Лысая (джен)

1.

Синоптики, как водится, лукавили, обещая похолодания на середину июля. Ничего подобного: даже в тени было жарко, как на сковородке. Пашка никогда не любила мороженое, но сейчас не отказалась бы даже от него, если бы в её карманах водились хоть какие-то деньги. Неплохо бы и раздобыть, но подработки никакой нет, одалживать и влезать в долги не хочется, а с родителями отношения напряжённые. Искусно минуя пустыри, подверженные солнечным лучам больше, чем что либо ещё, Лысая с музыкой в ушах лениво бороздила знакомые до дыр улицы города, не в силах найти себе занятия.

Ей не было нужды просиживать штаны в интернете, Кир сегодня работал, а значит, в заброшке тоже никого нет — без него компания никогда не собиралась. Ни к кому в гости идти не хотелось, сидеть дома тем более. Поэтому Пашка, пролистывая треки, просто гуляла, размышляя о всяком. За час она встретила несколько одноклассников — город был небольшим, да и школа в районе всего одна — но особой радости ей это не прибавило.

Она шагала мимо двора, вокруг которого зачем-то возвели высокий решётчатый забор с домофоном, как вдруг приметила внутри ограждённой зоны мальчишку в майке и шортах, который стоял на коленях и шарил ладонями по земле: что-то искал.

Лет двенадцати, не больше, худой, как спичка, и загорелый! Настоящий цвет его кожи выдавали только белые полоски, проскальзывающие на плечах из-под майки. Волосы у него были чёрные-чёрные, густые и вьющиеся. Пашку мальчик, кажется, не видел.

«Ищет что-то?» — подумала Лысая, и взгляд её зацепился за что-то блестящее: большая десятирублёвая монетка укатилась за забор. Может, её он и искал?

Пашка подобрала монетку.

— Эй.

Мальчишка обернулся. Лицо у него было тоже загорелое, с проступающими веснушками.

— Это ищешь? — спросила Пашка, показав монетку.

Мальчишка кивнул.

Встал, отряхнул колени, подошёл, качаясь из стороны в сторону, словно чудаковатый пингвин, и протянул руку сквозь прутья. А вдруг это и не его вовсе? — подумала Лысая, всё равно отдавая монетку.

— Спасибо.

— Как ты её умудрился выронить? — спросила Пашка. Ей особо не было дела, но зачем-то дёрнуло спросить.

Мальчишка повёл худыми плечами.

— Я кидал её: орёл или решка.

— И как упала? — Пашка тут же поняла, что спрашивает глупость: ведь монетку в итоге подобрала она.

— Я не знаю. Ты ведь её нашла.

Мальчишка не «выкал»: Пашке это понравилось.

— Ну, допустим, что она на орла упала? — сказала она.

— Значит, иду пломбир покупать.

— А если бы на решку?

— Значит, эскимо. Вот только без неё бы не купил: мороженое дорогое. Ну так что, там всё-таки орёл был?

…К детям младше четырнадцати Пашка всегда относилась с неодобрением и каким-то внутренним напряжением, но этот мальчишка почему-то сразу внушил ей симпатию своей простотой и искренностью. Представился: звать Илья Шаравин, для своих Шарава, вон в том доме живу. Пошли со мной за мороженым?

Лысая пошла, потому что больше идти ей особо было некуда: домой не хотелось.

— У моей соседки, — рассказывал Илюшка (как его мысленно назвала Лысая) в пути до ближайшего киоска, — целая коллекция редких монет! Есть одна огромная, сторублёвая аж, представляешь?! Правда, сейчас такой не расплатиться…

Он говорил на удивление умно для своего возраста. И дело не в том, что именно он говорил, а в том, как он это делал: по-детски наивно, но с полной уверенностью, что собеседнику будет интересно всё, что он скажет. Никаких заморочек о том, что они только что встретились, никаких претензий к тому, что она лысая — Илюшка просто говорил и всё.

— Какого года, не смотрел? — спросила Пашка, просто чтобы поддержать беседу.

— Двадцать восьмого вроде бы, — Илюшка пожал плечами. — Хорошая деньга была, а? И никаких бумажек не надо: положил монетку в сто рублей, и покупай, что хочешь! А ещё у неё золотые монетки с Гагариным есть, и с Храмом-на-Крови. Мама говорит: юбилейные.

— Твоя соседка что, нумизмат?

— Да не, русская. Анька Гриб зовут. Знаешь её?

— Дурень, «нумизматы» — это люди, которые редкие монеты собирают, — беззлобно хмыкнула Пашка.

К её облегчению, Илюшка не обиделся на «дурня»: понял, видимо, что не всерьёз. А бывало, что некоторые обижались.

— Зачем их собирать, деньги-то? — спросил он. — Если уж не пользуются, так отдали бы кому-нить. А так… Лучше бы картины коллекционировали.

— Есть специальные монеты, которые только для красоты сделаны. Ими не расплатишься, но они офигенно редкие. Вот их и собирают.

— Ну это другое дело, — сказал Илюшка, согласившись.

В киоске он купил на тридцать рублей большой пломбир в рожке. Предложил Пашке немного, но та вежливо отказалась. Когда он принялся есть лакомство, Лысая ждала, что сейчас её поблагодарят и отправят восвояси, однако Илюшка делать этого не спешил.

— А тебя как звать? — спросил он.

— Павлена. Можно просто Пашка. Как мужское имя, только… не мужское.

— Аа. Так и знал, что ты девочка, — сказал Илюшка, как показалось Лысой, немного разочаровано. Та изумилась: неужели до этого не догадался? Да, наверное, по лицу её толком и не разберёшься, а в илюшкином возрасте на сиськи ещё не пялятся, вот и вышел казус. Но, немного обидевшись, ощетинилась:

— А в лоб?! Я хоть и девушка, но бью покруче некоторых!..

— Серьёзно?! — глаза Илюшки неожиданно загорелись, а рот, испачканный мороженым, радостно раскрылся. — Ты драться умеешь?! Круто!

— Умею, ещё как.

— Значит, ты сильная?

— Ну-у, — Пашка задумалась. — Поднять двоих таких соплежуев, как ты, смогу.

— Сама ты соплежуй, — поморщился Илюшка.

Опасаясь, как бы на этот раз он всерьёз не обиделся, Лысая решила сменить тему и спросила:

— А почему спрашиваешь-то?

— Помощь нужна кое-с-чем.

…Илюшка привёл её в девятиэтажку, где, по его словам, жил какой-то его одноклассник, то ли Вася, то ли Ваня. Они поднялись на последний этаж, где мальчишка и продемонстрировал то, с чем ему требовалось помощь: вход на крышу.

Уходящая вверх на ещё один этаж железная лестница была закрыта прочной клеткой из красных прутьев. На двери от этой клетки висел чёрный монолитный замок. Пашка задрала голову: сверху, в сумраке чердака угадывались очертания люка, за которым, должно быть, и находилась крыша.

— Ты предлагаешь мне замок сломать? Извиняй, я тебе не дуболом…

— Не надо ничего ломать, иначе заметят, — сказал Илюшка торопливо. — Мы раньше сбоку залазили, вот здесь…

Он показал на боковую сторону клетки, и Пашка поняла, о чём он: между двумя красными прутьями виднелся довольно просторный зазор, перекрытый длинным куском арматуры, явно выделяющимся из общей картины. Его нижний конец вставили в обломки основания лестницы, а верхний — в торчащую из потолка тонкую полую трубку. Всё это художество, кажется, не приварили: кусок шатался, но сидел прочно. Это продемонстрировал Илюшка, попробовав покачать прут.

— Крепко вставлен, зараза. Мы с ребятами пробовали вытащить, но не смогли, сила нужна.

— Ну… Давай попробую, — сказала Пашка, взявшись за кусок арматуры…

Куда там ребятне — даже ей пришлось изрядно намозолитьи испачкать ладони, прежде чем упрямая перегородка поддалась и вылезла трубки. Со скрежетом вытащив ставший бесполезным кусок арматуры, Лысая вручила его Илюшке.

— Держи. Путь свободен.

Тот прямо засверкал:

— Вот круто!!! Давай залезем?!

— Ты думаешь, я с моей жопой туда пролезу?

— Туда кто угодно пролезет, главное знать, как! Давай, я тебя научу!

Пашка действительно без проблем пролезла в открытую дыру. Следом за ней юркнул Илюшка: ему, тонконогому и тонкорукому, было ещё легче. Так они и проникли на крышу дома по Профсоюзной.

…Пашке и раньше приходилось бывать на крышах — легче было вспомнить, куда их с Киром и компанией ещё не заносило. Однако так высоко, да ещё и в одиночку, она никогда не забиралась. Большая часть крыши была опутана проводами, так что двигаться порой приходилось, пригнувшись аки спецназ. Но когда Пашка и Илюшка наконец дошли до края, им открылся чудный вид на город, переживающий лето и тонущий в зелени. Сквозь зелень эту то и дело пробивались трубы, антенны, крыши «сталинок», были видны дороги и проспекты, вдалеке угадывался невзрачный профиль домов Полтинника.

«Эх, сюда бы Марью — ей бы понравилось».

Спустя время, Пашка решила задать вопрос:

— И часто вы сюда лазили?

— Каждый день! — гордо сказал Илюшка. — Но потом нас спалили, и дырку заделали. Тут была наша база. Вон, даже надписи есть.

Пашка глянула: на кирпичной будке, в которой и располагался вход на крышу, действительно было несколько надписей, выведенных синим баллончиком. Подойдя поближе, она прочла:

Шарава

Анька

Бульбазавр

Макс

Костет

— Тоже мне «Тимур и его команда»… — усмехнулась Пашка. — Это что, вся ваша банда?

— Ага. Хочешь, позову их?

— Да мне без разницы, — Лысая пожала плечами, разворачиваясь. — Ладно, я сваливаю. Аккуратнее будь! Чтобы если кто-то из вас шмякнется, на меня потом не катили, усёк, Шарава?!

Илюшка засмеялся и сказал, что «усёк».

— Эй, Паша! — сказал он, когда она уже присела, чтобы нырнуть в проход. — А почему ты лысая?

«Чёрт, думала, не спросит, паршивец…»

— Захотелось мне побриться налысо, вот и всё, — ответила Пашка.

Глядя на неё, Илюшка-Шарава улыбнулся.

— Ты крутая!..

Пашка хотела ответить ему какой-нибудь колкостью, но передумала, решив: пусть хоть для кого-тоона будет крутой не из страха, а из простого человеческого уважения.

— Бывай, — сказала она, спрыгивая в проём.

…Выйдя из дома, она нашарила в кармане плеер, собравшись снова заткнуть уши, но ей снова что-то помешало: взгляд зацепился за валяющийся на газоне цветастый диск. Сам по себе он был редкостью, ведь сейчас повсюду были одни флешки. Подойдя, Лысая нагнулась и подобрала находку. Обложка диска что-то ей напомнила.

«Unbelievable adventure of Chara»

Компьютерные игры, как таковые, Пашка никогда не любила, однако в детстве, когда она гостила у родственников, ей всё ж-таки пришлось один раз просидеть за одной игрой часа два или три: она затягивала. Но, когда приехала домой, стало уже не до неё, и постепенно Пашка забыла про своё мимолётное увлечение. К тому же, она даже название узнать не удосужилась. Только теперь она вспомнила, взглянув на рисунок под броской надписью: девочка в синем платье с цветком в руке.

Пашка оглядела диск. Пара тонких царапин, но в целом, он, наверное, даже прочитается…

«Вот заняться-то тебе нечем. Домой что ли тащить его собралась?» — мелькнуло в голове у Лысой. Но та развернулась, направившись обратно к крыше…

— Эй, Шарава! — крикнула она, сунув голову в проём. Илюшка подскочил на месте от испуга, обернувшись. — У тебя дома комп есть?!

2.

Дома у Шаравы был почти новенький большой чёрный ноутбук, гудящий ровно и почти неслышно — не то, что тот старый компьютер, стоящий в комнате у Пашки, по своей громкости способный сравняться с каким-нибудь производственным цехом. Комната была слегка пустовата: то ли семья Шаравиных недавно сюда переехала, то ли Илюшка пока что не определился с тем, как обустраивать собственное жилище. В комнатке два на четыре всего-то и было, что компьютерный стол, кожаное кресло на колёсиках (Лысая обожала на таких крутиться), шкаф да заправленная кровать. На подоконнике стоял горшочек с каким-то плющом, рядом с ним — полупустая бутылка с водой.

— Это игра такая что ли? — спросил Илюшка, открывая дисковод.

— Ага. Мне просто интересно, запустится или нет.

Запустилась. Неизвестно, сколько времени диск пролежал на газоне, но, кажется, он не был повреждён. Открылось окно установки игры. Сердце Пашки радостно ёкнуло.

— А как название переводится? — спросил Илюшка, ёрзая в своём кресле.

— «Невероятные приключения Чары».

— Девчачья что ли? — насторожился мальчишка. — Я в неё тогда играть не буду…

— Ничего она не девчачья! И если не будешь — я себе диск заберу. Я просто у тебя проверить хотела, работает ли он вообще.

Пока игра устанавливалась, Илюшка гостеприимно предложил Лысой чаю, и даже принёс своей гостье два кривоватых бутерброда с колбасой и майонезом.

— Ну что, устанавливается? — посопел он нетерпеливо.

Пашка кивнула: пока мальчишка бегал, она заняла его кресло. В ноутбуке не шарилась, но покачивалась из стороны в сторону. На её полудохлой табуретке такая роскошь непозволительна.

— А что за игра-то? — спросил Илюшка, наматывая на палец чёрную кудряшку возле щеки.

— Играешь ты там за девочку… Или за мальчика, как хочешь. Персонажа создаёшь сам. У тебя скелет похитил подругу, и ты должен пробраться в замок монстра, чтобы её спасти. Тебя сопровождает говорящий цветок, который ты можешь использовать, чтобы решать головоломки. Я дошла недалеко, там есть один уровень, он пиз… кхм, офигенно сложный. Не смогла его пройти.

Илюшка ничего не сказал: молча смотрел в монитор и ждал, пока игра установится.

— А почему «Приключения Чары»?

— Персонажа твоего так зовут. Типа, внешность ты ему сам создаёшь, но он всё равно будет Чарой.

…хоть Илюшка и обещал, что не будет играть в «девчачьи» игры, но «Adventures of Chara» его всё-таки затянула. Хоть и пиксельно-квадратная, но по-своему интересная, она привлекала даже Пашку, и дело было не столько в самой игре, сколько в сюжете: он будто бы задевал за какие-то невидимые, знакомые только ей, струны внутри Лысой. Обычно она не любила ностальгировать, но сейчас ей вспоминалось то чувство, когда она проходила игру впервые.

— Так, вот тут я помню: на краба не наступай, придётся драться… — подсказывала Лысая, пустив Шараву на законное место.

— Угу, — кивал тот, легко справляясь с незамысловатым управлением.

— Ой! Я думал, там земля будет…

— Не-а, прыгать надо. «Пробел» зажимай, чтобы дальше прыгнуть.

— А водопад меня не снесёт?

— Не, проходи дальше. Вот этому парню ты можешь продать что-нибудь.

— Это что, говорящий сапог?

— Не сапог, а гриб. Он тебе ничего не сделает, бить не обяза… тельно. Ладно, просто собери с него всё, что выпало.

От звонка, разнёсшегося по всей квартире, двое подскочили.

— Это наверное кто-то из наших! — сказал Илюшка, побежав открывать. И как в воду глядел: привёл за собой толстенького паренька в круглых очках, футболке с героями какого-то мультфильма.

— П-привет, — не очень уверенно поздоровалась Пашка. Паренёк немного смутился от её вида, но поздоровался.

— Здрасьте…

— Бульба, это Паша. Паша, это Бульбазавр. Мы тут игруху нашли, зацени, я пока чаю налью…

— Не парься, малой, — ухмыльнулась Пашка как можно более дружелюбно, — я не кусачая. Проходи, садись.

— Вы Илюшина сестра?..

— Можно на «ты», я всего-то лет на пять тебя старше. Нет, я просто мимо проходила…

— А что тут нужно делать? — Бульба поправил очки пухлым мизинчиком, устраиваясь в кресле.

— Ходишь на кнопки… — и Лысая повторила всё то же самое, что какое-то время назад разжевала Илюшке. Когда тот вернулся, Бульба уже успешно прошёл уровень, перейдя на другую локацию.

Не успел Шарава нормально включиться в процесс, как раздался ещё один звонок, но уже прерывистый.

— Это Гриб, наверное, — сказал толстячок, отрываясь от экрана. — Шарава, ты всех позвал?

— Ну да… Ох, мы же крышу открыли! — и Илюшка умчался открывать дверь.

Анька Гриб, которую все свои, как ни странно, называли по фамилии, была слегка худощавой девчонкой чуть младше Илюшки и Бульбы. Футболка на ней висела, длинные светлые шорты были измяты, а ступни белых носочков явно испачканы. Чёрные волосы Гриб заплела в косу, перекинутую через плечо.

— Зда-а-ра-авствуйте, — быстро оправилась она, увидев чужое лицо в привычном коллективе. При виде Пашки, как уже водится, смутилась, не зная, как себя вести.

— Ань, это Паша, — поспешно представил Лысую Илюшка. — Паша, это Анька Гриб. Я тебе про неё рассказывал…

Анька Гриб сверкнула встревоженным взглядом: что ты про меня рассказывал?

— Ааа, так это ты нумизмат? — догадалась Лысая.

Анька Гриб смущённо махнула рукой.

— Да какое… Вот папа у меня да. У него огромная коллекция монеток. А я не только монетки, ещё и значки красивые собираю… А что вы тут делаете?

…Лысая не успела и оглянуться, как дома у Шаравы собралась вся его созванная компания. За Бульбой и Анькой Гриб пришли ещё двое мальчишек. Один непримечательный, в выглаженной рубашечке и с русой стрижкой «ежом», а второй -вылитый Кир, только лет на десять моложе, такой же развязный и своевольный. Он, кстати, единственный из всех отправился делать себе чай сам.

Собравшаяся компания оккупировала компьютер, погрузившись в прохождение игры, которую Пашка до этого надеялась оставить себе. Однако распрощалась с этими надеждами, так как было ясно, что, как только закончит играть Илюшка, диск перекочует в руки остальных членов компании: «Adventures of Chara» завлекла всех.

— Так продай ему собачку! Только инвентарь занимает!

— Я задолбаюсь, она стоит дёшево, а в рюкзаке двенадцать штук…

— Дай я поиграю следующую локацию!

— Я за Бульбой занимал!

— Макс, у тебя чай остыл…

— Его что, обязательно убивать было?!

— Лучше полечись, тебя Снеговик грохнет сейчас…

— Это что, босс?!

…Из коридора послышались ритмичные щелчки. Илюшка подскочил на месте.

— Мама вернулась…

Пока он убежал открывать дверь (кресло занял Макс, тот самый «двойник» Кира), Пашка достала телефон и взглянула на время. Угораздило же её просидеть в компании малолеток до шести часов!..

Мама Илюшки была не очень высокой женщиной с усталым лицом и худыми руками. Как только Лысая её увидела, она внутренне напряглась. Хоть и не в её привычках было судить человека по внешности, однако людей с подобным выражением лица Пашка очень хорошо знала: они смотрели на всё вокруг с выражением невероятной обиды, во всём искали для себя оскорбление, спокойно могли улыбаться и радоваться, однако одна оплошность могла превратить их хорошего друга в заклятого врага. Среди знакомых её матери такие были — например, тётя Люба, которая перестала разговаривать с Пашкой, когда узнала, что та проколола уши.

Проблема была в том, что то, как сейчас выглядела Пашка, являло собой самую большую оплошность.

— Здравствуйте, дети, — сказала мать Илюшки, появившись на пороге. Из нестройного хора приветствующих голосов Пашка поняла, что женщину зовут Вера.

Она перевела глаза на Лысую.

— Здравствуйте, — аккуратно поздоровалась та, даже голову немного наклонила. — Я Паша.

— Мы с ней на улице познакомились! — сказал Илюшка, взяв слово. — Она вон игру принесла…

— Илья, подойди сюда на минутку, — спокойно сказала мать, отходя в коридор.

По наступившей в комнате тишине и поутихшим возгласам ребят Пашка поняла, что веселье для неё закончилось. Прохождение игры продолжалось, но теперь все говорили вполголоса и даже не спорили, уступив права на прохождение Максу. Про Лысую все забыли.

«Что ж, я и так надолго тут задержалась…» — подумала она, решив, что дождётся Илюшку, а там скажет, что ей уже пора.

Из-за закрытой двери комнаты раздавались приглушённые голоса. Почему-то особенно чётко донёсся голос Илюшки: «Да не скинхед она, мам!!!». Пашка смущённо почесала в затылке: кричи не кричи, этой женщине вряд ли уже можно было что-то доказать. Татуировки, пирсинг, лысина и браслеты зачастую сами за хозяина говорят. «Сама виновата, — подумала Лысая, — нечего было в гости напрашиваться в таком виде… Как будто и правда скинхед».

Шарава вернулся в комнату весь молчаливый и понурый.

— Мне лучше уйти, да? — спросила Пашка понимающе.

Мальчишка кивнул, глядя в пол.

— Ты извини, пожалуйста, — говорил он уже в коридоре, стоя около двери в слишком больших для него тапках. — И спасибо за игру, и… что крышу открыла. Ну просто мама у меня…

— Да не парься, — улыбнулась Пашка, махнула рукой. — Нормально всё. Здорово посидели. Ладно, я пошла. Давай лапу!

Илюшка пожал её руку своей крошечной ладошкой. По его лицу было видно, что он хочет что-то спросить, но стесняется. Угадав вопрос, Лысая сказала:

— Нет, я не скинхед.

— Аа!.. — и Илюшка облегчённо заулыбался.

— Бывай, Шарава!

3.

Обычно те, с кем Пашка знакомилась на улице, попадались ей редко, даже если до этого часто встречались, будучи незнакомцами. Но с Илюшкой вышло не так: они снова встретились на следующий же день.

Лысая ненавидела сидеть дома, когда было нечем заняться. Именно это и было причиной её частых бессмысленных прогулок по городу. Часто её сопровождал Ладан, но, когда пёс покидал пределы квартиры, он превращался в совершенно неуправляемое чудище. Всюду скакал, всё обнюхивал, лаял на машины, никого, конечно, не кусал, но некоторых истеричных бабуль пугали его размеры и невероятное жизнелюбие. Поэтому особенно Пашка любила, выгуливая Ладана, встречать на пути Хрыч. Мудрый пёс обладал невероятным запасом любви, поэтому даже на вредную старуху постоянно радостно гавкал, и был доволен. Как и его хозяйка. А вот Хрыч всегда испуганно крестилась, говорила, что какой хозяин, такая и сука. Никакие доказательства того, что Ладан кобель, до неё не доходили.

...— Ух ты! — радостно сказал Шарава, когда Ладан, встав на задние лапы, с лёгкостью дотянулся до его лица и с интересом обнюхивал нового знакомого.

— Это Ладан, — сказала Пашка, дёргая на себя поводок. — Ты ему понравился. Что, опять монетку потерял?

— Да не, — мотнул головой Илюшка, показав пустой пакет, зажатый в руках. — В «Пятёрочку» иду. Пошли со мной?

— Пошли, чё бы нет... — Лысая пожала плечами. Гулять с кем-то или одной — для неё разницы особенно не было. А если она хотела куда-то идти одна, то помешать этому... смог, пока что, только один человек, но ему Пашка очки разбила.

К тому же, Шарава был неплохим пареньком: смышлёным, добрым и нисколько не быдловатым, к каким Лысая уже успела привыкнуть.

— Ну как, игру-то прошёл?

— Не-а! Застрял на уровне, где огромный краб-гамбургер. Как его пройти?

— Этот... Бургерфунт?

— Не знаю, по-иностранному читать не умею.

— А вы английский в школе ещё не проходите?

— В четвёртом начнётся. Я пока что в третьем. А дашь его повести?

— Ну держи, — Лысая протянула Илюшке ручку ободка. — На кнопку нажимай, и провод закрепится. Только далеко его не выпускай.

— Хорошо...

Обрадовавшись новому «руководству», Ладан тут же радостно запрыгал вокруг Илюшки, а затем, получив свою порцию ласкательных процедур в области загривка, облюбовал ближайшее дерево, принявшись совершать привычные для него дела.

— А тебе-то диск нужен? — спросил Илюшка. — Ты же вроде хотела его проверить и себе забрать.

— Ай, забей. Я ж не думала, что вам настолько понравится. А что, он уже в чужих руках?

— Угу, Бульбазавр его себе забрал.

— Забавное у него погоняло. Почему «Бульбазавр»?

— Ой, это целая история! Его зовут Кирилл, а фамилия — Артошкин. В первом классе часто смеялись, потому что, если сократить, получится «Картошкин». Он всегда обижался, когда его «Картошкой» звали. А во втором классе к нам парень из Украины перевёлся, Мишка Зверев. Он как-то услышал и сказал, что, мол, картошка по-украински — «бульба». А в одном мультике был такой герой, Бульбазавр. Вот Кирюха им и стал.

— Ни хрена себе, — удивилась Пашка. — А у нас в классе, видимо, одни тупари были. Меня вон Рыжей постоянно звали.

— Почему?

— В смысле, «почему»? Потому что в первых классах я была рыжей. Ещё и вся в кудряшках. В один момент меня это зае... кхм, достало, и я побрилась. Меня стали звать Бритой. А потом... — она ухмыльнулась, постучав по лысой макушке, — сам понимаешь.

— И татуировку сделала? — уважительно протянул Илюшка.

— Татуировку-то недавно, в этом году.

— Больно было?

— Вообще-то да, она ещё и кровоточит какое-то время, прежде чем зажить.

— А уши прокалывать?

— Тебе-то зачем?

— Просто интересно.

— Уши прокалывать тоже больно. Смотри, моему примеру не следуй. Увижу — уши надеру, будет ещё больнее.

Илюшка смущённо засмеялся, но ничего не сказал.

Им оставалось перейти дорогу и пересечь небольшой двор под сенью двух огромных деревьев. Поблизости не было ни светофоров, ни переходов, поэтому люди здесь предпочитали перебегать дорогу, пока машин не было. Подходя к ней, они болтали о друзьях Илюшки: тот рассказывал, как познакомился с Анькой Гриб.

Пашка ещё издалека заметила стоящую прямо посреди дороги одноклассницу — одну из тех, что хихикали, увидев, как она болтала с Палычем. В коротком светлом платье, в тёмных очках, с ритмично ходящими из стороны в сторону щеками, перерабатывающими жвачку.

Первой мыслью было обойти её, но Катька что-то листала в телефоне, и, кажется, их не видела. Как не видела и машину, которая мчала ещё достаточно далеко, но останавливаться явно не спешила.

— Эй! — машинально крикнула ей Лысая, остановившись. Катька не услышала: к ушам от телефона протянулись тонкие белые проводки.

— Сука, — ругнулась Пашка, кидаясь вперёд...

Машина оказалась куда ближе, чем она думала.

Лысая с разбегу толкнула Катьку вперёд, и сама приняла жёсткий удар под рёбра. Тормоза машины заскрипели, дыхание перехватило. Пашка рухнула на асфальт, схватившись за живот. В глазах потемнело, окружающие звуки на несколько долгих секунд смешались в невнятный шум.

То, что первое долетело до её ушей — это ругань Катьки.

— Ты чё, совсем ёбнулась, Лысая?! — кричала она, чуть не срываясь на визг. — Ты какого хуя творишь?! Я телефон поцарапала, тварь!!!

Пашка хотела ей что-то ответить, но смогла только выдохнуть воздух, стоя на четвереньках. Думала, что потеряет сознание — но обошлось, хотя боль была очень сильная. Сквозь шум в ушах она слышала, как уже Катьку материт что есть мочи водитель, как они переругиваются, как её поднимают на ноги, как беспокойно смотрит на неё Илюшка, как он что-то говорит мужчине...

Как уже позже объяснил Лысой Илюшка, водитель был хорошим знакомым их семьи, Валерием Санычем Селезневым. Он и отвёз пострадавшую Пашку в ближайший травмпункт. При осмотре ей сказали, что повезло: ребра не сломаны, но синяк останется большой. Постоянно извиняющийся Валерий Саныч (он же дядь Валера — со слов Илюшки) отчаянно материл Катьку, вставшую посреди дороги, чем и приглянулся Пашке. Хоть и взрослый, он казался адекватным и рассудительным: согласился отвезти Лысую домой, а на заднее сиденье пустил Илюшку с Ладаном.

— Совсем не соображают, — возмущался он, садясь за руль и заводя двигатель, — долбоёбы, встанут посреди дороги... Ты ведь ей жизнь практически спасла — а она за телефон переживает! Тьфу, блять... Ты, извини... Паша, да? Ну я тоже дурак, не затормозил вовремя...

— Бывает, — поморщилась Пашка пристёгиваясь. — Извинения приняты, забыли. Не подохла и нормально...

— Валерий Александрович, друг семьи Ильи, — представился водитель, пожав ей руку.

— Павлена. Можно просто Паша.

— Имя-то какое красивое...

Лысая, смутившись, не нашла, что ответить: слишком уж редко ей кто-то говорил подобное.

Валерий Александрович, несмотря на её протесты, довёл Пашку вплоть до дверей квартиры, а затем, объяснив ситуацию, извинился перед её матерью, открывшей им. Увидев, в каком состоянии дочь, она тут же забыла про все их ссоры, возникавшие между ними: помогла раздеться, дойти до кровати и лечь так, чтобы не сильно болел синяк сбоку на животе. Приложила к нему пакет замороженного молока — самое холодное, что нашлось в холодильнике. На водителя она, кажется, не очень злилась, скорее разделяла его негодование по поводу остановившейся на дороге девушки.

— Спасибо вам большое. Может, пройдёте, я чай сделаю?

— Нет, спасибо большое, мне ехать надо... Этого молодца домой доставлять. Если требуется какая-то компенсация...

— Даже не заикайтесь! Вы и так помогли, я очень вам признательна.

— Ваша девочка всё-таки молодец. Не каждый бы спасать кинулся.

— Характер у неё не сахар, порой никакого сладу нет. Шипит, только слово скажи, да в комнате постоянно запирается, слушать никого не желает. Недавно родственники поздороваться пошли — так представьте, накричала и выгнала...

— У подростков часто такое, Маринсанна, — так звали пашкину маму, — сами же знаете, возраст такой...

Больше Пашка не слушала: закрыла глаза, попытавшись уснуть. Почему-то снова подумала про Марью: она всегда думала про неё, когда было плохо на душе.

Уснуть у неё не вышло: в комнату, проводив гостей, пришла мать. Подвинула кресло к кровати, присела. Какое-то время молчала. Затем спросила:

— Сильно болит, Паш?

— Угу, — ответила та.

Ни язвить, ни ругаться желания не было.

— Валерий Александрович сказал, что ты молодец. Девушку спасла.

— Зря, наверно, вообще полезла. Пускай бы её сбило.

Пашка чувствовала медленно нарастающую злость на Катьку. Действительно, она могла хотя бы поблагодарить её, вместо того, чтобы поливать матом.

— Не говори так, — с упрёком сказала мама. — Это осталось бы на твоей совести. Ты правда большая молодец. Я горжусь тобой.

— Ну спасибо. Вот только мне от этого не легче, — не сдержалась Лысая, сорвавшись на колкость. — Стараешься как лучше, а в итоге на тебя слюнями брызжут. И всё равно «молодец, Паш», «так и надо, Паш»... Да к херам мне оно не надо!

— Ну вот что я опять не так сказала? — мать всплеснула руками. — Ты можешь перестать ворчать на меня, хотя бы когда попадаешь под машину?!

— Ох, извините. У меня ведь «характер не сахар», со мной «сладу никакого нет».

— Ещё скажи, что это не так! Чуть что — сразу в рык, на тётю Таню наорала ни за что...

— Не хрен было...

— Паша!..

— ...заходить в мою комнату и сюсюкаться. Смотрят, как будто я зверь в зоопарке. Меня это выбешивает.

— Ну а как им ещё на тебя смотреть? Иногда к тебе и подойти-то страшно. Выглядишь так, будто вот-вот кинешься...

— Ага, супер. Ещё на дверь табличку повесь «Осторожно, злая дочь!».

— С тобой совершенно невозможно разговаривать, — сказала мама, поднимаясь, — ты всё переиначиваешь на свой лад! Я стараюсь помочь, стараюсь понять тебя, а ты...

— Да ни хрена ты не стараешься, — тихо произнесла Пашка. Говорить громко ей не позволял приложенный к животу компресс из пакета молока, иначе она бы не смогла себя сдержать. — Ты никогда не старалась, потому что давно бы поняла, как сильно я себя ненавижу.

— Меня? — не расслышала мать.

Пашка тяжело выдохнула, ничего не ответив. Закрыла глаза.

Выйдя из комнаты, мама плотно и неслышно прикрыла дверь.

4.

На следующий день живот болел гораздо меньше — Пашка уже могла ходить, не держась за него. Вспомнила, что нужно предупредить Кира насчёт того, чтобы лишний раз не рыпался, и тут же набрала.

Ответил он неожиданно быстро.

— Кир, привет. Я поговорить хоте…

— Здоров, Лысая. Слушай, ты как раз вовремя, помощь твоя нужна. У тебя дома есть бита, или что-то такое?

Пашка подумала, что предупреждать уже поздно: кажется, Кир уже без её забот куда-то вляпался.

— Ну была где-то… Но я сегодня не в форме, меня машина вчера сбила.

— Слушай, ну тут дела очень серьёзные. Серёге я звонил, он не может, а с Сумчиком мы вдвоём не разрулим…

«Значит, не меня одну приплёл».

— А что случилось-то? — спросила Пашка, вставая с кровати и ища глазами ближайшую футболку.

— Мне Вольный стрелу забил. Сказал, типа, приходи один. Я-то пойду, базару ноль, но за жопу свою стрёмно — если этот мудак братков каких-нибудь приведёт, то мне кранты. А вы с Сумчиком просто на стрёме постоите, на всякий пожарный.

Пашка припомнила, что Вольный — это, вроде бы, какой-то гопник с того же ПТУ, что и Кир, но на два курса старше. Кир рассказывал как-то, что у него богатый папаня, который часто вызволяет сына у ментов, когда тот к ним попадает. Это, в целом, всё, что она знала о Вольном.

— А ты нахера согласился вообще? Ты же знаешь, что он стопудово приведёт кого-нибудь… — впрочем, Лысая и сама знала, в каком ключе Кир ответит. Между здравым смыслом и понтами на первое место он зачастую ставил понты — у многих своих друзей он снискал уважение именно за это.

— Я ж не ссыкло какое-нибудь, ты о чём.

Здравый смысл подсказывал ответить на это утверждение фразой «вот сам и разбирайся» и бросить трубку, но Лысая понимала, что не может бросить своих единственных друзей, в какую бы передрягу они ни угодили.

— Ладно, поняла. Где встречаемся?

— Подходи к общаге на Ленина. Мы там с Сумчиком, во дворе уже.

Ладан молчаливо и грустно смотрел, как она одевается. «Гулять сегодня не пойдём?» Пожалев пса, Лысая присела на колени и потрепала его, обняв.

— Прости, пёсель, ты животное мирное, людей не кусаешь, так что не пригодишься. Я потом с тобой погуляю, хорошо?

Кир с Сумчиком облюбовали изрисованные качели, земля под которыми была усеяна бычками и мусором. Весь двор этого общежития вообще было трудно назвать оплотом чистоты.

Сумчик в своих мешковатых штанах выглядел как обычно, а вот Кир приоделся в спортивку (для крутости закатал рукава, чтобы были видны посиневшие татуировки), а на голову нацепил козырьком назад старую синюю кепку. Ещё и рюкзак свой пыльный прихватил — едва ли он больше трёх раз появлялся с ним в стенах своего техникума. В руках у парней были бутылки пива, у Кира — почти допитая.

— Ну и, куда идём? — мрачно спросила Лысая, пожав парням руки.

— За гаражи на Комсомольской.

— Там же Полтинник совсем рядом…

Кир с вызовом взглянул на неё.

— И чё?

Сколько она помнила Кира, он всегда таким был. Он завораживал Пашку тем, что любым трудностям, любым преградам, любым неприятностям он будто бы говорил всем своим видом: «И чё?». Не сказать, что его, Кирилла Останцева, совсем ничего не волновало — волновало, и ещё как! Но всё, что вставало на его пути, он воспринимал как вызов, и расправлялся с этим собственными силами, чего бы это ему ни стоило.

Они и познакомились-то, когда к Пашке начали лезть два взрослых алкаша, предлагая всякое. Та уже сжимала кулаки, думая, кому из них первому врезать, когда неожиданно появился Кир: вступился за неё, загородив, а алкашам сказал, чтобы проваливали. Те разозлились, у одного в руках до сих пор была бутылка — он, недолго думая, превратил её в «розочку». Тут-то Пашка и отодвинула Кира в сторону и отлупила двоих пьяниц так, что убежать они никуда не смогли — так и остались лежать на земле. Останцев смотрел на неё в тот момент с неподдельным восхищением.

— Ни хера себе, — сказал он. — Вот ты лупасишь, бритая!

На тот момент Пашка ещё такой была. Ухмыльнувшись, она сказала:

— Всё равно спасибо, пацан. Что вступился.

— Не, ну а чё они, — хмыкнул парень. — Меня Кирюха звать. А тебя как?

В то время это был всё-таки немножко другой Кир: хоть и «вечно молодой, вечно пьяный», но не успевший ещё обыдлиться и распрощаться с детским идеализмом, и каким-то собственным чувством справедливости. Тот, в чью спину сейчас смотрела Пашка, был таким же упрямым, таким же задиристым и скорым на решения… и всё же, каким-то другим. В чём именно состояло отличие, она так и не выяснила.

Пока они шли до Комсомольской, Кир объяснил, в чём дело. С его слов выходило, что он, такой белый и пушистый, гулял по району, как вдруг наткнулся на идущего впереди Вольного, который (неожиданно!) начал к нему докапываться, мол, «чё-то странно ты выглядишь, с какого района будешь, я тебя раньше не видел, чё ты на меня так смотришь, чё ты бычишь». Кир прекрасно знал, кто перед ним, и когда ему уже забивали «стрелу», сказал: ты, Вольный, та ещё падла, я тебя знаю, братву на разборки приведёшь, так что хер тебе, а не стрела. На что Вольный ответил: слово пацана даю, приду один, и ты тоже приходи, разберёмся по-пацански. Проблема была только в том, что все в округе знали, что Вольный на «слово пацана» всегда клал и будет класть огромный болт. И Кир тоже знал. Видимо, с такими вещами он просто не привык спорить, но понимал, что, скорее всего, он вляпался — поэтому и позвал Лысую с Сумчиком.

— Мдааа, — протянула Пашка. — Ты же понимаешь, что это ничем хорошим не закончится?

— Мне насрать! — сказал Кир с чувством, и Лысой вспомнились его пьяные попытки произнести тост на вписке, а затем… всё, что было после. Она поморщилась. — Я гадом буду, но въебу ему в рыло, чтобы место своё знал.

Переубеждать Кира было бесполезно. Попросив у Сумчика пиво, Пашка также немного хлебнула, но тут же поняла, что бесполезно: ей было как слону дробина.

— А чего Антона не позвал? — спросила она, вспомнив Говнаря. Про Простынева не спрашивала: «стрелки» явно не были его стихией.

— Он сказал «не пойду, сам разбирайся». Надо будет потом к нему зайти, пусть пояснит, какого хуя…

«Во дела. Неужели, всерьёз на Говнаря обиделся?»

Вскоре те самые гаражи близ Комсомольской замаячили впереди. Насколько помнила Лысая, площадь внутри них представляла собой квадратное пространство с двумя выходами в противоположных углах. С высотки рядом это пространство летом видно не было — скрывала густая листва деревьев, растущих снаружи гаражей.

— Я пойду первым, — сказал Кир, когда они подошли к одному из проходов. Насколько позволял обзор, пространство посреди гаражей пока что пустовало. Прямо посередине квадрата стояла невысыхающая серая лужа.

Кир достал из рюкзака биту и закинул её на плечо, рюкзак бросил Сумчику. Тот поймал, взглядом спросив, что он собирается делать.

— Просто стойте здесь и ждите. Если чё — выручайте, в сумке ещё биты есть, — сказал Кир, двинувшись вперёд. Лысая и Сумчик смотрели ему в спину.

Пашка подняла глаза в небо: недавно миновал полдень. Над ними собирались пепельные неприятные тучки. Это лето получалось то непомерно жарким, то чересчур дождливым.

Вскоре Вольный появился — и кажется, действительно один. Зазвучали его и Кира негромкие голоса. Даже не слишком было похоже на стрелку, эти двое будто бы поговорить сошлись.

Сумчик вопросительно показал Пашке два пальца у рта — есть ли сигареты? Та выудила из куртки пачку и протянула её Сумчику. Тот закурил.

— Скорее бы, — сказал негромко и замолчал. Не хотелось, видимо, влипать в неприятности из-за Кира.

Подойдя к самому углу, Лысая обратилась в слух: стало интересно, о чём говорят эти двое. Напрягшись, она кое-как разобрала:

— Так это ты был? — спрашивал Вольный.

— С хуя ли это я? Ты ничего не докажешь.

— Ты просто скажи, ты его арматурой ёбнул?

— Я вообще не ебу, кто он, ясно?! Мне насрать…

— Ты в курсе, что этот пацан в больнице умер?

— Мне насрать! — сказал Кир уже громче, и Пашка похолодела, поняв, о чём они говорят. Теперь она была не уверена, что всё действительно было так, как им описывал Кир. Вот только откуда Вольный знал того боксёра?

— Слушай сюда, мудозвон, — медленно проговорил Вольный, подходя к Киру. — Просто сожми яйца в кулак и признайся. Ты пацана завалил?

— Я его не убивал, — сказал Кир в тон. — Я не знал, что он сдохнет. Ебанул, чтобы он не залупался, на кого не следует.

Наступила тишина. Пашка осторожно выглянула из укрытия.

Кир и Вольный стояли друг напротив друга. Вольный был немного ниже его, поэтому смотрел снизу вверх, одетый в чёрную с белыми полосами куртку и длинные шорты, достающие до колен загорелых волосатых ног.

— Так ты чё, из-за него мне стрелу забил? — спросил Кир спокойно. — И хуле ты мне сделаешь?

Вольный медленно сунул руку во внутренний карман куртки и так же медленно достал оттуда чёрный пистолет. Сжал его в руке — и направил на Кира.

— Он моим другом был.

Тот отшатнулся. В глазах его мелькнул страх.

— Стой на месте, — сказал Вольный тихо.

Лысая рванулась на них из укрытия, но Вольный заметил её первым, взревев:

— СТОЯТЬ!!!

И она замерла, подчинившись приказу: пистолет был направлен в лицо Киру, ствол упёрся в переносицу. Вольный смотрел одичавшими глазами на неё, на Кира, и снова на неё. Кир тяжело дышал, стоял, не двигаясь.

— Ствол опусти.

— Ты, мразь, друга моего убил. Ты, блять, думаешь, я это забуду, а?!

— Убери пистолет, мудила, — сказала Лысая как можно более спокойно (сердце колотилось как бешеное), — в колонию загремишь. Нахер тебе это надо. Остынь.

— На колени вставай, выродок, — произнёс Вольный, сжимая в пальцах пистолет, — на колени вставай и ноги мне лижи, урод.

— Ты ебанулся…

— НА КОЛЕНИ!!! — взревел Вольный.

— Кончай, пацан, — снова попыталась заговорить ему зубы Лысая, — сейчас менты приедут, тебя от такой хуйни никто не отмажет…

— Пасть заткни, шлюха. Нихуя мне не будет, у меня батя олигарх. А если и будет — насрать мне, главное, чтобы урод этот…

— Не убивал я его, ясно тебе?! — крикнул ему Кир. — Я не знал, что он сдохнет! Слово пацана даю!..

— Я тебе сказал: вставай на колени.

— Кир… — негромко произнесла Лысая.

Они встретились глазами. Она с сожалением кивнула: «Делай, что он говорит».

Кир медленно согнул колени, опустил их прямо в лужицу воды: по ней пошла рябь. Вольный приподнял ствол — и, поймав момент, пока он отвлёкся, Пашка ринулась на него, стремясь отбросить его руку от Кира.

До Вольного было меньше метра, но Лысая двигалась будто бы в замедленной съёмке. Громыхнул выстрел, и всё вокруг будто бы сотряслось в едином звуке. Крик замер у Пашки на губах.

В лужу дождевой воды брызнула кровь.