Путешествие на Восток (джен)

— Джеминио! — произнес я и взмахнул палочкой.

Мне показалось, что поток света, льющегося из окошка, на мгновение стал ярче, но, скорей всего, это я сам убедил себя в том, что добился успеха. Тяжело вздохнув, я отложил палочку и пододвинул к себе лист пергамента, исчерченный диаграммами. С их помощью я пытался изобразить пути распространения света, но должен признать, помогло мне это слабо. Натурфилософ из меня определенно не вышел: результатом всех моих усилий оказались только бездарно потраченные чернила.

— Что ты пытаешься сделать? — спросила Эйлин. — Я никогда раньше не слышала этого заклинания.

— Джеминио? Заклятие умножения. Это изобретение Кадма. Он создал не меньше десятка новых, которыми мы поныне пользуемся. Настоящий гений. Чуть больше амбиций, и он вполне мог бы стать основателем и правителем величайшей магической империи в истории со времен Атлантиды.

— Пожалуй, — кивнула она и, помолчав, спросила: — Если у тебя не получается что-то с этим заклинанием, почему бы не обратиться к брату?

Я усмехнулся: Эйлин, не ведая того, ударила по самому моему больному месту. Вновь побежать к брату за помощью — и признать тем самым очередное свое поражение. Признать свою неспособность хоть что-то значительное сделать самостоятельно.

— У Кадма хватает своих дел, — сказал я. — К тому же я вплотную подошел к решению задачи. Не может быть, чтобы мне не удалось найти способ.

— А ты и сам не обделен гордостью, — хитро улыбнулась она. — Что ж, ищи собственный путь, Игнотус. Только зачем тебе умножать свет?

— Ты же помнишь главную проблему истинной невидимости. Если свет не достигает чародея под мантией, значит, он не может видеть ничего вокруг себя. Я подумал, что можно было бы удваивать каждую частицу света и только половину их отправлять на противоположную сторону.

Эйлин задумалась, потом покачала головой.

— Сложно. Настолько изощренные чары наложить будет непросто, и долго они не продержатся.

— В любом случае у меня даже этот способ не работает, — с досадой бросил я, обреченно махнув рукой. — А что еще здесь можно придумать, ума не приложу. Может быть, позже…

— Ты мог бы подумать о готовых решениях, — пожала она плечами.

— Существуют ли они?

— Разве нет? Фестралы невидимы для тех, кто не столкнулся со смертью.

— Ты же помнишь объяснения Антиоха. Они отчасти обитают в мире мертвых. Обычный свет проходит сквозь них, не отражаясь. А вот потусторонний свет иного мира — тот, который могут видеть люди, ставшие ближе к смерти…

Я запнулся, не договорив. Конечно, сами по себе фестралы вряд ли смогут мне помочь. Попытайся я изготовить мантию из шкуры такого животного, это ничего бы не дало: даже дети в наше тяжелое время близко знакомы со смертью. Но вот сама эта мысль… Свет, приходящий из иного мира, видимый не для всех, — что-то в этом есть.

Сколько раз за мою жизнь мне в голову приходили идеи, обещающие блистательное решение, но так и остающиеся всего лишь призраком озарения! Наверное, этим я и отличаюсь от Кадма. Там, где догадки моего брата бьют точно в цель, я промахиваюсь в полудюйме. Совсем немного, но достаточно, чтобы победу обратить поражением. Даже чувствуя, насколько близка разгадка, терзая свой ум в тщетном поиске, я так и не смог достичь ее в тот раз. Мне требовалось больше знаний, и, к счастью, их величайший источник в нашем мире находился совсем рядом — внутри огромного каменного храма цвета огня и пустоты.

* * *

— Мать Кали, можно мне говорить с тобой? — обратился я к богине, стараясь подавить малодушную дрожь в своем голосе.

Листы бамбука шелестели от редких капель дождя, столь необычного для Шамбалы. Кали, неподвижно смотревшая в беспокойную воду ручья, не шелохнулась, и я с запоздалым чувством вины сделал шаг назад. Помешать медитации небожительницы — хуже не придумать.

— В любое время, Игнотус, — ответила она тихо, почти шепотом, когда я уже повернулся, чтобы неслышно уйти. — Прости, что не ответила сразу. Я была не здесь. Не сейчас.

Я подошел ближе, склонив голову.

— Ты уже знаешь, что мы спускались в Сумрак по дороге сюда, — сказал я. — Но до сих пор ты ничего не рассказывала нам о природе иных миров. Может ли чародей обрести власть над ними?

— Конечно. Но это много трудней и опасней, чем может показаться. Это нелегко даже для таких, как я. Почему ты спрашиваешь?

— Я с юных лет пытаюсь овладеть секретом истинной невидимости. Когда ты сказала, что, управляя светом, можно достичь ее… С тех пор я не оставляю попыток создать мантию, обладающую таким свойством. Но теперь мне кажется, что я зашел в тупик. Полная невидимость неотделима от полной слепоты.

Она обернулась и смерила меня долгим взглядом, в котором мне почудился интерес. Конечно, этого не могло быть: чем я, ничтожный смертный, мог заинтересовать бессмертную богиню, для которой тысячи лет проносятся, как мгновения?

— Игнотус, — покачала она головой. — То, что ты сказал сейчас, много важнее, чем возможность быть невидимым. Ты просто сам еще не понял этого.

— Но… что такого я сказал? — растерялся я.

— Слепота — плата за невидимость. Это мудрость, которая дается далеко не каждому. А способность укрыться от чужого взгляда — всего лишь один из многих навыков. Если бы я просто подарила тебе мантию-невидимку, не сказав, в чем ее секрет, принял бы ты этот дар, отказавшись от знания? Многие на твоем месте поступили бы так.

Кали редко задает вопросы, но каждый из ее вопросов неизменно ставит в тупик. Все эти годы, в течение которых я вчитывался в древние манускрипты вроде «Искусства сокрытия», экспериментировал с дезиллюминационными чарами, создавал новые и новые артефакты, позволяющие стать незаметным… До сих пор я полагал, что стремлюсь к поставленной цели ради нее самой. Обрести знание, чтобы применить его на практике. Но вот Кали спрашивает, готов ли я забыть о всяком знании, получив конечный результат, и я не могу ответить «да».

— Нет. Наверное, нет, — ответил я наконец. — И все же до сих пор я узнал не так много важного о природе невидимости.

— Нельзя наблюдать и при этом не быть наблюдаемым, — вот что ты постиг, Игнотус. Настанет время, и ваши мудрецы назовут это глубочайшим прозрением о природе вещей.

— Прости, но как это поможет мне сейчас?

— Это поможет тебе не терять время зря. Научись правильно задавать вопросы природе, чтобы добиться от нее ответов. Нужна ли тебе абсолютная невидимость на самом деле? Действительно ли ты хочешь, чтобы тебя невозможно было увидеть ни при каких условиях?

— К этому я и стремился…

— Думаю, что это не так. Ты всего лишь хотел, чтобы тебя не видели окружающие люди, и эта задача — много проще. Люди не видят многое. Слишком слабое или слишком яркое освещение — и человек не в силах увидеть что-либо в таких условиях. Человек не может увидеть слишком малое или слишком великое, слишком быстрое, слишком далекое или находящееся в стороне от направления взгляда. И еще, Игнотус… — Она развернулась и посмотрела мне в глаза. — Ты пришел ко мне с правильным вопросом. Человек неспособен узреть свет иного мира, даже когда смотрит на его источник. Хочешь видеть, оставаясь невидимым для окружающих? Вспомни, что ты чувствовал, погружаясь в Сумрак, и тогда ты найдешь путь к своей цели.

— Спасибо тебе, Мать Кали, — поклонился я, хотя ровным счетом ничего не понял. — Я было хотел прибегнуть к чарам умножения…

Ее глаза на мгновение вспыхнули жгучим белым светом, и я разом вспотел. Сейчас она испепелит меня своим страшным взглядом, а я даже не узнаю, чем вызвал гнев богини Смерти… Но в следующее мгновение Кали снова стала воплощением спокойствия, лишь слегка омраченного тревогой.

— Умножения? — переспросила она.

— Д-да, — пробормотал я непослушным языком. — Я хотел усилить свет, чтобы часть его направить на другую сторону… Но, должно быть, это плохая идея.

Она кивнула и вновь отвернулась к ручью. Дождь прекратился, и наступила почти полная тишина. Я боялся шелохнуться, продолжая стоять у нее за спиной. Зачем я вообще пришел сюда? Говорить с богиней Смерти — что ходить по краю пропасти.

— Ты боишься меня, Игнотус? — неожиданно спросила она.

Как мне было ответить, чтобы вновь не разгневать ее?

— Ты богиня, — сказал я. — Ты Смерть.

— Да. Я забрала жизни бесчетного числа людей и могла бы забрать их все во мгновение ока. Однако ты не должен меня бояться.

— Если я вызову твой гнев…

— Во мне нет гнева. Я никогда не знала этого чувства. Но я порой обеспокоена. Умножение… Будь осторожен с ним, Игнотус, чтобы не впустить в свой мир семена крови.

— Семена крови?

— Рактавиджа. Так мои послушники называют любую погибель, умножающую саму себя.

— Я уже слышал это имя. Амар пересказывал нам легенду о полчищах демонов, едва не погубивших мир…

— Он пересказывал то, что слышал от других, а другие излагают настоящую историю в меру своего понимания. В действительности все было куда хуже и куда сложнее. Я покажу тебе… Но не сейчас. Возвращайся к себе. Посвяти время медитации, и вскоре ты будешь готов к следующему шагу.

* * *

Я внял ее совету с рвением новообращенного. Я проводил время в медитации, часами пытался ухватить суть вещей, до отчаяния всматривался в бездну, сокрытую под ничтожно тонкой пленкой материального мира, и до исступления перебирал нити Пустоты, пытаясь соткать из них чары истинной невидимости. Порой только Эйлин была способна обратить мой взгляд к привычному миру вещей, и тогда, поднимаясь на поверхность, я вдыхал воздух так жадно, словно опять тонул в ледяной воде Озера слез. Вероятно, она — в который раз! — спасла меня в те дни, когда я ближе, чем когда-либо в своей жизни, подобрался к порогу, за которым безраздельно царит безумие.

Конечно, я попытался воплотить в жизнь свои идеи. По моей просьбе монахи сшили для меня легкую мантию из той же невероятно прочной и устойчивой к износу ткани, которую использовали для создания собственных одеяний. Я потратил немало времени для того, чтобы внедрить в нее чары, управляющие светом, и добился своего: предмет, обернутый тканью, становился невидимым. Однако вторая, более сложная, задача так и оставалась нерешенной, раз за разом бросая вызов моим способностям чародея.

Долгие дни я почти не видел своих братьев, кроме как на занятиях у Кали. Последняя размолвка отдалила от нас Антиоха, и теперь он все чаще бродил по окрестностям храма, вдалеке от всех. Кадм редко покидал свою келью, проводя дни за нагромождением книг и свитков, и я не знал, насколько близко он подошел к решению своей главной задачи — той самой, которая и привела нас в Шамбалу. Да, за проведенные в долине месяцы наше могущество возросло многократно. Мы обрели власть, о которой ранее не могли и мечтать: власть над пространством и временем, светом и веществом. Но приблизило ли это нас хоть на шаг к постижению тайны жизни и смерти?

Если Кадм и смог разглядеть намек на разгадку там, где сплетаются нити бытия, то ни словом, ни взглядом не выдал этого. Я поныне не могу сказать, верил ли он Матери Кали или же в самого себя, но, казалось, с некоторого момента мой брат ни капли не сомневался в том, что достигнет цели. Эйлин говорила, что им движет не уверенность, а отчаяние, ибо он не имел ничего больше, кроме возможности снова и снова пытаться сделать то, что до сих пор в известной нам истории удалось одному лишь Христу. Я не знал этого, и никогда не решился бы задать Кадму прямой вопрос. В конце концов именно Кадм подошел ко мне первым, даже не попытавшись отвести меня в сторону от стоявшей рядом Эйлин.

— Мы поступаем по-свински, Игнотус, — начал он без предисловий. — Антиох такого не заслуживает. Он же сделал эту свою Бузинную палочку, чтобы помочь нам.

— Да я ж не против. Но он сам, по-моему, избегает нас.

— Неважно. Он наш брат. Если мы не будем держаться вместе, самый ничтожный враг истребит нас поодиночке.

— И что ты предлагаешь? Он ведь не отступится от своей идеи. Жизнь после смерти Антиох никогда не ценил. Взять хотя бы убивающее заклятие: я бы на его месте не швырялся им направо и налево. Авада создана для особых случаев…

— Ты прав, Игнотус. Да только мы ничем не поможем Антиоху, делая вид, что у нас нет старшего брата. Напротив. Пойдем и поговорим с ним прямо сейчас.

Возражать я не стал, мне и самому был в тягость этот этап наших отношений. Однако проще было сказать, чем сделать: Антиох как в воду канул. Солнце уже наполовину скрылось за линией гор, но старшего брата не было ни в его келье, ни в бамбуковой роще, ни у холмов на востоке, где он любил прогуливаться.

— Он уже там, — мрачно сказал Кадм, когда мы напоследок еще раз заглянули в келью Антиоха.

— Где «там»? — спросил я, но все понял еще до того, как брат ответил.

— На Гандхамардане. Отправился пробивать щит в одиночку, держу пари. Его метлы нет, видишь? Проклятье, я слишком долго ждал! Сразу ведь все понял, когда встретил его сегодня…

— Может, мы еще успеем, — пробормотал я, и прозвучало это неубедительно даже для самого меня.

На этот раз мы уже не беспокоились о скрытности, и, похватав метлы, взмыли в воздух на виду у всех. В лицо ударил наполненный сыростью ветер, и земля под нами слилась в темную полосу, однако я уже знал: мы опоздали. Опоздали не меньше часа назад. Нагнав Кадма, я спросил, с трудом преодолевая встречное давление воздуха:

— Ты что-то нашел об этом месте? Там опасно?

Он кивнул, не вдаваясь в объяснения. Его взгляд был устремлен к горизонту, где в сумрачной дымке медленно вырастали темные очертания холма. Если бы только я мог мгновенно переместиться туда! Но на такое расстояние, да еще и в незнакомую местность… Оставалось лишь надеяться, что Антиох, даже израсходовав силу своей души в неизвестном будущем, был достаточно мудр, чтобы не погибнуть в настоящем. Он отважен, но не безрассуден. Я ведь его брат, и хорошо знаю его, верно? Должен знать.

Теперь, зная, что мы ищем, нам было нетрудно разглядеть каменные врата, отворившие черную пасть в направлении заката. Фигурка Антиоха в черной мантии у их подножия — напротив, была почти неразличима. Я спикировал вниз раньше, чем мои спутники, и через несколько мгновений спрыгнул с метлы на сырую почву, едва не соскользнув вниз по склону. Старший брат, сжимая в пальцах Бузинную палочку, спокойно сидел на бесформенной каменной глыбе, наблюдая за моим приближением.

— Антиох! — воскликнул приземлившийся рядом Кадм, и коротким движением палочки поджег высохший куст поблизости за неимением факелов. — Что ты тут, черт возьми, устроил?

— А ты как думаешь? — усмехнулся тот, поднимаясь навстречу нам. — Жду вас, конечно. Так и думал, что, пока я сам сюда не отправлюсь, никто и с места не сдвинется.

Кадм, из лица которого ушло все недавнее напряжение, покачал головой и проговорил:

— Пойдем домой, брат. Нечего нам тут делать.

— Ты не хочешь увидеть, как я пробью щит?

— Не надо ничего пробивать. Я начинаю понимать, ради чего здесь вообще выстроена защита. Она ограждает не тайну, а опасность.

— Что тебе удалось найти, Кадм? — спросил я.

— Немало, — отозвался тот. — Для начала, Сандживани — никакая не трава, «Рамаяна» здесь туману наводит. Судя по тому, что мне удалось найти, это некие чары, описанные в страшно древнем гримуаре, название которому — «Песнь Сандживани». Когда-то существовало три экземпляра этой книги, но все они утеряны. И еще имена из записки... «Вечный Вритра хранит погибшее царство под источником Дану». Я до сих пор не знаю, о каком погибшем царстве речь, но Дану — богиня, воплощение первобытной воды. Вритра — ее сын. Великий дракон и демон хаоса, вот как о нем написано в книгах. Сражавшийся на равных с самими богами. Ты уверен, что хочешь столкнуться с ним?

Губы Антиоха изогнулись в ухмылке, и он развернулся ко входу, подобному разверстой пасти с каменными осколками зубов. Бузинная палочка в его руках совершенно не казалась грозным оружием: даже его прежняя, из древесины дуба, производила более внушительное впечатление. Мой старший брат изящным движением протянул руку с зажатым в пальцах древком к невидимому щиту, и в это мгновение я понял: оружие — он сам. Его острый ум, пусть даже приземленный и не столь подвижный, как у Кадма, дает ему больше силы, чем все волшебные палочки на земле.

— Нет! — воскликнул Кадм, но Антиох его даже не услышал.

Я не видел его лица в этот момент, но знал, как оно выглядит. Спокойствие и сосредоточенность, как при сражении с опасным противником. Вертикальная складка, прорезавшая его лоб, нахмуренные брови. Невидимое пламя в глазах. Где-то там, в неизвестном грядущем его душа рассталась с частью своей силы, отправив ее сюда, и волосы у меня на загривке встали дыбом от прокатившейся в пространстве волны. Луч, сорвавшийся с острия бузинной палочки, не был слепяще ярким, но, ощутив ту легкость, с которой он кромсает нити Пустоты, я судорожно сглотнул.

Щит вспыхнул дрожащим алым светом. На какую-то долю секунды мне показалось, что он выстоит, но уже в следующее мгновение послышался громкий хлопок, словно лопнул исполинский пузырь из болотной грязи, и сияющая оболочка рассыпалась густым снопом искр. Антиох обернулся и отвесил нам полупоклон, не скрывая торжества и гордости в горящем взгляде.

— Путь открыт, — сказал он и поднял перед собой бузинную палочку. — И у нас в руках самое страшное оружие в мире магии. Предлагаю разобраться с этим демоном хаоса.

— Черт возьми, Антиох, послушай меня! — сказал Кадм, шагнув к нему. — Ты даже не знаешь, на сколько еще хватит твоих резервов. Ты выйдешь навстречу Вритре, ударишь заклинанием, и тут-то окажется, что твои силы исчерпаны. Погибнешь не только ты, но и мы. Ты хочешь этого? Проклятье, ты же не юнец, помешанный на воинских подвигах! Ты мудр. Так не откидывай же прочь свою мудрость. Ты создал великое оружие, но не позволяй ему управлять тобой.

Поначалу мне казалось, что Антиох ответит какой-нибудь резкостью. Но упрямство в его взгляде сменилось пониманием, и он, опустив палочку, усмехнулся.

— Что ты предлагаешь, Кадм? — спросил он. — Мы уже прошли полпути к цели. Не бросать же все теперь.

Кадм обернулся ко мне.

— Как у тебя с твоей мантией невидимости, Игнотус? — спросил он.

Я развернул закрепленный на поясе сверток, с которым редко расставался в последнее время. Мантия казалась сделанной из тончайшего полупрозрачного шелка, однако это была лишь иллюзия, вызванная чарами, которые играли с лучами света.

— Пока все по-прежнему. Человек в этой мантии невидим, но слеп. Однако теперь я, кажется, знаю, как исправить это. Помнишь Сумрак? Мне остается только наложить чары на мантию, которые позволят чародею видеть свет, невидимый для окружающих. Свет иного мира, предельно близкого к нашему.

— Братец, да ты гений! — покачал головой Кадм, и такая похвала из его уст с лихвой оплатила все эти недели моих мучений. — Но почему же ты до сих пор этого не сделал?

— Мне не хватает силы, — вздохнул я. — Мантия и без того напитана чарами, и я не могу заставить ее удерживать еще больше. Может быть, с палочкой Антиоха…

— Только не это! — вмешалась Эйлин, схватив меня за руку.

— Я сделаю это, — сказал Антиох. — Мне уже нечего терять. Объясни подробней природу этих чар, Игнотус.

— Антиох, ты не должен…

Тот только отмахнулся.

— Я создал Бузинную палочку не для того, чтобы любоваться ей. Силу нужно использовать, иначе это не сила. Рассказывай…

— Ну хорошо, — мрачно отозвался я, помедлив. — Ты помнишь чары, при помощи которых я видел в темноте? Я говорю о Визум Тенебрис. От них нужно взять основу для воздействия на зрение…

Мне не составило труда объяснить структуру нового заклинания: я провел недели с мыслью о нем, дополняя и упрощая его, пытаясь вплести в уже созданную вязь магии на ткани мантии. Привычное нам зрение — до чего же крохотную часть света оно способно улавливать! Мы от рождения не догадываемся о том, что смотрим лишь на тонкую оболочку на поверхности бытия. Мы живем и умираем, так ни разу и не увидев того, что скрывается в глубине. Но стоит совсем немного расширить восприятие наших глаз, как они приобретают способность видеть свет, невидимый для всех прочих. Человек, вооруженный такими чарами или несущим их артефактом, сможет увидеть того, кто скрывается под мантией невидимости. Но для остальных…

Почему-то я вспомнил о Тени. Этот убийца дорого заплатил бы за то, чтобы иметь такую мантию, не говоря уже о страшном оружии Антиоха. Невидимая и неотвратимая погибель, проникающая сквозь любые защитные чары. А если Кадм сможет обрести власть возвращать умерших людей к жизни… Человек, владеющий всеми творениями наших рук, мог бы вообразить себя Повелителем Смерти, не иначе. Убивающий и возвращающий к жизни, неуязвимый и невероятно сильный. Почти бог. Нельзя допустить этого.

Антиох, выслушав мои объяснения, коротко кивнул, разложил мантию на камне и опустил голову, погружаясь в состояние отрешенности. Прикрыв глаза, он поднял палочку и сделал глубокий вдох. Мантия замерцала мягким пурпурным сиянием, которое волнами прокатывалось по ее ткани. Сияние достигло пика яркости и пошло на убыль. Вскоре оно полностью угасло, оставив только переливающуюся во мраке полупрозрачную ткань.

— Готово, — сказал Антиох, убирая бузинную палочку. — Это и впрямь потребовало сил. Не меньше, чем при разрушении щита.

Не говоря ни слова, я подошел и осторожно взял в руки обманчиво легкую ткань, напитанную магией сильнее, чем любой ранее виденный мной артефакт. Расправив мантию, я накинул ее на себя, полностью отгородившись от окружающего мира. Когда я делал это прежде, мир погружался в непроглядную тьму, и только по доносящимся снаружи звукам я мог судить о происходящем вокруг.

Теперь же… Я видел! Не вполне идеально, да. Незримый для прочих свет лишь частично пробивался сквозь тонкую ткань, и я видел своих братьев словно через мутное стекло. Но видел! Я смог найти решение задачи и, пусть оно осталось бы просто мыслью без Бузинной палочки, на какой-то миг мне удалось достичь вершин, доселе доступных лишь одному Кадму. Амар был прав, бесконечно прав. Разум заключает в себе спасение. Я стащил с себя мантию и вгляделся в лица молчавших братьев, потом перевел взгляд на Эйлин, лицо которой было полно благоговения.

— Получилось, — сказал я. — Я видел.

— И оставался невидимым, — улыбнулась Эйлин.

Она подошла и обняла меня, ни капли не стесняясь моих братьев.

— Ты великий чародей, — добавила она. — Я всегда говорила это.

— Если бы не Антиох… — возразил я.

— Она права, — перебил меня Антиох. — Заслуга здесь всецело твоя. С Бузинной палочкой тебе не составило бы труда наложить эти чары.

Кадм подошел и положил руку мне на плечо, покачав головой со странно удивленным взглядом.

— Ты хорош, брат, — сказал он. — Я и раньше это знал, но чтобы настолько… Пожалуй, стоило добраться до края света, чтобы увидеть, кем ты станешь.

Антиох шагнул ко входу в пещеру и, обернувшись, проговорил:

— Что ж, Кадм, теперь один из нас сможет скрыться от опасного врага, если ты так уж не хочешь с ним сражаться. Как мы поступим?

Кадм помрачнел и медленно обернулся к старшему брату. Какое-то время он стоял в молчании, потом тряхнул головой и проговорил:

— Боюсь, что мы все еще пожалеем об этом. Но одного тебя я туда не отпущу. Игнотус, Эйлин, вы можете…

— Я с вами, конечно, — пожал я плечами.

— И я, само собой, — отозвалась Эйлин. — Какой бы ни была угроза, всем вместе отразить ее легче.

Я не питал иллюзий. Когда-то мы с моей любимой плечом к плечу столкнулись с двумя глиняными стражами Храма Творения, — и не смогли победить. Будь с нами рядом Кадм и Антиох, мы вряд ли победили бы и в этом случае. А ведь речь шла всего лишь о големах, чья сила — просто в неуязвимости. Какой смертный ужас может ожидать нас в этой пещере, закрытой сильнейшим магическим щитом из виденных мною? Дракон. Демон хаоса. Вритра его имя.

Следом за Кадмом я ступил на скользкие плиты у входа, выщербленные и растрескавшиеся за тысячи лет разрушения. Сразу за воротами начиналась лестница с необычно широкими ступенями, уходящими далеко, ужасно далеко вниз. Багровый свет лучился снизу, освещая сводчатый потолок и поддерживающие его широкие колонны. Прислушавшись, я различил слабое журчание воды: похоже, что где-то глубоко внизу протекала подземная река. Тот самый «источник Дану», о котором сообщалось в записке?

И было еще что-то. Странный шелестящий звук, похожий на трение жесткой чешуи по каменному полу. Сжав древко Бузинной палочки в ладони, Антиох бросил на нас короткий взгляд, шумно выдохнул и ступил на лестницу.