Шифр (редакция 2019 г) (джен)

Экспертно-криминалистический отдел в нашем РУВД — это отнюдь не царство одиночества Наташи. Это в сериалах и в фильмах в подобных отделах работает один-два человека. У нас не так. Здесь под командой Наташи трудится человек десять, а то и больше, и многих я даже не знаю по имени-отчеству. Хоть и бываю в этом отделе порой даже чаще, чем в собственном кабинете.

Как я уже, наверное, говорил, криминалистика для меня представляет огромный интерес. Не только сегодня, но и всегда. Даже если дело, над которым работает команда Наташи, меня совершенно не касается, то я с удовольствием слушаю рассказы довольно суровой начальницы этого отдела. Не знаю, почему мне делаются такие поблажки… Может, из-за того, что я не выказываю страха перед Наташей, а проявляю только уважение и интерес к ее работе. Другие поступают не так. Они… думают, что Наташе будут лестны цветы, шоколадки, восхищение ее красотой, но за всем этим она видит только фальшь. Нет, Наташа очень красивая девушка, но она настолько влюблена в свою работу, что я даже не вижу смысла подкатывать к ней.

Есть еще одно, почему я общаюсь с Наташей именно так, а не как-то иначе. Это наше личное, но… Я помню её сопливой девчонкой, что с удовольствием гоняла мяч по двору или играла в пятнашки вместе со мной, тогда еще таким же сорванцом, какой была и она. Об этом в нашем РУВД не знает никто, кроме, наверное, только Федотыча, который знает все обо всех своих сотрудниках. Но ему это положено. Даже без учета того, что именно Наташа, будучи лет двенадцати от роду, умудрилась напугать Федотыча чуть ли не до инфаркта. А всего-то для этого понадобились небольшая коробка, старый будильник и петарда. Не буду скромничать, но в том деле я тоже принимал посильное участие.

Как оказалось, в Наташином отделе меня уже ждали. Не успел я переступить порог, как меня заметил Лев Смирнов, еще один аксакал нашего РУВД. По-моему, он начал служить в этом отделе тогда, когда даже Федотыч не помышлял о милицейском мундире.

Увидев меня, Лев Борисыч вытащил из-под своего стола ведро, водрузил его на стоявший рядом табурет дном кверху и отбарабанил зажигательную дабку. Как это у него получилось… Без комментариев. Борисыч вообще человек уникальный, да, вы уже, наверное, поняли, что у нас таких полон РУВД.

— И к чему это, Лев Борисович? — спросил я, с трудом сдерживаясь, чтобы не затанцевать. К слову, танцую я еще хуже, чем веду осмысленный диалог при Насте.

— В честь успешно закрытого дела гражданки Пироговой, конечно, — удивленно посмотрел на меня Борисыч.

— Не стоило, Лев Борисович, — развел я руками.

— Молодой человек, когда-нибудь вы поймете, что именно это дело дало вам смысл. Вы переступили через ступень, Паша, добро пожаловать на новый уровень! — усмехнулся Борисыч.

— Я не понимаю…

— Попрошу вас не перебивать меня, Паша, — погрозил мне пальцем Борисыч. — Конечно, вы еще ничего не понимаете, но подмена была столь изящна, что я не могу не выразить вам своего восхищения…

— Что? — пораженно воскликнул я.

На мое счастье, из своего закутка, то есть кабинета, в этот момент выглянула Наташа.

— А, Томин! Тебя-то я как раз и жду, — сказала Наташа. — Лев Борисович, прошу прощения, но восхищаться подвигами Павла вы будете чуть-чуть попозже. А сейчас…

— Безусловно! — подняв руки вверх, воскликнул Борисыч. — Амурные дела, то да се… Мне ли не знать… Испаряюсь.

На самом деле он, конечно, не исчез, а, деловито мне подмигнув, убрал ведро под стол и таинственно прошептал: — Гармонь Федотычу я нашел…

Вздохнув, я прошел к Наташе в кабинет. Кабинетом это можно было назвать только отчасти. В первый раз я назвал его более точно: закуток, отгороженный от остального экспертно-криминалистического отдела гипсокартонными стенами и фанерной дверью. В этом импровизированном кабинете с трудом помещались небольшой шкаф, доверху забитый папками, стол с ноутбуком на нем и пара стульев.

— Прости папу, — сказала мне Наташа, когда мы сели. — Он любит побалагурить.

— Ничего страшного, это было… даже приятно, — улыбнулся я. — Но на какие «амурные дела» он намекал?

— Паш, ты как маленький, — вздохнула Наташа. — Папа мечтает нас поженить уже с пеленок…

— Е-мое, — протянул я. — А почему я узнаю об этом только сейчас?

— Я думала, ты знаешь, — пожала плечами Наташа.

Неловкое молчание длилось от силы пару мгновений. — Ты по Нежданову, не так ли? — спросила меня Наташа.

— Да, — ответил я.

— Вообще, я тебе ничего не должна говорить. Дело отдали Щукину.

— Блять, — стукнул я по столу кулаком, не сдержавшись. Я предполагал, что так и будет, но думал, что произойдет это не так оперативно.

— Не ломай мне мебель, Томин, — улыбнулась Наташа. — Я же не сказала, что ничего не скажу. Дело Нежданова под личным контролем Федотыча. И он мне намекнул, чтобы именно ты был в курсе… Так что…

— Не тяни, Наташа! — взмолился я.

— Хоть бы раз шоколадку принес, изверг! — проворчала Наташа и, улыбнувшись при виде моей вытянувшейся физиономии, продолжила: — Ну что уставился? Да, я люблю сладкое! Оно стимулирует мозговую деятельность.

— Наташа, я тебе целый магазин притащу этих шоколадок, если ты перестанешь меня испытывать, — угрожающим тоном произнес я.

— Заметано! — засмеялась Наташа, но тут же собралась: — Ладно, о деле. На месте преступления кроме твоих и Нежданова отпечатков не было обнаружено. Кто бы это ни был, он сработал чисто. Также, у Нежданова, кроме огнестрельного ранения в голову, был обнаружен след от электрошока. Кто-то вырубил его, потом перенес в тот дом и связал. И сделали это незадолго до твоего прихода, Паша.

— Почему ты так решила? — спросил я.

— Судмедэксперты работали всю ночь и успели предоставить нам отчет по вскрытию. Судя по всему, Нежданов в момент выстрела был без сознания. Адреналин в пределах нормы.

— Понятно…

— Тебе повезло, Паш, — улыбнулась неожиданно Наташа.

— С чего ты взяла? — спросил я.

— Папа сам осматривал место преступления. Не пожалел на тебя бессонной ночи. Цени, Паша. Так вот, в карманах брюк и рубашки Нежданова папа ничего не нашел, но… Кое-что он все-таки нашел. И почему-то забыл упомянуть это в своем отчете.

— И что же это? — удивленно протянул я.

— Вот, — Наташа открыла ящик стола и, достав оттуда завернутый в файл клочок бумаги, протянула мне. — Как я поняла, записка зашифрована. Отпечатков на ней нет, есть только слюна Нежданова.

— Слюна? — переспросил я. — И где же Лев Борисович её нашел?

— Во рту у Нежданова, — ответила Наташа.

— Да, записка зашифрована, — решил открыть я карты. — Но это уже третья записка, хотя по хронологии вторая.

— Третья? — воскликнула Наташа. — И ты молчишь?

— У меня были причины молчать, — нелепая отмазка, конечно, но вдруг…

— Дай подумать, — усмехнулась Наташа. — Ты меня подозревал, да?

— И в мыслях не было, — и это, кстати, было чистой правдой. Вот кого, а Наташу я даже и не думал подозревать. Глупо, конечно, но я так не могу. Шиповалов, Настя, Толик и остальные — этих я людей знаю без году неделя, а Наташу… Вся моя жизнь, наверное, прошла рядом с ней. Может, и не зря Лев Борисович нас мечтает поженить…

— Тогда почему не сказал? — возмутилась Наташа.

В ответ я лишь молча пожал плечами. Все так завертелось, что о верной подруге я вспомнил только в последний момент. Но после слез по маме, которые я оставил именно на Наташином плече, я все время пытался что-то и кому-то доказать. И в первую очередь, ей. Просто потому что… Не знаю…

— Ладно, а что было в двух других записках? — строгим тоном спросила меня Наташа. — Тоже шифровки?

— Да, — кивнул я. — Но неизвестный фанат шифрования не предусмотрел, что мой сосед по кабинету прекрасно разбирается в криптографии.

— Или он это знал… — договорила за меня Наташа то, что я не хотел даже и думать. — Но Шиповалов хорош… Надо подумать, как его ко мне в отдел переманить.

— В общем, мы их расшифровали, — сказал я. — В первой говорилось именно о Нежданове, правда, там он упоминался, как «господин Н».

— Интересно, а еще что там было любопытного? — спросила Наташа.

— В обеих записках преступник обращался к нам «Милостивый государь» или «государыня»…

— «Государыня»? — удивленно переспросила Наташа. — Он что, не знает, кому пишет?

— Нет, — покачал я головой. — Дело в том, что вторая записка адресована была не мне, а Паниной.

— Значит, намечается еще одно убийство? — нахмурилась Наташа.

— Несомненно, — развел я руками.

— И вы решили не ходить с этим к Федотычу? — Наташа очень серьезно задумалась.

— Даже тогда, когда ко мне уже наведались особисты, — усмехнулся я.

— Идиоты… Ты хоть понимаешь, какие вы идиоты? — внезапно воскликнула Наташа.

— Да подожди ты, Наташ! — рявкнул я в ответ. — Пойми, тут дело личное. Тот, кто сегодня будет убит… Нет, я не могу об этом говорить…

— Не твоя история, так? — усмехнулась Наташа. — Ладно, растяпа, я тебе немного помогу… — с этими словами она поднялась со своего стула и вышла из кабинета. Но не успел я и глазом моргнуть, как она вернулась в сопровождении своего отца.

— Наташ? — обескураженно спросил я.

— Молодой человек, вы плохо знаете понятие слова «конспирация», — усмехнулся Лев Борисович. — Стены здесь настолько тонкие, что если бы я не был сегодня в отделе один, то о вашей истории знал бы уже весь отдел.

— Блять, — едва слышно выругался я, но Лев Борисович все равно услышал и погрозил мне пальцем: — Нехорошо при дамах сквернословить. Наташа, — повернулся он к дочери, — вы так с Пашей чудесно ругаетесь… как истинные супруги.

— Не начинай, папа! — воскликнула Наташа, пока я не очень успешно, на мой взгляд, пытался спрятать смех под кашель.

— Ладно, молодые люди, не хотите, не надо, — развел руками Лев Борисович. — Зачем ты меня позвала, Наташа?

— Пап, я знаю, что ты работаешь здесь очень давно и обладаешь великолепной памятью… — начала говорить Наташа.

— Ну, ну, продолжай, — изобразил довольство Лев Борисович.

— Папа! Не паясничай. Тебе известно обращение «Милостивый государь»? — вздохнула Наташа.

— Конечно. Ты так решила называть кого-то? Меня или Пашу? Не спорю, это звучит красиво, но слишком старомодно, доченька. Попробуй лучше «О, Величайший». Мне кажется, это нам обоим с Пашей больше подходит…

— Я не в этом смысле, — по выражению лица Наташи сложно было сейчас сказать, что она собирается сделать. То ли плакать, то ли смеяться, то ли вообще взять в руки что-нибудь тяжелое или огнестрельное. Я же во время этой сцены беззвучно ржал, лишь изредка похрюкивая, и с трудом собрался, когда Лев Борисович заговорил серьезно:

— Я уже слышал такое. Лет десять-пятнадцать один гаденыш постоянно на местах своих преступлений, а он их совершил немало, оставлял записки, которые начинались с этого обращения. Это сильно бесило Федора.

— Какого Федора? — я смутно догадывался, о ком сейчас шла речь, но все-таки решил спросить.

— Твоего отца, Паша, — ответил Лев Борисович.

— А что случилось с этим, как вы его назвали, «гаденышем»? — меньше всего я сейчас хотел услышать, что мой отец его поймал и посадил в тюрьму.

— Федор его взял. Но тот оказал сопротивление и был убит.

— Спасибо, пап, — поблагодарила Льва Борисовича Наташа. Я отделался кивком.

— Ладно, молодые люди, я пойду, дел невпроворот, — с этими словами Лев Борисович вышел из кабинета.

— Ну вот и все, Паш. Чем могла, тем помогла, — развела руками Наташа, когда мы остались опять вдвоем в ее кабинете.

Я молча поднялся и обнял ее:

— С меня шоколадка, — прошептал Наташе я на ухо.

— Пф-ф. Пиво. И сочтемся.