Шифр (редакция 2019 г) (джен)

— Скажи мне, Томин, ты дебил? Вот какого хуя ты туда поперся? Долбоеб! Ты, блять, хоть понимаешь, что натворил? Думаешь, я тебя отмажу? А вот хуй тебе — сам в жопу полез, сам и выбирайся! Кроме тебя тут дебилов нет! Нет, сука, вот так подставиться… Ебанутый молокосос! Ну что стоишь, глазенками лупсуешь? Что скажешь в свое оправдание?

Я молчал. По сути, Федотычу и не требовалось, чтобы я говорил. А мне нечего было ему на самом деле сказать. Он во всем был прав. Опростоволосился я. Попался, как дурак. И ничего уже нельзя было поделать.

Едва отец мне сообщил о том, что улица Петра Великого сейчас именуется Советской, как я помчался туда. Дом номер семнадцать было найти довольно просто. И уже спустя полчаса я стоял у калитки…

А дальше все пошло, как в плохом кино. Пройдя от калитки до крыльца, я несколько раз позвал хозяев, но никто не отозвался. Поднявшись по ступенькам, я постучался в дверь, и, конечно, мне никто не открыл. Тут бы мне уйти, но я зачем-то дернул за ручку. Дверь распахнулась неохотно. Я увидел мужчину, сидевшего на стуле напротив… И в тот же момент грохнул выстрел.

На несколько секунд я оглох и ослеп. А когда очухался — было уже поздно. Мужчина, как потом выяснилось тот самый господин Н., о возможной смерти которого меня предупреждали в шифрованной записке, был мертв. Пуля попала ему прямо в сердце. Некто очень постарался, создавая и калибруя этот механизм — установленный возле двери на штативе пистолет с леской, натянутой между дверью и спусковым крючком. Ему не хватало только исполнителя. Меня. И благодаря проклятой записке я им стал.

— Ты хоть понимаешь, блять, что произошло? Кем был этот Н.? — спросил меня неожиданно Федотыч более-менее спокойным тоном.

В ответ я только покачал головой.

— Идиот! — схватился за голову Федотыч. Я уже совершенно ничего не понимал. Да, я сильно оплошал, пойдя на поводу у преступника, тем самым подставив себя, но причем тут этот Н.? Он ведь был лишь случайной жертвой и все. Главный удар был по мне, хотя я не понимал, в чем здесь смысл. Крупных дел я не вел, не был и героем, что налево-направо раздает оплеухи зарвавшимся преступникам… И все же что-то сильно взволновало Федотыча, он бы не поднял эту тему, если она не касалась меня лично. Наорал бы, конечно, и все. На крайний случай турнул бы в отпуск, пока мной занимается ОСБ. Но здесь, в этой истории с убийством гражданина Н., невольным свидетелем и исполнителем которого я стал, таилось кое-что еще. И я позарез хотел это знать.

То ли уловив мой загоревшийся в предвкушении тайны взгляд, то ли просто-напросто прочитав мысли, Федотыч хмыкнул и взялся за трубку телефона:

— Панина! Мухой ко мне.

Честно говоря, меня скривило. Меня настолько достали этими попытками сводничества нас с Настей, что я её уже видеть не хотел. Поэтому я решился спросить:

— Павел Федотович, можно вопрос? Почему Панина, а не Шиповалов? — угловатого хохотуна, но надежного друга Саню мне сейчас хотелось видеть намного больше, чем первую красавицу РУВД.

— Почему? — задумчиво переспросил Федотыч. Он помолчал несколько секунд, а потом выдал: — Это какой твой труп? Первый, не так ли?

— Ну да, — с обескураженным видом кивнул я. Я не понимал, к чему ведет Федотыч. Ну, труп… И что? Такая работа…

— Выбора у тебя сейчас всего два, мальчик, — усмехнулся Федотыч. — Вот-вот начнется отходняк, и до твоих куцых мозгов дойдет, что сегодня ты видел смерть. Это всегда хреново, не думай, что это просто, на моем счету их сотни, а я каждого помню. Так что тебе сейчас лучше всего или потрахаться, или бухнуть. С похмелья ты мне и нахуй не нужен… Так что, извини, я сделал за тебя этот выбор. Сейчас придет Настя, а ты уложи ее в койку. Давно пора. Заебали уже друг от друга бегать. Лучше один раз потрахаться и понять, нужен ли ты человеку, чем заебывать себя и всех вокруг. Понял теперь?

Ответить я не успел. Пока я вспоминал, что такое речь и каким местом её надо говорить, в кабинет, постучавшись, вошла Панина. Когда она присела рядом со мной, я зажевал все свои слова и проглотил.

— Вызывали, Павел Федотович? — спросила Настя.

— Да. Бери этого охламона и дуйте нахуй из РУВД. Даю вам сегодня отгул!

Настя похлопала глазами, но спорить с начальством не стала, поднялась со стула и кивнула мне:

— Пошли!

Естественно, я как телок на привязи потопал за ней. Еще бы с ее задницы глаз не сводил, то вообще бы прелесть картинка была.

Едва мы вышли из кабинета, я очухался и потащил Панину в свободный кабинет. Не трахаться. Федотыч ничего не делает просто так, он всегда дает несколько вариантов решения. А значит, у Насти были ответы на некоторые мои вопросы.

Настя, к слову, восприняла мою невольную грубость — я сильно сжал её ладонь, чтоб она не вздумала вырваться и куда-нибудь удрать, якобы по делу — по-свойски. Только мы вошли в кабинет, она выдернула свою руку из моего захвата, что-то злобно прошипела, но бить не стала:

— Томин, лучше бы так в объятьях свою бабу сжимал, а не меня. Что случилось, где пожар?

— Извини, — буркнул я, но потом опомнился: — Что за история с гражданином Н? Труп, которого я нашел вчера вечером…

— Которого ты пристрелил, если говорить честно? — улыбнулась Настя. — А с чего ты решил, что я знаю?

— Ты сама мне это только что сказала, — ответил я. — Ну так что же?

— Подловил, — вздохнула Настя. — Паш, я не могу тебе рассказать.

— Не тяни кота… Все равно ведь расскажешь, — улыбнулся я.

— Ладно, хрен с тобой, — махнула рукой Настя. — Слушай…

После довольно сбивчивого рассказа Насти я крепко задумался. Теперь мне были понятны крики Федотыча и его беспокойство за меня.

Гражданин Нежданов был своего рода знаменитостью в узких кругах. И не мудрено. Ведь ему удалось то, о чем мечтали многие другие, — именно он отправил старшего опера Томина, моего отца, на пенсию по инвалидности. Он прострелил ему позвоночник. Теперь каждый мог подумать, что я, узнав о Нежданове, решил ему отомстить. Ведь свидетелей произошедшего не было. А значит, я — первый подозреваемый. Тот, кто действительно убил Нежданова, подложил мне огромную свинью. И мной наверняка не сегодня, так завтра займется ОСБ. Вот отчего бесился Федотыч. Он ненавидел особистов всеми фибрами своей души, да кто их любит-то вообще…

И вот почему Федотыч справлялся у меня вчерашним утром об отце, он уже знал, что Нежданов неделю назад вышел из тюрьмы и наверняка думает, как доделать дело. Только его опередили и подставили меня. Шифрованная записка была частью игры, нехитрым способом завлечь в нее меня. И я повелся. Старательно разгадывал загадку, но дал все же неправильный ответ.

Если все так, то преступник должен был сделать второй ход. Если я правильно догадываюсь, чего он добивается, то сегодня он меня еще не потопил. Даже если ко мне придерется ОСБ, у меня множество неопровержимых улик, говорящих только о моей халатности и разгильдяйстве, но никак не о том, что я — убийца.

Придя к такому выводу, я, недолго думая, чмокнул Настю в щеку и сказал:

— Спасибо, — ее опешивший вид нужно было запечатлеть, жаль, фотоаппарата не было. — С меня пиво, — продолжил я.

— Пиво — это хорошо, — глубокомысленно произнесла Настя, — а целовать-то зачем?

— Да просто так, захотелось, — пожал я плечами. — Мне Федотыч вообще приказал тебя в койку затащить…

Я успел сбежать, пока до Насти доходил смысл того, что я сказал последним. Конечно, я знал, что долго не смогу от нее бегать, но тут я надеялся на мужскую солидарность, поэтому первое, что произнес, забежав в свой кабинет:

— Меня здесь нет, — и шмыгнул под стол, провожаемый удивленным взглядом Сани.

Спустя несколько секунд в наш кабинет ворвалась разъяренная Настя. Мгновенно капитулировав перед ней, Саня повел себя не по-мужски и не по-дружески:

— Он здесь, — указал Саня на стол.

— Вылазь, Томин, иначе сама тебя выпинаю! — воскликнула Настя, преждевременно приведя свои угрозы в действия — удар каблуком под ребро был довольно чувствительным.

Сдавленно что-то прохрипев, я вылез из-под стола и приготовился к урагану, но Настин боевой пыл внезапно стих, а её взгляд будто бы приковало к моему столу.

Я посмотрел туда же и замер. На столе лежал обычный тетрадный листок.

— Откуда это? — почему-то шепотом спросил я. Хоть первый листок и был другим, но я не сомневался, что это вторая записка от неизвестного преступника.

— Лежала на твоем столе, когда я пришел, — ответил Саня.

Я сглотнул. Со второй запиской дело невероятно усложнилось. Никто не мог проникнуть в наш с Саней кабинет в наше отсутствие. Никто, кроме сотрудников РУВД. А значит, среди нас и был преступник. Но кто?

Федотыч? Наиболее, казалось, вероятный вариант. Он, дескать, справедливый и честный, а на самом деле — серый кардинал преступного мира. М-да, что-то меня на фантастику потянуло. Ну не могу я представить, что Федотычу зачем-то понадобилось меня подставить в темную. Он же не умеет это совсем. Не из этого мира человек.

Саня? Разбирается в криптографии… Быстро соображает, или он сам составлял эту записку, а компьютерная программа ему понадобилась только для того, чтобы потянуть время? Нет, не вяжется. Если Сане зачем-то вдруг нужно будет мне подкинуть такую свинью, он мне сам это скажет. Да и не врал он мне, что не знает, где улица Петра Великого… Я по глазам видел. Да и про Нежданова, что моего отца когда-то сделал инвалидом, он, скорее всего, не в курсе.

А кто знает о том давнем деле? Федотыч и Панина. Настя… Откуда молодая, всего пару лет назад пришедшая в РУВД следовательница осведомлена о деле десятилетней давности? Почему она постоянно трется рядом со мной? Я ей нравлюсь? Простая отмазка, а так она всегда держит руку на пульсе и ведет меня.

Нет, бред. А может, это Щукин? Наверняка это он. Он ведь работал с моим отцом и скорее всего ненавидел его, а потом и меня. Но зачем ему организовывать такую сложную подставу? Нет, все же не он. Ненависть — хороший мотив, но хитроумность и филигранность самой акции, проделанной преступником, ясно показывает, что это не Щукин. Тот слишком прямолинеен.

А быть может, это Толик? Вечный дежурный, что видит и знает все, но всегда молчит. Он лишь притворяется добрячком, неповоротливым увальнем, а на самом деле в его руках все РУВД, которое даже и не знает об этом…

Боже, какую чушь я несу… Заподозрить своих сослуживцев, искать мотивы совершенного поступка, обдумывать свои дальнейшие шаги, чтобы вычислить преступника… Нет, конечно, последнее абсолютно правильно, но остальное… Такое выдумать мог только я. Паша Томин. Хотя об одном я не подумал…

А вдруг я и есть преступник? Сам написал зашифрованную записку, подкинул её дежурному, при помощи самогипноза забыл её содержание и то, что в неком доме я приковал наручниками человека, сделавшего моего отца инвалидом, к стулу и установил простенький, но хитрый механизм для убийства. Казалось бы, зачем? Ответ прост. Мне ведь всегда хотелось славы… И я тем самым убивал двух зайцев. Убивал одного ублюдка и одновременно становился невольным свидетелем его убийства, чтобы впоследствии его раскрыть, обвинив того же Щукина…

И все же, кто подкинул на мой стол вторую записку?