Крепче кровных (гет)

Судзуми Номи ничего не знала о Скипетре 4, кроме того, что рассказала ей Юкико. Это было что-то вроде особого отдела полиции, который занимался сверхъестественными преступлениями. Задержанные преступники были либо стрейн, либо клансменами, либо королями, но последних содержать в заключении было настолько тяжело, что многие возомнили себя безнаказанными. К таковым относились чёрный король, красный и король солнца, от упоминания о котором женщина в чёрном платье, Клаудия Вайсманн, возмутилась и начала возражать.

Оранжевый клан, в который Юкико вела Номи, как раз и занимался тем, что содержал в заключении королей. Ну, вообще-то, одного конкретного короля, бронзового, и не меньше сотни стрейн. И назывался этот клан Алькатрас.

— Ум... — произнесла Номи. — Это... так славно. У оранжевого короля совершенно нет фантазии.

— Думаю, — произнесла Юкико. — Он дал клану такое название, потому что такая мелочь для него не имеет смысла. Он — человек дела и железной воли. И, наверное, ему просто не терпелось приступить к работе.

Взгляд Юкико помутнел, потерял всякое выражение, когда она рассказывала о Хорицу Осаму. Это показалось Номи странным, необычным, и в то же время даже понравилось ей. Думая о другом человеке, Юкико будто бы переставала быть собой, надевала на свою душу чужую кожу и рассуждала с иной точки зрения. Это называлось эмпатией. И это свойство её характера позволило Номи вздохнуть с облегчением. Раз Юкико способна сопереживать и поставить себя на место другого человека, значит она не психопатка.

В отличие от Клаудии.

— Номи, — произнесла Юкико.

— М?

— Как зовут винного короля?

— Я не з... Тсуми Сасори, — она моргнула, слова сами слетали с губ. — Он управляет временем, и от него следует держаться подальше.

Юкико кивнула, и Номи моментально забыла, что только что сказала. Она тряхнула головой, потёрла виски. Свою забывчивость она списала на бессонницу. День ото дня её мучили кошмары, в которых город тонет в оранжевом океане, и из этих вод не выплыть, не подняться к поверхности. Чем отчаяннее сопротивлялись люди у неё во сне, тем твёрже становилась жидкость, и сковывала каменными тисками их руки, ноги, головы, пока они не переставали двигаться. Номи просыпалась в слезах. В океане тонули её близкие, её группа в детском саду, её друзья. Каждую ночь Номи с ужасом закрывала глаза, и каждое утро просыпалась совершенно разбитой и ещё сильнее уставшей.

Естественно, работать при таких условиях было невозможно. Дети требовали участия, внимания, заботы. И, чувствуя эмоциональное состояние своей воспитательницы, вели себя тише, рисовали её, пытаясь приободрить. Самый младший, которому едва исполнилось два года, назвал её "Ми-сан". Вышло невнятно, неловко, но до того трогательно, что у Номи навернулись слёзы.

В Скипетре 4 работа кипела вовсю. Молодые люди бегали по дорожкам на стадионе, и они были одеты в синие формы, чёрные, и, что больше всего удивило Номи, в тюремные робы. Это была разминка, которая, судя по всему, превратилась в некое соревнование, потому что до Номи донеслись крики:

— Соси, синежопый!

— Сам соси, волчара позорный!

— Ох, — Номи сжала подол платья. — Так грубо...

— Думаю, они так пытаются подружиться, — пожала плечами Юкико, глядя на ворота Скипетра 4. Она хмурилась и явно не хотела туда идти.

— Твой король тоже враждует с синими?

— Если бы только это... — Юкико отвела взгляд. — Ладно, мне всё равно уже нечего терять. Погнали.

Она махнула рукой, веля своей маленькой компании идти следом, и прошла на территорию Скипетра. Она не отправилась в главное здание, а целенаправленно шагала в сторону додзё, вокруг которого собрались как солдаты Скипетра, так и надзиратели Алькатраса в оранжевых шлемах. Додзё, несмотря на свои внушительные размеры, не вмещало всех людей, внимательно за чем-то наблюдавших. И, как заметила Номи, в толпе было очень много девушек.

— Я слышала, Токетсу-сан холост, — донёсся до Номи чей-то голос. — Как думаешь, у меня есть шансы?

— Точно признаюсь ему перед завтрашней сменой, пока Сакаи окончательно его себе не присвоила!

— Хорицу-сан такой статный! И почему в оранжевый так тяжело попасть?!

— Если ты туда попадёшь, он подчинит тебя своей воле и будет использовать, как захочет!

— Кто тебе сказал, что я против?! Подчиниться такому мужчине...

Лицо Номи вспыхнуло.

— Как по мне, фиолетовый милее этих двоих выпендрёжников.

— Чем это?

— Он не хочет ни с кем воевать. Поливает цветочки каждое утро и енота дрессирует.

Номи потерялась в этой разношёрстной толпе. Она была маленького роста, и с её комплекцией ей было нетрудно затеряться среди рослых и крепких клансменов Скипетра и Алькатраса. Она пыталась протиснуться сквозь толпу, но у неё ничего не получалось. Никто даже не замечал её усилий.

— Пожалуйста, расступитесь! — что было сил воскликнула она, зажмурившись и крепко сжав кулаки. — Вам приказывает оранжевая королева!

Молодые люди обернулись, услышав её. Номи покраснела до корней волос. Впервые её так пристально рассматривало столько незнакомых людей. Она была робкой девушкой, маленькой и слабой, и всё же, даже при таких обстоятельствах она не позволяла дать себя в обиду. Ни себя, ни своих крохотных воспитанников, которые доверяли ей, надеялись на неё, видели в ней большого и крутого взрослого. И Номи была большим и крутым взрослым, даже несмотря на то, что ей ещё не встречались люди, ниже её ростом.

— Королева?

— Да, королева! — Номи оглядела солдат ещё раз, задыхаясь от смущения. — Пропустите меня к королю. Я потерялась.

Ненадолго воцарилось молчание.

— Какая милая! — раздалось из толпы, и этот голос, опять же, принадлежал женщине.

— Не смущай её!

— А ну заткнулись, морды синие! — рявкнул на них молодой парень в строгой чёрной форме и с оранжевым шлемом на голове. — Королева? Секундочку.

Номи вздрогнула, когда оранжевая жидкость из сна собралась в руке парня в острый, сверкающий кинжал. Незнакомец подошёл к Номи и коснулся её кожи рукоятью этого импровизированного оружия. Номи вскрикнула, когда жидкость от прикосновения с её кожей превратилась в пар.

— О...

— Я, — её голос дрогнул. — Я не нарочно! Простите, пожалуйста, я куплю вам новый!

Парень вскинул брови. По толпе прокатился громкий вздох умиления.

— Да заткнитесь вы! — вновь рявкнул он и прокашлялся в кулак, обращаясь к Номи. — Прошу за мной, Ваше Величество.

Он произнёс это с такой гордостью и самодовольством, что Номи стало не по себе. Однако, она прошла следом за парнем, приказав себе не бояться. Да и куда ей было идти? Если она струсит и сбежит, то совесть её, возможно, не замучает, а вот Клаудия Вайсманн — запросто.

Парень провёл Номи внутрь додзё, туда, где в центре залы сражались два мечника. Их мечи были тренировочными, но удары с таким свистом рассекали воздух, что даже обыкновенные палки в их руках превращались в смертельное оружие. Номи замерла, наблюдая за боем. Мужчина в чёрной форме отбивался либо щитом, либо мечом от... лиса?

Номи потёрла глаза. У парня в синей форме определённо торчали пушистые уши в белых волосах, а от поясницы тянулись белые хвосты. Он двигался быстро, элегантно, едва касаясь стопами пола. Меч свистел в его руке, глаза горели двумя раскалёнными рубинами. Он не давал своему оппоненту никакой передышки.

Мужчина в чёрной форме парировал атаки деревянным мечом и использовал щит для того, чтобы сбить лиса с толку. Касаться щита лис не хотел и потому каждый раз отскакивал в сторону, чтобы напасть с другой стороны. И, пока он был сбит с толку, на него со свистом обрушивался деревянный меч.

— Ваше величество, разрешите обратиться!

Осаму на долю секунды скосил взгляд на своего подданного. Кольцо у него на пальце ярко сверкнуло, и паренёк, круто повернувшись на пятках, с размаху сам дал себе тяжёлым сапогом по заднице. Номи охнула, паренёк схватился за ягодицы, крепко сжав зубы.

— Но здесь ваша королева!

Осаму повернул голову в сторону Номи и едва не пропустил последний удар от лиса. Его он блокировал у самого лица, крепко сжав зубы. Щит исчез из его руки, он жестом приказал лису остановиться.

Лис кивнул, сделал шаг назад и поклонился.

— Спасибо за бой.

Осаму кивнул, взял под козырёк и, резко повернувшись лицом к Номи, сделал шаг в её сторону. Он задержала дыхание, вглядываясь в крепкую, суровую фигуру оранжевого короля.

Его отросшие волосы были цвета ржавчины, их он зачёсывал на левую половину лица. Его лицо было жёстким, состоящим из грубых, острых черт, точно было вытесано из камня. Но до мурашек Номи пробрал именно взгляд оранжевого короля. Пристальный, изучающий, тяжёлый. Эти глаза могли принадлежать только человеку, который не в первый раз сталкивался с жестокостью, и так привык к ней, что и сам велел себе быть жестоким.

Номи выпустила из рук подол платья и только после этого стала дышать. Осаму стоял перед ней, возвышался, словно твердыня, и от одного его взгляда Номи становилось не по себе.

Они же абсолютно разные! О чём думала Юкико, когда вела Номи к такому человеку?!

— Ум... я Судзуми Номи! — она зажмурилась, выставила перед собой кулаки, желая защититься от этого взгляда. — И... Юкико рассказала мне о вас, Хорицу-сан...

Номи подняла на него взгляд и покраснела, когда Осаму, наблюдая за ней, задумчиво склонил голову набок. Она не думала, что такие люди, как тюремные надзиратели, способны смеяться, но, судя по прищуренным глазам Осаму и сдержанной улыбке, он забавлялся, наблюдая за нервозностью Номи.

Но он быстро совладал с собой, и его лицо вновь стало непроницаемым, жёстким, даже надменным. Остановив взгляд на том самом пареньке с раненной задней частью тела, Осаму показал ему что-то на языке жестов. Номи засмотрелась на движения его рук в перчатках. Элегантные, каждый жест отточен и имеет смысл. Она тряхнула головой.

— Так точно, Ваше Величество! — произнёс парень. — Королева, я буду вашим переводчиком. Хорицу-сан...

— ...немой, — Номи вновь сжала подол платья. — Пожалуйста, не беспокойтесь. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал, когда Меч Хорицу-сана упадёт.

Осаму вскинул брови, глядя на неё, скрестил руки на груди. Он был явно недоволен услышанным.

— Мне страшно, — негромко произнесла она. — А им ещё страшнее.

Она вышла из додзё и, вновь набрав в лёгкие побольше воздуха, крикнула:

— Пожалуйста, расступитесь!

Солдаты действительно расступились, но Номи подозревала, что произошло это не из-за её приказа, а из-за тяжёлого, давящего присутствия оранжевого короля. Она шла впереди, уводя Осаму подальше от толпы, в наиболее безлюдное место Скипетра. И идти впереди высокого Осаму, привыкшего ходить широкой поступью военного, было сложно. У Номи совсем скоро сбилось дыхание, и ей пришлось сбавить шаг.

— Вы... часто тренируетесь в фехтовании? — спросила она, не зная, с чего начать разговор.

Он дёрнул плечами.

— Тот лис — тоже король?

Осаму кивнул.

— И его вы тоже посадите?

Он вскинул брови.

— Разве вы... не всех королей сажаете?

Осаму хмыкнул. Глядя на Номи, он опустил ладонь на грудь, потом покачал головой и приставил пальцы к голове, изображая рога.

— Я не... зверь?

Осаму кивнул.

— А... ум... ох... простите, — Номи покраснела, опустила голову.

Осаму показал ей большой палец, когда она подняла голову.

— А я вот... воспитательница, — она вновь смяла подол платья. — Мы с вами... родились в один день. Двадцать пятого октября, двадцать пять лет назад.

Осаму вновь вскинул брови.

— Видите, как получилось? — хихикнула она. — Вроде, в один день родились, а совершенно разные. Вы — король, а я... только сегодня узнала обо всяком таком.

Осаму опустил взгляд, сжав губы. Номи не могла расшифровать это выражение лица, но почему-то её сердце невольно сжалось.

— Вы... вините себя?

Он кивнул.

— Ну что вы? — она вздохнула, пытаясь справиться с волнением. — Всё в порядке. Я, может и не вышла ростом и мышцами, но моего духа хватит на целую армию!

Осаму хмыкнул.

— Я сильная, — она покраснела. — Вот как спасу вас, так и увидите!

Он наклонил голову набок, глядя на неё.

— Юкико сказала, — начала Номи. — Что... я могу либо убить короля, либо спасти его, подставившись под удар Меча. Я... боюсь представить, что со мной будет после этого, но... л-ладно. В-ваша жизнь... в любом случае... важнее жизни... простой воспитательницы.

Она сжала губы в линию. Чувство, что Дамоклов Меч убьёт её, не покидало Номи с того самого момента, как она узнала правду. Юкико назвалась красной королевой, говорила, что инициация пройдёт болезненно, но Номи не могла до конца поверить её словам. Она до сих пор не могла в полной мере осознать существование сверхъестественного, несмотря на то, сколько чудес увидела всего за одно утро. Она была приземлённым человеком, любившим детей и мечтавшим стать учителем. Но так сложилось, что она стала воспитательницей. Работать в школе Номи попросту не смогла. Для этого нужно обладать достаточно твёрдым характером, а у никогда неё не хватало духу даже поставить низкую оценку за тест. Она представляла, как её ученик, ради которого она старалась изо всех сил, для которого была готова пожертвовать своим личным временем, чтобы лучше объяснить тему, берёт злополучный листок и бледнеет от страха перед наказанием. Номи нравилось учить детей, нравилось преподавать. Она была прекрасным учителем, и потому всей душой ненавидела существовавшую систему образования. Каждый ребёнок был уникальным: кто-то любил рисовать, кто-то быстро собирал конструкторы, кто-то лучше проявлял себя в математике, кто-то — в географии... и подгонять уникального маленького человека под общепринятые стандарты, а потом говорить ему, что он плохой, потому что просто выбивался из нормы? Школа готовила маленького человека ко взрослой жизни, но делала это в лучших традициях гимназий из девятнадцатого века: бессмысленно и беспощадно. Ленивые дети не станут упорно трудиться, если получат низкие баллы за тест, неуверенные и скромные малыши не станут храбрее, если провалят контрольную.

Впрочем, всё это не так уж и важно. Важнее, что Юкико солгала ей. Она не королева. Она даже не попыталась сотворить чудо, чтобы убедить Номи в своих сверхъестественных способностях. Вряд ли королевы вообще существовали, вряд ли выживали после падения Меча. И потому к ним оказывали такое уважение. Они жертвовали собой, чтобы сохранить жизнь короля. Номи вновь сжала подол платья. На самом деле, вся эта ситуация напоминала ей ритуальные жертвоприношения. Молодую девушку, которую посещают видения, приносят в жертву, чтобы остановить бурю. Или оранжевый океан. Последнее, конечно, звучит не так жутко, но от бури хотя бы можно было спастись.

Номи подняла взгляд на Осаму. Он с хмурым видом смотрел на неё, постукивая пальцем по перстню. Номи не знала, что через перстень Осаму телепатически общался со своим кланом, и постукивал по перстню, когда его подданные мешкали. Стук отдавался в их головах звуком, похожим на выстрел.

Закрыв глаза, он покачал головой и убрал руки за спину. Номи не знала, что означал этот жест. Свою будущую королеву Осаму совершенно не собирался успокаивать и говорить ей правду о королевах, которую она почему-то не знала. Осаму, как и Номи, был недоверчивым человеком. Из-за своей немоты он рано столкнулся как с человеческой жестокостью, так и с искренней жалостью, от которой его всякий раз воротило. Осаму был здоров физически, всякий раз старался преуспеть в деле, за которое брался, и, пускай не отличался врождёнными талантами, как лисья морда, но был трудолюбив и упорен. Немота одновременно как мешала ему, так и стала стимулом стать лучше и сильнее. Осаму было не на кого полагаться в этом мире, и, если с ним что-то случится, позвать на помощь он не сможет. И ничего не поделаешь, это нужно только принять и жить с этим.

Эту простую истину он осознал в своей первой драке, когда другие дети пытались заставить его закричать. В тот же момент Осаму научился давать сдачи. Однако жестокость не так выводила его из равновесия, как добрые люди с их извечно жалостливыми глазами. Это задевало гордость Осаму. Его жалели не за его поступки, не за неприятности, а за то, над чем он был не властен, и в лишний раз напоминали ему, что он неполноценный, получеловек, лишённый способности нормально общаться.

Неважно. Осаму давно смирился со своей немотой, научился жить с ней. Но любить людей больше не стал, да и не видел в этом никакого смысла. К тому же, с его работой ему было некогда думать о человеколюбии: весь его день был расписан по минутам, и Осаму не позволял себе ни выходных, ни поблажек, и такой же самоотдачи требовал от своего клана.

А что насчёт королевы? В Алькатрасе были женщины, но каждая из них была крепко сложенной, мускулистой и гораздо выше Номи. Такой хрупкой и чувствительной девушке не место в тюрьме.

Про себя Осаму уже прозвал её Слабаноми. И именно такую девушку, при всех её скудных габаритах тянуло на геройство. Среди всего Скипетра геройствовать рвался только лисья морда, который остановил одновременно Осаму и Генджи, а прошлой ночью ухитрился угомонить короля солнца. Осаму был благодарен бесцветному королю за вмешательство в свой бой, но прощать его не спешил. Осаму признавал его мастерство, силу, испытывал уважение к Озоре, как к человеку и как к королю, что не мешало ему раздражаться на этого парня. Прошлой ночью Алькатрас обсуждал его, называл каким-то Инари, напевал вульгарные песенки и требовал от Озоре автограф. В ответ Озоре либо закрывал перед своими фанатами дверь, либо пускал в ход свои телепатические силы, и люди отвлекались, пока он уходил.

Осаму снял с головы фуражку и опустил на макушку Номи. Фуражка оказалась ей велика и закрыла полголовы. Номи пикнула.

— Хорицу-сан, — едва слышно произнесла она. — Вы... так красиво сражались. Можете и меня немного поучить?

Он вскинул брови.

— Я... никогда не держала в руках меч. А тут такая... возможность.

Он нахмурился, свысока глядя на Номи. Она мгновенно поняла значение его взгляда и замахала руками.

— Нет-нет! Я не буду вас убивать! Я... — она побледнела, сжала губы в линию. — Для себя. Отвлечься перед... этим.

Осаму показал большой палец, но в этот раз направил его вниз.

— Вам... не нравится?

Осаму беспомощно огляделся по сторонам. Было бы куда проще, если бы он приказал переводчику идти следом за собой, но вокруг были лишь сакуры, такие же молчаливые, как и сам Осаму. Он тяжело вздохнул.

— Вы... казнили людей?

Осаму вскинул брови и кивнул. Слабаноми точно уловила ход его размышлений.

— Ах... должно быть, вам приходилось видеть, как заключённые ведут себя перед... этим, — она ненадолго умолкла. — Как они обычно отвлекаются? — она моргнула, наблюдая за жестами Осаму. — Спят? О, и приближают смерть. Ох...

Она вновь крепко сжала подол платья, глядя перед собой. Её лицо было бледным, глаза покраснели от сдерживаемых слёз.

— Тогда... призывайте. Чего тянуть?..

Слабаноми всхлипнула, утёрла слёзы тыльной стороной ладони и посмотрела на Осаму взглядом, полным решимости.

— Обещайте, что передадите моей семье, что я их очень люблю!

Она топнула ногой, Осаму дёрнулся, но кивнул в ответ на её просьбу.

— Можете... держать меня за руку в процессе?

Осаму с хмурым видом начал жестикулировать.

— ...в смысле? Стоять на вас? Прямо ногами? Я могу, конечно, но вам же будет неудобно... а сидеть можно?

Осаму хмыкнул и самодовольно взмахнул рыжими волосами. Лицо Номи зарделось.

— Обнимите меня?

Он кивнул.

— А... поцеловать? — Номи опустила взгляд. — Можно? Я никогда не... и... вот интересно... всё-таки.

Она подняла взгляд на лицо Осаму, но оно не выражало никаких эмоций. В лишний раз напомнив себе, что она крутой и сильный взрослый, Номи протянула к нему руки для объятий. Осаму склонился. Он был большим, сильным, тёплым, и от него приятно пахло корицей. Номи зажмурилась, стиснув в объятиях его широкие плечи. Она похолодела, пульс болезненно стучал в висках, её трясло. Никогда в жизни Номи не было одновременно так страшно и так тепло. Осаму внушал ей ощущение правильности. Он сам по себе был каким-то странно правильным, нормальным, полностью ей противоположным, но вписывавшимся в её картину мира.

Папа тоже служил, постоянно был чем-то занят и при этом успевал гонять братьев Номи, держал их в строгости, в ежовых рукавицах. При этом никто даже на секунду не задумывался о том, будто бы папа их не любит. Вся семья относилась к строгости папы, как к прививке — процессу неприятному, болезненному, но полезному. А мама соответствовала папе, всегда оставалась доброй, ласковой, нежной, и при этом была куда смелее трусихи Номи.

Осаму поцеловал её. Крепко, властно, обездвижив Номи в своих объятиях. Она задохнулась от неожиданности, её лицо вспыхнуло, кровь так резко прилила к голове, что Номи чуть не потеряла сознание. Она раскрыла глаза и только сейчас увидела то, чего так боялась во снах: плотную оранжевую энергию, окружившую их мерцающим барьером. Барьер поднимался высоко над их головами, касался кожи Номи и Осаму, но не вредил ни ему, ни ей.

Номи вздрогнула, зажмурилась, увидев Дамоклов Меч, и крепче стиснула Осаму в объятиях. У неё заложило уши от раздавшегося грома. Деревья трещали, асфальт под ногами размывался, становился отвратительно мягким, сила, исходившая от Осаму, сметала всё на своём пути неконтролируемым потоком. И эти способности он использовал, как щит? Должно быть, он действительно невероятный человек, раз смог подчинить своей воле этот ужас.

Время замедлило ход и одновременно шло слишком быстро. Номи знала, что умрёт, не хотела с этим затягивать, но... почему же сам Осаму так спешил? Неужели ему было её совершенно не жаль? Номи сделала судорожный вздох, по её щекам пробежали слёзы. Неважно. Никто не оплакивал тех, чья жизнь обрывалась на жертвенном алтаре.

А потом пришла боль. Такая резкая, такая внезапная, что Номи не смогла даже вскрикнуть. Её парализовало. Эта сила, эта неконтролируемая энергия добралась до неё, выжгла изнутри, взорвала каждую клеточку тела и превратила в прах кости.

— Дурочка.

Папа? Это его голос? Номи не была уверена. Но этот голос прозвучал у неё в голове, эхом отозвался в теле. Она со стоном вздохнула и отпрянула от Осаму, разорвав поцелуй.

Он лежал на асфальте и смотрел на неё. И в его глазах Номи видела беспокойство.

— Мог бы... и намекнуть, — трясущейся рукой она коснулась области сердца.

Осаму ответил ей лукавой улыбкой, постучал указательным пальцем по своей нижней губе. И, прежде чем потерять сознание от невыносимой слабости, Номи всем сердцем пожелала убить человека, назвавшего её и дурочкой, и Слабаноми.

* * *

Быть младшим братом — неблагодарный и неоплачиваемый труд.

— Уже очнулся? — раздался за решёткой незнакомый мужской голос. — Как самочувствие, Суо Орочи?

Орочи сощурил взгляд, пытаясь сфокусировать зрение. Его привязали к стулу, предварительно нацепив смирительную рубашку. Мокрые чёрные волосы прилипли ко лбу, он продрог до костей, хотелось пить. Зажмурившись, Орочи чихнул.

— Будь здоров, — сказал похититель.

Орочи сосредоточился на внутренних ощущениях. Тело не болело, но затекло, а значит его доставляли бережно, боясь ненароком покалечить такого значимого человека. Орочи невесело хмыкнул.

— Признаюсь, я удивлён, — произнёс человек. — Не ожидал, что младший брат Суо — такой дрищ.

Орочи тряхнул головой, избавляясь от остатков наркотического сна. Когда его успели опоить? Он этого не помнил.

— И какого хера ты вечно ходишь в шубе, Суо?

Орочи уставился на собеседника.

— Ну надо же. Такой недоёбышь, а тоже умеет злобно зыркать. Слышь, Асинадзути? Вот умора!

— Ты бы не бесил его, — произнёс второй голос. Он звучал куда моложе и звучал довольно тихо. — Он всё-таки брат красного короля...

— И чо?

— Расскажет ведь.

— Не ссы. Получим от этой рыжей мразоты выкуп за весь наш сожжённый товар, а потом отдадим ему его брательника. А, будет выёбываться и слишком много пиздеть — отправится к Суо-старшему по частям. Понял, чмошник?

Орочи не отвёл взгляда.

— Боюсь-боюсь.

— Н-но, Ооя... давай хотя бы покормим его? Он тут уже полтора дня.

— Ага, покормим, его же говном, — Ооя загоготал. — Ну валяй. Только не обоссысь от ужаса.

Асинадзути прошёл в камеру, крепко сжав губы. Его руки тряслись, он вспотел и явно был близок к истерике. Орочи окинул его внимательным взглядом.

— Это правда? — прошептал Асинадзути. — Что вас уже похищали?

Орочи не ответил. Асинадзути непослушными, дрожащими пальцами развязывал верёвки.

— Одежду, — негромко произнёс Орочи. Асинадзути вскрикнул и отпрыгнул от стула. — Можно мне мою одежду? Я не переношу холод и легко простужаюсь.

Орочи выдавил из себя улыбку, и Асинадзути, казалось, испытал даже что-то вроде облегчения. Ооя пару раз огрызнулся, пару раз пошутил, но всё-таки позволил Орочи одеться в его чёрные брюки, чёрную тёплую рубашку, белое меховое пальто с капюшоном и чёрные перчатки. Его шапку они где-то потеряли. Орочи расстроился.

— Сколько вам задолжал мой брат?

— Пять миллионов иен, — ответил Асинадзути.

— Моя жизнь не может стоить так мало, — ответил Орочи. — Требуйте больше.

Ооя поперхнулся.

— Слышь. Ты вообще на чьей стороне?

Орочи пожал плечами. Ооя провёл его в другую комнату, уперев в спину дуло пистолета. На кухне суетился Асинадзути, разогревая для Орочи консервированные спагетти с томатной пастой. Выглядело отвратительно, пахло ещё хуже, но в желудке Орочи так давно не было пищи, что он мог проглотить что угодно. Да и без горячей пищи дрожь во всём теле становилась ощутимее, холод сковывал по рукам и ногам лучше всяких кандалов.

— Это немного, — произнёс Асинадзути, ставя перед Орочи тарелку. — Но больше у нас ничего нет. Мы просто... не в городе.

— Мы в доках, — ответил Орочи.

— Э?..

— Это самое удачное место для встречи с красным королём. Если бы я сталкивался с огнём, я бы тоже хотел, чтобы меня как можно скорее потушили.

Он взял онемевшими от холода руками палочки, подцепил ими спагетти, погрузил в рот. Пища наполнила его желанным теплом, и Орочи невольно улыбнулся.

— Спасибо за еду.

Ооя не опускал дула пистолета, пока Орочи ел, совершенно не обращая на него внимания. Подозрения Асинадзути, казалось, утихли, и он, видя в Орочи безобидного и даже приятного человека, пытался его разговорить, жаловался на Хомру, будто бы пытался оправдаться за похищение. Орочи смотрел на него, не мигая, внимательно слушал и не перебивал. Когда же тарелка опустела, он отодвинул её.

— Асинадзути, ну ёб твою мать...

— Всё в порядке, — ответил Орочи. — Я понимаю.

— А ты вообще заткнись! Ты в плену, а не в гостях у друзей!

— Но... что выгоднее: держать меня в плену или быть моим другом?

У Оои перехватило дыхание от такой наглости. Но всё-таки он задумался, глядя то на Асинадзути, то на Орочи.

— Асинадзути, съебись.

— Ты же не думаешь его убивать?

— СЪЕБИСЬ!

Когда дверь закрылась за пареньком, Ооя сел перед Орочи, не спуская с него дула пистолета. Орочи не сводил с него задумчивого взгляда.

— А не из чёрного ли ты клана, хер моржовый?

Орочи не ответил.

— А. Значит, Носферату, — Ооя хмыкнул. — Слыхал-слыхал. Вас боятся настолько, что никто нихера рассказать не может. Что у вас за силы такие? Оковы разума?

Орочи наклонил голову набок.

— А, значит, оковы, — он хмыкнул. — Удивлён, что я это знаю? Ну и что? Поэтому от тебя Асинадзути так ссытся? Ты на нём метку поставил?

Орочи улыбнулся.

— Сука, — Ооя стиснул зубы. — Слышь...

Завыл ветер, заставив Оою насторожиться, перевести взгляд на окно. Тонкие стены задрожали, стёкла зазвенели и покрылись ледяными узорами, в блеске которых отразилось искажённое ужасом лицо Оои.

— От Носферату не сбегают, да?! — прорычал Ооя, дёрнув оружием. — Где я, гнида?!

— Как где? В доках.

— Ага! Вот только лежу без сознания, пока ты промываешь мне мозги! О, я знаю трюки чёрных! Сначала кошмары, потом потеря сознания, а потом сон, который не кончится! Я всё о вас знаю!

Стиснув зубы, он приставил пистолет к виску.

— Готовь очко, чёрная сука! — прорычал он. — Увидимся в реальности. Не посмотрю, что ты брат красного, и выебу так, что самого себя забудешь!

Ветер на улице стих, и выстрел, прозвучавший в этом зловещем безмолвии, на мгновение оглушил Орочи. Он поднял взгляд на разлетевшиеся по стене бурые брызги крови, куски мозга, острые осколки костей и зубов. Капля тёплой крови Оои попала ему на лицо, и Орочи с раздражением промокнул её салфеткой. Кровь — отвратительная субстанция, ею легко запачкать пальто.

Асинадзути открыл дверь. Робко, в ужасе.

— К... как? — прохрипел он, встретившись с Орочи взглядом. — Эт-то вы?..

— Он сам застрелился, — ответил Орочи.

— Но...

— Он решил, будто я состою в чёрном клане, — пожал плечами Орочи. — А ещё думал, будто сила Носферату — оковы разума. Никому нет дела до того, что этот слух о себе распускают сами Носферату.

— Тогда... что? Что у них за сила?

— Не знаю, — Орочи не сводил взгляда с трупа. — Да и никто не знает. Носферату поступают мудро, никому не раскрывая тайны своих сил. Я тоже так поступаю.

— В... вы?

— Розовый король, — он улыбнулся, но его улыбка быстро померкла. — Ты был прав. Меня похищают далеко не в первый раз. Странно. Откуда мог взяться такой слух, если я не оставляю свидетелей?

Асинадзути дёрнулся, затрясся всем телом, встретившись со взглядом Орочи.

— Пощадите! — он рухнул на колени, сложил руки в молитве. — Я буду верно служить вам! Я буду...

— Ты, — оборвал его Орочи. — Просишь пощады у человека, которого похитил, накачал транквилизаторами и назначил выкуп в какие-то жалкие пять миллионов иен.

Глаза Орочи засияли ярким светом сверхъестественной энергии. Асинадзути схватился за горло. Он кашлял, хрипел, пытался сделать вдох, но ничего не получалось. Его лёгкие лишились воздуха. Стиснув зубы, он впился пальцами в горло в отчаянной попытке сохранить себе жизнь, ногтями разорвал кожу, ощутил боль и привкус крови на языке, но не глоток спасительного воздуха.

Орочи не сводил с него взгляда. Сознание Асинадзути меркло, перед глазами темнело, и единственным источником света были сияющие, словно зимний закат, глаза Орочи, а единственным звуком — вой ветра. Дурак! Какой же он дурак! Оба красных короля были жестоки, безжалостны, разрушительны. Но Орочи...

Асинадзути потянул к нему руки. Этот человек возвышался над ним, словно сошедшее с небес божество. Он не жестокий, не безжалостный, не разрушительный.

Он страшнее жестокости, он холоднее безразличия, он темнее зла.

Когда всё закончилось, Орочи выдохнул облачко пара и поёжился, кутаясь в меховое пальто. Оставаться здесь он был больше не намерен. Орочи ушёл, не оборачиваясь.

Быть младшим братом Суо Микото — неблагодарный и неоплачиваемый труд. Труд, без которого осмелевшая дичь ни за что не полезла бы в пасть дракона.