Танец пепла (гет)

Она почти бежала по высокой траве, которую даже не замечала, ловко перескакивая через попадавшиеся на её пути коряги и ухабы. Самым главным сейчас было оказаться как можно дальше ото всех, от чужих глаз и слов.

Когда знакомый с детства полумрак окутал её своим мягким покрывалом, она наконец замедлила шаг и, борясь с глухими рыданиями, что нестерпимо сдавили горло, сделала несколько столь необходимых глотков воздуха. Холод и жар сковали тело, в нос ударил немного пряный аромат прелой листвы, и сбивчивое дыхание постепенно успокаивалось, что нельзя было сказать о той ноющей боли внутри. Сельвен привалилась спиной к дереву и зажмурилась, чтобы удержать набежавшие на глаза слёзы. Она не хотела плакать, она дала себе слово больше не плакать из-за того, что произошло вот уже несколько столетий назад…Так почему именно сейчас это давалось с таким трудом? Она глухо зарычала и, оттолкнувшись от дерева, резко подалась вперёд, решительными шагами всё дальше углубляясь в чащу.

Лес встретил её таинственной тишиной, так свойственной ему с наступлением осени и ранних сумерек. И она, вторя ему, не решалась нарушить это молчание, хотя в голове громким эхом отдавалось каждое слово их разговора. Сколько было злости в глазах смертной, сколько желчи на языке! Именно поэтому Сельвен и не могла отделаться от ощущения, что устами Ирины говорил кто-то другой, тот, кто вложил эти слова в её голову. Кроме последних. Вот они-то и попали прямо в цель и ранили так глубоко… Нет, сейчас она разумом понимала, что смертная, скорее всего, говорила о его величестве и просто не могла знать (да и откуда?), что и сама Сельвен однажды отдалась на волю чувств, укрытая мраком леса. Однако в тот момент это было равносильно пощёчине, отравленному уколу, попавшему в самое сердце. Эти желчные слова и мысли Ирины, которые кто-то постепенно отравлял, наполняя неприязнью к эльфам, и не надо было долго гадать, чтобы понять, кто бы это мог быть… Сельвен замерла у одного из окружавших её исполинов, рука по инерции пробежала по плотной коре, очерчивая пальцами изгибы и шероховатости.

— Кто он такой? И зачем он это делает? — прошептала она себе под нос и задрала голову. Над ней уже зажглись первые звёзды, и при одном взгляде на них дочери леса стало легче, будто их свет через расстояния и время проникал внутрь неё самой, разгоняя сгустившийся душевный мрак.

Менестрель… Он ей не нравился, хотя для человека был чертовски хорош собой, и это отмечали шёпотом даже некоторые придворные дамы, так что говорить о человеческих женщинах. На удивление галантен, грациозен и всегда готов поднять настроение очередной шуткой или необычной песней, но несмотря на всё это, музыкант казался ей каким-то неправильным.

— Весь такой гладкий и приятный, словно изысканный шёлковый шарф, ласкающий шею, но готовый в любой момент затянуться удавкой! — Сельвен разочарованно покачала головой. — Зачем он тебе, Ирина?

Но смертная, казалось не замечала ничего странного в своём новом знакомом, скорее наоборот…

Хотя поначалу Сельвен сама не видела ничего подозрительного в их госте и даже радовалась, всё чаще наблюдая улыбку на губах Ирины, которая стала редкостью с тех самых пор, как та вернулась из дворца. Да и сам менестрель казался ей абсолютно безобидным: шутил, пел и смеялся, как любой бродячий бард. Но чем больше они с Ириной сближались, чем больше времени проводили вместе, тем неспокойнее становилось у неё на душе. Она то и дело ловила себя на мысли, что Лаэрт будто бы контролировал Ирину, а все его частые визиты были лишь для того, чтобы удостовериться, что та всё ещё была на месте. А после они стали всё чаще отлучаться вдвоём, то к лесу, то в подземные сады, то к портному… Каждый раз у него был готов новый маршрут, а обычно нелюдимая Ирина следовала за ним, как ребёнок. Сельвен всё хотела поговорить с ней, но их былое общение почти полностью сошло на нет, ограничиваясь лишь обрывочными фразами в те недолгие минуты, что эльфийка и смертная проводили наедине.

А Лаэрт уже с нескрываемым азартом повсюду следовал за Ириной, что не осталось незамеченным другими. Вдобавок ко всему, чем больше Сельвен всматривалась в его черты, тем более знакомыми те ей казались. Но в последнее верилось с трудом, и она списывала всё на разыгравшееся воображение да собственную, приобретённую за годы общения с людьми излишнюю настороженность. Однако она всё же начала этот разговор сегодня. Нет, любовь с первого взгляда случалась и у эльфов, и у людей, но она не ощущала влюблённого света от темноволосого красавчика.

«А может быть, ты и не хотела?» — мелькнуло неожиданно в голове, и она грустно вздохнула. Ведь в глубине души она чувствовала себя немного виноватой перед Ириной. Если бы тогда она не остановила Ровиона посреди леса, если бы не настояла на том, чтобы забрать её с собой, возможно та бы уже давно покинула Лихолесье, а не томилась бы здесь в ожидании. Но тогда Сельвен очень заинтересовала фигура в потрёпанном плаще и такими необычными двухцветными глазами.

— А твоё желание помочь и защитить является лишь прикрытием собственной любознательности и интереса…— она раздражённо выдохнула. — Это было тогда, потом всё поменялось! — сама для себя аргументировала она. И это не было ложью, но осадок от её изначальных порывов всё равно остался… Возможно, что именно из-за этого её так зацепили гневные речи смертной, ведь в них была толика правды, пусть даже Сельвен и не хотела этого признать.

В этот момент она неожиданно вышла из-под крон деревьев, оказавшись на небольшой залитой лунным сиянием поляне.

— Какая ирония! — она не удержалась и усмехнулась, оглядываясь вокруг. Прямо напротив сквозь тёмные силуэты лесных исполинов отчётливо различалась чуть поблёскивающая гладь того самого озера, а чуть правее было то самое дерево, у подножия которого она познала счастье первой любви, которое слишком быстро обернулось горечью первого разочарования. Почему именно сюда вывела её лесная тропа, она не знала. Возможно, чтобы преподать урок или предупредить… Она замерла на месте, настороженно вслушиваясь в звуки окружающего её величия природы.

Сначала слух не уловил ничего, кроме собственного дыхания да шёпота ветра среди вершин, и Сельвен уже хотела покинуть поляну, как следующий порыв ветра принёс с собой обрывки каких-то фраз. Будь на её месте человек, то не расслышал бы ничего, но лесная дева сразу же насторожилась. Ведь слова были не на Сильване, а значит в лесу были чужаки.

— И так близко от дворца?! — еле дыша она двинулась в том направлении, откуда, как ей казалось, донеслись растревожившие её звуки.

И снова полумрак. В какой-то момент Сельвен посетила мысль, что при себе она не имела никакого оружия, за исключением небольшого кинжала, а там, в темноте, мог оказаться кто угодно, но она не успела ничего предпринять, потому как какая-то неведомая сила неумолимо влекла её вперёд. Теперь фразы доносились всё чаще и чётче, что указывало на то, что она двигалась в правильном направлении, но определить на каком языке говорили те двое (а их было двое) пока не могла. Это был, как она уже успела определить, ни Сильван, ни Синдарин, и даже на Вестрон это было мало похоже. Ей казалось, ещё немного, и она окажется достаточно близко, чтобы понять, кто это и о чём говорят, как неожиданно всё стихло. Шаг, другой, но ответом ей была лишь тишина, и уверенность постепенно таяла. Сельвен завертела головой, в надежде снова услышать разговор неизвестных, но всё было бесполезно.

— Неужели лес решил сыграть с ней такую злую шутку? — ей стало не по себе. Безоружная, она стояла посреди полумрака чащи, только сейчас осознав, насколько опрометчиво поступила. Надо было скорее возвращаться.

Сельвен стала медленно отступать, то и дело оглядываясь, когда очередной порыв ветра донёс до неё лёгкую мелодию и пение. Из груди вырвался вздох облегчения: где-то рядом были эльфы, ведь это была их музыка. Резко поменяв направление, она поспешила туда, откуда лились чарующие переливы, однако никак не могла избавиться от чувства, что кто-то неотрывно глядел ей в спину.

В преддверии праздников лесные эльфы нередко собирались на небольших полянах, разбросанных по всему Лихолесью, где весело кружились в танце или же давали волю своим голосам, что устремлялись ввысь, к звездам, прославляя жизнь, красоту и величие природы. Так было и на этот раз. В центре прогалины горел небольшой костёр, вокруг которого собрались обитатели лесного королевства. Их было около десяти, может, чуть больше. Они весело смеялись, наигрывая на арфе или грациозно двигаясь в такт мелодии. Сельвен замерла в тени деревьев, пытаясь привести в норму сбитое дыхание и всё ещё споря сама с собой о том, стоит ли сообщать собравшимся о возможных нарушителях, ведь даже точного направления, откуда слышались голоса, она не могла указать. Да и были ли они вовсе? Что, если это было лишь наваждение, вызванное лесом и её собственными душевными переживаниями?

«Нет, пожалуй не стоит отвлекать их беспочвенными подозрениями».

И это было её окончательным решением. Да и портить эти светлые мгновения мирного праздника ей совсем не хотелось, ведь в последнее время в Лихолесье их становилось всё меньше.

Её взгляд скользил по танцующим парам, пока не остановился на статной фигуре эльфа, ловко кружившего свою партнёршу в центре круга. Леголас тоже был здесь. Его светлые локоны и горделивую осанку она бы не спутала ни с кем. На благородном лице застыла задумчивая улыбка, глаза, устремлённые на рыжеволосую эльфийку напротив, радостно блестели. Сельвен не помнила её имени, но кажется, та, служила на лесных границах, как и Ровион. Обычно глухая к сплетням, она не могла не обратить внимания на все эти голоса, что шептались о новой пассии принца Леголаса, а теперь вот увидела своими глазами. Сельвен резко втянула воздух. Нет, ей не хотелось даже думать о том, какие чувства вызывало это в её душе.

«Скоро всё закончится. Скоро мы уйдём отсюда», — повторяла она как заведенная, не в силах оторвать взгляд от танцующей пары.

— Зачем вы так себя изводите, леди Сельвен? — раздалось над самым ухом, и она, вздрогнув всем телом, отшатнулась прочь. Рядом с ней стоял главный королевский дворецкий, Эглерион.

«Сегодня мне просто донельзя везёт со встречами», — сыронизировала она про себя, но вслух не произнесла ни слова, удостоив эльфа лишь презрительным взглядом.

— О… кажется, я попал к вам в немилость?.. — усмехнулся тот, нарочито медленно скользя взглядом по её фигуре. От подобной бестактности Сельвен яростно стиснула зубы. — Вы не находите, что они прекрасно смотрятся вместе? — продолжил подливать масло в огонь её собеседник. — Только ей, как и многим другим, ничего не светит, кроме что ночи в лесу… Она всего лишь обычная лесная эльфийка… Вам стоит поговорить с ней, предупредить, а то…

— Заткнись! — бросила Сельвен, с трудом сдерживая гнев.

— С каких это пор мы с вами на ты? Не помню, чтобы я предлагал вам это… — улыбнулся Эглерион, но глаза так и остались холодными.

— Мне и не надо, — отрезала та. — Я сама решаю, с кем и как разговаривать. И в самую последнюю очередь мне потребуется твоё разрешение, дворецкий, — сделав акцент на последнем слове, она полуобернулась в его сторону. Улыбка слетела с его лица, а в обращённом на неё взгляде читалась плохо скрываемая ярость.

— Ты забываешься, — прошипел он, чуть наклоняясь к ней. В ответ Сельвен только безразлично пожала плечами да иронично повела бровью. — Я знаю, что за игру ты затеяла, — продолжил тем временем он. — Но тебе ничего не удастся.

— Что ты несёшь?

— Ты пытаешься добиться милости его величества для себя и твоего отца, — она посмотрела на него полным удивления и искреннего непонимания глазами, что, казалось, ещё больше подстегнуло Эглериона. — Да, именно так. Или, думаешь, мне неизвестно, что всю твою семью пригласили на празднование в королевский дворец… Хочешь успеть выхлопотать что-то?

— Ты верно путаешь меня с собой, Эглерион, — слова прозвучали насмешливо.

Дворецкий дёрнулся и угрожающе сузил глаза. Похоже, ей удалось попасть в самую точку.

— Я выведу тебя на чистоту. Тебя и твоего отца. Две недели вы не могли справиться с этим новым ядом, а тут за одну ночь вылечили почти всех! Неужели ты думаешь, я идиот, и не пойму, что вы всё подстроили?

— Ты сошёл с ума! — вырвалось у неё громче, чем она того хотела.

— Тогда откуда у вас противоядие? Почему вы не могли приготовить его ранее? — Эглерион снова приблизился, и теперь его искажённое гневом лицо было совсем близко. — Знаешь, что я думаю? Это вы всё подстроили, — её глаза невольно расширились. — Да. Это вы и придумали этот яд, чтобы потом выйти из воды великими победителями…

— Мерзавец! — Сельвен замахнулась, но в последний момент он успел перехватить её руку, и теперь до боли сжал запястье.

— Не кипятись, — процедил он сквозь зубы, успешно пресекая любые её попытки вырваться. — Не устраивай сцен, — Эглерион с силой дёрнул её на себя, делая шаг назад в темноту, в прямо противоположном направлении от поляны. — Пойдём, расскажешь мне, где ты раздобыла этот яд…— она ещё раз дёрнулась, но стальной захват был непоколебим. Её запястье звучно хрустнуло, и она чуть не взвыла от боли. — Я сказал не…

— Что здесь происходит? — раздался рядом мужской голос, который она бы не спутала ни с кем.

— Ваше высочество…— Эглерион почтительно поклонился, так и не выпуская её руки.

— Отпустите леди Сельвен, — проговорил принц ледяным тоном. Пальцы дворецкого нехотя разжались, а она едва не застонала в голос от облегчения. — Лорд Эглерион, я жду ваших объяснений, — Леголас сделал шаг вперёд, в упор глядя на дворецкого. Его тень загородила свет от костра, тем самым скрывая троих от любопытных глаз.

Эглерион медленно выпрямился и, несмело улыбнувшись, промолвил:

— Ваше высочество, прошу прощения за то, что потревожил ваш праздник. Просто я увидел тень, но не сразу узнал дочь Фаэлона…

— Ты лжешь, — прервала его та, но дворецкий, будто и не заметил этого.

— Она показалась мне несколько бледной, и я решил проводить даму до дворца. Прошу прощения, если это выглядело иначе со стороны, принц Леголас…— Эглерион снова поклонился, и на этот раз Сельвен не сдержалась и довольно громко хмыкнула, чем заслужила удивлённый взгляд королевского отпрыска.

— Знаешь, Эглерион, ты мне противен… — она недоверчиво покачала головой и уже чуть громче продолжила.— Твой лживый змеиный язык достоин того, чтобы принадлежать самому последнему работорговцу в Хараде! Ты…

— Леди Сельвен! Я не позволю вам сравнивать эльфа с пособниками Тёмного Властелина! — отрезал принц. — Лорд Эглерион является главным королевским дворецким и, сравнивая его с Харадримом, вы подвергаете сомнению рассудительность и мудрость моего отца и вашего короля, Трандуила Орофериона!

Сельвен гордо вскинула голову, встречаясь взглядом с Леголасом. В этот момент он был донельзя похож на Владыку Лихолесья: те же повелительные нотки в голосе, та же высокомерность и холодность в глазах, а на второго эльфа ей не надо было даже смотреть, чтобы предугадать торжествующее выражение его лица. Ото всей этой сцены ей стало противно и тошно.

— Ваше высочество, — она старалась говорить как можно спокойней, дабы не выдать все те эмоции, что бушевали сейчас внутри. — Вы совершенно правы. Кто я такая, чтобы подвергать сомнению авторитет нашего Владыки и благородство дворецкого? — она сознательно опустила так любимую Эглерионом приставку «главный». — Поэтому, прошу прощения, что нарушила своим появлением ваше приятное времяпрепровождение. Доброй ночи! — слегка поклонившись, она отвернулась и устремилась в чащу, оставляя за спиной приветливое пламя костра и двух так и хранивших молчание эльфов, каждому из которых (но в силу разных причин) ей на тот момент больше всего хотелось размозжить голову. Уже совсем скоро полумрак притихшего леса поглотил её полностью.

Сельвен почувствовала его спиной, но слишком поздно, потому как в следующее мгновение кто-то резко схватил её за руку, заставляя развернуться. Она уже приготовилась к тому, чтобы дать отпор, но замерла в движении. Вопреки её ожиданиям, это был не Эглерион.

— Ваше высочество? — прошептала она недоверчиво.

— Сельвен, прошу, — ответил он в тон, чуть скривившись.

— Теперь я Сельвен? Как же так, ваше высочество, мы с вами на ты или я потеряла уже последнее благородное обращение? — принц глубоко вздохнул, чуть прикрывая глаза.

— Не говори так… Ты же знаешь, твое положение для…

— О да! — она оборвала его на полуслове. — Как я могу забыть? Ты ведь только что мне об этом напомнил. Указал место дочери лекаря. Что она никто! И подумать только, перед этим…желчным индюком! — в звенящей тишине леса её голос эхом отдавался от окружающих деревьев.

— Замолчи, Сельвен, прошу тебя…

— Ты уже заставил меня замолчать там, я не собираюсь делать этого теперь! В данный момент я ничем не подвергаю сомнению авторитет короля, — Леголас несколько нервно дернул головой, снова встречаясь с ней взглядом.

— Я не мог иначе, — в этих словах было столько сожаления, но ей этого было мало.

— Ты не мог? — её голос опустился до полушёпота. — Ты наследный принц… Ты же всё видел… — от переполняющих эмоций стало тяжело дышать. Она не могла больше смотреть на него, и её взгляд метнулся вверх, к звездам, в горле застрял комок. — Ты просто не захотел. Выбрал приличия и дворцовый этикет вместо…— она так и не закончила, лишь сокрушённо покачала головой. — Впрочем, это неважно, — их взгляды снова встретились. — Уходи. Думаю, твоя новая пассия тебя уже заждалась, — он не проронил ни слова и, словно прекрасная статуя, стоял и смотрел на неё своими голубыми глазами, в глубине которых отражалась какая-то сильная эмоция, но она не хотела сейчас об этом ни думать, ни видеть. Сельвен решительно отвернулась и шагнула прочь. А потом всё произошло слишком быстро. В мгновение ока она оказалась прижатой спиной к дереву, его рука крепко обвила её талию, а его губы впились в её.

В этом поцелуе было столько отчаяния и почти звериной страсти, что ощущения накрыли её с головой. Он глухо рычал, прижимая её к себе с такой силой, что ломило рёбра, терзал и кусал, проникая горячим языком внутрь. И она яростно отвечала ему тем же на каждое прикосновение, царапаясь и кусаясь, выплёскивала из себя всю горечь, обиду и злость. В какой-то момент он дёрнул вниз ворот платья, послышался треск разорванной ткани. Его рука тут же нашла обнажённую грудь, до боли сжав затвердевший сосок между пальцев. По её телу пробежала волна горячего наслаждения, она выгнулась ему навстречу, а он резко подался вперёд, так что теперь она животом ощущала его стянутую штанами напряжённую плоть. Он застонал ей в губы и резко переметнулся к шее, покрывая кожу мокрыми и горячими поцелуями, от которых темнело в глазах. Её руки вцепились в его волосы, прижимая ещё ближе, будто она хотела раствориться в нём, в его прикосновениях. И в этот момент она вдруг увидела себя со стороны, как в темноте ночи бесстыдно и прекрасно переплетались их тела, и их дыхание, сбивчивое и хриплое, как у двух загнанных травлей зверей. Она знала, что сейчас произойдёт и желала этого.

«Как и тогда. Только тебе, как и многим другим, ничего не светит, кроме что ночи в лесу…», — прозвучал в голове голос дворецкого. Слова подействовали словно ушат холодной воды, она резко распахнула глаза, уставившись на мерцающее сквозь ветви звёздное небо.

— О, Эру, за что?.. — с её губ сорвался измученный полушёпот. Сельвен жадно втянула воздух. — Нет… Нет… — её руки упёрлись в плечи склонившегося над ней эльфа, но он, казалось этого и не заметил. — Нет! — её голос резанул тишину, и она с силой оттолкнула его. Леголас отступил и замер, вперившись в неё потемневшим взглядом.

— Сельвен…— прохрипел он, шагая к ней.

— Не подходи ко мне! — её рука вытянулась вперёд в предупреждающем жесте, второй же она безуспешно пыталась собрать остатки разорванного платья на груди. Его глаза непроизвольно проследили за движением и скользнули вниз, но почти сразу вновь обратились к её лицу.

— Почему ты отталкиваешь меня?.. — Леголас опять попытался приблизиться, но она лишь отрицательно завертела головой.

— Нет, нет… Я не смогу пройти через это снова! — на глаза набежали слёзы, она попыталась отойти от дерева, но он тут же шагнул к ней навстречу и преградил дорогу.

— Сельвен, о чём ты? — голубые глаза удивлённо расширились, а ей вдруг стало нестерпимо больно.

— Не прикасайся ко мне! — и прежде, чем она успела себя остановить, её ладонь отвесила ему звонкую пощёчину. Сельвен замерла на мгновение, но тут же отдёрнула руку, словно обожглась. Принц отшатнулся. Несколько долгих секунд они ошарашено смотрели друг на друга, пока её полушёпот не нарушил молчание. — Оставь меня, Леголас… Сразу после праздника я уеду, и ты меня больше никогда не увидишь. Так позволь мне провести оставшиеся недели в покое, не мучай меня и не ищи со мной встречи… — голос предательски дрожал, а Леголас напротив был мучительно молчалив. На его лице отразилось сожаление, и это стало последней каплей. — Прощай! — выдохнула она через силу и вновь устремилась сквозь чащу. Кажется, принц звал её, но не бросился догонять.

Забежав в дом, Сельвен, по непонятной ей причине не поспешила в спальню, где могла бы спокойно сменить одежду, а направилась в библиотеку. Здесь, как обычно, царил полумрак, разбавленный лишь светом от разожжённого камина. Уже по привычке она не глядя прошла до повёрнутого в сторону огня высокого кресла и устало опустилась на мягкие подушки, но в следующее мгновение чуть не подскочила и не закричала от неожиданности — в соседнем кресле сидела Ирина. Та была бледна и, казалось, даже не заметила её, устремив невидящий взор на языки пламени. Сельвен уже видела её такой, погружённой в свои мысли, отстранённой… Но в этот раз не захотелось начинать разговор, и она лишь устало откинулась на спинку кресла и сконцентрировала всё внимание на огне. Поэтому и пропустила вопрос, сказанный еле слышным шёпотом, уловив лишь последние слова.

— Ирина, ты что-то сказала? — но та так и не обернулась в её сторону, лишь прочистила горло.

— Почему он тебе не нравится? — проговорила Ирина чуть громче.

— Кто?

— Ли, вернее Лаэрт.

— Менестрель? — уточнила Сельвен удивлённо. Её собеседница ответила коротким кивком. По правде сказать, вопрос показался Сельвен несколько неожиданным, и она поневоле насторожилась, но в голосе смертной не чувствовалось и тени той агрессии, что била через край ранее. Однако она не спешила с ответом, наверное, ещё и потому, что и сама не была полностью уверена в своих мыслях. Когда она вновь заговорила, её голос прозвучал на удивление мягко и задумчиво. — Я бы не сказала, что он мне не нравится… Но он вызывает у меня чувство настороженности. Глядя на него, я не могу избавиться от ощущения, что он какой-то другой, неправильный, чужой…

Губы Ирины тронула лёгкая улыбка.

— Ты права, — ответила она, слегка качнув головой. — Но ведь в этом нет ничего плохого?..

— Нет…— Сельвен сама невольно улыбнулась. — Но есть ещё кое-что, — даже не глядя на Ирину, она почувствовала на себе её взгляд. — Иногда мне кажется, что я его уже где-то видела, — она замолчала, перебирая в голове обрывки воспоминаний и образов. — Только это невозможно.

— Почему? — Голос прозвучал чуть громче и твёрже.

— Потому что люди столько не живут. Да и тот другой был полуэльфом. У него было другое имя, и выглядел он немного иначе… Забудь, — она выдохнула. — Я же говорю, что этого не может быть. Но он очень похож!

Взгляды двух женщин встретились.

— Знаешь, говорят, что у каждого из нас на этой планете есть свой двойник. Иногда он живёт до тебя или после, но он существует. Возможно, ты просто столкнулась с двойником Лаэрта?.. — на губах смертной так и застыла эта полуулыбка, но глаза оставались немного печальными и задумчивыми.

— Планете? — переспросила Сельвен, только сейчас обратив внимание на странное слово, но Ирина лишь покачала головой.

— Земле, — поспешила та исправиться, но слово накрепко засело в голове у Сельвен. Она хотела ещё что-то спросить, но Ирина её опередила: — Что с тобой случилось? Твоё платье…— Сельвен почувствовала, что краснеет, и поспешила прикрыться руками, но было слишком поздно. — Что-то произошло? — Ирина нахмурилась, а взгляд потемнел, и в нём мелькнуло что-то странное. — На тебя напали?

Но Сельвен лишь криво усмехнулась.

— Можно и так сказать, — выдохнула она, чувствуя, как на глаза набежали слёзы. — Моё прошлое, а я опять оказалась слаба…

Ирина подалась вперёд, сжимая её ладонь, и теперь неотрывно смотрела на неё расширенными глазами, полными боли и понимания. От этого простого прикосновения по телу Сельвен пробежало то самое магическое тепло, что, словно волна, смывало все горести, оставляя после себя невероятную лёгкость и сладостное послевкусие.

— Слаб не тот, кто проявляет свои чувства, а тот, кто от них бежит, — проговорила Ирина, и ей показалось, что в тот момент она говорила не только о ней, но и о себе самой. — Прости меня, — Сельвен вскинула голову, устремив на неё непонимающий взгляд. — За мои слова ранее. Я была не права и не должна была такое говорить. Не знаю, что на меня нашло…

— Это ничего. Да и я сама… Полезла к тебе с нравоучениями. Прости, — тонкие пальцы скользнули по лицу смертной, чуть разворачивая его. Зелёные глаза потемнели, а брови хмуро сошлись на переносице. — А теперь рассказывай, что с тобой случилось, — Ирина удивлённо захлопала глазами. — У тебя всё лицо исцарапано. Ты от кого-то убегала? — она попыталась вывернуться, но Сельвен удержала её на месте.

— Это ничего. Просто мы не поняли друг друга, и я вспылила.

Но Сельвен недоверчиво повела бровью.

— Он захотел от тебя то, что ты не пожелала?..

— Все мужчины желают чего-то. А когда вино застилает глаза, то они нередко принимают желаемое за действительное, — Ирина решительно отвернулась, снова обращая свой взор к огню. — Мы не лучше.

Внимательно наблюдавшая за ней эльфийка приоткрыла было рот, явно желая что-то сказать, но не произнесла ни звука и, покачав головой, упрямо поджала губы. Какое-то время они сидели в полной тишине, пока она не потянулась вперёд, слегка сжимая руку Ирины.

— Я знаю, что во дворце что-то произошло, и это до сих пор тяготит твоё сердце, — на фоне языков пламени она ясно видела чёрный силуэт ведьмы, которая при последних словах устало прикрыла веки и нервно сглотнула. — Но я не буду тебя расспрашивать, Ирина. Я не знаю, смогу ли помочь, но могу выслушать…

Ответом был лишь короткий кивок, и когда их взгляды снова встретились, в каре-зелёных глазах стояли слёзы. Сельвен подалась вперёд и крепко обняла подругу, чувствуя, как в унисон бились их сердца. Почему-то ей казалось, что каждая из них думала о своём, но в то же время об одном и том же.

В наступившей тишине они просидели до самого рассвета. А когда первые лучи солнца скользнули по верхушкам вековых деревьев, в дверь нетерпеливо забарабанили.

* * *

Это медленно сводило его с ума. Всё так неправильно, запретно, но в то же время невыносимо желанно. И она, что стала его наваждением, тенью, постоянно блуждающей где-то на грани сознания, но полностью подчинившей себе ночные часы беспокойных сновидений.

Когда она успела пробраться так глубоко? Как? И почему?

Эти вопросы он задавал себе, казалось, постоянно, если только мысли не были заняты ею. Он должен был остановиться ещё тогда, когда женщина бесцеремонно и нагло швырнула поднос в его покоях. Ему стоило отправить её обратно в дом лекаря, а ещё лучше — изгнать за пределы Лихолесья. Но этого не случилось, потому что он слишком увлёкся своей же собственной игрой и в какой-то момент перестал её контролировать.

Он замер на краю примыкающей к его покоям просторной террасы, что возвышалась над лесным королевством. Сейчас, когда ночной мрак окутал всё вокруг, размывая границы между небом и чернеющими внизу вековыми великанами, ему казалось, что платформа парила прямо в воздухе, приближая его к раскинутому над его головой бескрайнему звёздному небу. Это было одним из его самых любимых мест во всём дворце. И именно сюда он приходил, когда его одолевали мрачные мысли или же томления души. Звёзды сияли здесь ярче и были ближе, что всегда наполняло его внутренним светом, силой и уверенностью. Но не сейчас. Его взгляд скользил по небосклону, будто в поисках чего-то. Трандуил глубоко вздохнул, до отказа наполняя лёгкие прохладным ночным воздухом, чувствуя, как на губах оседает еле уловимый аромат последних осенних цветов.

— Нет, всё не то, — прошептал он, опуская голову и слегка прикрывая веки. Однако уже в следующее мгновение распахнул глаза, развернулся и в несколько стремительных шагов пересёк террасу, подойдя к небольшому вытесанному из камня столу, на котором стоял бокал и графин с вином. Неторопливо, будто смакуя каждую каплю, он наполнил изящный хрусталь и снова замер.

Мыслями он опять возвращался в тот вечер, когда впервые почувствовал, что теряет контроль над ситуацией. О, как она тогда разозлилась! Она наконец-то раскусила его игру, хотя, признаться, он думал, что осознание придёт к ней раньше. В тот момент он не видел её лица, но лишь по тому, как она расправила плечи, как, подобно тетиве, напряглось её тело, всё понял. Однако вместо того, чтобы оставить её в покое, он с непонятным самому себе мрачным удовлетворением наблюдал за её метаниями, за тем, как она из последних сил цеплялась за ускользающий самоконтроль. Сколько нужно было, чтобы тетива сорвалась? Оказалось — немного. На пол полетел поднос, а потом, забыв о приличиях и своём положении, она выплёскивала ему в лицо всё, что накопилось. И если сначала это его позабавило, то вскоре на смену веселью пришла ярость. Как смела она не только повышать на него голос, но и обвинять в том, что ей самой нравилось, доставляло удовольствие и наслаждение? Ведь он не забыл того, как она смотрела на него, как отслеживала каждое движение и поворот тела! О нет! Он не мог позволить ей теперь строить из себя святую невинность, когда она сама и была катализатором всего! Когда её собственное тело так сладостно отзывалось на его близость! Мгновение спустя она оказалась рядом. В её горящих глазах мелькнуло удивление и понимание. Кажется, она попыталась увернуться, что было поистине смешно. Но этого было мало, он хотел, должен был видеть её лицо. Остальное произошло очень быстро, и руки двигались сами собой, срывая надоедливую ткань…

«Thurenloth…», — сорвалось тогда у него с языка. Она была действительно похожа на странный, невиданный цветок, который не поражает тебя своей красотой, но отчего-то заставляет взор вновь и вновь возвращаться, отслеживать каждую линию, каждый лепесток. Так и он, не мог оторваться от её лица, что так долго скрывалось от него за этим осточертевшим платком. И её кожа, такая мягкая и шелковистая… Когда его взгляд упал на ещё видимые последствия «воспитания» в коридоре, то он неожиданно для самого себя разозлился.

«Как смел кто-то прикасаться к ней! — но почти сразу одёрнул себя: — Она всего лишь человек…»

Но мысль утонула где-то вдалеке, осталось только ощущение её кожи на кончиках его пальцев и этот сладостный аромат её желания, которое отражалось в её глазах… Он пытался отвлечься, выспрашивал что-то, надеясь на то, что она окажется хотя бы полуэльфом. Но она ничего не помнила. Он не знал и не мог сказать, говорила ли она правду или нет, потому что все мысли были лишь о том, как ему хотелось испробовать эти губы, что она, будто бы специально так волнительно и дразняще кусала. Когда она прильнула к нему, опалив горячим дыханием шею и мочку уха, он ощутил каждый изгиб её тела и чудом удержался от того, чтобы не взять её прямо там, у стены или на полу, посреди разлитого ею же вина. Но это было неправильно! На этот раз выдержка его не подвела, и он постарался избавиться от неё как можно скорее, напоследок приказав забыть о палантине в его присутствии.

«Возможно, так я привыкну к ней, и её внешность не будет вызывать такие сильные эмоции…», — думал он про себя, хотя втайне всё было отнюдь не так, но он не мог даже мысленно озвучить это. А потом им овладела злость на себя и на неё. Он решил, что не будет больше звать к себе, забудет о её существовании, отправит на нижние уровни к остальной прислуге. Как оказалось, его хватило на два дня, в течение которых он то и дело ловил себя на том, что взгляд помимо воли обращался к бархатному шнуру в углу комнаты. Но каждый раз он решительно отворачивался, с силой сжимая кулаки. Поэтому, когда ему доложили о пленённом гноме, он воспринял это со странным чувством облегчения.

Трандуил резко вздохнул и залпом осушил забытый было бокал, но лишь для того, чтобы наполнить его снова. С хрустальным кубком в руке он развернулся и неторопливым шагом вернулся к перилам. Смесь теней и мягкого света свечей в его покоях складывалась в странные рисунки на каменном полу террасы. Он приподнял голову, обратив взор к небесам, но ночное светило, только начинало свой неторопливый путь, и его света было недостаточно, чтобы рассеять сгустившийся по ту сторону террасы мрак. Его вновь посетило чувство, что там из непроницаемой темноты кто-то внимательно за ним наблюдал. Это ощущение возникало у него уже не впервые, но каждый раз он отмахивался как от назойливой мухи, списывая всё на тьму, что опутала его лес словно паутина, да беспокойный сон, ставший его верным ночным спутником с того самого вечера. Трандуил глухо зарычал и тряхнул головой. Серебристые волосы рассыпались по плечам.

Опять она.

Он иронично улыбнулся, слегка покачав головой, в то время как взгляд светло-голубых глаз снова стал несколько отрешённым. Мысли неумолимо возвращали его в тот вечер.

Всё началось с допроса, что уже не предвещало ничего хорошего, учитывая то, что его пленником был никто иной, как сам Торин Дубощит из рода Дурина. У Трандуила Орофериона и теперь уже бывших королей-под-горой были свои счёты, в нюансы которых тогда ещё молодой принц Торин был просто не посвящен. А глядя на то, какие красноречивые взгляды он кидал на Владыку Лихолесья, можно было с уверенностью сказать, что гному преподнесли значительно урезанную и искажённую версию событий, которую тот теперь считал единственной и непоколебимой правдой. Кто, когда и зачем вложил это в голову гордого гнома, Трандуилу было всё равно. Древний договор заключался не с Торином, не с ним и не им он был расторгнут, а объяснять или разъяснять события былых дней перед потерявшим своё королевство гномом эльфийский король не намеревался. По сути, Трандуилу даже не нужно было его допрашивать, он и так понимал, почему потомок Дурина оказался в этих краях. Единственное, что его настораживало, это то, что тот был один. Ведь не думал же он в одиночку сразить дракона? А обнаружить у себя во владениях целое войско эльфу вовсе не хотелось, особенно без его на то разрешения. Однако гном упорно молчал и вёл себя, мягко сказать, недружелюбно. Трандуил начинал медленно, но верно терять терпение, но всё же решился на последнюю попытку наладить контакт и отправил прислугу за вином.

Только заслышав торопливые шаги служанок, он уже понял, что это была она, и от иронии происходящего наверное бы даже засмеялся, если бы не хмурый гном напротив. Краем глаза он заметил её силуэт, притаившийся за колонной, и невольно стиснул зубы. Она ослушалась его и опять пришла в палантине.

«Да за кого она себя принимает?! Неужели она почувствовала его минутную слабость и решила, что теперь может творить что захочет?»

В душе вскипела ярость. Когда её практически вытолкали к нему, он уже почти шагнул в её сторону, чтобы преподать урок дворцовых манер, но в последнее мгновение сдержался, вместо этого хмуро отслеживая каждое её движение. Было видно, что она сильно нервничала и была очень напряжена. Такое поведение показалось ему странным, учитывая, что даже наедине с ним, в голом или полуголом состоянии, её сердце не заходилось так, как сейчас. Он приказал ей налить бокал для гнома и после внимательно наблюдал за тем, как она направилась к замершему напротив него потомку древних королей. Её руки с такой силой сжимали бокал, что он грозил вот-вот разлететься на мелкие кусочки. И с каждым шагом её сердце начинало биться всё чаще. Это невольно натолкнуло его на мысль, что это было как-то связано с гномом, и теперь он внимательно следил за реакцией последнего. Но Торин даже не обращал на неё внимания, будто смотрел сквозь женщину, даже когда она замерла рядом, протягивая ему кубок. А после он вновь обратился к нему, и его слова, полные обиды, желчи и обвинений стали последней каплей. Неважно, что случилось в прошлом, но этот грязный и оборванный гном не имел никакого права говорить с ним, Трандуилом Ороферионом подобным образом! От вскипевшего негодования он не расслышал того, что король-без-горы сказал служанке, но неожиданно Торин осёкся на полуслове, и это тут же привлекло его внимание. Гном смотрел на женщину расширенными, полными изумления глазами. В следующее мгновение бокал выскользнул из её рук, массивная фигура гнома подалась вперёд, а она попятилась. Потомок Дурина узнал её, несмотря на палантин… Вопросы один за другим замелькали в голове Трандуила вперемешку с яростью и чем-то ещё, тёмным и запретным, но на тот момент его самоконтроля хватило на то, чтобы выгнать её и отправить наглого гнома в темницу. А после ужина приказал доставить её к себе в кабинет.

Поначалу его внимание привлёк её взор, затуманенный и немного странный, медленно скользящий по его телу. Трандуилу казалось, что он ощущал его кожей, как невидимые прикосновения. Но вот она чуть вздрогнула и быстро заморгала, будто прогоняя остатки сновидения, а ему в тот момент доставляло удовольствие наблюдать, как напряглось её тело, как учащалось дыхание по мере того, как он приближался. Он был охотником, а она — загнанной в угол его добычей. В каре-зелёных глазах искрился калейдоскоп эмоций: осознание, страх, волнение, желание, и последнее нашло отклик и в его теле. Но перед внутренним взором всё ещё стоял образ гнома и то, как он смотрел на неё. Ему нужны были ответы на вопросы. Именно поэтому её и вызвали сюда, и он не может, не позволит ей вновь затуманить его разум этим шелковистым ощущением кожи под его руками. Пальцы сомкнулись на её шее, вопросы срывались с губ, отражаясь от стен кабинета, но она упорно молчала, лишь беспомощно билась в его руке подобно пойманной птице. А потом комнату наполнил её глухой смех, отчего ему стало вдруг страшно, и он на мгновение отступил.

Каждое сказанное ею слово эхом отдавалось в голове, заставляя кровь вскипать от ярости и…

«Гном не имел на это права! Только я могу прикасаться к тебе!» — было последнее, что он промолвил, чувствуя, как его окутывает её аромат. И он сорвался. Все мысли исчезли, осталось лишь это безумное ощущения её тела, вкус поцелуев, которыми он хотел наказать и заклеймить её. И, о Великий Эру, она отвечала ему с такой же страстью! Впиваясь в его губы, лаская этими обжигающими прикосновениями, распаляя его всё больше. Когда она застонала, то он еле сдержался, чтобы не сорвать с неё платье и, повалив на пол, не испробовать на вкус каждый миллиметр её тела. Она попыталась перехватить контроль, но он ей не позволил, доводя до пика её наслаждение, проникая пальцами в её разгорячённый центр. Она выгибалась, встречая и отвечая на каждое его движение, но ни на мгновение не прерывая зрительного контакта. Видеть её, когда вот уже вторая волна накрыла её с головой, было поистине волшебно. Ему показалось, что её глаза полыхнули изумрудно-зелёным пламенем, но это было так быстро, что он списал всё на обман зрения. А потом он снова целовал её, чувствуя, как их языки переплетались, лаская друг друга, медленно, дразняще и сладко, будто в предвкушении того, как будут сливаться их тела…

«Посмотрите, Владыка Лихолесья целует смертную служанку!» — резанул его сознание насмешливый голос, и это было подобно тому, как если бы кто-то всадил ледяной кинжал ему между лопаток. Из легких разом выбило весь воздух.

Что он делает? Что он наделал?

Стараясь не смотреть на неё, он отступил, разрывая их объятия. Какие слова срывались с его губ, он не помнил, но уже в следующее мгновение дверь в кабинет громко хлопнула. Он снова был один.

Наутро, первым делом было отдано распоряжение о возвращении смертной обратно в дом лекаря. Потом пришли вести о пойманных гномах, допрос которых закончился так же, как и с их предводителем — всех отправили в темницу. Провожая взглядом потрёпанных подземных жителей, он неожиданно поймал себя на мысли, что мог выспросить их о том, знают ли они о смертной, отчего ещё больше разозлился на себя и на неё. Всё последующие дни он с головой окунулся в дела, собственноручно решая то, что обычно являлось обязанностью советников. Поэтому, когда новости о противоядии дошли и до него, он лично навестил больничное крыло, чтобы пригласить Фаэлона и его семью на приближающееся торжество…

Трандуил провёл пальцем по мрамору перил, наслаждаясь обжигающим холодом камня, и, сделав небольшой глоток рубинового напитка усмехнулся. Но всё это было лишь самообманом. Как только ночь спускалась на королевство, и он оказывался наедине с самим собой, мысли наполнялись ею, и кровь вскипала горячим неудовлетворённым желанием. Он стал избегать одиночества в своих покоях, но все те, что делили с ним ложе после того вечера, оставляли после себя странное послевкусие незавершённости. Прекрасные и совершенные, готовые выполнить любое его желание, они не были ею и не могли принести ему удовлетворение, если только он не дозволял себе видеть её образ перед плотно сжатыми веками. Он презирал себя за эту слабость, но ничего не мог с собой поделать.

Возможно, всё дело было в том, что думать о ней было запретно, а потому распаляло ещё больше? Это было единственным логическим объяснением, и он принял его. Постепенно он так свыкся с этой мыслью, что даже стал думать, что смог победить. Только вот кого и в чём, так и оставалось неузнанным. И вот тогда, когда, казалось бы, он нашёл свой прежний покой, она вновь напомнила о себе.

Сначала это были невольно подслушанные перешёптывания служанок об одной из них, что смогла прилюдно утереть нос придворной эльфийке. Из обрывков фраз он смог понять, что речь шла о каких-то необычных туфлях, в которых упомянутая смертная смогла не только грациозно пройтись, но и станцевать, в то время, как старания лесных дев ограничились лишь несколькими шагами. Женщины не называли её имени, но ему этого было и не нужно, он почему-то и так знал, кем была дерзкая смертная. Тогда это вызвало улыбку. Но шли дни, и теперь до его острого слуха доносились уже другие разговоры. Слуги то и дело судачили о музыкантах, а в особенности о прекрасном менестреле и его новой спутнице… И здесь ему уже было не до смеха. Мысль о том, что кто-то другой проявлял к ней знаки внимания, не должна была его беспокоить, да даже появляться в его сознании. Так почему же каждый раз уловив обрывочные фразы о ней и бродячем музыканте, в душе поднималась волна негодования, заставляя с силой стискивать зубы и сжимать кулаки.

— Как смела она с такой легкостью отдаться в руки первого встречного? Выходит, она была типичной смертной, непостоянной и поверхностной. Возможно, то, что произошло, ничего для неё не значило…— от этих мыслей во рту появлялся неприятный горький вкус. — С другой стороны, все эти разговоры — лишь сплетни дворцовой прислуги. И кто знает, сколько правды в их словах? — от этих метаний голова шла кругом, и в какой-то момент он не выдержал.

Хотя король был редким гостем на нижних уровнях, его память хранила все тайные переходы и проходы, необходимые для того, чтобы пробраться туда незамеченным. На поляне весело горел костёр, играла музыка, вино лилось рекой. Одним словом, всё было так, как и должно в преддверии праздника. Он притаился в тени деревьев, скрыв лицо капюшоном. Его взор бродил между танцующими парами, когда вдруг краем глаза он уловил всполох ярко-красного цвета, что сразу привлек его внимание. От одного взгляда на неё он невольно втянул воздух. Она была одета как уличная девка: ярко, дерзко и вызывающе. Волосы рассыпались по плечам, глаза горели, а на губах играла задорная улыбка, точно такая же, как и у ведущего её за руку менестреля. Знала ли она, насколько порочно выглядела в тот момент? Но несмотря на это, он не мог не признать, что этот вульгарный красный корсет делал своё дело, заставляя сердце биться чаще. Но вот заиграла музыка, и все мысли об одежде в одночасье вылетели из его головы, заставляя завороженно наблюдать за каждым движением танцующей пары.

Ещё никогда за свою долгую жизнь, Трандуил не видел, чтобы эльфы или люди двигались подобным образом. Это было похоже на то, что эти двое прилюдно отдавались друг другу под музыку. Руки менестреля прижимали её так близко и одновременно бесстыдно исследовали каждый изгиб её тела. А она позволяла, грациозно изгибаясь, приникая к нему… Трандуил с силой сдавил бокал, отчего хрусталь жалобно застонал. Даже сейчас от одного воспоминания об увиденном, кровь вскипала в жилах, наполняя его яростью и вожделением.

— Как смел этот жалкий музыкант прикасаться к ней так? И как смела она позволять и отвечать ему? Возможно, сплетни были правдой. Возможно, он ошибся в ней…

Тогда на поляне эти мысли метались в его разгорячённом сознании, в то время как глаза жадно исследовали каждый поворот её тела, особенно когда женщина вырвалась из объятий менестреля. Ему почему-то казалось, что она танцевала только для него. Так волнующе покачивая бёдрами, переплетая руки, скользя ладонями вдоль тела, будто лаская саму себя. Он поймал себя на мысли, что всё бы отдал, чтобы это был он и его руки, но в этот момент музыкант вновь привлёк её к себе. От раздражения король глухо зарычал и даже сделал шаг вперёд, как музыка резко умолкла, а те двое замерли в непозволительной близости друг от друга. А потом поляна наполнилась радостными криками, смехом и аплодисментами.

Из-за всей этой суматохи он не сразу заметил её исчезновение, как, впрочем, и музыкант. Тот стоял в окружении публики, автоматически улыбаясь, в то время как глаза бегали вокруг в поисках знакомого силуэта. Но вот менестрель сорвался с места, углубляясь в тёмные заросли, и король, повинуясь какому-то странному импульсу, последовал за ним. Несмотря на своё превосходство над смертным, он нагнал их уже тогда, когда пара, держась за руки, молча двигалась вглубь сада. Мужчина шёл впереди, уверенно уводя женщину всё дальше от поляны. Эльфу не надо было долго гадать, куда и зачем направлялись эти двое. Там, скрытые густыми кустарниками, вдалеке от стражи и празднующих, их никто не потревожит и не увидит. Король замедлил шаг и уже хотел повернуть назад, как что-то его остановило. Её поведение. Смертная явно нервничала, то и дело беспокойно озираясь по сторонам, будто выискивала в темноте что-то. Она подалась вперёд, пытаясь повернуть в направлении выхода, когда музыкант резко остановился, привлекая её к себе. Они о чём-то заговорили. Язык чем-то напоминал Всеобщий, но, по-видимому, был каким-то диалектом, поэтому он не смог разобрать ни слова. А тем временем менестрель уже прижал её к дереву, прильнув к ней всем телом, покрывая её шею поцелуями. Эльфу было противно на это смотреть, он зажмурился, стараясь совладать с собой. В этот момент тишину притихшего сада огласил ни с чем не спутываемый звук пощёчины. Трандуил распахнул глаза, сразу отыскав в темноте её фигуру. Женщина медленно пятилась от музыканта, что-то выкрикивая в его сторону, в её взгляде страх смешался с яростью, а в голосе сквозили истерические нотки.

«Она оттолкнула менестреля. Она не хотела его», — пронеслось в его голове, и он внутренне напрягся, не мигая следя теперь уже за мужчиной, в то время как смертная сорвалась с места, устремляясь сквозь заросли. Но музыкант даже не шелохнулся, лишь тряхнул головой и, как показалось королю, тихо засмеялся, хотя в последнем он не был уверен. А потом медленно развернулся и отправился обратно на поляну. Такое поведение показалось Трандуилу немного странным, но не ему было судить смертных. Удостоверившись в том, что менестрель не собирался предпринимать никаких попыток догнать женщину, он устремился за ней.

Он нагнал Даэрэт, когда та уже была на террасе, спешно оправляя юбку и повязывая широкий палантин. Он не видел её лица, но по тому, как подрагивали её руки, мог смело сказать, что произошедшее не оставило её равнодушной. Сам не зная почему, он тайно проследовал за ней до самого выхода, остановившись лишь тогда, когда женщина почти бегом прошмыгнула мимо стражника, но последний даже не удостоил её взглядом. И стоило ей скрыться в темноте леса, как его накрыла волна облегчения. Но лишь до того момента, пока он не оказался в своих покоях.

Мысли, чувства и эмоции перемешались в один ком, в котором он сколько не пытался, но не мог разобраться. Одно было ясно, сегодняшний инцидент в саду не шёл у него из головы. И сейчас, прокручивая в уме все те разговоры о том, что менестреля слишком часто видели вблизи дома лекаря, Трандуила отчего-то охватила злость. И от одной мысли о том, что она находилась наедине с музыкантом, ему хотелось раскроить тому череп. Его ладонь обожгла режущая боль, и эльф удивлённо уставился на зажатые в руке осколки хрусталя.

Нет, он не может этого позволить! Эта смертная засела слишком глубоко, как заноза. И он не позволит какому-то менестрелю увести её, пока он, король Трандуил, сам не решит так! С ней у него связано слишком много вопросов, но получить ответы, когда она находится за пределами дворца будет сложно…

Губы тронула лёгкая ухмылка. Он брезгливо поморщился, стряхивая осколки на каменный пол, и, кинув последний взгляд на небо, решительными шагами направился в свои покои. Всё-таки это по праву было его самое любимое место во дворце, ведь здесь звёзды всегда подсказывали ему верное решение.