Шифр (редакция 2019 г) (джен)

Работа дознавателя отчасти связана с бредом, безумием и идиотизмом. Кому что нравится. Иначе как именно так то, чем я занимаюсь каждое рабочее утро, назвать нельзя.

Разбирать заявления наших граждан — тот еще мартышкин труд. Особенно утром, когда хочется не работать, а обнять подушку и поспать пару часиков. Говорят, врачи пишут, как курица лапой. Видели бы те, кто так говорит, свои каракули! Порой без лучшего дешифровщика всех времен и народов — пол-литра водки — и не разобрать, что именно хочет мне рассказать очередной заявитель. Клянусь, если меня когда-нибудь попрут из полиции, то я подамся в лингвисты, или кто там еще занимается расшифровкой древних письмен… Я же любого профессора в этой области за пояс заткну!

Но это все лирика. Сотрясать воздух я, лейтенант Паша Томин, могу долго и нудно. Пока начальство не услышит. И не загрузит работой еще больше, чтобы неповадно было. А мне это не нужно. И так три дела на мне незакрытых висит. Так что обо всем по порядку…

Сегодня утром, придя в РУВД, я, как обычно, забрал несколько заявлений у дежурного, которые ему оставили за ночь и утро до начала рабочего дня, и прошел в свой кабинет. По-хорошему, дежурный должен был отдать начальнику на рассмотрение, но по недавно установившемуся негласному правилу их рассматриваю и распределяю я. Как будто мне больше заняться нечем.

В целом большая часть заявлений была рутинной. С такими и участковый справится. Где-то алкаши гражданину Ситову спать всю ночь не дают; гражданка Попова просит бросить в темницы белокаменные своего супруга, козла рогатого; потерялась кошка у гражданки Вершиной… Тьфу, блин. Скука смертная. Но другого мне в производство и не доверят. Все-таки в РУВД я работаю всего лишь месяц. Так что потерянные телефоны, повздорившая друг с дружкой алкашня, супружеские доносы — других дел, Томин, ты не увидишь до следующей звездочки… А жаль.

Прочитав большинство заявлений, я наткнулся на нелепую записку, сделанную на обычном тетрадном листе. Именно она и вызвала мои горестные стенания о трудной работе дознавателя, которые вы слышали ранее.

Просидев с ней несколько минут и отчаявшись прочитать, что в ней написано, я отправился к дежурному. Мне хотелось узнать, вдруг он озаботился запомнить, кто ему принес эту тарабарщину. Шансы с самого начала были равны нулю, но все же попытаться стоило…

Чем-то меня зацепила эта бумажка, другой бы выкинул её в мусорное ведро и забыл, а я… Может, со скуки херней маялся, а может, тупо сбрендил на этой работе.

— Толя! — позвал я дежурного, подходя к окошку дежурной части.

— Чего тебе, Томин? — с недовольным видом уставился на меня Толик. Конечно, я же отвлекал его от архиважного для любого полицейского дела — сна.

— Слушай, тебе кто это принес? — сунул я в окошко бумажку с абракадаброй.

— Тебе что, делать нечего? — не удостоив листка даже взгляда, спросил Толик. — Откуда я всех упомню… Хотя, постой, — произнес он, когда я разочарованно вздохнул. — Дай взгляну.

— Конечно, — с радостной улыбкой кивнул я и передал листок Толику.

Секунду он мрачно смотрел на него, а потом спросил:

— Это ты так подшутить над мной решил, Томин? Что это за херня?

— Да это я тебя хотел спросить! Кто это принес?

— Слушай, Томин, иди нахуй. Иди, ищи дураков в другом месте…

— Эх, Толя, я к тебе, как человеку, а ты, — махнул я рукой, отобрал у него листок и пошел обратно в свой кабинет.

В спину мне донеслось недовольное ворчание:

— Блять, весь сон перебил…

Вернувшись в свой кабинет, я еще долго медитировал над этим листком с абракадаброй. Я её и так и эдак пытался прочитать — все одно, ни фига не понимал. И потихоньку в мою бедовую голову закралась одна мыслишка. Ведь хоть поход в дежурку и не увенчался успехом, но все же одну дельную идею с разгадкой этого листка Толик мне подкинул.

Шутка. Это наверняка был чей-то розыгрыш. К примеру, оперов, которые, как мне кажется, еще во время учебы перепутали заведение — они еще те клоуны. Или следователя Щукина, что меня особо не взлюбил, хрен его знает почему. Правда, его все РУВД едва терпеть могло, такой у него был характер. Или даже начальника РУВД, он у нас вообще весельчак, массовик-затейник…

В общем, любой мог приложиться к этому листочку и сейчас, наверное, ржал, представляя, как я корячусь, пытаясь прочитать, что на этом листке написано.

Может, Толик прав, и зря я в телегу эту впрягся? Все это тупой розыгрыш и место ему в мусорном ведре? Не удивлюсь, что когда я наконец прочту эту записку, то там будет сказано что-то типа «Томин, ты — идиот! Хватит хуйней страдать, дело гражданки Пироговой уже горит, твою же мать!» А что, вполне может быть…

Только вот не верил я, что это чья-то шутка. Хотелось мне, знаете ли, чтобы в этой записке была скрыта какая-то тайна… Ну а что вы хотите от полицейского, который только месяц как получил диплом? Конечно, я знал, какая мне предстоит работа, но и не предполагал, что она будет в сотни раз скучней, чем мечтал.

Но это все мечты глупого мальчишки, а дело гражданки Пироговой и правда нужно было закрывать, чтобы не висело на мне. Все сроки уже прошли, состава преступления, я, как ни старался, не обнаружил, так что пусть гражданка Пирогова ищет свое ведро самостоятельно. А над этой абракадаброй я подумаю чуть позже.

Я потянулся, хрустнул суставами и придвинул к себе поближе дело гражданки Пироговой. Начиналась обычная рабочая рутина…

— Здорово, Паш, — распахнулась дверь, и в кабинет влетел Саня, мой сосед по кабинету и наставник. — Я опоздал или ты так рано?

— Я, — усмехнулся я в ответ. — Меня же никто по утрам не греет в постельке.

— Давно бы к Настьке подкатил, чего менжуешься…

— Да иди ты, — отмахнулся я. По Насте-следачке вздыхала вся мужская часть РУВД, а не только я один. Но Саня подшучивал по этому поводу только надо мной. Над другими ему уже надоело.

— Ну и дурак. Ты парень видный, — засмеялся Саня.

— Лучше чайник поставь, — попросил я, переводя тему.

Саня кивнул и щелкнул выключателем электрического чайника, а потом обратил внимание на мой стол:

— Гражданка Пирогова и её ведро?

— Естественно, — пожал плечами я.

— Все мучаешься? Или таки решил закрыть? — спросил Саня.

— Закрыть, конечно. Срок уже прошел. Состава преступления нет.

— Так она же еще напишет! — усмехнулся Саня. — И опять тебе скинут.

— Будто и сам не знаю, — буркнул я.

Дело гражданки Пироговой велось уже несколько месяцев. Сначала его вел Саня, но потом, когда я пришел в РУВД, он передал его мне. И оно портило статистику весь мой первый месяц работы. Сколько раз я его порывался закрыть, кто бы знал. Одна беда — я знал, что уже на следующий день после получения уведомления, гражданка Пирогова снова бы явилась в РУВД писать заявление. Да и треклятые сроки о принятии решения о возбуждении уголовного дела…

Расскажу эту историю с самого начала, чтобы вы понимали всю его абсурдность. Несколько месяцев назад, а именно в мае, гражданка Пирогова, жительница подконтрольного нашему РУВД пригородного поселка, обнаружила на своем участке кражу: пропало ведро. Побегав немного по поселку, гражданочка изъявила желание обратиться не к своему участковому, а напрямую в РУВД с заявлением. Сказано — сделано. Заявление дежурным было принято, начальник его рассмотрел и передал в канцелярию, откуда оно по номенклатуре перешло к начальнику участковых уполномоченных полиции. Тот в свою очередь дал резолюцию по материалу о поручении его рассмотрения участковому, что был приписан к этому пригородному поселку.

На тот момент все сроки продления уже были похерены, но участковый, недавно вышедший с больничного, своим волевым решением задним числом выписал постановление о продлении срока проверки и принялся за работу.

Только вот согласно заявлению гражданки Пироговой подозреваемых в краже у неё было половина поселка, если не больше. И всех участковому, естественно, не получалось опросить в положенные законом сроки. Кто-то уехал на рыбалку или уже пару недель как не просыхал… А отказать в возбуждении уголовного дела участковый был уже не вправе без протокола опроса подозреваемых. Поэтому он, немного побегав и расписавшись в собственном бессилии, передал материалы по делу гражданки Пироговой в отдел дознания, то есть Сане.

Саня в возбуждении дела, недолго думая, отказал, но через неделю заявление о краже ведра у гражданки Пироговой вновь было на столе у начальника РУВД. И все понеслось опять по заколдованному кругу делопроизводства. До того дня, когда я переступил порог нашего РУВД. После чего дело о ведре спихнули на меня, и я уже месяц боролся, пытаясь его закрыть. А сегодня как раз вновь вышел срок продления проведения проверки, чему я был несказанно рад. Возможно, хоть на этот раз я это дело наконец закрою.

— Ну что ж, удачи тебе в этом нелегком деле, — произнес Саня и только хотел налить себе кипятка в чашку, как заметил лежавшую на моем столе записку.

— А это что? — спросил Саня.

— Да хрен его знает, — пожал я плечами. — Белиберда какая-то.

— Ну-ка, дай посмотрю… — подцепил листок Саня и попытался прочитать. Через несколько секунд неимоверных усилий мыслительного аппарата он сдался и спросил: — Что это за хуйня вообще? Признание в любви Наташе пишешь?

Наташка была нашим экспертом-криминалистом, и, в отличие от Насти, мужчины её сторонились. Кроме меня. Криминалистика — наука тонкая, и мне она всегда была интересна. То есть к Наташе у меня был чисто научный и дружеский интересы. Но подколоть меня по этому поводу Саня считал своим ежедневным долгом.

— Нет, среди заявлений лежала, — ответил я.

— Хм… И что ты? — улыбнулся Саня, уже заранее зная ответ.

— По закону должен принять, — развел руками я. — Будто сам не знаешь. Только вот что мне с ним делать…

— А ты его прочитал?

— Нет, конечно, — усмехнулся я. — А ты можешь?

Саня театрально прокашлялся и начал читать:

— Кнкщке… Ой, да ну нахуй! Язык сломаешь. Выброси её нафиг в мусорку. Нахуя тебе еще геморрой?

— А вдруг там что-то важное написано? — спросил я.

— Ага, какой-то дитятя развлекается, а мы тут головы себе нагружаем, — со скепсисом в голосе отозвался Саня.

— Бля, Саня, я и сам понимаю, что это скорее всего чей-то тупой розыгрыш. Но не могу её выкинуть. Хочу её прочитать, хоть убей, — с жаром воскликнул я.

— Знаешь, ты это с таким энтузиазмом говоришь, что и я проникся, — произнес Саня после короткого раздумья. — Дай-ка, еще раз взгляну.

Я протянул ему листок. С минуту Саня пытался прочитать текст, написанный в записке, а потом сказал:

— Ну что тебе, Паша, я могу сказать… Прочитать эту абракадабру я, честно, не в силах! Но…

Я вздохнул.

Саня, которого я перебил, строго на меня посмотрел и продолжил:

— Но мне кажется, что это шифр.

— Шифр? Ты в шпионов в детстве не доиграл? — улыбнулся я.

— Возможно, — легко согласился, пожав плечами, Саня. — Но чем-то похожим мы еще в школе пользовались, шпаргалки писали.

— Да? — удивленно посмотрел на него я. — Значит, ты сможешь это помочь мне расшифровать?

— Помочь помогу, но немного, — кивнул Саня на свой стол, заваленный бумагами. — Сам понимаешь.

— Конечно, ты мне только подскажи, а дальше я как-нибудь сам, — сказал я.

Саня надолго задумался. Я молча ждал. И лишь спустя несколько минут Саня все-таки заговорил:

— Смотри, каждый шифр имеет ключ. Без ключа этот шифр практически невозможно расшифровать вручную. Эта записка без ключа, но в ней одна особенность…

— Какая?

— Число «17» видишь? Почему некто его не зашифровал? Мне кажется, это номер дома или квартиры. И тот, кто подкинул эту записку, намеренно так сделал — оставил это число. А ты как думаешь?

— Значит «гкткн» — это «дом»? — догадался я.

— Скорее всего. Шифр, по сути, примитивный. У нас в школе посложнее был.

— Мне он все равно непонятен, — пожал плечами я, взглянув на записку.

— Ну почему же. Тут все просто. Давай будет отталкиваться от того, что «гкткн» — это «дом», ладно?

— Но почему ты так решил? — спросил я.

— Ну, вообще-то ты первым это предложил, — усмехнулся Саня. — Значит так. Смотри на это слово. Возможно, я ошибаюсь, но человек, написавший эту записку, воспользовался действительно одним из самых примитивных шифров. Заменой букв на числа и обратно.

— А это как? — удивился я.

— Ты вообще чем в школе занимался? — засмеялся Саня.

— Учился я. А не хуйней маялся, — буркнул я в ответ.

— Ну, как видишь, моя хуйня полезней твоей учебы, однако, — хлопнул меня по плечу Саня. — Этот шифр используется вот так. Берем алфавит, в нем, как ты, наверное, знаешь, тридцать три буквы, каждой из букв мы присваиваем свое число…

Саня взял листок и быстро написал на нем все буквы алфавита, поставив напротив каждой число.

— Ага, значит «г» у нас «4»… — попробовал я начать расшифровку, но Саня меня перебил:

— Постой, не все так просто. Теперь мы записываем свое послание при помощи чисел. К примеру, мое имя будет выглядеть так, — он быстро написал внизу алфавита число «1911533». — Далее, — продолжил рассказывать Саня, — неким буквам в произвольном порядке присваивается цифра от нуля до девяти. Именно они и составляют ключ. Но так как у нас его нет, нам придется его выяснить. И тут нам помогает сама записка. По сути, число «17» ни к чему не обязывает. Но если моя интуиция меня не обманывает, тут написан какой-то адрес, поэтому слово «гкткн» — это у нас «дом». Как видишь, буква «д» имеет однозначное число. И ты его уже назвал…

— Четыре? — спросил я.

— Да, именно так. Значит, остаток слова «кткн» или четыре буквы, или две. Я считаю, что две — «ом», это наиболее приемлемый вариант. Теперь посмотри внимательно вновь на текст. Нам известно теперь целых три буквы. И мы можем попробовать найти их в тексте. С «д» мы пытаться не будем экспериментировать, слишком много риска ошибиться… Начнем мы с «о». Смотри, — Саня внимательно прочитал текст записки и, взяв у меня со стола красную ручку, в нескольких местах перечеркнул, написав сверху букву «о». — Но это мало нам что дает, не так ли?

— Ну да, — пожал плечами я. Признать, что ни хрена не понял, и попросить повторить Саню еще раз у меня просто не хватало духа.

— Значит, пойдем другим путем, — улыбнулся Саня. — Напомни мне, под каким числом идет буква «о» в алфавите?

— Шестнадцатая, — посчитал я на пальцах.

— Правильно! Ай, умница, возьми с полки пирожок! — засмеялся Саня. — Взглянем на шифровку. Мы уже с тобой решили, что «о» у нас «кт», так?

— Ну, возможно, — неопределенно ответил я, но Сане и этого хватило за согласие.

— И тогда у нас получается, что буква «к» равна единице, а «т» — шести, — воскликнул Саня и взглянул на меня, видимо, ожидая восторженных возгласов и аплодисментов с моей стороны.

Я молчал. Я все еще ничего не понимал.

— Блять, — уныло вздохнул Саня. — Вот скажи мне, как ты закончил академию?

— Я? — переспросил я и серьезным тоном ответил: — Честно, не помню, мы в тот день всем курсом ужрались в хлам…

— Да я не об этом, — отмахнулся Саня. Он взял записку с красной ручкой и быстро отметил все буквы «к» единичками. — Так наглядней?

— Ага, — кивнул я, наконец начиная понимать.

— Ну тогда дерзай. А мне пора заняться делами.

— Угу, — буркнул я, втыкаясь в записку с красной ручкой наготове.

— На худой конец ты всегда можешь скачать с интернета дешифратор. Их там дохуя, — произнес Саня, садясь за свой стол и зарываясь в бумаги.

— А? — смысл сказанного Саней не сразу дошел до меня. Но когда наконец я понял, то не стал сдерживаться в выражениях: — Блять, Саня, ты ебаный козел! Что, не мог раньше сказать?

— Но ты так внимательно слушал! — заржал Саня.

— Тоже мне, препод выискался, — проворчал я, движением мышки приводя компьютер в сознание. Тот загудел и медленно расцвел неожиданной картинкой на рабочем столе: улыбающаяся Настя, принимающая от меня подарок на восьмое марта. Блять, Саня и до компа моего добрался… И когда только успел…

Решив не обращать на это внимания, я кликнул по иконке браузера и вбил в поисковик запрос. А спустя пару минут загружал уже установленный на компьютер дешифратор.

Скоро, совсем скоро я наконец прочту эту долбанную записку. Если мне никто не помешает. И только эта мысль промелькнула в моей голове, как зазвенел телефон.

— Дознаватель Томин, слушаю, — поднял я трубку.

— Паша, зайди ко мне.

— Хорошо, — ответил я и, не дожидаясь коротких гудков, положил трубку.

— Федотыч? — кивнул Саня на телефон. — На ковер?

— Ага, — кивнул я и сожалением бросил взгляд на экран. Не получалось у меня быстро разгадать эту загадку, а так хотелось. Ведь наверняка там было что-то важное…

— Так пиздуй! — усмехнулся Саня, прервав мои грезы. — Или опять на Настеньку любуешься?

— Да иди ты, — поморщился я и встал из-за стола.

Когда я уже вышел из кабинета, мне в спину донесся Санин голос:

— Ну и зря. А ты ведь ей нравишься, — и на этот раз Саня был совершенно, как мне показалось, серьезен.

Несколько секунд я простоял возле закрытой двери, не зная, что мне делать с этой информацией. Но потом все-таки решил заняться рабочей текучкой, а не амурными делами. Объяснение с Настей, если оно еще будет, подождет. Сейчас меня ждали нагоняи от Федотыча.

Павел Федотович Разин, или просто Пал Федотыч, был своего рода легендой нашего РУВД. Нет, он не был известен поимкой особо опасных преступников, не участвовал в военных действиях, в этом плане он был совершенно обычным ментом, что изо дня в день тянул свою лямку и выполнял свою работу. Легендой он стал благодаря своему возрасту. Сорок семь лет он отдал службе МВД. Практически полвека! Вы себе можете такое представить? Я — нет.

Но если кто думает, что наш Федотыч уже мух не ловит, тот сильно ошибается. Конечно, Федотыч занимает всего лишь должность начальника РУВД. Казалось, за столько лет службы он уже должен быть сидеть в верхах, но дело в том, что многим Федотыч там неугоден, да и любит свое РУВД. А уж про колоссальный опыт и речи нет. Все-таки он видел уже несколько поколений преступников. Так что наш Федотыч еще ого-го…

Правда, по шапке получать от него все равно не сладко, как бы сотрудники РУВД ни любили своего пожилого начальника. Так что грустно мне было идти в кабинет Федотыча. Дело гражданки Пироговой я ведь так и не закрыл. Отвлекся на эту шифрованную записку. А ведь помимо украденного ведра на мне еще два висяка. И как оправдываться перед начальником я даже и не представлял.

— Томин, зайди! — окликнул меня из своего кабинета следователь Щукин, когда я прошел мимо. Этого мне только не хватало! Щукину я мечтал набить морду с самого первого дня службы в РУВД. Не нравился мне он…

— Меня Павел Федотович вызвал, давай позже, — постарался отмазаться я, но не прокатило.

— Ничего, старик пару лишних секунд подождет. У меня к тебя всего один вопрос. Что с моим поручением? — спросил Щукин.

— В работе, все как полагается… — пожал я плечами.

— Слушай, Томин, хули ты выебываешься? Я поручил тебе совсем простое, а ты и это сделать не можешь, так? Неужели надеешься, что твой героический папашка и дальше будет прикрывать твою задницу? Здесь тебе не Академия, Томин, здесь надо пахать!

— Пошел нахуй, Щукин, — едва сдерживаясь, чтобы ему не врезать, произнес я и, развернувшись, вышел из его кабинета.

Теперь вы понимаете, почему я его терпеть не могу? С самого моего первого дня, он, прознав, кем был мой отец, постоянно тыкает мне им и настаивает, что только благодаря имени отца я закончил Академию МВД и смог устроиться в наше РУВД. Сначала я пытался оправдываться, но потом понял, что это бесполезно. Человеком Щукин был гнилым. Но дело свое знал крепко, поэтому и сидел на своей должности.

А поручение его не было таким простым, каким он хотел его показать.

В одном из множества продуктовых магазинов нашего города произошло вооруженное ограбление. То есть разбой. Некий мужчина, по описаниям очевидцев типичный бомж, угрожая ружьем, потребовал у продавщицы… нет, не выручку, а ящик с флаконами тройного одеколона! Продавец не растерялась и, нажав тревожную кнопку, попыталась потянуть время. От нашего РУВД до этого магазина пешком минут пять ходу, но пока полиция раскачается…

Наряд прибыл вовремя и успел застать грабителя на месте преступления. Тот, когда мои коллеги «вежливо» попытались его арестовать, оказал яростное сопротивление, ударил одного из патрульных прикладом в висок и спешно покинул продуктовый, разбив при этом все флаконы одеколона, добытые им с таким трудом. Погоня ничего не дала, преступник сумел скрыться. Продавщица написала заявление, подписала протокол, и это дело поступило в производство Щукина. Но уже на следующий день грабитель сам объявился в РУВД. Им оказался некий гражданин Катенко, без определенного места жительства. В связи с безумной занятостью — а у него на тот момент было очень много дел в производстве — Щукин поручил мне провести допрос гражданина Катенко.

Я всячески отказывался от этого сомнительного удовольствия, но когда увидел резолюцию «Согласен» от Федотыча о поручении мне оперативно-розыскных мероприятий по делу о краже одеколона, покорно вздохнул и принялся планомерно обрабатывать обвиняемого, пришедшего к нам самостоятельно с повинной головой.

Не нравилась мне эта история. Слишком все было просто. Да и ущерба там — кот наплакал — сто сорок рублей. Единственное серьезное, в чем можно было обвинить гражданина Катенко Антона Васильевича, так это в хранении и ношении оружия без разрешения, сопротивлении аресту и нанесении легких телесных повреждений должностному лицу, находящемуся при исполнении обязанностей. Да и то… Сопротивление аресту было, в рапортах патрульные и это, и удар по голове прикладом ружья отразили, да только никакого ружья найдено не было. А гражданин Катенко уверял меня, что был вооружен всего лишь сучковатой палкой, очень походившей на ружье, которое он, скрываясь от наряда в бегстве, выбросил. И не помнил, куда.

Я постарался по его путанному рассказу восстановить маршрут бегства из продуктового магазина. Вместе с участковым обыскали три двора, облазили все в округе мусорки, чуть ли не с собаками прочесали небольшой сквер — ничего. Орудие преступления мной так и не было найдено. И не важно, ружье это было или палка.

Но все-таки мне было за что зацепиться — сам факт разбоя. Однако продавщица внезапно не смогла опознать в гражданине Катенко горе-грабителя. Дело все больше и больше напоминало висяк. И такое встречается. Есть преступление, есть потерпевшие, есть даже подозреваемый, но доказательств нет, и дело не клеится. Даже явка с повинной есть, но она бесполезна, ведь передать дело в суд за неимением доказательств, хотя бы косвенно доказывающих вину гражданина Катенко в содеянном, я не могу. И передать материалы дела вновь в производство Щукина, который к этому времени немного освободился, не хотел. Вот такой я упертый товарищ. Потому что он — козел. Вот так.

Под эти размышления я быстрым шагом дошагал до кабинета Федотыча и постучался в дверь.

— Заходи, присаживайся, Паша, — кажется, головомойка отменяется, Федотыч был в благодушном состоянии.

— Благодарю, Павел Федотович. Вызывали? — спросил я, садясь за стол напротив него.

— Звал. Как отец?

— Нормально, спасибо, — немного замешкался я с ответом. Тут было чему удивляться. Единственный раз, когда Федотыч спросил меня об отце, был в тот день, когда я только-только заступил на службу. Это вызывало вопросы. На моей памяти Федотыч никогда ни с кем не любезничал. Или произошло что-то из ряда вон выходящее, или я совершенно уже ничего не понимаю.

— Ну, ну. Паша, а может, ты не будешь врать? Я тебя не как начальник сюда позвал, — кажется, Федотыч каким-то образом понял мои сомнения. — Все-таки я с твоим отцом много поработал. Не чужой он мне, да и ты тоже…

— Ничего, Павел Федотович, все в порядке, — вздохнул я.

— Ну не хочешь, не говори, — махнул рукой Федотыч. — Значит, поговорим о делах.

— Так точно, спрашивайте, — кивнул я.

— Первый вопрос. Что у нас по делу с ведром?

— Опросить всех подозреваемых не представляется возможным в положенные сроки, но те, кто все-таки были опрошены, имеют алиби на момент преступления. Думаю, дело нужно закрывать.

— Хорошо бы, — вздохнул Федотыч. — Да только не получится. Гражданочка же опять припрется. Знаю я таких людей… Но у меня есть для тебя один рассказ.

— Я вас внимательно слушаю, — подобрался я. Обычно в форме рассказа Федотыч давал нам, молодым, подсказки, как побыстрее закрыть безнадежное дело или поймать преступника. Все-таки он многое повидал на своем веку.

— Когда я еще работал участковым, был у меня похожий случай, наподобие твоего с ведром. У мужика одного сперли гармонь. Сам понимаешь, по тем временам эта вещь была довольно ценная. Да только найти её мне никак не удавалось. У всех, кого тот мужик подозревал, было железное алиби… Дело, в общем, затянулось на несколько месяцев, мне один из подозреваемых и подсказал кое-чего… Купил я гармонь, точь-в-точь такую же, какая была у того мужика, позвал его в РУВД и передал под протокол. Якобы нашел, а преступник уже на Колыме лес валит. Вот такая история. Да, я солгал, но все остались довольны. Я — тем, что дело закрыл, а мужик — милицией, которая ему инструмент вернула.. Вот так вот.

— Спасибо, Павел Федотович, — искренне поблагодарил я, а в душе моей затеплилась надежда. Ведь благодаря подсказке Федотыча я наверняка теперь закрою это проклятое дело про ведро…

— Да чего там, сам все понимаю. — отмахнулся Федотыч. — Но на таких делах, Паша, истинный милицейский характер закаляется и проверяется. Ты проверку прошел, это я тебе говорю. Ладно, продолжим. Что у тебя по разбою в продуктовом?

— Хочу переквалифицировать это дело в попытку грабежа, — быстро ответил я.

— Это еще почему? Основания?

— Орудие преступления не было найдено. Обыскали все, что возможно. Так что то, что это было действительно ружье, шито белыми нитками. А ведь в заявлении потерпевшая пишет, что подозреваемый держал в руках и угрожал ей чем-то похожим на ружье. И в рапорте наряд отразил то, что удар одному из них был нанесен предположительно прикладом. Ну и напоследок, почему попытка… По-хорошему, это вообще можно списать на хулиганку и порчу имущества. Патрульный ведь по медицине не засвидетельствовал, что гражданин Катенко его ударил. То есть как бы и не было сопротивления аресту, а гражданин Катенко сам пришел к нам с повинной.

— Складно излагаешь, — усмехнулся Федотыч. — Сочувствуешь ему?

— Есть немного, — пожал плечами я. — По сути, мужик сядет надолго ни за что. Сто пятьдесят рублей ущерба — это же курам на смех… Павел Федотович, что думаете?

— Делай, — отозвался Федотыч. — А что у тебя с Настей?

— Да вы уже заебали все! — не сдержавшись, вскочил я.

— Паша, ты ебанулся? — удивленно уставился на меня Федотыч. — Я тебя спрашиваю, что у тебя по делу, которое ты ведешь совместно с Паниной? А ты что подумал?

— Да так, ничего, — замялся я.

— Ладно, проехали, — улыбнулся Федотыч.

— Ага. По этому делу вам лучше спросить Панину, я в него, сознаюсь, еще не посвящен.

— Ясно, значит, зашиваешься? И даже на свидание Настю не пригласил? — засмеялся Федотыч.

Сказать, что я обомлел — это ничего не сказать. Как я не упал со стула и не взвыл, катаясь по ковру, сам не понял. Единственное, что я смог сделать — это сломя голову выскочил из кабинета. Эти бесконечные подколки насчет меня и Насти дошли уже и до Федотыча. Как вообще дальше жить?

Выбежать я из кабинета Федотыча выбежал. И сразу же наткнулся, конечно, на Настю. Чуть не сбил её с ног, прижал к стене, неуклюже пытаясь поддержать, что-то блеял, короче, начал вести себя, как полный идиот. Ну нравится мне она, что я могу поделать?

— Ой, Паш, а я тебя ищу как раз. Мне Саня сказал, что ты у Федотыча, — улыбнулась Настя, когда мы оба, наконец, сориентировались в пространстве.

— Ты по делу гражданина Сыкина, так? — спросил я.

— Да, и по нему тоже…

— Слушай, Настя, давай завтра, у меня ведро горит, — мне было неловко отказывать, но долго я находиться рядом с ней не мог. Ежу понятно, это гормоны, но как их в узде держать, кто бы подсказал…

— Ну ладно, — немного обескуражено протянула Настя, и я помчался в свой кабинет. И уже на бегу сообразил, что Настя хотела поговорить о чем-то еще.

Остановившись возле двери в кабинет, я отдышался и твердым, спокойным шагом вошел внутрь. Саня все также сидел за своим столом, зарывшись в бумаги.

— А-та-та? — спросил он, подняв голову.

— Нет. Нормально, — отмахнулся я.

— А Настю видел? Она тебя искала, вся такая взволнованная… — усмехнулся Саня.

— Видел. Не до нее сейчас, — ответил я, проходя к своему столу.

— Ты, часом, не заболел? — удивленным тоном откликнулся Саня.

— Хорош уже, — скривился я. — Даже Федотыч эту тему завел…

— Кстати, — решил перевести тему Саня, — я не сдержался и вогнал твою записку в дешифратор. Ты извини, ладно?

— Наоборот, ты молодец, Саня, — я хлопнул по его выставленной ладони и, сев наконец за стол, дернул мышку, тем самым приводя компьютер в чувство.

Когда экран загорелся, я увидел, что дешифратор уже выполнил задание и смог привести текст записки в читаемый вид.

Вот что было сказано в ней:

«Милостивый государь! Спешу вам сообщить, что господин Н с улицы Петра Великого, дом 17, сегодня будет упокоен».

— И что это за нахуй? — спросил Саня, неизвестно когда оказавшийся у меня за спиной.

— Не знаю, — покачал я головой. — Ты не знаешь, где у нас такая улица?

— Впервые слышу… Вбей в «2ГИС», может, найдется.

Я загрузил программу и вбил через поиск интересующий меня адрес. Программа выдала мне ноль ответов по моему запросу.

— А записка оказалась с двойным дном, — покачал головой Саня. — Веришь или нет, Паш, но я слышал об улице Петра Великого, но от кого и где — не помню.

— Ладно, хуй с ней, — сокрушенно проворчал я. — Лучше послушай, что мне Федотыч подсказал насчет Пироговой и ее ведра. Ты не знаешь, у нашей уборщицы ведро никелированное?

— Вот, — я поставил на стол ведро. — Узнаете, гражданка Пирогова?

— Неужели нашли? — удивленно воскликнула та в ответ.

— Да, — кивнул я с серьезным видом. Саня за своим столом старательно имитировал смех под кашель.

— А грабитель?

— Не извольте беспокоиться, уже в Сибири, — ответил я и развел руками: — Простите, но в интересах следствия мы не имеем права разглашать его имя.

— Вот же вы какие молодцы, сыночки, — покачала головой Пирогова, умиленно смахнув несуществующую слезу, — Ведь можете, когда хотите, а?

— То есть вы признаете, что это ведро — ваше, так? — спросил я.

— Конечно, мое, а чье же еще? — улыбнулась Пирогова.

— Прекрасно, тогда подпишите вот здесь и здесь, — я быстро сунул ей в руки ручку и бумаги. Она расписалась там, где было указано, и я радостно выдохнул, не обращая внимание на её удивленный взгляд. Оставалось совсем немного потерпеть и доиграть эту комедию.

— Я могу забрать ведро? — спросила Пирогова.

— Да, несомненно, — улыбнулся я.

Схватив ведро, гражданка Пирогова еще раз поблагодарила нас с Саней и вихрем умчалась прочь из кабинета. Едва дверь за ней закрылась, стены кабинета содрогнулись от радостного вопля. Орали, конечно, мы с Саней. И тому был весомый повод. Дело о ведре наконец было закрыто. Остались формальности, но черт с ними на сегодня. Конец рабочего дня все-таки. И лучше мы с Саней вместо бумажек на ужин попьем пива в ближайшем баре. В честь доверчивости гражданки Пироговой.

И не спрашивайте, чего нам стоило это ведро. Это была настоящая спецоперация. После того, как я изложил Сане рассказ Федотыча, тот ненадолго задумался, но все же принял мой план. Ему гражданка Пирогова и её ведро тоже уже надоела хуже горькой редьки. Тем более мы ведь с ним на пару получали каждую планерку пиздюлей от Федотыча за это чертово ведро, чтоб оно больше не пропадало.

Ведро я решил умыкнуть у нашей уборщицы, Клавдии Семеновны. Мотаться по городу в поисках ведра — нет, на такие подвиги я не подписывался. Тем более выкладывать за него свои деньги. И так живем от получки до аванса…

При помощи обычной шпильки я вскрыл замок в кладовку и унес первое попавшееся ведро, благо их было три. Саня в это время стоял на шухере. Нас едва не спалил за этим злодеянием Щукин, но мы успели смыться в свой кабинет с покражей и запереться там.

Этот этап, в общем, мы проделали с блеском. Но далее нас ждало, как оказалось, еще более сложное дело. На ведре красовалась нанесенная краской надпись «Энское РУВД», и мы достаточно поломали головы, как ее стереть. Саня предлагал её стереть наждачкой, а потертости спереть на вымышленного преступника. Я упирался и хотел использовать бензин. Однако ни того, ни другого у нас в кабинете не было. Нас спасла Настя.

Каким-то образом она увидела наши преступные действия и поняла, зачем это нам. Из чего я смог сделать вывод, что из Сани хреновый часовой. Настя принесла средство для выведения лака на ногтях, по запаху — чистый ацетон. Подействовал он на ура, как ни странно. Надпись исчезла, будто её и не было.

Я позвонил Пироговой и попросил её срочно прибыть в РУВД. Но та изволила прибыть только под конец рабочего дня, после чего и произошла торжественная сцена с вручением якобы найденного ведра свой владелице, уже ранее мной описанная.

А до этого ничем весомым и серьезным мы с Саней не занимались, больше думали над шифрованной запиской. Я даже сходил к Федотычу, надеялся, он мне прояснит, где тут у нас такая улица Петра Великого находится, все-таки он еще с советских времен работает, должен был знать свой город. Но Федотыч ничем мне не смог помочь, не слышал он никогда о такой улице. Что было довольно странно, хоть и объяснимо. Улицу Петра Великого могли переименовать сразу после революции, то есть задолго до рождения Федотыча, и к тому моменту, когда он начал служить в милиции, никто уже и не помнил, что та улица как-то по-другому раньше называлась.

Во время моего похода к Федотычу Саня позвонил в архив и сделал по нашей загадочной улице запрос. Только вот ответа он должен был ожидать в течении трех рабочих дней. Что ни его, ни меня не устраивало.

Пару раз к нам заглядывала Настя, якобы поговорить насчет дела гражданина Сыкина. Честно, я вообще не понимал, чем я ей мог помочь. Дело совершенно не моего профиля. Как порой говорил Саня, я еще молод и излишне доверчив. Ничего обидного в этих словах не было, я и сам осознавал, что мог в любой момент стать жертвой того же гражданина Сыкина.

Как вы наверняка уже догадались, гражданин Сыкин занимался мошенничеством. Не в особо крупных размерах, конечно, но все же… Следствие ему пока инкриминировало тринадцать эпизодов. Действовал гражданин Сыкин нагло, но осторожно. Работал только с пенсионерами. Он предлагал им стать членами Фонда помощи пенсионеров, заплатив небольшой стартовый взнос в размере двух тысяч рублей, оставлял визитку с несуществующим адресом и исчезал. А спустя пару дней уже обрабатывал другого наивного в совершенно ином районе.

Говорят, число «13» — несчастливое. Не знаю, по мне так тут дело не в числе, а в человеке. Хотя гражданин Сыкин не будет со мной согласен и вам подтвердит, что чертова дюжина действительно не приносит удачи. Ведь именно в эту попытку Сыкина угораздило нарваться на не в меру подозрительного и недоверчивого пенсионера. После проповеди сей пожилой господин не только ни отдал своих кровных, но и угостил гражданина мошенника ударом трости и вызвал полицию.

Наряд нашел гражданина Сыкина лежащим связанным на лестничной площадке. Как объяснил пенсионер — ему не хотелось грязь держать в своей квартире. От души посмеявшись, наряд забрал Сыкина с собой и доставил его в РУВД. Где его быстро опознали по уже месяц висевшему на стенде «Внимание, розыск!» фотороботу.

Следствие поручили Паниной, и она с успехом его раскручивала, несмотря на постоянные затыки со стороны подозреваемого. Гражданин Сыкин постоянно придумывал варианты, которые хоть немного, но тормозили работу нашей прелестной Насти. То он представлялся гражданином Латвии и требовал оповестить посольство о своем задержании; то уходил в отказ; то вообще требовал задержать того пенсионера, что ударил его тростью и связал, за нанесение телесных повреждений, неважно, какой тяжести.

Три недели билась уже с гражданином мошенником мелкого пошиба Панина, прежде чем Федотыч неожиданно принял решение прикрепить к следствию и меня. Зачем? У меня на это, как и у Насти, ответа не было. Доказательств против Сыкина было пруд пруди. Все тринадцать эпизодов. Потерпевшие опрошены, их свидетельства запротоколированы, у Сыкина не было ни единого шанса отвертеться. Саня полагал, что Федотыч решил сыграть роль сводника; якобы пару раз в прошлом у него это получалось. Я с такой точкой зрения был категорически не согласен и бегал от Паниной как от огня. И все потому, что она мне действительно нравилась. Но я не хотел мешать работу с личным. Научен был на горьком примере. Отцу в его время так и не удалось совместить и службу, и маму. Мама ушла, бросив нас с отцом, якобы потому, что он службу свою любил больше, чем жену. Мне было четырнадцать. С того момента я видел её всего раз. Сейчас она замужем за неким полковником из московского главка…

Так что, хоть о Насте я и грезил, но даже и не думал свои грезы превратить в реальность. Ну их. Мне и так неплохо.

Ладно, вернемся к моменту, когда гражданка Пирогова вышла из нашего с Саней кабинета вместе с вернувшимся к ней ведром. Да, я совершил должностное преступление, но совесть моя молчала. Точнее, жаждала пива.

Есть у нашего РУВД одна хорошая традиция: после каждого завершенного дела мы идем в бар, пить пиво. Согласно правилам приглашать надо все РУВД, но это же никаких денег и печени не хватит. Поэтому чаще всего мы ходим по двое-трое. Те, кто причастен. И не более.

Любимым баром для нашей полицейской братии является «Тихая гавань», маленький паб на соседней улице. Кажется, он существует с незапамятных времен, и там никто и никогда не хулиганит. Конечно, а кто захочет побуянить в пабе, который «крышует» полиция? Сумасшедших нет. Конечно, само понятие «крыша» в нашем РУВД под строжайшим запретом. Федотыч это терпеть не может. До того, как он стал начальником нашего РУВД, «крыша» была обычным явлением. А вот когда он вступил в должность — полетели погоны. Всех, кто «крышевал», Федотыч выгнал поганой метлой. Кстати, с Федотыча традиция праздновать в пабе «Тихая гавань» и началась. Так что хоть мы паб этот не крышуем, но все равно там царит тишь да покой. Самое то для отдыха полицейских, уставших от дел и защиты гребанного правопорядка.

Вот именно туда мы с Саней и отправились, как только часы показали конец рабочего дня. Не спорю, ведро Пироговой не особенный повод, но это все-таки мое первое раскрытое дело. Ну, из больших. То есть тех, что портили нашему РУВД статистику. Скажете, это незначительно? Тут как посмотреть. Для меня, для Сани, для Федотыча — нет маленьких дел. Конечно, мне еще нужно заполнить кучу бумаг, чтобы дело было действительно закрытым, но повод отпраздновать все-таки был. Закончилась великая эпопея. Вдумайтесь, пропажа обычного ведра мучила умы целого РУВД несколько месяцев, и теперь все наконец закончилось. Разве не победа? Думаю, ответ не нужен, вы уже все поняли.

Нас встретил бармен Вадим и без вопросов налил мне и Сане по кружке лучшего своего пива. Он прекрасно знал, зачем сюда порой заглядывают полицейские. И был даже рад их визитам. Не мудрено, мы делали ему выручку, а также обеспечивали репутацию хорошего заведения. Насколько знаю, в этом пабе некоторые из нашего РУВД даже свадьбы играли.

Выпив пива, мы с Саней немного поболтали — в основном наш разговор, конечно же, касался странной шифрованной записки, неведомо как попавшей к дежурному, а потом и ко мне. Бармен хоть и не прислушивался к нам — он давно уяснил главное правило: «меньше знаешь — крепче спишь», — но все-таки смог неожиданно поделиться информацией.

— Товарищ капитан? — обратился Вадим к Сане.

— Что такое? — удивленно на него посмотрел Саня. Он привык, что Вадим всегда молчит. Честно скажу, я тоже был поражен этим, я вообще считал бармена немым.

— Вы, кажется, сказали «улица Петра Великого», так? — спросил Вадим.

— А ты знаешь, где эта улица? — встрял я в разговор.

— Не совсем, — помотал головой Вадим. — Я слышал раньше это название…

— Где? — воскликнул Саня.

— Здесь, — пожал плечами Вадим.

— Когда это было? — быстро спросил я. Вдруг Вадим видел того, кто написал эту шифрованную записку. Хоть какой-то след.

— Лет десять назад. И человек, что говорил о ней, чем-то на вас похож, — Вадим показал на меня.

Я, мягко говоря, был разочарован. Десять лет назад… Да где теперь найти этого человека… А вот Саня, наоборот, воодушевился.

— Говоришь, он на него был похож? Тот человек? — спросил он у Вадима.

— Да. У меня память фотографическая. Профессиональное…

— Слушай, Паш, а вдруг это твой отец был, а? — повернулся ко мне Саня.

Я крепко задумался. Десять лет назад… Тогда отец служил еще в милиции. И наверняка, как и все из нашего РУВД, гулял в этом пабе. Так что, все возможно…

— Не знаю, — пожал я плечами, — но я спрошу у него.

— Спроси, спроси, — закивал радостно Саня. — И мне не забудь позвонить, когда узнаешь. Я ведь не усну.

— Тогда что, по домам? — вздохнул я.

— Конечно, а ты чего ожидал? — усмехнулся Саня. — С тебя, Паш, и кружки хватит. Завтра на работу, не забывай.

— Забудешь тут, — тоскливо я посмотрел на бочонок за стойкой Вадима.

Путь домой был быстр. Спустя полчаса после того, как мы с Саней ушли из паба, пропустив еще по кружечке напоследок, я переступил порог своей квартиры.

Не успел я снять мундир, как меня окликнул отец:

— Паш, это ты?

— Я, пап, — отозвался я.

Раздался едва слышный скрип колес по полу, и в прихожую выкатился мой отец. Чуть больше десяти лет назад он был одним из лучших оперов, но случайное ранение уничтожило все. Он стал инвалидом, его уволили из милиции. И он медленно стал спиваться. Я пытался хоть как-то этому противостоять, но сначала у меня силенок на это не хватало, а потом мне стало все равно.

Я ненавидел отца. Из-за него моя мама бросила нас. Из-за него в наш дом спокойно заходили местные алкаши и бомжи. Из-за него у меня не было друзей. Все было из-за него. Так я думал.

Я ошибался. Мой отец дал слабину, но спустя пару лет смог собраться и вернуться к жизни. Отчасти и я к этому приложил руку. Мой отец тяготился тем, что он не может заниматься любимым делом. Для него ««инвалид» был сродни приговору. Некоторое время я тщетно пытался занять его хоть чем-то, и мне это удалось. Компьютеры стали той отдушиной для отца, ради которой он вновь начал жить. Спустя десять лет он считался одним из лучших программистов нашего города. И не поскуплюсь на похвалы, возможно, и России.

— Ну, как дела? — спросил меня папа.

Я быстро рассказал ему о завершении дела с «ведром», о моих размышлениях о деле гражданина Катенко и, наконец, как бы невзначай, спросил его об улице Петра Великого.

— Улица Петра Великого, говоришь? Помню, отчего нет. Лет десять назад с этой улицей было связано громкое дело. Именно на ней я, кстати, и получил ту пулю, что оборвала мою службу.

— Так ты там был? — воскликнул я.

— Ну да. Сейчас это улица Советская. После революции её переименовали. Знал бы ты, как долго мы её искали, эту проклятую улицу…

— Спасибо! — заорал я, крепко сжал руку отца и вылетел из квартиры.

— Скажи мне, Томин, ты дебил? Вот какого хуя ты туда поперся? Долбоеб! Ты, блять, хоть понимаешь, что натворил? Думаешь, я тебя отмажу? А вот хуй тебе — сам в жопу полез, сам и выбирайся! Кроме тебя тут дебилов нет! Нет, сука, вот так подставиться… Ебанутый молокосос! Ну что стоишь, глазенками лупсуешь? Что скажешь в свое оправдание?

Я молчал. По сути, Федотычу и не требовалось, чтобы я говорил. А мне нечего было ему на самом деле сказать. Он во всем был прав. Опростоволосился я. Попался, как дурак. И ничего уже нельзя было поделать.

Едва отец мне сообщил о том, что улица Петра Великого сейчас именуется Советской, как я помчался туда. Дом номер семнадцать было найти довольно просто. И уже спустя полчаса я стоял у калитки…

А дальше все пошло, как в плохом кино. Пройдя от калитки до крыльца, я несколько раз позвал хозяев, но никто не отозвался. Поднявшись по ступенькам, я постучался в дверь, и, конечно, мне никто не открыл. Тут бы мне уйти, но я зачем-то дернул за ручку. Дверь распахнулась неохотно. Я увидел мужчину, сидевшего на стуле напротив… И в тот же момент грохнул выстрел.

На несколько секунд я оглох и ослеп. А когда очухался — было уже поздно. Мужчина, как потом выяснилось тот самый господин Н., о возможной смерти которого меня предупреждали в шифрованной записке, был мертв. Пуля попала ему прямо в сердце. Некто очень постарался, создавая и калибруя этот механизм — установленный возле двери на штативе пистолет с леской, натянутой между дверью и спусковым крючком. Ему не хватало только исполнителя. Меня. И благодаря проклятой записке я им стал.

— Ты хоть понимаешь, блять, что произошло? Кем был этот Н.? — спросил меня неожиданно Федотыч более-менее спокойным тоном.

В ответ я только покачал головой.

— Идиот! — схватился за голову Федотыч. Я уже совершенно ничего не понимал. Да, я сильно оплошал, пойдя на поводу у преступника, тем самым подставив себя, но причем тут этот Н.? Он ведь был лишь случайной жертвой и все. Главный удар был по мне, хотя я не понимал, в чем здесь смысл. Крупных дел я не вел, не был и героем, что налево-направо раздает оплеухи зарвавшимся преступникам… И все же что-то сильно взволновало Федотыча, он бы не поднял эту тему, если она не касалась меня лично. Наорал бы, конечно, и все. На крайний случай турнул бы в отпуск, пока мной занимается ОСБ. Но здесь, в этой истории с убийством гражданина Н., невольным свидетелем и исполнителем которого я стал, таилось кое-что еще. И я позарез хотел это знать.

То ли уловив мой загоревшийся в предвкушении тайны взгляд, то ли просто-напросто прочитав мысли, Федотыч хмыкнул и взялся за трубку телефона:

— Панина! Мухой ко мне.

Честно говоря, меня скривило. Меня настолько достали этими попытками сводничества нас с Настей, что я её уже видеть не хотел. Поэтому я решился спросить:

— Павел Федотович, можно вопрос? Почему Панина, а не Шиповалов? — угловатого хохотуна, но надежного друга Саню мне сейчас хотелось видеть намного больше, чем первую красавицу РУВД.

— Почему? — задумчиво переспросил Федотыч. Он помолчал несколько секунд, а потом выдал: — Это какой твой труп? Первый, не так ли?

— Ну да, — с обескураженным видом кивнул я. Я не понимал, к чему ведет Федотыч. Ну, труп… И что? Такая работа…

— Выбора у тебя сейчас всего два, мальчик, — усмехнулся Федотыч. — Вот-вот начнется отходняк, и до твоих куцых мозгов дойдет, что сегодня ты видел смерть. Это всегда хреново, не думай, что это просто, на моем счету их сотни, а я каждого помню. Так что тебе сейчас лучше всего или потрахаться, или бухнуть. С похмелья ты мне и нахуй не нужен… Так что, извини, я сделал за тебя этот выбор. Сейчас придет Настя, а ты уложи ее в койку. Давно пора. Заебали уже друг от друга бегать. Лучше один раз потрахаться и понять, нужен ли ты человеку, чем заебывать себя и всех вокруг. Понял теперь?

Ответить я не успел. Пока я вспоминал, что такое речь и каким местом её надо говорить, в кабинет, постучавшись, вошла Панина. Когда она присела рядом со мной, я зажевал все свои слова и проглотил.

— Вызывали, Павел Федотович? — спросила Настя.

— Да. Бери этого охламона и дуйте нахуй из РУВД. Даю вам сегодня отгул!

Настя похлопала глазами, но спорить с начальством не стала, поднялась со стула и кивнула мне:

— Пошли!

Естественно, я как телок на привязи потопал за ней. Еще бы с ее задницы глаз не сводил, то вообще бы прелесть картинка была.

Едва мы вышли из кабинета, я очухался и потащил Панину в свободный кабинет. Не трахаться. Федотыч ничего не делает просто так, он всегда дает несколько вариантов решения. А значит, у Насти были ответы на некоторые мои вопросы.

Настя, к слову, восприняла мою невольную грубость — я сильно сжал её ладонь, чтоб она не вздумала вырваться и куда-нибудь удрать, якобы по делу — по-свойски. Только мы вошли в кабинет, она выдернула свою руку из моего захвата, что-то злобно прошипела, но бить не стала:

— Томин, лучше бы так в объятьях свою бабу сжимал, а не меня. Что случилось, где пожар?

— Извини, — буркнул я, но потом опомнился: — Что за история с гражданином Н? Труп, которого я нашел вчера вечером…

— Которого ты пристрелил, если говорить честно? — улыбнулась Настя. — А с чего ты решил, что я знаю?

— Ты сама мне это только что сказала, — ответил я. — Ну так что же?

— Подловил, — вздохнула Настя. — Паш, я не могу тебе рассказать.

— Не тяни кота… Все равно ведь расскажешь, — улыбнулся я.

— Ладно, хрен с тобой, — махнула рукой Настя. — Слушай…

После довольно сбивчивого рассказа Насти я крепко задумался. Теперь мне были понятны крики Федотыча и его беспокойство за меня.

Гражданин Нежданов был своего рода знаменитостью в узких кругах. И не мудрено. Ведь ему удалось то, о чем мечтали многие другие, — именно он отправил старшего опера Томина, моего отца, на пенсию по инвалидности. Он прострелил ему позвоночник. Теперь каждый мог подумать, что я, узнав о Нежданове, решил ему отомстить. Ведь свидетелей произошедшего не было. А значит, я — первый подозреваемый. Тот, кто действительно убил Нежданова, подложил мне огромную свинью. И мной наверняка не сегодня, так завтра займется ОСБ. Вот отчего бесился Федотыч. Он ненавидел особистов всеми фибрами своей души, да кто их любит-то вообще…

И вот почему Федотыч справлялся у меня вчерашним утром об отце, он уже знал, что Нежданов неделю назад вышел из тюрьмы и наверняка думает, как доделать дело. Только его опередили и подставили меня. Шифрованная записка была частью игры, нехитрым способом завлечь в нее меня. И я повелся. Старательно разгадывал загадку, но дал все же неправильный ответ.

Если все так, то преступник должен был сделать второй ход. Если я правильно догадываюсь, чего он добивается, то сегодня он меня еще не потопил. Даже если ко мне придерется ОСБ, у меня множество неопровержимых улик, говорящих только о моей халатности и разгильдяйстве, но никак не о том, что я — убийца.

Придя к такому выводу, я, недолго думая, чмокнул Настю в щеку и сказал:

— Спасибо, — ее опешивший вид нужно было запечатлеть, жаль, фотоаппарата не было. — С меня пиво, — продолжил я.

— Пиво — это хорошо, — глубокомысленно произнесла Настя, — а целовать-то зачем?

— Да просто так, захотелось, — пожал я плечами. — Мне Федотыч вообще приказал тебя в койку затащить…

Я успел сбежать, пока до Насти доходил смысл того, что я сказал последним. Конечно, я знал, что долго не смогу от нее бегать, но тут я надеялся на мужскую солидарность, поэтому первое, что произнес, забежав в свой кабинет:

— Меня здесь нет, — и шмыгнул под стол, провожаемый удивленным взглядом Сани.

Спустя несколько секунд в наш кабинет ворвалась разъяренная Настя. Мгновенно капитулировав перед ней, Саня повел себя не по-мужски и не по-дружески:

— Он здесь, — указал Саня на стол.

— Вылазь, Томин, иначе сама тебя выпинаю! — воскликнула Настя, преждевременно приведя свои угрозы в действия — удар каблуком под ребро был довольно чувствительным.

Сдавленно что-то прохрипев, я вылез из-под стола и приготовился к урагану, но Настин боевой пыл внезапно стих, а её взгляд будто бы приковало к моему столу.

Я посмотрел туда же и замер. На столе лежал обычный тетрадный листок.

— Откуда это? — почему-то шепотом спросил я. Хоть первый листок и был другим, но я не сомневался, что это вторая записка от неизвестного преступника.

— Лежала на твоем столе, когда я пришел, — ответил Саня.

Я сглотнул. Со второй запиской дело невероятно усложнилось. Никто не мог проникнуть в наш с Саней кабинет в наше отсутствие. Никто, кроме сотрудников РУВД. А значит, среди нас и был преступник. Но кто?

Федотыч? Наиболее, казалось, вероятный вариант. Он, дескать, справедливый и честный, а на самом деле — серый кардинал преступного мира. М-да, что-то меня на фантастику потянуло. Ну не могу я представить, что Федотычу зачем-то понадобилось меня подставить в темную. Он же не умеет это совсем. Не из этого мира человек.

Саня? Разбирается в криптографии… Быстро соображает, или он сам составлял эту записку, а компьютерная программа ему понадобилась только для того, чтобы потянуть время? Нет, не вяжется. Если Сане зачем-то вдруг нужно будет мне подкинуть такую свинью, он мне сам это скажет. Да и не врал он мне, что не знает, где улица Петра Великого… Я по глазам видел. Да и про Нежданова, что моего отца когда-то сделал инвалидом, он, скорее всего, не в курсе.

А кто знает о том давнем деле? Федотыч и Панина. Настя… Откуда молодая, всего пару лет назад пришедшая в РУВД следовательница осведомлена о деле десятилетней давности? Почему она постоянно трется рядом со мной? Я ей нравлюсь? Простая отмазка, а так она всегда держит руку на пульсе и ведет меня.

Нет, бред. А может, это Щукин? Наверняка это он. Он ведь работал с моим отцом и скорее всего ненавидел его, а потом и меня. Но зачем ему организовывать такую сложную подставу? Нет, все же не он. Ненависть — хороший мотив, но хитроумность и филигранность самой акции, проделанной преступником, ясно показывает, что это не Щукин. Тот слишком прямолинеен.

А быть может, это Толик? Вечный дежурный, что видит и знает все, но всегда молчит. Он лишь притворяется добрячком, неповоротливым увальнем, а на самом деле в его руках все РУВД, которое даже и не знает об этом…

Боже, какую чушь я несу… Заподозрить своих сослуживцев, искать мотивы совершенного поступка, обдумывать свои дальнейшие шаги, чтобы вычислить преступника… Нет, конечно, последнее абсолютно правильно, но остальное… Такое выдумать мог только я. Паша Томин. Хотя об одном я не подумал…

А вдруг я и есть преступник? Сам написал зашифрованную записку, подкинул её дежурному, при помощи самогипноза забыл её содержание и то, что в неком доме я приковал наручниками человека, сделавшего моего отца инвалидом, к стулу и установил простенький, но хитрый механизм для убийства. Казалось бы, зачем? Ответ прост. Мне ведь всегда хотелось славы… И я тем самым убивал двух зайцев. Убивал одного ублюдка и одновременно становился невольным свидетелем его убийства, чтобы впоследствии его раскрыть, обвинив того же Щукина…

И все же, кто подкинул на мой стол вторую записку?

Тишина стояла недолго. Вынужден признаться, но я обложил неизвестного мне пока преступника и саму записку такими матами, что любой сапожник не только бы покраснел, но и записал пару новых выражений для себя.

— Значит, это и есть та записка, из-за которой ты, Паша, так попал? — спросила Настя, прервав на краткое мгновение мое матоизвержение. Это помогло. Я очухался.

— Нет, — поморщился я. — Это вторая. Первую мы с Саней расшифровали, а потом мне отец подсказал, где искать улицу, о которой говорилось в этой записке. Я туда пошел… И попался.

— Тогда чего стоим, смотрим? Ждешь, когда она сама расшифруется? — деловито спросила Настя и, схватив записку со стола, начала читать её — сначала вслух, но быстро, буквально на втором слове сдалась и дочитала её молча. — Знаешь, очень похоже на Цезаря, — сказала она, передавая мне записку.

— Угу, — кивнул я. Конечно, я знал, кто такой Цезарь, когда-то проходил его в школе по истории, но при чем тут он и шифрованная записка? Еще Гаем Юлием коня звали, но говорящая лошадь из мультфильма… Это уже форменный бред.

— Мне кажется, Насть, он не шиша не понял, — усмехнулся Саня.

— Да нет, почему же… — попытался я сделать умный вид, но насмешливый скепсис в глазах моих сослуживцев дал мне понять, что это бесполезно, и я прокололся.

— Цезарь — это не император, — сказала Настя, улыбнувшись. — По крайней мере, в данном случае…

— Я вижу, ты в этом хорошо разбираешься, — слегка ворчливо произнес я.

— Даже не думай, — ткнула в меня пальцем Настя. — Я тебе не чокнутый убийца. Просто один товарищ в Академии меня такими записочками каждую лекцию заваливал. Пришлось научиться, — усмехнулась Настя. — И, кстати, он среди нас…

— Саня? — повернулся я к другу.

Тот, неловко улыбнувшись, пожал плечами:

— Не смотри на меня, Паша, так подозрительно! Мы с Настькой на одном курсе учились. И она была самой симпатичной курсанткой…

— И ты таким макаром привлекал ее внимание? — засмеялся я. — Саня, ты редкостный мазохист!

— Хвалите меня, хвалите, — шутливо поклонился Саня в ответ, даже не пытаясь приподняться со стула.

— Эй! А меня спросить? — воскликнула Настя. — Может, мне это нравилось?

Мы с Саней если не выпучили глаза, повернувшись к Насте, то рты все же пораскрывали от удивления.

— Ну что? — спросила Настя. — Это было прикольно! Жаль, что ты, Саня, так и не решился подойти тогда…

— Это… Я… Понимаешь… — возможно, впервые я видел Саню, который не мог найти слов.

— Ладно тебе, Саш, — пожала плечами Настя. — Мальчики, может, вернемся к нашим баранам?

— Ты записку имеешь в виду? — решил уточнить я.

— Конечно, а что же еще? — ответила Настя.

— Думаю, точно не наши с тобой отношения, — произнес Саня. — Паше это будет неприятно слышать, я полагаю.

— Саня! — воскликнули мы в один голос с Настей, взглянули друг на друга и засмеялись.

— Спелись! — довольным тоном сказал Саня.

— Саня, не вынуждай! — угрожающе произнес я.

— Все, хватит. Прекращаем балаган. У нас тут убийца с шифрованными записками, а вы… — казалось, сердитым, но все же с толикой буйного веселья тоном сказала Настя.

— Настя дело говорит, — пожал плечами Саня.

— Так что такое Цезарь, если это не император и не говорящая лошадь? — спросил я у Сани и Насти.

— Говорящая кто? — удивленно переспросила Настя.

— Не бери в голову, — засмеялся Саня. — Цезарь — это даже не салат, Паша. Цезарь — это наиболее известный метод шифрования, еще его называют методом сдвига.

— Вообще, я думал, что Цезарь — это торт, но спасибо за столь невнятное объяснение, — вздохнул я.

— Торт — это Наполеон, — пожала плечами Настя. — Но если ты ни хрена не понял, то по-простому Цезарь — это такой метод шифрования, самый-самый легкий. Говорят, его придумал для своих легионов сам Гай Юлий Цезарь, поэтому его так и называют.

— И в чем он заключается? — спросил я.

— Все очень просто, — ответил Саня. — Каждый символ в открытом тексте заменяется символом, находящимся на некотором постоянном числе позиций левее или правее него в алфавите. Чаще всего число это три справа. Именно так делал Цезарь.

— То есть буква заменяется другой, так что ли? — повернулся я к Насте.

— Да, именно так, — улыбнулась Настя. — Вот видишь, ты уже кое-что начал понимать. Вообще, в Цезаре нет ничего сложного, его уже не используют для серьезного шифрования.

— Ведь с ним справится и ребенок, — подхватил Саня. — В нашем случае, видимо, упор был на то, что ты, Паш, вообще не знаком с шифрованием. Откуда преступнику знать, что с тобой работают два гения криптографии?

— Да даже я об этом не знал, — пожал плечами я. — Ну так что будем делать?

— Ну как это что? — улыбнулась Настя. — Расшифруем записку, поймаем преступника и получим премию от Федотыча.

— От Федотыча мы только люлей поймаем… — проворчал Саня.

— И такое вполне может быть, — засмеялся я. — Но вот вопрос: мы будем докладывать Федотычу о второй записке?

— Нет! — дружно ответили Саня и Настя.

— Это был риторический вопрос! — поднял обе руки вверх я. — Ну так что, расшифровываем?

— Легко! — ответил Саня и, встав из-за стола, подошел ко мне. — Дай мне записку на пару минут.

— С превеликим удовольствием! — я передал Сане записку. — Я мог бы и дешифратор на компьютере запустить, конечно…

— Да зачем? — удивленно спросил Саня и, ткнув себя пальцем в висок, заверил: — Мой дешифратор лучше твоего.

— Если ты сейчас заговоришь как Йода…

— Ответ есть на Темной стороне, но должен её страшиться ты… — засмеялась Настя.

— Знаете, народ, я начинаю вас бояться, — с деланным испугом отозвался я.

Саня лишь усмехнулся и, усевшись за свой стол, начал изучать записку. В это время Настя вольготно расселась на моем столе и невинным тоном спросила меня:

— А первую записку можешь мне показать?

Я без лишних слов залез в ящик стола и, вытащив оттуда первую записку, протянул ее Насте.

Та с интересом несколько минут поизучала ее, а потом, почесав в затылке, произнесла:

— Это что-то нереальное… И программа-дешифратор справилась?

— Ну да. Саня сказал, что шифр здесь довольно простой, — пожал плечами я.

— Ха. Да быть того не может. Покажи мне эту программу.

Я запустил компьютер и, не обращая внимания на довольно интригующий для Насти фон рабочего стола, двойным кликом левой кнопки мыши открыл дешифратор.

Настя усмехнулась, мельком увидев картинку, из-за которой я еще раз мысленно проклял Саню, и уселась ко мне на колени. Я покраснел, посинел, а после вообще стал серо-буро-малиновым… Не обращая на меня никакого внимания, Настя внимательно изучала программу, пока я, не скрою, наслаждался запахом ее волос и тяжестью тела на моих коленях. Да, я извращенец! Но она мне нравится… Блин…

— Быть того не может! — воскликнула Настя и, вспорхнув с моих ног, прервав тем самым мое блаженство, подскочила к Сане.

— Что за херня, Шиповалов? — схватив Саню за ворот, едва слышно спросила Настя.

— Не понял… В чем проблема? — протянул Саня.

— Шиповалов. Сука. Пашу ты мог надурить, но не меня. Это программка даже с Виженером не справится, не говоря о Цезаре. Как она эта расшифровала?

— Я помог. Чего тут непонятного? — спокойно ответил Саня. — Пока Паша у Федотыча люлей получал за ведро и так далее, я расшифровал записку и вбил расшифровку в программу.

— Ты, что, знал ключ? — удивленно спросила Настя, отпустив ворот рубашки Сани.

— По большей части. Мы его вместе с Пашей практически разгадали. Ты пометки на записке видела?

— Из одного слова? «Дом»? Саш, ты монстр, — с уважением покачала головой Настя.

— Настен, лучше посиди у Паши на коленках. Дай мне поработать. Пять минут тишины. Окей?

— Блять, — только что вновь созревшая версия в моей голове о том, что злым гением всего происходящего является мой друг Саня, разбилась об очередную пошлую шутку обо мне и Насте.

— А вот пойду и посижу, — улыбнулась Настя и с видимым мне удовольствием исполнила свою угрозу. Нет, я не извращенец. Это они. Саня и Настя. Гады. Но как же вкусно пахнут ее волосы…

— Обслюнявишь, заставлю мыть! — внезапно тихим голосом предупредила меня Настя.

— Что? — не до конца ее поняв, а точнее вообще не осознав ее слов, воскликнул я, очнувшись от грез. Со стороны Сани послышалось недовольное ворчание, больше похожее на рык. Я смолк.

— Ты нюхай, нюхай, не отвлекайся. Не мешай дяде работать, — усмехнулась Настя, а в моей голове мелькнула шальная мысль — а может, и точно обслюнявить? Сейчас я готов был все отдать, чтобы хоть раз помыть Насте голову. Вот такой я идиот…

Я тихонько приобнял Настю и погрузился в ее запах. Странно, но она совершенно этому не препятствовала, даже, кажется, наоборот, потворствовала. Или у меня воображение разыгралось или все было большой игрой. Замысленной только ради того, чтобы Саня смог побыть в тишине и расшифровать записку…

Из грез меня выдернул веселый голос Сани:

— Эй, парочка влюбленных! Я сделал ваше домашнее задание…

— Блять! — как оказалось, в мечтаниях я был не один. Настя тоже была где-то далеко. Она спрыгнула с моих колен, поправила юбку, и мы вместе с ожиданием уставились на Саню.

Тот широко улыбнулся и произнес:

— Паш, если ты после такого не поможешь Насте с Сыкиным, я тебя сам урою. Я, кажется, понял, что вас сведет…

— Саня! — воскликнул я.

— Совместное дело! — ни на секунду не сомневаясь в собственной правоте, закончил Саня.

— Хуй с нами, но что с запиской? — строгим тоном спросила Настя.

— Фу, как некультурно, Панина. Я же сказал, совместное дело…

— Блять, Саня, заканчивай уже! Читай уже эту гребанную записку! — воскликнул я.

— Ладно, ладно, — поднял обе руки вверх Саня. После чего прокашлялся и с выражением начал читать расшифрованную записку. Не может он без выпендрежа:

«Милостивая государыня! Как ваш покорный слуга, спешу вам сообщить, что этой ночью на улице Успенского, дом 7, представится господин Л».

— Мне так кажется, но эта записка предназначена не для меня… — задумчиво произнес я.

— Ну, конечно, милостивый государь, — усмехнулся Саня.

— Вы мне лучше скажите, где эта улица Успенкого? Я о такой и не слышала, — спросила Настя.

— Не знаю, — ответил я. Саня лишь пожал плечами, все было ясно и так. Как и в случае с улицей Петра Великого, название улицы, где вот-вот должно было совершиться убийство, вновь было зашифровано.

— Не знаю, как вы, парни, но я туда бы сходила, — неожиданно сказала Настя. — Хотя бы ради того, чтобы полюбоваться…

— Полюбоваться убийством? — в замешательстве спросил я.

— Ну да, — пожала плечами Настя. — Ведь я точно знаю, кто такой этот господин Л.

— И кто же? — спросил Саня. На его лице не было ни единого намека на улыбку, так что я мог сделать вывод, что все очень серьезно.

— Лысенко Илья Львович. Одиннадцать лет назад он изнасиловал и убил мою младшую сестру. Его как месяц выпустили.

Я хотел сказать ей что-нибудь в утешение, хоть и слова были тут лишними, но меня невовремя прервал телефонный звонок.

Я поднял трубку:

— Томин! — Федотыч, судя по голосу, был зверски зол. — Пулей ко мне!

Что такое работа дознавателем? Как учит нас Уголовно-Процессуальный кодекс Российской Федерации, дознаватель — это должностное лицо органа дознания. Дознаватель уполномочен законом на проведение всех следственных действий при проведении расследования по уголовным делам, для которых не требуется первичное следствие.

Это если серьезно. А на деле дознаватель — это тот человек в полиции, на которого спихивают всю безнадежную и не очень мелочевку. Также дознаватель, как и, наверное, практически каждый в полиции — командный игрок. Участковые и опера — наши глаза и уши, а прокурор и начальник — наши царь и бог. Правда, в последнем не очень-то понятно, кто из них кто… Да и неважно, ибо холоп, то есть дознаватель, не может ослушаться приказа ни начальника, ни прокурора.

Если вы думаете, что все не так, и я брешу, как сивый мерин, вы пересмотрели сериалов. Серьезно. Дознаватель — это раб своей должности, и он, по сути, ничего не может без отмашки своих господинов — прокурора или начальника органа дознания. Поэтому никогда, слышите, никогда, если вы вдруг захотите стать полицейским, не соглашайтесь на работу дознавателем. Ничего хорошего.

Хотя… Во всей полиции так. Дело неблагодарное, злое. Слушая рассказы отца, я представлял лихие погони, звуки выстрелов и так далее и тому подобное… А оказался здесь. За столом, полным бумаг. И если вы считаете, что это только у дознавателей и следователей так, то вы жестоко ошибаетесь. Без бумажки ты букашка, верно говорят. Вся работа любого полицейского сводится к заполнению отчетов, протоколов, актов и прочей бюрократии. Наверное, если собрать все бумаги из всей полиции нашей необъятной, то можно было просто завалить этой грудой макулатуры всех преступников разом. И это я не смеюсь. Я совершенно серьезно.

Одно хорошо в нашей полиции. Тут бывают подковерные игры, тут порой гадюшник похлеще, чем в серпентарии, но в нашем РУВД все-таки команда. Дружная и веселая. Даже Щукин из этого ряда не выбивается, даром, что козел.

Однако, как и в любой бочке меда, есть и у нас ложка дегтя… Не знаю, как и где, но особисты нашего РУВД — это особая песня. Они даже не квартируются в нашем здании, а сидят напротив, в здании рядом с пабом «Тихая Гавань». Удачно вообще. Мы даже пиво пьем там порой с оглядкой. А вдруг чей-то не в меру зоркий глаз нас поймает на столь вопиющем вымазывании в нечистотах чести полицейского мундира? Бр-р… Жуть. И ведь были такие у нас товарищи. Попадались на таком грехе. Хорошо хоть не с проститутками, которых легко, по слухам, мог предоставить бармен той же «Тихой гавани» Вадим.

У меня с особистами дел, слава всем богам, еще не было. Пока. Потому что мне кажется, что я знаю, зачем меня вызвал Федотыч. Учуяв кровь, приползли гады. По-другому и не скажешь. И тут дело не в том, что я их не люблю, кто же их привечает-то без нужды, а в том, что излишне споро они среагировали. И несколько часов еще не прошло с убийства, как они тут как тут. И конечно, Федотыч в ярости. Ведь товарищей особистов хлебом не корми, а дай поучить уму-разуму… Даже такого аксакала, как Федотыч.

На этот раз, погруженный в размышления, я дошел до кабинета Федотыча без приключений, о чем искренне пожалел, увидев знакомую табличку на двери. Особист — это хрень такая, хуже клеща. Так мне отец рассказывал. Вцепится — хрен оторвешь. Но отдавать им на заклание старого ишака Федотыча вместо ангца Паши Томина я был не вправе. Поэтому, тяжко вздохнув, я постучался и вошел, не дождавшись приглашения.

В кабинете Федотыча царила тишина. Мрачная, жуткая, слава богу, что не мертвая. Я бы не удивился, что Федотыч заколол особиста ножкой стула. Так он их ненавидел. Крови они у него за долгие годы службы выпили немало. Поэтому липкое, на ощупь отвратное, словно блевотина, безмолвие меня не удивило. Но и не порадовало. Значит, уже все было сказано. И мой начальник, которого я искренне уважал и даже любил, вынужден был отступить перед особистами, отдав меня на растерзание.

Особист был серый. Серый коротышка с незапоминающимся лицом, впечатляющей лысиной и огромными ушами, которые, казалось, ловили малейшие дуновения ветра вокруг и шевелились, шевелились…

На вид ему было лет сорок. Что крайне меня озадачило, учитывая его звание. Лейтенант. А я и не знал, что бывают такие бессребреники. Или бесхребетники. Тут уж как посмотреть.

— Томин, проходи, садись, — разорвал паутину тишины Федотыч. — Это товарищ Сизенько, из отдела собственной безопасности.

— Ага, — кивнул я, и тут меня понесло: — Товарищ Сизенько, а почему вы без кожанки?

Тот пару мгновений задумчиво похлопал ушами и переспросил:

— Кожанки? Я что-то вас не понимаю, товарищ младший лейтенант.

— Ну как же! Ведь все НКВДшники их носят. Товарищ лейтенант, — изумленно воскликнул я.

— Томин. Прекращай балаган, — на Федотыча было страшно смотреть. Прямо скажу, серо-буро-малиновый — не его цвет. А ведь шутку про кожанку НКВДшника именно он мне и рассказал. Я ее как-нибудь позже расскажу. Если выживу.

Дождавшись, когда я сяду, особист произнес:

— Я хотел бы, товарищ младший лейтенант, чтобы вы меня выслушали стоя.

Охуенно. Ярый извращенец. Если он попросит меня снять штаны и нагнуться за мылом, я не удивлюсь. Но набью ему морду.

Я искоса глянул на Федотыча. Тот зевнул. Я нахмурился. Федотыч показал мне кулак.

— Товарищ Сизенько, а вы не могли это сказать мне до того, как я сяду? — наш молчаливый диалог с Федотычем дал мне понять, что с этим особистом можно себя вести нагло, но не нарываться.

— Да, моя ошибка, — вздохнул особист. Я удивленно посмотрел на Сизенько. Мутный тип. А может, особисты все такие?

— Павел Федотович, вы не могли покинуть свой кабинет? Нам с Томиным требуется поговорить наедине.

Мама… Он не извращенец, он самоубийца. Выгонять Федотыча из его потом и кровью заслуженного кабинета. Можно мне сбежать? Я не хочу второй раз за день быть свидетелем убийства.

— Что вы сказали? — удивленно переспросил Федотыч. Я, недолго думая, нырнул под стол. Сизенько проводил меня изумленным взглядом, а набравший воздуха для безусловно возмущенной тирады Федотыч поперхнулся.

— Томин, ты охренел? — прокашлявшись, рявкнул Федотыч.

— Я, это, жить хочу! — сообщил я из-под стола.

— Вылазь, балбес! Ты совсем ебанутый? Я тебя не убью, — засмеялся Федотыч. Я говорил, что наше РУВД — веселое? Вот вам подтверждение моих слов. Даже начальник хохмит покруче лучших сатириков с телеэкрана. Надеюсь, шутку особист не поймет. И поймет, чем ему грозит такое отношение к нашему начальнику.

— Ну так что, Павел Федотович? Уступите нам свой кабинет, — дождавшись, пока я вновь усядусь на стул за столом, продолжил гнуть свою линию особист. Идиот. Вот честное слово, он совсем не понимает, кому сейчас подписывает приговор. Я-то выживу, Федотыч свое слово держать умеет, а вот про Сизенько не уверен. Даже если Федотыч выпустит особиста из своего кабинета живым, то я первым организую для этого коротышки «темную».

— Такое чувство, что вам, товарищ лейтенант, не требуется мое согласие? Или я ослышался? — спросил Федотыч.

— Ну что вы, Павел Федотович, — протянул особист. — Никто вас из собственного кабинета не выгоняет. Это только просьба, не более.

— Да, безусловно, — кивнул Федотыч. — Но только в силу моего почтенного возраста и звания, но из-за того, что я все же являюсь начальником Томина, здесь я решаю, кто может оставаться в моем кабинете! — поначалу он говорил с едва заметной усмешкой, но с каждым словом его голос крепчал, и под конец он уже чуть ли не кричал.

— Успокойтесь, Павел Федотович, — спокойно ответил Сизенько. — У меня в мыслях не было вас оскорбить. Конечно, вы можете остаться.

— Надо полагать, разговор будет касаться убийства Нежданова, свидетелем которого стал по воле случая младший лейтенант Томин?

— Нет, это дело ведет майор Архипов. Меня же сюда направили допросить младшего лейтенанта Томина в связи с заявлением, которое сегодня поступило в наш отдел.

— Допросить? — приподнялся со своего кресла Федотыч.

— Провести беседу. Пока только это. Итак, мы приступим?

— Пожалуйста. Если без записи, — подмигнул мне Федотыч.

— Вести протокол я не вижу смысла. Если честно, дело мне кажется абсурдным.

— Мы слушаем, — произнес Федотыч.

Я молча кивнул. Мне все это не нравилось. Если не по Нежданова, то какого хрена этот Сизенько приперся по мою душу? Ответ я получил довольно быстро.

— Сегодня утром в производство нашего отдела поступило заявление о противоправных действиях сотрудника Энского РУВД младшего лейтенанта дознавателя Томина. Поэтому я здесь.

— И в чем же заключаются противоправные действия моего сотрудника согласно этому заявлению? — спросил Федотыч. Пока моя тактика «молчать, как рыба» работала. Хотя пока меня напрямую Сизенько ни о чем не спрашивал.

— Заявление поступило от гражданки Пироговой о том, что дознаватель Томин передал ей под протокол не ее ведро, хоть и утверждал, что оно ее. Под давлением вышеуказанного сотрудника гражданка Пирогова вынуждена была признать, что это ее ведро…

— Блять! Да сколько уже можно-то! — я взвыл.

— Что-то не так, младший лейтенант? — спросил Сизенько.

— Да все не так, товарищ лейтенант. Ее это было ведро, ее. Мы его три месяца искали!

— Вы можете предоставить мне материалы по делу? — повернулся особист к Федотычу.

— Нет. Я еще не закрыл дело. Не все документы написал. Каюсь, — покачал головой я.

— Значит, вы утверждаете, что гражданка Пирогова лжесвидетельствует против вас? Так, товарищ младший лейтенант?

— Несомненно, — на моем лице не дрогнул ни один мускул. Что бы себе ни думала гражданка Пирогова, но доказать, что ведро не ее, она бы не смогла никаким макаром. Даже с помощью особистов.

— Позвольте поинтересоваться, Савелий Юрьевич, а почему отдел собственной безопасности не перенаправил это заявление мне, а решил заняться им лично?

— Решение принимал начальник отдела, майор Архипов. И принято оно в связи, как мне кажется, с убийством гражданина Нежданова, свидетелем или подозреваемым которого является дознаватель Томин.

— Неожиданный поворот. То есть это только начало? — проворчал я.

— Возможно, — пожал плечами Сизенько. — Товарищ младший лейтенант, у меня нет к вам больше вопросов, вы можете идти. Думаю, мы сможем побеседовать с вами позже об этом деле более подробно.

Я взглянул на Федотыча. Тот кивнул, и я со вздохом встал со стула:

— Разрешите идти, Павел Федотович?

— Иди, Томин. Извини, но твой отгул на сегодня я отменяю. Погуляешь когда-нибудь завтра. И Паниной это передай.

Я улыбнулся и с превеликой радостью покинул кабинет Федотыча. Мне все больше и больше не нравилась эта история, в которую я ухнул покруче, чем Алиса в свою кроличью нору.

Едва я переступил порог кабинета Федотыча, меня кто-то тихо позвал. Я удивленно осмотрелся по сторонам и увидел выглядывающую из ближайшего открытого кабинета Клавдию Семеновну, уборщицу.

— Что случилось, Клавдия Семеновна? — спросил я, подходя к ней.

— У начальника сейчас кто? — шепотом спросила Клавдия Семеновна. Тетей Клавой ни у кого в РУВД язык не поворачивался ее называть, и я тоже не рисковал. Все-таки бывшая начальница оперотдела, не хухры-мухры человек.

— Особист.

— Тьфу, нечистая сила! — вздохнула Клавдия Семеновна.

Я заглянул в кабинет и увидел там сидевшего за столом оперативника, старшего лейтенанта Хронова, по совместительству сына Клавдии Семеновны.

— Вы опять, Клавдия Семеновна? — спросил я у уборщицы.

— Снова. Сергею уже давно пора стать капитаном. Хотя бы по выслуге, — пожала плечами Клавдия Семеновна.

Я хмыкнул, но воздержался от каких-либо слов. У Сергея Хронова было столько же шансов в ближайшем времени стать капитаном, сколько у меня — министром внутренних дел.

Чтобы вы понимали, эпичность службы старшего лейтенанта Хронова такова, что нам, тогда еще курсантам, рассказывали о ней в Академии. Представляете? Вы наверняка не поняли. Хронов героем не является. Наоборот. Никогда я еще не слышал, чтобы с таким восторгом профессора рассказывали о простоватом и, чего уж греха таить, туповатом опере, по секундам разбирая его полную офигительного юмора и бреда жизнь. Не повезло пареньку, не досталось ему ума и хватки его матери.

Думаю, мне лучше рассказать о Хронове поподробнее, никакого урона наша история не понесет, а только выиграет. Тем более сейчас, когда мы, собственно, топчемся на месте. Ничего нам будущая смерть Лысенко не даст. Только если Насте. Но месть, тем более такая мелочная, подстановочная — это не в ее духе, как по мне.

Ладно, вернемся к Хронову. Служба Сергея Хронова началась в том самом поселке, откуда родом небезызвестная гражданка Пирогова и ее ведро. Поселок этот на тот момент погряз в убийствах и грабежах — насколько помню, его тогда пытались прибрать к своим рукам две враждебные друг другу ОПГ. В тоже время начальство РУВД, еще не Федотыч, сделало финт ушами. Вместо одного участкового туда направили целую бригаду оперов в количестве пяти штук. Из них мало-мальским опытом оперативной работы обладал только один. И это был не Хронов, конечно. Тогда он был еще младшим лейтенантом, как трое других его сослуживцев. Свежесобранной оперативной группой руководил капитан Алехин. Сейчас он уже не служит. Есть на это причины. И о них сейчас я расскажу.

По большей части опера, командированные в раздираемый бандитской войной поселок, понимали, что им лучше всего не подставляться. Целее будешь. А потому сидели они в основном в том доме, который им предоставили под отдел, и не рыпались особо. Занимались мелочью. Ждали, когда разборки поутихнут и ОПГшников можно будет взять тепленькими. Вот в такой ситуации с ними произошла нелепая и курьезная история.

Однажды утром к ним пришла одна из жительниц поселка с жалобой на мужа. Дескать, бухает по черной и бьет ее, добропорядочную и верную жену, без всякого повода с утра до ночи.

В общем, все банально и обыденно. Но заявление поступило — надо проверить. Сказано — сделано.

К дому заявительницы капитан Алехин пошел сам. Мог и поручить кому из своих пацанов зеленых, но скука — штука такая… Захотелось ему размяться.

И был встречен шквальным огнем. Мужик, на которого написала заявление верная жена, слегка очухавшись, смог сообразить, куда она делась из дома. Выхода у нее было два: или к маме, или к ментам. А тещу или товарищей милиционеров лучше встречать с оружием в руках. Именно так пояснил Алехину свое поведение после мучившийся с тяжелого похмелья мужик. Имя, кстати, этого мужика, история не сохранила, что очень жаль. Страна должна знать своих героев…

Переждав пару выстрелов, целуя придорожную пыль у забора, капитан Алехин проник в дом, который его встретил неожиданный тишиной. Мужика Алехин обнаружил у окна, он целился из ружья куда-то в небеса и без толку раз за разом нажимал на спусковые крючки. Алехину повезло. Мужик, будучи с бодуна, забыл перезарядить ружье. Вот так Алехин его и скрутил. Еще и слегка пробив по печени ради лечения и из-за испорченных казенных брюк.

Доставив буяна в отделение, где был оборудован обезьянник именно для таких вот случаев, Алехин сел за отчет. От которого его отвлекли молодые сослуживцы. На дворе бандитская война, а молодежи скучно… А что лучше всего глушит скуку и тоску? Естественно, водка…

Насколько я смог понять по рассказам отцам, так обычно заканчивался каждый рабочий вечер у любого опера практически по всей нашей стране. Хоть и смутные времена девяностых уже прошли, но муторно было в душах обычных ментов. Муторно и страшно. Как раз тогда приближалась реформа в милицейских рядах. А как известно, новая метла по-новому метет. Это мы, мое поколение, уже живем в те времена, когда полиция есть полиция и мало что изменится. Отчасти я милиционеров того времени понимаю. Но только отчасти. Пьянка в рабочее время — не есть хорошо…

В общем, мужика посадили в обезьянник, послали самого молодого, как раз Хронова, за закуской и огненной водой и сели гулять. Ничего необычного. К слову, мужику тоже налили…

А вот дальше… Дальше все переходит в разряд сказок, легенд и мифов, которые благодаря одному излишне болтливому особисту стали фактом.

Проснувшись на следующее утро, товарищи опера обнаружили, что пропал сейф со всеми документами и оружием. Случай, честно сказать, вопиющий. В основном о безалаберности доблестной оперативной группы капитана Алехина и наглости тех, кто это сотворил.

Понимая, что произошедшим ославит и себя, и остальных сослуживцев, Алехин, приняв на грудь еще пятьдесят грамм, решил обойтись своими силами.

Все еще немного серенькие после вчерашних обильных излияний опера нашли пропажу довольно скоро. Всего спустя полчаса сейф был обнаружен неподалеку от небольшого болота на заднем дворе дома, где квартировалась оперативная группа. Только сейф был пуст. А большая часть документов, что ранее в нем хранилась, плавала на середине болота и была недосягаема…

Безуспешно побегав по берегу болота и поблажив о несправедливости в небеса, Алехин решил возвратиться в отделение и допросить все еще сидевшего в обезьяннике мужика. Быть может, он что-то видел или слышал. Хотя сивухой утром от мужика несло похлеще, чем от всей оперативной группы разом. Но, вернувшись в дом, группа обнаружила кое-что неприятное. То есть кое-кого. Их ждал начальник отдела собственной безопасности вместе с двумя своими подчиненными.

Откуда они взялись — вопрос довольно простой, и ответ вам наверняка известен. Некто позвонил особистам и доложил о происшествии: то есть о гуляньях оперативной группы и кражи сейфа у них из-под носа.

Расследование особисты провели довольно споро, оперативники не стали мучиться и быстро покаялись. После чего руководством РУВД было принято решение о расформировании оперативной группы на территории поселка. Далее больше. По собственному желанию уволился Алехин, еще трое оперативников из его команды не прошли аттестации в полицию. Остался лишь Хронов. И то, скорее всего, благодаря поручительству Клавдии Семеновны, в прошлом воистину великой оперативницы, которая даже помнила молоденького участкового Федотыча, только пришедшего на службу в РУВД.

Но история на этом не закончилась. У одного из особистов, как я уже говорил, оказался длинный язык. Он под щедро предложенное, наверное, всем РУВД вскладчину пивко рассекретил ту часть расследования, о которой знали только они.

Оперативники, обвиняемые в халатности, понесли свое наказание. Но они не знали, кого должны благодарить в произошедшем. А вот особисты смогли найти преступника. Им оказался… тот самый мужичок, что был посажен капитаном Алехиным в обезьянник.

Дождавшись, когда товарищи милиционеры упьются вусмерть, уже немного очухавшийся мужик без труда покинул свою клетку, благо, что по профессии он был слесарем, и слесарем по признанию соседей прекрасным, и приступил к действиям. Вначале он, по собственному признанию, принял на грудь. А потом преспокойно вынес сейф с документами на задний двор, где его вскрыл. Судя по всему, он хотел уничтожить материалы по собственному делу, но потом зачем-то решил облагодетельствовать всех, как он считал, невинно пострадавших от милицейского произвола. То, что в сейфе хранились и документы на некоторых особо опасных уголовников, состоящих в ОПГ, что никак не могли поделить родной поселок этого мужика, было ему пофигу. Мужик раскидал дела по всему болоту, разрядил туда же пистолеты, хранившиеся все в том же сейфе, а потом преспокойно вернулся в отделение, где, прихватив с собой початую бутылку водки, закрыл сам себя в обезьяннике.

Рассказал мужик эту историю особистам не потому, что был подвержен особо жестоким допросам, нет, ему просто хотелось славы. И он ее получил сполна. История эта теперь передается из поколения в поколение. Многие ее считают за сказку, но познакомившись с одним из ее героев — Сергеем Хроновым, — понимают, что она действительно имела место быть.

Что удивительно, Сергей Хронов хоть и сам наверняка понимает, что эта история его ославила на все времена, но с удовольствием ее рассказывает любому желающему. Вообще, Хронов славный парень. Да других в нашем РУВД и не водится. Да только это никак не поможет стать Хронову капитаном. Как он умудрился до старшего лейтенанта дослужиться и не вылететь из полиции, никто и не может предположить. Некоторые грешат на суровую руку Клавдии Семеновны, но лишь немногие знают, что старлеем стал Хронов после того, как честно это звание заслужил. Простоватый парень умудрился сделать то, на что не каждый решится. Хронов побывал в командировке на Северном Кавказе. Как, почему, зачем — никто не знал. Но он вернулся оттуда с новенькими погонами, Орденом Мужества и, что самое главное, прежним веселым и слегка простоватым парнем.

Вот такая история Хронова. В чем-то грустная, хоть и смешная, а в чем-то даже слегка жуткая, как по мне. Правда, я один из немногих, кто уважает Хронова. Но не в этом суть. Тут она для каждого своя…

— Ладно уж. Вали! — махнула рукой Клавдия Семеновна, прервав мои размышления. — С особистом я сама разберусь. Может, и Федотыча спасу от статьи, — усмехнулась она.

— Хорошо, Клавдия Семеновна, — кивнул я и повернулся, чтобы уйти.

— Там, кстати, Сашка твой чего-то буянил, — обронила Клавдия Семеновна. Надо полагать, я знал, отчего расшумелся Саня, потому, с места в карьер развив бешеную скорость, я помчался в свой кабинет.

Ворвавшись туда, я увидел то, что и ожидал. Разбежавшихся по разным углам и надувшихся друг на друга Саню и Настю.

— И что здесь произошло? — невинным тоном спросил я.

— Ее спроси, — буркнул Саня и отвернулся. Такое поведение для Сани было совершенно не типичным.

Я повернулся к Насте:

— Ну?

— Баранки гну. Я тебе докладывать не обязана. Не муж и не начальник.

— Вот станет, и я его уговорю, чтобы он тебя выпорол! — рявкнул Саня.

— Кем это я должен стать? Мужем, что ли? — спросил я.

— Конечно, — кивнул Саня. — Ведь выпорешь, а?

— Мне кажется, что мне придется пороть сейчас вас обоих. Вы мне объясните, что произошло или нет?

— Нет, — в голос ответили Саня и Настя.

— О, контакт пошел. Рассказывайте, черти, — я уже откровенно злился.

— Паш, может, ты с Настей возьмешься за дело Сыкина? — с надеждой в голосе спросил Саня.

И тут я наконец начал хоть что-то понимать.

— Настя, ты дура? — повернулся я к Паниной. Та опешила. А я продолжил: — Я прекрасно тебя понимаю… Лысенко — ублюдок, но ради него портить себе службу и дружбу с нами… Это глупо. И слишком по-детски. Я не скажу, что он того не стоит. Наоборот. Он того стоит, но оно тебе надо? Если ты пойдешь туда, то произошедшее там тебя никак не удовлетворит. Ты хочешь отомстить… О, я тебя понимаю. Я тоже, узнав про Нежданова и его роль в судьбе моего отца, вот сейчас доволен его смертью. Но, блять, Настя! Для справки — в кабинета начальника сидит особист и только ждет отмашки, чтобы вцепиться в меня и руками и ногами из-за убийства Нежданова. Хочешь со мной на пару перед ним за стол сесть? Давай еще и Саню подтянем, чего уж там, он ведь нам помогал…

Мою речь прервал резкий и сильный толчок в спину… Я, нелепо взмахнув всеми конечностями, приземлился прямо на колени к Насте и так получилось, что наши губы случайно встретились… Ох, Саня, паразит. Я знаю, что не споткнулся, это ты все устроил… Ладно, разберемся. Главное, неожиданный ход конем сработал и Настя притихла и уже, кажется, не собирается выкидывать какие-либо фортели. Что и славно.

Поцелуй длился мгновение, но мне показалось, что мимо проскочила вечность. Тишина обрушилась на меня, секунды спустя разрушенная довольным смехом Сани. Может быть, убить гаденыша? А, нет, потом. Пусть живет.

— Я к Наташе, — очнувшись и полюбовавшись покрасневшим от смущением лицом Насти, произнес я и ретировался. Ну их. Может, у нашего сурового криминалиста есть что мне рассказать по убийству Нежданова. Всяко лучше, чем с этими двумя в одном кабинете сиднем сидеть. Ладно, посмотрим, что у нас будет дальше.

Экспертно-криминалистический отдел в нашем РУВД — это отнюдь не царство одиночества Наташи. Это в сериалах и в фильмах в подобных отделах работает один-два человека. У нас не так. Здесь под командой Наташи трудится человек десять, а то и больше, и многих я даже не знаю по имени-отчеству. Хоть и бываю в этом отделе порой даже чаще, чем в собственном кабинете.

Как я уже, наверное, говорил, криминалистика для меня представляет огромный интерес. Не только сегодня, но и всегда. Даже если дело, над которым работает команда Наташи, меня совершенно не касается, то я с удовольствием слушаю рассказы довольно суровой начальницы этого отдела. Не знаю, почему мне делаются такие поблажки… Может, из-за того, что я не выказываю страха перед Наташей, а проявляю только уважение и интерес к ее работе. Другие поступают не так. Они… думают, что Наташе будут лестны цветы, шоколадки, восхищение ее красотой, но за всем этим она видит только фальшь. Нет, Наташа очень красивая девушка, но она настолько влюблена в свою работу, что я даже не вижу смысла подкатывать к ней.

Есть еще одно, почему я общаюсь с Наташей именно так, а не как-то иначе. Это наше личное, но… Я помню её сопливой девчонкой, что с удовольствием гоняла мяч по двору или играла в пятнашки вместе со мной, тогда еще таким же сорванцом, какой была и она. Об этом в нашем РУВД не знает никто, кроме, наверное, только Федотыча, который знает все обо всех своих сотрудниках. Но ему это положено. Даже без учета того, что именно Наташа, будучи лет двенадцати от роду, умудрилась напугать Федотыча чуть ли не до инфаркта. А всего-то для этого понадобились небольшая коробка, старый будильник и петарда. Не буду скромничать, но в том деле я тоже принимал посильное участие.

Как оказалось, в Наташином отделе меня уже ждали. Не успел я переступить порог, как меня заметил Лев Смирнов, еще один аксакал нашего РУВД. По-моему, он начал служить в этом отделе тогда, когда даже Федотыч не помышлял о милицейском мундире.

Увидев меня, Лев Борисыч вытащил из-под своего стола ведро, водрузил его на стоявший рядом табурет дном кверху и отбарабанил зажигательную дабку. Как это у него получилось… Без комментариев. Борисыч вообще человек уникальный, да, вы уже, наверное, поняли, что у нас таких полон РУВД.

— И к чему это, Лев Борисович? — спросил я, с трудом сдерживаясь, чтобы не затанцевать. К слову, танцую я еще хуже, чем веду осмысленный диалог при Насте.

— В честь успешно закрытого дела гражданки Пироговой, конечно, — удивленно посмотрел на меня Борисыч.

— Не стоило, Лев Борисович, — развел я руками.

— Молодой человек, когда-нибудь вы поймете, что именно это дело дало вам смысл. Вы переступили через ступень, Паша, добро пожаловать на новый уровень! — усмехнулся Борисыч.

— Я не понимаю…

— Попрошу вас не перебивать меня, Паша, — погрозил мне пальцем Борисыч. — Конечно, вы еще ничего не понимаете, но подмена была столь изящна, что я не могу не выразить вам своего восхищения…

— Что? — пораженно воскликнул я.

На мое счастье, из своего закутка, то есть кабинета, в этот момент выглянула Наташа.

— А, Томин! Тебя-то я как раз и жду, — сказала Наташа. — Лев Борисович, прошу прощения, но восхищаться подвигами Павла вы будете чуть-чуть попозже. А сейчас…

— Безусловно! — подняв руки вверх, воскликнул Борисыч. — Амурные дела, то да се… Мне ли не знать… Испаряюсь.

На самом деле он, конечно, не исчез, а, деловито мне подмигнув, убрал ведро под стол и таинственно прошептал: — Гармонь Федотычу я нашел…

Вздохнув, я прошел к Наташе в кабинет. Кабинетом это можно было назвать только отчасти. В первый раз я назвал его более точно: закуток, отгороженный от остального экспертно-криминалистического отдела гипсокартонными стенами и фанерной дверью. В этом импровизированном кабинете с трудом помещались небольшой шкаф, доверху забитый папками, стол с ноутбуком на нем и пара стульев.

— Прости папу, — сказала мне Наташа, когда мы сели. — Он любит побалагурить.

— Ничего страшного, это было… даже приятно, — улыбнулся я. — Но на какие «амурные дела» он намекал?

— Паш, ты как маленький, — вздохнула Наташа. — Папа мечтает нас поженить уже с пеленок…

— Е-мое, — протянул я. — А почему я узнаю об этом только сейчас?

— Я думала, ты знаешь, — пожала плечами Наташа.

Неловкое молчание длилось от силы пару мгновений. — Ты по Нежданову, не так ли? — спросила меня Наташа.

— Да, — ответил я.

— Вообще, я тебе ничего не должна говорить. Дело отдали Щукину.

— Блять, — стукнул я по столу кулаком, не сдержавшись. Я предполагал, что так и будет, но думал, что произойдет это не так оперативно.

— Не ломай мне мебель, Томин, — улыбнулась Наташа. — Я же не сказала, что ничего не скажу. Дело Нежданова под личным контролем Федотыча. И он мне намекнул, чтобы именно ты был в курсе… Так что…

— Не тяни, Наташа! — взмолился я.

— Хоть бы раз шоколадку принес, изверг! — проворчала Наташа и, улыбнувшись при виде моей вытянувшейся физиономии, продолжила: — Ну что уставился? Да, я люблю сладкое! Оно стимулирует мозговую деятельность.

— Наташа, я тебе целый магазин притащу этих шоколадок, если ты перестанешь меня испытывать, — угрожающим тоном произнес я.

— Заметано! — засмеялась Наташа, но тут же собралась: — Ладно, о деле. На месте преступления кроме твоих и Нежданова отпечатков не было обнаружено. Кто бы это ни был, он сработал чисто. Также, у Нежданова, кроме огнестрельного ранения в голову, был обнаружен след от электрошока. Кто-то вырубил его, потом перенес в тот дом и связал. И сделали это незадолго до твоего прихода, Паша.

— Почему ты так решила? — спросил я.

— Судмедэксперты работали всю ночь и успели предоставить нам отчет по вскрытию. Судя по всему, Нежданов в момент выстрела был без сознания. Адреналин в пределах нормы.

— Понятно…

— Тебе повезло, Паш, — улыбнулась неожиданно Наташа.

— С чего ты взяла? — спросил я.

— Папа сам осматривал место преступления. Не пожалел на тебя бессонной ночи. Цени, Паша. Так вот, в карманах брюк и рубашки Нежданова папа ничего не нашел, но… Кое-что он все-таки нашел. И почему-то забыл упомянуть это в своем отчете.

— И что же это? — удивленно протянул я.

— Вот, — Наташа открыла ящик стола и, достав оттуда завернутый в файл клочок бумаги, протянула мне. — Как я поняла, записка зашифрована. Отпечатков на ней нет, есть только слюна Нежданова.

— Слюна? — переспросил я. — И где же Лев Борисович её нашел?

— Во рту у Нежданова, — ответила Наташа.

— Да, записка зашифрована, — решил открыть я карты. — Но это уже третья записка, хотя по хронологии вторая.

— Третья? — воскликнула Наташа. — И ты молчишь?

— У меня были причины молчать, — нелепая отмазка, конечно, но вдруг…

— Дай подумать, — усмехнулась Наташа. — Ты меня подозревал, да?

— И в мыслях не было, — и это, кстати, было чистой правдой. Вот кого, а Наташу я даже и не думал подозревать. Глупо, конечно, но я так не могу. Шиповалов, Настя, Толик и остальные — этих я людей знаю без году неделя, а Наташу… Вся моя жизнь, наверное, прошла рядом с ней. Может, и не зря Лев Борисович нас мечтает поженить…

— Тогда почему не сказал? — возмутилась Наташа.

В ответ я лишь молча пожал плечами. Все так завертелось, что о верной подруге я вспомнил только в последний момент. Но после слез по маме, которые я оставил именно на Наташином плече, я все время пытался что-то и кому-то доказать. И в первую очередь, ей. Просто потому что… Не знаю…

— Ладно, а что было в двух других записках? — строгим тоном спросила меня Наташа. — Тоже шифровки?

— Да, — кивнул я. — Но неизвестный фанат шифрования не предусмотрел, что мой сосед по кабинету прекрасно разбирается в криптографии.

— Или он это знал… — договорила за меня Наташа то, что я не хотел даже и думать. — Но Шиповалов хорош… Надо подумать, как его ко мне в отдел переманить.

— В общем, мы их расшифровали, — сказал я. — В первой говорилось именно о Нежданове, правда, там он упоминался, как «господин Н».

— Интересно, а еще что там было любопытного? — спросила Наташа.

— В обеих записках преступник обращался к нам «Милостивый государь» или «государыня»…

— «Государыня»? — удивленно переспросила Наташа. — Он что, не знает, кому пишет?

— Нет, — покачал я головой. — Дело в том, что вторая записка адресована была не мне, а Паниной.

— Значит, намечается еще одно убийство? — нахмурилась Наташа.

— Несомненно, — развел я руками.

— И вы решили не ходить с этим к Федотычу? — Наташа очень серьезно задумалась.

— Даже тогда, когда ко мне уже наведались особисты, — усмехнулся я.

— Идиоты… Ты хоть понимаешь, какие вы идиоты? — внезапно воскликнула Наташа.

— Да подожди ты, Наташ! — рявкнул я в ответ. — Пойми, тут дело личное. Тот, кто сегодня будет убит… Нет, я не могу об этом говорить…

— Не твоя история, так? — усмехнулась Наташа. — Ладно, растяпа, я тебе немного помогу… — с этими словами она поднялась со своего стула и вышла из кабинета. Но не успел я и глазом моргнуть, как она вернулась в сопровождении своего отца.

— Наташ? — обескураженно спросил я.

— Молодой человек, вы плохо знаете понятие слова «конспирация», — усмехнулся Лев Борисович. — Стены здесь настолько тонкие, что если бы я не был сегодня в отделе один, то о вашей истории знал бы уже весь отдел.

— Блять, — едва слышно выругался я, но Лев Борисович все равно услышал и погрозил мне пальцем: — Нехорошо при дамах сквернословить. Наташа, — повернулся он к дочери, — вы так с Пашей чудесно ругаетесь… как истинные супруги.

— Не начинай, папа! — воскликнула Наташа, пока я не очень успешно, на мой взгляд, пытался спрятать смех под кашель.

— Ладно, молодые люди, не хотите, не надо, — развел руками Лев Борисович. — Зачем ты меня позвала, Наташа?

— Пап, я знаю, что ты работаешь здесь очень давно и обладаешь великолепной памятью… — начала говорить Наташа.

— Ну, ну, продолжай, — изобразил довольство Лев Борисович.

— Папа! Не паясничай. Тебе известно обращение «Милостивый государь»? — вздохнула Наташа.

— Конечно. Ты так решила называть кого-то? Меня или Пашу? Не спорю, это звучит красиво, но слишком старомодно, доченька. Попробуй лучше «О, Величайший». Мне кажется, это нам обоим с Пашей больше подходит…

— Я не в этом смысле, — по выражению лица Наташи сложно было сейчас сказать, что она собирается сделать. То ли плакать, то ли смеяться, то ли вообще взять в руки что-нибудь тяжелое или огнестрельное. Я же во время этой сцены беззвучно ржал, лишь изредка похрюкивая, и с трудом собрался, когда Лев Борисович заговорил серьезно:

— Я уже слышал такое. Лет десять-пятнадцать один гаденыш постоянно на местах своих преступлений, а он их совершил немало, оставлял записки, которые начинались с этого обращения. Это сильно бесило Федора.

— Какого Федора? — я смутно догадывался, о ком сейчас шла речь, но все-таки решил спросить.

— Твоего отца, Паша, — ответил Лев Борисович.

— А что случилось с этим, как вы его назвали, «гаденышем»? — меньше всего я сейчас хотел услышать, что мой отец его поймал и посадил в тюрьму.

— Федор его взял. Но тот оказал сопротивление и был убит.

— Спасибо, пап, — поблагодарила Льва Борисовича Наташа. Я отделался кивком.

— Ладно, молодые люди, я пойду, дел невпроворот, — с этими словами Лев Борисович вышел из кабинета.

— Ну вот и все, Паш. Чем могла, тем помогла, — развела руками Наташа, когда мы остались опять вдвоем в ее кабинете.

Я молча поднялся и обнял ее:

— С меня шоколадка, — прошептал Наташе я на ухо.

— Пф-ф. Пиво. И сочтемся.

— Значит, все решили? — спросил я, прохаживаясь по кабинету.

— Да, — ответили мне Саня и Настя.

— Хорошо, значит за Лысенко идем вместе. Но что у нас по улице Успенского и вот этой записке? — спросил я, усаживаясь на стул.

Вернувшись в свой кабинет от Наташи немного обнадеженный и с новой информацией я застал Саню и Настю, что-то бурно обсуждающими. Но при моем появлении они мгновенно замолчали и лишь спустя пару минут признались мне, что решили искать Лысенко, которого вот-вот должны были убить, вместе. По мне, это не вся правда. Кое о чем мои товарищи все же умолчали. Ведь мы и так работали сообща.

Выслушав своих друзей, я рассказал им о том, что узнал от Наташи и её отца. И показал записку, которую нашли во рту у Нежданова. После чего дискуссию о поисках гражданина Лысенко, не важно ублюдок он или нет, мы продолжили уже втроем.

— Пока ты был у «любовницы», — Саня даже не поморщился под моим возмущенным взглядом, — мы с твоей будущей законной супругой покопались в интернете.

— И? — спросил я, проигноривав довольно плоский намек на мои путанные отношения с Настей. Просто потому, что их не было. Вообще. Она коллега по работе. Хоть и красивая. Но сейчас это неважно.

— Ничего, — вздохнула Настя.

— Неожиданно, но Гугл оказался бессилен на пару с Яндексом, — подхватил Саня.

— Слушайте, а может ли быть… — задумчиво произнес я. — Может быть, что здесь улица Успенского это не какая-то улица когда-то так названная, а ныне переименованная, а нечто совсем другое?

— Что ты имеешь в виду? — заинтересованно спросил Саня.

— Я не знаю, но вам не кажется, что это слишком просто: использовать один и тот же ход дважды? — произнес я. — Смотрите сами. Чтобы предупредить нас о Лысенко, этот шифровальщик использовал уже совершенно другой шифр. Разве не так? Так. Поэтому я считаю что улица Успенского это не тот же случай, что и улица Петра Великого…

— Ну да, этот гаденыш умен, — усмехнулся Саня, соглашаясь с моими доводами. — Но что тогда?

— Парни, а может это ассоциация? — воскликнула вдруг Настя.

— Стоп. Успенский, Успенский. А кто у нас самый известный Успенский? — задумчиво щелкнул пальцами Саня. — Вертится на языке…

— Эдуард?! Эдуард Успенский! — воскликнул я.

— Да, точно! — засмеялся Саня. — И какие у вас с этим именем ассоциации? Паша? Настя?

— Дядя Федор, Простоквашино, Чебурашка… И, «Следствие вели Колобки», кажется… — произнес я.

— Парни! А вы знаете, что у нас есть улица Матроскина? — спросила Настя.

Мы молча уставились на нее.

— Нет, — покачал я головой спустя несколько секунд тишины.

— Какой идиот ее так назвал? — засмеялся Саня.

— Да это не в честь кота, — улыбнулась Настя. — Ее назвали так по фамилии одного солдатика, что в Первую Чеченскую единственный из нашего города заслужил звание Героя России. Посмертно…

— Угу, и она буквально за углом, улица эта, — сказал я, сверившись с «2Гис».

— Это очень хорошо, — произнес с радостной улыбкой на лице Саня.

— Саня, а что можешь сказать по записке, которую я принес от Наташи? — спросил я, решив его вернуть с небес на землю. По его виду было заметно, что он уже предвкушает, как мы поймаем преступника.

— По записке? — задумался Саня и взяв завернутую в файл записку со стола, внимательно ее осмотрел: — Да, собственно, ничего. Уж извини, Паша…

— А вдруг в ней что-то важное? — спросил я.

— Я так не думаю, — покачал головой Саня. — Ты ее видел? — спросил и дождавшись моего кивка, продолжил: — Всего два слова… Шифр, наверное простой, но смысла ее расшифровывать я не вижу. Скорее всего, здесь какое-нибудь предупреждение от преступника или едкое замечание. Типа: «Вы опоздали!» Или что-то в этом роде.

— Ну если ты так считаешь, — я вынужден был согласиться с его доводами. Так-то я и сам не думал, что в записке, найденной во рту Нежданова, сказано что-то важное, но мне хотелось услышать мнение эксперта. А Саня доказал, что в деле криптографии он дока.

— Ну что, идем? — хлопнув в ладоши, спросил Саня.

— Конечно, — кивнул я. И в этот же момент распахнулась дверь в кабинет. Мы удивленно уставились на вошедшего.

— Не знаю, куда вы собрались, но ты, Томин, никуда не пойдешь, пока мне не предоставишь отчет по Катенко! — произнес Щукин с довольной ухмылкой.

— Ты меня извини, Антоха, — ответил ему Саня, — но не пошел бы ты нахуй? Подождет твой Катенко, ничего ему не будет…

— А это не твоего ума дело, клоун недоделанный, — повернулся к Сане Щукин. — Шиповалов, мне поебать как-то, что вы тут затеяли, но мне интересно, почему твой сотрудник разваливает мне дело?

— С хуя ли? — удивленно воскликнул Саня.

— Да так оно и есть, Саня, — усмехнулся я. — Что, нитки испортились, Щукин? Или иголочка у Зингера сломалась?

— Прекращай клоунаду, Томин! И отвечай на вопрос старшего по званию!

— Ну, ладно, — я встал со стула и медленно двинулся к Щукину. — Во-первых, дело, которое ты шил Катенко, теперь за мной. И он будет проходить по хулиганке, а не по разбою с отягчающими, как ты этого хотел. Во-вторых, мой непосредственный начальник — Федотыч, а не ты. И он мне уже дал добро. Так что, пошел нахуй, Щукин, — с этими словами я настолько близко приблизился к своему оппоненту, что смог нанести один короткий удар. И он неожиданно даже для меня вышел вполне себе удачным. Щукина мотнуло из стороны в стороны и он, нелепо взмахнув руками, повалился на пол.

— Паша! — воскликнула Настя.

— Все, валим отсюда! — рявкнул я. — Настя, ты остаешься здесь.

— Фигу! — сразу же возмутилась Настя.

— Тебя рядом с Лысенко не должно быть. Особисты и в тебя вцепятся. Так что не спорь. На меня они уже глаз свой положили, но я отобьюсь, — произнес я быстро и выскочил из кабинета.

— Молоток! Хороший удар! — хлопнул меня по спине просочившийся за мной Саня и мы с ним двинулись в сторону выхода.

Конечно же, Настя нагнала спустя пару шагов.

— Мальчики, не спорьте со мной, я сейчас немного злая и могу покусать, — произнесла она и обогнав нас, зашагала впереди. Нам с Саней ничего не оставалось, как выступать в арьергарде. Хотя… в этом были свои плюсы.

На выходе из РУВД мы столкнулись с тем, кого я никак не ожидал здесь увидеть. Возле крыльца, задумчиво смотря на ступеньки, сидел в своей инвалидной коляске мой отец.

— Папа? Какими судьбами? — удивленно спросил я его, когда мы дружной компанией вывалились на крыльцо.

— Федотыч позвал. У него с компьютером недопонимание, — усмехнулся мой отец.

— Саня, — обратился я к Шиповалову.

— Понял, — кивнул он и произнес, обращаясь к моему отцу: — Дядя Федя, давайте помогу?

Пускай вас не смущает такая фамильярность, Сане это было позволительно. Другого бы мой отец в землю закопал за такое панибратство. А Сане… Отец прощал. За что, почему, я особо не вдавался в подробности, только слышал краем уха, что вскоре после моего назначения в должность дознавателя, Саня с отцом хорошенько так балагурили в «Тихой гавани».

— Спасибо, Сань, — улыбнулся мой отец. — Надо Федотычу намекнуть, чтобы не скупился бюджетом на инвалидов…

— Мы намекнем, — сказал Саня и повернулся к нам с Настей: — Вы идите, я догоню.

В ответ я кивнул и еще раз улыбнувшись отцу, схватил Настю за руку и помчался в сторону улицы Матроскина.

Нужный дом мы с Настей нашли очень быстро. Но после непродолжительного спора, решили пока в него не входить, а дождаться Сани и пойти туда уже втроем.

Сани не было довольно долго. Имей я привычку грызть ногти, то их бы уже у меня было вместе с пальцами. Но наконец-то он явился.

— Чего так долго? — спросила его Настя.

— Отца Пашиного ждал. На Толика-то надежды мало, а как еще дядя Федя спуститься самостоятельно с крыльца? Никак. Вот и пришлось посидеть. Потом на Щукина нарвался. Он на тебя, Паша, жутко злой. Но фингал ты ему поставил знатный. Зачетный, я даже бы сказал! Щукин, кстати, к Федотычу побежал…

— Блять, — выразил я едва ли не общее мнение о следователе Антоне Щукине одним емким словом.

— Да ладно тебе, Паша, не парься, — усмехнулся Саня. — Федотыч его, кстати, нахуй послал, с его-то претензиями… Сам слышал.

— Тьфу ты. Саша, ну вот зачем ты нагнетал? — воскликнула Настя.

— Чтобы история вкусной получилась. Как у Паши с ведром, — засмеялся Саня.

— Нет, эпичности этой истории тебе не достигнуть, Саша. Она беспорно войдет в легенды нашего РУВД под номером один, — засмеялась Настя.

— Ладно, вы, хохотунчики! — окликнул я друзей. — Может, уже пойдем? А то стоим тут, как три девицы на выданье…

— Дело говоришь, — мгновенно посерьезнел Саня.

— Пошли, мальчики, — улыбнулась Настя.

— Дамы вперед, — не преминул показать себя джентльменом Саня.

— Нет уж, — ответила ему Настя. — Теперь моя очередь на ваши задницы пялится.

Ответа у Сани не нашлось и я потянул его за собой, тем самым позволив действительно поглазеть на наши попы Насте. Надеюсь, моя была неплоха.

Дом по улице Матроскина, в котором вероятно скоро должно было произойти убийство гражданина Лысенко, был небольшой недостроенной дачей. По другому я этот дом назвать никак не могу. Участок перед домом был также небольшим и даже не был огорожен забором. Поэтому проход к дому для нас не составил труда. Не знаю, где хозяин хранил стройматериалы, но на территории их не оказалось. Также не оказалось и замка в двери. Это выяснил Саня, когда не долго думая дернул ручку двери на себя. Я в испуге зажмурился, но выстрела так и не прозвучало. По всей видимости, преступник действительно не был склонен повторять все по второму разу.

Переглянувшись, я, Настя и Саня прошли в дом. Как ни жаль, но краткий его осмотр ничего не дал. Он был пуст. Единственное, что мы смогли обнаружить — это то, что в доме было темно, хоть глаза выколи. Но ни Лысенко, ни преступника мы не нашли. Отчасти это было славно, так как Настя теперь не могла насладиться местью, чего я ей не очень-то и желал, но также это было плохо: по всему выходило, что преступник нас переиграл.

— Может быть, мы ошиблись? — спросила Настя шепотом.

— Не думаю, — покачал головой Саня. — Кто-нибудь, включите свет!

— Народ, а что это за запах? — спросил я, принюхиваясь. В единственной комнате дома стоял неприятный, но очень знакомый мне металлический запах.

— Ага, я вот поэтому и хочу, чтоб кто-нибудь включил свет! — воскликнул Саня.

Я нащупал рукой выключатель на стене, щелкнул, но свет не появился.

— Наверное, проводку еще не сделали, — все так же шепотом прокомментировала мои старания Настя.

Саня чертыхнулся и достал из кармана брюк телефон.

— Совсем забыл про него! — усмехнулся он. Секунда и загорелся фонарик, осветив часть стены напротив нас.

На ней что-то было написано. Чем-то темно-багровым.

— Понятно, что это запах, — проворчал Саня. — Кровь.

— А что здесь написано? — заинтересованно спросила Настя.

— Наверняка очередной шифр, — пожал плечами я.

— Угу, и клянусь своей зарплатой, что этот шифр Атбаш, — произнес Саня, осматривая стену.

— С чего ты это взял? — спросил я.

— А это ты видел? — Саня направил свет фонарика на стену и я смог прочитать слово: «Бафомет».

— И что это за хрень? — спросил я.

— «Код Да Винчи» читал? — вопросом на вопрос ответил мне Саня.

— Нет, — покачал я головой.

— У, деревня, — протянул с усмешкой Саня. — В общем, «Бафомет» — это атбаш слова «София». И его часто используют, чтобы обозначить именно этот шифр.

— Так ты сможешь прочитать, что здесь написано? — спросила Настя.

— Конечно, — усмехнулся Саня. — Но лучше не здесь. Света мало, а батарейка… В общем, кирдык ей скоро. Есть у кого-нибудь листок и ручка?

— Э, Саня, — в замешательстве произнес я. — У тебя телефон в руках. Там разве нет фотоаппарата?

— Тьфу ты! — засмеялся Саня. Он быстро сфоткал стену в нескольких ракурсах и мы все вместе покинули дом.

— Ну что делаем дальше? — спросил Саня.

Я с Настей синхронно пожали плечами. Плана дальнейших действий у нас не было. Лысенко не нашли, преступника тоже, только очередной шифр.

— Ладно, ребята, тогда предлагаю вернуться в РУВД!

Других предложений у нас не нашлось и мы медленно пошли в сторону РУВД. Проигрывать пока мы еще не умели. А сегодня мы проиграли.

По возвращению нас ждала торжественная встреча. Точнее, только меня одного. У крыльца стоял Щукин. Видимо, все сказанное ему сегодня ничему его не научило. И у меня было просто дикое желание повторить.

— Если ты врежешь Щукину еще раз, Паша, — проворчал Саня, остановившись и повернувшись ко мне, — я тебе свою получку отдам или пиво поставлю.

— А я… Поцелую! — усмехнулась Настя.

— Народ! А может не надо меня так мотивировать? — спросил я. — Ведь мне и самому ему хочется…

— Знаешь, после мотивации от Насти, я тебя заменю. Ты не против? — улыбнулся Саня.

— Ага, сейчас! Это значит, я Щукина бить буду, а тебя Настя целовать? — ворчливым тоном спросил я.

Переглянувшись друг с другом мы весело рассмеялись. Нас нисколько не смущало то, что Щукин стоял напротив нас и слышал весь наш разговор.

Смех оборвался только тогда, когда объект нашего веселья начал медленное продвижение к нам. Двигался Щукин неожиданно без всякого страха, смотрел спокойно. И смотрел он только на меня. Это немного нервировало.

— Хороший удар, — неожиданно произнес Щукин, остановившись в шаге от нас и протянув мне руку. Я пожал. Чисто на автомате.

— Вот теперь, Томин, я согласен с твоей позицией по Катенко, — продолжил говорить Щукин. — Так держать.

Кивнув, Щукин ушел. А я еще несколько секунд тупо стоял с открытым ртом и хлопал глазами. Привел меня в чувство возглас Сани:

— Это что сейчас вообще было?

— Не знаю, — покачал головой я.

— Кажется, я поняла. Когда ты смог ответить Щукину жестко, невзирая на последствия, то он зауважал тебя. Раньше он думал, что ты прикрываешься славой отца и ничего сам из себя не стоишь. Но этот удар многое ему показал, — произнесла Настя.

— Чего? Но… Это же бред! — воскликнул я.

— У каждого свои тараканы в голове! — пожала плечами Настя.

— А у него они — африканские! — засмеялся Саня.

— Или тот, из Людей в черном… — проворчал я.

— Эй, не надо, он лапочка, — возмутился Саня.

— Шиповалов, ты извращенец, — едва сдерживая смех, произнесла Настя.

— Если Паша считает, что инопланетный таракан живет в голове у Щукина, то я — извращенец? Странная логика, — развел руками Саня.

— Нет, это потому, что ты считаешь этого таракана лапочкой, — засмеялся я.

— Ребят, вы меня простите, но разве нам заняться нечем? — попыталась воззвать к чувству долга Настя. Не знаю, как и у кого, но оно у меня сегодня атрофировалось. Намного приятней сейчас, конечно, было бы в баре с кружкой пива обсуждать, где и у кого живут какие тараканы, но нам нужно было работать — в этом Настя была права. И не хотелось. Поэтому и обсуждали мы тараканов. После неудачи с Лысенко я, к примеру, вообще желал только одного — добраться поскорее до дому и отдохнуть. Но это не мне, не нам не суждено.

Дверь РУВД с грохотом распахнулась. Из нее выскочило несколько оперов и один из них направился прямиком к нам.

— Так, ребята, а это уже по наши души, — проворчал Саня.

— Такая работа… — вздохнул я и кивнул оперу, остановившемуся напротив меня. — Здорово, Семенчук. Что за аврал?

— Здорово. Да так, дельцо одно нарисовалось, — пожал плечами Семенчук. — Саня, отпустишь с нами Томина?

— Конечно, — ответил Саня. — А что следаки?

— Как будто сам не видел… Щукин после знатного апперкота от твоего протеже смылся неизвестно куда, Лиханов на вызове, а Панину я и сам не возьму.

— Это еще почему? — возмутилась Настя.

— Просто потому что не хочу отвлекаться, — улыбнулся Семенчук.

— Что, горячая кавказская кровь покою не дает? — засмеялся Саня.

Ну да, вы не ослышались. Капитан Семенчук родом с Северного Кавказа, хотя себя считает он русским. Зовут его Мурат. Не знаю, как и почему у него чисто украинская фамилия, но этому никто уже давно не удивляется. А так он истинный кавказец. Смуглый, черноглазый и вечно небритый. С огромным орлиным шнобелем. Любит девушек до умопомрачения. И они, чаще всего, отвечают ему взаимностью.

— Есть такое, — усмехнулся Семенчук. — Там убийство. Саня, отпустишь Пашу с нами?

На слове «убийство» я встрепенулся, Саня крепко задумался.

— Бери. Только верни, ага? — совсем без шуток Саня не может, не в его это правилах.

— Конечно! Если он сам захочет уйти! — ответил Мурат

— И не спаивай мне мальчика! — неожиданно для всех вставила свои пять копеек Настя.

— Э-э-э, — протянул Мурат. — Не буду, ладно!

— Ждите меня, я скоро, — кивнул я друзьям. — Саня займись фотографией, — надеюсь, он понял, что я имел в виду, при Мурате я не мог открыто говорить.

— Без проблем, — ответил Саня и они вместе с Настей пошли в сторону РУВД.

Проводив их взглядом, хотя скорее всего он провожал только симпатичную пятую точку некой молодой следовательницы, Мурат повернулся ко мне:

— Пошли?

— А мы разве не на машине? — спросил я.

— Нет, — покачал головой Мурат. — Тут недалеко. Кстати, извини, что вместо тебя я не взял Саню.

— Да не за что, — слегка удивленно произнес я.

— Да как бы, я знаю, что у тебя с Настей эти, как его…

— Мурат, не начинай! — поморщился я. — Лучше, что можешь сказать по делу?

— Предварительно? Звонок поступил несколько минут назад. Гражданка Пирогова, направляясь в наше РУВД обнаружила на своем пути труп. И сразу же позвонила нам, — ответил мне Мурат, пойдя куда-то в сторону улицы Матроскина.

— Как, как ты сказал? Пирогова? — переспросил я, догнав его и подстраиваясь под шаг..

— Ага, она самая, — кивнул Мурат. — Что, знакомый клиент?

Я взвыл. Натурально. Мне очень сильно захотелось как следует разбежаться и убиться об ближайший столб. Не нужно было семи пядей во лбу, чтобы ни понять, зачем гражданка Пирогова шла в сторону РУВД. По мою душу, конечно. Неужели это ведро будет меня преследовать всю мою службу?

— Паш, ты чего? — встревоженно спросил меня Мурат.

— Ты про ведро слышал? — ответил я голосом мученика.

— Конечно, — кивнул Мурат.

— Так вот, гражданка Пирогова — хозяйка этого чертова ведра. Как думаешь, зачем она шла в РУВД?

Пару секунд Мурат просчитывал варианты и наконец сообразил.

— Вот же неугомонная баба! — воскликнул он.

— Теперь понял, почему я вою? — увидев мои страдальческие глаза, Кот в сапогах с голосом Бандераса подавился бы собственными сапогами.

— Это все у нее из-за недотраха, точно тебе говорю, — доверительно поведал мне Мурат.

— Мурат, может ты ее того? — предложил я.

— Паша, ты охренел? Я на «красную» не собираюсь, — не понял меня Мурат.

— Да тьфу ты. Не надо ее убивать, я тебе другое предлагаю! Ты же сам сказал, что она неудовлетворенная, потому и такая, — махнул рукой я.

— Да иди ты нахуй, Томин, — воскликнул Мурат. — На кой мне эта старая карга? Тебе нужно, вот сам ее и того. Понял?

— Нет уж, спасибо, — проворчал я. — Мне проще ее чертово ведро найти…

— Так ведь ты нашел же? — удивился Мурат.

— Нет. И не напоминай мне об этом больше, — покачал я головой.

На мою радость, в этот момент нас нагнала Наташа:

— Мурат, Паша, привет! Вы тоже в гости к трупу?

— Сегодня ты, Наташа, наш эксперт-криминалист? — буквально расцвел Мурат.

— Я. И я им всегда была.

— Лев Борисович в запасных? — усмехнувшись, спросил я.

— Ну уж нет, — улыбнулась Наташа. — Запомни, Паша, в криминалистике моему папе равных нет.

— О, об этом я безусловно в курсе. Но вдруг ты все-таки нагнала гения? — произнес я.

— Нет, мне до папы еще пилить и пилить. Поэтому нужна практика. Далеко еще, Мурат?

— Практически дошли. Вон там свернем и все, — указал на узкую тропинку в паре десятков шагов от нас.

— Тогда пошли! Мальчики, за мной! — жизнерадостно помахивая своим рабочим чемоданчиком, словно школьница ранцем, побежала к тропинке Наташа.

Переглянувшись с Муратом, мы устремились за Наташей, но нагнать ее смогли только в конечной точке, где нас уже ждала та самая гражданка Пирогова и труп, покачивающийся в петле, привязанной к ветке дерева.

— Так, Хронов, Остапов, оцепить место преступления! — сразу же начал раздавать указания Мурат своим сотрудникам, неизвестно откуда взявшимся. С нами они не шли, это точно. В последний раз я их видел у РУВД. Чудны твои дела, полиция…

— Паша, — повернулся ко мне Мурат, — поможешь труп снять?

— Не вопрос, — пожал плечами я.

— Подожди, Мурат, дай сначала я посмотрю, — сказала Наташа. — Пусть лучше Томин опросит свидетельницу.

— Хорошо. Но как? — вместо ответа Наташа, словно белка, в мгновение ока, оказалась на ветке напротив той, через которую была переброшена веревка с петлей. Пара секунд и Наташа уже спустилась.

— Ничего интересного, — нахмурилась она. — Веревка переброшена через ветку. Скорее всего с земли. А я так надеялась…

— Что преступник лучше тебя лазает по деревьям? — усмехнулся я.

— И это тоже. Но уже можете снимать, — кивнула Наташа.

Снимать труп с довольно высокой ветки — то еще приключение. Тем более без снаряжения. А мы, как на зло, не додумались с собой стремянку прихватить. Но в этом нам помог Хронов.

Как оказалось, срезать труп с петли не требовалось. Нужно было всего лишь развязать другой конец веревки. Что Хронов и сделал. Труп мешком повалился на землю, Мурат что-то проворчал себе под нос, но Хронова все же поблагодарил.

Наташа бегло осмотрела труп. И, поднявшись с земли, повернулась к нам.

— В общем, так. Это мужчина, в возрасте лет от тридцати пяти до сорока, волосы русые, над бровью есть приметный шрам. Нужно будет посмотреть потом в базах. Фотографии я сделала, передам потом в отдел.

— Что по смерти? Механическая асфиксия? — спросил я.

— Нет, — покачала головой Наташа. — На теле я обнаружила несколько ранений в область груди, одно из них наверняка смертельное. Но точнее вскрытие покажет.

— То есть его повесили уже после смерти? — спросил я.

— Вот это точно. И убивали его не здесь.

— Слишком мало крови? — спросил Мурат.

— Ага. Убит он, кстати, всего пару часов назад. Труп еще не окоченел.

Мурат медленно прошел до трупа и наклонился над ним.

— Ёшкин кот! Так это же Лысый! — неожиданно воскликнул он.

— Лысенко, что ли? — мгновенно отреагировала Наташа.

— Ну да. Ох, не зря я Настю решил не брать.

— Очень даже зря, — проворчал я себе под нос.

— Простите, могу ли я задать вам пару вопросов? — оставив Мурата и Настю дожидаться санитаров, я подошел к Пироговой.

— Конечно, но мне хотелось бы узнать кое-что перед этим… — ответила мне Пирогова.

— Подозреваем ли мы вас? — улыбнулся я, сразу же разгадав сомнения женщины. — Нет, мы вас ни в чем не подозреваем. Мне просто нужно составить протокол и опросить вас как свидетельницу. Конечно, вы можете не согласиться и не давать мне никаких показаний, но тогда, только тогда мне придется серьезно задуматься о вашей роли в этой истории.

— Конечно же, спрашивайте, — задумчиво меня выслушав и мгновенно оценив перспективы, отозвалась Пирогова.

— Хорошо, тогда начнем опрос. Вы не против, если я буду записывать? — не дожидаясь ответа, я достал черновик и приготовил ручку. — Ваше имя, фамилия?

— Индира Анатольевна Пирогова, проживаю по адресу: поселок Вихры, улица Железникова, дом пять, — бодрым тоном отрапортовала Пирогова, даже не сбившись в дыхании.

— Рассказывайте, Индира Анатольевна. Что здесь произошло?

— Я шла из своего дома в РУВД…

— С какой целью? — перебил я Пирогову.

— Что? — удивленно посмотрела на меня Индира Анатольевна.

— Зачем вы шли в РУВД?

— Чтобы встретить с вами, товарищ лейтенант, — ответила Пирогова.

— Для чего? — строгим тоном спросил я, не давая Пироговой ни секунду на раздумья.

— Чтобы поблагодарить, — внезапно улыбнулась Пирогова.

— За что? — опешил я.

— Ну за ведро, конечно, — Индира Анатольевна указала рукой на стоявшее рядом с ней ведро, от которого шел изумительный запах.

— Постойте, но сегодня утром в отдел собственной безопасности нашего РУВД поступило заявление на меня от вашего имени.

— Но я ничего такого не писала, — воскликнула Индира Анатольевна, покачав головой. — Поверьте мне! Да и зачем? Вы же вернули мне ведро…

Я поверил ей сразу. У Пироговой не было причин сейчас лгать мне. А значит, заявление от ее имени составил и отнес к особистам кто-то другой. И я, скорее всего, знал, кто это мог быть.

— Значит, вы шли в РУВД, так? — немного подумав, продолжил я опрос Пироговой. — Но почему вы решили идти этой тропинкой? Ведь здесь намного дольше идти, — об этом я знал не понаслышке, сам несколько раз ходил туда-обратно по этому маршруту.

— Знак, — недоуменно пожала плечами Пирогова.

— Какой еще знак? — удивился я.

— Дорожные работы… А вы разве не в курсе?

— Нет, — покачал я головой и, оглянувшись, воскликнул: — Хронов, иди сюда.

Сергей без дела бродил неподалеку. Санитары еще не приехали, а затоптать место преступления — это дело святое. Благо, что Наташа все уже осмотрела.

— Чего? — спросил Хронов, подходя ко мне.

— Ты про какие-нибудь дорожные работы на маршруте поселок Вихры — РУВД слышал? — спросил я.

— Не было такого, — покачал головой Хронов. — Да и зачем? Дорога там нормальная.

— Понятно, — почесал я затылок, а потом хлопнул Хронова по плечу: — Слушай, будь другом пройдись по маршруту, поищи этот знак… Если найдешь — руками не трогай, зови меня, хорошо?

— Не вопрос, — кивнул Сергей и, повернувшись ко мне спиной, зашагал в сторону Вихров.

— Гражданка Пирогова, вы можете идти, — сказал я Пироговой. — Спасибо вам за содействие.

— Подожди, я же главного еще не сделала, — остановила меня Пирогова. — Ты ведро-то возьми, сослуживцев угостишь. Не зря же я шла!

— А что там? — спросил я.

— Пирожки. С капустой, с мясом, и сладкие: с брусникой и щавелем, — ответила мне Пирогова.

Я заглянул в ведро: оно было до краев заполнено пирожками.

— Спасибо вам, Индира Анатольевна, — сказал я. — Но я не могу их взять.

— Так это же не взятка, а благодарность! — засмеялась Пирогова.

— И все-таки, Индира Анатольевна, — развел я руками. — Я не могу их принять. Но мне очень приятно.

— Ничего не хочу слышать, — хмыкнула Пирогова и, подписав протокол, отвернулась от меня.

Мне больше ничего не оставалось, как взять ведро. И я не виню Мурата, который едва не согнулся пополам, увидев меня с ним, настолько глупо я выглядел. Наташа же подошла к этому обстоятельству более серьезно, за что я ее ценю. Она ни на секунду не забывает о деле.

— Что рассказала Пирогова? — спросила Наташа, невольно принюхиваясь. Я сам с трудом сдерживал слюну, настолько обалденно пахло из ведра.

— Мало чего интересного, но все-таки есть кое-что… — неопределенно ответил я.

— И за этим ты куда-то услал Хронова? — Мурат, судя по удивленному взгляду, брошенному им вокруг поляны, даже не заметил отсутствие своего подчиненного, в отличие от Наташи.

— Ну да, — пожал я плечами. — Вернется, сами все узнаете, — опередил я следующий вопрос.

— Так нечестно, Паша! — воскликнула Наташа, но от неминуемого допроса с пристрастием меня спас вовремя появившийся Хронов.

— Что узнал? — спросил я его.

— Знак там был, но его кто-то снял… — ответил мне Хронов. Мурат и Наташа превратились во слух.

— И ты его не нашел? — попробовал я угадать.

— Нет, как раз наоборот, — улыбнулся Хронов. — Только я его там оставил.

— А что так? — спросила Наташа.

— Так вы бы первой, Наталья Львовна, кричать бы начали, — ответил Хронов, повернувшись к ней. — «Отпечатки, отпечатки!» Не думайте, я совсем не тупой.

— Ладно, Сережа, веди меня к этому знаку, — вздохнула Наташа.

Они едва успели уйти с поляны, когда наконец прибыли санитары за трупом. Мы с Муратом помогли погрузить Лысенко, после чего труповозка отправилась в обратный путь.

— Так что за знак? — спросил меня Мурат, усаживаясь под дерево.

— Дорожный, конечно. Ремонтные работы, — я остался стоять. Не поймите меня неправильно, но на суку этого дерева некоторое время назад висел мертвец. Я не суеверный, но… Гадко как-то на душе.

Довольно скоро Наташа с Хроновым вернулись. В руках Хронов, не иначе как по причине того, что Наташа все-таки была хрупкой девушкой, нес тот самый дорожный знак, завернутый в пакет.

— Ну что могу сказать об этом… — произнесла Наташа, остановившись и обращаясь ко мне. — Дорожный знак ремонтных работ, найденный старшим лейтенантом Хроновым неподалеку от перекрестка на объездную дорогу, ведущей из поселка Вихры в город, не соответствует стандартам Росавтодора и НИЦ ГИБДД России. Обнаружен он был в кустах, завернутым в пакет, и если показания гражданки Пироговой соответствую истине, то убран он сразу после того, как гражданка Пирогова пошла по объездной дороге.

— То есть ты хочешь сказать, что преступник на тот момент, когда Пирогова, наткнувшись на знак, пошла в обход, находился в непосредственной близости от нее? — спросил я.

— Не сомневаюсь, — уверенно заявила Наташа.

— Из чего выходит, что преступнику нужно было, чтобы кто-нибудь обнаружил труп, — сказал Мурат, почесав в затылке.

— Не совсем так, — покачала головой Наташа. — Кому-то было нужно, чтобы именно Пирогова нашла труп. В непосредственной близости от тех кустов, где был найден дорожный знак, было много следов. Словно там кто-то долго топтался.

— А следы не разные? — спросил я.

— Нет. Даже без специальных средств можно понять, что следы оставлены одним человеком. Там земля довольно рыхлая, протектор обуви читается прекрасно.

— Понятно. Что-нибудь еще?

— Больше ничего. Все остальное после вскрытия и более полной экспертизы собранных улик, — как мне показалось, Наташа тоже не стремилась здесь надолго оставаться. Что, в общем-то, не было чем-то подозрительным. Наташа хоть и очень классный криминалист, но торопливая… Никогда спокойно не сидит на месте.

— Ну тогда, товарищи полицейские, предлагаю пойти в… — начал было говорить Мурат, но его перебила Наташа:

— С тобой, Мурат, я в «Тихую гавань» не пойду. И не проси.

— Так я, это… В РУВД надо возвращаться, — похлопал глазами сбитый с толку Мурат.

— А вот это дело говоришь, — кивнула Наташа и быстро зашагала прочь с полянки.

Переглянувшись, мы с Муратом кинулись за ней. Но на самом краю я остановился и присел, кое-что увидев.

— Наташа, постой! — окликнул я нашего торопливого криминалиста.

Та развернулась и недоумевающе посмотрела на меня:

— Ты что-то там увидел?

— Да, можешь взглянуть? — ответил я, все внимательно осматривая находку.

Наташа неуверенно подошла и наклонилась рядом со мной.

Перед нами был след протектора велосипедной шины.

— Как думаешь, это что-то значит? — спросил я.

— Возможно, — пожала плечами Наташа. — Но велосипедистов сейчас много, и многие предпочитают именно этот маршрут.

— С чего ты взяла? — удивленно спросил я.

— Сама постоянно здесь катаюсь, — улыбнулась Наташа.

— Тогда посмотри еще раз. Только внимательно, — попросил я.

— Паша, это обычный след от велосипедной шины.

— Не совсем так, — с довольной улыбкой произнес я. Конечно, опытный криминалист, сама Наташа не увидела того, что смог разглядеть я. Это приятно.

— Тогда объясни, — произнес подошедший к нам Мурат.

— Хорошо, — кивнул я. — Если вы посмотрите внимательно, то этот след намного уже, чем оставляет обычный велосипед…

— Модель спортивная, — буркнула Наташа, скрестив руки на груди.

— Не перебивай, — сделал я ей замечание. — Смотри. Примерно в метре от этого следа точно такой же. А здесь, — я шагнул и указал пальцем, — здесь они обрываются, и появляются следы от мужских ботинок. Я ставлю пиво, что этот след точно такой, как и те, что ты нашла у кустов!

— Дай-ка взгляну, — аккуратно отодвинула меня Наташа и присела рядом, включив фотоаппарат. Некоторое время она сличала фотографии со следами, что я обнаружил, а потом вздохнула: — Ты прав, Паш. Это те же следы. Дальше трава гуще, и они теряются, но здесь они очень четкие. Я растяпа!

— Не ругай себя, Наташка, — улыбнулся я, поднимаясь на ноги. — С тебя пиво. Большего я не потребую.

— А большего ты не получишь. До вскрытия, — усмехнулась Наташа. — Ладно, договорились. Но пирожком угостишь.

— Не вопрос, — пожал я плечами, только-только вспомнив, что у меня с собой полное ведро пирожков. Мурат что-то недовольно пробурчал, но мы с Наташей его не услышали, до того громко смеялись сами над собой. Правда, он и сам потом засмеялся. Что и к лучшему. Не место было для глупых обид, тем более по такому нелепому поводу, как ведро с пирожками или бутылочка пива.

— Так все-таки, что это за следы? — спросила меня Наташа, когда мы, вдоволь посмеявшись, двинулись в РУВД.

— Инвалидная коляска, — ответил я задумчиво. Только сейчас я понял, что не все так просто в этом деле с шифрами, хотя, кажется, я уже знал преступника.

Вернулись мы в РУВД без приключений. Я настолько задумался, что пару раз чуть не встретился лбом с деревом, и только благодаря Наташе смог этого избежать.

А подумать мне было над чем. Слишком наследил преступник с Лысенко. С Неждановым он не допускал таких промахов. Конечно, возможно, этот самонадеянный Аль-Кинди чересчур расслабился, считая всю полицейскую братию лопухами, но… Не похоже это было на убийство Нежданова. Словно поработал непрофессионал, пытаясь имитировать почерк мастера и выдать его за свой.

Что у него не получилось. И в первую очередь об этом говорила шифрованная записка. Я не очень много понимаю вообще в криптографии, но, судя по словам Насти и Сани, шифр был детским, по сравнению с первой запиской. А это глупо — облегчать нам задачу.

А значит, преступников двое. И хоть они работают по общей схеме, но друг с другом они не связаны. Хотя хрен его знает. Это всего лишь мои домыслы… Может быть, где-то надо мной сейчас ржет один единственный козел, что так хитро меня обманул, заставив считать, что их двое. Не знаю. Но мысль эту надо обсудить. Вдруг я не так уж и не прав.

Вот с таким мыслями я дошел до РУВД, где мы с Наташей и Муратом разошлись по своим кабинетам.

— Не забудь, с меня вечером пиво, — напомнила Наташа на прощание и, умыкнув еще пирожок из ведра, шустро испарилась.

Обещанный мне за последние дни объем пива существенно подрос — по крайней мере еще на пару литров точно. Только вряд ли кто вспомнит о своих обещаниях. Но не будем о грустном.

Я вошел в наш с Саней кабинет, застав там не только Шиповалова, но, как я и думал, Панину. Похоже, ей в нашем кабинете больше нравилось. Хотя тут не поспоришь. Тут все-таки тайны, зашифрованные записки, убийства. А в ее кабинете что? Стопки бумаг, пыль и чахлый кактус у древнего как мамонт компьютера.

Судя по всему, до момента моего появления на пороге кабинета, Настя и Саня занимались точно не служебными делами или очередной шифровкой, что была оставлена для нас на стене заброшенного дома. По крайней мере выглядели мои друзья до нельзя смущенными. Словно они только что целовались. Ну что же, дело молодое… Во всяком случае, я не видел для союза Сани и Насти никаких препятствий. В том числе и самого себя. Да, мне нравилась Настя, но какому нормальному парню может не понравится такая красивая девушка…

— Кажется, я не вовремя… — усмехнулся я, когда Настя, едва я открыл дверь, вспорхнула с колен Сани.

— Это не то… — начал было оправдываться Саня, но я его перебил:

— Помолчал бы уже, — сурово произнес я, с трудом сдерживая улыбку, — я, Александр, наконец понял твой коварный план. Все это время ты мне вдалбливал про Настю только за тем, чтобы у меня от одного звука ее имени скрипели зубы от ненависти. Чтобы я ее видеть не мог… А сам!..

— М-да, — внезапно проворчал Саня. — Кажется, в своих шуточках я излишне далеко зашел.

— Что? — удивленно воскликнул я.

— Паш, ты не обижайся, но какой же ты еще пацан, — засмеялся Саня. — Ты даже и не подумал, что все, что ты только что сказал, правда, так?

Я сел. Прямо там, где стоял. То есть на пол. Откровение, которым со мной только что так спокойно поделился Саня… Или я чего-то не понимаю, или он слегка двинутый. Нет, Саня действительно слегка того, но не до такой же степени.

— Сань, ты чего, я же в шутку, — едва слышно прошептал я, но все-таки был услышан.

— Кажется, Саш, он не понимает, — покачала головой Настя.

— Я бы на его месте тоже бы ничего не понимал, — произнес Саня, а потом, встав со стула, присел на пол напротив на меня: — Паш, ты как, в адеквате? Соображать можешь?

— А ты как думаешь? — ответила за меня Настя. — Довел парня. Нет бы все сразу рассказать. А ты все шуточки… А Паша… он же чуть слюни по мне не пускал… Как ты других на это дело подбил, я ума не приложу…

— Так, стоп, — воскликнул я, очнувшись при последней фразе Насти. — Это что, заговор?

— Нет, просто очередной прикол от моего безумно-юморного мужа, — проворчала Настя.

— Мужа? — кажется, я все-таки начал соображать.

— Ага, — кивнул Саня. — Ты прости меня, Паша, наверное, надо было тебе сразу сказать, а не шутить над тобой подобным образом.

— В общем, вы женаты? — спокойным тоном спросил я, поднимаясь с пола. — Не так ли? Ты все-таки тогда, в Академии, при помощи шифрованных записок смог подкатить к Насте.

— Не совсем так, но в целом верно, — ответил Саня.

— Ясно, — протянул я. — Тогда объясни мне, Шиповалов, на кой хер тебе сдалась эта затея с шифрованными записками сейчас? Двое уже мертвы. Может, хватит? Или мне лучше изложить свои домыслы Федотычу? Я просто не хочу подставлять тебя, так шутить, как это сделал ты. Низко. Не мое это.

— Подожди, подожди, — воскликнул Саня. — Ты что, серьезно допускаешь то, что я написал эти записки и убил Нежданова?

— Не только Нежданова, — покачал я головой. — Лысенко мертв. Я побывал на месте его убийства только что. Его повесили. Неплохой ход, Саня. Убил моего кровника, отомстил за Настю… Я только одного не пойму, зачем подставлять моего отца?

— Ты чего несешь? — тихо спросил Саня. — Какой нахуй я убийца? Ты совсем ебанулся?

— Я начал тебя подозревать тогда, когда ты только начал мне помогать, — спокойно ответил я. — Согласись, это же круто. Участвовать в собственноручно совершенном преступлении? Прорабатывать версии, делать вид, что расшифровываешь собственные шифрованные записки. Но Саня, так не бывает, чтобы в тот момент, когда к молодому и неопытному сотруднику полиции попадает на стол шифрованная записка и внезапно рядом оказывается тот, кто в этом прекрасно разбирается. Кстати, Настя, это и тебя касается, — повернулся я к почему-то молчавшей Паниной. — Мне даже кажется, что второе убийство совершила именно ты. Слишком много было оставлено следов, чтобы навести тень на моего отца…

— Лысенко мертв? — внезапно тихим голосом спросила Настя, и по ее тону я мгновенно понял, что она никак с этим не связана. Или она слишком хорошая актриса.

— Да, — кивнул я.

— Знаешь, Паш, после того, как ты тут такое наговорил, набить бы тебе морду, но я воздержусь. Можешь идти к Федотычу… Правда, можешь. Но я предлагаю тебе еще один вариант. Выслушать меня, — на моей памяти Саня никогда не был настолько серьезным.

— Саня, думаешь, я сам верю в то, что я сейчас говорил? — спросил я. — Мне очень хочется, чтобы это был не ты. Но вот именно так выглядит твоя затяжная шутка про меня и Настю.

— Чего? — не понял Саня.

— Того. Какого хуя ты не сказал сразу, что на ней женат? — воскликнул я и засмеялся.

— Блять. Ты, значит, меня подколол…

— И поделом. Хотя все, что я сказал, вполне вероятно.

— А про Лысенко? Это шутка, или?

— Или, — серьезным тоном ответил я. — Можешь пойти к Мурату и убедиться, это он его опознал.

— Спасибо, Паш, ты меня порадовал, — произнесла Настя.

— Так нельзя говорить, — покачал головой Саня, тихонько приобняв за плечи… свою жену. Ладно, я привыкну. Но какой же Саня козел…

— Мне позволительно, — усмехнулась Настя.

— Поддерживаю, — кивнул я. — Значит, вы муж и жена?

— А ты разве этого еще не понял? — засмеялась Настя. — И да, Паш, извини, пожалуйста! Мой балагур, увидев, как ты по мне вздыхаешь, решил не ревновать и не проучить, а сделать все наоборот. И вот что получилось.

— А что было, если бы я действительно в тебя влюбился? — спросил я.

— А ты разве нет? — дружно спросили меня супруги, пораженно на меня уставившись.

— Нет, — покачал я головой. — Не пойми меня неправильно, Настя, ты прекрасна, но… Но. В общем, одно сплошное «но».

— Кажется, я знаю причины этого «но», — усмехнулся Саня.

— Нет. Это не Наташа, — улыбнулся я.

— А что же тогда? — спросила Настя.

— Не скажу. Давайте это останется личным. Вы не против?

— Да не вопрос, — пожал плечами Саня. — Хотя теперь я буду долго этим мучиться.

— Скажи, Паш, ты не в обиде? — спросила Настя.

— Нет. Что-то такое я и подозревал. Правда, не ожидал, что так надо мной так подшутят, но, как мне кажется, я смог вам порядочно отомстить.

— А про Лысенко? — задал вопрос Саня.

— Я не врал. Он действительно мертв. Тебе, Настя, не пришлось мстить.

— Даже обидно немного, — проворчала Настя. Надеюсь, она это не всерьез.

— Ну, рассказывай, что там вообще произошло? — Сане, несмотря на то, что наверняка разговор о Лысенко Насте не понравится, не терпелось узнать подробности.

— Висельник. С ножевым ранением, даже несколькими. Но вы не поверите, кто его обнаружил! — загадочно закончил я чрезвычайно короткое изложение фактов о преступлении, вспомнив наконец, что у меня в руке. Интересно, но Саня и Настя пока ничего не замечали.

— И кто же? Моя мама? — спросила Настя.

— Э-э-э, — я слегка опешил от такого ответа. — Нет, я не знаю твоей мамы.

— Ну так кто? — воскликнул Саня.

Я молча поставил ведро на стол. Пару секунд мои друзья непонимающе переводили взгляды с него на меня, а потом Саня заорал:

— Да какого хуя! Что, опять?

— Нет, ты не понял, — поспешил я его успокоить, пока к нам в кабинет не сбежалось все РУВД. — Да, это была Пирогова. Но это подарок!

— Ведро? — спросили в один голос Настя и Саня.

— Блять! Вы принюхайтесь.

Саня недоуменно уставился на меня, наверняка в мыслях проклиная меня и пресловутую Пирогову. Настя же последовала моему совету.

— Пирожки? — удивленно спросила она.

— Ага, — кивнул я. — Ставьте чайник и поговорим о шифре на стене. Это сейчас интересней, чем Лысенко и все остальное.

Как назло, в этот самый момент зазвонил телефон. Я быстро поднял трубку:

— Дознаватель Томин, слушаю!

— Павел, пожалуйста, зайдите ко мне. Нужно поговорить, — раздался голос с другого конца провода.

Я завис. Кажется, сегодня мой день вообще какой-то странный. Я могу принять то, что Саня и Настя — муж и жена, могу принять то, что преступник вновь нас уделал… В этом нет ничего особо необычного. Но то, что Щукин разговаривает со мной вежливо… Где-то, наверное, сдох самый главный особист.

Кое-как очухавшись, я положил трубку.

— Ребят, я выйду на пару минут.

— Кто зовет? — спросил Саня. — Федотыч.

— Нет. Ты не поверишь. Я сам не верю. Это был Щукин. Он вежливо, вежливо меня попросил прийти на разговор в его кабинет.

— Это точно был он? — недоуменным тоном переспросила Настя. — Ты не обознался?

— Нет. Это был Щукин. Ладно, я пойду, а вы чайник ставьте.

Выйдя из кабинета, я прошел к Щукину, за несколько шагов успев немного подумать, как мне себя вести дальше с Саней и Настей. Я больше им не верил. И все, что им сказал о своих подозрениях, полагал правдой. Наверное, лучше всего было сейчас притвориться и заняться расследованием убийств Нежданова и Лысенко, словно ничего и не было. А в нужный момент, когда они наконец ошибутся, подловить их на этом и сдать Федотычу. Лучшего варианта дальнейших действий у меня не было, поэтому я остановился на нем и, вздохнув, открыл дверь в кабинет Щукина.

— Привет. Звал?

— Заходи, Павел, присаживайся. Нам предстоит довольно долгий разговор.

Я с некоторым сомнением прошел внутрь и сел на стул напротив стола, за которым сидел Щукин.

— Чай будешь? — спросил он.

— Нет, благодарю, — покачал я головой.

— Ты, наверное, терзаешься сейчас вопросом…

— Какого хрена? — усмехнулся я. — Есть такое.

— Позволь, я объясню. Дело тут не в твоем апперкоте. Вообще, это ты зря. Ну, да ладно. Понимаешь, Павел, мое отношение обусловлено тем, что я знал и знаю, кем был твоим отец. И когда ты только появился у нас, я думал, что ты будешь кичиться его чуть ли не легендарной личностью. Но на деле все оказалось не так. Ты проявлял к своему отцу уважение, но всего пытался добиться сам. Конечно, Федотыч покровительствовал тебе, но и не позволял зарываться… Но это все игрушки. Я вел себя так только потому, что я старый, потрепанный жизнью сыскарь, которого уже давно подзаебала его работа, но я ничего другого не умею делать. А таким, как ты, молодым да ярым, я от души завидую. Поэтому и злюсь. Исхожусь на гавно. Но ты, Павел, тем, как ты отнесся к Катенко, заставил себя уважать.

— С какого перепуга? Ты же не хотел, чтобы я переквалифицировал дело…

— Я давно работаю ради галочки… Да и не место ему здесь. На зоне Катенко будет лучше.

— С чего ты так думаешь? — спросил я.

— Он мой сосед, — удивил меня Щукин. — Мы вместе росли, в одну школу ходили. Антоха хороший мужик, но в девяностых он начал спиваться и скатываться все ниже и ниже. Я не хочу видеть своего друга и одноклассника таким! Но ты все сделал правильно, доказательств недостаточно на большой срок. Может, оно и к лучшему…

— Понятно, — кивнул я, поднимаясь со стула. — Я, наверное, пойду?

— Если помощь по Нежданову будет нужна, скажи. Я помогу, — сказал Щукин. — Иди, работы у нас еще навалом. Но работай так же. Я не хочу менять о тебе мнение еще раз.

В еще большой задумчивости, чем когда выходил из отдела дознания, я покинул кабинет Щукина. Возвращаться в свой кабинет, если честно, мне не хотелось, и я направился на второй этаж к Наташе.

Лето, горная речка, пороги, байдарка… Наверное, самый классный способ провести отпуск для меня. Если бы только напарница не тыкала в меня веслом каждые пять секунд с возгласом «Паша! Паша!»… Но все равно прекрасно. Красота вокруг, свежесть… Развевающиеся на ветру волосы девушки щекочут шею… И тут пригорошня ледяной воды оказывается у меня за шиворотом. Я вскрикиваю от неожиданности… И открываю глаза.

Первое, что я вижу — белого цвета лифчик, с трудом прикрывающий чью-то очень красивую грудь. Я моргнул. Рядом со мной раздается радостный вздох:

— Ну наконец-то! Проснулся! Поднимайся, лежебока! На работу опоздаем…

Ната-а-аша? Я сваливаюсь с кровати и ошеломленно смотрю на хохочущую над моим нелепым видом подругу. Из одежды на ней только лифчик и трусы, на мне, слава богу, трусы тоже есть.

— Какого хрена? — восклицаю я, все еще ничего не понимаю. Неужели я…

— Это я должна спросить тебя, какого хрена, Паша, — качает головой Наташа. — Я тебя уже полчаса бужу, а ты все бормочешь: «Не толкая веслом, Наташка!» Что за весло?

— Мне снилось, что мы с тобой на байдарке плывем…

— Романтично, — пожала плечами Наташа.

— Слушай, но что ты тут делаешь в таком виде? — стараясь не смотреть на ее грудь, спрашиваю я.

— На себя посмотри, — ухмыльнулась Наташа. — Сидит на полу перед девушкой в одних семейках и еще… Соблазнил, понимаешь ли, и еще выкобенивается!

— Что? — я в ужасе вскакиваю на ноги. Они каким-то немыслимым образом заплетаются, и падаю прямо на Наташу, уткнувшись лицом в этот пресловутый белый лифчик.

— Оп-па! А утро перестает быть томным! — воскликнула Наташа, рассмеявшись, и, нисколько не смущаясь, прижала мою голову к своей груди.

Скрипнула дверь.

— Упс! Прошу прощения, понял, не вовремя, — раздался слегка смущенный голос Льва Борисовича.

Это что, я в Наташиной квартире, в ее спальне и на ее кровати?

— Папа! Ну блин, такой момент! — мне показалось, но в голосе Наташи не было ни капли иронии, а, наоборот, разочарование. Хотя в чем-то я ее понимаю. Ее грудь такая упругая… И кожа так приятно пахнет…

Наташа аккуратно отпихнула меня, сознаюсь, я не хотел ее отпускать.

— Все, Паш, на работу пора…

— Если бы не Лев Борисович… — прошептал я, сам того не понимая, что говорю.

— Согласна, — кивнула Наташа. — Но нам пора, Паша.

Я не согласно что-то проворчал и притянул ее к себе. Наташка даже и не думала сопротивляться. Наоборот, с видимым удовольствием прижалась к моим губам своими.

Это напоминало… взрыв. Я не помню, как и когда лифчик перестал прикрывать ее грудь, а ее бедра прижались к моим.

Дальше… Не помню…

Я очнулся, захлебываясь от счастья и нежности… А у Наташи был такой грустный взгляд… Это было дико.

— Паша, мы на работу опоздали, — едва слышно проговорила Наташа, вновь прижимаясь ко мне.

Кто о чем, а Наташка о работе… И ведь в такой момент… Хотя… Все правильно. Это отрезвляет.

Я мягко отстранился от нее и, ласково проведя по волосам, произнес:

— Наверное, надо все же собираться.

— Ага. Только совсем не хочется. Но надо, — потянувшись, ответила Наташа. Бросив взгляд на часы, она соскочила с кровати и бросила мне:

— Отвернись, я оденусь.

Еще в Академии я слышал фразу от одного из своих преподавателей: «Если вы сможете понять логику женщин, вы станете повелителем Вселенной». Это я к чему. К тому, что мне ничего не оставалось, кроме как пожать плечами и смиренно отвернуться.

Но то ли Наташа забыла, то ли это было сделано специально… Я склоняюсь к второму варианту. На стене, предоставляя мне шикарный обзор, висело большое зеркало. Не знаю, зачем оно здесь, раз шкаф со всеми вещами у Наташи стоял у противоположной стены, но мне было грех жаловаться.

На какой-то момент я даже задумался, как мог пропустить тот момент, когда из озорного мальчишки Наташка превратилась в очень привлекательную девушку. И было довольно странно, что за ней не ходят табунами женихи. Неужели из-за строгого нрава, маску которого она надевала везде и всюду, кроме разве общества близких и друзей, одним из которых я имел честь быть. Не знаю. И как я мог быть так слеп — вновь и вновь я задавался вопросом, следя через зеркало, как одежда медленно скрывает точеную фигурку Наташки, но не до конца, теперь-то я ее видел.

Надеюсь, у меня был не тупой взгляд и слюна не текла изо рта, потому что в какой-то момент, когда грудь Наташи исчезла под белым лифчиком, Наташа вдруг мне озорно подмигнула. Все-таки она прекрасно помнила про зеркало… И устроила это для меня. Но как же мне теперь к ней относиться? Наташа всегда была мне хорошей подругой и портить дружбу тем, что сегодня случилось, я совершенно не хотел, как и, скорее всего, сама Наташка…

Мои раздумья прервал откровенный смешок, шлепок по затылку и возглас Наташи:

— Одевайся, Томин, хорош пялиться…

Только сейчас я осознал, что все еще сижу голым на кровати и откровенно любуюсь своей подругой.

— А то мы точно опоздаем! — закончила говорить Наташа и, бросив взгляд на часы, я соскочил с кровати в поисках одежды.

Буквально пару минут спустя я был полностью одет, но никак не собран. А вы пробовали собраться с мыслями, спустя несколько минут после того, как переспали с лучшей подругой? Я — нет. И не только потому, что не было такого никогда, просто я не понимал, что делать дальше.

— Хотя в этом есть свои плюсы, — заметила Наташа, обняв меня, не решаясь, наверное, открыть дверь. Честно, я и сам этого не очень хотел. А вдруг Лев Борисович еще дома и все слышал? Хотя то, в какой он позе нас недавно застал, не давало шансов на смущение. Но мне все равно было немного неприятно.

— И какие же? — спросил я, открывая дверь и аккуратно освобождаясь от объятий Наташи. А то мы точно опоздаем…

— Не буду видеть, как ты вздыхаешь по Насте, — ответила Наташа.

— А тебя это что, бесило? — удивился я. Глупый вопрос, знаю.

— Немного, — пожала плечами Наташа. — Я привыкла, что ты мой друг. А тут эта фифа…

— А ты в курсе, что она замужем за Шиповаловым?

— Да. Но они сожители и только. Ты же…

— Что? Мечтал на Насте жениться? — грустно усмехнулся я.

— Не то. Ты мой друг.

— А то, что было между нами? — спросил я. — Дружеский секс?

— Нет. Я давно этого хотела, лет с семнадцати, наверное. Когда поняла, что ближе тебя у меня только папа…

— Кстати, о папе, — с трудом очухавшись от такого признания спустя несколько секунд молчания, произнес я. — Как думаешь, он еще здесь?

— Вряд ли. Он деликатен и не любит опаздывать на работу.

В тот же момент, словно опровергая ее слова, с кухни раздался громкий голос Льва Борисовича:

— Молодые люди, не желаете перед работой выпить по чашке чаю, а может, и кофе?

— Папа? — едва слышно выдохнула Наташа и стремглав бросилась в свою комнату. Недоуменно потоптавшись возле закрытой двери, но так и не решившись позвать Наташу, я пошел на кухню.

— Так, а что сделал с моей дочкой? — строгим голосом спросил Лев Борисович, когда я показался на пороге кухни один.

— Ничего, — покачал я головой.

— Не понял. Судя по стонам, ей было хорошо. Ты что, Паша, начал задавать ей дурацкие вопросы?

— Нет, вы все не так поняли, Лев Борисович, — начал оправдываться я, чувствуя, что краснею. — Она заперлась в своей комнате, когда услышала вас.

— Тьфу ты. Вот же фигня какая-то, — махнул рукой Лев Борисович. — Давай садись, сейчас Наташку приведу.

Не став спорить с хозяином, а по совместительству с отцом девушки, который слышал, как я с ней переспал, я сел за стол. Судя по смеющимся глазам Льва Борисовича, вид я имел дурацкий, но он ничего не сказал, лишь хлопнул меня по плечу и, поднявшись со своего стула, удалился в сторону Наташкиной комнаты.

Чтобы вернуться спустя пару минут, но уже с Наташей. По виду Наташа не была так смущена, как я, но все же ее щеки тоже горели. Она села за стол и аккуратно сцепила свои пальцы с моими, то ли ища поддержки, то ли еще чего.

— Пап, — пискнула Наташа, когда Лев Борисович закончил разливать чай по чашкам и уселся на свое место. Я удивленно взглянул на Наташу. Никогда бы не подумал, что она может говорить таким голосом. Словно мышонок.

— Не беспокойтесь, молодые люди, мы не опоздали, — степенно произнес Лев Борисович. — Когда я заглянул в вашу комнату пару часов назад, вы так сладко спали, что я не смог совладать и сделал некую шалость.

Не скажу, что я умный, но первая мысль, что мне пришла в голову, была настолько детской и нелепой, что я еще больше покраснел. Хм, а я думал, что дальше некуда.

— Пап, ты что, перевел часы? — возмущенно воскликнула Наташа. И тут же зарделась. Сообразила, наверное, в каком виде застал нас Лев Борисович.

— Ничего предосудительного я у вас в комнате не увидел, — покачал головой Лев Борисович. — Двое молодых людей спят в обнимку, что тут интересного или вас так смущающего?

Я тихо выдохнул. Все-таки Лев Борисович не стал иголкой протыкать презервативы. Хотя… Ладно, это потом.

— Да, я перевел часы. У нас есть примерно полчаса, чтобы спокойно попить чаю, а потом пойти на работу, — продолжил говорить Лев Борисович.

— Лев Борисович, а вы знали, что я вас люблю? — внезапно ляпнул я.

— Довольно неожиданное признание, но лучше бы вы его сделали моей дочери, — усмехнулся Борисович.

Дальше чай мы пили в тишине. Говорить не хотелось, слишком многое и мне, и Наташе нужно было обдумать. И дело было не только в том, что произошло, не совсем так. Это должно было случиться уже давно. Просто никто из нас не хотел предавать дружбу. Или ее больше ценил. Ведь то, что случилось, любовью назвать было нельзя. Или все-таки можно? Рассудить могли только мы. Но для этого нам нужны были эти пять минут тишины… Где говорили мы друг с другом жестами, глазами. И никак по-другому. Не скажу, что у меня было хреново на душе. Нет, скорее пакостно. Наташа… Мальчишка ты мой светлый… Я никогда не считал ее девушкой, и она никогда не давала мне повода в этом разувериться. Она всегда была своей. Я даже не мечтал о ней в своих пубертатных грезах. А она? Не знаю. Теперь, не знаю. Но хотелось ли мне сейчас, именно сейчас, всю последующую жизнь просыпаться вот так, как сегодня? Да, несомненно. А хотела ли этого Наташа? И вновь в ушах стучит кровь: «не знаю».

Мы с Наташей так бы и сидели в молчании, пялясь в пустые чашки и размышляя о нас самих, если бы не Лев Борисович. Он грозным окликом привел нас в чувство, отчего мы не только встрепенулись, но круче даже олимпийских чемпионов вылетели за дверь квартиры.

Словно нашкодившие мальчишки, бегущие от грозного дедушки с ружьем, мы пронеслись те пару кварталов, что отделяли наш дом от РУВД.

И только увидев знакомое до боли здание, остановились, взглянули друг на друга и обнялись.

— Скажи, Наташа… — начал я говорить, но та запечатала мой рот поцелуем. Длился он недолго, и я все понял, но все же продолжил говорить.

— Я хотел спросить у тебя, Наташа, хотела бы ты проводить так каждое утро?

А дальше был короткий разговор, по окончанию которого мы с Наташей пришли к взаимовыгодному соглашению и, успокоившись на этом, вместе перешагнули порог РУВД. Начинался еще один день работы…

Я вошел в свой кабинет и был встречен удивленным возгласом Сани:

— Ты где был?

Молча усевшись за свой стол, я прекратил изображать таинственность и ответил Шиповалову:

— Когда именно?

— Ты вчера куда пропал? — в принципе, я ждал этого вопроса от Сани, но отвечать на него честно не собирался.

— Да так, — пожал я плечами. — На Фонтанке водку пил.

В тот же момент я смачно рыгнул. Клянусь, это не входило в мои планы, но пивной запах умудрился добраться до носа Сани.

— Ёкарный бабай! Ты сколько выпил? — воскликнул Саня, поморщившись.

На этот вопрос у меня ответа не было, как и на предыдущий, впрочем. Я смутно помнил вчерашний день после того, как я вышел из кабинета Щукина. Даже если закрывал глаза и пытался хоть что-то вспомнить, то передо мной возникали совершенно иные картинки: закрытые от наслаждения глаза Наташи, капельки пота на ее груди. А это уж точно знать Сане не надо.

— А! — отмахнулся я. После вчерашнего с Саней мне все еще не очень хотелось разговаривать.

— Да ладно тебе, неужели все еще дуешься? — спросил Саня.

— Блять, а ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил я. — Тебя в жизни вот так лучший друг когда-нибудь разыгрывал?

— Нет, — покачал головой Саня. — Слушай, Паш, я понимаю…

— Да нихуя ты не понимаешь! Лучше бы мне морду набил, раз Настя — твоя жена. А ты сделал все наоборот! Думаешь, это смешно? А вот фигу. Я тебя другом считал, а ты мне свинью подложил и радовался, что я на ней, как дурак, езжу!

Саня молчал. В его положении это был, наверное, лучший выход. Если бы он сказал сейчас хотя бы слово в свою защиту, то я, скорее всего, его бы ударил. Точно так же, как и Щукина. Может, и Саня потяжелее будет, чем Антон, но и я не маленький мальчик.

— Блять, все настроение испортил! А так утро хорошо начиналось! — закончил я свой монолог и, выругавшись еще раз, но уже про себя, придвинул поближе к себе папки.

Из-за истории с шифрами я многое не сделал. Так и не закрыл дело Пироговой, не разобрался с протоколом осмотра места преступления Лысенко, не поговорил с Катенко… Еще и этот дурацкий розыгрыш…

Ладно, не буду себя растравливать еще больше, а то точно набью Сане морду. А скоро заявители явятся, совсем будет неудобно.

Каждое утро, если по совести, начинается в нашем кабинете так: мы забираем в дежурной части заявления, рассматриваем их и передаем дальше по маршруту. Именно так я столкнулся с первым шифром. Боже, каким наивным я тогда был. Будто прошло не несколько дней, а годы…

Также утром приходят заявители. Люди, заявления которых настолько срочные или непонятные, что канцелярия или дежурный отправляют их к нам.

Обычно такие заявления — бред не то что сивой кобылы, но всех четырех коней Апокалипсиса.

И это без шуток. Я работаю всего месяц, но такого уже наслушался… Люди, откуда у вас столько фантазии и неуемного желания как-нибудь напакостить ближнему своему?

Сегодня утро не отличалось от многих уже прежних. Разве только одним: мы с Саней молчали. Он, наверное, переваривал мое выступление, которое, клянусь, я хотел исполнить на бис. А я думал о том, что произошло между мной и Наташей.

Раньше мы с Саней долго не могли успокоиться после каждого из заявителей. Ржали как те самые кони, записывали некоторые перлы, что потом разносили по всему РУВД. Сегодня же все изменилось. Мы оба были мрачны, как тучи. И хоть каждая история смешней была другой, мы говорили дежурные фразы и отпускали заявителей восвояси.

Одновременно это было хреново, но в тоже время — так было проще. Я наконец начал вникать в тонкости нашей работы, слышать и читать то, что из-за смеха ранее не видел и не слышал. Может быть, Саня и был хорошим наставником, да только я бы не сказал, что работу он свою любит. Только сегодня я заметил, как в действительности ведутся дела в нашем отделе, сколько заявлений на самом деле принимается и рассматривается досконально. Теперь я понимал, что попади мне дело Пироговой раньше и без наставничества Шиповалова, возможно, я бы сделал все по-другому. Не пришлось бы мне красть ведро у Клавдии Семеновны и выдавать его за чужое, только лишь бы закрыть дело. Хотя, возможно, проблема была в том, что теперь я по-другому относился к Сане.

Заявители приходили и уходили довольно шустро, и уже к одиннадцати утра у нас за дверью остался всего один.

Вызвал его я. В кабинет прошел молодой человек, моего возраста, и представился как Вадим Чернобуров. Когда я пригласил его присесть, он отказался, сославшись на боли в пятой точке, и сразу же приступил к делу.

Только услышав начало заявления Чернобурова, я вздрогнул. Оглянулся на Саню. Того душил смех.

— Простите, но вы не могли бы повторить? Так что у вас произошло? — попросил я, понадеявшись, что ослышался.

— Дело в том, что мою жену, Анну Чернобурову, похитили.

— Когда это произошло? — напрягся я.

— И сделали это инопланетяне, — Чернобуров словно и не слышал моего последнего вопроса.

— Простите, что? — нет, все-таки в первый раз я не ослышался. У парня жена пропала, а он сдурел. Такое бывает. Хотя возможен и другой вариант: он искренне верит в то, что говорит.

— Понимаете, — пустился было в объяснения Чернобуров, но был довольно грубо перебит вопросом Сани:

— Так когда это произошло?

— Я же только начал рассказывать! — воскликнул Чернобуров. — А, знаю! Вы с ними заодно!

— Гражданин, сядьте и прекратите истерику! — рявкнул я, для более полной строгости долбанув по столу кулаком. — Отвечайте на вопрос. Когда это случилось?

— Два дня назад, — пискнул Чернобуров.

— Тогда почему вы заявились только сейчас? — спросил я.

— Но как же! В дежурной части мне сказали, что нужно три дня…

— Не в деле государственной важности! — заорал внезапно Саня.

— А-а-а?! — Чернобуров сел, нет, скорее даже упал на стул.

— Вы понимаете, гражданин Чернобуров, что за сокрытие преступления вы можете быть наказаны? — вкрадчивым тоном спросил я.

— Но почему? — немного пришел в себя Чернобуров.

— ВЫ прекрасно знали, что вашу жену похитили представители инопланетной расы, не так ли? — спросил я, но не стал ждать ответа на этот вопрос, оставив его риторическим и продолжил: — Как понимаете, это означает, что вы утаили информацию о том, что на подконтрольной нашему РУВД действует банда внеземного происхождения. А это очень серьезно!

— Думаю, нужно доложить в отдел «У», — предложил вдруг Саня.

— Точно! — я не сразу понял, что имеет в виду Саня, но все-таки поддержал его. — Вот что, гражданин Чернобуров, ваше заявление не в нашей компетенции. И мы советуем вам обратиться в отдел «У» Управления Федеральной службы безопасности. Они вам точно помогут.

— Спасибо, — нерешительно кивнул Чернобуров.

— Вы можете идти, — подсказал ему Саня.

Едва за Чернобуровым закрылась дверь, мы с Саней едва ли не взвыли от хохота.

— Да уж, вот парень дает, — вытирая выступившие от смеха на глазах слезы, произнес Саня.

— Как думаешь, а вдруг его жену точно похитили? — спросил я.

— Вряд ли, — пожал плечами Саня. — Это же Чернобуров.

— И?

— Он уфолог. Верит в инопланетян настолько, что всех в округе уже этим заебал. Как его жена терпела, мне вообще непонятно.

— Как тебя жена терпит, тоже вопрос, — проворчал я.

— Слушай, Паш, ты извини, ладно? — умоляющим тоном произнес Саня.

— Прекращай, Саня, иначе я точно тебе вмажу, — пообещал я.

— Да ты пойми, поначалу это выглядело вполне смешно, мне нужно было еще тогда остановиться, но все покатилось, как снежный ком… И ничего уже нельзя было остановить.

— Слушай, Саня, в чем-то я вам с Настей сейчас даже немного благодарен. Это был хороший урок. Но не будем об этом. Что у тебя по шифру со стены?

— Я еще не брался, — покачал головой Саня.

— И с какой это радости? — спросил я.

— Тебя ждали. Все-таки это твое дело.

— Ну тогда что? Начнем, пожалуй? Или ты против?

— Ага, сейчас. У меня уже все руки исчесались.

— Только сначала мне все объясни, — попросил я.

Саня достал телефон из кармана брюк и быстро нашел фотографию.

— Думаю, для наглядности лучше скинуть на компьютер. У тебя шнура нет?

— Есть, конечно, — я поискал в ящиках стола кабель для подключения смартфона к компьютеру, а когда нашел его, то передал Сане.

Спустя пару минут Саня уже на экране компьютера открыл ту самую фотографию и начал объяснять.

— Смотри, видишь в углу надпись «Бафомет»?

— Ну да, ты еще говорил, что это связано с шифром под названием Атбаш.

— В какой-то степени. По сути, это дурацкая подсказка… Понимаешь, Бафомет — это не просто так. Некогда, когда существовал орден Тамплиеров, этот демон почему-то почитался у них. За что Тамплиеры в частности и были уничтожены. И только спустя века Хью Шонфилд, тот самый, что расшифровал Кумранские рукописи, доказал, что в записи «Baphomet in Hebrew Right to Left» говорится совершенно иное. Данная запись была зашифрована на Атбаше и прославляла Софию, богиню мудрости и невесту Богу, которой и поклонялись Тамплиеры. Атбаш был придуман Ессеями, иудейской сектой повстанцев…

— Саня, я ценю, что ты меня посвящаешь в историю, но может, лучше как-то попроще?

— Ну да, я что-то переборщил. Атбаш — это шифр подстановки, у него тот же принцип, что и у Цезаря, но дело в том, что здесь «а» равно «я», а «я» — «а» и так далее.

— То есть каждая буква заменяется на противоположную?

— А ты быстро понял, — усмехнулся Саня. — Практически так, да. Только буква «п» никак не шифруется, все остальные заменяются на букву, которая зеркальна ей.

Я попытался представить и на удивление даже для себя быстро сообразил, как это все должно выглядеть.

— Понял? — участливо спросил Саня.

— Ну да, кажется, — с легким сомнением в голосе ответил я.

— Может, тогда попробуешь?

Я взял листок бумаги и старательно переписал зашифрованную запись. А чуть ниже написал алфавит с подставленными зеркально буквами. Как Саня и говорил, букву «п» не получилось зашифровать.

Дальше, дело было быстрое. Всего я мучился пару минут. А потом показал готовый результат Сане.

— «Лучше малое со справедливостью, нежели многое с неправдою», — прочитал Саня. — Что-то невразумительное…

— Лучше творить милостыню, нежели собирать золото, — произнесла Настя, заходя в кабинет. — Книга Товита, глава двенадцатая.

— Ничего себе, какие у тебя познания, — удивленно сказал Саня.

— Ага. А я как погляжу, вы без меня расшифровали надпись.

— Ну да. Паша постарался, — похвалил меня Саня.

— Как думаете, что это значит? — спросил Настя.

— Скорее всего, что-то типа «вам здесь ничего не обломится», — мрачно заметил я. — Тем более, что в итоге так и было.

— Ну и что мы будем делать дальше? — спросил Саня.

Я только собирался ответить, когда дверь в кабинет открылась и на пороге показался…

За то время, пока я работаю в нашем РУВД, я видел всякое. Кто только не переступал порог нашего с Саней кабинета. Взять того же Чернобурова. Но колоритней того, кто сейчас открыл дверь и внимательно разглядывал наши вытянувшиеся от удивления лица, пожалуй, я еще не встречал.

Черная кожаная куртка, больше похожая на плащ, под ней такого же цвета рубашка. Брюки, небрежно заправленные в берцы. А на голове шляпа с узкими полями.

Вот такой вот то ли ковбой, то ли Гарри Дрезден без посоха и черепа встал на пороге нашего кабинета, наверное, ожидая приглашения войти.

Первым из нас обрел голос Саня:

— Простите, вам кого? Приемные часы для заявителей…

— Майор Архипов, Отдел собственной безопасности, — перебил Саню ковбой. — А вы, я полагаю, Павел Федорович Томин? — назвавшийся небезызвестным для всего нашего РУВД начальником особистов повернулся ко мне.

— Так точно, — подтвердил я его догадку.

— У меня к вам есть несколько вопросов, младший лейтенант Томин. Мы можем переговорить наедине?

— Да, конечно, — кивнул я. — Простите, а Павел Федотович в курсе?

— Несомненно. Без его санкции меня бы здесь не было.

— Саня, Настя, — повернулся я к друзьям. — Вы не могли бы?

— Конечно, — пожала плечами Настя. — Мы будем у меня в кабинете. Позвони, когда вы закончите.

Дождавшись ухода моих друзей, майор Архипов сел на стул рядом с моим столом, вздохнул и неожиданно спросил:

— И как ты влип в эту историю, Паша?

— А? — недоуменно уставился я на него.

— Нежданов, Паша. Вот какого хрена?

— Прошу прощения, но я с вами лично незнаком, поэтому меня сейчас больше интересует, почему вы допускаете ко мне…

— Кончай с этикетом, — отмахнулся майор Архипов. — Лучше бы чаю налил. Тогда бы и познакомились. А что до того, что я тебя свободно «Пашей» называю… Так как мне тебя называть, если я тебя на вот в этих руках качал?

— Вообще не понял, — слегка охрипшим голосом произнес я.

— Когда ты родился, я вместе с твоим отцом работал, опером. Мы тогда еще не были легендами, но мечтали ими стать, — ответил мне Архипов. — Ладно, это все херня, но может, ты поделишься со мной, какого хуя ты забыл в том доме, если не шел туда целенаправленно убивать Нежданова? Если Федор говорит, что перед тем, как выйти из дома, ты спрашивал его о улице Петра Великого? Расскажешь?

— Хорошо, — быстро сообразив, что так будет лучше, кивнул я. — Я не знал, что меня ждет в том доме, совершенно не знал, кто такой этот Нежданов, но знал, что именно там, на улице Петра Великого, ныне улица Советская, в доме номер семнадцать должно произойти убийство.

— И как же ты это узнал? — спросил меня Архипов.

— Вот, — я достал из ящика стола самую первую шифрованную записку и показал ее особисту. — В этой записке сказано, что некий «господин Н», то есть, как оказалось, Нежданов, умрет сегодня. Так и случилось. Это была ловушка. Именно для меня.

— Позволь-ка, — Архипов взял из моих рук записку, внимательно ее осмотрел, чуть ли не обнюхал, а потом, положив ее на стол, спросил: — А в случае с Лысенко вы тоже получили записку?

— Да, но она почему-то оказалась на моем столе, — кивнул я. — Хоть и предназначалась не мне.

— А Паниной, не так ли? — усмехнулся Архипов. — Но все вот это вы успешно скрыли от следствия.

— Скажете, что мы — идиоты?

— Нет, — покачал головой Архипов. — Вы хуже. Почему Федотычу не рассказали?

— Потому что он у меня под подозрением, — решил я пойти с козырной карты.

— М-да, — протянул Архипов и нервно почесал затылок. — Вот такого расклада я не ожидал.

— Вообще, у меня все под подозрением. Даже Пирогова, — усмехнулся я.

— Эта та, что с ведром? — удивленно уставился на меня Архипов.

— Ага.

Некоторое время Архипов молча смотрел на меня, а потом расхохотался. Он ржал так, что даже скинул с себя свою шляпу.

— Слушай, Павел, а на кой ты вообще в полицию пошел? — неожиданно спросил меня Архипов, вытирая выступившие от смеха слезы с глаз.

— А что не так?

— Работал бы сейчас комиком на телевидении, деньги хорошие получал…

— Это звучит как оскорбление, — проворчал я.

— Да нет, это я дань твоему таланту рассмешить отдаю, — засмеялся вновь Архипов.

Наконец он смог собраться и заговорить со мной совершенно серьезным тоном:

— В общем, так. Слушай, Павел, меня внимательно! Сейчас ты берешь под ручки своих подельников — Шиповалова и Панину — и топаете к Федотычу сдаваться. Все понятно?

— Да куда уж яснее, — проворчал я, пожав плечами. Мне совершенно не нравился сценарий действий, по которому мне предлагал играть Архипов. Хотелось все самому довести до конца. Тем более, что у меня уже более-менее весомые предположение о том, кто действительно был преступником в этой истории. Но Федотыч такого бы нам не разрешил.

— Нет, парень, ты не понял, — строгий голос Архипова выдернул меня из размышлений. — Это приказ. Какими бы ни были уродами люди, которых убил этот шифровщик, вы не имеете права рисковать жизнями других, пытаясь что-то сделать в одиночку и скрывая улики. Так что марш к Федотычу! И нехуй мне тут думать, что самый умный, блять!

— Простите, а можно вопрос?

— Говори, — кивнул Архипов.

— А почему вы так одеты? — спросил я.

— Ты не поверишь, — покачал головой Архипов, усмехнувшись. — Я проспорил дочери, что смогу неделю ходить вот в таком наряде. Даже на работе.

— Понятно. А давайте поспорим, что я смогу раскрыть это дело, не вовлекая в него Федотыча и все ресурсы нашего РУВД? — это была чистой воды импровизация, но я склонен был на тот момент считать, что Архипов очень любит поспорить. И чем интересней спор — тем лучше.

— Хм, — задумался Архипов. — Думаешь, подловил? Нет, Паша, тут дело серьезное, не фигушки на пальцах ног показывать.

— Слабо, что ли? — сам обалдев от своей смелости, спросил я.

— Паша! — угрожающим тоном воскликнул Архипов.

Может быть, я все-таки смог бы раскрутить Архипова на этот спор, но в этот момент в наш диалог вмешалась Ее Величество Несудьба. Дверь нашего с Саней кабинета в очередной раз за этот день распахнулась, и порог перешагнул Федотыч.

Вид Федотыч имел довольно строгий, даже не побоюсь этого слово сказать, злой. И хоть для многих Федотыч всегда имеет сердитый вид, но что-то здесь было не так. Во-первых, Федотыч никогда не шарахается по РУВД, предпочитая всех вызывать на разговор в собственный кабинет. А во-вторых… Придумайте сами, мне сейчас немного страшно, на меня начальник злобно дышит.

— Томин, где твой дружок Шиповалов? — спросил он.

— Э-э-э, — я не сразу вспомнил, куда исчез Саня. — Он… это… у Паниной.

— А, ты уже в курсе, что они сожители? — усмехнулся Федотыч. — Ладно… Хотя стоп, — спохватился он. — У Паниной в кабинете или дома?

— То есть вы тоже знали, да? — воскликнул я. Мой мир в который уже раз за два последних дня рухнул. Словно колосс на глиняных стопах. — Как вы вообще могли этому потворствовать?

— Это… не важно, Томин. Сейчас разговор о другом, — выкрутился Федотыч и вновь включил начальственный голос. — Так Шиповалов в кабинете у Паниной?

— Да, — грустно кивнул я. Тот мир, в котором наше РУВД — одна большая, настоящая семья, был иллюзорным. И, возможно, это касалось и всего мира полиции. — А зачем он вам? Может, я смогу помочь? — в моем голосе было столько надежды, что Федотыч вздохнул и ответил мне:

— Да тут дело в том, — в этот момент взгляд Федотыча упал на шифрованную записку, все еще лежавшую на моем столе. — Так. Какого хрена?!

— Павел Федотович, я все могу объяснить! — воскликнул я.

— Колись уже, соучастник, — вздохнул Федотыч. — Это ваша, значит, с Шиповаловым шутка? — он достал из кармана брюк листок и бросил на стол.

— Что?! — вот такого я вообще не ожидал. — Откуда это у вас? — на листе, конечно же, было написано очередное зашифрованное послание.

Федотыч промолчал, с недовольным видом посмотрев на Архипова, видимо, не хотел посвящать в эту истории отдел собственной безопасности.

— Я в курсе истории, Павел Федотович. Рассказывайте! — усмехнулся Архипов.

— Так, — протянул Федотович. Мне стало еще страшнее, чем было всего несколько секунд назад. — Что за хуйня творится у меня в РУВД, если я, начальник, узнаю об этом последним? — едва ли не прорычал Федотович.

— Я все объясню, Павел Федотович, но позвольте, я приглашу еще двух посвященных?

— Панина и Шиповалов? — усмехнулся Федотыч. — Ну куда уж без них… Зови.

Я набрал внутренний номер Паниной и спустя пару гудков услышал в трубке телефона ее голос:

— Алло?

— Настя, хватай Саню под ручку и мухой ко мне в кабинет! — не знаю зачем, но я постарался спародировать Федотыча. Кажется, у меня это получилось. У Насти никаких вопросов не возникло, а у Федотыча с Архиповым от моей наглости отвисли челюсти.

— Шут гороховый! — проворчал Федотыч и, посмотрев по сторонам, придвинул к себе стул и сел.

Наступила тишина. В полном молчании мы сидели втроем несколько минут, пока дверь кабинета в очередной раз не распахнулась и внутрь влетела слегка злая Настя:

— Томин, дурак, нахуй ты опять под Федотыча голос подделал? Мы же в его кабинет чуть… — тут она осеклась, столкнувшись взглядом с безмерно удивленным Федотычем.

— Значит, это было уже не первый раз? — протянул он и строго посмотрел на меня.

— У вас голос прикольный, — ляпнул я.

Возникшую вновь тишину разорвал тихий ржач, доносившийся со стороны Архипова. Он едва смог выговорить:

— Теперь я понимаю, Павел Федотович, как вы столько лет смогли проработать!

— Ага, понял причину моего долголетия? — засмеялся внезапно Федотович.

— Что вообще случилось? — спросил меня вошедший в кабинет Саня, с удивлением смотря на едва ли не катающихся по полу начальника РУВД и особиста.

Я молча, потому что сам с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, указал на записку, которую принес Федотыч.

— Откуда? — воскликнул Саня.

— Начальник принес. А вот откуда он ее взял…

— Это уже я сам расскажу, — спокойным тоном произнес Федотыч. — Только, Шиповалов, это не твоя ли шутка?

— Нет, товарищ полковник, — покачал головой Саня.

— Верится с трудом… Ладно, Павел, рассказывай, что вы тут натворили.

После моего краткого изложения сути истории с зашифрованными записками Федотыч вздохнул и спросил:

— Скажите мне, товарищи полицейские, вот какого хуя вы еще здесь и я вас не уволил?

— Не можем знать, товарищ полковник! — ответил ему Саня за всех.

— И я не знаю! — развел руками Федотыч. — Ладно, Шиповалов, посмотри, что это вообще за хренотень? — он взял принесенную им записку со стола и передал ее Сане.

Конечно же, мы с Настей не остались в стороне. Правда, для меня шифры все еще оставались темным лесом…

Спустя пару минут детального изучения Шиповалов положил на стол перед Федотыч и отрапортовал:

— Считаю, что это шифр.

— Ну, пиздец, а то мы и не знали! — протянул Архипов.

— И это все? — удивленно уставился на него Федотыч.

— Нет. Думаю, что это квадрат Плейфера.

— Почему? — Федотыч уже начал немного злиться.

— Видите, по краям написано что-то? Это одно и то же слово. «Wheatstone».

— И? Мне это ничего не говорит.

— А мне — да. Это Уитстон. Поэтому шифр здесь — квадрат Плейфера.

— Что-то вообще невразумительное. И как одно с другим складывается? — покачал головой Федотыч. Мне тоже это было интересно.

— Тьфу, постоянно забываю, что мало кто знает историю криптографии.

— Не умничай, Шиповалов, не умничай, — проворчал Федотыч.

— Да ни за что, товарищ полковник, — мне показалось, или Саня это произнес с изрядной долей сарказма? — В общем так, — продолжил говорить Саня. — Данный шифр, что использован в этой записке, называется квадратом Плейхера, потому что его изобрел Чарльз Уитстон…

— Это он специально? — перебив Саню, обратился Федотыч к Насте.

— Павел Федотович, да дайте ему повыделываться, а то не успокоится, — едва ли не умоляющим тоном шепотом ответила ему Панина.

— Ладно, продолжай, — дал отмашку Сане Федотыч.

— Квадрат Плейхера назван именно так, потому что хоть изобрел его Уитстон, но именно Плейхер смог доработать и использовать. На этом историческое отступление окончено, попытаюсь объяснить, в чем суть квадрата Плейфера.

— Да неужели? — усмехнулся Федотыч.

— Вот так, ага, — кивнул Саня. — Я не очень понимаю, как все это вам преподнести по-простому, но попробую. Квадрат Плейфера — это шифр подстановки, но в данном случае используются биграммы, а не одиночные символы…

— Ты сам-то понял, что сказал? — спросил я.

— В целом… — задумался Саня. — Нет.

— Значит, для Плейфера используются по паре букв, чтобы зашифровать две? — неожиданно спросил Архипов.

— Да. Но как вы это поняли? — удивленно уставился на него Саня.

— Ты на записку посмотри, — усмехнулся Архипов. — Все символы разбиты попарно… Значит, или один символ шифрует другой, или пара — две.

— Да, если по-простому, то именно так. Обычно, для Плейфера используется английский алфавит. Из него проще сделать квадрат, — пожал плечами Саня.

— А это еще нафига? — спросил я.

— Понимаешь, квадрат Плейфера называется так, потому что для его расшифровки используется квадрат символов. То есть алфавит, записанный в виде квадрата. Каждая пара составляют два неких зашифрованных символа, которые можно узнать, применив правило прямого угла.

— Слушай, Шиповалов, мы уже поняли, что ты очень умный, — с сарказмом в голосе протянул Федотыч. — Но ты не мог выражаться яснее?

— Мне проще показать. Рассказывать и объяснять я могу долго, но это не так просто понять без наглядного примера, — ответил Саня.

— Хорошо, вот тебе ручка и бумага. Давай, показывай!

— Окей. Смотрите, — Саня взял ручку и быстро написал на листке буквы английского алфавита по пять в ряд. — Вот так выглядит квадрат Плейфера без ключа.

— Так, значит, тут еще и ключ нужен? — удивился Архипов.

— Конечно, — пожал плечами Саня. — Ведь так было бы совсем просто.

— И какой же здесь ключ? — спросила Настя.

— Надеюсь, что я прав… — пробормотал Саня. — Знаете, — обратился он к нам. — Многие начинающие, да и не только, криптографы, используя квадрат Плейфера, делают распространенную ошибку… Они берут за ключ имя его первого изобретателя — Уитстона. Кстати, именно оно и указано на полях записки. И я совершенно не понимаю, зачем это было сделано… Ну да ладно. На английском это пишется как «Wheatstone». Кстати, для квадрата Плейфера практически всегда используются слова или фразы в десять символов. По крайней мере, других вариантов я не встречал. В таком случае, наш квадрат будет выглядеть вот так: «WHEATSONBCDFGIKLMPQRUVXYZ». Теперь мы можем использовать правило прямого угла для расшифровки. Сколько прямых углов есть на свете?

— Один, — ответил я. — Девяносто градусов.

— Ага. Посмотрим на первую биграмму. «VB». Что стоит на пересечении двух прямых углов между этими символами в нашем квадрате?

— «YO»

— Однако, Паша, в тебе погибает прирожденный криптограф. Схватываешь на лету. Дальше сам сможешь?

— Попробую, — пожал я плечами и задумался над запиской.

Спустя несколько минут у нас был расшифрованный текст, который я, с некоторой гордостью в голосе, прочитал всем присутствующим:

— «Your Majesty! Three are dead, but you are still far from the solution. Warehouses, river, at midnight».

— Прекрасно, и что это значит? — спросил Федотыч.

— «Милостивый государь! Трое уже мертвы, но вы все еще далеки от решения. Склады, река, полночь», — перевел Архипов.

— Не знал, что ты английский знаешь, — протянул Федотыч.

— Должность обязывает, — пожал плечами Архипов. — А вот вы почему его не знаете…

— Я со словарем могу. А нет так — влет.

— Это все, конечно, круто, но какой в этом прок, если я знаю, кто все это провернул?

— Так… — протянул Федотыч. — Рассказывай, Томин.

— Саня, ты, думаю, заметил, что два последних шифра — на стене и на второй записке — были очень простыми? — спросил я, повернувшись к Шиповалову.

— Есть такое, — подтвердил Саня.

— Но ты же не думаешь, что шифровщик внезапно сжалился над «тупыми» полицейскими и стал делать шифры попроще? — я постепенно подталкивал всех, не только Саню, к той самой мысли, что я обдумывал вчера. Не помню, высказывал я это ранее своим товарищам, но если что… Повторение — мать учения.

— Думаешь, у нашего шифровщика есть сообщник? — спросила Настя.

— Это безусловно. Но не только, — кивнул я.

— Подражатель? — первым догадался Федотыч.

— Именно так. Убийство Лысенко совершил подражатель. И это он оставил послание на стене и подкинул нам записку для Насти.

— Твои выводы основаны на том, что два предпоследних шифра были слишком легкие? — спросил Архипов

— Да, — уверенно ответил я.

— Но это же бред! — воскликнул Федотыч.

— Не совсем, — задумчиво откликнулся Саня. — Два предпоследних шифра и правда были очень легкими. С ним справился даже ребенок, а не трое полицейских, двое из которых немного понимают, что из себя представляет криптография. Возможно, Паша прав. И с нами играют двое. Но доказательств тому нет.

— На месте убийства Лысенко, точнее там, где мы его нашли повешенным, я обнаружил несколько следов от инвалидной коляски, — произнес я.

— И что это нам дает? — спросил Федотыч.

— Немного, — ответил я. — Но дело в том, что следы от колес в одном месте обрываются, а далее видны протекторы от ботинок…

— Словно инвалид взял и пошел? — спросила Настя.

— Ага, — кивнул я. — Думаю, вы знаете, кого я подозреваю? — повернулся я к Федотычу и Архипову.

— Вполне может быть… Но улик маловато и они косвенные, — проворчал Федотыч.

— И все-таки мы можем его задержать на семьдесят два часа, — возразил ему Архипов.

— Прошу прощения, но о ком речь? — спросил Саня.

— Ты Петра Николина помнишь? — вопросом на вопрос ответила ему Настя.

В нашем РУВД о Петре Николине слышали все. Я называл Сергея Хронова неудачником, но по сравнению с Николиным Серега — самый везучий человек в мире.

Петр Николин начал работать в нашем РУВД вскоре после ухода моего отца. Многим тогда показалось, что именно с его появлением связано то, как неожиданно Федор Томин уволился. Правду тогда почему-то Федотыч скрыл. Может, не хотел, чтобы узнали о том, что легенда — тоже человек? Не знаю.

Петр Николин был сыном местного не очень мелкого чиновника, и каким образом он попал в милицейскую систему, понять довольно просто, если не одно «но». Точнее, «как». Как он с такими данными оказался в РУВД, где тяжелой своей рукой правил Федотыч? На это ни у кого из моих знакомых, разве что у самого Федотыча, ответа нет.

Но он как-то оказался. И узнав про историю Федора Томина, тоже захотел стать лихим опером. Наверняка многие догадаются, каков был конец этой новой «легенды». Рылом Николин Петя не вышел. Он не знал, что быть лихим опером — это даже не призвание, а тяжкая обязанность, и у любого такого героя есть не только пот, кровь, перестрелки, погони, дрожащие от одного его имени бандиты и слезы, но и горы бумаг. Обычная рутина сломала Николина очень быстро. Не прошло и пары месяцев, как он уволился из системы. Кто-то радостно вздохнул тогда, а кто-то поблагодарил и черта и Бога разом.

Но не за горами был его новый «подвиг». Спустя пару лет, как-то прознав, что мой отец стал инвалидом и алкоголиком, Николин решил вновь сыграть в судьбу своего героя…

Это выглядит и звучит нелепо, даже отвратительно, но вот уже несколько лет неподалеку от автовокзала можно встретить разъезжающего на инвалидной коляске Николина. Он просит милостыню на хлебушек. Теперь уже всерьез. Видно, его отцу надоели выкрутасы великовозрастного дитяти, да и позора с таким сынком не оберешься, но стал наш Петя настоящим бездомным.

Когда он вывернул жизнь моего отца вот так, хуже, чем наизнанку, многие из добрых товарищей и друзей Федора Томина не очень были довольны Николиным. И хоть отец просил не обижать убогого, но все же Пете как-то раз устроили «темную». Били его не менты, решившие не оскорблять таким поступком моего отца, а те самые бандиты, что уважали и немного побаивались Федора Томина. Дело тогда спустили на тормозах, если правильно помню… И Николин действительно не мог подняться с инвалидного кресла пару месяцев. Сейчас-то он, конечно, даже бегать может… Но не в этом суть.

Петр Николин — единственный нам известный «инвалид». И что, как нельзя кстати, у него в РУВД есть еще один друг. Толик. Наш «вечный» дежурный.

— Ни хуя себе коленкор вырисовывается! — присвистнул Саня. — Паш, и ты думаешь, что это он?

— А почему бы и нет? — пожал я плечами. — Сыграть в героя у него вышло криво, вдруг в бандита получится…

— Николин… Артист погорелого театра, — задумчиво буркнул Федотыч.

— И одного актера, — усмехнулась Настя.

— Что думаете, Павел Федотович? — спросил я.

— Да хули тут думать, — воскликнул Федотыч в ответ. — С такими доказательствами… Эх, ладно, черти. Под мою ответственность. Но чтобы ни один волосок с его тупой головы не упал. Это понятно. В первую очередь, это к тебе, Паша, относится!

— А чего сразу я? — удивился я.

— Ты не забыл, кого он себе выбрал кумиром? — строго посмотрел на меня Федотыч. — Кстати, — повернулся он к Архипову, — а что у нас по Нежданову? Обрадуй меня.

— Не могу, — покачал головой Архипов. — Павел все еще подозревается в убийстве гражданина Нежданова, а теперь, в связи с открывшимся обстоятельствами, в пособничестве убийству гражданина Лысенко.

— Так. А кого же вы подозреваете в убийстве Лысенко, товарищ майор? — спросил Саня угрожающим тоном.

— Вас двоих. Следователя Анастасию Панину и вас, дознаватель Александр Шиповалов. С этой секунды вы под моим круглосуточном наблюдением.

— И что, спать вместе с нами будете? — спросила, усмехнувшись, Настя. Я напрягся. От этой парочки всего можно было ожидать.

— Да, — даже не подозревая, в какую бездну он сейчас совершает прыжок, спокойно ответил Архипов.

— Класс! — воскликнула Настя, рассмеявшись. — Всегда мечтала о тройничке.

На несколько секунд мне показалось, что кто-то удалил весь воздух из кабинета. Просто потому что мы втроем: я, Саня и Федотыч, сейчас больше всего походили на рыб, выброшенных прибоем на берег.

Но ответом на столь пикантное заявление стал отнюдь не маты вперемешку с междометиями, а смех. Архипов в очередной раз показал, что он в свой в доску парень. По-другому я и сказать не могу. Пока мы хлопали глазами и пытались поднять челюсти с пола, Архипов ржал так, что для стола появилась реальная угроза.

— Это, конечно, заманчиво, но раз ты даже Томину отказала в поцелуе, то я вынужден отвергнуть твое предложение, Анастасия, — с трудом приобретя способность говорить, произнес Архипов и вновь зашелся в приступе смеха.

— Мне кажется, — тихо проговорил я, задумчиво почесав в затылке, — это было не предложение, а констатация факта…

Только благодаря громогласному Архипову я в тот момент не схлопотал пощечину. Меня не услышали.

— Подождите, — внезапно заговорил Саня. — А что насчет записки? «Склады, река, полночь»…

— Во-первых, до полуночи еще далеко, и не факт, что случится сегодня хоть что-то без нас, — ответил ему я.

— Лысенко с тобой не согласился, — покачал головой Саня.

— Постой, я еще не закончил. Ты знаешь, где у нас река?

— Нет, — протянул Саня, серьезно задумавшись.

— И никто не знает, — развел я руками. — У нас ее просто нет в городе. Ближайшая река от нас в сотне километров. Это во-вторых.

— То есть очередной шифр в шифре, что ли? — спросила Настя.

— Вот именно, — подтвердил ее догадку я. — И скажу вам честно, я не собираюсь больше играть по его правилам. Если шифровщик — Николин, то сегодня все прекратится задолго до полуночи.

— Дельное замечание, — усмехнулся Федотыч. — В общем так. Пока я здесь все-таки начальник. Архипов, Томин, ваша задача — взять Николина и привести его сюда на допрос. При задержании можете не телиться. Панина, Шиповалов — занимайтесь текучкой. Без возражений!

— Вообще-то, мне как-то не солидно, — проворчал Архипов.

— Ты мне еще поговори! — шутливым тоном прикрикнул на него Федотыч. — Костя, неужели не хочешь тряхнуть стариной?

— Боюсь песок рассыпать, — усмехнулся Архипов.

— Кто бы говорил, — проворчал Федотыч. — Ну раз ты настаиваешь, то я пойду.

— А кто сказал, что я отказываюсь? — удивленно спросил Архипов. — Нет, Павел Федотович, твое дело — руководить, значит, пойду я. Не все же Пашке на тебя да на отца равняться. Пусть хоть на крестного в деле взглянет.

— Вы мой крестный? — из всего разговора я уловил только последнюю фразу.

— Есть такое. А если бы не Федька, то мог бы и твоим отцом быть…

— Нахуй. Я не хочу этого знать, — от одного упоминания о матери, даже совсем призрачного, мне совершенно расхотелось говорить.

— Ну, тогда пойдем, — махнул мне рукой Архипов, поднимаясь со стула и проходя к двери. — А то Николин, наш несчастный инвалид, куда-нибудь свалит, а потом мы запаримся его по всему городу искать.

Вот с этим я был полностью согласен и, кивнув слегка недовольным Насте и Сане, вышел из кабинета вслед за Архиповым.

— …Допрос ведет начальник РУВД, полковник Разин Павел Федотович, — голос Федотыча звучал спокойно, но никто из тех, кто находился как в допросной, так и за ее дверью, не расслаблялся. Мы присутствовали при небывалом событии — насколько помню, в последний раз Федотыч проводил допрос лет эдак десять-пятнадцать назад. — …Ведется аудиозапись допроса, я предупреждаю о том, что дача ложных показаний преследуется законом. Вы Николин Петр Валерьевич? — Федотыч обратился к сидевшему напротив мужчине.

Николина найти оказалось легче легкого. Едва мы с Архиповым переступили порог РУВД, как встретились с тем, за кем отправились. По каким-то непонятным причинам, Николин потребовал отвести его к начальству, якобы он хочет сделать заявление. Просьбу Николина мы с радостью исполнили, а выслушав Петю в собственном кабинете за закрытыми дверями, неожиданно решил самолично провести допрос по всем правилам.

— Да, — кивнул Николин.

— Некоторое время назад вас доставили в РУВД в связи с тем, что вы изъявили желание сделать некое заявление. Это так?

— Не совсем. Я сам пришел. Я столкнулся с сотрудниками полиции неподалеку от РУВД, и они любезно проводили меня к вам.

— Ясно, так какое же заявление вы хотели сделать, гражданин Николин?

— Я хочу сделать чистосердечное признание! — воскликнул Николин. — Это я убил Лыханко.

— Хорошо, — кивнул Федотыч. — Где, как и когда это произошло?

— То есть? — не понял Николин.

— Как вы убили гражданина Лыханко? — спокойно переспросил Федотыч.

— Задушил и спрятал тело у кустов, неподалеку от объездной дороги на Вихры.

— Зачем вы это сделали?

— Эм-м, — Николин замешкался. — Потому что знал, что он — педофил и убийца.

— То есть вы лишили жизни гражданина Лыханко только из ненависти, а не ради расчета?

— Да, именно так!

— А когда это произошло?

— Позавчера вечером.

— А теперь, гражданин Николин, позвольте узнать, зачем вы препятствуете следствию и лжесвидетельствуете против себя?

— Да с чего вы взяли? Я — убийца! Я задушил этого педофила! Собственными руками!

— Я вынужден прервать вас. Гражданин Николин, вы никого не убивали. Не так ли? Никакого педофила Лыханко не существует в природе. Есть Лысенко, и он действительно был найден в указанном вами месте…

— Ну, Лысенко, какая разница? Стал бы я запоминать имя этого урода… Это я, я его убил.

— Возможно, будь кто-либо другой сейчас на моем месте, он бы вам поверил… И вы бы отправились в колонию за преступление, которого вы, Николин, не совершали. Но вы сейчас здесь, со мной. И я точно знаю, что вы не убивали Лысенко. Хотите, мы опросим людей и в точности узнаем, где вы находились на момент смерти гражданина Лысенко? Мы можем, но это лишь затормозит следствие. Что вы, собственно, и пытаетесь сделать. Кто вас об этом попросил? А, Николин?

— Никто меня ни о чем не просил! Я сам! Сам убил этого вашего Лысенко!

— Прекратите нести херню. Возможно, вы и были на месте преступления, но вы даже не знаете ни имени убитого, ни того, как он был убит. Мне надоело с вами цацкаться. Вы будете говорить или нет? Заметьте, в ответ на ваш рассказ я мог бы просто отдать приказ задержать вас, но пытаюсь помочь. А что делаете вы? Пытаетесь вырыть сами себе яму. Это бессмысленно. Я точно уверен, что убийца — не вы.

— Мне нечего сказать.

— Ясно. Допрос подозреваемого Николина Петра Валерьевича окончен, — Федотыч выключил диктофон и вышел из своего кабинета, оставив Николина одного.

— Вы все слышали? — спросил Федотыч.

Не сказать, что допрос, который провел Федотыч, был безукоризненным, но одно было ясно точно — Николин точно не виновен в убийстве Лысенко. Или же он мастерски запутывает следствие. Во что я не очень верил.

— Что дальше? — спросил Архипов.

— Не знаю, — вздохнул Федотыч. — Одно могу сказать — Николина кто-то явно направил сюда. Зачем и почему — вопросы бессмысленны. Главное, кто.

— Не думаю, что этот вопрос слишком сложен для нас. Хоть как следы на месте преступления, а также появление с чистосердечным Николина здесь дело одного человека — нашего шифровщика, — произнес Саня.

— А вот это надо доказать, — сказал Федотыч.

— Фотографии протекторов с места преступления есть у Наташи, — задумался я. — И у нас есть коляска Николина. Думаю, сравнить их не будет проблемой…

— Товарищи, если у нас тут намечается мозговой штурм, думаю, лучше будет пройти в мой кабинет. Там все и обсудим, — сказал Федотыч, взявшись за дверную ручку.

— Но там же Николин? — удивилась Настя.

— Тьфу ты, старость — не радость. Уже умудрился забыть, -усмехнулся Федотыч, покачав головой. — Костя, будь другом, — повернулся он к Архипову, — сопроводи Николина в обезьянник. Может, там наконец одумается и заговорит.

— Запоет, — многообещающе пообещал Архипов, скорчив такую рожу, что всех без исключения присутствующих передернуло.

Архипов прошел в кабинет, где спустя пару мгновений раздался его голос:

— Николин, встать. Пошли!

— Куда? — испуганным тоном спросил Николин.

— В камеру. Ты наконец станешь героем. Там таких, как ты, любят. Давай уже, топай ножками!

Дверь открылась, и мимо нас прошел едва шевеля ногами и смотря уныло в пол Николин. Кажется, он только сейчас начал понимать, чего ему может стоить его странная затея — прийти в полицию и признаться в преступлении, которого не совершал.

Архипов прошествовал вслед за ним. Подмигнул Насте, кивнул Федотычу, хлопнул меня и Саню по плечам и скрылся за углом, куда уже свернул Николин.

— Проходите, присаживайтесь! — любезно распахнул перед нами дверь Федотыч.

Дождавшись, пока мы все сядем вокруг стола, Федотыч поднял трубку и набрал номер экспертно-криминалистического отдела:

— Наташа, ты не могла бы подойти? Твоя помощь нужна.

Некоторое время мы просто молчали, ожидая Архипова и Наташу. Говорить не хотелось, да и нечего было. Наверное, каждый из нас сейчас обдумывал последнюю записку шифровщика, пытаясь понять, где находится следующее место преступления. Честно признаться, я, наверное, был единственным среди всех присутствующих, кто этим особо не заморачивался. Слишком много среди нас было умных людей, что должны были разгадать эту загадку. И мне до них было далеко. Я вообще попал в эту историю только благодаря тому, что не выкинул самую первую записку в мусорное ведро. О чем я немного жалел. Может быть, и не было всего этого, что произошло дальше. Я не стал бы свидетелем убийства и чуть ли не единственным подозреваемым, не поругался бы с другом и не проснулся бы после пьянки в постели у лучшей подруги дома. В этом были и свои светлые стороны, но большую часть случившегося я хотел бы забыть и не вспоминать. Чтобы все было, как раньше. Правда, я прекрасно понимал, что этого не будет. Поэтому просто сидел и разглядывал задумчивые лица товарищей по службе, обдумывая, как мне все же написать в сложившихся обстоятельствах отчет о ведре Пироговой.

Первым в кабинет Федотыча пришел Архипов. Неожиданно, но в компании. Не знаю, зачем, но он привел с собой Щукина. Не обращая внимания на наши удивленные взгляды, они придвинули себе пару свободных стульев и сели.

— Вы уже начали? — спросил Архипов.

— Нет, — покачал я головой. — Щукин, а ты какими судьбами?

— Костя позвал, — пожал плечами Щукин. — Сказал: совещание.

— Так-то да, — кивнул Саня. — Но твое присутствие не требуется.

— А это уже мне решать, — строго пресек разгорающуюся склоку Федотыч. — Прекратите балаган. Вы не бабки на лавочке у подъезда. Щукин остается. Он все-таки лучший следователь РУВД. И не нам, с нашими куцыми мозгами, отказываться от такой помощи.

— Павел Федотович, но он же козел! — неожиданно для всех возмущенно воскликнул Саня.

— Пошел вон, — я думал, что сейчас начнется гвалт и шум, но тихий, спокойный голос Федотыча обескуражил всех до немоты. — Шиповалов, ты отстранен от расследования. Можешь покинуть кабинет. И радуйся, что не РУВД.

— Но…

— Ты не понял, Шиповалов? Или ждешь, когда я заору? А вот хуй тебе. Просто вали отсюда.

Саня поник и, поднявшись со стула, прошел к двери. Но не успел коснуться дверной ручки, как дверь распахнулась и порог переступила Наташа.

— О, Сашка, а ты куда? — удивленно спросила она.

— Уволили, — хмуро проворчал Саня и вышел из кабинета, хлопнув дверью.

— Чего он? — обвела нас взглядом Наташа.

— Проходи, Наташа, — поприветствовал ее Федотыч.

Наташа протиснулась между стульями и, усевшись рядом со мной, чмокнула меня в щеку.

— Что случилось? Мог и Лев Борисович доклад по Лысенко представить, — спросила она весело, будто не замечая удивленно уставивших на нас с ней сослуживцев.

— Павел Федотович, может быть, вернем Александра? Он все-таки лучший криптограф среди нас, — попросила Федотыча Настя.

— Поэтому я его и выгнал, Анастасия. Если хочешь за ним — дверь открыта. Я никого не держу.

— Нет, я, пожалуй, останусь здесь.

— Тогда разговор о Шиповалове окончен. Перейдем к более важным вопросам, — Федотыч, вне всякого сомнения, был в не очень хорошем настроении.

— Итак, господа полицейские, у нас на повестке один основной вопрос. Шифровщик. Думаю, все согласны так его называть? — не согласиться с Федотычем сейчас, думаю, было бы неправильным. Я хотел его называть «Государь Шифр», но вряд ли Федотыча всерьез интересовало мое мнение. Да и остальные привыкли называть нашего все еще неизвестного преступника так же, как и начальник. Поэтому возражения ни у кого не возникло, и Федотыч продолжил говорить:

— Об этом поганце нам неизвестно нихрена. Кроме того, что он в курсе некоторых наших тайн. Таких, как Нежданов или Лысенко. Оба этих недочеловеков некогда принесли в дом горе для двух наших сотрудников. Нежданов серьезно ранил Федора Томина, отца Паши, из-за чего жизнь и служба Федора пошли под откос. А Лысенко известен тем, что изнасиловал и убил младшую сестру Насти. В итоге эти два урода мертвы, а у нас нет ни одного толкового подозреваемого, кроме наших же сотрудников. И если в случае Томина я склонен считать, что он точно не мог убить Нежданова, так как даже не знал о роли последнего в судьбе Федора, то насчет Паниной такого я сказать не могу. Анастасия, у тебя есть что нам сказать? — Федотыч хмуро посмотрел на Панину.

Та в ответ покачала головой. Федотыч улыбнулся:

— Я так и думал. Прошу простить меня за удаления из кабинета Шиповалова, это было необходимо. В частности, из-за того, что есть пара немаловажных моментов, связанных именно с ним. Во-первых, он прекрасный криптограф. А записки, к которым мы еще вернемся, именно что зашифрованы. Во-вторых, он твой сожитель, Настя. И твой друг, Паша, — Федотыч перевел взгляд с Паниной на меня. — И это могло быть основой для совершенных им преступлений. Нежданов, Лысенко — несомненно преступник мстил именно за вас. Но вот вопрос, зачем? Возможно, он хотел таким способом заработать вашу симпатию и своего рода привязанность. Поэтому нашим шифровщиком мог быть Шиповалов. Я не хочу так думать о своем сотруднике… Но факты…

— Павел Федотович, можно вопрос? — внезапно кое-что вспомнив, спросил я.

— Говори, Томин.

— Какая у вас тайна, Павел Федотович? — мой голос был тих и спокоен.

— Поясни, — озадаченно проговорил Федотыч.

— Третью записку шифровщик подкинул именно вам. Не кому-то из нас, а именно вам. Кто из ваших близких пострадал от рук преступников?

— Как ни странно, но таких не знаю, — спустя несколько секунд раздумий проговорил Федотыч. — За время службы я изловил множество уродов, но никто и никогда из них не дотянулся до моей семьи. По одной простой, но горькой причине. У меня никогда не было семьи. Я сирота. И так и не решился создать семью сам.

— Вы врете, — в воцарившейся после откровения Федотыча тишине чей-то голос прозвучал набатом. — Вы врете, Павел Федотович, — поднявшись со своего стула, еще раз произнес Щукин.

— Антон, у тебя после кулака Томина совсем шарики за ролики, да? — удивленным тоном спросил Федотыч.

— Ксанка.

— Что? — ответ Щукина был очень тихим, и немудрено, что переспросили его все присутствующие.

— Хватит, Антон, — покачал головой Федотыч, и я удивленно посмотрел на него. Его голос дрожал и был полон неимоверной грусти. — Наверное, ты прав, — продолжил Федотыч, и Щукин медленно сел. — Ты пойми, я об этом и не подумал. Да и ведь дело было раскрыто… Убийца Ксанки все еще сидит…

— Не совсем, Павел Федотович, — усмехнулся Щукин. — Он не сидит больше. Я точно знаю.

— Тебе-то откуда… — внезапно Федотыч осекся.

— Знать? Ну, конечно, кому, как не мне, вдовцу Ксанки, следить за судьбой ее убийцы…

— Вы объясните, наконец, кто такая Ксанка? — воскликнула Наташа.

— Ксанка — моя жена, — ответил Щукин. — И приемная дочь Федотыча.

— Для вас, возможно, это удивительно, но да, Ксанка — моя дочь, — произнес Федотыч. — Не приемная, если говорить честно, а самая настоящая родная. Просто до ее восемнадцатилетия я о ней и не знал. Такое бывает. Потом я ее удочерил, а через некоторое время она вышла замуж за перспективного молодого следователя. Думаю, вам не нужно объяснять, кто это был…

— Мы были счастливы недолго, — продолжил говорить Щукин. — Тогда в городе орудовал маньяк, и Ксанке не повезло. Как и нам. Для маньяка это стала последняя жертва, но ни я, ни Павел Федотович не смогли его убить. Он сел на пожизненное. Мы смогли доказать двенадцать эпизодов с его участием, включая Ксанку. Только вот ее уже было не вернуть.

— А что с ним сейчас? Ты сказал, что он больше не сидит… — спросил я.

— Ну да, — пожал плечами Щукин. — Он мертв. Умер в тюрьме.

— Значит, этот вариант мы исключаем, разве не так? — удивилась Наташа. — Насколько я поняла, шифровщик действует именно так: находит преступников, связанных с нашим прошлым, и убивает их.

— Я до сих пор не уверен, что тот человек был тем самым маньяком, что убил Ксанку, — вздохнул Щукин.

— Вообще-то мы поймали его прямо над телом Ксанки, — проворчал Федотыч, а потом хлопнул по столу ладонью, пресекая всякие споры. — Так, хватит. Вернемся к нашим баранам. Наталья, — он повернулся к нашему очаровательному криминалисту, — ты можешь кое-что сравнить, хотя бы на глазок.

— Смотря что, — пожала плечами Наташа.

— Все очень просто. В дежурке стоит инвалидное кресло. Сравни его протекторы с фотографиями, что вы сделали на месте убийства Лысенко.

— Хорошо, — кивнула Наташа и вышла из кабинета.

— Пока Наташа занята и не предоставила нам точных сведений, точно ли Николин был там, где убили Лысенко, мы продолжим мозговой штурм насчет последней записки. Ну что, есть у кого-нибудь идеи, что такое «склады, река…»?

— Может быть, имели в виду склады за вокзалом? — спросил Щукин.

— А в этом есть смысл? — удивился я. — Откуда там река?

— Вообще-то, у нас есть улица Речников… — задумчиво проговорил Федотыч. — Но там нет складов…

— А что там вообще есть? — спросила Настя. — Если я правильно помню, там вообще осталось едва ли пара домов… Все остальное снесли.

— Ага, но там есть склады самогонщиков, — произнес Саня, распахивая дверь. — Извините, Павел Федотович, я не мог не подслушать. На улице Речников, в тех домах, что еще остались, самогонщики устроили свои склады. Возможно, шифровщик имел в виду именно их.

— А тебе откуда о них известно? — спросил Федотыч.

— Пару месяцев назад я нарвался на них, когда работал по делу Акатова. Помните, Павел Федотович?

— Это тот, что продал Вадиму паленую водку, и мы ей потравились на день полиции?

— Ага. Тот самый. Ну так вот, на улице Речников этой паленки… Да хоть залейся. Вдруг шифровщик там? — произнес Саня.

— Но кого он решил убить на этот раз? — спросила Настя.

— А так ли это важно? — ответил Федотыч. — Наша задача — взять этого урода и по возможности не допустить еще одно убийство.

— Просто прекрасно, — проворчал я. В этот момент в кабинет Федотыча вернулась Наташа. Если честно, я не ожидал ее так скоро, да и никто, наверное, также.

— Протекторы шин инвалидной коляски Николина не совпадают со следами, найденными на месте преступления, — произнесла Наташа, усаживаясь за стол.

— Ты уверена? — спросил я.

— Паш, ты сейчас нанес оскорбление моей профессиональной гордости. Может, лучше расскажешь, что я пропустила?

Я кратко поведал ей, что мы сошлись на мнении, что речь в зашифрованной записке шла о улице Речников, где устроили свой подпольный склад самогонщики.

— В этом есть смысл. Когда отправляемся? — быстро спросила Наташа.

— Ты не пойдешь. Даже не надейся. Пойду я, — сказал я.

— А то что? — улыбнулась Наташа.

— Сама знаешь, — неопределенно ответил я.

— Вообще-то я решаю, кто пойдет, — хмуро произнес Федотыч. — Но я поддерживаю Томина. Тебе, Наташа, и тебе, Настя, там делать нечего.

— В бой идут одни старики? — усмехнулся Щукин.

— Ага, разбежался, Антон, — Федотыч явно не понял намека на фильм и не был вообще в настроении шутки шутить. — Мы с тобой прикроем молодых с тылу. Так что туда пойдут Шиповалов и Томин.

— Ни хуя себе! — было первым, что я произнес, когда вывалился из лаза прямо в полутемное помещение. Больше всего это походило на технический этаж новостройки, что строилась на пустыре неподалеку от двух последних из оставшихся домов улицы Речников.

Если честно, здесь было довольно мрачновато. Не только из-за того, что половина ламп мерцали, потрескивали или вообще не горели. Не только из-за того, что здесь царил запах затхлости и пыли. Нет, не поэтому. Просто я здесь был один, и мои шаги гулким эхом отражались от стен и рассыпались осколками где-то далеко, которое на самом деле было близко.

Попасть сюда было довольно непросто, и я от всей души надеялся, что это не конечная станция моего уже довольно сильно затянувшегося приключения.

А начиналось все довольно прозаично. После того, как Федотыч постановил, что на склад самогонщиков пойдем я с Шиповаловым, совещание на этом, конечно, не закончилось. В основном все пытались оспорить решение Федотыча, предлагая свои кандидатуры. Ни я, ни Саня в это не вмешивались — еще бы, нас-то все устраивало. Хотя послушать своих товарищей было крайне занятно. Каких только версий не прозвучало… Не спорю, я довольно бестолковый и опыта у меня маловато, но то, что «у меня еще писюн не дорос», как выразился Архипов, — это было сногсшибательно… После того, как все нахохотались, ни у кого уже не было сомнений в том, что я просто обязан пойти. Против Сани доводы были посерьезней, но слово Федотыча было непоколебимо. Всем остальным пришлось выбирать: или заняться текучкой, или обеспечить нас с Саней поддержкой.

Конечно же, все выбрали второе. Я так экипирован не был даже на учениях, совместных с ФСБ. Пару вещей я даже не решился брать с собой. А именно: пистолет Федотыча, которым тот не пользовался еще с тех времен, когда был участковым. Вообще-то, у меня есть личное табельное оружие, запертое в сейфе, но кто же откажется, когда сам начальник предлагает? Никто, конечно, идиотов нет. И хоть его пистолетом максимум, что можно сделать, так это кинуть в преступника, до того он заржавевший, но все равно это честь. Какая бы она ни была. Только вот в конечном счете я его заменил на свой, вряд ли, конечно, ставший родным «макаров». Надеюсь, Федотыч в обиде не будет и поймет, что мне не с руки ловить преступников при помощи нелепого подобия бумеранга. Я ведь не австралиец…

Второе, что я не смог унести с собой… Поцелуй. Как бы мне этого ни хотелось и как бы Наташа ни просилась, взять ее с собой было бы форменным безумием. Не только потому что ни у меня, ни у нее нет опыта полевой работы, но и потому что рисковать ей я бы не стал. Даже не будь того разговора сегодня утром.

Также на нас с Саней надели бронежилеты… И скажу честно, таскать на себе одежду класса «Бр1» — совсем не смешно. Он же тяжелый, неудобный… Да как в них люди вообще ходят? Поэтому я его снял, едва мы залезли в наш «бобик». Кстати, об этом. Не знаю, чем Федотыч думал, когда давал нам машину… Конспирация у нас на высоте, блин. Хорошо хоть сирену не додумались включить…

Приехали мы на улицу Речников задолго до полуночи. В принципе, все правильно. Нам ведь и осмотреться нужно было. Хотя бы. Ну и понять, зачем шифровщик нас сюда позвал. Конечно, и я, и Саня выражали обеспокоенность тем, что, возможно, шифровщик ждал здесь только Федотыча, раз ему предназначалась последняя записка, а меня и Саню ждет фига… Но кто нас послушает? Все уже радостно делили шкуру неубитого медведя. Только Щукин задумался всерьез, а после испарился в неизвестном направлении, даже проводить нас на подвиг не явился. Хотя… Хрен с ним.

Улица Речников — уникальное место. Ведь никто, даже старожилы, не знает, у кого хватило ума так назвать эту улицу. Ни реки, ни какого-либо другого водоема рядом с нашим городом не было. Да и никогда и не было. А вот матросы — были. Во время гражданской войны рота матросов с речного парохода «Азазель» с налету взяла соседний городок, а потом и наш, выбив отсюда белых. После чего матросы продержались несколько недель без какого-либо обеспечения до подхода своих. Говорят, их штаб и был в тех домах, что уже снесли на улице Речников. Хотя до сих пор не понятно, при чем тут матросы с парохода «Азазель».

Склад самогонщиков мы нашли сразу. Еще бы — Саня ведь уже его видел и точно знал, где он находится. Только на этот раз склад был девственно чист. Не знаю, на что надеялся Саня, но это было, по моему мнению, здраво. Большую часть улицы уже снесли в угоду администрации и их безумным планам перегнать пятилетку. Так на кой хер держать здесь целый склад паленого бухла, если и эти два последних дома могут снести к чертовой бабушке. И тогда — прощай, денежки. Не думаю, что самогонщики, устроившие склад в подвале дома, куда мы с Саней спустились, были заядлыми алканавтами.

Поначалу этот склад, хоть и пустой, но не в этом дело, мне не очень понравился. Там было темно и сыро. Земля чавкала под нашими ногами. И все время было ощущение, что кто-то ползает у меня по спине. Может быть, это были мурашки, а может быть, и нет. Не знаю. Но склад мне этот не был симпатичен. Я бы здесь свое бухло не оставил.

Но когда Саня каким-то непостижимым для меня образом обнаружил лампочку и смог включить, мне этот склад не понравился еще больше. Лучше бы в нем было темно. И насекомые ползали у меня по спине. Я на этот не согласен. А не вот это.

Прямо напротив нас была дверь. С краткой надписью: «Вам сюда!». Нелепо, не правда ли? И безумно? Именно в этот момент я понял, точнее, наконец осознал, что никто из моих товарищей из нашего РУВД не причастен к этой истории. Шифровщик был слишком ебанутым. Правда, спустя секунду, у меня появился другой кандидат на это звание. Угадайте, кто?

— Кажется, нам сюда, — Саня сделал шаг и дернул за дверную ручку. Если вы считаете, что я не прав и он не кандидат на звание ебанутого месяца, то значит, это звание заслужил я.

Дверь скрипнула надсадно и внезапно рухнула на офигевшего от такого Саню. Вытаскивать его из-под двери не пришлось, выбрался сам, но вид имел довольно обескураженный.

— М-да, — протянул я, уставившись на то, что открыла нам упавшая дверь.

— Это что за хуйня такая? — почесал озадаченно затылок Саня.

Перед нами была кроличья нора, в которую, наверное, уже ухнуло с десяток Алис. То есть это был лаз. Темный, с удивленно переглядывающимися между собой в первый раз увидевших свет и друг друга дождевыми червями и жуками. Ну, последнее я, конечно, приукрасил, точнее, соврал. Просто момент был не очень, а мне не редко лезет в голову бред именно в такие моменты.

— Так, — Саня подошел к лазу и внимательно его осмотрел. — Лезь, Паша.

— А чего это я полезу? — спросил я. — Сам лезь, если тебе надо.

— Да я бы с радостью, блин, — усмехнулся Саня. — Да вот только у меня жопа толстая…

— И как с тобой Настя живет, — вздохнул я.

— Кстати, о девочках. Что у тебя с Наташей? — еще больше разулыбался Саня, когда понял, что ему точно этот лаз не грозит.

— Только не говори, что и она твоя сожительница, — проворчал я. — Удавлю. И в лаз запихаю. Толстая твоя задница или нет, но нет ничего лучше в таком случае, чем дружеский пинок.

— Да ладно, ладно, — пошел на попятный Саня. — Замолкаю. Давай лучше лезь. Хотя, стоп. У тебя телефон с собой?

— Ну да, — пожал я плечами. Зачем Сане мой телефон именно сейчас…

— GPS включи.

— Да не вопрос, — кажется, я начал понимать, что задумал Саня. При помощи некоторых программ или услуг того же оператора можно всегда отследить чей-то телефон по GPS, если знать хотя бы его номер.

— Ну, удачи! — Саня подпихнул меня к лазу. Очень по-дружески. Я насколько мог злобно взглянул на него, отошел от лаза на пару шагов и разбежавшись, прыгнул в него.

После чего вывалился в техническом этаже новостройки. И медленно пошел вперед, попутно поглядывая на экран телефона. Разбитый в хлам так, что нельзя было даже понять, включен он или нет.

Мои скитания по техэтажу были недолгими. Спустя всего несколько шагов я наткнулся на закрытую дверь с многообещающей надписью: «Вы прибыли в пункт назначения».

Для сомнений времени было, конечно, достаточно, но что толку? Я мог развернуться и уйти… А потом вернуться. Потому что по-другому я как-то не того.

Я ожидал всякого за этой дверью. Даже выстрела. Но только не его.

Ведро.

Посредине небольшой комнатки на полу стояло ведро. И на нем была довольно небрежная с виду надпись: «2+2=0».

Наверняка это был очередной шифр. Как же мне они надоели. Ну сколько можно уже? Зачем? Сейчас я чувствовал себя таким дураком… И очень жалел, что со мной нет Сани. Он наверняка бы разобрался, что к чему. А я… Если бы шифровщик оказался Пироговой, то я совершенно этому бы не удивился. Слишком долго ведро преследует меня.

И все-таки, что хотел сказать шифровщик в очередной своей загадке? Где-то я уже о таком слышал. Хотя нет, там «2+2=5»…

А может быть, это вовсе не шифр, не загадка, и ведро здесь только ради одной цели: сбить меня с толку? Что ж, шифровщику это удалось с блеском. Я уже ни черта не понимал. Буду честен, с того самого момента, когда на моем столе оказалась первая шифровка.

— Ну и какого хуя? — проворчал я себе под нос.

— Паша? — внезапно спросил кто-то тихим голосом. Хотя почему кто-то, этот голос и его владельца я знал очень даже хорошо.

Под свет единственной лампочки в комнате, освещающей лишь небольшой участок вокруг ведра, из угла вышел мой отец. На своих двоих. Одного этого хватило, чтобы я разинул рот и не знал, что сказать и как вообще подобрать челюсть с пола.

— Так и думал, что сам Федотыч не пойдет, — произнес отец. — Но чтобы он тебя послал… Хреново дело. Хотя всяко лучше, чем Антошка, — отец махнул рукой куда-то в сторону, я с трудом проследил за ней взглядом и увидел сидевшего в углу Щукина. Мертвого. В его шее зияла рваная рана.

— Это ты его? — воскликнул я, судорожно вздохнув. На задний план отошло и ведро, и то, что мой отец ходит. Все мои мысли заняли остекленевшие глаза Щукина и медленный ручеек крови, стекающий по его шее.

— Возможно, и я, — пожав плечами неопределенно ответил отец. — Антошка был гнилым человечком, из него бы не вышел Пиноккио. Ты сам это признавал.

Это была шутка из моего детства. Я до сих помню, как мне отец в первый раз прочитал сказку про Пиноккио и как долго я с ним спорил после, что из него не должен был получиться настоящий мальчик.

— Что ты здесь делаешь? — вопрос был глупым, и я сам это понимал, но не задать его я не мог.

— Как оказалось… Ждал тебя, — усмехнулся отец. — Федотыч не должен был отправить тебя сюда. Он должен был прийти сам.

— Почему это? Это ведь я все это время вел дело шифровщика…

— Милое прозвище, но мне больше нравилось другое… — отцу хотелось немного поболтать, прежде чем… Отражение от лампы скользнуло по лезвию ножа… Во что я ввязался, и как мой отец с этим связан? — Думаю, у тебя много вопросов, Паша. Можешь спрашивать. Я попробую ответить. Не на все, конечно, но все же. Время у нас есть, немного…

— Что вообще происходит, пап? — еще один глупый вопрос. Видимо, пришел их час.

— А разве ты не понял? Финальный акт, сынку. Конец истории. Время загадок миновало, — усмехнулся отец.

— Да неужели? — я пнул жалобно звякнувшее ведро.

— А, это… Тебя смутила надпись, не так ли? Это не шифр, Паша, — покачал головой отец. — Знал бы ты, как мне было весело их сочинять, а потом смотреть на ваши потуги. Хотя признаюсь, Шиповалов меня удивил.

— Подожди, так это ты написал все эти записки? — удивленно воскликнул я.

— А кто же еще? — отец выглядел удивленным не меньше меня. Наверное, он и не догадывался, что его сын может так тупить. — Я ждал очень долго этого дня. Но ты слегка спутал мне карты. Ничего, когда ты все поймешь…

— Сейчас я понял одно. Ты — убийца, пап. Но какого хуя? — рявкнул я, резким движением выдернув пистолет из кобуры и направляя его на отца.

— Убьешь папку? — внимательно посмотрел на меня отец. — Или подождешь основные силы? Как я понимаю, ты всего лишь авангард… Иначе ты не был бы таким смелым… А может, лучше послушаешь меня и примешь правильное решение? — заорал он под конец.

— Говори, сука, — мне тяжело дались эти слова. Мой отец всегда был для меня примером, и я бы никогда не подумал, что могу такое сказать ему. — Я примерно представляю, зачем ты убил Нежданова… Но Лысенко, Щукин… Их-то какого хуя?

— Нежданов… — неожиданно засмеялся отец. — Ты тоже знаешь эту слезливую историю, как один мелкий утырок, что никогда и не думал выбиться в люди, едва не замочил самого крутого опера нашего района? Поверил в это, да? А хочешь, я расскажу настоящую правду?

— Что?! — выдохнул я.

— Щукин был тем уебком, что выстрелил мне в спину. Представляешь? Лучший следак не поделил с лучшим опером зоны контроля… Как будто что опер, что следак могли хоть что-то решать. Щукин подстрелил меня, и я на долгие восемь лет оказался прикован к гребанному креслу. Вот она, правда, сынок.

— Щукин? Зоны контроля? Что это за хуйня? Что ты несешь? — моему удивлению и глупости не было предела. Я до сих пор не мог осознать, что мой мир рухнул и мне придется склеивать его по осколкам.

— Паш, не будь дебилом. Не позорь меня, — покачал головой отец. — Что из того, что я сейчас сказал, тебе не понятно? Я не был никогда крутым опером, если бы не держал всех бандюков в районе за мошонку. Так мы на самом деле работали тогда. Если кто-то начинал беспределить, мне сдавали его быстро. Все понимали, что нужно вести свои дела тихо. Думаешь, почему ты никогда до четырнадцати лет не знал, что такое голод, хуевые игрушки и прочее? Я делал все для тебя.

— Не пытайся выгораживаться мной. Ты не так меня учил.

— Справедливо, — кивнул отец. — Щукин занимал место немного ниже в нашей иерархии, и ему это очень не нравилось. Поэтому, когда в районе объявился очередной беспредельщик, не знавший законов этих мест, я отправился к нему на встречу. Конечно, это был Нежданов. Тогда он успел обокрасть всего пару магазинов, что были под моей «крышей»… И он нихуя не мог мне противопоставить. Слишком был жалок. А вот Щукин… Тогда он напросился вместе со мной, да и мне было спокойно с напарником за спиной. А Антошка… Ну, ты уже знаешь… Он ранил меня, а потом подставил Нежданова. Тому ничего не оставалось, как добавить себе несколько лет срока за преступление, которого он не совершал.

— Тогда зачем ты убил Нежданова? Это ведь ты сделал? — спросил я.

— Да, я, — не стал отмазываться мой отец, и я сразу как-то поник. Я все еще хотел верить в своего отца, но он не давал мне ни единого шанса. — Я хотел напомнить Щукину о себе, — продолжил говорить мой отец. — Но план пошел к чертям, после того, как ты вцепился в записку едва ли не клещами…

— Но это ты ведь меня направил на Советскую! — воскликнул я.

— Да, — кивнул отец. — Я не знал, что все заявления попадают через дежурку к тебе. Раньше было по-другому. Когда я понял свою ошибку, я решил действовать немного иначе. И опять ошибся. Не ожидал, что вы так быстро разберетесь со второй запиской. Хотя сознаюсь, делал я ее впопыхах. Поэтому шифр был очень простым. Убийство Лысенко не входило в мои планы, но почему бы и нет? Я отвел подозрения от тебя, заставил тебя сомневаться в собственных друзьях… Они того были достойны. Когда я узнал, какую шутку они с тобой проделали… Я ведь следил за всеми вами через камеры, которые напихал везде, где смог. А еще я вновь хотел подать знак своим старым товарищам. Мурат, он призадумался. И испугался. Не мудрено. Если бы патологоанатом был бы дотошным, то могло всплыть то, что Лысенко умер девственником…

— Что?!

— Ага, — засмеялся отец. — Бедняга отсидел за изнасилование и убийство малолетки, но никогда не был с женщиной. Насчет мужчин не уверен, но это уже проблемы Лысенко. А Мурат всерьез обосрался, когда опознал труп. Он хорошо знал, кто именно так делал раньше. Это было моей фишкой. Как и «милостивый государь»…

— А при чем тут Мурат? — спросил я, уже заранее зная ответ.

— Так именно наш Дон Жуан и соблазнился телом красивой девчульки… Старшая, кстати, тоже выросла в ого-го какую красавицу…

— Скажи, все, что ты сейчас мне говоришь, это правда? — произнес я.

— Конечно, — усмехнулся Федор Томин. Я не мог этого ублюдка, так легко вновь разрушившего мой мир, больше называть отцом. — Что-то твои товарищи не торопятся, не так ли? — спросил Федор. — А мне еще много нужно тебе рассказать…

— Как ты вновь начал ходить? — я больше не хотел знать, сколько грязного, окровавленного белья есть за душой у моих товарищей.

— Хороший вопрос, — задумчиво ответил Федор. — Восемь лет я провел в коляске. При ранении один из позвонков сместился, и мне защемило какой-то нерв. Меня частично парализовало. А пару лет назад я не смог правильно спуститься с кровати и сесть в кресло. Вместо этого брякнулся об пол. Хорошенько так, смачно. Я не знаю, что произошло тогда, но я вновь начал чувствовать свои ноги. Но прошли месяцы упорных тренировок, прежде чем я смог встать и пойти самостоятельно.

— А почему ты об этом знаменательном событии не сказал мне… никому? — спросил я.

— А смысл? Я был уже вне игры. Даже тебе я был нужен постольку-поскольку. А мои друзья меня кинули… И мне захотелось отомстить.

— В третий раз ты вообще подкинул записку не тому, — усмехнулся я.

— Как бы не так, — покачал головой Федор. — Или ты думаешь, что Федотыч — святой?

— А разве не так? — воскликнул я.

— Ты ебанутый, Паша. Федотыч был и остается королем. Он главный среди нас. А мы его полевые командиры, всего лишь бугры, пешки и все остальное. Думаешь, зачем я это все устроил? Мне надоело быть съеденным ферзем, я метил выше. Поэтому я и подбросил последнюю записку Федотычу. О, он прекрасно знал, что в ней написано. Ведь именно он нас научил Плейферу. Это он. Преступный Бог местного пошиба. Федотыч. Тот, кто на самом деле и был моей истинной целью. И все пошло наперекосяк только потому, что ты не побежал с первой запиской к нему сразу. Пришлось начать игру без него. И, как оказалось, закончить тоже.

— Скажи, хоть кто-нибудь в РУВД знал о том, что ты вновь не сброшенная с доски пешка, а игрок? — спросил я.

— Да.

— Давай, я угадаю? Это был Архипов, так? — с невольным чувством превосходства взглянул я на Федора. Я точно был уверен, что на этот раз угадал правильно.

— Нет, — ответ Федора одной единственной фразой меня огорошил. — Костя… Такой же, как ты. И твои друзья. Он единственный из старого поколения, кто не хотел играть по правилам Федотыча. Поэтому и ушел в особисты. Правда, и оттуда он ничем не мог помешать Федотычу. Слишком много власти было и есть у этого старого хрыча.

— Ладно, хуй с ним, с Федотычем. Так кто же? — спросил я.

— О, этот человек почти так же вечен, как и Федотыч, — несколько туманно ответил мне Федор, но я сделал еще одну попытку отгадать:

— Толик? — этот вариант был нелеп, но все же…

— Паша, — вздохнул Федор. — Конечно же, нет! Клавдия. Кстати, ей понравилось, как изящно вы уперли у нее ведро. Я показывал ей записи… Понимаешь, у меня, конечно, оставались дубликаты ключей от некоторых кабинетов, но слишком многое поменялось за восемь лет. Без Клавдии Семеновны, моей наставницы, мне не удалось бы провернуть столько.

— Ладно, Федор, — думаю, это обращение хоть немного, но удивило моего бывшего отца. И хоть последняя фраза Федора довольно сильно меня обескуражила — я никогда бы не подумал на Клавдию Семеновну, — все-таки я должен был задать последний вопрос. — Скажи, а случайно не ты ли упер ведро у Индиры Анатольевны Пироговой?

— Что?! — Федор наверняка поначалу не понял, о чем речь. Зато когда до него дошло, он захохотал так, что мне показалось — стены вздрогнули.

Подождав пару секунд, я вновь направил пистолет на своего отца и выстрелил…