог помочь мне только Брайан Фосетт, к которому я как к старосте в итоге и обратился.

— Ну, я тоже знаю о нём не очень много, — признался мне Брайан. — Разве что к моему поступлению его уже закрыли, а во время войны он ещё функционировал. Кстати, — он ненадолго задумался, — кажется, как раз после войны его и закрыли, мотивируя заботой о том, чтобы ученики не получали в школе навыков убийства, — ещё пауза, — ну или как-то так... У меня двоюродный брат таким положением дел долго возмущался. Он так не смог попасть на юношеский чемпионат Европы.

— А что, — сказал мне Сид, когда я поделился с ним информацией, — если, например, это преподаватели занимаются нападением на учеников, — излагал он мне очередную бредовую гипотезу, — чтобы таким образом возродить дуэльный клуб и увеличить финансирование школы?

— Вряд ли, — ответила ему Сьюзен, когда мы отсмеялись, — хотя в чём-то ты можешь быть прав... Ну, к примеру, они могли воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы выбить ещё денег с Министерства или Попечительского Совета...

— Интересно тогда, почему в школу никого не прислали разобраться с проблемами? — действительно, почему власти ещё не заинтересовались школьной проблемой? Я этого не понимал, да и мои товарищи, как выяснилось, тоже.

— Дети, а вас не смущает, что вы обсуждаете это прямо в коридоре, да ещё и поблизости от преподавателя? — прервал наше коллективное размышление голос Квирелла. — Конечно, ваши предположения про преподавателей могут рассмешить... хотя, боюсь, та же профессор МакГонагалл не оценила бы ваш юмор. Но всё же, — продолжал он, укоризненно глядя на нас, — думать так про преподавателей... Правда, на моей памяти бывало и хуже, — он усмехнулся. — В общем, возвращались бы вы в гостиную и не забивали бы голову странными мыслями. Заранее отвечая на ваш вопрос про Министерство и авроров... Дело в том, что им прекрасно известно, что конкретно в школе им будет сложнее разобраться с проблемами — просто поверьте, поскольку тут надо довольно долго объяснять причины — так что их привлекают только в совсем уж экстренных случаях вроде смерти ученика или чего-то подобного, а сейчас дела не настолько плохи. Так что сейчас они не будут интересоваться проблемой столько, сколько это возможно — ибо иначе очень велик шанс, что они не смогут быстро доказать свою компетентность в вопросе. А теперь марш в гостиную.

Так, получив пищу для размышлений, мы действительно отправились по своим делам — а что ещё оставалось делать. Хорошо хоть баллов с нас не сняли — профессор Селвин в этом случае вряд ли был бы таким добрым. Ещё было интересно, о чём же таком, что «бывало и хуже на его памяти» упоминал профессор Квирелл, но мы об этом тогда так и не узнали. Но надо было довольствоваться объяснениями — им можно было верить или не верить, но других нам бы всё равно не предложили.

Тогда же мы решили разузнать больше о дуэльном клубе уже от преподавателей, и время после первого занятия показалось нам наиболее подходящим для того, чтобы задавать подобные вопросы. Конечно, про «выбивание финансирования путём нападения на учеников» и тому подобное поинтересоваться всё равно не вышло бы, но были и другие вопросы, показавшиеся нам интересными и небесполезными в свете объявленного возрождения клуба.

В возрождённом клубе главенствовать назначили снова профессора Флитвика, и он же в конце занятий раздавал всем желающим вступить анкеты, и их взяли и я, и Сьюзен, и Сид, и вообще большинство присутствующих. Судя по всему, похожим образом дела обстояли и с другими курсами, поскольку уже через два дня было объявлено, что преподавательский состав расширяется. Желающих оказалось слишком много для одного руководителя, а потому привлекли заодно и остальных деканов, кроме профессора Спраут, да ещё и Крауча как преподавателя ЗОТИ. Всех новоиспечённых участников клуба разделили на группы по курсам, и каждый день, кроме воскресенья, должны были проходить занятия у каждого конкретного курса. Первокурсники к дуэлям по понятным причинам не допускались — они просто знали пока слишком малое количество заклинаний. Мы, конечно, тоже умели не то чтобы многое, но всё же знали достаточно для того, чтобы начать с нами заниматься.

Заодно объявили и то, что с каждым курсом будут заниматься два преподавателя — на нашу долю выпали сам Флитвик и МакГонагалл. Подозреваю, что тут учитывалось в первую очередь умение работать с детьми, хотя, даже если не упоминать о Флитвике, МакГонагалл, по слухам, была весьма умелой в дуэлях и схватках. С третьим курсом работали Флитвик и Селвин, с четвёртым — МакГонагалл и Селвин, Краучу же достались курсы с пятого по седьмой, и МакГонагалл, Селвин и Флитвик в качестве напарников соответственно. Но на первых занятиях присутствовали все четыре преподавателя — потом ожидалось уменьшение потока студентов и переход в штатный режим функционирования.

Действительно, когда под первое занятие расчистили Большой Зал, соорудив даже постамент-сцену для преподавательского состава, то когда мы стали вокруг, всё равно возникло ощущение, что нас целая толпа, и четыре преподавателя на такое количество народа — не слишком много. Вступительное слово произносил профессор Флитвик.

— Сонорус! Всем доброго вечера, — начал он своим довольно-таки тонким голосом. — Всем меня слышно, всем видно? Тихо, кому не видно — пусть поднимет руки. Так. Значит, всё в порядке, — дождавшись отсутствия поднятых рук как признака того, что все собравшиеся готовы внимать, Флитвик продолжил. — Итак, как вы уже знаете, директором было принято и согласовано решение возродить дуэльный клуб и поставить меня в качестве его председателя. Здесь вы получите навыки, которые могут пригодиться не только тем, кто захочет принимать участие в чемпионатах по этому виду спорта или пойти в аврорат, но и остальным, поскольку никогда не узнаешь, в какие жизненные перипетии может попасть обычный, казалось бы, волшебник. Так что навыки дуэлей пригождаются подчас в самых неожиданных ситуациях — и каждый мой ассистент может это подтвердить, — профессор взял небольшую паузу и снова осмотрел зал. — Я так понял, что все желающие уже подтянулись? Так. Мистер Ригби, вы с третьего курса, так что подождите до завтра и тогда приходите, — пристыженный третьекурсник покинул зал, и вступление продолжилось. — Что мне осталось объявить? Я и все мои ассистенты когда-то были членами дуэльного клуба и за их компетентность я ручаюсь. А теперь мы покажем вам, как проходит настоящая спортивная дуэль. Барти, позволите? — профессор Крауч кивнул и остался, в то время как остальные покинули помост.

Противники поклонились друг другу, встали в стойку, МакГонагалл дала команду — и дуэль началась. Продолжалась она точно дольше пары минут, пока МакГонагалл не остановила соперников. Крауч и Флитвик в это время быстро перемещались по помосту, успевая как атаковать друг друга совершенно разными заклинаниями, так и ставить щиты, иногда предназначенные именно против конкретного произнесённого заклинания. Уследить за происходящим было очень сложно, а уж повторение казалось и вовсе невозможным, даже если учитывать знание всех использованных заклинаний и улучшение своей подготовки.

— Итак, — начал Флитвик после окончания дуэли, — вот примерно таким образом должны проходить ваши схватки к окончанию седьмого курса. Заметьте, что все использованные заклинания были из школьной программы, и более того, невербальная магия на таких вот стандартных дуэлях запрещена, иначе скорость боя может ещё сильнее возрасти, — прежде чем вещать дальше, он подождал, пока аудитория проникнется сказанным. — Мы же с вами вначале будем просто проходить базовые стойки и движения. Если у вас есть вопросы, то можете их задавать. Желающие?

— Простите, — сказал первый из желающих, Терри Бут с Райвенкло, — но как это нам поможет в схватке с тем, кто нападает сейчас на учеников?

— Никак, — ответил вместо профессора Флитвика Крауч. — Возможно, правда, вы замрёте именно в одной из правильных стоек, — пара нервных смешков раздалась, но в целом юмора профессора никто не оценил. — Но если кто-то считает, что он может за пару занятий научиться противостоять неизвестному противнику, который может превращать жертву в камень, то он может сразу покинуть занятие, — почему-то, несмотря на заявление, желающих не нашлось. — Остальным же напоминаю, что мы не случайно изучаем всё в определённой последовательности.

— Профессор прав, — сказал дальше Флитвик. — Мы могли бы научить вас разным заклинаниям, но потом вам же пришлось бы переучиваться, что значительно сложнее, чем делать всё правильно с самого начала. К тому же без знания стоек и этикета спортивной дуэли до соревнований, если вы даже изъявите желание в них участвовать, вас всё равно не допустят.

В общем, на первом занятии поколдовать нам так и не дали – всё время было посвящено правильным стойкам, тому, как нужно держать палочку и ещё разным мелочам. На вопросы вроде тех, как это может пригодиться в реальном бою, нам тоже не отвечали, хотя, как я понял, умение правильно переходить из одной стойки в другую может быть довольно полезным не только в этом виде спорта. В итоге, помурыжив подопечных пару часов, если не дольше, преподавательский состав наконец разрешил расходиться, чему многие оказались несказанно рады.

— Ну что, пойдём в гостиную? – ходили мы обычно группами, а посему предложение Джастина было вполне естественным.

— Мы ещё хотели задать пару вопросов профессору Флитвику, — ответила за нас троих Сьюзен. – Подождешь?

— Да нет, мне это теперь неинтересно, — признался нам товарищ. – Я-то думал, нас тут будут учить сражаться на палочках, а мы, оказывается, только всякую фигню и будем здесь проходить, — поведал он причины своего разочарования. – Нет уж, это всё не для меня… А вы действительно приходили сюда всякие там стойки изучать и прочую туфту?

— Ну… вообще-то, мы тоже не знали, чему здесь будут учить, — объяснил я очевидные, на мой взгляд, факты. – То есть, вообще не знали. Хотя тоже предполагали, что скорее будем швыряться друг в друга заклинаниями и защищаться от них… — я запнулся. – Ну, или только я это предполагал.

— Не бойся, со мной та же фигня, — поддержал меня Сид.

— Может, ты всё же подождёшь нас? – перешла тем временем к более насущным вопросам Сьюзен.

— Знаете… — он посмотрел на нас, словно прикидывая, стоит или не стоит дожидаться окончания нашей беседы с Флитвиком, и весь незатейливый мыслительный процесс так и отображался на напряжённом лице, бегающих зрачках и подрагиваниях всего тела. – Нет, я, наверное, так пойду. А то боюсь уснуть после новых речей обо всяких стойках, которые нам забыли сегодня показать. По счастливой случайности, не иначе. Счастливо оставаться, — он после этого пошёл прочь, правда, на полпути остановился поболтать ещё с кем-то. Зачем, спрашивается, если хотел побыстрее добраться до гостиной?

— Тогда удачи, — попрощался со спиной однокурсника Сид. – А теперь давайте мы подойдём уже с расспросами, а то до утра так стоять будем, — проявил он своё нетерпение.

Действительно, как оказалось, мы были далеко не единственными, кто возжелал получить ответы на те или иные вопросы – и именно беседой с учениками сейчас и были заняты все присутствующие преподаватели. Это не было удивительно, поскольку именно тем, что они готовы прояснить непонятные вещи после, Флитвик и окончил занятие. Куда более печальным оказалось то, что мы в результате непредвиденной задержки оказались последними в очереди на раздачу ответов – проницательный Джастин предугадал такой поворот событий, а потому, наверное, и решил не ждать нас, помирая от тоски, и шёл теперь навстречу уютной факультетской гостиной.

Удивительно, но спрашивали наши однокурсники про что угодно, но не про историю клуба: за время нашего ожидания мы успели послушать ещё кипу скучной информации про стойки, про книги, которые содержат наиболее необходимые заклятия для спортсмена-дуэлянта, как бороться с Ужасом Слизерина с помощью навыков дуэли («бежать и звать на помощь, если это что-бы-там-ни-было вас заметит, и пять баллов с Гриффиндора за дурацкие вопросы, про которые уже сто раз говорилось»). В общем, когда до нас дошла очередь, остались уже только Флитвик и МакГонагалл, объяснявшая какие-то технические вопросы ещё паре студентов – все остальные уже разбрелись. Зато мы услышали кучу разного рода ответов на глупые (и не очень) вопросы и слухов. Хотя нет, вру – кое-что из истории дуэльного спорта мы за время ожидания своей очереди узнали: оказалось, невербальные чары были запрещены чуть более ста лет назад, в 1887-м, когда один неординарный волшебник смог выполнить невербально несколько чар, требовавших индивидуальной защиты, что считалось в то время делом практически невозможным (да и сейчас такими умениям практически никто похвастаться не мог), и Комитет по Спортивным Дуэлям признал невербальную магию жульничеством. Сразу после неё запретили и «силенцио».

— Да, дети, что же вы хотели спросить? – опередил нас Флитвик, и означало это, что наша очередь наконец подошла, что, признаться оказалось как нельзя кстати. Нас порядком успело подзадолбать стояние ради выяснения, может, достаточно интересных, но уж точно не слишком важных вопросов, касающихся истории дуэльного клуба.

— Профессор, — взяла беседу в свои руки Сьюзен, — А не могли бы вы рассказать нам, что же это был за дуэльный клуб в Хогвартсе ранее… Как он возник, отчего было принято решение его закрыть, почему он сейчас возродился…

— Что я вам могу рассказать… — профессор задумался, потом наколдовал ещё три стула (сам-то он давно восседал на своём и смотрелся, кстати говоря, довольно комично – как и всегда, впрочем). — Можете присаживаться, это вы мне довольно объёмный вопрос задали, — и мы не преминули воспользоваться советом, а сам Флитвик взял на это время паузу, чтобы составить рассказ.

— Дуэльное искусство уходит своими корнями в далёкое прошлое, — начал он повествование. – Конечно, стоило рассказать об этом, предваряя первое занятие, но я решил, что мало кого из вас это заинтересует; я же знаю, как вы все посещаете ту же историю магии, — на этом моменте он усмехнулся, а мы втроём дружно смутились, ибо отлично поняли, что именно он имеет в виду. На этом предмете принято было заниматься чем угодно, но только не записыванием лекций. Возможно, Гермиона вообще была единственной, кто ломал систему и устоявшиеся порядки на истории магии.

— Ещё во времена Основателей, — продолжал тем временем Флитвик, — подготовка к дуэлям входила в обязательную программу обучения у юношей, а зачастую и у девушек. Правда, тогда это были дуэли на мечах, реже на другом оружии, и обучался каждый студент этому искусству у главы его факультета, — он снова взял небольшую паузу и продолжил объяснения. – Тогда вообще была принята иная система обучения. Каждый ученик имел своего мастера, и только этот мастер обучал его искусству магии и всему, что с ним связано.

— И Основатели реформировали эту систему? – вставила вопрос Сьюзен.

— Нет, реформа происходила медленнее и завершилась значительно позднее, — разочаровал её преподаватель, — хотя начало было положено именно основанием Хогвартса. Но в то время каждый ученик обучался только у одного из мастеров, то есть Основателей. Даже после их смерти, когда руководить факультетами стали другие маги, система всё ещё сохранялась. Только к концу одиннадцатого или началу двенадцатого века было решено, что одну или две дисциплины можно изучать у другого мастера. Со временем их число выросло, а в замок стали приглашать других известных магов, специалистов в отдельных областях, которые передавали здесь свои знания, — он приостановился, принял у появившегося эльфа чашку с напитком и отпил из неё.

— Но когда же система стала похожей на современную? – на сей раз, пользуясь небольшим перерывом, очередной вопрос задал я. Я решил, что это достаточно интересно, так что рассказ про закрытие клуба и последующее его возрождение может подождать ещё чуть-чуть.

— О-о-о… — глубокомысленно заметил Флитвик. – Это произошло только к пятнадцатому веку, но и тогда главы факультетов считались мастерами, в обучении у которых и находились студенты. Вообще, этот вопрос довольно подробно описан в «Истории Хогвартса», так что рекомендую вам почитать её на досуге, — и он снова посмотрел на нас с укоризной, напоминая о халатном отношении к одному из преподаваемых предметов (хорошо хоть, что не его) и вгоняя из-за этого в краску.

— Но возвращаясь к нашей теме, — рассказчик снова «оттаял», и можно было продолжать слушать, — в виде отдельного клуба с одним мастером на всех желающих эта организация появилась в середине тринадцатого века, в тысяча двести тридцать втором году, кажется. Но опять-таки, обучали в это время классическим дуэлям. Дуэлям с применением магии стали обучать в клубе только лет через сто после этого, если не больше.

— То есть стали обучать одновременному использованию магии и обычного оружия? – поинтересовалась Сьюзен.

— Да, именно так, — подтвердил её догадку Флитвик. – непосредственно магические схватки стали распространены уже только в шестнадцатом веке, а ранее так называемая мгновенная магия – то есть, по сути, почти все изучаемые в Хогвартсе заклинания – была значительно менее развита. Колдовство же гораздо чаще осуществлялось с помощью ритуалов, рун или зелий, — восполнил он наши пробелы в изучении истории магии. – Что же касается именно спортивных магических дуэлей, то они сами по себе появились уже после принятия Статута Секретности, в тысяча семьсот седьмом году. Примерно в это же время дуэльный клуб Хогвартса перестроил свою программу на подготовку к ним.

— А что вы можете сказать про закрытие клуба? – нет, слушать профессора было достаточно интересно, но вряд ли он стал бы отвечать на наши расспросы до утра, так что стоило поторопить события.

— Хм… — он задумался, на этот раз, где-то на полминуты. Судя по всему, пытался понять, в каком виде лучше подать нам ответ. – Видите ли, после войны с Сами-Знаете-Кем Министерство задумалось в том числе о том, что позволило волшебникам на его стороне получить боевую подготовку. И тогдашний министр, Миллисента Багнолд, посчитала таким местом в том числе дуэльный клуб, а самое простое и жёсткое решение – самым верным. Вот она и издала указ о его роспуске.

— А разве Министерство может самопроизвольно распускать внутришкольные формирования? – у Сьюзен, чья тётя была в этом самом Министерстве крупной шишкой, видимо, было на этот счёт своё мнение, противоречащее заявлению Флитвика.

— Сейчас такие шаги сопряжены с гораздо большими трудностями, чем всего десятилетие назад, — ответил на это профессор. – Но отношение школы с Министерством и Попечительским Советом – это тема уже для отдельной беседы, так что думаю, нам не стоит сейчас её касаться.

— А почему клуб восстановлен именно сейчас? – было самое время задавать именно те вопросы, ради ответов на которые мы и подошли. – Тем более, вы и сами говорите, что против того, кто сотворил всё это… ну… в школе, мы после пары занятий всё равно ничего не сможем предпринять…

— Сами занятия в клубе, наверное, не помогут, но могут, к примеру, придать вам уверенности и ещё немало чего полезного, — ответили нам. – Да и с поимкой преступника этот шаг может помочь, — Флитвик внимательно оглядел нас, прежде чем продолжить. – В общем, подробно я отвечать на этот вопрос и не могу и не буду, скажу вам прямо. У вас остались ещё вопросы?

— Наверное, нет.

— Тогда до свидания. Вам пора возвращаться в гостиную. Касательно истории дуэльного клуба, — он взял ещё одну небольшую паузу и сморщил лоб, — если она вас всё ещё интересует, поищите книгу «Английская дуэльная школа» Карстена Ольсена. Наверное, она расскажет вам о вопросе лучше всего остального, хоть и написана норвежцем.

На этом мы тоже попрощались и пошли в гостиную. Действительно, само занятие, а потом ожидание своей очереди, потом сама беседа – всё это отняло у нас массу времени, и до отбоя оставалось всего ничего. Да и пищу для размышлений мы получили. Заодно выяснилось, что история сама по себе может не являться по-настоящему скучным предметом – возможно, это просто Биннс её так читал, что слушать невозможно.

— Ну что, Сьюзи, ты действительно веришь тому, что Флитвик сказал про причины восстановления клуба? – пока я раздумывал над рассказом профессора о клубе, Сид, по всей видимости, думал больше над вопросами, ради которых мы и подошли к декану Райвенкло.

— Я думаю, что он нам не соврал, — ответила Сьюзен, которая, судя по всему, тоже размышляла больше именно на эту тему. – Возможно, дуэльный клуб открыли в том числе и для того, чтобы снизить панику – это звучит логично. Да и какие-то мысли насчёт раскрытия личности преступника с помощью этого у них наверняка тоже есть, — задумавшись, она остановила и забавно сморщила носик. – Только не делиться же им всеми своими планами с нами, правда? Тем более, такими планами.

— А насчёт закрытия? – задал вопрос на этот раз я.

— Судя по всему, как-то так дела и обстояли, — пожала плечами она. – Надо только будет уточнить у тёти про взаимоотношения Хогвартса с Министерством. Она должна разбираться в вопросе.

— Кстати, какие у кого мысли по поводу того… — начал я и запнулся, пытаясь это сформулировать, — ну… стоит ли нам и дальше посещать эти занятия по дуэлям? Я вот, пожалуй, продолжу, — заодно и выразил сразу свою позицию по вопросу.

— Я думаю, это может быть полезно, — согласилась со мной Сьюзен. – Да и дальше-то мы явно начнём проходить применение разных заклинаний и устраивать дуэли, так что вам должно понравиться, — она улыбнулась. – Сид, а ты как?

— А куда я денусь?

— Кстати, — вспомнил я про один заинтересовавший меня момент в беседе с Флитвиком, — а вот то… существо, которое подало профессору чашку, это и есть домовой эльф?

— Да, а что с ним не так? – удивился Сид, но быстро понял, почему я это спросил. – Ах, да… постоянно забываю, что ты рос с магглами. Так ты, получается, — теперь была его очередь удивляться, — впервые сегодня видел домового эльфа?

— Ну да… — признался я. – Честно говоря, немного иначе их себе представлял. Ну да ладно, — быстро добавил я, закрывая тем самым тему.

На самом деле, этот момент напомнил мне, что миру магов я, как и магглорождённые, не принадлежал. Несмотря на второй год обучения в Хогвартсе, частое общение со сверстниками, всю жизнь проведшими в магическом мире и о маггловском по этой причине имеющими достаточно смутное представление, мне иногда казалось, что я сроднился с магическим миром, но похожие ситуации возникали всё равно достаточно часто, напоминая, что это не так.

Мы уже как раз проходили предпоследний поворот на пути к цели, когда натолкнулись на нечто совсем уж неожиданное: прямо в коридоре возле лестница на второй этаж находилось тело Джастина Финч-Флэтчли, а рядом так же неподвижно застыл Почти Безголовый Ник, призрак Гриффиндора. Это было настолько неожиданно, что я остановился и тоже застыл, как вкопанный. Конечно, об опасности предупреждены были все, и в том, что история повторилась ещё с каким-то неосмотрительным учеником, не было ничего необычного (хотя сам факт был, несомненно, прескверным), но когда ты разговариваешь с человеком, а тем же вечером натыкаешься на него, но уже окаменелого – такое любого выбьет из колеи. Сьюзен, как мне потом рассказывал Сид (сам я в тот момент мало на что обращал внимание), тоже вытаращилась на Джастина полным ужаса и неверия взглядом, и только сам мой товарищ отчасти сохранил невозмутимость.

— А говорил, что поможет ему оберег, – выдал он, подойдя к телу. – Всё — ложь. Кроличья лапка лучше.

— Профессор, вот здесь я это видел! – донёсся тем временем до нас взволнованный и испуганный голос. А всего через несколько секунд показались профессора Спраут и Крауч, которых вёл Брайан Фосетт, запомнившийся мне в этот вечер бледным перекошенным лицом.

Перед каникулами на меня и немногих других, кому пришлось по тем или иным причинам остаться в стенах замка, кидали в основном сочувственные взгляды, и было с чего. Преступника так и не нашли, режим, который решили ужесточить после случая с Джастином, всё равно нарушался (на самом деле, трудно припомнить хотя бы один случай, когда его было действительно очень сложно нарушить), а риск стать следующей жертвой был, вообще говоря, неиллюзорен. Конечно, Джастин сам был неправ в том, что решил добираться до гостиной в одиночку – ему ведь прекрасно было известно об опасности, и подобное к ней пренебрежение не осталось безнаказанным. Но с другой стороны, на его месте можно было представить едва ли не кого угодно… Хотя нет, если судить по словам Рона, то какого-нибудь его старшего брата Перси или близнецов Фреда и Джорджа представить шастающими по коридорам в одиночку было сложно: и если в случае Перси дело было в беспрецедентной любви ко всяческим правилам и порядку, то близнецы были попросту неразлучны. В любом случае, я себя на месте однокурсника представлял весьма хорошо, и я, в отличие от полумифического Перси, мог в некоторых ситуациях попробовать дойти до места без сопровождения…

Ещё одним интересным фактом оказалось то, что в газетах эпизод с «очередной жертвой в школе Хогвартс» оказался освещён без, можно сказать, самой изюминки события. Нет, про то, что «магглорождённый Джастин Финч-Флэтчли окаменел и теперь находится в больничной палате», конечно, написали, а вот про то, что неизвестный сумел проделать тот же фокус с привидением, как-то обошли стороной. Сами бы мы с Сидом, наверное, не заметили бы подобной странности, но нам на неё вовремя намекнула Сьюзен, решившая поделиться своим удивлением.

— Но ведь ключевым событием является то, — неожиданно складно отвечал ей я, — что Джастин пострадал. А всякие, по их мнению, мелочи, репортёры могли бы и забыть…

— Ничего ты, Гарри, не понимаешь, — однокурсница смотрела на меня, словно я был умственно недоразвитым. – Для нас с тобой и репортёров мелочами являются абсолютно разные вещи, — объясняла она, будто мне было на несколько лет меньше, чем ей. – То есть они могут наплевать на обстоятельства происшествия, но окаменевший призрак – это же зажжёт если не весь выпуск, то всю статью!

— И откуда ты это знаешь?

— Тётя мне иногда объясняет, — в данный момент мы по сравнению с ней и правда были мелюзгой, и она об этом знала. – Но вернёмся к делу. Как они могли такое пропустить? Почему пропустили?

— Потому что им об этом никто не сказал, — подала голос доселе стоявшая в стороне Рейя. Они со Сьюзен всё ещё недолюбливали друг друга, но конкретно в те дни дочь бывших соратников Волдеморта на её курсе считали наиболее вероятным кандидатом на роль Наследника. И в основном именно благодаря тёмным страницам прошлого её родителей. Мы же, в свою очередь, понимали, что это бред, но ничего сделать, кроме как принять Рейю в свою компанию, не могли. Теперь она обычно ходила нервная, злая и раздражительная – впрочем, если она и срывалась, то, как правило, не на нас.

— В каком плане? – искренне удивилась Сьюзен. – Даже если директор и не захочет вынести этот факт на рассмотрение общественности, то всегда ведь есть и ученики…

— И? – желчно прокомментировала Рейя. – Как будто ты не знаешь, сколько они всего домысливают. Особенно те, что не видели ситуации своими глазами, — добавила она не без яда в голосе.

— То есть ты хочешь сказать, что администрация школы в действительности ничего не рассказывала репортёрам о привидении? – Сьюзен задумалась. – А может, и так… Но почему?

— По-моему, — саркастически заметил Сид, — ты это сама только что сказала. Они просто не хотят, чтобы окаменелый Безголовый Ник стал достоянием общественности, — он картинно вздохнул. – Развлечений лишают, уроды.

Мысль, высказанная товарищем, казалась вполне правдоподобной. Видимо, чтобы общественность не волновалось слишком сильно, сам факт окаменевшего привидения решили временно скрыть. Но почему не сказать всю правду, почему возможности неизвестного настолько выбивались из той картины, которую пытались показать обеспокоенным родителям… этого мы не понимали, хотя истина наверняка всё это время была где-то рядом.

Но в итоге друзья разъехались по своим семьям праздновать Рождество и Новый год, оставив мне в качестве воспоминаний несколько подарков. То есть не совсем так: Сид по традиции забыл мне что-либо подарить или просто не подумал об этом, Сьюзен подарила, кажется, несколько каких-то волшебных хлопушек, чтобы мне не было так скучно в праздник, а Рейя решила осчастливить меня набором дорогих писчих принадлежностей. Когда я думал, как же повежливее отказаться и намекнуть ей, что я не могу ничего ценного подарить взамен (а значит, и принять такие вещи тоже не могу), то меня смерили такой смесью злобы и презрения, что оставалось только выпалить дежурные благодарности, а дальше – молчать себе в тряпочку.

Само празднование Рождества не сильно отличалось от того, что было в прошлом году. Что меня особенно удивило, когда я об этом задумался, так это то, то в школе на каникулы осталось примерно столько же учеников, что и годом ранее. Будто смертельная опасность, готовая подстеречь любого совершенно неожиданно, была не в силах на это повлиять. Да и сам праздник, сама атмосфера, разговоры учеников – ничто не напоминало о нападениях, будто их и не было вовсе. Хогвартс казался в эти дни особенно тихим и миролюбивым, словно до каникул события развивались совсем в другой школе, а может, и в совсем другом магическом мире. Может быть, виновато в этом было отсутствие повседневной толпы учеников, каждый день генерирующей множество новых слухов, или ещё что случилось – не знаю. А я… я словно оказался в том же месте и в то же время, что и год назад, ещё до того момента, как попытался подработать, помогая Хагриду.

Кстати, на этих каникулах я решил ещё раз попытаться устроиться помогать лесничему, и такому желанию было сразу несколько причин. Во-первых, ещё свежи были воспоминания о том, что делать в школе на каникулах по большому счёту нечего: помимо развлечений с очень и очень немногими сверстниками, по тем или иным причинам находящимся в замке, оставались разве что учёба и чтение, коими, находясь в здравом уме и трезвой памяти, я никогда не желал заниматься подолгу. А вот работать у Хагрида мне даже чем-то нравилось: это могло не только принести немного денег, на которые можно купить себе какие-либо приятные мелочи или просто более дорогие вещи к следующему учебному году, но было и нечто приятное в общении с самим добродушным полувеликаном.

К собственному удивлению, добиться разрешения помогать лесничему мне удалось. Более того, это оказалось совсем не сложно и не потребовало каких-то нечеловеческих усилий (и хорошо – потому что их я бы не предпринял) – надо было только подойти к декану, профессору Спраут, и заявить ей о своём желании. Для виду она посомневалась, конечно, и даже разъяснительные беседы со мной и Хагридом были проведены, но этим дело и ограничилось.

Теперь меня каждый день ожидал его бревенчатый дом, весь пропитанный запахом душистых горных (а также полевых или луговых – честно говоря, так и не понял, как он их именно отличал) трав. Памятуя о прошлогоднем приключении, выводить меня за пределы окрестностей избушки ему категорически запретили, но у лесничего и без того каждый раз находилось, каких травок перебрать, куда и как их разложить и собрать потом обратно, кого из присутствующей живности покормить – в общем, без дела я не оставался. Равно как и без кексов, годных для того, чтобы служить орудиями убийства или строительными инструментами вместо молотка, кувалды… а возможно, годились и на то, чтобы забивать их вместо гвоздей.

Главной проблемой у Хагрида в эту зиму было загадочное исчезновение петухов. Каждый раз, как только он покупал нового петуха себе в курятник, через несколько дней петух либо пропадал с концами, либо бездыханная тушка его находилась где-нибудь неподалёку. Хагрид пробовал сам дежурить по ночам, пробовал оставлять за главного в курятнике Клыка – попробовал бы оставить даже меня, если б этот шаг не был бы настолько очевидно абсурдным – но всё было зря. Он пытался даже постоянно держать потенциальную жертву неизвестного вора под присмотром, но всегда возникали моменты, когда он не мог взять петуха с собой, и их хватало на то, чтобы птицу «уводили». Я тоже пробовал, как мог, помогать Хагриду, но ни до одной по-настоящему интересной идеи так и не додумался. Лесничий обращался за помощью даже к директору, но из-за нападений на магглорождённых в этом году Дамблдору предсказуемо было не до того, чтобы заниматься какими-то петухами. Впрочем, как и другим учителям.

В свободное от помощи Хагриду время было чаще всего отдано общению с теми, кто остался на каникулы в школе. От гостиной до гостиной (или до столовой, или ещё куда) приходилось ходить обычно либо с кем-то из преподавательского состава, либо со старостой одного из факультетов, хотя так получалось всё же не каждый раз. Наверное, это можно было назвать едва ли не единственным напоминанием для большинства учащихся, что внутри школы зазевавшегося одиночку может подкарауливать нешуточная опасность – в остальном внутри замка было тихо, спокойно, но не безжизненно. На первый взгляд могло показаться, что, идя меж каменных стен, ты находишься в одиночестве в этом огромном сооружении, наполненным тайными и узкими проходами, вырубленными ступенями движущихся (и неподвижных) лестниц, статуями, гобеленами... И ты шёл будто среди истории, давно всеми позабытой, и только тебе передавшей на хранение или осмотр свои безжизненные останки — но это впечатление очень быстро оказывалось обманчивым. Всё так же сновали по коридорам привидения, а по картинам на стенах – портреты, замок продолжал жить своей, независимой от студентов, жизнью, скрытой обычно от посторонних глаз за гулом детских толп, обсуждающих то или иное домашнее задание или ещё что. Теперь же её можно было заметить, почувствовать – можно было бы даже поучаствовать, если знать, как человек может участвовать в жизни замка, кроме как быть его обитателем и наблюдателем за теми, кто успел стать одной из истинных его частей.

Ещё в этом году, когда Дурсли прислали мне очередной унизительный подарок, я впервые словно почувствовал облегчение и только рассмеялся, глядя на то, что когда-то ранее было носками «Дадлички». А всё потому, что вдруг вспомнилось, что в школе, помимо меня, остались встречать праздники, к примеру, и Уизли, поголовно. Почему? Да потому что родители должны были поехать в это время в Египет, проведать старшего сына, а денег, конечно же, не хватало, чтобы они смогли провести там время все вместе. Так что было решено оставить в Хогвартсе детей, а самим поехать в Египет одним. Возможно, «дети» даже радовались такому исходу событий (в особенности близнецы), но для меня было чем-то самим собой разумеющимся, что родители должны стремиться забрать детей из ставшей такой опасной школы, даже если придётся поступиться для этого путешествием к старшему сыну – ему-то, в конце концов, ничего особенного не угрожало в его Египте. Но тот же Рон, например, не видел в таком отношении ничего странного или необычного… и вот тут-то меня и пробило.

Конечно, понятно, что Уизли были чистокровными, и посему можно было бы подумать, что их отпрыскам в школе будет достаточно безопасно: на каникулах за учениками стали следить лучше, да и в настенных надписях говорилось только о грязнокровках и «врагах Наследника», а под эти категории они вряд ли подходили. Но даже какая-нибудь Рейя, первокурсница, и та додумалась, что непонятно ещё по каким признакам эти «грязнокровки и враги» ищутся, а тем более непонятно, почему никого не могут убить случайно или по ошибке. А ведь родители Рона уже не были первокурсниками уже несколько десятилетий как… И я, когда узнал о таком стечении обстоятельств, вдруг подумал, что в чём-то даже, возможно, и хорошо, что я остался без родителей. В конце концов, я-то всегда мог сказать, что меня не забирают, что обо мне не особо заботятся родственники, что всё это потому, что они являются моими приёмными родителями, а не родными. А ведь если представить, что Джеймс и Лили Поттеры решили куда-нибудь съездить отдохнуть, а сына оставили на каникулах в школе, где несколько учеников уже успели окаменеть менее чем за два месяца, то в таком случае отговорки про «не родных» не прокатят. Наверное, это был первый раз в жизни, когда я был рад тому, что подобная отговорка у меня была.

В гостиных мы играли иногда в волшебные шахматы (и Рон меня по традиции обыгрывал, хотя я уже лучше разбирался в игре, нежели на каникулах во время первого курса), плюй-камни, а время от времени мы просто болтали: об учёбе, о Хогвартсе, Магической Британии, волшебном мире, о каких-то своих планах, о возможных кандидатурах на роль преступника, о запрете играть в квиддич и летать на мётлах во время каникул… Кстати, это, пожалуй, было вторым фактом, по которому можно было понять, что администрация школы действительно делает для безопасности учеников хоть что-то, а не просто стоит в сторонке, ожидая следующего нападения неизвестного. Впрочем, нам обещали, что по окончании каникул, когда основная масса учащихся вернётся, летать на мётлах снова разрешат, а пока придётся потерпеть и не высовываться наружу – разве что к Хагриду. Хотя возможно, ещё к профессору Кеттлбёрну разрешали ходить, но поскольку я немного побаивался этого странного волшебника, то не знаю, был ли у него кто-нибудь во время каникул на дополнительных занятиях или чём-то таком.

Временами, каким-нибудь скучным вечером, я мог задуматься, а что в такое время делали в школе ученики прошлых поколений, которым некуда было возвращаться зимой, при условии, что у них не было большого количества сверстников, братьев и сестёр, с которыми можно было весело провести время. О том, что компания моего отца иногда проводила такие дни в Хогвартсе, я уже знал, но времяпрепровождение вчетвером (ну хорошо, пусть даже втроём!) кардинально отличается от жизни здесь в одиночку. Но с другой стороны, я же явно не был таким уникальным с этой точки зрения – каждый год зимой в замке оставалось немало таких вот одиночек, о которых никто особо и не спрашивал. Становилось даже интересно, а будущий Волдеморт, Тёмный Лорд и Главный Враг всея Магической Британии, а тогда просто некто Том Риддл со Слизерина, он тоже оставался, как и я в одиночестве до начала второго полугодия, или у него была какая-то своя семья или своя компания (возможно, основа, костяк будущих Пожирателей Смерти), с которой он бы коротал тем или иным образом время? Забавно, но думая о таких вещах, я никогда бы не предположил, что судьба даст шанс узнать мне часть ответов так скоро.

Это случилось совершенно неожиданно – правда, не уверен, что такие вещи вообще часто ожидаются. Я даже не ожидал услышать какой-то плеск и вой в заброшенном женском туалете на втором этаже, когда возвращался в свою гостиную из гриффиндорской башни, где у нас состоялся очередной сеанс игры в плюй-камни с Роном и близнецами. Да и, по правде говоря, знай я, как дело повернётся в будущем, или окажись в тот вечер в башне Перси, который был старостой, я бы просто прошёл мимо. Но Перси куда-то запропастился, от сопровождения близнецов я отказался, не в последнюю очередь из-за опасений стать в результате объектом для очередного их розыгрыша, так что в гостиную я возвращался почти бегом и в одиночку. И в будущее, конечно же, заглядывать я тоже не умел. А ещё именно в тот конкретный момент инстинкт самосохранения у меня уступил место любопытству – и я зашёл туда. Какая непростительная, на самом деле, небрежность!

Я к тому моменту уже был наслышан о том, что женский туалет на втором этаже уже давно не работает из-за поселившегося в нём скандального привидения убитой когда-то давным-давно девушки. И пожалуй, если она обладала таким же характером при жизни, то не слишком удивительно, что добрые и чуткие знакомые, которым приходилось с ней общаться, в один момент не выдержали и лишили её, наконец, жизни. Но не заткнули. Даже в мёртвом, призрачном виде, известная ныне как Плакса Миртл, она продолжала отравлять случайно забредшим на территорию туалета несчастным существование. Вероятно, именно поэтому расположение туалета на втором этаже все первокурсницы запоминали едва ли не в первую очередь. Так что сам факт, что я не постарался оказаться подальше как можно скорее, можно считать весьма странным. С другой стороны, учитывая, что неизвестный злоумышленник мог заколдовывать привидения, а вопила именно Миртл, опасаться именно окаменения было бы несколько преждевременно – потому что лично я на его месте точно не сдержался бы и приложил призрака чем-нибудь мощным.

В общем, потом я долго удивлялся своему поступку, который был очень маловероятен, словно что-то вело меня внутрь – но тогда я просто зашёл туда, почти не думая. На первый взгляд женский сортир не слишком-то и отличался от мужского: те же кабинки, раковины… разве что пол по большей частью был залит в тот момент водой, но я подозревал, что это не из-за того, что туалет женский, а из-за бурной деятельности одного конкретного привидения. Да и душераздирающие звуки издавала тоже, по всей видимости, Миртл, так что и их нельзя было назвать отличием женских туалетов от мужских. Мне же почему-то до данного момента казалось, что эти различия должны в той или иной мере присутствовать, так что я был несколько удивлён и опечален, не обнаружив их. Зато обнаружив призрака…

— Кхм… привет, Миртл, — я не знал, как лучше начать разговор, но начинать его явно надо было поскорее, если я не хотел срочно убегать от её плача.

— Привет, а ты ещё кто? – она на миг прекратила плакать, уставившись на меня, но почти сразу же старые привычки взяли верх. – Опять кто-то пришёл поиздеваться над бедной Миртл, да?!

— Нет-нет-нет! Как ты могла такое подумать! – переигрывал я, наверное, безбожно, но главным было не дать Миртл снова разреветься. Это было бы невыносимо. – Вообще-то, я пришёл поинтересоваться, кто тебя обидел?!

— А я думаю, что ты опять хочешь посмеяться-а-а-а! – она-таки не выдержала и разрыдалась.

— Но Миртл! Это неправда! Я же ни разу над тобой не издевался! – я старался говорить как можно более убедительно. Тем более что это была чистая правда.

— Действительно, — она прервала свои стенания и начала меня внимательно разглядывать, а я в свою очередь, осмотрел её. Если судить по тому, что я видел, то при жизни она была обычной, по большому счёту, девушкой с забавными хвостиками на голове и странными очками на глазах. – Я тебя и правда, кажется, не видела. Тем более, я тебя не знаю!

— Ну… — я на миг запнулся, прежде чем продолжить, — меня зовут Гарри. Приятно познакомиться, — я постарался изобразить наиболее непринуждённый и дружелюбный вид.

— И ты точно пришёл не для того, чтобы поиздеваться? – с сомнением выдало привидение.

— Абсолютно! – с жаром ответил я. – Наоборот, я хотел узнать, что же случилось, и не могу ли я… — я вздохнул, решаясь на такой опрометчивый шаг, — предложить свою помощь.

— Ну… — привидение тоже задумалось. – Тогда… Тогда я тебе расскажу, — Миртл говорила так, будто собиралась посвящать меня в какую-то тайну, хотя я уверен, что она рассказала бы о произошедшем любому, кто находился бы рядом достаточно долго и смог бы избежать её плача. Впрочем, такой результат можно назвать достижением.

— Ты только представь, — продолжала жаловаться она, — сегодня в меня даже чем-то кинули. Прямо зашли в кабинку, достали что-то и кинули прямо в меня-а-а! – она снова начала всхлипывать. – Нет, только подумайте! Теперь в Ми-и-ртл кида-аютсяа-а-а! Им бы всё поиздеваться-а-а! – вполне членораздельная её речь перемежалась с завыванием.

— Миртл, ну успокойся, я попробую найти негодяя, — я попытался утешить её или хотя бы уменьшить громкость воя. Промелькнула на мгновение мысль проинформировать её, что обычные предметы точно не причинят ей вреда по той причине, что она существует в виде приведения, но подумалось, что она может истолковать это по-своему, так что лучше промолчать. Или сказать что-нибудь другое. – А можешь показать, чем в тебя бросили? Возможно, по предмету можно будет определить злодея?

— Да оно где-то здесь валяется, — ответила Миртл, но рыдать прекратила, видимо, заинтересовавшись тем, что же я собираюсь делать дальше. – Вот, в кабинке. – Я прошёл в указанное место.

— Это? – я наклонился к какой-то записной книжке. Она оказалась в достаточно дорогом кожаном переплёте, значит её владелец (если её только не украли, но о случаях краж в Хогвартсе я не был наслышан) должен был быть учеником из достаточно обеспеченной семьи, ну или он сам смог неплохо подработать… А через мгновение я увидел и надпись, говорящую о том, кому же эта вещь ранее принадлежала. На обложке красовалось гордое «Т. М. Риддл». Я не знал, что делать. Нет, действительно, что мне нужно было предпринять, увидев записную книжку того, кто к моменту моего рождения уже был известен как Волдеморт? Конечно, можно было убежать к какому-либо преподавателю и сказать ему об этом, можно было взять вещь с собой и рассказать о находке учителям… а можно было подобрать дневник и уже потом решать, что же делать дальше. Но поскольку я знал о том, чья это вещь, было боязно, но не менее любопытно, и я застыл в нерешительности…

— Гарри?! Ты… Ты тоже решил меня игнорировать и поиздева-а-аться-а-а надо мно-о-ой! – вопль привидения вернул меня к действительности, любопытство победило осторожность, и я быстро засунул находку себе под мантию.

— Нет-нет, Миртл! Ни в коем случае! – надо было оправдаться в её глазах, чтобы уходить хотя бы не под вой и вопли. – Я просто задумался, каков же мерзавец, кидаться в Миртл вещами!

— И ты его найдёшь? – с любопытством спросила Миртл.

— Я постараюсь, — соврал я, точно зная, что искать никого не буду… наверное. – Я не уверен в результате, но если узнаю что-нибудь, то обязательно сообщу тебе, — клятвенно заверил я привидение.

Миртл от этого действительно успокоилась, и мне удалось покинуть территорию туалета в относительно тихой обстановке, и даже когда я шёл прочь, вслед раздавались не завывания, а блаженная, долгожданная тишина. Хотя в тот момент это меня уже не особо волновало. Весь я трясся в предвкушении – ведь у меня был дневник самого Тёмного Лорда, правда, я ещё не знал, за какой именно период. Но в любом случае, его чтение должно было быть очень, очень познавательным. Удивительно, но мысли о том, что оно может быть не только интересным, но и опасным, хоть и присутствовали, были где-то на периферии, оставляя после себя уверенность, что если что-то вдруг пойдёт не так, я всегда успею принять необходимые меры. Да и, в конце концов, что опасного может таить в себе обычный, казалось бы, дневник? Знай я об этом… Но тогда случилась бы совсем иная история.

А в этой истории я донёс дневник до спальни, пройдя мимо гостиной – просто вещь, принадлежавшая одному из самых опасных магов в истории, воспринималась как нечто, с чем ознакомляться можно исключительно втайне от всех, а не в общественном месте вроде факультетской гостиной. Там я залез на кровать, зажёг светильник и решил наконец приступить к изучению содержимого. Немалую часть пути до места я проклинал того неизвестного, кто так небрежно, словно какой-то мусор, выбросил, возможно, самый ценный предмет, что мне только доводилось держать в руках за всю свою недолгую жизнь, прямо в лужу, но достав его из-под мантии, я неожиданно для себя увидел, что дневник абсолютно не повреждён. Можно было радоваться такому везению… ну или таким защитным чарам.

Впоследствии я долго удивлялся, почему я решил его всё-таки взять с собой, почему я его вообще открыл, почему я при этом не соблюдал никаких техник безопасности, а делал всё просто по наитию. Меня, конечно, сложно было назвать самым острожным учеником в Хогвартсе или хотя бы на факультете, но с другой стороны и опасность в данном случае не пряталась где-то глубоко. В конце концов, вряд ли же такую ценность стали бы выбрасывать просто так, без какой-либо причины, в конце концов, это же всё могло быть в той или иной степени ловушкой – но я об этом почему-то не думал в тот момент, меня интересовало в первую очередь содержимое дневника, секреты будущего (а может, даже настоящего, к моменту написания) Тёмного Лорда. Но, увы, собственная безопасность оказалась задвинута любопытством на какие-то дальние задворки, хотя, казалось бы, с чего?

Даже забавно, что подбирал эту вещь я, терзаемый сомнениями и точно не зная ещё, что же следует предпринять, а к тому моменту, когда я решился на чтение записей, меня уже наполняла уверенность, что всё идёт именно так, как и нужно. Я должен был залезть внутрь, а там меня должны были ждать ответы на множество вопросов, которые я себе задавал по поводу этого мага, но на которые не мог ответить, а также ответы на те вопросы, что я и не думал себе задавать, но то должны появиться после прочтения… Мысли мои, когда я раскрывал дневник, были именно такими, но реальность меня в очередной раз жестоко разочаровала. Самая ценная из когда-либо имевшихся у меня вещей была, несмотря на купание в воде, в идеальном состоянии, но из открытой записной книжки на меня смотрели совершенно пустые, девственно чистые страницы.

Сказать, что в момент, когда я не увидел в дневнике записей, я был разочарован значит… значит о многом умолчать и достаточно сильно смягчить краски. Внутри меня будто что-то оборвалось: казалось, что я на самом деле просто забыл проснуться – ничего подобного ни в коем случае не могло произойти. Нельзя поманить человека одной из самых желанных для разгадки тайн, а потом так жестоко обломать. Я листал страницу за страницей, но ничего так и не собиралось меняться, и никаких волшебных записей на бумаге не проявлялось.

Впрочем, достаточно быстро я успокоился и решил, что возможно, чернила внутри использовались невидимые, или сами записи, бумага, обложка – всё могло быть зачаровано неизвестным мне образом. В конце концов, там же могли храниться какие-то секреты владельца, а из той информации, что про него известна, следовало, что они могли быть далеко не невинными тайнами вроде первой любви, первого поцелуя. Возможно, первое проклятие, первый план по захвату власти, первые эксперименты в тёмной магии? Или я просто слишком был испорчен шаблонами типичных книжных злодеев, что представлял себе такого рода вещи?

Да и если подумать: даже если внутри записной книжки на самом деле ничего не скрывалось, то это в любом случае был не только артефакт (на что намекал хотя бы тот факт, что дневник попал мне в руки едва ли не в идеальной сохранности), но ещё и сувенир, оставленный «на память» одним из величайших, пусть и не с самой приятной точки зрения, магов недавнего прошлого. Из-за чего бы тогда, казалось, расстраиваться? Из-за своих завышенных ожиданий? Да глупо как-то – но всё равно обидно было. Но в то же время возникло и довольно редкое для меня в любом возрасте желание сходить в библиотеку и попробовать поискать информацию про какие-либо скрывающие чары, невидимые чернила и прочие средства не палить нужную информацию первому встречному. И более всего остального меня, конечно же, интересовали методы «взлома», если можно так обозвать данный процесс.

Школьная библиотека представляла собой две соседние комнаты, хотя правильнее было бы назвать их залами, потому что как минимум основное помещение было огромно – если оно и уступало размерами Большому залу, то совсем немного. Половину его занимали ряды вознёсшихся почти до самых потолков полок с литературой, учебной и не только, а другая была отдана под столы, за которыми ученики могли читать то, что выбрали себе в первой половине, и записывать необходимые сведения, почерпнутые из книг. В читальном зале казалось, будто ты находишься в каком-то святом месте, и здесь должна царить благоговейная тишина, между длинных рядов книг с одной стороны и столов – с другой. Было даже кому исполнять роль ревностного священнослужителя.

У входа сидела библиотекарша мадам Пинс: она впускала и выпускала студентов, проверяла сохранность литературы, она же могла выдать то или иное пособие с собой. Похожая внешне на хищную птицу, она словно высматривала в каждом посетителе возможную угрозу библиотечному покою: нельзя было проносить с собой еду, нельзя было громко разговаривать, не говоря о том, чтобы бегать, играть и вообще заниматься чем-либо кроме чтения, переписывания или, достаточно редко и тихо, обсуждения. Портить же библиотечное имущество было чревато не менее. Нарушитель изгонялся, словно бес из одержимого, до конца дня, а в некоторых случаях мог получить отработки, снятые с факультета баллы или даже штраф за порчу школьного имущества. Так что к библиотечным пособиям стоило относиться крайне бережно.

Вторым помещением была Запретная Секция, название своё получившая по понятным причинам. Вход туда был разрешён исключительно учителям и тем ученикам, которые имели письменное разрешение, подтверждающее доступ к тем или иным текстам. Дело в том, что информация, которая хранилась в тех пособиях, была предназначена для кого угодно – но уж точно не для школьников, и что не менее важно, считалась для нас потенциально опасной. То есть понятно, что какое-нибудь поджигающее заклятие тоже может быть опасно при небрежном использовании, что мы с Сидом уже доказали на первом курсе – но вот если бы мы репетировали тогда в коридоре заклятие свежевания… В общем, Хогвартс мы бы с товарищем тогда, наверное, не кончили. По крайней мере, если б вместо кошки Филча нам попался бы какой-нибудь ученик – то запретили б нам колдовать точно.

Если говорить о доступе в Запретную Секцию, то он представлялся ученикам только по письменному заявлению на имя того или иного учителя, который должен был ещё подписать адресованную ему бумагу. Более того, как правило, именно он определял название тех книг и манускриптов, которые ученику по этой бумаге позволялось прочитать, хотя в некоторых случаях мог ограничиться и более общими разрешениями вроде «книги по восточной ритуалистике 15-17 веков». Проще всего с разрешениями дела обстояли у старост – им их подписывали практически не глядя. Считалось, что на эти должности выбирают достаточно благонадёжных студентов, хотя в реальности дело обстояло таким образом не всегда. Но в целом никто не хотел лишиться должности факультетского старосты с её привилегиями – так что данный метод работал, пусть и не безукоризненно.

Мне бы на втором курсе никто никакого доступа никуда не дал бы – тут можно было и не применять навыков прорицаний, тем более что этот предмет и так начинался только с третьего курса. С другой стороны, объёмы всего того, что имело смысл прошерстить в моём случае, тоже оказались колоссальными. Действительно, что мне лучше всего подошло бы: учебники по чарам за третий и далее курсы, трактаты о магической криптографии, занимающие половину полки длиной в ярд, или, может, «бытовые книжные чары» Эдварда Паттисона («пусть ваши книги сияют магией!»)? А ведь подобных пособий были десятки, даже сотни! И с чего начинать, каким образом это всё перебирать – это было совершенно непонятно. Впрочем, если б нашлось какое-то универсальное отменяющее сокрытие информации заклятие – вот это было бы смешно. Правда, если б такие чары были и были бы доступны для любого второкурсника, то наложение скрывающих заклятий на книги не имело бы смысла в принципе – зачем, если любой ученик может их расколдовать? Так что успех в моём случае был маловероятен, но не мог же я сдаться, так и не попробовав ничего предпринять ради получения доступа к секретам одного из величайших магов столетия?

Первым делом я взял какие-то (кто вспомнит, какие именно…) книги с наборами разных бытовых чар – в том числе и по уходу за рукописями, и, наверное, едва ли не в самом начале нашёл заклятие, очищающее пергамент. Это, конечно, ничего особенного не значило, зато давало мне возможность написать что-нибудь в дневник, а потом вернуть его в исходный вид. Одной из первых моих гипотез была то, что зачарована непосредственно бумага – и именно это утверждение я и решил проверить первым. Открыв его на последней странице, я взял перо, и поставил на бумаге жирную, а потому отвратную на вид кляксу. Вначале ничего не происходило: пятно медленно и противно растекалось по странице, а я готовился опробовать найденное заклинание – зато уже через несколько секунд пятно начало исчезать. Ещё пара мгновений – и о том, что на этой бумаге кто-то что-то писал, ничто более не напоминало. Определённо, прогресс меня воодушевил, и я решил продолжить свои испытания-изыскания. Что должно случиться, если поставить не кляксу, а что-либо более осмысленное? Были идеи, что чернила исчезнут, словно впитываясь внутрь, точно так же, а может, преобразуются во что-то другое, или исчезнут, но не сразу, или… в общем, предположений хватало. Поэтому я снова взялся за перо и вывел «меня зовут Гарри».

Чернила впитались точно таким же образом – даже по времени реакция совпала (не то чтобы я догадался засечь всё с точностью хотя бы до секунд, но «на глазок» это выглядело именно так), что несколько разочаровало меня, но не охладило исследовательский пыл. И вот, когда я размышлял, какой же эксперимент стоит поставить следующим, случилось нечто совершенно неожиданное.

«А я – Том. Привет, кстати», — гласила внезапно проявившаяся надпись на том месте, где была моя. То, что мне кто-то ответил, настолько выбило меня из колеи, что я просто сидел и таращился во все глаза на маленькие, но очень аккуратные буковки. Почерк, кстати, можно было счесть едва ли не идеальным.

«Ты б хоть поздоровался, что ли… а то совсем невежливо как-то получается», — следующая надпись вернула меня к реальности, и снова появилась возможность действовать. Я максимально быстро вернул всю литературу на место, сунул дневник под мышку и едва ли не бегом, в одиночку, не глядя ни на какие препятствия или других студентов, понёсся к себе в факультетскую гостиную. Но, подумав, решил не оставаться и там: не слишком хотелось отвечать на расспросы любопытствующих, почему это какой-то мальчик сидит и общается с дневником – такая ситуация не считалась особенно нормальной даже в магическом мире. Посему лучшим местом для общения с магической вещью выглядела спальня – там вероятность того, что кто-то решит прервать «разговор», была гораздо меньше.

«Вообще-то, игнорировать собеседника невежливо», — укорял меня зачарованный дневник.

«Извини, не было возможности написать», — постарался я вывести по возможности аккуратно.

«Ладно-ладно, я не злюсь», — появилась новая надпись.

«Слушай, а можешь мне пояснить кое-какие вещи по поводу устройства этого артефакта?» — я решил выпытать у собеседника как можно больше из интересовавших меня в тот момент вопросов.

«То, что я не считаю секретной информацией – могу. Что ты там хотел узнать?» — после этой фразы я задумался, пытаясь упорядочить так и норовившие разбежаться мысли.

«Для начала, хотелось бы знать, находишься ли ты внутри дневника или я переписываюсь через дневник с кем-то, кто находится в реальности с парным устройством?» — я спросил, пожалуй, первое, что пришло в голову.

«Очень интересное предположение, конечно… то, что с парным устройством – но нет, я нахожусь внутри… да, можно и так сказать. А можно сказать, что я и есть дневник. Такой ответ тебя устроит? — Буквы появлялись с такой скоростью, будто их кто-то очень быстро писал, но в несколько раз быстрее, чем при всём желании мог, к примеру, я. А пока я дочитывал этот отрывок, на бумаге появились новые слова: — Только давай поступим с тобой таким образом: почему только я должен отвечать на твои вопросы? Думаю, справедливо будет, если я тоже буду узнавать что-то о тебе. Так что давай, я тоже буду время от времени спрашивать тебя о чём-нибудь?»

«Ну давай. Только что-то не совсем уж личное и секретное, ладно?» — я согласился; всё равно глупо было отказываться – вдруг тогда артефакт не захотел бы более общаться со мной.

«Тогда скажи для начала, а как к тебе в руки попал мой дневник»

«Очень просто: я нашёл его в туалете. В женском, — я решил ответить максимально честно и шокирующе, но потом всё же добавил: — Неработающем, правда»

«О, тогда надо тебя поблагодарить за то, что ты не оставил его лежать в таком неподобающем месте… не буду, однако спрашивать, что ты там забыл», — надо мной явно подшучивали, зато давали возможность продолжить диалог, что конкретно в тот момент было гораздо важнее. Не издевались – и то ладно.

«Теперь твоя очередь отвечать, — перехватил я инициативу. – А чем именно ты являешься? Каким именно дневником? И я даже не о наложенных чарах – скорее о периоде жизни»

«А что тут непонятного? Я – школьный дневник Тома Марволо Риддла. Так что мне известно только то, что происходило с настоящим Т.М. Риддлом во время обучения – и не более того. На самом деле, о том, что творится за пределами этих страниц, я ничего не знаю. А что, ты знаешь Т. М. Риддла в реальности?»

Этот вопрос выбил меня из колеи. Я не знал, что именно следует ответить, и мог ли Том Риддл из дневника врать о своей неосведомлённости или вообще о чём-либо. Но решил, что пусть я в целом и должен отвечать по возможности правду, то упоминать о том, что в современном мире его приобретённое имя не называют, а настоящее я узнал случайно – не стоит. И про то, чем именно известен Том Риддл, он же Лорд Волдеморт и Сами-Знаете-Кто, тоже лучше не упоминать – а то мало ли что может случиться.

«Да нет, не знаю. Я всего лишь студент Хогвартса, так что ты можешь быть достаточно известным – но не лично мне»

«О, и на каком же факультете и курсе ты учишься?» — спросил меня Риддл-дневник.

«На Хаффлпаффе, сейчас второкурсник», — уж в данном случае смысла врать я не видел.

«Понятно. А я был старостой Слизерина», — похвасталась мне записная книжка.

«О, кстати! А про Наследника Слизерина ты ничего не знаешь, а то у нас… ну, проблема сейчас в школе, в общем», — не знаю, что меня дёрнуло спросить информацию у него – возможно то, что он упомянул слово «Слизерин» в своей предыдущей фразе. По крайней мере, именно этот вариант кажется мне самым правдоподобным.

«Хм-м… Думаю ты обратился к нужному человеку. — Ответ был сколь своевременным, столь и неожиданным. – Дело в том, что во времена моего обучения тоже случилось… убийство… Наследник Слизерина… Очень неприятная, в общем, история. Так тебя интересует, кто именно оказался Наследником?»

«Да, именно это меня и интересует», — не стал отпираться я.

«У нас им был Хагрид, ученик Гриффиндора. Он разводил акромантулов, и один укусил одну магглорождённую. Та, к несчастью, скончалась. У него, конечно, палочку-то отобрали и колдовать запретили, но девушку всё равно было не вернуть. Такая вот печальная история. Тебе это помогло?» — осведомился он о своём рассказе.

«К сожалению, не очень, — честно признался я. – У нас за этим стоит кто-то ещё. Тем более что жертвы были явно не от гигантских пауков».

Хагрид на роль Наследника Слизерина, честно сказать, не тянул никак. Хотя кто решил, что преступник вообще обязан оказаться чьим-либо наследником? Но даже если злодей и не связан на самом деле со Слизерином, то прямой и добродушный Хагрид никак не вязался с личностью того, кто способен охотиться на магглорождённых. Хотя… Внезапно подумалось, что прямота и добродушие могут быть и маской, за которой прячется трезвый, холодный расчёт. Нет, только вдуматься: Тёмный Лорд Хагрид, притворяющийся простым лесничим на службе Хогвартса. Таким, что никто и не должен заподозрить неладное от явно неспособного на сложные схемы полувеликана. А сам он тренирует армию акромантулов для захвата власти во всей Магической Британии… Но нет, в такого Хагрида не верилось никак – не было даже намёков на то, что что-то подобное в принципе возможно.

Зато сам Том Риддл вполне подходил на роль Наследника Слизерина, особенно если знать его способности к парселтангу, а также то, что из него выросло потом после выпуска. Действительно, при первом рассмотрении куда больше верилось в то, что будущий Главный Злодей был бы куда более вероятным кандидатом на убийство магглорождённой девочки, чем добродушный полувеликан, испытывающий слабость к странным зверюшкам. И если бы мы жили в сказке, то так бы оно, наверное, и было: ведь в сказке у Главного Злодея обязательно есть какой-то хитрый план, как бы подгадить своим ближним, да так, чтобы ещё подумали не на него. И в эту концепцию оговаривание Хагрида и вина самого Риддла весьма неплохо вписывались.

Проблема заключалась в том, что я вовремя вспомнил слова профессора Квирелла о том, что магический мир по сути сказкой не является, хоть он и непривычен для того, кто вырос с магглами. И если Том Риддл действительно убил во время обучения какую-то девочку, то с какой целью? Каким бы он ни был тёмным волшебником, кем бы он потом не стал, он же не мог, будучи в здравом уме, умертвить её просто во имя зла? Или он это сделал потому, что девочка его достала? Узнала его грязные тайны? Или потому, что захотел по какой-то неведомой причине устранить Хагрида? Нет, все эти теории имели право на существование, но при ближайшем рассмотрении мне показалось наиболее правдоподобным совсем другое. Всем известно, что Хагрид всегда очень любил животных – и чем опаснее существо, тем больше у него было шансов вызвать у полувеликана желание о нём позаботиться. Более того, даже во время моего обучения в Хогвартсе он не особенно умел заботиться о том, чтобы его зверушки никому не навредили – то есть все знали, что ему его творения вроде как не вредят, но к тому, чтобы самим познакомиться с его питомцами, относились с большой опаской. И не без причины. Значит, вполне логично было бы предположить, что во времена его юности желания завести себе животинку у него было не меньше, а умения эту самую животинку контролировать явно недоставало. Точнее, было ещё меньше, чем в моё время, если это вообще возможно. В свете этих фактов не менее логичным кажется такой исход: Хагрид заводит себе в школе акромантула (непонятно, откуда он мог бы его достать, но он всегда удивительным образом умел находить, о ком позаботиться), но не может за ним уследить, гигантский паук вырастает и убивает укусом какую-то магглорождённую, которая случайно зашла не туда, в школе появляются слухи о Наследнике Слизерина (да каких только слухов в подобной ситуации появиться не могло!), а дальше наступает печальный конец. То есть никто никого убивать не хотел (возможно, кроме акромантула – и то это неизвестно), но так вышло по неосторожности. Честно говоря, в такое развитие событий мне верилось гораздо больше, чем в то, что будущий Верховный Злодей взял и открыл охоту на магглорождённых.

Это всё, даже если оно и сложилось в действительности таким образом, совершенно не значило, что Том Риддл был белым, добрым и пушистым и вообще только исполнял свои обязанности старосты – вполне вероятно, что у него и в то время были какие-то наклонности, которые и привели в конце концов к закономерно плачевному результату. Но это совершенно не значит, что он должен был быть каждой бочке затычкой, или что ни один несчастный случай не обходился без него, совсем нет. Возможно, именно история с Хагридом дала ему понять, как именно можно манипулировать людским мнением, или заставила тогда ещё сомневающегося мальчика стать на путь зла – кто знает. Но в любом случае, если подумать, в его версию событий верилось гораздо больше, чем в преднамеренное убийство. В конце концов, даже если убитая девочка узнала лишнее, должно же существовать множество способов заставить её замолчать, не прибегая к самым крайним мерам, и вряд ли Том Риддл не испробовал бы вначале их.

«Тогда я не знаю, кто это мог бы быть, — писал мне во время моих тягостных раздумий и переживаний за судьбы Хогвартса дневник, — так что извини. Но кое-какие догадки, пожалуй, могу дать. Не думай, что за злодеяниями обязательно стоит Наследник Слизерина. Вполне возможно, что его просто выдумали, и всё это сплошные нелепые слухи, за которыми ничего не кроется. В конце концов, тот же Хагрид ни к какому Слизерину отношения не имел, что не помешало многим называть его так вот странно».

«Да я уже тоже так подумал… но всё равно спасибо», — я решил проявить вежливость и поблагодарить собеседника. Ничего нового он мне, конечно же, не сказал, но зато попытался помочь.

«Слушай, — я подумал и спросил его ещё об одной вещи, — а ты вообще скорее дневник или личность самого Тома? — забавно, но только задав вопрос, я понял, насколько же бестактно он звучал. – Ой, извини…».

«Во-первых, не послушай – мне нечем слушать; и даже не посмотри – глаз, как ты можешь заметить, у дневника тоже не имеется; правильно скорее почувствуй – но это всё не особо важно, на самом деле, — появился ответ мне. — Во-вторых, ничего страшного, я скорее личность, а не просто дневник. Но мог бы, между прочим, и сам заметить», — хотя эмоции через письмо не передашь, мне показалось, что пишет он скорее ехидно, но беззлобно.

«Ой, и как тебя там не одиноко внутри?» — я снова сморозил какую-то бестактность, осознав это уже после написания. Действительно, если ему было дико, беспросветно одиноко, запертому где-то внутри страниц какой-то обыкновенной записной книжки, то зачем было лишний раз об этом напоминать? Всё-таки, кажется, я никогда не мог вовремя понять, о чём можно в той или иной ситуации говорить, а о чем стоит и промолчать.

«Да не то чтобы… впрочем, тебе, снаружи, этого всё равно не понять, — мне отвечали, тем не менее, как ни в чём не бывало. – Просто стоит принять тот факт, что мы с тобой находимся в разных вселенных, способны испытывать, возможно, разные чувства, хотя в этом я не уверен, но мир-то мы точно воспринимаем совершенно по-разному. И объяснять, выяснять между собой эти различия – это словно объяснять слепому про цвета. У нас будет диалог слепого с глухим, и ничего в итоге не выйдет. Лучше уж придумать что-то более конструктивное».

Вспоминая то, что случилось дальше, можно смело утверждать, что конструктивный диалог у нас получился. В конце концов, даже оставаясь где-то внутри записной книжки, юный Том Риддл (забавно звучит, учитывая, что переписывался с ним двенадцатилетний подросток) всё равно сохранил любознательность – а уж я её и не терял. Не мешало мне и то обстоятельство, что переписка словно отнимала у меня немалое количество сил – желание узнать о таком выдающемся волшебнике было гораздо сильнее. Так оказалось, что сам он вырос в приюте и о детстве своём вспоминать не слишком любил, по понятным причинам. В школе он действительно прекрасно учился (ещё бы, если после ада детского дома он попал в сказку с волшебством), стал даже старостой, что для человека с его происхождением на Слизерине было почти невозможно, а ещё он умел помогать с домашним заданием и просто объяснять те или иные предметы.

В итоге вышло совсем смешно: я спрашивал одного из величайших (пусть на момент создания дневника ещё и не вошедшего в полную силу) волшебников двадцатого века в первую очередь даже не про какие-то секреты, тайны… даже не про время, в которое он жил, нет – я стремился узнать теоретическое обоснование для домашнего задания по чарам, а потом про то, как правильно читать скрытые магией письма. В будущем мне обещали рассказать также про шифровку, дешифровку… но вот про то, на что мог бы ответить именно он, Том Риддл, я его тогда так и не спросил.

Если размышлять о произошедшем с точки зрения какой-нибудь психологии, то, наверное, должно стать понятно, почему, к примеру, человечество, имея в своём арсенале возможность бороздить просторы космоса и стремиться к этому, предпочитает торговать дрелями или сидеть перед телевизором, пожирая продукты из ближайшего магазина. Действительно, мне ли предъявлять после этого какие-то претензии по поводу приземлённости мышления и неспособности оторваться от повседневных дел и забот ради мечты, когда я сам вместо того, чтобы получать эксклюзивную в своём роде, уникальную, бесценную информацию, тратил время на то, что можно прочитать в любом учебнике или спросить у любого старшекурсника.

Наверное, так можно сказать почти про каждого из нас: мы хотели бы стать великими, узнать непознаваемое, совершить невозможное – и мы могли бы, если бы захотели и предприняли для этого усилия, целенаправленно двигаясь вперёд, к намеченным достижениям. Но мы предпочитаем сделать что-то для «здесь и сейчас», откладывая достижение Великой Цели на день, а потом ещё на один, ещё и ещё… А можем и вовсе забыть о том, что кажется таким важным, важнее производства дрелей или домашки по чарам, и так и не суметь разглядеть ничего под своим носом. И сниться нам станут не неведомые края, не упорядочивание каких-нибудь химических элементов, не далёкие звёзды и даже не мировое господство или бессмертие, а какие-нибудь дрели, тридцать семь игрушек вместо тридцати шести или, к примеру, новая скоростная метла и место вратаря в квиддичной команде.

Может, именно этот факт и отличает обычных людей и волшебников от тех, кто становится потом великими, а не только способность и целеустремлённость? Может быть, в каждом из нас есть какая-то возможность реализоваться, добиться, достичь чего-то, что кажется совершенно невозможным непостижимым: только мы в итоге забываем про это, сосредоточившись на синице в руке – но только погнавшись за журавлём в небе можно загореться яркой звездой на небосклоне истории.

А может быть, всё это чушь, и след и роль личности в мире и истории предопределены заранее или распределяются случайным, неизвестным никому образом. Может быть и так, что только у немногих заложены те способности, что помогают достичь вершины, а остальным остаётся покорять холмы вместо гор или толпиться где-то у самого подножия. Всё может быть.

…А я тогда долго-долго, сколько хватало сил, писал и писал, читал и читал, общаясь с дневником, словно с живым человеком, только что обретённым другом, ставшим за несколько часов едва ли не самым лучшим, спрашивал, рассказывал, шутил, смеялся – я даже забыл, что именно из этого самого Тома Риддла, старосты Слизерина, готового выслушать тебя или помочь теми или иными словами, впоследствии получится… то самое нечто. Но ведь всякое же в жизни бывает, и никогда не дано предугадать нам, что может произойти с тем или иным человеком. Возможно, даже прорицания не в силах нам здесь помочь, как бы они не старались… А потом я просто пошёл спать. Не потому, что наскучило это общение или кончились силы – просто все мы время от времени спим. Глупое замечание, да?

Внимание, в главе присутствуют сцены рейтинга R.

Конец каникул помнится уже смутно. То есть, конечно, издали всё выглядит так, как будто я так же писал домашку, играл в плюй-камни, вист и прочие, на какие хватало знаний и фантазии, игры, помогал Хагриду – в общем, всё именно так, как и должно было быть. Гораздо труднее вспомнить это сколько-то подробно: воспоминания мутнеют, теряют чёткость и яркость, последовательность, да и сами растворяются, словно при попытке разглядеть что-либо удаляющееся в очках с неправильными линзами. Сложно точно воспроизвести те или иные сцены, произошедшие в то время, а каждая попытка, когда я впоследствии пробовал это сделать, заканчивалась пустотой и словно бы пятнами. И в этой каше из воспоминаний выделялись несколько нечётких картинок, которые будто крутились цветными пятнами в калейдоскопе.

…Вот я сижу на кровати, уставившись в дневник. Не имею понятия, о чём я тогда писал и что выводилось чернилами мне в ответ. Точно вспоминается магический светильник на тумбочке, выполненный в виде керосинового – наверное, именно такие и использовались где-нибудь ближе к концу века девятнадцатого, и возможно, в это же время попали в Хогвартс. Но может, и позднее – такие вещи сложно достаточно точно угадать, если не знаешь наверняка. В конце концов, нет даже никакой чёткой зависимости от того, когда тот или иной стиль, в котором изготовлялись маггловские вещи, передастся в мир магический, а также когда он уйдёт уже и оттуда. Всегда можно было заметить у волшебников те предметы – или хотя бы похожие, выполненные в том же стиле, – какие у магглов использовались пару веков назад наравне с теми, которые и в маггловском мире существуют несколько десятилетий или даже лет – а что-то появится у обычных людей, наверное, только в каком-нибудь отдалённом будущем. Или никогда не появится – тут, увы, нельзя быть полностью уверенным.

Примерно так же дело обстояло и этим предметом – возможно, именно поэтому он мне и запомнился. Сама лампа определённо выглядела как керосиновая, но абажур был, как у электрической. Я не знаю, почему именно тогда обратил внимание на эту деталь – то есть я, конечно, успевал подмечать похожие мелочи и раньше, и позже, но почему из всего, что происходило тем вечером, только её вид запал мне в голову, я так и не сумел себе объяснить. Сам абажур имел, по всей видимости, сетчатый каркас, на который и была натянута тонкая бледно-лиловая ткань. Таким образом он придавал отбрасываемому свету не только достаточно странный для лампы оттенок, но и украшал стены, потолок, пол, кровати – в общем, всё вокруг тенями в виде решётки. Словно я сидел в какой-то тюрьме, да и дневник, кровать – вся комната находилась внутри одной камеры.

Забавно, но из памяти начисто стёрлись звуки, запахи и какие-либо иные ощущения этого эпизода – осталась только картинка, с её решёткой из теней, с кожаной коричневой обложкой (обычно она казалась мне мягкой, приятной на ощупь, будто ласкающей руки) дневника, неестественно чистой и белой после прошедшего времени бумагой, помятым покрывалом, кое-как закрывающем поверхность кровати, мантии, тоже, конечно, смятой и висящей на высокой деревянной спинке у изголовья, с лампой, лиловатым из-за абажура светом освещающей пространство, и с окном…

На окне, узком и длинном, тоже стояла решётка, на этот раз уже настоящая, ради разнообразия. Само оно располагалось выше роста школьника-младшекурсника, и потому тем, кто хотел посмотреть, что же находится за ним, приходилось искать себе подставку повыше или уметь подтягиваться. Или же просто исхитряться всевозможными путями с помощью магии – такое тоже случалось. С другой стороны окна (лично я в итоге стал принадлежать к третьей категории учеников и кое-как разглядел, что же находилось снаружи) был виден берег озера, как дальний, так, если сильно постараться и выбрать правильный обзор, и ближний – и даже Хогсмид можно было разглядеть. Там, вдалеке, стояли деревянные, каменные и кирпичные домики в один или два (но в редких случаях и три — правда, их из окна видно не было) этажа, отсвечивая остроконечными крышами.

Если дать памяти унести себя по течению, не пытаясь задержаться на картинке как можно дольше, в тщетных попытках разглядеть что-либо подробнее, то появится следующая сцена, на сей раз совершенно тусклая, скорее даже покрытая мраком. Там я стою в тёмном каменном коридоре. Света нет совершенно, но он мне почему-то и не нужен даже, а возможно, просто был бы лишним. Я и так каждой клеткой своего тела ощущаю нависающую, сдавливающую пространство со всех сторон толщу камня, сырость и затхлость воздуха в закоулках — основные проходы продуваются холодным и даже почти что свежим воздухом. В конце концов, немалое количество выходов ведёт к большому залу со статуей, тоже тёмному. Наверное, стоило бы эту самую статую разглядеть, равно как и всё остальное, оставшееся с незапамятных времён убранство помещения, но идея зажигать “люмос” кажется такой неуместной здесь, что даже думать об этом несколько неудобно. Словно освещение может только нарушить величие сокрытого от лишних глаз зала, словно это будет проявлением неуважения к хозяину, заложившему это великолепие. Тем более, зачем вообще светить, если каким-то неведомыми чувствами я и так вижу, ощущаю всё окружающее меня пространство? Напротив находится собеседник, с которым у нас и протекает разговор. Видимо, он уже не первый, хотя нельзя с уверенностью этого сказать — возможно, всё-таки первый, только продолжается всё уже так долго, что и не верится, что в самом его начале говорящие не знали друг друга, не видели до сего момента. Нет, остаётся отчего-то ощущение, что знакомы мы достаточно давно и неплохо. Естественно, весь разговор не вспоминается даже в самых общих чертах, лишь пара обрывков да несколько фраз прорезаются сквозь мрак и пустоту беспамятства, выхватывая и очерчивая некоторые детали беседы.

— Мы с-скоро-с-с пойдём-с-с вкус-сно питатьс-ся? — спрашивают меня явно с нетерпением.

— Спокойствие, только спокойствие, — осаживаю я собеседника. — Надо ещё немного подождать, и всё будет. Конечно же, я понимаю, как тебе надоело питаться этими крысами...

— Да, эти мерс-с-ские крыс-ски... — звуки, полные явного отвращения, почти выплёвывают. — Лучше уж лес-с-с и эти паучки-с-с, не очень вкус-с-ные, с-сато питательные-с-с... Надо очис-с-стить лес-с от паучков-с...

— Да, лес от акромантулов очищать надо безусловно, но не только, — строго отвечаю я. — В замке тоже полно недостойных! Словно акромантулы, расплодились они, опутали своей паутиной Хогвартс и Магическую Британию, словно крысы, они мерзко копошатся по углам, стремясь растащить всё для себя, оставив нам помойку! — кажется, что голос крепчает и прибавляет уверенности с каждым словом.

— А они мерс-ские, как крыс-с-сы? Или питательные-с-с, как паучки-с-с? — интересуется собеседник.

— О-о-о! Они мерзкие, как крысы, — поддерживаю я интерес, — но питательные, как акромантулы. И гораздо, гораздо вкуснее...

И воспоминание обрывается, распадаясь на отдельные кусочки диалога, по которым крайне тяжело сколь-либо правдоподобно восстановить произошедшее. Остаются только бессвязные калейдоскопические фрагменты, то складывающиеся друг с другом, то снова расходящиеся в совершенно разные концы. Какие-то отдельные обрывки: что-то про человеческие стаи, людское стадо, руки, отделённые от тела, разорванную грудную клетку... в общем, всё скатывается к чему-то не самому лицеприятному. Или к тому, чтобы освободиться от многолетних оков, разорвать цепи? Кто знает.

В любом случае, эти отрывки не значат ничего, да и в единое целое не собираются никак. Следующий сколько-то целостный кусок начинается в другом достаточно тёмном помещении, но на этот раз уже совсем не каменном. Нет, вокруг сплошное дерево, то ли солома, то ли сено — никогда не умел чётко их различать — щели заткнуты, видимо, не все, и потому не покидает ощущение того, что поддувает. Звуки на этот раз полностью обрезаны, и потому даже не сразу становится понятно, что передо мной просто курятник Хагрида. Меня окружают десятки птичьих тушек, пока, правда живых — наверное, было ещё и кудахтание, но в воспоминаниях ничего подобного, конечно же, не осталось. Впрочем, и без него понятно, что обитатели строения обеспокоены до крайности, а если оглядеться вокруг, то становится даже очевидно, что беспокоиться им очень даже есть с чего.

По постеленной на полу соломе эти огромные комки пуха, мяса и перьев носятся, мельтеша перед глазами белыми, рыжими и даже чёрными пятнами. Если долго смотреть на это зрелище, то наверное, должна закружиться голова или случиться приступ эпилепсии (у того, кто болен ею, конечно), а они всё бегают и бегают, никак не хотят уставать. Впрочем, если бы передо мной стоял какой-то огромный уродец, держащий в руках мёртвую человеческую тушку, я бы тоже, пожалуй, не был особенно адекватен. Но на данный момент в голове мысли о том, что надо спрятать куриный труп где-нибудь подальше и тщательно, насколько это вообще возможно, очистить мантию, потратив на это столько времени и сил, сколько требуется. Размышления, однако, перебиваются разворачивающимся зрелищем: одна из глупых птиц бегает безголовой, в прямом смысле. Клюв её торчит из какой-то горстки сена в углу, а само тело носится, окропляя красными чернилами подстилку. Та постепенно приобретает окрас в крапинку, если его так можно назвать. Время от времени это уже не до конца живое существо натыкается на своих полностью укомплектованных необходимыми органами сородичей, даже подкрашивая в некоторых случаях их перья, но не хочет, отчего-то никак не хочет успокоиться, наконец, и упасть замертво, прекратив свой бессмысленный забег. Меня же всё больше пробирает ощущение, что непременно нужно уносить ноги из этого места быстрее, и даже ещё чуточку быстрее, чем я в принципе умею, но никак не получается оторвать взгляд от этого зрелища, омерзительного настолько, что в чём-то даже прекрасного.

Уже невозможно вспомнить, чем всё, собственно, закончилось, но судя по всему, покинуть курятник вовремя я всё же успел, равно как и очистить вовремя мантию — по крайней мере, впоследствии стало достоверно известно, что с бойней куриц моё имя никто и никак не связывал. Как мне это удалось, вспомнить никакой возможности не представлялось, но этот факт оставался фактом. Сколько ещё раз я успел заняться подобными делами, нельзя точно ответить, но если судить по тому, что больше подобных картинок в сознании не появлялось, то остаётся несколько возможных исходов: либо охоты на куриц больше не было, либо в иные разы она происходила более тихо и менее зрелищно. Либо после такого представления я привык к бегающим безголовым существам, истекающим кровью. И всегда очень хотелось надеяться, что правильным вариантом ответа должен быть всё-таки первый.

На самом деле, мне даже жаль, что я не увидел реакцию Хагрида, когда он вернулся в тот день к своей хижине – что-то подсказывает мне, что от зрелища можно было и не оторваться. И не то чтобы я не любил его – наоборот, мне импонировал этот добродушный и, казалось, не до конца повзрослевший великан – просто глубины своей собственной личности, к несчастью, далеко не всегда оказываются приятными. И ведь правда, только представить те самые ощущения, когда ты входишь в свой курятник, а он весь забрызган и в перьях, и бардак там невыносимый. Хотя ему-то, наверное, после потерь стольких петухов было не привыкать – в конце концов, я же так и не узнал, как выглядело то помещение после предыдущих набегов злоумышленника.

Но моё воспоминание обрывается ещё до момента покидания курятника, так что стоит перейти к дальнейшим событиям. Там тоже очень мало что можно вспомнить, разве что отдельные картинки, словно их нарисовали или сфотографировали с помощью неведомых фильтров, а потом обработали непонятными веществами, предстаёт прогулка по лесу. Да, я сдержал обещание, данное своему собеседнику в тёмном и древнем зале где-то в глубинах Хогвартса. Может, кстати говоря, это и была та самая легендарная Тайная Комната? Хотя если то огромное помещение можно назвать комнатой, то возводилась она явно для кого-то размерами даже поболее великана – по крайней мере, по ощущениям, обитатель, размеры которого подходили бы к такой «комнате», должен был сам быть выше Хагрида если и не в три раза, то уж в два – точно.

Возвращаясь к прогулке по лесу, вспоминаю, на самом желе, довольно много оттенков и фрагментов, но столь же многое остаётся и за кадром. К примеру, хоть спутника своего я должен был видеть достаточно часто, никаких воспоминаний о его виде у меня впоследствии не осталось – и только через достаточно долгий промежуток времени появились, наконец, догадки, кто же это всё-таки был. Зато прекрасно помнятся оставшиеся два листа на каком-то проплывающем мимо взгляда дереве, чёрно-бурые, все потрескавшиеся, смятые, но отчего-то не отделившиеся от ветки в свой последний путь – как будто я там был не зимой второго курса, а каких-нибудь пять минут назад. Чётко впечаталось осознание того, что шёл я, не оставляя следов на снегу – собственно, потом именно благодаря этому моменту я и нашёл в библиотеке несколько заклинаний, которые после небольшой доработки под себя могли дать такой результат. Получалось, правда, геморройно, но я успокаивал себя тем, что у Тома Риддла получилось, а чем… нет, я-то, вероятно, был похуже в плане магических способностей, но в конце концов, у меня была почти такая же палочка!

Ещё помнится, что именно то самое заклинание мешало преодолевать встретившиеся на пути несколько оврагов, на дне которых бежали не замёрзшие отчего-то ручьи. А вот самих акромантулов, ради которых и состоялся выход в лес, увидеть в своей голове не получается – только «снимок» с одиноко валяющейся на крохотной лесной полянке лапкой в пару-тройку футов длиной напоминает о том, что охота закончилась успешно. Сама конечность осталась, по всей видимости, из-за того, что животное оказалось великовато для моего компаньона – или просто не поместилось в его пасти целиком. Снег вокруг был перекопан, отражая следы то ли схватки, то ли просто отчаянного, но крайне недолгого сопротивления – собственно, эта сцена тоже забылась.

Из обратного пути тоже осталось всего ничего – а может, это наоборот, именно из него, а не дороги «туда», и остались все мои лишённые звуков и запахов воспоминания. В любом случае, ни того, как мы покидали замок, ни того, каким путём мы проникали в него обратно, в памяти не осталось никоим образом – только сплошная чёрная пустота, только силуэты деревьев, тоже чёрные и пугающие под светом луны, тянущие ко мне свои лапы-ветви, то ли чтобы обнять, то ли чтоб задушить или проткнуть своими деревянными когтями насквозь, нанизать на себя, как на вертел, только редкие лучи света, заставляющие те самые деревья отбрасывать на снег совсем уже странные теневые узоры.

Где-то здесь, пожалуй, и кончаются воспоминания о том, что произошло до конца каникул – хотя за их последовательность я, конечно же, никогда не мог поручиться. Зато дальше приехали вернувшиеся из своих домов однокурсники – а также ещё девять десятых учеников Хогвартса – и снова началась учёба, так что времени на необычные прогулки явно должно было стать намного, в разы меньше. Уроки отложились в памяти достаточно хорошо: по крайней мере, без труда я потом мог увидеть и очередную игру в вист на истории магии, и объяснения профессора Селвина относительно рецепта приготовления очередного зелья и некоторых его вариаций, и то, как я потом искал в библиотеке тексты на эту тему, дабы написать эссе про зависимость эффектов готового продукта от способов обработки и порядка добавления компонентов, и… в общем, много чего осталось в практически нетронутом виде. Правда, порядок таких вот кусков приходилось восстанавливать по косвенным признакам: так, о том, что я писал эссе уже после партии в вист, можно было судить по тому, что мы во время поиска литературы переговаривались (тихо, конечно, – так, чтобы нас не изгнали из библиотеки с позором) обсуждали её результаты. Примерно то же получается и с остальными воспоминаниями, оставшимися у меня с того периода.

В общем и целом, со стороны получалось, что поведение моё после каникул отличалось от того, что было до них, не слишком сильно: я так же ходил на уроки, так же делал домашние задания и общался с однокурсниками, даже единственная той поры тренировка по квиддичу прошла примерно так же, как и обычно – то есть летать мне было, наверное, чуть тяжелее, но это спокойно можно было списать на то, что возможности практиковаться на каникулах у меня не было никакой. Хотя отличия, безусловно, имелись, и при желании их даже можно было назвать кардинальными. Так, свободное от учёбы, квиддича и делания домашнего задания время я старался проводить либо за разговорами с дневником, либо… а вот эти моменты, к несчастью, пропали из памяти. Зато точно вспоминается, к примеру, тот факт, что провалы начинались после того момента, когда я оставался в одиночестве, решив поделать таким образом очередную домашку. Ну или якобы решал – в конце концов, кто и чего именно решал в эти моменты, я не знаю, и с достаточной степенью точности не смогу узнать, пожалуй, уже никогда. В конце концов, а вдруг не всё, связанное с такими вот эпизодами было решено и организовано не мной?

Многое ли я успел совершить за периоды этих провалов в моей памяти, не имею ни малейшего понятия, но судя по тому, что никаких особенных объявлений в Большом зале за тот период не могли вспомнить и мои знакомые (а не только я), которые на плохую память вроде как не жаловались, никаких громких акций и правда не происходило. Хотя подготовка, безусловно, была…

Кончилось всё настолько же неожиданно, насколько и началось, и что можно счесть наиболее забавным из всей истории, именно на тот вечер и была запланирована очередная выходка – эти воспоминания отчего-то остались нетронутыми, в отличие от многих-многих, по которым кто-то прошёлся, словно стирая наждачной бумаги весь их выступающий рельеф. За день до этого я узнал, что Гермиона повадилась ходить в библиотеку, дабы отыскать те заклинания или то существо, с помощью которого можно было провернуть фокусы с окаменением, и этот нехитрый факт внушал очень и очень серьёзное беспокойство моей персоне – а точнее тому, кто в некоторые периоды был за неё. Значит, стоило остановить заучку-однокурсницу, прекратив тем самым её изыскания, и как можно быстрее. И что немаловажно, была у этих планов и вторая причина – Гермиона была грязнокровкой, то есть в любом случае должна была стать жертвой Наследника. Нельзя сказать, что план был идеален, нельзя даже сказать, что он был очень хорошо проработан, но отчего-то я уверен, что именно он никак не повлиял на то, что всё кончилось.

Собственно, сама затея состояла в том, чтобы выпустить Чудовище (интересно, кстати, что мысленно так его называл не только я, но и Он, управлявший моим телом) именно в тот период, чтобы оказаться между библиотекой и башней Гриффиндора (на самом деле, в коридоре неподалёку от входа в библиотеку, где обязательно должен был пролегать путь) ровно за пятнадцать минут до отбоя и ещё минут пять оставаться в этом районе. Вряд ли кто-то, кроме Гермионы, мог пройти мимо в это время – а вот она должна была появиться там в обязательном порядке. И вероятнее всего, появилась – просто меня на этом месте уже не оказалось.

Сам финал, конечно же, тоже грешит наличием дыр, словно кто-то намеревался сделать из памяти сито (а из воспоминаний, наверное, воду или какую иную жидкость), но кое-что за прошедшее время сумело поддаться восстановлению и влиться, если так можно сказать, обратно. Например, можно с уверенностью сказать, что дело было уже после уроков, и мы решили забежать на несколько минут в кабинет ЗОТИ, задать профессору Краучу пару вопросов, касающихся его задания к следующему нашему уроку по данному предмету. Инициировал такой шаг, кажется, Сид, которому не сильно хотелось рыться среди множества библиотечных текстов, а «профессор Крауч всё равно объяснит, скорее всего, а даже если и откажется – всё равно это всего лишь лишних пять минут потратить». Сьюзен же решила просто пойти с нами, «а то вдруг он расскажет нечто особенно интересное, чего в книжках не пишут», а она «иначе так и не узнает такую ценную информацию». Заодно и Рейя присоединилась, поскольку ей тоже «следовало уточнить несколько фактов – но уже после нас, конечно». Я же… конечно, я не просто-напросто не мог отказаться от такого замечательного предложения – оно же означало, что я, вместо того, чтобы рыться в поисках литературы, получал кучу свободного времени для «своих» зловещих планов! Вообще, потом это казалось почти уморительным, что Том, привыкший довольно интересно и тщательно составлять свои, пусть и безумные планы, оказался способен попасться на такую простую уловку – и ничего, ничегошеньки не заподозрил даже.

— Профессор… — начала Сьюзен, когда мы вошли, расположились, и приготовились уже внимать. Впрочем, продолжать она не стала – вместо неё продолжением занялся сам Крауч.

— Ну-с-с… Мистер Поттер, — он обращался ко мне, а я так и не догадывался, даже в тот момент, пока он не продолжил, — уж будьте добры, отдайте, что ли, записную книжку – или что там у вас, — он чуть поморщился. – Ну вы поняли…

Судя по тому, что дальше память снова выдаёт какое-то мельтешение разнородных пятен вместо целостной картинки, именно тогда я чего-то и понял. Хотя бы то, что должно было произойти в ближайшие мгновения. Дневник я в тот период всегда держал при себе, а потому фраза профессора, по сути, обозначала конец всего, всех планов и перспектив. Если попытаться упорядочить последнее, что я ещё помню, то мыслительные процессы в тот момент обрабатывались так быстро, как никогда до этого – я даже не подозревал, по правде говоря, что такое возможно. Конечно же, я, а может, уже и не совсем я, сделал вид, что послушался и полез в свои вещи, якобы за дневником, и даже начал его доставать, якобы даже приготовился к передаче Краучу ценного артефакта… что не спасло меня, когда я дёрнулся как-то не так.

Дальше начинается какое-то непонятно мельтешение, вспышки, обрывки слов и фраз, калейдоскоп вертится, смеркается, плавится, беснуется – заполняет собой всё пространство. Если долго пытаться вспоминать, начинаются мигрени, головокружение – в общем, ничего хорошего. И безнадёжно.

— …Следует покинуть помещение…

— …Сообщим про состояние, про то, что случилось, про перспективы и прочее-прочее…

— …Мисс Лестрейндж, ради Мерлина, освободите уже помещение!

Ощущения нахождения в собственном теле сменяются непонятной пустотой и невесомостью, отчего-то остаются даже пара кадров, в которых видно весь кабинет, словно бы целиком, видно кафедру, лежащий на ней похожий на книгу предмет, опутанный разноцветными нитями разной толщины и источающий мерцающее свечение…

— …Да, Августус, это срочно, насколько я понимаю. И вероятно, опасно…

— …Нет, я ещё не конца определился, как именно хранить…

— …Первичных признаков магического влияния не подаёт…

Две фигуры видно уже из собственного тела, если судить по ракурсу, но ничего точнее и не различить. Голоса, равно как и всё вокруг, то увеличивают громкость, начиная давить на уши, и… барабаночные перепонки – так они называются или нет? – то затихая, лишая возможности различать даже звуки, не говоря уже про слова.

— …Очень интересно! Нет, правда, невероятное везение!

— …Конечно же, исследуем. Не отдавать же такую ценность, — далее следует смешок. Практически во всех фразах и звуках источник опознать практически невозможно, но этот голос точно не принадлежит профессору Краучу.

— …Отдел Тайн займётся этим. Даже именно я займусь. А вам, Барти, следует проверить его память. Лучше срочно.

…Бесстрастное лицо профессора Крауча, двух-трёхдневная щетина, крохотная отметина над левой бровью, пристальный взгляд невыразительных обычно серых глаз – а потом снова калейдоскоп, снова мельтешение из картинок, камней, чешуи и перьев, деревьев и снега, дыр, проходов, дней, ночей, вечеров…

В себя я пришёл уже явно не в кабинете, находясь в какой-то кровати, где я лежал, укрытый одеялом, казавшимся мне пудовым, неимоверно давящим на грудь и рёбра. Откуда-то со стороны доносились голоса нескольких людей, которые явно о чём-то спорили, но разобрать слова, отделить их друг от друга – это не представлялось возможным в тот момент. Впрочем, спор всё не думал затихать, даже когда к ним присоединился ещё некто, ещё один неизвестный. Разговор всё тёк и тёк, а я и не думал засыпать, а в какой-то момент даже различил отдельные слова.

— И вы уверены, что артефакт должен перейти к вам, в Отдел Тайн? – голос принадлежал директору, и он звучал весьма жёстко, что никак не вязалось с обычным, повседневным образом профессора Дамблдора. – Особенно если учитывать тот факт, что нахождение в замке чужеродных предметов должно быть подконтрольно лично мне?

— Абсолютно, — отвечал неизвестный. – Хотя бы потому, что вы уже не смогли его проконтролировать. Тем более, — в голосе явственно прозвучала насмешка, — что он уже находится у меня.

— Мы с вами ещё поговорим об этом, — отвечал Дамблдор. – И мы обязаны провести своё расследование.

— Я сообщу вам о результатах, — невозмутимо говорил его собеседник, — об этом можете не беспокоиться.

— Обязательно, а теперь предлагаю вам покинуть помещение, — начал настаивать директор. – Я понимаю, что у вас есть диплом мастера колдомедицины, но у нас здесь собственный колдомедик, и уверяю вас, что этого достаточно.

Неизвестный действительно попрощался и ушёл. Я же за это время понял, в конце концов, что попал в лазарет, а заодно и то, что в последнее время происходило что-то совсем, совсем не то. Попытался вспомнить, а что же именно – но внезапно обнаружилось, что почти что с начала каникул все дни прошли будто в тумане. Более того, не вспоминалось практически ничего: в голове была сплошная каша из уроков, вечеров в спальне, коридоров Хогвартса, просто непонятных картинок, на которых и не разобрать было, что же там изображено. А что было наиболее неприятным, любая попытка прояснить хотя бы что-то сверх этого или как-то рассортировать воспоминания заканчивалась провалом – и головокружением. Помимо него накатывал и испуг, и я даже не сразу заметил, что Дамблдор уже подошёл к моей кровати и даже начал чего-то говорить.

— …Уже некоторое время. Так вот, — он посмотрел на меня поверх очков-половинок, — очень важно, чтобы ты сейчас рассказал, что именно произошло, — вещал директор, а я совершенно не знал, как же мне ему подать информацию, и что именно говорить, учитывая, что я и не помнил особо ничего. – Про дневник я уже знаю, так что начни с самого начала. То есть с того момента, как он к тебе попал, — он смотрел на меня, и взгляд его был добрым, а голос спокойным, так что возникало желание довериться. А если учитывать, что кто-то подобный мне и был нужен, то выбора, можно считать, не оставалось. Директор тем временем продолжал говорить. – Постарайся успокоиться и говорить по порядку, и не бойся – никто тебя не обидит, но нам нужно разобраться в произошедшем как можно быстрее, — он смотрел мне в глаза, и взгляд его, казалось, проникал в самые глубины моего существа… и осуждения в нём не было.

Я рассказал, на самом деле, довольно мало всего – тогда, во время разговора, кое-какие воспоминания вернулись-таки в порядок, но их количество всё равно было значительно меньше всего того, что удалось вспомнить уже потом, со временем. Рассказывая, я как будто заново проживал часть произошедшего, что, возможно, было не всегда приятно, но приносило некоторое облегчение – всё же перед тем, как директор подошёл к моей кровати, мне уже становилось невыносимо, а сознанием начинала овладевать паника. А так часть картинок начинала становиться на свои места, какие-то другие – не хотели, но всё же вытаскивались из глубин сознания. И даже осознание того, что произошло из-за артефакта и моей небрежности, в присутствии директора не казалось таким ужасным.

А так… Я и до сих пор немногое помню из того периода. Мелькают цветные пятна, какие-то снимки, вертится, отбрасывая блики, разноцветный калейдоскоп – но чего-то сколь-либо упорядоченного до смешного немного.

Если спросить меня, как я относился тогда к произошедшему тогда, после того, как оправился, или как отношусь теперь, то выбор, наверное, будет в том, что именно соврать. Но в общем и целом нельзя сказать, что я сильно сожалел о том, что случилось – тем более ничего непоправимого так и не успело произойти. В конце концов, у меня была возможность пообщаться почти что с личностью одного из величайших магов столетия, узнать те или иные секреты – это уже я профукал свою возможность, разменяв её на какие-то домашки и прочую мелочёвку, хоть и выяснил-таки и пару действительно интересных вещей. Что же касательно того, что случилось со мной – за любую возможность приходится как-то платить, и, решив исследовать попавший мне в руки артефакт, я догадывался, что это отнюдь не безопасно, да и закончиться могло плачевно для меня. Что ж, цену я заплатил, возможно, даже не сполна, но никакого обмана тут, в общем-то, не было, и только я сам виноват, что не использовал возможность по полной.

Дневник я, конечно же, больше так никогда и не увидел.

Их собралось в помещении совсем немного: всего то и пришли они с Руди, сам Руквуд, Малфой, Нотт и Яксли. Учитывая, что в ближнее окружение Лорда входило на момент окончания войны несколько большее количество волшебников, которые знали друг друга, это было странно. Само собрание проходило в гостиной дома у Яксли: все уселись за массивный дубовый стол, пара домовиков мгновенно подала чай, и начался разговор. Впрочем, продолжался он не слишком долго — через некоторое время Августус всё же соизволил перейти, наконец, к причине, по которой им и пришлось собраться.

— Наверное, пора рассказать о том, — начал Руквуд, — ради чего я и попросил всех нас сюда сегодня прийти... Известие, прямо скажу, бьёт по ощущениям, как «бомбарда» о хлипкие стены, — он неприятно усмехнулся, обнажив в гримасе желтоватые зубы.

— И судя по всему, не из приятных? — поинтересовался Нотт.

— Несомненно, — Руквуд бросил беглый взгляд на Беллатрикс, прежде чем продолжить, потом достал из мантии деревянную исчерченную рунической вязью коробочку. — Вот здесь, внутри, находится один артефакт. Тот самый, что был найден в Хогвартсе и вызвал... в общем, всё, что вызвал.

— И вы смогли установить, кто виноват в том, что это оказалось на территории школы? — спросил Малфой, чуточку прищурившись. — И мы сможем выйти через него на Дамблдора?

— Увы, нет, — Руквуд рассмеялся. — Я понятия не имею, кто и как именно пронёс его туда. Более того, я даже не уверен, что это в принципе легко установить достоверно, зная, чем именно является предмет внутри, — улыбка к этому моменту сошла с обезображенного лица. — Собственно, именно об этом нам и надо сегодня поговорить, — он поднял свою чашку и сделал большой глоток.

— И? Надо признать, вы нас уже заинтриговали, — подавший голос Руди действительно неплохо разбирался в артефактах, и не только Беллатрикс думала так. Руквуд тем временем открыл коробку и достал оттуда перевязанный явно магической цепочкой предмет. По виду предмет походил более всего на записную книжку в добротном кожаном переплёте и даже с выгравированным именем владельца: Т. М. Риддл. И судя по тому, что Нотт несколько побледнел от её вида, ничего хорошего это не предвещало.

— Итак, — продолжил тем временем Августус, — мы исследовали в Отделе Тайн данный предмет, и смогли выяснить, чем он является, — он сделал паузу. – Во-первых, эта вещь принадлежала когда-то Лорду, — вздрогнули от заявления, наверное, все. — А во-вторых — и тут я, кстати, попросил бы всех присутствующих убедиться в том, что они уже сидят, и глубоко вздохнуть — это хоркрукс.

Нельзя сказать, что заявление действительно возымело эффект взрывного заклятия, хотя Руди приобрёл вид крайне задумчивый, словно он пытался переварить слишком много информации одновременно. Но скорее всего, просто вспоминал всё, что знал о таком виде артефактов. Сама Беллатрикс могла вспомнить без подсказок довольно мало: разве что то, что подобного рода вещи давно не используются, относятся к крайне опасным и запрещены во всём мире. Это, безусловно, было очень и очень мало для того, кто всерьёз претендует на то, чтобы разбираться в теме, но таковых из присутствующих было всего двое: Руди и сам Руквуд. Все остальные основными своими видами деятельности совершенно точно считали несколько другого рода занятия.

— Судя по тому, что вторая часть, так сказать, откровения поразила вас значительно меньше первой, — заметил, оглядев собрание, Августус, — чем же именно являются хоркруксы, вы знаете не слишком хорошо. Ладно, но хоть название-то все слышали? — он дождался подтверждающих кивков.

— Вообще, — Руквуд приступил к объяснениям, — даже передача информации об этих артефактах — противозаконное дело в Магической Британии, но не думаю, что кого-то из нас это сильно волнует, — он усмехнулся. — Вкратце, ещё задолго до экспериментов Фламмеля живший в Кандии маг по имени Герпий изобрёл свой способ получения бессмертия.

— И им и стали эти хоркруксы? — решил уточнить Яксли, не теряя невозмутимого вида, хотя такая информация и правда могла разнести на части неподготовленный разум.

— Ага. Ну то есть это он так думал, — Руквуд издал смешок. — Думаю, вы в принципе читали о нём как об одном из наиболее известных тёмных волшебников. Он даже прозвище Злобный за это получил, — снова ухмылка. — На самом деле, у него было немало наработок в тёмной магии, но это последняя из известных. Предвосхищая ваш следующий вопрос, — он слегка насмешливо оглядел публику, — нет, самому Герпию эта его наработка не помогла. Более того, современники и почти все маги последующих поколений его не поняли. И даже не потому, что ритуал был сложным — а он действительно был сложен и опасен даже по меркам того времени — и не из-за обязательных жертвоприношений — это, я думаю, даже пояснять не надо. Достаточно найти тексты о том, как создавались школы вроде Хогвартса, Дурмштранга и прочих, того времени, — он снова отпил из своей чашки.

— Августус, может, стоит перейти к делу? — Беллатрикс решила немного поторопить рассказчика.

— Терпение, только терпение, — было ей ответом. — В общем, причина была в том, что для ритуала необходимо было разделение души... или чего-то, что они так называли, не спрашивайте. Надо признать, что позже редкие волшебники, пошедшие по пути Герпия, сильно упростили ритуал, каждый по-своему, но вот это свойство оставалось неизменным, и из-за него любой, про кого удавалось узнать об изготовлении хоркрукса, подвергался уничтожению достаточно быстро, — Руквуд снова ненадолго прервался, дабы опорожнить кружку (и мигом появившийся домовой эльф тут же подлил чаю). — Потом, уже в конце средневековья и в новое время, но ещё до Статута, было несколько теоретических исследований данной тематики — и именно после них тема окончательно стала табу.

— И вы поведаете нам сейчас о причинах? — спросил Яксли.

— Безусловно, — Руквуд бросил на того беглый взгляд. — Запрет возник, конечно же, именно из-за необходимости разделять душу. Как я понял, это нужно для того, чтобы потом, после смерти, создавший хоркрукс маг то ли не покидал бы наш мир до конца, то ли ещё чего-то — в общем, мог бы вернуться, так или иначе. Конкретные варианты могут отличаться.

— То есть с помощью этой вот записной книжки можно возродить Лорда? — задала вопрос Беллатрикс. Остальные собравшиеся при этом дрогнули.

— Да, можно, — подтвердил Августус догадку. — Я, правда, пока не знаю, как именно, но это не самая сложная задача. Вопрос не только в этом.

На небольшой промежуток времени воцарилось молчание. Нет, если б ей кто сказал о подобном лет десять назад, пусть даже во время или после окончания судебного процесса, Беллатрикс вряд ли стала бы задумываться над чем-либо кроме того, каким именно образом надо использовать этот хоркрукс. Но в данный момент захотелось почему-то узнать цену его возрождения. Когда же она заметила, что взгляды окружающих устремлены на неё, то едва не рассмеялась — похоже, бурной реакции от неё всё ещё ждали.

— Но есть ведь какое-то «но», не так ли? — Беллатрикс решила взять быка за рога. — Августус, может, вы лучше поведаете нам об этом, а не будете молчать?

Она вдруг подумала, что все собравшиеся, кроме неё — возможно, даже Руди — скорее боятся возвращения Лорда. Им теперь слишком много придётся терять: слишком большой риск, слишком мало горячности и желания перекроить мир по собственным законам, более-менее стабильные успехи при отсутствии военных действий — всё это в совокупности делало для них возвращение Лорда крайне сомнительным по полезности событием. Именно поэтому, судя по всему, Руквуд и Яксли (Беллатрикс считала, что второй тоже, скорее всего, был посвящён в тайну заранее) решили не собирать боевиков в организации. Даже в их семью приглашение пришло именно Руди — и именно его и приглашали на встречу (про саму Беллу благоразумно упомянуто не было вообще). Про Джагсона, Роули, Трэверса и ещё немалое количество человек на всякий случай просто забыли. Да и к ней самой на собрании относились с опасением.

— Помимо всех прочих сомнительных причин, — начал тем временем Руквуд, — нет никакой гарантии, что возродившееся существо чем-то будет походить на Лорда. Во всех известных мне случаях хозяин хоркрукса либо сходил с ума ещё до смерти, либо стремительно деградировал после возрождения. Ванны из крови девственниц, ритуальные жертвоприношения детей или своих же сторонников, паранойя — тут у каждого было своё, — Руквуд издал смешок и замолк.

— А что говорят по этому поводу исследования? — это Руди вернулся, наконец, из глубин себя и соизволил поинтересоваться происходящим.

— Ничего точного, — ответ тоже оказался каким-то неопределённым. — Есть гипотеза о том, что разделение души влечёт за собой дальнейший распад личности, но никаких чётких доказательств её или же обратного исхода нет, — Августус пожал плечами. — Контрпримеров тоже не нашёл.

— Думаю, — Беллатрикс уже успела подумать и принять то решение, которое все остальные сошли наиболее подходящим уже давно, — что в возвращении распадающейся личности Лорда не заинтересован никто. Особенно, если она сохранит большую часть волшебной мощи, — никаких протестов ожидаемо не последовало, и она решила продолжить. — Более того, все мы заинтересованы в том, чтобы в таком виде Лорд не вернулся никогда. И рисковать, ставя на кон всё ради сомнительных перспектив, мы тоже не можем, — она оглядела всех в помещении. — Я правильно поняла позицию всех присутствующих? — Беллатрикс взяла небольшую паузу, прежде чем продолжить. — Да нет, я ничего против не скажу, если такова общая позиция, — интересно, ей показалось, или в её голосе и правда промелькнули обиженные интонации? Если это так, то ей стоило научиться лучше себя контролировать.

После этого заявления Яксли, Нотт и Малфой, казалось, выдохнули.

* * *

— И что дальше? — спросил её Барти. — Белла, ты рассказала мне примерно то, что и без того было понятно. Он сейчас никому даром не сдался, — он издал смешок, — уж прости за откровенность. Тут даже предсказания можно не применять, чтоб догадаться об итогах конференции, если эту вашу встречу так можно назвать. Основных вопроса на самом деле два.

— Может, ты их тогда сразу задашь? — Беллатрикс снова почувствовала себя обиженной. Плохой знак.

— Интересны наиболее вероятные гипотезы появления дневника в школе, а также бессмертие Лорда, — невозмутимо ответил Барти. — Я сомневаюсь, что он решил ограничиться каким-то артефактом, пусть и описанным настолько давно, что все уже забыли. Да и по первому пункту понятно, что до Поттера дневник побывал ещё в чьих-то руках, но память всех подряд учеников не проверишь...

— По поводу второго у Руквуда была гипотеза, — после этих слов собеседник её действительно стал выглядеть хоть немного сосредоточенным. — Он посчитал, что наиболее вероятными были бы множественные хоркруксы. По крайней мере, это нечто, возможное в теории, но считающееся невыполнимым на практике — задачка такого типа, которые Лорд любил решать, — она позволила себе прерваться и отпить вина. Оно оказалось куда лучше, чем можно было ожидать в подобного рода заведении. Когда Барти предложил пойти для обсуждения в маггловский паб, Беллатрикс сначала приняла это за шутку, потом — что её друг сошёл с ума, а потом... в общем, она сама не знала, почему вообще согласилась прийти в это мерзкое заведение, оформленное, правда, достаточно неплохо — оно в принципе было бы симпатичнее того же Дырявого Котла, будь оно чуть менее шумным. Правда, проблема быстро решилась с помощью звукового барьера вокруг столика, но... что ей именно не нравилось, кроме самого осознания нахождения в маггловском пабе, она затруднялась определить. Неплохое вино здесь нашлось, знать их в этом заведении тоже никто не знал, и даже блюда выглядели по крайней мере съедобно.

Забавно, но только сейчас она окончательно заметила, что перед ней уже давно не юноша, неуверенный в себе и ищущий друзей и поддержки, немножко нелепый и забавный — а усталый небритый мужчина, уже не выглядящий мальчишкой в свои тридцать с хвостиком, несмотря на общую тощесть и угловатость. И надо было признать, по тем временам, когда перед ней стоял ещё мальчишка, она скучала — не только по этой причине, конечно же.

— И мы будем заниматься поисками остальных хоркруксов, если получим какое либо подтверждения их существованию? — спросил тем временем собеседник. — И вероятнее всего, параллельно будет действовать и Дамблдор, когда до него дойдёт весть о том, чем же является этот дневник...

— Понятия не имею о возможных действиях Дамблдора, — ответила Беллатрикс, — варианты с ним мы с Руди ещё проработаем. Пока мы будем смотреть вещи Лорда среди своих, а Руквуд — пытаться проверять собственные гипотезы. Из того, что он выяснил, понятно только, что хоркрукс нельзя сделать из какого попало предмета. Тот же дневник изначально содержал в себе кожу фестрала в качестве обложки – а наиболее хорошо подходит для цели достаточно мощный магический артефакт.

— Это я понял, — прервал её излияния Барти. – И хорошо, что не придётся искать какой-нибудь камешек на дне океана или иголку в стоге сена… Но продолжим. Ты ещё говорила чего-то про то, как такая вещь попала в школу... — он на мгновение задумался. — То есть я знаю про то, что некоторые темномагические артефакты можно пронести внутрь и без ведома директора, и таких вещей не так уж и мало, но всё же...

— А тут тоже ничего конкретного нельзя сказать, — поведала она сделанные на собрании выводы. — Достаточно правдоподобно выглядит та версия, что дневник долго копил в себе силы по частице, прежде чем смог ментально воздействовать на окружающих — и тогда уже сумел убедить кого-то дать себя в руки тому или иному ученику, — Беллатрикс сделала ещё глоток вина. — Он же на Поттере тоже оставил следы?

— Не то слово, — Барти ухмыльнулся. — Полнейшая каша и мешанина в памяти, куча вырезанных кусков — и это только то, что я смог разглядеть при беглом сеансе легиллименции. На этом фоне даже не заметны должны быть мои правки в финальных, если так можно выразиться эпизодах.

— Ты не побоялся корректировать ему память? — Беллатрикс даже слегка удивилась — для хорошей корректировки требовалось очень и очень немалое умение если не в легиллименции, то хотя бы в окклюменции — и лично у неё такого умения не было. У Руди, насколько она знала, тоже.

— Да, он кое-что ненужное слышал, так что пришлось, — пояснил Барти. — Теперь будет две отметины от Лорда: с разных сторон черепа, так сказать.

— Ну... про первую отметину мы всё равно не можем ничего сказать точно... — то, что Поттеров Лорд навещал до исчезновения почти наверняка, они знали уже достаточно давно, но что именно поставило сыну уничтоженной семьи такую отметину, понятно не было.

— Осколок какого-то проклятия, — Барти фыркнул. — Видимо, стойкий. Думаешь, это сами Поттеры постарались? Хотя... проехали — а то так и будет переливать из пустого в порожнее, — судя по всё чаще и больше прорезающимся в голосе эмоциям виски с содовой уже давало о себе знать.

— Всё равно, ничего особенно странного Рейя в нём не обнаружила... хотя особых тайн у Поттера от неё вроде как и не должно быть...

— Да я тоже ничего такого не вижу, — очередной раз сказал про свои наблюдения Барти. — За исключением отметин от двух встреч с Лордом, и самого этого факта, — он издал смешок. — Ах, да, ещё того, что после этих встреч Лорд оба раза пропадал.

— Главное теперь, чтобы третьего раза не было, — фыркнула Беллатрикс. — А то вдруг не повезёт на этот раз уже мальчишке.

— Ага, — собеседник отхлебнул из стакана ещё раз. — Кстати, ты б сказала Рейе прекратить уже отписываться каждую неделю про Поттера. А то он и догадаться может, — он немного прищурился. — По-моему, рассказов только на каникулах вполне хватит.

— Пожалуй, да, — она согласилась. — Но прекращать наблюдение всё равно не следует. Уже то, что мальчишка столкнулся с Лордом второй раз, выглядит достаточно подозрительно...

— Ты ещё скажи, что из него можно сделать приманку для Лорда, — Барти хмыкнул, — или находить оставшиеся хоркруксы. Но нет, боюсь, всё будет не так легко.

— Главное, чтобы мы справились, — ответила Беллатрикс вполне серьёзно. — И чтобы информация из тех хоркруксов не попала к Дамблдору.

— Подозреваю, что про то, чем оказался этот дневничок, рассказать придётся, — заметил собеседник. – То есть Руквуд всегда может сослаться на какую-нибудь министерскую тайну, но в этом случае Дамблдор раскопает информацию сам, а после этого будет внимательно следить не только за известными пожирателями, но и за теми, кто связан с самим Августусом. Да и вообще… — Барти ненадолго задумался. – Нет, скорее всего, информацией делиться придётся. Только чего это я об этом думаю вместо вас? – он издал смешок и осушил не первый уже стакан виски с содовой.

— Наверное, стоит на этом закончить, — сказал мне в определённый момент директор. — Что касается твоего разума, то он, безусловно, пострадал, но это обратимый процесс.

— То есть... — я решился и задал-таки вопрос: — Память ко мне вскоре вернётся?

— Не думаю, что ты вспомнишь всё, — профессор Дамблдор улыбнулся, словно извиняясь за откровение, — но определённо большая часть воспоминаний должна упорядочиться.

— С-спасибо, — поблагодарил я его. — А можно ли узнать, сколько мне ещё стоит здесь... лечиться?

— Покинуть больничную палату можно будет самое позднее завтра утром, — директор снова ласково улыбнулся.— Для скорейшего выздоровления желательно, чтобы ты больше общался с друзьями, посещал занятия и жил активной жизнью — по идее, это может помочь быстрее пробудить нужные воспоминания, — он задумался на мгновение. — Сейчас сюда подойдёт профессор Селвин с необходимыми зельями, и мы тогда обсудим, как же именно лучше поступить.

Профессор Селвин действительно вскоре пришел, они с Дамблдором и мадам Помфри о чём-то некоторое время совещались, и придя в итоге к какому-то заключению, подошли ко мне.

— Давайте, я? — профессор Селвин взял слово. — Мистер Поттер, думаю, вы уже обсудили с директором проблемы с памятью и её возвращением? — он дождался кивка. — Вот и замечательно. Могу сказать, что в остальном вы практически в полном порядке, а вот вернуть воспоминания — задача не из лёгких.

— Мы решили, что в вашем случае, — продолжил он после небольшой паузы, — лучше всего подойдёт терапия из двух видов зелий, которые надо принимать попеременно? — он на мгновение замолчал. — И не забывайте после приёма зелья внутренних образов выпивать токсинопоглощающее, — профессор после этой фразы посмотрел на меня взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, если попробовать ослушаться, — иначе могут возникнуть галлюцинации, а это, в свою очередь, может окончиться крайне печально, вплоть до постоянной палаты в Мунго. Понимаю, что лечение выглядит не слишком безопасным, — продолжались пояснения, — но остальные варианты либо совсем уж рискованны, либо не дадут нужного эффекта. А при таком способе, если правильно выполнять инструкции, то всё будет в порядке. Кстати, — он достал и вручил мне свиток, — возьмите их, и не вздумайте пытаться выполнить их как-либо иначе.

— Спасибо, — сумел выдавить из себя я, принимая пергамент.

— И вот ещё что, — добавил профессор Селвин. — По большому счёту, держать вас здесь даже до утра нет никакой необходимости. Физически вы здоровы, да и нахождение в палате ни на что не повлияет, — он вздохнул. — Так что, если есть желание, то я готов проводить вас до гостиной.

Я подумал и решил, что желание у меня имеется. Не то чтобы я был готов о чём-то рассказать друзьям, просто оставаться в палате было несколько... даже не страшновато, а просто нежелательно. Наскоро собравшись (то есть полностью одевшись и прихватив с собой инструкции и зелья), я последовал за профессором по полутёмным коридорам и лестницам вниз к гостиной. По пути задумался, а по какой причине меня не отпустили одного: опасность, если я правильно представлял себе её источник, успела уже исчезнуть, да и нужный путь я помнил даже в таком состоянии. Впрочем, кроме меня, никто мог об этом и не знать — да и непонятно было, сколько именно времени я провалялся. Возможно, отбой уже наступил, и это было единственной причиной, по которой школьник не мог находиться в коридорах в отсутствие преподавателя (если он не был, к примеру, старостой, конечно).

Так или иначе, мы в молчании дошли до места, после чего пути наши должны были разойтись.

— Надеюсь, дальше вы доберётесь без приключений, — вымолвил декан Слизерина уже перед входом в гостиную. — Напоследок, кстати, ответьте ещё на один вопрос: насколько я понимаю, вы же не хотели бы, чтобы ваш случай был предан огласке, не так ли?

— Очень, — честно признался я. Этот вопрос действительно порядком меня волновал. — А такое возможно?

— Объявление о том, что проблема выявлена и устранена, сделана будет обязательно, — признался профессор Селвин, — но если вы не хотите упоминания вашего имени в объявлении, то я могу донести ваше пожелание до директора, — если судить о речи только по тону, с которым были произнесены эти слова, можно было бы решить, что он делает мне огромное одолжение, — если вы, конечно, не удосужились сделать это сами во время приватной беседы. — Что ж, в некотором роде именно одолжением это и было. Действительно, по-хорошему именно я должен был сказать директору Дамблдору о том, что по возможности не хотел бы огласки. В моё оправдание, конечно, можно было привести состояние, в котором я находился, либо то, что считается — озаботиться моей возможной реакцией стоило бы директору, но всё-таки… Тем более, как я потом не раз убеждался, директор был в некоторых случаях весьма своеобразным в поведении человеком, так что с него сталось бы объявить во всеуслышание в том числе и те факты, которые я хотел бы обнародовать в последнюю очередь — так что профессор Селвин по сути оказывал мне немалую услугу.

— Тогда я бы очень этого хотел, — странно, в обычных обстоятельствах я бы скорее засмущался, чем попросил бы о чём-то подобного профессор Селвина, но в данный момент желание остаться нераскрытым оказалось сильнее. — Пожалуйста… — добавил я после небольшой паузы.

— Хорошо, я донесу ваше пожелание, — в тоне его при этих словах явственно слышалось то, что так уж и быть, он поможет, раз уж сам я не годен даже для такого простого действия. — Можете идти.

Куда отправился профессор, я не имел ни малейшего понятия, а сам я шагнул внутрь, в гостиную. Там меня, как оказалось, ждали: раскинувшись на диване, безмятежно спал, посапывая, Сид, сидела читая что-то, на пуфике Сьюзен, а Рейя, съёжившись, словно вдавилась в кресло и с мрачным выражением лица глядела в пол, казалось, пытаясь рассмотреть в нём какие-то очень мелкие, но от этого не менее раздражающие изъяны. Кто из девочек первой заметил меня, вспомнить затруднительно, но произошло это примерно в один и тот же момент.

— Привет, — поздоровались они почти хором. — С тобой теперь всё хорошо, и тебя уже выписали? — продолжение фразы принадлежало уже Сьюзен.

— Оу! — добавил уже от себя, просыпаясь, Сид. Это кузина подошла к нему и ласково разбудила путём битья кулачком по животу — и сил она при этом, скорее всего, не жалела.

— Привет, — улыбнувшись, я ответил вот так просто, хотя в тот момент был полностью счастлив, как тем, что меня, оказывается, дожидались (в иную причину нахождения друзей здесь всё равно не верилось), так и просто увидеть их, наконец. — Да, физически я, как мне сказали, в порядке, а память должна восстановиться после приёма зелий. Спасибо, — я готов был расплакаться, — что ждали.

— Да тут ещё Фосетт сидел, — добавила Рейя, — и квиддичная команда, — она на мгновение замолчала. — Хорошо, что ты пришёл, — и улыбнулась.

— А они вскоре после отбоя ушли, — пробормотал проснувшийся Сид. Так я узнал о том, что вернулся я хорошо если до полуночи, а не после. Мой друг тем временем присел, потянулся, широко расставив в стороны свои руки, после чего начал расспросы. — Так что, многое помнишь?

— Ну… — я честно попытался представить себе, что именно осталось в голове. Это заняло некоторое время, которое я и мои товарищи провели в молчании: я сосредотачивался, пытаясь вначале собраться и упорядочить всё, что мог на тот момент, и потом облечь свои мыслеобразы в слова, а остальные просто ожидали, стараясь по возможности не мешать моим попыткам. — До каникул особенных провалов в памяти у меня вроде нет, — неуверенно начал я. — а вот из последних дней могу вспомнить только отдельные фрагменты, — я неловко замолчал, и на мгновение снова воцарилась тишина, которую все боялись нарушить.

— Кстати, — выдавил я из себя в конечном итоге, — а как вы вообще… ну… — я замялся, — провернули свой план?

— Элементарно, Поттер, — не без гордости ответила Рейя; по всей видимости, именно она его и придумала. — Тебе с какого момента объяснять?

— Лучше, наверное, с самого начала…

— С самого начала… — она на секунду задумалась, — мы заметили, что с тобой что-то не так, уже через день после приезда с каникул, — излагала Рейя историю.

— Да в тот же день это было заметно, — достаточно лениво, как это удавалось только ему, перебил свою кузину Сид. — Следующим днём мы уже тебе сообщили. Но когда по приезду вместо того, чтобы спросить что-либо про то, как прошли каникулы, Гарри страдал какой-то своей фигнёй, практически не обращая ни на кого внимания — тут уж кто угодно заметил бы, что что-то не так.

— И вы обратились к профессору Краучу? — высказал я свою догадку.

— Вообще-то нет, — ответил Сид без тени смущения. — Откуда нам было знать, с чего это ты так изменился, и чего с тобой такое приключилось, что ты решил избегать компании.

— Но… про дневник же вы как-то догадались… — картинка отказывалась складываться, а вкупе с тем, что с памятью и без того всё было не в порядке, от разговора становилось всё менее уютно. Понимание произошедшего, только начавшее появляться, теперь снова исчезало, и казалось, что логика за время воздействия на меня дневника успела поменяться кардинальным образом. Или будто это на самом деле дневник воздействовал не на одного конкретного ученика Хогвартса, а на всё мироустройство.

— Не совсем, — вставила Сьюзен. — Про дневник ты нам сам случайно обмолвился.

— Примерно так оно и было, — добавил мой товарищ. — Позавчера вечером ты мне признался, про то, что нашёл интересный дневник, — он ненадолго задумался, — ну… необычный, в общем. А дальше Сьюзи уже заподозрила, что именно из-за него ты, возможно, и стал таким.

Всё-таки план Тома-из-дневника, если он вообще и был просчитан, на поверку оказался фуфлом: мало того, что он не мог контролировать действия всегда и всюду (и сомневаюсь, что мокнуть в сортире он остался по своей воле), так и за речами своих носителей, как оказалось, он тоже следил не особенно пристально. И вкупе с творимыми в школе бесчинствами даже второкурснице (пусть и далеко не самой глупой) пришло в голову сложить дважды два — несчастные случаи с магглорождёнными и непонятные изменения поведения у однокурсника — и раскрыть преступника. Забавно, но то, с чем не смогли справиться взрослые, которых можно было считать почти профессионалами в расследованиях, оказалось по силам двенадцатилетней (на самом деле, почти тринадцатилетней, но особой разницы в данном случае не было) девочке.

— И тогда вы решили пойти со своими подозрениями к профессору Краучу? — восстанавливал я последние фрагменты картины. Всё-таки интересно было узнать, как именно завершилось моё неудачное знакомство с артефактом самого будущего Волдеморта. — Кстати, а почему не к профессору Спраут? — Действительно, более логичным казалось в таком случае обращение к декану, ведь если пытаться рассуждать логически, то именно декан должен знать, что именно следует делать в той или иной требующей вмешательства ситуации.

— Вначале мы так и хотели поступить, — ответила Сьюзен, — но Рейя убедила нас, что идти лучше к профессору Краучу. Во-первых, он преподаёт ЗОТИ, так что данный случай скорее по его специальности, и именно он должен лучше себе представлять, как именно стоит обращаться с вредными артефактами. Во-вторых…

— А во-вторых, мистер Крауч поддерживает отношения с нашей семьёй… — продолжила уже Рейя.

— И наверняка является тебе каким-нибудь троюродным или пятиюродным родственником, — перебил её Сид.

— Вы все являетесь моими родственниками не дальше пятого колена, — заметила Рейя. — Даже четвёртого. Бабушка Гарри была двоюродной бабушкой мамы, а одна из моих прабабушек по отцовской линии является в свою очередь двоюродной бабушкой Сьюзен.

— А что, многие волшебники находятся в подобном родстве между собой? — поразился я; познания Рейи меня тоже несколько удивили, и даже стало интересно, многих ли своих родственников и до какого колена она помнит.

— Среди старых семей это достаточно частая ситуация, — ответила Сьюзен. — Многие породнились между собой если не в этом веке, то по крайней мере в прошлом. Впрочем, всего тут и не упомнишь, — она на мгновение запнулась. — Просто стоит помнить, что волшебников в Магической Британии не так уж и много, а браки с представителями континентальных земель заключаются не слишком часто.

— Но если вернуться к теме профессора Крауча, — продолжила, наконец, Рейя, — то я с ним просто немного общалась ещё до школы, так что была уверена, что он хотя бы выслушает наши пожелания…

— Пожелания? — переспросил я непонимающе.

— Ну… — она замялась и, кажется, даже слегка стушевалась, — мало ли, как могло кому прийти в голову тебя обезвреживать. А ты ещё имеешь ценность как охотник в квиддичной команде, ну или…

— Или просто как друг, — закончила вместо неё Сьюзен, чем ещё больше смутила Рейю.

— Э-э-э… — я тоже пребывал в некоторой растерянности, не зная, что ответить. — Спасибо…

— Да не за что, — отмахнулся Сид.

— Слушай, Рейя, — я решил воспользоваться случаем и спросить про своих дедушку и бабушку по отцовской линии — вдруг ей чего было известно, — а ты говорила что-то по поводу моей бабушки… ты знаешь что-нибудь про неё?

— Что-то — знаю, — она уже взяла себя в руки и снова вернула обычный высокомерный вид. — Но не так уж и много, если тебе это интересно. Думаю, тебе известно больше.

— Рейя, — попытался я возразить предельно мягко, — мне про них не известно ровным счётом ничего. Я вообще рос с магглами, которые не спешили меня просвещать не то что по поводу родителей — даже по поводу моих магических способностей, не говоря уже о более дальних предках…

— Да, про это я не подумала… — она задумалась, потом уселась поудобнее и начала рассказ. — Как я уже упоминала, твоя бабушка, Дорея Поттер, была сестрой одного из моих прадедов, Поллукса Блэка. Училась, как и практически все Блэки, на Слизерине, после учёбы ушла в колдомедицину, — она на мгновение замолчала. — Через пару лет началась война с Гриндевальдом, и она ушла лечить волшебников от результатов проклятий и не только… на войне, кстати, погиб её отец, если это тебя интересует, — Рейя снова запнулась. — Вроде бы потом она и стала изучать методы лечения результатов различных проклятий, и даже добилась на этой ниве известности — но про это я ничего практически не помню… — снова пауза. — Когда она вышла замуж, я не помню, но твой дед тоже занимался чем-то связанным с этим направлением, и вероятно, на этой почве они и сблизились, но я этого не знаю.

— Моя мама, — продолжала она свой рассказ, — мало мне рассказывала про неё — и видела вроде как нечасто. Но по характеру она была достаточно добрая, а по её утверждениям — любила баловать детей. Причём, — эти слова она произнесла с осуждением, — вплоть до разногласий с остальной семьёй, когда Поттеры приютили у себя Сириуса, когда тот, в свою очередь, сбежал из дома.

— И видимо, были неправы, — заметил я, — насколько ты считаешь?

— Конечно, — с жаром заметила Рейя. — Они же тем самым не только потакали его прихотям, но и неуважительно отнеслись к остальной части семьи Блэк, — она снова взяла паузу. — Умерли твои бабушка с дедушкой от драконьей оспы, ещё в начале последней эпидемии. Дорея была в числе тех, кто пытался изобрести лекарство от неё, но заразилась то ли от кого-то из больных, то ли при испытании опытного образца на себе… Вот как-то так грустно всё и закончилось. Про то, остались ли где-либо их портреты, мне неизвестно ничего, — она бросила на меня косой взгляд, — но даже если они и были в доме Поттеров, то он вроде бы пострадал во время войны и едва ли не лежит сейчас в руинах. Вот и всё, что мне известно.

— Спасибо большое, — не забыл поблагодарить я, а после посиделки очень быстро закончились, и мы разошлись по спальням. Я тогда ещё некоторое время не мог заснуть, но думал почему-то даже не о произошедших со мной за последнее время событиях, а больше о бабушке, которую я в живых так и не застал. Судя по тому краткому изложению, что я услышал, она умудрялась сочетать в себе мягкость по отношению к детям (даже явную слабость к ним, если собрать воедино всю информацию, что мне говорили про неё и про моего отца) и притом — явную решительность и смелость, когда до этого доходило дело. В конце концов, никто же не заставлял её идти работать в полевые госпитали — скорее даже наоборот, у неё наверняка были все возможности заниматься любимым делом в том же Мунго или ещё где, но она предпочла участвовать в войне непосредственно. Она не побоялась пойти против Блэков, которые, как я уже успел к тому моменту узнать, являлись едва ли не самой влиятельной семьёй в стране в те времена, чтобы приютить Сириуса. Ну и умерла она тоже… Как я, кстати, узнал позже, в колдомедицине она тоже оставила свой след, и не только в виде статей, которых я в глаза не видел (но должны же были и они тоже иметь место), но в виде совместного с мужем учебника. На самом деле общая твёрдость и стойкость, и даже суровость прекрасно могут сочетаться с непонятной иногда мягкостью в отдельных проявлениях, но в то время я это себе плохо представлял, так что рассказ о бабушке меня удивил и впечатлил.

Если вернуться же к теме дневника и Наследника Слизерина, то уже следующим утром за завтраком Дамблдор объявил, что тёмный артефакт, из-за которого и произошли несчастные случаи, найден и нейтрализован, что расследование ведётся — но в замке уже снова безопасно. Про меня, кстати, не упомянули, что было мне, который не гнался рассказывать всем и каждому о своей роли в этой истории и быть объектом огромного количества слухов, было очень на руку. Ещё до завтрака я на всякий случай попросил о том же друзей, и что немаловажно, был понят. Сколько-то подробно речь Дамблдора (а она была весьма и весьма длинной) я не запомнил — но на этот раз не из-за воздействия волдемортовского артефакта, нет. Просто ночью я спал очень мало и из-за этого весь завтрак клевал носом, не в силах сконцентрироваться на чём-либо, особенно на длинных речах. Товарищи мои, надо признать, тоже были тогда ненамного лучше.

Когда я смог вычленить из своей памяти и рассказать Сиду и Сьюзен всё, что мне было известно по поводу чудовища Слизерина, то было решено попробовать найти о нём что-то в библиотеке. Конечно, оно могло быть какой-нибудь химерой, созданной на основе нескольких существ, но это было не слишком вероятно. На момент начала поисков в библиотеке нам было известно не слишком-то много: «чудовище» имело большие размеры, известен был эффект, которому подверглись жертвы, и то, что само животное должно жить явно долго. По крайней мере, вряд ли у дневника была возможность найти такое существо достаточно быстро — вероятнее всего, оно обитало в замке ещё во времена обучения самого Тома Риддла, когда и произошёл первый инцидент.

С другой стороны, этих самых сведений оказалось вполне достаточно: по крайней мере, больших животных в магическом мире оказалось не так уж и много, а уж найти хотя бы одно, которое могло бы окаменять или хотя бы просто на многие месяцы обездвиживать своих жертв — это можно было счесть с настоящим испытанием. И надо признать, мы это испытание в итоге прошли.

— Гарри, — подозвал меня в один из заходов в библиотеку Сид, — посмотри, кого я нашёл. Кажется, подходит.

Что в ситуации было особенно забавно, так это то, что Сид не особенно любил книги и уж тем более библиотеку, а потому обычно оставлял всю работу по поиску информации на нас. И да, нашёл он правильно.

— Василиск, — начали читать мы, — есть тварь зело вредная и крайне опасная…

И правда, это змееподобное существо могло вырасти поистине до исполинских размеров, максимальный срок его жизни неизвестен, но известны были отдельные экземпляры, которым много сотен лет. Что интересно, в Европе это существо встречалось крайне редко, в отличие от, к примеру, Индии. Впрочем, и там их совсем немного, просто в той же Магической Британии, как принято считать, их не осталось. Взглядом это чудовище могло убивать или, в отдельных случаях, вводить жертву в состояние комы, что объясняло и жертву за пятьдесят лет до того учебного года, и тех несчастных, что ждали созревания мандрагор в нашем больничном крыле. А то, что василиски, как считалось, боялись петушиного крика, объясняло и происходившее у Хагрида в курятнике.

— Знаешь, Гарри, — сказала, прочитав заметку о василиске, Сьюзен, — думаю, нам лучше никому не говорить об этом открытии… — она переводила взгляд с меня на Сида.

— Ага… — машинально согласился я, хотя мозг мой был занят в то время другими мыслями, которые я и облёк в слова следом. — Это что получается: у нас в замке живёт тысячелетний василиск, про которого никому не известно?

— Ну, почему, — возразил Сид. — Теперь известно как минимум нам. Но на ингредиенты его лучше не разбирать, — продолжал он с обычной невозмутимостью. — Как-то опасно это выглядит, — мы рассмеялись.

А про василиска мы так никому и не рассказали. И про то, под каким псевдонимом этот Том Реддл, чей дневник и попал мне в руки, известен широкой аудитории, я тоже умолчал.

Как оказалось в итоге, с «большей частью воспоминаний» директор явно преувеличивал. Собственно, самое интересное так и осталось в голове какими-то урывками, по которым никак не получалось восстановить цельную картинку. Зато воспоминания об учёбе, и без того мало пострадавшие, вскоре вернулись почти в полной мере, что не могло не радовать. Изучать всё это по второму разу, догоняя своих однокурсников, мне совсем не улыбалось.

В общем и целом, физически и умственно дееспособным я стал практически сразу — разве что по ночам снилось нечто сверхъестественное, но те сны я так и не запомнил толком, хоть и подозревал, что были там некие вариации или искажения реально происходивших со мной событий. А так… когда начались тренировки по квиддичу, я сразу же к ним присоединился, и пусть и оказалось, что я не на пике формы, но я потерял немногое.

Следующим нашим соперником по квиддичному турниру оказалась команда Слизерина, которая в этом году целиком пересела на новую модель «Нимбуса», что оказалось крайне некстати. Матч тот мы — увы — проиграли из-за того, что метле Седрика не хватило скорости и разгона в финальном рывке за снитчем, и снитч схапал Малфой. Хотя не только из-за этого, конечно — лично на мне сказались и недавние события с дневником. Возможно, именно появившиеся после них и не прошедшие полностью к тому моменту дискомфорт и отрешённость стали той маленькой каплей, не позволившей мне реализовать несколько моментов, а нашей команде — добрать очков и увеличить разрыв со слизеринцами. Ощущений, сколько-то похожих на те, что были у меня во время первого матча, не было совсем. То есть их и не могло быть в полной мере — такое случается, наверное, только раз в жизни — но я не испытал даже их подобия. В основном приходилось прикладывать усилия, чтобы ускоряться или выполнять финты правильно — то, что ранее давалось почти автоматически, на интуиции, приходилось вырабатывать едва ли не заново. Результат был почти таким же, но всё же похуже, и поделать я с этим ничего не мог.

Лэшли подошёл к проблеме кардинально, напрямик: после матча он прописал мне дополнительную тренировку в неделю, дабы я быстрее восстановил форму. Впрочем, самое забавное, что её потерю заметил едва ли не он один — или более никто просто не подал виду.

— Не думал, что временное прекращение тренировок так скажется на твоих качествах как игрока, — сказал он мне тогда, не особенно пытаясь смягчить слова, — но с этим надо что-то делать. Я предлагаю, — он сделал акцент именно на этих словах, — дополнительные занятия каждый субботний вечер. Отрабатывать там будешь даже не командное взаимодействие, — он пустился в пояснения, — а просто различного рода финты. В идеале они должны выходить автоматически, а всё внимание должно быть уделено игре. Ты всё понял?

— Да, хорошо, — а что мне было ещё отвечать? Тем более что я и сам чувствовал потерю формы, и сам же хотел её вернуть как можно скорее. Так что на дополнительные занятия согласился без раздумий. Не знаю, был я прав или нет, но к концу года мои навыки полёта на метле (да и командной работы — чего уж греха таить) действительно улучшились в значительной степени, и самое главное, что результат был заметен не только окружающим, следящим за процессом внимательно (то есть Лэшли и ещё паре человек), но и мне. С уверенностью можно говорить, что ничто так не мотивирует занятия тем или иным делом, как наглядность улучшения результата и показателей данной работы в целом. Если ничего подобного не заметно, человек со временем начинает думать про бесполезность своих занятий, думать о том, как бы пропустить их, уменьшить их количество или вообще забросить — действительно, кому нужно нечто, не приносящее какой-либо видимой пользы? Вероятно, именно поэтому, как я понял впоследствии, одной из важных черт капитана квиддичной команды (да и не только, конечно) является способность показать своим игрокам результаты тренировок даже в том случае, если матчи сыграны неудачно. Особенно в том случае, если матчи сыграны неудачно.

Матч с Гриффиндором, прошедший в конце учебного года, показал мне результаты как тренировок, так и продумывания тактики. Ну и то, что с ловцом у них не сложилось, он тоже показал. Вообще из всех игроков для квиддича найти по-настоящему хорошего ловца будет посложнее, нежели игрока на любую другую позицию. И именно ловец является самым важным членом команды, именно его навыки в первую очередь решают, какая команда победит, если, конечно, разрыв в умениях остальных игроков не очень значительный. Некоторые волшебники вообще считают, что квиддичу надо было бы избавиться от этой позиции, заменив её на что-то менее значимое, но пока все свято чтут эту традицию.

Касательно же того, откуда такая позиция вообще появилась, рассказывают разные истории. То есть история чаще всего одна, но разные авторы, описывающие развитие квиддича, рассказывают её по-разному, и установить точно, какой же вариант является истинно верным, не представляется никакой возможности. По крайней мере, лично мне не представилось. Сходятся все в одном: всегда это изначально было причудой какого-то лорда, очень влиятельного среди других волшебников, и происходило во времена задолго до принятия статута, когда привилегии их были не в пример выше. Здесь надо заметить, что статут волшебников, конечно, не уравнял, но по крайней мере значительно уменьшил расслоение магического общества. В те времена же волшебники благородных кровей могли себе позволить различные причуды, имея перед остальными очень и очень весомые преимущества. Но возвращаясь к легендам: разные источники описывают введение в квиддич позиции ловца по-разному. Некоторые, например, считают, что снитч в игру ввели из-за того, что тому самому влиятельному лорду понравилось смотреть на погоню за какой-то шустрой птичкой, хотя большинство думает всё же иначе. Наверное, большее число историков придерживаются той точки зрения, что позиция была придумана изначально для сына некоего лорда, который в квиддич играть не очень умел, зато очень хотел. Настолько, что в команде, скорее мешался — но об отказе никто и слышать не хотел. Так что и позицию в итоге придумали такую, чтобы он поменьше контактировал с остальными членами команды. Правда, в итоге именно ловцы и оказались едва ли не самыми важными её членами… Наверное, кого-то мог бы смутить внезапно проснувшийся во мне интерес к истории — по крайней мере, к истории квиддича — ведь я достаточно долго не увлекался ничем подобным, да и на уроках профессора Биннса занимался примерно тем же, чем и все остальные (исключая Гермиону, но она — совершенно особенный случай). Ну так и не ему надо говорить за это спасибо — вот кто поспособствовал появлению у меня хоть какого-то интереса к истории в последнюю очередь.

Но если вернуться к матчу с Гриффиндором в конце года, то стоит заметить, что именно тогда был тот самый случай, когда игроки команд на позициях охотников, загонщиков и вратарей были примерно равны друг другу, и даже игра была слаженной примерно на одном уровне. Но у них вместо хорошего ловца был тот, кого вообще смогли найти, а у нас — Седрик Диггори, и именно это и решило исход игры, которую мы закончили, лидируя ровно на сто пятьдесят очков — ровно столько даётся за поимку снитча. Впрочем, не сказать, чтобы Лэшли в тот день выглядел по-настоящему довольным. Как он долго распинался потом после матча в подсобке, весь наш результат получился таковым в первую очередь из-за отсутствия нормального ловца у соперника. И он был безусловно прав, считая, что мы могли бы выложиться получше. Хотя забавно, что именно я в той игре показал себя лучше своих партнёров по команде, хотя в предыдущем матче всё было с точностью наоборот.

А кубок в том году, кстати, снова достался Райвенкло — просто из-за того, что они, тоже при двух победах, победили по очкам, а мы остались не солоно хлебавши. Хотя не то чтобы лично меня это очень сильно печалило — то есть некоторая грусть от такого исхода была, но он не смотрелся совсем уж несправедливым. А это значило, что надо было лучше тренироваться, надо было искать лучшие тактики — в общем, сосредоточиться на улучшении своей игры, вместо того, чтобы переживать о так и не доставшемся кубке.

Если же говорить о том, как мои зимние приключения сказались на результатах в учёбе, то… что удивительно, практически не сказались. То есть ту парочку заклинаний и ещё немногое, что получил благодаря дневнику, я не забыл, и оно так со мной и осталось. Впрочем, возможно, что на самом-то деле, я тогда узнал гораздо больше интересных вещей, но запомнил только какие-то мелочи — здесь ничего нельзя утверждать наверняка. Но… какая, в конце концов, разница, если вспомнить те знания мне так и не было суждено?

Профессор Крауч, знавший о воздействии дневника на меня, предлагал пару дополнительных занятий, дабы вспомнить и закрепить уже пройденный на уроках ЗОТИ материал, но оказалось, что из школьного курса я вспомнил всё очень быстро. Видимо, перед Томом-из-дневника не стояло задачи заставить меня забыть как можно больше, и преследовал он при корректировке памяти совершенно иные цели: заставить меня забыть только то, что для моих глаз и ушей не предназначалось. И уж этой цели он достиг.

Что же касается окаменения остальных жертв, вызванных, как мы в итоге выяснили, василиском, то уже весной мандрагоры созрели, и всех расколдовали. С учёбой, если я что-то в этом понимал, профессора помогали им на индивидуальных занятиях — уж если такую опцию предложили мне, то вряд ли проигнорировали их состояние. Но до экзаменов в тот период время ещё оставалось, так что все из них, кто хотел, их вроде бы сдали. Да и значительных перемен в их поведении я не заметил — хотя наверняка их тоже поили какими-нибудь зельями, кроме того, что использовало корень мандрагоры и служило для раскаменения. Уж Гермиона точно вернулась к типичной для неё поведенческой схеме, в чём мы имели счастье — или несчастье (тут сложно чётко определить радоваться подобным событиям или всё же не стоило бы) — убедиться достаточно быстро.

Конечно же, только очнувшись и придя в себя, она все свои силы бросила на учёбу — настолько, насколько ей позволял больничный режим, а потом… впрочем, обо всём по порядку. Наверное только, заранее стоило бы упомянуть, что нельзя сказать, что я или мои товарищи как-то особенно за ней следили — просто не заметить той истории, что последовала, было невозможно. Следили мы скорее за нашим магглорождённым однокурсником Джастином Финч-Флэтчли, но с ним вроде бы всё было в относительном порядке. Ну или это нам так казалось. Но учитывая то, что занимались и объясняли ему ту часть школьной программы, что он пропустил, именно мы, его однокурсники (ну… помимо нескольких дополнительных занятий с учителями), то думаю, наше мнение в данном вопросе можно было счесть весомым аргументом.

Однако если вернуться к Гермионе, то у неё после лежания в больничной палате появилась одна очень смешная инициатива. Узнали мы об этом в первый раз, правда, не от неё самой, а на истории магии. Как уже было заведено, мы играли на уроке в вист: я и Сид против Нотта и Забини. И последний и рассказал нам историю.

— А! Дракклы! Ну и держите свои десять кнатов! — он как раз досадовал на проигрыш, когда вспомнил. — Кстати, вы уже про новую инициативу Грейнджер слышали?

— Это такая г-магглокровка с Гриффиндора, — пояснил Нотт и без того известный нам факт. Что забавно, у себя на факультете они, по всей видимости, привыкли называть её между собой грубее и даже оскорбительно — грязнокровкой — и виноват в этом был наверняка Малфой. По крайней мере, именно он реже остальных следил за своим языком, в отличие от того же Нотта, который спохватился почти вовремя — слово «грязнокровка» считалось в магических кругах неприличным и оскорбительным по отношению к магглорождённым, и наши слизеринские однокурсники всё же не считали нас достаточно близкими знакомыми, чтобы позволить себе выражаться в нашем присутствии. Но в общем-то, правильно не посчитали — мы бы не оценили.

— Да мы вроде знаем, — ответил за нас двоих я, — а что с ней не так? То есть, — я сразу же постарался исправиться, — что с ней не так из необычного для неё? — потому что о том, что о её обычных странностях я, в общем-то, имел представление. Ещё с первой нашей поездки в Хогвартс-экспрессе имел.

— Она решила основать новое движение, — сказал Забини, — и вы никогда не догадаетесь, чего именно с его помощью она собирается достичь, — видно было, что он едва сдерживает смех, дабы не испортить хохму для нас.

— И чего же такого необычного она хочет достичь? — спокойно переспросил Сид, тасуя колоду. — Хочет основать поселение волшебников на Луне? Или поставить в кабинете истории магии чары, которые заставляли бы учеников смотреть только на лектора и на пергамент и не находиться с закрытыми глазами дольше секунды?

— Не дай Мерлин! — Нотт говорил с жаром и даже повысил голос. Видимо, представил себе, что Гермиона и впрямь подхватит последнюю инициативу моего приятеля и реализует её. Ну… на его месте я бы тоже испугался — всё же такое развитие событий было бы слишком жестоким по отношению к ученикам.

— Нет, всё не настолько плохо для нас, — Блейз фыркнул с плохо скрываемым облегчением. — Зато смешно. Вот скажу вам — и вы реально обхохочетесь.

— Ну так не томи, — Сид уже начал раздавать, а посему решил, что стоило бы решил поторопить товарища, — всё равно профессор Биннс ничего не заметит.

— Она… — начал Забини, сделав заговорщицкое лицо и таинственный голос, — решила… — паузы он тоже выдерживал чересчур долгие, как по мне, — что нужно освободить всех домовых эльфов, — и после окончания реплики трое моих товарищей радостно заржали. Я тоже улыбнулся, но скорее за компанию. Что именно в инициативе Гермионы показалось товарищам настолько смешным, я решил пока не уточнять — был шанс выставить на посмешище уже себя.

— Так вот, — продолжал тем временем сдержавший ради своего рассказа смех Забини, — представляете, приходит она сегодня на зелья, а на ней какой-то странный значок болтается. Ну болтается и болтается — ну ладно, хоть и интересно, конечно — ясно же, что ничем толковым это быть не может, — поскольку Блейз спешил поскорее дойти до самого смешного, то речь его нельзя было назвать прямо-таки верхом связности.

— Ну и остальные гриффиндорцы на неё странно смотрели, — добавил Нотт недостающие детали. — Ну или это они потом начали странно смотреть, кто их разберёт, — он пожал плечами.

— Уж потом-то точно начали, — его однокурсник ухмыльнулся и продолжил: — Но вот профессор Селвин, он, конечно же, тоже этот значок заметил, ну и сказал ей: дескать, что это творится на его уроке? И что, может быть, всё же стоит снять значок, если он не изображает из себя нечто смертельно важное… это… — он на секунду сбился, но почти сразу же снова вспомнил, о чём была речь, и вернулся к рассказу. — И представьте себе, Грейнджер — нет, чтобы сразу снять эту гадость и засунуть подальше до конца урока — должна же знать, что декан не любит на своих занятиях всё, не относящееся к делу, но нет. Надо ей было сразу начать объяснять, пускаться в подробности, что значок означает… — он снова задумался, напрягся, пытаясь вспомнить, — а, дракклы! Забыл название, но по сути — какое-то общество по освобождению эльфов, только назвала она его как-то иначе.

— Тоже, кстати, запамятовал полное название, — дополнил его Нотт, когда они побороли новый приступ смеха, вызванный речью об инициативе Гермионы, — но аббревиатура — полный улёт. Знаете, как она сокращённо назвала движение?

— И как же? — спросил Сид. — Всё равно не догадаемся же, так что говори уже, не тяни, — он казался нетерпеливым.

— Г.А.В.Н.Э., — последнюю букву он пропищал, едва сдерживая смех, но потом снова умудрился на мгновение взять себя в руки. — Она назвала свою организацию Г.А.В.Н.Э.! Нет, ну вы только прикиньте! — на этот раз смешно стало даже мне.

— Что прям так и назвала? — удивился Сид, переводя дух. — Однако редкостная гармония формы и содержания, — когда он напоследок озвучил мысли всех остальных, мы снова не смогли сдержать смех, и на нас даже стали оглядываться с соседних рядов. И смотрели на нас, возможно, почти так же, как однокурсники на Гермиону во время урока зельеварения. То есть с подозрением смотрели, так что пришлось постараться успокоиться побыстрее.

— И что дальше? — задал вопрос я, поскольку до развязки действие в той истории дойти не успело.

— Ща, дай отдохнуть-то от смеха чуток, — попросил пощады Забини, но всё же достаточно скоро продолжил. — Дальше профессор Селвин ей ответил, — на этом моменте Блейз снова захихикал.

— Сначала он вытаращил на неё глаза, — заметил Нотт. — Правда, сначала мы все, наверное, не могли поверить своим ушам, так что он не был исключением, так что ответил он не то чтобы прям сразу.

— Но в целом сказал он ей примерно следующее, — Блейз вернулся к своей истории. — Дескать, сам он вступать во всякие там «гавнэ» не собирается, да и остальным своим ученикам крайне не рекомендует, так что видеть подобное на своих уроках не желает, — рассказчик снова прервался на смех. — И что если она будет и дальше упорствовать со своим значком, то он может пойти ей навстречу… — снова радостный ржач на пару секунд, — и специально для неё, типа чтобы она получше стала понимать домовых эльфов, влезла, можно сказать в их шкуру… — и ещё одна небольшая пауза, — он назначит ей отработки. Специально с той частью работы, что традиционно выполняется домовиками, — на этом рассказ был практически закончен, и Блейз со спокойной совестью мог позволить себе отсмеяться.

— Он даже, когда народ начал ухохатываться под столами, — закончил за него Нотт, — не стал ни с кого баллы снимать. Сказал только привести себя в порядок и вернуться к занятию, — говорил он так, будто для их декана это было чем-то сверхъестественным. Впрочем, примерно так дела и обстояли: профессор Селвин крайне не любил, когда ученики на его занятиях не демонстрировали должного уровня дисциплины, и не стеснялся снимать за это баллы.

— Видели бы вы Грейнджер, — говорил тем временем Нотт. — Она так смутилась, покраснела — но значок убрала. Мне даже показалась, что она готова была разреветься, — он фыркнул.

Несмотря на то, что рассказ здорово отвлёк всех от игры, мы ещё успели успокоиться и вернуться к ней, хоть и демонстрировали своё остроумие шуточками разной степени глубины (в основном, конечно, плоскими) до самой перемены. Выиграл больше всех тогда, что характерно, я — и судя по всему, случилось это во многом из-за того факта, что меня, выросшего у магглов, история посмешила в значительно меньшей степени, нежели однокурсников, так что на моей способности применительно к висту это не сказалось.

Возможно, будь Гермиона чуть менее упрямой, на том уроке дело бы и закончилось, но, к сожалению (ну или к счастью — ибо некоторые из-за этого посмеялись больше и дольше), она была чересчур упёртой, чтобы сдаваться всего-то от одной публичной неудачи. Во что это вылилось для остальных, я не особенно наблюдал, но конкретно для нашей компании всё продолжилось уже на следующий день. Мы с Сидом и Рейей тогда возвращались с очередного дополнительного занятия, устроенного для кузины моего друга (да, они всё ещё продолжались — и даже давали свои результаты), и наткнулись на Гермиону. И естественно, просто так закончиться это не могло.

— О, у тебя какой-то новый значок? — спросил Сид. В отличие от меня, он явно подготовился к тому, что можно кого-то смешно простебать, и ни в коем разе не желал упускать свой шанс.

— Да, не хотите присоединиться к ассоциации по борьбе за права эльфов? — спросила она, как ни в чём не бывало.

— Что-что? — Рейе, которая ещё не успела услышать знаменательную историю, вероятно, показалось, что она могла ослышаться, и Гермиона имела в виду нечто другое, чего сама Рейя не поняла.

— Я агитирую за вступление в Гражданскую Ассоциацию Восстановления Независимости Эльфов, — начала она с возможным пафосом, возможно, даже заготовленную заранее речь. — Когда я недавно лежала после прихода в себя в больничной палате, — рассказывала она, во всей видимости, историю появления своего движения, — то эти существа время от времени приносили мне еду, и я заметила, что они одеты в рваньё! А из разговора выяснилось, что у них нет никакой личной свободы и они даже не получают никакой платы за выполнение работы для волшебников! — она распалялась всё больше. — Они не могут постоять за себя, они вынуждены себя наказывать за малейшие проступки… и так не может дальше продолжаться, — перешла она непосредственно к агитации. — Необходимо восстановить их права — мы же не варвары, чтобы в нашей стране процветало рабство! Вы со мной?

— Вляпаться в какое-то гавнэ? — с издёвкой заметил Сид. — Нет уж, нет уж — это ты можешь вечно во что-то вляпываться, если хочешь, а я пас, — закончил он свой ответ. Рейя же просто молчала, возможно, так и не сумев переварить услышанное, не в силах поверить, что на привычные ей принципы кто-то столь нагло и бесцеремонно покушается.

— Гермиона, — осторожно спросил, прощупывая почву, я, — а кто-то, кроме тебя, в этой организации уже состоит?

— Нет, но это дело времени, — чуть смутившись, ответила она. — Любое общественное движение не сразу находит себе приверженцев, но я уверена, что нахожусь на правильном пути, — на этом момента Рейя шумно выдохнула, развернулась и пошла прочь, сохраняя молчание.

— Эм-м-м… — мне было немного неудобно её расстраивать, как, впрочем, и много кого на её месте, но соглашаться не входило в мои планы. Особенно если согласие грозило остракизмом и насмешками однокурсников — что, несомненно, случилось бы, ответь я согласием. Особенно, учитывая то, что важность борьбы домовых эльфов за свободу (тем более об их борьбе я тогда не слышал ровным счётом ничего) была мне непонятна нисколечко. — Извини, но нет… — я отвёл взгляд, а Гермиона, гордо подняв голову, удалилась прочь по коридору.

На обратном пути Сид в основном ржал и снова придумывал скабрезные шуточки, Рейя же больше молчала, иногда нервно посмеиваясь — видимо, происшедшее плохо укладывалось в её голове.

— Я уж боялась, что ей действительно удалось кого-то сагитировать, — признавалась впоследствии, уже в гостиной, она. — Нет, ну правда, вот что было бы по-настоящему страшно, — она издала нервный смешок. — И за это-то магглорождённых у нас никто и не любит, — добавила она после небольшой паузы.

— Если им вовремя показать магический мир, — не согласилась с ней Сьюзен, — то подобных мыслей у них не возникнет. Но многие чистокровные волшебники к этому не стремятся, хотя… — на этой ноте она прервалась, видимо, не желая ругаться и вступать с Рейей в спор, в котором они заведомо не могли бы прийти к консенсусу.

Мне как воспитанному магглами точка зрения Сьюзен была тоже более близкой и понятной — хотя бы потому, что по многим параметрам я себя именно магглорождённым и ощущал, несмотря на то, что оба моих родителей были волшебниками. Впрочем, не погибни они, когда я был ещё младенцем, всё могло бы сложиться и совсем по-другому. В тот же момент я тоже не пожелал встревать в спор, который мог бы разделить нашу компанию, внеся в неё зерно раздора, да и о том, в чём именно неправа Гермиона (помимо выбора названия, конечно же), спрашивать побоялся, — по крайней мере, посыл её казался мне изначально верным, а то, что лучше в это дело не ввязываться, я чувствовал во многом из нежелания подвергнуться насмешкам окружающих. Хотя не только — нечто уже тогда подсказывало мне, что в затее есть нечто в корне неправильное. Правда, всю глубину её заблуждений, всю радикальность предлагаемых ею решений я узнал уже позже, а тогда больше доверял интуиции. И стадному инстинкту, конечно.

История с Г.А.В.Н.Э. же закончилась ещё до конца года — более никого, кто желал бы вступить в созданную ей организацию, Гермиона не нашла. То есть желающие, возможно, и были, но подвергаться всеобщим насмешкам и издёвкам не хотел никто — а в отношении основательницы столь радикального движения на них особенно не скупились. И в конце концов, она сдалась, отступила, так что многие вспоминали эту борьбу за права эльфов, которая так и не перешла к активной фазе, не началась во всей красе, просто как забавную историю, смешную и безобидную. В общем-то, я лично всегда считал, что это даже во многом и хорошо, что год закончился именно этим, и последние яркие воспоминания о нём носили комический характер Г.А.В.Н.Э., а не чудом обошедшуюся без смертей историю с Наследником Слизерина. Оно, пожалуй, и к лучшему.

Отвечая на вопрос, который мог сформироваться у придирчивого читателя: да, автор специально перенёс Г.А.В.Н.Э. с 4-го курса на 2-й. На то есть причины/поводы.

Если в конце первого курса главным событием для ученика являются переводные экзамены, которые обгоняют по степени вовлечённости и переживания даже квиддичные матчи, то в конце второго гораздо больше переживаний случается из-за того, какие же предметы выбрать в качестве дополнительных с третьего курса. Нет, встречаются, конечно, юные волшебники, для которых важнее всего всегда квиддич (из однокурсников таким был, к примеру, Рон Уизли) или всегда уделяющие наибольшее количество сил подготовке к экзаменам (такой была Гермиона — правда, у неё вопрос выбора предметов, как позже выяснилось, вообще не стоял). Были и те, про которых нельзя было точно сказать, что же именно их волнует больше всего (так, угадать переживания Сида представлялось мне непростой задачей), но в целом дела обстояли именно так, что вопросу выбора уделялось наибольшее внимание. И оно, на самом деле, понятно: летние экзамены нельзя назвать очень сложными, и при имеющемся после первого курса опыта подготовки и сдачи становится ясно, как к ним лучше всего готовиться, в то время как ни про один из предметов по выбору ничего толком не известно.

На самом деле, это довольно забавный эффект, достойный отдельных исследований (и весьма вероятно, что магглы нечто подобное проводили — они ж чем только не занимались... кроме всего, связанного с магией, конечно): до тех пор, пока нечто, какое-то событие, касающееся человека лично, не подступает вплотную, он чаще всего крайне мало чего принимает в качестве подготовки. Именно поэтому выбор дополнительных курсов, начинающихся с третьего года обучения, для большинства наступил внезапно. Конечно же, была масса времени, целых два учебных года, чтобы узнать про какие-то жалкие пять предметов и решить, какие же кому подходят лучше — но нет, всегда находилось нечто, что отвлекало внимание от данного вопроса. В итоге решения всем приходилось принимать на ходу.

— Сид, а ты что себе возьмёшь? — лично я разрывался между всеми предметами и потому обратился к другу. Он, насколько мне было известно, не любил долго размышлять над подобными вопросами, а потому свой выбор уже должен был сделать наверняка. Мы в данный момент стояли возле окна в кабинете трансфигурации и ждали прихода профессора МакГонагалл. За окном, в десятках футов ниже, уже расцвели полевые цветы, выросла густая трава по пояс, а солнечные лучи, отражаясь от ряби озера, бликами попадали прямо в замок. Конечно, в таких условиях, даже находясь внутри каменного мешка, а не снаружи, рассуждать хотелось о чём угодно, но не о трансфигурации. Нет, учёба в целом тоже была несколько неуместной темой для разговора, но всё же беседовать о том, что хотелось бы, к примеру, полетать или просто побыть на улице... такая тема могла бы только опечалить.

— Точно — маггловедение, — ответил мне Сид и на мгновение замолк, прервав свою речь, чтобы подставить своё лицо солнечным лучам и зажмуриться, вмиг став похожим на сытого наглого кота. — Там материал, как я понимаю, вроде несложный, да и спросить можно у любого магглокровки, если что, — он всё так же, не открывая глаз, пожал плечами. — А вторым взял бы прорицания, если бы не одна деталь...

— Какая? — уточнил я, прервав словесные излияния друга. Ненадолго, впрочем.

— Ты уже в курсе, что их ведёт кентавр, а? — Сид распахнул глаза и резко повернулся в мою сторону. — А значит, там наверняка будет много всякой фигни, посвящённой гаданию по звёздам, — он потянулся. — Так что уж не знаю как там ты, а мне и одной астрономии за глаза хватит.

— А почему тогда руны не возьмёшь? — поинтересовался у него я.

— Да, может, их и возьму, — Сид сообщил мне об этом как о ничего не значащем факте; впрочем, возможно, для него это действительно не имело большого значения. — Они, говорят, немного занудны, зато никаких ночных занятий или гаданий по звёздам, — он только махнул рукой, — а в той же арифмантике сплошные расчёты ради создания какого-нить заклинания, которое уже десять раз за тебя выдумали, — Сид сделал паузу. — И которым всё равно никто не пользуется. Просто из-за того, что есть ещё с десяток аналогичных или даже более удобных.

— Дай угадаю, а ухаживать за магическими существами ты не хочешь именно потому, что это подразумевает ту же уборку за питомцами и прочие малоприятные детали? — не без сарказма решил я уточнить про последний, не рассмотренный на данный момент вариант.

— Есть немного, ага, — в этот момент в кабинет вошла профессор, и разговор пришлось прервать.

Сьюзен, как я выяснил чуть позже, решила, как и Сид, взять маггловедение и руны, а заодно и прорицания. Её возможная необходимость делать связанные с астрономией задания не смущала, равно как и тот факт, что выполнять их может потребоваться ночью. Уход за магическими существами ей просто не требовался в силу наиболее вероятных будущих профессий (по крайней мере, как она их видела), а арифмантика... она считалась предметом полезным, но тяжким и изматывающим, так что Сьюзен подумала и решила отказаться от её изучения. Я же никак не мог решиться и сделать выбор: интересно было узнать что-нибудь обо всех предметах и практической пользе от них, но и днями и ночами корпеть над учебниками, пытаясь понять и уложить в памяти хоть что-то, тоже как-то не хотелось. Вариант, выбранный Гермионой и заключавшийся в том, чтобы взять себе все дополнительные курсы, естественно, даже не рассматривался — на такое способна была только она.

Советовался я в итоге, как это ни странно, с профессором Квирреллом, поскольку вовремя вспомнил, что он мне говорил про необязательность посещения своего предмета, и посему я решил, что уточнить данную информацию не помешает, а ещё данный вопрос мог бы послужить неплохим поводом подойти и посоветоваться по поводу выбора. Подойти и спросить просто так я по понятным причинам стеснялся — всё-ж-таки взрослый и занятой волшебник, как-то неудобно такого отвлекать.

Профессор Квиррелл выслушал меня совершенно спокойно и возможно, даже доброжелательно, более того, он оказался не против объяснить мне, чего же и для чего стоит выбрать.

— Да, на вашем месте маггловедение я бы не брал, — ответил он мне. — Тут дело вот в чём: живя среди магглов, большую часть материала вы знаете уже или узнаете и без моей помощи. Всё остальное можно выучить за неделю, имея при себе учебник или конспекты, — он сделал акцент на этом слове, видимо, намекая на то, что он предпочитает, чтобы его лекции по предмету записывали и использовали при возможности. — Более того, если вы будете сдавать данный предмет, то прочитать литературу всё равно придётся — просто потому, что у вас и у Министерства взгляды на то, какой ответ является правильным, в некоторых вопросах могут различаться. И как можно догадаться, на экзамене правильным будет в любом случае считаться именно их вариант.

— Простите, а я буду допущен к сдаче СОВ, даже если не выберу маггловедение в качестве предмета по выбору? — что-то такое я уже слышал, но уточнить не мешало.

— Тут мы и подходим к самому интересному, — улыбнулся Квиррелл. — Да, вы можете сдавать СОВ даже по тем предметам, занятия по которым не посещали. Достаточно написать заявление.

— Круто, — только и смог вымолвить я.

— Конкретно по поводу маггловедения я могу сказать вот что, — продолжал тем временем профессор, — это тот предмет, который лучше сдать, если вы собираетесь устраиваться на работу в Министерство. Да, далеко не на всех должностях оно требуется, — немного растягивая слова, пояснял он, — но в любом случае хорошая оценка по данному предмету очень сильно увеличивает шанс получить в Министерстве работу.

— С-спасибо... — не забыл поблагодарить профессора я, но оказалось, что разговор ещё не окончен.

— По поводу остальных предметов для изучения... — Квиррелл ненадолго задумался и начал теребить рукав, возможно, пытаясь структурировать свой ответ правильным образом. — Сразу оговорюсь, что выскажу только своё видение ситуации и не претендую на то, что моя информация окажется истиной в последней инстанции, — предупредил он. — Но думаю, что в данном вопросе я буду компетентнее абсолютного большинства учеников, — профессор Квиррелл слегка улыбнулся. — Если мы говорим об уходе за магическими существами, то данные навыки полезны будут в основном в двух случаях: если вы собираетесь стать магозоологом, что происходит достаточно редко, или если вы собираетесь вести своё фермерское хозяйство, и вам надо будет разводить в нём в том числе и каких-нибудь магических животных, что происходит несколько чаще, — он сделал небольшую паузу. — Ещё, конечно, прослушав этот курс, можно получить лицензию на содержание книззлов и некоторых других волшебных животных, для которых требуется ограниченная лицензия, но для этого существуют и гораздо более лёгкие способы. Ну и во всякие магазины питомцев, совятни и прочие места, где требуется уход за животными, вас после сдачи УЗМС тоже примут, — добавил он напоследок.

Честно говоря, кем я хотел бы стать после окончания учёбы, я в тот момент не знал совсем. Зато подозревал, что посвятить свою жизнь фермерству или работе в совятне было бы несколько не по мне, а потому стоило по возможности задуматься об иных перспективах.

— Прорицания, — продолжал тем временем Квирелл, — пригождаются в основном в аналитических отделах и отделах планирования в Министерстве и при занятии тем же в разного рода бизнесе, — он вздохнул. — Про относительно успешные применения этих знаний в повседневной жизни могу только заметить, что происходит такое довольно редко, — профессор прищурился, — ну... насколько мне известно. А вот настоящие, имеющие силу пророчества выдаются вообще весьма и весьма редко и только теми, у кого есть не только навыки, но и врождённый дар. Так что, — он начал подытоживать свои мысли, — при определённых занятиях предмет этот может быть очень полезен, но вот во всех остальных случаях рассчитывать на пользу от него я бы не стал.

Тут я мог про себя заметить только то, что я слишком мало знаю про аналитику и планирование, но — кто разберёт — вдруг эти вещи могли бы оказаться очень и очень интересными?

— Что касается древних рун, — начал он рассказ про следующий возможный выбор, — то здесь учат двум различным по применению вещам. Первое — это чтение древних текстов, полезная вещь для историка и, в общем-то, для любого, кому может потребоваться перевести на современный манер какой-нибудь текст пятивековой или более давности. Правда, — с иронией заметил Квиррелл, — такие случаи лично мне не особенно известны, а историков в Магической Британии практически не осталось, вымирают, если можно так выразиться, так что... не знаю, не знаю, насколько этот навык полезен, — подытожил он о первом способе применения знаний предмета. — Во вторую очередь, видоизменённые руны в качестве вязи могут покрывать зачарованные предметы. Тут, правда, помимо рун очень сильно может пригодиться арифмантика, — заметил он. — Зато рунические вязи и магические рисунки являются одним из надёжнейших способов закрепления чар на предметах и едва ли не единственным — для их тонкой настройки. Требуется, — лицо профессора чуточку скривилось, — тоже не особенно часто, но настоящие специалисты в данном деле действительно ценятся. Вероятно, потому, что их мало.

Здесь можно было заметить, что к древним свиткам я интереса не проявлял, наверное, никогда (я и книги-то чаще всего читал по причине малого количества развлечений и Дадлика, чьим развлечением в случае выхода из безопасной зоны нередко становился я — и было очень неприятно, кстати), так что данный вид применения знаний не мог меня особенно заинтересовать. Зато возможность самому накладывать чары на вещи казалась просто великолепной — и здесь останавливало скорее то, что профессор Квиррелл считал это занятием весьма сложным и кропотливым. Тем более что магические рисунки, как он сказал, подразумевали знания не только (а может быть, и не столько) рун, сколько арифмантики, предмета, объяснения про который он приберёг напоследок.

— Говоря об арифмантике, — вот мы перешли и к ней, — стоит заметить, что предмет это весьма полезный, но считающийся одним из наиболее сложных в изучении. И зная профессора Вектор, — Квиррелл усмехнулся, — могу сказать, что поблажек от неё ждать не следует, и что в вопросе подхода к своему предмету она будет, возможно, не менее строгой, нежели профессор Селвин. Сама же арифмантика... — рассказчик ненадолго замолчал, но на его напряжённом лице прослеживалась мыслительная работа, — состоит тоже из нескольких разделов, в общем-то... — он вздохнул. — Но они достаточно сильно связаны между собой, в отличие от разделов древних рун. Касательно того, что вы будете там проходить: точно часть времени будет посвящена маггловской математике, без которой нельзя вести расчёты, часть — магии чисел в частности и тому, что надо учитывать, когда мы в расчётах имеем дело с магией, в общем, ещё часть — непосредственно правилам создания своих заклинаний. Возможно, затронут ещё трансфигурацию, зельеварение с алхимией, вероятно, расскажут про рунную вязь и магические рисунки, — последние слова Квиррелл говорил уже немного невнятно. — В общем, много там будет материала, а ещё части наверняка не будет. И потому учить этот предмет сложнее прочих.

— Но есть смысл пытаться? — вспомнил я про начало его рассказа.

— Безусловно, — профессор улыбнулся. — Как и маггловедение, этот дополнительный предмет может пригодиться практически всем волшебникам, если знать, как его использовать. С другой стороны, — он слегка скривился, — во многих случаях без него можно прекрасно обойтись, и более того, — он внимательно посмотрел на меня, — большинство волшебников выбирают себе другие курсы, но после окончания Хогвартса справляются и без знания арифмантики. Она, на самом деле, точно нужна, когда вы пытаетесь сделать нечто своё, новое, а не, допустим, сварить зелье по известному рецепту или нанести на предмет уже рассчитанную кем-то рунную вязь. Но вот тем, кто собирается пойти работать в Отдел Тайн, — Квиррелл многозначительно посмотрел на меня, — изучение арифмантики строго обязательно.

— Спасибо, я понял, — снова поблагодарил преподавателя за ответ я, а потом решился на неожиданный даже для себя вопрос. — А вы не против рассказать, что вы сами выбирали себе на перед третьим курсом?

— Лично я учил руны и арифмантику, — ответил профессор. — И маггловедение, конечно. Но тебе, Гарри, равно как и любому другому ученику, я бы порекомендовал выбирать те предметы, какие интересны тебе и какие, возможно пригодятся, а не смотреть на взрослых вроде меня, — он тихо засмеялся. — Конечно, в тринадцать лет сложно предугадать, чем же именно будешь заниматься по жизни, зато нередко уже становится понятно, чем ты заниматься точно не будешь. Из этого я бы и исходил, — напутствовал меня он. — А теперь прости, но мне пора возвращаться к своим делам. Если у тебя нет больше ко мне срочных вопросов, конечно, — вопросов не было, так что разговор наш на этом моменте прервался.

Надо признать, что из своей беседы с профессором Квирреллом я вынес немало полезной информации про то, в каких случаях выбирать те или иные дополнительные курсы, но так и не определился окончательно, что же делать в моём случае. Вернее, определился, но всё же не до конца. Я точно понял насчёт маггловедения: изучать его вместе со всеми было как-то ни к чему, а сдать его потом экстерном возможность была. Ещё, вероятнее всего, не стоило брать УЗМС — и потому, что перспектива работать до конца своих дней фермером меня не грела, и потому, что сам уход за животными был немного не по мне. Одним из первых домашних зверьков, которым я познакомился, был бульдог тётушки Мардж, сестры дяди Вернона, и с этой злобной, только и выжидающей момента тяпнуть меня за ногу псиной я бы предпочёл не встречаться никогда.

Вторым был купленный мне в подарок сыч, с которым отношения сложились куда как лучше. Брама особого ухода за собой не требовал, и достаточно было только летом немного подкармливать его да вычищать за ним время от времени клетку, а во время учебного года он чаще всего сидел в совятне, и я даже видел свою сову не каждый день. Использовал же почтовую птицу по назначению я совсем редко — разве что мистеру Петтигрю, упорно пытавшемуся приучить меня звать его дядей Питером, пару раз за год писал. А больше было особенно некому — друзья за зимние каникулы не успевали соскучиться по мне настолько, чтобы требовалась переписка. Тем более что в этом году праздники я по понятным причинам помнил крайне плохо и обрывочно. Тем временем, когда мысли мои обратились к идее почты, я подумал, что мистеру Петтигрю можно было бы написать и ещё один раз — судя по нашим встречам и переписке, относился он ко мне хорошо и советами готов был помочь с радостью.

Ответ ко мне действительно пришёл, и пришёл достаточно быстро — следующим же утром. Кто-то получил свою порцию газет и журналов — а мне вот достался ответ на вопрос по поводу курсов по выбору. Содержал он в себе, конечно же, много текста и рассуждений на тему разумности, порядочности, похвалы по поводу ответственного подхода к выбору и прочей ерунды. Если же отбросить многоэтажные словесные конструкции, то оставались вполне себе дельные советы. Мистер Петтигрю наказывал мне едва ли не в обязательном порядке брать маггловедение, а также советовал арифмантику Арифмантику или руны, если я чувствовал таковые наклонности. В покровительственных тонах сообщалось мне также то, что прорицания, как он слышал, преподаёт кентавр, и хотя народ этот представляет собой некоторый интерес для исследователей, вряд ли у его представителей можно научиться действительно полезным вещам в достаточном количестве и качестве. Впрочем, как он писал, выбор всегда оставался за мной, но такой в высшей степени разумный ученик и сын своего отца как я... и дальше снова шли запутанные фразы с повторением различных советов по поводу выбора.

Заодно меня уведомляли, чтобы я не планировал ничего на свой день рождения — по понятным причинам. Подарок, конечно же, оставался сюрпризом, но мистер Петтигрю как минимум намеревался зайти и вытащить меня на прогулку. Конечно, эта новость не должна была обрадовать моих опекунов, но кто же будет спрашивать разрешения у каких-то магглов. То есть он-то явно никого спрашивать и не собирался, но судя по финальной приписке, мне это было сделать необходимо. Просто потому, что в постскриптуме сообщалось, чтобы я не забывал, что с третьего года обучения нас начинают выпускать в Хогсмид на прогулки. Но по традиции для выпуска тем, кто ещё не сдал СОВ и кому нет семнадцати (возраст, в котором у волшебника наступает совершеннолетие), требуется письменное разрешение родителей или опекунов, как в моём случае. И мистер Петтигрю напоминал мне, чтобы я не забыл это разрешение у них получить, а в случае проблем обратился бы к декану или преподавателю маггловедения, в чью компетенцию входило общение с магглами-родителями или, в данном случае, с магглами-опекунами.

Зная своего дядю с тётей, я ни на минуту не сомневался, что заветного разрешения мне без посторонней помощи не видать, как своих ушей — просто потому, что когда у родственников была возможность испортить мне веселье, они старались её не упускать. Совет мистера Петтигрю обратиться к учителям мне тоже импонировал — ибо иного выхода из затруднительного положения я сходу не видел. В качестве советчика же я снова решил использовать профессора Квиррелла — по двум причинам. Во-первых, он был тем взрослым, который с моими родственниками дело уже имел, и вроде бы, оказался скорее на моей стороне — то есть ожидать помощи от него было бы естественно. Во-вторых, даже если бы он не захотел войти в моё положение, то всё равно его голос в вопросе, выпускать меня в Хогсмид или нет, не должен был стать решающим, в то время как если бы мне запретила в таком случае прогулки профессор Спраут, то неизвестно, смог бы я данное решение оспорить или нет. Так что, сжав кулачки, я направился после уроков к кабинету маггловедения, молясь про себя, чтобы мне повезло. Разговор вышел на диво лаконичным и даже несколько неожиданным.

— Скажи, Гарри, ты помнишь полные имена своих родственников? — спросил меня профессор, выслушав о беспокоящей проблеме. — Называть пока не надо, просто скажи, помнишь или нет.

— Ну... помню, конечно, — несколько неуверенно ответил я, ещё не поняв, к чему он клонит.

— Тогда если они не заходят писать разрешение, подойди ко мне в сентябре, — известил меня Квиррелл, абсолютно спокойно и невозмутимо. — Можешь не переживать, мы с тобой разберёмся.

Переживать я, конечно, не кончил, но его слова меня несколько обнадёжили — по крайней мере, доверие к профессору Квирреллу у меня было. Впрочем, я им едва ли не восхищался с нашей первой встрече — ну как может не понравиться человек, одним взмахом палочки поставивший твоих зарвавшихся опекунов на место! Он же, можно сказать, в тот момент совершил поступок, о котором я мечтал всю свою сознательную жизнь. Так что его слова для меня кое-что значили.

Если вернуться к дополнительным предметам, то выбор свой я в итоге совершил: я решил не бояться трудностей и доказать себе и другим, что я в силах взять и выучить сложные дисциплины. Посему выбрал я арифмантику и руны, а заодно, больше из любопытства, чем по надобности, взял и прорицания. Первый опыт общения с кентаврами у меня был, конечно, мягко говоря, не очень, но это не останавливало меня от дальнейших попыток понять их сложную натуру. Маггловедение я решил выучить непосредственно на пятом курсе, искренне надеясь, что у меня дойдут до него руки.

Когда я рассказал о своём выборе друзьям, Сьюзен скорее обрадовалась моему выбору, а вот Сид посмотрел на меня как-то странно, смущённый, по всей видимости, наличием арифмантики в списке. А вот кузина его мой поступок скорее одобрила.

— Неплохой выбор, — снисходительно похвалила меня она. — А за отсутствие маггловедения в списке тебя даже можно начать уважать, — она хмыкнула. — А то можно подумать, это шибко важный предмет стал...

— Я хочу выучить его экстерном и сдать по нему СОВ, — честно признался я.

— А можно и не начать уважать, — фыркнула, исправившись, Рейя. Сама-то она учить данную дисциплину явно считала ниже своего достоинства. Впрочем, ничего удивительного в этом не было.

Также под конец года в дуэльном клубе, который мы всё ещё посещали, состоялось несколько спаррингов. Поскольку я и мои противники были всего лишь второкурсниками, то ничего особенно интересного мы не наколдовывали, но это не помешало мне получить искреннее удовольствие от процесса. Лично я выступил в этих боях скорее средненько, но, судя по замечаниям Флитвика, потенциал у меня был, что само по себе было неплохо. Учитывая, что обычные тренировки под конец начали казаться какими-то скучными из-за отсутствия практики, именно спарринги стали причиной того, что я решил остаться в клубе ещё как минимум на год.

Как прошли экзамены, помнится довольно смутно, ибо разум им выделял только нужное на подготовку время, а переживания были в основном по другим поводам: выбор дополнительных курсов, получение разрешения на посещение Хогсмида и прочие мелочи жизни. Тем не менее, мне это не помешало сдать все дисциплины успешно и даже с достаточно высокими оценками.

Не могу сказать и то, что уделял много внимания соревнованию факультетов, хотя в этом году мы поднялись аж на второе место, обогнав Слизерин и Гриффиндор, потерявших немало баллов, как я слышал, по вине Малфоя (вот, наверное, рад-то был его отец!) и близнецов Уизли (а здесь всё было традиционно). Кубок достался же Райвенкло в первую очередь из-за квиддича, а иначе мы могли бы посоперничать. Впрочем, и второе место лично меня вполне устраивало, хотя сам факт того, что в квиддиче вырваться вперёд могли бы мы, несколько огорчал лично меня как представителя нашей команды. Казалось, что я мог сыграть иначе, лучше, но упущенных возможностей было не вернуть.

По поводу дневника, оказавшегося опасным артефактом, тоже не объявили никаких новостей — казалось, что про него в суматохе подзабыли, воспоминания о творившемся в школе беспределе смазались, и даже в газетах, которые я время от времени читал (чужие, конечно же — на свои не было денег, хоть и стоили они какие-то кнаты), тему старались не затрагивать. Возможно, всё это делалось для нашего же (или родительского?) спокойствия, а возможно, всех интересовали совершенно другие темы, вроде квиддича, светской жизни богатейших семейств Магической Британии или изобретения новой чудодейственной мази, которая помогает от геморроя и бородавок одновременно и даже может снимать магические бородавки от слабых проклятий. Вот такая вот сенсация была, да. Хорошо хоть у Гермионы с её идеей освободить всех домашних эльфов не стали брать интервью — с них бы сталось, просто чтобы показать неполноценность магглорождённых волшебников. Всё-таки Квирелл в своей первой речи о магическом мире был прав, и относились к магглокровкам в волшебном мире по меньшей мере настороженно. Впрочем, Гермионе и без всяких репортёров приходилось в те дни нелегко: в подростковом обществе такие грубые ляпы долго не прощаются и потом обыгрываются в виде глупых и плоских шуток, обидных прозвищ и просто изоляции, и у Грейнджер появилась возможность убедиться в этом самолично. Хотя, по правде говоря, с ней и до этого не особенно дружили — мало кто любил самоуверенность, желание наставлять других и безапелляционность, а всего этого у неё было в избытке. Поэтому даже по пути к железнодорожной станции в Хогсмиде можно было слышать подколы в сторону «великой освободительницы домовых эльфов» и иже с ними. Поэтому, наверное, конец учёбы и возвращение к родителям должны были принести ей облегчение.

Что же касается меня, мне возвращение на платформу девять и три четверти приносило только встречу с нелюбимыми родственниками и начало нового скучного лета. Спрашивать дядю с тётей о разрешении посещения Хогсмида сразу по приезду я не стал — в конце концов, у меня же ещё было впереди целое лето. И я намеревался провести его с пользой, выждав правильный момент и подгадав время для своей просьбы так, чтобы шанс на успех был максимальным.

Со мной — да и много с кем, если честно — достаточно часто случалось такое, что я долгое время не мог решиться на что-либо, от чего могло зависеть моё будущее, чего я боялся и ожидал одновременно, и что совершенно точно не могло пройти без какой-нибудь заминки. Так, летом после второго курса я ожидаемо откладывал разговор со своей роднёй, крайним сроком поставив свой день рождения. Не менее ожидаемо вышло и то, что так до последнего момента я и не смог на него решиться. Конечно же, почти каждый день я думал, что вот, ещё чуть-чуть подождать, выбрать нужный момент — и тогда должен появиться шанс убедить дядю в том непреложном факте, что разрешение для прогулок в Хогсмид мне всё же нужно подписать. И этот знаменательный момент так и не наступал, откладываясь на день, часок-другой, пару минуточек…

В итоге к дяде Вернону я подошёл непосредственно вечером перед днём рождения, когда семья уже собиралась спать. На следующий день я должен был поехать с мистером Петтигрю на Косую аллею, и если ничего не получится, то только тогда просить его помощи в этом нелёгком деле. Поэтому дальше откладывать было уже некуда, и оставалось только положиться на волю случая.

— Дядя Вернон, я хотел бы вас попросить… — голос меня не слушался, а потому речь выходила какой-то негромкой и невнятной, но ничего с этим поделать я не мог.

— Что тебе, маленький паршивец? — сразу же взъелся на меня дядя; слова он, тем не менее, явно разобрал.

— Знаете, в Хогвартсе с третьего курса студентов по выходным выпускают из замка… — начал было я, но дяде было насрать на мои слова — он даже не стал дослушивать.

— Рад за тебя, — отвернувшись, буркнул он и отправился было прочь.

— Подождите, — не смог сдержаться я, — но для посещения Хогсмида нам требуется разрешение от родителей и опекунов, — то, что мне ответят на это, я уже знал заранее, поэтому было самое время исправлять положение. — И я не хотел бы, чтобы вас с тётей потом отвлекали, спрашивая о том, можно ли меня выпускать из школы, и мешали бы работать… — тут я окончательно смешался и мог теперь только смиренно ждать ответа.

— Так… — начал дядя Вернон. — Значит, вас выпускают из школы, но только тех, у кого есть разрешение?

Я уже собирался было начать объяснять, вещать какой-нибудь бред про то, что всё на самом деле несколько сложнее, что никто так просто не оставит отсутствие разрешения, что всё это — пустая формальность, и именно отсутствие его разбирается тщательно и напрягает родителей — в общем, много какой чуши я собирался ему навешать на уши и открыл было даже рот, но дядя Вернон меня опередил.

— И значит, если моего разрешения у тебя, паршивец, не будет, то и тебе не дадут хулиганить и нарушать общественный порядок вне школы? — проявил он свою недюжинную смекалку. — И тогда тебе придётся сидеть в четырёх стенах, в то время как остальные гуляют, и ты тем самым избавишь нормальных людей от своих сумасшедших выходок? О-о-о, и каким, ты думаешь, будет мой ответ? — дядя плотоядно ухмыльнулся.

— Но дядя Вернон! — выкрикнул я в отчаянии, но не успел даже продолжить свою мысль — и надо признать, не только потому, что этой самой мысли ещё не сформировалось. Просто мой дядя продолжил говорить.

— Да я даже готов к тому, что меня отвлекут эти ваши ненормальные, — всё больше распалялся он, — и видишь, на какие жертвы мне приходится идти! — он воздел руки к небу. — И всё это ради того, чтобы нормальные люди могли жить, не опасаясь твоих выходок! Но я готов! — говорил дядя твёрдо, с видом идущего на смерть мученика. — Я готов на это пойти ради людской безопасности — и твоей собственной, кстати, — заметил он как бы между делом. — А если эти ненормальные вздумают прийти ко мне принуждать меня к чему-то, — он выпятил грудь, — что ж, я покажу им достойный отпор!

— Но они… — я уже и сам не помню, к какому здравому смыслу намеревался взывать — всё равно продолжить мне не дали. У дяди с тётей их хвалёная рациональность вообще начинала давать сбои, как только на горизонте вдруг появлялся я. В принципе, я даже со временем начал понимать, почему так происходило — или, по крайней мере, начал думать, что понимал это. Но если подумать, то с моими родителями дядя и тётя сильно повздорили и невзлюбили друг друга ещё до моего рождения, причём невзлюбили настолько, что эта неприязнь перенеслась на магов в целом, и даже на саму магию как способность. А потом эти же маги (как мне тётя рассказала уже чуть позже, когда сказки про автокатастрофу окончательно успели уйти в прошлое и забыться) подбросили младенца прямо под дверь холодной осенней ночью, не оставив тем самым никакого выбора, заставив выращивать нелюбимого племянника вместе с собственным сыном. И всё бы было ничего, не окажись этот племянник ещё и магически одарённым — для родственников это было как пощёчина, как плевок в душу, и каждое моё появление как бы служило для них таким вот своеобразным напоминанием, далеко не самым приятным. Так что побыть любимым племянником мне так и не было суждено.

Но если вернуться к тому моменту, то разговор на нём и закончился. Дядя развернулся и, не слушая более ничего, удалился от меня, бормоча что-то о ненормальных, о неблагодарном мальчишке и о том, что любое доброе дело встречает на своём пути препятствия. А возможно, и ещё о чём-нибудь — разобрать было сложно.

Нет, дальше-то я пошёл с тем же самым вопросом к тёте Петунии, которая скривилась при одном только виде моего лица поблизости от неё. С ней разговор, понятное дело, тоже не задался, и по тем же причинам. На самом деле он закончился ещё быстрее: едва тётя выслушала меня, как и без того вытянутое и кривоватое лицо и вовсе стало каким-то зигзагообразным, и ответ она едва ли не цедила. По смыслу получалось нечто вроде того, о чём мне говорил дядя Вернон, только со спецификой собственно тёти. Так основная часть моего плана (впрочем, можно признаться прямо: планом это назвать было сложно) потерпела сокрушительный провал, и тогда мне пришлось думать о запасных вариантах и переходить к ним.

Тем вечером, поднимаясь по лестнице в свою комнату, я задумался над тем, что видимо, потому я и попал на Хаффлпафф: ученик любого другого факультета добился бы своего в данной ситуации и только простой, как бревно, хаффлпаффец мог пролететь. Гриффиндорец бы добился своего настойчивостью, угрозами и вызовом, сделал бы жизнь родственников невыносимой, пока они не согласились бы подписать бумажку. Райвенкловец просто убедил бы дядю с тётей или договорился с ними, прибегнув к доводам разума и логики, которые дошли бы даже до таких предвзятых ко мне людей, как родственники. Слизеринец наверняка в подобной ситуации просо обманул бы их, обвёл бы вокруг пальца, как Рейнеке-Лис расправлялся со своими врагами. И только у меня, хаффлпаффца, оказалось недостаточно как смелости, как хитрости, так и ума, чтобы получить заветное разрешение, и только мне и оставалось, что идти спать несолоно хлебавши и встречать свой день рождения в грусти и печали — ни о каком праздничном настроении с такими вестями и речи быть не могло.

Комната встретила меня ставшей давно привычной пустотой — вещей у меня было немного, и места они почти не занимали. Когда-то в здесь хранились старые игрушки и вещи моего кузена, в то время как сам он жил в другой, более просторной и лучше обставленной комнате, но с тех пор, как я переехал из чулана, сменив таким образом место обитания, всё, что принадлежало Дадли, отсюда убрали. Подозреваю, сделали так специально для того, чтобы не оставлять меня наедине с игрушками их любимого дитятки, но я и не обижался — так было даже просторнее. Мебели там было тоже немного: всего-то кровать в одном из углов у двери, обычная, одноместная, правда, на взрослого человека. В другом углу — деревянный двухметровый шкаф с двумя дверцами, и чтобы достать до его верхних полок, мне приходилось забираться на стул. Тумбочка возле самой кровати, служившая мне заодно и в качестве стола, и… всё. Поскольку о книжном шкафе или книжных полках — и уж тем более об использовании книжного шкафа родственников — речи не шло, то все мои вещи, включая старые учебники, хранились в шкафу обычном. Просто приходилось сортировать внутри не только одежду, но и школьные принадлежности и учебники.

По поводу отсутствия стола я тоже не особенно огорчался, ведь у меня была гораздо более интересная и многофункциональная вещь — тумбочка. Главным — и, пожалуй, единственным, если сравнивать со столом или другими тумбами — её преимуществом были колёсики, с помощью которых я мог перекатить её в любое удобное мне место, и потому мог, например, поставить клетку с Брамой на стул (она всегда стояла либо на стуле, либо на тумбе — других мест не было). Мог сесть на кровать и передвинуть тумбочку так, чтобы было на ней удобно читать или писать. Именно писать я собирался и сейчас, а потому пошёл за пером, чернильницей и бумагой, а потом сел придумывать послание.

Письмо. Конечно же, предназначалось Сьюзен — в её здравом смысле я был уверен гораздо более, нежели в своём и, тем более, в сидовском. Тут, правда, возникали проблемы и с тем, что она была чистокровной, и с тем, что училась она тоже на Хаффлпаффе, а значит, если верить в глупые предрассудки по поводу факультетов (в которые никто не верит, но все на них ориентируются, включая меня тоже), тоже должна была быть бесхитростной и не умеющей из такой ситуации вывернуться. Нет, так-то можно было написать и какой-нибудь Гермионе, которая была не только магглорождённой, но и гриффиндоркой, — и получить взамен указания на то, что старшим перечить нельзя и что-нибудь ещё в том же духе, что в мои планы не входило. Это ещё не говоря о том, что я не общался с ней достаточно близко, чтобы иметь наглость лезть за советами. Или можно было написать какому-нибудь Нотту, тоже верно. Но тогда надо мной посмеялись бы, ничего дельного не предложив просто по незнанию жизни магглов. Или просто не ответили бы. Наверное.

Помимо здравого смысла, было у Сьюзен и ещё одно преимущество: тётя, которая её, в отличие от моей, действительно любила и помогала по мере сил. Кроме всего прочего, ориентировалась она и в маггловском мире (ну… по крайней мере, для волшебника — так хорошо ориентировалась же), и в магическом законодательстве. Последнее не было, по правде говоря, чем-то неожиданным — тётя Сьюзен была начальником Департамента Правопорядка, а потому для неё это был вопрос профессиональной компетентности. В принципе, можно было и не писать ничего, раз уж профессор Квирелл обещал обо всём позаботиться, если у меня возникнут проблемы, но проблема была скорее в том, что пока у меня не было этой бумажки с подписями, я очень беспокоился, ибо не хотел оставаться в замке, в то время как других выпускали на прогулку.

Самым сложным лично для меня было не обрисовать сложившуюся ситуацию — тут меня явно должны были понять — а намекнуть на то, что сову стоило бы покормить (по крайней мере, я надеялся, что прочитает Сьюзен его до того, как соберётся отпустить Браму обратно), а не отпускать голодной. Тут дело было скорее в моих с сычом взаимоотношениях. В принципе, кормёжка не является для сов чем-то обязательным — достаточно только выпускать их из клетки, чтобы они сами добывали себе пропитание. Тем не менее, от совиного печенья они обычно не отказываются и уплетают его с видным удовольствием, а лично у меня совиное печенье водилось довольно редко в силу хронической нехватки денег. В этом не было чего-либо критичного, но Браме такое положение дел не нравилось, о чём он не стеснялся мне время от времени намекать. Допустим, потребовать печенья — и обидеться, узнав, что его нет, и ещё некоторое время не планируется. В этом случае он мог начать, к примеру, приносить с охоты часть добычи хозяину. А если его не кормить ни перед отлётом, ни по прилёту… в общем, мне крайне не хотелось проснуться под утро от ощущения дохлой полёвки на щеке. Впрочем, как-то раз принёс он мне уже расчленённую им наполовину крупную лягушку… Когда-то в детстве, когда я и не подозревал о своём магическом даре, мечтал я, помимо других профессий стать зоологом или на худой конец врачом. Так вот, после того случая я очень, очень обрадовался, что мечты сбываются далеко не всегда, и что мне в итоге пришлось учиться колдовству, а не копанию в чужих внутренностях.

Вообще, с ним было неплохо: он всегда мог побыть как молчаливым слушателем, понимавшим суть разговора (как и все волшебные совы — иначе и совиной почты в её современном виде не возникло бы никогда), так и почти что собеседником, нехватку речевого аппарата компенсировавшим богатой мимикой. Ещё с ним можно было поиграться — почти как с котом, разве что физиология у сов несколько иная, нежели у кошек, и головокружительным прыжкам они обычно предпочитают полёты. Хотя есть вот нелетающие птицы, которые при этом не столько хорошо бегают, сколько именно прыгают. Точно есть — я об этом в какой-то книжке в школьной библиотеке читал. Правда, на картинках я их тогда так и не увидел, но это же мелочи.

Но так или иначе, отправив своё послание, я наконец успокоился и смог нормально заснуть, начав уже предвкушать вместо провала по убеждению родственников встречу с мистером Петтигрю и грядущий поход на Косую Аллею с целью отметить мой день рождения и закупиться к новому учебному году.

Встреча, как и год назад, произошла на пороге моего дома, и в этот раз тоже после ухода дяди Вернона на работу. Брама вернулся как раз непосредственно перед моим уходом, так что ответ я получить успел, а вот прочесть решил уже после возвращения, дабы не заставлять мистера Петтигрю ждать меня внизу. Поэтому в тот момент, когда я спускался и шёл к выходу, я больше думал, что же мне написали про мою проблему (да и не только), чем про то, какой же сюрприз мне приготовил друг моего отца на этот раз.

— Доброго утра тебе, Гарри, — оторвал меня от размышлений его голос, — и с днём рождения!

— Спасибо, мистер Петтигрю, — поблагодарил его я.

— А подарок по старой доброй традиции я тебе вручу ближе к концу празднования, — тем временем заявил он. — А теперь хватайся за портключ, и мы перенесёмся, наконец, в подобающее для приличных волшебников место.

Видимо, всё-таки, неприязнь Дурслей к волшебникам была взаимной — или это просто у мистера Петтигрю не сложились с ними отношения настолько, что он не желал задерживаться здесь более. Хотя Квирелл вот тоже испытывал к моим родственникам явно не нежные чувства и особенно с ними не церемонился.

— Кстати, в этом году я снова иду с тобой покупать учебники вместо профессора Квирелла, — вспомнил о нём и сам мистер Петтигрю. — А заодно и чего-нибудь вкусненького прикупим, — улыбнулся он, протягивая мне носовой платок, который и должен был, по всей видимости, перенести нас ко входу в Дырявый Котёл.

— А рассказывал ли я тебе, Гарри, откуда Дырявый Котёл получил своё название? — продолжал он вещать, в то время как я справлялся с последствиями путешествия с помощью портключа. — Ты же знаешь, что это заведение далеко не всегда носило такое название? — судя по всем, от меня ожидали ответа.

— Нет, не знал, — честно признался я. — А это такая интересная история?

— О-о-о, этот в высшей степени познавательный рассказ мне довелось услышать буквально на днях от волшебника, чья подкованность в подобных историях не оставляет никаких сомнений. — Я тем временем оправился от ощущений, и мы уже шли к заветному тупику, который должен был вывести нас в настоящий волшебный мир, под аккомпанемент обрывков разговоров в баре и речи мистера Петтигрю. — Так в разговоре сразу можно понять, что человек заслуживает исключительно уважение и доверие, и к его словам стоит прислушаться, равно как и то, что не каждый, к сожалению, этого достоин. Вот ты, Гарри, — повернулся он снова ко мне, — думаю, вырастешь именно в такого храброго, бесстрашного, и что самое главное, благонадёжного и благонравного человека, каким был твой отец…

— Спасибо, — несколько смутился от похвалы в мой адрес от мистера Петтигрю я. — Но что же это за история?

— Так эта история… — наверное, он мог бы по второму разу рассказать о благонравных людях, но тоже стушевался под моим взглядом и перешёл непосредственно к самой истории. — Когда-то, давным-давно, ещё в достатутные времена, когда этот паб только был построен, он носил название Полный Котёл. Это было давно-давно, веке в пятнадцатом, наверное. Ну или в шестнадцатом, — уточнил он. — Во всяком случае, мне это доподлинно неизвестно, но ты же, Гарри, представляешь, что даже скрытое от глаз, пусть и где-то во тьме веков, всегда можно попытаться восстановить. Конечно, не каждый сумеет пройтись по узкой тропке исторических намёков или документов, как настоящие магоисторики… — мистера Петтигрю снова начало заносить, и потребовалось снова напомнить ему вернуться к рассказываемой истории.

— Как я уже говорил, — продолжал он, повторяя все едва ли не сначала, — изначально бар назывался Полный Котёл, и служил он местом, где собирались волшебники со всего Лондона. Тут секрет прост: он был единственным магическим пабом во всём городе, и этот в высшей степени достопримечательный факт приносил ему массу клиентов, и котёл всегда был полон, — он усмехнулся, довольный собственной шуткой. — Поговаривали, что даже магглы из числа тех, что посмелее, заходили испробовать местной экзотики. А возле самого бара вырос в итоге целый переулок, состоявший из волшебных домов. Да, Гарри, — сказал он как раз в тот момент, когда мы оказались перед заветной стеной, — это был как раз Косой переулок.

— Конечно, в то время, — говорил мистер Петтигрю, касаясь палочкой нужного кирпича, — он был совсем небольшим, и волшебники жили много в каких местах внутри Лондона и в его пригородах, но уже тогда это было крайне перспективным местом для основания Магического квартала. К тому же, — мы вошли и я обвёл взглядом ставшие уже знакомыми старинные дома, открывшиеся моему взору, — уже тогда отношения между магами и магглами были довольно напряжёнными и со временем отнюдь не улучшались.

— Но разве это должно было хорошо отразиться на волшебном пабе? — удивился я.

— Ну… — мистер Петтигрю только развёл руками, — это безусловно важный и своевременный вопрос, показывающий, что ты начинаешь проникать в самую суть происходящего, скрытую от беглого взгляда невежды и открывающуюся лишь пытливому исследователю… — на этот раз он осёкся и продолжил историю сам. — В общем, Полный Котёл нормально переживал сложные времена, и даже Великий лондонский пожар его не затронул. Но в итоге отношения с магглами всё ухудшались, а волшебники стали селиться в одном месте. Вам, кстати, об этом ещё расскажут на истории магии, — напомнил мне он. — А потом и вовсе пришлось принять Статут, огородившись от обделённых магией людей. В те смутные дни, хоть в Англии и не было такой ярой охоты на ведьм, как в какой-нибудь Испании, но волшебник не мог чувствовать себя в безопасности в городе вне магического квартала, и иногда ему приходилось скрываться как можно быстрее. И именно в тот период и придумали такое ограничение на вход в Косой переулок. Куда теперь стало возможно зайти с главной улицы только через паб, как и мы с тобой, — назидательно сказал мистер Петтигрю.

— То есть эта стена стоит в переулке со Статута? — уточнил я.

— Именно, и во многом именно она, — объясняли мне, — делает паб культовым местом до сих пор. Но дело не в этом, дело в том, что волшебник, за которым гнались, мог забежать в паб, и преследователи больше не могли его отыскать. Он утекал, как вода сквозь сито. Поэтому Полный Котёл стали называть дырявым, а со временем прозвание так закрепилось, что очередной хозяин просто переименовал заведение.

— Потом уже, — он продолжил, чуть переведя дух, — ставший «дырявым» Котёл тоже скрыли от маггловских глаз, да и сами магглы стали забывать волшебников, но название и функция контроля прохода в Косой переулок за этим местом так и остались, — на этих словах история завершилась, и мы отправились за покупками.

Поскольку я выбрал себе новые предметы для изучения, то в этот день неожиданно для себя обнаружил, что, оказывается, если собрать всю нужную литературу в одну кучу, она становится достаточно тяжёлой для тринадцатилетнего меня. В последний раз я такое ощущал в одиннадцать лет, когда закупался в Хогвартс впервые. Сейчас, перед третьим курсом, менять приходилось всё, за исключением котла и питомца, и потому вес очень даже ощущался — благо, нёс его в основном мистер Петтигрю. Я же, шагая рядом и вполуха слушая его рассуждения, сам почему-то подумал о том, что лето у меня с момента поступления в Хогвартс, стало делиться на две половины, чётко разделяемые днём моего рождения, когда я по традиции посещал Косой переулок и покупал учебные принадлежности на следующий год. Условно говоря, лето делилось на скучную и интересную половину. На самом деле, особенно интересными не были обе, но между собой они в значительной мере различались. Первую половину я обычно сидел угрюмым сиднем, изредка делая вылазки на прогулки в парке, повторяя от безделья прошлогодний материал и читая маггловские книжки, а во второй добавлялись новые учебники к следующему учебному году. Не могу сказать, что когда-либо особенно любил чтение или изучение нового материала по учебникам, но со скуки увлечёшься и не таким. Так обстояло дело и со мной, но всё же учить нечто новое было в разы интереснее, настолько, что именно этот факт делил пополам моё лето.

Тем временем мы под аккомпанемент рассказов, а скорее, рассуждений мистера Петтигрю купили всё, что было мне нужно, и сели перекусить — или празднично пообедать — в кафе Фортескью, где заказали себе сразу по несколько десертов к чаю. Если характеризовать друга моего отца по разговорам с ним, то его смело можно было назвать мастером отступлений от заданной темы. Только начав говорить по делу, он непременно в определённый момент сбивался на то, как должен вести себя правильный, благонравный волшебник, как характеризует кого-либо то или иное действие, какой глубинный смысл и подтекст на самом деле может скрываться в совершенно незаметной на беглый взгляд детали и прочее, и прочее. Я не знал и до сих пор не знаю, было ли это врождённой и потом прогрессировавшей болезнью, а может, у него в жизни случилось нечто эдакое. Ещё в качестве варианта можно было рассмотреть то, что такое его свойство стало приобретённым после работы в Министерстве. И в это время, прямо в процессе поглощения яблочного пирога с мороженым, мне отчего-то представилось, как Гермиона, будучи заучкой, поступает после окончания Хогвартса на работу в Министерство, и там с ней происходит нечто подобное… После особенно яркого представления её речи про то, что освобождение домовиков — долг каждого благонравного и добропорядочного волшебника и лирического отступления на тему благонравности (в отступление на тему нелёгкой жизни домовых эльфов я бы ещё поверил) яблочный пирог попросился изо рта наружу, но я сумел себя побороть. Но нет, если работа и правда так влияла на чиновников, то становилось понятно, отчего некоторые достаточно уважаемые и умелые маги Министерство, мягко говоря, недолюбливали.

Собственно, посиделками в кафе наша встреча, по сути, и закончилась. Дальше оставалось всего ничего — вернуться обратно к дому. На этот раз я позволил мистеру Петтигрю (а точнее, попросил его, когда он в какой-то момент замешкался) доставить меня прямо в Литтл-Уингинг, так что вскоре я стоял и приходил в себя после поездки на Ночном Рыцаре. Рядом примерно тем же самым занимался и мой сопровождающий.

— Ух! Отвык я от такого, Гарри, — сказал он, переводя дух, — прежде, чем мы расстанемся, я должен отдать тебе не только твои вещи, но и специально припасённый по такому торжественному поводу подарок.

С этими словами он начал расстёгивать свой чемоданчик, да так и остановился только на одной его стороне, после чего засунул руку внутрь. А после я стал свидетелем того, как работают правильно наложенные пространственные чары. За кистью мистера Петтигрю, державшей конец древка, из чемодана показалось само это древко метлы, а следом и вся она, во всей своей красе. Это было настолько неожиданно, что я даже не знал, как мне его отблагодарить за подарок.

— Ты писал, что тебе приходится летать на одолженной у кого-то метле, — торжественно говорил мистер Петтигрю, — и я понял, что меньшее, что я могу сделать для сына своего школьного друга — это подарить ему метлу. Думаю, твой отец, — пояснял он тем временем, — не одобрил бы то, что его сыну приходится летать на чьей-то метле, поэтому от всего сердца презентую тебе данную модель.

Пока я рассматривал доставшееся мне чудо, бормоча при этом бессвязные слова благодарности, мистер Петтигрю продолжал объяснять:

— Это Серебряная Стрела, модель ныне больше коллекционная, нежели спортивная. Конкретно эта выпущена где-то в декабре двадцать шестого года — сейчас я достану документацию — и является потому одной из первого десятка удачных моделей мётел изготовившего её мастера. Ты мог бы возразить, что по современным меркам эта метла уже должна была несколько устареть, но я достал её тебе не только в отличном состоянии, но и, что не менее важно, доработанной одним хорошим умельцем, так что сейчас она даже лучше оригинала. Да и сам же понимаешь: перед друзьями и девчонками лучше летать на коллекционной модели, чем на какой-то из стандартных, пусть и новых.

Мне не оставалось ничего кроме как снова рассыпаться перед ним в благодарностях за такой раритет, хоть я и не понимал, почему эта метла должна быть лучше, чем хорошая новая модель.

— На самом деле, Гарри, — прервал поток моих благодарностей мистер Петтигрю, — я хотел изначально купить тебе более современную и потому более обычную метлу, но в один прекрасный момент у меня по знакомству — ну и по работе, не без этого — появилась возможность почти ни за что приобрести такую вот модель, и я сразу же подумал о тебе. Она должна подойти и для игры, и для того, чтобы перед девчонками покрасоваться, — подмигнул он мне. — Но справедливости и честности ради — а я стараюсь быть исключительно честным и справедливым волшебником — мне следует заметить, что она не обошлась мне в баснословную сумму, так что можешь не стесняться подобного подарка и брать его смело. К тому же, повторюсь, это просто моя обязанность перед тобой как перед сыном моего лучшего друга Джеймса, подарить его сыну правильную метлу.

В итоге я всё равно ушёл домой в растроганных чувствах, очень обрадованный подарком, а окончательно оправившийся от путешествия на Ночном Рыцаре мистер Петтигрю собрался возвращаться обратно. Забавно, но намёк на то, как именно ему досталась эта метла, я понял уже позднее, когда задумался над этим фактом на трезвую и холодную голову. Впрочем, мне ли его за это судить, тем более что метла и правда оказалась замечательной. И что тоже немаловажно, документация на неё тоже грела мне сердце.

Дома меня ожидало вечно вытягивающееся в недовольной гримасе лицо тёти Петунии, моя комната, в которую я и понёс се свои свежеприобретённые пожитки, Брама, терпеливо дожидавшийся наконец-то купленного совиного печенья, и так и не прочитанный ответ от Сьюзен, увидев который, я понял, что так и забыл спросить совета у мистер Петтигрю по поводу того, как же мне решать проблему с родственниками и их подписью на разрешении мне посещать Хогсмид по выходным. Это, конечно, не могло меня не задеть, но праздничного настроения не испортило, так что я выдохнул и с нетерпением распечатал конверт достал из него письмо, успешно игнорируя нечто постороннее внутри него.

«Дорогой Гарри! — говорилось в нём. — Я посоветовалась с тётей по поводу твоей проблемы, и у меня для тебя есть известия скорее хорошие, чем плохие. Дело в том, что это разрешение контролируется только для детей волшебников, чьи родители могут проверить, покидает их ребёнок территорию Хогвартса или нет. В случае с магглами разрешение вряд ли является обязательным, потому что магглы прав в нашем мире почти не имеют. Посему тётя рекомендует тебе поговорить с преподавателем, который приходил за тобой к твоим опекунам, и попросить помощи у него, уже в начале учебного года, или же этим летом, когда он должен прийти в очередной раз. Он не должен отказать в помощи. От себя же я поздравляю тебя с днём рождения и желаю, чтобы всё у тебя закончилось хорошо. В качестве подарка высылаю тебе этот вот набор писчих перьев — он прилагается к письму и находится внутри конверта. Ещё раз желаю тебе удачи, увидимся в школе. Твоя Сьюзен».

Действительно, в конверте оставался лежать именно набор перьев, подарок от Сьюзен. В этот момент подумалось, что очень в тему был бы прилетевшие другой совой чернила в качестве подарка от Сида и свитки пергамента от Рейи. Тогда у меня определённо оказался бы собран полный набор для письма.

Наверное, именно в этот момент я по-настоящему поверил, что всё разрешится хорошо, что в Хогсмид меня в итоге выпустят, и что с мы с друзьями там ещё погуляем. Вся нервозность последних дней окончательно уходила на второй план, и я снова становился счастливым.

Оставался ещё месяц до долгожданного возвращения в школу Дела складывались просто замечательно.

Дни перед отъездом тянулись медленно и долго, как жевательная резинка, которую Дадли любил в детстве вытаскивать за один конец пальцами изо рта, второй тем временем оставляя зажатым между зубами. Если жвачка была правильной — то есть предназначенной для надувания пузырей — то мерзко выглядящая изжёванная полоска, вылезающая из его рта, могла растянуться почти на длину руки. Главное было следить, чтоб он не прицепил её к моим волосам или — что ещё хуже — к моей одежде. Потому что за последнее меня наказывали. То есть, за эту дрянь в волосах меня наказали бы едва ли меньше, хоть от этого портился скорее я, чем моя одежда, но тут уж мне хватало внимания и умения вовремя от себя её отлепить. Теперь-то ничего подобного уже не случалось, да и кузен меня начинал побаиваться из-за моих способностей, но воспоминания были ещё свежи.

Надо признать, что ожидание это не было особенно приятным, поскольку летом мне делать было обычно нечего. Родственники меня после поступления в Хогвартс беспокоить лишний раз не решались, и оттого образовывалась целая уйма свободного времени, которое надо было на что-нибудь потратить. Можно было читать книги или гулять по Литтл-Уингингу, можно было делать домашнее задание, но время всё равно оставалось — столько времени читать, чтобы заполнить все пустоты, было для меня чересчур. Я даже временами обнаруживал, что не без удовольствия по привычке предлагаю тёте Петунии приготовить им завтрак или постричь газон. Что характерно, от моей помощи не отказывались, хоть и не забывали при каждом общении со мной ворчать что-нибудь про «неблагодарного мальчишку». С бездельем возвращалось и беспокойство: а вдруг всё же ничего не получится — и никаких походов в Хогсмид у меня не будет. И вот Сид там будет развлекаться, Джастин посмотрит на настоящее волшебное поселение, Сьюзен будет заниматься какими-нибудь своими делами — и только я, как последний лох, вынужден буду оставаться в замке в одиночестве… Нет, ещё была Рейя, которой прогулки вроде как не были положены, но огорчения это не отменило бы. Возможно, это беспокойство стало бы перед самым отъездом совсем нестерпимым, но внезапно для меня нашлось очередное дело, скрасившее мне время.

Тем днём, двадцать пятого августа — надо же, до сих пор помню это число — от Сида пришло очень неожиданное письмо, которое сразу же развеяло скуку и тоску, заразив меня интересом от моего друга. Если вкратце пересказывать суть, то выходило примерно следующее. Семья его сочла, что сына не надо баловать слишком сильно, а потому надо бы ограничить ему финансы, которые можно истратить во время походов в Хогсмид. Сам он, естественно, скорее горел желанием использовать свои появляющиеся только в этом году возможности, дабы оттянуться по полной, ни в чём себе не отказывая, а не экономя каждый кнат. Но для этого требовалось перебороть природную лень и начать думать — и он, что для него было характерно, на самом деле, в подобных ситуациях, когда выгода была очевидна — начал. И придумал.

Идея была очень проста — и потому имела все шансы сработать. Дело в том, что в магическом мире обычно с пренебрежением относились к маггловским изобретениям, считая их — и нередко справедливо — чем-то вроде костылей для тех, кто лишён магии. Однако школьники в Хогвартсе бывали и чуть более любопытны, да и магглорождённые не всегда спешили расстаться с маггловскими вещами, как только узнавали о своих магических способностях. Впрочем, последним обычно хватало для этого того факта, что в Хогвартсе не работали электроприборы, да и большинство сложных технических устройств в целом.

Я лично не видел за первые два года обучения особых попыток барыжить внутри школы чем-нибудь маггловским, что, впрочем, не означало, что этих попыток вообще не было. И что не помешало Сиду первым делом додуматься именно до этого. Потом он, конечно, начал вспоминать, кто бы ему мог с этим делом помочь — а тут подвернулся я, который жил у своей ни разу не волшебной тёти с дядей. Не знаю, какая искра вспыхнула от этой мысли в его мозгу, но если судить по почерку, то он был и правда возбуждён. Хотел же мой товарищ выяснить от меня, что у магглов есть такое эдакое, чего я не замечал у волшебников и что может заработать в Хогвартсе. Заодно он просил, если я смогу что-нибудь надыбать, привезти с собой на пробу.

На самом деле, идея имела все шансы увенчаться успехом, если б я убедил своих опекунов помочь с ней — но вряд ли они согласились бы на такое. Нет, они скорее упустили бы собственную выгоду — лишь бы их любимый племянник остался с носом. Важнее было разве то, чтобы довольным остался их Дадли…

Точно! Дадли! Именно его имя пронеслось в мозгу после того, как я битый час продумывал, есть ли шанс каким-нибудь образом уговорить или хотя бы обмануть дядю с тётей. Действительно, если с ними поладить шансов практически не было, то вот договориться с кузеном ещё было можно. Опекуны меня никогда не любили и всячески следили, чтоб я получал от них как можно меньше, в то время как для Дадли издевательства надо мной были скорее развлечением, которое он просто в силу своего естества и моего положения в этой семье считал чем-то само собой разумеющимся. На самом деле, нельзя было сказать, что он меня так уж сильно не любил — просто привык к тому, что ему всегда доставалось всё лучшее, а надо мной можно было безнаказанно издеваться. То есть если сделать ему какое-нибудь заманчивое предложение, то вполне можно было попробовать и получить что-нибудь взамен. Осталось только понять, что мне было нужно, что мне могут дать — и что я могу предложить взамен.

Я решил начать с последнего. Сид мне мог подсобить только в чём-то недорогом, самодельном или около того, так как в финансах он был и сам ограничен. Конечно, всякие сласти, шоколадные лягушки или драже «Берти Боттс» стоили недорого, но зачем они могли понадобиться моему кузену? Живая шоколадная лягушка это, безусловно, классная на первый взгляд штука. Но после пары десятков таких уже перестаёшь обращать внимание на то, как она прыгает или дрыгается во рту. А после этого — чем она отличается от обычной шоколадки? Более того, если б Дадли принёс её в школу, то фурор она могла бы произвести такой, что меня потом обвинили бы в нарушении Статута, а дальше… А вот что должно было произойти дальше, я не знал, но проверять на личном примере отчего-то не торопился. Всякие там чужие колдографии — это тоже клёво, но не тогда, когда у тебя есть телевизор, а волшебный фотоаппарат… нет, мало того, что это нарушение Статута, так и денег на нечто подобное всё равно не было. Книжки Дадли любил читать ещё меньше, чем я. Мне-то данное занятие бывало интересно, а вот чего-нибудь, что он прочёл бы с удовольствием, я не помнил. Разве что комиксы. Комиксы?..

Примерно таким образом первым пунктом для меня стало выяснить, бывают ли волшебные комиксы, и если таковые существовали в природе, то задача существенно облегчалась. Дальше в списке подходящих вещей обнаружились изобретения близнецов Уизли, которые славились не только своими выходками, но и удивительным талантом к конструированию совершенно разных изобретений, или нечто похожее, но самодельное. На худой конец оставались просто зелья и еда с различными волшебными эффектами, какие-нибудь вредилки из «Зонко» или просто волшебные игрушки. Впрочем, интересные модели последних стоили не очень маленьких денег, а полезность их в данном случае не была так очевидна. В конце концов, вряд ли тому же Дадли в тринадцать лет игрушечная метла принесла бы столько же радости, сколько обычному ребёнку-волшебнику в четыре или в пять, а стоимость такой вещи явно сожрала бы весь наш совместный с Сидом, а возможно, и со Сьюзен, если б её удалось уговорить присоединиться (вот с Рейей, наверное, и пытаться не стоило бы) и принять участие в нашей кампании, бюджет.

Не менее интересным был и пункт, в котором предлагалось подумать, что же маггловское можно было сбыть внутри Хогвартса. На первый взгляд в школе хватало своего работающего магического добра, которое могло спокойно заменить аналогичное маггловское, но неработающее. Но если углубляться в детали, то могли вылезти достаточно интересные наблюдения. Конечно, все электрические приборы отпадали — мы с Сидом не смогли бы заставить их работать. Вероятно, многие из тех, кто задумывался о возможности распространять в Хогвартсе маггловское, на этом и останавливались, разочарованные, но я думал дальше. Да, самое интересное выпадало. Зато оставались вещи, в магическом мире почти не встречающиеся, но зато гораздо удобнее или хотя бы экзотичнее. Допустим, перьевые ручки были гораздо удобнее перьев, теоретически дозволялись в Хогвартсе, а самое главное, маггловские модели были просто-напросто удобнее встречающихся в магическом мире. Ещё была маггловская литература и нечто, что в магическом мире имело аналоги, но стоило значительно дороже — по крайней мере, если менять магические вещи у Дадли.

Вообще, признаться, я не особенно представлял себе, чем можно заработать деньги в Хогвартсе, будучи обычным студентом-третьекурсником. В принципе, можно было выигрывать небольшие суммы в вист или плюй-камни, если действительно хорошо уметь играть. Ещё некоторые студенты, насколько мне было известно, увлекались ставками на квиддичные матчи — но если об этом узнавал кто-либо из преподавательского состава… Да и тут стопроцентный заработок — я уже в тот момент понимал эту нехитрую премудрость — был только у тех, кто принимал ставки, если они не лажали с высчитыванием вероятностей или гаданиями. И если не попадались, конечно. Но не будем о грустном. Некоторые студенты зарабатывали путём подготовки кого-нибудь к экзаменам или написания эссе за скромную плату, но такое случалось уже на старших курсах, да и Хаффлпафф был едва ли не единственным факультетом, где подобные вещи было не принято практиковать. Обычно. Думаю, примерно этим, кстати говоря, занимался в своё время староста Слизерина Т. М. Риддл. По крайней мере, это было бы одним из наиболее очевидных способов заработка в его случае — если только роль старосты не предполагала множество дополнительных возможностей. Хотя… был же у него василиск. А с такой твари, наверное, можно было и чешуйки или яд зельеварам за немереные деньжищи продавать.

У меня, тем не менее, василиска своего не было (а не пытаться найти эту тварь где-то около Хогвартса мозгов хватало даже тогда), старостой я тоже мог стать не раньше пятого курса, ну и преподавание за деньги… даже я на месте Рейи сильно обиделся бы на такой поворот событий, а уж она пониманием любых закидонов не славилась. А какие-нибудь ставки у меня никто бы и не принял. Наверное.

Примерно с такими мыслями, поняв, что стать Великим Хогвартским Лордом по зарабатыванию денег мне вряд ли светит, я и подходил к Дадли. Нельзя сказать, что я возлагал особенные надежды на успех планируемого предприятия, но не мог же я сдаться, даже не попробовав помочь товарищу? Слышал, что магглы перед тем, как совершить нечто, требующее храбрости, пьют залпом виски или молятся — или совершают оба действия вместе — а вот у меня не было никаких подобных ритуалов, так что я просто подошёл к кузену и самым невинным тоном, который только мог у меня получиться в разговоре с ним, начал беседу.

— Дадли, привет, — я говорил явно быстро, пытаясь побыстрее пройти через самый волнительный этап общения, и тихо, волновался, но не знаю, заметил ли он это. — Есть приватный разговор.

— Что? — он выглядел удивлённым, но почти сразу опомнился. — И с чего бы это мне тебя слушать?

— С того, что у меня есть для тебя отличное предложение, — огрызнулся я, но сразу же продолжил, дабы не упустить его интерес. — И с того, что выслушав меня, ты ничего не потеряешь, а не выслушав…

— Ладно-ладно, — перебил меня Дадли. — Давай выкладывай. Только быстро — не хватало мне ещё тратить на тебя время, — по его тону можно было решить, что он делает мне огромное одолжение, а сам лучше занялся бы своими делами, но я понял, что он на самом деле заинтригован — и ещё как!

— Тогда внимай! — театрально произнёс я. — В общем, ты же знаешь, что я учусь в школе волшебства и имею доступ в волшебный мир со всеми его вещами? И что волшебники имеют мало точек пересечения с маггловским — то есть с нашим, обыкновенным — миром?

— Я не услышал предложения, — важно ответил, словно подражая кому-то, мой кузен.

— Прояви немного терпения, — успокоил я его. — Сейчас объясню, если ещё не уловил тему. Вот смотри, — возможно, я в этот момент даже жестикулировал, — ты хотел бы себе какую-нибудь волшебную вещь? А твои нынешние одноклассники, они хотели бы?

— Я чего-то слышал, — Дадли нахмурился, — что вам то ли не разрешается совершать волшебство, то ли… — задал он тот вопрос, которого я, в общем-то, ожидал, в том или ином виде.

— Ох, ну ты и насмешил! — я и правда изобразил смешки. — Ты понимаешь, если я буду на улице превращать людей в свиней, — мне внезапно вспомнился первый урок, — то все, конечно, спохватятся. Но если делать всё осторожно, не привлекая ничего внимания… — я на этом моменте сделал загадочную мину, а кузен здорово побледнел, по-видимому, вспомнив нашу совместную жизнь до моего одиннадцатилетия.

— И… чего ты хочешь? — он сглотнул. — То есть, я понял, что ты хочешь отдавать мне нечто магическое, но чего тебе нужно взамен? — выпалил он, глядя на меня широко распахнутыми глазами.

— Наверное, нечто маггловское, — кажется, я смотрел на него в этот момент, как на идиота. — Ой… То есть нечто из обычных вещей, каких нет у волшебников. Я тебе расскажу, что именно, но ничего такого, что сложно было бы достать, — успокаивал я своего первого клиента и поставщика в одном лице. — Не трусь, телевизоров с компьютерами требовать не собираюсь!

— Ну, знаешь ли… — Дадли шумно выдохнул, на лбу его выступили мелкие капельки пота, но достаточно быстро до него дошли открывающиеся перспективы, правда, в несколько преувеличенном масштабе. — А что ты можешь предложить? Нечто, что сделает из меня Супермена или хотя бы Бэтмена?

— Ну ты загнул, Дадли… — я только покачал головой. — Если б любой волшебник мог бы сделать из человека супермэна, то на земле остались бы одни лишь суперволшебники, — шутку Дадли не оценил, так что пришлось продолжить. — Только то, что смогу там достать, чего нет или сложно отыскать в нашем мире. В основном это будет что-нибудь развлекательное, наверное… Но и полезное достану.

— Но это надо обдумать, я тебе с полпинка всё не решу, Потти-э-эр, — он даже почти успел исправиться, а я — сделать вид, что ничего не заметил. — Ну и сам понимаешь, тут многое зависит от того, что ты можешь надыбать, усёк?

— Да, я тоже надеюсь, что у тебя найдётся, что мне предложить.

— За мной не заржавеет, — уже снова важно ответил Дадли, словно возмущаясь моими словами.

— Тогда пришлю тебе на пробу какие-нибудь мелочи, — пообещал ему я. — Если пойдёт, будем дальше работать с чем-нибудь покрупнее, — я очень надеялся на то, что он клюнет на это.

— Замётано. Я, если нужно, тоже добуду что-нибудь, — на этом моменте разговор закончился и мы даже впервые пожали друг другу руки, не в силах поверить, что нечто подобное и правда произошло. Ведь совсем недавно такое развитие событий казалось мне, как и моему кузену (я это у него спрашивал сильно позже), невозможным.

На самом деле я нервничал, пожалуй, не меньше своего кузена, но в отличие от него я твёрдо настроился перед разговором ни в коем случае ничего такого не показывать. Я должен был быть уверенным в своих силах и казаться едва ли не самонадеянным. И судя по всему, мне это удалось.

Дальше работа была более важной и объёмной — но тут я уже убедил себя в том, что прекрасно знаю, как и в какой последовательности её выполнять. Для начала я сел и написал Сиду письмо с просьбой ответить, что из магического мира мы могли бы отдавать моему магглу-кузену, который предварительно согласен помочь нам с нашей авантюрой, в обмен на маггловские побрякушки. Заодно спросил его, а знает ли он сам, чего хотел бы маггловского получить взамен. Ответ не заставил себя ждать. Как оказалось. Сид понятия не имел, что он мог предоставить такое интересное, и уж тем более не понимал, что именно из маггловского мира ему могло бы быть полезно. Просто потому, что про магглов он мало чего знал. Мне про них известно было чуть больше, но рассказывать все отличия я поленился, оставив это себе на заметку к началу учебного года. В качестве примеров маггловской фигни я решил послать то, чего мне сильно не хватало в первые месяцы обучения — обычные ручки и карандаши, первые, которые попались в доме. Прислать обратно попросил какую-нибудь фигню вроде шоколадных лягушек и похожей мелочи с волшебным эффектом.

Упаковка лягушек мне действительно прилетела — и Брама за такое издевательство сильно исклевал мне руки, успокоившись только после двойной порции печенек. В качестве «похожей мелочи» Сид подложил мне ещё какую-то жевательную резинку, которая, если верить написанному, обладала удивительным эффектом — надуваемые из неё пузыри были разноцветными. Но не в том плане, что один пузырь был раскрашен в два и более цветов, а в том, что каждый новый пузырь был какого-то случайного цвета. По большому счёту, ничего интересного в этом не было, но для Дадли могло и сойти.

— Ты б мне лучше прислал что-нибудь, чтоб жрать всё это и не толстеть, — разочарованно ворчал мой кузен, когда я презентовал ему гостинцы. Отказываться он, тем не менее, не стал, по достоинству оценив не только прыгающих и дрыгающихся во рту шоколадных лягушек, но и разноцветные пузыри, на которые он залипал добрую четверть часа, только и делая, что надувая их перед зеркалом.

— Ну если смогу достать — пришлю, — опрометчиво пообещал я, заставив Дадли аж подпрыгнуть на месте от внезапно обрушившейся на него надежды. — Только сам понимаешь: это удовольствие как минимум не из дешёвых… — завершил я как можно более вкрадчивым тоном.

Дадли только отмахнулся.

На Кингс-Кросс я ехал, плотно упаковав свой сундук таким образом, чтоб туда поместились не только учебные товары, но и различные маггловские мелкие вещи, до которых я только смог добраться: ручки, фломастеры, карандаши, зажигалки, пара маггловских книжек… Дадли даже смог раздобыть немного пиротехники, и теперь у меня были совершенно маггловские петарды и «бабочки». Багаж мой от этого значительно прибавил в весе, и к моменту прибытия на вокзал я уже начинал жалеть о том, что вообще взял столько всякой фигни с собой. Поэтому когда Сид вошёл в моё купе, я сразу же поинтересовался, как ему моя посылка: что понравилось, а чего присылать не стоило.

— Слушай, про эти вот деревянные палочки для черчения я понял, — размахивая руками, начал пояснять мой товарищ, — но как пользоваться этими… ручками?

— А в чём здесь проблема? — удивился я таком вопросу.

— Как эти магглы ими пишут? — он казался обескураженным. — Их же и в чернильницу макать неудобно, и пишут они хреново, а про кляксы я вообще молчу… Магглов обучают какой-то секретной технике?

— Э-э-э… — только и смог вымолвить я, после чего долго, полминуты, наверное, втыкал, пока на ум внезапно не пришёл достойный ответ. — Да. Нас обучают секретной технике. Называется «письмо шариковой ручкой без чернил». Хочешь посмотреть мастер-класс? — я, всё ещё не веря в происходящее до конца, смотрел на Сида.

Таким образом, я выяснил, что для незнакомого с маггловскими вещами волшебника мало сказать, что ручкой надо писать — могут не так понять. Опытным путём устанавливать подобного типа утверждения для остальных имевшихся в наличии вещей я счёл излишним, сразу решив в дальнейшем объяснять правила использования как можно более подробно, возможно, даже написать инструкцию. А то, как правильно использовать шариковую ручку, я Сиду всё же показал. Он был очень удивлён тем фактом, что не надо окунать её в чернила, а она будет при этом всё равно писать, долго, очень долго — и без какой-либо магии! Энтузиазм его, правда, чуточку поугас, когда выяснилось, что никаких дополнительных опций, как для некоторых магических перьев, для ручек не предусмотрено. Конечно, от самопишущей ручки с голосовым или даже мысленным управлением и зачарованной на проверку грамотности не отказался бы и я — но зачаровывать её пришлось бы самому. Вообще, волшебному миру близка концепция, в маггловском носящая гордое название DIY, но у меня для этого не было ни знаний, ни умения.

После знаменательной демонстрации способностей шариковой ручки Сид попросил меня проделать то же и с остальными вещами, которые я притащил с собой на поезд, но в этот момент в купе вошла Рейя, сразу же заинтересовавшаяся, что мы тут делаем.

— Привет, — поздоровался с ней Сид и сразу перешёл к делу, — ты не хочешь научиться писать маггловской ручкой? Это инструмент для письма такой, — пояснил он своей высоко поднявшей брови кузине.

— А зачем? — только и смогла вымолвить она в ответ.

Сид только махнул рукой, и она со странным видом, словно не могла понять кто из нас умалишённый — мы с Сидом или она — поспешила последовать в другое купе, а мы остались дальше разбираться с принесёнными мной вещами. Ручки с фломастерами ему неожиданно понравились — пришлось признать, что пользоваться ими удобнее, нежели перьями, да и чернила разных цветов под рукой не требуются. Правда, в магическом мире можно было обойтись и одними чернилами, в нужный момент меняя с помощью заклинаний или трансфигурации их цвет — благо, это было делом нехитрым — но по удобству маггловским принадлежностям они всё равно проигрывали. На маггловские книги он особого внимания не обратил, сказав, что интересны они могут быть только тем студентам, которые не готовы платить нам деньги. Зажигалка его по понятным причинам тоже не впечатлила — воспламеняющие чары мы с ним выучили ещё на первом курсе.

— А это что за штуки? — Сид достал из коробки петард одну, и теперь рассматривал её.

— Петарда, — пояснил я. — Её чиркают головкой о коробок, как спичку, отбрасывают, и она взрывается.

Сид так и поступил, прямо по ходу моих объяснений производя нужные манипуляции. Далеко отбросить в силу небольших размеров купе не удалось, а потому в противоположный конец помещения вжался я, оставив друга смотреть на происходящее в ярде от эпицентра взрыва… Ну, то есть взрыва-то особо и не было, но хлопок был настолько громким, что у меня даже заложило уши, а мой товарищ от неожиданности подпрыгнул.

— А неплохо, — прокомментировал он, — только невзрачно как-то. Нет, чтоб эффектов каких-нибудь добавить — цветных искр во все стороны хотя бы, ещё всякую фигню…

— Ну, фейерверки у меня тоже есть, — признался я, — но давай их испытывать не здесь, а то, — я показал взглядом на следы от петарды, — нам придётся выплачивать какой-нибудь штраф за порчу имущества.

Порча имущества действительно имела место быть. Взрыв петарды не прошёл для обивки сиденья бесследно, и теперь в ней зияла дырка, которую, правда, при первом взгляде на купе можно было не заметить. Как оказалось, не заметить сам взрыв оказалось сложнее. Уже через несколько секунд дверь, которую мы не закрывали, открылась и на пороге показалась Гермиона Грейнджер, последняя волшебница, которую мы хотели бы в подобный момент увидеть — с её-то привычкой подчинять всех своим правилам.

— Эй, у вас тут ничего странного не случилось? — сразу начала она. — Я слышала какой-то странный звук…

— Нет, ничего, — мы с Сидом переглянулись. — Точно, вроде ничего не произошло. Спасибо, мы здесь в порядке.

— Ну ладно… — Гермиона только пожала плечами. — А чего это здесь палёным пахнет, и порохом тоже? Стойте, только не говорите мне, что вы здесь что-то взрывали, это же…

— Гермиона, — прервал её я, пока она окончательно не успела вынести нам мозги своими нравоучительными проповедями о недопустимости нашего поведения, — у нас есть к тебе вопрос: а чего тебе не хватает в Хогвартсе из маггловского мира? Только чего-нибудь не книжного и не электроприборов, ладно? — уточнил я, а потом решил добавить ещё. — Только не тех вещей, какие попадают тебе раз в год, а чего-нибудь повседневного, еженедельного или там ежемесячного пользования?

— Маггловских вещей? Не книг и не на электричестве? — она забыла про то, что должна была нас отчитывать и задумалась, пытаясь вспомнить. — Так, не редкие, — думала она тихо, но вслух, — хотя бы ежемесячного пользования, еже… — Гермиона запнулась, раскраснелась и замолчала, потом посмотрела на нас, словно хотела убить, а сама цветом всё больше напоминала зрелый помидор. — Ничего, — буркнула она в итоге, развернулась и быстро ушла, чуть ли не убежала.

— Ты понял что-нибудь? — Мы переглянулись с Сидом.

— Не-а. Как и ты, да? — ответил товарищ. — Ну и забей. Давай дальше вещи разбирать.

Через несколько минут приехала тележка со сладостями, и до Хогвартса мы окончательно забыли об инциденте, предавшись чревоугодию и бизнес-планам.

На пиру, посвящённом началу нового учебного года, я больше занимался не тем, что следил за распределением первокурсников, а тем, что рассматривал учительский стол, пытаясь разглядеть тех учителей, что должны вести у нас новые предметы. Кентавра по имени Флоренц, который, как я уже успел узнать, вёл прорицания, за столом не было: то ли его не приглашали, в самых добрых традициях Магичесой Британии, то ли он и сам не особенно рвался сидеть в Большом зале с учениками. Профессор Вектор оказалась достаточно молодой женщиной в синей мантии, и мне она тогда запомнилась скорее короткой стрижкой, что я на волшебницах видел редко — то есть не то чтобы её волосы были прямо совсем короткими, но и каре, не достающее до подбородка, я навскидку ни у одной волшебницы вспомнить не мог. Профессор Бабблинг, которая должна была преподавать руны, была наоборот старенькой, с белыми жидкими волосами, и казалась едва ли не старше Дамблдора — уж дряхлее она выглядела точно.

На самом деле за распределением следит не так уж и много учеников — это когда ты приезжаешь в Хогвартс впервые и сидишь под Шляпой, ожидая вердикта, кажется, что всеобщее внимание устремлено именно на тебя. Но в реальности всё совсем иначе. Нет, те, у кого распределяются родственники, друзья или родственники друзей, действительно следят за процедурой, но среди остальных — максимум треть. Ведь всегда можно отвлечься на разговор с соседом, в котором обсудишь не то, кто из «мелких» куда поступит, а то, как выполнили ту или иную часть задания на лето, новости квиддича, новую модель «Нимбуса» или ещё что-нибудь. Хлопать в ладоши, когда тот или иной первогодка попадает на твой факультет, это нисколько не мешает. Самый радостный момент, ради которого и ждут чаще всего конец распределения, усиленно хлопая в ладоши самому последнему обретшему факультет новичку, — это пир. Да, перед ним надо выслушать ещё приветственную речь директора, но это же сущий пустяк по сравнению со многими десятками студентов, ждущих своей очереди примерить Шляпу. Да и хлопать окончанию речи куда как приятнее, зная, что впереди — пир.

В этом году я, кстати, к своему удивлению заметил, что даже почти выучил слова гимна Хогвартса, что повергло меня в недоумение, поскольку уже с момента моего распределения он показался мне каким-то нелепым. Но нет, теперь я, как дурак, открывал рот и подпевал, и даже знал, что должно было следовать за той или иной строкой. Совершенно дикое и пугающее ощущение, на самом деле.

Первые дни о том, чтобы начать тестировать, какие же маггловские вещи могут иметь спрос у потенциальной аудитории, речи не шло. Нам надо было в первую очередь самим втянуться в учебный процесс, а во вторую — найти потенциальных потребителей нашего товара. Причём первая часть интересовала меня в тот момент больше. Всё же надо было понять, что у нас за преподаватели и что нужно делать на их уроках.

Прорицания, как и астрономия, были в половине случаев по ночам, что не могло обрадовать ни меня, ни остальных, кто выбрал данный предмет, забыв уточнить, как же уроки будут организованы. Сами кентавры гадают и предсказывают будущее по звёздам, и именно данному способу была посвящена большая часть практических занятий. На теоретических Флоренц, впрочем, давал информацию по всем разделам, которые интересовали чиновников из Министерства, которые принимали экзамены на пятом и седьмом курсах, так что могло радовать хоть то, что это всё не надо было изучать самостоятельно. Сам Флоренц выглядел молодо, хотя сколько ему было на самом деле лет, не знал ни я, ни те однокурсники, которых я об этом спрашивал, так что я решил прекратить выяснения данного факта. Но точно было известно, что вёл он как минимум последние несколько лет. Поговаривали, до него преподавала обычная волшебница — то есть кентавр в качестве преподавателя не имел отношения к магическим традициям — но у той были большие проблем с алкоголем и, что оказалось губительно для неё, со знанием материала и донесением его до студентов. Зачем в этом случае вообще было брать её на работу, я так и не понял — но ведь и в маггловском мире шарлатаны иногда устраиваются в достаточно хорошие конторы, так что эту информацию я принял как данность. О том, кто преподавал прорицания ещё раньше, слышали, наверное, разве что преподаватели — но этот вопрос был не из тех, что интересовали меня настолько, чтобы пойти выяснять у учителей.

— Если кого-то не устраивает тот факт, что данный предмет ведёт кентавр, или кто-то хочет мне рассказать про отличия преподавания у волшебников, то он может покинуть мои занятия и более не возвращаться к ним, — сразу начал он после того, как представился и познакомился с учениками. — А всем оставшимся я скажу, что хоть упор в наших уроках будет на наши способы предсказаний, к экзаменам мы тоже подготовимся. Более того, само умение видеть будущее пошло от нас, кентавров, как бы некоторым волшебникам не было тяжело это признавать. Да, природные — то есть выдающие изредка сами по себе пророчества — предсказатели встречались с незапамятных времён. Но сколько таких? — он обвёл взглядом аудиторию. — Один на сотню? На тысячу? Да и того меньше! И пророчества они выдают хоть и имеющие силу, но хаотичные, зачастую непонятные и редко когда полезные даже тем, кто их услышал, — голос у него был мягкий и глубокий, а речь гораздо более чёткая и понятная, нежели у тех кентавров, что я видел ещё на первом курсе. — Но именно кентавры начали предсказывать будущее на постоянной основе, и именно они передали свой навык людям. И один из самых древних и одновременно надёжных способов гадания — это гадание по звёздам. Именно с самых базовых основ этого умения мы с вами и начнём наши занятия...

Профессор Вектор не была с виду такой грозной, как, допустим, профессор Макгонагалл, и не владела интонациями так, как тот же профессор Селвин, но это не спасло нас от вступительной речи к первому уроку, в время которой всем слушателям чётко дали понять: халявы не будет.

— Наши с вами занятия будут проходить по следующей схеме, — сразу же начала объяснять она; сейчас я мог рассмотреть её поближе, и мне она показалась примерно того возраста, какого должны были быть мои родители. — Сперва я объясняю вам материал, вы задаёте вопросы, к следующему уроку я задаю небольшое эссе, а потом, уже на следующем уроке, сначала вы пишете пятиминутный тест, — профессор Вектор взяла паузу. — Помимо этого каждый год я буду давать вам несколько практических заданий по расчётам заклинаний и не только. Если вы систематически не справляетесь с чем-то — эссе ли это, тесты или практика — то вам придётся покинуть мои уроки. Навсегда, — после этого момента на несколько секунд повисла напряжённая, гнетущая тишина, во время которой ученики осознавали сказанное.

— Надеюсь, все всё поняли? — невинный тон и повседневный, расслабленный вид профессора никак не коррелировали с её речью и вполне жёстким предупреждением. — Тогда приступим непосредственно к предмету арифмантики. Программа у нас большая, так что придётся поднапрячься. По сути, — она обвела аудиторию взглядом, — от вас потребуется в итоге владение несколькими дисциплинами. Первое — это классическая математика, которую используют даже магглы, а также её применение в создании чар. Второе — какие числа как влияют на какие заклинания, и как они все между собой сочетаются. Это едва ли не самая сложная часть, до сих пор до конца не исследованная, но тут от вас не будет требоваться досконального знания. Третье — это специальная математика, применяющаяся в конструировании чар. Да, одними маггловскими методами в нашей области не обойдёшься, — она снова взяла паузу, во время которой наши перья судорожно строчили, конспектируя материал. — Те, кому посчастливится изучать мой предмет после пятого курса, узнают как расширенный материал по этим трём темам, так и специальные знания для арифмантики в алхимии, рунической вязи, предсказаниях и прочих, менее, хм, арифмантических областях волшебства.

В общем-то, уже во время первого урока профессор сполна оправдала ожидания, касавшиеся её строгости и требовательности к предмету. Когда Сид захотел тем вечером сыграть партию в вист, я ему отказал: пытался успеть сделать домашнее задание в тот же вечер. Предсказуемо не получилось. На её уроках лучше всех себя чувствовала Гермиона: видимо, профессор Вектор давала именно столько информации и именно так, как желала эта заучка с Гриффиндора. Она была едва ли не единственной, кто на уроках арифмантики не столько стабильно зарабатывал баллы для факультета, но и получал отличные оценки.

Профессор Бабблинг же полностью оправдывала свою фамилию. Возможно, когда-то она и была преподавателем, не только компетентным в своей области, но и умевшей донести знания до студентов, но теперь старушка совсем сдала. Она была уже глуховата, из-за чего на уроках можно было переговариваться, а отвечать приходилось в полный голос, как можно более чётко проговаривая слова. Острым орлиным зрением она похвастаться тоже не могла, хоть заниматься какой-нибудь полной фигнёй на рунах не получалось. А иногда очень хотелось — дело в том, что говорила она не всегда внятно, часто сбиваясь, повторяясь или просто забывая, о чём недавно вела речь. Можно было порадоваться, что занятия не грозили быть слишком сложными — некоторые даже так и сделали, но Эрни Макмиллан после урока вернул того, кто так высказался, с небес на землю.

— Это значит, что нам придётся выучивать всё сразу перед экзаменами, придурок, — бросил тогда Эрни. Нельзя, однако, сказать, что данное обстоятельство многих беспокоило. Редко какой школьник и впрямь станет беспокоиться о чём-либо подобным.

Профессор Бабблинг, насколько я понял, в преподавании рун делала упор на ту часть, что связана была с чтением старых текстов и древних свитков, справедливо полагая, что техническая часть мало кому по-настоящему пригодится после школы. Правда, здесь стоило бы заметить, что древние документы среднестатистический выпускник Хогвартса, насколько мне известно, изучает тоже крайне редко. Но если учитывать, что она была древнее самого Дамблдора, который и для магического мира был, прямо скажем, очень немолод, то её подход был понятен: во времена её молодости умение прочитать старые тексты пригождалось наверняка не в пример чаще.

Что же касалось внеклассных дел… в первые же дни я узнал, что Филч не планирует выпускать кого-либо в Хогсмид без разрешения — будь то отпрыск чистокровных волшебников или обычный магглорождённый, разрешение на посещение Хогсмида для которого он проверить не мог. Он сам же повесил на двери в свою подсобку не только список того, что делать в школе категорически запрещено (на этот, с позволения сказать, «документ» давно уже никто не обращал внимания), но и объявление, гласившее, что каждое заявление будет проверяться — и он, Филч, не постесняется привлечь для этого дела преподавателей. Я этому, конечно же, не обрадовался — но с другой стороны такой шаг со стороны завхоза был предсказуем, если знать всю его «любовь» к ученикам и «поощрение» им их свободы. С другой стороны, профессор Квирелл, когда говорил мне подойти к нему в начале года, наверняка учитывал и этот вариант. По крайней мере, когда я шёл к нему, то очень надеялся на его предусмотрительность в данном вопросе.

— Имена опекунов скажи, — бросил мне профессор Квирелл, беря перо, чернильницу и лист бумаги. Я же поспешил последовать его просьбе. Минута — и готовый текст уже лежал на столе, а профессор брался за палочку. Ещё пара заклинаний — и всё готово. Прямо у меня на глазах. Я бы присвистнул от восхищения, но боялся в такой ответственный момент сделать даже лишний вдох.

— Можешь нести это завхозу, — сказал мне профессор Квирелл, вручив листок. — Скорее всего, он попадёт ко мне, но даже если нет — никто не станет копать настолько серьёзно, чтоб заподозрить что-либо. Только помни, — он внимательно посмотрел на меня, — что одно слово по поводу того, кто это сделал — и ты останешься без разрешения вообще. — Перспектива показалась мне достаточно пугающей.

— Так что никаких злоупотреблений, но можешь обдурить Филча, — милостиво позволил мне профессор.

— Как волшебники дурили магглов во времена инквизиции? — решил пошутить я, уже получив заветное разрешение и приобретя оттого небывалый душевный подъём и храбрость.

— А ты многое про это знаешь? — неожиданно серьёзно спросил меня профессор Квирелл.

— Ну… — я даже растерялся. — Нам этим летом задавали эссе на эту тему. Там, допустим, была Венделина Странная, которая сорок семь раз горела на костре под разными обличьями…

— И в учебнике, конечно же, не написано, что случилось в сорок восьмой раз? — задал он мне вопрос, расплывшись в немного странной, глумливой ухмылке.

— Нет, там упоминалось только про сорок семь, — честно признался я.

— Примерно так я и предполагал, — на этот раз профессор улыбнулся уже нормально. — Так вот, в сорок восьмой раз кто-то её всё же узнал и вспомнил, что сожжение не принесло долгожданного результата. Поэтому магглы огорчились и решили на сей раз быть изобретательнее. Под ногти ей забили иглы, отрезали уши, вырвали ноздри, в глаза набили куриный помёт, а потом её четвертовали, — он сделал паузу, дабы я немного осмыслил сказанное. — Я нередко рассказываю про этот случай на уроках, дабы ученики не думали, что любые шутки с магглами могут сойти волшебнику с рук, — пояснил Квирелл. — Что же касается Венделины Странной, то этих магглов можно было понять, если учитывать их нравы и то, что происходило у них в ту эпоху. Если не знаешь, то напомню, что церковь тогда формально отрицала магию — то есть везде, за исключением отдельных районов, колдунов священники особо не искали. А вот у местных, которые самовольно сжигали ведьму, возникали проблемы с церковью. А ведь они ещё нередко верили, что чума — а сожжения происходили после сильнейшей в Европе эпидемии — вызвана злым колдовством и сговором с Дьяволом… в общем, — закончил он, — они были очень, очень злы и раздосадованы.

Не то чтобы у меня было прекрасное воображение, но после такого завершения истории меня начало подташнивать, так что поход к профессору Вектор я решил отложить на следующий день. Вообще же направиться к ней меня подвигнул тот факт, что оставалась возможность того, что она знала моих родителей — или хотя бы их друзей. Нет, мистер Петтигрю мне о них поведал немало, но упускать её одну возможность узнать что-либо о них, если она сама лезла ко мне в руки, я не собирался. Возможно, дело было в том, что все вокруг ощущали в себе некоторую преемственность, передававшуюся от родительского поколения детям — даже если те посвящали себя совсем иной стезе. У меня же словно не было никакого прошлого — будто я родился не в семье Поттеров, члены которой занимались теми или иными делами, чувствовали что-то, где-то как-то работали, путешествовали, общались, умирали… Нет, будто я родился сам по себе, не имел отношения к тому, что было раньше или когда-то будет — только здесь и сейчас. Словно я не был связан с чем-то… не то чтобы даже вечным или незыблемым, а просто с тем, что «до» и «после». А все остальные — были. У них были дома где-нибудь в Уэльсе, хозяйство или родственники в Корнуэлле, которые вопреки семейным традициям не разводили фестралов, а занимались изготовлением чемоданов, у кого-то был дед или прадед, получивший орден Мерлина второй степени во время войны против Гриндельвальда, а возможно, наоборот — срок в Азкабане и презрение волшебного мира за то, что оказался не на одной стороне с победителями. А я всего этого был лишён, не ассоциировал никак с собой — словно был каким-то неполноценным. Возможно, именно поэтому я так пытался ассоциировать себя с теми обрывками информации, что были мне известны об отце с матерью или хотя бы с Волдемортом, о котором мне было известно не больше — зато сама фигура его казалась мощнее и была покрыта гораздо более внушительным слоем манящей тайны.

— К сожалению, я мало чего о них знаю, — ответила мне профессор Вектор следующим вечером, когда я набрался смелости и спросил её, известно ли ей что-либо о моих родителях, Джеймсе и Лили Поттерах. — Я закончила обучение на пару лет раньше их, училась на Райвенкло… так что мало чего могу о них рассказать. Про то, что ваш отец был тем ещё хулиганом и легендарным игроком в квиддич, вы, думаю, уже знаете, да?

Про это я уже знал, и ещё с первого курса, так что никакой новой информации узнать не получилось. С одной стороны, меня это опечалило, но с другой — мог ли я рассчитывать на новую информацию или нечто подобное? Вряд ли. Так что и расстраиваться особо не следовало.

В остальном новый учебный год не преподносил особенных сюрпризов, а все занятия не удивляли ни в коей мере. Наверное, уже просто пора было привыкнуть ко всему — к третьему-то курсу. Хотя профессор Крауч умудрялся удивлять всегда — но это, возможно, было связано с предметом.

— Итак, кто догадается, что у нас на этот раз? — спросил он, входя в класс вровень с началом урока; вверх поднялась ровно одна рука. — Правильно, мисс Грейнджер, мы будем говорить о боггартах.

Такое хамство по отношению к ученикам позволял себе, наверное, только он — вероятно, и любили его некоторые во многом из-за этого.

— А теперь можете ответить, что вы по этому поводу знаете.

— Боггарт — это такой вид привидения. Они прячутся в шкафах, на чердаках или просто в тёмных углах помещений, хотя изредка могут и выходить из зданий, — поставленным голосом отчеканила Гермиона. — Никто не знает в точности, какой у него настоящий вид, потому что при приближении волшебника боггарт превращается в то, чего этот волшебник больше всего боится. Поэтому с боггартом рекомендуется бороться группами. Заклинание против него называется «Ридиккулус», и оно превращает боггарта из страшного существа в смешное, — она закончила.

— Отлично. Один балл Гриффиндору, — как бы невзначай упомянул профессор Крауч перед тем, как перейти к более важным вещам. — Так, а почему это никто не пишет? Думаете, если этот вопрос попадётся вам на СОВ, то надо будет отвечать иначе? Если так, то зря, потому что ваша однокурсница учебник явно прочитала и даже пересказала вам оттуда краткую выдержку. — Все дружно ринулись записывать то, что ответила Гермиона.

— Что же по поводу дальнейшего урока… — профессор задумчиво поглядел на нас. — Если кто-то хочет попрактиковаться в сотворении заклинания, то может поднять руку, а если нет… — дальше речь его прервалась, поскольку Гермиона руку подняла. — Да, конечно, могло ли быть иначе… — напоследок добавил он.

— Сейчас я выпущу на вас боггарта, — сказал он, когда наша однокурсница вышла из-за стола. — Ваша задача — когда он приблизится и превратится в нечто, чего вы боитесь, представить себе нечто смешное, что может получиться из этого нечто. После этого говорите заклинание — так оно получится у вас легче. Готовы?

— Да! — твёрдо, словно она и впрямь очень сильно нервничала (а может, так оно и было?), ответила Гермиона.

Боггарт появился перед ней с характерным щелчком. Он принял форму профессора Макгонагалл, которая начала отчитывать Гермиону за то, что та завалила все экзамена.

— Ридикулус! — Макгонагалл раздулась и взмыла бы под потолок, если б профессор не загнал бы привидение обратно в шкаф и запер его там.

— А теперь, — продолжил он, когда Гермиона вернулась на место, — если больше желающих нет, то мы кончаем повторять материал из учебника и переходим к более интересной части занятия.

Желающих попрактиковаться после такого смелого заявления, конечно же, больше не нашлось.

— Итак, — сказал он, безразлично глядя куда-то вдаль, — кто скажет мне, чем показанный только что способ плох в реальности? Какие у него недостатки? — спросил он на этот раз, возможно, для разнообразия, Эрни Макмиллана.

— Наверное, тем, что не всегда можно точно определить, боггарт перед тобой или нет, — неуверенно ответил тот, словно сильно сомневался в своих словах.

— Более того, — дополнил его профессор, — если вы увидите не профессора Макгонагалл, — аудитория на этом моменте рассмеялась, — а какого-нибудь акромантула, то решать, а не боггарт ли перед вами, надо будет очень быстро, — речь его снова прервали смешки. — И в реальности в таком случае настоятельно рекомендую вам использовать не «Ридиккулус», если вы не уверены, что перед вами точно боггарт. В конце концов, по-настоящему мощные заклинания вроде «адского пламени» будут против него не менее эффективны. Так что полезность показанного мисс Грейнджер заклинания сильно преувеличена — если вы, конечно, не находитесь на сдаче СОВ. В этом случае вам лучше следовать указаниям из учебника, — и снова смех.

— А чтобы вы не забывали о том, что «Ридиккулус» — не единственное средство против боггарта, — продолжил Крауч, — я расскажу вам за этот урок ещё с десяток действующих, так или иначе. Для начала, впрочем, поясню, что «адское пламя» и иже с ним я бы вам тоже не рекомендовал использовать — просто потому, что даже если вам и удастся сотворить заклинание, для вас оно может оказаться не менее опасным, чем для боггарта, — он сделал паузу, дабы ученики лучше осознали его слова. — Зато есть и другие способы. Для начала — первый из них. До него, думаю, догадались бы и некоторые из присутствующих, если б я дал вам время. Боггарт не опасен, если вас более одного человека. Он будет стремиться принять различные формы, но вскоре сдастся и исчезнет. И заметьте, этот способ не требует от вас даже волшебной палочки. Правда, требует наличие компании. Зато следующий не будет требовать ни компаньонов, ни волшебной палочки… — весь класс замер в ожидании откровении. — Всё просто: вы должны убедить боггарта, что боитесь чего-нибудь безобидного. Допустим, пироженки. А дальше надо вспомнить, что когда боггарт обретает форму, то он перестаёт быть бесплотным. Происходит это из-за того, что превращаясь в нечто из ваших страхов, он приобретает и часть его способностей — хоть и в очень сильно ослабленном виде, — этот материал все конспектировали без напоминания учителя. — Поэтому, становясь той же страшной пироженкой, он становится и осязаемым. После этого можете быстро его выкинуть или пнуть куда-нибудь — тут главное успеть. На самом деле, этот вариант борьбы с боггартом может показаться излишне сложным или практически невозможным, но после определённого количества тренировок у вас получится. Заодно обретёте и навыки самоконтроля.

Всё-таки профессор Крауч определённо издевался, как над нами, так и над Министерством, уделяющим много внимания каким-то, по его мнению, маловажным мелочам. Но слушали мы эту лекцию, всё равно открыв рот и развесив уши. Обычно его подача материала была несколько более сухой.

— Но согласен, что данный способ может показаться вам излишне сложным. Но в запасе есть ещё — и не один. Правда, тут уже потребуется палочка…

В общем, за урок ему всё-таки удалось показать нам с десяток способов избавления от боггартов, не считая «Ридиккулуса», здесь он нам не соврал. Впрочем, надо признать, что специально созданное для борьбы с этими привидениями — а точнее, как профессор Крауч потом исправил материал из учебника — духами заклинание, подходило на эту роль лучше. Если ты знал, что перед тобой боггарт, конечно. Но даже если учесть то, что его способы не столь хорошо было применять на практике, изобретательность профессора удивляла. С другой стороны, он и сам поощрял её проявление в учениках. Пока они оставались в разумных рамках, а не начинали страдать фигнёй.

Если говорить про квиддичную команду, то сенсацией стала смена капитана команды, а не смена мной метлы, которую на этом фоне практически не заметили. Почему-то мы все думали, что капитаном назначат Эрин Моусон как едва ли не самого звёздного игрока нашей команды, но реальность снова нас удивила. По крайней мере, удивила меня. Капитаном стал Седрик Диггори, попавший в команду всего лишь в прошлом году, да ещё и на позицию ловца. Нет, он действительно прекрасно управлялся с метлой (хотя мне временами казалось, что я умею не хуже), он действительно был очень популярен в школе, но я отчего-то думал, что выберут кого-то более опытного. Да и ловец, являющийся одновременно и капитаном — редкая комбинация.

Про то, что представляют собой эти выборы капитана, лучше сказать, пожалуй, отдельно. Не знаю, как это происходит в других квиддичных командах, а в хаффлпаффской традиция было такой. Капитан, покидающий свой пост, оставлял после себя записку или даже послание, которое всё лето хранилось в школе, а уже осенью, перед первым собранием оставшихся членов команды, оно распечатывалось и зачитывалось вслух. Помимо краткого напутствия в тексте указывалось и то, кого бывший уже капитан хотел бы видеть в качестве преемника на своём посту. В этот раз текст читала Эрин — просто потому, что нам она казалась наиболее вероятной кандидаткой в капитаны, однако Лэшли решил иначе. В принципе, мы могли бы оспорить его решение, да и сам Седрик мог бы взять самоотвод. Мог, но не стал. Насколько я его знал, он в принципе не уклонялся от ответственности, зарабатывая себе тем самым имидж не только надёжного товарища, но и просто человека, который всегда в первых рядах. Я ему даже в некотором роде завидовал — у него такое поведение выходило естественным и лёгким, словно другого от него ожидать было нельзя. Возможно, за этим стояли сотни, тысячи часов мучений и тренировок — но я-то всего этого не знал, не видел. Люди в принципе видят только готовый продукт, только выдающиеся поступки или героизм — и мало интересуются, что же за всем этим стоит… Но не будем об этом.

В общем, смену мной метлы заметила только Рейя. Точнее, только она обратила на это внимание. Впрочем, она тоже только вежливо порадовалась за то, что у меня появилась своя метла, а данная мне могла теперь вернуться обратно к Лестрейнджам, но когда мы в тот день расставались, мне казалось, меня прожгут взглядом. А ещё — что меня едва не порвали на клочки. Хотя с чего бы?

Конечно же, о своих бизнес-планах мы с Сидом не забыли, и как только удалось втянуться в учебный процесс и как-то распланировать время для занятий (планировал, конечно, только я — Сид занимался как придётся, правда, у него это отчего-то получалось), приступили к реализации своих планов. От попыток продажи и обмена маггловских предметов ребятам со своего факультета решено было отказаться — мы уже понимали: нам могли после таких попыток очень доходчиво объяснить, что мы неправы. И оставить без маггловских фиговин, что самое печальное. Так что приходилось отметать сразу четверть потенциальной целевой аудитории — по крайней мере, внутри факультета действовать следовало как-то иначе. Для остальных трёх четвертей вставал уже другой вопрос. Если мы хотели, чтобы наш товар пользовался спросом, то следовало как-то убедить потенциального покупателя, что ему надо приобрести оный — никто ведь не собирается покупать или выменивать свои вещи непонятно на что. А как можно было заставить кого-либо подумать, что те или иные маггловские вещи ему вообще могут пригодиться?

У Сида на этот счёт нашлась идея. На истории магии, когда мы начали очередной турнир по игре в вист, мой товарищ достал перьевую ручку, лист бумаги, и начал расчерчивать его прямо ручкой, по-маггловски. Получалось у него довольно споро — в конце концов, не зря же он перед этим весь вечер тренировался, а вот у Нотта и Блейза Забини, ещё одного слизеринца, с которыми у нас и должна была начаться игра, взгляды сразу стали выражать то ли интерес, то ли подозрение: уличение Сида в чём-то запрещённом.

— Это что, какое-то автоматическое перо? — спросил наконец Блейз, когда Сид уже заканчивал.

— Вроде того, — небрежно бросил тот; впрочем, нарочитости в его интонациях, казалось, не заметили. — Это вообще магглами придумано — у них же нет волшебных перьев, вот они и изгаляются. Вот этот вот объект, — он поднял ручку и повертел её на виду, — они называют перьевой ручкой.

Здесь следует заметить, что на уроках в Хогвартсе зачарованные перья были категорически запрещены. Точнее, кое-какое применение чар разрешалось, но одно-единственное: можно было использовать перья «с защитой от клякс». Нельзя сказать, что они давали полную защищённость, но позволяли многим на первых порах обходиться минимальным количеством такого рода помарок, так что даже магглорождённые и неудачники вроде меня могли писать относительно разборчиво, даже не имея навыков письма пером. Собственно, именно потому такого рода чары на перьях и разрешили, как я понял. Как-то я пытался спросить о том, как же в Хогвартсе учились в те времена, когда писать умели не все (в том, что существовало зелье или заклинание, после которого неграмотный ученик резко начинал читать и писать по-английски, я отчего-то сомневался, хотя в другие варианты верилось с трудом) одиннадцатилетние дети, но не особенно преуспел в этом вопросе. Из моих однокурсников мне это в принципе никто не смог сказать, а попытка спросить это у профессора Биннса успехом не увенчалось. Если говорить точнее, он, казалось, её попросту не заметил и покинул кабинет сквозь доску. Полный провал, короче говоря. Беспокоить остальных взрослых этим вопросом я постеснялся — в конце концов, не настолько он был и важен. Так, простое любопытство, не более.

— Твой скромный вклад в хорошие оценки по маггловедению, да? — подметил Нотт с долей брезгливости и заинтересованности одновременно. Нельзя сказать, что на Слизерине отрицали всё маггловское, но по большей части, там было принято относиться к подобным вещам с долей пренебрежения.

— В том числе, — пожал плечами мой товарищ. — А ещё они просто удобнее, пока нормальных перьев под рукой нет, — он как ни в чём не бывало закончил расчерчивать лист.

— Да ладно! — неверяще выпалил Нотт, и дальше нам пришлось временно отложить начало игры, а вместо этого продемонстрировать Теодору и Блейзу, как пользоваться перьевой ручкой и в чём же её преимущество перед простыми перьями. И надо признать, они впечатлились. Конечно, перьевые ручки существовали и в магическом мире (Сьюзен даже видела одну такую у тёти собственными глазами), но традиционно все обзаводились именно перьями. Магам просто было не так важно изобретение и доработка ручек, если перья можно было зачаровать так, как нужно, и большинство учеников, которые не выбирали себе перья самостоятельно или не были придирчивы в своём выборе (то есть, попросту говоря, большинство учеников) не видели и не пользовались таким малопопулярным продуктом. Надо признать, довольно скоро Нотт с Забини признали, что определённые преимущества у ручки перед дешёвыми перьями всё же имеются. Сделали они это, конечно же, нехотя, но горящие жадным огнём глаза выдавали их мысли.

— И сложно такую достать? — задал наконец Теодор тот вопрос, ради которого мы всё и затевали.

— В принципе, у магглов они недорогие, — с сомнением в голосе начал я. — То есть бывают и дорогие, но можно купить и достаточно дешёвые. Наверное. Вообще, — я попытался продолжить в таком тоне, будто меня внезапно озарило, — у меня есть кузен-маггл, и через него я могу достать хорошие ручки. Понятное дело, за бесплатно он мне ничего покупать не будет, но получится недорого, — обнадёживающе закончил я.

В общем-то, крючок у нас получился грубым, и наверняка даже они заметили наш коварный план, но устоять оба слизеринца не смогли. Особенно когда Сид будто бы между делом упомянул, что, дескать, Сьюзен рассказывала, что нечто такое встречается в качестве писчих принадлежностей у высших чинов в Министерстве. Наверное, это оказалось едва ли не самым сильным мотивом, склонившим им к тому, что я выясню у кузена, во сколько мне обойдётся такая вот ручка.

Ответ на этот вопрос я уже, конечно, знал. Равно как я и заставил Дадли поинтересоваться, какие ручки могли считаться одновременно относительно бюджетными, но при этом хоть сколько-то стильными. Тут я немного перестраховывался на тот случай, если кто-то из магглорождённых учеников был знаком с перьевыми ручками и смог бы донести информацию о приобретённых принадлежностях до наших покупателей. Но — возвращаясь к стоимости — конечно же, я не стал называть её Нотту с Забини. Зачем лишний раз намекать им, что сцена была разыграна от и до? Так что я попросил пару дней на выяснения, и на этом тот наш разговор кончился. Естественно, я при этом даже продумал, как сильно мы можем увеличивать цену, и мы с Сидом даже вначале пришли к выводу, что два раза — самое то. Потом я немного пересчитал цены и бюджет учеников и поумерил аппетиты. В конце концов, мы же собирались торговать с моим кузеном путём натурального обмена.

Через пару дней, после совместных уроков гербологии, когда мы возвращались в замок, я дал примерные расценки. В реальности цены на относительно качественные перьевые ручки (то есть те, производители которых не экономили на материалах в частности и качестве в целом) начинались примерно от десяти фунтов, а самые дешёвые можно было при желании купить, наверное, и за фунт (поведал об этом Дадлику дядя Вернон, так что я не сомневался в его оценке), то расценки у меня получились… Памятуя о том, что в Гринготтсе курс обмена не самый выгодный, я говорил о четырёх-пяти сиклях за дешёвую ручку и от одного галлеона — за качественную*. Надо было сказать, что сильно дешёвой цена на них не показалась — то есть перья встречались и дороже, но они были при этом неплохо зачарованы.

— И что, магглы тратят столько денег на письменные принадлежности? — задумавшись, спросил Нотт.

— Вообще, у них есть и более дешёвые ручки, — честно признался я, — и те, кто достаточно беден и не может себе позволить писать перьевой, — вот в этом моменте я, признаться, лукавил, — покупают их. Сикля-другого за такие будет достаточно, а самые дешёвые обойдутся, наверное, и того меньше.

Надо признать, моя уловка сделала своё дело, и дешёвых ручек ни Нотт, ни Забини не захотели — не хотели ж они, чтоб знающие люди считали их за нищебродов. Наверное, в такие моменты я должен был очень сильно радоваться, что попал на Хаффлпафф, а не на Слизерин, где традиционно училось больше детей богатых и влиятельных волшебников и потому все больше старались соответствовать статусу элиты. Не в учёбе, конечно — для такого соответствия надо было уж слишком напрягаться. Уже скоро первые два галеона были получены, и началась наша предпринимательская деятельность внутри школы.

Естественно, помимо учёбы и попыток наладить натуральный обмен между Дадли и волшебниками, пытаясь в процессе ухватить кусок себе, был ещё и квиддич. В начале года я даже забыл, что перед нами стояла задача набрать себе в команду ещё одного игрока, на позицию вратаря, но Седрик напомнил об этом в конце первой же недели, повесив в гостиной объявление, а одним из вечеров, когда она была забита, просто выйдя и взяв речь.

— Внимание! — сказал он громко и чётко. — Попрошу минутку внимания! У меня есть объявление.

Я не знаю, как ему это удавалось (хотя, возможно, дело было просто в том, что Седрик был старостой, членом квиддичной команды, уверенным в себе, да и внешностью обделён не был), но его действительно стали слушать. Тотчас прекратили свои разговоры и с интересом уставились на оратора.

— Во-первых. Доношу до вашего сведения, что капитаном нашей квиддичной команды в этом году был выбран я, — а вот начало он взял такое, что его голос после этого попросту утонул в шуме аплодисментов и одобрительных выкриков, вследствие чего пришлось сделать небольшую паузу.

— В связи с этим, — продолжил Седрик, когда все более-менее успокоились, — а также потому, что в этом году у нас вакантно место вратаря, будут пробы. Я принял решение назначить их на следующее воскресенье. Всё равно в это время никого ещё не выпустят в Хогсмид, так что большинству должно быть удобно. Все желающие — приходите на стадион к десяти утра и постарайтесь не опаздывать, — подытожил он. — Лучше со своими мётлами, но если надо, выдадим вам метлу из наших запасов.

Речь была встречена шквалом аплодисментов — предыдущий квиддичный капитан не был настолько популярен. То есть на связанные с игрой объявления народ всегда реагировал достаточно бурно, но…

— Гарри, — когда аудитория успокоилась и вернулась к повседневным делам, капитан подошёл ко мне, — ты. Как и остальные охотники, был бы очень кстати в воскресенье. В конце концов, не только же мне испытывать, как наш новый вратарь будет ловить квоффлы, — он подмигнул мне.

Естественно, я не мог отказать, и в нужное время уже был на стадионе и с новой метлой в руках наблюдал за собравшимися кандидатами. Захария Смит пробовался и в этом году, правда, на сей раз, наверное, не был так уверен, что его примут в команду. Были и ещё знакомые лица, и даже пара-тройка ребят явно со второго курса. Все они ожидали, переговаривались между собой, явно волновались — как и я год назад. Довольно странно было наблюдать за этим со стороны. Наверное, я, когда сам приходил пробоваться выглядел как один из второкурсников, пришедших в этот раз: мелкий рост, потупленный взгляд, нервные движения пальцев… разве что волосы у него были светлее и более ухоженные, да очков не было. И хоть на этот раз количество пришедших было немного меньше (всё же разыгрывалось всего одно место в команде), я всё равно, глядя на них, почувствовал, что нам предстоит много работы в этот день. Я даже посочувствовал Седрику, а уж тем более Лэшли — тому-то пришлось вообще выбирать сразу трёх игроков и из большего числа кандидатов. Себе я, понятное дело, тоже заранее немножко сочувствовал, но одновременно находился и в предвкушении — всё же самому участвовать в отборе мне ещё не доводилось, и получить новый опыт казалось мне интересным.

Седрик начал примерно с того же, что и Лэшли в своё время: ещё раз объявил, конкурс на какие должности будет проводиться, представил команду (а команда внезапно пришла вся), выдал нуждающимся школьные мётлы, а потом приступил к разъяснению непосредственно задания.

— Поскольку нам нужен только вратарь, — начал он, — а ещё я очень хочу, чтоб оценку кандидатов проводил я, а лучше и вместе с остальными членами команды, то для вас испытание грозит быть несколько скучным и нудным, — Седрик улыбнулся. — Проходить вы его будете по одному, и вот каким образом. Вы будете стоять на кольцах, в то время как против вас будут играть трое наших охотников. Это безнадёжно, скажете вы — но это не совсем так. За вас в качестве охотников будут играть наши загонщики. Таким образом вам придётся проявить навыки как ловли квоффлов, так и выходов один-на-один и один-на-два. А заодно и навыки командной работы пригодятся. — Он взял небольшую паузу. — На одного кандидата будет уходить порядка десяти минут, — Седрик снова немного задумался, — ну или это мы так думаем. Есть вопросы?

— Да, — ответил ему Захария. — А что касательно навыков уворачивания от бладжеров?

— Этому мы научим, — отмахнулся Седрик. — Для вратаря это не настолько важно, чтобы идеально оттачиваться уже к первому матчу. Ещё вопросы? — Седрик оглядел собравшихся, но новых вопросов не появлялось. — Тогда спрошу я: кто желает быть первым? — поднялось несколько рук, и наш капитан выбрал кандидата наугад. — Остальным рекомендую поменьше скучать и побольше наблюдать за вашими коллегами. Возможно, кого-то это убережёт от ошибок, которые он мог бы совершить, — на этом вступление было закончено.

Если это был шанс для меня оценить то, какой у меня уровень игры и насколько он вырос за год, то я его использовал. Абсолютное большинство кандидатов не представляли для нас никакой технической трудности — мы их разделывали не то что под орех, а просто забивали столько квоффлов, сколько хотели. Даже выходов один-на-один почти никто не выдерживал. И дело даже не в том, что Эрин и Максин плохо играли. Метлой они владели не хуже нас, и уступали только в том, что у их игры была другая специфика. Но это не значит, что мы совсем не ошибались — просто нас было трое, и играть против двоих иначе специализированных игроков нам было несложно. Любой приличный вратарь мог бы в этой ситуации своей команде очень сильно помочь, но практически все испытуемые просто не знали, что же им делать, а потому просто пропускали квоффл за квоффлом. Я лично вспоминал, как предыдущим вечером подслушал разговор, в котором обсуждалось возможное испытание, и участники его тогда сошлись на том, что будет нечто вроде игры «вратарь против охотника», и проверяться должны навыки поимки квоффлов. Так вот, участники того разговора очень сильно ошибались, как, наверное, и абсолютное большинство пришедших. Проверялось совсем не это.

По сути, единственная тактика, которая реально была возможна в их ситуации — это глухая оборона вблизи колец с активным участием вратаря в игре, но испытуемые то ли не замечали этого, то ли не умели так играть абсолютно. Почти все они так тряслись за свои кольца, что не решались хоть немного отходить от них до тех пор, пока мы не прорывали линию обороны, и Эрин с Максин, единственная их надежда, не оставались позади и не могли им более ничем помочь. Подлетать вплотную к кольцам им было категорически запрещено, и потому игра происходила на некотором расстоянии. По идее это должно сподвигнуть вратаря в критической для его команды ситуации отлететь от колец — но испытуемые чаще всего смирно продолжали ждать своей участи.

Мне отчего-то некстати вспомнилась та невеликая информация о войне с Волдемортом, что я успел услышать или вычитать из подшивок. Тогда, как я уже успел узнать, достаточно большое количество волшебников пыталось ему противостоять (хоть не меньше в чём-то ему симпатизировали, осуждая в первую очередь именно его методы — но здесь это не суть важно) и должно было в этом плане помогать Министерству. Но по сути получалось примерно так же, как и на наших испытаниях. «Обыграть» аврорат пожирателям смерти так или иначе удавалось — и тут бы добровольцам скооперироваться с аврорами, но нет. А после того, как пожиратели «проходили линию защиты» авроров… в общем, это как правило заканчивалось не в пользу противников Волдеморта. Впрочем, не уверен, что аналогия была корректной.

А тогда хоть как-то сопротивляться нашему напору смогло всего пара человек: Энтони Рикетт с шестого курса и Герберт Флит, четверокурсник. Ещё как-то выделялась из общей массы Хейди Макэвой со второго курса, но её ставить на место вратаря мы побоялись. А из той пары выбрали Флита — Седрику показалось, что потенциал у этого парня выше, чем у его конкурента. Остальные спорить не стали. Мне он вообще почти ничем не запомнился, кроме того, что был щуплый (ну… по сравнению с остальными, а не со мной), рыжеволосый (правда, скорее рыжеватый, а не ярко-рыжий, как те же Уизли), не боялся отходить иногда от колец — и несколько раз даже сделал это удачно. Но это совещание происходило уже вечером, в подсобке, когда остальные уже разошлись, а наша команда осталась обсуждать итоги.

Сам Флит, когда мы уже объявили о его принятии и провели первую тренировку, показался мне человеком скромным и скорее замкнутым, чем открытым. По крайней мере, я как-то постеснялся порасспрашивать его обо всём на свете и познакомиться поближе, а он не проявил особенной инициативы. У других, возможно, сразу же были другие мысли на этот счёт.

Тренировки, к слову, остались почти такими же по жёсткости — видимо, проводить их в подобном стиле было свойством всех капитанов квиддичных команд, а не только Лэшли. Разве что вступительное слово перед первой из них было обращено к Флиту, поскольку в этом году именно он был новичком. Седрик честно сообщил ему, что таких вот жёстких ситуаций возникает мало, но для того вратарь в команде и нужен, чтоб не теряться в критический момент, а квоффлы… их любой может научиться ловить довольно быстро — не снитч же.

Но куда больше квиддича всех третьекурсников в эти дни волновал Хогсмид — даже среди тех, чьи родители жили в волшебном мире, далеко не все там когда-либо бывали, а магглорождённые и вовсе видели от него только платформу. Ну, возможно, ещё крыши домиков да огни ночью из окон — больше из замка видно точно не было. А тут была возможность прикоснуться к настоящему магическому поселению — не к Косой Аллее, где всё было заполнено различными магазинчиками, а тому, в котором в первую очередь живут люди…

Разрешения на посещение у нас собрала лично профессор Спраут. Над каждым она при нас немного поводила палочкой (наверняка больше для приличия, чем в надежде реально обнаружить подделку), после чего сказала, что отнесёт их мистеру Филчу, и у него уже будут висеть списки тех, кому можно посещать Хогсмид. У нас благодаря своевременному напоминанию разрешениями обзавелись все поголовно. Как обстояли дела с этим на других факультетах, я понятия не имел, но что-то мне подсказывало, что похожим образом. Разрешение это превратилось, на самом деле, в пустую формальность и средство для родителей наказывать своих детей. Дескать, не пущу в Хогсмид — будешь знать, как себя вести.

Наверное, единственным, кто тщательно следил за всеми доверенными ему процедурами, был Аргус Филч. Этот мерзкий старик в то самое утро, когда нас надо было выпускать, стоял и проверял по списку каждого. Мало того, он ещё и с ног до головы осматривал его, и взгляд завхоза выражал сомнение, а тот ли перед ним ученик, что на бумажке. Наверное, самым радостным для него был тот момент, когда он разоблачал кого-нибудь и не выпускал с территории школы, но, слава Мерлину, я этого ни разу не застал. В тот же раз к встрече хорошо подготовился Джастин — он не пожалел своих карманных денег на доработанную навозную бомбочку от близнецов Уизли, а когда настал момент, тихонько подложил её отвлёкшемуся на очередного ученика Филчу прямо в карман. И судя по тому, что когда мы уже прошли и остановились недалеко от ворот подождать Эрни, вслед донеслись явно ругательные и возмущённые вопли, Джастин не прогадал.

— Тут секрет вот в чём, — рассказывал он нам, не стесняясь жестикулировать, — пока её ношу я, в своём кармане, в обёрточке, аккуратно — ничего не происходит. Но Филч-то за неё наверняка схватился грубо, в надежде вытащить то, что ему подложили, и назначить взыскание. И тут оно и должно рвануть. Эх, — мечтательно вздохнул он, — один тут только недостаток: жаль, я сам не видел, как оно сработало…

Как оказалось, недостатков было всё же чуть больше одного. К примеру, выпускать остальных учеников Филч после инцидента отказывался до тех пор, пока к нему не подошёл сам директор. Для нас это вылилось в то, что, поняв — ждать остальных придётся долго, я, Сид и Джастин отправились в деревню. Когда же мы услышали про то, какими последствиями обернулся розыгрыш для тех, кто стоял после Джастина, сдавать его не стали.

Впрочем, когда мы шли в Хогсмид, то ни о чём подобном не подозревали, да и мысли наши были заняты в первую очередь предстоящей прогулкой, а у меня — ещё и покупкой для Дадли какой-нибудь типично-волшебной хрени. Сид, подозреваю, об этом не шибко заботился, а посвящать в наш маленький бизнес Джастина мы пока не хотели. Уж я — точно не хотел.

Когда я видел Косую Аллею, она казалась мне эдаким сказочным, немного нереальным местом, и похожие ассоциации появились у меня, когда я увидел Хогсмид поближе. Нет, украшенным к празднику Лондоном семнадцатого века отсюда не веяло, да и сказочность была немножко более сказочной. То есть пряничных домиков и шоколадных крыш тоже не наблюдалось, просто… строения были словно архитекторы (хотя какие, к дракклам, архитекторы, когда мы говорим об обычных домах в деревне, пусть и волшебной?) не могли решиться, брать ли им за основу макет игрушечного домика или остановить свой выбор на чём-то более реальном. Яркие строения были какими-то чересчур яркими, а мрачные казались мрачными нарочито. Но тем не менее мне здесь нравилось: эти оттенки передавались в виде какого-то особенного настроения окружающим, растворялись в воздухе и наполняли собой атмосферу…

На самом деле, вспоминая Косую Аллею и сравнивая её с этим местом, я не ошибся — оба места существовали схожим образом. Только если Косая Аллея сплошь состояла из магазинчиков и закупаться туда ходила немалая часть Магической Британии, то Хогсмид сейчас жил за счёт учеников. Ну или скорее просто был во многом на них ориентирован. Местным жителям, понятное дело, хватило бы максимум пары-тройки магазинов да заведения-другого гастрономической направленности, но поскольку каждое воскресенье туда приходила толпа школьников, иногда встречающихся в это время с родителями, то открывались заведения в большем количестве и просто более специфичные. Из последних был, допустим, магазин «Вредилок Зонко», которому братья Уизли пытались в последнее время упорно составить конкуренцию. И не сказать, что им это не удавалось…

Само поселение было построено следующим образом: начиналось оно чуть в стороне от платформы (видимо, последнюю строили так, чтобы ученики не прибывали сразу внутрь деревни), да и от дороги, ведущей от станции на озеро, по которому катали на лодках первокурсников. Тем не менее, проходило оно как раз в стороне от неё, начинаясь недалеко от «железки» и заканчиваясь у берега озера, можно сказать, на стрелке между ним и впадающей в него речушкой, название которой я так и не узнал (к слову, заканчивалась железная дорога как раз возле берега другой речки, уже вытекающей из озера). Центральная улица была направлена в сторону Хогвартса, и именно на ней и выстроились в ряд практически все коммерческие заведения. Исключением были места вроде «Кабаньей Головы», бара, предназначенного то ли для всякого сброда (который им беззастенчиво пользовался), то ли просто для тех, кто хочет почувствовать себя в мрачном неухоженном месте. В остальном же разделение было достаточно чётким: на главной улице — всё коммерческое, вокруг — жилые дома, и наибольшая часть сказочности сосредотачивалась, конечно, в центре.

Мы с Сидом в тот раз зашли в «Сладкое королевство» и какую-то небольшую аптекарскую лавку, расположенную сбоку от «Зонко» и потому лежащую, если так можно выразиться, в тени крупного и успешного соседа. В первом месте продавались, как можно было догадаться из названия, всякие сладости, и надо признать, владелец магазина постарался на славу. По крайней мере, искать излюбленных шоколадных лягушек и понравившуюся Дадли жвачку пришлось достаточно долго, а экспериментировать с грудами другого товара мы не решились, купив на пробу только «бесконечную тянучку», а вот в аптеке я хотел закупить нечто, о чём Дадли обмолвился после первой доставшейся от Сида пробы.

— Простите, а у вас есть зелья для похудения? — спросил я у продавца, немолодого лысого мужчины, стоявшего за прилавком, пока мой друг бесцельно глазел на витрину. Он посмотрел на нас Сидом довольно странно, что было объяснимо: ни я, ни он не производили впечатления потенциальных потребителей подобного зелья.

— Уж не знаю, зачем вам это может понадобиться, ребята, — ответил он нам в довольно строгом тоне, — но никогда — слышите — никогда не покупайте себе зелий, которые, как утверждает вам продавец, после употребления сбросят вам десяток-другой лишних фунтов. Мало того, что они не действуют таким образом, — объяснял он нам, — но и могут сильно вам навредить. Да и сами подумайте: существовали б такие зелья — разве были б у нас толстые люди, за исключением самых бедных? И чему вас только на зельеварении учат…

— Я немного не в том смысле, — попытался исправить досадную ошибку я. — Я про зелья, которые помогают при сбрасывании лишнего веса. Такие точно есть, я знаю.

— А, ну так бы и сказали сразу, — смягчился продавец, — а то можно подумать, вы первые, кто спрашивает о зельях, таких, чтоб выпил — и сразу худеешь. А так-то вас интересует зелья, выпив которые, вы перестаёте набирать вес на несколько часов, или те, что позволяют вес набирать, но ориентированные на то, чтоб при всяческих нагрузках вы смогли сбросить намного больше обычного?

Подумав, я взял оба зелья — денег нам хватило. Осталось, правда, не так уж и много, но должен же я был заинтересовать Дадли по-настоящему? Сид, конечно, смотрел пока на наши финансы довольно грустным взглядом, но отнёсся к происходящему философски: что легко пришло, должно легко уйти… ради того, чтоб потом ещё что-нибудь легко пришло. Оставшееся время мы сначала планировали провести в каком-нибудь кафе, если будут деньги, но поскольку осталась у нас достаточно скромная сумма, то удовольствовались тем, что постояли на мосту (то есть это я стоял, а Сид сидел на перилах) и побеседовали о дальнейших бизнес-планах, а по сути больше переливали из пустого в порожнее.

— К дракклам! — внезапно прервал зашедшую в тупик беседу Сид. — Давай лучше обсудим шансы нашего факультета на кубок по квиддичу?

И мы переключились на квиддич.

* * *

*автор считает нужным напомнить, что курс галеона к фунту в фике отличается от роулинговского.

С Рейей в этом году я стал заниматься несколько меньше, чем в предыдущем. Во-первых, учебная нагрузка с появлением новых предметов не уменьшилась, а даже наоборот, и теперь свободного времени оставалось всё меньше. Во-вторых, Рейя сама летом не теряла времени даром и в поте лица практиковалась в магии, дабы не оказаться в числе отстающих. Насколько я понял, кстати, все или почти все её однокурсники об имевшихся у неё проблемах не догадывались, а возможно, даже думали, что её стремление к занятиям сродни тому, что было у Гермионы Грейнджер. Я-то, конечно, знал, что у Рейи дела обстояли совсем иначе. То есть и Гермиона, и кузина Сида стремились быть первыми по успеваемости, насколько это было возможно, и обе во многом при этом заботились о статусе, но Гермиона делала так потому, что в её понимании отличные оценки и знания учебников были атрибутом хорошей девочки, ценившиеся взрослыми. Всех остальных она редко воспринимала как полноценных людей, на что ей отвечали взаимностью. Рейя же из-за своей особенности чувствовала себя неполноценной и старалась, чтоб никто этого не заметил, компенсируя проблемы с магией высокомерием и кажущейся самоуверенностью. Магглорождённых она, впрочем, так же не считала полноценными волшебниками, как Гермиона — сверстников, и однокурсники её по большей части тоже не слишком жаловали, но Рейе хватало ума держать язык за зубами, когда надо, и потому проблем у неё было гораздо меньше.

Отношения наши с ней, ставшие немного натянутыми после возврата метлы (она тогда решила, что самое время на меня обидеться), впрочем, вскоре вернулись в норму, и Рейя даже почти перестала смотреть на меня как на пыль под ногами. И даже стала больше разговаривать на темы, не относившиеся непосредственно к занятиям.

— Это несправедливо! — критиковала она новость про то, что в этом году дуэльный клуб открыт только для учеников третьего курса и старше. — Что значит «в прошлом году было особое, исключительное положение, и только потому мы тренировали и второкурсников»?! Я, может, знаю не меньше боевых заклинаний, чем ты! — на этом месте она невежливо тыкала в меня пальцем.

— Видимо, ты являешься исключением, — утешать собеседника я никогда не умел, и в тот раз тоже не вышло.

К слову, преподаватели у нас остались всё те же, то есть Флитвик и МакГонагалл, и даже первое занятие мы посвятили тому, что повторяли пройденное за предыдущий год обучения и только под конец сошлись уже в поединках. Я с удивлением заметил, что форму практически не потерял, а значит, в этом плане дуэли были менее требовательны, чем, допустим, квиддич, в котором пропуск даже пары тренировок мог заметно отразиться на качестве игры, а уж после летних каникул всем членам команды требовалось восстановиться и даже частично сыграться заново. С другой стороны, возможно, если б я последнее время не посещал квиддичные тренировки, то и результаты в дуэлях могли бы быть значительно хуже. Наверное. Проверить наверняка я и не мог, и не особенно хотел. В остальном первые занятия в клубе не были слишком запоминающимися, за исключением ровно одного, ключевого момента. Кроме стандартных речей профессора МакГонагалл, должных пробудить в нас дисциплину и осторожность (слова такого рода от неё всегда воспринимались лучше), и профессора Флитвика, который более увлекательно подавал технические детали, относившиеся к поединкам, последний сделал и ещё одно объявление.

— Поскольку у нас здесь всё-таки дуэльный клуб, — говорил он своим высоким голосом, — а не просто кружок по интересам, — эту манеру он явно перенял у профессора Селвина, — то начиная с этого года у нас будут также внутренние чемпионаты, — Флитвик прервался, потому что аплодисменты после такого объявления просто не могли не последовать, прервав любую попытку продолжить речь.

— Так вот, — сказал он, когда народ несколько успокоился, — обычно такие турниры мы будем проводить, начиная с четвёртого курса, но поскольку вы уже почти год посещали дуэльный клуб, то для вашего курса мы решили сделать исключение, — объявление снова было прервано аплодисментами.

— Эти мини-турниры будут проходит дважды в год. Первый будет где-то в течение ноября, а второй — под конец года, и таким образом вы сами сможете наглядно увидеть, кто и насколько улучшил свой результат за год, — он обвёл взглядом весь зал, — и кто лучше занимался летом и быстрее вернулся в форму. Потом победители своего курса сойдутся с победителями других курсов, — продолжил было Флитвик, но резко завершил, обломав всех слушателей, — но к вам это не относится. Третий курс занимается отдельно.

Последнее заявление мы встретили дружным разочарованным вздохом. Что ни говори, а попробовать потягаться со старшекурсниками и — чего уж греха таить — победить кого-нибудь из них, если очень сильно повезёт, мечтал, наверное, каждый посетитель дуэльного клуба. Наверняка многие даже начали представлять себе картинки поверженных семикурсников и всеобщей популярности, но, увы, продолжалось это считанные секунды. С тем, чтоб мочить семикурсников, приходилось ждать ещё как минимум год. Впрочем, будь я на последнем году обучения совсем не радовался бы возможности победить какого-нибудь тринадцатилетнего подростка: что в этом такого крутого-то? А уж если учесть, что существует, хоть и весьма небольшой, шанс проиграть ему, тем самым выставив себя на посмешище…

— Доношу также до вашего сведения, — всё ещё не закончил профессор Флитвик, — что победители принесут своему факультету баллы в копилку, так что имеет смысл постараться и с этой точки зрения. Ну а более подробно мы расскажем вам непосредственно перед самим турниром. — На сем он завершил свою речь.

Такое объявление мы встретили тоже шумно и восторженно, из-за чего профессору МакГонагалл пришлось даже напомнить нам о необходимости вести себя дисциплинированно. Но весь последующий день, безусловно, проходил бодро и с воодушевлением, а предстоящий турнир был одной из важнейших и популярнейших тем для бесед (забавно вспоминать это, учитывая, что происходило годом позже). Не избежала этого и наша компания, а точнее Сид, у которого сразу же появились идеи, призванные улучшить его финансовое положение.

— Смотри, — объяснял он мне, — для нашего курса же можно устроить самый настоящий тотализатор! — интонации него были восторженными, что случалось не слишком часто. — Ну, пока остальные будут увлечены итогами соревнований старших курсов, мы сможем немного подзаработать на нашем.

— А как мы будем определять проценты? — сразу задался вопросом я. — Как мы вообще будем проводить нечто подобное так, чтоб остаться в выигрыше и найти клиентов? — затея казалась мне… нет, не безумной, но требующей тщательных просчётов, чтобы не остаться без единого кната самим.

— Думать, как нам остаться в выигрыше, будешь ты, — невозмутимо сообщил мне Сид, — а находить клиентов — я.

В общем-то, учитывая природную лень моего товарища, предложение было логичным. Что же было более удивительно, так это то, что в том, что клиентов он найдёт, я был уверен. И лень ему в таких делах почему-то совсем не мешала, если не сказать, что помогала.

— Но на нас же ещё висит продажа всякой маггловской хрени, — пытался напомнить ему я.

— А что, одно другому мешает? — Сид посмотрел на меня с неподдельным удивлением, и я сдался.

Действовать решили следующим образом: сначала я прикидывал, у кого из кандидатов какие шансы победить, пытался посчитать это или воспользоваться предсказаниями (последнее, впрочем, считалось маловероятным, поскольку необходимых знаний и умений ни у меня, ни у Сида для этого не имелось), и сообщал о своих подсчётах Сиду. А он уже должен был прикинуть, какое соотношение должно быть у выплат, и найти желающих сделать ставку на того или иного кандидата.

Моё задание казалось мне практически невыполнимым, но была проблема и в том, что вот так невзначай убедить народ поучаствовать в какой-нибудь фигне, как это делал Сид, я не мог. Впрочем, я, конечно, мог сорвать его планы по обогащению путём организации тотализатора, но не стал так делать. Вместо этого я попытался составить какую-нибудь таблицу, по которой можно было бы дать тот или иной прогноз. Первой была идея сделать большую таблицу, написав и по горизонтали и по вертикали имена участников, а в соответствующих клетках, какие шансы у «горизонтального» участника победить «вертикального». Но для этого у меня просто не хватало данных — их вообще практически не было. Я даже не смог бы заполнить подобную таблицу, если б писал не шансы, а просто наиболее вероятного победителя.

Поэтому я решил поступить следующим образом. Вспомнить тех, кто как-то выделялся в ведении дуэлей, посмотреть внимательно на следующие спарринги — и просто выписать отдельно тех, кто на них выделяется, а дальше уже думать, у кого из них какие шансы на победу. Подход, наверное, тоже не грозил наиболее точно отображать реальность, но был хотя бы реализуем. По крайней мере, я очень надеялся, что он позволит нам с Сидом остаться в плюсе по итогам этого небольшого чемпионата.

Что касается участников, то хоть в прошлом году на первое занятие пришли почти все поголовно, немалая часть уже «отвалилась», и этому можно было только порадоваться — легче было оценить шансы. От нашего факультета продолжали ходить мы с Сидом (он постоянно жаловался, что ему лень, но посещать занятия продолжал исправно — в конце концов, больше нигде поучаствовать в спаррингах, не нарушая при этом школьные правила, было нельзя), Сьюзен и Эрни Макмиллан, и мы при этом считались едва ли не менее всех остальных представленным в дуэльном клубе факультетом, если брать третий курс.

Если брать причины, по которым мы туда ходили, то Эрни было и впрямь интересно отрабатывать всевозможные приёмы, использующиеся в магических поединках. Мне, в общем-то, тоже бывало иногда интересно, но продолжал я посещать занятия в первую очередь потому, что мне эти приёмы и впрямь неплохо удавались. У Сьюзен же успехи были более скромными, да и большого интереса, пожалуй, не было, а причина крылась в другом. Когда я её спросил, то сообщила она мне примерно следующее: когда она спрашивала у тёти, стоит ли ей посещать дуэльный клуб и могут ли ей пригодиться навыки оттуда, если она не собирается потом идти в Аврорат или ДМП в целом, то та ответила неоднозначно.

— Вообще говоря, это маловероятно, — так Сьюзен пересказывала её ответ. — Но знаешь, когда твои родители учились в Хогвартсе, они тоже так думали… как и я. Никогда не знаешь, что тебе в жизни реально пригодится.

— И ты не обиделась на такой намёк? — несколько грубо поинтересовался я в тот момент.

— А что тут обижаться, — отмахнулась Сьюзен, — доходчиво, просто и понятно, — она пожала плечами.

В общем, несмотря на не самые лучшие успехи, посещала дуэльный клуб она исправно и занималась там старательно. Впрочем, практически все занимались там старательно — даже Крэбб с Гойлом, которые пришли в клуб явно за компанию с Драко Малфоем. И найти значительно выделяющихся по способностям было тоже не очень-то просто. Хотя в течение предыдущего учебного года я мог сказать, что, допустим, Невилл Лонгботтом выделялся не в лучшую сторону из-за его природной медлительности и небольшой рассеянности, но за лето он как-то подтянулся — то ли родители ему помогли освоиться в дуэльном искусстве, то ли ещё что — и теперь он начал идти вровень с остальными. Но выдающимся бойцом я б его всё же не назвал.

Однозначно среди всех выделялась Гермиона. Она выучила больше заклинаний, чем другие, да и в теории тоже поднаторела лучше остальных. Она вообще ходила в дуэльный клуб, пожалуй, как на учёбу, и в этом же был и главный её недостаток. При обширной базе заклинаний и теоретической базе вообще в спаррингах она была не столь успешна, как можно было бы предположить. Почему так выходило, для меня оставалось в тот момент загадкой, но был вариант, к примеру, что она просто не показывала до турнира всё, на что способна.

Также можно было назвать выдающимся бойцом Драко Малфоя. Он тоже старательно заучивал нужный материал (вероятно, из-за того, что его просто бесил тот факт, что магглорождённая Гермиона даже здесь оказывается лучше него) и отрабатывал движения и заклинания. В прошлом году он достаточно глупо попался на спрарринге, в котором его противником, к слову, был я, но в этом году на первых занятиях неплохо справился со своими оппонентами. Вероятно, отыграться за поражение в схватке со мной он тоже хотел — но кто ж ему давал-то. В любом случае, его шансы наверняка были выше средних.

Также среди вероятных лидеров внезапно оказывался я. То есть не сказать, чтоб я знал множество различных заклинаний, но те из них, что часто применяются в бою, получались у меня получше, чем у многих. А если прибавить к этому повышенную скорость реакции и внимание, которые оттачивались при игре в квиддич, то преимуществ накапливалось немало.

В принципе, из наших трёх факультетов остальные не особенно-то и выделялись, а вот среди райвенкловцев я бы отметил сразу двоих. Во-первых, Скотта, который неплохо проявлял себя не только в квиддиче, а во-вторых — Падму Патил, которая могла удивить своим необычным выбором заклинаний во время спарринга. Остальных, наверное, не имело особого смысла рассматривать как потенциальных победителей, хотя, несомненно, у всех у них были разные шансы на победу.

Дальше мне надо было бы как-нибудь оценить хотя бы то, каков шанс, что победит вообще кто-нибудь из той пятёрки, которую выделил для себя я, и как мне это сделать, я не знал, а потому просто попытался довериться интуиции. Интуиция подсказывала, что где-то в девяти случаях из десяти, если не больше, я должен оказаться прав — поэтому я повысил вероятность ошибки в два раза, учитывая, что далеко не всё о потенциалах игроков мне было известно, и накинул ещё немного. Итого я принял как данное, что в трёх случаях из четырёх победить должен кто-нибудь из этой пятёрки. Вероятность победы для всех остальных положил примерно одинаковой, поскольку оценить её точнее мне не представлялось возможным. А вот сделать то же с теми, кого я определил в потенциальные победители, было бы неправильно. Ну или мне так казалось.

На последнее место я, подумав, определил Падму — хоть она и могла выдать нечто необычное, но стабильностью, насколько мне казалось, похвастаться не могла. Не то чтобы я много за ней наблюдал, впрочем. На предпоследнее я поставил Скотта. Не могу сказать, что я много знал о его стиле боя (тогда за этим словосочетанием для меня и не крылось ничего особенного), но мне казалось, что, допустим. В нашем с ним поединке больше шансов на победу было у меня. А вот какие шансы выиграть у меня, Гермионы или Драко Малфоя, я понятия не имел, а потому принял шансы за равные. Примерно так я и сообщил Сиду, когда окончательно прикинул всё то, что просчитал.

— Отлично, Гарри! — похвалил он меня. — Теперь напиши, какие коэффициенты нужно проставить в ставках.

— Э-э-э… — только и смог я ответить на столь наглую эксплуатацию себя. — Я думал, мы пропишем это вместе.

— Да ты всё равно один справишься не хуже и не медленнее, — только отмахнулся от меня Сид.

— Но я даже не знаю, как, исходя из того, что у нас имеется, правильно рассчитывать коэффициенты, — попытался возразить я. — И как нам гарантировать себе прибыль при любом исходе.

— Думаю, при любом исходе у нас не получится гарантировать себе прибыль, — ответил мне товарищ. — Сам понимаешь, что произойдёт с нашими финансами, если все поставят на победителя. Но ты просто распределяй ставки так, как будто у каждого кандидата шансов выиграть хотя бы на треть больше.

Примерно так я и поступил. Это уже потом я узнал про такую вещь как теория вероятности (и про то, что изобрели эту штуку магглы — тоже), а также про то, как правильно называть то, чем я занимался при своих подсчётах и прикидываниях — но пока курс арифмантики у меня только начался, и хоть некоторые относящиеся к нему разделы преподавались и на других уроках, до данного мы не дошли. В итоге я решил, что каждый, кто поставит на меня, Гермиону или Драко, должен получить в три раза больше, если избранник одержит победу. Один к четырём я оценил соотношение для Скотта и один к пяти — для Падмы Патил. Для всех остальных я решил взять в качестве коэффициента одну восьмую.

Если говорить о волшебном мире вообще и Магической Британии в частности, то ставки там мог официально принимать кто угодно, если он получил соответствующую лицензию от Министерства. Для её получения требовалось, конечно, собрать какие-то документы и справки, требовалось вести отчётность и прочее-прочее, но делали так не все. Правда, если обнаруживали, что кто-то занимается подобными вещами без лицензии, то этот кто-то обычно отправлялся в Азкабан, но некоторые рисковали. Среди волшебников, конечно, считалось, что такой вот тотализатор от непроверенных лиц — наверняка обман. Некоторые, впрочем, вообще доверяли только гоблинам — да, они тоже имели право принимать ставки. Правда, ходили слухи, что надо быть очень внимательным, когда описываешь тот исход, на который ставишь.

В Хогвартсе же такие вещи были официально запрещены, но желающих это не особенно волновало. Тотализатор на исход квиддичных матчей точно существовал, да и в том, что появится тотализатор на исход турнира для старших курсов, я отчего-то нисколько не сомневался. Единственное, чего я не знал — это то, как обстояли дела с конкуренцией в этом бизнесе. Я лично не помнил такого момента, в который организацией тотализатора занималось бы сразу две команды. Возможно, дело в том, что среди учеников было не так уж и много желающих поучаствовать, а возможно, какое-то время конкуренция и впрямь существовала.

Что же касается бизнеса, основанного на продаже тех или иных маггловских вещей, то мы тут наверняка не были первооткрывателями, но о других таких «бизнесменах» с нашего курса я не слышал. С теми, кто занимался такого рода вещами на других курсах, я тоже не сталкивался, а сами мы к тем, кто старше, со своими предложениями не лезли. Да и спрос на наш товар не был особенно большим: всё больше канцелярские принадлежности или какие-нибудь мелочи. Разве что Дадли выразил готовность помогать нам и дальше.

Я, когда мы вернулись из Хогсмида, следующим же утром спозаранку пошёл в совятню. Это была отдельная и достаточно обширная пристройка, наполовину сделанная из камня, а наполовину — из дерева, из-за чего смотрелась она самую малость чужеродно, хоть и в стиле той же (возможно, для знатоков — в какой-то иной, но для меня — в той же) эпохи, что и сам замок. В общем-то, понятно, почему так было сделано: несмотря на то, что волшебство в помещении использовалось активно, да и эльфы и убирались, и оказывали совам необходимый уход, отчётливый запах помёта, равно как и прочих следов совиной жизнедеятельности, тут стоял. Нельзя сказать, что он был непереносимый или просто сильный, но когда я заходил внутрь с улицы, то чувствовал его совершенно отчётливо, и директоры Хогвартса наверняка тоже его ощущали, когда бывали внутри. И наверняка они не слишком хотели постоянно чувствовать его в замке.

А в остальном… помещение имело вид просторного круглого строения, которое можно было бы назвать башней, будь оно чуть повыше, или домом — походи он реально на дом. В каменных стенах для сов были оборудованы специальные ниши, в которых те могли сидеть, а на полу расставлены, словно точки на бумаге, жёрдочки — и они редко оставались без обитателей. Сам пол был устлан соломой, и судя по тому, что ступал я всё же по ней, а не по слою помёта, время от времени в помещении убирались. И солому при этом наверняка тоже меняли. В имевшихся в здании окнах стёкол не было, и поэтому совы могли летать достаточно свободно, а температура всегда была уличной. Впрочем, до поздней осени это не особенно мешало, тем более что прямо в помещении стоял небольшой столик, на котором можно было написать письмо. Правда, для того чтобы писать письма в совятне, стоило знать заклинание «Эванеско» или нечто подобное — иначе адресат мог не оценить испачканное в совином помёте послание. По крайней мере, я б не оценил.

Брама здесь был похож на небольшой (особенно в сравнении с настоящими филинами или полярными совами) комочек перьев, посаженный на высокую, выше моего роста, деревянную жердь. По крайней мере, до того момента, когда он высунул клюв, а затем и остальную часть головы, открыл свои казавшиеся огромными для такого существа глаза и увидел меня, после чего перелетел на моё плечо и стал требовать печенья. Оно у меня, к счастью, оказалось с собой. А пока Брама подкреплял силы, я подошёл к столику, очистил его и начал писать послание Дадли.

«Привет, чувак!, — начиналось оно. — Помнишь, я тебе обещал, что как только нас отпустят в Хогсмид, я закуплюсь для тебя интересненьким? Так вот, принимай исполненное. И ещё: помимо всяких вкусностей я смог найти и средство для похудения — даже два. То, которое фиолетового цвета, позволяет несколько часов при потреблении пищи не набирать вес. Если выпить то, которое грязно-зелёного цвета, то в следующие часы будешь при физических нагрузках сбрасывать больше. По крайней мере, мне сказали так. Но стоят оба они совсем не дёшево, так что я снова на мели и в долгах. Надеюсь на дальнейшее сотрудничество».

Пузырьки с зельями были маленькими, из разного рода волшебных сладостей я тоже накупил наиболее лёгкие, но Брама всё равно встретил посылку очень неодобрительным взглядом. Но обошлось — он вполне смог её поднять и даже вылетел с ней будто бы нормально. Теперь оставалось только ещё пару дней ждать ответа.

«И тебе привет, чувак!, — с этих слов начинался ответ. — Зелья вроде действуют, спасибо. Ты пиши, что тебе пересылать. Я поставки могу ещё и увеличить, если надо. Тогда и зелья станут стоить подъёмных денег».

В общем-то, Дадли был, конечно, прав, но для этого надо было и увеличить количество клиентов, и найти, какие ещё вещи можно загнать другим ученикам по сходной цене. И вот со вторым были проблемы. А что насчёт других учеников, которым можно было бы продать ручки…

— Гарри, — обратился ко мне через несколько дней после похода в Хогсмид Эрни Макмиллан, — у меня к тебе возник один небольшой вопрос… — на этом месте он как-то неудобно замялся.

— Да? — непонимающе ответил ему я.

— Тут вот какое дело… Я слышал, что ты можешь достать маггловские авторучки…

— Ну, в общем, могу, — согласился я, наконец поняв, о чём речь. — Но это зависит от многих факторов: тип ручки, ценовая категория, то, насколько легко её в маггловском мире достать, — начал перечислять я. — В конце концов, делает-то это мой кузен, поэтому на хорошие перьевые ручки нам тупо не хватит денег.

— Да с деньгами вопросов нет, — Эрни только пожал плечами. — Я могу дать тебе три галлеона, а ты тогда накупишь, сколько получится, хорошо? — предложил он. — Я хочу провести сравнительный анализ, и мне для этого потребуется немалое их количество, и лучше, чтоб разновидностей было побольше, — он улыбнулся.

— Ну, можно было попросить побольше народа просто, — я сказал это скорее потому, что мне было интересно, отчего же Эрни не попросил в этом деле помощи у остальных выросших с магглами однокурсников.

— Да ладно, — отмахнулся он. — В конце концов, твой кузен в авторучках наверняка хорошо разбирается, а насчёт того же Джастина я не так уверен. Ну что, подсобишь?

— Да не вопрос, — честно ответил я. — Ты только учти, что все купленные ручки будут низкой и средней ценовой категории. Сам понимаешь, — многозначительно сказал я, — ручки тоже могут быть и по-настоящему дорогими, и даже коллекционными. А на таких и пары-тройки галлеонов не хватит.

— Да это-то понятно, — быстро ответил Эрни. — Перья вот тоже знаешь, сколько могут стоить, особенно эти, как их, прытко пишущие, — с небольшим оттенком зависти произнёс он. — А уж сколько могут коллекционные стоить… — на этом месте он состроил кислую мину.

Следующий такой разговор произошёл уже при Джастине, только спрашивала про ручки меня уже Падма Патил, а я в этот момент как раз прикидывал, какие же у неё на самом деле шансы выиграть турнир в дуэльном клубе. Выходило, что они меньше, чем у остальных из тех, кого я выделил. Падма, впрочем, могла, наверное, принять мой пристальный взгляд за заинтересованность совсем иного рода — или мне так показалось, потому что с какого-то момента она стала смотреться менее естественно — но в этом случае она ошибалась. То есть она определённо была достаточно красивой и необычной девушкой, но тогда я интересовался кое-кем другим…

Падма тогда тоже спрашивала что-то про возможную стоимость ручек, про то, какие ручки вообще можно достать, про то, смогу ли я достать чего-нибудь ей (и где-то здесь, видимо, подразумевалось «и не достать при этом для её сестры, Парвати»), и вообще.

— Да обычные ручки можно купить у маггов за пару наших кнатов, — бросил Джастин, плохо врубившийся, а в чём же дело. — Повседневная вещь же, да и стоит сущую мелочь.

— Ну это обычные шариковые, может, и повседневные, — возразил я, — а ты цену на хорошие перьевые видел?

— Да у этих цена, понятное дело, может и десятками-сотнями фунтов измеряться, — подтвердил Джастин, потом посмотрел на не до конца понявшую эту оценку Падму и добавил. — То есть в волшебном мире как минимум галеонами, наверное. Но писать-то можно любой ручкой, даже самой дешёвой.

— Да ладно! — перебил его я. — Вот ты же вроде в Итоне должен был учиться, да?

— Ну да, — согласился он. — Я ж рассказывал вроде про это.

— Ну и там ты тоже, что ли, дешёвыми ручками писал бы?

— Да нет, конечно, — ответил он, будто объясняя нечто очевидное. — Мои родители могли себе позволить покупать мне приличные ручки. Даже дорогие иногда брали. Я, правда, не интересовался, сколько они стоили, но по волшебным меркам некоторые могли и в пару галлеонов не уместиться. Наверное. Я точно не знаю, — признался он.

Падма, когда поняла, что стильная халявная ручка ей не обломится, немного скисла. Не то чтобы она сразу прекратила попытки, но всё-таки довольно быстро сдалась и признала, что ручка стоимостью больше галлеона в качестве подарка ей не светила. Впоследствии она всё равно наскребла себе карманных денег и стала очередным нашим клиентом. Таким образом охват целевой аудитории постепенно начал разрастаться.

Как известно, в ноябре в Хогвартсе проходит не только турнир в дуэльном клубе, но и первые матчи кубка по квиддичу — точнее, правильнее было бы сказать, что это первые квиддичные матчи проходят в это время, а турнира уже не было много лет как. Да и по посещаемости квиддич его явно уделывает. Что уж и говорить, если на школьные матчи даже приходят посмотреть некоторые родители (и чаще — родители квиддичных игроков), желающие полюбоваться на своих чад или просто поностальгировать, наблюдая за игрой. Тем более что и вход для них бесплатный, чего нельзя сказать о матчах профессиональных команд. Мы в этом году начали с матча против Слизерина, который тоже сменил своего капитана, как и наша команда.

Флинт в прошлом году закончил обучение, и в этот раз капитаном стал тот самый охотник, которого Тонкс забыла, когда рассказывала мне про команды в первый раз, — и забыла, видимо, зря. Впрочем, к этому моменту я уже знал, что звали его Грэхэм Монтегю, и что выглядел он… мощно. Чем-то он напоминал Дадли, если бы тот более серьёзно подошёл к боксу и диете — возможно, слизеринцы выбирали себе капитана именно по первому внешнему впечатлению, то есть наиболее устрашающего. На освободившееся место охотника был взят некто Уоррингтон или кто-то с похожей фамилией, курса вроде бы с пятого. В остальном их команда, как и наша, особенно не менялась, а потому представляла в этом году едва ли не наибольшую угрозу. Правда, мётлы их за прошедшее время немножечко устарели, и теперь самой престижной считалась выпущенная только летом «Молния», но этой элитной гоночной метлы не было ни у кого из учеников — или нам просто не было об этом известно. В любом случае, по технической оснащённости они всё ещё оставались впереди.

Что касается самого матча, то он вышел напряжённым: мы с Присом и Тамсин составляли достойную конкуренцию слизеринскому трио, наши загонщики были более компетентны, нежели у противника, а в Диггори-ловца я верил. Нашим слабым местом оставались ворота — хоть Герберт и оставался лучше остальных претендентов на это место, но нехватка опыта оказалась действительно заметна, особенно в сравнении с предыдущим годом. Нам приходилось теперь играть гораздо осторожнее, чем год назад, чтобы противник мог создать как можно меньше опасных ситуаций в зоне наших колец. В целом, нам это удавалось… с переменным успехом. Вначале мы вырвались вперёд и забили аж три квоффла подряд, правда, больше благодаря Эрин, чем превосходству охотников, но потом слизеринцы сумели оправиться и немного реорганизоваться и тоже перешли к более агрессивному стилю игры — вначале они пытались осторожничать, но это явно не было их коньком. Теперь они уже стали чаще прорывать нашу оборону и создавать себе моменты — а значит, и чаще забивать квоффлы нам в кольца. Мы, конечно, тоже значительно чаще стали оказываться у ворот противника, но Блэтчли играл в составе команды уже третий год и научился пропускать значительно меньше бросков. Таким образом счёт, рвано и постепенно, стал сначала равным, а потом и вовсе перевесил в пользу Слизерина, хоть и всего на десять очков, и не помогло даже то, что освещал матч Ли Джордан с Гриффиндора, явно за что-то не любивший всех слизеринцев и каждого в отдельности, если судить по тому, как часто негативные эпитеты применительно к игрокам этого факультета проскальзывали в его речи. И что они ему сделали? Может, он просто был магглорождённым и решил как-то поспорить со сторонником чистоты крови? Я на этот вопрос ответа не знал.

Тем не менее, закончилось всё задолго до того, как дело приняло такой поворот событий, что исход игры не решила бы даже поимка снитча. Честно говоря, не знаю, кто увидел его первым — я в это время был занят, Пьюси забросил нам очередной квоффл и увеличил отрыв до двадцати очков, но, когда я обратил внимание на эту гонку двух ловцов, то они шли уже почти вровень, только Малфой был на полкорпуса впереди (что неудивительно, учитывая тот факт, что его метла была быстрее). Впрочем, недолго: Седрик чуть-чуть сбавил скорость, и прямо в челюсть Драко врезался бладжер. Потому что наш капитан успевал следить за всем полем, в то время как Малфой так и не научился не концентрировать на снитче всё внимание без остатка (что тоже не слишком удивительно: в конце концов, Седрик-то был капитаном, а Драко — простым ловцом). В результате Седрик погнался за ускользавшим снитчем и даже смог его догнать, пока его менее внимательный оппонент летел на мягкий песок стадиона. Таким образом с перевесом в сто тридцать очков мы и завершили свой первый в этом году квиддичный матч.

Что же касается турнира в дуэльном клубе, правила его оказались немного не такими, каких мы ожидали. Когда нас созвали перед началом, мы думали, что нас соберут всех вместе, перемешают, затем разделят на группы, а потом — начнут групповой этап, и из каждой группы выход будет либо в полуфинал, либо сразу же в финал. В реальности мы немного не учли тот факт, что у нас в дуэльном клубе был хоть и не весь курс, но очень и очень значительная его часть. Так что речь профессора Флитвика была не такой предсказуемой, как можно было подумать.

— Доброго вечера, — начал он вещать своим писклявым голосом, и первая же фраза сорвала овации. — Так, успокаиваемся, я ведь ещё даже не объявил об открытии турнира, — с некоторой укоризной заметил он. — Но сейчас объявляю турнир открытым, — и снова речь была прервана овациями — слишком уж велико было нетерпение учеников. — Итак, правила дуэлей вы уже все знаете, поэтому я повторю их уже в конце, — разочарованный вздох пронёсся по залу: выслушивать это, пусть даже и под конец, ни у кого желания не было. — Сам же турнир будет проходить следующим образом: мы вас поделим на четыре группы, в которых каждый сможет сразиться с каждым, и каждая схватка может принести очко — в случае победы, половину очка — в случае ничьей или ничего — в случае поражения. — Примерно так мы себе это и представляли.

— В итоге двое, набравшие наибольшее количеств очков в своей группе, выходят в четвертьфинал, — продолжал рассказывать Флитвик. — Всё происходит, как на профессиональных соревнованиях. Сначала четвертьфинал, потом — полуфинал, и наконец — финал. Если на групповом этапе ничьи возможны, то далее — либо победа, либо поражение. Подробнее о том, в каких случаях начисляется техническая победа, я расскажу чуточку позже, — на этот раз, когда профессор прервался, народ даже стал слушать, что же дальше, а не переговариваться.

— Теперь я должен сообщить вам следующее, — продолжил он. — Поскольку результаты турнира влияют на получение баллов, то мы заинтересованы в том, чтобы у каждого факультета были равные шансы, — он обвёл взглядом аудиторию. — Поэтому в четвертьфинал выйдут только лучшие представители каждого факультета, а чтобы количество участников с каждого факультета было равным, мы решили разбить вас на группы именно по факультетской принадлежности, — закончил он. Эта фраза как раз и была неожиданной. То есть, если подумать, такое решение находилось на поверхности, но, тем не менее, немногие ожидали такого поворота событий.

— Итак, сейчас вы разделитесь на группы в зависимости от факультета. Далее по одной паре с каждого факультета по очереди будете выходить на ринг, где у вас будет три минуты на каждый раунд. Победой считается обездвиживание или лишение палочки соперника, — объявил Флитвик, после чего начал перечислять все известные правила дуэльного клуба, которые все слушали уже вполуха, поскольку нам и без того объясняли их слишком часто.

— Напоследок скажу, что займёт этот турнир у нас три занятия, — дополнил информацию профессор. — В этот раз выступят группы Райвенкло и Хаффлпаффа, в следующий — Гриффиндора и Слизерина, а в течение третьего занятия пройдут финальные дуэли. На этом я заканчиваю. А вас, — профессору уже пришлось едва ли не перекрикивать нас, — попрошу собрать списки участников с каждого курса и передать их профессору МакГонагалл. — Та стояла рядом, но пока не проронила ни звука.

Школьники начали беспорядочно перемещаться по залу, пытаясь организоваться и написать сразу несколько списков на факультет, и в результате профессору МакГонагалл пришлось взять организацию в свои руки. Ученики разбрелись в четыре разные части зала, где, наконец, составили необходимые списки. Единственное, что было непонятно: зачем это вообще было нужно, если список членов дуэльного клуба у учителей был? И даже если кто-то отсутствовал и пропускал турнир, проблему можно было решить простой перекличкой. Впрочем, этот вопрос так и остался без ответа. Но в любом случае, времени мы потеряли не особенно много, а по итогам предварительной части все участники будущего турнира только распалились от нетерпения.

— Итак, — произнесла профессор МакГонагалл, — сейчас мы с профессором Флитвиком будем вызывать вас попарно на ринг для проведения поединков. Постарайтесь не задерживаться. Напоминаю, что сегодня выступают факультеты Райвенкло и Хаффлпафф, так что ученики остальных факультетов, если не хотят наблюдать за ходом поединков, могут расходиться. — Последовать совету, тем не менее, никто не решил. Действительно, с чего бы? Более того, я не помню, чтобы кто-либо вообще в тот момент взял и покинул зал.

Первый поединок прошёл между Скоттом и Терри Бутом, и на нём я смог убедиться в том, что фаворита я выбрал верно. Терри сразу ушёл в глухую оборону, только изредка огрызаясь на Скотта, который всегда успевал поставить «протего» или увернуться от заклинания…

Здесь следует заметить, что когда я говорю «увернуться», я, конечно, не имею в виду уход с траектории уже летящего в цель луча, как это иногда воспринимают люди, не увлекавшиеся дуэлями, поединками и вообще схватками с применением волшебства. Увернуться таким образом можно, к примеру, от стрелы, выпущенной из хагридовского арбалета, если он не стреляет в упор, а уворачивающийся обладает хорошей реакцией и видит эту самую стрелу. Здесь куда уместнее будет сравнение волшебной палочки с пистолетом: мало кто может похвастаться способностью уйти с траектории уже летящей в него пули. Тем не менее, я не зря всё своё детство провёл с Дурслями. Дело в том, что мой кузен Дадли любил смотреть разного рода «боевички» — то есть маггловские киноленты с драками, стрельбой и «мочиловом» вообще — равно как любил их и дядя Вернон. И хоть такого «бесполезного племянника» (хорошо хоть не «куска дерьма» — тоже фраза из какого-то такого фильма, кстати), естественно, не пускали ни к какому телевизору, то не значит, что никаких фильмов я никогда не видел. Ещё как видел! И любимые боевики Дадли, и мелодрамы и мыльные сериалы, которые любила смотреть тётя Петуния — всё видел. Только, честно говоря, фрагментами… Но что поделать, не пускали меня обычно от начала до конца на просмотры кино, семейные и не очень. Но поскольку это не помешало мне просмотреть немало интересных отрывков, то я хорошо помню, что герои кинолент от пистолетных пуль уворачиваться умели (если только это была не тупая массовка, а кто-нибудь из настоящих героев, которым мог когда-нибудь стать и Скотт — если много тренироваться, превозмогая голод, холод и природные катаклизмы… ну или ещё как-нибудь), и, конечно же, не тогда, когда пули были уже в полёте. Они именно предугадывали, куда выстрелит в следующий момент тупой киношный злодей — и успевали отходить именно с будущей траектории, в то время как противник, в свою очередь, уже начинал нажимать курок — и просто не успевал что-либо предпринять (а иногда и заметить). Так вот, Терри Бут в данном поединке неплохо справлялся с ролью злодея, но не главного антагониста киноленты — для последнего он недостаточно мочил Скотта. Не было какого-то дикого превозмогания, когда почти убитый уже герой вдруг встаёт и побеждает. И Бут, конечно же, предсказуемо проиграл тот поединок.

Вообще говоря, умение уклониться в последний момент от заклинания — один из наиболее важных навыков для волшебной дуэли, и он уж точно важнее знания множества заклинаний и умения быстро их произносить и важнее той же невербальной магии, которую в чемпионатах чаще всего запрещают. Хотя я тут могу и немного лукавить: дело в том, что по сути это умение состоит из нескольких частей: сначала надо разгадать противника и предугадать, куда же полетит следующее пущенное им заклинание, и только потом либо отбить его, либо уйти с траектории. Причём оба действия надо делать… не то чтобы неосознанно — скорее рефлекторно: времени подумать во время схватки не остаётся. Противник не будет ждать, пока ты решишь эту логическую задачку, а приложит тебя в это время ещё парочкой заклинаний. Ну только если он тоже не начнёт тупить и разгадывать вместо этого твои замыслы, как иногда думают не сведущие в дуэлях маги.

Честно говоря, не знаю, как с этим обстоят дела в маггловских поединках и сражениях. Возможно, там всё вообще по-разному: одни важные моменты в схватке один на один, и совсем другие — в реальных, к примеру, войнах. Или совсем разные навыки требуются в схватке, допустим, на мечах и на шпагах (за исключением умения владеть тем или иным типом оружия, конечно). Хотя я могу и ошибаться — если взять те маггловские дуэли, о которых я успел получить представление из пары исторических романов и… уже не помню, чего именно, то там дела обстояли совсем другим образом. В дуэлях на пистолетах, с которыми я сравнил волшебные палочки, никто вроде и не уворачивался — и тогда важно было умение хорошо прицеливаться… ну и чтобы пистолет не дал осечки, конечно. С другой стороны, режиссёры вестернов (да, я видел и этот тип фильмов — вот они, прелести проживания в маггловском доме, как бы я плохо к нему не относился) имели явно иное мнение, сильно расходящееся с теми, чьи описания классических пистолетных дуэлей я читал… В общем, если говорить о магглах, то у них там всё явно было сложно и запутанно.

В нашем же случае всё было несколько легче: у Скотта имелись навыки игры в квиддич, и, используя их, он получал некоторое преимущество перед менее проворным и изворотливым соперником. Да и разучивать заклинания в свободное время он явно не чурался.

Что я ещё могу сказать про последующие дуэли… наверное, то, что мне они не особенно запомнились? И дело тут не в том, что было их достаточно много и они не слишком-то отличались от того, что мы демонстрировали на каждом обычном занятии. А ещё и в том, что сами по себе дуэли третьекурсников… совершенно не зрелищны. Любой, кто имел возможность наблюдать за противостоянием умелых в этом деле волшебников, пусть даже и постановочным боем (особенно за постановочным боем!), вряд ли будет заинтересован в неуклюжих попытках повторить то же самое в исполнении магов, которые не умеют не то что половины, а даже десятой части того, что под силу профессионалам. Конечно, нельзя сказать, что я наблюдал за происходящим на ринге без интереса и через силу. Во-первых, это было зрелище, пусть и не такое клёвое, как, например, дуэль между Флитвиком и МакГонагалл. А во-вторых, мне же ещё надо было понять, кто же именно пройдёт в четвертьфинал, а заодно и то, что именно он может продемонстрировать. Впрочем, тут ожидать чего-нибудь красочного и масштабного, что могло бы, к примеру, взорвать к чертям весь Хогвартс, не приходилось.

В целом же, если говорить о том, как прошли дуэли в группе райвенкловцев, ничего сверхудивительного мною замечено не было: вышли в итоге Рэймонд Скотт и Падма Патил, как я и предполагал изначально, когда высчитывал коэффициенты для принятия ставок. Интересно тут было разве только то, что во время отборочного этапа Падма смогла победить Рэймонда, создав воздушный толчок, дезориентировавший его, а потом просто успев применить «экспеллиармус». Впрочем, на конечном результате итог этого поединка не отразился.

После группы из Райвенкло подошла и наша очередь. Странно, но, несмотря на то, что было уже несколько поздновато, за нашими поединками, за всеми шестью, следили с не меньшим интересом и усердием, чем за предыдущими. Что касается меня, то я победил в двух поединках из трёх, а Эрни свёл нашу с ним дуэль в ничью. Как его победить, вообще говоря, было не очень понятно: он плохо атаковал своими заклинаниями и потому сам имел мало шансов разделаться с соперником, зато вся его техника ведения боя была выстроена от обороны: вовремя сказать «протего» или «рефлекто», или ещё чего, или уйти в последний момент с траектории луча. Его нельзя было назвать прекрасным игроком в квиддич, и в сборную он не входил, но искусство уворачиваться давалось ему в нужной степени. И хоть я и осыпал его градом заклинаний (звучит это, конечно, грозно, но на самом деле град был очень жиденький — так, по одной градинке осыпал), но подловить его в этот раз так и не смог — просто не хватило времени, чтобы он ошибся. Разделаться со Сьюзен же оказалось неожиданно просто, так просто, что я этого совершенно не ожидал, и сам оказался удивлён столь быстрой победой. И она, наверное, тоже. Если рассматривать наш бой в терминологии маггловских боевиков, как тот же поединок Рэймонда и Терри, то я выступил в роли главного героя, а она — в роли статиста из числа «плохишей». Ну или я был главным антагонистом, а она — статистом из числа жертв. Хотя нет, всё же, наверное, первый вариант: в конце концов, у неё же был «пистолет», то есть палочка…

Я разделал её в первые несколько секунд: сначала я успел наколдовать «редукто» раньше, чем своё заклинание закончила Сьюзен, и ей пришлось отпрыгнуть, потому что, даже несмотря на защиту ринга, точное попадание явно вывело бы её из строя само по себе. Но отпрыгнула она не очень удачно, а посему защититься от последующего сразу за взрывными чарами «ступефай» уже не успела. С Сидом же мне пришлось повозиться подольше, но в целом его атаки не доставили мне больших проблем, а я попросту смог подловить его «экспеллиармусом», когда он попытался наколдовать «петрификус тоталус» после наиболее удачной своей атаки. Таким образом я и оказался на первом месте среди нашей четвёрки.

Если же говорить о том, как прошли остальные матчи в нашей группе, то в них не было ничего особенного. Эрни свёл все бои к ничьей, но так и не смог добиться победы ни в одном из них, а Сьюзен удалось победить Сида, который сражался достаточно неровно. Таким образом интрига была только в том, кто же должен занять второе место и пройти вместе со мной в четвертьфинал — и она очень быстро разрешилась, когда Флитвик объявил, что при одинаковом количестве очков более высокое место занимает тот, у кого больше побед. А может, он уже говорил про это когда объяснял правила, а тогда просто повторил для тех, кто не расслышал? Но в любом случае, Эрни повезло меньше, и из нашего факультета второй вышла Сьюзен.

— Итак, — напоследок объявил Флитвик, — из группы Райвенкло в следующий этап проходят Рэймонд Скотт и Падма Патил. Из группы Хаффлпаффа — Гарри Поттер и Сьюзен Боунс. Поздравим их, — раздались аплодисменты, — и пожелаем проявить себя на следующем этапе, а всем выбывшим — не расстраиваться и продолжать упорные тренировки, чтобы в следующий раз пройти дальше. Напоминаю, что отборочный тур у групп Гриффиндора и Слизерина пойдёт во время следующего занятия, а сейчас всем пора расходиться, — подвёл итоги он. — Скоро уже отбой, а вам надо ещё успеть добраться до своих гостиных. Всем спокойной ночи! — на этой ноте все участники и наблюдатели и разошлись.

Забавно, но когда мы разговаривали о турнире с нашими не посещавшими дуэльный клуб сверстниками, то наиболее частым вопросом, когда они узнавали, что бой длился не более двух минут, а успела сразиться только половина участников, был «а почему так мало?». И каждый раз приходилось объяснять, что сама схватка могла проходить сколь угодно быстро — но даже если бы победитель определялся сразу, за одну секунду, то всё равно все могли бы и не успеть за один вечер. И дело тут было даже не в том, что в самом начала нам говорили длинное вступительное слово и старательно перечисляли все правила — это хоть и заняло много времени, но было далеко не единственным тормозящим фактором. В конце концов, после этого (и после составления списков) происходили же не только двухминутные дуэли. В эти две минуты не входило же то время, когда имена участников назывались, потом они поднимались на импровизированный ринг, потом их снова представляли публике, потом… в общем, много чего надо было сделать ещё до боя. Да и после него не только объявлялись результаты, но и уничтожались все оставленные следы заклинаний, дабы следующая вышедшая на дуэль пара оказалась бы в тех же условиях, что и предыдущая. Да и в промежутках между схватками дуэлянтам требовалось прийти в себя и отдохнуть, а то и залечить мелкие царапины, ссадины и синяки (никаких по-настоящему серьёзных травм вроде какого-нибудь перелома позвоночника с нами из-за защиты случиться не могло). Почему-то всё это большинство вопрошающих совершенно не учитывало. С другой стороны, в отличие от меня, они вряд ли имели возможность лицезреть маггловский бокс, который Дадли любил смотреть немногим меньше, чем боевики. Там тоже раунды вроде по три минуты, причём зачастую поединок заканчивается задолго до двенадцатого (которым вроде как ограничено их максимальное количество), но сколько они при этом длятся!

Впрочем, сложно сказать, что прямо-таки многие завалили нас вопросами, из-за чего мы в ту ночь практически не спали. То есть да, мы в ту ночь, мало спали, но совсем по другой причине — требовалось обсудить, как же нам надо подкорректировать ставки до следующего занятия дуэльного клуба. В конце концов, несколько участников уже выбыли, а четверо — прошли на следующий этап, что не могло не сказаться на шансах остальных. И что особенно неприятно (в плане необходимости пересчёта), на шансах даже тех «остальных», кто вообще был в других группах. А ведь кто-то мог сделать ставку уже на следующий день, так что приходилось ночь не спать, но пересчитывать, пересчитывать, пересчитывать…

— Кстати, надо посчитать ещё одну вещь, — отвлёк меня Сид посреди расчётов. — Меня тут уже спросили, как насчёт того, чтобы делать ставки на то, представитель какого факультета победит.

— Э-э-э… — я задумался. — А вообще-то, это весьма логичный вопрос, — заметил я после небольшой паузы.

— Да какая разница! — огрызнулся приятель. — Логичный он или нелогичный, но мы это всё равно заранее не продумали, так что сейчас придётся и ещё задержаться. Я тогда ответил, что на любой факультет ставки принимаются один к трём, — сообщил он, — но вдруг всё сложнее…

— Ну, я думаю… — сказал я и задумался. — Я думаю, что не особенно и сложнее, — продолжил я после первых прикидок. — Ну смотри, — начал я свои пояснения, — если считать, что самый большой шанс выиграть у меня, Малфоя и Грейнджер, и принять его за икс, то можно попробовать подсчитать и шансы остальных. Если мы считаем шансы Рэймонда и Падмы относительно моих такими же, каким у нас было соотношение ставок, то получается четыре пятых икс и три пятых икс соответственно, — на этом моменте я обмакнул перо в чернильницу и начал всё это записывать. — Теперь надо понять, какие шансы на победу у Сьюзен…

— Близки к никаким, — перебил меня Сид.

— Но надо же это учесть? — я уставился на него. — Так что пусть они будут игрек, и при этом игрек будет существенно меньше икс, — я продолжил делать записи. — Дальше нужно оценить шансы тех, кто ещё выйдет из группы Слизерина и Гриффиндора… — я замолк, пытаясь понять, как же мне прикинуть побыстрее и поточнее.

— Да просто попробуй оценить шансы тех, кто, по-твоему, скорее всего выйдет, — подсказал Сид. — Ну, помимо Малфоя с Грейнджер, конечно. Или, если и этого не знаешь, — продолжил он, — просто возьми кого-нибудь из кандидатов наобум, — закончил он предложение. — А потом уже считай шансы для него.

Я решил внять товарищескому совету и начал думать, кто же должен выйти из оставшихся групп на вторых местах… или не совсем о том? В общем, в итоге мой выбор пал на Парвати Патил, сестру-близняшку Падмы, и на Теодора Нотта. Не мог сказать, что ту же Парвати я выбрал из-за каких-то особенных характеристик — мне казалась, что она даже в среднем билась похуже сестры, — но здесь логика была примерно «а если Падма может неожиданно подобрать нечто интересное, то почему бы и её сестре не обладать теми же навыками?», тем более я не всегда умел их различить, кроме как по значку факультета… То есть считалось, что Падма выглядит немного серьёзнее сестры, но я не назвал бы себя специалистом по оценке такой вот серьёзности. Вообще говоря, если бы Падма вдруг решила выдать себя за Парвати, поменявшись с ней мантиями, то это могло бы и прокатить. Или преподаватели бы заметили бы подмену? Нет, кто-нибудь из тех, кто был знаком с ними ближе меня, наверняка догадался бы, что что-то не так, но стали ы они сообщать об этом учителям? Вряд ли. Но немного подумав, я решил, что вряд ли они решатся — я бы не решился — и не стоит это учитывать. Тем более, нельзя было сказать, что подобное происшествие меняло все шансы с ног на голову. Что же касается Нотта, то его я взял тоже практически наугад — просто потому, что он достаточно хорошо играл в вист и был более изобретательным в бою, чем Крэбб или Гойл.

Выбрав Нотта и вторую Патил, я для начала попытался сравнить их шансы со Сьюзен. То есть скорее сравнить, кто из них кого бы победил, скорее всего, — никаких других факторов я в данном случае не учитывал. Почему-то я решил, что среди этой троицы наибольшие шансы у Нотта и посчитал, что разница будет где-то в полтора раза, а вероятности победы Парвати и Сьюзен посчитал примерно одинаковыми. Отчего я решил именно так, а не иначе? Откуда я взял эти цифры? Можно, наверное, сказать, что с потолка — или потому что мне так показалось. В любом случае, теперь получалось, что вероятность победы Парвати была равна игрек, а Нотта — полтора игрека, и оставалось соотнести игрек и икс. Немного подумав, я решил, что Нотт сможет победить меня где-нибудь в менее чем в одном бою из трёх, и округлил этот шанс до девяти к двадцати, чтобы было удобнее считать. Тогда игрек получался равен трём десятым икс, и можно было посчитать в икс шансы каждого факультета, о чём я и сообщил Сиду, дав ему свои выкладки.

— Итого у нас получается, — стал диктовать ему я, — один и три десятых икс — шанс у Хаффлпаффа, такой же — у Гриффиндора, один и девять двадцатых — у Слизерина, а у Райвенкло — один и две пятых икс.

— То есть получается, у нашего факультета самый маленький шанс? — немного обиженно спросил Сид, когда мы перевели всё в двадцатые доли х. — Вот лажа…

— Давай лучше решать, как будем принимать ставки, — оборвал я его. — А то я пока не особо себе представляю, как и зачем нам высчитывать всё с точностью до процента…

— Да забей, — только махнул рукой Сид. — Вот сколько тут наберётся разницы? — он уставился на меня. — Максимум процентов десять, да? И зачем нам тогда сейчас выпендриваться. Я предлагаю оставить пока ставки на каждый из факультетов один к трём и не парить никому мозги.

Немного подумав, я счёл его предложение резонным и согласился.