Наказанный развратник (джен)

С афишей что-то было не так. Наверное, Саша бы этого не заметил, если б не Святослав — он смотрел с экрана на прохожих, в утренней спешке пробегающих мимо театра, так мрачно и свирепо, что они непроизвольно втягивали головы в плечи, а миновав главный вход, опасливо оглядывались. Саша невольно сделал то же — и остановился. Что-то тут не так. И Святослав смотрит из-под кустистых бровей не угрожающе, а обиженно. Сегодня в 19.00… на Основной сцене… опера М. И. Глинки… «Иван С Усами». Саша моргнул и помотал головой. Ничего не изменилось. С усами. Усы у Святослава были, это правда, и окладистая борода. Он смотрел на Сашу и чуть не плакал. Вот вроде и первое апреля давно прошло, а шутникам неймется! Ну ладно, все ж таки не Антиноем обозвали. Надо сказать, чтобы исправили надпись. Сейчас-то, с утра, никто и не заметит, а вечером начнут собираться зрители — тут и пойдет главное веселье!

— А может, это специально, а? — сказал Ваня, пойманный в коридоре и приведенный посмотреть на афишу. — Ну, пиар-ход такой. Все будут фотографировать, выкладывать в соцсетях. Реклама и все такое. Ну-ка я тоже сфотографирую, пока не убрали… А ты есть в инстаграме?

— Нет.

— Динозавры вы все, — вздохнул Ваня. — Ископаемые! Никого нет в инстаграме. Ну Вера — ладно, она масштабно мыслит и пишет книжку. В трех томах. Ей не до этих глупостей. А вот тебе сам бог велел.

— Вань, я пошел. Меня Сундуков уже ждет, он просил пораньше…

Саша оборвал себя на полуслове и с подозрением уставился на вторую афишу с другой стороны от входа.

— Что такое? — Ваня проследил за его взглядом. — Завтра на Основной сцене опера Доницетти «Любовный напиток». Ну нормально же все… не какой-нибудь «Напитый любовник».

Саша молча указал ему на надпись мелким шрифтом: «Режиссер-постановщик — Антоний Дундуков».

Они благоразумно решили не сообщать о сделанных открытиях ни Святославу, ни Сундукову, и Ваня ушел к администраторам, чтобы рассказать о безобразиях с афишами, а Саша побежал на репетицию.

В большом репетиционном зале еще вчера установили остов будущих декораций — тех самых, с крышей, где должен был зачем-то находиться бедняга Мазетто. Саша задрал голову, и по спине пробежал холодок. Крыша действительно была довольно высоко. Значительно ниже, но все-таки на опасном расстоянии от пола, располагался балкон, а на балконе со скучающим видом стояла Вера.

— Еще раз, — сказал Сундуков. — С самого начала.

Из дверного проема за спиной Веры появился Сёма.

— Будешь наступать на ноги — сброшу вниз по-настоящему, — предупредила Вера.

— А я тебя тогда по-настоящему поцелую! — сказал Сёма.

— Прекратите ворковать, — одернул их Сундуков. — Что за пошлость! У нашей донны Анны с нашим Дон Жуаном ничего не было! Понятно? Она его ненавидит и хочет сбросить с балкона.

— Ну и дура, — сказала Вера.

— Donna folle! — подтвердил Сёма. — Indarno gridi: chi son io tu non saprai!⁽¹⁾

— Non sperar, se non m'uccidi, ch'io ti lasci fuggir mai!⁽²⁾ — равнодушно протянула Вера.

Сёма ущипнул ее за щеку, легко перемахнул через перила и спрыгнул вниз. Саша отметил для себя, что в этой сцене надо держаться подальше от балкона, а то если Дон Жуан немного не рассчитает, останется от Лепорелло мокрое место.

— Очень хорошо, — кисло сказал Сундуков. — Только как-то… неубедительно. Давайте еще раз.

Сёма прыгал с балкона до тех пор, пока Вера не возмутилась:

— Сколько это будет продолжаться?! Ты ждешь, пока Сёма проломит пол и преждевременно провалится в тартарары прямо в первом же действии?

— Нет, Сёма хорошо прыгает, — признал Сундуков. — Ну давайте еще разок, последний… И, Вера, попробуй за него ухватиться как следует! Ну, чтобы видно было, что он вырывается, а ты не хочешь его выпускать. Понятно?

— Если я ухвачусь за него как следует, он и не сможет вырваться. И тогда точно вся опера закончится, не начавшись.

— А он постарается. Правда же, Сёма, ты постараешься?

Сёма неуверенно кивнул.

— Ты только подумай, Вера, — продолжал Сундуков, — он ведь и правда ужасный злодей! Вот представь себе самого злодейского злодея, которого ты встречала в своей жизни…

— Это мой редактор, — сказала Вера. — Он мне опять правки в текст не внес.

— Нет, не то. Настоящий злодей… Чудовище!

— А, ну это Гельтман, который «Саломею» ставил в Гамбурге. Он хотел, чтобы я там плавала в аквариуме со змеями, и чтобы змеи настоящие… А мой тогдашний Иоканаан и говорит: «Да ты что, с ума сошел! Чтобы Вера плавала со змеями! А если какая-нибудь змея ее укусит, отравится и умрет?!» Тоже кадр был тот еще… Все потому, что я тогда на прослушивании ему сказала: «Мужчина, не льстите себе, возьмите микрофон!» А он потом…

— Вера, они ужасные люди, но давай ближе к донне Анне. На нее нападает тот, кого она считала своим хорошим знакомым… ну только она пока этого не знает, но узнает уже скоро. И он убивает ее близкого человека… еще не убил, но скоро убьет! Вот такого масштаба злодеяние! Представь себя на ее месте, представь, как она разозлена и что она хочет с ним сделать… Ну, поехали!

Сёма рванулся из рук Веры с таким отчаянием, словно речь и вправду шла о жизни и смерти, раздался сухой треск и… Саша с трудом подавил испуганный возглас — ему показалось, что это подломились перила балкона и Сёма полетел вниз совершенно неожиданно для себя.

Однако все оказалось не совсем так: Сёма благополучно приземлился, выпрямился, ощупал себя и озадаченно поднял глаза к балкону. Вера смотрела на него уже не грозно, а испуганно. В руках у нее остался рукав от Сёминой рубашки.

— Не шевелитесь, пожалуйста, — попросил Ваня, который незаметно для всех вернулся в зал. — Я сфотографирую для инстаграма.

— А может, нам и в спектакле так сделать? — предложил Саша. — Пусть на Дон Жуане порвется рубашка! Для пущей убедительности. И Сёма тогда немножко походит голым, как мы и хотели. Хотя бы наполовину. Хотя бы на верхнюю половину.

— Точно! — подхватил Ваня. — Я тогда под фото так и напишу, что мы будем показывать голого Сёму. Публика на премьеру валом повалит! А Верочка напишет про это в своей книжке, да? Что-то такое: «Я сидела у окна и вдруг увидела, что мимо меня пролетает абсолютно голый Дон Жуан…»

— Да просто шить стали ужасно, — сказала Вера, осторожно спускаясь по ступенькам. — Причем все. Вчера у Эскамильо в самый ответственный момент штаны лопнули по шву. В самом интересном месте.

— В самом интересном месте оперы или самого Эскамильо?

— И то и другое. Он такой: «И ждет тебя любовь, тореадор! Да, ждет тебя любовь!» Он на столе это пел, а потом спрыгнул со стола… и штаны треснули. Хорошо, что Вани там не было с его инстаграмом.

Сундуков попытался было призвать всех к порядку, чтобы продолжить репетицию, но Вера, взглянув на часы, заторопилась:

— Ой, нет, все, я убегаю. Меня ждут, я и так задержалась. И где черти носят Васю, хотела бы я знать?

— Что за Вася?

— Да менеджер из издательства. Безмозглое создание… Я им фотографии давала для книжки, из личного архива, там такие раритеты… Просила сегодня вернуть до обеда. Русским же языком сказала, что ждать не смогу, что мне надо уходить. Второй час уже!

Вера сердито уставилась в телефон.

— Пишет, что опаздывает. Кошмар какой-то!

— Ну пусть передаст через кого-нибудь, — предложил Ваня. — Я, правда, тоже скоро ухожу…

— Я могу забрать твои фотографии, — сказал Саша. — Я тут сегодня до вечера. Ближайшие полтора часа вот прямо на этом месте буду, никуда не денусь.

— Да? Точно? Я тогда так и напишу, что ты заберешь. Только не потеряй.

— Там компромат, да? — спросил Ваня, понизив голос. — Саш, потом покажешь мне.

— Саша, не показывай, — распорядилась Вера. — Хватит с него голого Сёмы.

— Ну и пожалуйста, — надулся Ваня. — Ради вас же стараюсь, один за всех… Привлекаю внимание культурной общественности к вашим скрытым достоинствам! А вы!

Сундуков молча переводил взгляд по кругу — с Веры на Ваню, потом на Сёму и обратно.

— У вас навязчивая идея, — сказал он наконец. — Какой-то коллективный психоз. Насчет того, чтобы все голые… Где вы этого набрались?

— Мы просто идем в ногу со временем, — сказала Вера. — Хотя это и нервирует нафталиновых консерваторов и ретроградов. Все, я ушла. Саша, не забудь про фотографии.

Дальше они репетировали втроем. Собственно, работали только Саша и Сёма, но когда дело дошло до сцены на кладбище, Ваня вызвался подавать реплики за статую Командора и так увлекся, что только легкомысленно отмахнулся от напоминания о важных делах, которые его якобы где-то ожидали. Попытки Вани говорить замогильным басом смешили Сашу и сердили Сундукова. Зато Сёма демонстрировал приличествующее роли хладнокровие и раз за разом вежливо приглашал Командора на ужин, то с куртуазными поклонами, то по-свойски похлопывая по плечу, а в последний заход игриво ущипнул статую за живот, вызвав у нее взрыв неуместного веселья.

— Ладно, — нехотя одобрил Сундуков. — Нормально. Святослава только потом за живот не трогай, он этого не любит.

— Я тоже не люблю, — обиделся Ваня. — И вообще боюсь щекотки, я сто раз говорил. Но разве это кого-то волнует?

— Давайте теперь сначала. Вот с этого момента, где Дон Жуан рассказывает Лепорелло, как встретил его девушку. Ваня, отдохни пока.

Но Ваня не захотел отдыхать. Он продолжил изображать ожившую статую, укоризненно покачивая головой, закатывая глаза, безмолвно ужасаясь и всплескивая руками по ходу рассказа. К счастью для всех, Сундуков все это время стоял к нему спиной.

— Вообще хорошо получается, — сказал Сундуков, — только начинать надо по-другому. Сёма, отойди на два шага… Вот. Теперь Дон Жуан подходит в Лепорелло, окликает его, Лепорелло вздрагивает от испуга и собирается убежать, Дон Жуан его останавливает… Сёма, сделай рукой вот так.

— Как?

— Ну вот так. Вот сюда ее положи… Да нет, не так! Я же показываю!

— Ну извини. Я плохо вижу. Я очки где-то потерял, пока прыгал там с балкона.

— Господи! Ну что мне теперь, крестик на Саше маркером нарисовать, чтоб тебе было видно?

— Не надо маркером, — попросил Саша. — Маркер не отстирывается, а это моя любимая рубашка. Хватит с нас того, что мы загубили Сёмину.

— Ладно, я, кажется, понял, — сказал Сёма. — Давайте! È desso: ehi, Leporello!⁽³⁾

— Chi mi chiama?⁽⁴⁾

— Очень хорошо, — кивнул Сундуков. — Только я вообще-то имел в виду, что руку надо положить ему на плечо, а не… Сёма! Что ты творишь, а? Эй! Ты меня слышишь? Отпусти его!

— Ну я без очков не вижу, я же говорю, — сказал Сёма.

Сундуков только плюнул и отвернулся… как раз вовремя, чтобы увидеть, как статуя Командора падает в обморок от увиденного, хватаясь за сердце и обмахиваясь рукавом Сёминой рубашки.

Пока Сундуков отчитывал Ваню и пророчил ему справедливое возмездие, совсем как тот самый Командор, которого Ваня так усердно изображал, Саша тихонько спросил у Сёмы:

— А ты точно дух гармонии, а не противоречия? Зачем вы его дразните?

Сёма вздохнул, извлек из кармана очки и собирался что-то сказать, но не успел — Сундуков обернулся к ним.

— Сёма, ну ты-то! У этих в башке ветер, но ты же серьезный человек! Зачем тебе надо устраивать балаган, я не понимаю?! Неужели нельзя просто стоять и петь?! Вот просто стоять, вот на этом самом месте, и петь, приблизительно попадая в слова и ноты! Все, больше ничего не надо! Это так трудно, да? Я не понимаю!

В эту секунду листочки с партитурой, лежавшие на столе, вдруг взметнулись в воздух, словно их подхватил вихрь сундуковского негодования. Сундуков от неожиданности умолк, и все они оглянулись на дверь — именно оттуда нагрянул сквозняк, смахнувший бумаги со стола.

В дверях стояла незнакомая девушка — симпатичная, высокая, с медно-рыжей косой до пояса и в изумрудно-зеленом свитере.

— Извините, — сказала она смущенно, — я, кажется, тут… это из-за меня. Я сейчас подниму.

— Вы к кому? — сурово спросил Сундуков. — Мы тут вообще-то работаем.

— Да-да, извините, я вижу… Я, наверно, ошиблась дверью. Давайте я помогу собрать и пойду.

Не дожидаясь ответа, она поставила рюкзак на пол возле дверей и принялась собирать с пола бумаги. Остальные последовали ее примеру.

— А вы вообще куда шли-то? — спросил Сундуков, смягченный ее виноватым тоном.

— Не знаю. Мне сказали, что вот в эту дверь…

— А кто вам нужен?

— Александра. Сказали, что она здесь.

— Нет, у нас таких нету.

— Я вижу, — кивнула девушка, выковыривая листок из-под края декорации.

— Вообще-то это, кажется, я, — сказал Саша.

Все замерли и посмотрели на него.

— Мы чего-то о тебе не знаем? — осторожно удивился Ваня.

— Вы же, наверное, фотографии принесли для Веры? Ну, для Лебединской? — спросил Саша.

— Да, я фотографии… Вера Георгиевна сказала передать Саше.

— Ну вот я и есть Саша.

— А… Ой… Извините! — девушка совсем смутилась и скомкала в руке листок, с трудом добытый из-под бутафорской ступеньки. — Я подумала, что Саша — это Александра. Ну, у нас в издательстве в основном женщины работают, и я как-то…

— Да я тоже не сразу сообразил, — признался Саша. — Вера сказала, придет какой-то Вася.

— Так это я, — улыбнулась девушка. — Я и есть Вася.

— Ну и дела! — Ваня покачал головой. — Не разберешь вас теперь, кто девочка, кто мальчик. Куда катится мир!

— Я Василиса, — строго пояснила девушка, посмотрела на Ваню, перекинула косу через плечо и еще раз посмотрела на Ваню.

— Фотографии, — напомнил Саша.

— Ой, сейчас, чуть не забыла! Вот…

Вася вернулась к дверям за рюкзаком и принялась извлекать из него толстую папку. Папка цеплялась углами за внутренние карманы и не желала вылезать наружу. Когда Саша подошел, чтобы помочь, Вася подняла на него раскрасневшееся лицо и спросила чуть слышно:

— Скажите, а это ведь… это Ваня Купченко, да? А можно вас попросить… можно? Ну, чтобы взять у него автограф…

— Автограф? Так возьмите, — Саша ободряюще улыбнулся. — Хотите, я его подзову?

— Нет, — смешалась Вася, — вообще ладно, не надо… Я так…

Саша взял папку с фотографиями и отнес ее на стол.

— Слушай, Вань, сделай одолжение, а? Распишись… где-нибудь. Сейчас я найду.

— Зачем тебе? — удивился Ваня.

— Хочу твой автограф, все забывал попросить. Оставлю в наследство внукам, они его продадут на аукционе и будут жить припеваючи на проценты с вырученной суммы до конца дней своих.

— А, ну это можно! — просиял Ваня. — Где расписаться-то?

— У меня ручка есть, — торопливо сказала Вася. — И вот листочек… вот, на обороте можно.

Саша успел заметить, что это была страница из будущей Вериной книги.

— Это все очень мило, — Сундуков побарабанил пальцами по столу, — но мы еще не закончили вообще-то.

— У вас репетиция, да? Я сейчас уйду, — Вася засуетилась, а потом вдруг замерла. — А можно… можно мне репетицию посмотреть?

Она явно была поражена собственной смелостью, но Сундуков неожиданно для всех откликнулся на ее просьбу с энтузиазмом.

— А и правда, оставайтесь и посмотрите! Артистам нужна аудитория. Это дисциплинирует, — сказал он многозначительно и сердито зыркнул на Сёму.

Вася, стараясь не шуметь, устроилась на стуле, крайнем в ряду.

— Ну давайте, — сказал Ваня бодро, — удачи вам!

— Уже уходишь? — обрадовался Сундуков.

— Ага. Еще час назад должен был уйти, да увлекся тут с вами… Это моя любимая сцена! И еще последняя, с ужином. Особенно самый конец, когда там вот это: тум-тум-турум-тум, бум! Это… космос! И кругом огонь, и грохот, и тени мечутся по стенам, и все проваливаются под землю…

Словно что-то вспомнив, Ваня посмотрел на Васю и торжественно заключил:

— А Дон Жуан в этой сцене должен быть голый. Возможно, у нас так и будет. Сёма уже почти согласился.

Он солнечно улыбнулся, помахал всем рукой и ушел, а Вася осталась сидеть на своем стуле, и на нее было жалко смотреть.

— А разве это не он… не Ваня поет Дон Жуана? — спросила она упавшим голосом.

— Нет, — сказал Сёма. — Ваня ведь тенор, его партия — дон Оттавио. Ну, жених донны Анны. Подкаблучник и вообще банальная бесцветная личность.

Вася вздохнула и покосилась на закрывшуюся за Ваней дверь.

— А Дон Жуан у нас Сёма, — сообщил Саша. — Он соблазняет по десять женщин за одну ночь! Не Сёма то есть, а Дон Жуан.

— Ничего себе, — грустно сказала Вася.

Она снова посмотрела на дверь, разгладила юбку на коленях и постаралась изобразить вежливое внимание.

То ли наличие аудитории действительно дисциплинировало, то ли Сёма усовестился, но только он больше не шалил и послушно выполнял указания Сундукова. А Саше с самого начала работалось легко. Он и не ожидал другого, и даже привычное чувство вины за эту легкость, которая не была его заслугой, на время отступило. Они споткнулись, только когда дело дошло до статуи. Ваня ушел, и вместо леденящей кровь реплики Командора в воздухе повисла пауза.

— Ну что он там? — Сундуков зашуршал страницами. — Погодите, сейчас, я скажу за него. Где это было… Вот. А, нет, не оно.

…Di rider finirai pria dell' aurora!⁽⁵⁾

Саша вздрогнул. Его вдруг обдало холодом. Он мельком глянул на дверь — снова сквозняк? Нет, дверь была закрыта.

— А, сами справились? — Сундуков поднял глаза. — Сёма, давай тогда и остальной текст за Командора, сколько его там, того текста… Ну, дальше!

— Chi ha parlato?⁽⁶⁾ — тихо проговорил Сёма.

Саша, стряхнув внезапное оцепенение, вопросительно посмотрел на него… и по Сёминому взгляду сразу понял, что ему не показалось.

Реплику Командора Сёма не произносил. Это был не его голос. Это вообще был… не голос, а странный тяжелый гул, который отдавался во всем теле и вонзался ледяной занозой в позвоночник.

— Вы заснули там? Эй! Да что с вами такое сегодня!

Сундуков похлопал в ладоши, привлекая их внимание. Кажется, он ничего странного не заметил. Как и Вася… Словно прочитав Сашины мысли, Сёма обернулся к ней и вкрадчиво спросил:

— Василиса, а вы слышали сейчас, как Командор говорит?

— Что? Простите, я…

Вася оторвала затуманенный взгляд от листочка с Ваниным автографом, растерянно заморгала и улыбнулась им виновато и счастливо.

1) Безумная… Ты напрасно кричишь, все равно тебе меня не узнать!

Вернуться к тексту

2) Не надейся, я скорее умру, чем позволю тебе сбежать!

Вернуться к тексту

3) Вот и он. Эй, Лепорелло!

Вернуться к тексту

4) Кто меня зовет?

Вернуться к тексту

5) Ты навсегда перестанешь смеяться еще до рассвета!

Вернуться к тексту

6) Чей это голос?

Вернуться к тексту