Чародейка (джен)

Ждать — само по себе крайне неприятное занятие. Ожидание войны — это ещё вдобавок и страшно.

Казалось, сутки растянулись и содержат в себе не двадцать четыре, как обычно, а не менее тридцати шести часов. Скука и напряжение вообще отвратительное сочетание.

Вакцина, что говорится, «пошла в народ» и от присутствия Надежды, равно как и от её отсутствия, уже ничего не менялось. Антрида и Инара, Сурэй, Крэй и Сандар, не говоря уже о Чархане, — все что-то делали, за что-то отвечали, были заняты. Кроме Надежды. В то же время она ни на минуту не оставалась одна. За спиной неизменно маячила физиономия верного и преданного Оральфа.

Чархану — верного и преданного.

Не привыкшая в праздности женщина, чья жизнь до недавнего времени была расписана по минутам, протекала в темпе presto, теперь не знала, что ей делать и чем себя занять. Роль «куколки» и королевской фаворитки угнетала. Зависть придворных красавиц бесила до белого коленья. Чему ж тут завидовать?! Надежда всю сознательную жизнь твердо верила, что обладает достаточно светлой головой, чтобы пробиваться в жизни ею, не полагаясь на иные, аппетитные и округлые части тела.

С Чарханом они не виделись. Инспектирование армии, магов, запасов продовольствия, консультирование министров, внешняя и внутренняя политика занимали, конечно, много времени.

Но дело было, — увы! — не только в этом: король избегал Чародейки.

* * *

Едва перевалило за полдень, но за окном туманилась мглистость, словно наступили сумерки. Небо было стылым, низким, по-зимнему — серым. Дул промозглый порывистый ветер, волоча тяжелые, полные снега, низко клубящиеся над землей, тучи; угрожающие поземкой, но не спешащие ею разродиться. В такую погоду проще расслабляться и предаваться безделью, — низкое атмосферное давление навивает сонливость и лень.

Короли имеют прерогативу входить без доклада или даже стука, чем Чархан умело пользовался.

Надежда поспешно поднялась ему на встречу, неохотно покидая уютные объятия кресла.

— Если бы я хотел разводить политес, вызвал бы в тронный зал. Сядь.

Его величество неторопливо снял перчатки — сначала с одной руки, потом с другой, не сводя непроницаемого змеиного взгляда с девушки:

— Есть все основания полагать, что Темные нападут со дня на день. Армии живых не выстоять против мертвых — нам практически нечего им противопоставить.

— Собираешься сдаться? — Вскинула голову Надя.

— Зачем же облегчать жизнь врагу? Мы примем бой. Не исключено, что станем драться свирепо, доблестно и храбро. Только этого все равно не достаточно. Я хороший стратег, Джайна. Отлично умею анализировать, сопоставлять и делать выводы: Суммай падет. Возможно — на поражение обречено всё королевство.

Тонкая рука нифилима привычно запуталась в золотистом руне девичьих кудрей. Музыкальные пальцы легко, невесомо пробежались по нежным щекам, коснулись чуть припухлых век. Надавили на мягкие девичьи губы, призывая к молчанию.

— Я хочу, — шепнул рыжий мягко, — чтобы вместе с Оральфом ты отправилась в Синие Горы Древних.

— Но я не хочу. — Возмутилась Надя. — И не пойду!

— «Хочу» — «не хочу», — не повышая голоса, передразнил Чархан. — Думаешь, успела увидеть самое страшное, Чародейка? Можешь не верить, но кошмар по-настоящему ещё не начинался.

— А когда он начнется, что будет с остальными людьми? — Надя сжала ладонями подлокотники кресла. — С теми, кто не уйдет следом за Оральфом в Синие Горы Древних?

— Не стану настаивать, Джайна, на сделанном предложении. Но все же подумай о том, чтобы покинуть Суммай, пока ещё есть время. Когда карусель закрутится, боюсь, любые попытки спастись будут бесполезны.

Надежда зябко закуталась в плед:

— Если бы Трионскому Змею удалось убить меня, там, на Райской топи, — на выдохе проговорила она, — у твоих подданных было бы больше шансов выжить?

Чархан кивнул.

— Именно я пробудила монстра! Из-за меня Суммаю грозит гибель! Сбежать будет, во-первых, низко. Во-вторых, бесполезно: Горивэя и Рай последуют за мной, куда бы то ни было, попутно заливая землю кровью. — Надежда прикусила нижнюю губу. — Я остаюсь. — Решительно подытожила она.

— Видят боги, я сделал все, чтобы сохранить твою жизнь, Чародейка. Свободная воля подразумевает бремя ответственности. Делай, как знаешь, любовь моя. Вот, возьми, — рыжий протянул толстый свиток.

— Что это?

— Прощальное письмо, — криво улыбнулся он.

— Какое ещё «прощальное письмо»?!

— Любовное. Джайна! Ну, какое же ещё письмо можно вручать при прощании любовнице? — Усмехнулся наглец. — Прочтешь на моей могиле, обильно поливая слезами горечи и раскаяния.

— Очень смешно, — скривилась Надежда.

— Греюсь тайной мечтой, — не очень. Береги себя.

Изящно склонил голову Чархан в прощальном поклоне.

Надежда смотрела на ускользающую тень. Сердце саднило. Глаза щипало.

Вот засранец!!! Ему обязательно оставить последнее слово за собой!

Сорвав алую ленту, Надежда развернула первый свиток…

* * *

«Ты — злобный маленький дух, рядящейся в белые одежды! С первого взгляда на тебя стало ясно — вот предвестница горьких бед и несчастий. Жаль, что я не ошибся.

Есть у меня такое несчастье, Джайна — никогда не ошибаться. Не поверишь, — это ещё один горький дар проклятому.

Я не ошибусь и теперь, утверждая: ты любишь меня, Чародейка. Несмотря на то, что я наглец, подлец, наполовину не человек и вообще — твое глупое упрямое сердечко принадлежит этой ценной дубине первого сорта— Сандару.

Если бы я был обычным мужиком, я бы утешался сейчас со шлюхами. Но, во-первых, я король и снимать дешевых шлюх мне не по чину; а с дорогими больше мороки, чем утешения. Во-вторых, — я не человек. Нифилим, аж на целую половину — эта пакостная половина никогда не оставляла меня в покое. Вот и сейчас заставляет извращенно утешаться эпистолярным жанром.

Писать часами о несчастной любви всесильного короля к маленькой блондинке — это слишком мелодраматично, правда? Лучше рассажу о моей жизни, о моем прошлом.

Зачем? Да просто! Чтобы убить время. Все равно у меня — бессонница.

Итак!

Моя мать была последней Светлой Принцессой. Говорили, род по её линии восходит аж к самим метаморфам-хранителям. Её не менее благородный папочка, не в меру самоуверенный и прыткий тип, ввязался в войну с нифилимами под предлогом истребления нечисти и очищения общих нравов. Кто станет спорить — цель благая.

Должен оговориться, что нифилимы сами по себе твари не очень воинственные. Их слишком увлекают дела любовные, чтобы они по-настоящему прикипали к делам ратным. Чувственные и привлекательные, они предпочитают игры в манипуляцию, борьбу характеров и страстей — туповатому бряцанию оружием. Но, между тем, потомки небожителей отнюдь не трусы. Если вынудить их драться, то дерутся они более, чем сносно.

Дедуля обломал зубы. Потеряв треть войска, с ужасом готовился к оскудению государственной казны. Горе — павшим. Приходится юлить, скулить, унижаться. Такова плата за непомерные амбиции, не подтвержденные ничем, кроме завышенного самомнения.

Нифилимы отказались от контрибуции. Условием перемирия между двумя государствами стал немыслимый союз — человеческой женщины и нифилима.

Чтобы понять, какого пришлось дедуле, нужно проникнуться чувствами, которые вызывают нифилимы у людей. Пожалуй, даже к вампирам они относятся терпимее. Вампиры — нежить. Нифилимы — нечисть. «Они, как наркотик, разлагают душу. Они — воплощенный в удивительно прекрасную плоть мерзкий дух. Те, кто соприкасаются с нифилимами, теряют себя», — гласят людские легенды.

И все же дед отдал единственную дочь за проклятого. Он на тот момент был ещё сравнительно молод и, скорее всего, рассчитывал на появление законного или незаконного отпрыска, способного лишить меня права на трон. Однако ж, надеждам его не суждено оказалось сбыться.

Не знаю, как складывались отношения родителей поначалу, но к моменту моего появления на свет, они прекрасно ладили. Вопреки распространенному мнению, оказалась, нифилимы способны не только трахаться, но и любить. Родители жили счастливо, в согласии и довольстве. Пока не прибыли эмиссары деда.

Я хорошо помню тот вечер. Ещё бы не помнить?

Мы готовились ужинать. Пламя свечей, возвышающихся в канделябрах над обеденным столом, отражалось в дорогом фарфоре. Золотые ободки на тонком стекле подмигивали, приглашая пригубить вино.

Мне было двенадцать. Меня воспитывал тот, кто поэзию и краски восхода, луну и цветы ценил выше стали, оружия и власти. Я не понял тогда, что породило пронзительный и короткий звук, предшествующий полному уничтожению моего мира.

Взрывались графины с изысканным вином. Распадались фужеры. Падали свечи, заставляя тлеть накрахмаленные скатерти. Пламя перекидывалось на занавески, лизало дорогие полотна лучших живописцев, томики любимых отцовских стихов.

Опрокинутые чье-то равнодушной рукой напольные вазы уронили цветы и под ногами солдатни те, умирая, распространяли сладкие, удушливые запахи.

Стрела с бело-синим опереньем вошла точно в горло Светлой Принцессы. Вечность моя мать встретила удивленным, недоумевающим взглядом. Мне оставалось только радоваться, что она умерла так легко.

Отец не пытался сопротивляться. У нифилимов, если гибнет любимый, второй, как правило, ненадолго его переживает. Это не обычай — физиология такая. Сердечные раны для Крылатого Племени смертельны в прямом смысле этого слова.

Я ненавидел его за то, как он принял смерть — не отведя ни одного клинка, не пытаясь спастись. Я и до сих пор не могу ни понять, ни принять. Он должен был бороться,— за нас, его детей. Сами мы были ещё слишком юны и беспомощны.

Но по обычаю своего порочного племени, отец предпочел сложить крылья и падать вниз, не задумываясь о других.

Они так и остались лежать рядышком, Светлая Принцесса и Нифилим, охваченные пламенем.

А меня и годовалого брата доставили к королю. Высокомерный ублюдок сообщил с большим апломбом, как величайшую милость, что я стану его приемником. После чего меня отправили «получать образование» в Светлую Академию. Слово «Светлое» в этом государстве, как ты могла заметить, приставляется ко всему, что мало-мальски имеет смысл. Предстояло постигать азы людской политики. Чем я и занялся — на свой лад. Прилагая все усилия к тому, чтобы опорочить древнее имя рода, к коему принадлежал, находя в этом мстительную радость.

Моими друзьями становились люди такого сорта, которых я и сам-то вряд ли мог уважать. Я успел потерять счет любовницам. Я предавался пороку без оглядки, без страха и даже особого интереса.

Однажды я познакомился с девушкой, чьими цветами в одежде были бело-синий, — цвета оперенья стрелы, застрявшей в шее матери. Ты же знаешь эту привычку вздорных аристократов, объявлять «своими» тот или иной цвет и тупо повторять его везде, где только можно? И так, — красавица одевалась в сине-белые цвета. Этого хватило, чтобы привлечь мое внимание.

Пары недель оказалось достаточным, чтобы вскружить малютке голову. Сорвав горячие поцелуи с уст невинной девушки, я постарался донести это до её высокопоставленного папочки. Тот, естественно, взбеленился и предпринял попытку прекратить наши отношения. Я предложил «бежать». Но вместо Храма отвез в вертеп и отдал на потребу друзьям-товарищам, коих количество было точно не меньше двух десятков.

Девочка была девственницей…

Я не горжусь сим поступком. Но было бы ложью утверждать, что в чем-то раскаиваюсь. Несчастная принадлежала к вражескому роду. А к врагам у меня нет ни снисхождения, ни жалости.

Наутро мои верные собутыльники, лизоблюды и прихлебатели отвезли дочурку папаше. Оскорбленный родитель, ясен день, вызвал меня на дуэль.

Можешь представить, с каким удовольствием я принял вызов? Самовлюбленный щенок — всерьез полагал, что опасаться нужно меня, пьянчугу и развратника. Меня быстро избавили от детских иллюзий, покрошив в капусту. Вполне заслуженно и справедливо, по сути. Но я был принцем. А принцу можно то, что недопустимо для любого другого.

Разъяренный дедуля отправил наглеца, осмелившегося одернуть его царственного внучка, на гильотину. Девчонку нашли в петле. Мать отправили в сумасшедший дом. А старшего брата, лишив титула и званий, отправили служить на границу.

Догадайся, черноглазая, как звали братишку? У тебя нет шансов не угадать, верно? Да, да и ещё раз да! Это был твой любимый Сандар, сердце мое.

У нас с ним, как видишь, странные счеты. Его отец убил моих родителей. Я жестоко отомстил.

Глупый мальчишка, ломающий плеть, вместо того, чтобы рубить голову истинному врагу!

Дед меня не любил. Но ему нужен был наследник. Во мне текла его кровь. Мы были скованны накрепко, неразрывно.

В восемнадцать лет в моей жизни не было ничего, кроме ненависти. Все вокруг казалось (и сейчас кажется, если на то пошло, но больше не возмущает, как в далекой глупой юности), продажным и мелким.

Я искал смерть вполне осознанно: ввязываясь в бесконечные авантюры; в стычках с простонародьем; укрощая диких зверей голыми руками, вызывая на дуэли аристократов.

Заслужил славу бретера. Но смерть так и не догнал.

Она убегала, отступала, пряталась. Чтобы однажды прийти в образе прекраснейшей из женщин. Это женщина заставила меня потерять голову и остатки того, что могло бы быть мной раньше.

Помню нашу встречу, словно это случилось вчера. В тот вечер, по своему тогдашнему обыкновению, я был пьян в хлам. Ты ведь не знаешь, что такое — долгая зависимость от увеселяющих веществ? Мир кажется серым, тусклым, ужасно раздражающим. Пол качается под ногами, словно палуба гигантского корабля. А трясущаяся рука продолжает жадно тянуться к следующей, ещё не початой, бутылке. В таком состоянии разверзнись небо и земля, вряд ли заметишь, потому что небо и земля остаются где-то почти в другом измерении.

Выйдя из третьеразрядной таверны на двор отлить, я сонно наблюдал за облачком пара, вырывающегося изо рта. На дворе стояла зима, довольно лютая. Но я не чувствовал холода, хотя, кроме легкой рубахи тело ничего не прикрывало.

В полубредовом состоянии я тогда не сразу понял, что женщина напротив — живая. Незнакомка улыбнулась:

— Ваше Светлое Величество, — присела она в реверансе, склонив высокомерную головку на лебяжьей шее.

Мне захотелось заключить её в объятья и целовать, насильно, горячо, причиняя боль. Слишком много знания и иронии таилось в бездонных глазах незнакомки.

— О, какие недостойные желания для Светлого! — Погрозили мне хорошеньким пальчиком.

— Иди к дьяволу, — буркнул я.

Холодная рука обвила мою шею. Волосы незнакомки, похожие на стеклянный дым, не таили запахов и были удивительно жесткими на ощупь.

— Я только что от него, сладенький. — Пропел высокий голос. — Идем со мной…

Я жадно припал к твердым, словно ледяная корка, губам. Сжимал руки на обманчиво хрупком, упругом стане. Зубами рвал завязки на высоком вороте. Бросив женщину на снег, грубо задрал юбки, оголяя удивительно красивые, изящные бедра.

Незнакомка смеялась, откидывая голову назад. Волосы её перемешались со снегом.

Глаза мерцали, будто в них пылали свечи.

— Что за…! — Выругался я, — Кто ты?!

— Какая разница? Я подарю тебе то, что ни один человек выдержать не в состоянии. Но ты не человек, — она облизала губы, совсем как кошка, нализавшаяся сливок, — ты выдержишь. И я уверена, — тебе понравится.

Закинув головы, Снежный демон нарочито медленно растянул губы в оскале, обнажая треугольные клыки. Красиво и плавно кружились снежинки.

Молниеносным ударом она погрузилось в мое горло. Вспышка боли, казалось, достала до сердца. И сладким огнем расползлась по венам. Словно воронка, засасывала, обнимала, обжигала, заставляла парить. Боль и наслаждение переплелись так тесно, что я уже и сам не понимал, мне мучительно хорошо? Или от наслаждения — плохо?

Утром, придя в себя, я решил, что напился таки, как и хотел, до белой горячки. Нельзя сказать, чтобы к удовольствию. Ни разу в жизни мне ещё мне не было так плохо. Физически, я имею ввиду.

Но, несмотря на это, под вечер желание покинуть дворец стало непереносимым. Я мог думать только об одном — вернуться в старую таверну, — убедиться, что Белая Незнакомка не явилась плодом моего воспаленного воображения.

Убедился.

Подняв лицо к небу, она, Снежная Леди, казалось, грелась от лунного луча, как иные красавицы нежатся на солнышке. Волосы струились за спиной, подобно клубам тумана. Несказанно прекрасная и чудовищная одновременно.

Повернувшись ко мне, женщина усмехнулась:

— Какая неожиданная встреча! — Её руки вновь обнимали, ужасая и нежа.— Мой мальчик. Такое хрупкий, — мечтательно прищурилась она. — юный. Поцелуй меня!

Что мне оставалось? Женщина может безнаказанно отказывать мужчине, от этого её репутация только выигрывает. С мужчинами в данном случае все иначе. Кроме того, мне хотелось целовать её. Холодную, ледяную и совершенную, как…

— Смерть? — Вызывающе поднялась тонкая бровь.

— Ты — вампир? — «Догадался» я.

Она кивнула:

— Я много слышала о тебе, проклятый принц светлых. Но не предполагала, что ты настолько мил.

— Мил? — Подобным определением меня награждали не часто.

-Идем со мной…

Может быть, у меня и был шанс отказаться? Но я не воспользовался им. Я пошел за Тьмой по своей воле. Да ведь она и не приходит к тому, кому не интересна, правда?

* * *

«Она пришла потому, что тебе должна была достаться корона Светлого Королевства», — кусая губы, думала Надежда.

Признания Чархана будили в душе что-то душное и злое. Могло ли быть, чтобы она ревновала его к упырице?

Бред!

Однако?

* * *

«Она пришла ко мне тогда из-за тебя, Джайна. Моя кровь должна была служить мостом между ней и тобой. Чтобы она не делала, Горивэя всегда хотела только одного — вернуть свою сестру-близнеца. Весь мир, люди и нелюди для неё только средство достижения этой цели.

Ты — её жизнь. Её настоящая жизнь.

Итак, переходим к самой печальной и страшной части моей исповеди?

На самом деле я никогда не верил в пророчество. Горивэя ведь никогда не скрывала от меня своего авторства. Она лично составила схемы, рассчитала время, колличество родственных связей и энергии, необходимой для перехода. Ей даже удалось заставить меня убить единокровного брата.

Забавная история — ты не находишь? Огромное количество мужчин готовы положить к ногам Темного Властелина жизнь, и посмертие. Но все мы для Горивэи не более, чем ступени, ведущие к единственному существу, по-настоящему для неё дорогому…

Что-то подсказывает мне, что вместе мы никогда с тобой не будем, Джайна. Следующая встреча произойдет, скорее всего, в мире лучшем. Ни гордость, ни скромность, ни самолюбие не помешают мне сказать три простых слова: я люблю тебя. За твоё упрямство, и за неумение вовремя уйти с дороги. За холодность. Доброту и порядочность. Ну, а главное, за свет и тепло, которое есть только у живых.

Мой брат умер для того, чтобы ты пришла в мой мир. Ты — его прощальный, самый дорогой, бесценный подарок.

Береги себя, Джайна. Это — почти приказ».