Лишний человек (джен)

— Это, значит, он? — неловко спросил Ваня вполголоса.

— Угу. Теперь так.

— Вот черт.

Саша глянул на него искоса. Он понимал, о чем думает Ваня и почему сердито хмурится. Трудно сохранить неприязнь к тому, кто лежит под капельницей в бинтах и больничной рубашке. Ваня поймал его взгляд, насупился еще больше и отвернулся.

— Тут кровь на полу.

— Сказали, сейчас уберут. Это катетер долго не могли поставить. Пошли отсюда.

— Нет, погоди, зачем?

— Все равно нас выгонят. Сейчас к нему придут.

— Кто? — встрепенулся Ваня.

— Да кто к нему может прийти… Медсестра. Кому он еще нужен-то, кроме нас с тобой? Подумаешь, сокровище.

Это добило мягкосердечного Ваню, и он, уже не сдерживаясь, вздохнул из глубины души.

— Пошли, — повторил Саша. — Посидим там на скамейке, пока дождя нет.

Погода, похоже, налаживалась, но скамейка была мокрой, и Ваня, который плюхнулся на нее не глядя, страдальчески скривился. Саша поднял его, смахнул воду газетой, и они осторожно уселись.

— Давай еще раз, — попросил Ваня. — У меня уже в голове все смешалось. Кто это был-то? Ну, который его ранил.

— Тип в желтом дождевике. Правда, свидетель только один — та девушка, которая там дорогу переходила. Но ей можно верить, она совсем близко стояла и действительно все могла видеть.

— И сама его ударить могла, а?

— Зачем бы ей?

— А типу в дождевике зачем? Мы ведь не знаем, за что это его…

— Да уж наверное за дело.

— Хотя его могли и перепутать с кем-то. — Ваня задумчиво водил подобранным прутиком по поверхности лужи, вычерчивая невидимые узоры. — Вот ты говоришь, что это его за дело… А кому вдруг захотелось его убить? Ну ладно бы нам. У нас повод есть. А главное — не повод даже, а то, что мы знаем, кто он такой. Мы его помним.

— Я тоже об этом думал, — Саша кивнул, следя глазами за тем, как палочка бороздит зеркальную гладь лужи. — В полиции та же история, что с Сёмой. Они о нем помнят, пока он маячит перед глазами собственной персоной или пока я о нем говорю. А только я замолчу и отойду — забывают напрочь. И вот я бился, бился, а потом понял — бесполезно, вязнешь в этом, как в болоте, а толку никакого. Так что на расследование надежды нет. Никого они не найдут, и все дело в конце концов где-то затеряется навсегда. А потом, возможно, вообще пропадет у них из всех отчетов и баз. И Великаша тоже… Только мы знаем, кто он такой. Для остальных он — неприметный таксист. Кому он нужен, чтобы его убивать?

— Поэтому я и говорю, что могли перепутать. Принять за кого-то другого.

— Не исключено. Но как-то сложно.

— Или убийца не хуже нас знает, кто он такой, и именно поэтому хочет его убить.

Они перестали следить за палочкой в луже и переглянулись.

— Между прочим, он про это говорил там у меня на кухне, — сказал Саша. — Великаша то есть. Что-то вроде: вы не одни такие на свете, есть и другие. Возможно, не мы одни знаем про вот это все. Ты уже понял, да? Почему мы не забыли про Сёму? Его помнят только те, кто знал о его истинной сущности. А это даже не только мы, с нашими суперспособностями.

— Точно, Тотоша ведь тоже помнит! — встрепенулся Ваня. — И Полина, да?

— Да. Ну то есть она старается помнить. Я вижу, что у нее это иногда ускользает из головы. Это, знаешь, так… мучительно иногда. Когда она пытается вспомнить, но не может понять, что именно забыла. И все-таки вспоминает, даже без моей подсказки. Так что если кто-то о них знал раньше всю правду, то и сейчас должен помнить.

— А это ведь неплохо! Вот у нас уже и есть зацепка.

— Какая?

— Круг подозреваемых сужается. Вот смотри, мы четверо знаем о Сёме. Что у нас общего? Мы оперные певцы. Значит, наш подозреваемый тоже откуда-то из этого круга. Это во-первых, — Ваня нарисовал в луже единицу. — И это должен быть кто-то заметный, с мировым именем. Это во-вторых, — Ваня нарисовал в луже двойку.

— Да не обязательно, — Саша отобрал у него прутик и тоже принялся чертить в воде цифры. — Во-первых, вот Полина например не певица, а знает про Сёму все. Во-вторых, наш подозреваемый запросто может быть знаком только с Великашей и ничего не знать о Сёме. Мы работаем в театре и видим только то, что происходит рядом с нами. Но их противостояние затрагивает не только певцов и музыкантов. Великаша мог насолить в сущности кому угодно. Так что тут у нас зацепок нет.

Он решительно перечеркнул лужу крест-накрест, но ее поверхность тут же снова стала гладкой и невозмутимой.

— Наша главная зацепка сейчас лежит в палате под капельницей, — сказал Ваня. — Когда придет в себя… он ведь придет в себя?

— Конечно. Теперь они уже ручаются, что все обойдется. Хотя я не очень понимаю, как так получилось. Убийца, видать, все-таки неопытный. То ли сил ему не хватило, то ли решимости. Ну или сам он не до конца превратился в обычного человека.

— А я так думаю, и то и другое. Он не совсем обычный даже сейчас, как и Сёма. Иначе почему все про них забывают, почему их следы тают сами собой? Если б они стали совсем-совсем обычными, то ничего такого бы и не было. Так что ты с ним того… поосторожнее. Но главное: когда он придет в себя, то кое-какие вопросы отпадут. Уж он-то, наверное, знает, в чем тут дело, и нам расскажет.

— Угу. Или не расскажет, если не захочет. Не очень-то он рвался что-то рассказывать, когда был у меня в гостях. Но все-таки не в его положении отказываться от нашей помощи.

— А чем мы можем ему помочь?

— Пока не знаю. Но главное, что мы согласны помогать. Только мы одни на всем белом свете. Больше у него, видимо, никого нет.

— Я сейчас заплачу, — фыркнул Ваня.

— Хотя вообще нет, есть у него еще какие-то знакомцы, но они вон гоняются за ним с ножичком. Мы от них выгодно отличаемся.

Саша потряс головой, будто это могло упорядочить разбегающиеся мысли и тревоги. О чем они тут вообще говорят? Два детектива-любителя, дался им этот убийца в желтом дождевике… Если его не найдет полиция, то им и вовсе не найти. Ни лица они не знают, ни имени, ни мотивов. И называют его «он», хотя это вполне может быть и женщина. Невысокая фигурка в балахоне, слабая неумелая рука с ножом, который лишь скользнул по ребру и застрял, не достигнув сердца, не причинив настоящего вреда. Нет, самим эту загадку им сейчас не решить. И не надо. Главное — уберечь пострадавшего от дальнейших покушений. Он им нужен. Черт с ним, с его темным прошлым и криминальными делишками. Пусть только приведет их к Сёме. Если, конечно, он еще на это способен. И если согласится им помогать. Мысли, совершив круг, вернулись к той же точке.

— Тупик, — сказал Ваня.

— Нет. Пока еще нет. Тупики выглядят не так.

— А как они выглядят?

— Тупик — это смерть. Все, что не она, это еще не тупик.

Ваня помолчал, то ли ожидая продолжения, то ли обдумывая сказанное.

— Но это не наш случай, — быстро добавил Саша. — Вряд ли это вопрос жизни и смерти. Для них обоих.

— Ну этот-то жив, и даже, как ты говоришь, скоро будет здоров. А Сёма?

— Если он просто превратился в человека, то с ним все должно быть в порядке. Они, как я понял, сохранили облик, который приняли в тот момент, когда произошло… ну вот то самое, из-за чего они стали людьми. Поэтому Великаша остался таксистом. А Сёма — он ведь всегда такой, каким мы его знаем. Значит, и сейчас тоже. Он здоров, он в хорошей форме. И не думаю, что кто-то может всерьез желать его смерти и охотиться за ним с ножиком.

— Но тогда что? Куда он подевался? Почему не дает знать о себе?

Саша беспомощно пожал плечами.

— Не знаю. Ну то есть версий у меня много, но они все такие… фантастические.

— Это ничего, — ободряюще сказал Ваня. — Он и сам немного фантастический. Да и мы тоже… были. Но я, как и ты, убеждаю себя, что все в порядке. Я даже подумал, может, с ним и вообще ничего не случилось, а он просто ушел.

— Это как?

— Ну не вечно же ему нас пасти. Ты заметил, что вообще все поменялось? Поначалу он нам не доверял, опекал, хотел все сделать сам. И ты все спрашивал, зачем мы ему вообще нужны, когда он и один отлично бы справился. А потом он нам как-то поверил, что ли, наконец. И уже не сторожил каждый шаг, а только страховал и прикрывал.

— М-да. И мы чуть не натворили дел.

— Какой ты… неблагородный! — надулся Ваня. — Мог бы и не напоминать. Но все-таки он нам доверял. А теперь, может, решил, что мы уже совсем оперились и можем обойтись без него. И оставил нас, а сам отправился заниматься какими-нибудь более важными делами.

— Нет. Он бы предупредил. Да и вообще, ты же видишь, что происходит.

— Ну теперь-то вижу. И на себе ощутил.

— Да-да. Все рояли мира вздохнули бы с облегчением, если бы умели вздыхать. Никто больше не отправит их в полет с жестким приземлением.

Ваня медленно повернул голову и уперся в него тяжелым взглядом, но Саша только вопросительно приподнял брови и улыбнулся.

— А мне зато Вера рассказала кое-что интересное, — сказал Ваня, убедившись, что его грозный вид не производит нужного эффекта. — Как кое-кто однажды чуть не улетел с крыши вместе с Тотошей, и только ее вмешательство всех спасло от катастрофы. По-моему, пусть уж лучше рояли летают.

Саша хотел возмутиться тем, что Вера выдала их с Тотошей страшную тайну, но вместо этого неожиданно для себя спросил:

— А ты помнишь, когда обнаружил свою суперспособность?

Ваня снова уставился на лужу и потыкал в нее палочкой. Наверное, не надо было спрашивать. У самого Саши это тяжелые воспоминания.

— Я ударился головой, — сказал Ваня мрачно. — Это многое объясняет, ага.

Саша неуверенно усмехнулся.

— Да нет, серьезно! Это еще в детстве было. Меня родители взяли в театр. В оперу, на «Свадьбу Фигаро». А я не хотел, упирался, у нас на следующий день игра была… ну, я же в футбол играл. И мы с пацанами хотели потренироваться вечером, а тут родители со своим театром. Но они меня уговорили: да ладно тебе, это же опера, она всем сначала не нравится, а потом вроде и ничего. Я и пошел. И действительно вроде ничего так. Ну вот, а потом мы, значит, играли в футбол, и меня Лёха Дубинкин приложил головой о бетонную плиту…

— Ничего себе футбол!

— Да он нечаянно. Мы же в одной команде играли, а я гол забил на последней минуте. Он на радостях и… того. Здоровый был бугай. И меня, значит, потащили к врачу, а потом положили в больницу. И вот когда я там лежал, оно и началось. Наверно, это и правда сотрясение было или что-то такое. Если верить семейной легенде, я еще потом некоторое время стихами разговаривал. Но я не очень верю. По крайней мере не помню ничего такого. А вот как предметы стали подниматься — этого никто не заметил, кроме меня. И слава богу. Вот это я запомнил. Все куда-то ушли, а я лежу себе в палате и пою тихонько… Привязалось в театре, хотя вроде специально не запоминал.

Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный,

Адонис, женской лаской прельщенный, —

не довольно ль вертеться, кружиться,

не пора ли мужчиною быть?!

Ваня напевал с такой заразительной легкостью, так весело зазвучала у него эта праздничная, игривая мелодия, что Саша не удержался и тоже затянул:

Будешь воином суровым,

и усатым, и здоровым,

с острой саблей, с медной каской,

и со шпорой, и с тюрбаном,

с лютым видом, с пустым карманом, —

чести много, а денег мало!

Ваня оставил в покое лужу и теперь размахивал прутиком, как дирижерской палочкой. Он даже привстал, чтобы удобнее было дирижировать… и вдруг оборвал пение, устремив встревоженный взгляд на что-то за Сашиной спиной.

Саша тоже умолк и обернулся. На безопасном расстоянии от скамейки стояла суровая пожилая медсестра, которая, видимо, уже некоторое время наблюдала за ними, прикидывая, не сбежали ли эти двое из психиатрической клиники на соседней улице.

— Здравствуйте, — приветливо сказал Ваня. — Мы шумим, да? Мы больше не будем. Просто погода такая хорошая…

Они все втроем непроизвольно подняли глаза к небу, которое опять обложило тучами.

— Хотя нет, это не погода… это нервное, — уточнил Ваня упавшим голосом и попробовал обольстительно улыбнуться.

Медсестра, ничего не ответив, устремила оценивающий взгляд на Сашу. Очевидно, в ее глазах он больше заслуживал серьезного разговора, потому что дальше она обращалась только к нему.

— Идите в палату.

— А что случилось? — Саша торопливо поднялся. — Ему хуже?

— Да нет, с чего бы? Он проснулся. Вы ведь просили позвать, когда проснется.

— А! Хорошо. Мы вдвоем… можно, да? Вань, пошли.

— Только ему разговаривать нельзя, — предупредила медсестра.

— Ничего, мы ему жестами все объясним, — вставил Ваня.

Саша молча двинул его локтем в бок, чтобы не высовывался. Вряд ли их выгонят, но все-таки. Не в их положении рисковать.

Ваня послушно притих, и даже в палате не сказал ни слова, предоставив Саше общаться с их подопечным в одиночку.

— Ну как ты? — тихо спросил Саша, присаживаясь на край кровати. — Нет, ты молчи, тебе же нельзя говорить. Но вроде получше? Доктор сказал, ерунда, царапина. Будешь как новенький. Это тот тип в дождевике тебя ударил, да? Ты его знаешь?

Саша внимательно смотрел в знакомые темные глаза, ожидая увидеть там хотя бы намек на ответ, хотя бы еле заметное движение бровей или ресниц. Но ответа не было.

— Они спрашивают, есть ли у тебя медицинская страховка. Я сказал, что нет, правильно? Ну это ничего. Неважно. Потом еще кое-что из вещей нужно. Если дашь мне ключ, я могу съездить к тебе домой и привезти.

Молчание.

— Не хочешь? Ладно. Я тогда просто куплю.

Бескровные, покрытые белесоватым налетом губы беззвучно шевельнулись. Саша подался вперед.

— Что? Еще раз, не торопись. Телефон? Где? А, ну да…

Саша привстал и потянулся к тумбочке. Он же сам вчера вытряхнул сюда не глядя все то, что было в карманах пиджака, промокшего от крови и грязной воды. Сам пиджак Великаши пропал безвозвратно, но в карманах нашлась обычная дребедень — пара скомканных купюр, облезлые темные очки, носовой платок с налипшим на него мелким мусором. И, точно, телефон. Даже два телефона. Он достал оба, взвесил в ладонях и неуверенно протянул Великаше. Как он собирается говорить? Сможет ли вообще удержать телефон в руках? Но тот лишь еле заметно покачал головой.

— Ты хочешь куда-то позвонить? Мне набрать номер?

Саша снова наклонился над ним и скорее угадал, чем услышал невнятно произнесенное слово.

— Что? Сёма?

Он непонимающе оглянулся на Ваню.

— Это же его телефон, — впервые подал голос Ваня. — Сёмин. Вот этот вот. Точно его! Я сто раз говорил, чтобы купил уже новый, а этого динозавра пустил на запчасти… — Ваня повернулся к кровати и резко спросил: — Где ты его взял?

Великаша словно не услышал вопроса. Но Ваня не стал его повторять, и Саша молчал, только крутил телефон в руках, пытаясь включить, но в нем, очевидно, села батарейка.

— Нашел, — вдруг хрипло выдохнул Великаша. — В парке.

— В том парке, где пропал Сёма? — уточнил Саша.

Тяжелые веки медленно опустились. Наверное, это означает «да».

— Ты, значит, тоже его искал?

Да, искал.

— И не нашел?

Ясно же, что не нашел. Как можно быть такими тупыми?!

— И никаких следов?

Вот тебе след. У тебя в руках. Все, теперь отстаньте.

Ваня молча переводил взгляд с одного на другого, а потом, не сдержавшись, проворчал:

— У вас уже полное взаимопонимание, как я погляжу. А можно озвучить для тех, кто не умеет читать мысли?

Телефон, вопреки их опасениям, был исправен и требовал только подзарядки. На нем даже не было пароля.

— Какая удивительная беспечность, — буркнул Ваня, когда телефон приветливо и беззащитно открыл им доступ ко всему своему содержимому. — А если бы он попал не в наши добрые руки?

— Сдается мне, у Сёмы здесь просто нет ничего такого, что имеет смысл скрывать. А то, что он скрывает, не добыть никакими способами ни нам, ни кому-то другому. А если и можно добыть, то точно не из телефона.

Саша, сам того не желая, оказался прав. В телефоне не обнаружилось ничего интересного. С одной стороны, это избавляло их от угрызений совести за бесцеремонное вторжение в Сёмину частную жизнь. С другой — надежда отыскать хоть какие-то зацепки таяла на глазах. Ничего подозрительного. Знакомые контакты, фотографии коллег из гримерки, их собственные неотвеченные звонки и отчаянные сообщения.

Ваня вцепился в телефон так крепко, словно боялся, что он растает в воздухе. А запросто может и растаять, подумал вдруг Саша. Как тают фотографии и воспоминания. И, кажется, некоторые вещи тоже бесследно исчезают.

— А это что такое? Ты видел? — Ваня протянул ему телефон.

— Где?

— В исходящих вызовах. Вон, какой-то городской номер. Он два раза туда звонил. И это было… так, подожди… да, за два дня до того спектакля. До того вечера, когда он пропал.

Саша без особой надежды набрал номер телефона в строчке поисковика. Какая-то больница. Зачем бы она нужна Сёме?

— А он вообще может заболеть? — спросил Ваня. — Я как-то никогда не задумывался.

— Не знаю. Кажется, нет. Или погоди, он вроде брал больничный однажды.

— Только не факт, что действительно болел при этом. А это он в какое отделение звонил?

— Ни в какое. Это вроде номер для справок.

— Ага. Нет, знаешь, это он не сам заболел. Хотя если бы сам, было бы проще — о пациентах у них данные железно должны быть. Но если б у него какие-то серьезные проблемы со здоровьем, он бы петь через два дня не смог. А он пел, и все говорят, что как минимум не хуже обычного. Значит, у него там кто-то был. Кто-то знакомый. И он наводил о нем справки.

— Или даже, может, навещал его в больнице, — подхватил Саша. — Надо узнать, кто там находился в это время…

— Хотя стоп, это нам опять ничего не дает, — Ваня поник духом так же быстро, как и воспрянул.

— Ну как же ничего? Переберем их по очереди. Посмотрим, может, там вообще кто-то из наших общих знакомых.

— Ну и что? Ну и окажется, что это его соседка, бабушка божий одуванчик, подвернула ногу, а он ей туда носил апельсины.

— Не исключено. Но пока это единственная непонятная вещь, которую мы обнаружили. И которую мы можем прояснить.

Ваня вздохнул и недовольно насупился.

— Еще не факт, что мы поймем, к кому именно он туда ходил. Если это не кто-то знакомый. Он, зараза, следов же не оставляет. Неуловимый наш.

— Ничего. Найдем.

Ваня медленно кивнул, не переставая хмуриться, и сказал нехотя:

— Иногда ты становишься на него похож. С одной стороны, это успокаивает. А с другой — мне от этого не по себе. Начинает казаться, что он пропал навсегда.