Кто будет таким, как я? (джен)

На пиру, посвящённом началу нового учебного года, я больше занимался не тем, что следил за распределением первокурсников, а тем, что рассматривал учительский стол, пытаясь разглядеть тех учителей, что должны вести у нас новые предметы. Кентавра по имени Флоренц, который, как я уже успел узнать, вёл прорицания, за столом не было: то ли его не приглашали, в самых добрых традициях Магичесой Британии, то ли он и сам не особенно рвался сидеть в Большом зале с учениками. Профессор Вектор оказалась достаточно молодой женщиной в синей мантии, и мне она тогда запомнилась скорее короткой стрижкой, что я на волшебницах видел редко — то есть не то чтобы её волосы были прямо совсем короткими, но и каре, не достающее до подбородка, я навскидку ни у одной волшебницы вспомнить не мог. Профессор Бабблинг, которая должна была преподавать руны, была наоборот старенькой, с белыми жидкими волосами, и казалась едва ли не старше Дамблдора — уж дряхлее она выглядела точно.

На самом деле за распределением следит не так уж и много учеников — это когда ты приезжаешь в Хогвартс впервые и сидишь под Шляпой, ожидая вердикта, кажется, что всеобщее внимание устремлено именно на тебя. Но в реальности всё совсем иначе. Нет, те, у кого распределяются родственники, друзья или родственники друзей, действительно следят за процедурой, но среди остальных — максимум треть. Ведь всегда можно отвлечься на разговор с соседом, в котором обсудишь не то, кто из «мелких» куда поступит, а то, как выполнили ту или иную часть задания на лето, новости квиддича, новую модель «Нимбуса» или ещё что-нибудь. Хлопать в ладоши, когда тот или иной первогодка попадает на твой факультет, это нисколько не мешает. Самый радостный момент, ради которого и ждут чаще всего конец распределения, усиленно хлопая в ладоши самому последнему обретшему факультет новичку, — это пир. Да, перед ним надо выслушать ещё приветственную речь директора, но это же сущий пустяк по сравнению со многими десятками студентов, ждущих своей очереди примерить Шляпу. Да и хлопать окончанию речи куда как приятнее, зная, что впереди — пир.

В этом году я, кстати, к своему удивлению заметил, что даже почти выучил слова гимна Хогвартса, что повергло меня в недоумение, поскольку уже с момента моего распределения он показался мне каким-то нелепым. Но нет, теперь я, как дурак, открывал рот и подпевал, и даже знал, что должно было следовать за той или иной строкой. Совершенно дикое и пугающее ощущение, на самом деле.

Первые дни о том, чтобы начать тестировать, какие же маггловские вещи могут иметь спрос у потенциальной аудитории, речи не шло. Нам надо было в первую очередь самим втянуться в учебный процесс, а во вторую — найти потенциальных потребителей нашего товара. Причём первая часть интересовала меня в тот момент больше. Всё же надо было понять, что у нас за преподаватели и что нужно делать на их уроках.

Прорицания, как и астрономия, были в половине случаев по ночам, что не могло обрадовать ни меня, ни остальных, кто выбрал данный предмет, забыв уточнить, как же уроки будут организованы. Сами кентавры гадают и предсказывают будущее по звёздам, и именно данному способу была посвящена большая часть практических занятий. На теоретических Флоренц, впрочем, давал информацию по всем разделам, которые интересовали чиновников из Министерства, которые принимали экзамены на пятом и седьмом курсах, так что могло радовать хоть то, что это всё не надо было изучать самостоятельно. Сам Флоренц выглядел молодо, хотя сколько ему было на самом деле лет, не знал ни я, ни те однокурсники, которых я об этом спрашивал, так что я решил прекратить выяснения данного факта. Но точно было известно, что вёл он как минимум последние несколько лет. Поговаривали, до него преподавала обычная волшебница — то есть кентавр в качестве преподавателя не имел отношения к магическим традициям — но у той были большие проблем с алкоголем и, что оказалось губительно для неё, со знанием материала и донесением его до студентов. Зачем в этом случае вообще было брать её на работу, я так и не понял — но ведь и в маггловском мире шарлатаны иногда устраиваются в достаточно хорошие конторы, так что эту информацию я принял как данность. О том, кто преподавал прорицания ещё раньше, слышали, наверное, разве что преподаватели — но этот вопрос был не из тех, что интересовали меня настолько, чтобы пойти выяснять у учителей.

— Если кого-то не устраивает тот факт, что данный предмет ведёт кентавр, или кто-то хочет мне рассказать про отличия преподавания у волшебников, то он может покинуть мои занятия и более не возвращаться к ним, — сразу начал он после того, как представился и познакомился с учениками. — А всем оставшимся я скажу, что хоть упор в наших уроках будет на наши способы предсказаний, к экзаменам мы тоже подготовимся. Более того, само умение видеть будущее пошло от нас, кентавров, как бы некоторым волшебникам не было тяжело это признавать. Да, природные — то есть выдающие изредка сами по себе пророчества — предсказатели встречались с незапамятных времён. Но сколько таких? — он обвёл взглядом аудиторию. — Один на сотню? На тысячу? Да и того меньше! И пророчества они выдают хоть и имеющие силу, но хаотичные, зачастую непонятные и редко когда полезные даже тем, кто их услышал, — голос у него был мягкий и глубокий, а речь гораздо более чёткая и понятная, нежели у тех кентавров, что я видел ещё на первом курсе. — Но именно кентавры начали предсказывать будущее на постоянной основе, и именно они передали свой навык людям. И один из самых древних и одновременно надёжных способов гадания — это гадание по звёздам. Именно с самых базовых основ этого умения мы с вами и начнём наши занятия...

Профессор Вектор не была с виду такой грозной, как, допустим, профессор Макгонагалл, и не владела интонациями так, как тот же профессор Селвин, но это не спасло нас от вступительной речи к первому уроку, в время которой всем слушателям чётко дали понять: халявы не будет.

— Наши с вами занятия будут проходить по следующей схеме, — сразу же начала объяснять она; сейчас я мог рассмотреть её поближе, и мне она показалась примерно того возраста, какого должны были быть мои родители. — Сперва я объясняю вам материал, вы задаёте вопросы, к следующему уроку я задаю небольшое эссе, а потом, уже на следующем уроке, сначала вы пишете пятиминутный тест, — профессор Вектор взяла паузу. — Помимо этого каждый год я буду давать вам несколько практических заданий по расчётам заклинаний и не только. Если вы систематически не справляетесь с чем-то — эссе ли это, тесты или практика — то вам придётся покинуть мои уроки. Навсегда, — после этого момента на несколько секунд повисла напряжённая, гнетущая тишина, во время которой ученики осознавали сказанное.

— Надеюсь, все всё поняли? — невинный тон и повседневный, расслабленный вид профессора никак не коррелировали с её речью и вполне жёстким предупреждением. — Тогда приступим непосредственно к предмету арифмантики. Программа у нас большая, так что придётся поднапрячься. По сути, — она обвела аудиторию взглядом, — от вас потребуется в итоге владение несколькими дисциплинами. Первое — это классическая математика, которую используют даже магглы, а также её применение в создании чар. Второе — какие числа как влияют на какие заклинания, и как они все между собой сочетаются. Это едва ли не самая сложная часть, до сих пор до конца не исследованная, но тут от вас не будет требоваться досконального знания. Третье — это специальная математика, применяющаяся в конструировании чар. Да, одними маггловскими методами в нашей области не обойдёшься, — она снова взяла паузу, во время которой наши перья судорожно строчили, конспектируя материал. — Те, кому посчастливится изучать мой предмет после пятого курса, узнают как расширенный материал по этим трём темам, так и специальные знания для арифмантики в алхимии, рунической вязи, предсказаниях и прочих, менее, хм, арифмантических областях волшебства.

В общем-то, уже во время первого урока профессор сполна оправдала ожидания, касавшиеся её строгости и требовательности к предмету. Когда Сид захотел тем вечером сыграть партию в вист, я ему отказал: пытался успеть сделать домашнее задание в тот же вечер. Предсказуемо не получилось. На её уроках лучше всех себя чувствовала Гермиона: видимо, профессор Вектор давала именно столько информации и именно так, как желала эта заучка с Гриффиндора. Она была едва ли не единственной, кто на уроках арифмантики не столько стабильно зарабатывал баллы для факультета, но и получал отличные оценки.

Профессор Бабблинг же полностью оправдывала свою фамилию. Возможно, когда-то она и была преподавателем, не только компетентным в своей области, но и умевшей донести знания до студентов, но теперь старушка совсем сдала. Она была уже глуховата, из-за чего на уроках можно было переговариваться, а отвечать приходилось в полный голос, как можно более чётко проговаривая слова. Острым орлиным зрением она похвастаться тоже не могла, хоть заниматься какой-нибудь полной фигнёй на рунах не получалось. А иногда очень хотелось — дело в том, что говорила она не всегда внятно, часто сбиваясь, повторяясь или просто забывая, о чём недавно вела речь. Можно было порадоваться, что занятия не грозили быть слишком сложными — некоторые даже так и сделали, но Эрни Макмиллан после урока вернул того, кто так высказался, с небес на землю.

— Это значит, что нам придётся выучивать всё сразу перед экзаменами, придурок, — бросил тогда Эрни. Нельзя, однако, сказать, что данное обстоятельство многих беспокоило. Редко какой школьник и впрямь станет беспокоиться о чём-либо подобным.

Профессор Бабблинг, насколько я понял, в преподавании рун делала упор на ту часть, что связана была с чтением старых текстов и древних свитков, справедливо полагая, что техническая часть мало кому по-настоящему пригодится после школы. Правда, здесь стоило бы заметить, что древние документы среднестатистический выпускник Хогвартса, насколько мне известно, изучает тоже крайне редко. Но если учитывать, что она была древнее самого Дамблдора, который и для магического мира был, прямо скажем, очень немолод, то её подход был понятен: во времена её молодости умение прочитать старые тексты пригождалось наверняка не в пример чаще.

Что же касалось внеклассных дел… в первые же дни я узнал, что Филч не планирует выпускать кого-либо в Хогсмид без разрешения — будь то отпрыск чистокровных волшебников или обычный магглорождённый, разрешение на посещение Хогсмида для которого он проверить не мог. Он сам же повесил на двери в свою подсобку не только список того, что делать в школе категорически запрещено (на этот, с позволения сказать, «документ» давно уже никто не обращал внимания), но и объявление, гласившее, что каждое заявление будет проверяться — и он, Филч, не постесняется привлечь для этого дела преподавателей. Я этому, конечно же, не обрадовался — но с другой стороны такой шаг со стороны завхоза был предсказуем, если знать всю его «любовь» к ученикам и «поощрение» им их свободы. С другой стороны, профессор Квирелл, когда говорил мне подойти к нему в начале года, наверняка учитывал и этот вариант. По крайней мере, когда я шёл к нему, то очень надеялся на его предусмотрительность в данном вопросе.

— Имена опекунов скажи, — бросил мне профессор Квирелл, беря перо, чернильницу и лист бумаги. Я же поспешил последовать его просьбе. Минута — и готовый текст уже лежал на столе, а профессор брался за палочку. Ещё пара заклинаний — и всё готово. Прямо у меня на глазах. Я бы присвистнул от восхищения, но боялся в такой ответственный момент сделать даже лишний вдох.

— Можешь нести это завхозу, — сказал мне профессор Квирелл, вручив листок. — Скорее всего, он попадёт ко мне, но даже если нет — никто не станет копать настолько серьёзно, чтоб заподозрить что-либо. Только помни, — он внимательно посмотрел на меня, — что одно слово по поводу того, кто это сделал — и ты останешься без разрешения вообще. — Перспектива показалась мне достаточно пугающей.

— Так что никаких злоупотреблений, но можешь обдурить Филча, — милостиво позволил мне профессор.

— Как волшебники дурили магглов во времена инквизиции? — решил пошутить я, уже получив заветное разрешение и приобретя оттого небывалый душевный подъём и храбрость.

— А ты многое про это знаешь? — неожиданно серьёзно спросил меня профессор Квирелл.

— Ну… — я даже растерялся. — Нам этим летом задавали эссе на эту тему. Там, допустим, была Венделина Странная, которая сорок семь раз горела на костре под разными обличьями…

— И в учебнике, конечно же, не написано, что случилось в сорок восьмой раз? — задал он мне вопрос, расплывшись в немного странной, глумливой ухмылке.

— Нет, там упоминалось только про сорок семь, — честно признался я.

— Примерно так я и предполагал, — на этот раз профессор улыбнулся уже нормально. — Так вот, в сорок восьмой раз кто-то её всё же узнал и вспомнил, что сожжение не принесло долгожданного результата. Поэтому магглы огорчились и решили на сей раз быть изобретательнее. Под ногти ей забили иглы, отрезали уши, вырвали ноздри, в глаза набили куриный помёт, а потом её четвертовали, — он сделал паузу, дабы я немного осмыслил сказанное. — Я нередко рассказываю про этот случай на уроках, дабы ученики не думали, что любые шутки с магглами могут сойти волшебнику с рук, — пояснил Квирелл. — Что же касается Венделины Странной, то этих магглов можно было понять, если учитывать их нравы и то, что происходило у них в ту эпоху. Если не знаешь, то напомню, что церковь тогда формально отрицала магию — то есть везде, за исключением отдельных районов, колдунов священники особо не искали. А вот у местных, которые самовольно сжигали ведьму, возникали проблемы с церковью. А ведь они ещё нередко верили, что чума — а сожжения происходили после сильнейшей в Европе эпидемии — вызвана злым колдовством и сговором с Дьяволом… в общем, — закончил он, — они были очень, очень злы и раздосадованы.

Не то чтобы у меня было прекрасное воображение, но после такого завершения истории меня начало подташнивать, так что поход к профессору Вектор я решил отложить на следующий день. Вообще же направиться к ней меня подвигнул тот факт, что оставалась возможность того, что она знала моих родителей — или хотя бы их друзей. Нет, мистер Петтигрю мне о них поведал немало, но упускать её одну возможность узнать что-либо о них, если она сама лезла ко мне в руки, я не собирался. Возможно, дело было в том, что все вокруг ощущали в себе некоторую преемственность, передававшуюся от родительского поколения детям — даже если те посвящали себя совсем иной стезе. У меня же словно не было никакого прошлого — будто я родился не в семье Поттеров, члены которой занимались теми или иными делами, чувствовали что-то, где-то как-то работали, путешествовали, общались, умирали… Нет, будто я родился сам по себе, не имел отношения к тому, что было раньше или когда-то будет — только здесь и сейчас. Словно я не был связан с чем-то… не то чтобы даже вечным или незыблемым, а просто с тем, что «до» и «после». А все остальные — были. У них были дома где-нибудь в Уэльсе, хозяйство или родственники в Корнуэлле, которые вопреки семейным традициям не разводили фестралов, а занимались изготовлением чемоданов, у кого-то был дед или прадед, получивший орден Мерлина второй степени во время войны против Гриндельвальда, а возможно, наоборот — срок в Азкабане и презрение волшебного мира за то, что оказался не на одной стороне с победителями. А я всего этого был лишён, не ассоциировал никак с собой — словно был каким-то неполноценным. Возможно, именно поэтому я так пытался ассоциировать себя с теми обрывками информации, что были мне известны об отце с матерью или хотя бы с Волдемортом, о котором мне было известно не больше — зато сама фигура его казалась мощнее и была покрыта гораздо более внушительным слоем манящей тайны.

— К сожалению, я мало чего о них знаю, — ответила мне профессор Вектор следующим вечером, когда я набрался смелости и спросил её, известно ли ей что-либо о моих родителях, Джеймсе и Лили Поттерах. — Я закончила обучение на пару лет раньше их, училась на Райвенкло… так что мало чего могу о них рассказать. Про то, что ваш отец был тем ещё хулиганом и легендарным игроком в квиддич, вы, думаю, уже знаете, да?

Про это я уже знал, и ещё с первого курса, так что никакой новой информации узнать не получилось. С одной стороны, меня это опечалило, но с другой — мог ли я рассчитывать на новую информацию или нечто подобное? Вряд ли. Так что и расстраиваться особо не следовало.

В остальном новый учебный год не преподносил особенных сюрпризов, а все занятия не удивляли ни в коей мере. Наверное, уже просто пора было привыкнуть ко всему — к третьему-то курсу. Хотя профессор Крауч умудрялся удивлять всегда — но это, возможно, было связано с предметом.

— Итак, кто догадается, что у нас на этот раз? — спросил он, входя в класс вровень с началом урока; вверх поднялась ровно одна рука. — Правильно, мисс Грейнджер, мы будем говорить о боггартах.

Такое хамство по отношению к ученикам позволял себе, наверное, только он — вероятно, и любили его некоторые во многом из-за этого.

— А теперь можете ответить, что вы по этому поводу знаете.

— Боггарт — это такой вид привидения. Они прячутся в шкафах, на чердаках или просто в тёмных углах помещений, хотя изредка могут и выходить из зданий, — поставленным голосом отчеканила Гермиона. — Никто не знает в точности, какой у него настоящий вид, потому что при приближении волшебника боггарт превращается в то, чего этот волшебник больше всего боится. Поэтому с боггартом рекомендуется бороться группами. Заклинание против него называется «Ридиккулус», и оно превращает боггарта из страшного существа в смешное, — она закончила.

— Отлично. Один балл Гриффиндору, — как бы невзначай упомянул профессор Крауч перед тем, как перейти к более важным вещам. — Так, а почему это никто не пишет? Думаете, если этот вопрос попадётся вам на СОВ, то надо будет отвечать иначе? Если так, то зря, потому что ваша однокурсница учебник явно прочитала и даже пересказала вам оттуда краткую выдержку. — Все дружно ринулись записывать то, что ответила Гермиона.

— Что же по поводу дальнейшего урока… — профессор задумчиво поглядел на нас. — Если кто-то хочет попрактиковаться в сотворении заклинания, то может поднять руку, а если нет… — дальше речь его прервалась, поскольку Гермиона руку подняла. — Да, конечно, могло ли быть иначе… — напоследок добавил он.

— Сейчас я выпущу на вас боггарта, — сказал он, когда наша однокурсница вышла из-за стола. — Ваша задача — когда он приблизится и превратится в нечто, чего вы боитесь, представить себе нечто смешное, что может получиться из этого нечто. После этого говорите заклинание — так оно получится у вас легче. Готовы?

— Да! — твёрдо, словно она и впрямь очень сильно нервничала (а может, так оно и было?), ответила Гермиона.

Боггарт появился перед ней с характерным щелчком. Он принял форму профессора Макгонагалл, которая начала отчитывать Гермиону за то, что та завалила все экзамена.

— Ридикулус! — Макгонагалл раздулась и взмыла бы под потолок, если б профессор не загнал бы привидение обратно в шкаф и запер его там.

— А теперь, — продолжил он, когда Гермиона вернулась на место, — если больше желающих нет, то мы кончаем повторять материал из учебника и переходим к более интересной части занятия.

Желающих попрактиковаться после такого смелого заявления, конечно же, больше не нашлось.

— Итак, — сказал он, безразлично глядя куда-то вдаль, — кто скажет мне, чем показанный только что способ плох в реальности? Какие у него недостатки? — спросил он на этот раз, возможно, для разнообразия, Эрни Макмиллана.

— Наверное, тем, что не всегда можно точно определить, боггарт перед тобой или нет, — неуверенно ответил тот, словно сильно сомневался в своих словах.

— Более того, — дополнил его профессор, — если вы увидите не профессора Макгонагалл, — аудитория на этом моменте рассмеялась, — а какого-нибудь акромантула, то решать, а не боггарт ли перед вами, надо будет очень быстро, — речь его снова прервали смешки. — И в реальности в таком случае настоятельно рекомендую вам использовать не «Ридиккулус», если вы не уверены, что перед вами точно боггарт. В конце концов, по-настоящему мощные заклинания вроде «адского пламени» будут против него не менее эффективны. Так что полезность показанного мисс Грейнджер заклинания сильно преувеличена — если вы, конечно, не находитесь на сдаче СОВ. В этом случае вам лучше следовать указаниям из учебника, — и снова смех.

— А чтобы вы не забывали о том, что «Ридиккулус» — не единственное средство против боггарта, — продолжил Крауч, — я расскажу вам за этот урок ещё с десяток действующих, так или иначе. Для начала, впрочем, поясню, что «адское пламя» и иже с ним я бы вам тоже не рекомендовал использовать — просто потому, что даже если вам и удастся сотворить заклинание, для вас оно может оказаться не менее опасным, чем для боггарта, — он сделал паузу, дабы ученики лучше осознали его слова. — Зато есть и другие способы. Для начала — первый из них. До него, думаю, догадались бы и некоторые из присутствующих, если б я дал вам время. Боггарт не опасен, если вас более одного человека. Он будет стремиться принять различные формы, но вскоре сдастся и исчезнет. И заметьте, этот способ не требует от вас даже волшебной палочки. Правда, требует наличие компании. Зато следующий не будет требовать ни компаньонов, ни волшебной палочки… — весь класс замер в ожидании откровении. — Всё просто: вы должны убедить боггарта, что боитесь чего-нибудь безобидного. Допустим, пироженки. А дальше надо вспомнить, что когда боггарт обретает форму, то он перестаёт быть бесплотным. Происходит это из-за того, что превращаясь в нечто из ваших страхов, он приобретает и часть его способностей — хоть и в очень сильно ослабленном виде, — этот материал все конспектировали без напоминания учителя. — Поэтому, становясь той же страшной пироженкой, он становится и осязаемым. После этого можете быстро его выкинуть или пнуть куда-нибудь — тут главное успеть. На самом деле, этот вариант борьбы с боггартом может показаться излишне сложным или практически невозможным, но после определённого количества тренировок у вас получится. Заодно обретёте и навыки самоконтроля.

Всё-таки профессор Крауч определённо издевался, как над нами, так и над Министерством, уделяющим много внимания каким-то, по его мнению, маловажным мелочам. Но слушали мы эту лекцию, всё равно открыв рот и развесив уши. Обычно его подача материала была несколько более сухой.

— Но согласен, что данный способ может показаться вам излишне сложным. Но в запасе есть ещё — и не один. Правда, тут уже потребуется палочка…

В общем, за урок ему всё-таки удалось показать нам с десяток способов избавления от боггартов, не считая «Ридиккулуса», здесь он нам не соврал. Впрочем, надо признать, что специально созданное для борьбы с этими привидениями — а точнее, как профессор Крауч потом исправил материал из учебника — духами заклинание, подходило на эту роль лучше. Если ты знал, что перед тобой боггарт, конечно. Но даже если учесть то, что его способы не столь хорошо было применять на практике, изобретательность профессора удивляла. С другой стороны, он и сам поощрял её проявление в учениках. Пока они оставались в разумных рамках, а не начинали страдать фигнёй.

Если говорить про квиддичную команду, то сенсацией стала смена капитана команды, а не смена мной метлы, которую на этом фоне практически не заметили. Почему-то мы все думали, что капитаном назначат Эрин Моусон как едва ли не самого звёздного игрока нашей команды, но реальность снова нас удивила. По крайней мере, удивила меня. Капитаном стал Седрик Диггори, попавший в команду всего лишь в прошлом году, да ещё и на позицию ловца. Нет, он действительно прекрасно управлялся с метлой (хотя мне временами казалось, что я умею не хуже), он действительно был очень популярен в школе, но я отчего-то думал, что выберут кого-то более опытного. Да и ловец, являющийся одновременно и капитаном — редкая комбинация.

Про то, что представляют собой эти выборы капитана, лучше сказать, пожалуй, отдельно. Не знаю, как это происходит в других квиддичных командах, а в хаффлпаффской традиция было такой. Капитан, покидающий свой пост, оставлял после себя записку или даже послание, которое всё лето хранилось в школе, а уже осенью, перед первым собранием оставшихся членов команды, оно распечатывалось и зачитывалось вслух. Помимо краткого напутствия в тексте указывалось и то, кого бывший уже капитан хотел бы видеть в качестве преемника на своём посту. В этот раз текст читала Эрин — просто потому, что нам она казалась наиболее вероятной кандидаткой в капитаны, однако Лэшли решил иначе. В принципе, мы могли бы оспорить его решение, да и сам Седрик мог бы взять самоотвод. Мог, но не стал. Насколько я его знал, он в принципе не уклонялся от ответственности, зарабатывая себе тем самым имидж не только надёжного товарища, но и просто человека, который всегда в первых рядах. Я ему даже в некотором роде завидовал — у него такое поведение выходило естественным и лёгким, словно другого от него ожидать было нельзя. Возможно, за этим стояли сотни, тысячи часов мучений и тренировок — но я-то всего этого не знал, не видел. Люди в принципе видят только готовый продукт, только выдающиеся поступки или героизм — и мало интересуются, что же за всем этим стоит… Но не будем об этом.

В общем, смену мной метлы заметила только Рейя. Точнее, только она обратила на это внимание. Впрочем, она тоже только вежливо порадовалась за то, что у меня появилась своя метла, а данная мне могла теперь вернуться обратно к Лестрейнджам, но когда мы в тот день расставались, мне казалось, меня прожгут взглядом. А ещё — что меня едва не порвали на клочки. Хотя с чего бы?