Месть Фарката Бона (гет)

Месма Дарнейла Килла, расчесывая косы, сидела на верхнем флете своей башни, откуда открывался красивый вид на долину. Снега уже легли основательно, от деревеньки остались торчать только синие островерхие крыши, а большак засыпало до самой весны, только узкие тропинки, протоптанные селянами, соединяли дома с амбарами и сараями, да с соседскими дворами. Лошадей и быков на зиму отводили на постой к родичам, за перевал, или в аренду тамошним фермерам, а всякую мелкую живность помещали прямо в подпольях — ведь росли жилища в нашей стороне, наоборот, не вверх, а вниз, уходя порой на три-четыре флета вглубь, где земля совсем не промерзала. И поэтому свиньи, например, выкармливались за холодные месяцы сами, роя, как огромные муравьи, новые ходы, для пропитания употребляя корешки и грибницы, и достигали таких размеров, что по весне завсегда брали первые призы на ярмарках в Ронхе. Да и приплод давали ого-го какой.

А еще диво — речка-то не замерзала! И даже мелкие ключи оставались горячими и высились над снежным настом в оплывах льда прозрачными голубыми колоннами — право, красотища несказанная!

* * *

Время двигалось к началу Астарских праздников, что проходят на первую третину зимы, когда народ, уже отдохнувший от осенней страды, дела свои все по хозяйству переделывал и начинал скучать. И особо детям и молодежи сидеть по домам становилось невмоготу; девушки от шитья и вышивки чуть ли не выть принимались, а подростки часто по пустяшному поводу драки прямо у колодца затевали — удаль некуда девать было!

А тут — игры на целую неделю! Женки и старушки начали пурны и сладкие пирожки печь, мелкотня к теплым опахам (1) и шапкам — цветные ленточки крепить, да деревянные копья строгать. А мужики с парнями принялись Город Астарлингов из снега и ледяных глыб возводить.

День за днем, наблюдая всю эту начавшуюся веселую суету, бывшая ученица Оренны тихонько вздыхала и спускалась к себе в заваленную травами, минералами и амулетами ронду (2), чтобы наедине с черным безымянным и неприветливым котом коротать вечера за колдовскими книгами.

Дарнейла и при жизни бабушки побаивалась этого огромного зверя. На руки тот, гордец, никогда не давался, только исключительно по своему желанию приходил иногда и садился рядом — будто какая-то пантера, право слово! А как глянет — так молоденькая месма (особенно попервой, когда еще восьмилетней сироткой попала к Орнелле в учение) и обмирала: глазищи — зеленые фонарики или крыжовник... но уж очень крупный, со сливу!

* * *

А ночи в наших краях действительно родились белыми, это на юге всё наоборот: летом светло — не уснешь, а здесь, как только луна-Моренница восходит, так и начинается второе время суток, по-нашему «белоскань». Так вот, к праздникам подготовка долгая, не сразу всех соберешь и пригласишь да на толпищу такую наготовишь! Дарнейла, как я уже говорил, приноровилась за изменениями в Воксхолле с башни поглядывать — всё развлечение и перемена в учении.

Деревня с высоты казалась девушке волшебным рождественским шаром (ну, если бы таковые водились в нашем мире!); а так ей, любопытнице такой, нашедшей по случаю в вещах своей покойной наставницы полированную хрустальную обоевыпуклую плашку, полюбилась эта забава: тайно рассматривать в магическое стекло вдруг становящихся близкими крошечных человечков, бегущих по делу между похожих на игрушечные домиками, или наблюдать, как на площади мастерят помосты для боев и танцев, протаптывают среди сугробов дорожки для гуляний, льют на реке лед… как растет ближе к Уктенскому лесу снежный городок. А если ветер был с гор, клоня синие столбы дыма в сторону башни, то юная отшельница могла слышать отголоски веселых разговоров — всё больше парней и немужних девок, — переклички селян и даже ссоры местных кумушек, визги детворы, обрывки песен работников и стук их молотков, гомон торговых гостей, привезших товары на ярмарку… Дарнейла щурилась на солнце, стараясь разглядеть в толпе сквозь свою хрустальную безделку хоть какие знакомые лица (ведь бывала вместе со старой хранительницей пару раз в деревеньке), но весь народ казался каким-то новым…

— Это «слезка» такая убогая! — поделилась она догадкой с котом, неизменно находящимся рядом. — Будто мутится в ней всё, только для розжига камина и идет… Негодная вещь, поломанная, видать. (Стекло ловило солнечные лучи даже ночью или если небо застилали грозовые тучи! Ну, это к слову).

Раздосадовалась месма, что ее-то в Воксхолле никто, вроде, не знает, так и на праздник, значит, не позовут! И собралась уже кинуть за ограду бесполезную окару (3) — как на выпуклой поверхности магического «дальнозора» отразилось… лицо красивого молодого мужчины, беззвучно что-то говорящего своему пожилому товарищу. Одеты оба были не по здешнему обычаю, да и не похожи на круглолицых и простоватых жителей долины. Парень — черноволосый, высокий, глаза такие жаркие, темные; лицо загорелое, а может, смуглый такой — южанин.

— И зубы, как жемчуг, — вслух сказала Дарнейла, чуть не носом упершись в стекло. Красавчик как раз в этот миг рассмеялся и поднял взор, вроде, на ее башню посмотрел… И только месма хотела повернуть хрустальную кругляшку, чтобы цвет глаз у незнакомца получше рассмотреть, — вскрикнула от боли и схватилась за руку, в которую по какой-то своей звериной причуде вдруг всеми когтями вцепился кот, до этого спокойно дремавший на ее юбке.

Стекло, конечно, выпало, пролетело сотню палинов (4), блеснуло пронзительной радугой и утонуло в сугробе.

— Ай! Что на тебя нашло?! — Дарнейла вскочила, от боли заплясала по крыше — аж брызги крови кругом полетели. — Гад такой! Как я теперь в снегу слезку разыщу? Плохой кот, мерзкий, пошел вон! — закричала в сердцах. А слово ведьмы это вам не просто «пф» и всё. — Чтоб я тебя, злюку мерзкую, больше не видела! — Черношерстого безобразника подняло в воздух, закружило и скинуло с башни… Так он к лесу и припустил, хвостом зигзаги по белому снегу, как тушью письмена, вырисовывая…

* * *

Хедике Мерейю, двадцатипятилетний торговец из баронства Квитарста, земли которого были сопредельны с нашими, жадно рассматривал красоты готовящейся Гейсарнерской гулянки. Всё ему нравилось: красивые виды, горячие водопады, пестрые шатры. Только откровенные заигрывания и звонкое хихиканье смазливых толстощеких молодок вызывали у красавчика брезгливую улыбку:

— Никакого смущения у потаскух, — буркнул он своему товарищу, низенькому, но крепкому парню — Манью Барату из Захрута, где они вместе лавочку галантерейную держали. Тот покачал головой:

— А как по мне, зато незатейливы. Люблю таких — без кривляний да ухаживаний всяких. Глянь, сколько козочек на всё готовых, засидевшихся у мамок под боком. Такую только пальчиком помани — сама горит и уж подол до поясницы задирает!

— Нет, друг мой, не в упругих боках дело. Если уж крутить любовь… — Барат только хмыкнул, да глаза к небу завел. — Да! — не обращая на подколку приятеля внимания, продолжил Хедике. — Я бы выбрал девушку достойную.

— Ну поглядим-поглядим! — Усмехнулся в усы невысокий знаток амурного расклада. — Мы с отцом почитай десять лет наездом тут бывали. А я хоть и мало тогда в женском поле смыслил, но про пробляду… простушек-веселушек местных наслышан. Лярвы через одну, да блудницы. Вот прямо об заклад биться готов — не найти тебе нетаковскую.

— А я и не собираюсь. — Мерейю равнодушно махнул рукой в сторону площади. — Вон туда смотри, где народ толчется, и вспомни — мы по делу в экую даль ехали. Нам бы расторговаться побыстрей, ведь дома ждет солидное предприятие, аль забыл?

* * *

А в своей башне весь день Дарнейла не находила себе места: всё-то ей стало скучно и тиско (так у нас говорят о таком неспокое, что на всякие суетливые решения да глупые поступки толкает). Вот и наша красавица то к учению пристроится, но через минутку вдруг бросает и в кладовку бежит — травы, вроде, проветрить. Или зелье варить возьмется, да недосуг закончить. А иной час несется на чердак и до вечера старинные наряды, что покойная Оренна еще в молодости носила, перебирает. Дивные вещички, между прочим, находились…

— И как я в прошлый раз не приметила?! — Девчушка крутила в руках хитро украшенную перламутровыми пластинками меховую душегрею. — А цветочки какие замысловатые вышиты! Пуговки красивые — зелень необыкновенная, ишь как блестят! Жаль — велика, не по стати мне. — Дарнейла тихонько вздохнула, будто от собственной смелости дыхание у нее занялось, потому что мысли уже вскачь ее несли. — А как взять и колдовством уменьшить?! И… и юбку эту в тугих оборочках тоненьких надеть, и чепец бархатный… И на гулянье сходить. Ненадолго — просто музыкантов послушать, пряников купить! Нет, не надо мне пряников, — сама с собой заспорила месмочка, с восторгом разглядывая малиновые сафьяновые сапожки и в уме уже сбегая в них и во всех найденных нарядах по крутой, узкой и неутоптанной тропинке в деревню… — Это и так напечь можно, лучше жамки бочонок продать. А я, может, утку куплю или… кружев каких наменяю!..

Ну дурочкой же еще была совсем молоденькой наша Гейсарнейская владычица в ту пору, что тут скажешь! И то, к слову, все селяне у нас в Воксхолле не брезговали обменом. А что? Если есть у тебя нужная соседу вещь, а у него самого что приметное в излишке — так с чего медью напрасно бренчать? Ударили по рукам — и сговаривались.

Итак, приоделась Дарнейла, взяла было дубовый бочонок с хмельным напитком, однако тяжело показалось. Быстро перелила золотистую брагу в три станинных штофа, ковшик прихватила и пошла…

--------------------

Дарнейла на флете башни: http://www.pichome.ru/49q

(1) опахи — верхняя одежда, чаще всего из тонкой овчины

(2) ронда — верхняя жилая часть турнея

(3) окара — магическое «око» месм, представляет из себя ограненный эллипсоидом природный минерал.

(4) палин — 0,31 метра